На ближайшем к покинутому лагерю полустанке Сеиту удалось сесть на поезд, и теперь из окна вагона он с ужасом взирал на окрестности. Сельская идиллия русских народных песен с их румяными красавицами, добрыми молодцами, одним словом, красота деревни стерлась, не оставив и следа. Каждую станцию осаждали плотные толпы, дожидавшиеся поезда. Когда поезд прибывал, начиналась давка и драка за место в вагоне. Вагоны уходили переполненными. Вонь внутри стояла невыносимая. Свежий воздух был роскошью. Солдаты и офицеры, кто, как Сеит, возвращался с фронта, были в меньшинстве. В основном вагоны штурмовали крестьяне, убегавшие от красных. Они ехали в чужие края, возможно, навсегда. Они везли с собой все свои пожитки и перепуганных детей, которые цеплялись за материнские юбки или сидели на руках родителей. У многих малышей за плечами были маленькие узелки с вещами – дети тоже несли всю тяжесть ужасного пути.

Этот хаос поражал. Детей, да и всех беженцев, было нестерпимо жаль. Несколько мужчин в вагоне Сеита громко разговаривали. По загорелой потрескавшейся коже их мозолистых рук можно было догадаться, что они были сезонными работниками. Один из них откусил от краюхи черного хлеба кусок и передал краюху соседу, тот сделал так же, хлеб прошел по кругу.

Рядом с Сеитом села пожилая женщина. Ее вещи, завернутые в грязные домотканые узлы, громоздились перед ней. Поезд дернулся, и вся куча узлов повалилась на раненую ногу Сеита. Морщась от боли, он безуспешно пытался высвободиться. Старуха не обращала на него внимания. Предоставив ему самому искать место для своей больной ноги, она бросила на него гневный взгляд, давая понять, что не допустит, чтобы трогали ее вещи. Сеит решил смириться. Ехать ему оставалось недолго. Пытаясь отвлечься от ужасной боли в ноге и особенно мучившего его кислого запаха пота, он вынул из внутреннего кармана несколько писем. В одном, которое Джелиль оставил ему в полевом госпитале, он прочел, что царь приказал некоторым частям, включая и его кавалерийский полк, вернуться в Петроград. Офицерам из штаба также предписывалось последовать в Петроград. Джелиль желал ему скорейшего выздоровления, по воле Аллаха, безопасной дороги до Петрограда и писал, что надеется встретить его там.

Другое письмо было от Шуры, его он получил восемь месяцев назад. Молодая женщина исписала целых пять страниц красивым почерком. Она писала, что не знает, получил ли он ее предыдущие письма, что беспокоится за него, потому что не получает никаких вестей. В ее словах не было упрека, в них чувствовалась лишь тревога влюбленной женщины. Сеит чувствовал, как от письма Шуры у него горят ладони и согревается сердце. Он очень скучал по ней. Многие месяцы это письмо было его единственным лучом надежды, его единственной связью с миром, единственным источником его сил и упований. Он перечитывал его сотни раз. Эти страницы согревали его в самые холодные ночи, ведь к ним прикасалась рука любимой женщины и даже, может быть, ее губы. Читая эти строки снова и снова, он чувствовал ее так близко, что мог представить ее. Ночами, когда Миша и Владимир стояли на коленях в молитве перед иконой, а Осман и Джелиль читали священный Коран, он, Сеит, молился Аллаху, но сильнее всего утешался ее письмом. Оно было для него источником сил, уступавшим только его вере в Аллаха.

Когда он дочитал до конца ее слова о любви, он понял, насколько сильно она завладела его сердцем. На его лице расплылась широкая улыбка. Старуха, сидевшая рядом, смотрела на него с удивлением, не понимая, что так его радует. Сеит, почувствовав ее взгляд, быстро сложил письмо и сунул его за пазуху. Старуха явно была неграмотной, но ее подглядывание было неприятно. Старуха явно завидовала его улыбке – сама она, судя по всему, не улыбалась уже очень давно. Рассердившись, она яростно вытерла нос тыльной стороной ладони. Он знал, что их звезды никогда не пересекутся, отвернулся и стал смотреть на виды, проносившиеся за окном вагона.

Когда наконец они прибыли на центральный вокзал Петрограда, Сеит не тронулся с места. Ему не верилось, что он вернулся с войны. К этой мысли надо было привыкнуть. Он всмотрелся в толпу на перроне. На лицах читалось недовольство и беспокойство. Он ждал, когда все разойдутся. Затем медленно вышел из вагона. Рядом вырос носильщик, Сеит всунул ему свой узел и пошел к выходу, глубоко вдыхая свежий воздух.

Он сел на первого подъехавшего извозчика, дал кучеру адрес и с удовольствием разместился в экипаже. Единственный вопрос не давал ему покоя: как найти ту, которую он любит, сейчас, в такое тревожное время? Как ему соединиться с любимой, которая сейчас где-то очень далеко? Кто может обещать верность молодой красивой женщины, которая не получала о нем новостей так долго? Может, в ее жизни уже есть кто-то другой? Может, она давно уехала? У входа в собственный дом сердце его забилось чаще: он надеялся найти записку, письмо, любой знак, оставленный развеять его опасения.

Он взбежал по лестнице и после некоторых сомнений позвонил в звонок. Он слышал, как в вестибюле раздался звонок. Он позвонил вновь – и вновь ничего. Тогда он достал ключ, открыл дверь и вошел. Все было хорошо знакомо. Теперь он был в тепле и покое собственного дома. Он закрыл дверь, оперся на нее спиной. Ничего не изменилось. Только старых слуг почему-то не было.

Он помылся. Затем вынул грязные вещи. В гардеробе было полно его одежды. На полке фотография в серебряной раме привлекла его взгляд. С волнением он заметил, что это та самая фотография, где они вместе с Шурой, – они фотографировались в Москве. Он взял рамку и поцеловал лицо Шуры. Как странно, подумалось ему, он не мог сейчас вспомнить ни одну женщину из тех, с которыми обычно месяцами проводил время. Шура, с которой его связывало всего несколько дней, заполнила его память. Она была единственной, кто был ему нужен. Он не мог представить другую женщину, которая была бы для него лучше ее. Он испытывал нестерпимое желание встретиться с ней и обнять ее, невозможность вызывала сильную душевную боль.

Когда Сеит проснулся следующим днем от звона церковных колоколов, был уже полдень. Он накинул шелковый халат и вышел из комнаты. Гани и Тамары нигде не было. Возможно, пользуясь его отсутствием, старые слуги устроили себе отпуск? Сеит вымылся, побрился и решил съездить в штаб полка, чтобы узнать, какая обстановка в городе. Он не был обязан это делать, поскольку получил длительный отпуск для поправки здоровья, но он отсутствовал долго, а новостей, наверное, было много.

Он не прошел и двух кварталов, как увидел бежавшую к нему пожилую женщину. Это была Тамара, ее седые волосы развевались, ясное доброе лицо светилось счастливой улыбкой.

– Ах! Господин Эминов, Бог послал вас, слава богу! Вы не представляете, как мы тут беспокоимся.

Посмотрев на хромую ногу Сеита, она растерянно спросила:

– Господи, что с вами случилось? От вас так долго не было новостей!

Сеит обнял старую служанку:

– Не плачьте, Тамара, ради Аллаха, не плачьте. Я здесь, ничего со мной не случилось, все плохое позади.

Старуха всхлипнула и достала платок вытереть глаза. Очевидно, объяснения Сеита не успокоили ее.

– Все в порядке? Есть какие-нибудь новости из Алушты?

– Нет, оттуда нет плохих новостей! Но вот в городе… Сейчас нельзя ходить в центр… Вы же туда не собираетесь, господин Эминов?

Сеит улыбнулся:

– Как вы догадались? Я именно туда и собирался, в штаб полка.

Она взяла его за руку и повела к дому:

– Улицы сейчас очень опасны, Сеит. Умоляю вас, пойдемте домой.

Они пошли назад.

– Скажите мне, Тамара, что сейчас происходит?

– Не спрашивайте меня, Сеит. На улицах полно бандитов. Люди озверели. Они нападают на простых прохожих, особенно на всех, кто хорошо одет.

Сеит решил, что она преувеличивает, но рисковать передумал. Он все собирался спросить, где же Ганя и где была вечером сама Тамара. Как только они вошли в дом, Тамара отправилась на кухню, Сеит пошел за ней.

– Как хорошо, что вы вернулись, господин Эминов. Сделаю вам чаю.

В кухне она растопила плиту и поставила чайник. – Тамара, расскажите мне, что здесь происходит.

– Ах! – сокрушенно махнула рукой она. – Вы, конечно, будучи на фронте, не знаете, что здесь происходило. На нескольких заводах большевики подговорили рабочих начать забастовки. В ответ заводское начальство поувольняло всех забастовщиков. Те объединились и устроили демонстрации. Все эти рабочие заполонили улицы с криками «Долой царя!» и «Хлеба!». Толпа собралась в центре. Они грабят все подряд магазины. Великий боже, до чего мы дожили?

– Не беспокойтесь, Тамара! Наш город уже переживал подобные беспорядки, это все закончится за пару дней.

Не договорив, он понял, что сам не верит в то, что только что сказал, но нужно было успокоить пожилую женщину. Теперь ему в самом деле очень хотелось пойти в штаб и разобраться в ситуации, но он уже больше часа был на ногах. Раненая нога очень болела, особенно там, где кости были скреплены. Сеит сел в гостиной на диван перед камином с чашкой чая и спросил:

– А где же Ганя?

Пожилая служанка заплакала:

– Мой бедный муж на днях попал в толпу бунтовщиков. Они избили его! Теперь он уже несколько дней в больнице. Я все время была у него. Врачи говорят, надежды мало.

Сеит поставил чашку с чаем на стол и смотрел на Тамару, ничего не говоря. Бедный старый Ганя, много лет служивший его отцу, теперь умирал в петербургской больнице от рук взбунтовавшихся рабочих – а на самом деле таких же простых людей, каким был он сам.

Тамара взяла себя в руки. Она была очень рада Сеиту, его внезапное возвращение было для нее знаком того, что, может быть, вернется прежняя жизнь.

– Господин Эминов, служить вам и вашему отцу для меня закон. Я никогда не оставлю ваш дом, сделаю для вас что угодно, вы же знаете.

– Я знаю, дорогая Тамара… Спасибо вам за это. У меня будет к вам просьба. Вы не могли бы отправить в Мариинский театр записку одной из тамошних балерин.

– Конечно, могла бы, господин Эминов.

– Я дам вам письмо, его нужно передать госпоже Татьяне Чупилкиной лично.

Некоторое время назад Татьяна Чупилкина прислала Джелилю на фронт письмо, в котором писала, что ее перевели из московского Большого театра в петербургский Мариинский. Раз Сеиту трудно идти самому, да и своей военной выправкой он явно привлечет внимание, самым безопасным способом передать записку будет послать ее через надежных людей.

– Конечно, с удовольствием передам, господин Эминов. Вам нужен будет ответ?

– Нет, не нужен! Достаточно, если она получит записку от меня.

– Я хорошо знаю госпожу Татьяну Чупилкину! – сказала Тамара. – Она очень мила. Приходила сюда несколько раз спросить о вас. А еще другие ваши друзья приходили. Они все приходили сюда, как только возвращались с фронта. Они рассказывали, что оставили вас раненым в госпитале.

Она говорила о Михаиле, Османе и Джелиле.

– Ваши друзья расскажут вам о событиях в Петрограде явно лучше меня. Я лишь старая служанка. Все, что я знаю, – это то, что я видела на улицах, слышала в лавках и что рассказывал мой бедный муж. Но мне кажется, что мы идем к ужасному концу.

Сеит передал Тамаре короткую записку, в которой извещал Татьяну о своем появлении. Он знал, что может доверять Тамаре, она все устроит. Теперь ему не оставалось ничего, кроме как ждать. Он немного поел, но у него не было аппетита, взял бутылку водки и уселся перед огнем камина. На сердце было тяжело. Он размышлял, как в этом беспорядке найти Шуру, как добраться до Алушты. Оставалось надеяться, что беспорядки не захватили юг, что не дошли до Крыма. Он решил гнать от себя эти мысли и попробовал почитать.

Стены его домашней маленькой библиотеки были уставлены книгами, большое окно выходило в сад. На полках стояли фотографии его семьи: отца и матери, братьев… Как он скучал! Он подумал о том, что если бы у него был выбор – встретиться с семьей или с любимой женщиной, что бы он выбрал? Но он тут же отбросил эту мысль.

Все книги, стоявшие на полках, он уже читал, некоторые по несколько раз. Теперь ему нужно было почитать что-то, что помогло бы отвлечься. Он поколебался между Пушкиным и Языковым и наконец выбрал поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Каждый раз, читая ее, Сеит получал огромное удовольствие, находя в ее строках людские характеры, которые так хорошо знал. С книгой он устроился на диване напротив очага – и, почитав немного, задремал.

Когда он проснулся от непрерывного звонка в дверь, книга лежала на полу. Его раненая нога так затекла, что он с трудом передвигался. Наконец он сумел встать и, опираясь на трость, пошел к двери. По пути он узнал голоса, доносившиеся снаружи. Он открыл дверь Джелилю, Татьяне и Мише. Они тепло обнялись. Ему не пришлось прилагать усилия, чтобы на хромой ноге вернуться в гостиную, потому что друзья подняли его и отнесли на руках. Татьяна вытирала слезы, следуя за ними изящной скользящей походкой балерины. Они вновь развели огонь.

– Где Осман? Вы не нашли его?

– Он на службе в Ливадии, скоро вернется.

Джелиль тосковал по другу:

– Ты знаешь, Курт Сеит, иногда мы думали, что никогда не увидим тебя.

– Я сам не был уверен, что вернусь.

Татьяна не хотела говорить о грустном:

– Как ты догадался искать меня в Мариинском, Сеит?

– Прочитал твое письмо Джелилю до того, как упал с коня! Татьяна не обиделась, что ее страстные письма читали другие. Тем не менее она насмешливо попеняла Джелилю:

– Знаешь, Джелиль, если бы я знала, что ты не умеешь хранить секреты, я бы тебе не писала.

– Это была единственная строчка, которую я прочел, клянусь! Больше я ничего не читал!

Татьяна погрозила ему пальцем:

– Ты врунишка!

Несмотря на всеобщую радость, веселье было с нотками грусти. Сеит спросил о своей семье. Джелиль не знал точного ответа, поскольку сам не был в Крыму.

– Говорят, что столкновения доходят до самого дворца, Сеит. Казацкие части стоят и в Санкт-Петербурге, и в Царском Селе. Все отпуска отменены. Никто не знает, как повернутся дела.

– Тамара говорит, что город охвачен хаосом.

– Да, и уверен, завтра будет хуже, – вздохнул Миша.

– Правительство никак не препятствует сегодняшним забастовщикам. Их пытались не пускать в центр, но они сами прорвали оцепление, и в центре хаос. Боюсь, если так пойдет дальше, дело могут выпустить из рук.

– Их много?

– Мы не знаем, Сеит. Все началось с протеста ста тридцати тысяч рабочих, которых уволили, но сегодня к бастующим присоединились рабочие, которые имеют работу, и всякие люмпены.

– Нельзя им заплатить?

– Вначале казалось, что они требуют повышения зарплаты, но реальная цель другая. Я уверен, что сегодня даже повышение зарплаты не усмирит их. По сути, они хотят революции. Они верят, что без царя станут богаче и счастливее.

– Генерал Хабалов действует осторожно. Как военный комендант Петрограда, он должен был разогнать толпу, но он терпеливо ищет пути для мирного соглашения.

– Если он получит приказ от царя, ему придется действовать решительно, но царь тоже молчит.

Разговор продолжался до утра. Татьяна сидела с ними, несмотря на то что выступала накануне вечером. Они разошлись с первыми лучами солнца. Уходя, Джелиль посоветовал Сеиту:

– Не покидай дом. Мы постараемся держать тебя в курсе дел. Будет лучше, если никто не будет знать, что ты здесь. Ты можешь связываться с нами через Татьяну. Я не появлялся дома уже давно.

– Спасибо, Джелиль, я никогда не забуду твою помощь. Позаботьтесь о себе, храни вас Аллах.

Они обнялись на прощание. Когда они спускались по лестнице, Сеит отозвал Джелиля и сказал:

– Ты знаешь, что Петр здесь?

Лицо друга отразило неудовольствие.

– Печальный случай, Сеит! Он никогда не раскается. Держись от него подальше. Или ты его где-то встретил?

– Нет. Похоже, он только заходил сюда несколько раз, пока меня не было.

Проводив друзей, Сеит сел за стол в раздумьях. Из того, что он узнал этой ночью, он составил список всех возможностей, проанализировал каждую и принял план на каждый случай. Опасность была не только в том, что он служил царю, но и в том, что он владел землей и собственностью. Последнего самого по себе было достаточно, чтобы попасть в расстрельные списки революционеров. Его мысли перенеслись к семье в Алуште. С какой тревогой домашние, должно быть, ждут новостей о нем! Вечером Тамара сказала:

– В городе стало еще опаснее, чем прежде. Выходить на улицу совсем нельзя.

Оказалось, что на второй день бунтовщики не только почти захватили центр города, но и начинают захватывать окраины – а ведь дом Сеита стоял в живописном месте района Коломна, как раз на окраине.

Хотя большинство бунтарей требовали хлеба, нередки стали крики и против самодержавия и войны. К толпе присоединились студенты университетов.

На третий день ситуация вышла из-под контроля. В промышленных районах были атакованы полицейские участки. Нападавшие были вооружены. То, что началось как мирная демонстрация с требованием зарплаты, превратилось в вооруженный конфликт, массы, казалось, забыли, зачем начали демонстрацию. С криками и сжатыми кулаками демонстранты разжигали ярость друг друга, царила власть толпы. Теперь толпа хотела не хлеба, а крови. Вооружившись и разгромив полицейские участки, люди стали более самоуверенными и превратились в кровожадное сборище.

Сеит, который не мог ничего поделать, медленно ходил между библиотекой и гостиной. Он чувствовал себя пойманным.

С приходом ночи ему уже начало казаться, будто прошло много дней. Тяжесть на душе, неуверенность раздражали его. Он не мог прибыть на службу. Его ближайшие друзья, вероятно, участвовали каким-то образом в борьбе или готовились к ней. Женщина, которую он любил, была далеко, и он не знал, что с ней. Может быть, он уже никогда не увидит свою любимую. Все, что он мог делать, – это сидеть и ждать. За весь день он не съел ничего, только пил чай или водку, которые ему молча приносила Тамара. Он не смог проглотить ни куска от утки с апельсином, которую она приготовила. Комок в горле не давал ему есть. Он очень нервничал…

В тишине ночи он услышал, как перед его домом остановился экипаж. Это был Джелиль, который выскочил из экипажа и стремительно взлетел по лестнице.

Джелиль подбежал к двери раньше, чем Тамара успела подойти из кухни. Он сразу сказал:

– Свершилось, Курт Сеит! Наконец свершилось. Царь послал телеграмму из ставки генералу Хабалову, приказывая ему разогнать демонстрации. Толпа собирается двинуться на дворец с факелами и огнестрельным оружием. Миша будет во главе одного из отрядов, который преградит им путь, он недавно ушел, я буду возле дворца. Плохи дела, Сеит, очень плохи. Скоро произойдет ужасное.

Сеит в ярости хлопнул по повязке на больной ноге и процедил:

– Черт побери! А я сижу здесь, любуясь на свою ногу.

– Не беспокойся, Курт Сеит, если бы ты сейчас увидел уличную толпу, тебе бы расхотелось быть там. Даже жители доходных домов позапирались. Толпе все равно, старик перед ней или раненый, – и грустным голосом добавил: – К этому должно было прийти…

Он сделал паузу, нервно вертя в руках шапку.

– Сеит, я пришел проститься…. Мне пора идти… Прости меня за все обиды, ради Аллаха… Я всегда считал тебя своим братом… Запомни меня таким…

Они обнялись и какое-то время стояли, склонив головы на плечи друг другу. Сеит прошептал:

– Да будет так, Джелиль, брат мой… Пусть Аллах простит нам все грехи, которые мы совершили.

Они были друзьями с детства. Они играли вместе, они вместе скакали на лошадях, они вместе смеялись, плакали, ухаживали за женщинами и вместе ушли на войну. Их жизни были половинками одного целого. Сеит с чувством погладил плечо Джелиля:

– Береги себя, храни тебя Аллах, я буду молиться за тебя.

Глаза Джелиля были полны слез. Он сказал:

– Разве Аллах не всегда на нашей стороне, Курт Сеит? Посмотри на нашу жизнь. Кто-нибудь наслаждался ею больше нас? Нам и так выпало много радости.

Мрачные, они обнялись снова.

– Ты прав, Джелиль, ты прав.

– Сеит, если я не вернусь, передай от меня моим родителям, что я люблю их. Пусть они помолятся за меня, за мои грехи перед Аллахом…

Сеит не смог ничего произнести в ответ. Он помахал другу на прощание.

Утром 12 марта перед домом остановился извозчик Актем, татарин. Он был очень взволнован и возбужден. Сеит, радостный, что хоть кто-то принес вести, вместе с Тамарой вышел поговорить с ним. Извозчик не мог говорить – так был потрясен событиями. Он рассказал Сеиту все, что видел. Уже несколько дней он не мог ни работать, ни даже доехать к себе домой в район Сенной.

– Хвала Аллаху, нет у меня семьи, – то и дело причитал он. Оказалось, что войска отступали, проигрывая в уличных столкновениях революционерам.

– Они взбесились, господин Эминов! Они похожи на бешеных псов. Они жаждут крови.

Толстые грубые пальцы извозчика потемнели от табака – он несколько дней ничего не ел, только курил. Он растерянно мял свою шапку, а говорил тихо и запинаясь, чего было трудно ожидать от такого простого и грубого на вид человека.

– Можно попросить вас, господин Эминов?.. Ох, господин… если моя просьба не будет дерзкой, господин… не могли бы вы взять меня на работу, хоть за кусок хлеба?

Последние слова вырвались у него сами собой. Он повалился на колени и продолжал, теребя шапку:

– Умоляю вас, господин Эминов! На улицах ад. Я не прошу у вас ничего, кроме куска хлеба. Я буду спать в своей коляске. Мне не нужно ничего платить. Просто давайте поесть, и все. Я не ем много. Буду делать все, что вы потребуете. Я умоляю вас, господин…

Сеит тронул его за плечо и успокоил:

– Хорошо, Актем, встань. Если я могу что-то сделать для тебя, я сделаю.

Извозчик неловко встал, все еще не веря своей удаче. Он продолжал перечислять, что сделает для Сеита, чтобы убедить его:

– Я все буду делать, что скажете. Я буду вашим рабом. Я буду носить вам дрова. Я буду чистить вашу печь, топить ее, чинить ее. Я буду передавать ваши письма, носить вам газеты. Я сделаю все, что попросите.

Сеит хотел успокоить его:

– Хорошо, Актем, я понимаю тебя. Тебе не надо делать всю работу по дому, и тебе не придется спать в коляске. Прямо за входной дверью есть кладовые, ты можешь устроить одну для себя. Тамара покажет, что делать. Можешь оставаться здесь.

– Спасибо вам, господин Эминов! Буду молить Аллаха, чтобы все, к чему вы прикасаетесь, превращалось в золото. Никогда не забуду вашу доброту.

Извозчик был так благодарен, что не переставал кланяться. Сеит не знал, почему он взял на работу человека, которого видел всего несколько раз в жизни и который только несколько раз возил его.

На двенадцатый день марта большая часть города была захвачена революционерами. В тот же день депутаты Думы, представлявшие различные политические и идеологические фракции, встретились, чтобы обсудить возможности решения ситуации, а революционно настроенные главари рабочих запустили давно разработанный план.

В ту же ночь лидеры рабочих группировок, организаторы забастовок и комитетов, через которые распространялось оружие для забастовщиков, а также двести пятьдесят социалистов – депутатов Думы собрались вместе, чтобы создать первый Совет. Эти депутаты первого Совета имели разные взгляды на будущее революции. Они боялись, однако, что растущее число их сторонников рассеется, если революция не произойдет. Они хотели немедленного результата. То, что вскоре они могли столкнуться не просто с бедностью, а с настоящим голодом, если не возьмут дело в свои руки, ставило в опасное положение все дело революции. Они практично решили отложить свои разногласия, чтобы разобраться с ними потом, и создали сильный Центральный Комитет. Они не хотели давать Думе возможности противодействовать. Их первой целью было взять под контроль склады с продовольствием. И это было только начало.

Члены Думы тоже видели выход в республике, но не хотели свержения царской семьи. Они понимали, что невозможно сохранить трон для нынешнего царя Николая II, но великий князь Михаил мог бы править как регент до тех пор, пока царевич не вырастет. Гучков и Шульгин, оба члены правого крыла Думы, посетили царя в Пскове. Они пытались убедить его отречься в пользу его сына и тем обеспечить будущее династии. Когда эта последняя попытка примирения оказалась безрезультатной, трехсотлетнее правление династии в России было обречено.

В ранний час той же ночи Татьяна Чупилкина оказалась в доме Сеита. Актем впустил ее и проводил наверх. Она рыдала как ребенок. Ее слезы стекали по театральному гриму, черная тушь текла по розовой пудре на щеках. Ее шляпка сбилась, открывая белокурые локоны. Она выглядела как маленькая девочка, у которой отняли игрушку. Она бросилась к Сеиту:

– Ах!.. Сеит, ты не знаешь, что случилось со мной, здесь для нас больше нет жизни… ты не можешь представить, что случилось со мной сегодня вечером.

Немного позже, умывшись и успокоившись, прихлебывая заваренный Тамарой чай, она рассказала, что произошло с ней на выходе из Мариинского театра:

– В последнее время у нас было немного зрителей на представлениях. Сегодня, как обычно, мы танцевали почти перед пустым залом, зрителей было мало, они вели себя тихо. После финала мы закрыли занавес и пошли в гримерные. Затем мы услышали голоса, потом крики. Голос несчастного Бориса до сих пор звучит в моих ушах. Он был… нашим швейцаром…

Татьяна так разволновалась, что снова заплакала. Достала из сумочки красиво вышитый платок. Она вытерла слезы с глаз и щек, затем утерла нос и продолжила:

– Сегодня на Мариинский напали хулиганы, мы разбежались, спасая жизни. Боже мой! Как мы дошли до этого? Все кончено, Сеит, Мариинскому театру конец. Я не могу вернуться туда.

– Ты можешь поехать к своей семье в Москву? Там тебе будет безопаснее, чем здесь, в Санкт-Петербурге. Извини, в Петрограде! Но сначала надо дождаться, пока все уляжется.

– Я не знаю, что происходит.

– Никто не знает.

Молодая женщина почувствовала себя лучше, ее сердце успокоилось; казалось, беды отступили. Она поправила волосы рукой и собралась уходить. Она подставила щеку Сеиту для легкого поцелуя. Внезапно что-то вспомнила:

– Ах! Какая же я глупая! Прости, милый Сеит! Совсем забыла! Тебе письмо от Шуры. Не знаю, когда оно отправлено, но я получила его сегодня утром.

Она положила мокрый от слез платок в сумочку, достала сложенный конверт и передала его Сеиту:

– Надеюсь, все хорошо. Если я могу что-то сделать, пожалуйста, дай мне знать.

По пути к выходу она остановилась и спросила:

– Сеит, ты слышал что-нибудь о Джелиле?

– Нет, не слышал. Но, я уверен, с ним все в порядке. Не беспокойся.

Актем отвез Татьяну домой – впервые выехав из дома с тех пор, как он был принят на работу.

Сеиту сразу стало лучше. Бессонные ночи теперь были позади. У него были новости от Шуры. Он в нетерпении разорвал конверт. Письмо было коротким, оно явно было написано второпях. Не будучи уверенной, что письмо попадет к адресату, молодая женщина была краткой, но слова, которые она выбрала для него, были полны любви.

«Милый, Я не знаю, попадет ли к тебе это письмо, как и прочие мои письма. Моя любовь к тебе растет день ото дня. Я надеюсь, мы вскоре соединимся.

Шура».

Жизнь в Кисловодске меняется. Кисловодск больше не тот чудный, мирный и приятный городок, к которому все привыкли. Теперь сюда посылают на поправку раненых солдат и офицеров. Одна из маминых подруг, Анна Ивановна Черкозова, отдала под госпиталь комнаты в своей гостинице и заботится там о раненых.

Несколько дней назад, когда я особенно сильно скучала по тебе, мне почти захотелось, чтобы ты оказался среди раненых в ее госпитале. Как можно быть такой эгоисткой? Поверь, милый, я предпочитаю, чтобы ты был здоровым вдали от меня, чем раненым рядом со мной.

Со всей любовью к тебе, твоя

Сеит улыбнулся. Затем перечитал письмо снова. Затем почувствовал боль. С ногой было неважно, она вся распухла и болела больше, чем когда-либо. Он взял пару пилюль, которые доктор дал ему после операции, и лег в постель. От пилюль его потянуло в сон. Как давно он не был с женщиной? Он попытался вспомнить тех, с кем занимался любовью. Одна за другой они вставали у него перед глазами. Баронесса, которая дала ему первый урок, рыжая дама у Моисеевых… Затем он перебрал с десяток блондинок, брюнеток, худых, пышных женщин, женщин с маленькой аккуратной грудью, женщин с полной грудью… По мере того как лекарство действовало, его веки тяжелели. Последнее, что он вспомнил, было письмо Шуры, и он провалился в сон с любовью в мыслях.

На следующий вечер, довольно поздно, зазвонил дверной звонок. Сеит встал и пошел по коридору, одной рукой опираясь на палку, другой держась за стену. Тамара была уже перед дверью, с лампой в руках.

– Кто бы это был в такой поздний час? – удивилась она. Звонок снова зазвенел. Они услышали голос Актема:

– Они дома, господин! Должно быть, просто спят! Подождите всего минуту.

Сеит тут же узнал голос, который ответил Актему, и радостно воскликнул:

– Открывайте скорее, это поручик Камилов!

Хотя Джелиль уехал всего несколько дней назад, казалось, прошли годы. Он выглядел измученным и подавленным. Друзья обнялись и прошли в гостиную. Сеит спросил:

– Что случилось, Джелиль? Ради Аллаха, скажи мне, что случилось?

Джелиль сел на первый попавшийся стул. Судя по его виду, за эти несколько дней повидал он немало. Хриплым голосом он выдавил:

– Все кончено, Курт Сеит… Все кончено.

Сеит сел рядом с ним, положил руку на плечо друга и попытался успокоить его:

– Подожди, Джелиль! Успокойся! Что кончено? Расскажи! Джелиль выпрямился, откинул голову, поднял руки, как в молитве, затем уронил их на колени. В его глазах было страдание.

– Аллах Всемогущий, что теперь с нами станет?

Сеит ждал, пока он успокоится. Через некоторое время Джелиль пришел в себя. Избегая взгляда Сеита, он сказал:

– Миша… он погиб, Сеит, Миша погиб прямо на моих глазах…

Его голос осекся, тело затряслось, он зарыдал:

– Прямо на моих глазах… он погиб… а я… ничего не мог сделать.

Сеит не верил своим ушам. Вернуться с Венгерского фронта, чтобы погибнуть в Петрограде? Это было невозможно. Джелиль наверняка ошибся, может быть, он не в себе.

– Те, кто использовал шашки, пистолеты и ружья, чтобы защитить себя, те избежали смерти. Там был ад. Миша упрямо не обнажал оружие. Он пытался взывать к разуму революционеров, которые окружили его лошадь…

Молодой человек снова зарыдал:

– Знаешь? Он не мог поверить, что его собственные сограждане нападут на него. Нападавшие были в ярости, как бешеные псы. Они сначала ударили Мишу, затем стащили его с лошади на землю… никто из его людей не мог, не успел ему помочь… я тоже… Они растерзали его… это было ужасно, боже мой, чудовищно… зверски…

То, что Сеит услышал, шокировало его. Его лицо исказилось от боли.

Сеит не мог заснуть допоздна. Он строил планы. Как только Джелиль проснется, он поговорит с ним об этом. Он не мог понять, как найти Шуру и какую роль она будет играть в этих планах, но он не собирался сдаваться. Он очень скучал по ней. Теперь он знал: когда-нибудь они будут вместе. Он заснул с мыслями о ней. В это самое время история России изменилась. Царь Николай II и вся его семья были арестованы.

14 марта Совет выпустил первый приказ: всем военным частям в Петрограде предлагалось выбрать представителей и отправить их в Таврический дворец. Этот же приказ перечислял изменения в военном командовании и порядках. Отдавать честь вне службы больше не требовалось. Все царские титулы запрещались, в том числе «ваше превосходительство», «господин» и тому подобное. Царским офицерам теперь запрещалось грубо обращаться к солдатам. Приказы должны были издаваться комитетами, создаваемыми Советом, и офицеры должны были лишь исполнять их.

Эти правила явно были призваны создавать впечатление, что Совет давал военным особые полномочия, и тем снизить опасность контрреволюции.

Вскоре Джелиль и Татьяна ради безопасности переехали в дом Сеита. Сеит и Джелиль несколько раз втайне встретились с друзьями и в результате осознали, что для них нет никакой возможности продолжать жить как раньше. Надо было принимать решение о будущем. После долгих споров они решили поехать в Крым.

Накануне отъезда, однажды холодным солнечным апрельским утром, Сеит и Джелиль отправились навестить Моисеевых и проститься с ними. Актем повез их на своей коляске. Они были в штатском. Тамара ушла по хозяйству, Татьяна собиралась на репетицию, но услышала шум экипажа за окном и выглянула. Увиденное бесконечно поразило ее. Из экипажа вышел Петр Боринский собственной персоной. Попросив извозчика подождать, он направился к двери. Петр был единственным человеком, с которым ни Сеит, ни Джелиль не встречались все эти дни: он сам не искал с ними встреч, по слухам, он давно связался с революционерами. Однако давнему другу Татьяна открыла дверь без всякой опаски. Петр выглядел нервным.

– Здравствуй, дорогой Петр! Как же давно мы не виделись! Что привело тебя сюда в такой час? – радостно улыбнулась ему она, встречая на пороге.

Но Петр ответил с нахальной улыбкой:

– Может, я просто скучал по тебе, Татьяна?

Он решительно вошел в дом и не терпящим возражения тоном сказал:

– Собирай вещи, Татьяна. Я увожу тебя отсюда.

Татьяна села прямо на диван в вестибюле, вопросительно глядя на него:

– О чем ты говоришь? Что ты имеешь в виду? Что все это значит?

Петр Боринский бесцеремонно сел рядом. Он понимал, что испугал ее. Он решил действовать по-другому – теперь он заговорил мягко, подбирая слова:

– Ради твоего же блага, Татьяна, говорю тебе, чтобы ты собирала вещи. Тебе надо покинуть Петроград, и немедленно. Здесь все катится в ад. Сегодня я не на службе, так что я приехал забрать тебя.

Татьяна еще больше удивилась:

– О чем ты говоришь? Почему ты не хочешь дождаться, пока вернется Сеит? Что все это значит? О каком отъезде ты говоришь? У меня своя жизнь, своя работа! Куда мне ехать?

Петр занервничал, почувствовав, что не в силах ее убедить. Схватил ее за плечо:

– Послушай меня! Если я говорю, что ты в опасности, это так и есть! Делай, что я тебе говорю. Скоро здесь не останется в живых никого из таких, как ты.

Татьяна отпрянула, ее глаза широко распахнулись:

– Кто ты? Ты… с кем?

– Это важно? Если хочешь знать, Татьяна, я скажу тебе…

Он встал, деловито заложил руки в карманы, набрал побольше воздуха, как учитель, припоминающий урок, который собирался преподать:

– Милая Татьяна! Такие, как ты, Сеит, Джелиль, скоро будут расстреляны. Почему? Потому что вы – буржуазия. Вы владеете деньгами, землей. Вы – дворянство. Вы распеваете «Боже, царя храни». Вы – те, кто повелевал Россией до сих пор.

Татьяна молчала и с изумлением смотрела на своего давнего друга. Петр, единственный наследник своих родителей и владелец нескольких огромных особняков в Петербурге и Москве, никогда не трудился, не заработал за всю свою жизнь ни копейки, но жил в роскоши и транжирил на проституток и выпивку деньги своего отца. В свое время такой образ жизни он считал своим большим достижением. А она тяжко трудилась с юных лет. Детство в нищете, потом жестокости балетной школы, и наконец – ее заметили, одна-единственная возможность, которая выпадает на долю единиц: стать звездой, стать примой… Но за внешним блеском ее жизни, за деньгами и домами, которые она смогла наконец себе позволить, всегда стоял каторжный труд… И после этого она – буржуазия? Нет, все, что он говорит, – просто шутка, решила она и насмешливо сказала:

– Ты же сам, Петр, недалек от своего описания?

– Теперь моя прошлая жизнь не имеет значения. Начинается новая эра, совершенно новая эра.

Он принялся нервно вышагивать по вестибюлю дома Сеита: – Я решил стать частью новой эры. Кем я был до того, что делал – неважно. Я договорился с новой властью. Я окажу большевикам большие услуги, так что, думаю, при новой власти буду жить в безопасности и комфорте.

Татьяна не узнавала этого высокомерного, надменного человека, стоявшего перед ней. Это был не тот юноша, с которым она так много раз танцевала, с которым так часто бывала в гостях у общих друзей. Она возмущенно вскочила:

– И какие же услуги ты окажешь, позволь спросить, чтобы заслужить такую удобную жизнь?

Петр не смутился. Он облокотился о камин, махнул рукой и сделал безразличное лицо:

– Почему я должен раскрывать тебе такие подробности, дорогая Татьяна? Ты всего лишь хорошенькая женщина, и такие сведения – не для твоей женской головки. Я просто хочу, чтобы ты доверилась мне и пошла со мной. Чтобы было понятнее, я хочу, чтобы отныне ты была только со мной. Всегда этого хотел.

Он медленно направился к ней. Ее глаза широко распахнулись в недоумении. Она хотела бежать, но он быстро схватил ее за руку, насильно притянул к себе и сжал изо всех сил:

– Эй, девочка! В чем дело? Ты боишься старого друга? Нельзя быть такой непослушной. Ты прекрасно знаешь, что я не сделаю тебе плохо. Наоборот, я хочу защитить тебя. Ты увидишь, я сделаю твою жизнь королевской. Никто не сможет прикоснуться к тебе. Я предлагаю тебе такую жизнь, какую даже для своего отца не могу сделать.

Татьяна внезапно вспомнила старого Боринского и жалобно спросила:

– Дядя Андрей хотя бы знает, чем ты занимаешься?

– Брось, Татьяна! Конечно, нет. Иначе он будет винить меня, когда в один прекрасный день с ним что-то случится.

Презрение отразилось на лице Татьяны, и, пытаясь вырваться из его рук, она воскликнула:

– Ты животное, Петр Боринский! Настоящее животное! Боже мой, что с тобой случилось? Как ты мог так измениться? Разве ты сам не жил той самой жизнью, которую теперь порицаешь только потому, что родился Боринским? Если бы не богатства твоего отца, ты бы голодал, бедствовал, нищенствовал. Ты предатель! Ты ублюдок!

Петр схватил ее за плечи и потряс. Хрупкая Татьяна не могла ему сопротивляться и упала на диван. Раньше, чем она попыталась подняться, Петр навалился на нее. Она отбивалась изо всех сил, но была слишком слаба, чтобы сбросить его. Он поймал ее лицо, прижал свои губы к ее губам, пытаясь поцеловать:

– Ты должна знать это, дорогая Татьяна! Я всегда любил тебя. Я всегда хотел тебя. Ты не замечала меня, но я терпеливо ждал. И вот сейчас я понадоблюсь тебе, и я здесь.

Татьяна, с раскрасневшимся от ярости, страха и сопротивления лицом, пыталась отвечать:

– Кто тебе сказал, что ты мне нужен? Петр, оставь меня немедленно и уходи, тогда я, может быть, забуду все это.

Петр все еще удерживал ее. Он целовал ее хрупкие запястья, не выпуская их. Безуспешно он пытался убедить ее:

– Пойми, дорогая, ты еще даже не знаешь, насколько нуждаешься во мне. Но поймешь, поверь мне. Даже твой крымский принц не сможет спасти тебя. Или ты уже с другим? Конечно, раз ты сейчас в его доме! Я следил за тобой некоторое время. Я знал, что ты будешь здесь. Что, принц теперь новый, но тоже из Крыма?

Татьяна предпочла не отвечать на этот вопрос. Петр захохотал:

– Так ты с ними, глупая сучка! Но им всем скоро конец. Нет царя, нет царских казаков, нет кавалерии, нет адъютантов и поручиков, ничего нет, понимаешь ты? В тот миг, когда они выйдут из подполья, им конец. Их имена в наших списках.

Татьяна ударила его по лицу кулаком и закричала от отвращения. От воспоминания об убийстве Миши и от мысли о том, что ее любимый может попасть в руки тех же людей и, возможно, закончить тем же, ее затошнило.

Петр был груб. Он пытался поцеловать ее и одновременно задирал ее юбку. Татьяна отбивалась и надеялась, что Сеит или Тамара вот-вот вернутся. Она оглянулась в поисках чего-нибудь для защиты и увидела стоявшую на тумбочке неподалеку вазу. Она с трудом дотянулась до нее, схватила и со всей силы ударила его по затылку. Но ваза оказалась слишком тяжелой для ее рук, скользкой и вместо этого стукнула его по шее. От боли он подскочил. Высвободившись, Татьяна выскользнула из-под него и побежала наверх, в свою спальню. Ей было очень страшно. Ее волосы растрепались, губы распухли, на горле краснели следы мужских пальцев. Через минуту Петр ринулся за ней. Он кипел от ярости. Татьяна выхватила из комода маленький револьвер Сеита, который тот часто носил с собой. Револьвер был изящный, ручной работы, с посеребренным барабаном и перламутровой рукоятью. Она схватила его, взвела курок и прижалась спиной к шкафу, ожидая насильника. Петр появился в дверях, потирая шею. На его злом лице не осталось ничего человеческого. Близко посаженные голубые глаза напоминали пустые стекляшки. Татьяна смотрела на человека, которого много лет считала близким другом, и впервые видела его настоящее, звериное лицо. Это лицо заставило ее забыть о страхе. Она заговорила тихим уверенным голосом:

– Убирайся отсюда немедленно, не толкай меня на безрассудство. Клянусь богом, Петр, если ты сделаешь еще один шаг, я застрелю тебя. Ради нашей давней дружбы не испытывай меня.

Петр почувствовал ее спокойствие и внезапно отступил, снисходительно глядя на нее.

– Как хочешь. Мне жаль. Твоего волка Курта Сеита скоро съедят волки. Если он уже не убежал. Не знаю, что с тобой случилось. Рано или поздно тебя бросят одну. Но если мы вновь встретимся, Татьяна Чупилкина, клянусь, я тебя даже не узнаю.

Он направился к двери. Она следовала за ним с револьвером в руках. Он вспомнил что-то и внезапно повернулся. Она покрепче сжала револьвер. Он сказал:

– Скажи своему крымскому принцу – дело не кончится здесь, в Петрограде. Я очень хорошо знаю дорогу в Алушту.

И вышел из дома. Она захлопнула за ним дверь и рухнула на ближайший стул. Она не знала, как рассказать все Сеиту и Джелилю. Она считала, что ее любимому и его другу надо немедленно уехать, но как объяснить им необходимость бежать? Что делать? Она решила дождаться их. В ожидании время еле шло. В ее ушах звучали слова Петра:

– Рано или поздно тебя бросят одну…

Нет, она не перенесет потери Джелиля. Она будет любить его во что бы то ни стало. Жизнь без него она не представляла. Джелиль – это судьба, и теперь она была готова к такой судьбе и желала ее.