Затем начались разнообразные казни, которые, впрочем, не доводились до конца, а производились примерно. Иловлин всячески старался им противиться.

Дом, на котором сидели судьи, исчез, и вместо него явилось дымящееся пожарище. Догорал лес; густой дым обвивал ближайшие обгорелые деревья, но сквозь дым виднелись красные еще от жара, более отдаленные стволы. Оттуда, с большими усилиями и страшно медленно, тащили огромное бревно, чтобы раскачать его и задавить им Иловлина. Он в ужасе притаился sa окном, в расчете, что его, может быть, не заметят. Но «они» как будто и не сомневались в том, что он их не избежит, и все их внимание было сосредоточено на огромном, тяжелом бревне… «Боже! — думал он, — зачем такое огромное бревно? Ведь они меня раздавят им, как мышь!» «Ну, берись, что ли, разом! — кричали они, — разом берись!.. раз, два, три — бери!!» Хотя бревно было еще довольно далеко, но он уже чувствовал, как оно надавило ему на грудь, и… очнулся.

Тогда, по предложению кого-то, было решено заморить его молчанием, и в комнате наступило полнейшее безмолвие. Самойлов, Заелов, священник шевелили губами, но ничего не было слышно, и тщетно старался он сам извлечь малейший звук из своей груди. Тогда он стал молиться и услыхал биение своего сердца. В комнате раздался шум как бы прибывающей воды, сначала тихий, а потом все более и более громкий и, наконец, обратившийся в протяжный и свирепый рев. «Идут! Идут!» — раздался где-то вверху торжествующий голос, и вся стена исчезла. Перед Иловлиным открылся беспредельный океан, один вид которого может наполнить душу ужасом. Небо было серое и тусклое, а мутная вода моря казалась еще темнее. И все было мрачно и ужасно… Только где-то, в беспредельной дали, низко опустившаяся звезда отбрасывала вверх колеблющийся сноп света. Страшный ветер колебал этот бесконечный океан, и шумные волны, взлетая до неба, заворачивались в разные стороны, как исполинские водяные пещеры, а белая пена целыми облаками носилась под небом и исчезала в его тусклой беспредельности. По бушующим волнам, оглашавшим воздух протяжным воем, неслись прямо на Иловлина тысячи освирепелых собак, и на спасение не было никакой надежды. Последние минуты его настали…

Иловлин пронзительно вскрикнул, в отчаянии соскочил с постели и упал на руки к испуганной Мариам, входившей в это время в комнату. На этот крик прибежал Самойлов и уложил своего командира в постель.

— Ишь, даже с кровати соскочил! — говорил он, кутая больного одеялом. — Вот болезнь-то проклятая!..