Беглецы достигли Алушты в конце февраля 1918 года. Справедливо рассудив, что его появление в женском обществе может встретить родительские возражения, Сеит отвез своих друзей прямо в домик на виноградниках.

Управляющий Исмаил-эфенди тепло приветствовал их. Упав на колени и целуя руку Сеита, он позвал свою жену и приемную дочь. Те прибежали, готовые помогать и прислуживать. Гостиная и столовая были проветрены, спальни приготовлены, столы накрыты, еда приготовлена. Несмотря на прохладный вечерний воздух, компания предпочла поужинать на террасе, под навесом из виноградных листьев. Кутаясь в пальто и муфты, друзья пили и ели, любуясь закатом над Черным морем. Шура и Татьяна были так счастливы в этом райском месте с мужчинами, которых они любили, что начали весело болтать о всяких мелочах, про которые забыли и думать в трудные дни последнего времени. После ужина мужчины поднялись.

– Не беспокойтесь о нас, – сказал Сеит Шуре, готовясь отправиться к родителям. – Мы можем задержаться там на всю ночь. Здесь вы в безопасности. Наслаждайтесь. Увидимся завтра утром.

Если молодые женщины и были несколько разочарованы разлукой с любимыми, то в первую ночь в Алуште они постарались не показывать своих чувств. Они поцеловались на прощание. Сеит и Джелиль вскочили на коней, приготовленных Исмаилом, и весело поскакали к Эминовым, прямо как в старые добрые времена.

Вся семья собралась в большом доме Эминовых по Садовой улице, чтобы приветствовать героев: родители, дети, их супруги, слуги. У мужчин слезы наворачивались на глаза, а женщины плакали не скрываясь, когда обнимали дорогих гостей. Они задавали друг другу множество разных вопросов и находили утешение в ответах. У молодой жены Османа и у Ханифе недавно родились дети, новое прибавление в клане. Встреча гостей, перешедшая в обильное крымское застолье, продолжалась глубоко за полночь. Когда отец с сыном остались вдвоем, Мехмет Эминов погладил бороду и спросил:

– Почему ты не приехал прямо домой, сын?

Сеит попытался уклониться от ответа, но безуспешно. Мехмет Эминов настаивал:

– Ты провел некоторое время на виноградниках, до того как приехал сюда.

Сеит припомнил времена, когда отец мог угадать точное время его возвращения с гулянок по снегу, покрывавшему его пальто. «Старый лис не меняется», – подумал он, но сдержал улыбку, чтобы не задеть отца. Ему надо было что-то сказать.

– Да, мы остановились на виноградниках.

Было видно, что отец ждет более подробного ответа, Сеит добавил:

– Мы хотели кое-что там оставить.

Мехмет Эминов выпустил клуб дыма от своей сигареты и следил, как дым рассеивается. Он сказал:

– С каких пор ты оставляешь багаж на виноградниках? Ты не можешь принести свои вещи домой?

Сеит начал тревожиться. Он знал отца так хорошо, что был уверен – старик не даст замять разговор. Он со своей стороны никогда не лгал отцу и не собирался лгать и сейчас. Он попытался подобрать подходящие слова для объяснения, но Мехмет Эминов опередил его. Выпустив еще один клуб дыма, он спросил:

– Может быть, ты оставил там не багаж, а женщину?

Сеит не мог отрицать этого. Чувствуя, что разговор будет продолжаться, пока вопрос полностью не прояснится, он сел в кресло напротив отца.

– Я слушаю, – сказал Мехмет Эминов, глядя прямо в глаза сына, и добавил: – Раз ты привез ее издалека, у тебя должна быть для этого веская причина. Не то что бы это что-то меняло, но я хотел бы знать ее.

Сеита тянуло закурить, но он никогда не курил перед отцом. Он вздохнул. Он будет откровенным.

– Я не мог оставить ее, отец. Она ждала два года моего возвращения с войны. Когда я наконец вернулся, искалеченный и одинокий, лишенный надежд, ее бесконечная любовь и привязанность исцелили меня. Затем, когда начались бедствия, она бросила все, свой дом, свою семью, чтобы быть со мной.

Он знал, что отец будет против, но все равно пытался объясниться в надежде смягчить его.

– Если бы ты узнал ее, она бы тебе понравилась. Может быть…

Но Мехмет Эминов встал, чтобы огласить решение:

– Нет, Сеит, ты не можешь привести ее сюда. Я не могу позволить женщине, которая вела жизнь любовницы, вне брака, быть рядом с моей женой, дочерью и невесткой.

– Ты хочешь, чтобы я на ней женился?

– Я этого не сказал. Даже если ты это сделаешь, свободная жизнь, которую она вела вначале, не позволяет ей присоединиться к нашей семье. Много лет назад я сказал тебе, Сеит, что ты можешь учиться любви у русских девушек, но твоя жена должна быть татаркой. Это были не пустые слова, но наши традиции, наши обычаи. В Санкт-Петербурге ты свободен делать что пожелаешь, но здесь все иначе. Это дом твоей семьи, это твоя земля, твоя родословная. Ты не можешь жить здесь со своей любовницей.

Его голос был тихим, но твердым. Он продолжал:

– Стыдно, Сеит! Разве ты не помнишь ничего из того, что я говорил тебе?

Сеит понял, что удовольствие и волнение от возвращения домой стремительно испаряются. Однако он любил Шуру так сильно, что не мог принести ее в жертву семейным традициям. Помолчав, он произнес:

– Хорошо, отец, я не останусь тут и не буду обременять тебя. Я найду дом и перееду туда. Мои любовь и уважение к тебе беспредельны, но я не могу отправить ее назад. Она в такой же великой опасности, как и я. Я должен защитить ее. Ей не на кого больше положиться. Если я соглашусь отправить ее, я брошу ее в пасть волкам.

Больше говорить было не о чем. Старик Эминов знал, каким строптивым и упрямым может быть его сын. Он не мог изменить решение сына, но его сердце было разбито. Он так тосковал по Сеиту, а теперь должен потерять его из-за незнакомой женщины.

Мрачный, он направился к двери. Он больше не смотрел не Сеита. Он сказал:

– Делай как знаешь. Ты получишь свою долю наследства, деньги, виноградники, землю, но никогда не приводи женщину в этот дом и не пытайся появиться сам, пока ты остаешься с ней. Я буду считать, что ты еще не вернулся, и буду ждать твоего возвращения.

Сеит был потрясен словами отца. Он хотел остановить его, обнять и попросить прощения. Что изменится, если он сделает это? Пока он не готов изменить свою жизнь, его извинения останутся пустыми словами. Он не мог понять, почему отец так непреклонен. «Он хочет принудить меня изменить мои чувства, но это ведь невозможно», – подумал он. Однако он ошибался, Мехмет Эминов покинул комнату, не проронив больше ни слова. Все было кончено. Его отец, который был наставником, учителем, другом, наперсником все эти годы, который поддерживал его всю жизнь, теперь покинул его.

Выходя, Эминов-старший сказал:

– Сеит, будет легче для всех, если тебя не будет здесь, когда дом проснется.

Молодой человек хотел броситься к отцу, но его ноги как будто приросли к полу.

– Папа, я очень люблю тебя, но я люблю и ее тоже. Пожалуйста, пойми меня!

Он проглотил комок в горле.

– Ты свободен в своем выборе, Курт Сеит.

Сеит предпринял последнюю попытку:

– Ты знаешь, отец, я не забыл ничего из того, чему ты учил меня. Однажды ты сказал мне: никогда не позволяй себе слишком сильно радоваться чему-то или горевать о чем-то в жизни. Теперь, когда я думаю об этом, я знаю, что ты прав…

Сеит вышел, закрыв за собой дверь. Он был опустошен. В собственном родном доме, в родном краю он остался один. Он не мог поверить, что все это случилось. Мгновение он ждал с надеждой, желая, чтобы отец открыл дверь и позвал его.

А Эминов-старший стоял окаменев. Был ли это дурной сон? Как мог он всего за пять минут разговора потерять своего любимого сына, когда они только нашли друг друга? И он какое-то время тоже ждал за дверью, что Сеит догонит его и попросит прощения.

Однако Сеит так и не вышел. Мехмет внезапно почувствовал себя совсем старым. Один из столпов его жизни рухнул прямо на его глазах, и он не мог с этим ничего сделать.

Когда Сеит уже отвязал лошадь, подбежал Джелиль. Из своей комнаты на первом этаже он слышал разговор отца и сына, дождался, когда Эминов-старший уйдет в свою комнату, и затем побежал к другу. Он тоже чувствовал себя виноватым, потому что был в таком же затруднительном положении, как и Сеит. Подобный поворот дел совершенно сбил его с толку. Как могли столь тесные родственные узы разрушиться за несколько минут? В своих мыслях он корил друга за недостаточную мягкость, но молчал, потому что Сеиту сейчас больше всего нужно было сочувствие. Джелиль хлопнул друга по плечу и ласково посмотрел на него. Затем подставил руки под левую ногу Сеита, чтобы тот мог взобраться на коня.

– Спасибо, Джелиль.

Они медленно пересекли Садовую улицу, затем поехали быстрее и вскоре понеслись галопом навстречу соленому морскому бризу.

Татьяна заснула, но Шура не могла спать. Все было для нее новым и незнакомым. Она встала с кровати, накинула пальто Сеита на плечи, вышла из дома и села на диван во дворике. Йодистый аромат моря и растений, смешанный с запахом щедрой южной земли, пьянил ее. Ветер шумел, развевая ее волосы. Там, где виноградники заканчивались, начинался каменистый берег, иногда на камни накатывала особо сильная волна, ее рокот заглушал все прочие звуки. Насколько безопаснее эта дикая природа, чем «цивилизованный мир», который она оставила позади. Она закуталась в пальто Сеита. Опустив голову на воротник, она закрыла глаза и представила себе ласки Сеита, слушая звуки ветра и моря. Ее прошлая жизнь осталась на другом краю света. В ней были чудесные дни, прожитые и прошедшие. Но не было смысла думать о них. Шуре предстояло жить среди незнакомых людей и обычаев. Сможет ли она когда-нибудь вернуться в Кисловодск? Кто знает. Если этот день когда-либо настанет, может быть, Сеит даже не присоединится к ней. Она обругала себя за такие мысли, за такие бессмысленные вопросы о будущем и открыла глаза, чтобы отогнать их прочь. Вместо того чтобы фантазировать о неизвестном, ей надо сосредоточиться на настоящем. Лучшее, что можно сделать, – оставить все на волю судьбы, пусть время рассудит. Ее мысли вернулись к первой ночи с Сеитом. Разве она не отдалась ему по своей воле, не задумываясь, будет ли он с ней завтра или нет? Она хотела, чтобы этот мужчина был с ней, целовал ее, обнимал, брал в свои сильные руки и смотрел на нее влюбленными глазами. Она уже ужасно скучала по нему. Она знала, что он придет. Когда она думала об их союзе, ее сердце стучало быстрее, ее охваченное желанием тело пылало жаром. Она распахнула пальто. Холодный соленый бриз охватил ее горящую кожу. От этого она задрожала. Ее тонкие пальцы ласкали шею, она откинулась и посмотрела на небо. Под мириадами звезд, опьяненная и очарованная, довольная и счастливая, она тихонько замурлыкала любовную песенку.

В этот момент она услышала топот, доносящийся все ближе и ближе. Радостная, оттого что Сеит и Джелиль вернулись так рано, она побежала встречать их. По их глазам она увидела – что-то не так. Она собиралась спросить, но Джелиль перебил ее предупреждающим взглядом. Она обняла Сеита и прижалась головой к его груди. А Сеит на мгновение подумал, что ему нужно расстаться с этой женщиной, вставшей между ним и его семьей. В то же время он знал, что эта покорная, чистая и благородная красота, дрожавшая в его руках, так глубоко проникла в его тело и душу, что он никогда не сможет расстаться с ней. Они пошли к дому обнявшись. Джелиль пожелал им доброй ночи.

Сеит взял ее за руку и отвел наверх, в спальню. Он лег на тахту и притянул Шуру к себе. Они лежали, не говоря ни слова. Сеит думал об угольно-черных камнях морского берега, где заканчивались виноградники и склон спускался к Черному морю. Только прыгнув с обрыва, мог бы он ощутить ту пустоту, которую чувствовал сейчас. На земле, где он родился, вырос, научился ездить на лошади, он чувствовал тоску и одиночество, как на чужбине. Вместо тепла, которое он искал, его поставили перед выбором бросить женщину, которую он любил. Ему больше некуда было идти. Везде он будет чужаком.

Шура чувствовала его печаль. Мягко лаская его, она терпеливо ждала его слов, ждала, что он расскажет ей о том, что его мучало. Постепенно его упрямо сжатые губы поддались ее ласкам. Он взял ее руку и один за другим перецеловал пальцы, которые успокоили его, затем продолжил целовать ее ладонь и запястье. Другой рукой он распустил ей волосы, вынув шпильки. Ее волосы стекли вниз, их цветочный запах заполнил его ноздри. Он взял ее локон и поцеловал его, вдыхая аромат. Он потянулся к ней в поиске ее губ, чтобы утолить свою печаль, свое одиночество, свои бесконечные надежды ее лицом, волосами. Шура отвечала взаимностью. Она много часов ждала этого момента, и вот он настал. Сеит был с ней. Ее не интересовало, что случилось, когда он уезжал, где он был, кого видел, с кем говорил. Она не задавала никаких вопросов. Он сам решит, что и когда расскажет. Важным было только их единство в этот момент. Она потянулась и легла на него, стараясь не побеспокоить больную ногу. Она осыпала его грустное лицо поцелуями, затем перешла к шее, расстегивая ему рубашку. Ее губы прошлись вначале по его плечу, затем спустились к обнаженной груди. Ему нужно было ее тепло, чтобы избавиться от ощущения холода, которое всегда охватывало его, когда он был один. Одиночество с детства вызывало у него дрожь. Он схватил ее за талию, притягивая к себе. Только ее вечная любовь и горячее страстное тело могли вернуть его к жизни. Она была единственным человеком в России или даже во всем мире, чья любовь значила для него все, и она дарила ему ее без оглядки, отдавала со страстью. Он хотел иметь ее, владеть ею всегда. Шура никогда не видела его таким нетерпеливым и возбужденным. Но и сама она уже не была мягкой и послушной молодой девушкой. Она была нетерпеливой, страстной, ненасытной любовницей. Она была безмерно счастлива. Посреди дикой природы они наслаждались любовью, любовью такой же дикой. Когда наконец она откинула голову, она увидела небо, полное звезд, которые были единственными свидетелями их безумной, страстной любви. Она была пьяной от счастья. Звезды, волны, бьющиеся о камни снова и снова, пенящееся море… и они не могли сдержать слез, достигнув верха наслаждения.

Неделю спустя Джелиль и Татьяна попрощались с ними и отправились в Полтаву. Джелиль за это время, не говоря Сеиту, ездил к Мехмету Эминову и упрашивал его отбросить твердость, но старик и не думал уступать. Эминов молча ждал возвращения своего сына, чтобы принять его, в то время как Сеит ждал, что отец позовет его домой.

Домик в виноградниках не годился для постоянного жилища. Пока Сеит и Шура жили здесь, отец ни разу не приехал на виноградники. Поняв, что их присутствие мешает отцу заниматься его обычными делами, Сеит отправился покупать дом. Он нашел жилище на холме, возвышающемся над портом Алушты. Дом некогда принадлежал одному московскому купцу, был его гордостью – крымской дачей: большой красивый двухэтажный особняк, окруженный деревьями. Шура полюбила его с первого взгляда. Вид из дома был великолепен.

Сеит попросил Джемаля-кахью принести ему некоторые личные вещи из дома отца и дал ему список. Через несколько часов Джемаль вернулся с груженым возом. Разгружая вещи, он вежливо поприветствовал Шуру, которая в восторге бегала по дому, и обратился к Сеиту по-татарски:

– Это нехорошо, молодой господин, совсем нехорошо. Мы все очень скучаем по вам.

Сеит похлопал старика по спине:

– Не беспокойся, Джемаль-кахья, время лечит все, с помощью Аллаха!

– Захиде-ханым плачет. Господин Эминов очень грустный. Он строгий и хочет, чтобы все было по традициям. А вы что скажете?

Старик, который вырастил Сеита, тоже страдал от всего этого.

– Ты знаешь, что я никогда не хотел причинять отцу страданий, Джемаль-кахья, но что я могу сказать… Так, видно, суждено.

Кроме разной мебели и пианино, в нескольких ящиках орехового дерева лежали одежда и книги Сеита. Черную лакированную шкатулку с бронзовым петухом, подарок царя, тоже привезли. При виде ее Сеит запрыгал от радости: это был самый дорогой подарок в его жизни, он уже забыл о нем. Он сам отнес шкатулку в гостиную. Этой ночью они сидели на больших подушках перед очагом и наслаждались новым домом. Мебели было немного, но им было достаточно той, что есть. Здесь были самые ценные вещи. Они поставили пианино перед большим окном, открывавшимся на Черное море, стол из спальни Сеита и царский подарок на камин. Сеит открыл бутылку старого вина из своего собственного погреба на виноградниках. Затем, полулежа на подушках, они наслаждались потрескиванием огня. Шура вначале была весела и даже начала напевать песенку. Затем, спустя некоторое время, веселье сменила печаль, и на глаза ее навернулись слезы. Ее расстроила грустная любовная история в песне.

Они пошли в постель, стоявшую на четырех латунных ножках, с белыми кружевными покрывалами, разделись и скользнули на белые вышитые простыни. Впервые они не занялись любовью. Нагие, они обнялись и тихо смотрели на пустынную гладь Черного моря в больших окнах по бокам спальни. С нежностью они смягчали одиночество друг друга. Этой ночью в счастливом уединении они впервые почувствовали, каким трудным и тяжелым может быть будущее.

Жизнь в Алуште была обычной. Все выглядело тихим и спокойным, так что Шуре начало казаться, что они не в России. Время от времени они получали от друзей Сеита в Петрограде короткие и осторожно написанные письма. Осман, который некоторое время скрывался в Ливадии, зашел навестить их. Новости, которые он рассказал, говорили, что дела стали еще хуже со времени их приезда сюда. Услышав обещания, что землевладения будут конфискованы у помещиков, крестьяне нападали на имения по всей стране и захватывали их, творя собственную революцию.

Сотни тысяч людей в городах вышли на улицы в поисках богатства и счастья. Эти люди хотели получить все и сразу. Они хотели заводы, красивые дома, еду, выпивку, все… и сразу.

Крым пока не поддался этому искушению, но его жители, понимая, что рано или поздно оно достигнет и их берегов, с отчаянием следили за событиями.

Грозди винограда были собраны, зерно и табак убраны, земле был дан отдых. Только вечнозеленые растения сохранили свой цвет, все остальные деревья сбросили листья. Земля, небо, море – все погружалось в зимний сон. Дни были солнечными, но короткими и холодными. Шура не воспринимала такую зиму. Она скучала по красивым теплым летним дням, которые, как она решила, были ее любимым временем. Холод ее не беспокоил, но она чувствовала себя пойманной и неприкаянной в доме. Она смотрела на штормившее море и вздыхала.

«Я должна отбросить свои мысли», – думала она, скучая по прошлому. Теперь нельзя было и подумать о вещах, к которым она привыкла. «Конечно, дело не в том, что я здесь», – сказала она себе. Ее страна изменилась. Она знала наверняка, что Кисловодск в ужасном положении. Сможет ли она когда-нибудь наслаждаться вновь? Вернется ли прежняя жизнь? Она очень сомневалась в этом. На столе лежало незаконченное письмо к матери. Она села его дописывать. На ее прошлые письма ответа не было. Должно быть, что-то случилось. Она писала коротко, боясь, что толстый конверт привлечет ненужное внимание. Опасаясь, что письмо может попасть в нежелательные руки, она не рассказывала в деталях о жизни в Крыму. Она положила письмо в конверт, написала адрес и оставила на столе, чтобы отправить на следующий день. Она услышала, как приехал Сеит, вскочила и бросилась к двери. Каждый раз, когда он возвращался домой, она волновалась, как маленькая девочка на первом свидании. Они обнялись, как только закрылась дверь, так крепко, что могли чувствовать биение сердец друг друга. В своей новой жизни они учатся приносить счастье друг другу или она неправа? В этот момент она увидела на его лице грусть. Она отшатнулась. Каждый раз, когда она видела его лицо таким, она боялась, что он ее бросит. Затем увидела письмо в его руке. Он медленно вошел и упал в кресло. Он был задумчив. Теперь она хорошо его знала. Когда он будет готов поделиться с ней своей проблемой, тогда и сделает это. Она ждала его откровенности, внимательно следя за ним. Затем, поймав его взгляд, подошла и села рядом, глядя на Сеита с любовью. Сеит передал ей письмо. Она взяла его и начала читать.

Письмо было от Сергея Моисеева, адресовано оно было Мехмету Эминову. Шура читала его, затаив дыхание. Оно было написано в спешке. В нем говорилось, что большевики полностью захватили город. Генерал Краснов вернулся с фронта, чтобы подавить революцию. Кадеты юнкерского училища, элита страны, присоединились к нему, но даже их объединенной атаки не хватило, чтобы выкорчевать революционеров. Большевики победили в схватке. Город погрузился в хаос. Революционеры вторглись в дом Моисеевых, Сергея и его жену затолкали в маленький чулан рядом с кухней. Всю провизию конфисковали и стали раздавать только по распоряжениям Центрального комитета. Он писал, что постарается отправить письмо безопасным способом, если сможет. В случае если оно будет перехвачено, ему конец. Сергей просил сжечь его после прочтения. Оно заканчивалось воспоминаниями о добром старом времени: они всегда будут думать о Сеите и желают ему дожить до благополучных дней.

Шура почувствовала, что ее тело онемело. Она встала, вышла в спальню, взяла письмо, которое написала в Кисловодск. Со слезами на глазах она смотрела на письмо и видела на нем лица матери, сестер и братьев. Она поняла, что оно никогда не дойдет до адресатов. Она бросила конверт в пылающий очаг. Тонкая бумага, покрытая чернильными пятнами, взлетела в пламени. В слезах Шура упала на колени и скорчилась на полу, следя за горящим письмом. Сеит подошел к ней и сел рядом. Он взял ее лицо в руки и поцеловал ее мокрые глаза и щеки. Он пытался успокоить ее и предчувствовал, что судьба не избавит ни ее, ни его от тяжелых испытаний. Судьба гнала его вперед. Даже здесь, в Крыму, где, казалось, они далеки от всех страданий, судьба, кысмет, неумолимо правила его жизнью. «Куда?» – спросил он себя. Они были на самом краю великой России. Куда им бежать? Куда?.. Куда?.. Куда?.. Один и тот же вопрос метался у него в голове. Как быть с Шурой? Сможет ли он взять ее туда, куда поедет? Наконец, успокоившись, Шура заснула на его груди. Он прикоснулся губами к ее разметавшимся волосам, вдыхая их запах. Когда огонь в очаге превратился в угли, уже было за полночь, а он еще не спал. Это была не последняя его бессонная ночь.

1918 год пришел, полный горечи, и уходил, полный проблем. Советское правительство Ленина не видело смысла продолжать войну с Германией и Турцией.

С Германией большевики подписали Брестский мирный договор, получили мир, но обязались платить репарацию. Составы, полные сырья, провизии, нефти и меди отсылались в Германию, в то время как сами русские отчаянно нуждались в них. Из-за этого правое крыло социалистов начало считать большевиков предателями и в правительстве возник раскол. Союзники, которые до сих пор поддерживали русских, обвиняли их в присоединении к блоку Центральных держав путем снабжения немцев и требовали остановить поставки.

С Турцией Советы также заключили мир, отказавшись от любых прав на османские территории и таким образом обезопасив южные границы. Петроград и Москва были набиты шпионами со всех концов света. Союзники использовали меньшевиков для проталкивания запрета поставок. Левые эсеры также разочаровались в политике правительства Советов. Деревенские массы мечтали, что Советы раздадут землю. Программа большевиков была очень далека от их ожиданий. Она была разработана в духе диктатуры пролетариата. Землевладельцы действительно лишались своей собственности, но она концентрировалась в руках Советов. Крестьяне должны были все так же тяжело трудиться и отдавать часть своего продукта центральному правительству.

Наконец правое крыло социалистов в правительстве показало свою силу, восстав против большевиков. Эсеры попытались устроить контрреволюцию, разорвать договор с немцами и помочь союзникам. Составы, отправленные в Германию, были остановлены, мосты сожжены. 6 июля в Москве был убит немецкий посол, граф Вильгельм фон Мирбах, в надежде, что немцы в отместку прекратят сотрудничество. Борис Савинков, обвиненный в контрреволюции, захватил Ярославль. Отрядам Красной армии, направленным из Москвы и Петрограда, понадобилось две недели, чтобы подавить повстанцев.

Другие крылья Октябрьской революции, которые оказывали поддержку большевикам до формирования правительства, также охватили разногласия. Чешские отряды, которые вначале сражались на стороне большевиков, повернулись против них и после нескольких боевых столкновений захватили Сибирь. До конца июля почти вся Сибирь была очищена от красных, чехи развернулись и начали наступать на запад.

Адмирал Колчак готовился установить антисоветское правительство в Омске, и против красных собиралась белогвардейская армия. Эти новости вселили в большевиков страх, что царь, его режим и буржуазия могут вернуться. У новых правителей был простой способ избавиться от этих страхов.

В ночь с 16 на 17 июля в Екатеринбурге, городе, в котором царь и его семья много месяцев содержались как пленники, Николай Александрович Романов, его жена Александра Федоровна и их пятеро детей были отведены в подвал. Там, вдали от ушей, которые могли бы услышать отчаянные крики, они были без суда и приговора хладнокровно расстреляны. Убийцы завершили дело, забрав царские драгоценности с мертвых тел, а затем залив тела кислотой.

Трехвековой царский гимн «Боже, царя храни» больше не звучал. Больше не было царя, которого Бог мог бы хранить. Это потрясло белогвардейцев. Многие не хотели верить, что царь мертв. Однако реальность оказалась тяжелой и жестокой. Династия Романовых была устранена с политической арены.

Даже после изгнания из Ярославля Борис Савинков и его сторонники продолжали свою борьбу за спасение империи. Молодая женщина по имени Фанни Каплан выстрелила в Ленина, когда тот шел с митинга в Москве. На следующий день Урицкий, начальник Петроградской ЧК, тоже был убит. В этом обвинили правых социалистов.

ЧК, созданная в 1917 году с неограниченными полномочиями, была инструментом большевиков для массовых арестов и убийств. Попытка покушения на жизнь Ленина, хоть и неудачная, и убийство Урицкого взбесили чекистов, которые жестоко отомстили, расстреляв в ту же ночь пятьсот заложников в Москве и пятьсот в Петрограде. В России воцарился красный террор.

В августе 1918 года была запрещена любая частная торговля, как и частная собственность. Любой владевший чем-нибудь должен был отдавать это Советам. Была изменена и форма оплаты труда. Рабочие больше не получали денег, вместо них раздавали купоны и карточки. Крестьяне могли сохранить только минимальное количество урожая для своей семьи, остальное надо было отдавать Советам. Взамен они не получали ничего, кроме пустых слов. Транспортная система, уже пострадавшая от войны, почти полностью разрушилась. Россия переживала жесточайший голод в своей истории.

Большевики контролировали Центральную Россию и быстро продвигались на юг. В плодородных регионах были созданы комитеты, перед которыми была поставлена задача установить везде советскую власть.

К концу июля Джелиль и Татьяна, знавшие, что они находятся в расстрельных списках, покинули Полтаву и вернулись в Алушту. Они поселились вчетвером с Сеитом и Шурой. Теперь была другая причина держаться вместе. До них дошли слухи, что в Бахчисарае организуется Крымская армия для борьбы с большевистской агрессией. Сеит считал, что ему надо присоединиться к этому движению. Он установил связи с теми, кто сражался с большевиками в Омске и теперь был в Алупке, и договорился купить им оружие. Под большим секретом оно доставлялось на виноградники в тележках, груженных навозом. Его аккуратно складывали в ямы, выкопанные в земле между лозами. Оружие привозили раз в неделю, обычно после полуночи. Сеит и Джелиль сами закапывали его с помощью Исмаила-эфенди. После каждой такой ночи Сеит приходил измотанный и перепачканный, но Шура не задавала никаких вопросов. Она заботилась о нем тщательно и внимательно. Их любовь была так же горяча, но его задумчивость и ночные похождения вселяли в нее тревогу и страх.

Осман и Махмут часто навещали их, – конечно, без ведома и позволения отца. С их точки зрения, Сеит не сделал ничего плохого. Они преклонялись перед ним. Они так же хорошо относились к Шуре. Она старалась держать дистанцию с ними, пока молодые люди не познакомятся лучше с ней самой, с ее историей, с ее отношениями с их братом, с трудностями, через которые им пришлось вместе пройти. В конце концов они оценили, зауважали и даже полюбили эту красивую женщину.

Об этих визитах знал только Джемаль-кахья. Он сообщал, когда братья собирались зайти или их приход отменялся.

В тот вечер воздух был холодным и освежающим, как лимонад. Сеит сидел за столом перед открытым окном в спальне, что-то записывая, а Шура играла на пианино.

К дому подъехала повозка. Из нее выпрыгнул Махмут, младший из братьев Сеита. Он задыхался от спешки. Он огляделся и вошел в дом.

– Брат Сеит, они здесь! Ты должен спрятаться. Немедленно уходите отсюда.

Сеит обнял его и попытался успокоить волнение восемнадцатилетнего брата. Он ласково похлопал его по плечу:

– Эй, подожди минуту, помедленнее, переведи дух и расскажи мне обо всем спокойно.

– Большевики здесь. Их штаб в большом доме на Центральной площади. Они вооружены до зубов. Брат, уходи отсюда, пожалуйста, прямо сегодня ночью.

Шура была в панике. Она ждала ответа Сеита. Сеит сохранял спокойствие. Он взял Махмута за плечо и сказал:

– Спасибо, брат, я никогда этого не забуду… Но сегодня я не могу никуда уйти.

Махмут перебил: – Но вас убьют…

– Не сегодня ночью, Махмут, сейчас ничего не будет.

– Тогда уезжайте прямо завтра.

– Даже завтра слишком рано. У меня есть незаконченные дела. Мне нужно кое к кому зайти здесь, в Алуште.

Брату показалось, что Сеит сошел с ума. Юноша умолял рыдающим голосом:

– Пожалуйста, Курт Сеит! Эти люди собираются прийти в наш дом. Уходи так далеко, как сможешь.

Шура подумала, что ей тоже надо что-то сказать.

Она подошла к нему и начала:

– Сеит…

Он повернулся и поцеловал ее в губы. Затем посмотрел на виноградники за окном. Она поняла, что он ее не слушает. Он перевел взгляд на порт, оглядывая море и камни. Когда он повернулся, на его лице была озорная улыбка.

– Не беспокойся, Махмут, не тревожься. Мы уедем из этого дома, как ты советуешь, но время покинуть Алушту для нас еще не настало. Мне нужно еще несколько дней.

– Что, если они найдут тебя за это время?

Сеит расправил плечи. Он был готов встретить судьбу.

– Кысмет… все, что моя судьба приготовила мне, я готов принять.

Он повернулся к любимой и сказал:

– Дорогая, соберись немедленно, не бери ничего, кроме самого необходимого.

Шура побежала выполнять его приказ. Она почувствовала себя лучше, заподозрив, что у Сеита есть свой четкий план действий. Когда братья остались одни, Махмут спросил:

– Что ты собираешься делать? Куда поедешь?

– Мы побудем на виноградниках пару дней, затем я дам тебе знать.

Махмут посмотрел на брата:

– Сеит, пожалуйста, возьми меня с собой, куда бы ты ни поехал.

– Неизвестно, куда я направлюсь и что найду там, мой дорогой Махмут. Ты еще слишком молод. Твоя семья здесь. Если ты поедешь со мной, однажды ты можешь пожалеть об этом.

– С самого детства я всегда хотел идти по твоим стопам. Каждый раз, как ты уезжал в далекие края, я завидовал и тосковал. Теперь я вырос, пожалуйста, возьми меня с собой.

– Конечно, ты вырос, теперь ты взрослый мужчина, Махмут, но если ты поедешь со мной, это может принести тебе одни несчастья. Я люблю тебя так сильно, что не хочу, чтобы ты попал в беду по моей вине.

Махмут взглядом указал на Шуру, она была в спальне, собирала чемодан:

– Ты берешь ее с собой, потому что не любишь ее?

Сеит понял его обиду. Он потрепал волнистые каштановые волосы юноши:

– Если я смогу сделать, что задумал, я уеду один. Только я, никого больше. Я тот, кого они ищут. Пока ты не рядом со мной, ты в безопасности.

Эти слова были сказаны по-татарски, но Шура поняла слово «один». Сеит не хотел, чтобы Махмут задерживался.

– Давай, Махмут, иди домой, пока не стало поздно. Не создавай себе сложностей.

Ему было тяжело говорить следующие слова:

– Мой дорогой брат, может быть, мы больше не увидимся. Не ищи меня. Я уверен, они станут следить за тобой. Мы уже много месяцев живем отдельно, ты можешь заставить их поверить, что не имеешь со мной дел. Веди себя, как будто меня не видел, и не покидай дом. Береги отца и мать.

Махмут пытался возражать, но Сеит не дал ему говорить. Они обнялись на прощание. Хотя юноше было восемнадцать, он не смог сдержать слез. Время тянулось. Джелиль и Татя уехали в Алупку навестить старую тетю Джелиля. Пока было тихо. Сеит хотел было пойти к виноградникам и проверить спрятанное снаряжение, но решил выждать. Ночью поднялся свежий ветерок. Луна скользила над Черным морем, оставляя фосфоресцирующий след на волнах. Пейзаж был изумительно красив. Ничто не могло изменить природу.

Тишину ночи нарушили шаги за дверью. Сеит вытащил свой револьвер из ящика стола и встал за дверью. Пришел явно не Джелиль. Сеит задержал дыхание и ждал стука в дверь. Стук был мягким, почти неслышным. Сеит попытался рассмотреть, кто там, через узкое стекло над мраморной лестницей. Раздался второй тихий стук. После некоторого колебания Сеит спросил:

– Кто там?

Ответом был торопливый шепот:

– Открой, Сеит, это я, Юсуф, Юсуф Заркович, дай мне войти, Курт Сеит, быстрей.

Только школьный товарищ Сеита Юсуф мог знать его кличку. Он приоткрыл дверь, не выпуская оружия. Гость вошел и закрыл за собой дверь. Сеит не ожидал такой быстроты. Он отпрянул. Он всматривался в человека, пытаясь узнать школьного друга, но не мог из-за темноты. Внезапно деревья закачались от ветра, и лунный свет проник в комнату. С изумлением он увидел на человеке большевистский знак. Красная повязка на плече не оставляла сомнений, кто это.

– Черт возьми! – сказал Сеит и навел револьвер на Юсуфа. Как он мог открыть дверь? Ему показалось, что все кончено. Но вошедший сказал тем же приглушенным шепотом:

– Ты с ума сошел, Курт Сеит? Брось револьвер, ради Аллаха! Ты что, не узнал меня?

Голос Сеита был жестким и холодным:

– Прошло слишком много лет.

Его оружие все еще было направлено на человека. Его беспокоило, что, если придется им воспользоваться, это привлечет внимание.

– Опусти револьвер, Курт Сеит, пожалуйста! Я пришел сюда не для того, чтобы навредить тебе. Посмотри на меня, у меня нет оружия.

Это было правдой. Юсуф не достал свой пистолет из кобуры.

– В таком случае что за повязка у тебя на плече? Что ты здесь делаешь?

– Если бы я задумал что-то плохое, я бы не пришел сюда, постучавшись! Я пришел помочь тебе.

– Что за игру ты ведешь, Юсуф? Что все это значит?

Сеит не мог поверить, что большевик станет помогать ему, но он хорошо помнил Юсуфа по школе. В школе они были ближайшими друзьями. Он был родом из караимской семьи. По преданию, караимы происходили из тринадцатого колена Израилева и владели здешними местами на протяжении тысячелетия. Как могла красная повязка сочетаться со Звездой Давида, было за пределами понимания Сеита.

– Времени мало, Сеит, они скоро будут здесь.

– Кто?

– Этой ночью обыскивают все дома один за другим. Ты знаешь, что будет, если найдут тебя?

– Почему ты пришел?

– Брось, Сеит, разве мы не друзья? То, что я большевик, не значит, что я забуду своих старых друзей.

– Ты не мыслишь как большевик.

Юсуф улыбнулся:

– Послушай, Сеит, сегодня я был на виноградниках и знаю, что готовится. Я не сказал никому ничего. Убирайся отсюда так скоро, как сможешь, я помогу тебе убежать.

Сеит продолжал смотреть на него с недоверием:

– Я все еще не могу понять, почему ты делаешь это.

– Хватит меня допрашивать! Если скажешь, что вы задумали, я помогу тебе.

Сеит остановился:

– Как я могу верить тебе?

– У тебя есть выбор?

Сеит понял, что он прав. Но эта затянувшаяся беседа давала шанс. Юсуф принял молчание Сеита за согласие и продолжал:

– Скажи мне, что собираешься делать и когда. Я помогу тебе.

Сеит не рассказывал о своих планах никому: ни любимой, ни семье. Теперь же он был вынужден открыться врагу. Все это могло быть игрой. Если это игра, она может стоить ему жизни, подумал он. Юсуф взмолился еще раз:

– Я клянусь священным Кораном, Сеит, что пришел помочь тебе. Я никому не сказал о твоем оружии. Куда бы ты ни хотел перевезти его, я помогу тебе.

Раз Юсуф знал об оружии, Сеит решил довериться другу детства:

– Мне нужно спуститься к берегу.

– Тебе надо спешить, Сеит. Я буду в дозоре следующей ночью. Я помогу тебе.

Сеит перевел дыхание.

– Переоденься так, чтобы тебя никто не узнал, – сказал Юсуф. – Я приду к винограднику перед рассветом, тогда скажу тебе точное время.

Он направился к двери, затем что-то вспомнил:

– Сеит, не забудь, ты должен быть один.

Юсуф вышел и захлопнул за собой дверь прямо в тот момент, когда несколько всадников внезапно показались под деревьями с левой стороны дома. Сеит следил за ними из-за тюлевой занавески, затаив дыхание. Шура, прятавшаяся за кроватью, тоже услышала топот. Приехавших было четверо.

Сеит увидел, как двое из них спешились и пошли к дому. Он почувствовал себя в ловушке. Юсуф, однако, загородил им путь и сказал:

– В этом доме нет никого из тех, кого мы ищем. Я только что обыскал его.

Но два большевика хотели сами проверить дом.

Чтобы рассеять их подозрения, Юсуф вел себя как ни в чем не бывало. Он вскочил на коня и сказал:

– Мы теряем здесь драгоценное время, товарищи. Пока мы шатаемся, ублюдки могут убежать, спрятавшись где угодно.

Слова Юсуфа, по всей видимости, удовлетворили красных, они сели на лошадей:

– Ты прав, Юсуф, давай обыщем дома в лесу. Он может скрываться там, царский пес!

Сеит разозлился, оттого что его назвали царским псом. Он с трудом сдерживался, чтобы не выскочить и не заставить человека подавиться своими словами. Он хорошо знал этот голос. Просто чтобы убедиться, он выглянул, когда большевик повернул лошадь на дорогу, и в лунном свете стал хорошо виден его профиль. Теперь Сеит был уверен, что всадник с красной повязкой на плече был Петр Боринский, или, как его теперь называли в его окружении, товарищ Боринский.

Как только они ускакали, Сеит бросился к Шуре. Молодая женщина остолбенела от ужаса. Она стояла на коленях. Он ее поднял. Взяв ее дрожавшие руки в свои, он согрел их и поцеловал.

– Все хорошо, дорогая, все хорошо. Сейчас мы в безопасности. Нам нужно немедленно уйти на виноградники.

– А как же Джелиль и Татя?

В тот самый момент Сеит услышал стук в оконное стекло. Это был Джелиль, пытавшийся заглянуть внутрь. Сеит открыл дверь. Слава Аллаху, Джелиль и Татя!

– Где вы были? Нас чуть не поймали.

– Сеит, что нам теперь делать? Как ты вообще избавился от них?

– Это долгая история, Джелиль. Сейчас нам надо уходить и спрятаться в доме на виноградниках. Не оставляйте ничего, что может привести их к нам, ничего из личных вещей. Давайте быстро.

На этот раз они собрались даже быстрее, чем когда уезжали из Петрограда. Сеит вынул из шкафа маленькую сумку и набил ее медалями, фотографиями и письмами. Он посмотрел на царский подарок, стоявший у очага. Шкатулка была слишком велика, чтобы нести ее, и слишком опасна, чтобы ее оставить. Он взял сундучок в руки, вынес через кухонную дверь на задний двор, выкопал яму под дубом. Он встал на колени и погладил пальцами бронзового петуха, может быть, в последний раз. С ним он закапывал свою молодость, фактически всю свою жизнь. Человек, который сделал ему этот прекрасный подарок, сам был похоронен за тысячи километров отсюда. «Как близко к нему я оказался», – подумал Сеит. Затем он понял, что настало время убегать. Он засыпал яму, разровнял землю и пошел в дом. В дверях он повернулся и кинул последний взгляд на дуб.

«Может быть, когда-нибудь… – подумал он. – Когда-нибудь вернусь за ней…»

Через несколько минут они ушли. Двигаясь осторожно, без шума, не говоря ни слова, следя за дорогой и за всем вокруг, очень осторожно, прячась и перебегая, они потратили около часа, чтобы добраться до виноградников. В прозрачной тишине опасность грозила везде и повсюду. Сеит оставил всех прятаться под деревьями и проскользнул к двери маленького домика, в котором жил управляющий Исмаил-эфенди. Он издал тихий свист, который служил паролем по ночам, когда они закапывали оружие. Старик появился в дверях:

– Ах, Сеит Эминов, вы не должны приходить сюда!

Сеит притянул его к себе:

– Я знаю, Исмаил-эфенди, но они только что были здесь. Мне нужна ваша помощь. Я должен остаться здесь до завтрашней ночи.

Старик всплеснул руками, как будто ему было стыдно за то, что он хотел сказать.

– Оставили ли они кого-то сторожить?

– Нет, господин Сеит, их было немного. Они искали именно вас, господин, они спрашивали всех работников на ферме и на виноградниках. Аллах вас бережет, господин. Что за беда постигла нас, Сеит Эминов?

– Ты устроишь место женщинам, а нам с тобой надо сделать кое-какие дела.

Он дал знак остальным подойти. Вскоре Шура и Татьяна лежали на чистых постелях, приготовленных для них дочерями Исмаила. Однако они не могли уснуть.

Сеит, Джелиль, Исмаил-эфенди и его сын провели всю ночь, выкапывая оружие и складывая его в сарае. Уже почти рассвело, когда они закончили свою работу. Они заперли сарай и ушли в дом. Женщины так и не уснули, дожидаясь их. Они не знали, что делают мужчины, но чувствовали, что идет подготовка к чему-то важному.

Джемаль-кахья пришел с первыми лучами солнца. Он принес грустные новости. Вчера дом семьи Эминовых на Садовой улице был объявлен собственностью Советов. Членов семьи переселили в комнаты слуг на первом этаже. Джемаль-кахья был в слезах.

– Разве так можно, Курт Сеит, разве это возможно? Великий мирза Эминов спит со своими слугами и сторожами? Разве все мы не спали мирно в наших постелях, пока он сражался, рискуя жизнью, чтобы защитить нас во время войн? Разве этот великий воин со столькими наградами не заслуживает уважения? Разве все это достойно его?

Главный зал и комнаты дома были закрыты и опечатаны в ожидании появления начальства коммунистов.

Сеит был потрясен, когда услышал о том, что случилось с его семьей. Он горевал, что не может быть с нею в эти тяжкие времена, чтобы хотя бы поддержать родных. Он отвел Джемаля в сторону и сказал ему:

– Джемаль-кахья, теперь послушай меня. Это, может быть, моя последняя просьба к тебе.

– Что вы говорите, Курт Сеит, дай Аллах вам долгих лет жизни. Подождите немного. Я так долго жил в России и видел много. Это тоже пройдет. А пока лучше спрячьтесь.

По правде говоря, ни один из них не верил, что будущее может измениться к лучшему, но Сеит не хотел расстраивать старика.

– Не говори ничего и никому, будь осторожен.

Старик был горд доверием своего воспитанника.

– Я хочу, чтобы ты пошел на пирс. Найди капитана Татоглу Османа. Скажи ему: пусть ждет моего сигнала у берега, как запланировано, ровно в полночь. Если я не смогу сделать это сегодня, тогда завтрашней ночью точно дам ему знак.

Джемаль-кахья распахнул глаза, не веря своим ушам:

– Что вы говорите, господин?

– Мне все равно больше нечего делать в России.

– А как же господин Эминов, что он скажет на это?

– Это случилось по моей воле, Джемаль-кахья. Пожалуйста, объясни все отцу. Я знаю, он не простил меня, но он может попрощаться со мной и пожелать мне удачи по воле Аллаха Милосердного.

Глаза Сеита затуманились, он поднял их, чтобы взглянуть на первые лучи солнца.

Джемаль-кахья встал. Перед тем как уйти, он горестно воскликнул:

– Эх, господин!

Следующий день Сеит и компания провели, прячась в крохотной задней комнате у Исмаила-эфенди. Пока женщины тихо сидели на узкой софе, Сеит и Джелиль обсуждали сложившееся положение и план побега из России. Они говорили осторожным шепотом. Когда Сеит рассказал Джелилю о том, что он увидел друга юности, Петра Боринского, среди большевиков, Джелиль пришел в ярость.

– Сделать можно только одно, Джелиль, только одно – бежать… Я не могу придумать ничего лучшего. Я в тупике… – Сеит сжал зубы. – Другого пути нет.

– Если Боринский схватит тебя, то точно убьет, – сказал другу Джелиль.

Их разговор был прерван стуком в дверь. Это был Юсуф.

– Этой ночью твой последний шанс убежать, Сеит. Иначе я уже не смогу помочь. Твои люди готовы?

Сеит кивнул.

– Хорошо… но план может провалиться. Пожалуйста, не ругай меня, если это случится.

– Спасибо, Юсуф, я никогда этого не забуду, пока жив.

– Постарайся прожить долго, вот и все. Как я говорил тебе, будь один, иначе привлечешь внимание, в этом случае я не смогу контролировать ситуацию.

– Юсуф, со мной мои друзья.

– Я не знаю ничего об этом. Я не смогу спасти вас всех. Наибольшей опасности подвергаешься именно ты, Сеит. Эти люди как гончие, они привыкли к крови и ищут ее. Некоторые поселились в твоем доме над пристанью, дожидаясь твоего возвращения. Тебя выбрали жертвенным ягненком.

– Выходит, они узнали, что я живу здесь.

– Есть методы и способы заставить людей говорить, Курт Сеит, особенно если кто-то имеет особое желание найти тебя.

– О ком ты говоришь?

– Петр Боринский, граф, ставший большевиком, – Юсуф саркастически усмехнулся.

– А ты? – спросил Сеит.

– Если бы я не пошел с ними, кто бы тогда спасал таких, как ты?

Сеит заколебался, затем спросил:

– Где он сейчас?

– Петр? О, он решил сделать твой дом своей резиденцией. Он уверен, ты вернешься рано или поздно. Он решил приветствовать тебя, когда вернешься.

На прощание Юсуф сказал:

– Я пришел проверить опечатанные двери. Ты знаешь, все это теперь принадлежит Советам. Так или иначе, все вроде бы в порядке, и я возвращаюсь. Храни тебя Аллах. Если что-то не так, прости меня.

– Храни и тебя Аллах, Юсуф.

Сеит задумался. Голос Джелиля вырвал его из мрачных мыслей:

– Сеит, я решил не ехать с тобой.

Сеит в изумлении посмотрел на друга. Джелиль продолжал: – Я не могу жить там, Сеит. Я буду там никем, без семьи, без друзей, в незнакомой земле, среди незнакомых людей. Это моя страна. Я родился и вырос здесь. Татя тоже. Мы все будем там одиноки, Сеит. Я не такой, как ты. У меня нет твоей выносливости. Я не могу оставить Татю. В эти трудные времена она не покидала меня. Я не могу сделать ее несчастной.

– Джелиль, если тебя поймают, тебя ведь убьют, ты это сознаешь?

– Я знаю, Сеит, но я думаю, что если мы поселимся в маленькой деревне и будем жить как крестьяне, то сможем затеряться здесь, и со временем о нас забудут.

Сеит видел смысл в словах друга, но лично для него побег выглядел меньшим из зол и дарил возможность спасения. Но Шура! Разве Шура не пожертвовала всем, даже большим, чем Татьяна? Разве она не была самой верной и преданной женщиной, другом, любовницей? Разве достойно бросить ее среди прислуги в Алуште и убежать? Он не мог представить, что она будет чувствовать, если он покинет ее. И даже если он сумеет спастись, сможет ли он нести бремя такого поступка? Затем он подумал о том, что будет с ними, если его поймают красные посреди ночи с красивой блондинкой в повозке, набитой оружием. Одна мысль о том, что могут сделать с ней, была ужасной. Ее шансы на спасение, безусловно, будут намного больше в деревенском доме. Да, он решил, что должен ехать один.

– Не беспокойся о нас, – сказал Джелиль. – Если Шура хочет, мы заберем ее с собой. Может быть, ты бы все равно расстался с ней.

Сеит положил руку на плечо Джелиля, они подошли к маленькому окну у задней стены.

– Как насчет нашей дружбы? С тобой мы бы тоже когда-нибудь расстались?

У Джелиля в глазах стояли слезы. Он обнял Сеита. Друзья смотрели на виноградники и холмы.

– Наша дружба, дорогой Сеит, пройдет через жизнь и смерть. И даже если мы будем на разных концах земли, то должны встретиться в раю.

– Да, я уверен, спустя много лет о нашей дружбе будут ходить легенды.

Полулежа на кровати, Татя перечитывала их старые любовные письма с Джелилем. Шура пыталась обдумать события последних двух дней, особенно то, что она поняла из разговора с Юсуфом. Картина прояснялась. В ее ушах звенело татарское слово, которое она давно не ждала услышать: «Один… один… один…»

Наступил день. Как раз тогда, когда они соединились с ее единственным возлюбленным душой и телом, ей предстоит остаться в одиночестве. Мысль о разлуке заставила ее плакать. Она сжала губы, чтобы сдержаться. В этом не было смысла. Ей все равно хотелось плакать. Сама мысль о том, чтобы расстаться с Сеитом, приводила ее в ужас. Она чувствовала себя опустошенной. «Без него я сойду с ума», – думала она.

Для тех, кто ждет, время еле тянется. Минуты и часы были длинными, как будто тянулись дни и недели. Жена Исмаила-эфенди принесла им обед: суп, пирожки с мясом и виноград. Хотя еда выглядела вкусной, никто не ел.

Джемаль-кахья пришел после обеда. Сеит встретил его у дверей, и они поговорили прямо на пороге.

– Татоглу согласен, Курт Сеит. В полночь он будет ждать напротив камней с правой стороны порта.

– Спасибо тебе, Джемаль-кахья, огромное спасибо. Передай ему еще одно сообщение, пожалуйста. Я зажгу свет в первый раз, когда спущусь к скалам, второй – когда достигну берега. Он должен следить внимательно… Ты передал мои слова отцу?

В голосе Сеита были и страдание, и надежда. Он молился, чтобы отец захотел увидеть его перед разлукой. Джемаль-кахья замешкался:

– Конечно, я передал.

Он запнулся.

Сеит встревожился:

– Что сказал мой отец?

– Да хранит его Аллах, да направит Он его. Если мы не можем увидеться сейчас, мы встретимся в раю, сказал он.

Сеит был потрясен. С грустной улыбкой он подумал, что потерял любовь отца. Так что он не увидит свою семью перед отъездом. Джемаль-кахья разделял его грусть и попытался все объяснить:

– Не поймите неправильно, господин. Дом под наблюдением. Они не могут уйти, и вы не можете прийти туда.

Сеит почувствовал облегчение. Конечно! Если бы обстоятельства не были такими плохими, как сейчас, отец наверняка захотел бы попрощаться. Прощание Сеита с Джемалем-кахьей было очень трогательным. Джемаль обнял Сеита и сказал:

– Курт Сеит, мой маленький господин. На этих самых холмах я учил тебя скакать на коне и подхватывать носовые платки. Как быстро ушли эти дни! У твоего отца было столько планов и мечтаний об этих землях… и про тебя такие мечты…

Сеит обнял человека, который был ему вторым отцом, с любовью и нежностью.

– Не все мечты становятся реальностью, Джемаль-кахья, что тут поделаешь?

– Что я могу сделать, молодой господин! Земля ушла, теперь ты уходишь…

Повторяя эти слова, склонив голову, качаясь из стороны в сторону, он ушел.

Темнело. Сеит вновь поговорил с Джелилем. Они пришли к одному решению. Успех побега Сеита и спасения остальных зависит от того, удастся ли избавиться от Петра Боринского. Им надо вернуться в дом Сеита. Они надеялись, что Петр будет там, как и говорил Юсуф. Шанс на то, что Петр будет один, ничтожен. Но живой Петр Боринский был очень-очень опасен.

Сеит не говорил Шуре о своем плане. Мысль о том, что придется ее покинуть, терзала его совесть. Какую жизнь он может пообещать ей, оставляя ее? Он подумал о себе без Шуры… ему стало больно. Это будет нелегко, совсем нелегко. Это расставание отличалось от остальных, оно было необратимым. Шура никак не сможет последовать за ним. Им оставалось пробыть всего несколько часов вместе. Он посмотрел на молодую женщину. Она немного погуляла вокруг домика, вернулась и легла спать. Может быть, она заболевает? Он потрогал ее брови, провел пальцами по щекам. Они были влажными. Он опустился перед ней и нежно прошептал:

– Шура, жизнь моя, Шурочка…

Она, видимо, крепко уснула. Он поцеловал ее в лоб, затем сделал знак Джелилю. Джелиль поцеловал Татю в губы. Он сказал:

– Мы скоро вернемся, Татя, не двигайтесь отсюда, нам надо сделать кое-какие дела.

Татя была уверена, что мужчины не бросят их. Ее испуганные глаза вопросительно смотрели на Джелиля. Он понял ее беспокойство и ответил:

– Мы вернемся, Татя, поверь мне. Я очень люблю тебя, дорогая.

Татя поверила ему. Она подставила губы для поцелуя.

Через несколько минут два друга взбирались на холм с той же осторожностью, с какой спускались с него прошлой ночью. В их карманах лежали револьверы. Они добрались до рощи за домом. Их сердца забились быстрее. Чтобы сохранить жизнь, им приходилось идти на этот риск. Сеит сделал знак Джелилю остановиться. Он подошел к дому со стороны спальни. Занавеси были раскрыты. Он увидел Петра, шагающего по гостиной из стороны в сторону, – тот выглядел нервным и, вероятно, был один. Сеит хотел в этом убедиться, так что продолжил ждать. Петр повернулся, как будто почувствовав что-то, и пошел к спальне. Сеит решил, что его заметили, и отпрянул от окна. Но его враг не подошел к окну. С сигаретой в руке Петр, не разуваясь, сел на постель, взял пачку бумаг, положил ее на колени и начал внимательно изучать. Внезапно он все бросил и отправился на кухню. Сеит сделал знак Джелилю оставаться снаружи, подтянулся на подоконник и пролез внутрь. Ему было противно видеть своего врага, развалившегося в сапогах на его постели, которую до вчерашнего дня они делили с Шурой. Он сгреб бумаги и спрятался за толстой занавесью, отделяющей спальню от гостиной, с револьвером наготове. Он мельком взглянул на исписанные Петром листы и почувствовал, как его зашатало от отвращения. Это были отчеты по областям, которые находились под его руководством. Названия областей были написаны на заголовках страниц. Ниже были колонки с именами: чины, звания, указывалась собственность, богатство. Напротив каждой фамилии почерком Боринского было написано: «Расстрел». Количество казненных людей потрясло Сеита. Эти люди были убиты без всякого суда. Товарищ Боринский был одновременно и судьей, и адвокатом, и палачом.

Петр вошел в спальню. Сеит оказался за спиной у вошедшего. Возможно, Боринский почувствовал опасность. Он потянулся за револьвером, но Джелиль уже появился в окне, наведя свой револьвер на Петра.

– Так это ты…

Боринский говорил сквозь сжатые зубы. Его ледяные голубые глаза были злыми и беспощадными.

– Что стало с твоим дорогим другом? Он послал тебя вместо себя? Ты все делаешь за него, так, что ли?

Джелиль не отвечал. Он смотрел на Сеита, который решил не затягивать разговора. Он сделал шаг и ткнул стволом своего револьвера Петру под ребро. Боринский почувствовал сквозь рубашку холодный металл. Он хотел повернуться, но Сеит не дал ему этого сделать. Хриплым голосом Сеит сказал:

– Не пытайся сопротивляться, Боринский, не торопи свою смерть. Руки вверх.

Он подтолкнул Петра к дверям. Петр вышел в сад:

– Вы глупцы, оба. Они ни за что не оставят вас в живых, если со мной что-то случится. Куда вы думаете сбежать? Идиоты! Все кончено, вы что, не понимаете? Ваша жизнь кончена.

– Джелиль, – сказал Сеит. – Вернись в дом и принеси лопату.

Через несколько минут они были в лесу. Каждый раз, когда Боринский пытался идти медленнее или начать говорить, его подталкивали стволом. Чем дальше они уходили в лес, тем беспокойнее вел себя Петр. От его самоуверенности не осталось и следа. Теперь он твердил:

– Куда вы меня ведете? Что вы со мной сделаете?

– Заткнись и шагай.

Немного позже Сеит сказал:

– Остановись и опусти руки.

Петр подумал, что они оставят его. Они не осмелятся на большее. Его беспечность вернулась. Он засмеялся и сказал:

– Я не знаю, зачем вы так рисковали, просто чтобы мило прогуляться?

Держа Петра на мушке револьвера, Сеит кинул ему лопату и отступил. Джелиль стерег с другой стороны.

– Копай там, где стоишь.

– Ты с ума сошел, Сеит, ты что, в игру со мной играешь?

– Думаю, да! В такую же игру, в которую играл ты с другими.

Петр начал что-то говорить, но Сеит быстро оборвал его:

– Ни слова больше, заткнись и копай, мы торопимся. Быстро, я сказал.

Петр понял, что они не шутят, и принялся копать. Когда яма была готова, Сеит приказал ему:

– Теперь полезай в нее и ложись.

Голос Боринского задрожал.

– Не надо, Сеит, это безумие…

– Заткнись и ложись туда, быстро.

Петр попробовал обратиться к Джелилю:

– Джелиль! Сеит, должно быть, с ума сошел. Ради бога, это нечестно.

– Ты теперь про Бога вспомнил, товарищ Боринский? Как насчет твоих старых друзей?

– Я читал расстрельные списки, – сказал Сеит. – Эти несчастные люди молили тебя не убивать их. Петр, скажи мне, они надеялись на твою жалость? Ты заставил их копать себе могилы. Ты подлый, гнусный человек. Если бы у меня было время, я бы по кускам тебя разорвал. Благодари Творца Всемогущего, что мы торопимся.

Петр плакал так сильно, что его тело тряслось. В истерике он упал на колени:

– Пожалуйста, не делайте этого, я все сделаю, я дам тебе убежать…

– Товарищ Петр Боринский, ты признан виновным в измене России.

Выстрел, стон, эхо, хлопанье птичьих крыльев… затем звук лопаты, ворочающей землю… Когда молодые люди двинулись обратно к своему убежищу, птицы в лесу все еще всполошенно летали.