— Вот так номер! — удивилась Росси. — Может, вправду испугался?

Марийн забормотал что-то себе под нос. Он растерянно проводил Кашека глазами, и губы у него задрожали. Казалось, еще немного, и он расплачется. Неужели Кашек струсил? Уже само подозрение потрясло его больше, чем ругань. Нет, не мог он согласиться с этим чудовищным предположением Росси. И он ринулся в бой.

— Кашек сдрейфил?.. Ты что! Да никогда в жизни! Чего ему бояться? Кашек ничего на свете не боится!

— Что ж он тогда ушел? — буркнула Росси.

— Ты его и довела: все из-за каких-то дурацких бутербродов, — устало заметил Йенс.

Он отвернулся и начал гнуть ржавую сетку, чтобы свернуть покомпактнее — так она никому не повредит. Одному справиться не удалось — помогла Ликса: она прижала к полу пружинившую сетку, а Йенс растоптал ее. Наконец она расплющилась и им удалось спрятать ее в пазу между бревнами. Там ни один зверь на нее не наткнется.

— Не струсил Кашек! — упорствовал Марийн, отчаянно глотая слезы. — В таких вещах он побольше вашего понимает, знает, что может случиться… и как лучше…

Внезапно он выбежал наружу, из-за облаков снова донесся гул реактивных двигателей. Нарастая, он ненадолго заглушил все другие звуки.

Марийн остановился неподалеку от сарая и с надеждой стал всматриваться в заснеженный кустарник. Неужели Кашек не слышит самолет? Конечно, он тоже остановился, закинул голову, прикидывает, какой это рейс, судя по времени. Может, он уже не сердится на них? Может, вернется?!

Но снежные заслоны не шелохнулись. Только невидимая сойка опять сердито и отрывисто крикнула, когда гул наконец растворился вдали.

— Смылся! — объявила Росси.

Она безуспешно дергала замок «молнии» на куртке: застежка перекосилась, и теперь ничего не получалось — заело.

— Умотал!.. — повторила она. — Вот так, за здорово живешь… и нет его!

Марийн возвратился, сел на нижнюю перекладину лестницы и, закрыв лицо, тоненько, едва слышно заплакал.

— Да ладно тебе, Хильмар! Не плачь, — стал утешать Йенс, тронув его за плечо. — Кашеку с самого начала не хотелось сюда идти. Он же совсем по-другому смотрит на это — не так, как я. А с нами пошел за компанию, просто из солидарности.

— Ну, знаешь! — возмутилась Росси, отпуская наконец непослушную застежку. — Кому нужна такая солидарность? Кому? И когда? Может, только на линейке в школьном дворе, когда все стоят в чистеньких пионерских галстуках, а директор знай себе рассказывает, как стать самым-самым смелым, самым-самым стойким?! А сейчас, выходит, не нужна солидарность, когда от нее столько зависит, когда всем надо держаться вместе? Вон Ликса набрала воды в сапог и могла бы еще как разнюниться, а она…

— Ну, хватит уж об этом!.. — слабым голосом попросила Ликса.

— Хороши же мы будем, если косуля погибнет из-за того, что у нее на ноге остался кусок сетки, — с горячностью продолжала Росси. — А если охотники найдут ее мертвой здесь, в двух шагах от нас? Местные охотники — наш папа, например, или директор школы, или ветеринар, или отец Марийна? Они нас спросят, почему мы поленились потратить лишних четверть часа — проверить, избавилась косуля от проволоки или нет? Одним словом — пошли!

— Кашек… подумать надо… — залепетал Марийн.

— Как по-твоему, оставить его тут одного? — нерешительно спросил у Росси Йенс.

Марийн сегодня уже убегал от них. Хорошо еще, что лед на речке выдержал, что остальные были рядом. В тот раз все обошлось. А теперь?

— Не стоит его бросать — еще заблудится здесь, — тревожился Йенс.

— Ничего, ничего: посидит здесь, успокоится, а там и мы вернемся. Дела-то всего на пятнадцать минут. Вот только до торфяника дойти… Ну, что?..

Росси связала концы куртки узлом. Йенс помялся и вопросительно взглянул на Ликсу.

У нее стучало в висках. Лоб горел. Хотелось прикорнуть в уголке, подремать. Может, появится у нее опять это самое второе дыхание, как тогда, в сосняке? Боясь, что Йенс начнет участливо расспрашивать, она не раздумывая солгала:

— Из-за меня незачем бросать все… До торфяника вполне дойду.

Марийн вскочил и, хлюпая носом, сказал:

— И я с вами…

— А как же Кашек?.. — улыбнулся Йенс.

— Ладно, потом разберемся, — распорядилась Росси.

Когда ребята вышли из сарая, снег уже перестал, ветер усилился. Он дул прямо им в лицо. Дорогой им раз послышался крик косули, но, где она, трудно было определить: шумел ветер, трещали сучья.

Вот и то место, где недавно рухнуло дерево. Кругом снег был усыпан сломанными ветками, хвоей, серовато-бурыми шишками. Где-то тут ребята в последний раз видели косулю. Правда, теперь отыскать ее след едва ли удастся. Здесь такие завалы, что не проберешься. Упавшие стволы, сломанные верхушки деревьев в чудовищном беспорядке громоздились между измочаленными кустами бузины, и над всем этим, как прежде, нависали сломанные бурей деревья, сцепившиеся верхушками. Грозно накренившись, они вздрагивали от любого порыва ветра. Кто знает, сколько они так простоят: часы? минуты?.. А может, несколько дней, пока не придут с мотопилой рабочие из лесничества.

— Пошли в обход, тут не пролезешь, — решил Йенс.

— А косуля за это время уже наверняка будет у торфяника, — нетерпеливо заметила Росси. — Там ее издали можно увидеть. Ну, ходу!

Марийн помалкивал и украдкой оглядывался назад. Наверное, вопреки здравому смыслу, все еще надеялся на чудо, что один человек вот-вот нагонит их. Йенс даже легонько подтолкнул его, чтобы Марийн не отставал.

Дети повернули влево и быстро пошли вдоль окраины бурелома. Им не раз попадались следы косуль. Однако, по-видимому, это были другие косули: их следы пролегли ровно, как по линейке. И главное, нигде на снегу не осталось борозды от проволочной сетки.

Чем ближе они подходили к опушке, за которой начинался торфяник, тем злее становился ветер. Опять они брели пригнувшись, проваливались в сугробы, совсем как утром, на поле, по ту сторону речки. Ликса тяжело переводила дыхание: ей трудно было угнаться за остальными. Ее лихорадило. Будь она дома, ее давно бы уложили в постель. Мама дала бы сразу всякие таблетки с непонятными названиями, вроде аминофеназона или берлицетина. Они у мамы всегда под рукой, в медицинской сумке. Мама и сама принимала их, когда ей случалось заболеть. Но все равно, заслышав телефонный звонок, она вставала и ехала по вызову к другим больным. Сколько раз Ликса рисовала себе, что это она мчится ночью на тряском мопеде, в защитных очках поверх головного платка, крепко сжимая руль в руках. Александре Куль всего одиннадцать лет, а она свое дело знает! Ликса хотела бы стать такой, как мама, — отзывчивой, всегда готовой помочь людям. Вот и сейчас Ликса думала о ней.

Лес внезапно оборвался. Впереди — группа невысоких берез, буйные заросли крушины и колючего терновника на опушке, а дальше начинались торфяники. Огромное пространство, покрытое застывшими белыми волнами, безотрадное, сиротливое под низко нависшей пеленой туч. С востока подкрадывалась вечерняя мгла. Мутный морозный туман уже размыл далекую линию горизонта. Ветер без устали ворошил ближние островки тростника и рогоза. Темные тугие початки сшибались и лопались, выпуская густые клубы семян, которые мгновенно уносил ветер.

Дети медленно продвигались вдоль опушки, надеясь напасть на свежий след, который выходил бы из чащи. Раза два они останавливались, пристально вглядываясь в даль. Все напрасно: никаких признаков жизни. Лишь завывает ледяной ветер да мечутся туда-сюда мерзлые стебли тростника.

— Здесь как на краю света, — горестно обронила Росси.

Йенс разочарованно и печально кивнул. Марийн угрюмо надвинул на лоб капюшон. Росси высказала то, что думал каждый из них. Теперь о судьбе косули даже ничего не узнаешь. Погибла, наверно. Они сделали все, что могли, и ничего не добились. Такова горькая правда.

Ликса больше всего боялась, что на обратном пути все будут угрюмо молчать, переживая, что у них ничего не вышло.

И тут случилось непредвиденное.

В кустах кто-то стоял. Какой-то человек. Его не сразу заметили и чуть было не прошли мимо. А он их не окликал.

Кашек.

Марийн вскрикнул и подскочил к нему, ткнулся лицом в холодную штормовку.

Кашек помедлил, потом осторожно отстранил Марийна. Кивнул в сторону бурелома и небрежно сказал:

— Она там.

Все замерли, не веря своим ушам. Им бы спросить сейчас Кашека: почему он вообще вернулся? Может, из-за Марийна? Или просто стыдно стало — и вспышки своей, и бегства? Кашек, судя по всему, не шел за ними следом, а сократил путь, обогнув чащу с противоположной стороны. Но теперь все это было неважно, важны были его слова.

— Ты… видел ее? — сразу охрипнув от волнения, спросил Йенс.

— Она как раз в этом месте хотела выбраться из чащи, но не хватило сил… В ветвях застряла. Я уже совсем близко к ней подобрался. Отсюда до нее метров десять, двенадцать… Только вот одному никак не управиться… Если б вдвоем…

— Я! — крикнул Марийн. — Я пойду!..

Кашек мягко тронул его за плечи.

— Нет, только не ты, — сказал он. — Тебе — другое задание. Смотреть в оба!

— На деревья, да? — непроизвольно втянув голову в плечи, спросила Росси.

— Точно! Ни одно дерево не падает сразу. Так не бывает. Я все уже обдумал. Сначала оно немного качнется. Потом, может быть, еще… Да и… — Кашек замялся и, отстраняя Марийна, сурово докончил: — …да и кому-то все равно пришлось бы лезть в этот бурелом, в случае если мы вернемся домой ни с чем и расскажем об этом взрослым. Риск для всех одинаковый… Вот вы и охраняйте нас, ясно? Пока мы там, в чаще, смотрите в оба на деревья! Если что — кричите во все горло!

— Есть охранять! — кивнул Марийн.

Йенс хотел застегнуть уши вязаной шапки, но мешала повязка на руке. Ликса опять пришла ему на помощь. Руки у нее дрожали. С большим трудом она продела пуговицу в заледеневшую петлю. Теплое дыхание Йенса коснулось ее щеки.

— Только там, в чаще, не мешкай. Слышишь, Йенс? — строго предупредил Кашек.

И оба мальчика бросились в чащу: пригнувшись, как бойцы, атакующие под огнем вражеское укрепление. Заслоняя лица, они прямо с ходу врезались в упругое переплетение ветвей, тотчас обдавших их снежной пылью. Еще секунда — и они пропали в чаще. Ветер сносил все звуки в глубь леса. Он безраздельно царствовал в этой безжизненной глуши.

Росси от нетерпения стала подпрыгивать на месте, словно этим ускоришь дело. У Ликсы вдруг все поплыло перед глазами. Бросило в жар. В висках стучала кровь. Страшно за Йенса. Очень. Что же она не удержала его? Ведь в чаще столько ловушек! Только разве его удержишь? Да она и сама, пожалуй, этого не хотела. Если отказаться и от этой последней возможности, потом стыдно будет. Но сколько ни убеждала она себя, страх все же не исчезал.

— А что я говорил! — торжествовал Марийн, пока они следили, не дрогнет ли какой из сломанных стволов. — Кашек только для того и ушел от нас, чтобы все получше обмозговать. Просто иначе ничего не получилось бы… стратегически. А Кашек в стратегии мастак, особенно когда дело принимает опасный оборот. Он мне на прошлой неделе сам рассказывал, как на стройке в Родопах его отец с товарищами спасал одного парня, которого в туннеле завалило… Как они воздух закачивали через шланг и целых тридцать шесть часов копали, копали, бурили отбойными молотками…

— Да помолчи ты! — сморщившись, как от зубной боли, оборвала его Росси.

— Нет, ты понимаешь… тридцать шесть часов…

Не спуская глаз с накренившихся деревьев, Росси протянула руку и схватила Марийна за шиворот:

— Кому говорят, заткнись!

— Да вы… — у Марийна даже голос сорвался, — вы только послушайте…

Как долго они там! Просто нет сил больше ждать. Сердце так колотится. И ветер, как назло, разгулялся. Кажется, что все нависшие деревья сползают вниз, медленно, еле заметно… А ведь рухнут они — тогда конец…

Неожиданно из чащи показались Йенс и Кашек. Они быстро шли рядом. На бледных, исхлестанных ветками лицах мальчиков лежала печать пережитой смертельной опасности. У Кашека разодран рукав штормовки. Йенс без шапки. Они оба запыхались и не могли выговорить ни слова.

Но зато они несли косулю!

Косуля лежала смирно. Лишь когда Кашек стал осторожно класть ее на снег, она задергала копытцами, испуганно завертела головой. Росси, Марийн и Ликса бросились на подмогу, стали ее удерживать, чтобы она не убежала. Ликса обхватила головку косули, положила ее к себе на колени, стала гладить. Косуля была еще маленькая, первогодок. От ее шерсти пахло непривычно крепким лесным духом. Ее мягкие губы были ободраны до крови, очевидно, она не раз пыталась перегрызть острую по краям сетку.

Присев на корточки, Кашек взялся распутывать проволоку, стараясь не сделать косуле больно. Закрутившаяся жгутом петля глубоко врезалась ей в ногу, чуть не до кости. Пока косуля волочила всю сетку за собой, от рывков и ударов петля так затянулась, точно над ней орудовали клещами.

Никакого инструмента у Кашека не было. Разорвать ячейки пальцами оказалось невозможным делом. Тогда Кашек схватил всю петлю и начал гнуть ее взад и вперед. Косуля захрипела, рванулась, тяжело задышала. Постепенно проволока разогревалась, даже жгла руку, и Кашек отпускал ее.

Потом он догадался сыпать на сгиб снег. Он мгновенно таял, зато сетка сразу остывала настолько, что Кашек мог продолжать работу. С треском лопнули первые ячейки. Потом еще. Наконец Кашек снял всю сетку с ноги. Косуля вдруг покрылась испариной. Из глубокой раны, быстро пульсируя, заструилась кровь, побежала по ноге, закапала на снег.

Росси, державшая заднюю ногу косули, быстро зажала рану и даже застонала от ярости:

— У, подлюга!

— Кто? — Кашек даже вздрогнул: вероятно, решил, что Росси снова накинется на него.

— Тот, кто бросил в лесу эту ржавую пакость!

— Так бы сразу и говорила, — проворчал Кашек.

— Подлец, скотина! — продолжала ругаться Росси. — Сидит себе, наверно, у печки греется и знать не знает, что натворил!

— Ничего, мы до него еще доберемся! Найдем, кто же это бросил в лесу сетку. А вот намыто как быть сейчас?

Некоторое время все молчали, только глядели на безобразную темную лужицу, которая расползалась на снегу под рукой у Росси. Отпустить сейчас косулю — значит обречь ее на верную гибель. Неминуемую. И косуля, ради которой они столько вынесли, пропадет ни за что. Всюду за ней потянется кровавый след, привлекая хищников: лис, куниц, одичавших собак.

— Может, перевязать покрепче? — неуверенно предложила Росси.

Марийн тут же извлек откуда-то из-под куртки чистый, аккуратно сложенный носовой платок и протянул его Кашеку.

— Это по Ликсиной части, — сказал тот.

— Повязку… тугую… нельзя… — Ликсе даже говорить было трудно. В ушах у нее звенело — тоненько, пронзительно.

— Материя намокнет и сдавит ей ногу, — с усилием продолжала она. — А тем более узел… Получится та же петля, вроде железной. Надо что-нибудь мягкое, оно и кровь приостановит… а через день-другой само спадет.

Марийн разочарованно вздохнул.

К Ликсе подошел Йенс, протянул забинтованную руку.

— Возьми мой бинт! Завяжешь им сверху. А под него, к ране, положишь платок Хильмара.

— А как же… твоя рука?

— Подумаешь, царапина. Давно все зажило…

Ликса скатала бинт валиком, потом стала бинтовать косуле рану. На миг у нее вдруг потемнело в глазах. Замерцали, сливаясь, какие-то радужные круги, потом они помутнели, расплылись… Ликса напрягала последние остатки воли. Только не поддаться слабости, только не упасть. Думать о том, что делаешь. Перевязывать.

Наконец рана была забинтована. Косуля, когда ее отпустили, против всякого ожидания продолжала лежать на снегу, вытянув шею, слегка откинув головку.

— Неужели ей конец?! — запричитала Росси. — Не может быть! После того как мы старались…

— Может, у нее шок, — проговорил Кашек. — Вроде обморока. Это от испуга бывает.

Немного погодя Кашек и Росси осторожно приподняли косулю, поставили на ноги, а сами отошли в сторону.

Косуля пошатывалась на тонких ножках, точно новорожденный жеребенок. Потом сделала первые, робкие шаги, как будто проверяла, есть ли еще силы. Потом медленно тронулась в путь, направляясь к торфянику, исчезавшему в сумерках. Семена, летевшие над зарослями, теперь уже совсем не были видны. Седой морозный туман на горизонте сменялся вечерней мглой. В сумерках постепенно растворялись и исхлестанные ветром островки рогоза. Стройный силуэт косули едва виднелся.

Она все же остановилась однажды и, насторожив чуткие уши, поглядела в сторону ребят. Но тут же, описав полукруг, все более уверенным, упругим шагом направилась к опушке и скрылась в кустарнике, в поросли молодых берез.

— Ура! Косуля убежала! Ура! — торжествующе закричал Марийн, прыгая от восторга.

— Убежала!.. Все в порядке!

Хлюпая носом от радости, Росси подхватила Марийна за куртку и начала кружить его, притопывая на снегу.

— Ура, сама убежала!

Смущенно улыбаясь, Кашек отвернулся и почему-то стал пристально разглядывать разодранный рукав, приставлять на место вырванный клок. Йенс наклонился к Ликсе. Усталость была у него на лице и светлая, тихая радость. Ликсе так захотелось сказать ему что-то такое, чего в другую минуту не скажешь. Что-то особенное, хорошее… Только она не знала, как это можно сказать.

Вдруг все потемнело у нее перед глазами.