Размышления о смысле истории

Все оказалось не так, как было задумано авторами операции «Барбаросса». Почему? Это надо было бы рассказать в заключительной главе моего документального повествования. И эта глава уже написана, но не мною, а миллионами советских людей в солдатских шинелях, в спецодежде рабочих, в скромной одежде колхозников — теми, кто своим воинским и трудовым подвигом в годы Великой Отечественной войны спас не только свою страну, но и все человечество от угрозы фашистского порабощения. План «Барбаросса» был сорван подвигом советских людей. Май 1945 года стал не очередной весной «тысячелетнего» рейха, а его последней весной.

Но что все это означает? Ведь история не пишется только для того, чтобы толстые фолианты наполняли полки книгохранилищ. Конечно, полного уважения заслуживают архивисты, которые тратят все свои силы на собирание документов, и историки, которые занимаются их интерпретацией, дабы человечество училось на уроках прошлого. Но никогда еще ни одна вакцина не вылечивала, оставаясь на аптечной полке. Только во взаимной реакции с живой жизнью человеческого общества вакцина «исторического факта» может выработать в обществе иммунитет против повторения ошибок прошлого.

Нацистские руководители предчувствовали, какой всемирно-исторический смысл будет иметь их поражение.

7 ноября 1943 года генерал Йодль свое выступление перед гауляйтерами с обзором событий войны завершил таким изречением:

— Мы победим, ибо мы должны победить. Иначе история потеряет свой смысл!

Действительно, в мае 1945 года история окончательно потеряла смысл для нацизма и милитаризма, ибо она говорила против них, и, наоборот, обрела свой подлинный смысл для свободолюбивых народов мира.

Этот смысл так определен в тезисах ЦK КПСС «К 100летию со дня рождения В. И. Ленина»:

«Бессмертный подвиг во имя социализма свершил наш народ под руководством Коммунистической партии, продемонстрировав массовый героизм в Великой Отечественной войне: Эта война явилась и тягчайшим испытанием и школой мужества. Она закончилась великой победой потому, что социализм обеспечил несокрушимое единство всего советского общества, мощь и невиданную мобильность его экономики, высокое развитие военной науки, воспитал замечательных воинов и военачальников. Разгром ударных сил мирового империализма — германского фашизма и японского милитаризма, осуществление Советской Армией своей освободительной миссии в решающей степени способствовали успеху народно-демократических революций в ряде стран Европы и Азии».

Победа Советского Союза и поражение германских вооруженных сил в операции «Барбаросса» стали неоспоримым, хотя и не для всех приятным историческим фактом. Но в его интерпретации до сих пор царит необычайная множественность — особенно если обратиться к объяснениям, которые даются стороной, проигравшей войну. Вот лишь некоторые из такого рода объяснений.

Вариант первый. Он появился еще во время войны и гласил, что в России победили не советские войска, а «генерал Зима» и «генерал Грязь». Провал всей операции «Барбаросса» объяснялся наступлением распутицы осенью 1941 года и необычайных морозов в ноябре-декабре, что, мол, и не дало возможности вермахту взять Москву.

Этот аргумент с легкой руки д-ра Йозефа Геббельса долго повторялся в речах нацистских заправил, а затем в ряде исторических исследований, пока не был признан несостоятельным. Серьезные исследователи на Западе и Востоке сошлись на том, что ссылки на грязь и мороз — лишь отговорки. Ни грязь, ни мороз не являлись такими факторами, которые было невозможно учесть заранее. И если бы не авантюризм авторов «Барбароссы», то любой грамотный генштабист мог бы предусмотреть, что в СССР бывает осень, а за ней наступает зима. К тому же действие грязи и мороза было абсолютно «беспристрастным», и эти факторы оказывали свое влияние на обе стороны. Наконец, покопавшись в метеосводках, историки установили, что в действительности под Москвой не было тех 50-градусных морозов, о которых так любил говорить Гитлер.

Вариант второй гласит, что война была бы выиграна, если бы не Гитлер, который не располагал соответствующими полководческими данными. Таков был новый вариант старой легенды об «ударе в спину», бытовавшей после ноября 1918 года, когда поражение кайзеровской армии объяснялось «предательством внутри Германии». Теперь такую же роль отводили Адольфу Гитлеру.

Разумеется, я здесь не смогу дать развернутое опровержение новой легенды «об ударе в спину», ибо для этого надо подробно разбирать все операции вермахта с 1939 по 1945 год, а это не входит в рамки авторских намерений. Но едва ли серьезный исследователь может сегодня рассматривать вторую мировую войну как взбалмошную выдумку одного Адольфа Гитлера.

Подобный тезис впервые выдвинул Франц Гальдер, изложивший его еще в 1947 году на страницах книги «Гитлер как полководец». Но когда я читал эту книгу, то у меня перед глазами вставал другой генерал, который не хуже Гальдера знал Гитлера: Альоред Йодль. Сидя перед советскими офицерами в Бад-Мондорфской следственной тюрьме, Йодль говорил:

— Гитлер обладал большими военными способностямим...

У кого было больше морального права на свои позиции? Как ни парадоксально это звучит в устах советского автора, я отдам предпочтение Йодлю. Йодль не хитрил, не сваливал вину на мертвого: он оставался генералом проигранной войны. Те же, кто подобно Францу Гальдеру пытается найти в Гитлере «козла отпущения», выглядят недостойно вдвойне: они 12 лет воздавали хвалу своему фюреру, а теперь уже более 25 лет возводят на него хулу...

Нет, мы не станем объявлять Гитлера единственным виновником поражения. Один он не мог задумать и подготовить операцию «Барбаросса», один он не мог ее и проиграть.

Вариант третий объясняет все численным превосходством вооруженных сил Советского Союза, который бросал в бой все новые и новые контингенты...

Можно ли принимать этот вариант всерьез? Ведь для того, чтобы сообразить, что у Советского Союза людской потенциал был больше, чем у Германии, не надо было быть фюрером или генералом. Потенциальное численное превосходство вооруженных сил СССР было «дано» еще до начала войны, и если все заключалось лишь в нем, то не следовало и начинать операцию «Барбаросса». Важно другое: если бы был верен тезис о роли численного превосходства, то, спрашивается, что мешало вермахту выиграть войну в 1941 году, когда таким превосходством обладал он? Добавим, что первая победа советских войск под Москвой была одержана без наличия численного превосходства.

Четвертый вариант появился на свет не так давно. Постепенно выяснилось, что сваливать на Гитлера всю вину — дело невыгодное. Во-первых, это не соответствовало действительности, и германские генералы не во всех случаях могли доказать свою непричастность. Во-вторых, твердя о том, что генштаб ничего не мог сделать с неправильными решениями Гитлера, ветераны германского милитаризма как бы расписывались в своей беспомощности и неумении. Надо было искать какую-то новую версию. И она была найдена. В соответствии с ней оспариваются не все решения Гитлера. Наоборот, многие из них поддерживаются — особенно те, которые были приняты по совету генералитета (например, план французской кампании). Но, утверждают генералы, были некоторые решения, к которым генералитет непричастен. И вот именно из-за них-то и была, оказывается, проиграна вторая мировая война.

Наиболее отчетливо сформулировал эту позицию Адольф Хойзингер. Он избрал поводом для подобного военно-исторического открытия публикацию в Западной Германии капитального исследования Андреаса Хильгрубера «Стратегия Гитлера в 1940 — 1941 годах». Хильгрубер принадлежит к новому поколению историков ~РГ. Представители этой школы выгодно отличаются от своих предшественников знанием материала, умением собрать источники, разработать их. Ни Хильгрубер, ни его коллега Якобсен, которого я не раз цитировал, не являются 100процентными адвокатами вермахта: они признают преступный характер нападения на Советский Союз, они разоблачают легенду о якобы превентивном характере войны; наконец, Якобсен недвусмысленно указывает, что операцию «Барбаросса» нельзя было выиграть. Но, очевидно, Хойзингеру была важна не столько позиция Хильгрубера, сколько своя собственная точка зрения. На страницах журнала «Шпигель» генерал выступил с рецензией на исследование Хильгрубера, озаглавленной «Последний шанс был упущен». В ней он писал: «После того как Гитлер в августе 1941 года решил приостановить наступление на Москву, последний шанс выиграть эту войну был упущен» [курсив мой. — Л. Б.].

Почему я вижу принципиальный смысл в этой короткой фразе? Дело в том, что генерал Хойзингер не одинок в этом утверждении. Примерно такую же точку зрения высказывал в своих послевоенных мемуарах Гальдер, такого же мнения придерживается видный историк ФРГ Вальтер Гёрлиц и многие другие. Действительно, мог ли вермахт выиграть русскую кампанию, если бы в августе 1941 года было принято иное решение?

Мы уже несколько раз исследовали гипотетические возможности, попытаемся и на сей раз предложить тот же метод для анализа ситуации августа 1941 года, Что случилось бы, если бы в августе 1941 года группа армий «Центр», состоявшая из двух полевых и двух танковых армий, не прекратила своего движения на Москву? Этот вопрос я задал человеку, который мог считаться большим авторитетом по этому вопросу: Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков знает войну не по историческим трактатам, а по собственному опыту. День 22 июня. 1941 года застал Г. К, Жукова на посту начальника Генерального штаба Красной Армии. Первый месяц войны он продолжал оставаться на посту начальника Генерального штаба, затем был переброшен на Ленинградский фронт, где командовал первыми этапами героического Ленинградского сражения, а в октябре 1941 года стал командующим Западным фронтом.

— Что было бы, если бы немецкие войска в августе продолжили наступление на Москву? — повторил он мой вопрос и задумался. Затем сказал:

— На этот вопрос ответить не так просто. Тут было много привходящих, особых обстоятельств — как для нас, так и для противника. Как известно, по ряду причин война началась для нас в неблагоприятных условиях. Советские войска приграничных военных округов вынуждены были отступать, неся большие потери. Однако в июле советским фронтам все же удалось организовать оборону и на ряде участков нанести серьезное поражение противнику. В результате в августе у немецкого командования уже не было сил и средств для одновременного наступления на всех стратегических направлениях. Советское же командование продолжало наращивать силы своей обороны, перебрасывая резервы из глубины страны.

— Как в то время оценивались намерения противника? — спросил я у маршала.

— В то время господствовало мнение, что немцы продолжат наступление на Москву. Лишь позднее нам стало известно, что главное командование немецких войск серьезно беспокоила обстановка на Украине, где группа армий «Юг» не смогла сломить оборону советских войск. Над группой армий «Центр» нависла серьезная опасность флангового удара со стороны войск наших Центрального и Юго-Западного фронтов. В это же время немецкие войска, встретив упорное сопротивление в районе Луги, не только не смогли прорвать оборону на Ленинградском направлении, но и получили сильный контрудар в районе озера Ильмень. Для противодействия нашему удару и для усиления группы армий «Север» немецкому командованию пришлось спешно перебросить из района Смоленска 39й танковый корпус, что ослабило немецкие силы, действовавшие на Центральном направлении. Вынужденный поворот 2-й танковой группы и 2-й армии на юг и юго-восток, а также начавшиеся наступательные операции Резервного фронта (в районе Ельни} и Западного фронта (в направлении Духовщины) вынудили и группу армий «Центр» перейти к обороне и временно отказаться от наступления на Москву.

Резюмируя, Г К. Жуков убежденно заявил:

Взять Москву с ходу, как об этом помышляли некоторые гитлеровские генералы, немецкие войска в августе не могли. А в случае наступления могли оказаться в более тяжелом положении, чем оказались под Москвой в ноябре — декабре 1941 года! Ведь помимо того, что группа армий «Центр» натолкнулась на ожесточенное сопротивление наших войск непосредственно на подступах к столице, она могла еще H получить сильный контрудар со стороны наших войск Юго-Западного направления. Поэтому все попытки немецких генералов и некоторых западных военных историков переложить вину за поражение под Москвой на Гитлера так же несостоятельны, как и вся немецкая военно-политическая стратегия...

Следующим, кого я попросил высказать свое мнение по поводу концепции Хойзингера, был ныне покойный Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. Он провел на фронтах войны все ее годы, пережил горечь поражений первых месяцев, был участником решающих переломных событий под Москвой. С его именем связаны блестящие победы советской стратегии под Сталинградом и на полях Белоруссии. Константин Константинович Рокоссовский заметил:

— По-моему, это совершенно несерьезная и несолидная постановка вопроса. Как можно говорить о продолжении наступления на Москву, когда, с одной стороны, тылы немецких войск были так растянуты, а с другой — на флангах ударной группировки была столь мощная советская группа войск?

Я спросил:

— Вы, кажется, были в то время под Смоленском? Маршал ответил:

— Да, я 12 июля 1941 года прибыл под Смоленск с Юго-Западного фронта и с тех пор находился на Западном направлении. Положение советских войск было очень сложным, пришлось практически создавать новые фронты. Сил не хватало. Тем не менее я считаю, что у немецких войск в то время не было реальных возможностей с ходу продолжать крупное наступление на Москву. Они должны были обязательно сделать паузу, которая и наступила в августе...

— Посмотрите на пример Ельнинского выступа, — продолжал Рокоссовский. — Здесь немцы проскочили очень далеко. Но они растянули свои коммуникации, и поэтому советским войскам, несмотря на исключительные трудности, удалось нанести здесь контрудар. Немцы были вынуждены отойти. Как же можно говорить о том, будто фон Бок мог в августе продолжать наступление на Москву? Нет, эта точка зрения несерьезна...

Третьим человеком, к которому я обратился со своим вопросом, был тоже покойный ныне Маршал Советского Союза Василий Данилович Соколовский, являвшийся осенью 1941 года начальником штаба Западного фронта. Василий Данилович отнесся к точке зрения Хойзингера иронически, ибо счел абсурдным предположение, будто всю войну можно было выиграть тем или иным сражением.

— Война против нас, — сказал маршал, — была с самого начал авантюрой, и тут не решало одно сражение.

Что же касается конкретной ситуации, сложившейся в августе 1941 года на Западном фронте, то В. Q. Соколовский напомнил, что Ставка создала Резервный фронт, который расположился сзади Западного.

— Немцы наткнулись бы на него, — заметил мой собеседник, — а он был в полном составе, не раздерганным...

Действительно, решение Ставки Верховного главнокомандования относится еще к 30 июня; в состав Резервного фронта вошли шесть армий, занявших ржевско-вяземскую линию обороны. Это была значительная сила.

Так выглядела ситуация на Западном фронте в августе 1941 года по мнению советской стороны. Но для того, чтобы убедиться в подлинном смысле концепции Хойзингера, надо заглянуть и на немецкую сторону: действительно ли могли войска фон Бока двинуться на Москву в августе? Конечно, нет! Группа армий «Центр» остановила свое движение 30 июля 1941 года, и эта пауза продолжалась — отнюдь не по доброй воле! — до 30 сентября. В конце июля советский Западный фронт провел контрудар под Ельней, и фон Бок сам просил паузы; Гудериан считал, что сможет продолжать наступление лишь 15го, Гот (3я танковая группа) — лишь 20 августа, Гальдер также подчеркивал необходимость задержатся.

Но куда следовало двинуться после паузы? Хойзингер метит своей концепцией в решение Гитлера повернуть силы фон Бока на юг. Известно, что это решение было предметом острых споров в ставке, ОКВ и ОКХ, причем ОКХ (с ним заодно были Бок и Гудериан) считало, что надо основной удар нанести на Москву. Гитлер же (с ним заодно были Йодль и Рундштедт) полагал, что надо повернуть на юг. Почему?

...Шел третий месяц войны, но, увы, события развивались не совсем так, как хотелось немецкому генералитету. Эти упрямые русские никак не хотели понять, что проиграли войну (напомню, что Гальдер именно так записал в своем дневнике 4 июля 1941 года). Более того, эти непонятные немецкому уму русские смогли на южном участке сохранить сплошной фронт, который неприятно нависал над флангом далеко прорвавшегося Бока.

Если вспоминать о событиях того времени не по Хойзингеру, а основываясь на фактах, то ситуация на южном фланге Бока беспокоила не только Гитлера, на которого сейчас всё сваливают. Тот же самый Гальдер, которого ныне объявляют «противником» решения Гитлера, записал в своем дневнике 8 июля: «Я вовсе не являюсь сторонником поспешного продвижения обеих танковых групп на восток». Он предложил повернуть Гудериана на юг, то есть предложил то же самое, что и фюрер. Об этом не без ехидства напомнил в своих воспоминаниях заместитель Йодля генерал Варлимонт. А пресс-шеф Риббентропа Пауль Шмидт в своей книге «Операция «Барбаросса» писал еще более определенно: «Очень часто и охотно называют решение Гитлера не двигаться на Москву самым ошибочным решением восточной кампании. Нельзя доказать обратного, но я не думаю, что поворот на Киев явился причиной потери времени и последовавшей трагедии под Москвой. Объективное рассмотрение заставляет считать решение Гитлера обоснованным и разумным... Из-за различия темпов движения танков и пехоты немецкие войска распались на два эшелона... Это было большой слабостью... К тому же добавлялось, что фланги группы армий «Центр» оказались открытыми вследствие отставания групп армий «Север» и «Юг»...».

Наконец, А. Филиппи и Ф. Хейм в своей работе «Поход против Советской России 1941 — 1945», считающейся «последним словом» западногерманской историографии, признают, что «обстоятельства были сильнее», чем «планирующая воля» ОКВ. «Учитывая силы обеих групп армий, было невозможно двигаться вперед, оставив на своем фланге между Днепром и Десной миллион русских солдат. Ход битвы дополнительно подтвердил правильность этого решения».

Все разговоры о том, что якобы Гитлер без своего генералитета принял это решение и тем самым «упустил возможность» захватить Москву осенью 1941 года, разбиваются о свидетельства военных архивов. Так, 1 сентября 1941 года командование группы армий «Юг» направило Гитлеру доклад, в котором сигнализировало: «Только после уничтожения противника в Восточной Украине группа армий «Центр» будет иметь обеспеченный в оперативном отношении фланг для нанесения последнего, решающего удара... Нанести удар на Московском направлении раньше, чем на Украине, нельзя». А вот мнение генерала пехоты Блюментритта: «Очень скоро у командования 2-й танковой группы и 2-й армии сложилось мнение, что этот противник [войска Юго-Западного фронта. — Л. Б.] потребует большего внимания. Его нельзя было просто миновать». Далее Блюментритт подтверждает, что лишь после ликвидации киевской груп. пировки «можно было думать о цели, то есть о Москве».

Итак, мы можем сопоставить все факты — а они говорят против Хойзингера, который хочет всю вину за крах «Барбароссы» свалить на одного Гитлера и даже на одну его операцию.

Почему же генерал Хойзингер все-таки выступил с легендой о «последнем шансе»? Мне представляется, что за этим скрывается отсутствие весомых аргументов у апологетов милитаризма. Немецкий генералитет не в первый раз начинал свои войны в слепой вере, что вот-вот еще одна битва — и вся кампания будет выиграна. Под таким лозунгом, кстати, шла знаменитая битва первой мировой войны на Марне, во время которой немецкое командование считало, что достаточно будет «еще одного батальона», и Франции будет разгромлена. Как известно, в марненскую мясорубку были брошены многие тысячи немцев, но тем не менее война была проиграна.

Уже перед второй мировой войной военные теоретики почти единодушно считали, что миновало время, когда можно было одной битвой выиграть всю кампанию. Характер войн изменился вместе с характером общества. Изменилась глубина тыла, увеличился объем людских масс, втягиваемых в войны. Наконец, когда речь шла о нападении на социалистическое государство, можно было наверняка предположить, что это новое общество будет защищаться не на жизнь, а на смерть. Но германский генералитет был глух к урокам, преподносимым всем ходам истории, не способен был подняться над собственными заблуждениями.

Тени прошлого не хотят добровольно уходить туда, где им определено место. Так, Эдвин Двингер, который 4 августа 1941 года так и не попал в Москву, имел гораздо больший успех у американских оккупационных властей. В своей книге «12 разговоров», которую я цитировал выше, Двингер вспоминает, что после краха нацизма он немедленно и не без успеха установил контакт с разведчиками американской армии, в частности с начальникам разведки при генерале Паттоне полковникам Снайдером и капитаном Рэйбером. Американцы не только внимательно слушали рассуждения эсэсовца Двингера, но и поручили ему составление ряда меморандумов по поводу возможных направлений американской оккупационной политики в Германии и — более того! — по поводу будущей американской политики в отношении Советского Союза. Так, мистер Рэйбер, ознакомившийся с концепциями Двингера, сказал ему:

— Вы всегда делали лишь одно: боролись против коммунизма в его государственной форме. Антикоммунизм — это мировоззрение, а его разделяют и в Америке...

А полковник Снайдер даже предложил Двингеру стать «советником по русским делам» — но на этот раз не при Гиммлере в Москве, а в отделе «психологической войны» штаба американских экспедиционных войск в Европе. Кстати, Двингер был далеко не единственным нацистским «экспертом», который предложил свои услуги американцам. Примерно в то же время это сделал генерал Рейнхард Гелен — начальник военной разведки немецкого генштаба, который прихватил с собой архивы своего ведомства, действовавшего против Советского Союза. О своих американских друзьях стали вспоминать и те крупнейшие немецкие банкиры и промышленники, которые сделали ставку на США, как на главную опору германского империализма. Так рождался опасный вариант антикоммунизма второй половины ХХ века — симбиоз идеологии нацизма и американской реакции.

Те, кто не желает учиться на уроках истории, опасны не только сами по себе. Пользуясь своими огромными возможностями в подвластном им западном мире, они мешают сделать правильные выводы новому поколению, которое хотело бы узнать правду о прошлом и настоящем. В этом отношении иногда приходится буквально диву даваться. Других слов не подберешь, читая иные документы. Вот, например, так называемая «Информация для войск» — регулярный бюллетень, издаваемый ведомством федерального министра обороны ФРГ и содержащий основные установки по идеологическому воспитанию личного состава бундесвера, некую квинтэссенция, которой должны вдохновляться генералы, офицеры и солдаты западногерманских вооруженных сил. В одном из номеров бюллетеня (за октябрь 1969 года) руководство министерства обороны решило дать своим подчиненным инструктаж по вопросам, связанным с прошлым и настоящим советских вооруженных сил. С этой целью в очередную «Информацию для войск» была включена работа, принадлежавшая перу военного обозревателя американской газеты «НьюИорк таймс» Хэнсона У. Болдуина. Разумеется, в этой работе был также раздел, посвященный военным действиям на советскогерманском фронте и анализу стратегии советского командования. Г.;ать такой обзор — намерение вообщето похвальное, если учесть, что в основном на западногерманском рынке военноисторической литературы фигурируют мемуары битых гитлеровских генералов.

Однако от Хэнсона Болдуина американский и западногерманский читатель узнал мало нового. Например, ему преподносился в качестве первоочередного тезис о том, что победа советских вооруженных сил во второй мировой войне была лишь результатом их численного превосходства. Так, Болдуин рассуждает о том, что «до Сталинградской битвы военное командование [Советского Союза. — Л. Б.] ничем не отличалось, а его успехи были результатом исключительно численного превосходства». Конечно, только с иронией можно отнестись к этому утверждению, которое единым махом зачеркивает героическое сопротивление советских войск агрессору в течение лета — осени 1941 года, — того полного напряженности периода, когда, не обладая превосходством, они практически сорвали осуществление стратегического плана «Барбаросса», столь тщательно разработанного Гитлером и его генералами. Если верить Болдуину, то не было ни сражения под Ленинградом, ни контрнаступление под Ельней, наконец, не было великой битвы под Москвой. Кстати, не трудно догадаться, почему г-н Болдуин вычеркивает сражение под Москвой из истории второй мировой войны. Он делает это потому, что советские вооруженные силы здесь добились блестящей победы, отнюдь не обладая численным перевесом над противником. А раз это не соответствует концепции завзятого антикоммуниста Болдуина, то битвы как бы вовсе и не было!

Собственно говоря, так рассуждал не только г-н Болдуин спустя четверть века после окончания войны — так рассуждали и гитлеровские фельдмаршалы в году 1941-м. Они не ожидали, что войска советского Западного фронта способны не только противостоять немецкому натиску, но и перейти в победоносное контрнаступление. Как известно, в то время немецкие войска превосходили советские в живой силе примерна в 1,1 раза, в артиллерии1,2 раза, в танках — в 1,4 раза. Только в военно-воздушных силах советские войска располагали преимуществом (что, впрочем, в условиях зимы не могло иметь решающего значения). Тем не менее, перейдя 6 декабря 1941 года в контрнаступление, советские войска нанесли фельдмаршалу фон Боку такой удар, от которого не только он, но и многие другие фельдмаршалы не сумели опомниться. Таковы исторические факты. Но какое дело специалистам по антикоммунизму до исторических фактов? Они продолжают твердить свое.

Именно такую позицию занимает Хэнсон Болдуин. Развивая свою «теорию», он утверждает. «Сила массы, численное превосходство фактически явились решающим фактором в борьбе Советского Союза против Германии во время второй мировой войны». Г-н Болдуин лил елей на души тех генералов и офицеров вермахта, которые, унеся ноги с полей советско-германских сражений, нашли себе приют и лучшие посты в рядах нынешнего бундесвера.

Политика настоящего складывается из оценок политики прошлого. Поэтому было небезынтересно посмотреть на то, как отмечалась на немецкой земле 25-я годовщина разгрома фашизма. В этот день в Берлине бесконечные процессии трудящихся Германской Демократической Республики во главе с руководителями Социалистической единой партии Германии и правительства ГДР плечом к плечу с ветеранами Советской Армии направились в Трептов-парк, чтобы воздать должное советскому воину-победителю. День разгрома гитлеровской Германии является в Германской Демократической Республике государственным праздником — Днем освобождения. И это не только официальный праздник — это праздник души немецкого народа, передовые силы которого смогли найти путь, который вывел из заколдованного круга ошибок прошлого, смогли свергнуть иго германских империалистов и построить новое государство, государство миролюбивых немцев.

По-иному относятся к этому дню в ФРГ Долгое время этот день вообще игнорировался официальными политиками Бонна. Когда же в 1970 году федеральный канцлер Вилли Брандт заявил о намерении сделать в этот день официальное заявление в бундестаге, поднялся невероятный шум со стороны реакционеров всех мастей. Это намерение канцлера было расценено чуть ли не как «капитуляция перед Востоком»! В своем заявлении канцлер говорил о «горьких реальностях», о фактических границах в Европе. Он упомянул о существовании Германской Демократической Республики и заявил о необходимости «установления равноправных отношений между обоими государствами в Германии». Итак, предпринималась попытка разобраться в том, что произошло, сделать выводы из уроков истории.

Этого, однако, нельзя было сказать о речи представителя основной партии западногерманской буржуазии и депутата от ХДС: вслед за канцлером Брандтом на трибуну поднялся барон Рихард фон Вайцзекер. Он без обиняков заявил;

— Господин президент, дамы и господа! 8 мая для нас не праздник!

Дальше Вайцзекер приступил к обычным антисоветским упражнениям. В частности, самый факт разгрома германского фашизма, этот великий подвиг советского народа, стоивший ему миллионов человеческих жизней, барон расценил, как «вторжение на поле европейских развалин, оставленных Гитлером». Впрочем, в этой формулировке Вайцзекер был далеко не оригинален: уже до него Франц Иозеф Птраус объявил победоносный освободительный поход советских войск против фашизма «исторической катастрофой нашего века» и «уничтожением Европы». Да, траур Штрауса можно понять; ведь разгром фашизма — это действительно была катастрофа для международного антикоммунизма, и в том числе катастрофа для реакционных сил Европы. Зато сама Европа была спасена советским народом от порабощения и гибели.

 

«Повторения пройденного» не будет

Когда размышляешь о причинах, помешавших Эдвину Двингеру 4 августа 1941 года очутиться в Москве, думаешь не только о Двингере и его бывших и нынешних покровителях. Этот день в августе 1941 года не наступил, ибо к тому вела объективная закономерность исторического развития. Зато в августе 1945 года наступил другой день — день подписания Потсдамского соглашения. Руководители трех великих держав по воле своих народов подписали документ эпохального значения: это был своеобразный международный вердикт, вынесенный фашизму и подведший итоги второй мировой войны.

Можно считать, что Потсдамское соглашение, представляя собой международно-правовое выражение победы над фашизмом, явилось датой отсчета послевоенного времени. И сегодня оно продолжает сохранять свою значимость. Если 1945 год явился историческим уроком, то не менее важным уроком оказался и период развития на немецкой земле, наступивший после войны. Он показал, куда ведет путь игнорирования безусловных итогов второй мировой войны и поражения нацизма. Только в этом свете можно понять глубокий смысл действия тех социальных и политических сил, которые сделали ревизию итогов войны своей доктриной. При этом шла речь не только о ревизии границ — даже не столько о ней! За этим вызывающим лозунгом скрывалось нечто большее: попытка перечеркнуть все политические итоги войны.

Время обнажает корни событий. Но этот процесс не совершается автоматически. Классовые силы, обреченные на гибель, не уступают добровольно своего места — особенно если речь идет о таком опытном классе, как буржуазия ХХ века.

В свое время Ялмар Шахт в Нюрнберге требовал, чтобы за помощь Гитлеру судили не только немецких промышленников, но и их американских коллег. Как видно, умудренный опытом и годами банкир предвидел тот день, когда совершится Сонгми — чудовищный плод деяний американского военно-промышленного комплекса, недалеко ушедший от деяний третьего рейха, обозначенных именами Лидице, Саласпилса и Орадура. Антикоммунизм логически ведет к преступлениям против человечности, и тот, кому не было достаточно урока 40х годов, мог его получить из опыта американской агрессии в Корее и Вьетнаме или израильской агрессии на Ближнем Востоке.

Мы знаем, что Североатлантический блок с момента своего создания в 1949 году стал пунктом концентрации сил международного антикоммунизма. Вокруг НАТО сейчас сосредоточены все заботы империалистических политиков, которые считают своим высшим достижением, что им удалось создать антисоветский блок 16 стран и превратить его в значительную военную силу на европейском континенте. Но шансов на успех агрессивных замыслов у атлантических стратегов не больше, чем у авторов плана «Барбаросса».

Исторические реминисценции? Конечно, они неизбежны. Это — не прихоть автора, а естественный результат действия аналогичных социальных сил. Как писал один из лидеров XДC Ойген Герстенмайер, «мы должны держаться за свою историю, будь это удобно или не удобно». Действительно, международная реакция крепко держится за свою историю. Более того, она привязана к ней, поскольку неспособна делать выводы из собственных поражений.

Западный мир часто удивляется «советскому чуду», совершившемуся на полях сражений Великой Отечественной войны. Но как ни привлекательна эта формула, она уводит в сторону от подлинного смысла событий. Не чудо, а строгая историческая закономерность привела Советский Союз к победе — и та же закономерность определила гибель гитлеровского режима.

Нет, не случайные ошибки и просчеты определили крах операции «Барбаросса». Закономерности антикоммунистического мышления вели германский генералитет и нацистское руководство в ловушку, которую они поставили себе сами. Авторы «Барбароссы» не скрывали своего намерения ликвидировать первое в мире социалистическое государство. Но именно это намерение и предопределило крах нацистского планирования.

«Вооруженное противоборство сторон в Великой Отечественной войне, — отмечают авторы «Истории Коммунистической партии Советского Союза», — представляло собой борьбу двух противоположных социальных систем и носило ярко выраженный классовый характер. В Великой Отечественной войне решался вопрос о существовании первого в мире социалистического государства, о развитии мирового социализма. От исхода этой схватки зависели судьбы многих народов и стран: идти им по пути социального прогресса или быть на долгое время порабощенными, отброшенными назад, к средневековью, к мрачным временам мракобесия и тирании. Классовый характер борьбы обусловил ее небывалую остроту, решительность и бескомпромиссность.

Такую войну могла выиграть только сторона, обладавшая коренными, внутренне присущими ее общественной системе преимуществами. Победа или поражение в войне, учит марксизм-ленинизм, в конечном итоге закономерны. Случайные, временные преимущества, влияя лишь на ход отдельных сражений, кампаний или этапы войны, не в состоянии предрешить ее окончательный результат. Об этом свидетельствует вся история человечества. Правоту марксистско-ленинской теории подтвердила и Великая Отечественная война — важнейшая составная часть второй мировой войны.

Основы нашей победы были заложены в огромных социально-экономических завоеваниях народа, достигнутых за годы Советской власти, в идейно-политическом единстве советского общества, в тесной сплоченности советских людей вокруг Коммунистической партии. Благодаря построению социализма Советский Союз обладал всеми возможностями для успешной борьбы против любого агрессора, каким бы сильным он ни был. Эти возможности заключались в преимуществах социалистического способа производства, общественного строя, военной организации Советского государства, социалистической идеологии».

В. И. Ленин говорил.

«Никогда не победят того народа, в котором рабочие и крестьяне в большинстве своем узнали, почувствовали и увидели, что они отстаивают свою, Советскую власть — власть трудящихся, что отстаивают то дело, победа которого им и их детям обеспечит возможность пользоваться всеми благами культуры, всеми созданиями человеческого труда».

Эти мудрые слова были не только предвидением, но и прямым руководством к действию для великой партии коммунистов, которая превратила объективные возможности нашей победы в реальность. Сами по себе возможности еще не предрешают исход битв: они должны быть воплощены в жизнь. Именно это всемирно-историческое деяние свершила Коммунистическая партия Советского Союза.

В годы Великой Отечественной войны на «испытательном стенде» истории находилось не только военное командование Советского Союза, но и весь наш общественно-политический и государственный строй, который насчитывал за собой лишь 25 лет истории. Выдержит он или не выдержит — так ставился вопрос. Ответ на него был дан самым ясным и недвусмысленным образом. Как сказано в постановлении ЦК КПСС «О подготовке к 50-летию образования Союза Советских Социалистических Республик», «война опрокинула надежды мирового империализма на возрождение национальных междоусобиц, на развал многонационального социалистического государства. Народы СССР в едином строю героически сражались и самоотверженно трудились во имя защиты своей социалистической Отчизны, общей победы над врагом, явили миру чудеса стойкости и мужества. Историческая победа в Отечественной войне ярко показала преимущества социалистического общественного и государственного строя, великую жизненную силу и нерушимость Союза Советских Социалистических Республик».

Эти преимущества советского строя сейчас вдохновляют миллионы людей, ставших на путь социализма. Плоды нашей великой победы, как подчеркнул в Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду партии Л. И. Брежнев, «живут и в сегодняшней международной действительности». Могучий лагерь социализма — вот залог того, что мир не будет обречен на «повторение пройденного», чего так .желает международный империализм. Теперь диктует не империализм: мы живем в новую, великую эпоху торжества идей социализма.

«Героический подвиг советских людей, — сказал Л. И. Брежнев в докладе «50 лет великих побед социализма», — вновь показал всему миру: нет на свете таких сил, которые могли бы победить народ, освобожденный от гнета капитала, нет таких сил, которые могли бы сокрушить созданный этим народом родной ему общественный строй — социализм! И когда над рейхстагом взвился красный стяг, водруженный руками советских воинов, — это было не только знамя нашей военной победы. Это было, товарищи, бессмертное знамя Октября; это было великое знамя Ленина; это было непобедимое знамя социализма — светлый символ надежды, символ свободы и счастья всех народов».

Уроки второй мировой войны создали необычайно высокий критерий для оценки политических событий. Они заставляют нас с особой требовательностью подходить к оценке явлений международной жизни, и во всех ситуациях, в которых, как на рентгеновском снимке, просматриваются зловещие очертания «Барбароссы», мы бьем тревогу. Ибо лучше это делать заблаговременно. Ибо у «Барбароссы» не должна вырасти зловещая грибообразная борода ядерной войны.