I

Йенс вдруг куда-то исчез.

А ведь только что был внизу, у поворота — там, где на шоссе выходила дорога с водяной мельницы. Вполне явственно виднелась темная фигурка на фоне черных стволов. Светать, правда, еще едва начало, а ледяной ветер, дувший с северо-запада, гнал, вихрил поземку, размывая очертания дальних предметов.

И все-таки Йенс вдруг пропал — словно в воду канул, словно у подножия холма и не было никого. Остальные ребята — те, что ждали автобуса в будке на взгорье, на остановке, — решили, наверное, что им просто померещилось: мелькнула какая-то тень, и все.

— Может, случилось что?.. — неуверенно сказала Ликса.

Стоявшие рядом с ней мальчики промолчали. То ли спросонок разговаривать не хотелось, то ли они не заметили ничего.

— Не лавина же его накрыла, — буркнул наконец Кашек.

— Ого, лавина! — развеселился было малыш Ма́рийн. Правда, тут же посерьезнел: — А вдруг и взаправду что-нибудь стряслось…

— В горах-то бывают лавины, — рассудительно заметил он. — Там пропавших с собаками ищут. Здоровенные такие есть собаки, сенбернары.

— Ну и что смешного?! — одернула его Ликса.

— Будет трепаться… — пробурчал Кашек, отходя в глубь будки.

Юркий, маленький Марийн тут же скользнул за ним следом.

На улице вьюжило. Правда, не так, как ночью. Тогда был настоящий буран, яростный, шквальный ветер. По всей округе навалило горы снега, кое-где повредило мачты линии электропередач, в садах поломало деревья. Сейчас ветер то притихал, то вдруг опять ярился, наваливался на стенки будки, обитой лакированной жестью. Под его напором жесть временами протяжно, зловеще гудела.

В будке было холодно. За ночь намело сугроб даже сюда, на бетонный пол. Кашек начал притопывать: он был в резиновых сапогах, и, если стоять на месте, пальцы закоченеют. И Марийн принялся прыгать, стараясь попасть в такт с ним.

Одной Росси мороз был нипочем. Едва различимая в полутьме будки, она уютно устроилась на скамье у задней стенки, где лежали портфели.

— Не знаю, что вы там углядели… Йенс все равно прибегает в последнюю минуту, — спокойно заметила она. — Все из-за своих кроликов: ему же покормить их надо перед школой.

— Без тебя знаем! — отрезала Ликса.

— Тогда чего ж ты начинаешь?

— Да потому что вроде был он, и вот нет его! — огрызнулась Ликса.

Она все так же стояла у входа и не отрываясь смотрела в низину, где был поворот. Серые зимние сумерки еще не рассеялись, и Ликса в своем толстом овчинном полушубке казалась и вовсе маленькой. Фрау Куль, мать Ликсы, перешила его из старого кучерского тулупа.

— Ведь только что был вон там! — огорченно повторила она. — Ну скажите, куда он мог деться? Вот противный!

— Пошла бы сама и поискала своего дорогого Йенса!

— Почему это он «мой», да еще «дорогой»?! — вскипела Ликса: она, казалось, готова была броситься на Марийна с кулаками. — Тебя вообще не спрашивают, карапуз!

Марийн перестал скакать, как петух вытянул шею из-под капюшона.

— А ты знаешь на кого в своей овчине похожа?

— А ну, на кого?! — наседала Ликса. — Скажи попробуй!

— На щенка, вот!

— Да будет вам грызться, — миролюбиво проговорила Росси.

Кажется, она, по обыкновению, что-то жевала. И несмотря на громкое притопывание Кашека, послышалось шуршание пластикового мешочка, из которого Росси вынула очередной бутерброд.

— Думаете, автобус и сегодня придет по расписанию, когда кругом такие заносы? — продолжала она. — Нам тут ждать и ждать. Йенс успеет еще три раза до дома сбегать. Если захочет, конечно. Вдруг он что-то забыл у своих кроликов… Если он вообще был сейчас на повороте…

— Живете в одном доме, — сердито сказал Кашек, — и к остановке вам одной дорогой идти. Какого черта не ходишь с ним вместе, раз жить без него не можешь?

Ликсе неохота еще и с ним связываться: Кашек ведь уже шестиклассник и среди них самый большой, самый сильный. К тому же она и сама не понимала, чего вдруг так встревожилась. Кашеку, правда, можно бы объяснить, почему она ходила к автобусу одна. Ведь сколько раз они с Йенсом раньше ссорились: то он никак не расстанется с кроликами, то по дороге вдруг начнет собирать каких-то жуков, ничуть не заботясь, что автобус вот-вот уедет. Сама Ликса любила приходить на остановку пораньше. И еще она считала, что всегда и во всем права.

Ликса нахмурилась, повернулась ко входу. Снежинки снова покалывали щеки. На повороте по-прежнему никого.

Сильный порыв ветра снова ударил о стенку будки. И тут же откуда-то издали послышался гул мотора. Правда, не там, откуда они ждали школьный автобус. Гул приближался с другой стороны, где за поворотом дороги, за холмистой пашней над речкой, высился мост. Отсюда, с остановки, его и днем не видно.

Над покатыми холмами замерцал золотистый свет. Пробившись сквозь снежную завесу, он вскоре разлился неярким, будто солнечным сиянием.

Ликса совсем вылезла наружу. Любопытный Марийн тут же увязался за ней.

Из-за холма показались фары автомашины. Они отбрасывали широкий клин ослепительного света, который выхватил из полумрака и полукружье черных стволов на повороте, и дорогу, ведущую к водяной мельнице, и огромный валун, что с незапамятных времен лежал здесь, на развилке. Прикрытый толстой снеговой шапкой, он походил на какой-то гигантский сказочный гриб. На миг-другой этот участок шоссе четко обрисовался во всех деталях. Затем мотор натужно заревел и машина стала взбираться вверх по склону. Фары слепили глаза, Марийн заслонился рукой от света. Еще немного, и вот, бряцая надетыми на шины цепями, машина пронеслась мимо остановки. Красные огоньки задних фонарей удалялись в сторону Пампова.

— «Москвич», — сказал Кашек.

— Мне тоже так показалось, — важно подтвердил Марийн.

— Судя по звуку, одна из первых моделей, — задумчиво прибавил Кашек.

— Факт! — с жаром подхватил Марийн. — Ну и попыхтит же он, пока доберется до места! Только доберется ли, когда сегодня всю проезжую часть замело? Наверняка где-нибудь застрянет.

— Скажешь тоже: «Проезжая часть»!.. Это наш ветеринар проехал. Уж я-то знаю, как его драндулет тарахтит… — авторитетно заключила Росси.

— Хороший он, доктор Фогельзанг. И ведь все время на колесах… Когда он у нас бывает — уколы телятам делает или еще что, всегда после заходит на кухню кофе пить, — добавила она не без гордости.

— Ну и что? — буркнул Марийн. Ему не понравилось, что Росси вмешалась в их мужской разговор. Кашека Марийн очень уважал и ловил каждое его слово.

— Подумаешь! К нам доктор Фогельзанг тоже заходит, — похвастался он.

— Постричься! — прыснула вдруг девочка. — С каких это пор у вас в парикмахерской пьют кофе?

Тут ребята прислушались: сейчас «Москвич», вероятно, повернет с шоссе к поселку. Нет, ничего не слышно. Тем временем заметно посветлело. Кашек зябко передернул плечами в залубеневшей от мороза штормовке.

— Ну… как там, на повороте? Видно чего или нет? — спросил он без особого интереса.

— Ни черта не видно! — презрительно отозвался Марийн. — Одни голые деревья торчат. Верно ты сказал: нечего трепаться! Если бы овечья шкура не…

Кашек только досадливо хмыкнул. Поди знай, что почудилось этой упрямице Ликсе Куль. Нет смысла спорить, был там Йенс или нет. Вечно эти четвероклашки чуть не в драку лезут из-за пустяков, подумал он.

А потом, что особенного могло быть? Утро как утро. Как всегда, они ждут автобуса. Обычно в это время из-за гребня холма уже появляется красный «Икарус», за рулем которого сидит герр Франке. Автобус останавливался здесь, между поселком и мельницей, потом ехал дальше, минуя две деревни, а там уже и Зофиенхоф, где была их школа — современная, из стекла и бетона, с огромными окнами. Сегодня автобус определенно опоздает: не могут же снегоочистители расчистить от заносов все дороги сразу. Тут Росси права. Но в остальном сегодняшнее утро такое же, как и всегда.

С поворота донесся слабый крик.

В будке его, наверно, вообще не услышали. Ликса не поняла, кто кричал. Человек? Зверь? Не зов о помощи — скорее слабый, тут же оборвавшийся вскрик: словно и стон, и хрип одновременно.

Опять…

Ликса рванулась вперед. Тут же поскользнулась в заледенелой колее, оставленной «Москвичом», раскинула руки, чтобы не упасть. В лицо ударил ветер, полушубок раздулся парусом, и это помогло ей удержаться на ногах, а то бы она скатилась кубарем под уклон.

На повороте — никого. В той стороне, где мост через речку, — тоже. Под деревьями с наветренной стороны намело снежные лесенки. Поперек шоссе, словно плотины на реке, лежали пушистые белые сугробы. Под грибоподобной снеговой шапкой прикорнул, словно в дреме, тот самый валун, от которого вела дорога к мельнице, домой. Все так же низко нависали облака, но свет нового дня теснил ночную мглу дальше на запад. Все реже взвивались слепящие снежные вихри. Приглядевшись, Ликса различила на снегу, рядом с бороздой от шин и отпечатками собственных сапог, еще чьи-то следы.

Значит, действительно здесь кто-то был? Значит, ей вовсе не померещилось. Ликса растерянно оглянулась: ребята стояли возле будки, недвижные, словно шахматные фигурки. Ждут, вероятно, что Ликса подаст какой-нибудь знак.

Снова послышался странный отрывистый звук — словно жалобный, исполненный страха стон. Ликса резко обернулась, глянула на отлогий косогор по другую сторону шоссе: летом тут зеленел луг, он тянулся до самого берега речушки, поросшего кустарником. Ликсе и в голову не пришло искать Йенса здесь — в самом деле, откуда ему было взяться на ровном заснеженном склоне?

Но как раз здесь и был Йенс.

 

II

Ликса сразу узнала его, хотя между ними было метров сорок. На миг у нее отлегло от сердца: вот он, Йенс! Худой, тонкий, в неизменном синем свитере, уши у шапки, как всегда, не завязаны, торчат в разные стороны.

Но радость ее уже сменилась гневом: так и есть, опять он, позабыв обо всем на свете, глазеет на какую-нибудь ерунду!

— Эй, ты что там делаешь? — крикнула Ликса.

Йенс оглянулся, но ничего не ответил.

— Йенс! Сейчас автобус…

Он круто повернулся к ней и замахал на нее руками. Непонятно, что это означало: уйти ей или замолчать.

Ликса недолго думая прыгнула в кювет. Снегу там намело по пояс. Энергично работая руками, она выбралась на поле, и в эту же минуту с остановки донеслись два пронзительных свистка. Так свистеть умел только Кашек. Очевидно, вдали показался «Икарус». С пылающим от злости лицом, увязая в снегу, Ликса решительно пробиралась к Йенсу. А тот даже не смотрел в ее сторону. Подле него, в снегу, валялся портфель.

— Ты что, совсем спятил? — возмущенно проговорила Ликса, добравшись наконец до Йенса. У нее даже дыхание перехватило. — Мы, как дураки, ждем тебя, ждем, а ты!..

Йенс молча кивнул в сторону речки. Там, над прибрежными кустами, поднимался беловатый пар. На ветру он вился, клубился как дым. То было ледяное дыхание мороза.

Ликса увидела косулю.

Она замерла невдалеке от кустов и, насторожив уши, смотрела на детей. В невзрачном зимнем наряде косуля казалась совсем маленькой, хрупкой, почти неприметной. Когда она двинулась по направлению к реке, Ликса догадалась, что косуля ранена. Движения ее были скованны, точно кто-то держал ее на длинном поводке.

— Что с ней такое? — спросила Ликса, невольно понизив голос.

— С ногой что-то, — тихо ответил Йенс. Он явно озяб. Вид у него был озабоченный, и потому Йенс казался старше своих лет. — У нее на задней ноге накрутилось что-то, — добавил он. — Вот она и тащит это за собой.

Ликса промолчала. Все было, значит, совсем не так, как она считала. Йенс вон из-за чего, оказывается, задержался. Это не какие-то дурацкие жуки. Ликса смутилась. Она даже забыла, что Кашек недавно свистом предупреждал о появлении автобуса.

Косуля жалобно вскрикнула. Кое-где на рыхлом снегу отпечатались ее маленькие копытца, однако почти везде свежий след был стерт. Словно кто протащил вниз по склону опрокинутые санки.

— Я за ней все время шел, почти от самого дома…

— Мог бы давно разобраться, что там у нее, — нетерпеливо перебила Ликса.

Она вдруг спохватилась, что не слышала ни криков ребят, ни шума автобуса. Время бежит. Автобус вот-вот должен быть на остановке. А Ликса ничего не слышала. И никого поблизости нет, кроме косули.

— Да она все время от меня убегала, — продолжал Йенс. — Только я подберусь поближе, а она, как ошалелая, — в сторону и бежать. Я уж думал, ей ногу оторвет. Если бы она подпустила меня к себе, я бы в два счета избавил ее от этой штуковины.

Не Кашек ли это свистнул? Ликса забеспокоилась еще больше.

— Что же делать?! — воскликнула она.

— Не знаю.

Йенс внимательно оглядел прибрежные кусты. Сквозь переплетение веток виднелась косая полоса речки. В тусклом утреннем свете она не поблескивала, как обычно, а выглядела какой-то мрачной, мертвой.

— Косуле на тот берег не перебраться, даже если речка замерзла.

— Конечно, нет, — согласилась Ликса.

И вдруг у нее мелькнула догадка, почему Йенс заговорил об этом. Она испуганно схватила его за руки и крикнула:

— Не вздумай за ней через речку!..

Течение в этом месте было особенно быстрым. Падая со старой мельничной плотины, поток бурлил, пенился и на стремнине нес обычно клочья пены. Здесь, у отмели, вдоль откоса были ледяные закраины, а посередине темнела полоса воды, свободная ото льда. Ниже, где речка петляла среди лугов, прежде чем исчезнуть в лесной чаще, течение было спокойнее. Там, может, и бывал крепкий лед, но с давних пор никто на коньках не катался — запрещалось.

— Внизу-то косуля от меня не уйдет, — вполголоса сказал Йенс.

— Не глупи! — отрезала Ликса. — Ты что, совсем спятил! Ты ее в одиночку и не удержишь!..

Тем временем косуля доковыляла до кустов. И снова хрипло простонала. Обессиленно, жалобно, призывно. И тут же скрылась в зарослях. Йенс громадными скачками понесся к реке. Он с разгона врезался в кусты — Ликса увидела, как он вскинул руки, чтобы защитить лицо. Затрещали ветки.

— Ну и пожалуйста! Как хочешь! Мне-то что! — вскипела Ликса. — В речку свалиться захотел?!

Но сама все же не утерпела, рванулась за ним следом, но упала носом в снег, споткнувшись о его портфель. Когда Ликса, оглушенная падением, наконец вскочила на ноги, вдали послышалось нарастающее урчание «Икаруса», который только что отъехал от остановки. Свет внутри уже погас — герр Франке включал его на остановках, чтобы вошедшие пассажиры нашли себе место.

В первый миг Ликса готова была броситься к дороге, кричать изо всех сил, махать руками — лишь бы попасть на автобус. Ребята уже, конечно, уселись на всегдашние свои места; хорошо им, тепло, не дует ниоткуда, а до школы прокатиться утром — одно удовольствие. На холме около будки теперь никого нет. Все в автобусе. Там сейчас уютно урчит мотор, весело переговариваются друг с другом ребята, едущие от самого Пампова. А за рулем сидит герр Франке, широкоплечий, солидный… «Икарус» проехал в сторону моста и скрылся за поворотом шоссе, взметнув тучу снега.

Не догнать…

Из кустов на отмели показался Йенс. Над ним, хрипло каркая, пролетели две вороны. Шапку у Йенса сбило ветками, и он нес ее в руке, и не подумав надеть. Йенс нисколечко не спешил. Ликса так бы и отлупила его. Прогульщик несчастный! Выдумщик! Если косуля все время от него удирает, значит, ничего с ней страшного нет.

Снова разозлившись на Йенса, Ликса лишь молча повернула обратно, к шоссе. Она шла потупив глаза, стараясь ступать в свои собственные следы. Шла и досадовала на себя. Ну зачем надо было гоняться за Йенсом?! Дурацкий поступок, вот уж точно! Ликса опять перебралась через заметенную по пояс канаву и вскинула глаза.

Ребята никуда не уехали…

С портфелями в руках они стояли возле деревьев, росших у шоссе неподалеку от валуна. Кашек грозно хмурился. Марийн тоже вовсю сверкал глазками, изображая суровость. И только Росси Бюлов не унывала. В тренировочной куртке с полурасстегнутой, словно летом, «молнией», в широченных вельветовых брюках, доставшихся ей от старшего брата, она с невозмутимым видом уминала бутерброд с ливерной колбасой, придерживая свободной рукой портфель Ликсы.

— Что там с Йенсом? — хрипло спросил Кашек.

Ликса нехотя объяснила, в чем дело, без подробностей. Только про косулю.

— Так из-за этого нам топать пешком в Зофиенхоф?! Целых четыре километра!.. Среди снега и льдов, как на Северном полюсе! — Марийн даже задохнулся от возмущения.

— А что ж ты не уехал? Автобус, кажется…

— То-то и оно, автобус приехал! — оборвал Ликсу Кашек. — Да только мы дураки, что не сели в него, понятно? За будку даже спрятались, чтобы герр Франке нас не увидел. Думали, может, и вправду что-то стряслось: то Йенс вроде был, то пропал куда-то. Потом вдруг ты кинулась бежать как сумасшедшая. Одно слово — кино!

Из деревни, что была за холмом, доносилось прерывистое рокотание тракторов. Оно то совсем стихало, то вдруг возникало с новой силой. Судя по всему, проверяли двигатели на тракторной станции. Росси прислушалась, удовлетворенно кивнула. Там, в деревне, на мощном советском тракторе-тягаче «Кировец» работал ее отец. А мать Росси вместе с матерью Кашека — на молочной ферме в поселке. Кооператив у них был большой — одних посевных площадей несколько тысяч гектаров. Сейчас там ремонтировали машины, готовились к весенним работам на полях.

— Косуля с веревкой на ноге. Ну и приключение! Поздравляю! — ехидничал Марийн.

Ликса нагнулась и стала молча вытряхивать снег из сапог. Мельком взглянула на след, оставленный косулей. Значит, здесь она перебежала шоссе. И тут вдруг Ликса нашла очень простое объяснение, почему Йенс упорно преследовал косулю от самой мельницы. Наверно, она угодила ногой в один из старых, ржавых капканов. Йенс наставил их в амбаре возле крольчатника против лис и куниц. Ликса растерянно смотрела на изрытый снег. Вот оно что. Выходит, Йенс прекрасно знал, что за штука на ноге у косули. Это он был во всем виноват, и теперь его мучила совесть.

 

III

Подошел Йенс, и они тронулись в путь. Шагали по колеям, накатанным «Икарусом» и «Москвичом». Кое-где даже рядом удавалось шагать. Марийн было вырвался вперед, потом приостановился, подождал Кашека — с ним веселее. Марийн щеголял в новенькой заграничной куртке до колен: ее недавно подарили ему на день рождения. Куртка была совсем не мальчишечья: розового цвета, с узорчатой строчкой на спине.

Кашек хмуро поглядывал на Йенса, явно сердился.

— Что это ты вдруг надумал? Теперь вот влипнем. Директор решит, мы нарочно прогуляли всей компанией… Наверняка отметят в журнале, а еще и в табель запишут. Весело будет!

— А я поклянусь, что ты тут ни при чем, что мы с тобой не виноваты, — с плаксивой миной сказал Марийн.

Росси чуть не захлебнулась от смеха.

— Он поклянется!.. — закричала она, размахивая своим пластиковым мешочком. — Слышите, показания дает свидетель из Нового поселка — Хильмар Марийн… Ой, ну прямо детектив!

— Ты зачем погнался за косулей? — строго спросил Кашек, ткнув портфелем Йенса.

— Кругом там никого не было, — тихо ответил Йенс. — Кто ж ей поможет?

— А тебе поиграть захотелось, да? В охрану биосферы? Ну, и чего ты добился своей беготней? — вконец разозлился Кашек. — Будто косуля сама не избавится от этой штуки…

— Это еще неизвестно.

— Что ж, тебе целый день за ней гоняться? Пускай этим охотники занимаются.

— Охотникам сейчас не до того, — возразила Росси деловым тоном. — Они все на работе, вот… Кому про косулю скажешь? Наш папа на тракторной станции: он и так после работы задерживается, чтобы поспеть собрать к весне какие-то муфты и всякие другие штуковины. Директор наш днем не уйдет из школы. Отец Хильмара сейчас тоже занят: завивку делает женщинам — ведь послезавтра у Куцнеров свадьба… А доктор Фогельзанг целыми днями за рулем, сами видели… Хорошо, если они все хотя бы к ночи собрались пойти по следу с дробовиками своими.

— Не с дробовиками, а с двустволками, — важно поправил ее Марийн. Ему было лестно, что Росси так уважительно говорит об отце и о сверкавшей чистотой парикмахерской.

С реки доносилось хриплое карканье ворон.

— Я почти догнал ее на льду, у берега, — стал рассказывать Йенс. — Но потом лед вдруг ка-а-ак дрогнет! Только она на ту сторону перебралась, как во все стороны трещины пошли…

Кашек остановился и озадаченно оглядел резиновые сапоги Йенса. На них блестела тонкая ледяная корочка.

— Ты… и правда… на лед полез? — изумленно спросил он. — Слушай, да ты… ты ведь и нахлебаться мог… В речке такие ямы есть! Зачем тебя туда понесло?

Смущенно потрогав шапку, Йенс отвернулся.

— Если ей не помочь, косуля погибнет, — сказал он потом. — Замерзнет или еще что…

Марийн поежился. Росси жалостливо вздохнула, спрятала за пазуху наполовину опустошенный мешочек с бутербродами. Кашек в серой своей штормовке, похожей на военную форму, стоял не двигаясь и молчал.

Марийн, чтобы поднять настроение, заторопил ребят:

— Пошли, что ли! Йенс уже про все рассказал.

— А может, он нам еще какие секреты откроет? — съязвила Ликса.

До сих пор она держалась в стороне, помалкивала. Там, у реки, Йенс даже и слушать не стал ее советов, а теперь выкручивается еще, врет. Потому он и Кашеку не сумел сразу ответить.

— Может, он нам все-таки скажет, почему это он больше всех беспокоится за косулю?.. — наседала Ликса. — Не в его ли капкан она попала?

Йенс порывался что-то сказать в свое оправдание, но не нашелся и лишь упрямо сжал губы. Совершенно неожиданно за него вступился Кашек. Неодобрительно взглянув на Ликсу, он спокойно заметил:

— Если это правда, тогда у Йенса хотя бы есть причины гоняться за косулей.

Ребята дошли до моста и тут остановились, пережидая, пока со стороны Пампова проедут два голубых чешских трактора и красно-белый грузовик дорожного надзора. Тракторы были сцеплены вместе, над кабиной переднего вспыхивала желтая мигалка. Они тянули за собой тяжелый плуг-снегоочиститель, который, словно корабль, рассекал снежное море, и снег дугой отлетал на обочину. У моста трактористы сбавили скорость, чтобы никого не задеть плугом. Смеясь, один из трактористов делал Росси знаки через стекло: надо, мол, поторапливаться. Вскоре машины удалились по направлению к деревне, оставив позади широкую утрамбованную полосу, посыпанную зернистым песком — его разбрасывал вращающийся диск, установленный под задним бортом грузовика.

— Не такие уж мощные эти тракторы, тащат плуг вдвоем, — заметила Росси, с трудом перебравшись через снежный вал на обочине. — А папин «Кировец» может целый дом сдвинуть!

— Зачем же… дом? — удивился Марийн.

— Это я просто к примеру. Наш «Кировец» где хочешь проедет.

— Дома передвигают только на стройках, — задумчиво сказал Кашек.

Несколько комьев снега, проскользнув сквозь решетку моста, с шумом слетели в речку и медленно растаяли в зеленоватых водоворотах быстрины. Берега здесь сильно стиснули речку. Мост был высоко над водой, и с него виднелись верхушки прибрежных зарослей ольхи и ясеня. Отсюда, с моста, открывался далекий вид на окрестный пейзаж. Заросли камыша то тут, то там выдавали изгибы русла реки. В конце широкой, ровной заснеженной долины, при свете дня отливавшей голубым, начинался лес. Он высился черной стеной за кромкой по-зимнему голых лиственниц. Острые верхушки елей напоминали зубья пилы.

— Слышите?.. — спросил вдруг Кашек.

Все прислушались. В небе гудел самолет. Марийн так напряженно глядел вверх, словно рассчитывал что-то увидеть сквозь плотные облака.

— Рейс Стокгольм — София… Отлет в шесть тридцать? — осведомился он у Кашека.

— В шесть тридцать четыре, — поправил Кашек и усмехнулся. В его усмешке сквозила и гордость и тайная грусть. — Ему давно уже пора бы сесть в Шенефельде, а у нас сейчас…

— Да, трудно сегодня пилоту там, наверху.

Круглое лицо Росси еще больше расплылось от умиления. Ребятам было известно, почему Кашек столько знал о самолетах, почему у него дома, над секретером, висит плакат «Интерфлюга» с расписанием полетов. Отец Кашека часто улетал за границу. Иногда месяца на три. Сейчас его предприятие строило плотину в Родопах. Кашек знал, сколько времени длится полет реактивного самолета, прежде чем он приземлится на аэродроме к юго-востоку от болгарской столицы. Мысленно он не раз летал туда вместе с отцом. В свой последний приезд отец подарил ему рабочую куртку-штормовку. И с тех пор Кашек носил ее как полноправный член отцовской бригады. Для порядка он даже оставил в кармане индивидуальный перевязочный пакет, полагающийся рабочему.

— В Родопах, пожалуй, тоже все снегом завалило, — сказал Марийн.

— Они работают там под огромными палатками, чтобы бетон не замерзал.

— Под палатками… — почтительно протянул Марийн.

Он не переставал поражаться, сколько всего знает Кашек. Тот без запинки мог сказать даже, какая разница во времени между отдельными городами: между Берлином и Софией, например, целый час.

Постояв на мосту, ребята хотели было тронуться дальше в путь, но тут выяснилось, что Йенс снова пропал. На шоссе за деревней — никого. Глянули вниз и обнаружили его под мостом, у крутой насыпи. Он прятал портфель в зарослях ежевики — значит, собрался продолжать погоню. Низкие белесые облака над лесом опять предвещали метель. Косуля должна быть на этой стороне, где-то слева, за первой излучиной.

— Вечно этот Йенс куда-то исчезает, — заметила Росси.

Кашек перегнулся через перила и крикнул:

— Йенс, вернись!

Тот лишь отмахнулся: отстань, мол.

— Если уж тебе так загорелось, поищем вместе, после обеда.

— Тогда все следы заметет…

— А в одиночку ты загремишь, — жестко бросил Кашек.

— Это еще бабушка надвое сказала!

Кашек в сердцах стукнул кулаком по перилам.

Йенс раздвинул кусты бузины, преграждавшие ему путь, и нырнул в чащу. Синий свитер скоро скрылся за деревьями.

— Вот дурень! — сказала Росси, обращаясь к Ликсе, и осуждающе покачала головой. — Придется нам всем догонять его…

— Да что я, спятила, что ли? По мне, пусть до самого Пампова топает…

Кашек растерянно молчал. В школе им, конечно, может здорово влететь. Пока что они опоздали на автобус, но по свежерасчищенному шоссе добрались бы, пожалуй, до Зофиенхофа к третьему уроку. И в этом случае все равно недосчитались бы одного ученика. Притом никто не знал бы, где его искать. И сами они ничего путного не сумели бы рассказать: только то, что Йенс, может, правда виноват во всей этой истории с капканом. Кашек чертыхнулся. Гадай — не гадай, заколдованный круг какой-то. Наконец он решился:

— Я пойду за Йенсом… А вы расскажете директору все, что знаете!

Сказал — как отрезал. Но когда он уже спустился до половины насыпи, Марийн вдруг расплакался. В длинной розовой куртке он стоял на самом краю насыпи и весь трясся от рыданий. Кашек остановился, недовольно спросил:

— Чего ревешь?

— Да-а-а, ты думаешь, я боюсь…

— Вовсе нет, просто как бы с тобой что-нибудь не случилось… И потом, ты уж очень легко одет. Брось, не реви.

— Я… я… пойду… совсем осторожно… правда!.. Все сделаю, как скажешь… — лепетал Марийн, всхлипывая и размазывая кулаками слезы. — Я ведь тоже… пропустил автобус… почему же вдруг…

— Верно, или все вместе, или никто, — решительно сказала Росси. — Как на пионерском задании.

— При чем здесь пионерское задание?! — нетерпеливо крикнул Кашек.

— Все равно, вместе так вместе! — настаивала Росси. — Давайте дойдем хоть до опушки. Если чуть-чуть и задержимся, теперь уж не так важно…

Кашек, ничего не ответив, снова стал спускаться. Приняв его молчание за согласие, Марийн проворно последовал за ним. Росси — тоже, только она упустила из виду, что надо стать лицом к насыпи и спускаться, словно по отвесной лестнице. Не успела она опомниться, как упала на спину и кубарем покатилась вниз. По пути сшибла мальчиков и увлекла их за собой. Через несколько мгновений все барахтались внизу, в густом кустарнике.

А Ликса из упрямства так и осталась на мосту. Толстый овчинный полушубок уже не грел ее. Вот бы нашелся какой-нибудь добрый волшебник, который бы вмиг перенес ее в Зофиенхоф. Там, в светлой школе с широкими окнами, во всех классах очень тепло. Можно снять с себя сапоги и сидеть на уроках в мягких туфлях. Школа манила к себе, как родной дом.

 

IV

Прошло немало времени, пока ребята снова напали на след. Пригибаясь, они гуськом брели вдоль речки, утопая в глубоком снегу. Наконец добрались до прибрежных кустов — как раз в том месте, где Йенс утром хотел перебраться на эту сторону, но не смог. Мальчики посовещались. Отсюда следы вели почти напрямик к лесу, черневшему на горизонте. Казалось, он теперь был еще дальше, чем прежде. Косули нигде не было видно.

— Спряталась, наверно, — сказал Йенс.

— В укрытие, — прошептал Марийн.

— Да тут нигде не укроешься. — Кашек сдерживался, но по голосу чувствовалось, что он тоже увлечен погоней. — Похоже, наша косуля далеко удрала…

— С таким грузом на ноге?.. Исключено! Она где-то здесь, рядом, — с горячностью возразил Йенс.

Ветер нещадно трепал, скручивал в косицы стебли камышей, торчавшие из-под снега. Здесь дуло сильнее, чем над рекою, на открытом со всех сторон мосту. Ликса уткнулась лицом в воротник полушубка. Долго стояла она тогда на мосту — ребята уже скрылись из виду. Пораздумав, она все же решила пойти за ними. Не хотела отвечать на строгие, тревожные расспросы директора. А потом еще и классной руководительницы, приветливой молодой женщины в брючном костюме, с изящной старинной брошкой из слоновой кости в форме малюсенькой кареты. Та будет допытываться, что и как у них получилось, дружелюбно, но настойчиво. А что ей скажешь, как объяснишь?

Сейчас все вокруг было для Ликсы непривычным, странным. И зачем она здесь, в такой холодный, хмурый февральский день? И сколько времени уже прошло?

Ребята зорко оглядывали те немногие кусты и деревья, что попадались на пути и немного скрашивали однообразие зимней равнины. Бурые камыши трепыхались на ветру, и казалось, что они дрожат от страха. Косули нет как нет. Марийн решил прояснить томившую его неизвестность и, запинаясь, стал расписывать:

— А что, если косули уже нет в живых, если она совсем уже мертвая?.. Бывает, звери умрут и лежат, наполовину занесенные снегом. А с виду — как будто уснули, лежат, не шевелятся… Только снежинки на морде не тают — как насыпались, так и остались. Не тают, потому что животное уже застыло…

— Да уймись ты! — прикрикнул на него Кашек. — Смотри как бы ты сам не застыл.

— Ведь это в книжках так написано! — обиженно сказал Марийн.

— А там не написано случайно, как поймать косулю?

— С помощью лассо, конечно! Лапландцы на севере оленей ловят с помощью лассо, и лосей тоже, и вообще…

— У тебя есть такой ремешок?

Марийн обиженно надулся и замолк.

— Вот то-то и оно! Рассказиками тут не поможешь. Да и потом, в таких историях столько выдумано!..

— Но это же напечатали!..

Марийн очень страдал оттого, что старшие не принимали его всерьез. Вот и теперь по глазам его было видно, как он огорчен, что Кашек не верит ему. Даже верх его капюшона поник, и теперь ветер вовсю трепал его.

Кашек ворчливо сказал Йенсу:

— И зачем только мы взяли с собой Хильмара! От его болтовни обалдеть можно. Надо же: лапландцы!.. Северный полюс!.. Слушай, а все-таки что делать, если косуля вдруг покажется? Гнаться за ней?

— Нет-нет, только не так, — испугался Йенс.

— Ну, а как?

— Понимаешь, у нее на ноге эта штука… Ей же больно будет…

— Господи, нашли о чем говорить! Пусть она сначала покажется, — сказала Росси с легким вздохом. Правда, вздыхала она потому, что мешочек с едой уже почти опустел — осталось всего два бутерброда.

— «Бо-о-льно»… — протянул Кашек. — Незачем ставить капканы у крольчатника.

— Капканы вообще запрещены, — с готовностью подключился Марийн, явно обрадованный тем, что у них с Кашеком опять согласие.

Йенс ничего не ответил.

Когда ребята направились к лесу, Ликса вдруг почувствовала непонятную слабость. Она приостановилась, на минуту закрыла глаза. Полушубок казался ей нестерпимо тяжелым. Ломило руки и ноги. Может, это самовнушение? Может, на нее так подействовал мрачный рассказ Марийна про замерзших зверей? Или она просто выдохлась после утренней беготни по шоссе?

Растерянно глядела Ликса на лед, проломанный кое-где копытцами косули, на темную полоску воды посреди речки. Все здесь казалось ей чужим.

Летом было иначе. Ликса снова закрыла глаза. Как приятно вспомнить: лето, сквозь светлые струи виднеется песчаное дно. Если быстро подойти к берегу, тут же серыми тенями метнутся вглубь форели. Летом сюда издалека приходят удить рыбу. Рыбаки — молчаливые люди в высоченных, почти по пояс, резиновых сапогах — появляются поодиночке. Они осторожно бредут по воде вдоль берега, вверх по течению и забрасывают тоненькие удочки с наживкой.

Они приходят обычно, когда над водой тучами вьется мошкара, когда форели, взметнувшись из водных струй, широко разинув пасть, хватают добычу и тут же исчезают в глубине. Когда удильщикам случалось поймать маленькую рыбешку, они бережно пускали ее обратно в речку. Летом здесь тепло. Трава на берегу высокая, густая.

— Ликса, ты чего отстала?!

Это Росси издали ее окликнула. А мальчики все так же, скорым шагом, шли к лесу, держась вместе. Синее пятно — свитер Йенса, серое — штормовка Кашека. Только розовая куртка Марийна резко выделялась на голубоватом снегу. Малыш, видно, снова говорил без умолку: он то и дело размахивал руками, точно крыльями…

— Тебе что, нехорошо? — справилась Росси, когда Ликса нагнала ее.

— С чего ты взяла?

— Какая-то ты бледная вся…

— Не всем же так жарко, как тебе.

— Мне в самый раз, — отпарировала Росси, утыкаясь подбородком в расстегнутый ворот куртки.

Дальше они пошли вместе. По полю идти было еще труднее, чем вдоль берега. Ни тропы, ни дороги, везде то мерзлые кочки, на которых легко подвернуть ногу, то рытвины, оставленные с осени комбайнами. Конечно, Ликса никому не скажет, что у нее нет сил идти. Никому — ни Росси, ни ребятам. Тем более — Йенсу. Мать Ликсы не раз говорила, что человек, если захочет, все выдержит. А уж она-то, медсестра Гертруда Куль, знает, что говорит.

Вскоре Ликса поймала себя на том, что невольно высматривает Йенса. Она и досадовала и обижалась на него. Остальные-то признали, что он прав. Иначе они все давно были бы в школе, в Зофиенхофе, а не брели, то и дело спотыкаясь, по этой пустынной белой равнине. Да и она сама тоже увязалась с ними. Это, наверно, и злило Ликсу больше всего. Ей даже захотелось, чтобы Йенс опять вернулся ни с чем. Чтобы косуля так и не нашлась.

До леса оставалось уже не так много — метров двести, не больше. На опушке рядком выстроились молодые лиственницы с их пожелтелыми ветвями. За ними чернел густой ельник. В прогале виднелась лесная дорога. В стороне от нее была кормовая вышка, одна из тех, что здешние члены общества охотников соорудили повсюду для лесной дичи. Ясли с сеном прятались под навесом на столбах, на нем, как и на валуне у шоссе, лежала пухлая белая шапка. Внизу, слева, лежали штабелем занесенные снегом жерди. Наверно, остались после постройки кормушки.

Ликса по-прежнему молчала, и Росси, подумав, что она боится неприятностей в школе, принялась успокаивать:

— Знаешь, что я тебе скажу: скорее всего, нас никто ни о чем и не спросит. Увидят, что нет никого — ни из поселка, ни с мельницы, — и решат, что все мы просто не добрались до автобусной остановки. Из-за этих заносов… Ну, а если даже и спросят? Тогда мы возьмем и расскажем все как есть. Должны же они нам поверить, что мы это вовсе не ради удовольствия устроили. Неужели не ясно…

Впереди послышались крики. Марийн еще сильнее замахал руками. Справа, в нескольких шагах от него, метнулась спугнутая с лежки косуля.

Кашек бросился за ней. «Стой!» — хотел было крикнуть Йенс, но поздно: теперь и ему самому не оставалось ничего иного, как ринуться следом.

Косуля поскакала к лесу неестественными рывками. В ее движениях не было легкости — при каждом прыжке ей точно мешали путы. Казалось, будто косуля натыкается на невидимую преграду, будто какая-то сила подкашивала ей задние ноги. Что-то тащилось позади, взметая снег. Но разглядеть, что же это такое, было невозможно.

Ликса и Росси видели, как ребята нагоняют косулю. Кашек, работая локтями, несся впереди. Вот он споткнулся о кочку, упал, тут же вскочил на ноги, помчался дальше. Марийн не мог поспеть за ним, зато Йенс вскоре поравнялся с Кашеком. Теперь они бежали рядом. До косули было всего метра полтора, Йенс поднажал еще, рванулся, протягивая руки, попытался в прыжке схватить то, что ей мешало. И в тот же миг вскрикнул от боли. Кашек обогнал его — ну, сейчас он поравняется с косулей. Казалось, исход погони предрешен. Еще бросок — и косуля поймана.

И тут вдруг, непонятно почему, Кашек внезапно остановился, резко нагнулся. Косуля тем временем миновала камыши и вскоре скрылась за лиственницами на опушке.

— Все-таки ребята наши малость того! — изумилась Росси. — Сначала гнались за ней, как бешеные, а когда она почти в руках была, упустили!..

— Нет, Йенс не стал бы зря…

И Ликсу вдруг словно током ударило: ведь Йенс мог пораниться! Она даже не подумала, отчего это Кашек спасовал. Несмотря на усталость, ей хотелось побежать к Йенсу — узнать, что с ним. Но ей было неловко перед Росси, и она сдержалась…

Когда они подошли наконец к Йенсу, тот стоял на коленях в снегу, прижав правую ладонь к губам. Свитер его был закапан кровью — на морозе капельки походили на красные бусинки. Кашек с отчужденным видом расстегнул штормовку, доставая из внутреннего кармана перевязочный пакет. Наверное, Кашеку жалко было его распечатывать — ведь это был своеобразный сувенир, напоминавший о той самой стройке в долине, в сердце далеких Родоп, где работал его отец. На прорезиненной оболочке что-то написано по-болгарски, очевидно правила пользования. Шрифт был совсем такой же, как в учебнике русского языка, по которому они учились в школе.

— Главное — очистить рану, отсосать кровь! — крикнула Йенсу Росси, подойдя ближе. — Доктор Фогельзанг говорит, что на старом железе полно всяких микробов. Так что давай, а то получишь заражение крови. Или даже столбняк!

Йенс послушался. Порез на ладони у него был не пустячный. Йенс отсасывал кровь и сплевывал — снег вокруг него был испещрен розовыми пятнышками.

Кашек разорвал оболочку пакета и вынул бутылочку йода, пропитанный чем-то желтым марлевый тампон, от которого резко пахло больницей, и бинт. Кашек задумчиво оглядел все это, потом обернулся к Ликсе и деловито сказал:

— Действуй, чего ждешь?.. Ты ведь у нас медик.

Ликса, смущаясь, стараясь не смотреть на Йенса, присела на снег возле него. Она принялась за дело, но рукава полушубка мешали ей, и она отвернула их, чтобы ловчей было. Сурово сжала губы. Как будто Йенс посторонний человек. Она работала молча, только раз, когда она залила рану йодом и Йенс вздрогнул, Ликса сделала ему замечание:

— Спокойно, не дергайся, пожалуйста!

Эту манеру вежливой деловитости Ликса переняла у матери. Фрау Куль приходилось управляться с множеством дел. Она принимала больных в поселковой амбулатории, ездила на дом по вызовам на своем тарахтящем мопеде. К этому добавлялась неотложная помощь при всяких чрезвычайных происшествиях: кто-то прищемил себе палец, кто-то рассек бровь. Ей просто некогда было упрашивать пациентов, чтобы они покорно глотали пилюли, не стонали во время перевязки, соблюдали постельный режим, если им предписывал это молодой врач из Пампова. И хотя она была строгой и требовательной, ее любили.

Ребята, словно сговорившись, примостились кружком на корточках — заслонили Йенса и Ликсу, чтобы им чуть-чуть теплее было. Задул верховой ветер. Он теребил бурые косицы камышей, гнал косяком снежные хлопья, повалившие из низких тяжелых туч, свистел в тонких ветвях лиственниц на опушке.

Дрогнула земля — очевидно, это вдали рухнуло дерево, надломленное ночью во время бурана.

Косуля затаилась где-то — ее ни слышно, ни видно не было.

 

V

Как только Ликса занялась делом, ей стало гораздо легче. Неприятная слабость прошла, ничего не болело, даже настроение улучшилось. Она вошла в свою роль. Действительно, чем не медик? Никто из ребят не сумел бы так ловко, по всем правилам, забинтовать руку. И так красиво: слои бинта ложились, образуя узор наподобие колоса. Она была просто необходима здесь — так же как в Новом поселке или в деревне была нужна мать Ликсы, когда происходил несчастный случай.

Ликса невольно внушила себе, что именно потому она и пошла с ребятами. Ведь с каждым из них могло что-то случиться. Не обязательно с Йенсом. И Кашеку, и Росси, и Марийну она с готовностью помогла бы тоже. А то, что пострадал этот упрямец Йенс, конечно, случайность. Само собой.

И все же втайне Ликса понимала, что к Йенсу у нее особое отношение. Словно во всей этой истории она, в чем-то против воли, с самого начала была на его стороне. Словно они и не ссорились.

Все, повязка готова. Теперь у Йенса рука была как будто в узкой белой варежке без верха. Только уже не подвигаешь пальцами, даже в кулак не сожмешь.

Росси сказала Йенсу с укоризной:

— Это тебя твой дурацкий капкан! Только бы столбняк к тебе не прицепился! С этими… как их… контузиями!

— Капка-а-а-н! — презрительно протянул Кашек. — Скажешь такое…

Он разгладил обертку перевязочного пакета и бережно спрятал во внутренний карман куртки, точно важное письмо.

— А ты другой раз тоже такое завернешь!.. — продолжал он. — При столбняке не «контузии» бывают, а конвульсии. Спроси хоть у доктора Фогельзанга… Это же все равно что судороги…

— Я думала, ты только в машинах понимаешь, — обиженно сказала Росси.

— А никакого капкана на ноге у косули нет! Там продранная сетка из проволоки, да еще скрученная вдобавок. Кто-то выкинул ее в лесу. Вместе со всяким хламом, пустыми бутылками, дырявыми креслами… Вот что: про капкан забудьте — там ржавая проволочная сетка, и ничего больше. Кто-кто, а Йенс знает, обо что руку ободрал.

Ликса изумленно подняла глаза на Йенса — он смущенно улыбался. До этого она все время избегала его взгляда, видела только руку да краешком глаза приметила бусинки крови на свитере. Ей вдруг стало так стыдно, что она несправедливо обвинила во всем Йенса.

И все от злости. Не столько знала она про капкан возле крольчатника, сколько насочинила. Раза два всего и видела его мимоходом, да и то старалась держаться подальше от его грозно оскаленной пасти. Не вчера видела, а несколько дней тому назад. А может, и на прошлой неделе. Ликса кляла себя за пустую болтовню. Другой бы на месте Йенса рассердился, отвернулся от нее. А он улыбается. Что это значит? Может, Йенс хотел поблагодарить ее за перевязку? Или, может, просто радуется, что у косули на ноге вовсе не капкан? Стараясь принять равнодушный вид, Ликса спустила подвернутые рукава полушубка, надела перчатки. Ребята не спешили подниматься, продолжали сидеть тесным кружком, точно у догорающего костра. Да, косуля от них ушла. Задачи своей они не выполнили.

Йенс снял шапку с головы. По лицу его стекали капельки: он молча терпел боль, и на лбу его выступил пот, смешавшийся теперь с тающими снежинками. На шее, около уха, судорожно билась тонкая жилка.

Холодный ветер обжигал лицо, изо рта вылетал белый пар. Втянув голову в плечи, Кашек мрачно глядел в одну точку. Покосившись на Йенса, Ликса заметила, что он осторожно сжимал и разжимал перевязанную руку. Наверно, пробовал, действует ли она вообще.

Росси между тем нащупала у себя под курткой заветный мешочек. Там два последних бутерброда — ее школьный завтрак. Ясное дело: стоит съесть один, как за ним последует и второй. Затаенно вздохнув, Росси сдержала себя и, чтобы отвлечься, заговорила бодрым тоном:

— Ну, что скисли?.. Подумаешь, сорвалась операция, ах, ах!.. Я еще на мосту говорила, что эта гонка у леса кончится… А вообще-то, не совсем понятно, почему все сорвалось: будь у нее на ноге проволочная сетка или даже капкан — какая разница? Может, мне кто-нибудь объяснит, чего вы тогда…

Кашек пожал плечами, он и сам, вероятно, не знал, почему упустил косулю. Похоже, что это вообще его больше не интересовало. Но вдруг он вскочил, как ужаленный, словно его осенило недоброе предчувствие. И сразу все спохватились: кого-то недоставало, не слышалось больше ни рассуждений, ни фантастических предложений. Один из них исчез. Все позабыли о маленьком Марийне. Кашек круто повернулся в сторону леса.

Ничего уже нельзя было сделать. Вдалеке, за тонкой полоской камыша, медленно шел по снегу Марийн. Раскинув руки, осторожно пробирался к лесу, рассчитывая каждый шаг.

— Не зови его! — шепотом предостерег Йенс. — Пусть уж перейдет на другой берег.

Росси молитвенно сложила руки на груди, Кашек только тихонько ругнулся, но окликать малыша не стал.

Марийн шел мелкими шажками, нащупывая твердую почву, слегка приседая и стараясь ступать полегче. В розовой куртке, с трепещущим на ветру кончиком капюшона, он напоминал клоуна, который идет по канату с нарочитой неловкостью. Хотя вообще-то всем было не до смеха — дело в том, что Марийн ступал по коварному, обманчивому покрову.

— Вот оно что… а я бы нипочем не догадалась… — шепотом призналась Росси.

Там, за камышами, под снегом, снова был лед. И никто не знал, насколько он надежен. А под ним текла та же самая быстрая речка, которая, петляя в поле, исчезала неподалеку отсюда в лесу. Только по редким зарослям камыша и можно было судить о ее присутствии. Так вот почему Кашек тогда остановился и упустил косулю…

Ну, еще несколько метров…

Очутившись, наконец, на другом берегу, Марийн с ликующим видом оглянулся. Он торжествовал. Лицо его светилось гордостью. Но где же гром аплодисментов? Разве не совершил он нечто выдающееся? Он, Хильмар Марийн? Вон и свидетели есть! Теперь все будут знать, какой он молодец.

— Ну, вернись ты мне только назад! — вырвалось у Кашека.

— Это как? — невозмутимо переспросил Йенс. Взгляд его скользнул мимо Марийна, вдоль лесной опушки. — Назад ему возвращаться не легче будет.

— Ох, и взгрею же я его!

Росси опустила руки и неуверенно улыбнулась, радуясь, что дерзкая вылазка Марийна завершилась благополучно.

— Чему ты радуешься? — накинулся на нее Кашек. — Вы что, чокнутые все?

Йенс пропустил его слова мимо ушей и серьезно сказал:

— Знать бы, какой здесь лед — может, и правда крепкий. Если больше семи сантиметров, то…

— Конечно, больше! Сами видели! — с жаром заверил его Марийн и подпрыгнул, словно испытывал прочность льда. — Железный. Не бойтесь, ребята!

— Кончай выпендриваться! — крикнул Кашек. Он был в ярости от одной мысли, что еще минуту назад жизнь мальчика висела на волоске. — Много ты понимаешь! Какой бы толщины лед ни был, семь сантиметров или десять, достаточно одной-единственной трещины — и нет тебя! Зачем полез к речке? Беда с вами!.. Ветер вон как воет, мы бы и не услышали, как ты ухнул под лед. А тебя уж бог знает куда унесло бы. Прорубь снегом заметет. А потом что? Кто знает, где тебя искать, куда тебя вынесет течение?

— Господи, что ж ты такие страсти малюешь? — вздрогнув от ужаса, оборвала его Росси. — Утром на Йенса небось не орал, а ведь он тоже полез на лед!

Наконец Кашек немного успокоился. Марийн, похожий на розового гнома, все стоял на другой стороне речки. Ветер крепчал, раздувал его курточку. Марийн как-то поник от всей этой ругани Кашека. Радость его угасла: он так гордился собственной храбростью, а его отругали.

Йенс спокойно посоветовал:

— Слушай-ка, притащи пару жердей, подтолкнешь их по льду, вот и будет у нас что-то вроде моста.

— Тоже мне, мост! И почему «нам»? — снова вмешался в разговор Кашек. — Жерди разъедутся, и уж тогда он наверняка провалится под лед…

— А мы их чем-нибудь свяжем…

— «Свяжем, свяжем»! — раздраженно передразнил Кашек.

Марийн сбегал к навесу, вытянул из штабеля несколько жердей и приволок их к реке, а ребята принялись шарить в карманах. Но ни у кого при себе не было ни толстого шнура, ни бечевки. Жаль, что они не захватили с собой портфели, на них есть ремни, вот и пригодились бы… Но портфели они спрятали в зарослях ежевики у шоссе…

— Может, твой ремень? — сказал Йенс, обернувшись к Росси.

— А без него нельзя обойтись? — смущенно спросила Росси.

— Если связать жерди, вернее будет, — ответил Йенс.

В самом деле, оставалось одно — пожертвовать поясом, который Росси носила под курткой; на нем и держались ее широченные брюки. Это был желтый плетеный кожаный пояс с медной пряжкой — подарок отца, ездившего в Польшу с делегацией.

— Давай ремень, не бойся: никто на него не наступит! — заверил ее Йенс. Забинтованной рукой он с трудом нахлобучил свою вязаную шапку. — Мы осторожно переступим через него, вот увидишь! Царапины не останется!

— Мы? — недоуменно переспросил Кашек.

Круглое, румяное, как яблочко, лицо Росси залилось густой краской. Даже шея у нее покраснела. Нехотя она проговорила:

— Да я же не из-за того…

— Уж как-нибудь не свалятся с тебя штаны за две-три минуты! — зашептала ей на ухо Ликса. — Можешь не стесняться — никто смотреть не станет!

— Ну ладно, загороди меня!

Росси расстегнула пояс, не заметив, что драгоценный мешочек с бутербродами выскользнул из-за пазухи и упал в снег.

На той стороне Марийн уложил рядком четыре жерди, и Ликса перебросила ему пояс. Малыш стянул посередине тонкие жерди, получилась плотная связка. Потом стал толкать эти самодельные мостки на лед. Поначалу дело шло туго, жерди двигались плохо — мешал рыхлый, свежевыпавший снег.

Марийн склонился чуть не до самой земли; весь дрожа от напряжения, он что было сил налег на связку. Вот жерди чуть-чуть подвинулись к другому берегу. Но Марийн совсем уже выдохся. Он даже не мог распрямиться. Капюшон сполз ему на глаза.

Кашек с непроницаемым лицом ждал, что будет дальше.

Росси обеими руками поддерживала брюки и не могла поспешить на помощь к Марийну.

— Ну, что вы стоите как истуканы? — крикнула она остальным.

Кашек выдерживал характер. Он, видимо, считал, что Марийн должен получить хороший урок за то, что он бездумно полез на лед.

— Один он не справится, это и слепому ясно! — снова крикнула Росси. Она была возмущена упрямством Кашека, а кроме того, стремилась поскорее заполучить свой пояс. — Что, если Хильмар надорвется?..

Йенс подбежал к камышам, встал на колени, и Ликса, хоть он и не звал ее, мгновенно оказалась рядом с ним. Это произошло как бы само собой, без долгих размышлений. А ведь всего минуту назад она постеснялась помочь ему надеть шапку. Они ни словом не обмолвились и не смотрели друг на друга. Распластавшись на льду, они вытянули руки и, наконец, ухватили конец связки. С немалыми усилиями они подтянули ее по волнистому снегу. Теперь это был надежный мостик, которому можно было довериться.

На одной из жердей сверкала медная пряжка польского ремня.

Кашек по-прежнему молчал. Не хотел вмешиваться — пусть сами управляются.

Теперь Марийну оставалось только перебраться назад, к ребятам. Он все не мог перевести дух, а может, побаивался Кашека, посулившего ему трепку. Ветер подобрался под куртку мальчика, надул ее как огромный воздушный шар. Снег кругом завихрился. Казалось, ветер вот-вот подхватит малыша и поднимет его к темным тучам, стремительно бегущим по небу.

И вдруг Марийн замер на месте.

Устремив взгляд на землю, он тоненьким, тихим голоском отчетливо произнес:

— А вот здесь тоже кровь!

 

VI

В полном молчании пересекли они редкую лесную опушку и углубились в ельник. Чуть раньше они переправились через речку — и тоже молча, хотя тогда всем пришлось помогать Росси, которая все боялась, что с нее свалятся брюки, и от этого шла по шатким жердям меленькими шажками, тяжело переваливаясь. Как и было обещано, пояс она тут же получила обратно в целости и сохранности.

Пятна крови, обнаруженные Марийном на снегу, встревожили всех не на шутку. И, точно по сигналу, между ребятами установилось согласие. Кашек перестал сердиться, и Марийн снова пристроился к нему. А Ликса шла рядом с Йенсом, который от волнения дышал часто-часто. За ними вышагивала Росси. Теперь вокруг них были темные ели, над головой висели мохнатые колючие лапы.

Света заметно поубавилось. Шум ветра здесь слышался не так, как на открытой местности. Он походил на гул морского прибоя за гребнем дюны: то нарастал, то стихал. Снежные вихри здесь тоже потеряли силу. В просветах между деревьями тихо кружились пушистые хлопья, сливаясь в полупрозрачную пелену. Мороз куда меньше щипал лицо. В густом лапнике, тоненько попискивая, сновали крохотные корольки.

Косули нигде не было видно. Но в тусклом, почти сумеречном свете на снегу четко выделялся след от проволочной сетки. Он петлял по прогалинам в подлеске. Значит, косуля мчалась здесь без передышки. Как ни странно, на снегу пятен крови не было. И стоны больше не слышались.

Потом они вышли на поляну, густо заросшую лохматыми папоротниками и почерневшей от мороза крапивой. След здесь обрывался: очевидно, примятые сеткой заросли снова потом сомкнулись. Дети остановились и прислушались.

— Зря мы тогда погнались за косулей, — грустно проговорил Йенс.

— Подумаешь, а что было делать? — возразил Кашек, хотя и сам был удручен. — Ну, а потом? Ведь если б не Марийн, нам через речку нипочем бы не перебраться.

Марийн благодарно взглянул на Кашека и подошел поближе к нему. Кашек на это даже не обратил внимания. Все опять прислушались. К шуму ветра примешивался скрип сучьев, надломленных ночным бураном, а временами слышался и смутный, отдаленный рокот. Ветер, однако, заглушал его, и понять, что это такое, было невозможно. Наконец, Кашек, запинаясь, сказал Йенсу:

— Только, если кровь у нее из ноги течет, далеко она не уйдет.

— Если кровь течет…

— …мигом нагрянут хищники, — договорила за Йенса Росси. При этом она беспокойно ощупывала свою куртку: явно что-то искала.

— К примеру, лиса или куница, — пояснил Марийн.

— Пока она жива, вряд ли ее тронут, — сказал Кашек.

— А все-таки нападают, совсем как волки… — захлебываясь, стал уверять Марийн. Он осекся, отчаянно закашлялся. Он так устал, сооружая мостки, что все еще не мог перевести дух, и говорить ему было тяжело.

— Когда косуля обессилеет, хищники ка-а-ак набросятся на нее, — продолжал он. — Только того и ждут, как бы вцепиться ей в горло.

Йенс понурил голову, видно, совсем пал духом. Ликсе стало жалко его. Она лишь поняла, что с самого утра его преследовала одна мысль: если косуле не помочь, ее ждет мучительная смерть.

— Разорвут на куски, без пощады… — глухо проговорил Марийн.

— Ну, заладил! Хватит уж, ты и так охрип, — оборвал его Кашек.

— Все так и есть, как Марийн говорит, — решительно заступилась Росси. — Ну… в природе… Наш папа об этом много рассказывал. А у них такое правило в охотничьем обществе: если кто-нибудь на охоте не убьет зверя, а только ранит, то обязан день и ночь идти по следу. Идет, идет, пока не найдет подранка. Для настоящего охотника это дело чести!

— Подумаешь, дело чести! — пренебрежительно воскликнул Кашек. — Для нас это так важно! Может, в охотничьем обществе графы да бароны, как раньше?

Росси недоуменно уставилась на него. Ее лицо вдруг покраснело от возмущения.

— Это что еще за графы-бароны?! Наш папа не из таких, будто не знаешь! И директор школы тоже, и отец Марийна… Что с того, если они и бродят по лесу с ружьем?.. Наш папа на тракторе работает — ничуть не хуже твоего, хоть твой и строит плотину в горах. А чести у них побольше, чем у кого угодно в прежние времена.

Кашек смолчал. Он и сам был того же мнения, что Росси. Только признаться не хотел, что зря ко всем придирается. Его злило, что они суматошились впустую. Кашек не любил попадать впросак. Другое дело, когда все можно предусмотреть заранее, точно рассчитать — как в расписании полетов на плакате «Интерфлюга», висевшем у него дома.

Разгребая ногами снег, он осматривал заросли папоротника. Но вскоре бросил это занятие: ничего там не найдешь, кроме стеблей жухлой травы да слипшихся палых листьев.

— Где же все-таки кровь? — растерянно спросил он.

Откуда-то вдруг сорвался крупный зеленый дятел и, то взмывая вверх, то почти касаясь земли, пролетел мимо них и скрылся в темной чаще леса. Все это произошло беззвучно, ребята так и не услышали его странный крик, эхом отдающийся обычно в глубине леса. Издалека снова донесся загадочный слабый рокот.

Сосредоточенно глядя вниз, ребята стали припоминать, как выглядели пятна крови на берегу. Там кровь была не такая, как у Йенса из руки, когда он поранился. Неровная цепочка расплывшихся на снегу капелек тянулась по снегу, пока не обрывалась у зарослей…

— Может, это не ее кровь? — спросила Ликса: лишь бы отвлечь Йенса от мрачных мыслей. Ей так хотелось, чтобы он приободрился, снова улыбнулся, ну хоть чуточку.

Ликса не договорила, потому что Марийн вдруг зашелся долгим кашлем. Кашек встревоженно привлек его к себе, откинул капюшон и сурово спросил:

— А ты руки себе не ободрал?

Марийн непроизвольно отпрянул. Всего четверть часа назад его чуть не поколотили. Может, опять он в чем-то провинился? Марийн в замешательстве протянул руки. На рукавицах остались следы смолы да еще прилипла крошка коры.

— Сними-ка эти штуковины, — приказал Кашек.

На руках у Марийна никаких ран. Руки чистые, гладкие, как у его отца. Когда тот стрижет, проворно действуя ножницами и расческой, даже приятно. Так, на руках у Марийна — ни царапины. Кашек вздохнул. Он был совсем сбит с толку. Сначала странный вопрос Ликсы: чья это кровь, потом приступ кашля у Марийна. Даже Росси и та не знала, что думать.

— Бывает, человек сам не заметит, как у него в легких что-нибудь лопнет, — озабоченно проговорила она, понижая голос.

Худенькие плечи Марийна опять затряслись от кашля.

— Скажи по правде, у тебя ничего не болит? — не успокаивался Кашек.

Марийн приободрился. Раз все так из-за него беспокоятся, значит, ругать не будут. Отдышавшись, он небрежно произнес:

— Ничего, я просто мало тренировался… А то бы одной рукой перетащил эти жердочки… Спортсмен, который всегда в форме…

— Брось ты из себя силача строить! — оборвал его Кашек. — Может, у тебя пошла кровь от напряжения, а? Ну-ка, разинь рот!

— А-а-а-а…

Кашек и Росси заглянули Марийну в горло. Все нормально.

— Ты своим дурацким кашлем хоть кого напугаешь! А еще болтаешь о спортивной форме! — заворчал Кашек, смущенный тем, что так всполошился из-за Марийна. Он отвернулся.

— А ведь и правда у него от натуги могло что-нибудь лопнуть, — заметила Росси. — Вон он какой худущий — кожа да кости… И все-таки была же там чья-то кровь! Кругом загадки! Сначала кровь есть, потом вдруг нет. Прямо фокус: если из раны потекла кровь, она так и будет течь.

— Это-то как раз можно объяснить, — задумчиво сказал Йенс.

— Ну-ну, валяй! — насмешливо подзадорил Кашек.

— Когда косуля побежала, проволока сдвинулась и зажала ей вену…

— Теоретик! Ну, а что нам с того?

Кругом тем временем стало тише, ветер шумел где-то вдали, в стороне. Зато теперь отчетливее слышался странный рокот, не похожий ни на один из тех звуков, что обычно слышишь в зимнем лесу.

— Здесь еще кто-то есть, какие-то люди! — взволнованно сказал Марийн.

— Наверное, лесники, — предположил Кашек.

— Это они моторной пилой работают?!

— Ну да, после такого бурана в лесу полно бурелома.

— Говорят, деревья не всегда падают сразу, — проговорил Марийн, с опаской поглядывая вверх, на макушки деревьев, — а стоят, накренившись. Или, бывает, у них внутри трещина, а снаружи ничего не видно. Кто-нибудь идет под таким деревом… а оно вдруг ка-а-ак грохнется…

— От таких деревьев жди беды!

— Да, уж не зевай!

— Потому-то лесники их и валят, — заключив Кашек.

Дети прислушались. Они знали, что происходит там, в лесной чаще. Прошлой осенью директор школы и их классная руководительница как-то водили их на экскурсию, на лесоповал. Ребята издали смотрели, как работает бригада вальщиков.

Чем глубже врезалось в ствол полотно пилы, тем пронзительнее она визжала. То слышался прерывистый вой, то сердитое урчание. Это острые стальные зубья на вращающейся цепи прогрызали попадающиеся твердые сучки.

Временами казалось, что бег пилы вот-вот застопорится, но она с воем набирала обороты — и наконец где-то у самой земли, прямо над корневищем, из ствола вылетал широкий клин смолистых опилок.

Смотреть было интересно, хотя и жалко деревья.

Внезапно рокот стих, слышалось негромкое пыхтение двигателя, работающего на холостом ходу. Очевидно, теперь пильщик выпрямился, шагнул назад, зорко поглядывая вверх. Ствол чуть приметно начал крениться в намеченную сторону. Поначалу почти незаметно для глаза, потом наклон будет все сильнее и сильнее и, падая, дерево ухнет оземь.

— Внимание! — хрипло крикнул Марийн.

Они почувствовали, как у них под ногами содрогнулась земля, и услышали хруст ломающихся веток.

— А лесники молодцы! — немного успокоившись, с уважением проговорил Марийн. — Чуть в лесу что случится, они сразу приезжают из Пампова, наводят порядок!

— Другие не хуже!.. — ревниво возразила Росси. — Знал бы ты, сколько нашему папе и его слесарям приходится лежать под тракторами! А если в поле дифференциал полетел, так у них на спине чуть ли не мозоли появля…

Росси вдруг осеклась, начала оглядываться вокруг, ощупывать себя. Расстегнула молнию на куртке, даже засунула руку себе за ворот.

— Я потеряла бутерброды! — с досадой воскликнула она.

— Съела, куда им деться, — сказал Кашек. — Сама уж не замечаешь ничего…

— Да нет же, когда мы через речку перебирались, они еще были. Тут, в мешочке. Я нарочно спрятала их под куртку, про запас. Два самых толстых… или даже три… Я…

Росси уже сорвалась с места, но Кашек успел поймать ее за пояс. Росси протащила его за собой, потом, сердито сопя, перегнулась, норовя лягнуть Кашека. Во все стороны полетел снег. Кашек все же изловчился и схватил Росси за руки, заведя их назад.

— Кашек, ты что, пусти ее! — возмутился Йенс. — Она же пошла с нами по своей воле. Ты не имеешь права принуждать ее…

— А мне надоело! — заорал Кашек, не выпуская Росси из тисков. — Больше никому не позволю откалываться!

— Я бы тут же назад вернулась, — негодовала Росси, — что ты привязался?

Кашек отпустил ее. Она поправила сползший пояс на брюках, отбежала в сторону, но явно не отказалась от своего намерения.

— Бутербродов захотелось?! С ливерной колбаской! Ну-ну! Чтоб нам еще одну спасательную операцию провести?

— А тебе все бы измываться над кем-нибудь! — пожаловалась Росси.

В эту минуту в разрыве туч внезапно блеснуло солнце. Меж вершинами деревьев заструился яркий свет. Заискрились покрытые инеем стволы, и свежевыпавший снег заблистал слепящей белизной. Мрачный зимний лес за один миг обратился в прекрасный сказочный мир, сотканный из мириадов сверкающих снежинок. Даже глубокие тени, пролегшие в самой чащобе, осветились таинственным голубым мерцанием.

Марийн почтительно предложил Кашеку:

— Будь у нас командиром!

— Из всей этой затеи все равно ничего не выйдет, — отмахнулся Кашек.

Йенс упрямо сжал губы. Ясное дело, он намерен продолжать поиски вопреки всем неудачам. Казалось, он вновь обрел железную решимость во что бы то ни стало спасти косулю.

Ликса догадалась, что Йенс не собирается упрашивать ребят помочь в поисках.

«Но почему Йенс так стоит на своем?» — размышляла она. Будь на его месте кто-то из Нового поселка, можно бы понять: у тамошних жителей большие хлева для скота. Йенсу, конечно, жалко косулю. Он, видно, вспомнил и своих пятерых пушистых кроликов, которые жили в дощатом загончике во дворе. Родителям Йенса ведь не до того. Отец у него работает в диспетчерской на железной дороге за Зофиенхофом. Там на электрическом табло то и дело вспыхивают лампочки, отмечают, где какой поезд сейчас находится. А мать Йенса целый день стоит за прилавком в деревенском магазине. Эта полная, всегда веселая женщина ухитрялась разрядить обстановку даже в тех случаях, когда машина, привозившая хлеб из Пампова, запаздывала и покупателям приходилось долго ждать.

— Нет следа — ничего не попишешь, — сказал Кашек. — Чего нам из кожи вон лезть?

Йенс помедлил с ответом. Но как только погасло ослепительное сияние искрящегося на солнце снега и лес снова помрачнел, Йенс повернулся к Кашеку:

— Ты и правда не понимаешь? Мы здесь одни, кругом — никого, только мы и можем хоть что-то сделать. Шансы у нас есть. Надеюсь, что так. Если только мы будем действовать все вместе. И Росси тоже. Никто, кроме нас, не знает про косулю. Ни у кого, кроме нас, нет возможности спасти ее.

Росси стояла на прежнем месте, взволнованно теребя пряжку пояса, исподлобья поглядывая на Кашека.

Марийн, следивший за происходящим, вдруг прошептал:

— Спасательная операция.

Рокот моторной пилы теперь едва слышался. В верхушках деревьев вновь загудел ветер. Он гнул, качал ветви, точно хотел, чтобы все позабыли про недавний привет солнца.

 

VII

Ребята внимательно оглядели большую поляну. Кашек приказал рассыпаться цепью, словно стрелкам во время боя. На флангах шли Йенс и он, а посредине, на расстоянии десятка метров друг от друга, Ликса, Марийн и мрачная, как туча, Росси. Теперь уже ничто не ускользнуло бы от их взгляда, однако ни следов, ни новых пятен крови они так и не обнаружили.

Сразу же за поляной начинался молодой сосняк. Попав сюда, ребята внезапно потеряли друг друга из виду. Хотя посаженные рядами сосенки и успели вымахать в два человеческих роста, их ветки, склоненные под тяжестью снега, простерлись во все стороны, так что за ними ничего не увидишь. В иных местах ветки свисали совсем низко, и для прохода оставались лишь узкие, словно туннель, коридоры. В такой полутемной чащобе трудно напасть на след. Здесь только по голосу и можно ориентироваться.

Знакомый жалобный вскрик. Раз, другой, все чаще… Значит, косуля была где-то здесь, в сосняке.

Ликса шла пригибаясь, кое-где пробиралась ползком. Ее снова зазнобило, руки и ноги были словно ватные. Полушубок снова казался непомерно тяжелым, давил на плечи.

Протиснувшись в узкий прогал между торчавшими ветками, Ликса остановилась. Не было сил идти дальше. «Наверное, заболела, — подумала она. — Когда простудишься, всегда так ломает».

Но Ликса не стала звать ребят. Что она скажет им, особенно Йенсу? А даже если скажет, что тогда им делать? Кашек, правда, строго-настрого приказывал ребятам, если кто-то попадет в беду, немедленно известить остальных. Но вместе с тем они уговорились, что не будут перекликаться понапрасну. Если кто-то увидит косулю, надо просто дважды отрывисто свистнуть. Тогда все повернут в эту сторону и начнут окружать ее. Только так и можно будет ее поймать.

Ликса отдыхала, присев на снег. Что значит «попал в беду»? Когда ты беспомощен. Когда, к примеру, потерял сознание. Но пока до этого дойдет, многое можно вынести!

Она старалась медленно, глубоко дышать. Морозный воздух был свежий, чистый, почти без всякого запаха — не то что летом, когда они ходили сюда за грибами. В сосняке летом душно, лицо то и дело щекочут невесомые паутинки. Кругом пахнет хвоей, смолой, нагретой землей. Жалко, что сейчас не лето. Рыжим лесным муравьям и зеленым долгоносикам еще долго осталось спать.

Где-то впереди опять вскрикнула косуля. Ликса не знала, где теперь остальные ребята. Она была одна-одинешенька, и это чувство угнетало ее. Точно что-то надвигалось на нее, подступало все ближе и ближе.

Сорвав варежки, Ликса сунула руки в снег. Их обожгло холодом, словно слегка ударило электрическим током. Неожиданно она почувствовала в себе новые силы.

Немного погодя Ликса встала, надела варежки и опять полезла сквозь переплетение веток. Оказывается, не так уж сложно одолеть слабость! Значит, и вправду можно обрести это загадочное «второе дыхание», о котором говорила их учительница, когда они бегали на длинные дистанции.

Ликсе надо поторапливаться, если она хочет нагнать остальных. А сосняк все не кончается. Один барьер в этой заснеженной чаще сменялся другим. Мысленно Ликса была далеко впереди, думала о Йенсе, который вот так же пробирался по лесу, вероятно, где-то правее. Иногда она замирала, прислушивалась: догнала или нет? И потом снова, еще решительней пробиралась сквозь цепкие, сопротивляющиеся сосновые ветви.

Наконец ей показалось, что она вновь заняла свое место в цепи. Вот хрустнула ветка под ногой у кого-то. Вот чиркнули по шелковистой куртке Марийна упругие лапы. Кто-то сердито бубнил по временам, наверное, это Росси все еще злилась на Кашека. Она, пожалуй, никогда теперь не забудет пропавшие чудесные бутерброды.

Вокруг посветлело. Внезапно — совсем как при выезде из железнодорожного туннеля — между рядами деревьев открылся просвет. Ликса оказалась на широкой просеке, отделявшей молодые посадки от строевого леса. Просека была проезжей, но едва ли кто-нибудь ездил по ней в такую погоду, а ночной буран намел столько снега, что могло показаться, будто здесь не ступала ничья нога. Но Ликса увидела на снежной глади множество свежих следов: и едва приметные заячьи тропки, и грубые росчерки огромных кабанов, и круглые печати оленьих копыт. Тут же, между всеми этими черточками, бороздками, беспорядочно разбросанных выемками, виднелась затейливая строчка птичьих следов. Крови не было.

Ликса внимательно посмотрела по сторонам, по ее расчетам, ребята уже должны были бы выйти на просеку. Взглянув прямо перед собой, Ликса увидела вдруг косулю.

Она полулежала на боку, подобрав тонкие, хрупкие передние ножки. Задняя, опутанная безобразной ржавой сеткой, была вытянута назад. Изящная головка обращена к Ликсе.

Девочка замерла на месте. Сложив губы трубочкой, она попыталась свистнуть. Но ничего не получалось. То ли от волнения, то ли оттого, что у нее от холода онемели губы. А может, она вообще не умела свистеть так, как велел Кашек. Но где же остальные? Если бы они успели пройти через просеку, то между деревьями в лесу их было бы видно. С того места, где стояла Ликса, все просматривалось далеко-далеко: виднелся и высокий сарай, что-то вроде открытой риги, где на повети хранилось сено для зимних кормушек.

Неужели она обогнала всех? Быть этого не может. Ликса еще раз оглядела просеку. Никого.

Бока у косули вздрагивали. Изредка она поводила ушами. Но с места не трогалась. Очевидно, совсем обессилела. Справиться с ней сейчас было бы легче легкого: просто схватить и крепко держать. А потом позвать остальных. Закричать во все горло — свистеть тогда уже ни к чему. «Эй, сюда! Поймала!»

Медленно-медленно двинулась Ликса вперед. Она слегка пригнулась, даже выставила перед собой руки, будто ловила в саду бабочку. Сердце ее бешено колотилось. Дыхание перехватило. Сколько еще? Метра два, три? В вершинах мерно гудел ветер. Ликса ничего уже не замечала. Не смотрела и под ноги. А под безобидными на глаз изгибами снежной поверхности таились глубокие рытвины от колес трелевочных тракторов.

Ликса видела только большие, прекрасные глаза косули. В них был испуг и что-то еще, словно печаль. В темных влажных глазах отражались деревья, и снег, лежащий кругом, и тихо падавшие хлопья… Почти все вокруг…

 

VIII

И тут Ликса упала. Провалилась в укрытую снегом колдобину. В ней под тонкой ледяной коркой застоялась илистая вода. Ликса упала ничком, раскинув руки в стороны, почти как сегодня утром на косогоре около шоссе. Хрипло вскрикнув, косуля вскочила на ноги и поскакала прочь, припадая на пораненную ногу. Вдали неожиданно завыл гудок.

Ликса не сразу сообразила, что случилось. В сапоги набралась вода, обожгла ноги. Ликса поспешно выбралась из ямы, попробовала стащить сапог и не смогла. Тяжело дыша, она распрямилась — сапоги будто прилипли. В эту минуту на просеке показались ребята. С правой стороны шел Йенс, он вопросительно поднял забинтованную руку. Ликса нетерпеливо махнула рукой в ту сторону, куда ускакала косуля. Она не хотела, чтобы он заметил, что произошло, а то опять будет задержка. Йенс кивнул и решительно устремился дальше в лес.

Вскоре из посадок вынырнули Кашек и Марийн. Оба благополучно пересекли просеку. Никто даже не споткнулся, в том числе и Росси, которая появилась последней и наугад зашагала по занесенным снегом рытвинам, направляясь к Ликсе.

— Гудок слышала? — мрачно спросила она у Ликсы, грызя кончик смолистой ветки. — Если это на сахарном заводе в Пампове, значит, уже час дня. И в школе уже был обед… Наверно, голубцы давали…

Ликса не отозвалась. Ей было не до того. В сапогах у нее хлюпала вода, ноги совсем закоченели. Ликса едва сдержалась, чтобы не зареветь. Она принялась ругать себя. Ну что стоило повнимательней смотреть под ноги? Надо же было так плюхнуться…

— Пускай даже не голубцы… лишь бы горяченькое… Рис, например, с томатным соусом, а в нем — кусочки охотничьей колбасы, — мечтательно продолжала Росси, и лицо ее все больше оживлялось. — И добавку можно брать, сколько влезет. Сиди себе спокойненько и ешь. Разве что учительница начнет ходить между столами — учить правилам хорошего тона. То — не кладите локти на стол! То — осторожней, не окуните галстук в тарелку! То — не разговаривайте с полным ртом! То — держите нож в правой руке…

— Для риса с томатным соусом нож ни к чему, — едва выговорила Ликса: ей было нестерпимо холодно.

Ликса что было сил стиснула зубы. Старалась идти так, чтобы Росси не услышала предательского чавканья в сапогах.

Марийн махнул им: скорее, не отставайте! Косулю уже было видно. Быстро бежать она не могла. Она судорожно дышала. Тонкая высокая шейка вздрагивала. Полукруг почти сомкнулся. Еще немного — и ее поймают. Кашек даже как будто не слишком торопился: поминутно взглядывал вверх, на взъерошенные ветром кроны. То тут, то там скрипели надломленные сосны. За сараем, в той стороне, где был торфяник, виднелись склоненные стволы, зацепившиеся вершинами за соседние деревья. Временами они угрожающе качались.

Росси вслух мечтала на ходу о вкусных блюдах, которые, наверно, сегодня давали в школе. Пыталась хоть так заглушить чувство голода. И все-таки что-то заметила: вдруг примолкла, подозрительно уставилась на Ликсины сапоги.

— Ты что это ковыляешь?.. — спросила Росси.

— Наверно, камешек попал, — сдавленным голосом ответила Ликса.

— Откуда ему зимой взяться?

— Ну… может, ветка…

Но отвязаться от Росси не удалось. Она вдруг проворно нагнулась и ощупала штанину, сунув руку в голенище. Потом обследовала и другой сапог, испуганно взглянула на Ликсу.

— Да у тебя там целое болото! Ты что, чокнутая? В таких сапогах топать!..

— Да я только что… — понуро ответила Ликса.

— Только что! Тебе, видно, жить надоело?!

Росси сердито выплюнула изжеванную хвою. Поглядев по сторонам, она схватила Ликсу за рукав и потянула за собой.

— Давай, давай!.. Бегом! Быстро! — прикрикнула она. — Кому говорю, живей!

И Росси, не отпуская Ликсину руку, бросилась бежать мимо ребят — прямиком к сеновалу. Ликса с трудом поспевала за ней. Ей почудилось, что лес заходил ходуном. Кашек свирепо уставился на бегущих. Марийн в отчаянии взмахнул руками. Косуля испуганно заметалась и повернула к опасной зоне, где был бурелом.

С южной стороны сарай был открытым, но снег сюда не задувало. Едва переводя дух, Ликса прислонилась к дощатой задней стенке — только бы не упасть! Несмотря на мороз, здесь пахло по-летнему — сеном и сушеными кореньями. Грубо сколоченная лестница вела к лазу на сеновал. Росси быстро скинула куртку и расстелила ее на полу.

— Чтоб было куда стать голыми ногами, — пояснила она, принимаясь стаскивать с Ликсы сапоги. Из голенищ вылилась черная жижа. Носки были облеплены грязью. Пришлось их тоже снять. Когда подошли мальчики, Росси уже растирала Ликсе ноги полой куртки. Росси даже не взглянула на ребят.

— Как же это вышло? — озадаченно спросил Йенс.

— А я почем знаю… — огрызнулась Росси. — Набрала полные сапоги воды, а нам — ни слова… Принесли бы лучше сена.

— Вечно она что-нибудь устроит, эта овечья шкура! — заворчал Марийн, но наверх все же полез.

Вскоре из открытого лаза стали падать охапки шуршащего сена. Еще сильнее запахло летом.

— Может, Ликсе мои носки надеть? — предложил Йенс.

— На что они ей? — отвергла Росси его жертву. Она усердно вытирала Ликсины сапоги изнутри, выбрасывая один за другим мокрые пучки сена. — Носки не помогут: вон еще здесь сколько грязи.

— Может, хватит уже? — поинтересовался Марийн.

— Там случайно кукурузы нет? — спросила Росси. — Может, початки хоть какие остались?..

— Здесь одно сено. Есть, правда, еще овсяная солома…

— Зачем мне солома…

Наконец, Ликса переобута. Росси отерла пот со лба тыльной стороной ладони.

— Теперь давай топай сама, пока не согреешься… Пока мурашки не забегают…

Ликса попробовала переступить с ноги на ногу и чуть не упала. Ноги у нее были как деревянные, совсем ее не слушались. Но мало-помалу стали отходить. Росси выстлала сеном сапоги до самого верха. Сухие стебельки и травинки кололи ноги, но это было куда приятнее леденящей воды.

— Ну как, теплее стало?

— Чуть-чуть.

— Ну вот, я же говорила! — кивнула Росси, отжимая куртку, словно мокрое полотенце. — Еще немножко попрыгаешь, а там скачи куда хочешь…

— Домой, конечно! — решительно заявил Кашек. — Хватит уж! — И досадливо швырнул что-то на пол. Это был скрученный кусок ржавой сетки длиной около полуметра. Кашек, видимо, подобрал ее где-то в лесу.

Секунду-другую все оторопело молчали. Даже Ликса. Ей бы радоваться, что этой беготне теперь конец. Но она смутно чувствовала: тут что-то не так…

Марийн слез с сеновала и растерянно оглядел находку. Ржаво-коричневая сетка походила на старую кожу, сброшенную во время линьки какой-то огромной змеей.

— Если уж косуля сама по себе… стряхнула эту дрянь, — запинаясь, проговорил Марийн, — зачем мы тогда вообще?..

— Вот именно, зачем? — раздраженно подхватил Кашек. — Все зря. Носимся по лесу, а толку никакого… Я еще утром говорил, что так и будет. Нет, отправились всей командой, впятером, вот и попадаем из одной истории в другую. И вообще затея идиотская… Сколько сейчас?

Марийн затеребил левый рукав:

— Скоро два.

— Семь часов впустую ухлопать! Рекорд, черт возьми! — воскликнул Кашек, в сердцах отшвыривая сетку. Она, звякнув, отлетела в другой конец сарая — как раз туда, где стояла Ликса.

— Если ее так оставить, опять какой-нибудь зверь в ней запутается, — осуждающе сказал Йенс, поднимая сетку. Потом растянул ее, прикинул на глаз длину и продолжал: — Здесь к тому же не все.

— Что значит — не все?..

— А вот то… здесь просто обрывок от нее…

— Не болтай!

— Ты же сам нагнал косулю у речки! Так близко от нее был — неужели не заметил, какой примерно длины сетка? — не отступался Йенс.

— Ничего я не заметил!

Йенс огорченно умолк, но по его глазам видно было, что он сомневается в словах Кашека, а может, счел их уверткой.

— Сетка и вправду длинней была, — вмешалась Ликса.

Она не помнила, долго ли видела косулю там, на просеке, когда стояла в нескольких шагах от нее. Однако прекрасно помнила, в какой позе она лежала.

— Точно, на ноге у нее больше было, — повторила Ликса. — Минимум вдвое больше.

— Вы сантиметром мерили, да?! — съязвил Кашек.

С опушки сквозь шум ветра донесся резкий треск. Это под напором ветра сломалось еще одно дерево, и тут же — тяжкий, сотрясший почву удар.

Все вздрогнули, невольно втянули головы в плечи. Было видно, как ветер уносит облако снежной пыли, которое высоко взметнулось вверх над рухнувшим деревом.

Кашек скривился, судорожно расстегнул кнопки на вороте. На скулах у него заходили желваки.

— Ну, вам все мало? — глухо заговорил он. — Что, если б кто-нибудь из нас оказался именно под тем деревом?! Может, хватит уже этих дурацких подсчетов, всего этого идиотства?! Вон даже на небольшой стройке и то полагается носить защитный шлем. А строители-высотники для подстраховки еще трос себе к поясу прицепляют на специальной защелке. На стройке около подъемного крана, под грузом, вообще ходить запрещается. Всюду вывешивают плакаты, напоминающие, как себя вести, — только бы с кем не стряслось беды. А каждый чувствует за другого ответственность, каждый должен выполнять правила техники безопасности… А мы? Мы лезем на рожон, и хоть бы что… Еще нос задираем, словно это какое-то особо почетное задание!

— А ты, значит, смыться хочешь? — вызывающе спокойным тоном спросила Росси. В уголке рта у нее торчала золотистая соломинка.

— Решает за всех командир, — бледнея, проговорил Кашек, — и потому…

— Ну-у-у, вот командир-то из тебя никудышный, — махнув рукой, перебила его Росси. Она успела кое-как натянуть отсыревшую куртку и теперь, присев на корточки, выискивала в охапках сена налитые колоски, которые можно было бы пожевать.

— Да-да, никудышный, — повторила она. — Пошел бы ты сам впереди — тогда и Ликса бы не ухнула в яму, и косуля не удрала бы… Или пустил бы меня сбегать за бутербродами, сейчас бы у нас животы не подводило от голода, хоть по кусочку, а на всех хватило бы. Тычет тут своими познаниями: «на стройке то, на стройке се»… Если уж кто воображает, так это ты…

— Просто Кашек хотел подчеркнуть, что техника безопасности… — сказал Марийн.

И вот тут-то Кашек, как говорится, взорвался:

— Что ты за мной как попугай повторяешь! Мне твоего заступничества не нужно! Если еще раз пикнешь, я тебе так врежу!..

Он замахнулся, но тут же резко повернул и размашисто зашагал прочь, к просеке. Все молча смотрели ему вслед. Вскоре он стал забирать влево — наверно, чтобы сократить обратный путь и прямиком, через лес, выйти к мосту. Потом фигура Кашека замелькала между стволами, и вот он скрылся в заснеженном кустарнике. Тотчас там всполошилась, пронзительно закричала сойка.

 

IX

— Вот так номер! — удивилась Росси. — Может, вправду испугался?

Марийн забормотал что-то себе под нос. Он растерянно проводил Кашека глазами, и губы у него задрожали. Казалось, еще немного, и он расплачется. Неужели Кашек струсил? Уже само подозрение потрясло его больше, чем ругань. Нет, не мог он согласиться с этим чудовищным предположением Росси. И он ринулся в бой.

— Кашек сдрейфил?.. Ты что! Да никогда в жизни! Чего ему бояться? Кашек ничего на свете не боится!

— Что ж он тогда ушел? — буркнула Росси.

— Ты его и довела: все из-за каких-то дурацких бутербродов, — устало заметил Йенс.

Он отвернулся и начал гнуть ржавую сетку, чтобы свернуть покомпактнее — так она никому не повредит. Одному справиться не удалось — помогла Ликса: она прижала к полу пружинившую сетку, а Йенс растоптал ее. Наконец она расплющилась и им удалось спрятать ее в пазу между бревнами. Там ни один зверь на нее не наткнется.

— Не струсил Кашек! — упорствовал Марийн, отчаянно глотая слезы. — В таких вещах он побольше вашего понимает, знает, что может случиться… и как лучше…

Внезапно он выбежал наружу, из-за облаков снова донесся гул реактивных двигателей. Нарастая, он ненадолго заглушил все другие звуки.

Марийн остановился неподалеку от сарая и с надеждой стал всматриваться в заснеженный кустарник. Неужели Кашек не слышит самолет? Конечно, он тоже остановился, закинул голову, прикидывает, какой это рейс, судя по времени. Может, он уже не сердится на них? Может, вернется?!

Но снежные заслоны не шелохнулись. Только невидимая сойка опять сердито и отрывисто крикнула, когда гул наконец растворился вдали.

— Смылся! — объявила Росси.

Она безуспешно дергала замок «молнии» на куртке: застежка перекосилась, и теперь ничего не получалось — заело.

— Умотал!.. — повторила она. — Вот так, за здорово живешь… и нет его!

Марийн возвратился, сел на нижнюю перекладину лестницы и, закрыв лицо, тоненько, едва слышно заплакал.

— Да ладно тебе, Хильмар! Не плачь, — стал утешать Йенс, тронув его за плечо. — Кашеку с самого начала не хотелось сюда идти. Он же совсем по-другому смотрит на это — не так, как я. А с нами пошел за компанию, просто из солидарности.

— Ну, знаешь! — возмутилась Росси, отпуская наконец непослушную застежку. — Кому нужна такая солидарность? Кому? И когда? Может, только на линейке в школьном дворе, когда все стоят в чистеньких пионерских галстуках, а директор знай себе рассказывает, как стать самым-самым смелым, самым-самым стойким?! А сейчас, выходит, не нужна солидарность, когда от нее столько зависит, когда всем надо держаться вместе? Вон Ликса набрала воды в сапог и могла бы еще как разнюниться, а она…

— Ну, хватит уж об этом!.. — слабым голосом попросила Ликса.

— Хороши же мы будем, если косуля погибнет из-за того, что у нее на ноге остался кусок сетки, — с горячностью продолжала Росси. — А если охотники найдут ее мертвой здесь, в двух шагах от нас? Местные охотники — наш папа, например, или директор школы, или ветеринар, или отец Марийна? Они нас спросят, почему мы поленились потратить лишних четверть часа — проверить, избавилась косуля от проволоки или нет? Одним словом — пошли!

— Кашек… подумать надо… — залепетал Марийн.

— Как по-твоему, оставить его тут одного? — нерешительно спросил у Росси Йенс.

Марийн сегодня уже убегал от них. Хорошо еще, что лед на речке выдержал, что остальные были рядом. В тот раз все обошлось. А теперь?

— Не стоит его бросать — еще заблудится здесь, — тревожился Йенс.

— Ничего, ничего: посидит здесь, успокоится, а там и мы вернемся. Дела-то всего на пятнадцать минут. Вот только до торфяника дойти… Ну, что?..

Росси связала концы куртки узлом. Йенс помялся и вопросительно взглянул на Ликсу.

У нее стучало в висках. Лоб горел. Хотелось прикорнуть в уголке, подремать. Может, появится у нее опять это самое второе дыхание, как тогда, в сосняке? Боясь, что Йенс начнет участливо расспрашивать, она не раздумывая солгала:

— Из-за меня незачем бросать все… До торфяника вполне дойду.

Марийн вскочил и, хлюпая носом, сказал:

— И я с вами…

— А как же Кашек?.. — улыбнулся Йенс.

— Ладно, потом разберемся, — распорядилась Росси.

Когда ребята вышли из сарая, снег уже перестал, ветер усилился. Он дул прямо им в лицо. Дорогой им раз послышался крик косули, но, где она, трудно было определить: шумел ветер, трещали сучья.

Вот и то место, где недавно рухнуло дерево. Кругом снег был усыпан сломанными ветками, хвоей, серовато-бурыми шишками. Где-то тут ребята в последний раз видели косулю. Правда, теперь отыскать ее след едва ли удастся. Здесь такие завалы, что не проберешься. Упавшие стволы, сломанные верхушки деревьев в чудовищном беспорядке громоздились между измочаленными кустами бузины, и над всем этим, как прежде, нависали сломанные бурей деревья, сцепившиеся верхушками. Грозно накренившись, они вздрагивали от любого порыва ветра. Кто знает, сколько они так простоят: часы? минуты?.. А может, несколько дней, пока не придут с мотопилой рабочие из лесничества.

— Пошли в обход, тут не пролезешь, — решил Йенс.

— А косуля за это время уже наверняка будет у торфяника, — нетерпеливо заметила Росси. — Там ее издали можно увидеть. Ну, ходу!

Марийн помалкивал и украдкой оглядывался назад. Наверное, вопреки здравому смыслу, все еще надеялся на чудо, что один человек вот-вот нагонит их. Йенс даже легонько подтолкнул его, чтобы Марийн не отставал.

Дети повернули влево и быстро пошли вдоль окраины бурелома. Им не раз попадались следы косуль. Однако, по-видимому, это были другие косули: их следы пролегли ровно, как по линейке. И главное, нигде на снегу не осталось борозды от проволочной сетки.

Чем ближе они подходили к опушке, за которой начинался торфяник, тем злее становился ветер. Опять они брели пригнувшись, проваливались в сугробы, совсем как утром, на поле, по ту сторону речки. Ликса тяжело переводила дыхание: ей трудно было угнаться за остальными. Ее лихорадило. Будь она дома, ее давно бы уложили в постель. Мама дала бы сразу всякие таблетки с непонятными названиями, вроде аминофеназона или берлицетина. Они у мамы всегда под рукой, в медицинской сумке. Мама и сама принимала их, когда ей случалось заболеть. Но все равно, заслышав телефонный звонок, она вставала и ехала по вызову к другим больным. Сколько раз Ликса рисовала себе, что это она мчится ночью на тряском мопеде, в защитных очках поверх головного платка, крепко сжимая руль в руках. Александре Куль всего одиннадцать лет, а она свое дело знает! Ликса хотела бы стать такой, как мама, — отзывчивой, всегда готовой помочь людям. Вот и сейчас Ликса думала о ней.

Лес внезапно оборвался. Впереди — группа невысоких берез, буйные заросли крушины и колючего терновника на опушке, а дальше начинались торфяники. Огромное пространство, покрытое застывшими белыми волнами, безотрадное, сиротливое под низко нависшей пеленой туч. С востока подкрадывалась вечерняя мгла. Мутный морозный туман уже размыл далекую линию горизонта. Ветер без устали ворошил ближние островки тростника и рогоза. Темные тугие початки сшибались и лопались, выпуская густые клубы семян, которые мгновенно уносил ветер.

Дети медленно продвигались вдоль опушки, надеясь напасть на свежий след, который выходил бы из чащи. Раза два они останавливались, пристально вглядываясь в даль. Все напрасно: никаких признаков жизни. Лишь завывает ледяной ветер да мечутся туда-сюда мерзлые стебли тростника.

— Здесь как на краю света, — горестно обронила Росси.

Йенс разочарованно и печально кивнул. Марийн угрюмо надвинул на лоб капюшон. Росси высказала то, что думал каждый из них. Теперь о судьбе косули даже ничего не узнаешь. Погибла, наверно. Они сделали все, что могли, и ничего не добились. Такова горькая правда.

Ликса больше всего боялась, что на обратном пути все будут угрюмо молчать, переживая, что у них ничего не вышло.

И тут случилось непредвиденное.

В кустах кто-то стоял. Какой-то человек. Его не сразу заметили и чуть было не прошли мимо. А он их не окликал.

Кашек.

Марийн вскрикнул и подскочил к нему, ткнулся лицом в холодную штормовку.

Кашек помедлил, потом осторожно отстранил Марийна. Кивнул в сторону бурелома и небрежно сказал:

— Она там.

Все замерли, не веря своим ушам. Им бы спросить сейчас Кашека: почему он вообще вернулся? Может, из-за Марийна? Или просто стыдно стало — и вспышки своей, и бегства? Кашек, судя по всему, не шел за ними следом, а сократил путь, обогнув чащу с противоположной стороны. Но теперь все это было неважно, важны были его слова.

— Ты… видел ее? — сразу охрипнув от волнения, спросил Йенс.

— Она как раз в этом месте хотела выбраться из чащи, но не хватило сил… В ветвях застряла. Я уже совсем близко к ней подобрался. Отсюда до нее метров десять, двенадцать… Только вот одному никак не управиться… Если б вдвоем…

— Я! — крикнул Марийн. — Я пойду!..

Кашек мягко тронул его за плечи.

— Нет, только не ты, — сказал он. — Тебе — другое задание. Смотреть в оба!

— На деревья, да? — непроизвольно втянув голову в плечи, спросила Росси.

— Точно! Ни одно дерево не падает сразу. Так не бывает. Я все уже обдумал. Сначала оно немного качнется. Потом, может быть, еще… Да и… — Кашек замялся и, отстраняя Марийна, сурово докончил: — …да и кому-то все равно пришлось бы лезть в этот бурелом, в случае если мы вернемся домой ни с чем и расскажем об этом взрослым. Риск для всех одинаковый… Вот вы и охраняйте нас, ясно? Пока мы там, в чаще, смотрите в оба на деревья! Если что — кричите во все горло!

— Есть охранять! — кивнул Марийн.

Йенс хотел застегнуть уши вязаной шапки, но мешала повязка на руке. Ликса опять пришла ему на помощь. Руки у нее дрожали. С большим трудом она продела пуговицу в заледеневшую петлю. Теплое дыхание Йенса коснулось ее щеки.

— Только там, в чаще, не мешкай. Слышишь, Йенс? — строго предупредил Кашек.

И оба мальчика бросились в чащу: пригнувшись, как бойцы, атакующие под огнем вражеское укрепление. Заслоняя лица, они прямо с ходу врезались в упругое переплетение ветвей, тотчас обдавших их снежной пылью. Еще секунда — и они пропали в чаще. Ветер сносил все звуки в глубь леса. Он безраздельно царствовал в этой безжизненной глуши.

Росси от нетерпения стала подпрыгивать на месте, словно этим ускоришь дело. У Ликсы вдруг все поплыло перед глазами. Бросило в жар. В висках стучала кровь. Страшно за Йенса. Очень. Что же она не удержала его? Ведь в чаще столько ловушек! Только разве его удержишь? Да она и сама, пожалуй, этого не хотела. Если отказаться и от этой последней возможности, потом стыдно будет. Но сколько ни убеждала она себя, страх все же не исчезал.

— А что я говорил! — торжествовал Марийн, пока они следили, не дрогнет ли какой из сломанных стволов. — Кашек только для того и ушел от нас, чтобы все получше обмозговать. Просто иначе ничего не получилось бы… стратегически. А Кашек в стратегии мастак, особенно когда дело принимает опасный оборот. Он мне на прошлой неделе сам рассказывал, как на стройке в Родопах его отец с товарищами спасал одного парня, которого в туннеле завалило… Как они воздух закачивали через шланг и целых тридцать шесть часов копали, копали, бурили отбойными молотками…

— Да помолчи ты! — сморщившись, как от зубной боли, оборвала его Росси.

— Нет, ты понимаешь… тридцать шесть часов…

Не спуская глаз с накренившихся деревьев, Росси протянула руку и схватила Марийна за шиворот:

— Кому говорят, заткнись!

— Да вы… — у Марийна даже голос сорвался, — вы только послушайте…

Как долго они там! Просто нет сил больше ждать. Сердце так колотится. И ветер, как назло, разгулялся. Кажется, что все нависшие деревья сползают вниз, медленно, еле заметно… А ведь рухнут они — тогда конец…

Неожиданно из чащи показались Йенс и Кашек. Они быстро шли рядом. На бледных, исхлестанных ветками лицах мальчиков лежала печать пережитой смертельной опасности. У Кашека разодран рукав штормовки. Йенс без шапки. Они оба запыхались и не могли выговорить ни слова.

Но зато они несли косулю!

Косуля лежала смирно. Лишь когда Кашек стал осторожно класть ее на снег, она задергала копытцами, испуганно завертела головой. Росси, Марийн и Ликса бросились на подмогу, стали ее удерживать, чтобы она не убежала. Ликса обхватила головку косули, положила ее к себе на колени, стала гладить. Косуля была еще маленькая, первогодок. От ее шерсти пахло непривычно крепким лесным духом. Ее мягкие губы были ободраны до крови, очевидно, она не раз пыталась перегрызть острую по краям сетку.

Присев на корточки, Кашек взялся распутывать проволоку, стараясь не сделать косуле больно. Закрутившаяся жгутом петля глубоко врезалась ей в ногу, чуть не до кости. Пока косуля волочила всю сетку за собой, от рывков и ударов петля так затянулась, точно над ней орудовали клещами.

Никакого инструмента у Кашека не было. Разорвать ячейки пальцами оказалось невозможным делом. Тогда Кашек схватил всю петлю и начал гнуть ее взад и вперед. Косуля захрипела, рванулась, тяжело задышала. Постепенно проволока разогревалась, даже жгла руку, и Кашек отпускал ее.

Потом он догадался сыпать на сгиб снег. Он мгновенно таял, зато сетка сразу остывала настолько, что Кашек мог продолжать работу. С треском лопнули первые ячейки. Потом еще. Наконец Кашек снял всю сетку с ноги. Косуля вдруг покрылась испариной. Из глубокой раны, быстро пульсируя, заструилась кровь, побежала по ноге, закапала на снег.

Росси, державшая заднюю ногу косули, быстро зажала рану и даже застонала от ярости:

— У, подлюга!

— Кто? — Кашек даже вздрогнул: вероятно, решил, что Росси снова накинется на него.

— Тот, кто бросил в лесу эту ржавую пакость!

— Так бы сразу и говорила, — проворчал Кашек.

— Подлец, скотина! — продолжала ругаться Росси. — Сидит себе, наверно, у печки греется и знать не знает, что натворил!

— Ничего, мы до него еще доберемся! Найдем, кто же это бросил в лесу сетку. А вот намыто как быть сейчас?

Некоторое время все молчали, только глядели на безобразную темную лужицу, которая расползалась на снегу под рукой у Росси. Отпустить сейчас косулю — значит обречь ее на верную гибель. Неминуемую. И косуля, ради которой они столько вынесли, пропадет ни за что. Всюду за ней потянется кровавый след, привлекая хищников: лис, куниц, одичавших собак.

— Может, перевязать покрепче? — неуверенно предложила Росси.

Марийн тут же извлек откуда-то из-под куртки чистый, аккуратно сложенный носовой платок и протянул его Кашеку.

— Это по Ликсиной части, — сказал тот.

— Повязку… тугую… нельзя… — Ликсе даже говорить было трудно. В ушах у нее звенело — тоненько, пронзительно.

— Материя намокнет и сдавит ей ногу, — с усилием продолжала она. — А тем более узел… Получится та же петля, вроде железной. Надо что-нибудь мягкое, оно и кровь приостановит… а через день-другой само спадет.

Марийн разочарованно вздохнул.

К Ликсе подошел Йенс, протянул забинтованную руку.

— Возьми мой бинт! Завяжешь им сверху. А под него, к ране, положишь платок Хильмара.

— А как же… твоя рука?

— Подумаешь, царапина. Давно все зажило…

Ликса скатала бинт валиком, потом стала бинтовать косуле рану. На миг у нее вдруг потемнело в глазах. Замерцали, сливаясь, какие-то радужные круги, потом они помутнели, расплылись… Ликса напрягала последние остатки воли. Только не поддаться слабости, только не упасть. Думать о том, что делаешь. Перевязывать.

Наконец рана была забинтована. Косуля, когда ее отпустили, против всякого ожидания продолжала лежать на снегу, вытянув шею, слегка откинув головку.

— Неужели ей конец?! — запричитала Росси. — Не может быть! После того как мы старались…

— Может, у нее шок, — проговорил Кашек. — Вроде обморока. Это от испуга бывает.

Немного погодя Кашек и Росси осторожно приподняли косулю, поставили на ноги, а сами отошли в сторону.

Косуля пошатывалась на тонких ножках, точно новорожденный жеребенок. Потом сделала первые, робкие шаги, как будто проверяла, есть ли еще силы. Потом медленно тронулась в путь, направляясь к торфянику, исчезавшему в сумерках. Семена, летевшие над зарослями, теперь уже совсем не были видны. Седой морозный туман на горизонте сменялся вечерней мглой. В сумерках постепенно растворялись и исхлестанные ветром островки рогоза. Стройный силуэт косули едва виднелся.

Она все же остановилась однажды и, насторожив чуткие уши, поглядела в сторону ребят. Но тут же, описав полукруг, все более уверенным, упругим шагом направилась к опушке и скрылась в кустарнике, в поросли молодых берез.

— Ура! Косуля убежала! Ура! — торжествующе закричал Марийн, прыгая от восторга.

— Убежала!.. Все в порядке!

Хлюпая носом от радости, Росси подхватила Марийна за куртку и начала кружить его, притопывая на снегу.

— Ура, сама убежала!

Смущенно улыбаясь, Кашек отвернулся и почему-то стал пристально разглядывать разодранный рукав, приставлять на место вырванный клок. Йенс наклонился к Ликсе. Усталость была у него на лице и светлая, тихая радость. Ликсе так захотелось сказать ему что-то такое, чего в другую минуту не скажешь. Что-то особенное, хорошее… Только она не знала, как это можно сказать.

Вдруг все потемнело у нее перед глазами.

 

X

— Нельзя идти в ногу! — произнес знакомый голос.

Он слышался где-то совсем рядом, где-то над ней. И вместе с тем — точно из какой-то непонятной дали. Так гулко и странно он звучал!

Ликса была без сознания совсем недолго. Она смутно помнила, как ребята терли ей лоб и виски, помогли встать. Что было дальше, она не знала — в памяти снова провал. Сейчас сознание как будто притупилось, и это мешало четко воспринимать все происходившее вокруг нее.

— Левее, левее забирайте!

— Есть левее!

Ликса все-таки не понимала, что́ с ней произошло. Не могла голову приподнять, разлепить веки. У нее было такое ощущение, будто кто-то раскачивает ее на качелях с перекошенным сиденьем. А то ей казалось, что она плывет на лодке по бурной реке, лодку бросает из стороны в сторону, она судорожно цепляется за борта. Так обычно бывает со сна: все еще чудится что-то, слышатся какие-то звуки, мелькают обрывочные видения.

— Нельзя идти в ногу, — озабоченно повторил голос. — Вы ее растрясете.

Наконец Ликса сообразила, что ее несут по лесу. Кругом уже темно. Сидит она на толстом суку, который держат Кашек и Росси, ее руки — у них на плечах. От толчков палка все больней врезается в тело. Кто-то еще бережно поддерживал ее за спину.

Впереди усердно вышагивал Марийн. Он нес злополучную сетку. Вероятно, прихватил в качестве вещественного доказательства. Луна еще не взошла, и верхушки деревьев, казалось, сливались в беспросветной тьме с облаками. Странное слабое мерцание исходило от снега, и на нем резко чернели стволы деревьев. Время от времени Марийн объявлял:

— Осторожно, пень!

Росси и Кашек сворачивали в сторону, чтобы обойти препятствие. Ликса почувствовала, что Йенс придерживал ее обеими руками: наверно, боялся, как бы она не упала при резком повороте.

Ребята шли споро, торопились, Ликса слышала их учащенное дыхание, ощущала, как на плечах у Росси и Кашека напряглись мускулы.

Ликса хотела чуть-чуть распрямиться, чтобы им было полегче нести ее, но тотчас бессильно откинулась назад. Ее клонило ко сну. Правда, тряская дорога, неудобное сидение не давали ей заснуть, помогали бодриться.

— Осторожно… впереди яма!

Ребята стали обходить яму.

— А в ту ли сторону мы вообще идем? — спросила Росси.

— Надеюсь, да, — вполголоса ответил Кашек. — Главное, все время забирать влево. Так верней.

— Вас понял! Есть забирать влево! — откликнулся Марийн, который чутко прислушивался к их разговору.

Его долгополая куртка с остроконечным капюшоном даже в полутьме отсвечивала розовым. Казалось, будто впереди, между деревьями, мелькает крошечная туристская палатка.

Ветер стих, его гудения почти не было слышно. Откуда-то издалека, справа, долетал иногда приглушенный рокот моторов. Значит, примерно в том направлении должно быть шоссе.

Насколько Ликса могла судить, они все время шли негустым, рослым лесом. Ребята, очевидно, решили выйти на шоссе слева от деревни, где-то между нею и мостом. Такой путь безопаснее, особенно если учесть, что сейчас двое несли третьего. Не надо пробираться через сосняк, переходить речку. А на шоссе они, наверно, остановят проезжую машину, чтобы отвезти Ликсу домой, на мельницу. Ликса ни о чем не спрашивала. Хоть она и была совсем без сил, но чувствовала себя в безопасности. Она ничего не боялась.

— Стой!

Кашек и Росси так резко остановились, что Йенс налетел на Ликсу. Марийн остановился поодаль, не доходя до лощины, поросшей невысоким кустарником. Одну руку он предостерегающе поднял вверх, другую протянул в сторону. Причина внезапной остановки выяснилась не сразу.

— Не шевелиться! — сдавленным голосом приказал малыш.

Ребята увидели кабанов. Из котловины вышел целый табун этих грузных, крупных зверей. В слабом голубоватом сиянии снега они казались особенно неуклюжими. Похожие на каких-то доисторических животных, кабаны шли неспешно. Они устрашающе хрюкали и визжали. Мариин шевельнулся, хотел попятиться, но удержался. Наконец кабаны исчезли в чаще.

— Вот это громадины! — срываясь, зазвенел голосок Марийна. — Таким проволочная сетка тьфу! Двинут разок и…

— Да нет, им тоже… — начал Йенс и тут же смолк.

— Ты что?! Никогда в жизни! — горячился Марийн.

— А вон недавно у железной дороги, под насыпью, нашли одного: подох от голода.

— Да будет тебе… — недоверчиво сказал Кашек.

— Тот кабан, видно, стал вылизывать брошенную консервную банку. А потом не смог снять ее с морды. Так и попал рылом в банку, словно в капкан. Все из-за этих заусениц на краях… Отец своими глазами его видел. Его потом рабочие с железной дороги там же и зарыли.

— Господи, с голоду помер! — ужаснулась Росси. — Кошмар какой!

Кашек резко повернулся к Йенсу.

— Значит, ты весь день только об этом и думал? Что и косуля могла так?.. — тихо спросил он.

— Ясное дело, и об этом тоже. Только теперь какое это имеет значение?..

— Теперь… теперь никакого.

Когда они снова тронулись в путь, Ликса попыталась припомнить все, что происходило утром. Как они отчаянно спорили: был Йенс на шоссе или нет. Как потом с поворота долетел странный крик. Как они с Йенсом встретились посреди пустынного заснеженного поля. Сейчас все это казалось далеким, как будто случилось вчера или на прошлой неделе. Но Ликса не забыла, как она злилась на Йенса за его упрямство. Во всяком случае, вначале. Как ругала его: прогульщик, чокнутый. Уверенная в своей правоте, она не хотела понять, что тревожит Йенса, даже подозревала его…

Но с другой стороны — теперь уже не так важно, что Йенс еще утром не рассказал им об этой страшной находке около железной дороги? Ведь за время долгой погони они и сами поняли простую истину: даже зверя, попавшего в беду, надо выручать, точно так же как они выручали бы человека. Ведь все-таки они спасли косулю! Не испугались трудностей и добились своего. В конце концов, это и было самое главное.

Ликса больше уже не боялась расспросов директора. Мысленно она представила себе, как он сидит за письменным столом. Сбоку, на стенке — портрет Эрнста Тельмана, позади стола — большущее окно. Сначала директор, наверно, ничего не спросит — подождет, пока ребята сами расскажут. Слушать он будет серьезно, внимательно, кое-когда поправит галстук. Тут же, наверное, будет и их классная руководительница. Их, конечно, отругают как следует за пропуск уроков. Но потом учителя должны высказать мнение об их поступке — в этом главное. Правы ли ребята? Стоило ли жертвовать занятиями ради какой-то опасной затеи?

— Внимание… впереди просека! — возвестил Марийн. — Выходить на нее или нет?

— Не стоит: еще поскользнемся, — решил Кашек.

Ребята по-прежнему шли лесом, почти не изменив направления. Просека и черная стена сосновых посадок остались в стороне. Вскоре ребята остановились передохнуть. Пока Росси и Кашек переводили дух, Йенс поддерживал Ликсу — она стояла, опершись на него. Подошел к ним Марийн, по-хозяйски поднял сук, на котором ее несли.

— Ну как, не спит она? — спросила Росси.

— Нет, просто дремлет, — ответил Йенс.

— Сейчас ей нужней всего спать, — глухо сказал Кашек. — Кто знает, сколько нам еще идти?

Они переговаривались вполголоса, как на приеме в поликлинике, словно сейчас выйдет медсестра Гертруда Куль и деловито вызовет очередного пациента к врачу.

А Ликса вдруг подумала: ведь завтра, во время разговора с директором, ее с ними не будет. Она останется дома, в постели и даже слова не сможет сказать в их защиту. Ликсу это так огорчило, что она с усилием прохрипела:

— Обязательно напомните директору, что и я была с вами.

— Он нам за это спасибо не скажет, — угрюмо пробормотал Кашек.

— Все равно пусть знает, что без Ликсы у нас ничего бы не вышло, — заметил Йенс.

— Правильно! — поддержала его Росси. — В конце концов, это Ликса тогда вдруг как помчалась в темнотищу, куда-то к реке. Все ей там что-то чудилось… Точно, точно, если б не она, мы бы спокойненько уехали в школу, и все тут.

— Да, но потом-то мы… все вместе делали, общественно, коллективно и… — загорячился Марийн, но вдруг осекся. Кашек жестом остановил его.

Они прислушались. Гул двигателя, долетавший перед тем с шоссе, теперь слышался впереди. Не справа — там, по их представлениям, была заснеженная равнина и петляла по лесу речка, — а впереди, где шоссе и в помине быть не могло. А если все-таки оно там, значит, они здорово сбились с пути.

— Если б мы еще чуть левей взяли, снова очутились бы на торфянике, — сказал Йенс Кашеку.

— А может, мы по кругу ходим, как на Аляске бывает? — предположил Марийн.

— «Аляска, Аляска», вот болтун! — накинулся на него Кашек.

Рокот двигателя стал еще громче.

— При чем тут шоссе! — взволнованно воскликнула Росси. — Это же здесь, в лесу… Это трактор!

Значит, их искали. Другого объяснения не было. Наверно, кто-то поднял тревогу — в школе, в деревне или в поселке. Ведь их видели утром, а потом они пропали. Может, про них сообщили дорожные рабочие, повстречавшиеся ребятам на мосту. Или доктор Фогельзанг. А после, наверно, начался телефонный перезвон. Может, даже нашли портфели в зарослях ежевики у моста. Правда, все это теперь совершенно неважно.

— Может, пойти навстречу? — вызвался Марийн.

— Погоди, — осадил его Кашек.

Все молча ждали. И радовались и не верили.

Вскоре темноту прорезал мощный луч света. Он проник в самую глубину леса, и снег засеребрился под ним, словно расплавленный металл. Грохот двигателя стал оглушительным. Уже видны были фары. Вот трактор повернул на просеку, на мгновение ослепив ребят. Машина проехала еще несколько метров и остановилась. Громовой грохот сменился спокойным пофыркиванием. В кабине вспыхнуло внутреннее освещение.

Из кабины выпрыгнул человек. Он не рассчитал прыжка и упал на руки, но тут же вскочил и, проваливаясь по колено в снегу, бросился к детям. Полы его пиджака разлетались. Галстук съехал, трепыхался на плече.

В свете фар блеснули стекла его очков.

По стальной лестнице сбоку кабины на землю спустился еще один человек, маленький, проворный, в ватнике, надетом прямо поверх путающегося в ногах белого халата. Лишь водитель остался на своем месте. Он высунулся из приоткрытой двери, вгляделся в темноту и потом, в знак приветствия и как бы подбадривая детей, помахал рукой.

— Это мой папа! — медленно, почти торжественно произнесла Росси. — Он на своем «Кировце» где хочешь проедет!

Ликса положила голову Йенсу на плечо. Еще никогда в жизни ей не было так хорошо. Хотя нет, пожалуй, было. Еще до школы, когда они с Йенсом сидели рядом в песочнице во дворе мельницы. Было лето, тепло, солнечно… И они сооружали из песка пещеры и замки которые украшали разноцветными камушками.

Но все это было очень давно. Еще в детстве.