Разбитые сердца Сеита и Шуры тосковали. Несмотря на произошедшее, Сеит хотел прийти в аптеку перед ее закрытием и поговорить по душам. Если Шура предпочла другого, он хотел услышать это от нее самой. Он весь день нервничал. К счастью, Маруська догадалась не показываться на работе. Сеиту была ненавистна сама мысль столкнуться с этой женщиной.

Шура постоянно делала ошибки на счетах. В лаборатории она уронила и разбила бутыль. Вчерашний день должен был стать лучшим за последние два года, а вместо этого ее глаза были красны, а лицо усталым. Когда прошлым вечером кузен Евгений отвел ее на Тарлабаши, она встретила там своих давно потерянных родственников, в нетерпении ожидавших ее. Сестра Валентина, дядя Африкан Богаевский, тетя Надя, брат Евгения Борис – все были здесь и встретили ее со смехом и слезами. Во время затянувшегося ужина родные делились воспоминаниями. Шуре казалось чудом, что они вообще спаслись, а встреча с ними в Стамбуле была чудом еще большим.

Белоэмигрантов, сумевших выбраться из Крыма, уже насчитывалось более двухсот тысяч. Многих направили в Гелиболу, на остров Лемнос и на Балканы. То, что Шура нашла своих родных в этом потоке людей, в самом деле было немыслимой удачей, но судьба не позволила ей насладиться счастьем. Она потеряла Сеита. Вытирая слезы, она думала, что все еще можно объяснить. Если Сеит пресытился ей, он должен сказать ей это в лицо. Она решила пойти на Кальонджу Кулук после работы и поговорить с ним.

Вечером, уже собираясь бежать к Сеиту, на пороге аптеки Шура увидела своих кузенов Евгения и Бориса. Ей ничего не оставалось делать, кроме как воскликнуть:

– Дорогой Евгений, дорогой Борис, как я рада видеть вас обоих!

Кузены радостно поцеловали ее.

– Мы пришли за тобой, Шура. Мы идем в магазин за рождественской елкой и подумали, что ты к нам присоединишься.

– Мне нельзя уходить еще полчаса, может, пойдете сами? – с надежой спросила Шура. – Мы встретимся позже дома.

Господин Зеземский, фармацевт, услышал разговор. Весь день девушка была чем-то расстроена. Он подумал, что лучше отпустить ее.

– Александра, вы можете идти с друзьями. Я справлюсь. Ну же, чего вы ждете?

Он игриво подмигнул и сказал:

– Ах, молодость!

Шура представила братьев:

– Господин Зеземский, это мои кузены Борис и Евгений Богаевские. Мы только вчера нашли друг друга.

Зеземский поднял брови:

– Невероятно! Я поздравляю вас!

Шура решила отложить встречу с Сеитом. Кузены увлекли ее за собой. Когда двадцать минут спустя Сеит появился в аптеке, в ней было два покупателя-левантийца и помощник фармацевта. Он решил дождаться, пока покупатели уйдут. Молодой помощник записал что-то в книгу, поправил пенсне на носу, посмотрел на Сеита и поинтересовался:

– Я могу что-то для вас сделать?

– Я ищу госпожу Александру Верженскую. Она сегодня приходила на работу?

– Да, приходила, но ушла несколько минут назад.

– Вы знаете, куда она пошла?

– Увы, нет!

Сеит поблагодарил юношу. Он проклинал себя за то, что бежал за Шурой, и за то, что не наслаждался любовью Маруськи прошлой ночью. Ему пришлось смириться с тем, что Шура покинула его жизнь по своей воле. Конечно, это было нелегко. Это значило уничтожить всю его жизнь до этой минуты. Он вспомнил момент, когда нашел ее на борту судна, покинувшего берега Алушты. Как полна любовью была жизнь, как сбылись все его мечты. Юная девушка решилась отправиться в это приключение с человеком, которого полюбила. Ну и что случилось с этой любовью? Ночь за ночью Сеит мучился этим вопросом, не смыкая глаз.

Шура, жившая теперь вместе с родными, оказываясь в постели, тихо плакала. Ей хотелось вернуться в прошлое, чтобы прожить свою жизнь вновь: ту ночь, когда она встретила Сеита в Москве, и ту ночь в Большом, когда она взяла его за руку, и тот день в доме Татьяны, где они впервые занялись любовью. В такие моменты она чувствовала, как губы пересыхают и жар распространяется по телу. Разве не была их встреча в новороссийской гостинице самым невероятным подарком судьбы? Да, оглядываясь на прошлое, она хотела пережить снова и снова каждую минуту с ним.

Жизнь Сеита была разрушена. В этих обстоятельствах ему пришлось пересмотреть предложение господина Константинидиса. После долгих размышлений он решил, что может вложить часть своих рублей в дело – но только часть. Если он в конце концов решит обосноваться в Париже или в Америке, нет смысла привязывать крупную сумму к местному бизнесу.

Наконец наступило Рождество. Девушек из прачечной отпустили с обеда. В дверь постучали. Сеит выглянул и пришел в восторг, увидев Шуру. Он бросился открывать. Ему хотелось выглядеть хладнокровным, он был уверен, что виноват не только он. Они оба совершили ошибку в равной мере. Лицо Шуры было сосредоточенным. Руки в муфте, в меховой шляпе, она выглядела словно дама с петербургской открытки. В ее больших голубых глазах читались боль и страдание. В дверях они застыли, глядя друг на друга, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься в объятия, но у каждого были свои причины не делать этого. Сеит отступил и с приглашающим жестом сказал:

– Входи. Почему ты не открыла дверь своим ключом?

У Шуры дрогнули губы. По пути сюда она обещала себе не плакать. Она ответила:

– В последний раз, когда я открыла дверь своим ключом, я очень пожалела об этом, так что не думаю, что когда-либо использую его снова.

Она достала ключ из сумочки и положила на стол. Она подошла к лестнице и, стараясь говорить таким же ровным и холодным голосом, сказала:

– Теперь, если позволишь, я заберу свои вещи. Твоим женщинам, конечно, нужно место в шкафу.

Не дожидаясь ответа, она пошла наверх. Сеит последовал за ней. Что случилось с его мягкой теплой возлюбленной? Она, должно быть, хочет другого мужчину так сильно, что не дает Сеиту ни малейшего шанса. Он откинул волосы со лба, скрестил руки и ждал, когда она заговорит. По крайней мере, если они поговорят, изложив друг другу свои обиды, часть проблем может быть решена.

Шура доставала свое белье из ящиков и платья из шкафа, складывала их, действуя, как будто была в комнате одна. Боясь, что единственное слово Сеита может растопить ее, она хранила молчание, но ее нервы сдали, когда она стаскивала свой чемодан со шкафа. Шура все-таки не смогла сдержать слез. Пытаясь скрыть их от Сеита, она подняла крышку. Сколько событий помнит этот чемодан. От Кисловодска в Новороссийск, в Феодосию, в Алушту, в Синоп и, наконец, в Стамбул – столько воспоминаний упаковано в него. Ее взгляд упал на кровать. Она вспомнила все эти ночи. Затем она вспомнила другую женщину, шлюху, представив себе, как та, должно быть, спала в его руках после любви, слушая ласковые слова. Шура не могла остановить слезы.

Сеит больше не мог сдерживаться. Женщина, которую он любил, страдала так же, как он сам. Настало время покончить с этой бессмыслицей. Он подошел к ней. Шура схватила шаль, которую получила, уезжая из Алушты, зарылась в нее лицом, чтобы перестать плакать. Сеит обнял ее задыхающееся от рыданий тело, и дрожь захватила его. Он снова нашел вторую половину своего тела и души. Уткнувшись лицом в ее волосы, он закрыл глаза и прошептал:

– Бог мой! Шурочка моя, что мы сделали друг с другом, что мы сделали?

Шура, не протестуя, положила голову ему на грудь. Вытирая слезы, она сказала:

– Я ничего не сделала тебе, Сеит, ничего.

– Хорошо, Шурочка, все позади, тебе не надо объяснять.

– Ты не понимаешь, Сеит. Я не предавала тебя, это ты предал меня.

Сеит вопросительно посмотрел на нее.

– О нет, Сеит, ради бога, что ты подумал? Я не могла прийти вовремя, потому что мой кузен Евгений Богаевский пришел в аптеку и сказал, что мои родные здесь, в Стамбуле!

Она подняла обе руки, как будто взывая к Богу, и уронила их. Она выглядела усталой. Она села на край кровати, сложила руки на коленях и все рассказала ему. Закончив, она посмотрела в глаза Сеиту. Он поверил каждому ее слову. Он сел рядом с ней и взял за руки:

– Моя маленькая Шурочка, я убежал как безумный, когда увидел тебя выходящей с мужчиной. Но поверь мне, дорогая, за все эти дни и ночи, пока тебя не было, со мной была только одна женщина.

Шура утерла слезы, она вопросительно смотрела на него. – Это была ты, любимая, ты, и только ты одна, поверь мне. Они больше не могли мучить друг друга. Они обнялись.

Чемодан со стуком упал на пол. Это был единственный звук в комнате, кроме их страстного дыхания.

Через некоторое время Сеит мягко поцеловал Шуру, затем медленно встал с кровати, чтобы разжечь огонь. Он добавил несколько поленьев в печку, открыл дверцу, чтобы было видно пламя. Было всего четыре часа пополудни, но зимняя темнота уже наступила. Сняв рубашку и ложась рядом с ней, он прошептал ей на ухо:

– Я так тосковал по тебе, дорогая. Никогда не оставляй меня больше.

Шура тоже думала, что они были в одном шаге от того, чтобы потерять любовь. Она обвила его шею своими руками, притянула к себе и сказала:

– Я тоже скучала по тебе, дорогой, очень сильно.

Спустя несколько часов Шура, все еще находясь в его руках, сделала неловкое движение. Он посмотрел на нее:

– Что случилось, тебе неудобно?

Шура погладила ямочку на его подбородке и улыбнулась:

– Нет, милый…

Она явно хотела что-то сказать. Он настаивал:

– В чем дело?

Шура выпрямилась и села на кровати, подтянула простыню, чтобы прикрыть грудь. Он спросил:

– Тебе холодно?

– О нет!

– Тогда отбрось ее, ты так красива, дай мне смотреть на тебя, пока мы говорим.

Он продолжал, засмеявшись:

– Ты знаешь, я привык, что женщины кажутся красивее, когда я пьян, ты единственная, которая мне нравится, даже когда я трезв.

– Это комплимент?

Сеит поцеловал ее плечо. Затем он положил руку под голову и спросил:

– Что ты хотела мне сказать?

– Сеит… я должна уйти. Нет, не пойми меня неправильно. Моя семья здесь. Дядя Богаевский снял дом на Тарлабаши. Брат тети Нади, дядин адъютант и секретарь, все они в одном доме. Я… я не могу объяснить им, что ты и я живем вместе. Ты должен понять меня, Сеит, я не могу сказать им.

Голос Сеита был тихим и полным боли:

– Что ты сказала им о своем побеге?

– Я сказала правду, более или менее, но я не могу сказать им, что я живу с тобой.

Она видела, что его сердце разбито.

– Поверь мне, Сеит, дело не в тебе. Моя семья не примет мою жизнь с мужчиной без замужества. Пойми, пожалуйста.

Сеит взял ее протянутую руку и поцеловал:

– Я понимаю, конечно, я понимаю.

– Я буду приходить сюда каждый день. Ничего не изменилось, увидишь, поверь мне.

Сеит подумал, что бесполезно настаивать. Какое у него было право отрывать ее от семьи, которую она случайно нашла спустя столько времени. Затем он подумал о собственном решении, которое он принял в Алуште. Он ушел с женщиной, которую любил, разорвал свою связь с отцом и всей семьей, быть может, навсегда. Почему бы Шуре не сделать то же самое? Нужно гнать такие мысли, подумал он. Затем они заговорили о делах. Он рассказал Шуре о прачечной, пока Шура упаковывала свои вещи, чтобы забрать их. Она слушала с радостью.

– Это прекрасная новость, Сеит, великолепная новость!

Затем спросила серьезным тоном:

– Если ты хочешь… я, наверно, тоже могу найти какие-то деньги?

Сеит погладил ее по щеке и добавил:

– Ты очень заботливая, дорогая, но это не нужно. Думаю, я могу потратить часть рублей на это.

– Ты уверен?

– Да, дорогая, уверен.

Он был так счастлив, что даже уход Шуры к дяде не мог испортить настроение. Он поцеловал руки молодой женщины с таким пылом, как будто только что встретил ее.

– Счастливого Рождества, дорогая.

Шура, улыбаясь, провела пальцами по его волосам:

– Спасибо, и тебе счастливого Рождества, любимый.

Это Рождество в Стамбуле было необычным. Белоэмигранты, которые нашли убежище в великом городе, наполнили церкви Святого Пантелеймона, Святого Андрея, Святого Илии. Они собирались на улицах Пера и молились Богу в мерцании свечей, распевая псалмы. Они взывали к Богу. Они молились за свою страну, за свои семьи, за возвращение, за своих любимых, которых они оставили.

Когда все хорошо, мало кто думает о том, чтобы обращаться к Богу. Может быть, кто-то просит о мелочах. Потерявшим все молиться легко – это происходит естественно, потому что они знают, чего они лишились и о чем просить.

В Рождество 1920 года среди всех мольб, взлетающих к Господу Всемогущему из церквей Стамбула, самыми горькими были мольбы Белой России.