Фантазии и безумства (Сальвадор Дали)

 

Дали и XX век

XX век. Безумный век: две мировых войны, Хиросима, а сколько локальных войн, катастроф, преступлений!.. Столетие, породившее безумное искусство и безумных гениев. В ряду последних – и на одном из первых мест – художник Сальвадор Дали. «Неистовый Сальвадор», как его называли. «Безграничный Сальвадор Дали». «Великий и загадочный Сальвадор Дали». «Сальвадор Дали – демиург странного мира».

Если ходить по залам музеев или рассматривать альбомы живописи дома, то бросается в глаза поразительный контраст работ мастеров прошлого с полотнами Сальвадора Дали.

Ясный и гармоничный Рафаэль. Изысканный и красивый Боттичелли. Уравновешенный и прелестный Франсуа Буше. Основательный и зрелый Рубенс. Полный достоинства Тициан. Румяный и жизнерадостный Ренуар. Негромкий и задумчивый Клод Моне… И рядом – Сальвадор Дали, как пришелец из другого мира. Возмутитель спокойствия. Динамит среди бабочек и цветов на солнечной лужайке.

И все же Дали возник не на пустом месте. У него были предшественники. Хиеронимус Босх со своими мрачными фантазиями. Альбрехт Дюрер – цикл «Апокалипсис». Мистически скорбный Эль Греко. Офорты «Капричос» и «Диспаратес» Франсиско Гойи. А любитель резни и пожаров Эжен Делакруа? А тяготевший к философскому осмыслению жизни Рембрандт?..

По масштабу сделанного и по отражению своей эпохи кто-то из критиков сравнил Сальвадора Дали с Бенвенуто Челлини. Но вот разница: Челлини был баловнем эпохи Возрождения, а Дали, родное дитя той же эпохи, был подкинут машиной времени в чуждый ему XX век, где художнику предстояло утверждать себя и доказывать право на собственное видение мира. И в этом он преуспел.

Сальвадор Дали вобрал в себя все тревоги и всю боль предыдущих столетий, все безумства и весь абсурд социума и вывалил все это на свои холсты, заставляя зрителей вздрагивать перед ними, испытывать шок, корчиться от страха и застывать от ужаса. Короче, Сальвадор Дали – не для слабонервных. Это беспощадная живопись. Живопись-взрыв. Живопись- потрясение. Живопись – прощание по человеческому разуму. Похороны покоя, уюта и гармонии. Переход в другое измерение. Погружение в бездны подсознания.

В своем творчестве Сальвадор Дали загадочен и непонятен. Сам художник говорил: «Что касается живописи, то цель у меня одна: как можно точнее запечатлеть конкретные образы Иррационального». То есть Дали сознательно выходил за рамки «рацио», а это всегда требует расшифровки. Вот почему о Сальвадоре Дали не умолкают споры. Кто же он, Сальвадор Дали, – верховный жрец современного искусства или аферист в эстетике, пророк или шарлатан, истинный маг или удачливый мистификатор?.. Точного ответа нет. Поэтому остановимся на одном определении: он – мятежник, бунтарь в стане Искусства.

 

Сквозь биографический туман

О Сальвадоре Дали известно многое, но еще больше остается неизвестным. Будучи самовлюбленным эгоцентристом, настоящим нарциссом, художник много говорил о самом себе, издал дневники, написал множество стихов, статей и прочих литературных произведений, но все это лишь сгустило туман вокруг его жизни. Отличить правду от нарочитой лжи во имя рекламы порой просто невозможно. Собственными руками Сальвадор Дали сотворил миф о себе. А, как известно, легенды – всего лишь легенды, в которых истина растворена в вымысле. Но все-таки, что известно точно?

Дали родился 11 мая 1904 года в испанском городе Фигерасе. Его полное имя звучит так: Сальвадор Хасинто Филипе Дали Доменеч Куси Фаррес. Длинно и путано. Совсем иное дело: Сальвадор Дали! Ярко, напористо и хорошо запоминается. Сальвадор по-испански означает «Спаситель» – так его назвал отец после того, как первый сын умер. Второй был призван продолжить древний род. И сразу цитата из «Дневника одного гения», недавно изданного у нас, в России. Вот что пишет сам Сальвадор Дали:

«В сущности, отец был для меня человеком, которым я не только более всего восхищался, но и которому более всего подражал – что, впрочем, не мешало мне причинять ему многочисленные страдания… Однако во времена моего детства, когда ум мой стремился приобщиться к знаниям, я не обнаружил в библиотеке отца ничего, кроме книг атеистического содержания. Листая их, я основательно и не принимая на веру ни единого утверждения убедился, что Бога не существует. С невероятным терпением читал я энциклопедистов, которые, на мой взгляд, сегодня способны навевать лишь невыносимую скуку. Вольтер на каждой странице своего “Философского словаря” снабжал меня чисто юридическими аргументами (сродни доводам отца, ведь и он был нотариусом), неопровержимо свидетельствующими, что Бога нет…»

Итак, парадокс первый: в католической стране мальчик рос неверующим и во всем сомневающимся (правда, позднее Дали вернется к религии). Но с очень большим самомнением. Вот одно из характерных признаний:

«В шесть лет я хотел быть поваром, в семь – Наполеоном. С тех пор мои амбиции неуклонно растут. И сегодня я жажду стать не кем иным, как Сальвадором Дали. Что дьявольски трудно, ибо, пока я приближаюсь, Сальвадор Дали уходит».

Мать Дали умерла в 1920 году, когда ему было 16 лет. Он относился к ней «с религиозным обожанием»: ведь она была матерью Спасителя, а именно Спасителем ощущал себя художник с юности. Он утверждал, что гениальным стал уже в материнском чреве. Смерть матери была ударом для Дали, что не помешало ему в интересах рекламы на выставке в Париже на собственной картине начертать: «Я плюю на свою мать». Эта шокирующая выходка стоила художнику разрыва с семьей: отец запретил ему возвращаться домой. Впрочем, дом и семья Сальвадору Дали были уже не нужны, его домом и семьей стала живопись.

Одаренность в нем пробудилась очень рано: сохранился пейзаж, написанный им маслом… в 6 лет! В 14 лет состоялась его первая персональная выставка в муниципальном театре Фигераса. Юный Дали упорно ищет свой собственный почерк, а пока осваивает все нравившиеся ему стили: импрессионизм, фовизм, пуантилизм. «Он рисовал страстно и жадно, как одержимый», – скажет о себе Сальвадор Дали в третьем лице.

«Рисунок – это честность искусства» – эта фраза из мемуаров Энгра становится для Сальвадора Дали девизом молодых лет. В 17 лет он поступает в Королевскую Академию художеств (еще ее называют Высшей школой изящных искусств), преподаватели которой высоко оценили совершенство его рисунков.

Впоследствии маститый поэт Рафаэль Альберти вспоминал о годах своей юности и о друзьях-товарищах:

«Я испытываю огромную любовь к Сальвадору Дали-юноше. Его талант от Бога подкреплялся удивительной работоспособностью. Очень часто, закрывшись в своей комнате и неистово работая, он забывал спускаться в столовую. Несмотря на свою редкую одаренность, Сальвадор Дали каждый день посещал Академию художеств и учился рисовать там до изнеможения».

Дали без устали копировал Веласкеса, Вермеера Делфтского, Леонардо да Винчи, изучал античные образцы. Учился рисунку у Рафаэля и Энгра, боготворил Дюрера. В технике рисунка достиг классического совершенства, что и продемонстрировал позднее в иллюстрациях к «Божественной комедии» Данте и к Библии. Попросту говоря, Сальвадор Дали набил руку на классике и поэтому легко мог перейти в область экспериментов и новаций. За всеми его фантазиями и живописными изысками всегда стояла основательная школа рисунка. Тщательная и совершенная. Недаром в одной из книг Дали брошена афористическая фраза, вызов:

«Когда меня спрашивают: “Что нового?” – я отвечаю: “Веласкес! И ныне и присно”».

Это, пожалуй, второй парадокс жизни Сальвадора Дали. А третий заключен в раздвоенности его психики, в раздвоении жизненной цели. С одной стороны, он – примерный и усердный ученик, сверхпочтительно относящийся к своим учителям по живописи и искусству. А с другой стороны, бунтует против всех и всего. Чисто юношеское стремление выделиться во что бы то ни стало. В 1926 году 22-летнего Сальвадора Дали изгоняют из стен Академии за дерзость, на короткое время он даже попадает в тюрьму. Изначально заложенную в нем дерзость развили и подогрели его друзья-бунтари: Федерико Гарсия Лорка, Луис Бунюэль, Рафаэль Альберти – будущие знаменитости, как на подбор!.. А теоретическую подготовку своего бунтарства Дали получил от духовных учителей – Фридриха Ницше и Зигмунда Фрейда.

Ницше – первая любовь, Фрейд – вторая. Вот две личности, которые оказали сильнейшее воздействие на формирование взглядов и систему мировоззрения художника. С их подачи Дали стал последовательным представителем радикального ницшеанства XX века, сверхчеловеком современного искусства, который решительно освободился от «рационального практического мира». Дали писал:

«Я хотел стать Ницше иррационального. Фанатичный рационалист, я один знал, чего хочу. Я погружусь в мир иррационального не в погоне за самой Иррациональностью, не ради того, чтобы, уподобляясь всем прочим, с самовлюбленностью Нарцисса поклоняться собственному отражению или послушно ловить чувственные ощущения, нет, моя цель в другом – я дам бой и одержу “Победу над Иррациональным”. В то время друзья мои, подобно многим другим, в том числе и самому Ницше, поддавшись романтической слабости, позволили увлечь себя миру иррационального».

Действительно, Сальвадор Дали дал бой алогичному миру, проникнув в него значительно дальше многих своих единомышленников. Здесь уместно прервать биографическую канву и поговорить на искусствоведческую тему. Итак:

 

Фокусы сюрреализма

В нашем культурном багаже до недавнего времени существенное место занимал социалистический реализм – метод изображения полуреальной жизни, преображенной и отлакированной в угоду официальной идеологии. Книги и живописные полотна, сработанные по этому методу, отражают как бы подлинную жизнь, но текущую исключительно в русле коммунистических мечтаний, без греха, грязи и преступных помыслов и деяний. Вот что такое по сути социалистический реализм.

А что такое сюрреализм? В переводе с французского «сверхреализм». Такой супер, где явь и сон, бред и действительность перемешаны и неразличимы между собой. Сюрреализм раскрепостил мысли и взгляды. Все истины поставил под сомнение и почти все разрушил. Хронологически течение сюрреализма возникло в 1924 году и завершило свое существование в 1969 году. Период его совпал с годами жизни Сальвадора Дали. Сюрреализм, можно сказать, пропитал Сальвадора Дали насквозь. Или иначе: Дали был благодатной почвой, на которой расцвел сюрреализм. Вся жизнь и все творчество Сальвадора Дали – это сплошной сюр.

Во вступительной статье к «Дневнику одного гения» А. Якимович отмечает, что Сальвадор Дали «взял идеи сюрреализма и довел их до крайности. В таком виде эти идеи превратились действительно в динамит, разрушающий все на своем пути, расшатывающий любую истину, любой принцип, если этот принцип опирается на основы разума, порядка, веры, добродетели, логики, гармонии, идеальной красоты – всего того, что стало в глазах радикальных новаторов искусства и жизни синонимом обмана и безжизненности».

Исходя из такого посыла, Сальвадор Дали дискредитирует все стороны человеческого бытия, включая и крайние его проявления – религию и безбожие, нацизм и антифашизм, поклонение традициям и авангардный бунт против них, веру в человека и неверие в него. В рамках всеотрицания художник и строил собственную систему ментальности, своих отношений с миром и свой стиль жизни.

«Первый манифест сюрреализма», написанный Андре Бретоном, появился в 1924 году, когда Дали было всего 20 лет. Первые сюрреалисты забавлялись «снами наяву». Бретон стал выпускать журнал «Сюрреалистическая революция».

«Сюрреализм вокруг нас… – определял Андре Бретон. – Когда я беру в руки номер газеты, я вижу, что на одной полосе здесь уместились и сообщения о свадьбе, и фото, и некролог. Чем же это не образчик сюрреалистического творчества?!»

Отсюда цель и задача сюрреализма: запечатлевать мгновения во всей их правдивой множественности, создавать на полотне коллаж из идей и предметов.

Среди истовых сюрреалистов-художников были итальянец Джорджо де Кирико, бельгийцы Рене Магритт и Поль Дельво, француз Андре Массон, испанец Хоан Миро, англичанин Фрэнсис Бэкон и многие другие мастера кисти.

К сюрреалистам примкнул и Сальвадор Дали. В своем дневнике он признавался:

«Итак, я принял сюрреализм за чистую монету вместе со всей той кровью и экскрементами, которыми так обильно уснащали свои яростные памфлеты его верные сторонники. Так же как, читая отцовские книги, я поставил себе цель стать примерным атеистом, я и здесь так вдумчиво и прилежно осваивал азы сюрреализма, что очень скоро стал единственным последовательным, “настоящим сюрреалистом”. В конце концов дело дошло до того, что меня исключили из группы, потому что я был слишком уж ревностным сюрреалистом» (1 мая 1952).

«Когда Бретон открыл для себя мою живопись, он был явно шокирован замаравшими ее фекальными деталями. Меня это удивило. То обстоятельство, что я дебютировал в г…, можно было бы потом интерпретировать с позиций психоанализа как доброе предзнаменование… Напрасно пытался я вдолбить сюрреалистам, что все эти фекальные детали могут лишь принести удачу всему нашему движению. Напрасно призывал я на помощь пищеварительную иконографию всех времен и народов – курицу, несущую золотые яйца, кишечные наваждения Данаи, испражняющегося золотого осла, – никто не хотел мне верить. Тогда я принял решение. Раз они не хотят г…, которое я столь щедро им предлагаю, – что ж, тем хуже для них, все эти золотые россыпи достанутся мне одному…

Достаточно мне было провести в лоне группы сюрреалистов всего лишь одну неделю, чтобы понять, насколько Гала была права. (Напомним: Гала – жена художника. – Ю. Б.) Впрочем, они проявили известную терпимость к моим фекальным сюжетам, зато объявили вне закона, наложив табу, многое другое. Я без труда распознал здесь те же самые запреты, от которых страдал в своем семействе. Изображать кровь мне разрешили. По желанию я даже мог добавить туда немного каки. Но на полную каку я уже права не имел. Мне было позволено показывать половые органы, но никаких анальных фантазмов. На любую задницу смотрели очень косо. К лесбиянка*м сюрреалисты относились вполне доброжелательно, но совершенно не терпели педерастов. В видениях без всяких ограничений допускался садизм, зонтики и швейные машинки, однако любые религиозные сюжеты, пусть даже в чисто мистическом плане, категорически воспрещались всем, кроме откровенных святотатцев. Просто грезить о рафаэлевской мадонне, не имея в виду никакого богохульства, – об этом нельзя было даже заикаться…

Как я уже сказал, я заделался стопроцентным сюрреалистом. И с полной искренностью и добросовестностью решил довести эти эксперименты до конца, до самых вопиющих и несообразных крайностей. Я чувствовал в себе готовность действовать с тем параноидным средиземноморским лицемерием, на которое в своей порочности, пожалуй, я один и был способен…»

Так что среди сюрреалистов, этих великих иллюзионистов, скажем в рифму, Сальвадор Дали оказался настоящим возмутителем сюрреалистического неспокойствия, он ратовал за сюрреализм без берегов, заявляя: «Сюрреализм – это я!»

Как отмечал Андрей Вознесенский: «Поколения прошли, нанизанные на шампуры его усов. Для его друзей сюрреализм был лишь школой, они прошли ее, сгинули в политику, Арагон стал сталинистом, Бретона увлек троцкизм, Дали остался верен сюру и тайне. Думаю, как художники, его друзья тяготились своей политической закабаленностью… Мне довелось беседовать и бывать у мэтров, основоположников движения – и у Пикассо, и у Арагона, и у Мура, и у Матты, – для них Дали был падший ангел сюра, исключенный из рядов, но его озарял свет их юности…»

Итак, падший ангел сюра.

Сюр-сюр меня! Но сам Дали падшим ангелом себя не считал, о себе он говорит иначе:

«Так и быть, признаюсь: я – бегемот, но с усами. Пока все разглядывают мои усы, я, укрывшись за ними, делаю свое дело».

Разрыв с группой сюрреалистов совпал с появлением Галы. Собственно говоря, она и увела Сальвадора Дали из-под эстетического контроля Бретона и всей его компании. Как написал Дали в своем дневнике:

«Словно мать страдающему отсутствием аппетита ребенку, она терпеливо твердила:

– Полюбуйся, малыш Дали, какую редкую штуку я достала. Ты только попробуй, это ведь жидкая амбра, и к тому же нежженая. Говорят, ею писал сам Вермеер».

О музе Дали мы поговорим чуть позднее. Это отдельная песня. А пока о самом художнике, и не своими, а его же словами.

 

Читая «Дневник одного гения»

О, это странный дневник! Через мои руки прошло множество дневников (я вел дневниковые рубрики в журналах и газетах), от братьев Гонкур до Пришвина, от Кафки до Чуковского, от Николая II до Юрия Нагибина и т. д. Все дневники немного похожи друг на друга. В них тихая грусть, раздумья, попытка «остановить мгновенье» или сухая опись встреч и дел. Но дневники Сальвадора Дали – это нечто из ряда вон выходящее, оно и понятно: дневник гения.

«Я – гений Игорь Северянин!» – возвещал российский поэт. А другой, Маяковский, писал: «Себе, любимому, посвящает эти строки автор», но, правда, при этом Владимир Владимирович хоть немного сомневался относительно своего величия: он «такой большой и такой ненужный». У Сальвадора Дали никаких сомнений: гений – и все! Он даже выводит «Рецепт взращивания гения»:

«Для начала гения надо иметь. Затем – дать ему созреть. Не провороньте первый росток! Но не торопите события – успеете снять урожай. Не следует подстригать крону: пусть растет, как ей заблагорассудится; верное направление определится само собой. Когда придет время, соберите плоды. ПОДАВАТЬ, ПОКА НЕ ОСТЫЛИ!»

Но мы отвлеклись от самого дневника. Он открывается записью от 1 мая 1952 года (Дали через 10 дней исполнится 48 лет) с признания, что ему чудовищно жмут лакированные туфли.

Обычно авторы дневников вольно или невольно приукрашивают себя, припомаживают и возвеличивают, ну хотя бы чуть-чуть. Ничего подобного нет в дневнике Сальвадора Дали. В нем он себя сознательно разоблачает и развенчивает, выставляя все напоказ. Он отлично.понимает, что любой эпатаж в конечном счете работает на его имя, на его популярность. Поэтому так пыжится в своем эксгибиционизме, творя дневник как мемуарный рекламный трюк.

Вот характерная запись от 29 июня 1952 года:

«Накануне вечером я, дабы переполнился через край кубок моей теперешней безэкстазности, принял снотворную пилюлю. И Боже мой, что за дивное пробуждение ждало меня в половине двенадцатого, с каким блаженством потягивал я свой обычный кофе с молоком и медом на освещенной солнцем террасе, наслаждаясь под безоблачным небом безмятежным покоем, не омраченным даже малейшими признаками эрекции!..»

Бесстыже, да? Но это только цветочки. Дневник Дали переполнен различными физиологизмами: описанием желудочных спазм, слюноотделения («когда сплю или пишу, я от удовольствия всегда пускаю слюну…»), художник живописует болячки на губе, козявки в носу, процесс дефекации…

«Через 15 минут после первого завтрака я, как обычно, сую себе за ухо цветок жасмина и отправляюсь по интимнейшим делам…»

Обрываю цитату. Дальше идет то, что может интересовать лишь самого Сальвадора Дали, а не господ читателей. Ах, некоторых и это волнует? Тогда пожалуйста: 27 июля 1952 года Сальвадор Дали, мэтр сюрреализма, произвел «две крошечные какашки в форме носорожьих рогов».

Куда как занятно и с душком!..

Сальвадор Дали весь такой: перехватывающий дух, скандальный и шокирующий. Для него задница носорога – это «подсолнух с целой галактикой всяких логарифмических кривых», о чем он торжественно сообщает в своем дневнике.

Но мало художнику было дневниковых записей, он написал специальное исследование, посвященное «искусству пука», в котором разобрал все «разновидности пука»: полновокальный, полувокальный, чистый, пук с придыханием, пуки по возрасту, по социальному статусу и профессии (пуки мастеров ратных подвигов, пуки юных дев, замужних дам, старческие, пуки географов, пуки актеров и актрис и т. д.).

10 мая 1956 года Сальвадор Дали отметил в дневнике, что он пребывает «в состоянии непрерывной интеллектуальной эрекции». То есть всегда на взводе. Творческом и всяком другом. Всегда готов на любой эпатаж в искусстве и в быту.

Не откажем себе в удовольствии процитировать запись от 18 декабря того же года, сделанную Дали в Париже:

«В настоящий триумф Дали превратила вчера воехищенная толпа вечер в храме Науки. Не успел я прибыть туда на своем «роллсе», битком набитом кочанами цветной капусты, как, приветствуемый вспышками бесчисленных фотокамер, сразу же проследовал в главную аудиторию Сорбонны, дабы, не теряя ни минуты, начать свое выступление. Публика, дрожа от нетерпения, ждала от меня эпохальных откровений. И я не обманул ее ожиданий. Я заранее решил приберечь для Парижа самые свои сногсшибательные заявления – ведь Франция недаром снискала себе репутацию самой разумной, самой рациональной страны мира. Я же, Сальвадор Дали, происхожу родом из Испании – самой что ни на есть иррациональной и мистической страны, которая когда-либо существовала на свете… Это были мои первые слова, и они потонули в бешеных рукоплесканиях – никто так не чувствителен к комплиментам, как французы. Разум же, продолжил я, никогда не является нам иначе, как в ореоле радужного тумана, окрашенного во всевозможные оттенки скептицизма, которые он, то есть разум, всячески стремится рационализировать, свести к коэффициентам неопределенности, ко всяким гастрономическим изыскам в прустовском стиле, неестественно желеобразным на вид и непременно с душком. Вот почему так полезно и даже просто необходимо, чтобы испанцы вроде нас с Пикассо время от времени появлялись в Париже, дабы дать возможность французам воочию увидеть сочащийся кровью кус натуральной, сырой правды.

Тут, как я и ожидал, в публике началось совершенно невообразимое. Я понял, что победа за мной!..»

Конечно, в дневнике Дали можно найти не только рекламные и эпатажные куски, там есть масса других оригинальных рассуждений. К примеру:

«Из всего учения Огюста Конта мне особенно понравилась одна очень точная мысль, когда он, приступая к созданию своей новой “позитивистской религии”, поставил на вершину иерархической системы банкиров, именно им отводя центральное место в обществе. Может, это во мне говорит финикийская часть моей ампурданской крови, но меня всегда завораживало золото, в каком бы виде оно ни представало.

Еще в отрочестве узнав о том, что Мигель де Сервантес, так прославивший Испанию своим бессмертным «Дон Кихотом», сам умер в чудовищной бедности, а открывший Новый Свет Кристофор Колумб умер в не меньшей нищете, да к тому же еще и в тюрьме, – так вот, повторяю, узнав обо всем этом еще в отроческие годы, я, внимая благоразумию, настоятельно посоветовал себе заблаговременно позаботиться о двух вещах:

1. Постараться как можно раньше отсидеть в тюрьме. Это было своевременно исполнено.

2. Найти способ без особых трудов стать мультимиллионером. И это тоже было выполнено.

Самый простой способ избежать компромиссов из- за золота – это иметь его самому. Когда есть деньги, любая «служба» теряет всякий смысл. Герой нигде не служит! Он есть полная противоположность слуге. Как весьма точно заметил каталонский философ Франциско Пухольс: «Величайшая мечта человека в плане социальном есть священная свобода жить, не имея необходимости работать».

Дали дополняет этот афоризм, добавляя, что сама эта свобода служит, в свою очередь, и необходимым условием человеческого героизма. «Позолотить все вокруг – вот единственный способ одухотворить материю…» (1 мая 1952 года).

В своем дневнике Сальвадор Дали направо и налево раздает оценки своим собратьям по искусству.

«Матисс: торжество буржуазного вкуса и панибратство».

«Арагон: с этаким-то карьеризмом – и такая ничтожная карьера!»

«Кандинский? Говорю вам раз и навсегда: нет и не может быть там (в живописи. – Ю. Б.) никакого русского художника. Кандинский мог бы прекрасно мастерить из перегородчатой эмали дивные набалдашники для тростей…»

«Когда мне было 27 лет, я, чтобы иметь возможность приехать в Париж, сделал с Луисом Бунюэлем два фильма, которым суждено навеки войти в историю, это – “Андалузский пес” и “Золотой век”. С тех пор Бунюэль, работая в одиночку, снял и другие фильмы, чем оказал мне неоценимую услугу, ибо убедительно продемонстрировал публике, от кого в “Андалузском псе” и “Золотом веке” исходило все гениальное и от кого – все примитивное и банальное».

В своем дневнике Сальвадор Дали снисходителен только к Пикассо:

«Испания всегда имела честь представлять миру самые возвышенные и самые неистовые контрасты. В XX веке все эти контрасты обрели воплощение в двух личностях, Пабло Пикассо и вашем покорном слуге…»

 

Гений саморекламы

Мало быть талантливым художником, надо еще уметь и подать себя, устроить шум, выгодно продать свои творения. Нужна, как мы говорим сегодня, большая раскрутка. В этом смысле Сальвадор Дали – не без помощи Галы, а может быть, именно благодаря ей – непревзойденный мастер.

«Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго, – признавался Дали. – А я предавался этому занятию всякий день и час. У меня был девиз: главное – пусть о Дали говорят. На худой конец говорят хорошо».

Рекламные способности Дали проистекали из ощущения его гениальности.

«Меня никогда не покидает чувство, что все, что связано с моей персоной и с моей жизнью, уникально и изначально отмечено печатью избранности, цельности и вызывающей яркости», – записывает он в дневнике 17 июля 1952 года.

Запись от 5 сентября 1953 года:

«В грядущем году я стану не только самым совершенным, но и самым проворным художником в мире».

Точнейшее определение: самый проворный… Однако не в одном проворстве дело. Сальвадор Дали родился и жил на Западе в обществе потребления, где реклама и деньги творят своих звезд и кумиров. Вспомним нашего Александра Тышлера, весьма талантливого художника, художника-философа, поражавшего своими живописными метафорами. Тышлер, кстати, ровесник сюрреалиста Рене Магритта – и что? Магритт в родной Бельгии и на всем Западе почитаем как идол, а наш Тышлер? В советские времена забился в пыльный угол сцены за театральной кулисой и был занят проблемой элементарного выживания. Он жил в Советском Союзе, за железным занавесом, и здесь не имело никакого значения личное проворство. Никто и помыслить не мог о рекламе своих произведений. Государство само определяло рейтинг гениальных и талантливых. Обо всем этом смешно даже говорить. Поэтому повезло Сальвадору Дали: он жил на Западе, а не в Советском Союзе. И мог бесцензурно, без всякого страха за собственную жизнь, писать:

«Каждое утро при пробуждении я испытываю высочайшее наслаждение, в котором лишь сегодня отдаю себе отчет: это наслаждение быть Сальвадором Дали, и в полном восхищении я задаю себе вопрос: какими еще чудесами он нынче подивит мир, этот Сальвадор Дали?» (6 сентября 1953 г.).

Художник беспрепятственно проявлял свою манию величия, и не только проявлял, но и успешно реализовывал, тем более что он действительно был велик по своему природному таланту. К врожденному дару он прибавлял почти гениальную проворность. Не случайно в дневнике обронена фраза: «Жить – это прежде всего участвовать». То есть не сидеть сложа руки, не ждать, когда тебя заметят и оценят, как это свойственно многим российским интеллигентам (неудобно говорить о себе, предлагать себя и т. д.). Дали чужд этих российских сантиментов. Он – высокопрофессиональный менеджер, рекламный агент самого себя, зазывала на улице и гид на выставке. Он постоянно устраивает «информационные оргии», чтобы привлечь к себе внимание и в очередной раз оповестить мир о существовании гения Дали. В доказательство этого приведу пространную выдержку из дневника:

«1958-й год. Сентябрь. Порт-Льигата.

Трудно удерживать на себе напряженное внимание мира больше, чем полчаса подряд. Я же ухитрялся проделывать это целых двадцать лет, и притом каждодневно. Мой девиз гласил: “Главное, чтобы о Дали непрестанно говорили, пусть даже и хорошо”. Двадцать долгих лет удавалось мне добиваться, чтобы газеты регулярно передавали по телетайпам и печатали самые что ни на есть невероятные обо мне известия.

Париж. Дали выступает в Сорбонне с лекцией о “Кружевнице” Вермеера и своем «Носороге». Он прибывает туда на белом «роллс-ройсе», набитом кочанами цветной капусты.

Рим. В освещенном факелами парке княгини Паллавичини Дали воскресает, неожиданно появляясь из кубического яйца, испещренного магическими текстами Раймондо Луллио, и произносит по-латыни зажигательную речь.

Герона, Испания. В Обители Пресвятой девы с Ангелами только что вступил в тайный литургический брак с Галой. “Теперь мы – существа архангельские!” – заявил он.

Венеция. Гала и Дали, представленные великанами, спускаются по ступеням Дворца Бейстегуи и вместе с приветствующей их толпой танцуют на главной площади города.

Париж. На Монмартре, прямо напротив мельницы “Ла Галетт” Дали, стреляя из аркебузы по гравировальному камню, создает свои иллюстрации к “Дон Кихоту”. “Обычно, – заявляет он, – мельницы делают муку – я же собираюсь из муки делать мельницы”. Заполнив мукою и смоченным типографской краской хлебным мякишем два носорожьих рога, он с силой выстреливает всем этим и выполняет свое обещание.

Мадрид. Дали произносит речь, где приглашает Пикассо вернуться в Испанию. Начинает он со следующего заявления: “Пикассо испанец – и я тоже испанец! Пикассо гений – и я тоже гений! Пикассо коммунист – и я тоже нет!”

Глазго. Муниципалитет города только что принял единодушное решение приобрести картину Дали “Христос Святого Иоанна на кресте”. Сумма, заплаченная за это произведение, вызвала взрывы негодования и ожесточенные споры.

Ницца. Дали объявляет о своем намерении приступить к созданию фильма “Тачка во плоти” с Анной Маньяни в главной роли, где героиня без ума влюбляется в тачку.

Париж. Дали продефилировал через весь город во главе процессии, несущей батон хлеба пятнадцатиметровой длины. Хлеб был торжественно возложен на сцену театра “Этуаль”, где Дали выступил с истерической речью о “космическом клее” Гейзенберга.

Барселона. Дали и Луис Мигель Домингин решили устроить сюрреалистический бой быков, в конце которого вертолет, наряженный Инфантою в платье от кутюр, унесет в небо жертвенного быка, который далее будет сброшен на священной горе Монсеррат и растерзан кровожадными грифами. Тем временем Домингин на импровизированном Парнасе увенчает короною голову Галы, одетой Ледою, а у ног ее выйдет голым из яйца Дали.

Лондон. В планетарии воспроизвели расположения звезд на небосводе Порт-Льигаты в момент рождения Дали. Согласно заявлению его психиатра, доктора Румгэра, Дали возвестил, что они с Галою воплощают космический и величественный миф о Диоскурах (Касторе и Полидевке). «Мы, Гала и я, являемся детьми Юпитера».

Нью-Йорк. Дали высадился в Нью-Йорке, одетый в золотой космический скафандр и находясь внутри знаменитого «овосипеда» его собственного изобретения – прозрачной сферы, нового средства передвижения, основанного на фантазмах, вызываемых ощущениями внутриутробного рая.

Никогда, никогда, никогда, никогда ни избыток денег, ни избыток рекламы, ни избыток успеха, ни избыток популярности не вызывали у меня – пусть даже хоть на четверть секунды – желания покончить жизнь самоубийством… совсем наоборот, мне это очень даже нравится. Вот как раз совсем недавно один приятель, который никак не мог понять, как это весь этот шум не приносит мне ничуточки страданий, явно выступил в роли этакого искусителя, спросив меня:

– Неужто же такой ошеломляющий успех и вправду не доставляет вам никаких страданий?

– Никаких!

Уже с просительной интонацией:

– Ну хотя бы какое-нибудь легкое нервное расстройство… (На лице было написано: «Ну пожалуйста, что вам стоит»).

– Нет! – категорически отмел я.

После чего, зная о его неслыханном богатстве, добавил:

– Дабы доказать вам свою искренность, могу тут же, не моргнув глазом, принять от вас 50 ООО долларов.

Во всем мире, и особенно в Америке, люди сгорают от желания узнать, в чем же тайна метода, с помощью которого мне удалось достигнуть подобных успехов. А метод этот действительно существует. И называется он «параноидно-критическим методом». Вот уже больше тридцати лет, как я изобрел его и применяю с неизменным успехом, хотя и по сей день так и не смог понять, в чем же этот метод заключается. В общем и целом его можно было бы определить как строжайшую логическую систематизацию самых что ни на есть бредовых и безумных явлений и материй с целью придать осязаемо творческий характер самым моим опасным навязчивым идеям. Этот метод работает только при условии, если владеешь нежным мотором божественного происхождения, неким живым ядром, некой Галой – а она одна-единственная на всем свете…»

Читая подобные «откровения», чувствуешь себя дураком. Да он просто морочит всем голову! Элементарно дурачит! Да он классический шут и шарлатан!..

Дали защищается: «Я – безумец поневоле. Я – художник и работаю всерьез, но, кроме того, у меня есть хобби: я – шут. Все бы возликовали, будь я шут в искусстве, но серьезного отношения к делу люди не прощают».

 

Дали глазами современников

Мы вдоволь наслушались самого Дали. Пора взглянуть на него со стороны. Может быть, у художника есть какая-то невидимая для широкой публики грань?

Французский книгоиздатель, коллекционер живописи Пьер Аржилле познакомился с Дали в 30-х годах. Потом издавал гравюры мастера, выполненные в виде иллюстраций к известным произведениям мировой литературы. В Музее сюрреализма, созданном Аржилле, хранится около 160 таких гравюр. Это самая большая коллекция во Франции. Аржилле организовал первую выставку работ художника в СССР, на которой, естественно, его атаковали журналисты с вопросами о Дали.

«Это был необыкновенный человек, – вспоминал Пьер Аржилле. – По существу, малоизвестный широкой публике, которая судила о нем по его картинам и эксцентричному поведению. В близком же общении Дали был простым, обаятельным, с ним легко дружилось и работалось. В отличие от других художников, с которыми я сотрудничал, с Дали у меня никогда не возникало сложностей при доработке его гравюр.

Мир часто судил о Дали по тому, что читал о нем в газетах и журналах. А те зачастую давали представление о нем как о, мягко говоря, странном человеке.

Но это же совершенно неверно. В противоположность тому, что можно было бы о нем подумать, если судить по публикациям в прессе, Дали являлся человеком мыслящим, скрупулезно и долго работавшим над своими картинами. Он обладал большим запасом терпения и мог провести целый день, выписывая на холсте какую-нибудь деталь. У Дали был вкус к работе, причем к упорной, и желание придать ей завершенность, что, на мой взгляд, отличает его от многих современных художников. Дали был великим тружеником…»

Прервем рассказ Аржилле и процитируем самого Дали: «Если бы я не работал, что бы я делал здесь, на земле? Скучал бы, как устрица. Поэтому я терпеть не могу устриц».

«Он много читал, был очень образован. И далеко не поверхностен, а ведь именно таким его представляют газеты, – продолжал свои воспоминания Пьер Аржилле. – Ему доставляло удовольствие подпитывать журналистов курьезами, дразнить, ошеломлять их. Принято считать, что это, дескать, Дали искал себе рекламу. На самом же деле репортеры постоянно охотились за ним, выискивая его повсюду. Они караулили его, где бы он ни находился – в Испании, в Париже, в Америке. Когда я к нему приходил в гости или же по издательским делам, всегда сталкивался в лифте или в подъезде дома с людьми, вооруженными фотоаппаратами, теле- и кинокамерами, магнитофонами. Они ждали от мастера новых высказываний, неожиданных реплик.

Многие поверхностно знавшие его люди считали, что он сноб. Это не так. Вообще надо различать, каким казался Дали и каким был в действительности. Он играл роль безумца, на самом же деле был человеком глубоким, думавшим – особенно о проблемах метафизики, о смерти. Он постоянно и много читал. Немногие знали его с этой стороны. Это был человек высокой культуры, прекрасно знавший литературу, особенно поэзию. Недаром им созданы великолепные иллюстрации к стихам Ронсара, Аполлинера, к «Фаусту».

Он был человеком живым, веселым и отличался стопроцентной честностью. Он всегда говорил только то, что думал, хотя это порой производило на окружающих странное впечатление, даже эпатировало их. Но ему не было дела до их мнения. Для меня это является образцом свободы. Был он прав или нет – он говорил то, что думал. Должен особенно подчеркнуть: художник не был злым. Напротив, я его помню предельно доброжелательным и незлопамятным. Злые люди глупы. У него на злобу не было даже времени – он всю жизнь проработал, работал много и легко. Знаете, без труда, без огромного труда нельзя достичь того уровня, которого добился Дали. Он писал что хотел и как хотел, и это доставляло ему удовольствие. Бывают живописцы, работающие тяжело, туго, и картины у них получаются вымученные. У Дали всегда было миллион идей, он ими сыпал как из рога изобилия. Мне самому с ним было легко, весело и приятно работать, это даже не было похоже на труд, одно сплошное удовольствие…»

Естественно, журналисты не могли не задать Пьеру Аржилле вопросы о Гале, на что Аржилле ответил так:

«Эта женщина обладала необычайной притягательностью. Ее первый муж Элюар до самой своей смерти писал ей нежнейшие любовные письма. И только после того как он умер в 1942 году, Дали и Гала официально поженились. Сальвадор без конца ее рисовал. Честно говоря, она была не так уж и молода для натурщицы, но художники, сами знаете, народ непростой. Коль скоро она его вдохновляла…

Гала вела все дела Дали, вносила в них организованность. Она освободила его от всего, кроме живописи, и он имел возможность полностью отдаться творчеству. Это очень важно, особенно для такого беспомощного человека, как Дали. Представьте, он ни разу не сел за руль автомобиля, а простое дело – купить билет на самолет – превращалось для него в целую историю. Вообще, его отношения с механикой, назовем это так, были очень странными. Он даже стремился избегать вставлять ключ в замочную скважину: боялся того, что скрывается за дверью. Он всегда пропускал вперед кого-нибудь. Почему так? Не знаю, он вообще был очень пуглив. Ему казалось, что какие-то недобрые силы хотят ему навредить…»

Так рассказывал о Сальвадоре Дали его давний знакомый, коллекционер и издатель Пьер Аржилле.

После смерти художника группа журналистов из западногерманского журнала «Штерн» посетила Порт- Льигату, дом, похожий на несколько вложенных друг в друга коробок, где жил Сальвадор Дали со своей музой Галой.

«Собственно говоря, с 1950 и до 1982 года они проводили в этих стенах каждое лето», – рассказывала репортерам донья Пакита, прислуга, домоправительница, а потом хранительница опустевшей обители знаменитого человека. Ее муж Артуро, по профессии парикмахер, был у Дали дворецким, телохранителем и шофером одновременно, а последнее время и пробовал подаваемую еду, потому что Дали панически боялся отравиться.

Дом в Порт-Льигате пустует с 1982 года, с тех пор как здесь умерла Гала. С того самого дня Дали не переступал порога этой своей обители, столь близкой его сердцу. Многое в доме растащено на сувениры. Секретари, советники, закадычные друзья сменяли здесь друг друга как в калейдоскопе. «Это была куча шакалов», – заявил американский миллионер и ценитель художника Райнолдс Морс. Время роковым образом сказалось и на любимых вещах Сальвадора Дали. В саду разваливается на куски гипсовый верблюд, у ног которого тот рядился в восточные одежды для своих «арабских ночей». Наполовину сгнил деревянный шезлонг, воспроизводящий формы человеческой фигуры и сделанный по эскизам Дали. Световые рекламы фирмы «Пирелли», придуманные Дали, больше не горят. Сад медленно, но верно дичает.

Сальвадор Дали, который так охотно распространялся о своей особе, никогда не говорил с Пакитой и ее мужем о своем «параноидально-критическом» искусстве. Он просто был для них хозяином – сумасшедшим, непонятным, не любящим мыться и обожавшим свои чудные усы. А еще был трудягой, работал с утра до ночи – собственно говоря, работал всегда. За это Пакита его уважала. Да и вся вилла – его рук дело, включая чучело огромного медведя, в одной лапе державшего фонарь, а в другой – знаменитую каталонскую шляпу, в которой так любил фотографироваться Дали.

Летняя резиденция Сальвадора Дали и Галы представляет собою причудливый домашний «пейзаж». Еще в 1935 году без помощи архитектора, наняв местного каменщика, экстравагантная пара перестроила под жилье большое помещение, где хранились лодки. Оно принадлежало двум братьям-шизофреникам, и молодой тогда Дали немного им сочувствовал.

Единственным «художественным» украшением нового жилища послужил молочный зуб Сальвадора, который выпал у него необычайно поздно (тоже признак гениальности?). Укрепленный на нитке, зуб свисал с потолка. Кроме этого, в доме не должно было быть ничего – ничего, кроме гения Дали и эротичности Галы. С годами, правда, в доме появились и другие материальные субстанции. В спальне – ковер с изображением улыбающегося папы Иоанна XXIII. В углу стоит японский лакированный комод. У входа в ателье художника возвышается футляр, в котором находятся два искусственных пениса внушительных размеров. Все это и многое другое создает особую ауру обители мэтра сюрреализма.

Испанский журналист Антонио Д. Олано выпустил книгу «Странные привязанности гения», в которой отмечает, что Сальвадор Дали тщательно скрывал свое истинное лицо от людей, оберегая собственный внутренний мир, мир человека по имени Сальвадор Дали, придуманный им же самим еще в ранние годы. Однако известно, что Дали обожал испанского короля и королеву. Неоднозначно относился к Гитлеру и Франко. До знакомства с Франко считал его солдафоном, но, познакомившись, изменил свое мнение и часами беседовал с Франко о Веласкесе. Особые отношения у Дали были с Гарсией Лоркой, ну и, конечно, с Галой.

У Антонио Д. Олано спросили:

– Почему Дали никогда не хотел иметь детей?

– Он боялся, что может родиться умственно неполноценный ребенок, – последовал ответ.

У Сальвадора Дали была многолетняя дружба с итальянской семьей Джузеппе и Марой Альбаретто, их дочь Кристина стала крестницей Дали. Вспоминает Кристина Альбаретто:

«Ребенком я очень любила смотреть, как работал мой крестный отец, великий Сальвадор Дали. Вдохновение являлось к нему внезапно. Помню его горящий, почти магнетический взгляд, его загнутые кверху усики, его эксцентрическую манеру одеваться. Сидя в мастерской, я тоже пыталась что-то рисовать. Но чаще всего мыла его кисти – очень хотелось быть ему полезной. И в то же время требовала, чтобы мне за это платили. Он не отказывался и все норовил расплатиться со мной каким-нибудь рисунком, но я хотела только песеты. А еще он дарил мне подарки – помню, однажды преподнес детеныша оцелота, я назвала его Бабу, он жил у нас очень долго, и сегодня по дому родителей бродят его потомки – три огромные пятнистые кошки. Они тоже напоминают нам о Сальвадоре Дали, гении, который был нашим большим другом…

Ему нравилось играть со мной, – продолжала свой рассказ Кристина. – Может быть, он любил меня, как любил бы собственную дочь, если бы она у него была. Мы вдвоем ходили купаться в заливчик недалеко от его дома, и Дали вместе со мной карабкался на надувной матрасик. Если мне покупали новую игрушку, я старалась спрятать ее подальше – мой крестный отец очень любил игрушки и часто крал их у меня. Он был такой, Дали, – очень похожий на капризного ребенка. Уже тогда весь мир воспринимал его как гения, экстравагантного клоуна, а для меня многие годы он был незаменимым товарищем по играм».

Рассказ Кристины дополняет ее отец, Джузеппе Альбаретто:

«Мало кто это знает, но именно мы были настоящей семьей художника. А все потому, что его отец и сестра, строго исповедовавшие все каноны католической веры, никогда не могли простить ему брака с Галой… Он любил эпатировать всех и вся. И был большим нарциссом – любовь к себе стала его манией.

Мара Альбаретто:

«Он был предельно эксцентричен, экстравагантен. Когда его спрашивали, почему он изобразил любимую жену Галу с двумя отбивными на спине, ответил просто: «Я люблю мою жену и люблю отбивные; не понимаю, почему не могу нарисовать их вместе». Это верно, он обожал Галу, самого себя, а еще очень любил золото: оно было для него фетишем, которому он беззаветно поклонялся. Мы подарили ему золотую корону, выложенную изнутри мехом горностая, – она ему очень нравилась. Он постоянно носил на шее на шнурке золотой слиток, часто ложился спать с этим украшением – расставание с золотом приносило ему физические страдания… Бывшая шахиня Ирана Фара Диба хотела заплатить за портрет драгоценными камнями. Художник оскорбился, восприняв это как знак неуважения: все знают, что великий Дали принимает только золото и доллары. Сказал, что рубины и изумруды – это цветные стекляшки, и он никогда не променяет на них ни одно свое произведение».

Рассказанное Марой Альбаретто дополним воспоминанием нашего соотечественника Николая Федоренко, который встречался с Дали и Галой в начале 60-х годов в Нью-Йорке. Вспоминая о встрече, Федоренко недоумевал:

«Богатство? Зачем оно было Галине Дмитриевне? Ведь при Сальвадоре Дали она и без того была миллионершей!» Его сомнения развеяла сама Галина Дмитриевна (она же Елена, она же Гала):

«Мы все время охотимся за деньгами. Нам приходится содержать виллу в Испании, дом во Франции, квартиру в Нью-Йорке, да еще бесконечные отели. Одно разорение!..»

И еще Николаю Федоренко запомнилась фраза музы Дали: «Живу среди чужих и сама чужая. Чужая страна, чужие люди, вечно в окружении чужих…»

Ну что ж, подробный рассказ о Гале совсем скоро, запаситесь немного терпением. А пока еще одно воспоминание о художнике, оно принадлежит известной певице Аманде Лир, которая познакомилась с Дали в 1965 году, когда «неистовый Сальвадор» перешагнул 60-летний рубеж:

«Дали был наполовину лысый и к тому же толстоват. Он держался слегка высокомерно и в конце концов был даже смешон со своими загнутыми вверх усами и в своем золотом жилете. Всякий раз, произнося какую-нибудь фразу, он поднимал трость с позолоченным набалдашником. Его разношерстная свита состояла наполовину из так называемых «мальчиков» и педерастов… Мальчиков он называл “филе камбалы”…»

Во второй раз Аманда Лир отважилась сказать Дали, что собирается стать художницей.

«Он посмотрел на меня с большим удивлением:

– Вы рисуете? Это ужасно. Что может быть хуже, чем женщина-художник! У женщин нет ни малейшего таланта. Талант – это привилегия мужчин.

– А Леонор Фини? – спросила я тихо.

– И она… Правда, она немного лучше всех остальных. Но талант находится в яйцах, а у женщин их нет. Вы согласны?

С этим я была согласна.

– Вы слышали когда-либо о какой-нибудь великой художнице, равной Веласкесу или Микеланджело? Они – мужчины. Талант, творческая сила заключена в мужском семени. Без яиц творить нельзя. Для женщин творчество проявляется в способности воспроизводства себе подобных, ей надо рожать детей. Но женщина никогда не сможет создать Сикстинскую капеллу!»

Еще один отрывок из воспоминаний Аманды Лир:

«Дали рассказывал о своих приключениях на одной эротической вечеринке, где девушки-«рабыни» подвергались бичеванию для удовольствия эротоманов. Меня разочаровывала в Дали эта позиция «наблюдателя», но я замечала, что его пугали крайности в сексе. Он признавался, что он импотент, и компенсировал это разговорами о сексе и созданием эротических произведений…»

Ну что ж, эта цитата – хороший мостик к следующей главе.

 

Дали и секс

Как известно, ощущения, связанные с сексуальностью, приходят к нам в детстве, она может приманить, а может и отвратить. В своей книге «Тайная жизнь» Сальвадор Дали приводит сцену из детства: ему пять лет, он гуляет с тремя хорошенькими дамами, причем одна из них ему очень нравится. Сальвадор еще ничего не понимает, но он от нее млеет. И вот именно она во время прогулки, «наклонив голову, раздвигает ноги, при этом изящно подбирая юбки до высоты бедер. В полной тишине проходит почти минута, как вдруг сильная струя бьет из-под юбок, тотчас образуя между ее ногами пенистое озерцо… Дама под вуалью так поглощена, что не замечает моего остолбенелого внимания. Дамы хохочут. Еще две струи орошают почву… Мне ужасно стыдно…»

Мальчиком Дали очень будоражила картина Вермеера «Кружевница», особенно торчащая из холста иголка. Как и любого другого ребенка, Сальвадора переполняла внутренняя чувственность. Он, например, вертелся почти голым перед молодой служанкой, чтобы обратить на себя ее внимание. Но, вступив в пору полового созревания, Дали категорически отказывался от любой сексуальной связи. Однажды его все-таки соблазнила дочь женщины, прислуживающей в их доме. Она легла на постель и притянула к себе Сальвадора. Вместо возбуждения он испытал отвращение и глазами начал искать тяжелый предмет, чтобы ударить соблазнительницу.

Студентом Дали познакомился с очаровательной девушкой, ассистенткой профессора. Он был красив, и девушка с удовольствием приняла его предложение прогуляться. Он повел ее в пустынное место, где она не раздумывая, «очень белая, с красивыми грудями», улеглась на землю, растянувшись во весь рост и предлагая тем самым взять ее немедленно. Но дело ограничилось поцелуями, что вызвало в ней горькое разочарование. По свидетельству Дали, они встречались не раз на протяжении пяти лет, во время свиданий он «вдыхал тонкий запах ее подмышек, напоминавший смесь гелиотропа, овцы и жареного кофе», целовал, гладил ее груди и просто смотрел в глаза. Увы, больше ничего не происходило. Когда она возмущалась его бездействием, Дали в ответ начинал унижать ее и доводил до слез.

Сальвадор Дали был анти-Казановой. Чужое тело его пугало, и он быстро нашел заменитель – «это», как он написал в своей книге, то есть онанизм. И все же женщины продолжали его манить. В Париже он посещал бордели, но как! «Если внутреннее убранство борделей очаровывало меня, то девушки – наоборот… К этим я не притронусь, пообещал я себе, увидев их появляющимися одна за другой, заспанных и перепуганных, как будто их только подняли с постели».

И все же желание слиться с женщиной не покидало Дали, и он бродил по парижским бульварам в поисках какой-то особой красотки, но, очевидно, вид его пугал их, он выглядел слишком исступленным, и они бежали от него прочь. «Смертельно изнуряя себя четверть часа раздраженной рукой, – откровенничает Дали в книге «Тайная жизнь», – я наконец с животной силой вызывал последнее наслаждение, смешанное с горькими слезами. Сколько было женских ляжек в Париже! И ни одной я не заполучил в свою кровать…»

Не случайно Дали одну из своих картин 1929 года назвал хлестко и без всякой оглядки: «Великий мастурбатор».

Мастурбатор – в этом Дали признавался сам, но был ли он еще и гомосексуалистом? В книге о нем Яна Гибсона отмечается, что в студенческие годы болезненно застенчивого от природы Дали связывала странная дружба с Гарсией Лоркой и Луисом Бунюэлем. Спектр их личных взаимоотношений включал в себя духовную и физическую близость и горечь ссор и расставаний. Поэт Лорка – и это подтверждено недавно опубликованными письмами – нежными и чувственными – был безумно и безутешно влюблен в молодого Дали, который отвечал ему взаимностью, хотя опасался прослыть гомосексуалистом. А Бунюэль, ревнуя, не только многое сделал, чтобы рассорить обоих, но и яростно ненавидел русскую жену художника Галу.

Со встречей в августе 1929 года Дали с Галиной Дьяконовой студенческий триумвират окончательно распался. Сексуальная, нет, точнее – эротическая ориентация Сальвадора Дали окончательно переключилась на Галу. Она стала центром всех эротических фантазий художника.

– Насколько был важен для Дали секс? – спросили автора книги «Странные привязанности гения».

Антонио Д. Олано на это ответил так:

– Дали говорил, что нисколько. Возможно, секс сам по себе и не был чем-то важным, но тем не менее Сальвадор устраивал грандиозные оргии. Секс ему очень нравился, хотя он и не практиковал его.

Да, Сальвадор Дали и Гала вместе организовывали свои нашумевшие «хэппенинги», эротические зрелища с привкусом скандала. Желающих принять в них участие было хоть отбавляй. Слава художника привлекала к нему многих женщин. Когда-то они проходили равнодушно мимо, а затем от них не было отбоя, так бывает довольно часто со знаменитыми людьми. Дамы, с именем или без оного, добивались свиданий с Дали. Зачастую он соглашался, но все эти свидания проходили по сценарию художника. Так, одну даму-датчанку художник любовно раздел, а потом долго украшал омарами и другой морской живностью. В итоге получилось красиво. Дали остался доволен и мило попрощался с женщиной. Осталась ли довольна она – вопрос. Известен и другой случай. Опять же раздевание, любование обнаженным телом и украшение его, на этот раз вареными яйцами. И никакого сексуального контакта. Таков был Сальвадор Дали. Художник и импотент.

В этой связи интересно прочитать рассуждения из авторской книги «Тайная жизнь Сальвадора Дали»:

«В ту пору я возымел интерес к элегантным .женщинам. А что такое элегантная женщина? Я понял это однажды в кафе, наблюдая одно из несомненных воплощений элегантности.

Итак, элегантная женщина, во-первых, вас презирает, а во-вторых, чисто выбривает подмышки. Когда я впервые увидел чисто выбритую подмышку, меня потряс ее цвет – отдающий в голубизну: изысканный и чуть порочный. Я решил поглубже изучить проблему и изучил – досконально, ибо все, что я делаю, делаю основательно.

Я никогда не встречал женщины одновременно красивой и элегантной – это взаимоисключающие характеристики. В элегантной женщине всегда ощутима грань ее уродства (конечно, не ярко выраженного) и красоты, которая заметна, но не более того. Ее красота всего-навсего заметна, но не исключительна. Элегантная женщина может и должна обходиться тем немногим, что ей выделила природа: лицо ее не блещет красотой, настырной, как трубный глас. Лицо ее отмечено печатью уродливости, усталости и нервности (а уж элегантность возводит эти составляющие в качественно новую, возвышающую степень манящего и властного цинизма). Итак, лицу элегантной женщины не нужно красоты, зато руки ее и ноги должны быть безукоризненно, умопомрачительно красивы и – насколько возможно – открыты взору. Грудь же не имеет ровным счетом никакого значения. Если она красива – прекрасно, если нет – прискорбно, но само по себе это неважно. Что касается фигуры, то я предъявляю к ней одно непременное для элегантности требование – это рисунок бедер, крутых и поджарых, если позволительно так выразиться. Их угадаешь под любой одеждой, они словно бросают вызов. Вы, наверное, полагаете, что не менее важен рисунок плеч? Ничего подобного. Я допускаю любой, лишь бы волновал. Глаза? Это очень важно! Глаза обязательно должны хотя бы казаться умными. У элегантных женщины не может быть глупого выражения лица, как нельзя более характерного для красавицы и замечательно гармонирующего с идеальной красотой. Наглядным примером тому – Венера Милосская. В очертаниях рта элегантной женщины должна непременно сквозить отчужденность, высокомерная и печальная. Но иногда – не часто – в минуты душевного волнения лицо ее вдруг преображается, исполняясь неземной нежностью. Нос? У элегантной женщин не бывает носов! Это привилегия красавиц. А волосы у элегантной женщины должны быть, причем здоровые. Это единственное, чему в организме элегантной женщины надлежит быть здоровым. Элегантная женщина, единожды подчинившись ярму своей элегантности, должна с достоинством выносить ее гнет вкупе с нарядами и драгоценностями. Элегантность должна стать стержнем ее бытия и в то же время причиной ее изнеможения.

Потому элегантная женщина строга и не сентиментальна, и душа ее оттаивает лишь в любви, а любит она сурово, отважно, изысканно и жадно. Только такая любовь ей к лицу, равно как драгоценности и наряды – их роскошь рифмуется с высокомерной роскошью пренебрежения, которой она нас одаряет.

Никогда не довольствуйтесь элегантностью в первом приближении! Ничего хуже почти элегантной женщины и представить себе невозможно. Вообразите, что вам суют лекарство и уверяют, что оно почти сладкое – это то же самое, если не гаже».

Так считал и писал Сальвадор Дали. Кого он имел в виду под совершенной элегантной женщиной? Возможно, свою русскую музу, к рассказу о которой пора уже приступить.

 

Гала

Итак, летом 1929 года перед 25-летним Дали вдали (напрашивающаяся рифма) появилась Гала. «Вдали» – вполне уместное выражение, ибо поначалу Гала была чужой женой. Женой Поля Элюара, французского поэта. Дали и Гала увидели друг друга – и после первой встречи не расставались 53 года: их разлучила смерть Галы в 1982 году. Гала по-французски означает «праздник». Она и впрямь стала праздником вдохновения для Сальвадора Дали. Главной моделью для живописца.

Жизнь Елены Дмитриевны Дьяконовой, вошедшей в мировую историю искусств как Гала, – захватывающий роман. Весной 1995 года во Франции в издательстве «Фламмарион» вышла первая биография Галы, написанная писательницей Доминик Бона.

Родилась Елена Дьяконова в Казани в 1894 году, стало быть, она была старше Сальвадора Дали не на 12, как утверждали некоторые, а ровно на 10 лет. Отец умер рано, он был скромным чиновником. Мать вторично вышла замуж за адвоката, и когда Елене исполнилось 17 лет, семья переехала в Москву. Она училась в гимназии вместе с Анастасией Цветаевой, которая оставила ее словесный портрет, и всмотреться в него будет весьма любопытно:

«В полупустой классной комнате на парте сидит тоненькая длинноногая девочка в коротком платье. Это Елена Дьяконова. Узкое лицо, русая коса с завитком на конце. Необычные глаза: карие, узкие, чуть по-китайски поставленные. Темные густые ресницы такой длины, что на них, как утверждали потом подруги, можно рядом положить две спички. В лице упрямство и та степень застенчивости, которая делает движения резкими».

Елена (будущая Гала) не была красавицей, но обладала большим шармом, женским магнетизмом, от нее исходили флюиды, которые околдовывали мужчин. А в юные годы она была болезненным подростком, и в 1912 году ее отправили в Швейцарию лечиться от туберкулеза. В санатории «Клавадель» русская девушка познакомилась с молодым французским поэтом Эженом-Эмилем-Полем Гранделем. Его отец, богатый торговец недвижимостью, отправил сына в санаторий, чтобы он излечился… от поэзии. Грандель (позднее он взял другое имя – Элюар) от поэзии не излечился, а вот Гала от туберкулеза избавилась, но обоих одолел другой недуг, куда более опасный, – они влюбились друг в друга.

Обычное курортное увлечение? Нет, это был настоящий страстный роман, закончившийся браком. Но сначала влюбленным пришлось расстаться, Элюар уехал во Францию, Елена – в Россию, но они продолжали свою любовь в эпистолярном жанре, посредством обмена письмами. Отец Элюара был категорически против связи сына с больной и капризной девушкой из холодной и загадочной России. «Я не понимаю, зачем тебе нужна эта русская девочка? – спрашивал отец поэта. – Неужели тебе мало парижских?» Но в том-то и дело, что русская девочка была особенной.

«Мой дорогой возлюбленный, душенька моя, мой дорогой мальчик! – писала Элюару Гала. – Мне не хватает тебя, как чего-то незаменимого». Она обращалась к нему как к «мальчику», а иногда даже как к «ребенку» – это фрейдистское обращение говорило о том, что в Елене было сильно материнское начало, и она всегда любила мужчин моложе себя, хотела им быть не только любовницей, но и матерью. Опекать, наставлять, холить…

Весной 1916 года Елена Дьяконова решила взять судьбу в свои руки и отправилась в вожделенный Париж. Ей шел 22-й год. Из-за службы жениха в армии свадьба задержалась, но все-таки состоялась (Гала добилась своего!) – в феврале 1917 года в церкви Святой Женевьевы, стены которой помнили Жанну д’Арк. Родители Поля Элюара преподнесли молодоженам огромную, из мореного дуба кровать. «На ней мы будем жить и на ней умрем», – сказал Элюар и ошибся: они умерли порознь.

Поль Элюар оказал большое влияние на Галу. Он превратил скромную русскую поклонницу Толстого и Достоевского в настоящую женщину, почти что роковую «вамп» (для этого у нее были все задатки), а она, в свою очередь, став ему музой, постоянно вдохновляла его на создание все новых и новых стихов.

И все же романтическая роль жены поэта – не в духе Галы. Она открыто признавалась: «Я никогда не буду просто домохозяйкой. Я буду много читать, очень много. Я буду делать все, что захочу, но при этом сохранять привлекательность женщины, которая себя не переутруждает. Я буду как кокотка сиять, пахнуть духами и всегда иметь ухоженные руки с наманиюоренными ногтями».

Через год после бракосочетания родилась дочь Сесиль. Гала и Поль обожали дочь, но все равно нормальной семьи не получилось. Полю Элюару не сиделось на месте, разлуки и поездки за мужем не способствовали домашнему счастью. Возникло взаимное недовольство друг другом. Бурные ссоры сменялись не менее бурными признаниями в любви. «Мы вросли друг в друга» – так считала Елена. Но врастание все же оказалось не таким уж прочным. При этом не надо забывать, что Поль Элюар был поэтом, а следовательно, смотрел на мир другими глазами, нежели обычные люди. Скажем так: он смотрел сумасшедшими глазами на сумасшедший мир. И соответственно отношения с женой так строил. Любил, к примеру, показывать фотоснимки обнаженной Елены своим друзьям, да и она постепенно вошла в роль не столь чистой, сколь грешной музы поэта. Не случайно вскоре образовался любовный треугольник: Елена – Поль Элюар – художник Макс Эрнст. Будущая Гала быстро усвоила, что означает свобода любви, и незамедлительно воспользовалась ее плодами. Так что перед встречей с Сальвадором Дали Елена (Гала) была уже вполне знающей, что ей нужно, женщиной.

В августе 1929 года Поль Элюар с женой Еленой (ей 35 лет) и дочерью Сесиль (ей 11 лет) отправился из Парижа на автомобиле в Испанию, в рыбацкую деревню Кадакес, в гости к молодому испанскому художнику Сальвадору Дали (ему 25 лет. Лично мне кажется, что всегда интересна расстановка сил по возрасту). С Дали поэт познакомился в парижском ночном клубе «Бал Габарин» и получил приглашение отдохнуть в захолустье, вдали от шума.

По дороге в Испанию Элюар с восторгом рассказывал жене о необычном творчестве Дали и о его эпатирующем фильме «Андалузский пес». «Он не переставал восхищаться своим милым Сальвадором, словно нарочно толкал меня в его объятия, хотя я его даже не видела», – вспоминала впоследствии Гала.

Дом художника располагался за деревней, на берегу бухты, похожей на полумесяц. Он был выкрашен в белый цвет, перед ним рос эвкалипт и пламенели герани, ярко выделяясь на черном гравии.

Чтобы поразить новую гостью, о которой он кое- что слышал, художник решил предстать перед ней в экстравагантном виде, для чего располосовал свою шелковую рубашку, выбрил подмышки и выкрасил их синькой, натер тело оригинальным одеколоном из рыбьего клея, козьего помета и лаванды, чтобы задействовать и сенсорные эффекты. За ухо засунул красную герань и уже собрался в таком неотразимом виде выйти к гостям, на пляж, как увидел в окне жену Элюара. Она показалась художнику верхом совершенства. Особенно впечатлило его лицо Елены, строгое и надменное, а также мальчишеское тело и ягодицы, о которых Элюар писал: «Они удобно лежат у меня в руках». Поражали и глаза. Влажные и карие, большие и круглые, они, по словам того же Элюара, обладали способностью «проникать сквозь стены».

Дали смыл с себя всю краску и явился на пляж почти обыкновенным человеком. Он подошел к Елене и вдруг понял, что перед ним его единственная и настоящая любовь. Осознание этого пришло к нему как озарение, как вспышка, отчего он не мог нормально с ней разговаривать, ибо на него напал судорожный, истерический смех. Он не мог остановиться. Елена смотрела на него с нескрываемым любопытством.

У испанского поэта Рамона де Кампоамора есть такие подходящие строки:

Здравым рассудком в обывательском смысле Дали не обладал. Ну а Гала? Трезвейшая из трезвейших женщин? В своей книге «Тайная жизнь» Дали пишет: «Она призналась, что приняла меня за противного и невыносимого типа из-за моих лакированных волос, которые придавали мне вид профессионального танцора аргентинского танго… У себя в комнате я всегда ходил нагишом, но, если надо было отправиться в селение, целый час приводил себя в порядок. Я носил безукоризненно белые брюки, фантастические сандалеты, шелковые рубашки, колье из фальшивого жемчуга и браслет на запястье».

«Она стала рассматривать меня как гения, – признавался далее Дали. – Полусумасшедшего, но обладающего большой духовной силой. И чего-то ждала – воплощения ее собственных мифов. Считала, что я, может быть, смогу стать этим воплощением».

Версия Галы: «Я сразу поняла, что он – гений». Элюар был талантлив, а Дали – гениален, и это сразу определила Елена Дьяконова-Элюар. Она обладала врожденным художественным чутьем.

А что было дальше? А дальше Гала якобы сказала Сальвадору Дали «историческую фразу»: «Мой маленький мальчик, мы никогда не покинем друг друга». Она твердо решила связать свою жизнь именно с художником Дали и бросить поэта Элюара. По существу, она бросала не только мужа, но и дочь. Чего оказалось больше в этом решении? Авантюризма или глубокого расчета? Трудно ответить. Если была и любовь, то она сыграла, на мой взгляд, лишь минимальную роль. Да была ли любовь?!

Что оставалось делать Полю Элюару? Он собрал чемоданы и покинул прибежище Сальвадора Дали, получив за потерю жены своеобразную компенсацию в виде собственного портрета. Дали так объяснял идею его создания: «Я чувствовал, что на меня возложена обязанность запечатлеть лик поэта, с Олимпа которого я похитил одну из муз».

Сначала Елена Дьяконова и Сальвадор Дали жили вместе как бы неофициально, де факто, а после смерти Элюара официально поженились. Это был, конечно, странный брак во всех житейских смыслах, но только не в творческом. Ну, во-первых, чувственная Гала, которая и во времена Дали не захотела оставаться верной женой, – и девственник-художник, который панически боялся секса. Как они уживались друг с другом? Очевидно, Дали превращал свою сексуальную энергию в творческую, а Гала реализовывала свою чувственность на стороне. Как свидетельствует Антонио Д. Олано: «Она действительно была ненасытной. Гала неустанно преследовала юношей, которые позировали для Дали, и часто добивалась своего. Дали тоже был ненасытен, но лишь в своем воображении».

Таков был расклад в постели. А в быту они оказались почти идеальной парой, как часто случается с совсем разными людьми. Сальвадор Дали – абсолютно непрактичный, робкий, закомплексованный человек, который боялся всего – от езды в лифтах до заключения договоров. По поводу последнего Гала однажды сказала: «Утром Сальвадор совершает ошибки, а во второй половине дня я их исправляю, разрывая легкомысленно подписанные им договоры». Эта сюрреалистическая Мадонна в житейских делах была холодной и достаточно рассудочной женщиной, поэтому с Дали они представляли две разные сферы: лед и пламя.

«Гала пронзила меня, словно меч, направленный самим провидением, – писал Сальвадор Дали. – Это был луч Юпитера, как знак свыше, указавший, что мы никогда не должны расставаться».

До встречи с Галой художник стоял лишь на пороге собственной славы. Эта женщина помогла ему перешагнуть порог и насладиться сверкающими залами всемирной популярности. Но произошло это не сразу.

«Скоро вы будете таким, каким я хочу вас видеть», – объявила она ему, и художник ей поверил. «Я слепо верил всему, что она предсказывала мне».

Но Гала не только предсказывала, она самоотверженно и самозабвенно помогала ему, искала богатых спонсоров, организовывала выставки, продавала его картины. «Никогда мы не сдавались перед неудачами, – отмечал Дали. – Мы выкручивались благодаря стратегической ловкости Галы. Мы никуда не ходили. Гала сама шила себе платья, а я работал в сто раз больше, чем любой посредственный художник».

Из парижанки, находившей удовольствие в развлечениях богемы, Гала превратилась в няньку, секретаря, менеджера гения-художника, а затем и в хозяйку огромной империи, имя которой – Дали. Империя собиралась по кусочкам. Когда не шли картины, Гала заставляла Дали заниматься различными поделками: разрабатывать модели шляпок, пепельниц, оформлять витрины магазинов, рекламировать те или иные товары… Можно сказать, она держала Дали под постоянным финансовым и творческим прессом. И не исключено, что именно такое обращение нужно было для слабовольного и плохо организованного человека, каким был Сальвадор Дали. Конечно, это не осталось незамеченным, и в прессе частенько представляли Галу воплощением зла, упрекали за то, что она жестока, алчна и аморальна. По свидетельству Олано, Гала транжирила деньги направо и налево и делала это очень весело, но уже тогда, когда империя Дали стала процветать и деньги отовсюду потекли рекой.

Журналист Фрэнк Уитфорд в «Санди тайме» просто назвал музу Дали хищницей. Он писал в газете летом 1994 года:

«Семейная пара Гала – Дали в какой-то мере напоминала герцога и герцогиню Виндзорских. Беспомощный в житейском отношении, чрезвычайно чувственный художник был пленен жесткой, расчетливой и отчаянно стремящейся вверх хищницей, которую сюрреалисты окрестили Гала-Чума. О ней говорили также, что ее взгляд проникает сквозь стены банковских сейфов. Впрочем, для того чтобы выяснить состояние счета Дали, рентгеновские способности ей были не нужны: счет был общим. Она просто взяла беззащитного и несомненно одаренного Дали и превратила его в мультимиллионера и «звезду» мировой величины. Еще до бракосочетания в 1934 году Гале удалось добиться того, что их дом начали осаждать толпы богатых коллекционеров, страстно желавших приобрести реликвии, освященные гением Дали».

В 1934 году чета Дали отправилась в США – это был исключительно правильный ход, продиктованный поразительной интуицией Галы, она точно почувствовала, что именно американцам придется по душе и по карману талант Дали. И не ошиблась: в США Сальвадора Дали ждал сенсационный успех. Оттуда супруги вернулись домой богатыми и очень знаменитыми: Америка перевела талантливость Дали на высший уровень – в гениальность. Вторая поездка в США в 1939 году еще более укрепила первоначальный успех.

В Америке супруги живут все военные и первые послевоенные годы. Дали с помощью, естественно, Галы устраивает выставки, выступает с лекциями, пишет портреты богатых американцев, иллюстрирует книги, сочиняет сценарии, либретто и костюмы для балетных и оперных постановок, оформляет витрины роскошных магазинов на Пятой авеню в Нью-Йорке и павильонов международных ярмарок, сотрудничает с Альфредом Хичкоком и Уолтом Диснеем, пробует свои силы в фотографии и устраивает сюрреалистические балы. Короче говоря, фонтанирует вовсю!..

В конце 40-х годов супруги с триумфом возвращаются в Европу. Слава, деньги – все в изобилии. Все прекрасно, кроме одного: Гала стареет. Однако она не сдается и по-прежнему является моделью для многочисленных полотен Дали. Он постоянно рисовал ее в образе мифической женщины, эдакой «атомной Леды», и даже с ликом Христа. На знаменитой картине «Тайная вечеря» можно узнать черты Галы. И все потому, что художник не уставал боготворить свою музу. Гала, Градива, Галатея, мой талисман, мой клад, мое золотце, оливка – это только малая часть имен, которые давал живописец своей музе и жене. Высокопарные титулы и изощренно-чувственные прозвища составляли как бы часть «сюрреальности», в которой жили супруги. На одной из картин художника Христофор Колумб, ступив на берег Нового Света, несет стяг с изображением Галы и надписью: «Я люблю Галу больше матери, больше отца, больше Пикассо и даже больше денег».

Насчет матери – это не обмолвка. Сальвадор Дали, рано лишившийся матери и недополучивший ее любви, подсознательно искал мать и нашел ее идеальное выражение именно в Гале, ну а она, в свою очередь, нашла в нем сына (свою дочь Сесиль она любила меньше, и не случайно ее воспитывала бабушка Поля Элюара).

Сестра Галы Лидия, однажды навестившая супругов, отмечала, что никогда в жизни не видела более нежного и трогательного отношения женщины к мужчине: «Гала возится с Дали как с ребенком, читает ему на ночь, заставляет пить какие-то необходимые таблетки, разбирает с ним его ночные кошмары и с бесконечным терпением рассеивает его мнительность. Дали швырнул часами в очередного посетителя? Гала бросается к нему с успокоительными каплями – не дай Бог, с ним сделается припадок».

Могла ли так держаться «женщина – воплощение зла», «алчная валькирия», как ее называли журналисты?

Другое дело – сексуальная жизнь супругов, которая навсегда осталась тайной. В ней, по всей вероятности, отсутствовало такое понятие, как верность. Для Галы это был свободный брак, и она была вольна выбирать себе любовников. «Не бесплатно, дорогой мой, не бесплатно!» Но это относится к ее молодым и зрелым годам. Позднее ей приходилось платить уже самой. Когда ей было семьдесят, ее любовником стал молодой певец Джефф Фенхольт, один из исполнителей главной роли в рок-опере «Иисус Христос – суперзвезда». Говорили, что именно Гала стала причиной его разрыва с молодой женой, только что родившей ему ребенка. Гала приняла деятельное участие в судьбе Джеффа, создавала ему условия для работы и даже подарила роскошный дом на Лонг-Айленде. Это была последняя ее любовь. Разумеется, любовь к Сальвадору Дали не в счет.

Последние годы Галы были отравлены болезнями и стремительно надвигающейся старческой немощью. День смерти, говорила она, станет самым счастливым днем в моей жизни. Он наступил в 1982 году. Гала прожила 88 лет. Бурных и неповторимых.

 

Дали после Галы и в преддверии смерти

Жизненный путь Галы прервался 10 июня 1982 года. Алексей Медведенко передал для газеты «Советская культура» из Мадрида следующую информацию: «Дали был намерен исполнить последнюю волю жены: похоронить ее в Пуболе, находящемся в 80 километрах от Порт-Льигаты, в замке, в свое время подаренном Дали своей возлюбленной. Однако древний испанский закон, изданный во времена эпидемии чумы, запрещал перевозить тело без разрешения властей. Дали ради Галы идет на нарушение закона. Обнаженное тело покойной завернули в одеяло и положили на заднее сиденье «кадиллака». За руль садится водитель Артуро. Их сопровождает сестра милосердия. Договорились, что, если их остановит полиция, они скажут, что Гала умерла по дороге в госпиталь. Знаменитый «кадиллак» Дали, свидетель многих счастливых путешествий по Франции и Италии, превратился в катафалк. Через час с небольшим он доставляет покойную в Пуболь. Там уже было все приготовлено для погребения. Гроб с прозрачной крышкой с телом Галы был погребен в склепе замка 11 июня в шесть часов вечера в присутствии самого Дали и немногочисленных слуг…»

Последняя мистерия художника-сюрреалиста, вдохновленная покинувшей его музой.

Сальвадор Дали пережил Галу на 7 лет. В своем одиночестве он написал всего одну – и то очень слабую – картину. Она называлась «Мы придем позднее, к пяти часам» (1983). Вдохновение ушло от Дали. А может быть, кончилась энергия, которой его подпитывала Гала.

Дали навсегда оставил Порт-Льигату и поселился в Пуболе. Психологическое состояние его было ужасным. В книге «Тайная жизнь» можно вычитать такое признание: «Я живу бок о бок со смертью с тех самых пор, как понял, что дышу, и она убивает меня, хладнокровно и сладострастно, – точно так же, как я, отвоевывая секунду за секундой. И весь мой путь – это одно непрерывное, тягостное, рушащее все и вся усилие, один отчаянный порыв».

Испытывая муки сам, Дали мучил и других. Однажды после бессонной ночи он решил больше не вставать с постели и не есть. Его пытались кормить насильно, он вырывался, кричал, разгонял врачей и прислугу. Его вес уменьшился до 46 килограммов. Иногда он пытался брать в руки кисть, но тут же бросал ее. И за все это время ни разу не произнес имя Галы, хотя, по всей вероятности, думал только о ней. Дали сознательно разрушал себя.

30 августа 1984 года таинственным образом произошел пожар (а может быть, виной тому всего лишь короткое замыкание электропроводки). Личный секретарь Дали нашел художника на полу рядом с кроватью и вытащил его из объятой пламенем и наполненной дымом комнаты, когда тот уже получил серьезные ожоги правой руки, ног и спины. Дали остался жив, но состояние его стало еще хуже. В барселонской клинике «Эль-Пилар» художнику сделали пересадку ткани. Постепенно Дали пришел в норму. Выйдя из клиники, он отправился в Фигерас, в свой прижизненный дом-музей. Здесь, на своей роскошной и уникальной вилле, художник становится добровольным изгнанником, отказываясь принимать кого-либо. Медсестра, ухаживающая за ним, говорит, что «он давно уже не в своем уме». Журналисты пытаются заглянуть в последние годы его жизни, а то и просто строят догадки.

Вероника Прат писала во французском «Фигаро»: «Пять лет назад Дали еще работал без устали в своем дворце Пуболь, в ателье, где царил невообразимый беспорядок, где стояло чучело льва, валялись диковинные раковины, краски, кисти, холсты, листы плотной бумаги. Нередко он писал несколько картин сразу, переходя от одной к другой, делая точные, мягкие мазки. Но это был уже старик. Однако меня потрясла не сама его старость, а худоба и крупные коричневые пятна на коже лица. Усы подкрашены и подкручены, седые волосы – длинные и не очень послушные – ниспадали на открытую шею. Гордый и измученный, он не выпускал из рук кисти.

– То, что я пишу сейчас, – самое важное в жизни, самое значительное. Этим картинам суждена долгая судьба. Они имеют вечный смысл.

Затем наступила медленная агония. Художник оказался прикованным к креслу. Он сидел в нем всегда в длинной белой шелковистой робе, с трубкой для питания через нос. Его руки дрожали, словно ему хотелось дотянуться до холста, но он сдерживал себя. Впрочем, после смерти Галы, которую он боготворил, Дали во многом отказывал себе. Он подвергал мучениям себя и тех немногочисленных людей, что были рядом. Мир приобрел тогда для него новое измерение, которое нам незнакомо. Он жил во власти видений иррациональных, на грани безумия…»

Луи Пауэле в том же «Фигаро» описал свою последнюю встречу с Сальвадором Дали:

«Боже мой, я не видел Дали 18 лет! В кресле передо мной сидит высохший старик… Дали заговорил, звуки исходят откуда-то из глубины тела. Слова звучат неразборчиво.

– Душа бессмертна…

Мы обмениваемся еще несколькими короткими фразами, дали дает мне свою холодную руку, и я понимаю, что пора расставаться. Он безучастно смотрит на то, как мы уходим. Его большая белая блуза скрывает тело, с которым Дали не желает больше знаться.

– Моя душа, мой разум уже покинули его, – говорит мне угасающий старик, экстравагантность которого десятилетиями будоражила людей.

И вдруг он припомнил, как лет двадцать тому назад я читал ему строки из Блан де Сен-Бонне: “Однажды миры растворятся, и останутся лишь души. И земной человек превратится в негаснущую звезду, которая будет вечно гореть на небе”.

– Так и будет, – негромко говорит Дали нам вслед».

23 января 1989 года Сальвадор Дали умер в возрасте 84 лет. Его душа отлетела на небо. Стала ли она звездой?..

Последний эпатажный жест художника-сюрреалиста: он завещал похоронить себя не рядом со своей сюрреалистической Мадонной, в усыпальнице Пуболь, а в городе, где он появился на свет, в Фигерасе. Набальзамированное тело Сальвадора Дали, облаченное в белую тунику, похоронили в музее-театре Фигераса, под геодезическим куполом.

О смерти художника в советской прессе было сообщено так:

«Скончался Сальвадор Дали – всемирно известный испанский художник. Он умер сегодня в больнице испанского города Фигераса на 85-м году жизни после продолжительной болезни. Дали был крупнейшим представителем сюрреализма – авангардистского направления в художественной культуре XX века, бывшего особенно популярным на Западе в 30-е годы. Сальвадор Дали был членом испанской и французской академий художеств. Он – автор многих книг, киносценариев. Выставки произведений Дали проходили во многих странах мира, в том числе недавно – в Советском Союзе».

Затем появились небольшие заметки типа «Дали умер, Дали жив» в газете «Советская культура» с невинным признанием, что «после его смерти появилось много добрых, честных статей. Многие полюбили Дали, поняли его значительность и человечность».

Сальвадора Дали наконец-то заметили и отметили в СССР. Но ведь незадолго до того, в конце 1988 года, умер другой великий каталонец, Хоан Миро, «самое красивое перо на шляпе сюрреализма», как назвал его Бретон. О нем в советской печати ни слова. Судя по всему, в тот период хватило пороху на признание одного Сальвадора Дали. Его одного с трудом переварили, а тут еще какой-то Хоан Миро.

 

Живопись Сальвадора Дали

Дали не понимал того, что пишет? Опять лукавство. Кокетство и эпатаж. Он все отлично понимал и тщательно все проектировал и моделировал. Вот его признание:

«Великие художники, такие, как Веласкес, не заботятся о вдохновении, а работают, как повар на кухне, делают себе потихоньку свое дело, не впадая в экстаз. Мы, классики, должны иметь ясную голову. Только так делается то, что волнует зрителя, читателя, слушателя.

Меня совершенно не трогает, что пишут критики. Я-то знаю, что в глубине души они любят мои работы, но признаться боятся.

Музей – вот цитадель кретинизации. Посетители мечутся, картины висят, таблички перепутаны, искусствоведы что-то там исследуют, психоаналитики выясняют, когда я был на пределе помешательства, а когда за гранью… Обворожительное зрелище!..»

И далее:

«Я написал книгу о ремесле художника, где, помимо всего прочего, разъяснил, как делается то, чего художник Сальвадор Дали пока не умеет. Теперь она служит мне учебником живописи.

Свою книгу «Пятьдесят секретов магического искусства» я начал так: «“Ван Гог отрезал себе ухо. Прочти эту книгу прежде, чем сделать то же самое”.

Не старайся идти в ногу с современностью, от времени никуда не денешься. Все мы, что бы ни вытворяли, поневоле современны…

Живопись – это рукотворная цветная фотография, тайны, странности, утонченность и обостренность всех ощущений…»

Так декларировал Сальвадор Дали. А вот мнение одного из наших искусствоведов:

«Сальвадор Дали – художник универсальный, он проявил себя практически во всех видах творчества. Не все черты его искусства могут быть одинаково приемлемы всеми. Но нельзя отрицать то, что, несмотря на все экстравагантные выходки и шокирующие художественные декларации Дали, его творчество оставалось верным определенным принципам. Выработанная им мифология распространилась на все проявления уникальной личности художника. Дали утверждал преимущество бесконтрольной игры ассоциаций, хотя каждое его произведение было тщательно спланировано…» (Е. Гордон. «Сов. культура», 14 апреля 1988).

Следует отметить, что Дали – живописец фигуративный. Все его композиции состоят из предметов и тел самодовлеющих и подчас агрессивных, но они связаны между собой мощным своеволием автора. Картины насыщены до предела, в них почти нет воздуха, и о них можно рассказывать долго и на любой лад. Большинство полотен Дали – это своеобразная иллюстрация к учению Фрейда о снах, сновидениях и о «вытесненных желаниях». Плюс первобытный страх современного человека перед ужасными обстоятельствами реальной жизни.

Коли вспомнили Зигмунда Фрейда, то заметим, что он не жаловал сюрреалистов, хотя и признавал, что Дали, которого ему представил в 1938 году Стефан Цвейг, произвел на него сильное впечатление.

Фрейд, в свою очередь, также не оставил Дали равнодушным. «Вопреки моим надеждам, – писал он в своей биографии, – говорили мы мало, но буквально пожирали друг друга глазами. Фрейд ничего обо мне не знал, если не считать знакомства с картинами, которыми восхищался. Но мне вдруг почему- то захотелось предстать перед ним эдаким, денди от универсального интеллектуализма. Позднее я узнал, что произвел на него диаметрально противоположное впечатление».

Что на самом деле поразило Фрейда, так это то, что подсознательное, которое он мучительно отыскивал в картинах великих мастеров – Микеланджело, Леонардо, Энгра, в работах Дали было видно невооруженным глазом. Все, что так интересовало его в классической живописи – загадочные, тревожные, подсознательные идеи, – так и лезло в глаза с полотен Дали. «Ваша тайна, – сказал он Дали, – лежит на поверхности, картина – лишь механизм ее раскрытия».

Итак, психоанализ подсознательного – содержание живописи Сальвадора Дали. Не случайно, наверное, самый большой успех Дали имеет у невротической молодежи с неустоявшейся психикой, с ее эмоциональной амбивалентностью, изменчивостью настроения, постоянным чередованием чувств и их проявлений, от агрессии до апатии.

А вот французский писатель Жюльен Грин уверяет, будто Дали «постигает обе бесконечности – макрокосмоса и микрокосмоса».

Что ж, возможно, возможно. Так или иначе картины Дали завораживают своею странной пугающе-загадочной красотой и удивительно точными, реалистически выписанными деталями. В них есть все, кроме обывательского здравого смысла. Впрочем, против здравого смысла Сальвадор Дали боролся всю свою жизнь. Он пытался окончательно стереть границу между разумом и творческим безумием (или сверхразумом?). И это ему удалось в его удивительных живописных фантазмах.

«Что касается живописи, – напомним еще раз высказывание самого Дали, – то цель у меня одна: как можно точнее запечатлеть конкретные образы Иррационального».

 

Дали в России

В молодые годы Дали привлекала революционная Россия. Она была для него «притягательной и таинственной страной», как и ее лидеры, которых он включил в свою сюрреалистическую иконографию. В 1931 году художник создал картину с характерным для него и непочтительным для коммунистов названием «Видение Ленина на рояле». До этого он носился с идеей написать «лирическую ягодицу Ленина».

Дали всегда мечтал побывать в нашей стране и утверждал: «Глупо враждовать с Россией. Незнание русской истории и культуры, которым на Западе нередко бравируют, – признак дурного тона, недостаток культурности. Списывать со счетов русскую культуру просто несерьезно».

Русская история и культура – это одно, а вот режим, который был в стране, – это принципиально другое. Сальвадору Дали принадлежит следующий весьма язвительный афоризм: «Социализм как нельзя лучше подходит для тех африканских стран, где нет различия между моим и твоим, где не имеют понятия о собственности. Да что там говорить, если у них нет даже нотариусов».

И все же побывать в африканской России Дали очень хотелось. Летом 1953 года он предложил своим друзьям и домашним совершить такое путешествие. Свое прибытие на яхте к русским берегам Дали виделось так: «…встречать меня выйдут 80 юных девушек. Я немного поломаюсь. Они будут упрашивать. В конце концов я уступлю и сойду на берег под оглушительный взрыв аплодисментов».

Да, фантазии у Сальвадора Дали были действительно необузданные. Какие девушки?! Какие аплодисменты?! Для Советского Союза Сальвадор Дали был персоной нон грата. Власти долгое время не показывали его картины советским людям, опасаясь за художественную девственность своих граждан: это, мол, их нравы, это, мол, их загнивающее искусство, это, мол, их сумасшедший гений. Параноик. Мистик. Жуткий развратник. И прочее, и прочее. Нам, разумеется, такие гении не нужны! (Бессмертный выкрик спортивного комментатора Николая Озерова: «Нам такой хоккей не нужен!», когда мы впервые встретились с канадскими профи.)

Пропаганда от искусства, искусствоведы в штатском клеили ярлыки: «декадентская живопись», «болезненное восприятие мира», «извращенная буржуазная эстетика» и т. д. И долгие годы имя Дали служило у нас неким зловещим символом современного буржуазного лжеискусства.

Но вот железный занавес пал. Впервые работы Сальвадора Дали (графика и гобелены, но без всяких живописных полотен) были показаны в 1988 году – выставка открылась 15 апреля в Музее им. Пушкина. Многие зрители, отравленные многолетним ядом пропаганды, конечно, вздрогнули от ужаса («страшный монстр», «жестокий безумец» и другие подобные определения). Однако нашлось и немало таких, которые воздали должное художнику – главным образом за его неожиданные фантазии, великолепный артистизм и изысканную технику.

После распада СССР наступили совсем иные времена. Коммунистическая партия перестала играть роль идеологической силы, подавляющей инакомыслие и инаковкусие. Все запреты и табу разом рухнули. И на этих берегах неограниченной свободы Сальвадор Дали предстал уже во всем своем блеске и сумасшедшем великолепии. Стали появляться в печати статьи и исследования о некогда запретном художнике, издаваться его книги и альбомы с картинами. Сальвадору Дали прекратили вменять в вину «реакционные представления о бессмысленности бытия». Художник из сферы идеологической спокойно перекочевал исключительно в сферу эстетическую. Он уже не политик, а только артист.

В конце лета 1994 года в Центральном Доме художника прошла выставка-продажа «Dali без границ». У касс выстроились длинные очереди москвичей и гостей столицы, несмотря на высокие цены билетов. Пришедшие на выставку с жадным любопытством и удовольствием взирали на присланные дары. Всем надоело ясное и чистое искусство социалистического реализма, всем вдруг захотелось чего-то остренького, и Сальвадор Дали со своими картинами – безумными снами и видениями – был весьма кстати.

Различные предметы, не представляющие особой ценности, но связанные с Дали – оттиски, копии, афиши, отпечатки на шелке, ковры, «сюрреалистические объекты», портреты художника и прочее, – все было раскуплено вчистую. По этому поводу даже появилась газетная заметка «Дали беспредела» в рубрике «Затемнение».

Затемнение, паракультура, квази, эрзац – ругаться можно без конца, но дело сделано: Сальвадор Дали вошел в массовое сознание россиян. В конце XX века русские интеллигенты стали бредить Дали, как в 50-60-е годы упивались Хемингуэем.

В заметках «Сюр» Андрей Вознесенский писал:

«Молодая Москва становится в очередь на Дали… «Сюр» зеркально читается как «рюс». И тогда, когда возникло это самое креативное сердцевинное движение века, Россия была проблемой для мира. Она восхищала, ужасала, как и сейчас, кто с сочувствием, кто с презрением, но все обсуждают нас. И на всех композициях присутствует Россия в образе его русской жены Галы, в виде ее профиля, улыбки, взгляда. Нос Гоголя принюхивается к носу парфюмерного флакона.

Испания и Россия – два симметричных окончания Европы, у них много общего в менталитете, в понимании поэзии и живописи как религии.

Рюс – сюр…» («Известия», 4 августа 1994).

 

Наставления и высказывания Дали об искусстве

Большинство художников поглощено только живописью, и в жизни они молчуны. Молчальники. Говорят только кистью и красками. А есть художники, которым мало выразиться на своих полотнах, им подавай кафедру. Это учителя по натуре. Таким был – среди многих – Эжен Делакруа. Таким явил себя миру Сальвадор Дали.

Вот, к примеру, «десять наставлений тому, кто хочет стать художником», сформулированных Дали:

«1. Художник, лучше быть богатым, чем бедным; научись работать кистью так, чтобы из-под нее рождались золото и драгоценные камни.

2. Не бойся совершенства: тебе никогда не достичь его!

3. Перво-наперво научись писать и рисовать, как старые мастера. Потом сможешь писать так, как хочешь, все будут уважать тебя.

4. Не теряй глаз, руку, ни тем более голову, если станешь художником, они пригодятся тебе.

5. Если ты из тех, кто считает, что современное искусство превзошло искусство Вермеера и Рафаэля, не берись за эту книгу (имеется в виду «Пятьдесят магических тайн» Дали. – Ю. Б.) и пребывай в блаженном идиотизме.

6. Не будь небрежен в живописи, иначе после твоей смерти живопись сама пренебрежет тобой.

7. У лени шедевров нет!

8. Художник, рисуй!

9. Художник, не пей спиртного и за всю свою жизнь не кури гашиш более пяти раз.

10. Если живопись не полюбит тебя, вся твоя любовь к ней будет безрезультатна».

Хорошие советы дал Сальвадор Дали, можно отметить, что им он следовал и сам. Эти советы раскрывают и метод работы Дали и его характер.

Любопытно также прочитать и осмыслить параллельный список симпатий и антипатий художника, которые он представил в книге «Тайная жизнь». Итак:

Интересна и «Сравнительная таблица ценностей в соответствии с далианским анализом», в которой Дали оценил некоторых своих коллег прошлого и настоящего и выставил им баллы.

За технику высшие баллы выставлены Веласкесу и Вермееру Делфтскому – по 20, у Рафаэля – 19. По вдохновению первый все тот же Вермеер (20), второе-четвертое места разделили Веласкес, Пикассо и Рафаэль. По цвету впереди всех Веласкес и Вермеер (по 20 баллов), Рафаэль – 19. По сюжету первые Рафаэль и Вермеер (20), Леонардо да Винчи и Веласкес набрали по 19. Раздел «Гений» – тут Дали равными признал сразу пять художников: Леонардо, Веласкеса, Пикассо, Рафаэля и Вермеера. По композиции впереди всех Веласкес и Рафаэль, чуть сзади Вермеер. По оригинальности лидируют Веласкес, Рафаэль и Вермеер. Еще один раздел – «Тайна», тут первенствуют Леонардо, Рафаэль и Вермеер.

И наконец, подлинность. В этой номинации, по мнению Дали, лучше всех Леонардо, Энгр, Веласкес, Рафаэль и Вермеер. Чуть отстает (всего на один балл – 19 против 20) Дали. Да, он и себя включил в эту сравнительную шкалу оценок. Ни в чем себя не поставил выше других, но разместил где-то почти рядом со всеми победителями в разных категориях.

Забавно? Конечно. Вообще я бы отметил, что Сальвадор Дали не только грандиозный художник, но и великий развлекатель. Себя и людей.

«Вот уже пятьдесят лет я развлекаю человечество», – когда-то написал он. Развлекает и по сию пору и, я уверен, будет развлекать дальше, если не исчезнет человечество и не погибнет под техническим прогрессом живопись.

 

Финал

Краткое жизнеописание Дали как-то незаметно, а может быть, слишком медленно и скучно – кому как, – подошло к концу. Как подать финал? В стиле рондо, рондо-сонаты? В бурном стиле Гектора Берлиоза или, напротив, в медленном темпе 6-й симфонии Петра Ильича? И самое главное, кто такой Сальвадор Дали? Гений или шарлатан? Волшебник или ремесленник? Этот вопрос мы задавали вначале, и он остался без ответа в конце.

В отличие от автора парламент Каталонии в 1982 году, не колеблясь ни секунды, отметил Сальвадора Дали самой высокой наградой – золотой медалью. К награде был приложен следующий текст:

«Можно любить или не любить Сальвадора Дали, но он один из редких гениев искусства XX века, одно из его ярких явлений, ставших вехами в истории культуры всех времен. Его личность выходит за эстетические рамки сюрреализма. Вкус к крайностям, к полемике, нигилизм и неуспокоенность неизменно присущи Дали. Эти качества позволили художнику создать уникальные произведения, в которых сделана попытка отразить жизнь – будь то осознанно или подсознательно».

Испанский король Хуан Карлос I подписал в том же году следующий указ:

«Учитывая заслуги и обстоятельства жизни уникального художника Сальвадора Дали Доменеча, произведения которого являются одним из выдающихся творений нашего времени;

Подтверждая мою высокую королевскую оценку его личности и в знак признательности за его вклад в испанскую культуру XX века.

Я дарую ему титул маркиза Дали де Пуболя, ему и его потомкам, и освобождаю его произведения от налогообложения. ..»

Итак, Дали на склоне лет стал маркизом де Пуболем. Маркизом на закате. Может быть, узнав об этом, старик Сальвадор изобразил слабую улыбку и немного подкрутил свой длинный ус. Но это было для него уже не главным. Он думал о вечности.

* * *

Заканчивается XX век. Трагический. Безумный. Человечество сделало гигантский рывок в сфере науки и техники, многого достигло в различных сферах своей деятельности, начато покорение космического пространства. И в то же время – мировые бойни, локальные войны, геноцид, межэтнические и расовые конфликты, социальные потрясения, вопиющая нищета, голод, разгул преступности и коррупции, безжалостный терроризм… И в этом смысле Сальвадор Дали – истинный художник своего времени. Дитя безумств, тревог и сомнений.