§ 1. Политическое устройство и внутриполитическое положение Речи Посполитой в первой половине XVII в.

С тех пор, как в 1572 г. со смертью Сигизмунда Второго Августа прервалась династия Ягеллонов, польские короли стали избираться (с 1573 г.). Первый избранный король – герцог Анжуйский Генрих (Валуа) подписал «Articuli Henriciani», которые закрепили принцип выборности короля, минимизировали его права и передали власть в руки дворянства, а фактически – в руки его верхушки (магнатов). Таким образом, права шляхты были надлежащим образом гарантированы и с тех пор могли только еще больше расширяться, в то время как права монарха должны были только все более и более сокращаться. Этот процесс приведет в дальнейшем к появлению института сенаторов-резидентов, надзирающих за действиями короля, и к торжеству принципа «liberum veto» (в середине XVII в.).

Органом политического господства шляхты был вальный сейм Речи Посполитой. На этом сейме решались все важные вопросы государственной жизни. «Обычно вальный сейм состоял из трех “станов”, или чинов Речи Посполитой: короля, сената и земских послов. Впрочем, присутствие короля не было обязательным. Король мог и издали сноситься с сеймом, делать ему различные предложения и утверждать состоявшиеся на нем постановления. Для состава сейма необходимо было присутствие сената и земских послов».

Сенат представлял собой совет при короле. Первое место в нем занимал архиепископ гнезненский (Гнезно – первая столица древнего польского государства). Он же являлся примасом (главой) католической церкви Речи Посполитой, легатом Папы Римского, а с 1573 г. имел титул «Interrex», то есть исполнял обязанности короля во время «бескоролевья». «Сенат был королевским советом на сейме и вне оного. В экстренных случаях король созывал на совещание всех сенаторов, но обыкновенно он имел при себе так называемых резидентов, без совета с которыми не мог ничего предпринимать. Сейм на каждые два года назначал 16 резидентов, которые по полгода в числе четырех человек находились при особе короля; с 1641 года стало назначаться уже 28 сенаторов». Члены сената рекрутировались из числа высшего римско-католического и греко-католического духовенства, а также высших чинов государства: каштелянов (комендантов), воевод и министров.

Главная роль на сеймах принадлежала посольской избе, состоявшей из послов-депутатов от шляхетского сословия. Именно в посольской избе происходили наиболее оживленные (если не сказать больше) дебаты, здесь обычно принимались решения, которым, как правило, подчинялся сенат и которые утверждал (или, часто, вынужден был утвердить) король.

Посольская изба формировалась следующим образом: «Земские послы выбирались шляхтой на местных поветовых сеймиках, называвшихся предсеймовыми или посольскими. <…> Шляхта выбирала послов в числе, установленным законом для каждого воеводства, земли или повета, начиная от 1 и до 8». Послы получали от избравшей их шляхты инструкцию, в которой выражались ее желания относительно предметов, подлежащих обсуждению на сейме. Со своей стороны они обещали неукоснительно следовать полученной инструкции. После посольских сеймиков собирались генеральные сеймики по отдельным провинциям. В этих сеймиках принимали участие уже и сенаторы. На них принимались решения о совместных действиях на уровне провинции (Великопольши, Малопольши, Мазовии, Литвы).

Законодательство 1573 г. предписывало собирать сеймы через каждые два года. Такие сеймы назывались ординарными или шестинедельными по их продолжительности. В случае необходимости могли созываться чрезвычайные сеймы, именуемые экстраординарными, или, в соответствии с их продолжительностью, двухнедельными. Два раза подряд сеймы должны были собираться в Варшаве, а в третий раз – в Гродно.

В XVII в. решение сейма могло быть сорвано всего одним голосом «против», так называемый принцип «liberum veto». Это считалось возможным, так как сеймовый посол представлял не самого себя, а всю избравшую его поветовую шляхту.

Сеймовые совещания были открыты для публики. По окончании работы сейма по воеводствам, землям и поветам собирались реляционные сеймики, на которых послы отчитывались об исполнении ими миссии и зачитывали сеймовые конституции (принятые сеймом постановления). Эти конституции имели силу общегосударственных законов.

Король избирался на элекционном сейме, согласно обычаю, специального закона на сей счет не существовало. «Время собрания этого сейма определялось на первом сейме, созывавшемся в безкоролевье примасом-архиепископом и называвшемся конвокационным. Для избрания короля съезжались не только обычные члены сейма, то есть сенаторы, шляхетские послы, но и вся масса шляхты <…> и представители наиболее значительных мест – Гданьска, Торуня, Эльблонга, Познани, Варшавы, Кракова, Люблина, Каменца-Подольского и Вильны». Во время этого сейма действовал специальный каптуровый суд из трех сенаторов и двенадцати шляхетских послов. Король должен был избираться единогласно, то есть из всей массы присутствующих ни один не должен быть «против» данной кандидатуры. Король вступал в права только после коронации в Кракове, при этом он должен был подтвердить права Речи Посполитой (шляхетской республики). После чего происходил коронационный сейм, на котором особым актом король еще раз подтверждал права и вольности шляхты.

Король был главой центрального правительства Речи Посполитой (магистратуры). В состав его правительства входили министры. Полномочия этого правительства были не слишком велики. Первым министром был маршалок великий (министр двора), исполнявший полицейские и судебные функции в местопребывании короля в данный момент и на милю в окружности. В сенаторской избе он следил за порядком, соблюдением почтительности к особе короля и отвечал за безопасность. Он также исполнял обязанности придворного квартильера. В этой многотрудной деятельности ему помогал маршалок дворный, принимавший частные прошения на имя монарха. По обеспечению порядка и безопасности в покоях короля обоим маршалкам помогал подкоморий великий (обер-камергер). Важным лицом администрации был канцлер, хранитель большой государственной печати, начальник государственной канцелярии.

«Канцлер на сеймах составлял и читал тронную речь от имени короля, программу сеймовых совещаний, давал от имени короля ответы на аудиенциях, вел переговоры с иностранными послами, прикладывал большую государственную печать к грамотам до иностранных правительств, к универсалам, к судебным «позвам» и «вырокам», к привелеям на уряды и имения. При этом канцлер следил, чтобы в документах, исходящих из государственной канцелярии, не было ничего противного королевскому достоинству и народным (шляхетским – Б. Д.) правам и обязан был делать королю представления, если король издавал какие-либо письменные распоряжения, противные законам Речи Посполитой. Под начальством канцлера находился и государственный архив, или так называемая коронная метрика, находившаяся в заведовании метриканта. Канцлер был также и председателем надворного, или асессорского, суда, в том случае, если на нем не было короля». Канцлеру помогал подканцлер, хранитель малой государственной печати и начальник меньшей государственной канцелярии. Существовала еще и должность секретаря великого, который ведал тайной государственной перепиской. На нее назначалось духовное лицо. Заведующие большой и меньшей государственных канцеляриями – регенты, как уже ясно из вышеизложенного, подчинялись непосредственно канцлеру и подканцлеру, соответственно. Они тоже считались министрами. Министрами были гетман великий (главнокомандующий войсками) и его заместитель гетман польный. У них в подчинении находились военные чины: польный писарь, генерал артиллерии, стражник, обозный и др. «Наконец, к министрам же принадлежал и подскарбий земский. Он собирал в скарб земский все государственные доходы и вел им учет, выдавал деньги на государственные потребности по распоряжению сената или сейма и давал во всем отчет на каждом сейме. Кроме того, он управлял монетным двором, вакантными, не розданными староствами, а в безкоролевье и столовыми имениями короля. Его заменял в случае надобности его товарищ – подскарбий дворный…». Великое княжество Литовское имело тот же комплект министров.

Таким образом, органы центрального управления Речи Посполитой отличались, с одной стороны, крайней громозкостью и неповоротливостью законодательно-контрольной власти (сейма), а с другой – крайней слабостью королевской власти и правительства, подотчетного, фактически, одному сейму. «В деле управления Речь Посполитая отличалась самой широкой децентрализацией. Большая часть дел вершилась не в центре государства, не королем и его министрами, а в областях – местными правителями и урядниками».

Рассмотрим теперь областное управление Польско-Литовского государства. Со времен Люблинской Унии 1569 г. Речь Посполитая делилась на три провинции: Великопольшу, Малопольшу и Литву. Коронные провинции (великопольские и малопольские) делились на воеводства и земли, которые, в свою очередь, делились на поветы. Лифляндское воеводство считалось достоянием и Короны, и Литвы. Кроме того, государство имело вассальные владения: герцогство Курляндское, герцогство Прусское и два поморских повета (Бытовский и Лауэнбургский), которыми владели сначала поморские князья, а затем курфюрсты Бранденбургские. Вассальные территории управлялись их владельцами. Гражданская и военная власть в воеводствах принадлежала воеводам. Воевода был урядником короля, главой всей шляхты воеводства, интересы которой он представлял в сенате, которой руководил на войне и на местных сеймиках. Воеводы назначались из местных крупных землевладельцев (магнатов), а в землях Полоцкой, Витебской и Жмудской даже с согласия местной шляхты. Под началом воевод состояли каштеляны – предводители шляхетских военных ополчений поветов. Они тоже назначались из числа местных землевладельцев и заседали в сенате. Судебные функции (и исполнение приговоров высших судебных инстанций) в округах и поветах исполняли старосты гродовые. Им помогали подстароста, судья гродский, писарь и регент (нотариус). Гражданские же дела между шляхтой разбирали суды земские и подкоморские. Подкоморские суды разбирали исключительно дела о межевании земель. Староста, имевший власть сразу над несколькими поветами, назывался генералом. Шляхтичи могли аппелировать на приговоры всех трех шляхетских судов (гродского, земского и под коморского) в трибуналы (Коронный или Литовский – по принадлежности). Члены трибуналов избирались из сенаторского и рыцарского класса на ежегодных депутатских сеймиках. Эти же сеймики избирали каноников для разбора дел между представителями духовенства. Приговоры этих трибуналов были окончательными, в ряде случаев дело могло быть передано далее в сеймовый суд. В делах не имущественного, но личного характера дела духовенства разбирали (в порядке роста инстанции) епископский, примасовский суды и, наконец, нунциатура. Мещане судились в местной раде (бурмистрами и радцами) по гражданским делам, а по уголовным – в местной лаве (войтом и лавниками). В случае тяжбы между евреем и христианином суд производил сам воевода. Аппеляция от местных мещанских судов шла в надворный асессорский суд (канцлер и чины, ему подчиненные), далее в надворный реляционный суд (король, сенаторы и министры). Последняя из перечисленных инстанций рассматривала и другие важные дела, например, об ущемлении религиозной свободы.

Из описанного выше видно, что и судебная система Речи Посполитой была весьма многоступенчатой и запутанной. Кроме того, она, как и положено в феодальном государстве, носила ярко выраженный сословный характер.

Еще одной особенностью Речи Посполитой как государства были так называемые конфедерации, которые являлись своеобразным оружием защиты государства от последствий практики применения «liberum veto». «Поляки, когда государственные интересы требовали принятия во что бы то ни стало известных решений, не обращали внимания на несогласие меньшинства. В таких случаях Речь Посполитая как бы распадалась и формировалась заново из согласных элементов, которые и составляли конфедерацию. Конфедерация составлялась обыкновенно в безкоролевье на конвокационном сейме. Для принятия мер по безопасности государства сейм объявлял себя генеральной или каптуровой конфедерацией и ставил свои определения уже не единогласно, а по большинству голосов. Кофедерации формировались иногда и при королях для достижения известной цели. <…> Если ко времени конфедерации происходил очередной или экстренный сейм <…>, такой сейм, называвшейся конфедерацким, ставил решения по большинству голосов. Конфедерации существовали до тех пор, пока не достигали своей цели, после чего расходились».

Следует заметить, что порядок представительства на конфедерацких сеймах был иным, чем на сеймах вальных, то есть обычных. Особенно же опасными для государства были частные конфедерации, собиравшиеся против короля с целью привлечения его к ответственности (низложения) за покушение на права и вольности шляхты или отдельных ее представителей. Такие конфедерации назывались рокотами и имели характер мятежа против короля.

Теперь посмотрим, как этот вышеописанный государственный аппарат, сложившийся исторически и не претерпевавший существенных изменений на протяжении существенного периода времени, работал на практике, а заодно выясним некоторые подробности законодательства Речи Посполитой. Главное – узнаем, какова была внутриполитическая ситуация в этом государстве, каково было положение различных сословий в первой половине XVII в.

«Общество в Речи Посполитой строилось по сословному принципу, шляхта и духовенство находились в привилегированном положении. Большая часть населения (мещане и крестьяне) имела ограниченные личные свободы и совершенно не обладала гражданскими правами. Имущественное неравенство существовало и внутри привилегированного сословия, но формально все его представители были равны. Отождествление шляхетского сословия с Речью Посполитой привело к тому, что государство гарантировало как собственность на землю, так и способ распоряжения землей. Шляхтич был наследным владельцем своих имений и господином живущих там крестьян. Эта двоякая роль получила наиболее полное выражение в распространении фольварка – формы хозяйства, которое создавалось и велось на средства землевладельца в рамках его имения. Земельные владения были разными. Огромные вотчины магнатов (это касалось также церковных и королевских владений) могли состоять из сотен деревень, но не в каждой из них существовал фольварк. В богатой и густонаселенной Великой Польше вотчина состояла из десятка или более деревень, в то время как на Украине такое имение считалось довольно скромным». Фольварк был, главным образом, шляхетским хозяйством. Во владениях магнатов и епископов, а также в королевских землях фольварками управляли арендаторы из числа заслуживающих доверия людей, а иногда – наемные администраторы. Они были преимущественно шляхтичами, а с землевладельцем их связывала «служба». Магнаты создавали себе клиентуру, в числе которой с середины XVII в. все больше было представителей обедневшей шляхты. Практика установления личных связей с магнатами встречала всеобщее одобрение и даже приветствовалась в дворянском обществе, в то время как шляхтич, который получал в держание королевские имущества, не ощущал личной связи с монархом. Шляхте удалось монополизировать права на земельную собственность: мещанам в Короне запрещалось приобретать земельные владения (1496, 1538, 1611 гг.), иногда шляхта даже настаивала на их принудительной продаже. Основой фольварочного хозяйства, как и положено при феодализме, был принудительный труд: земля обрабатывалась крестьянами данной деревни. На смену, казалась бы, более прогрессивной натуральной и денежной ренте, в XVI в. пришли отработки. Новая форма ведения хозяйства, эффективно увеличивая доходы феодалов, повлекла за собой со временем увеличение налагавшихся на подданных повинностей. Доходы владельцев фольварков росли, главным образом, за счет расширения площади обрабатываемой земли, что опять-таки способствовало увеличению барщинной отработки. В XVII в. для польского крестьянина (кмета), хозяйство которого зачастую было уже меньше лана, барщина составляла четыре-пять дней в неделю. Столь существенный рост податей был невозможен без существенного ограничения личной свободы крестьян. Со временем сложилось убеждение, что барщина есть результат личной зависимости. «Шляхта предпринимала шаги, чтобы укрепить свои экономические позиции по отношению к другим сословиям. Экономически привилегированное положение шляхты, фактически монополизировавшей наиболее прибыльные сферы торговли, не облегчало жизни городов. Шляхта, заботясь о собственных интересах, запретила торговцам выезжать за границу с товаром (1565 г.)». Причина возврата к барщинному хозяйству в XVI в. в Речи Посполитой кроется в том же, в чем и в Германии за 100–150 лет до того – это конъюнктура зернового рынка в Европе. Помещики сами стали производить зерно при помощи труда крепостных, со временем вообще создали в имениях самодостаточное хозяйство (второе пришествие классического феодализма). Таким образом, у них в руках оставалась вся прибыль при минимальных издержках. А, оттерев местное купечество от торговых операций с зерном, шляхетство стало единственным доминирующим сословием в стране. «Что происходило с деньгами, которые стекались в Речь Посполитую в обмен на польское зерно? Значительная их часть шла на избыточное потребление».

Еще по поводу экономического могущества шляхты и, соответственно, магнатов в конце XVI – начале XVII вв. читаем: «Основной единицей барщинного хозяйства был фольварк. В нем производились сельскохозяйственные продукты. Ведущей отраслью в фольварке было земледелие – прежде всего полеводство, затем огородничество и садоводство». И далее: «Мы не располагаем фактами о значительной и систематической продаже фольварками сельскохозяйственных продуктов горожанам. Продукты земледелия феодальных имений сбывались на внешнем рынке. При вывозе товаров за рубеж феодалы имели несколько преимуществ перед сельскими хозяевами – горожанами и крестьянами. Во-первых, на территории Речи Посполитой товары феодалов не облагались налогами. Во-вторых, феодалы, пользуясь барщинной подводной повинностью своих крепостных, могли перевезти эти продукты бесплатно к речным пристаням, а оттуда отправить их к морским портам. Скупщики же нешляхетского зерна должны были давать взятки, чтобы не платить пошлины за провоз товаров в пределах Речи Посполитой, либо оплачивать эти сборы, а главное – платить за доставку зерна к пристаням». А. И. Баранович отмечает еще одну особенность в ведении хозяйства крупными феодалами: «Феодалы стремились использовать развитие товарно-денежных отношений в собственных интересах и были заинтересованы в “основании” городов в своих владениях, поскольку города значительно увеличивали доходы, поступавшие от обложения торговцев и ремесленников. Город давал больше дохода, чем несколько деревень вместе взятых. Но это не все. Существование значительных городов в округе создавало благоприятные условия для сбыта сельскохозяйственных продуктов близлежащими деревнями, а значит, и для развития товарно-денежных отношений в них. Если имение не всегда сбывало продукты в города, то отдельные крестьяне делали это в значительных размерах и всегда. Доходы от сел, расположенных вблизи городов, всегда были больше, чем от сел, расположенных вдали от них. Главное в основании городов заключалось в том, что стало возможным получать значительную часть доходов от имений столь дорогими в XVI веке деньгами». О том, куда уходили деньги, полученные от имений шляхты, советский автор сообщает: «Погоня за роскошью поглощала все доходы феодалов от их имений. Многие имения были заложены; актовые книги XVI века переполнены залоговыми записями феодалов. Немало феодалов разорилось, имения их перешли к ростовщикам; очень многие находились на грани разорения». Отметим про себя, что, видимо, из-за переходов шляхетских имений к ростовщикам дворянство и продавливало через сейм постановления о том, что только шляхта имеет право частной собственности на землю. Об этих постановлениях упоминали цитируемые выше современные польские историки.

О побудительных причинах ведения именно фольварочного хозяйства польскими феодалами А. И. Баранович пишет: «Где и как добыть денег? Феодалы Германии нашли выход в новом усилении отработочной ренты. Никакой оброк не давал феодалу таких широких возможностей, как отработочная рента. В этом же направлении ищут выхода из затруднительного положения и феодалы Польско-Литовского государства, в том числе его украинских земель. При этом не следует забывать, что Германия и Польша соседи, способы хозяйничания немецких землевладельцев были известны польским феодалам, опыт их мог быть последними использован. Не случайно, что в шляхетских кругах с большим интересом встретили книгу А. Гостомского “Хозяйство”, автор которой приобрел известность очень практичного хозяина, ведущего свои дела с большим успехом. Гостомский считал, что главное внимание нужно обратить на отработочную ренту. Он писал, что “работа хлопов – это доход, либо чистая прибыль, наибольшая в Польше”. В своих имениях он требовал от каждого крестьянского хозяйства в год 208 дней барщины».

Таким образом, мы ясно видим, что в описании экономического положения шляхты, способа ведения ею хозяйства у современных польских авторов, писавших свою работу в условиях существования независимой Польши, и советского автора середины XX в., нет сколь-нибудь существенных расхождений. Сходятся они и во мнениях относительно причин такого положения вещей.

А каковы были доходы короля? Из чего они формировались? Доходы монарха были весьма незначительны по сравнению с доходами иных магнатов. Они формировались из доходов со «столовых имений» (мы уже встречали ранее этот термин). Кроме того, королю шли доходы от взимания таможенных пошлин, соляных копей, с рудников, монетного двора и некоторых других регалий короны. Как уже упоминалось выше, государственные земли Короны были поделены на староства, с которых король получал только один налог – «кварту».

В книге Э. Тарвела, первая глава которой посвящена, в частности, вопросам государственного землевладения Речи Посполитой на территории южной Эстонии, читаем о том, что и с государственных имений старосты, а они назначались, как правило, из числа наиболее видных представителей шляхты, тех же магнатов, имели значительные доходы.

«Государственные земельные владения делились на две категории: староства и экономии. Староства, как правило, жаловались старостам пожизненно в качестве вознаграждения за службу – как лен по должности. Другая часть старость отдавалась феодалам без пожалования должности старосты. Такие лены назывались “panis bene merentium” (хлеб заслуженных). Старосты, наделенные служебной властью, назывались “гродовыми старостами” (starosta grodowy), а другие владельцы государственных имений, не несущие этих функций, “негродовыми старостами” (starosta niegrodowy). Доходы старость делились на три части: одна шла на жалованье старосте, другая – в государственную казну, в основном на покрытие военных расходов, третья – в королевский скарб. Эти части не были равными. <…> На средства королевской казны содержалась королевская семья и двор, покрывались дипломатические расходы, строились королевские резиденции и т. д. Королевские столовые имения, или экономии (bona mensae regiae или ekonomie), предназначались для содержания королевского двора, и доходы от них шли непосредственно в королевский скарб. <…> Староства, так же как и должности в Польском государстве, жаловались пожизненно и лишь в очень редких случаях с правом наследования. <…> Лишь в тех случаях, когда король был должен старосте известную сумму денег, в ленной грамоте оговаривалось, что староство нельзя отбирать у наследников умершего старосты до тех пор, пока долг не будет погашен доходами староства».

«Старосты имели право сдавать староства в аренду. Это было естественно, так как их пребывание в старостве не было обязательным, старосту заменял на месте подстароста. Поскольку в Польше практиковалась кумуляция должностей и одному лицу нередко принадлежало несколько старость и, помимо того, он мог занимать еще и другие должности, то староста и не мог иметь резиденцию во всех подвластных ему староствах. <…> Сдача в аренду была очень распространенным способом хозяйствования как в мелких, так и в крупных владениях. Система аренды была выгодной для землевладельца, так как часто приносила ему большие доходы, чем при самостоятельном хозяйствовании с помощью экономов».

«Расточительность магнатов, любовь шляхты к роскоши сочеталась с убеждением в справедливости ограничения государственных расходов. Королевский стол был скромен, а на содержание двора, армии и администрации всегда не хватало средств. Шляхта соглашалась с тем, что необходимо содержать армию, а может быть, и платить государственным должностным лицам; но это не должно было происходить за счет увеличения налогов. Исполнение государственных должностей было делом престижа, зачастую весьма дорогостоящего, когда необходимо было оплачивать содержание армии из собственных средств. Однако служение Речи Посполитой приносило очевидные выгоды, открывая доступ к аренде королевских владений. Государство, по мнению шляхты, существовало для того, чтобы она могла пользоваться своим привилегированным положением и поддерживать соответствующий для нее уровень жизни».

Коснемся теперь второй составляющей могущества магнатов в Речи Посполитой – военной силы. А. И. Баранович приводит множество примеров численности, системы комплектования, организации частных армий на Украине конца XVI – начала XVII вв. (именно на Украине располагались самые крупные имения магнатов, а сама Украина входила в состав Малопольши). «Для осуществления своего господства на Украине феодалы Речи Посполитой прежде всего располагали значительными военными силами. Вооружены были сами феодалы, а так же их слуги, находившиеся при феодальных дворах и в аппарате управления имениями. Большие вооруженные отряды, преимущественно всадников, феодалы держали, используя свое право владения землей и живущими на ней крестьянами. Речь идет прежде всего об отрядах бояр, земян, шляхты. Одним, главным образом, причисленным к дворянскому сословию, шляхетным, с условием несения военной службы, феодалы предоставляли большие участки земли, часто целые села с жившими в них крестьянами; другим, обычно не попавшим в шляхетное сословие боярам, – волоки земли (волока земли – 21 га) с правом держать на них и эксплуатировать подсуседков». «Много вассалов было у крупных феодалов – магнатов. Князь Януш Острожский в 1603 г. пожаловал своему слуге, шляхетному Касиру Бжозовскому, “до своей воли и милости” село Ордынцы, которое ранее “держали” Ординецкие, и село Ледуховку, которое ранее “держал” Крупа, с условием “ставить с них” в войска князя Острожского пять всадников на боевых конях и двух гайдуков». «Подобных вассалов-шляхтичей у князей встречаем в документах 1571, 1604, 1620 годов. У наследника князя Острожского, князя Доминика Заславского, в Степанской волости Луцкого повета Волынского воеводства в 1629 году было 15 шляхтичей-вассалов; они были обязаны по требованию своего сюзорена “ставить” в его войска 23 вооруженных всадника.

В 1597, 1598, 1646 годах в Шар город ской волости Подольского воеводства, принадлежащей Замойскому, упоминаются шляхтичи, держащие села на условиях военной службы своему сюзорену, владельцу этой волости».

«В 1582 году князь Михаил Чарторыйский в своих владениях имел земян, державших имения “то него самого и его предков”. Под 1590 годом известны земяне, владевшие церковной землей киевского митрополита Михаила Рогозы по его грамоте с условием выполнения с них “боярской конной службы”».

«Еще больше было бояр; многие из них не являлись шляхтичами. В 1572 году холмский каштелян Николай Лысаковский пожаловал своему слуге, по-видимому, нешляхетному, Карпу Вакуличу дворище в с. Вербе Владимирского повета Волынского воеводства с условием выполнения боярской службы».

«Бояре были у владельцев больших и малых. У князя Януша Острожского в 300 селах – 526 бояр, которые на войну ездят либо “делают услуги”, и 180 бояр путных.

У Чаплича Шпановского в его селах, расположенных возле г. Ровного, было в 1582–1583 годах в Шпанове – 15, Шуповке – 5 бояр».

«Кроме этих вооруженных сил, разбросанных по отдельным имениям, крупные феодалы располагали отрядами иноземцев, главным образом из татар. <…> Князь Константин Острожский имел отряды татар в Остроге и Староконстантинове. В Староконстантинове татары жили в предместье города отдельной улицей, никаких повинностей, кроме военной, не несли и составляли отдельную хоругвь. <…> Использовал их в своей “домашней войне” как “рыцарских людей” даже мелкий феодал».

«В 1620 году князь Януш Острожский располагал отрядом в 992 человека, набранным из бояр: 216 стрелков, 156 лесных стрелков, 400 гайдуков, 40 гусар, 180 “пятигорцев”».

Магнаты в качестве своих резиденций и опорных пунктов использовали многочисленные замки, укрепления принадлежащих им городов, а также и королевские города, в которых они занимали административные должности старост. Например, у А. И. Барановича читаем: «Опорными пунктами для вооруженных сил феодалов служили замки со складами боеприпасов и артиллерией. В цейхгаузе Староконстантиновского замка, например, в 1603 году находилось: 5 орудий (два медных и три железных), 17 пищалей, неисправная кулеврина, две бочки пороха, ружейные заряды, “огненные пули” (приправленные смолой), кожаные ведра для пороха и др. В 1621 году в этом замке было семь орудий, две кулеврины, 24 пищали, 320 ружей, 6 бочонков пуль к пищалям, 53 бочонка пороха. В 1636 году, кроме орудий, в цейхгаузе имелись: две длинные кулеврины, 24 пищали, 306 ружей. В цейхгаузе был каменный бастион для пороха, в нем 31 бочонок пороха, один бочонок материала, необходимого для отливки пуль».

Король Речи Посполитой в это же время располагал гвардией в 1 500 человек и командой жолнеров, именуемую «венграми», которая выполняла функцию полиции в радиусе одной мили от местопребывания священной персоны монарха. Королю подчинялась и армия, так называемое «Кварцяное» войско. Оно состояло из подразделений наемников (как правило, пехоты) из немцев и «посполитого рушения», то есть дворянского ополчения. Армия могла собираться только по решению сейма, который и ассигновывал на ее сбор и наем соответствующую сумму денег. Кроме того, подразделения посполитого рушения непосредственно собирались в воеводствах и подчинялись соответствующим воеводам и каштелянам, то есть представителям магнатерии. Таким образом, в мирное время король вооруженными силами практически не располагал.

Располагая такими значительными военными силами, феодалы Речи Посполитой производили периодически «наезды» на имения соседей. А магнаты вообще вели «приватные войны». Примеры таких наездов даны, например, у А. И. Барановича, книгу которого я уже неоднократно цитировал выше.

«В 1605 г. Филон, сын Александра Воронина, со своими Трояновскими и шумскими подданными “наехал” на расположенные возле г. Житомира села Михалкову Поляну и Соколов; села эти он разрушил, крестьян разогнал и ограбил: забрал у них лошадей, волов, рогатый скот и пр. В 1609 г. шеститысячный отряд князей Ружинских напал на г. Черемошную: город и замок были сожжены, многие жители убиты, несколько человек уведены в плен. В 1614 г. возный встретил в селе Дзвинячей крестьянина села Гриневец Кременецкого повета и спросил его, почему село Гриневцы опустело. Тот ответил, что наехали на село бояре, стрельцы и подданные из села Залисец (отряд князя Михаила Вишневецкого), “нас самих и жен наших избивали, убивали, имущество наше побрали, а нас выгнали прочь”. В 1622 г. Ян Пац “наехал” на село Окно Луцкого повета со шляхтой Черторыйского и Владимирецкого Ключей, с боярами и стрельцами. Слуги владельца с. Окно пытались преградить им дорогу, но были разбиты. Отряд сжег село, ограбил крестьян и четырех из них повесил. Крестьяне разбежались, долго прятались в лесу. Летом 1643 г. владелец Коростышева и Студеной воды, Людвиг Олизар Волчкевич, напал на соседнее село Минийки с четырехтысячным вооруженным отрядом. В то время как часть этого отряда топтала хлеба, другая – стреляя, с криком ворвалась в село. Крестьяне бежали. Всадники догоняли убегавших, били, срывали с них одежду, а затем ринулись в крестьянские дворы грабить имущество, увели несколько человек с собой. Во время набега они растоптали лошадьми крестьянского ребенка и сожгли крестьянский двор. Население городов и сел не выдерживало этих “домашних войн” и разбегалось. В 1588 г. опустевшим стоял г. Свинохи Владимирского повета Волынского воеводства: население города – “христиане и евреи” разбежались из-за частых “наездов” феодала Яна Жоравницкого. В 1620 г. феодалы Владимирского повета Юрий и Василий Мелешки Микулинские с отрядом в 200 человек “наехали” на Торчинскую и Садовую волости Луцкого католического епископа; в течение четырех дней они грабили, избивали и мучили крестьян этих волостей. От грабежей из Торчинской и Садовой волостей ушло 69 крестьян. <…> Всего после “наезда” упомянутых феодалов из этих сел ушло около 4 % крестьян. На Украине на протяжении второй половины XVI и первой половины XVII века такие наезды совершались тысячи раз».

Надо заметить, что феодалы (про магнатов и говорить нечего) чувствовали себя на Украине в первой половине XVII века столь уверенно, что не боялись посягать и на королевские имения. Так, например, существует следующее свидетельство этого (одно из многих): «1640 г. апреля 8 (нов., ст. 18). – Жалоба крестьян королевской деревни Перегинск на трембовльского старосту Г. Балабана, захватившего крестьянский скот, хлеб, деньги и другое имущество, с приложением реестра убытков».

Документ этот с перечнем убытков занимает 2,5 страницы текста. Приведем только начало и конец его:

«Перед урядом и актами нынешними галичскими гродскими старостинскими лично предстал шляхетный Матьяш Щепковский, администратор королевского имения деревни Перегинск, в настоящее время находящегося в аренде шляхетного Станислава Иоанна Яблоновского, королевского подчашего, а также предстали подданные из этой деревни работные – атаман Андрус Соломович, <…> которые жаловались на трембовельского старосту Георгия Балабана за то, что он осмелился в упомянутом имении Перегинск захватить десятки волов и другой скот, а также захватил и отобрал у упомянутых подданных хлеб и наличные деньги и причинил им многочисленные обиды и насилия, чем привел их к большой нищете, как это излагают в специальном реестре убытков упомянутые жалующиеся подданные настоящему уряду. <…> Со всей общины взято и в Стрятин угнано 170 яловиц. <…> У всей общины взято наличных денег 2000 злотых. О каковых обидах и всяких несправедливостях и насилиях, им причиненных, против вельможного упомянутого трембовельского старосты снова и снова жалуются и обязуются по этому делу добиваться законным путем своих прав».

Этот документ отражает и еще одну особенность положения дел в королевских имениях. А именно – то, что «шляхте удалось утвердить свою власть не только над собственными, но и над королевскими крестьянами. Последние жили в коронных имениях – крулевщизнах; но эти имения, как уже было сказано, в большинстве раздавались во временное владение заслуженным лицам, которые таким путем приобретали власть над крестьянами, судили их, собирали с них подати. Шляхта приобретала власть над королевскими крестьянами также посредством покупки солтыств в селах, состоящих на немецком праве. С 1607 года все солтыства, остававшиеся еще в руках крестьян, стали раздаваться только шляхте». Солтыство – наследственное крестьянское держание, образованное на неиспользуемой земле феодала, юридически основанное на немецком поземельном праве. Любой крестьянин мог занять неиспользуемую господскую землю и вести на ней хозяйство. Он обязан был уведомить об этом феодала, как о свершившемся факте, и договориться с ним только о размере выплачиваемой натуральной ренты (как правило, скотом). Других повинностей такой крестьянин не нес. Такого рода хозяйства были характерны для Прикарпатья.

Опираясь на источник, выясним, кто мог претендовать на столь завидное место, как трон Речи Посполитой, а заодно прочитаем замечательное описание элекции короля Владислава Четвертого, данное современником и участником события.

В книге Гийома Левассера де Боплана «Описание Украины», в главе «Как избирают короля» читаем:

«Когда умер король Сигизмунд Третий, архиепископ гнезненский занял его место, чтобы возглавить и руководить конвокацией, созванной им в Варшаве спустя две-три недели после смерти короля. Все сенаторы не преминули явиться сюда для обсуждения и определения времени и места выборов нового короля. Договорившись между собой и решив это, каждый сенатор возвратился в свое воеводство, чтобы созвать здесь находящийся в его ведении сеймик, то есть собрать знать (подлежащую его управлению) в определенное время и в известном месте, куда не упустила (возможности) съехаться вся знать. Собравшись, они сообща рассуждают об избрании нового короля. Причем каждый старается высказать собственные доводы сообразно своим симпатиям. Затем, после всех дебатов и споров, они приходят к согласию относительно нескольких князей. Назначенные на элекцию депутаты должны поддержать одного из них, а не кого-то другого, после того как каждый заявит полномочия, полученные от выбравших его на право участвовать в выборах и подавать голос в пользу одного из пяти-шести предложенных (кандидатов). Таким образом, в одно и то же время каждый сенатор делает в своем воеводстве то, что сказано выше. Итак, все послы воеводств (или провинций) являются первыми, имеющими наибольшее влияние и значение при голосовании на сеймах. Как и воеводы, они говорят от имени всей округи, ибо, прежде чем явиться на заседание (сейма), они совещаются и приходят к соглашению относительно всего того, что назначено к обсуждению, и не делают после этого никаких уступок. Таким образом, вся сила находится в их руках, если так можно сказать, так как там нельзя ни принять, ни утвердить ни одного пункта, если на это не будет согласия всех послов. И если найдется хотя бы один, кто запротестовал бы и крикнул бы громко: “Nie wolno” (Nievolena) (что в переводе на наш язык обозначает “Вы не имеете права”), все сорвется. Они (послы) пользуются этим правом не только при избрании короля, но также на любом другом сейме могут отменить и перечеркнуть все, что решено сенаторами. Основополагающими в своем государстве они считают такие положения:

1. Ни один благородный не может претендовать на корону, а также не может предлагать себя или голосовать за себя, чтобы избираться королем.

2. Тот, кто избирается королем, должен принадлежать к римско-католической апостольской вере.

3. Тот, кого избирают королем, должен быть иностранным подданным, не имеющим никаких земельных владений в их государстве. Хотя сыновья польского короля являются княжичами, рожденными в этой стране, они все же считаются среди них (поляков) чужестранцами и не могут приобретать наследственных имений и (получать) наследство, как прирожденная знать. Вот поэтому они и могут быть избранными в короли, как и произошло с королем Владиславом Четвертым, который после смерти своего отца короля Сигизмунда Третьего был старшим княжичем. Ему наследовал его брат Иоанн Казимир, ныне царствующий.

Вот порядок, которого они придерживаются при элекции короля, происходящей обычно в открытом поле на расстоянии полулье от Варшавы, столицы Мазовии, где обычно находится резиденция короля. В (варшавском) замке всегда собираются сеймы, поскольку этот город является как бы центром всех объединяющихся под польской короной провинций. Место элекции находится в полулье от упомянутого города по направлению к Гданьску (Danzitk). Здесь устроена небольшая площадка в 1 000-1 200 шагов в окружности, обнесенная неглубоким рвом шириной в 5–6 футов, дабы воспрепятствовать доступу лошадей на эту площадку. Здесь есть два больших шатра: один для элекции, где заседают все сенаторы, другой – для собрания всех послов от провинции, которые совещаются между собой; прежде чем явиться на большое заседание сената, каждый предъявляет свои полномочия и (излагает) то, на что он может согласиться. На совещаниях они согласовывают все, что должны принять или оспорить. Ежедневно они таким вот образом собираются на заседания, которые каждый раз длятся 6–7 часов; в течение этого времени они высказывают всевозможные доводы, направленные на сохранение своих вольностей.

Упомянутая элекция покойного короля Владислава длилась добрых две недели, в течение которых вокруг этого маленького парка находились более 80 тысяч всадников. Все это были конники (всадники), сопровождавшие сенаторов, так как каждый сенатор имеет небольшую армию: у одних – она меньше, у других – больше. Так, краковский воевода имел тогда до 7 тысяч человек, другие – в соответствии со своими возможностями.

Каждый прибывает (туда) в сопровождении друзей и слуг, в возможно лучшем вооружении и полном порядке, с решимостью храбро сражаться в случае распрей. Заметьте, что во время элекции вся знать страны находится в состоянии ожидания, держа ноги в стременах, готовая вскочить на лошадей при малейшем слухе о раздоре или недовольстве своих послов и броситься на тех, кто захотел бы посягнуть на их вольности или нарушить их.

Наконец, после многих заседаний и совещаний они приходят к соглашению относительно (кандидатуры) князя (на место их) короля. Каждый, или по крайней мере главнейшие, из сенаторов или депутатов подписывают (акт избрания); об этом сообщается не в тот же, а только на следующий день. Потом каждый, возвратившись на свои квартиры, отдает приказ своему отряду выстроиться в боевом порядке согласно распоряжению, данному по этому поводу главнокомандующим (так как все становятся тогда под большой штандарт короны), и держаться наготове, чтобы кричать: “Да здравствует король!”, называя его по имени, и салютовать. После трехкратной здравицы звучат залпы из пушек и мушкетов, сопровождаемые выражениями большой радости и удовольствия всех присутствующих, что также повторяется трижды. Вслед за этим поднимается весь сенат и самые уважаемые сенаторы отправляются к старшему князю, который был избран в короли. В то время вновь избранный король находился в соседней деревне в половине лье от них. Поприветствовав его от имени государства, прибывшие произносят перед ним торжественную речь, в которой объявляют, что сейм избрал его королем, и умоляют соизволить благосклонно принять их и руководить ими с благоразумной предусмотрительностью, уверяя, что он будет иметь очень верных и покорных подданных. Когда король соглашается, сенаторы показывают ему свои статуты и законы (хотя (он) и так их знает), которые он обещает соблюдать, не нарушая.

На следующий день его ведут в костел св. Иоанна в Варшаве, где король перед алтарем приносит им присягу. Вот условия, которые ему зачитываются в присутствии всего собрания:

1. Он никогда не будет пользоваться (другими землями) Королевского Домена (Couronne) (так называют они свои государства), за исключением тех, что назначены ему на (содержание).

2. Он не должен ни покупать, ни владеть даже пядью земли на всем протяжении государства.

3. Он не будет выдавать патентов или полномочий (поручений) на право набирать воинов, если не будет на то постановления сейма.

4. Он не может взять под стражу польского шляхтича ни за какие прегрешения по прошествии 24 часов (с момента совершения проступка), кроме оскорбления Его Величества или государственной измены.

5. Он не может ни объявлять войну другому государству, ни посылать послов по государственным делам без согласия упомянутой республики.

6. Он соглашается на постоянное присутствие при его особе трех сенаторов, которые будут составлять его совет, а также следить за его действиями, опасаясь, чтобы он не задумал или не учинил какого-либо действия им в ущерб; каждый квартал служащие при нем сенаторы меняются, следовательно, король ничего не может осуществить без незамедлительного согласования с ними.

7. Упомянутый король имеет право вступать в брак и заключать союзы, а также выезжать из королевства только с согласия сената.

8. Он также не может предоставлять жалованные грамоты на шляхетство простолюдину за какие бы то ни было заслуги, кроме государственной службы, и притом лишь с согласия сената.

Поставленный в такие условия, он, тем не менее, имеет право и суверенную власть раздавать по желанию не только церковные бенефиции, но и бенефиции из королевского домена, если они вакантны, но они должны раздаваться только коронной шляхте, особенно тем, кто удостоился их своей службой как на войне, так и в посольствах и других общественных делах, чтобы это стало для них наградой, способствующей стремлению всех остальных к хорошим поступкам и побуждением быть полезными и добродетельными.

Он также имеет суверенную власть разрешать на предоставленных им землях и урядах использование леса на (выварку и) перекалку поташа и других видов золы, дающих очень большой доход, несмотря на то, что от этого сильно истребляются леса.

Он даже имеет верховное право раздавать, хотя только пожизненно, разные должности, начиная от самых низших до самых высших, с которых нельзя сместить никого иначе, как с его согласия или же по суду.

Он разрешает и назначает время созыва сеймов, которые собираются через каждые два года. Он может также, отправляясь лично на войну, обязать всю знать любой провинции сопровождать его как ополчение. Тот, кто уклоняется от похода, лишается головы, род его лишается шляхетской чести, его имущество конфискуется в пользу Короны. Вот как далеко простирается его власть. И хотя он король, но руки его во многом связаны, (он вынужден) делать не то, что ему хотелось бы, а то, что требуется. И все же, король является главой государства, все делается от его имени, хотя он не может ничего решить или предпринять единолично, о чем мы и говорили».

Из пунктов 6 и 7, ограничивающих властные полномочия монарха, можно сделать вывод, что положение короля в Речи Посполитой скорее походило не на положение монарха, а на положение лица, находящегося «под подпиской о невыезде» и гласным надзором полиции (современным языком выражаясь). Мало того, ограничительные пункты 1 и 2 фактически лишают короля возможности вести самостоятельную хозяйственную деятельность, особенно учитывая то, что с государственных имений основной доход имели старосты, то есть, опять же, верхушка аристократии. Пункт 3 делал короля беззащитным перед лицом магнатов с их приватными армиями, а пункт 5 лишал напрочь возможности вести самостоятельную внешнюю политику и опираться в борьбе с магнатами на внешнюю силу. Пункт 4 закреплял беспомощное положение монарха по отношению к шляхте вообще (даже мелкой) и ставил его дополнительно в самое жалкое положение (насколько же счастливее было положение отечественных монархов!). Что же касается прав короля казнить не явившихся на военные сборы, то это обычное право командующих армиями во время войны казнить дезертиров, ничего другого и быть не может. Относительно «суверенного права» короля разрешать частным лицам на выделенных им казенных землях выварку и перекалку поташа и «других видов золы», то это слабое утешение для Помазанника Божия, так как основной доход останется опять-таки у вышеозначенных частных лиц. Почтенный шевалье де Боплан, очевидно, упомянул об этом праве только потому, что больше упоминать не о чем, ну и, вероятно, из любви к точности и подробностям, как и подобает добросовестному автору.

Подводя, наконец, итог, делаем вывод, что Речь Посполитая в первой половине XVII в. была еще типично феодальным государством с жестким сословным делением общества, крайне разобщенная территориально. Она, в указанный период времени, даже близко не подошла к развитию капиталистических отношений. Единый рынок в ней так и не сложился, чему препятствовало исключительное доминирование шляхты в политической и экономической жизни страны в ущерб всем другим сословиям. Центральная власть в этом государстве была крайне слаба, правительства как такового не было, так как его полномочия были крайне невелики. Сейм, ввиду существовавшей тогда его организации, был практически мало работоспособен. Страну раздирали постоянные внутренние конфликты (приватные войны между магнатами, шляхетские наезды, казацкие восстания на Украине, рейды разбойников и т. д.). Лучше всех обстановку в стране описал основоположник польской поэзии М. Рей:

 

§ 2. Малороссийский народ: попытка определения понятия; его социальная структура в первой половине XVII в.

Тема, надо сказать, в политическом смысле животрепещущая, хотя разговор пойдет о XVII в. Дело в том, что до известных событий 1917 г. речь о малороссийском народе или, тем более, об украинском народе как о самостоятельной этнической единице в Российской империи идти не могла. Официально такого народа не существовало. Существовала только ветвь единого русского народа, населяющая Юго-Западную часть единого Древнерусского государства – Малороссию. Связано это с политической доктриной Московского государства (позже Российской империи), которая гласила, что Московское православное царство должно объединять все земли и все население, входившие некогда в Древнерусское государство, в котором был единый славяно-русский народ. Государственная доктрина эта довлела и над отечественной исторической и этнографической науками. Выражаясь словами П. Н. Милюкова, «политика в данном случае победила научные стремления». Хотя дискуссия по малороссийскому вопросу периодически возникала в научном сообществе во второй половине XIX – начале XX вв., происходило это тогда, когда власти начинали в очередной раз «либеральничать».

Примером идеологически выверенного научного трактата, в котором общность Восточно-славянских народов описывается «как надо», является «Киевский Синопсис» Иннокентия Гизеля 1674 г., прослуживший учебником Отечественной истории почти 100 лет, до учебника Ломоносова. В пятой главе под названием «О народе русском, или свойственнее российском, и о наречии, или названии его» читаем: «Русские или паче Российские народы тыижде суть Славяне. Единаго бо естества, отца сваего Афета, и тогожде языка. Ибо яко Славяне от славных делес своих искони Славенское имя себе приобретоша, тако по времени от россеяния по многим странам племени своего, РОССЕЯНЫ, а потом РОССЫ прозвашася. Неции близ мимошеших времен скадоваху Россов от городка Русы, недалече Великаго Новгорода лежаща; иные от реки Роси; друзии от русых волосов, с яковыми и ныне везде много суть Руси. Но паче всех тех подобий достовернее и приличнее от розсеяния своего Россы имя то от древних времен себе стяжаша. <…> Тако все древний Летописцы Греческие, Российский, Римскии Польский свидетельствуют; наипаче и Божественное Писание от пророчества Иезекиилева в главе 39. Имя тое приличнее изъявляет, нарицающе Князя Рос, Мосох и прочая. И тако Россы от россеяния своего прозвашася, а от Славянов именем точию разнствуют; по роду же своему едино суть, и яко един и тойжде народ Славенский, нарицается Славеноросский или Славноросский». Далее, в восьмой главе, читаем: «Мосох, шестой сын Афетов, внук Ноев, <…> той бо Мосох по потопе лета 131. Шедши от Вавилона с племенем своим, абие в Азии и Европе над брегами Понтскаго или Чернаго моря народы Мосховитов от своего имени осади, и оттуду умножшуся народу, поступая день от дне в полунощный страны за Черное море, над Доном и Волгою реками, и над езером или отногою морского Меотис, идеже Дон впадает, в полях широко селеньми своими распросранишася, по свойству истолкованию имени отца своего Мосоха. <…> И тако от Мосоха, праотца Славеноросскийскаго, по наследию его, не токмо Москва народ великий, но и вся Русь или Россия вышереченная произыде, аще в неких странах мало что в словесах и применися, обаче единым Славенским языком глаголют». И далее, в пятьдесят восьмой главе, читаем: «И тако от тых посланников венчан бысть Владимир Мономах венцем Царским; с Иоанном же Царем Греческим мир и любовь в вечные роды им. И отселе Великий Князь Владимир Мономах Царь Российский нарицашеся, и по нем наследники его, от них же все то достояние Царское, милостию Божиего, и доныне при великих Государех Царех и Великих Князех Московских и всея России Самодержцах достойно и праведно содержится». Таким образом, из приведенных выше цитат следует, что «Мосховиты» происходящие от Мосоха имеют приоритет перед всеми остальными славянами, живущими в рассеянии, именно московские государи являются приемниками князей Киевских, а через них и самого Мосоха. Следовательно, именно вокруг них должны объединиться все говорящие на славянских языках.

«Именно “Синопсис” лежит у истоков Русского Исторического нарратива. В. И. Татищев прямо указывал на “Синопсис” как на один из источников своих взглядов. “Дух “Синопсиса” царит и в нашей историографии XVIII века, определяет вкусы читателей, служит исходною точкой для большинства исследователей, вызывает протесты со стороны наиболее серьезных из них – одним словом, служит как бы основным фоном, на котором совершается развитие исторической науки прошлого столетия, – писал П. Н. Милюков. – Хотя отношение к “Синопсису” как историческому сочинению со временем становилось все более критическим, те элементы его схемы, которые относятся к единству Великой и Малой Руси, можно найти у всех авторов “Историй России” – от Н. М. Карамзина до С. М. Соловьева и В. О. Ключевского”». «Вообще культура, известная нам сегодня под названием русской, была в XVIII и первой половине XIX века плодом совместного творчества элит русской и украинской, если позволительно воспользоваться понятиями более позднего времени применительно к той эпохе, а вернее все же будет сказать великорусской и малорусской. Именно с этим совместным наследием пришлось потом бороться украинским националистам. В том числе М. Грушевскому, много сил отдавшему критике традиционной схемы русской истории, для популяризации которой так много сделал “Синопсис”».

«Националистические мотивы в русском общественном мнении постепенно становились все более актуальными во второй половине века, чему способствовали господство национализма в Западной Европе того времени и конфликты сперва с польским, а затем и с другими национальными движениями в самой Российской империи». Связано это с развитием капиталистических отношений в стране, с появлением новых социальных групп в обществе, имеющих высокий уровень образования и кругозора, а также более или менее четко осознающих свои специфические интересы. Я имею в виду национальную буржуазию и национальную интеллигенцию – генератор националистических идей, имеющих то или иное экономическое, культурное и политическое обоснование.

Следует отметить и расплывчатость самого российского казенного проекта «большой русской нации». «В нее могли включаться: 1) все подданные Империи; 2) члены привилегированных сословий (в соответствии с предмодерной концепцией natio); 3) русские-православные (имеются в виду великороссы) или 4) все восточные славяне, в духе традиционного значения понятия Русь».

В советский период развития отечественной науки наличие отдельного Украинского народа безусловно признается. Создается Украинская ССР со своими атрибутами государственности, включая Академию Наук. Официальная политическая доктрина СССР объявляла о полном и окончательном разрешении национального вопроса, о создании всех условий для наиболее полного и гармонического развития всех народов страны. При этом утверждалось, что по мере построения коммунистического общества национальные различия будут все более стираться. Ведь «согласно марксизму, развивающийся капитализм обнаруживает новую тенденцию – к исчезновению национальной обособленности, к ломке национальных перегородок, к стиранию национальных различий, к созданию “интернационального единства капитала”». Переход общества к социализму связывался с окончательным преодолению национальных различий. «Ф. Энгельс в “Проекте Коммунистического символа веры” писал: “Национальные черты народов, объединяющихся на основе принципа общности, именно в результате этого объединения неизбежно будут смешиваться и таким образом исчезнут <…> вследствие уничтожения их основы – частной собственности”. Более того, учителя марксизма были убеждены, что “даже естественно возникшие родовые различия, как, например, расовые <…> могут и должны быть устранены историческим развитием”». А пока эти различия не устранились, применительно к интересующему нас украинскому народу отмечалось, что «только Советская революция в России открыла путь к возрождению украинского народа, создавшего собственное Советское государство и занявшего свое выдающееся место в Союзе Советских Социалистических Республик. С этого момента начинаются годы и первые десятилетия национального возрождения украинского народа». «Но при этом нельзя забывать, что Украина вошла в состав русского феодального государства, угнетавшего все подвластные ему народы, в том числе и великий русский народ».

Определение терминологии. Для того, чтобы подступиться к заявленной теме, нам необходимо дать дефиниции понятиям «народность», «народ» и «нация». Философский словарь 1991 года издания трактует понятие «народность» следующим образом – это «одна из форм общности людей, которая исторически следует за родоплеменной общностью и формируется в процессе слияния, консолидации различных племен в условиях смены первобытнообщинного строя частнособственническими отношениями, появления и развития классов. Для народности характерны: замена прежних кровнородственных связей территориальной общностью, племенных языков – единым языком, наряду с существованием ряда диалектов. Каждая народность имеет свое собирательное название, внутри нее возникают элементы общей культуры. Народность типична как для рабовладельческого, так и для феодального стоя. С развитием капиталистических отношений возникает новая историческая форма общности людей – нация. Процесс этот сложный и осуществляется в различных формах и разными темпами. К тому же он охватывает не все народности; некоторые из них, преимущественно из-за малочисленности, недостаточной развитости, не смогли завершить процесс консолидации в нации». Как мы видим, данный «Философский словарь» дает определение «народности», исходя из представлений формационного подхода, единственно законного в то время. Мы, в целом, можем принять это определение, за исключением того положения, что классы образуются сразу при переходе от первобытного общества к обществу рабовладельческому. Ибо, даже применительно к феодальному строю, корректнее говорить о сословном делении общества, а не классовом, характерном для общества с уже более-менее развитыми капиталистическими отношениями.

Перейдем теперь к определению понятия «народ». Тот же словарь дает нам следующее определение: «“народ” – это, в обычном смысле – население государства, страны; в строго научном смысле это исторически изменяющаяся общность людей, включающая в себя те части, те слои, те классы населения, которые по своему объективному положению способны сообща участвовать в решении задач прогрессивного развития данной страны в данный период».

И, наконец, «“нация” – это исторически сложившаяся форма общности людей, которая приходит на смену народности. Нации свойственна прежде всего общность материальных условий жизни: территории и экономической жизни; общность языка, известных черт национального характера, проявляющихся в национальном своеобразии ее культуры. Нация – более широкая, чем народность, форма общности, складывающаяся с возникновением и формированием капиталистической формации. Экономической основой возникновения наций послужили ликвидация феодальной раздробленности, упрочение экономических связей между отдельными областями внутри страны, объединение местных рынков в общенациональный. Руководящей силой возникавших в этот период наций была буржуазия, что наложило определенный отпечаток на их социально-политический и духовный облик…». От себя заметим, что данное определение нации полностью соответствует определению нации, данному И. В. Сталиным в его работе «Марксизм и национальный вопрос» (глава 1. «Нация»). Мы примем это определение, ни в коей мере не ставя под сомнение авторитет наркома по делам национальностей. Заметим лишь от себя, что вопрос об «известных чертах национального характера» является в настоящее время совершенно научно не разработанным. «Национальный характер» – это нечто настолько эфемерное, что даже нет серьезных попыток сформулировать те критерии, по которым мы смогли бы отличить один национальный характер от другого. «Само понятие “национальный характер”, попытки описать которое заняли у антропологов несколько десятилетий, и по сей день порой кажутся мифологемой. Действительно, широко распространенное убеждение, что “члены различных наций имеют в целом некоторые общие психологические характеристики”, могло быть неоспоримым, если бы между учеными существовало хоть мало-мальское согласие в том, о каких собственно “некоторых психологических характеристиках” здесь идет речь. Наблюдение, что народы различны, – общее место. Но без ответа остается вопрос: действительно ли эти различия являются национальными различиями, то есть характеристиками национальной популяции как целого? “Являются ли эти характеристики специфическими для нации, то есть разнятся ли они от одной нации к другой?” – задавали вопрос в 1960 г. антропологи X. Дайкер и Н. Фрейда. В конце же 1960-х гг. А. Инкельс и Д. Левенсон делали уже вполне пессимистический вывод: “При нашем нынешнем ограниченном состоянии познания и исследовательской технологии нельзя утверждать, что какая-либо нация имеет национальный характер”. И сегодня состояние научных поисков в этой области большинство ученых характеризует как кризисное».

Таким образом, мы уяснили для себя, что, пытаясь дать определение понятию «Малороссийский народ» применительно к первой половине XVII в., мы должны осознавать, что здесь уместно оперировать следующими терминами:

1. «Народность» – общность людей, проживающих на определенной территории, имеющих общий язык (с наличием диалектов), имеющих явно выраженные общие элементы культуры, и, возможно, до определенной степени развитые внутрирегиональные хозяйственные связи.

2. «Народ» – способность этой общности, состоящей из различных социальных групп (сословий), решать задачи прогрессивного развития в социальной, экономической, общественно-политической и культурной сферах.

Термин же «нация» в нашем случае не применим, так как он подразумевает наличие у народа собственной государственности и относится к более позднему этапу социально-экономического развития. Этот термин применим к украинскому народу только после 1991 г., когда ему удалось, вследствие развала СССР, обрести полную государственную самостоятельность. Краткий период существования независимой Украины в 1918–1919 гг. мы учитывать не беремся, так как полный суверенитет Украиной был очень быстро утрачен; кроме того, насколько полным суверенитетом она обладала в то время – вопрос, мягко сказать, дискуссионный (наличие германской оккупации и прочее).

Ввиду отсутствия общепринятых критериев для выявления специфических черт национального характера, мы будем сравнивать некоторые особенности ментальности и поведения малороссов и великороссов, проживающих в сопредельных с Малороссией регионах Московского государства, так как природные условия в этих регионах одинаковы, как и такой важный фактор, как уровень опасности, грозящей от крымских татар. Следовательно, различия в ментальности этих групп Восточных славян (если они будут выявлены) будут определяться в основном различными условиями их социально-экономического и политического развития в двух государствах: Речи Посполитой и Московском царстве.

Язык. Решение вопроса о времени возникновения, характере структуры и функций украинского языка в различные периоды его существования также наталкивается на ряд существенных препятствий, усложняющих его всестороннее изучение.

«Во-первых, сдерживающим фактором является недостаточное количество письменных памятников старшего периода (X–XI века), известных не по поздним копиям, а по оригиналам, к тому же точно локализованных и соотнесенных с границами бытования современного украинского языка, то есть памятников, которые могли бы дать надежную информацию о времени и ареале возникновения важнейших черт украинского языка.

Во-вторых, до сего времени отсутствует надежная база данных по современным восточнославянским диалектам, которая позволила бы на сопоставимой основе определить общее и специфическое в структуре современных украинского, русского и белорусского диалектных языков.

В-третьих, на осмыслении вопросов генезиса украинского, как и других восточнославянских языков, сказалось разное понимание сущности древнерусского языка. Последний многими исследователями оценивался как единый язык всех восточных славян вне зависимости от форм бытования – письменно-литературной или устной. Диалектная дифференцированность восточнославянского языка древнейшего периода безоговорочно оценивается как несущественная или менее существенная по сравнению с единством древнерусского языка в его письменной форме. Однако древнейшие восточнославянские памятники письменности свидетельствуют о наличии черт, которые в дальнейшем в значительной степени определили специфику структуры каждого из восточнославянских языков – украинского, русского и белорусского. Наличие таких локальных черт в памятниках письменности и в современных диалектах позволяет для многих из них определить время возникновения, их изначальность в структуре украинского языка. Н. Трубецкой <…> отмечал: “То, что составляет звуковое своеобразие украинского (языка), возникло в первую половину “периода 1164–1282”, то есть перед распадом общерусского языкового единства: “праукраинский” существовал, таким образом, не после, но до распада общерусского языкового единства”».

«Этот процесс хронологически соотносим с XII веком. К концу XIII века глубокие фонетические изменения имеют уже не общевосточнославянский характер, а “ограниченную сферу распространения”, что является показателем существования отдельного украинского языка наряду с другими восточнославянскими, хотя общие черты этих новых языков охраняются еще длительное время».

Важнейшим фактором динамики развития украинского языка было монголо-татарское нашествие 1240 г., результатом которого стало резкое изменение этноязыковой и демографичесой карты Киевской Руси. Последовавшее затем возвышение Галича как главного центра юго-западнорусской книжности, оставившего также заметный след в истории языка и летописания, было сравнительно кратковременным. Далее наступил длительный и сложный период административной и социально-политической неустойчивости украинских земель, неоднократно делившихся между различными государствами. «Разрезая украинскую этноязыковую территорию в различных направлениях и на разное время, новые административные границы нередко сдерживали продвижение языковых инноваций, возникавших как в результате спонтанного развития диалектных систем, так и вследствие иноязычных влияний».

Изменение административно-политического подчинения часто происходило со сменой церковного подчинения. Борьба между православием и католицизмом, характеризовавшие жизнь и культуру украинского народа на протяжении нескольких веков, сказывались и на ценностных ориентирах в области языка, влияя на расширение или сужение функций украинского языка в жизни общества. «Сосуществование на различных территориях и в различные периоды украинского языка и польского, русского, румынского, немецкого, венгерского, чешского, крымско-татарского языков, а также языков книжности – церковнославянского, латинского, греческого – не могло не отразиться на структуре и функциях украинского языка, создавало различные условия для развития книжнописьменной традиции и становления украинского литературного языка. Амплитуда колебаний этих условий была очень широкой: от функционирования украинского (украинско-белорусского) книжно-письменного языка в качестве делового, официального в Литовском княжестве до использования его только в сфере обиходного общения низшего СОСЛОВИЯ».

Результатом исторического развития украинского языка является его разделение на три диалекта: северный (полесский), юго-западный и юго-восточный. Заметим, что современный украинский литературный язык сформировался на базе юго-восточного диалекта, с определенными заимствованиями из северного и юго-западного.

Территория расселения. «Первые русские летописи выделяют из общей древнерусской территории несколько этнотерриториальных образований – Рустию, Галичскую землю, Холмщину, более поздние – Червонную Русь, Покуть, Подол, Северу, Волынь, Черниговщину, Переяславщину, а самые поздние – Вкраину, Запорожье, Малую Русь. Весь процесс регионального членения современной территории Украины подразделяется на несколько этапов. В основе первого этапа, охватывающего VI–X века, лежали межплеменные различия, отчетливо проявляющиеся в самоназваниях племен (союзов племен): поляне, северяне, древляне, белые хорваты, дулебы, уличи, тиверцы и др.

Второй этап, XI–XIV века, связан с начавшимся дроблением Древнерусского государства на ряд земель. Каждая из них представляла собой территориально-политическое образование, на первых порах зависимое от центральной (киевской) власти, а в дальнейшем, с приобретением такого атрибута, как “княжеский стол”, получавшее все большую независимость. Основными из таких вполне самостоятельных земель были Киевщина, а позже Переяславщина, Черниговщина, Северщина, Галицкая земля (Галиция), Холмшина, Подолье, Волынь, Карпатская Украина, Брацлавщина.

Ввиду относительной изолированности земель складывание регионального своеобразия культуры проживавшего в них населения было недостаточно выраженным. Хотя такой процесс и начался. Он резко усилился на третьем этапе, в XV–XX веках, в связи с колонизацией отдельных частей Украины соседними государствами: Великим княжеством литовским, Речью Посполитой, Венгрией…».

«Территориальное разобщение украинских земель сдерживало процесс этнокультурной консолидации украинского народа, одновременно формируя региональные черты его культуры. Ведь каждое государство, завладевшее частью Украины, отличалось своеобразием политического устройства, социально-экономического развития, национального состава, религии. Это сказывалось на локализации этнотерриториальных общностей, закономерность формирования которых такова, что, чем больше этноизолирующих барьеров и чем дольше они сохраняются, тем отчетливее проявляются этнокультурные ареалы и тем значительнее оказываются различия в традиционно-бытовой культуре населения, проживающих в границах этих ареалов».

«Разделение украинских земель между сопредельными государствами, как правило, не совпадало с некогда сформировавшимися “землями” или княжествами. В связи с этим прежние региональные образования изменяли границы: чаще всего они расширялись, включая несколько земель. Лишь в отдельных случаях сформировавшиеся некогда земли, на протяжении длительного времени находясь в составе одного государства, по сути, не меняли своих прежних границ. Так произошло, например, с Закарпатской Русью, получившей после ее колонизацией Венгрией название Венгерской Украины».

«Одним из первых, кто попытался понять региональное своеобразие Украины, а значит, и региональную специфику украинской культуры, был служивший в польской армии французский топограф Гийом Левассер де Боплан. Он выделял на Украине восемь регионов: Волынь, Подолье, Покутье, Брацлавщину, Киевщину, Северщину, Черниговщину и Венгерскую Русь». Что и отображено на карте Украины, им составленной.

Какими же особыми, национальными чертами характера к середине XVII в. обладали малороссы? Что их отличало от большинства великороссов? В нашем случае можно провести сравнение по следующему критерию – отношению к государству. Конечно, это будет очень несовершенное, скорее субъективное сравнение, но я считаю, что хотя бы попытку такого сравнения нужно попытаться провести.

Для великоросса Московское государство – это его «родное» государство, которое обеспечило избавление от татаро-монгольского ига и является безусловной ценностью. Это его национальное государство, во главе которого стоит русский единоверный, православный, царь. Хотя норма эксплуатации подданных в этом государстве весьма высока, государственный аппарат далек от совершенства. Недаром XVII век в России часто именуют «бунташным». Немало народа сбегает от крепостной зависимости и становится казаками, либо идет в Сибирь, где нет помещиков и государственный аппарат слабее. Но, тем не менее, когда подаются челобитные от посадских людей, то в них содержится требование ликвидации «Белых слобод», чтобы все жители посадов были поверстаны в тягло, а не требование уменьшить тягло на обычный посад, то есть содержится требование, чтобы все служили государству одинаково, никто не отлынивал. Доброе российское государство вняло просьбам своих подданных и, наконец, в 1649 г. по «Соборному уложению» ликвидировало «Белые слободы» и всех посадских окончательно прикрепило к их посадам и промыслам, в соответствии с нижайшими просьбами их собратьев.

Для малоросса же Речь Посполитая – это не его национальное государство, это польское государство, во главе которого стоит иноконфессиональный король-католик римского обряда, не малоросс. Зачастую господин у крестьянина – тоже представитель другой национальности, исповедующий христианство в греко-католической, либо в римско-католической форме. Норма эксплуатации в этом государстве также очень велика, но еще присутствуют религиозный и национальный гнет в различных формах. Все это выработало у малороссов, мягко говоря, скептическое отношение к государственной власти и весьма сильное желание отлынивать от любых государственных повинностей.

Подытоживая все ранее сказанное о языковой и территориальной общности малороссов применительно к первой половине XVII в., мы можем теперь попытаться дать, наконец, определение, что же такое малороссийский народ. Малороссийский народ – это народ, говорящий на малороссийском наречии, состоящем из трех диалектов (северного, юго-западного и юго-восточного) и проживающий на территории шести исторически сложившихся областей в границах Речи Посполитой и Венгрии: Волыни, Подолье, Покутьи, Брацлавщине, Киевщине, Северщине, Черниговщине, Венгерской Руси, как они обозначены на карте де Боплана, а также на территории будущей Слободской Украины в пределах Московского государства, куда перебирались малороссы из пределов Речи Посполитой с начала XVII в., уходя от репрессий польских властей, следовавших за каждым очередным бунтом Запорожских казаков.

Отличительной национальной чертой малороссов, или, как их официально именовали в России, «черкас» по отношению к великороссам было большее свободолюбие и отсутствие почтительности к понятию «государство», нежелание подчиняться требованиям «государственных чинов». Государство для них – скорее враждебный, чуждый элемент, не имеющий оттенка сакральности. Помимо этого, в XVII в. в Малороссии большое влияние имело Запорожское казачество с его традициями выборности органов управления и институтом рад. Кроме того, большой простор для отлынивания от государственных повинностей и повинностей в пользу помещика на территории Киевщины и Брацлавщины давала слабость польского государства. Многие объявляли себя казаками и не платили никаких налогов и не отрабатывали повинностей. В книге А. И. Барановича «Украина накануне освободительной войны середины XVII века» встречаем конкретный пример:

«В 1616 году большинство жителей Белой Церкви, Черкас вышли из “послушания” владельцам, стали казаками. В Каневе насчитывалось домов городских послушных 16, а “казацких, которые не желают быть под послушеством” – 1 346. “Никаких сел, кроме хуторов”, у этого староства нет. Более чем семью хуторами овладели казаки, “ибо их больше, чем послушных подданных; но в них (хуторах) имеют свои части и мещане, да с них ничего не обязаны, кроме военной службы”. В Переяславльском старостве в 1622 году было 25 хуторов и сел. В упомянутых селах послушных подданных – 280, “которые не несут никаких повинностей, только дают старосте на пропитание; между этими подданными в селах живут казаки, пользующиеся землями и всякими доходными статьями, но от них никакого дохода и послушания нет, а их – более тысячи”. Бросается в глаза, что борьба здесь происходит “за послушание”. Казаки – это непослушные. Повинности послушных крайне невелики. Каневские послушные мещане только дают ежегодно по 15 грошей от дома и отбывают при старосте военную службу; послушные крестьяне Переяславского староства никаких “повинностей и чиншей не дают”, только делают небольшие взносы “на пропитание под стар осты”».

Иллюстрацией различия отношения к государственной дисциплине служит эпопея казаков – участников восстания под предводительством Я. Острянина против властей Речи Посполитой в 1637 г., вынужденных, выражаясь современным языком, просить политического убежища у Московского государства. «12 июня 1639 года под его стенами (Белгорода) вновь появился отряд Якова Острянина. Только теперь черкасы пришли как мирные переселенцы, покинувшие Речь Посполитую, чтобы искать лучшей жизни на русской территории. По словам гетмана, вместе с женами и детьми их было более трех тысяч человек. По списку, составленному 19 октября, числилось 672 человека». Из предоставленных на выбор двух мест для проживания и несения службы черкасы выбрали самое удаленное, и, следовательно, слабее контролируемое воеводой – Чугуев. Но «уже в следующем после поселения в России 1639 году отмечены случаи бегства черкас из Чугуева за рубеж». «В росписи Чугуева, составленной в ноябре 1640 года при приеме города воеводой Григорием Ивановичем Кокоревым, перечисленно имущество, брошенное черкасами при побеге “в Литву”. От 11 семей изменников осталось: 11 дворов со строеньями, 20 коров (большинство из них с телятами), 12 взрослых телят, 11 волов, 16 свиней и 38 ульев. Приведенные сведения говорят о хорошем материальном положении беглецов. Видимо, у них должны были быть достаточно веские причины для ухода с обжитого места. <…> 22 сентября 1640 года убежал сотник Гаврила Розсоха, оставив в Чегуеве 56 голов крупного рогатого скота и 16 свиней». Случилось это, правда, после того, как в Речи Посполитой приняли амнистию всем тем казакам, участникам восстания, кто вернется обратно в пределы польского государства. «Дело закончилось тем, что 26 апреля 1641 года черкасы захватили башни и ворота Чугуевской крепости, убили Якова Острянина, ограбили денежную казну и освободили заключенных из тюрьмы. <…> В результате боя было убито 119 русских служилых людей и 56 ранено, восставшие потеряли 272 человека. <…> По словам лазутчиков в разные города Польши, черкас пришло около 700 человек. Урядник Гульчевский, расселив чугуевских черкас в Полтаве, Миргороде, Гадяче, Зенкове, Ромнах и Сорочине, установил им льготы на 20 лет и запретил называть их изменниками».

Российские власти считали, что они отлично обеспечили черкас-переселенцев, по своему обыкновению предоставив им значительные земельные наделы, да еще более-менее исправно платили жалованье. Тем не менее, казаки-малороссы были настолько недовольны своим положением, что восстали и сбежали обратно к своим прежним угнетателям, так как «от них добивались постоянного несения службы. На новом месте они не имели возможности свободно ходить на промыслы, предпринимать набеги и захватывать добычу… Отсюда их постоянное недовольство».

Приведенный пример показывает, с какими трудностями психологического порядка сталкивались жители польской Малороссии, сформировавшиеся совсем в другой общественно-политической культуре, в Московском государстве с его более жесткими государственными порядками и дисциплиной. Приходится согласиться с Костомаровым в том, что малороссийский народ гораздо более анархичен и независим от власти, чем великоросский, по крайней мере, в XVII в. Да и теперь, на фоне всемерного укрепления президентской властной вертикали в РФ, вопиющая слабость президента в современной Украинской республике, ставшей, практически, парламентской, служит наглядной иллюстрацией различия представлений об идеале государственной власти у двух родственных восточнославянских народов: русского (великорусского) и украинского (малороссийского).

Социальная структура. Социальная структура малороссийского народа в указанный период времени соответствует традиционной структуре позднефеодального общества. Начнем краткое описание ее с высшего сословия, и будем опускаться вниз по социальной лестнице.

Шляхта. Малороссийская шляхта в начале XVII в. была полиэтнической, многоконфессиональной. Это обусловлено историей формирования ее в рамках Великого княжества Литовского, а позднее, с 1569 г. – Речи Посполитой. Еще с последней четверти XIII в. часть земель Юго-Западной Руси отходит к Литве. Литовские князья начинают занимать столы в этих землях. После Кревской Унии 1385 г. «Витофт с Ягайлом свергают наиболее крупных князей с их столов, переводят на меньшие княжества, где они не могли уже иметь значения, а их прежние волости или сразу обращают под свою непосредственную власть и управление, или передают через несколько рук, не давая новым князьям укорениться, а в конце обращают эти большие княжества в обыкновенные провинции, раздавая их в управление своим наместникам и агентам. <…> В начале XV в. на Украине остались только менее значительные княжества, как Ратенское, Пинское, Черторыйское, Стародубкое, Острожское. Это были уже не те почти независимые княжества-государства, а только большие поместья. Для поместий они были даже очень велики, простираясь на многие десятки верст, но политического значения не имели». Таким образом, Малороссийский народ почти лишился собственной национальной аристократии. Хотя вышепоименованные княжества и дадут малороссийской шляхте самые могущественные в будущем магнатские фамилии. Во время процесса колонизации юго-восточных земель Малороссии в XVI в. магнаты захватывают огромные территории и еще более укрепляют свои экономические и политические позиции.

После Люблинской унии 1569 г. вся малороссийская шляхта (от магнатов до мелких шляхтичей) приобрела права польской шляхты, а именно:

1. «Исключительное право владеть земскими имениями, с которых шла военная служба, и право приобретать дома и плацы в местах. Владение имениями обставлено было гарантией неприкосновенности: конфискация могла пасть на них не иначе, как по суду.

2. Право получения высших духовных санов и всех светских урядов. Только шляхта имела право получать во временное пользование королевские имения, так называемые panis bene morentium, быть старостами и державцами этих имений.

3. Шляхта освобождена была от всяких государственных повинностей со своих имений, кроме военной службы в посполитом или поветовом рушенье, платила только те подати, которыми временно облагала сама себя в виде субсидий королевскому скарбу.

4. Шляхта пользовалась правом личной неприкосновенности и свободы слова.

5. Наконец, шляхте принадлежало право участия в избрании короля и решении всех важнейших вопросов государственной жизни на своих сеймиках и сеймах».

Кроме большой экономической мощи и больших политических прав, магнаты располагали значительными военными силами, имели приватные армии. Часто совершали набеги на соседние владения, разоряя их. Особенно от этих частых приватных войн страдали крестьяне, которых нещадно грабили, уводили в плен, даже убивали. В религиозном отношении после принятия Брестской Унии в 1596 г. происходил быстрый процесс перехода шляхты в лоно официальной Греко-католической церкви и далее – в Римско-католическую. Православие сохраняла в основном мелкая шляхта. Также в шляхетской среде интенсивно происходил процесс интеграции в польскую культурную среду (обычаи, нормы поведения, одежда, язык и так далее).

Духовенство. После введения Унии 1596 г. Реально на Украине существовало три различных типа духовенства: римско-католическое, униатское (греко-католическое), православное. Малороссы составляли духовенство двух последних конфессий. Оставив в стороне рассмотрение крайне сложной религиозной ситуации в Малороссии в данный период времени, отметим, что Высшее духовенство униатской церкви, а после восстановления православной иерархии в 1633 г. – и православной церквей, формировалось практически исключительно из представителей шляхетских родов. Простолюдины могли занимать лишь должности до епископской. В Униатской церкви, а до Унии – в единой малороссийской православной церкви занятие епископских кафедр – привилегия знатных шляхетских родов.

Казачество. Казачество – специфическая социальная группа феодального общества. Формировалась из беглых крестьян при наличии свободных земель на окраинах государства, куда не распространялась административная власть центрального правительства. Жило за счет промыслов и разбоя. По соглашению с государством осуществляло пограничную охрану. Казачество формируется в трех странах: Речи Посполитой, России, Австрийской империи.

Эти большие массы беглых, очень непоседливых людей постепенно начинают образовывать свою организационную структуру, свои специфические органы власти, создают систему их формирования. Уже упоминаемый нами польский историк В. Серчик отмечает: «Разумеется, у беглых крестьян не было большого опыта по созданию прочной политической структуры, способной обеспечить международные и внутриполитические условия существования казачества. Тем не менее, оказавшись в особой политической обстановке на окраинных землях Речи Посполитой, переселенцы вынуждены были создавать такую структуру. И здесь заметную роль сыграли два обстоятельства. С одной стороны, постоянно возраставший натиск извне, главным образом со стороны воинственного Крыма, содействовал становлению организации военного типа, которой и предстояло со временем превратиться в довольно устойчивую политическую структуру. С другой стороны, по мере увеличения численности населения на приднепровских землях, по мере разрастания запорожского войска и формирования политической элиты казачества стали проявляться имущественное расслоение, определенные признаки становления классовых отношений».

Постепенно из наиболее зажиточных казаков, владевших значительными земельными угодьями, сформировалась казацкая старшина, представители которой и формировали органы казацкого самоуправления. По своему имущественному положению этот высший слой казачества можно приравнять к украинской шляхте средней руки.

Рассмотрим теперь систему органов казацкого самоуправления и административное деление войска Запорожского, как оно сложилась на начало XVII в.

По этому поводу у М. С. Грушевского читаем: «Войско делилось на полки. Официально считалось в начале XVII века четыре полка, и в каждом по 500 душ – столько считалось казаков на службе польского правительства. В действительности и полков этих было больше, и казаков в них было неодинаковое число, иногда по несколько тысяч (например, в Хотинской войне казачье войско имело 11 полков, и в некоторых полках число доходило до 4 тысяч казаков). Полком правил полковник. Каждый полк <…> делится на сотни, сотни на десятки или иначе, курени. Куренями правят атаманы, сотнями сотники. Разные поручения гетмана исполняют есаулы. Артиллерией заведует обозный, ее местопребыванием считается город Терехтемиров со своим старым монастырем, пожалованным казакам Баторием для приюта увечных и для военных надобностей; но так как он был слишком удален от Запорожья и слишком доступен для польских властей, то обыкновенно артиллерия стояла поближе к Низу, а не в этой официальной казачьей столице. Войсковой канцелярией заведовал писарь. Бумаги от имени войска скреплялись войсковой печатью. Во главе казацкого войска стоит выборный старшина, которого обыкновенно называют гетманом, часто и сами они именуют себя так в письмах, не только адресованных к своим, но и к самому правительству, и даже к королю. Правительство же обычно называет их “старшими”: “старший войска Запорожского” – таково, собственно, официальное название казацкого вождя. Хмельницкий первый получил официально титул гетмана, и до него титул официально принадлежал лишь главнокомандующим польскими и литовскими войсками». Заметим, что с 1648 г. войсковое деление на полки и сотни перейдет на административно-территориальное деление части территории Украины, контролируемой силами Богдана Хмельницкого. Полковники и сотники станут в мирное время главами соответствующих территориальных образований. Как видим, в связи с особенностями зарождения зачатков украинской государственности, структура органов власти выстраивалась на военный манер.

Таким образом, к началу XVII в. казачество сумело создать более-менее стройную политическую и административную структуру, образовало специфический тип средневекового общества. Еще одной особенностью этого общества был его многонациональный состав. В. Серчик по поводу формирования казачества как особого сословия Речи Посполитой пишет: «Быстрое создание казаками элементов особой политической структуры, а затем их настойчивое стремление расширить и упрочить эту структуру, добиться ее автономии и даже независимости от Речи Посполитой (добавим, стремление, подкреплявшееся часто значительными успехами) было своего рода историческим феноменом. Это явление вызывает удивление уже потому, что казацкое общество формировалось не только из представителей местного, восточнославянского населения (главным образом крестьянского), но также из пришельцев со стороны, отличавшихся от основной массы казачества своими обычаями, языком и вероисповеданием. На приднепровских территориях, словно в колдовском котле, перемешивались прибывавшие сюда многочисленные переселенцы самого разного происхождения, прежде всего выходцы из местного православного населения, кроме того, беглецы из Польши и Московской Руси, а также из Крыма и Балканского полуострова. Формирование казачества было, таким образом, превосходным примером объединения крестьянского населения из разных стран рассматриваемого региона, показателем того, как судьба большинства пришельцев определялась особыми социально-политическими условиями, сложившимися тогда на землях приднепровского пограничья, а не их социальным или этническим происхождением, не степенью их прежней зависимости…».

Еще одной особенностью казачества была его приверженность православию и полное неприятие Унии, что легко объяснимо:

Во-первых, в основной массе казачество формировалось из беглых крестьян тех регионов Речи Посполитой, где наиболее распространенной формой христианства было православие. А, поскольку религиозность простонародья тогда (да и практически во все времена) заключалась в обрядоверии, а не в глубоком знании Священного писания, Канонического права, схоластики, истории Церкви, существа канонических расхождений между православием и католицизмом и т. д. и т. п., то и следование обряду «отцов наших и дедов», признание только издавна существующей церковной иерархии являлось важнейшей составляющей самоидентификации казачества как особой социальной общности.

Во-вторых, эта общественная группа четко противопоставляла себя польской и, отчасти, украинской шляхте (той ее части, которая усваивала себе элементы польской культуры, принимала Унию, а, зачастую, и переходила в католицизм). Казаки считали себя хранителями руской (именно так, с одной «с») культуры, а, следовательно, и отеческой православной веры. Сохранившаяся на востоке Украины православная иерархия фактически находилась под их защитой.

Итак, в начале – середине XVII в. Запорожское казачество представляло собой вполне сформировавшуюся, глубоко стратифицированную и специфически организованную общественную группу. Оно контролировало восточную часть Украины, численно постоянно росло, располагало значительной военной силой, исповедовало православие, выступая против Унии и униатов даже и с оружием, имело очень сложные отношения с местной шляхтой вообще и с магнатами в особенности. Но самое главное – оно осознавало себя особым сословием тогдашнего (феодального) общества. Хотя подавляющее большинство казаков и происходило из крепостных крестьян, но, осознавая свое положение свободных людей в феодальном обществе Речи Посполитой, свою независимость и от центральной королевской власти, и вообще от господствующего тогда класса в целом, свою значимость как военной силы (их периодические восстания государство подавляло с большим трудом, а с самовольными набегами на Крым и Турцию справиться не могло), они добивались официального признания их особого, привилегированного статуса в обществе. Именно поэтому они даже в официальной своей переписке с королевским правительством в Варшаве именовали себя «Рыцарством Запорожским», то есть настаивали на приравнивании их, ни много ни мало, к высшему сословию государства – шляхетству. Во всяком случае, казацкая старшина, учитывая ее материальное и социальное положение, претендовала на шляхетское звание вполне обоснованно.

Мещане. Города и местечки в Малороссии могли быть королевскими, частновладельческими, то есть принадлежать магнатам, либо принадлежать епископиям, но последних было мало.

Жители городов феодальной Украины создали особые формы материальной и духовной культуры, имевшие существенные отличия от традиционной культуры крестьян, с которой они были связаны генетически. Одна из главных черт украинского феодального города – его аграрный характер. В занятиях горожан той эпохи значительное место занимали различные формы земледелия, в меньшей мере – скотоводство. Но все же преобладающим занятием их, особенно в крупных и средних городах, были ремесла и торговля.

Образ жизни средневековых горожан, больше зависящий от порядка, созданного ими самими, чем от природного ритма, принципиально отличался от образа жизни сельских жителей, хотя последние постоянно пополняли население городов. Особенно характерно это было для Украины XV–XVII вв., когда города постоянно страдали от татарских набегов, а также и от разрушений в результате военных действий, связанных с освободительной борьбой против Польши.

Город имел и гораздо более сложный, чем в сельской местности, этнический состав населения. В городах Украины рассматриваемого периода, кроме украинцев, проживали поляки, немцы, армяне, евреи, русские, молдаване, греки, итальянцы, болгары и др. Особенно большие общины неукраинского населения (поляков, немцев, армян, евреев) имелись в западноукраинских городах – Львове, Перемышле, Новом Самборе, Каменец-Подольском и др. Города с преобладанием представителей иных национальностей, в частности – католических колонистов (немцев, поляков), как, например, Новый Самбор, были исключением. Большинство горожан составляли все же украинцы.

Для городов феодальной Украины было характерно наличие самоуправления в соответствии с так называемым Магдебургским правом. Распространение в XIV–XVII вв. на Украине Магдебургского права, несмотря на все его ограничения (особенно в частновладельческих городах), привело к тому, что характерной чертой городского населения стала его корпоративность снизу доверху, как это имело место быть в западно-центральноевропейском феодальном обществе.

Украинские горожане, подобно жителям европейских средневековых городов, в социальном отношении разделялись на городскую аристократию – патрициат, бюргерство – зажиточное мещанство (ремесленники, средние и мелкие торговцы) и городские низы – плебс (беднота, нищие, деклассированные элементы, а также другие люди, не имевших прав городского гражданства). Жили в городах Украины также и казаки, духовенство, включая высшее, шляхта. Патрициат и бюргерство в виде обособленных групп существовали только в крупных городах (Львов, Каменец-Подольский, Перемышль, Кременец, Киев).

Представители всех социальных групп объединялись в различные корпорации. Собственно средневековый самоуправляющийся украинский город представлял собой как бы корпорацию, состоявшую из корпораций более низкого уровня – отдельных кварталов, предместий. Каждое такое объединение в свою очередь включало несколько других корпораций, находящихся ступенькой ниже, – религиозных братств, церковных приходов. В самом низу городской социальной структуры находились первичные корпорации, как правило, объединявшие людей одной профессии, – ремесленные цехи, купеческие братства, объединения мелких торговцев, союзы нищих.

Отличительной особенностью средневековых корпораций было наличие горизонтальных связей между их членами, основывавшихся на принципе формального равенства всех ее членов. Этот принцип на практике постоянно нарушался под воздействием имущественной дифференциации, но до конца средневековья (а на Украине и дольше) он оставался основным признаком корпорации.

Корпорация также обычно обладала правами и привилегиями, закрепленными в соответствующих документах: пожалованиях сюзерена, постановлениях городских властей, уставах. Такой документ, который на Украине назывался «правом», давал членам корпорации гарантию свободы деятельности, закреплял права и преимущества, корпоративную обособленность. В обстановке политической нестабильности, феодальной анархии (особенно характерной для Украины XVI–XVII вв.), зависимости от сил природы, постоянной угрозы утраты имущества из-за татарских набегов, корпорации обеспечивали необходимые условия для профессиональной деятельности своих членов, а также их личную свободу, права и вольности, сохранность имущества, взаимопомощь и защиту в случае необходимости.

Производственной основой украинского феодального города было ремесло. Ремесленники (вместе с семьями, учениками и подмастерьями) составляли основную часть населения украинских городов – до 25–36 % всех жителей. Большинство ремесленников объединялись в профессиональные союзы – цехи. Иногда в цехи объединялись и лица, занимавшиеся другими видами деятельности. «В Киеве, например, имелись цехи музыкантов, цирюльников, “мелочью торгующих”, рыболовов, в Каменец-Подольском существовал цех хирургов, во Львове – цирюльников, в Белой Церкви – рыболовов».

Цехи ремесленников, а также представителей других, приравниваемых к ремеслу занятий, можно считать наиболее типичными городскими корпорациями феодальной эпохи, имевшими относительно самостоятельный характер и влияние на все стороны жизни своих членов. Как и в странах Западной Европы, они регламентировали производство, следили за соблюдением ремесленниками правил поведения, организовывали взаимопомощь и общие праздники, являлись военными подразделениями в составе городского ополчения. Будучи и своеобразными религиозными организациями, цехи, как правило, имели свои церкви или часовни. У каждого ремесленного объединения была своя атрибутика и символика: геральдические эмблемы, знамена, печать, архив и касса.

Социальная структура ремесленного цеха, как и всего феодального общества, была иерархичной. Цех по вертикали подразделялся на три социальные группы (ученики – подмастерья – мастера). У каждой такой группы были свои четко установленные права и обязанности и юридический статус. Членами цехов считались только мастера, которые, в свою очередь, подразделявшиеся на две социальные группы – собственно мастера и старшие мастера. Мастеров обычно называли братами, а старших мастеров – старшими братами. Старшие мастера образовывали своего рода советы старейшин цехов, в крупных городах оформившиеся в коллегии столовых.

«Делами цехов руководили выборные должностные лица во главе с цехмейстером. В своей деятельности цехи и братства руководствовались уставами».

Юридический статус мещан в малороссийских городах был сложен и запутан: в одном городе одна часть мещан могла находиться в юрисдикции магистрата, другая часть – замкового присуда, третья – в юрисдикции разных феодалов.

Конфессиональная картина малороссийского мещанства была весьма пестрой: это и православные, и униаты, и католики римского обряда.

Главная отличительная черта статуса малороссийских мещан от великорусских – наличие в малороссийских городах Магдебургского права, хотя бы и в урезанном виде.

Крестьянство. «Основным социальным организмом, регулировавшим всю жизнедеятельность украинского крестьянина, на протяжении многих веков оставалась крестьянская община. <…> На Украине известна преимущественно крестьянская земледельческая община. Лишь в ряде районов Украинских Карпат (у гуцулов, бойков) существовали общины, в которых преобладающем занятием крестьян было пастушество. <…> Украинские источники XIV–XV веков, и особенно XVI – середины XVII веков упоминают крестьянскую общину уже под названием “громада”, реже – “копа”, иногда – “мир”, “село”. В отечественной историко-этнографической литературе она известна как “дворищная община”, поскольку состояла из нескольких дворищ. Понятие “дворище” было широко известно на Правобережной Украине (кроме Подолья), в Галицкой Руси и имело ряд значений. <…> Экономической основой дворища являлось общее (групповое) пользование землей и совместное ведение хозяйства. Дворищные союзы смотрели на себя как на собственников обрабатываемых ими земель. Вполне вероятно, что дворищное землевладение было промежуточной формой перехода от общинной коллективной собственности к подворной, личной. Разложение дворищного землевладения быстрее происходило там, где “Уставом на волоки” 1557 года была введена новая система феодального хозяйства – фольварки».

В XVII–XVIII вв. на большей части Правобережной и Западной Украины складывался такой тип общины, для которого было характерно личное (подворное) владение пахотными землями, а также значительной частью остальных угодий. В XVI–XVII вв. в ходе освоения южных районов Подолья, Киевщины, Черкасщины происходили заимка целинных и возрождение земель, запустевших на несколько веков из-за разрушительных набегов татарских орд. Займанщина была хорошо известна и правобережным крестьянам, издревле привыкшим «засиживать» земли на началах «русского права» («на сыром корню»). Займанщина способствовала не только увеличению площадей коллективного пользования, но также и сохранению традиционных общинных порядков.

Вообще же крестьянство Малороссии было прикреплено к земле, как и везде в Речи Посполитой. Крестьяне могли быть частновладельческими, церковными, либо государственными, то есть работающими в королевских фольварках. Королевские фольварки принадлежали государству, а не королю лично. Королем мог быть избран только принц, не имеющий личной собственности в Речи Посполитой. Помещик имел по отношению к крестьянину всю полноту власти, мог даже казнить своего крестьянина. Не мог продать его без земли и имущества или разлучить семью. Режим крепостного права был в Речи Посполитой самым жестким в Европе.

Подробнее об уже упоминаемой волочной реформе и об изменении положения крестьян по ее результатам можно прочитать в книге Барановича «Украина накануне Освободительной войны середины XVII века».

«Упрочение феодального строя на Украине началось с ликвидации старых дворищ, то есть проведения волочной померы земель. В северных областях Украины – воеводстве Волынском, северной части Киевского и Брацлавского – на протяжении второй половины XVI и первой половины XVII веков эту померу феодалам в большинстве сел удалось провести».

«“Померу” производили так, что перемеряли не только барскую землю, но и ту, которой пользовались крестьяне, горожане. До реформы большинство земель было в ведении крестьянских дворищ разных размеров – от нескольких десятков до нескольких сотен гектаров. При проведении реформы землю перемеряли на волоки, феодал забирал всю землю в свои руки, дворища разбивались, жившие в дворищах крестьяне получали от барина наделы разных размеров – волочные, полуволочные, четвертьволочные, огородничьи и др.

Когда земля была в руках дворищ, она фактически находилась в распоряжении крестьян; крестьянские дворища владели участками издавна, обрабатывали их на протяжении поколений, от “деда, прадеда”. При проведении реформы феодал забирал эту землю себе; крестьянин получал надел, но обычно не тот, которым он владел раньше. Благодаря этому перемещению крестьянин сильнее чувствовал, что обрабатываемая им земля – не его, а барская, что она предоставлена ему феодалом с условием несения феодальных повинностей в пользу ее собственника. Дворищные участки обрабатывала не одна, а несколько крестьянских семей. Число крестьянских семейств в дворищах было не одинаковым, оно зависело, прежде всего, от размеров земельных угодий данного дворища. В дворищах жили семьи глав дворищ, семьи крестьян, участников дворищ, подсуседки, даже коморники. Феодал получал взносы с дворища от его главы. Глава дворища распоряжался всеми живущими в нем. С проведеним волочной померы земель, ликвидацией дворищ, все, жившие в дворищах, получали свои определенные наделы и становились подчиненными владельцу имения непосредственно».

Таким образом, крестьянство Малоросии в указанный период времени являлось наиболее бесправным сословием. Уровень его эксплуатации в частных фольварках был чрезвычайно высок, что вызывало массовое бегство крестьян в Запорожье. В религиозном отношении крестьянство было по преимущественно православным. Но иногда по распоряжению помещика, или подчиняясь авторитету местного священника, перешедшего в унию, принимало исповедание веры по грекокатолическому образцу.

Таким образом, социальная структура малороссийского народа в первой половине XVII в. является типичной для феодального общества, существовавшего тогда в странах Восточной и Центральной Европы. Хотя можно выделить три особенности, для него характерных: наличие казачества как силы, претендующей на особый (шляхетский) статус в рамках сословного деления общества Речи Посполитой; слабость национального малороссийского дворянства – шляхты, преобладание в ней польского элемента, а также крайнюю слабость малороссийского купечества, которое обычно даже не выделяют из сословия мещан. Связано это с тем, что шляхетство в Речи Посполитой имело привилегии в торговле. «С 1496 года шляхта была освобождена от таможенных пошлин», а, кроме того, «шляхта, заботясь о собственных интересах, запретила торговцам выезжать за границу с товаром (1565 г.)». В результате чего к началу XVII в. купечество оказалось практически вытеснено из крупной торговли, шляхта же монополизировала торговлю основным экспортным товаром – хлебом, дополнительно укрепив, таким образом, свое доминирующее положение в обществе.