Несколько дней спустя Шура и Сеит нашли работу в прачечной грека Кириоса Константинидиса, на улице Кальонджу Кулук в районе Пера. Шура гладила белье, а Сеит разносил заказы. Конечно, не самая хорошая работа, но это было лучшее, что они могли найти. «Нищим выбирать не приходится», – вздохнул Сеит. Услугами их прачечной пользовалось большинство ресторанов, клубов, гостиниц и богатых домов Пера.

Сеит ходил на работу в костюме, жилете, галстуке, и люди относились к нему с большим уважением. Дамы с особенным нетерпением дожидались, когда этот красивый голубоглазый джентльмен принесет к их дверям чистое белье. Благодаря знанию французского и немецкого языков он не имел проблем в общении с европейскими женщинами, проживавшими в этом районе. Хотя Сеит нуждался в каждом куруше, он был слишком горд, чтобы принимать чаевые, и ненавидел, когда клиенты совали деньги ему в карман. Довольно быстро его деловой костюм и хорошие манеры отучили людей от этого.

Шура сильно отличалась от греческих девушек, работавших в гладильной, которым палец в рот не клади. Но ничего не поделаешь – ей приходилось проводить большую часть дня в обществе пухлых болтливых товарок в батистовых блузах, расстегнутых так, что почти полностью обнажалась грудь этих крикливых дам. Она работала тихо и старательно. Часто она вспоминала белую скатерть, уложенную матерью на обеденный стол в их кисловодском доме, свою сестру Валентину, игравшую на пианино, гостей, разъезжавшихся на санях под звон бубенчиков. Все эти воспоминания клубились, как пар из утюга. Она не стремилась разговаривать с коллегами по работе. Вопросы, которые греческие девушки задавали ей на невообразимо плохом французском, обычно оставались без ответа. Весь день она работала за гладильной доской и ждала возвращения Сеита. Посреди окружавшей ее толпы она чувствовала себя в одиночестве.

В благодарность за услуги русских дворян, работу которых у себя Кириос Константинидис считал честью, хозяин выделял русских среди других работников, позволив им жить в комнате, которая была на верхнем этаже его прачечной. После работы, после того как прачечная закрывалась и остальные расходились, они возвращались в свой собственный маленький мирок. Как только они оставались одни, сердца начинали биться быстрее, их мысли, души, тела возвращались к жизни. Поскольку жилье хозяин предоставил им бесплатно, то они теперь могли иногда позволить себе сходить куда-нибудь поужинать. Даже в самые трудные дни хороший ужин с вином и музыкой был для них жизненной необходимостью. В некоторые вечера Сеит мог принести из русского ресторана Волкова еды и открыть бутылку водки, чтобы побаловать себя. Когда подходило время объятий, они непременно заговаривали о старых добрых днях. Сеит погружался в свои детские воспоминания. Она слушала его с улыбкой, с теплым понимающим взглядом, гладя его по волосам. Они наслаждались жизнью в тепле любви без споров и ссор. Несмотря на все трудности, которые приходилось выносить, Шура никогда не жаловалась. Она терпеливо поддерживала своего мужчину во всех вопросах. Ее мягкая природа никогда не менялась. Она слушала рассказы Сеита и тихо лежала, когда он умолкал. Они стали понимать друг друга еще лучше. Шура любила Сеита любовью, сравнимой с преклонением. Она была очень хорошим слушателем. Он открывал ей каждую мелочь, каждую деталь своей жизни. Они вместе наслаждались ностальгическими беседами. Они оба были счастливы жить и делить друг с другом воспоминания о старых добрых временах. После таких путешествий в прошлое они обычно с трудом возвращались в настоящее.

Рубли, которые Сеит зашил в подушку, оставались неприкосновенными, хранясь для таких важных проектов, как переезд в Америку или возвращение в Россию. Именно поэтому даже в минуты крайней нужды они не использовали свой «золотой запас».

Сеит переговорил с некоторыми ресторанами в Тепебаши и начал производить самодельную желтую водку. Он кипятил воду в большом чайнике, добавлял к ней чистый спирт, лимон, шкурки мандарина или апельсина, давал настояться несколько недель, затем фильтровал через уголь, добавлял немного сахара, гвоздики, глицерина и разливал по бутылкам, оставляя в каждой несколько кусочков цитруса и гвоздики. Такую водку надо было подавать холодной. Ее с охотой брали бары и рестораны. Этой деятельностью он занимался без ведома Кириоса Константинидиса – приходилось соблюдать конспирацию. Сеит сберегал каждую лиру, которую зарабатывал на желтой водке. Иногда он доставал заработанные деньги из секретного тайника и гордо пересчитывал их, перед тем как положить обратно. Не раз он думал, что одна ночная гулянка в Санкт-Петербурге прежде иногда обходилась ему дороже, чем весь нынешний заработок за несколько месяцев. Его мечта однажды потратить все эти лиры и рубли в Санкт-Петербурге перевешивала желание уехать в Соединенные Штаты Америки.

В это время в России бушевала Гражданская война. Генерал Петр Николаевич Врангель, который жил до апреля в Стамбуле, был приглашен обратно в Крым, чтобы принять командование над добровольческой Белой армией, заменить генерала Деникина и бороться с красными. Он с удовольствием принял предложение, реорганизовал и возглавил армию, одержав несколько побед. Он остановил продвижение красных и на некоторых фронтах даже вынудил их отступить.

Сеит и Шура с большим воодушевлением следили за новостями, узнавая их из газет и от новоприбывших. Они обменивались планами, что будут делать в том случае, если когда-нибудь им посчастливится вернуться. Они испытывали душевный подъем от этой мысли. Сеит часто говорил:

– Как только я сойду с корабля, я побегу целовать руку отцу. Затем отвезу тебя в Кисловодск.

Шура прижималась к нему:

– Это будет замечательно, я так соскучилась по своей семье.

Увы, дела на фронте были далеки от того, чтобы их мечты исполнились. Большевики заключили мирный договор с Польшей, в результате чего бросили все свои силы на юг. Последние отчаянные попытки отбить натиск красных провалились, и 15 ноября 1920 года Севастополь пал. Для Белой армии и ее сторонников, пытавшихся избежать ужасной участи, уход стал неизбежным. Врангель использовал все возможные плавучие средства.

Суда, перевозившие Белую армию Врангеля, прибыли к Босфору через пару дней после ухода из Крыма. Они доставили самую разношерстную толпу, когда-либо иммигрировавшую в Турцию: солдат, генералов, кучеров, графов, графинь, баронов, баронесс, артистов балета, музыкантов, художников, докторов, инженеров, проституток, русских, татар, кавказцев, казаков. Эти люди наводнили Пера.

С последним прибывшим в Стамбул судном надежды Сеита и Шуры на возвращение окончательно рухнули. Началась новая эра. Не проходило и дня, чтобы они не встретили белоэмигрантов. Несмотря на различия в культурном и социальном уровне, судьба объединила всех. Сеит и Шура разговаривали с соотечественниками, пытаясь узнать новости о тех, кого они там оставили.

Шура теперь служила кассиром в русской аптеке Зеземского на площади Таксим. Это место было биржей новостей для русских, приезжавших в Пера. Сюда люди приходили узнать о своих потерявшихся родственниках. Некоторые покинули дом, не успев предупредить об этом семью, другие потеряли друг друга, пытаясь взобраться на корабль.

Шура и Сеит считали себя везучими. Новые жители Пера, вне зависимости от чинов и званий, метались в поисках любой работы – и редко находили ее.

Однажды хозяин попросил Сеита поговорить с двумя девушками, пришедшими в прачечную. Они назвали себя генеральскими дочерьми, однако Сеит сразу понял – единственным их занятием было блуждание по улицам в поисках клиента. Приняв во внимание, что девушки явно понравились Кириосу Константинидису, Сеит прикинулся простачком – и «жрицы любви» стали прачками.

Со временем Сеит и Шура нашли людей своего круга. Сеит встретил Манола, сослуживца по фронту. Манол воевал в армии генерала Врангеля и с трудом попал на последний корабль, покидавший Крым, на котором встретил красивого высокого молодого человека по имени Искендер Бейзаде, сына богатого турецкого землевладельца из Баку. Сеит пригласил новых беженцев в гости в свою комнату над прачечной.

Шура накрыла стол едой из ресторана Волкова. Разлили по стаканам водку. Сеит встал и поднял тост за гостей:

– За ваше здоровье!

Шура подняла стакан, не вставая с места, и повторила за ним со слезами на глазах:

– За ваше здоровье!

Одним глотком они опустошили стаканы и наполнили их вновь. На столе были русские блюда: пирожки, винегрет, копченая рыба и жареная утка. Гостей Сеита уже давно так не потчевали. Была их очередь встать с тостом. Затем подняли тост за царя, за Стамбул, затем опять за гостей и вновь за хозяев, пока не кончилась бутылка. Они откупорили другую. Когда Манол и Искендер начали рассказывать о делах в России, ужин невольно прервался. Сеит спросил про Крым.

– Когда мы отступали, все полыхало, Сеит. Боже, спаси тех, кто остался!

Остальные мужчины отозвались на молитву Манола:

– Аминь!

Шура перекрестилась. Сеит обнял ее и поцеловал в голову. Их религии различались, но их молитвы, как и их мечты, были об одном и том же.

– А что насчет Кисловодска? Что там происходит? – спросил Сеит Искендера.

– То же самое. Дома конфискованы. Благородные и богатые или убиты, или увезены в неизвестном направлении. Очень мало тех, кому удалось бежать всей семьей.

Шура заплакала, закрыв лицо руками. Искендер продолжал:

– Большевики собрали детей, оставшихся без родителей. Бог знает, куда они отвезли их. Похоже, они сделали то же самое в Крыму. Должно быть, они отвезли их в лагеря для перевоспитания. Теперь их воспитают и вырастят как большевиков.

Он утер слезы тыльной стороной ладони и опустошил свой стакан. Наполняя его снова, он сказал:

– Моему сыну… сейчас должно быть четыре… кто знает?

За столом царили тишина и слезы. Сеит покрепче обнял Шуру. Затем четверо молодых людей запели песню донских казаков о степях и вольной воле, плача о своей потерянной стране на втором этаже прачечной в Бейоглу.

Уже почти рассвело, когда Сеит и Шура проводили гостей. Закрыв дверь, они обнялись. Некоторое время они стояли так, безмолвно принося друг другу соболезнования за потери, которые они понесли. Им не надо было говорить. Они слишком хорошо понимали друг друга. Наконец Шура вытерла слезы:

– Мне так жаль, дорогой, что я не смогла удержаться.

– Поплачь, моя красавица, тебе станет легче.