Георгий

Ну, признавайтесь, кто же там у вас живет?

Нежнейший Иннокентий?

Брутальный Александр?

Хитрый Яков Соломоныч?

Застенчивый Витюша?

Или, может быть, Антон?

* * *

…Я уже разделась, разложила резинки, смазку и села ждать.

Он — полненький коротконогий колобочек, слегка дрябловатый и жизнерадостный, уже десять минут плескался в душе, фыркая там так, что слышно было даже в комнате. И когда я уже почти устала ждать, он наконец-то вышел ко мне. Конечно, совсем голый.

Под пухленьким животиком болтался махонький и безобидный корешок.

Колобочек задержался ненадолго в центре комнаты.

Постоял.

Подумал.

Подмигнул.

Принял страшно гордый вид, мол, «как я, зацени», блеснул глазами, и…

Цыганочка с выходом! Хватайте билеты!

Он согнул руки в локтях, поднял их вверх, почти на затылок, кокетливо склонил голову набок и сделал три-четыре трудноописуемых движения. По кругу. Тазом.

Тыдынц! Тыдынц!

Я потрясенно молчала.

Колобочек принял озадаченность за восхищение и решил усилить эффект.

Он подошел ко мне, взял в руку своего уставшего и безучастного гусара, помахал у меня перед носом и на полном серьезе сказал:

— Знакомься, это Георгий.

И, обращаясь уже не ко мне — к нему:

— Георгий?

«Спокоойно, спокооойно, Кать!» — сказал мой внутренний голос, прыснул и уписался.

— Привет, Жорик, — поздоровалась я, отмахнувшись от голоса и постаравшись сохранить почти серьезный вид.

— Ну нееет, — обиженно сказал Колобок и уточнил, — он не Жорик, он — Георгий.

— Ладно, — я подняла руки, сдаваясь. Потом подумала, что дурковать — так дурковать, и спросила:

— Ну что, Георгий, познакомишься с Валюшкой?

И показала Георгию сиську.

Георгий молчал. Ни мне здрасьте, ни нам комплимента. Очевидно, он был невоспитан.

— Мы с Георгием хотим, чтобы было хорошо, — зачем-то сказал мне Колобочек и ласково потрепал его за холку.

Впрочем, вскоре оказалось, что насчет «мы» он слегка погорячился.

Дело в том, что Георгий, хоть и поначалу подскакивал довольно бодро, но оказался законченным нудистом — любая попытка приодеть Георгия в модный плащик заканчивалась полным крахом. Он капризничал, сникал и строил привереду.

— А может, так, без всего? — с надеждой спросил Колобок.

— Нет, — сказала я серьезно. — Моя Татьянка так не принимает.

Колобок посмотрел на меня странно, задумался и спросил:

— В смысле? Какая Татьянка?

— Ну как… — неопределенно пожала плечами я. — Такая… Татьянка.

Он подзавис.

— Ну, хочешь, давай рукой, — перезагрузила я его.

— Не надо, — засопел он, — если рукой, то тогда я лучше сам.

— Ну, Георгий, давай, ну чего ты, — ныл Колобок через десять минут, страшно скручивая голову несчастному Георгию.

Жорик психанул и объявил нам всем бойкот.

— Эээх, Георгий, подвел ты меня, — тоскливо сказал Колобочек, вставая с кровати, когда час закончился. — И тебе не стыдно?..

Георгий понуро молчал.

Мой внутренний голос валялся и рыдал.

* * *

Извечная мужская мулька — давать своим пиписькам имена.

Не знаю, почему так, но встречаю часто.

Я общалась с Суперменом (он был действительно хорош), поднимала к бою Максимку, однажды говорила с суровым крупным Валентином (ооо, как он был умен!), а как-то долго объясняла апатичному Кириллу, что правила этикета предписывают вставать при дамах.

Кирюша, правда, оказался совсем не джентльменом.

Мужчины страшно любят своих мальчиков, гусаров, бойцов и одноглазых змеев.

Иногда настолько, что я даже думаю, что и женщина им нужна исключительно для того, чтобы похвастаться сокровищем.

 

Порноакробат

Я думаю, порнуху надо запретить. Она пагубно влияет на неокрепшие умы.

Ну или, допустим, разрешить, но только после медкомиссии. У психиатра.

И чтобы справку выдавал: «Сим удостоверяю, что пациент действительность воспринимает адекватно, допущен к просмотру фильмов формата ХХХ».

Нет, ну действительно, они ж насмотрятся и начинают воплощать. И слишком удивляются, что в жизни все не так.

Приходит штрих. Ну так, штришок. Типок пренеприятнейший, высокий, лысый и худой. Очки, глазища за очками — блюдца. И почему-то дрожат руки. То ли от нетерпения, а то ли оттого, что на живую женщину в первый раз так близко смотрит. Ну да, не каждый год такое счастье.

Берет на час.

Проходим в комнату, он раздевается, стыдливо прячет труселя в карман джинсов и трусит в душ.

Пока он там — я медитирую: «Брэд Пит, Брэд Пит…»

Заходит после душа голый, кидает кости на кровать, я строю кошечку, мурлычу что-то глупое, ложусь, поглаживаю тельце, он поворачивает мою тушку на спину… Заходит снизу и начинает меня есть.

Я медитирую.

Брэд Пит икает где-то в Голливуде.

Минута, две, он явно вошел в раж, пищит и булькает; вдруг чувствую — ползу.

Ну натурально, по кровати вниз, и попа выше, выше, выше. И он такой — подтягивает ее вверх, подтягивает и сам приподнимается, приподнимается…

Я:

— Милый, ты чего?

— О! — говорит он вдруг скороговоркой. — А ты можешь встать на голову?

— Не поняла, — вдупляюсь я. — Зачем?

— Ну, будет как шестьдесят девять, только стоя. Ты будешь тут (показывает на постель) на руках, а я тебя буду сверху держать, ну и… Я видел так, хочу попробовать.

— И где же ты такое видел, зайчик? — маленько изумляюсь я.

— Ну как… ну в фильме видел…

— Милый, — мурлычу томно, — так будет неудобно. Да и я цирковое не кончала, акробатка из меня — не очень.

— Я тебя подержу сверху, — с готовностью подхватывает он, — ну давай так попробуем, а?

И, даже не дождавшись, что же я скажу, он тащит мою попу вверх.

Не буду описывать, как я старалась занять хоть сколь-нибудь удобное положение, пока он там кряхтел и надрывался.

Это ни фига не описуемо. Лицо в подушке, попа сверху, в глазах — тоска, и мысли бродят: «Уронит — сверну шею… Сначала себе, потом, если выживу, — ему».

И вот пока я, морда красная (кровь-то прилила), пытаюсь удержаться и не грохнуться, стою и думаю «вот только бы не навернуться…», он сверху отрывается от процесса и задает мне потрясающий вопрос:

— А чего ты не стонешь? Тебе что, не нравится?

— Милый! — хриплю я снизу. — Мне не очень удобно, может, ты меня опустишь, как было?

— Ну нет! — как-то даже обиженно поучает он сверху, выглядывая мокрым из вареника. — Просто ты неудобно стоишь. Ты чуть подвинь руки, вот так…

И ножкой своей мою руку, на которую я упиралась, так аккуратненько — рраз! И подвинул.

Говорить, что было дальше?

Дальше был клубок. Конечно же, я потеряла равновесие, конечно же, он меня не удержал, конечно же, я грохнулась бедром об стену, и, конечно же, он навернулся сверху.

Я думала — все, с экспериментами покончено. Но когда он отполз и начал снова становиться на ноги — меня впаяло.

— Послушай, — сказала я, — я не акробатка, и вообще, я тяжела для столь странных этюдов, давай что-то стандартное, ладно? Попробовал — и хватит.

— Да ну чего ты? — заныл он. — Все ж нормально было. Вот почему они могут, а ты — нет?

— Кто они? — скептически спросила я.

— Ну они… девочки эти, — неопределенно пожал плечами он. — Те, что в фильмах.

— Милый, — глубоко вдохнула я, чтобы не треснуть ему по лбу, — милый, оставим девочек в покое. Давай лучше я тебе сама что-то сделаю, ладно?

Мне хотелось побыстрее с ним закончить.

— А ты можешь стать вот так, как на березку? — спросил он меня через пять минут, когда я только приготовилась лечь снизу.

— Зачем?! — спросила я, предчувствуя.

— Ну, смотри, — озвучил он план, — ты станешь вот тут, как на березку, если тебе тяжело — упрись об стену, попа будет тут, сверху, а ноги ты себе на плечи завернешь… ну и я тебя как бы сверху того… попробую… давай? Вот, я тебе подушку подложу, чтоб удобнее было.

— Ты решил сломать мне позвоночник? — съязвила я.

— Нет, ну почему сломать, — обиделся он, — я видел, вот они вот так становятся, ну вот смотри… — и он попытался меня поднять и загнуть.

— Тихха! Тиххха! — завопила я, понимая, что он все равно меня достанет, а так пусть уж лучше побыстрее закончит и уйдет.

Уж лучше я сама.

И я загнулась пятой точкой кверху. Любой каприз, однако. Видимо, ему сразу открылся благоприятный вид, потому что глаза за очками плотоядно засверкали.

— Сейчас я тебя сделаю! — сказал он громко и довольно.

Он попытался приступить к процессу, встал, скрутился весь на полусогнутых, вцепился в стену, прицелился, промахнулся, прицелился, догнулся, качнулся, оступился и…

…И наступил мне на волосы.

— Эээй! — завопила я. — С волос сойди?

— Ой, извини, — сказал он.

Но ногу переставил:

— Сейчас… сейчас я… Вот, да, вот так, сейчас…

Попал и начал.

Стонал он, видимо, тоже лишь потому, что в фильмах стонут, значит — надо.

Снизу я наблюдала — ему явно было крайне неудобно.

Я молчала и пыталась удержаться в долбаной березке, попой кверху и с ногами на своих плечах. Ноги начинало сводить, а меня — плющить.

— А почему ты молчишь? — спросил он вдруг. — Ты что, фригидная?

Бляяяя…

— Ааа, аааа, оооо! — замычала я погромче.

— Воот! Воот! — довольно сказал он. — Сейчас я тебя, сейчас… сейчас..

Но сейчас все никак не случалось.

— Может, все-таки по-нормальному? — аккуратно прохрипела я. — Ну, хочешь меня сзади?

— Да-да, давай так, — вдруг обрадовался он. — Только не сзади, а вот так…

Он лег на спину, я со скрипом разогнулась, он притянул меня к себе и выдал:

— Садись, но только поперек.

Я села. Поперек так поперек. Ну, все же лучше, чем на голове.

Я приложила максимум усилий. Я чувствовала: если не сейчас — придется мне еще висеть на люстре. На люстру как-то не хотелось. И я сделала все, что могла.

— Какая-то ты не такая, — сказал он после, отдышавшись.

— Да? — вскипела я. — А какая должна быть?

— Ну ты такая какая-то… холодная. Я же говорю — фригидная.

— Это почему? — не выдержал мой мозг…

— Нууу… — сказал он неопределенно. — Не стонешь, да и вообще… Это же ненормально.

— Зайчик, — сказала я вкрадчиво. — Видишь ли, зайчик, я не знаю женщин, которые в позе березкой будут стонать от восторга.

— Ну как это? — вдруг изумился он. — Ну девочки же получают удовольствие! Ну вот они же получают! И кончают. Это ты просто холодная.

Я закурила. Я задала один вопрос:

— Какие девочки-то?

— Ну как какие? — сказал он уверенно. — Ну, эти, которые в фильмах. Ну они же получают…

Его лоб был так близко, а соблазн — так велик!

Я удержалась.

 

Лапушка

— Зайка, давай быстренько, у меня очень мало времени! — заявил он прямо с порога.

И сунул мне заготовленную денежку.

Только разувшись, он зачем-то первым делом понесся к окну и, прячась за шторкой, нервно осмотрелся — кто там ходит у парадной?

Похоже, не впервой и чисто рефлекторно.

В следующую минуту я узнала, что мужик женат и истерично сцыт от мысли, что жена его могла пасти. Ну да — от самой работы — и прямо ко мне.

Нет, сцут, допустим, многие женатые.

Но этот сцыт особенно, с размахом, от души.

Здравствуй, паранойка!

Видимо, жена и опыт научили.

Не узрев никого подозрительного, он чуть расслабился, и я смогла запихнуть его в душ. Через минуту после душа он вырос в комнате, пугливо косясь на собственный же телефон.

И я поняла, что жена — та еще штучка.

Начали мы стоя и с французской любви. Ну, то есть он стоял, а я внизу любила.

Любила я его недолго, потому что ожил телефон. Ну да, из рук он его не выпускал.

Я замерла перед ним на коленях, с запасами за щекой, как хомяк, и вопросительно посмотрела снизу вверх.

Он кивнул мне — мол, детка, продолжай. И я продолжила. А что мне?

— Лапушка, — елейно внушал он трубке, поглаживая свободной рукой трудолюбивого хомяка. — Лапушка, да-да, я уже еду, нет, не задержусь. Да нормальный у меня голос! Нормальный, это тебе кажется. Нет, я один, ну что ты придумываешь. Да я тебе говорю — нормальный голос. Ага, целую… Давай.

Процесс плавно перетек в горизонтальную фазу. На этот раз поводок-телефон лежал рядом.

Впрочем, сие действо обороты набрать не успело, потому что через минуточку опять нарисовалась Лапушка.

— Да, зайчик, — схватился он за телефон. — Нет, это тебе показалось. Ты же знаешь, я люблю только тебя. Нет, я не задержусь. Я уже еду. Нормальный голос…

Я задумчиво отдыхала под ним, ощущая легкое шевеление внутри себя.

Он падал, мы его теряли.

— Блин, вот нашла время! — зашипел он, когда Лапушка закончила. — Каждый шаг контролирует, сука.

— Да, мась? — трубка ожила ровно через две минуты. — Нет, лапушка, я уже точно еду. Нет, тебе показалось, все хорошо. Да, буду вовремя. Что-то купить? Ага, ну давай, я с магазина наберу.

— Слушай, — сказал он мне сразу после магазинной эпопеи, — давай как-то очень быстро будем, а?

Ну, быстро я вообще не против.

— Милый, — внесла я дельное предложение после четвертого звонка, когда даже мне стало ясно, что быстро мы не будем, ибо Лапушка не даст, — почему бы тебе не выключить телефон?

— Ты что? — шуганулся он от одной только мысли. — Ты что! Она мне потом харакири сделает, не раздумывая. Ревнивая — капец! Задолбала уже.

— Так чего не разведешься? — аккуратненько спросила я.

Его порвало в клочья:

— И что? Квартира ее, машина ее, а я что — с голой жопой останусь?

Похоже, с Лапушкой они друг друга стоят.

За те ровно полторы минуты, что она не висела в эфире, нечеловеческим усилием воли он успел-таки закончить. Впрочем, и это он делал как-то быстро и пугливо — очевидно, даже под моей кроватью ему мерещилась жена, сидящая в засаде.

И началась у нас вторая часть марлезонского балета.

Он метался по моей квартире, хватал манатки, обувался на ходу и смутно напоминал персонажа мультика, который перемещался, оставляя в воздухе следы.

Ибо Лапушка истерила в телефоне так, что слышно было даже мне.

Вымелся он стремительно, на ходу успокаивая свою скандалистку, прикрывая рукой трубку и делая мне страшные глаза — чтобы я была как мышь.

Они, похоже, очень весело живут.

Я пожалела, что не запаслась попкорном.

Кстати, паранойя — штука заразная. Ибо еще полчаса после его ухода мне было слегка напряжно.

Иди знай — вдруг за дверью затаилась Лапушка?

 

Мальчик-колокольчик

Ну вот бывает же так, что ожидаемое с действительным не совпадает.

Бывает? Бывает!

Ну, например, смотришь, как у него в штанах возле коленки что-то выпирает, и думаешь — ого! Даже не простое там какое-то «ого», а такое, с придыханием, женское такое «оххххооо!»

И он раздевается, а там…

А там не ого, в общем, а совсем хи-хи.

А то, что «ого» было — так это кальсончик завернулся.

Или вот внезапно соглашаешься анально без доплаты, и вообще все очень недорого, потому что он, сволочь, торгуется нещадно, а ты сидишь четвертый день без работы вообще и думаешь — черт с тобой, зараза, надо ж распочиниться. И вот пока он едет, красишься и надеешься, что пусть там хи-хи будет.

Он приезжает, а там по закону подлости…

Ну, не как кальсончик, конечно, но все равно ого. И не ого, а ого-го! Или даже ого-го-го-го! И по времени тоже — как будто он в процессе о России думает.

И стоишь, морду в простынь, и про себя так: нну свооолочь…

Впрочем, заболталась.

Это я просто все думаю — как же к главному-то подвести.

Ладно.

Явился тут ко мне намедни отличный экземпляр. Я даже удивилась — неужто бабы дают мало? У такого должно быть вообще на выбор — и на три рубля десяток. Высокий, видный, интересный. Морда красивая, мужская: щетинка, скулы, нос, глазищи.

Под свитерочком бугорочки: фигура, вид — ну все.

Ну ладно, думаю, может, просто за разнообразием пришел.

Денежку беру, говорю: милый, раздевайся и в душ, вот тебе полотенечко чистое, вот тебе тапочки — все время мою…

Ну, он и раздевается. Спокойненько так.

Брючки снимает.

А под брючками у него, на мускулистой крепкой попочке, отличненько сидят симпатичненькие, в кружавчиках и бантиках, розовые трусики. Шортиками.

Ну да, женские. А че?

И не надо хи-хи — что, никто из мужчин никогда розовых женских трусиков не носил, что ли?

К трусишечкам ансамблем прилагались пушистые мужские ноги и белые хэбэ носки.

А я еще подумала — ну почему же не чулки? И пояс.

И главное — деловито он так разделся, как будто ничего особого и не происходит. Ну подумаешь, кружавчики на мускулистой попке — та каждого первого раздень, там розовые кружавчики — а че?

Не, ну ладно, шарикам там, видно, неудобненько. Это да.

Не приспособлено бельишечко под яйки-то.

А! Ну, и, в общем, он так спокойненько разделся, что у меня и выбора реакции-то не осталось. Раз он не в шоке, так что я буду?

Я только сказала:

— Мммм, симпатичные…

Ну тут он совсем уже расслабился, пошел в душ. Выходит — ну что ты скажешь — опять в них! Надел, видно, специально.

Я ему аккуратненько:

— Ты раздеваться не будешь?

Он:

— Не, давай так.

Ну вот так он меня и трахал. Отодвинул только кружавчики свои. И главное — я вообще не поняла, что это было: на страпон я намекнула — не захотел (может, денег пожалел?), обзывать себя тоже не просил, и вообще ничего такого — просто в трусиках пришел — в трусиках ушел.

Но это ладно. Не в этом дело.

Я к чему это рассказываю…

У меня просто в ванной мои трусики сушились. Разные, забыла снять.

Он ушел, а я смотрю — синеньких-то нету…

 

Стесняшка

Ходит мужичок ко мне один. Давно ходит, не часто, но давно.

Тем примечателен, что каждый раз как в первый раз.

Наверное, ему каждый раз стыдно, что он сюда пришел, а потому он все время делает вид, что раньше он — ни-ни.

Он, очевидно, на полном серьезе думает, что я его не помню и не узнаю.

Вот он пришел, дело сделал, а потом у меня — бабах! — и провал в памяти. И я ниче не помню.

До следующего раза. Разве не может так быть?

Он считает, что может.

Хотя я его по телефону уже по голосу узнаю. Есть у него нотки такие, характерные, чисто его.

И каждый раз — как в первый раз:

— Здравствуйте, я вот на сайте вас нашел…

И всякий раз он тщательно выпытывает, как ко мне доехать (хотя уже, по-моему, может с закрытыми глазами найти), я каждый раз тщательно пересказываю то, что и так ему давно известно.

Он каждый раз, заходя, как в первый раз, говорит: «Уютненько у вас тут. А где ванная?»

Я из раза в раз показываю ему, где.

Он каждый раз, стараясь не смотреть мне в глаза, осматривается по сторонам, старательно делая вид, что он тут впервые.

Я всячески в нем эту иллюзию поддерживаю.

Ну а чего?

Дурковать так дурковать.

А дальше — длинная сбивчивая речь про то, что он вообще-то к девочкам никогда не ходил, но вот решил попробовать, всего только один разик, вот… конечно, это не очень хорошо, наверное, но надо же когда-то попробовать и это…

В этот момент очень важно делать лицо кирпичом.

Это, надо сказать, дается мне с трудом, потому что я давно уже знаю, где в этой речи запятые.

Трахает он меня молча, сосредоточенно и, я бы даже сказала, торжественно.

Как в анекдоте про молодую жену, которая, встав на табуретку, говорила: «Супружеский долг. Исполняется впервые».

Только сопит.

Он, кстати, со мной на «вы». Ну вот так — трахать меня ему карма позволяет, а на «ты» — нет)

Впрочем, это объясняет, почему он делает это всегда в торжественной тишине — обращаться к незнакомому человеку на «ты» дяде явно стеснительно, а говорить в процессе «Катя, отсосиТЕ» — что-то из серии когнитивных диссонансов.

Закончив, он зачем-то быстренько натягивает трусишки и бежит в ванную.

Выйдя, истерично одевается, стараясь не смотреть на меня, и на прощание, страшно смущаясь, произносит что-то вроде:

«Знаете, Катенька, вы хорошая, но я, наверное, больше не приду. Все-таки это нехорошо… я вот никогда до этого вот так… к девочкам… я вообще это не слишком приветствую, но надо же хоть раз попробовать… но я вот, знаете, наверное, больше не буду этого делать».

— Да-да, конечно, — говорю, — очень жаль, до свидания.

И он уходит, стремно озираясь во дворе.

А через месяца три снова голос с характерными нотками:

«Здравствуйте, я вот на сайте вас нашел…»

 

Самый страшный клиент

А сейчас я расскажу, какие клиенты самые страшные.

Вы думаете, извращенцы со страпоном?

Нет.

Бритоголовые распальцованные?

Нет.

Пьяные?

Нет.

Укуренные?

А вот нет!

Самый большой кошмар проститутки — это клиент, искренне желающий, чтобы она получила оргазм! И не просто желающий, а делающий все, чтобы она его таки получила.

Им кто-то когда-то сказал, что проститутки не кончают, и осознание этого перевернуло их понимание мира вообще и секса в частности. И теперь они затрахивают всех встречных баб до полного, блин, оргазма. Потому что им вот, наверное, для самооценки необходимо, чтоб от него, блин, проститутка кончила. А то он спать спокойно не сможет.

Да.

От меня только что такой ушел. И сижу я — глаза в кучку, ноги в раскорячку. Отхожу от стресса.

Ничто, как говорится, не предвещало. Зашел такой себе обычный дядечка — из тех, кого на улице встретишь — не обернешься; разделся, в душ, в кровать…

Резинку натянули и погнали. Минут десять он меня потрахал, я уж думала — все, скоро будет готов. И тут он останавливается и, так внимательно-внимательно глядя мне в глаза, выдает сакраментальную фразу: «Я хочу, чтоб ты кончила…»

«Итить твою мать, профессор!»

И на-ча-лось.

Через три минуты я изобразила ему оргазм.

Он просиял, промурчал что-то вроде «ну вот, хорошо же» — и продолжил на мне наяривать, периодически останавливаясь, чтобы не кончить. (Ой, ну как я эти мансы не люблю!)

Еще через пять минут я поняла, что пора изображать второй, а то он не успокоится, и скорчила оргазменную судорогу.

Дядя засветился, но кончать сам, судя по всему, не собирался. Точнее, кончать он совершенно точно не собирался. Он останавливался поминутно, и я видела — всячески держится.

Все, лишь бы мне было хорошо.

Я с тоской подумала, что у меня закончились огурцы с помидорами, салат на ужин сделать не из чего и надо бы сходить в магазин.

И изобразила третий.

На моем третьем обычно кончают все.

Только не этот террорист.

Он вертел меня во все стороны.

Он трахал меня раком, боком и с подскоком, дергал за грудь (очевидно, это изображало изысканные ласки), каждые полминуты спрашивал: «Ну что, хорошо тебе?» — и приговаривал: «Ну же, девочка, да, да, кончай! Давай!»

Я мычала, что мне неимоверно офигенно. И давала.

Через полчаса я намекнула ему, что я и так уже три раза и что если все это счастье для меня, то больше не надо и пора бы ему таки закончить самому и покурить.

А он сказал: «Это пока три! Со мной недавно одна, твоя коллега, шесть раз кончила! Ты же тоже так хочешь, я знаю…»

Коллега! Если ты это читаешь, я хочу тебе сказать — это ты зря!

Ну почему, почему ты не изобразила ему всего лишь два?

Ну почему шесть?!

У него же мировоззрение в клочья порвалось! Он же теперь всех на своем пути затрахает до смерти.

Короче… пока я не выдала ему на гора шесть оргазмов, он, зараза, с меня не слез.

После седьмого, бонусного, он позволил себе закончить, и еще долго лежал с неимоверно довольным лицом, и все спрашивал: «Ну что, хорошо тебе было? Видишь, тебя же наверняка не часто так хорошо трахают! А я всегда думаю о женщине в первую очередь!»

Альтруист, блин.

Дверь я за ним закрывала с чувством бооольшооого облегчения. Где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что неплохо бы ему на прощание забить в спину осиновый кол.

Он ушел довольный, аки слон, и пообещал заходить еще.

Я знаю точно — для него меня не будет дома.

 

Оперный певец

Этот начал без предисловий:

— А вы знаете, Катерина, какой человек к вам пришел?

И гордо посмотрел на меня, демонстрируя сначала фас, потом и профиль.

Я рассмотрела. Его лицо мне не было знакомо.

Достаточно полный, лет сорока пяти, вид он имел жутковатый. У него были рыжие волосы, абсолютно белая, как у альбиноса, кожа на лице, такие же белые брови и ресницы, и самое главное — на глазу было бельмо. Я подумала про себя, что Азазелло в сравнении с ним отдыхает и что если бы не деньги, то я бы — ни за что, но вслух, конечно же, сказала совсем другое.

Я облокотилась на дверной косяк, изобразила настоящую заинтересованность и спросила не без доли юмора:

— Какой же?

— Великий, — сказал он. Значимо так сказал. И еще раз продемонстрировал мне профиль.

Я стояла и молча улыбалась. Надо было, наверное, что-то говорить, но я искренне не понимала что.

Он явно ждал моей реакции. Пауза затянулась. Сказать честно, я силилась вспомнить, где я могла бы его видеть — а то, может, он известный депутат или, скажем, актер, — но, увы, он был мне точно незнаком.

— Нет, — сказала я, — не узнаю.

Он на секунду расстроился, сделал вид, что обиделся, но быстро взял себя в руки. Видимо, собственное величие не позволило ему долго обижаться на ничтожество вроде меня.

— Я, Катерина, — сказал он назидательно, как глупой школьнице, потом сделал паузу, явно давая мне прочувствовать собственную ничтожность, — так вот, я, Катерина… Великий. Оперный. Певец.

Не знаю, насколько был велик он, но лично я в опере не была ни разу. В свое время мне хватило и балета с филармонией.

Я не понимаю опер — для меня это несусветная тягомотина. То ли слуха у меня нет, то ли мозгов — не поняла пока.

И пока я доставала чистое полотенце, попутно размышляя над тем, кто же я на самом деле, он запел.

Гахнул так, что я подскочила. Это было совсем внезапно.

Я застыла с полотенцами в руках, и мне подумалось вдруг, что соседи, должно быть, уже набирают 02. Время-то не раннее, да и голос у него такой, что окрестные коты — ясное дело — попрятались сразу.

— Тссс! — замахала я руками и затолкала оперного в душ.

Плескался он там долго, от души. И ладно бы просто плескался — он пел. Видимо, решил приобщать меня из ванной.

Через пять минут я постучала в двери. В моей ванной особенно хорошая слышимость, а дарить соседям прекрасное после одиннадцати мне показалось дурным тоном.

Он вышел минут через десять и был абсолютно гол. Ну как гол — на его хммм… эрегированном члене болталось полотенце, которое он заботливо поддерживал руками, дабы не сползло.

«Маниакальный шиз», — грустно подумала я.

Я знала, что будет дальше. У меня опыт. По всем законам жанра он должен был скинуть сейчас полотенце и с гордым видом продемонстрировать мне свое недлинное достоинство. В том, что оно не будет длинным — я ни на секунду не сомневалась. У мужчин подобной комплекции хороших почти никогда не бывает.

Я угадала по всем пунктам. Он действительно картинным жестом циркового фокусника, срывающего разноцветный платок со шляпы с кроликами, стянул с себя полотенце, и действительно его достоинство оказалось очень небольшим.

Дальше я, ну, тоже почти по законам жанра, выслушала длинный и заунывный монолог про гордого, но одинокого змея, который жаждет женской ласки, а под конец тирады еле сдержалась, чтобы не заржать заливисто, вслух, когда он, выделяя каждое слово, сообщил мне, что всем его змей хорош, жаль только, судьба размерами обделила — дала всего восемнадцать, а хотелось — двадцать пять.

«Двенадцать и не больше» — констатировала я про себя. Мой глазомер еще ни разу меня не подвел.

Дальше была настоящая жуть. Он топтался на мне минут сорок. Через десять минут после того, как он начал, я поняла: специально не кончает, сволочь. Потому что в те моменты, когда финал был уже близок, он останавливался и… начинал назидательным тоном, не слезая, пересказывать мне разные либретто.

Пот по нему тек струями, но он держался стойко.

И лишь поняв, что час подходит к концу и сейчас я точно психану, он перестал задумываться о вечном, зачем-то выскочил из меня, откатился на бок, махом стянул презерватив и… мощно испачкал мне грудь.

Я озверела. А он запел.

 

Старикам здесь не место

Есть у меня один клиент постоянный — дядя Геша. Он один из немногих, кто посещает меня, будучи в столь почтенном возрасте. Обычно он звонит в дверь тремя короткими звонками и одним длинным. Он сам придумал такой хитрый, как он считает, способ. И невероятно этим гордится.

Еще дядя Геша никогда не приходит с пустыми руками. В руках у него всегда бабаевская шоколадка и одна гвоздичка.

Гвоздичка — это вообще отдельная тема. Видимо, дядя Геша считает меня передовиком, раз с таким упорством носит именно этот цветок на протяжении уже двух лет. Порой мне даже кажется, что хорошо, что гвоздичка одна. Ведь если бы он две носил, это заставило бы задуматься…

Дяде Геше за семьдесят. Точнее, я бы даже сказала, что под восемьдесят. И у него давно уже ничего не стоит. Но это дядьгешиного пыла не умаляет. Он методично, раз за разом, пытается настроить свой аппарат на боевой лад. Стоит ли говорить, что это бесполезно.

Так вот — вернемся к приходу дяди Геши.

Он всегда заходит, хитро улыбаясь. Расшнуровывает кожаные кроссовки (в любое время года), поднимает на меня голову и достает из кармана брюк небольшую шоколадку, которая всегда почему-то оказывается просроченной. Где он из раза в раз такие находит — для меня загадка. Но что-то подсказывает мне, что дома у него стоит целый ящик с этим добром.

Дядя Геша раздевается и ложится на кровать. Хочу заметить, что выглядит дядя Геша в свои восемьдесят как столетний старец: маленького роста, дряхленький, с густой белой шевелюрой и морщинами, прошивающими лицо.

Он лежит на постели, зачем-то широко раздвинув ноги, и призывно смотрит на меня. К чему он меня призывает, я, конечно же, уже знаю. Дядя Геша хочет, чтобы я, обязательно глядя на него томным взглядом, взяла его маленький ссохшийся стручок в рот и начала сосать.

В эти моменты мне всегда приходит в голову мысль, что это кощунство — издеваться над давно почившим трупиком.

Каждый раз, когда я беру в рот член дяди Геши, у меня ощущение, будто я набила рот курагой и надеюсь, что по мановению волшебной палочки она превратится в абрикос.

Не превращается.

Вторым этапом нашей встречи обычно становится столь популярная в последнее время поза 69. Я продолжаю обсасывать курагу, а он в это время с интересом рассматривает то, на что ему открывается очень увлекательный вид, периодически копошась там у меня пальцами.

А еще у дяди Геши есть милая привычка (которая, впрочем, меня страшно выводит) — когда дядя Геша в очередной раз понимает, что и сегодня у нас любви не выйдет, он, чтоб занять оставшееся время, кладет меня на спину и начинает, ковыряясь и глядя в глубины того места, где ему уже не побывать, миленько сюсюкая, спрашивать: «Кто-кто-ктоооо у нас тааам живееет?»

Было бы забавно, если бы из глубин ему однажды ответило эхо: «Ктооо-ктооо! Твооояяя ушееедшааая мооолодость!»

Дядя Геша тусуется у меня несколько часов, и в эти дни я обычно заканчиваю прием. Энергию этот товарищ высасывает из меня всю. Это словно биться головой о бетонную стену — все равно не пробьешь, еще и шишку заработаешь.

Я вот думаю порой, что к столь почтенному-то возрасту уже пора бы прекратить быть похотливым самцом и заняться другими вещами — мемуары там писать, внуков, в конце-то концов, воспитывать. Так нет же!

Все туда же. Седина в голову — бес, сволочь, в ребро.

 

Игроман

Есть у меня один клиентик…

Хм… нет, не так.

Клиентиков у меня есть много, но есть один такой, чуток отличный от других.

Игроман, короче. Заядлый. Азарт прет из всех щелей.

Дяде под полтинник. Солидный такой человек. У меня вообще солидных много попадается. Несолидных поменьше.

Ну так вот… о чем это я?

Ах да! Солидный такой! В сереньком костюмчике, с портфельчиком. Бумажки он там всякие носит. Важные. Приезжает ко мне на черном «крузачке», ооочень редко, но регулярно. Чаще, видимо, времени нет. Приезжает обычно надолго. Полдня точно отнимает. Но и оплачивает их соответственно.

На шее у него чудный кулончик. Золотой и в камушках разноцветных, со зверюшкой. Огромный! Я таких украшений на мужчинах еще ни разу не видела. До него.

Ну так вот. Играть он приходит, понятное дело, не в домино. И не рогатку с собой приносит.

Наборчик у него такой хорошенький. Чемоданчик, я б сказала. Медицинский. Беленький.

В доктора дядя поиграть любит. Видимо, в детстве не наигрался.

Приходит, раздевается, в душ — ну, короче, программа стандартная.

А дальше начинается. Любимая его атрибутика — халат, всегда новый, накрахмаленный. И медицинские перчатки.

Он скидывает полотенце и прямо на голое тело надевает свой халат. Потом перчатки, и мы готовы.

Меня он просит оставаться в юбке, я ему раздетая, видите ли, не нужна. Никакой пошлости. Где это видано, чтобы клиентки, приходя к доктору, снимали с себя всю одежду? Нееет! Ни в коем случае! Только трусы!

Дальше он выпихивает меня в коридор, закрывает дверь, и через 2–3 минуты я стучу.

— Входите, — говорит он снисходительно.

— Здравствуйте, доктор, — пищу я жалобно, — к вам можно?

Он приподнимает очки (которые тоже, кстати говоря, являются только лишь атрибутикой) и улыбается хищной улыбкой тигра.

Сначала он у нас маммолог. Доктор, видимо, сильно любит систему «три-в-одном». Шампунь-бальзам-гель для душа. Маммолог-гинеколог-проктолог. Явно в детстве врачей боялся, вот теперь и переносит свой страх на иную грань.

Сначала этот милый экзекутор начинает мять мне грудь, ощупывая и тиская ее всеми возможными и невозможными способами. Получается у него так, будто он ее вообще впервые видит, но местами мне даже приятно.

Потом аперитив дяде надоедает, и мы добираемся до закусок.

Я сажусь на импровизированное кресло, скромно поднимаю юбку, и начинается цирк.

Он начинает бурчать себе под нос что-то невнятное, перебиваемое совершенно отчетливой фразой: «Так, а что это у нас такое?»

Мне в такие моменты даже самой, порой, становится интересно, чего это он там нашел себе такого любопытного. Каждый раз как в первый раз, ей-богу!

Он аккуратно мнет пальцами мой клитор (совсем уж не гинекологическое, на мой взгляд, занятие), потом пробирается глубже… и тут приходит время чемоданчика. Из него появляется медицинский расширитель.

Он вводит его в меня и, продолжая бурчать, разглядывает с неподдельным интересом то, что спрятано внутри.

В такие моменты мне хочется уснуть, потому что разглядывает он очень долго, словно пытается запомнить каждый кусочек моих внутренностей, чтобы потом изобразить на холсте с фотографической точностью.

Насмотревшись вдоволь, он встает и начинает ходить по комнате туда-сюда, касаясь рукой того места, где, судя по всему, по его мнению, должна быть бородка клинышком. Бородки нет. Но он продолжает тереть свой подбородок. Член выпирает из-под белого накрахмаленного материала, пытаясь пробиться наружу.

В конце концов так и происходит. Семяизвержение у него наступает само по себе, он даже руками себя не касается.

Ну, а в завершение начинается самый интересный для меня момент.

Дядька меняет перчатки, ставит меня в коленно-локтевую позицию и начинает проделывать разнообразные манипуляции с моей самой эрогенной зоной, то бишь с попой.

На первых минутах его пальцедвижений я обычно кончаю, и все происходящее дальше мне до фонаря.

Уходит он довольный, как студент, благополучно сдавший сессию. То есть с улыбкой до ушей.

Только после него пол мыть надо долго. Потому что пачкает он все, что можно, и все, что нельзя.

Ах да, я не сказала? Кончает он почти на каждом этапе нашей забавной игры: когда разглядывает что-то там у меня внутри, когда в попе пальцами елозит…

Хороший такой дядька. Душевный. Не злой, не садист.

Доктор, фигли.

 

Знаешь, как бизнес делается?

— Знаешь, Катя, как бизнес делается? — спросил Саша.

Саша был у меня впервые. Он сидел на диване в безумно дорогих джинсах и в одном носке.

Саша был пьян. Ну как пьян? В себе, конечно, но до прихода ко мне он хорошенько поддал.

И вот после того, как мы закончили и он расслабился, Саша натянул джинсы, потом один носок, потом вспомнил, что оплатил ночь, и снова сел на диван.

В его руках была бутылка с черным ромом из моих личных запасов, и он переспросил еще раз:

— Так что, знаешь, как бизнес делается?

Я рассматривала своего совсем нового клиента.

Он был не стар, но истинный его возраст определить было трудно.

Может быть, тридцать, может быть, сорок. Он имел внушительную мышечную массу, давно и плотно заросшую жирком. То есть он не был просто полным, нет. Он был растолстевшим бывшим спортсменом, из тех, у кого крепкие сильные руки и огромное тугое пузо. Можно было представить себе, что в былые годы Саша имел идеальное, по мужским меркам, тело и, должно быть, дамы на нем висели пачками.

— Неа, не знаю, — флегматично ответила я.

Но мне было интересно. Мне вообще интересно все, что рассказывают клиенты. Это стало уже своеобразным спортом. Ты сидишь, слушаешь и думаешь, можно ли об этом написать. И часто понимаешь: можно. И включаешь внутренний диктофон.

— Бизнес, Катя, в нашей стране делать трудно. Конкуренция большая, откаты, фигаты, просто так не получится. Нужно иметь хорошие мозги и приятную внешность…

Саша считал себя внешне приятным. Ну да, возможно, когда-то он таким и был.

— Я тебе сейчас расскажу, — он отхлебнул еще рома прямо из бутылки, ему явно хотелось поговорить, — я уже десять лет назад, когда еще был совсем молодым, понимал, что жесткая конкуренция погубит наше небольшое рекламное агентство.

И тогда я догнал простую вещь: вот кто управляет бюджетом в большинстве компаний? Правильно, телки! Телки-и-и… И вот именно эти телки решают, куда слить два, десять и тридцать миллионов. И я, молодой тогда, — он сделал на этом акцент, — решил, что сливать все эти бюджеты нужно ко мне в карман. Понимаешь, нет?

Я пока не понимала.

— Я так и думал, что не догоняешь, — он ухмыльнулся и посмотрел на меня чересчур внимательно, — так вот, о телках… Это вообще все дело техники. Предлагаешь свои услуги, приезжаешь на встречу в дорогом костюмчике и, если телка не совсем уж старая и не до конца уродливая, строишь ей глазки. А телки — идиотки, Катя.

Им же неважно, какие цены я выставляю, и неважно, какой у нас рейтинг. Телке хочется увидеться со мной еще раз, и она ищет повод. А какой может быть повод, как не сотрудничество?

И я начинаю телку трахать. Она тогда мягкая становится, податливая, цены я выставляю ого-го, навязываю новые и новые услуги — она на все согласна. И влюбленная телка хитра — она знает, как в компании надавить на генерального и как объяснить такие цены.

Ну, а потом все. Заказ принят, заказ исполнен. Я покупаю себе новую тачку — мой фетиш — спортивные «бэхи», телка идет в утиль.

Потом новый заказ, новая телка, и все по кругу. Понимаешь, как правильно бизнес делать?

Не знаю, зачем он мне все это рассказывал. Я далека от бизнеса и миллионов, но, видимо, в этот момент он чувствовал себя кем-то вроде властелина душ, идеальным киношным злодеем, и все снова и снова хотел переживать внутри это чувство — собственную значимость.

Мне стало неприятно, я поежилась. Потом встала и открыла окно. У него была такая гнусная энергетика, что мне стало мало воздуха.

— На одной даже как-то жениться пришлось, — продолжил он, очевидно, заметив мое состояние и решив зачем-то «дожать», — чтоб уж наверняка. Заказ был большой, упускать не хотелось, ну никак. Бюджет — на кормежку всего ЮАР хватило бы. Правда, развод, сука, долго не давала…

А один раз нашел я цыпочку — красивая оказалась, ну, думаю, хоть виагру пить не придется, чтобы ее трахать. Ну, и как всегда, цветочки дарил, в ресторанчики водил, она меня все с родителями пыталась познакомить. На хрена мне эти родители?

Он задумался, закурил.

— Вот вы дуры, не понимаете простых вещей, — выпустил дым, — отдохнуть с ней съездил, потратился, конечно… Но это того стоило, там тоже деньги неплохие крутились… А потом, когда нечего из нее выжать уже было, я на попятную пошел. А она, сука, беременна. Залетела, прикинь? Вот наверняка специально.

Ну, я задержался чуть, морковным соком ее попоил, купил ей всяких ништяков для беременных, но не выдержал. Ну куда — куда она мне с пузом? Ну, я тогда и решил, что пора валить. И отчалил в Штаты — там у меня одно дельце появилось.

А она мне звонила, писала, искала — всех знакомых на уши подняла, сука, не давала спокойно жить. В итоге пришлось ей доходчиво объяснить, что прошла любовь, завяли помидоры, а ребенка пусть себе оставляет. Ну вот, чаевые ей перечисляю каждый месяц. 14 300 руб. От официальной зарплаты.

Он так и сказал — чаевые. И заржал собственному остроумию.

Потом потянулся ко мне, повалил на кровать и спросил:

— А ты чего на меня так смотришь? Разве ты не такая же? Тебе же тоже люди на хрен не нужны, тебе бабки, бабки, бабки… Что, скажешь, нет? — он больно сжал мою грудь.

Я хотела сказать, что нет, это вовсе не так, но только стоило ли что-то ему говорить? И я смолчала. Он посмотрел мне в глаза и удовлетворенно кивнул.

Я еле дождалась утра и попросила его уйти, едва часы показали девять.

Он позвонил мне через две недели. Я сказала, что занята.

 

Как Борюсик жену искал

Борюсик — худенький мужичонка с повадками половозрелой кошечки.

Борюсик ходит ко мне давненько, и на это есть две причины.

Одна состоит в том, что Боре я даю совсем недорого — он когда-то сторговался в пору моего безденежья, с тех пор и повелось, а вторая — он явно нашел в моем лице свободные уши.

Ну, и просто я ему, наверное, нравлюсь.

Борюсику слегка за пятьдесят. Климакс в разгаре. Да, у мужчин он тоже бывает.

И у него идея фикс. Он искренне хочет жениться.

На молоденькой самочке не старше двадцати пяти.

И года три уж как все просит подыскать ему жену.

Однажды он даже продемонстрировал мне паспорт со штампом о разводе — чтобы мне было чем оперировать, рекламируя по девкам столь завидного жениха.

История Борюсика простая, как пенек.

Жил себе мужичок, обычно жил, меблюшечку поделывал, жену нажил, двоих детей. Дети выросли, жена тоже моложе не стала, и поселился в мужике бесенок. Ну, тот самый, который подсказал, что жизнь уходит, осталось немного, и куда ж инстинкты деть?

И Борюсик завел любовницу — дородную даму слегка за сорок.

Дама эта работала в том же цеху то ли приемщицей, а то ли кладовщицей и, видимо, от тоски по где-то бродящему женскому счастью, согласилась хоть на Борюсика.

Однако счастья в его лице она так и не сыскала, ибо вскоре из богом забытого села в город приехала поступать ее племянница — прелестнейшая нимфа со словарным запасом в тридцать слов и полненькими ножками.

Вскоре оказалось, что даже в техникумах нимф не ждут, ибо для поступления куда-то, кроме семейно-строительного, тридцати слов и троек в аттестате маловато, а потому нимфа осталась непоступившая и по такому случаю пристроенная той же тетей в тот же цех.

И Борюсик пропал.

Осада длилась недолго. Уж не знаю, от какого ума, или от безумия, или от гордости, что взрослый дядя посмотрел, но девочка Борюсику дала.

И с телом молодым случилось у него целых три раза.

Описывая те счастливые моменты, Борюсик делал в воздухе руками великолепнейшие па — показывал то сисечки — такие, то ножки — вот такие, то жопку — ууух!

Потом тело молодое одумалось, поняло, что зачем же ему дядя Боря, с которого ну как с козла молока, и переметнулось к молодому. Из той же бригады.

К слову, вся эта история прошла мимо тети, оставшейся в счастливом неведении.

А у Борюсика натурально съехала крыша. Ну, как съехала — сам он этого, конечно же, не видит. Но я-то понимаю.

И Боря начал страдать. Страдания эти состояли в том, что, вкусив прелестей молодой сельской нимфы, жить по-прежнему он уже не мог.

Роман с кладовщицей рассосался сам собой, а после он понял, что пожившая жена ему тоже не мила. Так Борюсик остался без женщин.

Квартирку пришлось разменять. Ему досталась не то общажка, не то коммуналка со спорными удобствами и кучкой алкоголических соседей.

И Борюсик решил снова жениться. Но только чтоб на молодухе.

Он давал объявления в газеты — молодухи не шли.

Он освоил интернеты — молодухи на фото смеялись, призывно выставляя прелести, но замуж что-то не стремились. Да что там замуж! Встречаться — тоже.

Боря приуныл и пошел по рукам молодых, но не бесплатных фей.

А потом он нашел меня. Не то чтобы я молода, но что-то Борю зацепило.

С Борюсиком достаточно легко. Главное — не мешать ему мной восторгаться.

— Цицици, мои сиииисечки! — причмокивает он, хватаясь лапками за мою грудь и вылавливая губами ускользающий сосок.

— Мням-мням-мням-мням-мням, мои булочки! — урчит он, обцеловывая мою попу.

— Ууууууу! — переходя на фальцетик, стонет он, закатив глаза.

— Аххххааааааа! — кричит он, выстреливая и откатываясь набок.

Потом он жалуется мне на жизнь.

Что молодые не хотят, и с ними ему как-то не везет, и что вот смотрела на него одна, но как с ней можно — ей целых сорок три! — и внучек есть; а еще одна была — так ужас! ужас! — сорок семь, а он же так не может.

— Катенька, — говорит он мне потом, — ну, может, появилась у тебя какая-то знакомая — ну чтобы лет до двадцати пяти; может, откуда приехала, так жить негде — я бы и приютил, я же с квартирой, и кормил бы, и замуж бы позвал. Ты отрекомендуй меня кому-то, хорошо? Только чтоб сисечки были — и Борюсик в воздухе корчит лапку в горстку — показывает сисечку.

Я торжественно клянусь, что, как только в моем кругу появятся молоденькие и согласные нимфы — они тут же станут его.

— Ой, Катенька, — говорит он в другой раз, — может, у тебя какая девочка есть, ну, тоже которая работает, может, ей надоело, бросить хочет, так ты ж знаешь, у меня и жить есть где, и в обиде не оставлю… И ты скажи, что прошлым попрекать не буду…

Только чтоб молоденькая, и сисечки чтоб не висели, пусть даже небольшие будут, но упругенькие, и чтоб попочка была… такая… — и корчит в воздухе уже две лапки.

А как-то Боря долго и задумчиво лежал, потом спросил:

— Катенька, а ты ж давно работаешь?

— Давно, — кивнула я.

А он потрогал мечтательно меня за сиську и сказал:

— А вот, Кать, тебе же работа надоела? Так может, ты бросишь? Ты же знаешь, у меня и квартира, и замуж я возьму…

 

Террорист

— Уууу, как я тебя затрахаю! Как я тебя затрахаю! Ты у меня отползать будешь! — грозит он мне по телефону.

— Приезжай, милый, я очень хочу, — воркую я, прижимая трубку плечом и помешивая варящуюся на плите кашу с молоком.

— Тебе понравится! Я так умею трахать — ты за мной потом бегать будешь!

— Давай, милый, я тебя очень жду.

И кладу трубку.

Такие обычно не доезжают.

— Детка, — я, удивленная, выхожу его встречать, а он гордо смотрит сверху вниз. — Детка, я покажу тебе сейчас, как нужно трахать женщину.

В парадной он всей пятерней смачно хватает меня за попу, и я подпрыгиваю от неожиданности.

— Хочешь меня! Хочешь, вижу, ах ты моя сладкая! Я тебя сейчас так затрахаю, ты еще просить будешь, чтобы я перестал. Ты уже мокрая? — горячо шепчет он прямо мне в ухо.

— Мммм, — мурлычу я, — конечно, милый!

В коридоре он отдает деньги и, еще не успев снять куртку, игриво зажимает меня у стенки.

— Ты меня чувствуешь? Чувствуешь, какой он большой? Уууу, сейчас я тебя буду трахать, как тебя никогда не трахали!

В штанах у него определенно что-то шевелится. Не так чтоб очень много.

— Милый, — игриво постанываю я, — давай в душ, а я буду ждать тебя в кроватке.

— Ты готова? — кричит он, выходя из ванной. — Сейчас ты у меня узнаешь, что такое настоящий трах!

Он заходит в комнату голый и с мечом наперевес.

— Мммм, какой красивый… — томно говорю я, беру его в руку, и…

Блин, вот только чистила ковер. Ну что за люди!

Герой-любовник стоит, глазами кота из Шрека смотрит на меня, на ковер, опять на меня и говорит:

— Ой…

Уууупс! Не-до-нес. Рас-плес-кал.

— Ничего, милый, — мурлычу я. — Бывает.

(Мамочки, только б не заржать, только б не заржать — «трахать буду-буду трахать!»)

— Ты понимаешь, у меня… я вот… вот я… это… ну… так… вот… — смущается он.

— Все в порядке, милый, — успокаиваю я, — у всех такое бывает. Сделать кофе?

За кофе он хватается, как за соломинку, и с мрачной сосредоточенностью сопит, уткнувшись в чашку.

Через десять минут герой явно оживает, забывает горечь неудач и решительно рвется в бой.

— Ну что, детка, ты готова? — говорит он мне тоном искушенного мачо-мена, испробовавшего за последнюю неделю двадцать женщин, прыгнувших к нему в постель после дикой конкуренции.

(Еххху! Мой дорогой ковбой…)

— Ну давай, сейчас я покажу тебе, что такое настоящий секс! — Где-то я уже это слышала, а он, кажется, забыл. — Сейчас ты будешь просить меня, чтобы я прекратил! — решительно заявляет он и хватается за меч.

Я кошу под верного оруженосца и готовлюсь подержать оружие.

— Нет, детка, — отстраняет он меня. — Ляг и покажи мне, как ты себя ласкаешь.

Дурное дело нехитрое; я ложусь и, согласно купленным билетам, показываю ему, как город ждет победителя.

— Давай! — подскакивает он через минуту, на ходу продолжая передергивать затвор.

— Как я тебя сейчас трахну! Я тебе сейчас так засажу, как я тебя сейчас оттрахаю! — рычит он, пока я натягиваю резинового друга.

— Давай, давай, становись раком, я тебе сейчас покажу! Ууу, сучка, тебя так еще никто не имел! — вопит он, штурмом берет город… полшага от ворот… иии…

Дамы, салют в вашу честь!

Делов-то. На секунду.

(Катя! Катя, держи себя в руках, не похрюкивай в подушку!)

А маладееец!

— Ну… я это… пойду, наверное… — спустя еще минуту говорит мне герой-любовник, упорно глядя куда-то в испорченный ковер.

— Хорошо, милый, приходи еще, — воркую я и думаю, сказать ли ему на прощание: «О мой мачо, ты был великолепен, так меня еще никто не имел…»

Молчу из человеколюбия.

Чего уж…

 

Автопилот

Ну вот да — праздники нашего человека подкашивают.

Причем часто в самом прямом смысле слова.

Началось все банальнейшим, в общем-то, образом.

Я только приехать успела. У мамы отмечала Новый год.

Позвонил, веселенький такой, поздравил первым делом, счастья-здоровья-денег нажелал, ввернул мимоходом, что от Петровича (ну да, ну да, будто они мне по отчеству представляются, а по пиписькам я их пока не разбираю — Петровичи они или Иванычи. Вот Хаимовича или Авраамовича еще бы, может, как-то отличила, а Петровича — ну никак).

Ну да ладно, раз неведомый Петрович меня советует — пора на производство. А то разгулялась.

Так вот — представился Олегом, сказал зачем-то, что мужчина он интеллигентный и любит все по высшему разряду.

Я расценочки на разряды озвучила, сказал: «Да не вопрос, красавица, гуляем! Через часик жди. Можешь не встречать, адрес знаю!»

И адрес мой говорит.

Ну, не встречать — так не встречать.

Я сразу в душ, голову помыла, сумку неразобранную в шкаф закинула, сижу и жду.

В дверь позвонили.

Я посмотрела. Стоит, нормальный такой. И с розами зачем-то.

Я открыла.

А он сказал: «Оуооооо!!!» — и упал.

Прямо так, почти солдатиком — херак! — и ввалился ко мне.

Вот такая ты, убийственная красота…

Честно — я похолодела. Столько мыслей сразу — думаю, ну все, привет, убился. И в голове: «Так, «Скорую»… «Скорую»… «Скорую»… боже, какой ужас!»

И тут это тело замычало.

И я поняла.

Нет, ну я слышала по голосу, что подшофе, и даже догадалась, что он ко мне придет нетрезв — ну, а кто в этой стране пятого января трезвый-то?

Но еще по телефону он был вполне вменяемый! И даже разговаривал нормально. И вот как — как? — за какой-то час можно нажраться до такого состояния, чтобы прийти и упасть, — это, блин, загадка души русской.

И лежит этот потеряшка в моем коридоре, носом аккурат в моей туфле, мычит, а из-под него торчат розы.

Хорошо, что хоть не с елкой…

Я собралась, за ногу его подергала, оттащила маленько, дверь закрыла.

— Эээй! — говорю. — Вставай, да? Нечего у меня тут лежать.

Мычит. Мычит, но хоть шевелится.

— Так, — говорю, — дорогой друг, ты на ноги встать можешь, нет?

Помычал, подумал, как-то сам перевернулся, отполз, сел, к стеночке прислонился, смотрит сквозь меня.

Я ему:

— Милый, куда пришел — помнишь?

И вот это, блин, автопилот!

Короче, это тело одной рукой по карманам — по карманам, достает какую-то просто тучу мятых купюр, выбрасывает мне их кучкой на пол, а второй — вот я не шучу! — тянется расстегивать ширинку.

Расстегивает и мычит: «яяяя… пршшшел… авай… сюа иииди».

Человек реально говорить не может, но в тепло присунуть — это ж завсегда пожалуйста!

— Уууу, — говорю, — милый, давай с этим вот в другой раз, ладно?

(Деньги деньгами, но я же знаю — там если начать, то пока оно кончит, я похудею.)

Сидит, глаза не фокусирует и за ноги меня хватает.

«Я человек интеллигентный…»

Интеллигенты — они теперь такие, да.

Ясненько, думаю, надо спроваживать.

Большой привет Петровичу, ей-богу…

Ну, а как его? Из квартиры я его сама не вытащу. Тяжелый.

Ну что… позвонила своему таксисту, приедь, говорю, помоги тело транспортировать, деньги — не вопрос. Пока звонила — он, интеллигент этот, и захрапеть успел под стеночкой.

Приехал таксист минут через двадцать, мы этого товарища под белы рученьки и, как есть, с расстегнутой ширинкой, поволокли.

В машину запихнули, он там какой-то адрес промычал, я рассчиталась (ну да, теми же деньгами, что он мне накидал).

— Адьес, — говорю, — милый, люблю, целую, желаю удачи в следующий раз!

 

Оболтус

Телефонный звонок разбудил нас с Лизой неожиданно. Мы только в половине шестого утра легли спать, а в половине десятого проснулись от громкого хита Земфиры, звучавшего откуда-то из-под кровати.

— Блииинн, — хрипло просипела Лиза, одной рукой нечаянно толкая меня в бок, а другой пытаясь нащупать где-то на полу телефон, — Олька чета звонит, что ей надо в такую рань…

К тому времени, когда она нашла трубку и нажала «ответить», я почти проснулась.

Мы зависли у Лизы почти до утра. В пять ушел Лизкин постоянный клиент, страстный любитель клубнички и лесбо-шоу, с которым мы в этот раз не столько трахались, сколько пили.

— Алле? — сонно спросила Лиза, не открывая глаз. — Я сплю, ты время видела?

В следующие полминуты она явно проснулась, а еще через полминуты села в кровати.

— Ко мне? Да не вопрос. Да нету у меня, откуда… Хорошо, да, конечно, купим, я с Катькой, да, да, мы сейчас подъедем… Да ты не расстраивайся, ага, перевезем…

— Каать, — повернулась она ко мне, нажав на отбой, — вставай, надо к Ольке срочно съездить. Не забудь напомнить по дороге — купить больших и прочных пакетов.

— Она что, кого-то ночью убила, и надо помочь вывезти труп? — мрачно съязвила я, окончательно просыпаясь.

— Да нет, — задумчиво ответила Лиза, — она ко мне с вещами переезжает. Ее там из квартиры выгоняют, или что… Я так и не поняла. Но сказала, что очень срочно. Ладно, на месте уточним. Вставай, соня. Кофе сделать?

Лиза, шатаясь, уже плелась на кухню.

По квартире плыло дивное послевчерашнее амбре.

Через десять минут мы вызвали такси, а уже через час, еще немного пьяные после вчерашнего, с запасом больших пакетов, стояли на пороге уютной Олиной квартиры. Впрочем, в этот раз в квартире был непривычный бардак: Оля собирала вещи.

Увидев нас, она как-то истерично захихикала.

— Хозяйка чудит? — уточнила Лиза, оглядывая жуткий беспорядок.

— Хуже, — несвойственным ей голосом ответила Оля, — у меня тут такой цирк вчера был…

И, нервно закурив, добавила:

— Сука, лучше б я его вообще не брала… Еще ж подумала, когда домой зашли, что, блин, вообще малолетка на вид…

— Кто малолетка-то? — переспросила я.

— Да придурок этот, — Олька затянулась и выпустила дым, — девчонки, помогите вещи собрать. Прямо как есть складывайте в пакеты, надо отсюда рвать как можно скорее.

И, пока мы помогали ей собираться, Олька, страшно матерясь, рассказала нам, из-за чего вышел весь этот сыр-бор.

* * *

Было что-то около шести, Олька сидела дома и, в общем-то, никого не ждала. Клиентов последнее время было маловато, и предыдущий раз она отработала аж четыре дня назад.

Она уже собиралась было принять долгую пенную ванну и ложиться рано спать, как зазвонил телефон.

Довольно низкий, но молодой голос поинтересовался ценами на услуги, спросил, что входит, долго торговался, сначала сбил с двушки до полутора, а потом еще и так, чтоб за эти полторы тысячи, кроме классики, входил анал.

В другой раз Оля бы его не взяла. В другой раз она и торговаться-то с ним не стала бы, а просто послала бы ко всем чертям. Она, как и все мы, не любит халявщиков, но пятый день без единого клиента смягчил ее категоричность.

И Олька решила его взять. В конце концов, полторы тысячи тоже на дороге не валяются.

Через час накрашенная Ольга встречала его возле дома. Клиентом оказался достаточно высокий молодой парень, с остатками подростковой еще прыщавости, и в сумерках Олька на глаз определила: ему примерно девятнадцать-двадцать. Парень был зажат, смущен и сильно молчалив, спросил, когда ему отдавать деньги: здесь или уже в квартире; сразу или после…

Оля с ходу поняла: он у наших — в первый раз.

«Тем проще», — решила она для себя и повела его наверх. Дома она отправила его в душ, откуда он вышел уже возбужденный; практически без всяких ласк надела на него презерватив (а что там ласкать, за такую-то цену) и прилегла. Мальчишка жадно набросился и кончил буквально сразу.

Все случилось настолько быстро и он выглядел таким обиженным на себя, что Оля, после десяти минут ненапряжного трепа ни о чем, разрешила ему второй и сзади. Второй раз получился тоже недолгим, но был уже хотя бы пятиминутным. Олька привычно скучала под клиентом, а когда он закончил — быстренько выпроводила его из квартиры.

Уходил он, впрочем, со светящимся лицом.

А Олька решила не ложиться рано спать, а сходить в душ и съездить к давнишней приятельнице.

На том бы и закончился вечер, если бы не одно маленькое обстоятельство.

Вообще — доподлинно неизвестно, что произошло. То ли он, придя домой, сам похвастался маман, что наконец-то стал мужчиной, а потому орать на него она права не имеет, то ли сама властная мамаша, глядя на слишком уж довольное лицо прыщавого отпрыска, выпытала у него, где именно он был в последний час и почему не явился вовремя к ужину, — в общем, неясно, как это все так случилось. Да и неважно.

Важно то, что примерно часа через полтора после того, как он ушел, в Олину дверь позвонили. Оля как раз собиралась уходить и едва успела надеть туфли и влезть в рукав пальто.

Глазок подсказал: за дверью стояла крупная женщина непонятных лет.

— Кто там? — спросила удивленная Оля на всякий случай.

— Откройте, домоуправление, — как-то слишком уж звеняще ответили из-за двери.

И Оля открыла.

Дальше было странное. Дама по-хозяйски вплыла в квартиру, и лишь когда она уже стояла посреди коридора, Оля, наконец, заметила за ее могучей спиной сгорбившуюся тень недавнего клиента.

— Она? — властно спросила дама, повернувшись к юнцу и указывая толстым пальцем на Олю.

Юнец еще больше сжался, сглотнул и несмело подтвердил кивком головы.

Да, он сдал все явки и пароли.

Оля не успела ничего понять. Откуда-то слева к ее щеке прилетела мощная подача, а в следующую секунду чья-то рука схватила Олю за волосы и начала трепать.

— Ааахх тыжж, ссука! — визжала хозяйка цепкой руки.

Следующие слова, которые Оле удалось разобрать, были: «блядь», «скотина» и почему-то «невинного мальчика».

— Аааа! — от боли и неожиданности зычно заорала ничего не понимающая Оля. — Аааа! Отпустите! Что вы делаете?!

— Что я делаю?! — истерически вопила дама Оле прямо в лицо. — Да ты, скотина, моего мальчика…

Дальше было много и слишком нецензурно.

Мальчик, виновник событий, панически жался где-то возле дверей.

Кстати, двери в квартиру остались открытыми. Их так никто и не закрыл. Вопли разъяренной дамы вылетели в парадное, потекли вниз и вверх по лестнице, и на свои площадки начали выходить любопытные соседи, массово скучавшие в квартирах перед телевизорами.

Через минуту самые отчаянные начали удивленно заглядывать в открытую дверь Олиной квартиры.

Вид, открывавшийся прямо в коридоре, был великолепен. Обувь была разбросана, на ламинате валялись расчески, ключи и помады, с вешалки попадали вещи, пакет с мусором, предусмотрительно вынесенный Олей к дверям, чтоб не забыть захватить перед уходом, был растоптан, разорван, а его содержимое — размазано по всему полу.

— Что случилось? — робко поинтересовалась одна из бесстрашных старушек, сунув нос аккурат в эпицентр событий.

— Случилось? — взревела дама, на секунду отпустив Олю. — Случилось! Случилось! Она! (Дама показала негодующим пальцем на Олю.) Она! Невинного ребенка! Совратииила!

Где-то послышался придушенный смешок.

Лица слушателей стали предельно любопытными. Мадам, почувствовав, что нашла аудиторию, отпустила Олю и начала вещать на публику. Публика была безмерно благодарна. Сходить за попкорном все прибывающей публике мешала только боязнь пропустить интересное.

— Да вы знаете, кто она? — визжала дама, показывая на красную растрепанную Олю, и, вложив максимум негодующей драмы в голос, продолжила:

— Пррроститутка!

Раскатистое «ррр» Оля запомнила особенно четко.

Все внимательно посмотрели на Олю. В задних рядах зашушукались.

Не то чтобы никто из соседей не догадывался об Олином образе жизни. Трудно притворяться паинькой, когда к тебе каждый день ходит новый мужчина. Но одно дело — догадываться, а другое — знать наверняка.

Фиаско было полным.

Деморализованная Оля попыталась пискнуть, но ее срывающийся голос сразу потонул в раскатистом контральто разъяренной бабищи.

— Она, — дама зачем-то пустила истеричную слезу, — она моего мальчика затащила, изнасиловала, а мальчику всего пятнааадцать. Моего мальчика! За деньги! Совратила!

Смешок на заднем плане стал коллективным. Следом за смешком чей-то неуверенный голос решил уточнить:

— Так подождите! Как это — за деньги совратила? Она ему денег, что ли, дала? И что, он взял?

Почти десять любопытных пар глаз уставились на виновника событий.

Пятнадцатилетний виновник, ростом выше мамы на полголовы, пунцовый от стыда, явно хотел то ли мимикрировать под окружающую обстановку и полностью слиться со стеной, то ли вообще дематериализоваться подальше от этого весьма приятного места.

— Он ей! Ооон! Полторы тысячи отдал! — истерила мамаша.

— Не понял, — уточнил все тот же голос, — а как это? Он ей дал, а она — совратила? А кто проститутка тогда?

— Гадина такая! — снова завопила дама, не обращая внимания на вопрошавшего. — Ну подожди, гадина! Я тебе устрою!

Публика хихикала и рассматривала попеременно то Олю, то мальчика. У смелой старушки проснулся голос:

— А я всегда догадывалась, кто она! Я всегда! — торжествующе заявила бабка, наступая на Олю.

Оля пятилась на кухню.

Дама, внезапно поняв, что внимание, до сих пор предназначавшееся только ей, теперь перехвачено старушкой, в злости сорвала последний оставшийся висеть на вешалке жакет и швырнула его на пол.

И тут, при виде того, как дико обошлись с любимым жакетом, купленным за немалые деньги, у Оли пробился настоящий голос, а с ним и злость.

— А ну пошла отсюда! — заорала Оля. — А ну пошла со своим недоноском!

И сделала шаг в сторону дамы. Старушка испуганно метнулась к выходу.

Дама поняла: девочка настроена серьезно. Слушатели, почувствовав тайфун, начали пятиться задом к лестнице.

— Вышли все! — закричала Оля и ринулась выпихивать толпу.

— Я тебе устрою, я тебе устрою, прроститутка! — в последний раз истерично заявила дама, схватила за руку бордового сынка и потащила его в дверь, через толпу соседей. — А ну пошли!

Через три минуты в квартире не осталось никого. Впрочем, Оля, закрывая дверь, все же успела заметить, что соседи, видевшие шоу, расходиться не торопились и толклись возле лестницы, живо обсуждая последние события.

Оля пошла на кухню и упала на стул. Положение было крайне плачевным. Да что там плачевным! Оно было хуже некуда.

Из съемной квартиры, в которой Оля была хозяйкой почти год, вероятнее всего, придется съехать. Нет, конечно, можно было бы просто переждать, пока все успокоится и устаканится, но Оля была явно не готова долго терпеть на себе любопытные взгляды.

Съезжать было жалко. Квартира хорошая, место насиженное, постоянными клиентами облюбованное. Да и хозяйка квартиры, флегматичная пятидесятилетняя Елена Николавна — просто душка. В том смысле, что живет у детей, в другом городе, достаточно далеко, и наведывается к Оле раз в два месяца — за расчетом на следующие два. Так всем удобнее. Елену Николавну до сих пор мало интересовали доносимые соседями сплетни о количестве мужчин, приходящих в Олину квартиру.

Впрочем, хозяйка квартиры, похоже, действительно считала их просто сплетнями, а мужчин — всего лишь незадачливыми ухажерами, и даже как-то намекнула Оле, что, мол, ей, как девушке незамужней, конечно, нужно подыскивать себе пару, но стоит быть осмотрительной, а то мало ли что, — да на этом дело и кончилось.

Главное — чтоб в квартире было чистенько и аккуратненько, а уж этим Оля всегда могла похвастаться.

Но теперь, пожалуй, после такого скандала, Елена Николавна равнодушной к сплетням не останется.

Оля думала до ночи.

Да — с квартиры придется съезжать. Куда и когда — Оля пока не знала. До следующего расчета был почти месяц. Хватит, чтоб придумать благовидный предлог, предупредить хозяйку о поменявшихся планах и найти другую приличную квартирку где-то в этом же районе. А уж месяц здесь Оля как-то перетерпит. Ну да, с клиентами придется немного обождать…

Ближе к двум страшно уставшая Оля, разобравшая весь бардак в коридоре, пошла спать, еще успев подумать перед сном, что, может быть, все как-то образуется и зря она себе надумала проблем. Может, успокоится все, и Оля останется в своей симпатичной квартирке…

Олиным планам сбыться было не суждено. Потому что в начале десятого утра следующего дня Олю разбудила трель дверного звонка. Внезапно вырванная из крепкого сна, обалдевшая Оля вскочила, схватила мобильник, чтобы посмотреть время, увидела на нем четыре неотвеченных звонка от участкового, которые она совершенно не слышала во сне, и испуганно помчалась открывать.

За дверью стоял все тот же участковый Сережа, который звонил ей на телефон, и странно смотрел на Олю.

Тут надо сказать, что он приходился ей хорошим знакомым (если такие знакомства вообще можно назвать хорошими); отчасти потому, что раз в месяц взимал с Оли нехитрую дань за ее же собственное спокойствие, и еще отчасти потому, что периодически сам пользовал Олю, можно сказать, по старой дружбе.

— Что? — хмуро спросила Оля, явно не ожидавшая увидеть его в такую рань в дверях своей квартиры. И мрачно добавила:

— Чего пришел? Еще ж не конец месяца.

— Не за этим, — все так же странно поглядывая, ответил он, — дай пройти, а?

И Оля прошлепала за ним на кухню.

— Ну ты и умудрилась влипнуть, — со сдавленным смешком сказал он и добавил уже серьезно-протокольно, — тебе что, клиентов мало? Что ты несовершеннолетних трогаешь?

Оля от неожиданности села.

И в следующие пятнадцать минут он рассказывал, а в ее голове складывался дикий пазл.

С его слов вырисовывался ход событитй.

Разъяренная дама, с недоросшим оболтусом за ручку выйдя из Олиной негостеприимной квартиры, помчалась аккурат в ближайшее районное отделение милиции, где и выложила нервно похихикивающим дежурным суть: ее сына, ее мальчика, ее любимку и кровинушку, изнасиловала проститутка.

Дежурные (конечно же, мужчины) оказались весьма заинтересованными, хоть и давящимися в кулачок от хохота, слушателями. Они, неумело постаравшись сохранить серьезный вид, усадили мамашу с сынком в отдельном кабинете и начали расспрашивать. После долгой и гневной тирады на тему «невинного, изнасилованного зверским способом мальчика» мамашу попросили заткнуться и предоставили слово самому мальчику, от которого к тому времени остался один стыд и нервы.

Мальчик не стал изменять действительность и, под испепеляющим взглядом мамаши, рассказал, как есть.

Ну, то есть сам нашел, сам пришел, сам попросил, сам оплатил и сам же сделал свое дело. Деньги собрал с карманных. Долго откладывал, да.

Надо ли упоминать, что все это сопровождалось постоянным маминым: «Да что же ты такое говоришь, не слушайте его, это она!» В конце концов маму попросили заткнуться, выслушали историю до финала и, вволю нахохотавшись за дверями, посоветовали маме успокоиться да и идти себе с миром. Ибо недоказуемо — раз, а с таким раскладом еще и ненаказуемо — два.

Да не на ту напали. Дама, под блеющий аккомпанемент сыновнего «пойдем, мам», очень даже всерьез требовала у дежурных принять заявление. Конечно же, никто не стал ничего принимать. К тому же в сыне, под гнетом стыда, наконец-то проснулся мужчина, и он наотрез отказался что-то подписывать или подтверждать для протокола и заявил, что это все он придумал.

Через два часа, разъяренная на всех, и на сына в том числе, дама с воплями «я на вас управу найду!» покинула отделение.

Дежурка всем мужским составом смаковала услышанное и хохотала всю ночь.

Утром стало не до смеха.

Ибо буквально с самого утра все та же маловменяемая дама, от которой за версту несло валерьянкой и корвалолом, появилась под дверями все того же отделения с заявлением «от себя» о совращении ее мальчика, громко кричала и требовала пропустить ее к начальнику. Теперь она была одна, но она же была, и это невозможно было игнорировать.

Начальника на месте не было.

Зато мимо пробегал тот самый участковый, которого милицейский народ, похихикивая, быстренько в сторонке ввел в курс событий.

Участковый, мельком глянув заявление, успел прочитать адрес обвиняемой стороны и через пять минут, стоя под деревцем на улице, попытался ей дозвониться…

— Тебе лучше бы отсюда съехать, — серьезно сказал он мрачной Оле, — причем чем скорее, тем лучше. Желательно вообще сегодня. А то и сейчас.

И, помолчав, добавил:

— Конечно же, заявление у нее никто не примет, потому что чушь полнейшая. Ей там, конечно же, объяснят, но ты ж понимаешь, теперь к тебе здесь такое повышенное внимание будет… жизни не дадут. Ну, а если не объяснят — иди знай, куда эта полоумная дойдет. Слышь, я серьезно говорю.

Через пять минут он ушел.

Оля, матерясь и плача от нервов, кинулась собирать вещи, коих за год в квартире накопилось очень много.

Немного успокоившись, она набрала Лизу.

И через полтора часа мы приехали с пакетами.

— Капец! — выдохнула Лизка, дослушав. — Да, мать, попала ты капитально… Слушай, а может, все обойдется, а? Ты ж столько времени в этой квартире, все ж нормально было, что ж теперь, из-за одного придурка переезжать? А соседи успокоятся, им не пофиг? Для хозяйки что-то придумаем… Можно подумать, ей в первый раз про тебя рассказывают.

— Для хозяйки-то придумаем, — внезапно всплакнула Оля, потом, быстро успокоившись, хлопнула себя ладошкой по плечу — а с этими что делать? Мне Сережа ясно сказал: съезжать быстро. Понятно, что ее заявление — идиотизм, но вы б ее видели… Иди знай, она их там на рога поставит, а они ж должны будут для галочки отреагировать. А если просто начнут ходить и меня шантажировать, что дело завели? Он же малоле-етка! — Оля снова заревела.

— Тихо, тихо! — вступила я. — Не хнычь, давай быстро собирайся. Конечно, хреново, что твои паспортные данные у хозяйки останутся по-любому…

— Останутся, — Оля вытерла глаза рукавом, — но то ладно, Сережа сказал, ничего страшного… главное, чтоб меня сейчас не приняли…

Через двадцать минут мы, в две ходки, снесли пакеты в такси.

А еще через час на Лизкиной кухне отпаивали Олю водкой.

Оля прожила у Лизки почти месяц и в итоге сняла квартиру совсем в другом районе. Часть клиентов она, понятное дело, потеряла.

Елена Николавна, приехав забирать ключи, долго сокрушалась, что от нее уходит такая приличная и положительная девочка. Видимо, на тот момент слухи до нее еще не дошли.

Ольку никто не искал.

 

Айболит

Люди бывают — феерически странные.

Я иногда думаю: вот видела все.

Потом кто-то приходит, что-то говорит, и я понимаю: нет, не все.

Вот, думаете — это зря про военных анекдоты сочиняют? Ну там, «копать от забора и до обеда» или «одна идет не в ногу»…

Не зря.

Я не знаю, как там остальные военные, но тот, кто недавно пришел ко мне, — так он из анекдота. Поверьте на слово. Вот анекдоты — про него.

Началось с того, что позвонил мне Саша — мой редкий, но давнишний клиент. Спросил, не поднялись ли цены, и сказал, что он даст мой телефончик старому приятелю. Но только чтобы я не удивлялась — приятель странноват. Ибо полжизни прослужил, а это отпечаток наложило.

Но так-то человек нормальный, только неулыбчив. Прими, мол, Катя, хорошо, я же тебя советую.

Через час этот Солдат мне позвонил.

Он поздоровался, сказал, что меня ему отрекомендовал Саша (да, так и сказал — «отрекомендовал»), и спросил, в котором часу я готова его принять.

Я была готова.

И он пришел.

Высокий, прямой (они там линейку глотают?), худющий, строгий. Лет так пятидесяти с лишком.

Я не смогла поймать его волну. Вот не смогла. И как-то сразу почему-то. Я не пробилась.

Он рассчитался суммой, отдельно заготовленной в кармане, и прошел в комнату.

Он увидел ноутбук и спросил:

— А это зачем?

— Сижу в Интернете, — сухо сказала я.

— Дурь это все. Тратишь время впустую, — резюмировал он.

Я не нашла, что ответить. Интересно, куда мне его тратить не впустую? Благо времени много.

Четко, все четко. Рубашку снял, сложил, уложил. Брюки снял, сложил, уложил. Трусы снял, сложил… ну понятно, да?

Клянусь, от ванной до постели он шел, почти чеканя шаг.

— Ложись, — скомандовал он мне.

Я даже слегка испугалась. Но строевую не сдавала, и то ладно.

Сантименты были ему явно ни к чему.

Люди как-то улыбаются. Хоть иногда.

Губы этого не сдвинулись ни на миллиметр. Ни разу за весь час. Вообще ни разу.

Он был строг, сух, тверд и собран. Во всем. Вообще во всем.

Все мои попытки хоть как-то пошутить натыкались на его упрямо сжатые губы и сухой недоуменный взгляд.

Очевидно, чувство юмора они сдают, когда приходят в армию.

Им его не возвращают до конца. А когда служба кончается, оно вроде как и ни к чему уже.

Но, честно говоря, он был довольно прост. Я отработала как надо.

Он встал и начал собираться.

И вот тут надобно сделать небольшое лирическое.

Дело в том, что четыре дня назад моя соседка Бабдаша, оседлав метлу, умотала осчастливливать своим отнюдь не тихим присутствием каких-то полузабытых родственников и, почти не спрашивая, подкинула мне своего кота.

Бабка называет его Мурчиком, а я, из уважения к мощи и желтым глазам, просто и уважительно — Котом.

Кот не доставляет мне особых проблем. Большую часть времени он где-то бродит, потом приходит, дрыхнет на подоконнике, свесив хвост над батареей, и изредка выходит пожрать.

Так вот, в тот самый момент, когда Солдат уже натягивал рубашку, в комнату вошел Кот — мохнатая худющая детина.

— Твой? — спросил меня Солдат и кивнул на Кота.

— Мой, — ответила я.

Мне не хотелось вдаваться в подробности.

— Сидеть! — скомандовал он коту.

«Обалдеть, чего это он?!» — явно ответил Кот и удивленно посмотрел на меня.

«Извини, он скоро уйдет», — пожав плечами, одними глазами ответила я коту.

Кот вздохнул.

Все только начиналось.

— Хороший зверь, — сказал Солдат. — А он что, он команд не понимает?

— Милый, это кот, а не собака, — тактично намекнула я.

— Все равно, — сухо отчеканил он. — Животное должно быть приручено.

…«и уметь ходить строевым…» — про себя закончила я.

— А чего он такой худой? — вдруг нахмурился он. — Не кормишь?

— Кормлю, — флегматично сказала я. — Гуляет. По окрестным девкам ходит.

— Он не кастрированный? — удивился Солдат.

— Да как-то руки не доходят, знаешь ли… Все работа, работа, — съязвила я.

Он начал мне надоедать, да и не буду ж я рассказывать, что обчекрыжить котика я предлагаю Бабдаше уже давно, а Бабдаша машет на меня руками и говорит, что не нужно лезть в природу.

Солдат на секунду задумался, завис и начал вдруг снимать рубашку.

— Мне нужна горячая вода, тряпка и нитки. Нож надо прокипятить. Кастрюльку дашь? — деловито спросил он.

— Не поняла, зачем?! — страшно затупила я.

А кто б не затупил?

— Кастрировать буду, — все так же деловито, как будто ничего такого, сказал он. — Ты подержишь, а я все сделаю.

Я не могу сказать, что у меня глаза на лоб полезли — нет, это будет совсем не то сравнение.

Скажем так: лба у меня не осталось вообще, одни глаза.

— То есть как кастрировать?! — сглотнула я. — Как это кастрировать?! Кота? Здесь? — я не верила ушам.

— Не бойся ты, это не сложно. Я видел, как это делается, — сказал он, как будто так и надо.

— Не надо никого кастрировать! — заверещала я. — Не трогай моего кота!

Меня порвало. Кот забился под кровать.

Да, у меня была истерика. Я почему-то испугалась.

Дальше был цирк. Он одевался на ходу, я, перепуганная, все же наступала…

Он ушел, а я достала виски.

Кот не выходил до вечера.

 

Лизун-изобретатель

Лизуны — народ особый и, к слову, очень многочисленный. У них у всех есть общая черта. Лизуны — мужчины вдохновленные. Ну как же тут не быть по жизни вдохновленным, если ты — гурман. Ну, то есть всегда перед глазами эклерчики и сахарные кольца. Мммм, нямка, да.

Они, любители десертов, частенько поначалу чуть смущены, но в глазах у них ясно читается, что им не терпится добраться…

Лизуны безобидны. Всего-то надо им, чтоб открывался перед глазами хороший вид, и тогда уж они забывают обо всем на свете.

Да им и женщину-то целиком не нужно, по большому счету.

Невысокий лысоватый мужичок, лет сорока пяти, улыбчивый, смущенный, рассчитался, осмотрелся и прошел. «Гурман», — почему-то вдруг интуитивно определила я.

— Кофе? — спросила приветливо.

— Ага, — отозвался он, неловко садясь в мое кресло, — неплохо у тебя.

Через пять минут мы мило болтали, и понемногу его скованность ушла.

— Ой, — как-то суетливо вдруг начал он спустя еще пять минут, — я сказать хочу… это… я люблю, когда, ну чтоб орально… вот. У тебя ж есть презервативы для этого дела? С женой-то я так мог, а тут… сама понимаешь…

— Милый, орально так орально, конечно же, — не поняла я сразу, — и презервативы какие хочешь. И даже фруктовые! Ну, это они больше для меня фруктовые, тебе-то неважно.

— Нет, ты не поняла… не для тебя, — жутко смутился он и вдруг решился, — ну, чтоб не ты мне, а я — тебе. Я хочу тебе доставить удовольствие. Презерватив нужен, ну такой, особый, для этого дела.

— В каком смысле? — вытаращилась я.

— Ну, я люблю языком, только… ну, ты ж сама понимаешь, я так просто не могу, я тебя не знаю, ну и… мне нужен этот, презик такой, специальный… для этого всего. Ну, чтоб я тебе мог удовольствие доставить, — он терялся и мямлил.

— Ах, специааальный! И на что ты его наденешь? — я решила зайти издалека.

— Ну как на что, на язык… — неуверенно заключил он.

— На эрегированный? — уточнила я с невинными глазами.

— Как же так? — разочарованно спрашивал он пять минут спустя, когда я почти уже донесла до него всю абсурдность столь странного девайса. — Я слышал, что есть такие, я думал, у девочек такое точно должно быть. Я просто первый раз так иду, я ж не знал…

— Милый, — терпеливо уточнила я, — ты их сам-то видел, ну хоть когда-нибудь? В руках, может, держал?

— Ну нет, — неохотно согласился он и растерянно продолжил, — а как же я тогда буду? Я же так не могу, чтоб, ну… чтоб совсем без этого… я ж хочу…

— Ну извини, — прервала я его, — чего нет — того нет. Могу дать обычный, если хочешь. Только, боюсь, неудобно ж будет, зубами зажимать… А нет — так придется заняться чем-то другим.

И улыбнулась максимально обольстительно.

Он, видимо, представил себе этот процесс и сразу как-то сник.

Через десять минут, после душа, он сел на кровать. Я ждала его полулежа, облокотившись на руку, согнув одну ножку в колене и демонстрируя новое прозрачное белье за две пятьсот по скидке.

— Ну, дай я хотя бы посмотрю на тебя… — он аккуратно стянул мои трусики, подтянул подушку, запихнул ее мне под пятую точку, развел ноги, устроился и всмотрелся в глубины.

— Ммм… — протянул он с сильным сожалением, как на конфетку, которую нельзя, но ооочень хочется, — ммм…

— А ты здоровенькая? — вдруг почему-то спросил он. В нем явно боролись желания.

— Ничего не болит, — съязвила я.

— Я не об этом, — он посерьезнел, — ты там как? Все нормально?

— Нормально, — закивала я.

— А справка есть? — уточнил он.

— Милый, — я отбивалась с легким сарказмом, — извини, милый, я к врачу для себя хожу, справки как-то не беру…

— Ну как же так, — горестно протянул он, — о таких вещах надо думать. Вот я бы сейчас убедился, что все в порядке, и сделал бы тебе хорошо…

— Послушай, дорогой, — мне начало надоедать, — а давай лучше я тебе хорошо сделаю, ладно? И справок не нужно, и презики такие есть.

И начала я выползать из-под него.

— Подожди, — остановил он меня, хватаясь за мою ногу, как за последний шанс лизнуть, — а может, мы что-то придумаем? Ну, ты ж опытная, должна знать какие-то способы, чтоб безопасно…

Полизать ему хотелось, видимо, нечеловечески. Но осознание того, что я все же не только его, а кругом стреляют, из последних сил удерживало его от столь опрометчивого шага.

— Ну, раз надо безопасно, — как-то истерически вдруг выпалила я, ибо он меня достал, — может, пищевую пленку дать?

Я пошутила. Клянусь, я пошутила.

Оказалось, шутила в этом доме я одна.

— А есть? — вдруг загорелся он идеей.

— Есть, — серьезно подтвердила я, пытаясь сохранить лицо.

— Дашь? — он посмотрел с надеждой.

— Ща, — совершенно ровно ответила я, — пусти, а?

И, видя, что он не очень понимает, зачем, уточнила:

— На кухню схожу.

На кухне меня расплющило в хлам, и, в поисках пленки, гремя дверцами шкафов, я надеялась, что он не услышит мои тщательно сдерживаемые повизгивания.

Очевидно, меня не было чуть дольше, чем следовало, потому что он вдруг окликнул меня:

— Не нашла?

— Сейчас, милый! — я собрала волю в охапку. — Есть целлофановый пакетик, подойдет?

Фольгу я предлагать поопасалась.

И дело было вовсе не в нем. Просто мне вдруг стало понятно, что если я предложу это вслух, то истерику, которая со мной приключится, вряд ли можно будет заглушить звуком шкафчиковых дверок.

Но когда из комнаты долетел вопрос-сомнение:

— …пакетик толстый?

…у меня потекли слезы.

В комнату я вернулась спустя минуты две с сильно покрасневшим лицом.

В руках у меня был рулончик стрейч-пленки.

Его лицо почти что озарилось счастьем.

— Ну, ложись, как была, — он потянул рулончик у меня из рук и, пока я принимала позу, устроился где-то в ногах.

— Подушку под попу подложи, — деловито приказал он, пытаясь найти пальцем залипший край пленки.

Я легла и раскинула ноги, пытаясь подсмотреть.

Пленка от рулончика отматываться категорически не хотела. Она прилипала и путалась. Лизун-изобретатель вспотел и сосредоточился.

— Давай помогу, — я напряглась и потянулась к нему. Если бы я полежала без действий еще полминуты, просто наблюдая за всем этим, подозреваю, меня можно было бы транспортировать в Кащенко прямо с постели.

Я забрала рулончик, старательно ногтем поддела край и аккуратно, на приколе, отмотала лоскут сантиметров тридцать.

Он наблюдал за целлофанкой, прямо скажем, с вожделением.

— Рррр, — он вдруг потянулся к рулончику в моих руках, выдернул его и с характерным звуком рванул пленку зубами, взглядом змия-обольстителя глядя на меня. Очевидно, это «рррр» должно было символизировать порывы охватившей его страсти.

— Оооо! — восхищенно выдохнула я, стараясь не смотреть на прозрачный лоскут, налипший на его зубах и свисающий с губы. — Ооооо!

Это было выше моих сил, и я откинулась назад, старательно маскируя истерику под стоны внезапно нахлынувшей страсти.

Я не буду рассказывать, как он мне ладил эту штучку дрожащими от нетерпения руками. Уверяю, мне было морально непросто. Никогда еще я не была такой актрисой.

Он залепил меня всю ею — от низа живота и почти что до копчика. Он старательно растягивал ее на внутренние части бедер и приглаживал руками ко всем тем выпуклостям, что находились между ними.

Я чувствовала себя бутербродом, собираемым заботливой рукой хозяюшки.

При мысли «зато не обветрюсь», невесть откуда проскочившей в моей голове, меня разбило на кусочки.

…И дальше мне было кино. Он, подрагивая от нетерпения, нежно облизал целлофанку, раз, два, еще, еще, как-то странно замычал и вошел в раж. О, как же он ее любил!

О, как же я старательно стонала!

Он придерживал пленку руками у бедер, он подтягивал сбившийся край мне снова к животу и лизал, лизал, лизал меня, как чупа-чупс в обертке.

Минут через семь меня попустило, и я на полном серьезе изобразила ему пик конвульсивной страсти. Он восхищенно осмотрел мое тело, и я поняла: он доволен собой.

Пора мне было приниматься за работу.

Я высвободилась из обхвата, сбросила подушку на пол, деловито сняла с себя налипший мокрый лоскуток, положила мужичка на спину и сделала то, что мне делать давно не впервой.

Он уходил спокойный и довольный. Смотрел на меня нежно, в коридоре гладил по груди, уже почти в дверях обернулся и гордо-снисходительно сказал:

— Вот видишь, если захотеть…

Через пять минут я набрала подружкин номер. По-моему, я сделала ей вечер.

 

Игорек и счастье

Игорек был существом на вид глуповатым, но каким-то по-детски безобидным.

Нет, строго говоря, он, наверное, совсем не глуп, иначе не имел бы к своим сорока квартиру в центре, отнюдь не дешевую машину и туфли, по цене сравнимые с бюджетом небольшой африканской страны.

Впрочем, для меня до сих пор остается загадкой то, чем он в жизни занимается. Немного отстраненный взгляд и блуждающая полуулыбка придавали этому слегка полноватому мужчине вид типичного ботана. А ботаны могут заниматься чем угодно.

Заявлялся он ко мне примерно раз в два месяца, всегда на ночь и всегда с пакетами, набитыми чем-то вкусненьким и жутко дорогим. И у него начинался праздник жизни.

Я, мурлыча, нарезала-расставляла закуски, разливала дорогое бухло, и мы садились легко болтать ни о чем.

К Игорьку, честно сказать, я относилась хорошо. Он меня не напрягал, и я почему-то всегда была рада его видеть.

И дело даже не в деньгах, которые он щедро оставлял вместе с не заслуженными мною чаевыми, и не в холодильнике, который еще три дня после его ухода был набит едой — просто с Игорьком было легко.

Впрочем, справедливости ради, у меня всегда почему-то было ощущение, что он ко мне относится скорее не как к женщине, а как к бесполому существу или подружке. Прелести мои, выставляемые напоказ, похоже, не сильно его завлекали, и секс всегда был быстрым и настолько скучным, что и рассказать-то нечего. Всегда один раз, со слегка даже скучающим видом исполнив свой оплаченный долг, Игорек расслаблялся и дальше просто мило пил в моей уютной компании. И так было постоянно.

Он всегда напивался до состояния абсолютной прострации, а потом, вставая утром, хватался за голову, просил воды, кофе, лимона и вызвать такси. Его машина стояла под моими окнами до вечера.

Помню, когда он уходил от меня утром после третьей нашей встречи, я осталась в сильнейшем недоумении: зачем он ко мне ходит, если я явно его не очень-то и возбуждаю?

Потом я к этому привыкла. Мало ли у кого какие странности?

И даже не удивилась почему-то, когда он, придя в очередной раз с пакетами еды и бухла, умудрился нажраться столь быстро, что я и понять не успела, и, буквально упав на мою кровать, выдал: «Ты меня только не трогай, ладно?», а утром ушел, оставив «на чай», но не попросив даже минета.

Одно я знаю точно: у Игорька были сильные нелады с женой. Как-то, по совершенно пьяной лавочке, он признался мне, что она его не возбуждает, впрочем, как не возбуждала особо никогда. И женился-то он на ней лишь потому, что она вдруг, после второй встречи, залетела, а он, как честный человек… Да и пора было жениться. Родители давно хотели внуков.

Единственным человеком, которого Игорек, похоже, искренне любил, была его десятилетняя дочь от этого брака. О ней он говорил часами.

Однажды, когда мы совсем уж сильно нажрались, я расхрабрилась и спросила, зачем он ко мне ходит всегда на ночь, если ему так немного надо. Так я узнала, что Игорька никогда особо секс и не интересовал, а со мной ему просто приятно пить и говорить.

«Ну и ладно», — решила я и закрыла эту тему.

Последний раз он был у меня чуть больше года назад. Жаловался, что жизнь стала совсем невыносимой, что жена третирует его до полусмерти своим постоянным желанием секса, и он уж совсем готов развестись, но дочь…

А потом как-то пропал.

И появился совсем недавно.

— Замуж не вышла? — весело спросил знакомый голос в трубке, и я обрадовалась:

— Игорь, ты, что ли? Сто лет тебя не видела!

— Ну вот и увидишь, — бодро сказал он, — ты ж найдешь для меня сегодня вечерок? Ну, как всегда…

— О чем речь, — смеялась я, — всю толпу разгоню, а тебя приму!

— Вот и отлично, — голос вдруг посерьезнел, — только, Кать, я не один буду, ладно? Я, в общем, ну, с другом буду. Короче, я тебе потом на месте все объясню. Ты только не пугайся, все нормально будет…

Мне ли бояться двоих?

И вечером они пришли.

— А ты все такая же прекрасная! — изящно ввернул Игорек комплимент, едва я закрыла дверь.

И смущенно уже добавил:

— Знакомься, Катя, это Коля. Коля, будь как дома, нам тут всегда рады…

Коля — невысокий, в модной футболке и стильных джинсах, крепенький мужчина средних лет с легкой сединкой и залысинками — совсем слегка смущаясь, улыбнулся мне и как-то странно, я бы даже сказала — влюбленно, посмотрел на Игорька.

Я внутренне хмыкнула от неожиданности, решила, что мне показалось, и провела их в комнату.

А потом нарезала закуски, доставала бокалы, щебетала и излучала саму гостеприимность.

И удивлялась метаморфозе, которая произошла за этот год с Игорьком.

Он как-то совершенно изменился.

Исчезли странноватый взгляд и блуждающая улыбка, он похудел, был явно уверен в себе, по-другому подстрижен, даже одет как-то по-другому, все так же дорого, но теперь уже стильно, и, если можно это слово применить к мужчине, то Игорек — расцвел.

— Катя, — сказал Игорек, когда мы выпили по первому, и от меня не ускользнуло легкое движение Колиной ладони, которая легла ему на колено, — мы не просто так пришли. Ну, тебе, наверное, странно, но… вот…

Он снова налил нам всем, мы чокнулись, он залпом осушил, явно для храбрости:

— В общем, я тебе сейчас расскажу, а ты… А, наверное, ты и не такое видела… Я не стал сразу по телефону предупреждать, не телефонный, знаешь ли…

…А дальше мне оставалось только глупо улыбаться, удивляться и снова улыбаться.

Игорек был откровенно несчастен все одиннадцать лет супружеской жизни. То, что они не сошлись характерами, стало ясно еще в первые месяцы. Жена, домашний мини-тайфун, быстро установила в доме свои порядки, Игорек тихо зарабатывал деньги в семью и твердо знал, что в жизни счастья нет.

Он мог бы, конечно, завести спокойную и покладистую любовницу и с ней удовлетворять если не тело, то хотя бы душу, но… он давно заметил: женщины ему почему-то не сильно нравятся. Не то чтобы он их не любил совсем — просто они были ему как-то безразличны. Даже сексуально. Он знал, что как мужчина — должен, но делал это без души, скорее для галочки перед самим собой.

Впрочем, одна постоянная любовница у него все-таки случилась. Устав от буйного характера жены, он как-то, лет через пять совместной жизни, ушел к тихой разведенке, но быстро понял, что это — не его, и уж лучше жить с темпераментной женой, но со своим ребенком, чем воспитывать чужого вместе с такой же чужой ему женщиной.

Остались редкие проститутки — вот будто не хватало ему чего-то, а чего — он и сам понять не мог. Впрочем, и они ему особого счастья не принесли. А потом он прикипел ко мне, потому что (о боже!) почувствовал родственную душу.

Когда он был у меня последний раз, ситуация в его личной жизни сложилась — хуже некуда. С женой они уже даже ругаться устали, но Игорьку для того, чтоб развестись, все не хватало какого-то толчка. Сложно вот так менять жизнь. Да и что дальше? Один-один-одинешенек.

И в один действительно прекрасный вечер, недели через две после последнего посещения меня, он, буквально с горя, отправился в ночной клуб — то ли снять кого-то от отчаянья, а то ли просто развеяться.

И именно там, в клубе, он познакомился с одиноко скучающим у стойки Колей. Ну, там уж слово за слово, рюмка за рюмкой, такси, следующее заведение, потом еще, еще, и, даже непонятно для самого Игорька — как, но они, напившиеся вусмерть, оказались у Коли дома.

Алкоголь снимает тормоза, да и звезды встали так странно, что утром они проснулись вместе.

На следующий день Игорек переехал к Коле.

Причем настолько резко слетел с этих самых тормозов, что даже не стал скрывать от жены, к кому он уходит. Конечно же, был дикий скандал, а потом и быстрый развод с откупными.

Коля был в этом деле совсем не новичок, но тоже, похоже, нашел с Игорьком свое счастье.

Они живут вместе.

И Игорек признался мне, что дико счастлив и не потратил бы впустую столько лет на унылую жизнь, если б раньше понял, что именно ему надо. Нет, он, конечно, и раньше задумывался, но всякий раз испуганно гнал эти мысли, и если б не клуб, алкоголь и нежно-настойчивый Коля…

А ко мне зачем пришли? Ну, так все просто. Разнообразить, так сказать. Очень хочется, чтоб кто-то посмотрел, да и Коле иногда, редко-редко, но хочется женщину…

Ну, а потом мы пили, говорили, и парни мои смотрели друг на друга совершенно влюбленные.

А еще через полчаса я, развалившись с бокалом в кресле, смотрела, как они это делают.

И, надо сказать, в Игорьке было абсолютно не узнать того вялого, одноразового и тюфякообразного любовника, который приходил ко мне год назад, — ибо он жарил Колю с таким отменным стояком и страстью в глазах, что я, ей-богу, даже удивилась.

Ну, а дальше был легкий совсем бутербродик, с начинкой в виде совершенно счастливого Коли; и к утру я подумала, что никогда не видела в Игорьке столько силы и темперамента.

Утром мы, смеясь и подкалывая друг друга скабрезными шуточками, попрощались. Коля поцеловал мне руку, и они, довольные, ушли.

…А у меня остался полный холодильник. Как всегда.

 

Сибирский пельмень

Сижу утром на кухне, пью кофе, никого не трогаю, доедаю овсяные печеньки.

Звонок в дверь. Думаю — кого принесла нелегкая в столь добрый час?

Прям как есть, неумытая, растрепанная, бреду открывать. В глазок что-то спросонья не посмотрела.

Открываю, а там детина, два метра ростом, голова круглая, уши торчком, щечки розовые, улыбка в тридцать два, и с сумкой огромной.

— Вы Катерина? — спрашивает он.

— Я, — говорю растерянно.

— Ну, слава богу, нашел! — говорит детина и, отодвигая меня, входит в квартиру.

Ни капли не смущаясь и не разуваясь, прямиком идет в кухню. Я, с открытым ртом, стою в дверях.

— Шо ж вы с дверью-то нараспашку стоите? — спрашивает он.

На автопилоте закрываю дверь, иду на кухню, облокачиваюсь на косяк и смотрю на него в офигении.

— Ух, как я рад, что вас нашел! — поет он мне. — Уже в три квартиры позвонил! Я к вам прямо с самолета.

И уверенно садится за стол.

— А вы, простите, кто? — уточняю я.

— Как кто? — с удивлением спрашивает детина. — Вас Колян не предупредил? Он же мне сказал, что договорится. А! Он, наверное, телефон так и не нашел! А я ж Миша, из Кемерово, мне Колян сказал, что у вас остановиться можно. Так сказать, и приютите, и обогреете. Только он совсем точно номер квартиры не помнил, так мне соседей немного потревожить пришлось…

И сидит, лыбится.

Я обалдела немало.

Нет, ну ладно обогреть, но чтоб приютить?! У меня ж не хостел, епта.

Пока я соображала, как его выдворить, этот Миша открыл сумку и начал вываливать жратву.

— Ну что, ставь чайник, хозяюшка!

Тут я возмутилась:

— Подождите, — говорю, — с чайником, вы вообще чего ко мне пришли?!

— Ну так это… Колян же сказал, что вы услуги предоставляете, эти… нуууу… и остановиться у вас можно, но я же ненадолго, всего на три дня.

— Какой, мать его, Колян? — почти ору я.

— Да Колька! — теряется он. — Он сейчас здесь живет, а мы с ним одноклассники. Там еще учились. Ну Колька… такой рыжий который, худой, маленький.

Вот тут у меня пазл и сложился. Вспомнила я этого рыжего клоуна. Он ко мне заходит иногда, редкий приколист. Очень веселый парень, однако вечно глумится над всеми; бывает, мы с ним разговаривать начинаем после, так он всегда рассказывает — то одного развел, то другого. И ржет как дурачок.

Ну и, короче, дальше выяснилось, что этому сибирскому пельменю Мише приспичило Питер посмотреть, так он позвонил Коле, а Коля ему и сказал, мол, зачем тебе гостиница, там вон такая Катя живет, так ты иди к ней, она и пожить пустит, и все остальное.

Шутник, однако.

А этот пельмень все за чистую монету принял и прямо ко мне и приехал.

Вот честно — будь у меня Колин телефон — наваляла б за такие шутки.

А главное, он так страшно расстроился, что его разыграли, что не напоить его хотя бы чаем я не могла. Ну, мы попили-поели, сидим, молчим.

И тут он вдруг мне говорит, что, мол, раз он уж тут, то, может, все-таки… того-этого?

— Ну, — говорю, — того-этого можно.

Цену ему озвучила, он, конечно обалдел. Коля, гад, ему сказал, конечно, что не бесплатно, но цену назвал, сволочь — пятьсот рублей! Пятьсот!

— Ну, — говорю, — мощно тебя твой Коля развел. Пятьсот — у нас и цен-то таких нет. У вас, наверное, тоже.

А он мне:

— Да откуда я знаю, почем это все? Я же никогда не ходил. Вот, с Леночкой только разошелся, а так, кроме Леночки, и не было никого. А давай, может, чуть дешевле договоримся? А то что-то слишком много, а мне же еще и гостиницу какую-то надо, и посмотреть все. А к Коляну нельзя, там же жена и теща, что я там буду…

Короче, все-таки мы сторговались. Сбросила я ему немного. Все равно ж зашел уже.

Член у него оказался обалдеть какой здоровый. Ну да, Миша большой, и член у него не меньше Миши, и толстенный — еле влез. Какое добро мужик в штанах носит — ух!

А так, в сексе, ну точно пельмень, лапы огромные, а скромный-скромный, и весь мягкий какой-то.

Я таких давно не встречала. Даже минет не захотел. И кончил быстро.

Встал, в ванную пошел, потом вышел, на кухню потопал, осмотрелся.

Говорит:

— Как-то у тебя, Катя, сразу видно, мужика в доме нет.

— Ну да, — смеюсь, — мужиков-то у меня в доме и не бывает.

— Полочка вот в ванной еле держится, стол шатается… а давай я посмотрю, что там?

И полез под стол. Выныривает:

— Отвертка есть?

Я стою, смотрю на все это. Ну что ты с ним делать будешь? Хозяйственный, фигли.

— Нет, — говорю, — откуда здесь у меня отвертка?

Нож попросил. Ну, дала. Потом вообще стол мне перевернул, меня из кухни выставил, и давай колдовать. А я что — ну, хочет мужик починить — так пусть чинит.

В итоге задержался он у меня на полдня.

Стол починил, полочку поправил, петли в шкафу проверил, — короче, перечинил все, что нашел. И даже розетку вываливающуюся на место вставил, сидел, что-то там долго зачищал.

Блин, ну золотой мужик!

Ну, и я в долгу не осталась, девок знакомых обзвонила, нашли мы ему очень быстро квартиру дешевую, посуточно.

Хотя с таким-то достоинством и золотыми руками можно было и так по девкам пристроить.

Ушел бы на ура.

 

Самый лучший

— Катя, я подъехал, куда мне дальше? — спросил меня приятный голос в трубке.

Этот клиент был в первый раз.

— Секундочку, милый, — сказала я как можно игривее, — сейчас я тебя встречу.

Две минуты спустя я уже строила глазки мужчине лет сорока, который нерешительно переминался с ноги на ногу, стоя у моей парадной. Кстати, он был весьма симпатичен, и я уж успела решить про себя, что следующий час, на который он меня заказал, будет если и не слишком приятным, то хотя бы не напрягающим.

Клиента звали Темой.

У меня дома он сразу скинул рубашку, при этом странно поведя плечами, как будто показывая мне — мол, смотри я какой; попросил сделать ему кофе, а заодно отвесил мне несколько изящных комплиментов. Там было что-то про мои глаза, грудь, ноги и про то, что он практически влюбился в меня с первого взгляда.

Я обольстительно улыбнулась и решила, что с минетом точно хорошо для него постараюсь.

В общем, вышло аккурат как в той присказке: «Дамам из высшего общества он предлагает деньги, а c куртизанками говорит о любви. Что интересно — везде имеет немалый успех…»

Потом я отправила его в душ и, пока он был там, быстренько сменила свои трусики на чуть более прозрачные — для совсем уж приятных гостей.

Он вышел из ванной в полотенце, обернутом вокруг пояса, лег на кровать, закинул руки за голову и сказал:

— Ну, давай уже, иди сюда, — и зачем-то добавил, — детка.

И я пошла. Томной кошечкой прилегла рядом, облизнула свои губы (эффектный жест), кончиками пальцев подцепила легкий узелок на полотенце, и…

— Правда, он красивый? — спросил меня вдруг Тема, делая особое ударение на слове «он».

Моему взгляду открылась часть мужского тела совершенно обычнейших размеров и обычного же вида. В общем, ничего особо выдающегося. Да и не особо — тоже.

— Правда, милый, — мурлыкнула я, натягивая на него презерватив, — красивый.

И приготовилась было со всей душой приступить к обыденному для меня занятию.

Собственно, я была уже буквально в двух сантиметрах от…

Как вдруг он решительно отстранил мою голову:

— Нет, вот ты скажи, классный?

— Классный! — улыбнулась я, пытаясь придать голосу как можно больше уверенности и правдоподобности. И потянулась к нему губами.

— Да подожди ты, — сказал он даже как-то обиженно.

Я подняла голову, посмотрела на него и заметила: он, что называется, надул губы. Прямо как девочка.

Признаюсь: в этот момент я почему-то растерялась. К счастью, он мне помог:

— Ну расскажи, насколько он красивый.

Рассказать — это я запросто. Я аккуратненько захватила его достоинство пальчиками, сделала вид, что увлеченно рассматриваю, и выдала:

— Ну, он такой крупный…

— Еще! — требовательно сказал мне голос сверху.

— И красивый! — зачем-то повторила я его же слова.

— Еще! — повторил он как заведенный.

Я откровенно не знала, что говорить, — обычная ж часть тела, размером не ахти, но говорить-то что-то надо было.

— Он такой твердый! — ну да, это было правдой.

В этот момент Тема так резко вскочил и сел на кровати, что я даже немного испугалась.

А в следующую секунду всерьез посмотрела на него ну очень большими глазами.

— Ну не-е-ет! — тоном капризного ребенка сказал он мне. — Ты не так рассказываешь!

И тут же, не дожидаясь моего ответа, продолжил:

— Вот я ходил к твоей коллеге, жалко, она переехала, вот она умела это делать!

— И как же? — спросила я.

— Ну, вот она его гладила и говорила, что он — самый лучший из тех, что она видела…

Мне было несложно это сказать, и я, быть может, польстила бы ему так, не подскочи он не вовремя в кровати.

А сейчас был уже как-то совсем не тот момент. Это смотрелось бы слишком грубой лестью.

Очевидно, он сам так не считал.

— Ну скажи, что он — самый лучший! — попросил он внезапно.

— Самый-самый! — вдруг подхватила я. Это было неожиданно даже для меня. — Он просто прекрасен, правда! Я редко вижу такие красивые!

— Правда? — в его голосе звучала надежда.

— Да! — вдохновенно соврала я. — Ты ж понимаешь, я многих видела, но твой — просто идеальный. Крупный, ровненький…

Для пущего эффекта я слегка погладила его достоинство пальчиками.

Он просиял и снова откинулся на подушку.

Я решила не терять время и приступила было к процессу, но… опять была остановлена.

— А подожди, — допытывался он, — вот ты говоришь, что редко такие видишь… Значит, все-таки бывают еще такие?

«Млин…» — подумала я обреченно про себя.

Вслух сказала:

— Ну ооочень редко!

Почувствовала, что он явно недоволен, и быстро исправилась:

— Но твой, пожалуй, из них самый классный!

Он задумался. Потом сказал совсем не то, что я ожидала услышать:

— А мне кажется, он немного кривоват…

В его голосе действительно было сомнение.

— Нет, что ты! — я мгновенно попыталась его переубедить.

Интуиция подсказывала мне, что это нужно делать быстро, иначе мой мозг просто не выдержит накала…

— Ну вот, смотри, — он снова отстранил меня, взялся сам за своего небольшого друга и начал рассматривать его под разными углами.

Я исподтишка посмотрела на часы. Терпеть мне было еще долго. Примерно с полчаса.

Я уже знала: они станут вечностью.

— Вот правда, посмотри сама, — он снова обратил мое внимание на себя, — вот смотри, вот отсюда видно, что он немного искривлен влево, видишь, да?

Я совершенно не слепая, но я ничего не увидела. О чем ему и сообщила.

— Зачем ты врешь? — с укоризной сказал он и пристально посмотрел на меня.

Мне захотелось, чтобы он немедленно ушел. Вот прямо сейчас встал, оделся и ушел. Потому что аттракцион пошел по кругу, а нервы мои — не железные. Вслух я, конечно, сказала совсем другое.

Забегая вперед, скажу, что оставшиеся полчаса распределились у нас так: первые двадцать минут я придумывая неимоверные доводы, убеждала его в том, что у него не только ничего не криво, но и вообще самое лучшее из тех, что мне доводилось видеть; еще три минуты у нас был вяленький секс, который он даже не закончил, буквально сняв меня с себя и сказав: «А знаешь, дело-то не в этом», и в оставшиеся семь — он одевался и горячо благодарил меня за прекрасно проведенный вечер, пообещав зайти еще.

Иногда я думаю, что вместо кровати в моей квартире надо поставить кушетку психоаналитика. Вот это было б в самый раз.

 

Нытик

Пришел нормальный. Вернее, нормальным он просто показался.

Лет до тридцати, и с внешностью порядок.

С сексом — да все стандартно, классика, орал.

Не прыгал на мне очень долго, не кончал за 10 секунд.

Не стонал особо громко, не молчал, как партизан.

Брючки сложил аккуратно, в душ пошел сразу, вышел в полотенце.

Симпатичный даже. Везде.

Взял два часа. Два раза получилось. Минут на сорок.

А дальше… понеслааась…

Я поняла: он пришел ко мне ныть.

Потому что зарплата вроде не маленькая, но не хватает.

Мама мешает личной жизни, девушку привести невозможно.

Отдельную квартиру снять не может — на что тогда жить?

Светочка с работы — бывшая любовь — уже второй год воротит нос от его гвоздичек.

Леночка — нынешняя любовница — хочет замуж, а он ее не любит.

Вадик — лучший друг — уже и не друг вовсе. Пару лет назад по великой пьяни Светочку трахнул.

И погода мерзкая.

Ботинки себе выбрать не может, ничего не нравится, или нет его размера в магазине.

День неудачный, да и неделька вышла ого-го.

Продавщицы в магазине хамят, на последний автобус вчера опоздал…

Но это ладно…

Говорил-говорил, потом подорвался, на кухню пошел. Как у себя дома, чесслово.

Я думала — воды пошел попить. Лежу, слышу — холодильник открывается! Ладно, думаю, воду холодную ищет (ну тоже, не спросил, ни слова не сказал…). Кричу ему:

— Там кола есть!

Он мне:

— Да-да, сейчас!

Лежу, долго его нет. Уже думала встать, посмотреть. Тут возвращается. С бутербродом!

С одним. Не, ну ладно, что в холодильник сам полез, так и бутер себе только сделал.

И сидит, и топчет мой бутерброд, и топчет, и бу-бу-бу, и бу-бу-бу…

Машина ехала мимо — водой из лужи окатила.

В правительстве — взяточники, в парадной консьержка — чекистка.

В мире — глобальное потепление, в России — лютая зима была прошлая, а эта — непонятно.

В Москву съездить на выходные — в принципе, можно, но лень; в отпуск — в Египет не хочется, на Мальдивы денег нет.

Я чувствую — у меня уже башка набекрень от него. Я говорю: «Падажжжии…»

Пошла, себе тоже бутер сделала. Сижу напротив, жую глубокомысленно.

…Член — четырнадцать сантиметров, а хочется хотя бы восемнадцать.

Прыщ вскочил прямо на лбу, болит.

Мама испекла пирог с клюквой, а он любит с малиной. С малиииной.

Любимые штаны протерлись между ног — а где теперь такие взять?..

И бу-бу-бу, и бу-бу-бу…

Он мою кровать, наверное, с кушеткой перепутал.

Он ушел, а мне весь этот хлам оставил.

И ходила я с головой беременной, и думала: бляяяааа… бляяяаааа!

Но главное — я поняла, почему Светочке гвоздички не нужны.

Потому что к гвоздичкам это чучело нудное комплектом идет. Уж лучше вообще без гвоздичек, чем с таким.

А Леночка — так она или глухая, или просто камикадзе.

Думаете, ушел и все? А фиг там!

Позвонил через 15 минут — начал ныть, что на метро опоздал, а на такси не осталось, все на меня потратил…

Намекал, очень прозрачно, чтобы у себя его оставила до утра, а то он, бедный, будет сидеть всю ночь на улице и мерзнуть. Сидеть и мерзнуть… сидеть и мерзнуть…

«Аааа! убей себя об стену!»

Я не сжалилась.

А встала и испекла пирог с клюквой.

Вот прямо ночью и испекла.

Клюкву еще месяца три назад покупала — до сих пор в морозилке валялась.

А я люблю с клюквой.

 

Скидка на могиломесто

Есть у меня один могильничек.©

Мне всегда очень нравилась эта фраза Галыгина в «Камеди». Это был такой странный юмор на грани. Маразм в квадрате, но было смешно.

Несмешно стало, когда ко мне как-то давно такой пришел.

Зашел, разделся, в зеркало полюбовался, волосенки прилизал, из пиджачочка денежку достал, мелкими купюрами. Пока стояла, пересчитывала, еще визитку протянул.

Глянцевая, черная, с красно-золотыми завитушками, апофигей китча.

Услуги, правда, не гламурные.

Ритуальное агентство «У Вовы».

Генеральный директор.

Психоделичненько, ниче не скажешь.

Я страшно завтыкала. Подышала, пощупала себя украдкой — вроде жива, ничто не предвещает.

Пока я думала, он тапочки надел, в комнату прошел, и…

…Он, видимо, перенапрягся на работе. Ну, в здравом же уме такого не предложишь.

Короче, бартера хотел.

Мол, я его обслуживаю со скидкой 50 % (ну, то есть, или возвращаю половину, или оставляю на второй час бесплатно), а он потом мне скидку сделает, если понадобится.

Я на него посмотрела скептически, пришла чуть-чуть в себя и сказала, что если мне что от него и понадобится, то сама я к нему обратиться уж никак не смогу.

Он сразу одуплился, завертел головой, мол, не так я его поняла. Не мне, конечно же, ни в коем разе!

Мне-то он желает всего хорошего и долгих лет жизни; просто, может, кому из родственников или друзей?

Зашибись, думаю — «пососи гендиру ритуалки, схорони кореша со скидкой!»

— Не-не, — говорю, — скидки мне не надо, а то вдруг потом отбить ее случай не представится… Давай уж лучше и ты без скидок, и я.

На том и порешили.

Ну, секс как секс. Не заставлял неподвижно лежать — и то ладно.

Так вот, закончили, развалился вальяжно, смотрит — время еще осталось.

— А давай, — говорит, — Катя, я тебя проконсультирую немножко, а то работа у меня нервная, второй раз я быстро все равно не смогу. (Ой, блин, ну и не надо!)

Ладно, думаю, отрицательный опыт — тоже опыт.

Пускай консультирует, а я пока о своем подумаю.

И как он начал, как он начал!

Подскочил, каталог достал, на кровати развернул… Начал мне, значит, гробы показывать и обшивку демонстрировать.

Я, честно говоря, подумала, что он все поймет по моему лицу.

Не понял.

Есть, видимо, такие, непробиваемые. Или просто с живыми не привык?

Я перебила, — мол, может, другое что обсудим или просто тихо полежим, а?

Он как-то вдруг включился, извиняться начал, что вот бизнес в голове сидит, и чтобы я его останавливала, если что.

Посидел, помолчал, коленку погладил.

И вот надо ж было — что у меня как раз напротив его глаз на столе букет стоял.

Он аж подскочил, его как осенило.

— Катя, — говорит, — вы не представляете, какие у нас есть венки! Из живых цветов. У меня флорист — конфетка! Проходила практику в Голландии, а вы ж знаете, какие в Голландии цветы красивые.

Я про себя: «Ууууу, блин!»; вслух:

— Уж не представляю, в Голландии бывать не приходилось.

И он мне:

— В общем, если понадобится, соберу в лучшем виде.

Я, тихо шизея:

— Кого соберешь?

Он, не смущаясь:

— Венок.

И тут меня впаяло. Дотянулась к сигаретке, закурила, каталог листнула, пальчиком ткнула, спрашиваю:

— А такой у тебя есть?

Он удивленно:

— Надо — сделаем. А зачем?

— Ну, — говорю, — может, сделаешь, дома повесишь? Красиво же, венок с живыми цветами.

Он, опять удивленно:

— Так у меня ж живы все.

— Ну это пока, — затягиваюсь, дымок выпускаю. — А ну как умирать соберутся?

Он такой, уверенно:

— Да ну перестань. Как они соберутся? У меня никто не собирается!

Я, философски-глубокомысленно:

— Ннууу, тут не угадаешь. Пойдет, к примеру, твоя бабуля за хлебушком, а тут ей кирпичик на голову — тюк! И нет бабули…

Он аж подскочил:

— Да нет у меня никакой бабули!

Тут я, такая:

— А дети есть?

— Да, — говорит и как-то испуганно смотрит, — две дочки и сын.

— Ну, — говорю, — вот и отличненько! А если б твой сын пошел и, допустим, в канализационный люк навернулся — ты б какой гробик выбрал?

И тянусь за каталогом.

Видимо, это его, наконец, проняло. Он подскочил, штаны натянул и вымелся со скоростью света. Только дурой обозвал.

Ну вот. Это я-то дура?

Короче, как убежал тогда, так и все. Больше не появлялся, каталоги не совал и скидок не просил. Я и забыла про него давно.

Чего вспомнила-то…

На остановке сегодня стою, с букетом, кстати, смотрю — Вова этот, буквально в трех метрах. Стоит с каким-то чуваком и — видно — говорит ему что-то, говорит, говорит…

И так, значит, пуговичку тому на пальтишке крутит-крутит, в глаза доверительно заглядывает; чувак этот, бедный, так аккуратненько, на полшага, на полшага отходит, отходит, а Вова все наступает, наступает…

Видимо, Вован ему купон какой толкал, на скидку.

30 % на могиломесто…

Ну а че?

 

Собака — друг человека

Сижу, читаю в Интернете порнорассказы. Ну, понятно, пишут их кто во что горазд. Кто про группу, кто про аналы-оралы в подробностях, и прочее.

Смотрю, раздел на сайте — «зоофилы».

Фигасе, думаю… затейники какие. «Улетела в теплые края, когда вернусь — не знаю. Крыша твоя».

Ну, смех смехом, а я раз такого невседомовского в жизни имела счастье наблюдать.

В общем, приходит ко мне как-то мужичок такой, ну никакой, короче. Худощавый, но с животом. Штаны подстреленные, волосенки жиденькие, лысина намечается, ну в целом обычный такой неудачник среднего возраста.

Садится в кресло, очень уверенно, замечу, садится. Кидает мне на стол пачку российских денег. Навскидку там тысяч десять-пятнадцать, наверное. Пятисотрублевыми купюрами. Причем пачка такая потрепанная, видно сразу, что деньги не пачкой ему достались, а собирались и откладывались со всех сторон. Наверное, на штанах экономил.

Ну, думаю, сейчас начнутся прихоти, это ж типичный «миллионер из трущоб» очередной.

Этому сейчас тут полизать понежнее, там пососать подольше, а во время оргазма щелбан дать четко по центру лба. Потому что он только таким способом и кончает. (Кстати, был у меня один такой. Ему вот во время оргазма щелбан был необходим для полной разрядки, и ты хоть убейся.)

Ну так вот, товарищ представился, ни много ни мало, а Степаном Леонидычем.

И говорит мне Степан Леонидыч таким тоненьким фальцетиком, что у него запрос немного необычный, но он же «башляет, а значит, и карты раздает».

Ну да, мачомена разыгрывает.

Я уселась поудобнее, ручки положила на коленочки, как примерная девочка в первом классе, и превратилась в слух. А Степан Леонидыч этот подскакивает, убегает куда-то в коридор, слышу, дверь открывает, ну, думаю, попала.

За дверью небось стоят Василь Иваныч и Николай Михалыч.

А вот фигушки! Вводит, не побоюсь этого слова, Степен наш Леонидыч, собачку такую большуууую. И говорит мне знаете что? Это, говорит, Степан Леонидыч-младший.

Я поперхнулась.

— И чего? — спрашиваю, а у самой глаза по 50 копеек.

— Тут дело такое, — толкует Степан Леонидыч уже старший, — в связи с данными обстоятельствами… Мой пес уже достаточно взрослый, а сучки у него до сих пор не было. Ну, не встает у него на сук его породы. Не встает. Мы когда по улице идем, он у меня все больше на мелких шавок прыгает, такс там всяких да этих… чху… чихи… хао…

— Чихуахуа, — как под гипнозом уточняю я.

— Точно! — отвечает он. — На них. И на женщин… молодых.

— И?.. — я плавно съезжаю с кресла.

— Что и? — возмущенно начинает дергаться он, как второклассник, не выучивший уроки, но уверенный в своем знании природоведения. — Не могу же я позволить своему красавцу трахать каких-то шавок!

На этом месте я окончательно съехала со стула, пес только довольно гавкнул.

— А от меня вы чего хотите? — спрашиваю.

— Как чего? — спросил меня мужичок, словно я с другой планеты и не понимаю простых вещей. — Я же говорю, у него на женщин стоит. Вы его трахните хорошенечко, и все дела. Это можно, я читал, анатомически вы с ним друг другу подходите.

Я! Анатомически подхожу собаке! Приплыли. Блин, хорошо, что не лошади. А что? Неплохая такая идея. С собачкой за пятнашку, а с лошадкой, так уж и быть, за тридцатничек…

Нет, я понимаю, тараканы там в голове хороводы водят и фейерверки устраивают.

Нет, я понимаю, весеннее обострение у них, у шизанутых, дурка плачет, понимаю.

Но я так орала! Я так орала!

В общем, дядечка был послан в пеший тур далеко и надолго.

С напутствием собачку кастрировать, самому полечиться, и без возможности вернуться снова.

 

Крокодиловы слезы

Бытует миф, будто крокодилы, поедая жертву, проливают слезы.

Верить или не верить в такие шутки природы — вопрос второй, но «Википедия» утверждает, будто это действительно так.

Так вот: клиенты иногда тоже бывают плачущими крокодилами.

И хочется из них сразу сделать сумочку. И туфли.

Вот приходит мужичонка — худ, высок, широкоплеч. Ничем не примечателен. Только жалостлив уж слишком. Глаза внимательны, участливы, все по ручке норовит погладить. Того гляди — конфетку даст.

Начинает не сразу. Ему проникнуться надо, расположить к себе, о жизни расспросить.

Смотрит грустно и печально, в душу лезет, головой кивает.

Не просто лезет — без мыла пролезает.

Ну понятно — расчет в коридоре, берет стандарт. Орал и классику, прошу заметить.

Дальше шмотки на кресло, душ, тапки, полотенце.

И вот сидит он уже голый на моей кровати, но начинать все как-то не спешит.

— Ну, рассказывай. — говорит он. И смотрит грустно.

— О чем, милый? — спрашиваю я.

И готовлюсь к девиационной прозе.

О чем может попросить рассказать голый мужик, сидя на моей кровати? Щас угадаю. Нашептать про групповушку? Рассказать, как я себя ласкаю? В какой позе я хочу?

Мне-то пофиг. Что захочет — расскажу.

— Как дошла до жизни такой… — уточняет он.

И смотрит пристально.

Баалиин! Вот как я это ненавижу! И вопрос этот дурацкий, и людей, что его задают.

Шла, шла и дошла.

Улыбаюсь заученно:

— Милый, это совсем не интересно. Давай лучше ты мне расскажешь, как любишь. Да?

И аккуратненько беру его за член.

Он убирает руку:

— Нет, ну подожди. Не так сразу. А вот расскажи, тебе нравится твоя работа?

И тут же, не давая мне ответить:

— Только не говори, что нравится. Это же ужасно, правда? Вот так, с любым… Ужасно, да?

И смотрит печально-печально.

Я перезагружаюсь. Какого ответа ждет голый мужик, который пятнадцать минут назад оставил мне баблишка и потопал в душ?

Вот я скажу, что да, ужасно — и что, он встанет и уйдет, подкинув мне деньжаток?

— Работа как работа, — говорю я ровно, — бывает хуже. Давай-ка лучше что-то делать.

Он явно понял, что жаловаться я не собираюсь, и сразу завел монолог:

— Ах, бедная девочка, я понимаю, ты не можешь мне сказать всю правду.

Но ты знаешь — я вас всех так жалею… Вот жалко мне. Я когда смотрю на это все — молодые девочки, как мне вас всех жалко, что так жизнь сложилась. Я же все понимаю, я понимаю, что на самом деле это все очень тяжело. Ну ничего, все еще наладится, обязательно…

В этот момент я одупляюсь, что он гладит меня по руке.

— Иди сюда, моя девочка, — тянет он меня и зачем-то начинает гладить по голове, — я буду с тобой очень нежным, я не такой, как они все… бедная моя девочка.

Я аж расчувствовалась.

А у него встал.

Ээх, видали мы вас, извращенцев.

И я надеваю резинку, становлюсь лицом в подушку.

— Моя бедная дееевочка, моя бедная дееевочка… — шепчет он, поглаживая мою спину, и…

— Аай! — выскакиваю тут же. Он явно не туда попал. Точнее, туда, но не туда, куда уплочено.

— Ой-ой, прости, — говорит он виновато, — я нечаянно.

И смотрит преданно-преданно.

— Осторожней, милый, — воркую я.

С кем не бывает?

— Аааай! — вылетаю я из-под него второй раз. На этот раз он мало того, что попал в неоплаченные номера, так еще и прошел дальше.

— Ой-ой! Прости, что, снова не попал? — он донельзя сконфужен.

— Не туда, — нахмуриваюь я, — давай я лучше буду снизу. Тебе удобней будет попадать.

— Нууу… — говорит он обиженно, — я не хочу, чтобы ты снизу. Я буду аккуратно, извини.

— Ладно.

Я снова встаю в позу зю.

Он попадает куда надо, две-три фрикции, иии…

— Та твою ж маму! — ору я.

На третий раз я понимаю, что целится-то он как раз очень хорошо. И как раз туда, куда он хочет.

Я разворачиваюсь, сажусь:

— Милый, если ты хочешь попадать туда, куда ты попадаешь, доплати, возьми смазку и попадай.

— Ой, прости-прости! — тараторит он. — Я действительно случайно. Прости, ты такая сладенькая, я просто не могу себя контролировать.

— О’кей, — говорю я, — тогда давай я буду все контролировать.

И ложусь на спину. Он слегка обижен, но не возникает. Громоздится сверху, и процесс идет.

— Расслабься, — шепчет он, — ты так напряжена. Расслабься, доверься мне, все будет хорошо, моя хорошая бедная дееевочка…

Его руки скользят, скользят, скользят… ну и куда они скользят?!

Я ловлю палец на подлете. Вот прямо где-то рядом с неоплаченными номерами.

Зассрранец!

— Ну что тебе, жалко? — вдруг говорит он мне зло. — Я только разик, тебе что, жалко?

— Да, жалко, — отвечаю я не менее зло, — на анал мы не договаривались.

— Ой, что ты из себя целку строишь? — взрывается он. — Какая тебе разница, куда?

— Разница есть, — спокойно отвечаю я, — доплатишь — не будет.

— Ладно, нет так нет, — как-то слишком спокойно говорит он, — давай тогда лучше минет.

— Хорошо, милый, — усмехаюсь я, меняю резинку, устраиваюсь поудобней, наклоняюсь…

И понимаю: что рвать — ему совсем не принципиально. Начал с моей попы, а теперь рвет волосы.

Ему явно нужен мой скальп. Целиком.

— Милый, — замечаю я, — ты не мог бы аккуратней? Расслабься, я все сделаю.

— Да-да, хорошо, хорошо… ООО, как хорошо, — он расслабляется, — да, да, давай, моя девочка…

И тут так — ххоп!

Живой шампур, глаза навыкате, мычу.

Нет, я-то могу так глубоко. Но не внезапно же! Я ж не готова. Ну и скальп мне отчаянно жаль.

Он ослабляет хватку, и я отскакиваю, как ошпаренная.

— …..!…!…! — выдаю я ласково, хриплю и хватаю воздух.

— Больно, да? — виновато спрашивает он. — Прости, я нечаянно.

И так пять раз.

— Ой! — каждый раз говорит он участливо.

«Сссука…» — думаю я про себя.

Он одевается долго, сопит, в последние пять минут садится на кровать, смотрит печально и полуспрашивает-полуутверждает:

— Ну, я еще приду?..

И продолжает:

— Ты знаешь, я девочек всегда так понимаю, мне вас всегда так жалко…

 

Павлины

Я не встречала женщин в возрасте, неважно выглядящих, но при этом считающих себя еще ого-го и вообще кругом королевами.

А мужчин таких встречаю регулярно. Престарелых павлинов с выдерганными жизнью перьями, которые искренне считают себя пределом мечтаний любой вкусной молоденькой самочки.

У меня тут в ванной сорвало кран. Пришлось экстренно вызывать сантехника.

Через пару часов пришел дядечка, обвешанный торбами. Дядечка вид имел непрезентабельный, — впрочем, я еще не встречала сантехников, выглядящих аленделонами.

Обычный такой морщинистый дядечка, годов так пятидесяти, малого росточка, седой, с нависающим над ремнем пузом и волосатыми подмышками. В общем, на такого бесплатно позариться — это надо десять лет на необитаемом острове мужчин даже на горизонте не видеть.

Ковырялся дядечка с моим краном, ковырялся, на меня сально посматривал.

А потом у дядечки зазвонил телефон. Динамик был громкий, и я не все, но местами слышала. Женский голос о чем-то долго ему говорил; в конце сказал: «Все, пока, папочка!» — и отключился.

— Что, дочка? — спросила я.

Дяденька на секунду завис, у него на лице отобразилась нехилая борьба между желанием сказать правду и повыпендриваться.

Победило второе. Он, видимо, решился и выдал мне совсем уж неожиданный ответ:

— Нет, не дочь. Это я выбираю себе жену на конкурсной основе, вот они и трезвонят все, стараются. И все молодые!

И гордо посмотрел на меня.

Это была минута рекламы, не иначе. Наверное, после этой фразы я должна была возопить: «Вааау, какой самец», и потащить его сношаться.

Я не смогла стереть с лица выражение сарказма. Но дяденька, похоже, таких мелочей не замечал. При этом вид у него был — зацени, мол, как я, а!

Я заценила.

И спросила едко:

— Молодые? И сколько им лет-то, молодым вашим?

— От восемнадцати до двадцати пяти! — гордо ответил дядька.

Я ничего не могла сделать со своим лицом.

Ну кому ты чешешь, старый пердун! Да посмотрел бы на себя, что ли!

Девочки! От 18 до 25! Да на фиг ты такой потрепанный, непрезентабельный, молоденьким-то сдался? Тебе бы до пенсии без инфаркта дожить!

Мне тридцать, так мне и в страшном сне не приснится, что я бы добровольно и бесплатно, да на это позарилась.

А самое смешное, что он не один такой.

Их таких, павлинов ощипанных, — много встречаю. Они все на одно лицо. У них большие животы, дряблая кожа и заплывшие жирком руки.

Но как они мнят себя мачо, как они крутят перед моим носом своими полуотработанными сморчками, с какой гордостью задают мне вопрос: «Ну, как ОН тебе?»

И я всегда говорю: «Мммм, какой красивый!»

А что я еще могу сказать?

И, по-моему, каждый из них в глубине души лелеет мысль, что а вдруг мне будет настолько хорошо с ним, что я возьму и в конце верну ему деньги!

Скажу: «Милый, ты был великолепен!»

И достают они меня страшно. Скорее морально. Достают разговорами, достают нелепым хвастовством, как «он один, да трех молоденьких имел» или как «а я вот к девочке ходил, так она в конце от меня отползала», достают рассказами про своих мифических молодых любовниц, которые искренне их любят…

И разговоры эти, после траха уже, заканчиваются чаще всего одним и тем же — каждый второй так и норовит в конце гордо ввернуть ту самую любимую фразу мужчин в «возрасте за…»: «Старый конь борозды не портит».

Если б не деньги, я б напомнила им конец этой фразы: «Но и не вспашет хорошо».

Они его все, как один, забывают.

И вот не приходит в голову этим ощипанным павлинам, насколько жалко и смешно они выглядят, когда еще изо всех сил пытаются пыжиться и распускать свои обтрепанные хвосты.

И я когда с ними общаюсь, то всегда почему-то анекдот вспоминаю.

Пожилой мужик в компании хвастается, — мол, сам пожилой, но женился на молоденькой и так ее удовлетворяет, так удовлетворяет, она такая довольная ходит!

Тут молодой ему:

— Ты знаешь, я раз гуляю по лесу, смотрю, а на меня медведь идет. А у меня с собой только палка. Так я эту палку поднял, на медведя наставил, сказал «ба-бах!» И медведь упал замертво.

Пожилой, самодовольно:

— Ну вот, это еще раз доказывает, что иногда и палка стреляет.

Молодой:

— Нет, просто за мной стоял охотник с настоящим ружьем…

 

Скрудж

Если честно, меня ему подарили.

Сам бы он, конечно же, ни в жизнь бы на такие траты не решился.

Ну как подарили… По правде говоря, проспорили.

Позвонил мне мой давний поклонник, мужик хороший и приятный. Я уж думала, что сам придет, ан нет.

Рассказал, что поспорил с приятелем, на девочку. В чем суть спора — не столь важно, но только уговор: кто проспорит, тот другому даму и оплачивает. Ну и проспорил мой поклонник.

«Съезди, мол, Катенька, на ночь. Если свободна — в восемь за тобой заедут, а я уж до вечера забегу, оплачу».

Работе Катька всегда рада. Собралась, приоделась, всем, чертовка, хороша.

В полдевятого звонок, мол, выходите, дама, ждем.

У парадного стояла машина. И я села. Мужчин в машине было двое.

Подвоха я не ждала (поклонник мой плохого не подгонит), а потому не напрягалась. Подвоха, собственно, и не было.

Мужчина помоложе, тот, что за рулем, — водитель (потом узнала — личный). Справа от него сидел классический такой пузанчик.

Пузанчик повернулся, довольно хмыкнул и сказал:

— Илларион.

— Какое красивое имя, — покривила душой я.

Пузанчик засмеялся:

— Для тебя можно просто Ларик.

И уже не мне — водителю:

— Ну, Валера, че стоим? Поехали. Через магазин давай.

Ехали недолго, трепались ни о чем, я заученно смеялась, пузанчик был доволен. То ли мной, а то ли собственным, довольно странноватым, остроумием.

И мы остановились у «Пятерочки».

— Красавица, пьешь? Что-то взять? — спросил он у меня.

И как-то странно, как будто опасаясь, что я пойду с ним, уточнил:

— Ты посиди, я сам схожу.

— Милый, возьми шампанского, — игриво протянула я, — или виски. Хорошо?

И он ушел. Мы с водителем сидели и молчали. Прошло буквально минут пять. Ларик вышел с хиленьким пакетом, на ходу засовывая деньги в кошелек, открыл дверцу, наклонился, почти сел и…

В машину посыпались монетки.

— Валера, сделай свет, — скомандовал Илларион, вылез и начал осматривать пол.

Две нашлось сразу. Третья, видимо, ушла в страну потерянных вещей.

— Иди-ка сюда, посвети зажигалкой, — снова позвал он несчастного Валеру, и тот обреченно обошел машину.

Ларик искал, Валера светил, монетка все не находилась.

Я сидела сзади и тихо фигела. На монетку — такую облаву!

— Та что ж такое, — бормотал пузанчик, — куда она укатилась? А ну, ты можешь отодвинуть мне сиденье? Наверное, она там где-то.

Это надо было видеть. Ларик стал коленом на порожек, скрючился-скорячился и полез шарить по полу ладошкой. Объемная попа торчала из двери наружу. Валера делал вид, что он не с нами, и, судя по лицу, молился, чтобы не заставили снимать сиденья…

У монетки не осталось шансов, она была с довольным хмыком выловлена, обтерта и отправлена обратно в кошелек. Водитель поправил сиденье, пузанчик почти сел и…

— А, сигареты забыл, сейчас приду…

И вылез из машины.

— Видала? — спросил Валера, когда Ларик скрылся за дверями. — Он же тебя тоже не сам покупал? А то б точно облез…

— Жмот? — одним словом поинтересовалась я.

— Не то слово. Чего, думаешь, он тебя в магазин не взял? Боится, чтоб, не дай бог, не развела на лишний рубль! — угрюмо съязвил Валера. — Сил никаких нет.

И оживившись:

— Ну ничего, последнюю неделю у него дорабатываю, уже и нашел куда свалить…

Пузанчик вышел, сел, и мы поехали.

Дом был огромный и красивый, но какой-то уж совсем пустой. С улицы было понятно: на многих окнах даже не было штор.

Собственно, действительно обжитым был только большой зал-студия на первом этаже. Везде в беспорядке валялись вещи. На столе стояли бутылка «Блю Лейбла» и один стакан.

— Ну, ты пока в душ сходи, — сказал мне Ларик и спешно начал ныкать бутылку в бар. И я сообразила: дорогого нам сегодня не обломится.

Как близко это было к истине, я окончательно поняла, когда вышла из душа. На столе больше не было вискаря, зато гордо возвышалась одинокая бутылка отчаянно дешевого пойла — «Советского шампанского». Пейзаж дополняла разломанная на кусочки такая же мегадешевая побелевшая шоколадка, и на тарелочке — аккуратная, явно магазинная, нарезка колбасы. Кусочков шесть.

Видимо, я не всегда умею скрывать эмоции, и на моем лице явно прочиталось удивление. Огромный дом, дорогущая мебель и личный водитель никак не вязались с «Советским» и обветренной колбаской.

— Ой, ты знаешь, — уловив мой взгляд, почему-то занервничал Ларик и понес ахинею, — я думал сначала взять чего-то другого, но тот отдел с более дорогими напитками был закрыт, и я решил не ждать продавца… Я так торопился к тебе, моя дееевочка…

И он протянул ко мне лапки.

Раньше ляжешь — раньше выйдешь.

В принципе, напряжным он не был. Чуть подергался, пискнул, затих и откатился. Полежали, помолчали.

— Налить тебе? — вдруг спросил Ларик.

Я ненавижу «Советское», но другого мне не предлагалось, а выпить почему-то захотелось.

И он разлил пойло по бокалам. Я отхлебнула, он отхлебнул… поморщился, шлепнул меня по попе и сказал:

— Ну, давай быстренько в душ, а я после тебя.

— Угу, — буркнула я и поплелась.

В этот раз в душе я была недолго. Похоже, меньше, чем он рассчитывал. Потому что когда я, видимо, внезапно для него объявилась в дверях комнаты, то застала картину: одной рукой Ларик спешно тулил бутылку вискаря в бар, а другой — молниеносно пихал туда же стакан. Судя по выпученным глазкам и дернувшемуся кадыку — он только успел промочить горло. Без меня, разумеется.

Я сделала вид, что не заметила. Мне почему-то стало весело.

На этом веселье прошел второй раунд.

«Советское» тихо томилось на столе, колбаска скучала без нас.

— Мне остаться или уехать? — аккуратненько спросила я после второго раза, когда стало ясно, что Ларик точно бы уже всхрапнул. — Я могу вызвать такси.

— Ну нееет, — обиженно протянул он, — тебя ж до утра оплатили, вот и оставайся. А такси не надо. Утром тебя Валера отвезет, пусть работает.

Видимо, сама мысль, что а вдруг я попрошу на такси, доставила ему душевных терзаний. Хотя я б его не попросила.

Ну, а потом мы легли, он положил мою руку себе на стручок и моментально заснул.

* * *

В десять меня забирал водитель.

Ларик был вял, безучастен и явно доволен минетом, который сам же и стребовал с утра. Ну а что — уплочено ж.

Мы мило попрощались (с явным обоюдным облегчением), и я села в машину.

— Замучил? — подмигнул Валера, когда мы отъехали.

— Да нет, — начала было я, но вдруг не выдержала, — слушай, но он же пипец какой жмот! Он тебе хоть нормально платит?

И рассказала про «Советское», колбаску и вискарик.

Отсмеявшись, Валера протянул мне зажигалку и сказал:

— Дааа, он такой. Я свою зарплату, веришь, каждый раз по две недели выбиваю, все ноет, что денег нет. Он и за продуктами сам всегда ездит — боится, чтоб нигде не натянули на копеечку… А себя как любит! Себе — все самое лучшее, но чтоб кому-то… Вон, домище какой отгрохал — и что? Кому это все?

Так это еще что! Он как-то жениться решил, на «Мамбе» девок искал, ну а девки что — ведутся… Он как-то, помню, встречу одной назначил, надухарился, оделся, едем, я ему говорю:

— Илларион Палыч, может, девушке цветов купить надо? Все-таки свидание.

Он мне: «Ты думаешь? Так не пройдет? А хотя ладно… Останови у цветочного, куплю чего-то…»

Я аж обалдел. К цветочному подъехали, он пошел, стою, жду.

Ну, думаю, сейчас будет событие века — Ларик на розы расщедрится.

Долго его не было, я уж подумал, у него там коллапс случился, что деньги отдавать придется…

Выходит такой, а в руке — гвоздичка. Одна. В целлофанчике. Они ж недорогие…

 

Укурок

Пришел, туфли снял, деньги дает и ржет!

Я смотрю — мамадарагая — ну точно под травушкой.

— Оооо, — говорю, — милый, а ты весеелый!

— Ну да, — говорит, — я несу радость…

И улыбается в 32 зуба.

Пошел в ванную. Долго там плескался, приторчал, наверное, с водичкой тепленькой. А я сижу и думаю, что с ним делать.

Короче, ответ сам собой пришел.

Вышел, полотенце снял, постоял, поболтал. Стою, улыбаюсь с него.

Спросил меня, есть ли что пожрать. Нормальный ход — пожрать ко мне пришел.

Ну, конечно, я ему подоставала из холодильника. Ну, а что с ним делать?

Сел на кухне, топчет.

— А кино какое-то есть? — спрашивает.

А я ему говорю, мол, какое кино, у тебя время вообще-то идет, деньги ты дал уже, а я их как бы не возвращаю.

Он мне: «На фиг деньги, давай кино».

Поставила ему «Приключения Шурика». Первое, что в голову пришло. Сел, втыкнул.

Потом достает бумажку свернутую.

— Будешь?

Ну я что… Ну, буду. Давно уже не баловалась.

Короче, мы с ним в хлам! Я уже и про то время забыла. Он еще в магазин пошел, еды накупил, ну реально, пооставалось столько, что я еще неделю ела.

Это при том, что мы с ним и так вдвоем сразу неплохо умяли.

Про жизнь поговорили. А под этим делом про жизнь прикольно разговаривать. Я так поняла, денег там — немерено. Только чем занимается — так и не узнала.

А ко мне расслабляться пришел. Ему этот секс и не важен. Ему компанию подавай.

В общем, был он у меня больше пяти часов. Даже не обнялись. Вообще ничего не было.

Реально — такой веселый парень!

В общем, бывают дни хорошие, спасибо ему большое человеческое.

Отдохнула классно.

Только есть потом долго не хотела.

 

Шофер

Он мне нравится, вот честно, чисто интуитивно.

Он такой весь, на вид зол и брутален, и, помнится мне, когда он первый раз появился у меня в десять вечера, сказал басом: «Добрый вечер, это я сюда попал», и занял собой все пространство коридора, я, признаюсь честно, испугалась. Ибо вид у него был настолько огромен, внушителен и грозен, что одним только этим видом, ей-богу, можно пугать.

И я мысленно мгновенно написала завещание.

Хотя завещать мне, в общем-то, особо нечего.

А дальше он сам прошел на кухню, осмотрелся, спросил, есть ли кофе.

И вот тут-то начали происходить чудеса — ибо люди внутри часто совсем не такие, какими хотят казаться снаружи.

Каким-то чувством я вдруг поняла, что ничего страшного не случится.

Так бывает — когда вдруг ловишь волну человека, а дальше уже совсем не сложно. Его волна оказалась совсем не страшной.

А присущие ему грозность и внушительность — просто внешними манерами.

Про себя я называю его Шофер. Очень неудобно, он представлялся, но я совсем не запомнила имени, а больше оно в разговоре нигде и не промелькнуло. Даже когда он стал ходить ко мне постоянно. Он и по телефону-то представляется: «Привет, это твой постоянный клиент…»

Так и обращаюсь к нему — милый. Очень универсально, очень.

Он рассказывал, что был женат три раза.

Первая жена ушла от него еще в глубокой его молодости; к мужчине на 30 лет (!) старше себя. Новый муж прожил после того еще года два и тихо умер, оставив ей ребенка.

Она замуж после того не вышла, снова они все равно не сошлись, но Шофер говорит, что как-то так случилось, что следующие 18 лет, пока сын ее мужа не вырос, он, чисто по-человечески, первой жене помогал. И сейчас у них нечто вроде совсем родственных отношений. Ну, так бывает.

От второй жены он ушел сам. История банальна до ужаса — когда он уже крепко стоял на ногах, добрые люди подсказали, что женушка крутит любовь с его партнером. Собственно, вскоре он получил возможность убедиться в этом сам, застав парочку просто в процессе.

От второго брака был ребенок. Шофер в итоге оставил жене квартиру и довольно приличные добровольные алименты. После развода он видел ее и ребенка всего несколько раз. Сначала она не давала, а потом, он сам говорит, перегорело.

Возможно, правду говорят, что мужчина любит своих детей ровно до тех пор, пока любит их мать.

С третьей тоже была не судьба. Через полгода милая девочка, намного младше него, влюбилась в вернувшегося из армии одноклассника своего брата и, недолго думая, свинтила к нему. Впрочем, девка оказалась молодцом. Уж не знаю, как это у нее так вышло и какую жалость к себе она умудрилась вызвать, но только Шофер еще несколько лет после их разрыва, как ни парадоксально, но помогал той молодой семье, в которой, кстати, появился ребенок. Пока молодой муж сам не встал на ноги.

Он рассказывает это так просто, как будто ничего особенного в этом нет. Меня это, признаться, немало удивляет.

Он шутит иногда: «Вот так, Катюха, я всю жизнь на вас, на баб, работаю».

Я улыбаюсь и говорю, что, наверное, он отрабатывает старые кармические долги.

Он сейчас одинок. Снова жениться уже и не хочет. Да и возраст.

А, кстати, почему Шофер-то?

Ну, так это у него милая привычка есть.

Каждый раз, когда дело доходит до тела, он сгребает меня в охапку своими лапищами, без всяких сантиментов кладет на спину, натягивает презерватив и делает так: подносит ладонь ко рту, основательно мочит ее, потом ладонью — меня, и говорит:

— Пааеххали!

И мы едем.

Чего уж там.

Но в глубине души я все-таки, наверное, понимаю, почему от него всегда уходили жены.

 

Две по цене одной

Яна живет недалеко от меня и мается от скуки и безделья в специально снятой для нее очень небольшой, но приличненькой квартирке.

Квартирку и Яну содержит очередной ее очень женатый и богатый толстопуз, которого Яна за глаза называет Пупсиком.

К толстопузу Яна перешла буквально по наследству. Ибо сначала ее вместе с квартирой пользовал толстопузовский друг, потом у друга случились некоторые проблемы с бизнесом, но девочку он все равно пристроил, отрекомендовав ее Пупсику.

Вместе с квартирой.

Пупсик страдает одышкою и иногда импотенцией, наведывается к ней редко, ненадолго и больше на поговорить. Яна в роли содержанки ему нужна скорее по статусу, ибо, похоже, он искренне уверен, что мужчины его круга просто обязаны иметь любовниц.

У Пупсика есть жуткий недостаток. Он не очень-то и щедр. Ну, то есть квартиру и поесть он Яне обеспечивает, а вот на тряпочки ей явно не хватает. А тряпочки она страсть как любит.

Поэтому Яна, в отсутствие Пупсика, крутится как может.

Нет, она не работает, как я, но никогда не против подработать.

У Пупсика есть один неоспоримый плюс. Плюс этот заключается в том, что он совершенно не имеет иллюзий и, как считает Яна, очень даже догадывается, откуда у нее появляются хорошенькие тряпочки, на которые его пупсиковских денежек явно не хватило бы.

Почему-то мне кажется, что это обстоятельство он воспринимает даже с некоторым облегчением.

Впрочем, отвлеклась.

Я звоню Яне, если кто-то хочет лесби. Или пара на пару, что случается нередко.

Она хорошенькая, везде ухоженная и вообще кругом приятная.

* * *

Позвонил мне один дядя. Кстати, звонил он мне с неделю, через день — интересовался, спрашивал подружку, обещал, что скоро будет, и я уж думала, что этот — очередной «поговорить».

И надо же — доехал.

И попросил — с подружкой. Оплата за двоих, плюс лесбос. Ну не даром же, в самом деле, кино ему крутить.

Слегка поторговался и выторговал аж пятьсот рублей. Оптовым — скидки.

Яна приехала за десять минут до него. Дядя нарисовался сразу после. Живьем мы ему понравились.

Дядя осматривал нас масляными глазками, щедро расточал сальности, долго интересовался, в самом ли деле мы друг друга любим, просил поцеловаться, мы вдохновенно врали и так же вдохновенно целовались, и он сказал, что как только он выйдет из ванной — чтобы мы были уже готовы — ну, то есть раздеты и фигурно уложены, ага.

— Вот идиоты, а! — шепотом сказала Яна, когда он пошел в ванную.

— Ну что, девочки, начнем? — сказал он, выйдя из душа в сильно выпирающем в причинном месте полотенце. — Только давайте вы мне покажете, как вы друг друга любите. Давайте 69.

И уселся в мое кресло.

Мы показали. Ну как показали…

Длинные волосы Яны — прекрасная вещь.

Он вдохновенно дрочил, Яна не менее вдохновенно лизала мою ногу где-то рядом с тем местом, которое, по его представлению, она должна была лизать.

Я была снизу и где-то далеко от его глаз, и мне вообще можно было не париться. Париться нужно было Яне — она боится щекотки, особенно на внутренней стороне бедра.

— Мне кажется, девочки, вы мухлюете… — задумчиво сказал дядя через пару минут, хотя мы весьма актерски постанывали в унисон.

— А давайте — ты ляжешь (он показал на Яну) сюда, и ножки на пол, а ты вот тут будешь. Я хочу все видеть.

Режиссер, блин, ну!

А дальше я изобразила все как надо, дядя остервенело боролся за оргазм, подстанывал с Яной дуэтом и руководил процессом.

— Милый, может, ты присоединишься? — в конце концов игриво закинула удочку Яна.

И он таки присоединился.

Режиссировал, опять же, сам. Яна устроилась на нем верхом, мне же определилось место тоже сверху, но выше, на его лице (блин, что ж они не бреются?)

Кончил он быстро, весь как-то моментально сдулся, потерял к нам интерес и начал собираться. Хотя вполне мог бы остаться на второй заход. Время позволяло.

А дальше…

А дальше у нас вышел легонький скандальчик. Дядя хотел часть денег назад. Логика была проста, как три копейки.

Ну то есть, за лесбос, мол, оставьте себе все, но пользовал-то только Яну, следовательно, за меня ему надобно вернуть.

Ну, я, значит, так просто, удовольствие получила — он же ж, мол, тоже постарался.

— Ага, щас! — сказали мы с Яной почти что хором и долго рассказывали ему, как и где он неправ.

Через пятнадцать минут он окончательно проникся, понял, что не выйдет, скис, сказал, что больше в жизни не придет и что мы — суки.

— Вот идиоты, а! — задумчиво сказала Яна, когда он наконец-то вымелся за дверь.

Ну что тут скажешь?

Ну… да.

 

Бизнесмен

Квартирка была убогой. Обои, которые явно не меняли лет тридцать, крашеные скрипучие половицы, раздолбанная мебель и задрипанный палас на полу. Поначалу я даже засомневалась в том, есть ли у обитателя квартиры, который представился Эдиком, деньги, чтобы покупать удовольствие в лице меня, но когда он рассчитался с Сережей, моим таксистом и телохранителем по совместительству, я успокоилась.

Сережа уехал, и мы прошли в комнату.

Если бы я своими глазами не видела таблички с номером квартиры на дверях, я бы подумала, что попала на какой-то склад. В жуткого вида комнатушке вдоль стен были разложены баулы. Они занимали так много места, что почти не оставляли пространства для жизни.

Пожалуй, все, что было ценного в этой квартире — это хозяйский ноутбук да поношенный костюм, висевший на дверце старого серванта.

Кстати, из всей мебели в комнате и были только этот самый сервант, расшатанный диван да два стула, на которые было страшно садиться. Ни шкафа, ни стола в комнате не было.

— Садись, — во весь рот улыбнулся мне Эдик и великодушно указал на диван.

— Миленько, — покривила душой я. Мне нечего было больше сказать.

— Не обращай внимания, — засуетился вдруг он и заявил неожиданно гордо, указав на баулы, — это — товар!

— Аааа! — протянула я и стала стягивать кофточку. В душ решила не идти. Побоялась, что не перенесу вида душевой.

Секс с ним был совершенно обычный, такой, как сотни других моих сексов. Он вяло погладил меня по груди, шлепнул по бедру, отчего я, очевидно, должна была возбудиться, суетливо подергался сверху, пискнул, затих и откатился.

Чутьем я поняла: больше ему и не нужно.

Мы лежали рядом, и я вяло решала: сбежать уже сейчас или полежать с ним остаток оплаченного часа.

— Жениться хочу! — сказал он вдруг. Прозвучало это как-то истерически.

— Женись, — спокойно ответила я и потянулась за сигаретой и пепельницей, попутно рассматривая кандидата в чьи-то мужья.

Он посмотрел на меня с укоризной, будто я совсем не в себе.

— Ну ты че! Где она, а где я?

Да вот уж, действительно. Судя по виду комнаты, в которой он жил, свадьба была страшно далека.

— А где ты? — спросила я скорее для того, чтоб поддержать разговор.

— Ну вот смотри, — начал он монолог, и я поняла, что это надолго, — я приехал из жопы мира… Родился в Гюмри, оттуда уехал в Самару, и вот второй год как в Питере. Это, конечно, шаг.

— Шаг, — согласилась я, и еще раз осмотрела комнатушку, — так а что она-то? Замуж не идет?

— Не идет, — грустно согласился он, — но она передумает!

И вдруг, почти без паузы, мечтательно:

— Она знаешь какая! Красивая! Педагогический закончила, преподает, курсы еще ведет, английского…

— И что, ты тоже английский знаешь? — спросила я скорее для проформы.

— Ну не, ты че, — как-то даже возмутился он, — русский до конца б выучить… У нее квартира большая, прямо на Невском, представляешь?

Закурил, задумался.

— Ну ничего! Я еще раскручусь! У меня, знаешь, жилка есть!

— А чем занимаешься-то? — заинтересованно спросила я. Комнатушка никак не вязалась с жилкой.

— Бизнесом! — гордо сказал он и многозначительно показал глазами на баулы.

— И что в них?

— Сумки! — он подскочил с кровати, подтянул баул и развязал его. — Смотри!

Это был какой-то сумкотрэш. Розовые дольчегабаны с расползающимися нитками в строчках, пахнущие затхлым дермантином красно-желтые шанели с пошарпанными позолоченными цепочками и совсем уж безумные луивитоны со стекляшками, которым Эдик польстил, гордо назвав их «стразами этого, как его, Варовского».

— Слуушай! — ему явно пришла в голову какая-то идея. — Ты же с девочками общаешься, помоги распродать, а? С меня — процент, пять долларов со штуки…

— Боюсь, не распродам, — саркастически хмыкнула я.

Да что там «не распродам»! Я перестала бы общаться с человеком, не постеснявшимся носить такое.

Он сарказма не заметил, и в следующие двадцать минут я узнала дивную историю становления Эдика в большом бизнесе.

Если быть совсем краткой, то вскоре после приезда в Питер он познакомился с неким китайцем Ваней, и Ваня этот совсем по дешевке сбыл ему партию великолепных сумок, по пятнадцать долларов за штуку. Деньги у Эдика были — прислала мама из Гюмри.

Расчет был прост, как пень: Эдик берет сумки крупным оптом и рассовывает их по небольшим рыночным лавчонкам на реализацию.

Но тут выяснилась пикантная деталь: на товар не было документов, китаец Ваня как-то вмиг растворился, и дальше сбыть это великолепие без документов оказалось решительно невозможно. (Да и кому оно надо — хоть с документами, хоть без.)

И Эдик решил: будет торговать через «Вконтакте». Он где-то слышал — так тоже можно делать. Он через пень-колоду создал группу, заспамил ссылками всех, кого только можно, но… дело как-то не пошло. Питерские модницы совершенно не желали ни дермантиновых шанелей, ни дольчегабан с расползшимися строчками.

За три месяца Эдик продал восемь сумок. Остаток денег, высланных мамой, стремительно подошел к концу.

Через полгода Эдик был в долгах как в шелках.

Примерно в это же время ему и подвернулась Ирочка с Невского. Не то чтобы Ирочка желала Эдика — скорее Ирочке просто раз в две недели было жутко скучно, и она позволяла выгулять себя на кофе, когда он совсем уж доставал ее звонками. Ну, а дальше — ни-ни…

— Так что, поможешь продать? Прибылью поделюсь, — еще раз сказал мне Эдик, и вид у него был такой, будто речь шла как минимум о нефтяном миллионе.

— Прости, не могу, — отмахнулась я, — жилки нет…

Эдик как-то сразу сник. Похоже, светлый лик Ирочки становился все более недосягаем.

Мне на секунду стало его жалко. Ну, дурачина, это да, но совершенно ж искренний дурак.

— Слушай, — дружески погладила я его по плечу, — а может, тебе в модели податься? А что, внешность позволяет! Да и Ирочка оценит…

Внешность у Эдика и вправду была шикарная. Худой, пожалуй, даже очень. Глаза зеленые. Ресницы — мечта каждой девочки, губы — идеальные. Очень, очень красивый мужчина. Даже жалко было, что при такой-то внешности он был настолько обижен мозгами.

— Да ну, — ответил он сразу же, — что ж я, не мужик, что ли? Грудь брить, спать с кем попало… Но я уже придумал! Я тебе по секрету скажу. Я все равно буду свой бизнес делать. Я кредит уже даже взял.

Мне вдруг стало понятно, откуда у него деньги на то, чтобы купить меня, но вслух, конечно же, сказала совсем другое.

— Какой бизнес-то? — спросила я.

Вышло почти обреченно.

Его глаза загорелись.

— Продажа дизайнерских брелков!

В этот момент я поперхнулась дымом и закашлялась. Он подождал, пока я приду в себя, и продолжил:

— Ну да, именно брелков! С гравировками!

— И кому ты собираешься их продавать? — скептически усмехнулась я. — И откуда их возьмешь-то? И кто их гравировать будет? — в моей голове сразу родилась масса логичных вопросов.

— Они уже есть! — сказал он хорошо знакомым мне тоном, и я снова вспомнила про нефтяной миллион. — Я их закуплю и буду предлагать интернет-магазинам, и сам буду продавать, через группу «Вконтакте»…

— Что на них выгравировано-то? — спросила я не без издевки.

— Марки машин! Смотри, вот такие!

Его глаза горели ярко-ярко.

Он подвинул ноутбук, порылся в Интернете и ткнул пальцем в экран:

— Вот такие…

— Дружок, хочешь совет? — серьезно сказала я. — Не влезай в это, завязывай. Плохой ты бизнес выбрал.

— Почему?

— Потому что твой бизнес не пойдет. Потому что брелки эти на фиг никому не нужны.

— Хорош умничать, — разозлился вдруг он, — другие-то ими торгуют! Ты конструктивное что можешь сказать?

— Конструктивно: брелки никому не нужны. Особенно брелки, на которых уже выгравированы логотипы известных компаний. Если у человека есть «БМВ», то и брелок БМВ у него тоже есть. А если нет — значит, и не нужен ему такой брелок.

— Нужен! — закричал он с чувством, и я подумала, что мне пора.

Я встала и начала одеваться.

Он явно вошел в раж:

— Нет, ты скажи! Вот ты скажи мне, почему это я не должен заниматься бизнесом?!

— Послушай, дорогой, — спокойно сказала я, — у тебя нет бизнес-жилки, нет понимания, нет плана. Ты просто закупишь партию хлама, и тебе надо будет ее куда-то впарить. Так вот, извини, но, думаю, не впаришь. Не влипай в это, а то долгов будет еще больше, а толку никакого.

— Люди понимающие найдут, куда их деть и как выгодно продать! — заорал вдруг он. — Ты — нет. Потому что ты — проститутка!

— Ладно, мне пора, — сказала я совершенно ровно и вдруг, не выдержав, съязвила, — Ирочке привет…

— Все! Все! Выметайся! — зашипел он на меня. И внезапно сорвался почти на фальцет. — Я стану богатым! И она меня полюбит! И я женюсь! А ты — дура!

— Женись! — крикнула я, когда он почти закрыл за мной двери.

На улице было солнечно и не по-зимнему тепло. Я шла и почему-то думала об Ирочке, преподавателе английского, петербурженке, с квартирой на Невском.

И о брелках.

 

Лизуны

Вот опять лизун приходил.

Вот они забавные бывают!

Присосется, чмокает, урчит — за уши не оттащишь. Трахнуться — это вопрос второй, главное — понямкать.

Интересно, вот как не боятся? Все-таки мою профессию безопасной не назовешь. А все равно лижут. Каждый второй — точно лизнет.

Каждого третьего — вообще не оттянешь.

Лааакомки.

Многие мужчины любят лизать. Не просто лижут, а видно — именно любят.

Окопается такой между ног, только брови торчат, и трудится там себе самозабвенно — траншею роет.

Кстати вот, главное, чтобы он в это время голову не поднимал и в глаза тебе не пытался заглянуть (вот почему-то часто так делают).

Потому что вид получается — ну точно солдат из окопа.

Меня часто на ржач пробивает, когда они на меня оттуда смотрят.

Я всегда мимо воли фразу из анекдота вспоминаю «И вот сижу я один в окопе, и на меня ползут фашистские танки».

Вместо смеха изображаю хрипы страсти. Иногда проходит за оргазм.

А кстати вот, многие лизать-то нормально не умеют. Ну как, они-то думают, что умеют.

Но как, бывает, присосется очередной умелец — завыть можно. Оно ж там нежное все, как-то аккуратно надо, а не так — приложился и давай меня жрать.

Хочется пожелать приятного аппетита и предложить салфетку, нож и вилку.

Ну бывает, что уж там.

А, ну так вот этот, лизунчик…

Этот нормально так вылизал, мне даже понравилось. Почувствовала себя мороженым.

Почмокал, поурчал, постонал сам, по ножке меня погладил, спросил, хорошо ли мне было — очень душевный дядечка.

В конце, конечно, сзади таки пришлось, но так, ненапряжно, он-то уже и сам на подлете был, минута — и готов.

А на второй заход он и сам не пошел.

Ну и слава богу.

На все про все — минут сорок.

Сказал — вкууусненькая.

 

Дункан Маклауд

Ой, ну как они меня затрахали, бесстрашные эти!

Вот пришел один с утра. (И не спится же, ну!) Разделся, помылся, лег.

Давай, говорит, без презика будем.

Извини, отвечаю, без презика не трахаюсь.

Начинает ныть: «Ну чтооо ты, я же чиииистый, я ничем не болею…»

И смотрит, блин, собачьими глазами.

А мне пофиг, говорю, чистый ты или грязный. Без презика мы не будем.

Ноет: «Ну почемуууу… Ты что, боииишься? Я чиииистый, у меня ничего нееет».

Слушай, говорю, у тебя что, это на лбу написано? Нет? Ну и все!

(Как меня это слово вообще бесит — «чистый»!)

Лежит. И ни туда, и ни сюда. И ноет: «Ну давааай, я чистый, у меня же женааа. Я чиистый, ты мне что, не веришь?»

Сочувствую жене.

Тут меня поддостало.

Короче, говорю, верю.

У тебя ничего нет, а у меня, может, есть. Не думал, нет?

Подумал, отвечает:

— Ты врешь, ты тоже чистая, это ж видно.

Как это видно?! Как, блин? Как меня достали эти Дунканы Маклауды! Что за идиотизм такой у этих людей? Забыл, куда пришел, что ли? Он че, считает, что он бессмертный?..

Подумал и аргумент выдал (он, наверное, думал, что меня это убедит):

— У меня в резине плохо стоит. А я вот к девочке раньше ходил, она мне всегда без резины давала…

Ну я же говорю — дебил. Вот он что, реально не понимает, что если девочка согласилась с ним без резины, то она точно так же могла за два часа до него с кем-то еще согласиться. А ему — привет, букет! Жене принесет.

И хорошо, если то, что вылечивается.

Меня это уже злить начало. Говорю, мол, давай или с резиной, или будем прощаться.

Морду скривил, согласился. Натянули, все дела.

Ставит он меня раком. А я ж тоже не дура, ноги расставила, смотрю, что он там сзади делает.

Так этот падлюка стоит и резину стягивает! Думал, что быстро, что я ничего не замечу!

Ну ж, блин!

Я встала. Так, говорю, все, на фиг. Собирайся, и вперед к своей девочке, к мальчику, к кому хочешь.

Мне такой цирк не нужен.

Стоит, улыбается как дурачок. Я ему вещички подала и выпроводила. Ушел перекошенный.

Морально вымотал. Вот бывают же такие, ну! Самое интересное, что один на десяток точно без резины просит. Они все, наверное, думают, что они бессмертные.

Меня от этих вот «я чиииистый» уже трусить начинает, бывает.

Зря только красилась с утра.

 

Йети

Вы знаете, кто такой йети? Йети — это снежный человек. А вы когда-нибудь видели вживую это прекрасное создание? А я видела!

Говорят, снежного человека можно встретить в высокогорных и лесных районах, а мне посчастливилось увидеть его в городе. В нашей славной культурной столице.

Это был не совсем обычный случай, потому что сама я редко езжу к клиентам, хотя такое тоже встречается. Ну, вот и тут. Позвонил — вызвал — поехала. А фигли.

Выхожу из машины в нужном месте. Оглядываюсь. Дом старый, красивый. Фентеля повсюду, лепнина. Поднимаю голову, начинаю считать этажи.

Смотрю, окна пластиковые, не все потеряно.

Стою у двери, мнусь, как школьница. Давно на вызов не ездила. Страшновато как-то, а мой таксист, Сережа, как назло, занят был, пришлось с чужим ехать. Так-то я обычно с таксистом поднимаюсь.

Дядечка. В возрасте. Видно, что за пятьдесят, но непонятно, насколько. Ростом ниже меня на полголовы точно, а уж я-то в образе, на шпильках, он мне прямо в плечо макушкой упирался.

Вот знаете, бывают мужчины, у которых волосатость повышена?

Ну там, руки, ноги, попа, все в волосах.

А знаете, бывает, когда очень повышена?

Вот у кавказцев такое иногда встречается. Это когда руки, ноги, попа. Лядская дорожка на пузе очень гармонично и густо переходит в щетину на лице.

Главный номер такой внешности — это спина. Спину в таких случаях создатель тоже не обходит стороной. Спина покрыта волосами, как мхом болотистая местность. Никакого просвета. Эдакий чебурашка, только с маленькими ушами. Плюшевый весь.

Встречаются такие. То ли гормоны, то ли матушка-природа так от холодов защитила…

Ну что ж, ничего страшного. Кто-то любит брутальных волосатых мужчин.

Но вернемся к нашему клиенту. Представился он, как ни странно, по имени-отчеству. Ну, будем называть его Артуром Альбертовичем. Настоящее имя его, по понятным причинам, я назвать не могу, но звучало оно примерно так.

Наш красавец, ко всему прочему, был еще длинноволос и — внимание — совершенно сед! Снежный человек, ей-богу.

Ребята из рекламы сыра «Хохланд» отдыхают! Как я узнала уже позже, все его тело, кроме лба, ладоней и, собственно, пяток, было покрыто белым мехом. Вот бы из такого шубку. Зачем только бедных норок истязать?

Артур Альбертович важно курил трубку с каким-то сладким табаком и показывал мне свои владения. О, он прекрасно знал, чего хотел. Потому что на каждом этапе осмотра достопримечательностей он замечал, что вот в этой части квартиры его нужно погладить по животику, в этой сделать легкий минетик, а вот на ту табуреточку в спальне опереться и встать рачком. Да, рачком. Он так выражался.

Турне предстояло нехилое.

Марафон мог бы быть пройден на ура, если бы не одно «но». Все-таки с возрастом фен-шуй сильно нарушается, и у дяди все время падало то, что и так не крепко стояло, и наш марафон в итоге превратился в борьбу за выживание мохнатого друга.

Тут я, конечно, утрирую, друг-то как раз мохнатым не был. Просто он скромно возлежал посреди заснеженной пустыни и явно хотел спать. Больше того, я думаю, он просто умирал и давно мечтал, чтобы его оставили в покое.

Ох уж эти старички!

Знают, знают, что уже пора на покой, а все туда же. Мне почему-то вспоминался дядя Геша с его сушеной курагой. Со снежным человеком мы таки прошли через тернии к звездам. Нам все удалось. Но было очень трудно.

На прощанье дядя спросил, сколько ему, по моему мнению, лет. Я ответила честно, что не разбираюсь, сделав для себя вывод, что от пятидесяти-то он далековато ушел. Лет на пятнадцать-то уже точно.

— Мне позавчера стукнуло 86 лет, милая леди… — гордо произнес Артур Альбертович.

Дядя Геша! Приходи еще, будем бороться за твою курагу. Не все еще потеряно, оказывается.

 

Мальчик-с-пальчик

Пришел, весь какой-то зажатый, стеснялся, как целка. Так стеснялся, что я даже успела подумать, что в первый раз. Обычно-то со мной раскованно себя ведут. Хотя на девственника не похож — вряд ли к сорока мужики нетраханные остаются.

Ну, я его в душ отправила, выходит в полотенце, мнется.

Становлюсь на колени — начинаю привычно бабахать минет, отстраняет.

Мне, говорит, секса не надо, секс и дома есть.

Капец, думаю, что-то особенное просить будет. Не люблю я «особенных». Черт его знает, чего от них ждать.

А этот: «Можно, — говорит, — ничего этого не будет, а я просто посмотрю, как ты мастурбируешь?»

Так и сказал — мастурбируешь. Не «дрочишь» — обычно все так говорят, а именно «мастурбируешь».

Ууу, думаю, как запущено все.

Ну мне что, легла, ноги раздвинула, как в порнухе, лежу пальцем тру туда-сюда. Второй рукой сиську свою сжимаю. Я эту фишку давно просекла — как надо делать так, чтоб понравилось тому, кто смотрит.

Когда делаешь как для себя, так, как оно на самом деле для удовольствия, — это не зрелищно и никому не нужно.

Ну да — на что там смотреть? Ноги вытянула, лежишь тихо, не стонешь, не орешь, сосредоточилась, пальцем совсем слегка подвигала на одном месте — две минуты, и кончила.

Так вот так не проходит.

Все ж порно насмотрелись, привыкли, что как в порнухе — надо клитор до мозолей натереть, обязательно всунуть себе средний палец или два (на кой черт?!) и обязательно громко стонать. Лежишь, как идиотка, и — ааа! ааа! ааа!

Я давно, помню, как-то прикололась с одним, в кураж вошла, подвыпившая была, — в процессе застонала: «Ооооо! Ееее!» — как немки.

Думала, поймет, что прикалываюсь. Нет, не понял вообще! Как так и надо.

А, ну так и с этим — села, ноги раздвинула, аааа-оооо постонала, мозоль натерла, лицо оргазменное сделала. А все равно не поймет — и так мокрая, пальцы ж в слюне.

Он напротив посидел, посмотрел, подрочил и кончил.

Все.

Он оделся, я оделась. Спросил, есть ли кофе. Заварила. Пока пил, поговорили чуть. Оказалось, чего не трахал — жене изменять не хочет. С женой все хорошо — дает, сосет, все нормально. А подрочить перед ним не может — стесняется. А он такое только в порно видел, а ему хочется еще и в жизни посмотреть.

Ну вот, показала. Пусть думает, что так и бывает.

Я только не поняла, зачем он в душ ходил — трахать-то он меня не собирался.

Меньше часа у меня был.

 

Актер

Он актер.

Он иногда торгует лицом на вторых ролях третьесортных сериалов.

Его театр давно погорел, а он остался. Да.

Когда он приходит, я понимаю — этот театр начнется с вешалки. Ну, в смысле — его появление для меня — чистая вешалка.

Он драматичен в каждом жесте, но я вижу — одним глазком он наблюдает за реакцией зала.

Зал, в лице меня, от безнадеги рукоплещет и думает о том, что скорей бы этот спектакль закончился. Спектакль у нас всегда один и тот же.

Он раздевается, идет в комнату и сразу падает на кровать.

Он говорит:

— О, иди же ко мне, моя дорогая!

Дорогая, в лице меня, отвечает, что надо бы сначала в душ.

— Ах, как ты меня мучаешь! — трагично восклицает он. И плетется в ванную. Из ванной он выходит, картинно подергивая жирком, который, по его глубокому убеждению, выглядит как хорошо прокачанные мышцы.

Он смотрит на меня призывно, с гордостью. Я думаю, что лишь бы не заржать.

Он бросается на кровать и говорит:

— Смотри! Ну правда, он красавец?

Из чахлых кустиков выглядывает тощенький и мелкий, но уже восставший одноглазый змей.

В детстве меня учили, что врать нехорошо. Детство кончилось.

Я закатываю глаза и говорю:

— Мммм! Просто красавец!

— Оооо! — расцветает он на своей сцене. — Оооо, иди же ко мне!

И начинается второй акт.

Почему-то он любит на боку. Он лежит, неритмично подергиваясь, и долбит меня шепотом в самое ухо:

— Ну что, детка? Ну? Ну? Что? Тебя же так никто не драл, да? Ну скажи честно! Никтооо! Ааа! Даа! Даа! Ты будешь меня помнить! Дааа!

После секса он любит поговорить о вечном.

Почему не уходит сразу — я понимаю. Он искренне уверен, что недотраханное время надо хотя бы досидеть.

Поскольку на все про все уходит минут пятнадцать, остальные сорок пять — страдает мой мозг.

Он бросается в кресло, картинно подпирает голову рукой, прикрывает глаза, трет виски и долго-долго рассказывает, какой он творческий, но непонятый этими серыми, серыми, серыми людьми…

Как его утомила, ах, как же его утомила эта бессмысленная жизнь!

И ко мне он пришел, потому что все ему приелось — жена настолько неотразима, что тошно, любовница настолько развратна, что он тупо устал, и ему хочется просто обычного траха на стороне от незнакомой женщины, которая будет относиться к нему как к простому мужчине, а не сдувать с него пылинки, как с божества.

Я не осмеливаюсь напомнить ему про нестыковки — то он непонят, то божество…

В конце драматического монолога он говорит мне:

— Ах, да что ты можешь в этом понимать! Чтооо?

Я молча сижу в зале.

Он делает из меня отбивную. Я намекнула ему как-то недвусмысленно, что моя работа — секс, и пусть бы он оставил мои мозги в покое. Но он настолько увлечен собой, что, по-моему, и не заметил.

Он пришел ко мне вот уже в четвертый раз. После третьего я записала его в телефоне — «Мудозвон».

И просто не брала трубку. Он позвонил с другого телефона, и я его не узнала по голосу.

В этот раз я, по старинной народной примете, помыла за ним полы.

Авось поможет.

 

Колл-центр

Мужчины вообще, бывает, звонят странные.

Я иногда чувствую себя оператором колл-центра по оказанию скорой сексуальной и не очень помощи всем окрестным дрочерам и просто говорунам.

Итак, пожалуй, немного о видах:

Govorun Vulgaris

Drocher Vulgaris

Ну, то есть говорун обыкновенный, и дрочер. Обыкновенный же.

Говорун обыкновенный :

— Здравствуйте. Я вашу анкету нашел на ***. А скажите, это ваши там фото? Ваши, да? Точно ваши? А вы красивая!

И кладет трубку.

Чего звонил — вопрос. Наверное, не с кем было поделиться впечатлением. Но за комплимент — спасибо.

* * *

— Здравствуй. Я анкету твою нашел. Это ты там на фото, да? Мммм, хорошая какая. А сисечки у тебя упругие? А размерчик какой? О, как хорошо. Я как раз такую хотел. Ну хорошо, ладно, как-нибудь заеду.

Кстати, просто любопытствующих вообще многовато. Звонят, уточняют, говорят, что как только, так сразу… и все.

Наверное, как в басне про лису и виноград — око видит, зуб неймет.

Ну, то есть присунуть хочется, а денежек нема. Так хоть поговорить.

* * *

Или вот тоже:

— Привет, тебя Катя зовут? Катенька, а у меня вопрос: ты ножки бреешь? Ага… ага… А писечку? А ты давно брилась? У тебя там сейчас как? Есть что-то?

Нееет? (разочарованно) А ты не можешь подсказать, у кого есть? Мне нужно, чтоб небритенькая.

Нет? А что, у тебя подружек нет таких? Ну, ты же должна знать кого-то. Или, может, просто девочки знакомые? Я заплачу хорошо.

Нет? Вот что у вас за мода пошла — все лысые…

Понятно — дядя хочет медвежонка. Медвежат в нашем зоопарке, увы, нет.

* * *

— Привет. А что входит в стандарт-услугу? Ага, ага… А анал? А почему отдельно? А если я вместе хочу?! Почему я должен за это доплачивать? Какая тебе разница, куда? А ты там что, сильно тугая, что доплату хочешь?

Прощаюсь.

Говорю, что уже занята. От таких вот, которые уже по телефону торговаться начинают и слегка наезжать, ничего хорошего ждать не приходится.

* * *

— Мась, привет. Что у нас почем? Ну, то есть не у нас, а у тебя. А минетик отдельно сколько будет? А почему столько же? Это же проще! А я вот звонил Оле темненькой, ну, тут есть тоже, так она отдельно может, и у нее дешевле.

Говорю, что да, дешевле — это выгоднее явно, и пусть бы он шел к Оле.

— Ну нееет, — отвечает обиженно, — я же к тебе хочу, ты мне понравилась!

Ну да, блин, охота пуще неволи…

* * *

— Привет? А есть подружка? Лесбос хочу.

В принципе, «подружка» есть; если надо, вызвоню, быстро приедет.

— А какая она? Хорошая? А грудь? А вы любите друг друга?

Ну да, блин, любим мы друг друга, завтра в загс.

— Милый, — говорю, — еще как любим! Приезжай, и тебя полюбим тоже.

— А целоваться будете? А все по-настоящему? — спрашивает он. — Хорошо. Я приеду.

И кладет трубку, не спросив адреса.

Мииилый! Де ж ты делся! Мы ж тут ночей не спим, тебя все ждем! Приходи. У нас скоро первая брачная ночь.

Дрочер обыкновенный:

— Привет. А опиши себя. Нет, я вижу, что там фото. Но я хочу, такскать, еще другие ракурсы. Нету? Ооой, плохо, плохо…

А ты можешь сейчас сняться с раздвинутыми ножками и кинуть мне на телефон? Только мне, оно дальше не пойдет.

А почему не можешь? Я же должен видеть, что беру. Нет? Ты так всех хороших клиентов растеряешь!

Отключается.

Хороших не растеряю. А вот дрочеров — точно.

* * *

Один звонит часто. Я уже привыкла к нему, как к родному.

Подпольная кликуха — Хвастун.

— Привет. Это Катя? Катя, а тебя имели когда-то большим членом? Ты видела по-настоящему большие члены? Я сегодня приеду, покажу тебе, что такое действительно большой… Ооооо… аааа… у-у-у-у…

Весь разговор — полминуты. На последнем протяжном «уууу» он бросает трубку. Я даже не успеваю ответить.

Но я понимаю — успел, сука, кончить.

По-моему, он дрочит сам на себя, а я так, для декораций.

* * *

Вместо здрасьте:

— Я так хочу вылизать тебе киску. Твоя киска слаааденькая, я бы ее так вылизал!..

Так. Все понятно. Беззастенчиво дрочим-с.

Говорю, что моя кошка не любит, когда ее лижут, и кладу трубку.

* * *

— Привет, красивая. А ты одна сейчас? А опиши себя. А что на тебе сейчас надето? А трусики на тебе сейчас есть?

(В трубке сопение, явно идет процесс.)

Ухмыляюсь. Говорю, чтоб приезжал с денежкой и посмотрел, есть ли на мне трусики.

— Да-да! — сопит. — Скоро буду. А у тебя…

Кладу трубку. Адрес и не спрашивал. Зачем ему, он явно и сам справляется.

Через десять секунд телефон оживает:

— Ой, что-то сорвалось. А сисечки у тебя большие! Ты можешь язычком до сосочка дотянуться?

Отключаюсь.

Сразу почти звонок.

Хватаю трубку не глядя, взрываюсь:

— Смольный, блять!

Пауза, тишина. Совсем другой голос, осторожно:

— Ооой… а куда я попал?

Смеюсь, объясняю, что попал куда надо. И уж этот-то приезжает. И смеется при встрече, картинно картавя: «Багышня, а багышня…»

Терплю их всех, зайчиков и козликов.

А что делать…

 

Что бабам нужно?

Есть у меня хороший и давно уже постоянный клиент — Влад. Серьезный бизнесмен, очень умный и приятный человек, да и просто интересный внешне мужчина. Высокий, чуть полноватый, с небольшой залысиной и модной, стриженой, уже слегка седеющей бородкой — он весь соткан из русско-грузинских кровей, а потому я легко могу представить, с каким восхищением смотрят на него женщины.

Он приезжает ко мне нечасто, больше — в периоды серьезных запоев, что бывает пару раз в год, когда одна, та самая, любимая женщина сваливает от него к другому или когда срывается какой-то жутко важный контракт.

— Катя, ты мне нужна на сегодня, — говорит мне Влад в трубку, и я собираюсь.

Я знаю: Влад платит хорошо, очень хорошо.

Чаще он приезжает за мной сам и везет меня к себе, реже — остается у меня.

Для него нет проблем не только в том, чтобы платить мне в два раза больше, чем стоит мое время, но и в том, чтобы запросто купить мне в подарок что-нибудь золотое, если по дороге к нему мы натыкаемся на ювелирный. Наверное, ему просто хочется сделать мне приятное.

Влада я люблю. Очень искренне, по-человечески. И дело даже не в цацках. Просто Влад умный. Влад знает четыре языка и все правила этикета.

И еще Влад очень грустный. Очень искренне грустный. Видимо, он для меня всегда такой просто потому, что я вижу его в нелегкие моменты жизни.

Влад приезжает ко мне на своей огромной машине и говорит:

— Поехали, я покажу тебе свой новый дом.

— Ух ты, у тебя новый дом? — спрашиваю я с восхищением.

— Да, — говорит Влад совершенно буднично, без толики гордости или радости, — купил на днях. На Финке…

И мы едем.

По дороге Влад останавливается и ведет меня в магазин.

Мы берем утку с яблоками, жутко дорогие шоколадные конфеты, семгу и всякую ерунду, которую Влад, не глядя, бездумно хватает с полок.

Бухла Влад не берет. Бухло у него всегда есть.

Мы мчимся ночью, выезжая из города.

Влад молчит, потом жестом фокусника достает откуда-то бутылку «Хеннесси ХО» и делает два больших глотка. В такие моменты закуска ему не нужна.

Я знаю, что за рулем пить плохо, и сама не одобряю этого. Но Влад пьет.

Он хорошо водит.

Я тоже отхлебываю из бутылки и долго потом держу ее в руках для того, чтобы протянуть Владу, как только он попросит.

* * *

Мы практически никогда не трахаемся.

Влад любит поговорить.

Он снова и снова рассказывает мне про свою женщину, с которой живет. Снова и снова говорит, как любит ее, и каждый раз его рассказы заканчиваются одинаково: он говорит, что она снова ушла.

Она ушла, потому что он слишком занят для нее.

Она ушла, потому что он обещал поехать с ней в отпуск, а тут контракт. И он отправил ее одну. В Доминикану. Что делать ей одной в Доминикане?

Она ушла, потому что он так редко занимается с ней сексом — то занят, то думает о делах и у него банально не стоит.

А она устраивает истерики, кричит, что чувствует себя нежеланной, что у него кто-то есть, что она ему не нужна, и часто, слишком часто, собирает вещи.

И уходит.

Каждый раз, слыша эту историю, я знаю, чем все закончится: она, конечно же, вернется.

Но он и вправду страдает каждый раз.

— Катя, — говорит он мне. — Катя, что бабам нужно? Но ведь говорят же, что деньги, но ведь все это знают!! А все эти деньги, эта машина, этот дом, дача во Франции, все эти цацки — они же не с неба берутся…

Катя, а знаешь, когда я начинал, ничего ведь этого не было, ничего. Я был гол как сокол, у меня ни черта не было, вообще, понимаешь? И от меня жена ушла, с ребенком, с дочкой — к богатому! У того своя квартира была на Васильевском, и старый «мерс». Это в девяносто втором было… Понимаешь, это он тогда богатым считался… Это она тогда меня из-за этого бросила, понимаешь?

В этом месте Влад делает паузу, задумывается и говорит:

— А знаешь, она ведь потом и от него ушла, — он усмехается, — только у нового машина чуть новее была, и на комнату больше… А в итоге что? Дочь в Штатах, бывшая, сама знаешь, спилась…

А я поднялся! Я пообещал себе, что я смогу. Я буду. Катя, у меня все есть! У меня бизнес! Деньги! Дома эти, квартиры, все есть. Но вот с этим, — он делает отмахивающийся жест вниз, — проблема, понимаешь?

Он говорит об этом совершенно просто, без стеснения, как будто рассказывает не о том, что у него нелады, а о том, что ел на завтрак. Я молчу и не знаю, что сказать. Как-то я посоветовала ему сходить к врачу. Да, знаю, это было самое нелепое из всего того, что я могла сказать.

Он тогда посмотрел на меня снисходительно и рассказал, что был уже, и не раз, и врачи говорят ему, что все нормально, нужно просто поберечь себя и больше отдыхать, но… разве может он позволить себе ни о чем не думать? Время такое: едва зазеваешься — тебя сожрут.

А потом он всегда говорит про свою Дину. Про то, что понимает — ей всего двадцать восемь, и ей нужно, нужно больше того, что он может ей дать, но…

— Я ее люблю, очень люблю, понимаешь? Но когда я на нее забираюсь, у меня либо глаза закрываются от недосыпа, либо я думаю о завтрашней встрече, которая мне принесет еще и еще. И не могу от этого отделаться…

Влад говорит, говорит, говорит. Он знает: я слушаю его с интересом.

Иногда он отщипывает кусочек утки и спрашивает, почему я не ем.

Я не люблю утку.

Влад мне нравится. Люблю умных мужчин.

Он, хоть и в возрасте, но симпатичен, обаятелен и щедр.

Когда он напивается, то не засыпает, а зачем-то пытается заняться со мной неким подобием секса. Наверное, это что-то вроде акта отчаяния.

И мне приходится постараться, чтобы у Влада встал.

Влад кончает быстро. А потом всегда предлагает мне остаться.

Я вызываю такси. Каким-то чутьем понимаю: на самом деле ему надо побыть одному.

Влад выходит со мной во двор и продолжает говорить. Говорит он еще долго. Таксист злится.

Влад открывает двери такси и протягивает водителю деньги — там столько, что можно стоять еще несколько часов. И таксист затыкается.

И Влад говорит, говорит, говорит.

А потом обнимает меня и сажает в машину.

И я уезжаю.

А Влад остается. Один в своем большом доме.

Он потом еще несколько дней пьет, я знаю. Иногда звонит, напившись в хлам. Но в этот раз больше меня не зовет.

А спустя несколько дней он присылает мне букет цветов. Говорит — спасибо за все.

И так каждый раз.

Это значит, что Дина вернулась.

 

Фея. Недорого

Галки, Машки и Надюхи — дурочки-глупышки с неизящными руками и толстыми лодыжками, приехавшие за красивой жизнью и попавшие в наш бизнес, начинают мнить себя уж если не принцессками, то хотя бы дамами полусвета.

И придумываются, подбираются имена покрасивее. Чем красивее — хрен его знает, но они уверены, что это так.

И появляются Анжелики всякие, с ударной «е», Каролины, Изабеллы, Виолетты и даже Эсмеральды.

И новоявленные Эсмеральды в дешевых кружевах, с отросшими корнями и диким макияжем корячатся на фото своих веб-страничек, выставляя красные коленки, попки с ушками, сиськи молочные. И, завернув неестественно руку локтем вверх, обсасывают пальчик и призывно смотрят — «мииилый, я твоя».

На них есть спрос.

Они не слишком дорогие.

Мужик на недорогих ведется. А что делать, если денежек немного, а присунуть хочется.

Полторашка — и она твоя. Со всеми потрохами. Ненадолго.

Клиент сегодня сидел, на коллег моих жаловался.

Накипело у него.

А мне — ну интересно. Это же всегда забавно — про коллег послушать.

В общем, рассказал — сидел как-то деньком, на сайтики надрачивал, деву юную, недорогую выбирал. Просто до зарплаты было далеко, финансов осталось немного, а приключений страсть как хотелось.

Дев было до фигища — одна краше другой.

И знал же, что хорошее дешевым не бывает, но все равно купился. Точнее, прикупил. Нашел на час за полторашку некую Сюзанну.

Девичий грубый голосок, с характерным украинским «гэ» (девки, у вас там, в Украине, что — дефицит клиентов?), сказал по телефону, что будет ждать.

У дома его встретило нечто худое, косматое и даже отдаленно не похожее на фото.

Не успел он толком обалдеть, как нечто, с тем же акцентом, представилось Миленой и кокетливо сказало, что девочка, которой он звонил, ждет дома.

А оно, нечто — это подружка, и если вдруг он хочет поиметь двоих, то еще тысяча (скидочка за опт) — и девочки согласны.

От групповушки он благоразумно отказался. Подружка была больно страшненькой и плоской.

И они пошли наверх.

— Свееет! Привела? — заорал откуда-то из ванной тот самый грубый девичий голосок.

В этот момент он почувствовал себя баранчиком.

Света-Милена, ничуть не стушевавшись, гаркнула в ответ:

— Не ори! Привела!

— Проходите, сейчас выйду! — проорала из ванной дешевая фея.

Он разулся и прошел.

Света-Милена потопала за ним в комнату, потребовала деньги вперед — а он так растерялся от обстановки и напора, что дал, еще не глядя на то, что будет трахать.

Милена-Светка на прощание зачем-то цепко схватила его через брюки за яйца и томно (как ей казалось) зашептала табачным дыханием:

— Мииилый… а может, все-таки двоих?

Двоих ему не хотелось.

Тут бы выдержать одну.

И Милена утопала за дверь.

И в комнату вплыла Сюзанна.

В полотенце на бедрах и зачем-то в поношенно-линялом лифчике.

От фото оригинал отличался примерно так, как отличаются рисунки первоклашки от полотен Рафаэля. Ну, то есть сильно.

На фото с припиской «100 % мои!» была миленькая девчушечка с аккуратненькими сисечками, фарфоровой кожей и сексуально растрепанными блондинистыми прядями, прикрывавшими лицо.

Перед ним стояло нечто неожиданное, и он вдруг понял, что попал.

Сиси подкачали — ну, то есть даже через лифчик было ясно, что упругими они если и были — то давно; фарфоровую кожу малехо портили растяжки на всем, что было ниже сисек. Талии совсем не наблюдалось, а глядя на подуставший живот, он молча сделал вывод — девочка рожала, и явно не раз.

Да и возраст выдавал — плюс пять, а то и семь.

Кстати, пергидрольная мочалка на головке оказалась действительно растрепанной — она такой и будет, если долго волосы не мыть.

Он сильно озадачился и подорвался было валить, но тут украинская фея картинно сбросила полотенце, и с голодухи у него привстал.

Ладно, решил он — недорого, так хоть соснет.

Слово «сосать» фея понимала явно не так, как это обычно бывает. Сосать она понимала как грызть и слюнявить. Ну, не то чтобы совсем уж грызть, но в какой-то момент ему стало страшновато — зубы ощутимо вовлекались в процесс.

Пытку сосанием он долго выдержать не мог, ибо в голове крутилась мысль: если не прервется — принесет домой огрызок.

Через пять минут он не выдержал и таки загнул фею раком — видеть ее лицо грозило психологической импотенцией.

— Ой! — сказала фея, когда он вставил.

— Ооой! — продолжила она после пары фрикций.

На стоны страсти это мало походило.

— Ты чего? — остановился он.

— Да ничего, — зло сказала барышня, — у меня воспаление, на холодном посидела…

Он слез.

Его дружок упал в обморок и явно умолял хозяина не предпринимать реанимаций.

— Слышь, а может, тебя в попу отодрать? — с сарказмом спросил он потасканную деву.

— В жопу не даю! — сказала Сюзи и для верности мигом повернулась и села на попец. Наверняка боялась, чтобы силою не взял.

Брать силой убогие потрошки у него не было никакого желания. Впрочем, просто брать — тоже.

Он угрюмо молчал, и в воздухе запахло порохом.

Девчушечка нюхнула и неуверенно сказала:

— В жопу Милена дает, но доплатить надо…

И, глядя на его лицо, которое явно не предвещало ничего хорошего, уточнила:

— Позвонить позвать?

— Девки… — сказал он, поднимаясь, — девки, идите вы на фиг с таким обслуживанием!

И натянул брюки.

Сюзанна сидела на кровати, хмуро смотрела на него и вдруг, набравшись наглости, сказала:

— Деньги не возвращаю!

— Себе оставь, сиськи сделай, блин! — ответил он ей и вымелся за дверь.

* * *

Ну, в общем, выпустил он пар, я посмеялась, посочувствовала и обслужила его.

Как надо, а не как-нибудь.

 

Натурпродукт

Короче, звонок:

— Здравствуйте, я на сайте вас нашел.

— Здравствуйте.

— А вы работаете, да?

— Ну, можно и так сказать.

— А вы что вообще делаете?

— Уу, — говорю, — что хочешь, милый, то и буду делать.

Пауза. Долгая пауза. Вникает.

Вопрос:

— А минет делаете?

— Делаю, конечно.

— А на сколько времени вас можно взять?

— На сколько хочешь, — говорю.

— Скажите, а вот тут цена — это вы за час берете, да?

— За час. Беру.

(Терпеливо жду, что дальше. Долго мужик раскачивается, долго.)

— Аааа… Хммм… А вот… а скажите, а если это будет не час?

— Можно и не час, — отвечаю, — можно два, можно три, можно на ночь, как хотите.

— Нет-нет… я не об этом… А вот если будет меньше часа?

Подвисаю. Перезагружаюсь.

— Ну, — говорю, — вообще-то час — это минимально.

— Ой, вы знаете, у меня вот денег не сильно много… но я у вас много времени не займу. Давайте вы немного уступите, и я приеду? Ну давайте так, а?

— Ну, вообще-то я не уступаю. Если у вас немного, то есть девочки подешевле. Можно и в два раза дешевле найти.

— Ой, ну вы мне понравились сильно… я быстрый, честное слово!

Ептыть, как школьник — «честноепионерское».

— Вот давайте на полчасика? Мне бы только минетик… Я с вами даже спать не буду, только минетик. Я быстрый!

Ладно, думаю, хрен с ним. Все равно свободна, ничего не делаю, пусть бы уже пришел. Но только минет. И через полчаса, ей-богу, минута в минуту, выставлю. Даже если не кончит. А нечего халявничать.

Пробиваю почву:

— А сколько у вас денег-то?

А он:

— Ой, вы понимаете, тут такое дело… Ну вот… с деньгами… так чтоб деньги — так не сильно много у меня. Но у меня есть мясо! Свеженькая телятинка, мне вот только из деревни привезли! Тут почти пять кило… Она же дорогая… Пять кило почти… Но я же на полчасика, только минетик…

В первые секунды до меня доходило. А потом, когда дошло, я села и ржала. Прямо в трубку. Я так ржала! Трубку он, конечно, бросил.

Не, ну бывает, хочется именно меня, а с деньгами туго, не, ну бывает, торгуются…

Но чтоб так — минетик за пять кило телятинки «свежей, из деревни» — это просто аут.

Интересно, кто из девочек разжился отбивными?

 

Армянский папа

Мне позвонил мужик какой-то с четким кавказским акцентом, но, ясен пень, я по акценту не разобрала, откуда он взялся.

Сообщил, что телефон мой ему дал N. N, кстати говоря, мой постоянный клиент. Очень приличный такой дядечка, чуть за сорок. Всегда нежен, с цветами, и платит хорошо. Говорит, что на жену у него не стоит.

Ну так вот, товарищ сказал, что заплатит денег много, но дело очень серьезное. Потребовал тысячу справок из КВД и прочего. Причем просто справки, сказал, его не устроят. Нееет. Он, мол, меня сам к врачу отвезет, к своему.

А потом, если чистая, как он выразился, будет мне задание.

Я, ей-богу, послала бы товарища, чессслово, но он столько мне денег предложил, что отказаться было просто невозможно. Я согласилась.

Позвонил в назначенный час, подъехал. Я села в машину. «Майбах», если что. Попросил грудь показать. Сказал, что ему важно, чтобы грудь была красивая. Форма сосков ему, мля, правильная нужна. Ну, я подняла. С сосками я не подкачала.

Они у меня не крупные и четко очерченной формы.

Посмотрел дядька, трогать не стал. Ну, мы и поехали.

Ну, думаю, сейчас лишь бы не в лесок. Нет, не в лесок. В больничку привез, в хорошую.

Сказал, чтобы ноги раздвигала, но молчала. И ни слова о том, кто я такая. А мне-то что?

Вывез меня из клиники, домой привез. Сказал, как результаты получит послезавтра, позвонит. Четко сказал ни с кем до этого времени не трахаться, а то зароет. Прямо так и выразился, «зароет». Мама моя, думаю, с кем я связалась? Ну ладно, отступать поздно, «впереди Москва», думаю. Да и денег он дал действительно много. Полсуммы — аванс.

Короче, позвонил он уже на следующий день. Еду, говорит, жди через полчаса. Я ему было попыталась возразить, что как-то не готова особо так сразу, а он мне голосом, не терпящим возражений, заявил, что не трахаться он едет, а поговорить. Приехал, в общем. Положил на стол вторую половину заявленной суммы, спросил, когда у меня критические дни, сказал, чтоб завтра была как огурчик, побрита, подмыта, все дела. Сына он привезет.

Сына! Пацану восемнадцать лет, а у него бабы не было. Он в следующем году в универ идет (че так поздно — не уточнял) и должен быть опытен. И я должна, нет, просто обязана понравиться ему и научить его правильно трахаться. Ну и все вытекающие. Я так пачку и открыла. Нашли, блин, учительницу!

В общем, в назначенный час приводит он сына и сообщает, что утром его заберет. И сваливает. Оставляя меня с этим вот мальчишкой. А тот так очечки поправляет и смотрит на меня во все глаза. Я его тоже рассматриваю. Смуглая кожа, гладкая; правильные, даже красивые черты лица. Четко очерченные губы.

— Ну, — говорю, — чего ты хочешь? С чего начнем?

Он мне, очки снимая и бросая на кресло:

— Сиськи, — говорит, — покажи.

Я поднимаю кофточку. Смотрю на его реакцию. Он подходит, проводит рукой по соскам.

— Повернись, — говорит, — ко мне спиной!

Я разворачиваюсь.

Задирает мне юбку, проводит рукой по резинке чулков и со словами: «Ммм… чулочки» одним движением срывает с меня трусы. Долго что-то под ними разглядывает.

— Раздвинь, — говорит, — ноги пошире!

Я себя чувствую как на медосмотре, чессслово. Раздвигаю.

А малыш забирается снизу и начинает меня ласкать язычком. Ола-ла. На меня в тот момент даже возбуждение накатило такое нешуточное. Чувствую, потекла. Мальчик просек и пальчиком аккуратненько меня погладил.

— Ничего себе ребенок, — выдавливаю я.

— Ой, да не слушала бы ты его, — засмеялся Арно.

Так его папа представил.

— А давай, может, в попку?

— Так сразу? — спросила я, удивляясь.

— Ага, тока пососи сначала чуток. Люблю мягкий язычок…

Тут уже я раскрыла рот от удивления, понимая, что где-то меня жестко нае… обманули, в общем. В этот-то рот раскрытый он мне свое богатство и запихнул. Богатство, кстати, оказалось ничего таким, сантиметров восемнадцать. Выше среднего.

В общем, мальчик долго не думал. Взял смазку, пальчикам аккуратненько обработал все, что нужно, и сделал свое грязное дело. Потом еще и еще.

Мы лежали с ним потом в кровати, травку курили, которую он, кстати, и притащил, распивали вискарь прямо из бутылки, и он рассказывал мне, какая у него семья приличная и богатая, и марку держать просто необходимо. А так…

Его еще год назад какая-то училка физики молоденькая девственности лишила, и они у нее в кабинете трахались целый год.

В попку только, говорит, не давала…

 

Эстет и попа

Сидели мы как-то с Машей, подругой моей, и что-то у нас разговор про лишний вес зашел.

Ну, как всегда там — тряпочки, мужчины, лишний вес.

Маша жаловалась, что поправилась.

Ну да, что есть — то есть. Не так чтоб сильно, но заметно. Платьице на Маше слегка потрескивало. Впрочем, если б только платье по размеру, то фигурка смотрелась бы очень аппетитно.

И вот что-то вспомнила я, давненько у меня история была.

Я, в общем-то, совсем не тоненькая. Ну, в руки взять есть что. Сиськи, попа, ножки — все, что нужно.

Сказать по правде, несколько лет назад я была слегка хмм… шикарней, чем сейчас. Я про размерчик. Не скажу, что меня это портило — на моей фигуре вес особо не критичен, все в попочку идет, а не в животик, как бывает.

Ну и сиськи, опять же, просто красавицы были.

А впрочем, они, мои девочки, и сейчас красавицы.

И были мои фоточки на сайте. И хоть совсем уж пышечкой я не была, но было вполне ясно, что девчушечка отнюдь на ветру не шатается. Нет, ну ладно, ладно, минус несколько кэгэ на фотошопе — добрый человек помог.

Такая аппетитная милашка.

Да и мужик — он же такой. Пока носом в эти кэгэ не ткнешь, сам не заметит. Мужик обычно видит образ в целом, а не кэгэ считает. Что бы они, зайчики, ни говорили.

А уж что-что, но образ у меня всегда был.

Вот я и решила с фотками, что вполне сойдет.

В общем-то, всегда сходило.

Ровно до тех пор, пока на пороге моей квартиры не появился один штрих. Штрих оказался обладателем нехилого такого глазомера и встроенных в мозг весов, а потому, зайдя и осмотрев меня, он так слегка презрительно поморщился и сказал:

— О, а ты покрупнее, чем на фото.

Крыть было нечем, я была действительно слегка крупнее. Хотя на фото я тоже была совсем не тонкая.

Дальше он выдал пространный монолог про то, что вот «хочется нормальную, а кругом одни поросятки», я молча слушала, слегка кипела и уж было решила, что он сейчас, наверное, уйдет.

Он не ушел. Он отсчитал деньги и со словами «ну ладно, все равно пришел» сунул их мне.

Дальше была трагикомедия. Когда я разделась, он открыл рот и больше его не закрывал.

И жопа, мол, большая, и жирок вот сбоку, и…

Есть анекдот про «е*ал и плакал». Так вот этот е*ал и ныл.

У меня было два варианта: один — послать, второй — отключиться и думать о приятном.

Деньги нужны были очень. Я предпочла второй.

Когда он кончил и ушел, я искренне обрадовалась и пошла отскребать свою самооценку от плинтуса.

Когда через две недели он появился снова, я немало удивилась.

Начал он с ехидного:

— А ты, я смотрю, все такая же булочка.

Потом, поняв, очевидно, по моему лицу, что я готова слегка послать, быстро отсчитал баблосы и сунул их мне. Деньги нужны были очень.

Трагикомедия продолжилась. Он вертел меня и ныл, что, мол, и жопа-то большая, и…

В этот раз самооценку отскребать не пришлось. Ну, жопа-то большая, но он же пришел.

Когда он вскоре позвонил, я уже не удивилась.

В третий раз я встречала его с легким смешком. Что он делал на этот раз? Правильно. Его монологи я успела подучить. Мне было уже как-то все равно.

Он пришел и в четвертый.

А потом внезапно пропал. И я, признаться, по нему не скучала.

Прошло примерно полгода. За это время я взяла себя в руки и похудела на десять кг. Могу, когда надо.

Когда на моем телефоне однажды днем высветилось «Жопа», мне пришлось даже слегка напрячься, чтобы вспомнить, кто это.

«Посмотрим, что ты скажешь на этот раз!» — злорадно думала я, сильно похудевшая, открывая ему дверь.

Он зашел и застыл. Он долго на меня смотрел, потом скривился и спросил:

— Ты что, похудела?

— Ну, как видишь! — победно ответила я.

— Нет, ну что это! — возмущенно сказал он. — Чего я сюда пришел? Та ну что это! Нормальных девок не осталось! Ты что, не могла по телефону сказать, что похудела? Я бы не тратил время!

…И дальше в таком духе на десять минут.

Он отчитывал меня, как девочку, я не могла подобрать челюсть и совершенно не знала, то ли ржать мне, то ли плакать.

И уж совсем я обалдела, когда он просто развернулся и ушел. Я стояла в коридоре еще долго и все пыталась въехать — что это было?

На этом он пропал совсем.

Но история не кончилась.

Ибо пару недель спустя я сидела с приятельницей Ирой, из наших, девушкой отнюдь не хилых форм — прямо скажем, ну очень не хилых, раза в полтора больше меня — и мы мирно терли под бутылочку про жизнь. И мы говорили про ее формы, и я сказала, что вот, мол, мужикам этим хрен поймешь, что надо, и вот был один такой…

— Подожди, — сказала Ира, — а это не такой?..

И описала мне его.

Я засмеялась. Я сказала:

— А что, к тебе он тоже приходил?

— Приходил? — заржала Ира — Да это мой постоянный клиент! Как штык — два раза в месяц! И каждый раз, ну прям с порога: и жопа-то большая, и жирок везде…

 

Вподмышечку

Куда мужчины обычно присунуть пытаются?

В-туда-откуда-мы-все-вышли?

Да!

В попу?

Угу.

В рот?

Ага!

А куда еще?

А, «между сисечками»! А, кстати вот, это устойчивое выраженьице «между сисечками» — оно не мое. Это клиенты так говорят. Не между грудей, не меж сисек, а так:

— Адаваймеждусисечками??

А давай, дорогой друг, не вопрос. Мои сисечки позволяют междусисечками делать.

Если я спрошу вас сейчас, куда еще, — одна половина сильно задумается, другая уйдет в глубокое умственное пике.

Даю наводку. Есть, ееесть еще одно место!

«Вподмышечку» называется.

Ходит дядечка ко мне один. Тоненький, тощенький, весь какой-то жиденький, ручки-ножки на шарнирчиках. И разговаривает он так же, как и выглядит:

«А есть чайчик?»

«Мне еще сахарочку».

«Кинь мою рубашечку».

«Дай полотенечко».

«Ляг на спиночку».

«Адаваймеждусисечками».

И воооот! Вот апофеоз!

«А давай в подмышечку»

Он меня «вподмышечку» всегда.

Вподмышечку у нас всегда происходит так: дядя несколько раз, постанывая, облизывает мне это вожделенное место, потом я плотно прижимаю руку, и начинается. Дядя двумя пальчиками начинает аккуратненько входить мне «вподмышечку». Потом тремя. Что он представляет, я догадываюсь.

При этом он закрывает глаза, откидывает голову и явно наслаждается.

Зачем это делать с моей подмышечкой, когда у меня есть другие, более уютные места, для меня всегда загадка.

Но хочет — и ладно.

Поелозив пальчиками у меня вподмышечке, он долго пристраивается и приноравливается. Что вполне естественно, учитывая то, что член у дяди коротковат и «вподмышечку» еще ни разу полностью не зашел.

«Междусисечки» мешают.

Наконец — ура! — дядя пристраивается, процесс идет. Одной рукой он держит меня за плечико, другой за одну из междусисечек.

Я подмахиваю подмышечкой, дядя прется страшно, слегка мычит и, наконец, с тоненьким стоном кончает.

— Заинька, ну я пойду? — говорит он мне на прощание.

Целует меня в шеечку и уходит.

Он вернется. Куда ж он без «вподмышечки»…

 

Эдип

Он не понравился мне сразу.

Среднего роста, с потрясающей фигурой, очень красивый, светловолосый, кареглазый, с тонкими губами и отточенными, как под резец, чертами лица, но так бывает: смотришь на человека и ловишь себя на том, что от странной, почти интуитивной неприязни невозможно избавиться.

Но он не делал ничего такого, за что можно было бы сразу отказаться от него как от клиента. И я списала это чувство на собственные нервы.

Удовлетворенно скользнул по мне взглядом, сказал: «Похожа», улыбнулся шикарной улыбкой признанного соблазнителя — мне, и совершенно безразлично посмотрел на маячащего за моей спиной Сережу.

Похоже, он привык к таким вещам.

— Охрана? — спросил он меня, улыбаясь. — Сама боишься, или все-таки салон?

— Такая жизнь, — неопределенно хихикнула я, — милый, рассчитайся с мальчиком, он уйдет, я останусь.

Каюсь, не всегда, но часто, когда я езжу к клиенту, я прошу Сережу подняться со мной. Сережа, мой таксист, крупный мужик, проверенный человек, за небольшую благодарность изображает эскорт девочки по вызову. Так безопаснее.

Деньги он привезет мне позже или наутро, если меня берут на ночь.

Клиенты иногда пугаются такого бесплатного приложения, но я не люблю выезды, а жизнь такова, что приходится рисковать.

Этот рассчитался сразу, без лишних вопросов. Сережа взял деньги, под безразличным взглядом хозяина квартиры для проформы заглянул в комнату, ванную и кухню и ушел.

— Ну заходи, Кээтрин, — чуть растягивая звуки, сказал мне кареглазый. И представился:

— Ник.

— Никита? — я заставила себя улыбнуться и потянулась к ремешку босоножки.

— Просто Ник, — уточнил он, — не снимай обувь, мне нравятся ножки на шпильках.

И проводил меня в комнату. У нас было два часа.

Я села на кровать.

— Знаешь место, — ухмыльнулся он, и мне почему-то стало не по себе. — Пьешь?

И, не дожидаясь ответа, открыл шампанское из бара. Разлил по бокалам.

— Давай за вас, прекрасных… Девочек… — он посмотрел на меня изучающе, и мы чокнулись.

— Нравится? — спросил он меня вдруг и обвел глазами комнату.

— Интересная, — покривила душой я.

Комната была мрачновата (сине-серо-черные обои с четкими вертикальными линиями), хайтэковская стенка с плазмой по одну сторону, кровать с кованой спинкой — по другую, столик и пара бескаркасных кресел-пуфов.

И полное отсутствие штор на огромных, во всю стену, окнах.

Комната была очень мужской.

Комната была какой-то совершенно холодной и нежилой.

— Мне нравится, — безразлично сказал он вдруг и налил снова, — я делал ее так, как сам хотел (он выделил это «сам»).

На секунду задумался, пробежался взглядом по моим ногам и сказал совершенно ровно:

— Сними трусики.

Я встала, скользнула руками сбоку по бедрам, приподнимая юбку, подцепила пальцами тонкие ниточки, повела руки с трусиками вниз.

— Стой, — сказал он резко, — медленно. Медленно.

Я подчинилась. По спине пробежал легкий холодок.

— Смотри мне в глаза, — так же ровно продолжил он, холодно-оценивающе разглядывая меня.

Я стояла. Он, расставив и вытянув ноги, сидел в кресле напротив, с бокалом в руке. Я смотрела ему в глаза и очень медленно стягивала с себя черные стринги.

— Садись, — улыбнулся он и долил в бокалы.

Я ни на секунду не упускала их из виду.

— Красивая, — он отпил, — я даже не знаю, зачем я тебя позвал, — сказал он вдруг, больше себе, чем мне, — у меня нет проблем с тем, чтоб найти себе женщину.

И мне почему-то стало страшно. Невозможно объяснить почему, но это вязкое чувство было. Я еле смогла выдавить из себя дежурную улыбку. Я молчала и не понимала, что говорить.

Он сам начал:

— Ты знаешь, я сюда обычных женщин не зову, — отпил и продолжил, — с вами так просто, вы ведетесь на всякую дрянь.

Я поняла вдруг, он говорит не про нас, таких, как я, а вообще, про всех женщин.

— Ты же тоже женщина, надеешься, что тебя какой-то клиент замуж возьмет, да, Кээтрин? — спросил он вдруг, так же растягивая это «Кээтрин».

Ухмыльнулся:

— Чего ты молчишь, разговаривай со мной.

— Не надеюсь, — выдавила я.

Я сказала то, чего он, кажется, ждал.

— Правильно, — холодно одобрил он, — а они, нормальные, все надеются, что я с ними буду. Надолго. Идиотки!

— Кто они? — мне не хотелось ему отвечать, но разговор надо было поддерживать.

Он, кажется, и не заметил вопроса.

— Знаешь, Кэтрин, как легко влюбить в себя бабу? Очень просто. Вас можно брать где угодно и как угодно. Надо только знать. Вы, женщины, думаете, что вы суки, но вас можно брать. Почему ты не пьешь?

У меня вдруг возникло ощущение, что он на какую-то минуту забыл обо мне и вот вспомнил.

— Пью, — безразлично сказала я.

— Майку сними. Медленно. Что там у тебя под ней? И это тоже, — он показал пальцем на лифчик.

Я подумала, что уходить поздно. Я не смогу вот так встать, вызвонить Сережу, чтобы он привез обратно деньги, и ждать его в этой квартире. Я была уверена — он не даст мне это сделать.

Я сняла.

— Нормально, — снисходительно сказал он, — ты знаешь, как они потом мне звонят? А я просто не беру трубку. А когда мне надоедает, я заношу ее в черный список. Все, она меня никогда не найдет. Здесь не было ни одной. Вы идиотки, вы думаете, что вы мне нужны. А я вас просто е*у. Последняя, знаешь, какая хорошенькая была? Она влюбилась уже на второй встрече, я сразу это понимаю, когда вы влюбляетесь. А я ее только на пятой трахнул, тянул, смотрел. Знаешь, как интересно смотреть, как баба в тряпку превращается? Смотрит, влюбленная, думает, что я с ней насовсем… Я с ней был очень нежным, представляешь? — он выдавил смешок. — Цветы, номер, романтично так (странный передразнивающий голос), поцеловал наутро, отвез и всее… И пропал Ник (он заговорил о себе в третьем лице).

(«Пожалуйста, только бы это закончилось скорее…» — про себя молилась я непонятно кому.)

— Юбку тоже сними. Обувь оставь, — сказал он резко и снова, как будто меня нет, — а до нее была… Модель. Эти думают, что красивой мордой можно получить любого. Эту я трахнул дважды. Ей одного раза было мало. Она тоже звонила.

Они все потом мне звонят… Я трахаю их пачками. Они все ведутся на романтику, все. Они все потом звонят… Им нужен Ник. Вы мне не-нуж-ны! — отчеканил он зло. — Иди сюда.

И указал рукой на пол.

Мне было страшно.

Я села перед креслом, начала рукой, потом дотянулась до сумочки, вскрыла презерватив.

— Зачем? — начал он недовольно, потом вдруг, — ладно, дело твое.

Сказал безразлично, как будто ему было абсолютно все равно.

Минет я делала недолго. В какой-то момент я подняла голову, он спокойно и изучающе посмотрел на меня, потом взял за волосы:

— Пошли в кровать.

Я боялась ему что-то говорить. Он навалился сверху, сделал пару движений, схватил мои запястья и зафиксировал одной своей рукой над моей головой. Хват был настолько сильный, что у меня потемнело в глазах.

Это был эмоциональный ад.

Он провел пальцами по моей щеке и вдруг сказал:

— Скажи мне: «Ник, пожалуйста, не бей меня». В глаза смотри! Скажи мне: «Ник, не бей меня!» Говори!

Меня парализовало. Я смотрела на него снизу и понимала, что я ничего не могу сделать со своим лицом. Я поняла, что здесь изображать страсть — бесполезно.

Здесь эта страсть никому не нужна.

— Ну? — он замахнулся чуть медленнее, чем обычно замахиваются, — ну? Говори!

«Это все», — обреченно подумала я за какие-то полсекунды.

— Ник, пожалуйста… — просипела я каким-то странным полушепотом.

— Громче! — приказал он, не опуская руки.

— Ник, пожалуйста, не бей меня.

— В глаза. В глаза мне смотри. Еще. Говори, сука!

В какой-то момент мне показалось, что все, живой я не выйду. И самое странное — я поняла, что убежать не смогу.

Страх бывает разный. Я проходила много видов страха. Бывает страх, который заставляет защищаться. Бывает страх, который заставляет уговаривать. Бывает страх, который заставляет делать хоть что-то.

Это был совсем другой страх. Странный, безвольный страх, я почему-то не могла даже думать.

Я поняла вдруг, почему иногда жертвы не сопротивляются.

— Ник, пожалуйста. Пожалуйста, не бей меня… — это был чужой голос и чужая я.

— Хорошо, мама, — глядя мне в глаза, вдруг улыбнулся он надо мной и опустил руку, — хорошо, мама, я не буду тебя бить. Я не буууду. Тебя. Бить. Нравится, мама?

Я молчала и смотрела на него.

— Мама, тебе нравится? — угрожающе спросил он.

— Да, Ник, — зашептала я. Эту игру надо было принимать. Это была совсем не игра.

Он держал мои запястья и смотрел мне в глаза.

— Теперь я сильнее, мама… Теперь я сильнее!

На самом деле это все было очень долго. Или мне казалось, что долго.

Я плохо помню, как он кончил.

— Ты хорошая, — ровно сказал он через пару секунд после этого, замахнулся (я успела зажмуриться), перед самым лицом остановил руку (я почувствовала бьющий воздух) и потрепал меня по щеке; я открыла глаза, — ты хорошая…

Скатился и так же ровно сказал:

— Пошла отсюда.

Меня не нужно было просить дважды. Я молилась, чтобы он не передумал. Я встала очень быстро, только натянула майку и юбку, быстро запихнула белье в сумочку и метнулась в коридор. Он лежал на кровати лицом вниз.

— Дверь закрой! — крикнул вслед. Он не встал.

Я вышла.

Я вызвонила Сережу. У меня дрожали ноги.

 

Чистоплюй

Нет, я не о девиациях.

Да что о них говорить? Ну, подумаешь, любит боком и с подскоком, ну, подумаешь, палец ему нужен в труднодоступных местах.

Мелочи, ей-богу!

Бывают экземпляры, вполне нормальные такие экземпляры, которые выносят мозг похлеще остальных.

Этот долго узнавал по телефону, есть ли у меня горячая вода и насколько чисты мои полотенца.

Я красила глаз и лениво отвечала, что с водой все нормально, а полотенца — не вопрос вообще — ему дам даже новое.

Конечно же, нет у меня совсем уж новых полотенец. А если бы и были, я б их сама опробовала (новое бельишко — это так приятно!)

Но я и не думала, что он придет.

А он пришел, зараза. Ну, то есть, конечно, он не зараза, и очень даже наоборот, считает, что зараза — это у меня.

Так вот, пришел, я встретила, поднялись, зашли в мой коридор, стоит, ботиночки снимает. И вот пока он, стоя, носочком задник у ботинка поддевал, его качнуло. А потерявший равновесие человек делает что? Ну да, хватается за стену. Он и схватился. Ну как схватился — пальцами на миг дотронулся.

И я смотрю и понимаю: вот что-то не так. Ну с чего бы ему собственные пальцы, до стены дотронувшиеся, еще полминуты испуганно тереть о брюки?

А он стоит и вытирает. И проблеск паники в глазах.

Тапки он, конечно, не надел. Хотя тапки для клиентов у меня почти стерильны. Они, как в саунах, резиновые. И я их мою каждый раз. Чтоб ни малейшего запаха!

— Ты в душ пойдешь? — спросил он меня, как только мы вошли в комнату.

— Милый, — сказала я, — я только пять минут назад оттуда вышла.

Чистая правда. Душ перед каждым клиентом. А уж после!..

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Послушай, — вздохнула я, — мне, конечно, совсем не сложно, но я только оттуда. Вот, смотри, еще кончики волос чуть мокрые, не успела досушить.

Хоть волосы и были совсем сухие, видимо, мои честные глаза его убедили.

— Лучше ты сходи, — сказала я. И достала ему чистенькое полотенце.

— Ты их как обрабатываешь? Вывариваешь? — вдруг спросил он.

Я поперхнулась и уставилась на него.

— Ну, ты с ними что делаешь? Оно точно чистое?

— Милый, — вкрадчиво сказала я, — там у меня стоит стиралка, иди посмотри, стираю на 90 градусах после каждого клиента. После тебя тоже простирну.

— А проглаживаешь? — засопел он.

— Конечно! — бодро отрапортовала я. — Вон, смотри, утюг стоит.

(Хрена с два я буду гладить полотенца!)

Видимо, это его успокоило, и он пошел в душ. Но… на полдороге к ванной обернулся и позвал меня с собой.

— Зайчик, лучше на кровати, — не поняла я.

— Я не для этого, — засопел он, — иди, ванну мне сполосни.

«Невседомовский», — решила я, но покорно пошла за ним. В ванной мне пришлось взять губку и порошком протереть и без того чистую ванну и ручки кранов.

Только после этого он встал в ванну ногами и ополоснулся под душем.

Я дожидалась его в комнате.

— Надо постель поменять, — сказал он, как только прошлепал в комнату.

— Она чистая. Специально для тебя постелила.

(Нет, ну в самом деле! Мои деньги — это, в том числе, и чистота белья. Для клиента постель должна быть свежей.)

— Поменяй, пожалуйста, — твердо сказал он, — чтоб я видел.

Я вскипела, но сдержалась. И поменяла чистое белье на чистое.

Только после этого он лег. Глупо было думать, что после всего этого он не устроит цирк в постели. И он устроил.

Во-первых, презерватив он открывал и натягивал исключительно сам.

Во-вторых — это было явно — он старался как можно меньше прикасаться ко мне руками.

А в-третьих, меня никогда в жизни не трахали с таким брезгливо сморщенным лицом.

Кончил он быстро. Видимо, от перепуга за собственное здоровьишко ему хотелось побыстрей сбежать.

Везде мерещились страшнющие микробы.

Как он, с такими закидонами, вообще решился на поход к проститутке — для меня осталось загадкой.

Но вот удивительно — как только он закончил, он слегка расслабился. И даже позволил себе полежать на подушке. Впрочем, недолго. Вскоре природа взяла свое, потому что он вскочил и начал быстро собираться.

— Пыыыль… — протянул он задумчиво, натягивая брюки.

— Че? — не поняла я, надевая халатик.

— Я говорю — неряха ты! — высокомерно сказал он. — Вон, у тебя пыль. Ты что, совсем не убираешь?

Я обернулась. Я ничего не поняла. Я долго думала, о чем он.

— Да вон, смотри, в углу, — ткнул он пальчиком.

На два часа назад помытых полах, в уголке, почти забитый под плинтус, одиноко лежал мааааленький, с полногтя, воздушный комочек пыли…

Через пять минут он был уже одет и топал в коридор. Он так бы и ушел, но…

Тут на сцену вышел соседский кот, который, похоже, прочно обосновался у меня. Кот постоял, мявкнул, подошел к гостю и слегка потерся об его ногу. Гость отступил на шаг назад и с ужасом посмотрел на меня.

— У тебя жживооотные в доме?! — почти завопил он.

Да, он так и сказал: «жживооотные?!»

— Нну да, кот, — согласилась я.

— Почему ты раньше не сказала? — возмутился он.

— О чем? — недоумевала я.

— Ну, что у тебя животные тут! У него же блохи могут быть, глисты, паразиты всякие! А я тут лежал!

— Да нет у него ни блох, ни глистов, — флегматично парировала я, — нормальный, здоровый кот.

— О таких вещах нужно предупреждать заранее! — гавкнул он то ли на меня, то ли на кота. — Еще по телефону! В таких местах не должно быть животных!

— Слушай, час закончился! — взорвалась я.

— Да я бы сюда вообще не пришел, если б знал… — бубнил он, обуваясь.

Я открыла ему дверь.

Браться за ручку сам он явно побоялся.

 

Вампирчик Миша

Есть у меня один клиент. Михаил.

Если что, очень приятный мужчина. Офисный сотрудник. Насколько я поняла, он занимает невысокую руководящую должность. Что-то вроде руководителя отдела, или как там у них это называется.

Одевается очень хорошо. Туфли у него дорогие. Кожаный портфель, и всегда идеально подобранный и завязанный галстук.

Галстук, кстати, ему так идеально завязывает жена, потому что он сам не умеет.

Когда он уходит от меня, мы на прощание долго мучаемся с этим узлом, потому что я по галстукам совсем не спец, а он, раздеваясь, вечно, по домашней привычке, развязывает его полностью.

Я вообще как-то с галстуками/рубашками/брюками не очень.

Да и с утюгом не дружна. Я предпочитаю покупать немнущиеся вещи. Хотя, кто знает, был бы у меня муж, может, я бы уже из этих галстуков узлы морские вязала и не морщилась.

Ну так вот, Михаил. Я бы не сказала, что он какой-то особенно красивый. Нет. Миша просто обычный мужчина, с достаточно правильными чертами лица и тонкими губами. Наверное, будь у меня стандартная такая, стремящаяся спихнуть дочуру замуж мама, она бы умилилась, сложила ручки на груди и сказала бы, что Миша — просто идеальный мужик. Клад, а не мужчина. Умный, воспитанный, приличный. Сокровище, в общем.

Вряд ли он способен производить иное впечатление на окружающих.

Но только не на меня.

Ко мне-то люди ходят со своими тараканами. С самым потаенным, что называется. И даже я, с высоты своего опыта, не всегда знаю, с чем пришел тот или иной человек или, о боги, что за придурь на этот раз.

Но за годы работы я заметила такую вещь. Чем приличнее мужчина выглядит снаружи, тем более ненормальный маньячок сидит у него внутри.

(Я, кстати, с тех пор как это поняла, полюбила, знаете ли, придурков. На поверку они нормальнее многих интеллигентов с правильными манерами. Потому что предсказуемы, все на виду, и знаешь, чего ждать.)

Миша ходит ко мне всего раз в месяц. Зато каждый месяц уже на протяжении полутора лет.

Миша приходит в костюме с работы, Миша приезжает в спортивном костюме с вечернего футбола, Миша может заявиться в тенниске после выходных, проведенных с детьми, но в строго определенный день он будет у меня.

А почему?

Да потому что Мишу хлебом не корми, а дай измазаться в крови.

Нет, он меня не бьет и ножичком не режет.

Миша ко мне ходит исключительно на второй день менструации. В тот самый, когда этой самой крови побольше. Запах ему, видите ли, нравится.

Ну ладно, запах, ладно, секс… Но он еще и, как бы это сказать…

Буду говорить как есть — в общем, он большой любитель слизывать, да практически высасывать из меня всю эту кровь, пока не кончится.

Кончает он, кстати, каждый раз бурно, а потом я с любопытством рассматриваю его лицо, замазанное кровью, и довольную улыбку деревенского кота, нажравшегося сметаны.

Сразу вспоминается нетленный анекдот. «Убил. Убил и съел…»

А разгадка проста до безобразия.

Жена ему не дается в критические дни. Говорит, что это очень вредно для мужчины и для женщины. Она крови своей стесняется, говорит, что и вид не тот, и запах, и ей неудобно.

Женщины, вы запомните! Мужчины ходят к нам не всегда из-за нехватки секса. Они, собственно, и подрочить могут, не проблема вообще. Они ходят к нам потому, что имеют фантазии, которые вы не удовлетворяете. Так что, если просит вас муж о чем-то, или дайте ему это, или не плачьте потом в подушку со словами: «Этот козел проститутку снял, чего ему дома не хватает?»

А не хватать может даже таких вот странных вещей.

 

Первооткрыватель

А я вот тут подумала: расскажу-ка я что-то такое… хммм… бодрящее.

Я когда только работать начинала, ну еще опыта такого большого не было, у меня была стандартная программка: классика, орал. Ну и все.

Хотя вообще анал часто просили и просят — фигли, модно.

Раньше вон всю жизнь жили и не думали, что туда тоже можно.

А теперь — каждый второй, ей-богу. И берут, и сами дают с удовольствием — чего уж там.

Ну да ладно, отвлеклась.

Конечно, я-то понимала, что, поскольку спрос есть, должно быть и предложение. Некоторые, конечно, именно потому и не доезжали, что предложения у меня не было. Ну да, если кругом полно девочек, которые по-всякому. За доплату, конечно же, но все равно — любая прихоть.

А тут я такая вся — и только с классикой.

Ну вот у меня, было дело, клиент случился, очень постоянный. Почти что роман на работе. Неплохой такой мужик, не жадный, размеров средних.

Он-то знал, что я не даю, но не оставлял надежды уговорить. Видимо, чертовски хотелось ему первооткрывателем стать.

По-моему, поэтому и ходил. И каждый раз: «Ну давай попробуем, я аккуратно», все дела.

Ну и доплату, конечно же.

Я все отшучивалась, отшучивалась.

И вот он как-то на ночь пришел, бухла с собой принес немерено. И закуси всякой. Ну, пили мы, пили, он опять, мол: «Катя, давай, не обижу…»

Ну, я и расхрабрилась. А что — все равно когда-то начинать. Так-то не с кем, если не по работе, а этого хоть знаю уже хорошо. Аккуратный, негрубый.

А давай, говорю.

Ну, как готовилась — упущу. В ванную пошла, спринцовку нашла, понятное дело.

Долго в ванной торчала, больше со страха. Он уже кричит: «Кааать, выходи!»

Вышла, наконец. Он ко мне, давай меня обнимать, расслаблять.

Я ему говорю, мол, подожди, выпьем еще.

Выпила.

Выпила.

Выпила.

На балконе уже одупляться начала. Короче, я с перепуга умудрилась за 10 минут нажраться до потери пульса. И пофиг, что с клиентом.

А что — не каждый день ведь девственность теряешь в столь непредназначенных местах.

Ну вот он, когда понял, что не углядел, меня на балкон и отволок. А на улице ж холодно — звездец, а я стою как дура, в чулках и с чистой попой.

Занялась, блин, анальным сексом, красавица.

В общем, не стал он мою бесчувственную тушку трогать.

Спать только уложил.

Утром посмеялись, конечно. Сказал, что ничего, в следующий раз — так точно.

Позвонил дня через три. Я уже и морально настроилась. Пришел. На этот раз только вина бутылку взял — научен опытом, что много брать нельзя — мадам пуглива.

Чуть выпили, и он мне говорит, что, мол, ложись, и будем начинать.

Ну, легла.

Он со мной разговаривает, а сам там пальцами что-то, аккуратненько так. Лежу, прислушиваюсь — ну ничего, не особо приятно, но так, жить можно.

Вроде расслабилась.

Он резину натянул, смазки полбанки вылил и…

…И вот дальше была картина маслом: он на кровати, с мощным офигеньем на лице, с разведенными руками, которые как бы означали «ээээ… ну и где?!», а я скачу, приседая, по комнате, зажав коленки, держусь за попу и причитаю: «Ой, мамочки, ой, мамочки… аааа… ой, мамочки…»

И главное — как я из-под него так вылетела, я и сама не поняла.

Вот он как только начал — так я вылетела. Ну а что, хоть он и аккуратно, а все равно же очень больно, когда первый раз.

Ну, вот я и рванула.

Он мне, задумчиво:

— Дааа, Кать, броня крепка…

Ну что? Мучились мы с ним, мучились, аж до утра. И так, и эдак — ну не могла я, хоть убейся. Он туда — а я ору. Ну, а потом как-то, по чуть-чуть, по чуть-чуть, и пробрался-таки.

Потом еще неделю какала и плакала.

Ну, а потом как-то с ним еще пробовали, пробовали, а потом уже и не с ним.

А сейчас — так вообще люблю это дело. Распробовала.

А клиент тот потом с дамочкой какой-то познакомился и перестал ко мне ходить. Жаль, хороший мужик был.

И не жадный.

 

Звукорежиссер

Как говорил герой одного фильма: «Иногда люди сами не знают, чего пожелать».

Ну, ему-то, герою этому, с такими было просто — недаром он был волшебником и лучше знал, что кому надо. А я-то, увы, не волшебник, ну и совсем не экстрасенс.

Дядечка был невысок, опрятен, худ и, если можно так сказать — благообразен. Когда я встретила его у парадной, он поцеловал мне руку, сказал, что я прекрасно пахну, и мы пошли наверх.

У меня дома он аккуратненько поставил в уголок свои ботинки, спросил, куда можно повесить плащ, расплатился и, слегка смущаясь, сразу прошел в ванну.

Я ждала его, сидя на кровати в одной из своих соблазнительных поз.

Вернулся он быстро, абсолютно голый, держа в руках свои сложенные вещи. Он был слегка смущен, а потому я почти сразу постаралась приступить. Я предложила ему лечь, сказала, чтобы он расслабился и что я все сделаю сама.

В следующие пять минут он был совершенно готов выйти на поле боя и покорить мою крепость.

И мы начали. Я выгнулась, как кошка, жаждущая ласки, уткнулась лицом в подушку.

— Слушай, а зачем ты стонешь? — внезапно спросил он минут через пять.

— Че? — от неожиданности я обернулась к нему сразу, даже как-то забыв, что десять секунд назад усиленно изображала ему собственный экстаз.

— Говорю, стонешь зачем?

— В смысле? — переспросила я.

Он все так же был во мне.

— Ой, да ну что ты притворяешься, — вскипел он, — я же знаю, что вы от этого удовольствие не получаете.

— Как это не получаем? — я попыталась уйти от неприятного разговора, хотя прекрасно понимала, о чем речь. — Что ж я, не женщина, по-твоему?

— Я не об этом, — серьезно сказал он, покрепче схватив меня за бедра, — ты думаешь, я не понимаю, что это ты просто играешь? Ну, потому что тебе за это платят.

— Миилый, — замурлыкала я, — платят — это одно, но мне с тобой действительно хорошо…

Ну да, я врала, а что? Мне же платят.

— Давай так, — не слышал он меня, — я же понимаю, что тебе это не нравится… ты, короче, просто лежи, а я все сам сделаю, а вот этого цирка мне не надо…

«Ну не надо, так не надо», — даже как-то обиженно подумала я и уткнулась в подушку.

Следующие пару минут все проходило в полнейшей тишине, если не считать звуков музыки из ноутбука и его собственного сосредоточенного сопения.

И аккурат в тот момент, когда я подумала, что он вот-вот закончит, он остановился и похлопал меня по плечу.

Я повернулась, постаравшись хотя бы изобразить на лице удовольствие.

— Почему ты молчишь все время? — вдруг спросил он. — Тебе что, совсем-совсем со мной неприятно?

— Приятно, — конечно же, соврала я, — но ты же сам сказал молчать, вот я и молчу…

— Неет, ну подожди, — обиженно засопел он и слегка отстранился, — я же не имел в виду совсем молчать. Ну, покажи хотя бы, как тебе приятно, а то я так не могу…

— Хорошо, милый, тем более мне и в самом деле приятно, — быстро уточнила я и снова уткнулась в подушку.

Он продолжил процесс, я то ли попискивала, то ли похрюкивала — в общем, старалась издавать звуки, похожие если и не на стоны страсти, то хотя бы на какое-то удовольствие.

Через две минуты он остановился:

— А что ты сейчас делаешь? — спросил он.

Я, прежде чем повернуться к нему, чертыхнулась про себя.

— Дорогой, — сказала я аккуратно, лицо мое выражало саму любезность, — дорогой, ты же не хочешь, чтобы я совсем молчала, правда?

Он отстранился от меня, потом и вовсе сел на кровати рядом. Я стояла все в той же позе и ждала, что он скажет.

— Нууу, — протянул он и вдруг слегка разозлился, — вот все вы врете! Конечно, вы хотите как побыстрее!

— Милый, — я тронула его за плечо, стараясь отвлечь, — может, поменяем позу?

Вступать в длинные психоделические разговоры мне вовсе не хотелось.

— Ладно, — вдруг очнулся он, — ты ложись на спину.

И я легла. Он пристроился сверху.

— Только не надо мне этого цирка, ладно? Вот ты просто лежи, я же все понимаю… Я же знаю, о чем ты на самом деле думаешь!

Я лежала молча, закрыв глаза, стараясь только посильнее работать бедрами.

— Слушай, ты живая вообще? — закипятился он спустя ровно одну минуту.

— Живая! — вдруг разозлилась я. — А что?

— А чего ты тогда молчишь, как партизан?

— Слушай, — сказала я, — ты определись: молчать мне или не молчать? А то я как-то потерялась…

— Ну, — задумался он, — нет, вот совсем молчать не нужно, а то я так не могу, но ты можешь как-то так стонать, чтоб я не думал, что это все из-за денег?

«Абрамович, блин, — подумала я, — денег-то три тысячи рублей…»

— Хорошо, милый, постараюсь, — и я села сверху.

Следующие десять минут напоминали театр одного актера. Я, тщательно выверяя паузы, попискивала через два выдоха на третий, он, пристально глядя на меня, очевидно, больше был занят не собственными ощущениями, а подсчитыванием моих писков и в тот момент, когда, как ему казалось, я частила, делал недовольное лицо…

Не знаю как, но нам это удалось. Он лежал рядом, вполне довольный, и, пока я снимала с него презерватив, вдруг сказал:

— А знаешь, я думаю, тебе и в самом деле было классно. Правда?

 

Любовь зла

Есть такой у меня интересный контингент, не скажу, что часто я с ними сталкиваюсь, но бывает, звонят, приходят, приглашают. Да, пожалуй, чаще приглашают.

Парочки. Эдакие влюбленные, которым в отношениях изюминку подавай.

Да и не просто изюминку, а килограмм целый, а то и два этого изюма.

Как я выяснила со временем, в 90 % таких случаев инициаторами похода ко мне выступают мужчины.

А бабы чаще всего только терпят. Ревнуют, злятся, но терпят.

Парочки делятся обычно на то меньшинство, где в паре оба согласны и пришли получать удовольствие, позволив себе все; и на большинство — где женщину мужчина уговорил прийти, а удовольствие ей получить трудно, ибо каждую секунду она внимательно за мной наблюдает — как бы я не заглотила лишний сантиметр члена ее любимого мужа.

Этих я вообще побаиваюсь. Мало ли что ей там в голову придет.

Бывали такие, которые, не выдержав стрессовой картинки, и в глотку вцепиться пытались, но были, к счастью, быстро остановлены любимыми мужьями и в лучшем случае — просто уведены, а в худших — получали еще и люлей. Ну да, я и это видела.

Ну так вот. Парочки бывают разные.

А еще я заметила, что девки в парах сами сто раз уточняют, чтобы в губы с их мужиком не целоваться ни при каком случае.

(Да где вы видели, дорогие гости, чтобы проститутка брала в рот ваш слюнявый язык? С ума сошли, что ли? Я ж девушка приличная…)

А еще в большинстве случаев эти семейники припираются пьяными. Им с трезвости, видимо, совесть не позволяет своего партнера под чужого человека подкладывать, а по пьяни — да пожалуйста, говно вопрос.

И ведь меня еще зачем-то постоянно напоить пытаются. Видимо, и за мою совесть переживают.

А мне что, а мне не жалко! Наливаете — выпьем! Любой каприз за ваши деньги.

Вы думаете, мы втроем часто трахаемся?

Как бы не так! Втроем с такими, конечно, бывает, но это такая редкость!

Мне кажется, каждый раз, приходя ко мне, они еще знать-то и не знают, что трахаться будут только они. А я так, в стороночке понаблюдаю.

Это ж такая психология, парочки-то эти, ола-ла!

Наблюдать за этой плохо скрываемой женской ревностью одно удовольствие. Порой их даже жалко становится, девок этих.

Вот что это — такой страх мужика потерять? Настолько страшно, что даже потерпеть готова? Помучиться, пострадать, но потерпеть?

Вон у меня Наташа с Серегой третий год ходят. Раз в полгода где-то, когда им новизны не хватает.

Приходят, располагаются, ржут (она все как-то больше с истеричными нотками), пьем с ними вискарик. Они «Рэд Лейбл» приносят, стандартный у них такой набор. «Рэд Лейбл» и кола. Не могу сказать, что этот напиточек мне сильно нравится, ну так… не «Лошадь», короче.

Посидели, попили. Просят меня приглушить свет, раздеваемся все немного.

Наташка сразу майку стаскивает и остается в брючках одних. Лифчика она не носит.

Не, ну, может, и носит, но ко мне она без него приходит. Стандартно.

Серега сразу кивает мне, мол, тоже сними. Не подобает женщинам в нашей компании одетыми ходить. Я снимаю. Серега садится на кровать и притягивает нас к себе. Начинает гладить обеими руками наши груди, Наташкину покусывает даже периодически… Потом расстегивает на любимой женщине брючки и аккуратненько, нежненько их стаскивает. Сразу видно, что любя.

У меня же юбка обычно. Чулки, все дела. Ну а че? Так удобнее, и мужикам нравится. Задрал, и все.

Потом он быстренько меня разворачивает, коленями на кровать ставит и задирает юбку.

Я вот чувствую, как Наташа начинает нервно психовать от таких движений мужа, но ничего не делает. Молчит, словно партизан. Но энергию ее я ощущаю.

Наверное, если бы не этот страх — мужика потерять, она бы встала и ушла.

Серега тоже, судя по всему, чувствует, поэтому быстренько ее в такую же позу рядом со мной ставит.

И вот мы стоим, она голенькая, я с задранной юбкой и мастерски стянутыми трусами, как две улыбки на солнышке.

Сережа сразу, долго не думает, готовит две руки и пальцами въезжает нам куда нужно.

Пальцы у него, кстати, красивые, длинные, ровные, ну и маникюр хороший.

Наташка стонать начинает. Любит, видимо, пальцами. Натрахает он вот так немножко, к попке моей приступает.

Только к моей, ибо Наташа в попку не дает.

Трахает пальцами, тащится. Тут уже я постанывать начинаю.

Наташка ревнует, злится. Стонать перестает, разворачивается и член мужа в рот — хрямс! — и начинает сосать неистово. Ну, думаю, все, я отработала. После этого движения про меня обычно минут через пять забывают.

Точнее, Серега-то помнит, я знаю. Попа моя ему покоя не дает, но, чтобы любимая женщина не нервничала, мне уделяется внимания все меньше и меньше.

Оставшуюся часть вечера я наблюдаю за тем, как эти двое сношаются. Знаете, так злостно, неистово. Уверена, дома у них все более скромно и нежно. Ну да бог с ними.

В целом уходят довольные.

А я че? Я ниче! Сижу, ничего не делаю, примус починяю.

Последний раз у меня эта парочка была совсем недавно. Хорошенькие они все-таки. Любовь у них, все дела. Если б не его заскоки — третью в постель тащить, наверное, вообще бы все отлично было.

Кстати, через пару дней после их посещения Серега заруливает чайку попить. Ну так, чисто на полчасика. Попка моя ему все покоя не дает.

Платит, трахает. Уходит довольный.

Говорит, еще придут. Ну, это как всегда.

Любовь зла, фигли…

 

Малыши

Пришел нормальный такой мужик, крупный (не толстый — именно крупный).

Сели, выпили, поговорили, в душ сходил, дело до тела дошло.

И вот я на нем, изображаю страсть дикую, он там тоже внизу что-то корчится, а я скачу — и думаю — интересно, может, я зря оргазмы изображаю?

Может, он вообще давно выпал?

Несчастье такое. Вообще не чувствуется.

А то смешно получилось бы.

Я видела маленькие члены. Много маленьких (хотя тут как смотреть — я читала статистику, что у европейских мужчин средние члены — 13–15). Ну, если в среднем — то да, согласна.

Раз статистика утверждает, что 13–15 — это не мало, а очень нормально, то и мы условно будем так думать. Нет, ну в работе-то нормально.

Зато как хвастаются все!

Вот любого мужика спросить — ответит, что не меньше 18.

Это к гадалке не ходи — ответит. И будет смотреть на тебя честными глазами. Не мигая. Он свято верит. Он же от начала мерил — а начало-то у пупка.

А по-нормальному больших пиписек не так уж много.

В основном — дай бог, чтоб до 15 дорос. Если глубоко глотнуть.

Самый маленький член, который я видела — сложно поверить — если б не видела своими глазами, думала бы, что так не бывает, — был не больше спичечного коробка.

Это на самом деле не клиент был. Это я года два назад с мальчиком познакомилась. Вот где — не помню уже, но точно не клиент. Красавчик, под тридцать, машина, одет хорошо. Вообще приятный. И вот стал он мне звонить, на кофе звать.

Сходили мы с ним на кофе.

Довез он меня до дома, сидим в машине, разговариваем. Домой не зову. Зачем?

Ну, я-то себя знаю — в голове-то уже винтов нет, любой разговор рано или поздно к сексу свернет.

И тут свернул. То да се, я подвыпившая, и давай он меня «уговаривать». Как в анекдоте — кругом станки.

А потом такой сидит, и со словами «на, посмотри на бойца» расстегивает ширинку.

У меня реакция была почти как в том фильме «Трасса 60» — когда девушка ширинку расстегнула и поняла, что члена-то там и нет! Вот она там заорала, а я чуть «ой» не пискнула.

Сижу и смотрю туда круглыми глазами.

В машине темно, плюс он там небритый и нестриженый, мне показалось, что там вообще ничего нет!

А потом разглядела, когда он его выудил из зарослей.

Это шок был, конечно. Я такое раз видела и надеюсь, что последний. Чур меня, чур. Чур всех российских баб.

Он настолько маленький — ну то есть не длиннее коробка! Микропенис. И в зарослях его, считай, что вообще нет.

Тут-тук!

Ктто тамм?

И это он стоял. Стоял!

Я обалдела тогда страшно.

А что самое интересное — в толщину как обычный был.

Ну, ничего у нас не было. А куда?! А чем?!

Да и за щекой этот леденец катать мне не хотелось. Вдруг потеряется.

Я ему шириночку аккуратненько застегнула — и домой.

Он мне еще звонил два раза.

На кофе звал. Наверное, не комплексует.

Интересно, когда его о длине спрашивают, — он тоже говорит, что восемнадцать?

 

Фантазер

Парень такой на днях был, лет тридцати, наверное. Кстати, очень, ну очень похож на Семи Насери, того, который в «Такси» играл. Интересный типаж. Высокий, худой, очень приятный. Как-то сразу приятный. Вот бывает — заходит, и сразу так легко с ним, без малейшего напряга. Как старые знакомые.

Посидели, выпили чуть-чуть, поговорили, до траха дошло.

Он и в постели какой-то «легкий» такой оказался. Вот бывает, что я совсем не напрягаюсь.

Но не об этом речь.

В общем, классическая поза — он на мне. И мне даже приятно и хорошо. Так тоже бывает.

И он смотрит на меня и говорит:

— Разговаривай со мной.

А я сначала даже и не поняла, что он хочет. И я ему говорю то, что, наверное, все женщины говорят в такие моменты, — я ему говорю какие-то там ласковые слова.

А он меня прерывает, и шепотом:

— Не так…

А сразу что в голову приходит? Если не ласковое, то наоборот, мол, «да! трахай меня», и все такое.

А он опять:

— Не так…

И тут я, сказать честно, даже и растерялась. Ласково — ему не нужно, грубо — тоже. Ну и как ему нужно?

А он смотрит на меня, и я понимаю, что он мне вот что-то хочет сказать, но то ли как сформулировать не знает, то ли банально стесняется.

И я ему:

— Как? Расскажи мне, как?

И смотрю на него и понимаю, что мне и самой и нравится, и хочется, чтоб ему хорошо было.

Не был бы такой приятный — черта с два я бы стала еще и этим заморачиваться. А тут захотелось.

Он еще помялся, а потом так: «Расскажи мне… историю».

Я тут уже поняла, что надо. У меня давно когда-то похожий был — ему тоже в процессе рассказывать надо было.

А тут главное — самой начать. Дать завязку. А потом он сам и направит куда нужно, и даже сам себе все придумает и расскажет.

И точно, как я и думала — главное было начать. Я и начала. А дальше он сам придумывал сюжет, задавал вопросы, добавлял… Понятно, здесь так не перескажешь, потому что и момент не тот, и место, но если просто, в двух словах, то в итоге получилось что-то вроде порноистории. Достаточно жесткой порноистории о том, как меня трахали несколько, а он то просто наблюдал, то присоединялся.

Это примерно как:

— Тебя же трое трахают, да?

— Да! Меня трое трахают, одновременно…

— А я сижу и смотрю, а потом подхожу к вам, ставлю тебя раком и…

Завелся он, конечно, сильно. И кончил очень бурно. Да, впрочем, я и сама, пока рассказывала, страшно возбудилась… Ну и… вот…

Хороший мальчик. Интересный, ненапряжный. Даже несмотря на такой вот «закидон».

Ну, не хватает ему до оргазма чуть-чуть порноисторий.

Надеюсь, он еще придет.

 

А был ли мальчик?

Меня спрашивают иногда — а бывают ли нормальные клиенты?

Да, бывают. Много.

Просто что о них писать?

Один вот был, который сильно запомнился.

Он приходил ко мне почти каждый день.

Он платил каждый раз за ночь. Приезжал вечером и оставался до утра.

Иногда он не приезжал, наверное, отсыпался или еще агрессивнее зарабатывал деньги, чтобы снова принести их мне.

Я не знаю, чем он занимался. Не знаю, с кем жил. Но три недели я видела его постоянно.

Он завел зубную щетку у меня в ванной и оставлял запасной костюм.

В порыве умопомрачения я гладила ему утром рубашки.

Я могла бы не брать с него денег, но боялась. Боялась, что он может остаться насовсем, а потом уйдет. Пока он платит — он клиент, другое — просто страшно. Да и ни к чему.

Все было вообще очень банально. Он позвонил — я ответила.

Приятный спокойный голос. Спросил, занимаюсь ли анальным сексом. Умею ли делать глубокий минет. Все стандартно, правда.

Он приехал в тот же вечер, на два часа, был вежлив и красив. Знаете, такая брутальная мужская красота.

Темные сросшиеся брови, двухдневная щетина, большой прямой нос.

Его не стали бы снимать в сладких журналах, он был для этого слишком мужиком.

Не очень высокий, где-то метр семьдесят пять. Красивые руки, смуглая кожа, чуть сутулый.

Попросил чаю. Мы разговорились.

Он не выспрашивал, как многие, что я, почему и как дошла до жизни такой.

Мы просто говорили, о кино, о книгах.

Оказалось, что он смотрит и читает то же, что и я.

Не знаю, может, врал.

Он вернулся через два дня. На этот раз взял ночь. Притащил китайский листовой чай, сказал, что не любит в пакетах.

В третий раз он зашел ненадолго, сказал, что очень устал, попросил сделать ему минет. И как-то быстро уснул. Я почему-то не стала его выгонять. Так и проснулись утром.

Его потом не было неделю. Я уже думала, что все. Ну, клиент и клиент. А он снова нарисовался. На этот раз с цветами и конфетами. Ракушки были, из белого и темного шоколада. Бельгийские. Я люблю такие.

Попросился со мной в ванную. В ванной я еще ни с кем из клиентов не лежала. Другому, пожалуй, отказала бы. Этому — нет.

Он смеялся и кидался в меня пеной. С ним вообще было как-то хорошо.

Ну, а дальше — как в красивом фильме. Вынес меня из ванной на руках. Положил на кровать, начал ласкать мое тело, гладить, целовать…

Из-под подушки достал презерватив — запомнил.

Через день он снова пришел. Пригласил в ресторан, я пошла.

Ну, а потом стал приходить каждый день. А однажды утром поцеловал меня в губы.

Я так этого боялась. Меня пугали эти поцелуи. Секс — это секс, разговоры — можно общаться со всеми. А тут вот так.

Он не относился ко мне как к шлюхе. Пытался как-то романтизировать наш секс. Наверное, ему не хотелось думать, что он за этот секс платит. Бывают такие романтики. Они тоже не редкость.

Я уже даже как-то попривыкла к нему. А потом как-то он приехал совсем поздно, около трех часов. Без предупреждения, сильно выпивший.

Сказал, что ему предлагают очень хорошую работу в Лондоне.

Позвал поехать с ним.

Он уехал утром.

Поцеловал меня в макушку, сказал, что вечером приедет, и мы все решим.

Это было позапрошлой осенью.

Больше я никогда его не видела.