Миновало полгода, а затем и год, но никаких надежд поправить финансовое положение семьи не появлялось. Наоборот, жизнь гораздо охотнее предоставляла случаи не прикопить, а потратить деньги.

Отца Валерия давно мучила совесть при виде сиротливых кирпичных столбов, оставшихся от разрушенной ограды. Они взирали на него с немым укором, словно бы горько сетуя на то, что церковный двор у них как проходной: каждый зайдет, на лавке рассядется, да еще и ноги вытянет, чтобы другие о них спотыкались. Старушки на солнышке греются, дамочки в зеркальце глядятся, пудрятся, красятся и брови подводят. Ребятня галдит, пьяницы куражатся, бьют себя в грудь, заплетающимся языком о своих геройских похождениях рассказывают. Кумушки судачат, всем косточки перемывают да на их окна с любопытством косятся: мол, как там духовенство живет, что у них в лохани, что в бадье, что на столе? Разве хватит терпения выносить такое?! Отец Валерий с матушкой не раз обещали себе: как только отремонтируем, сразу обнесем оградкой и замок повесим.

И вот отца Валерия свели с человеком, который запросил за работу недорого, по-божески — какая удача! Матушке тоже подвезло, подфартило: у нее в хоре певчего недоставало (она, бывшая консерваторка, сама пела и дирижировала), а тут нашелся. И она теперь могла не страдать и не морщиться, словно от зубной боли, слыша, как фальшивит сторож Сидоркин, который, пропустив стаканчик, бесплатно подпевал им по будням. По воскресеньям же и двунадесятым праздникам они приглашали певца из ресторана — вальяжного, с седой прядью в волнистых волосах, слащавой складкой губ, — Романа Романовича Бубенцова-Красновидова.

Одно дело из ресторана и только по воскресеньям и праздникам, а другое — свой собственный и на всю неделю. Но такому, в отличие от сторожа, надо платить, поэтому отец Валерий сдался перед необходимостью просить Одинцовых об отсрочке. Что им эти сроки при их равнодушии к деньгам, а Агафоновых месяц-два могли бы спасти! Сбылась бы мечта об оградке, и кончились бы мытарства с певчими. С этими обнадеживающими мыслями отец Валерий подсел к застеленному вышитой салфеткой столику, где стоял телефон, и поднял трубку, держа ее на весу так, словно ему была необходима дополнительная решимость, чтобы набрать знакомый номер.

— Извини, дружище, что я об этом, — произнес он, стараясь не казаться слишком пристыженным и виноватым и в то же время и беззастенчивым в использовании чужой доброты, — но ты понимаешь, после ремонта… понадобилось кое-что купить… а главное, представился случай починить ограду. Конечно, с моей стороны бессовестно… и если бы не обстоятельства, то, поверь…

Отец Валерий выражал словами искреннюю озабоченность своим положением должника, но голосом невольно подавал пример легкого и беззаботного отношения к денежным обязательствам, которого ждал и от друга.

— Сколько тебе? — внезапно спросил Левушка.

Отец Валерий смутился, не зная, как объяснить ему, что не собирается снова занимать, а просит лишь об отсрочке старого долга.

— Тысячу, две, три?

Отец Валерий взглянул на жену, со страхом следившую за выражением его лица.

— Ну, если десять…

Положив трубку, он долго и испытующе смотрел на нее, словно не решаясь оторваться от предмета, за счет которого поддерживалось шаткое равновесие между ним и окружающим миром.

— Что?! — спросила жена, берясь за сердце от дурного предчувствия.

— Я, кажется, занял у него еще, — прошептал отец Валерий, не веря собственному голосу. Он сделал попытку встать и припал на отсиженную ногу, словно нога у него отнялась.

— Занял? На что же ты, отец, занял? — Матушка явно опасалась, что под влиянием новых замыслов, роившихся в его голове, он забудет о ее заветных нуждах.

— Там и на оградку, и на целый хор хватит, — вяло отмахнулся отец Валерий.