В первую неделю 1921 года Шура и Валентина покинули трехэтажный дом Богаевского в Тарлабаши и переехали на съемную квартиру на улице Шашкин Баккал в Бейоглу. Квартира состояла из одной большой комнаты. Они отгородили часть занавесью, чтобы использовать ее как спальню. Другая часть служила одновременно гостиной и столовой. Здесь не было ничего, что они привыкли иметь дома, но это было то, что они могли себе позволить. Они часто видели, как люди, считающие свою принадлежность к аристократии вечным Божьим даром, поиск работы полагали ниже своего достоинства и заканчивали в нищете. Сестры не хотели такого исхода. Они были полны решимости пережить трудности и с помощью провидения справиться с ними.

Шура часто встречалась с Сеитом без ведома Валентины. Они старались не спрашивать друг друга о личных делах.

Константинидис, который дал Сеиту неделю на покупку прачечной, вернулся месяц спустя, и никто не знал, где он был. Он довольно погладил бороду, когда Сеит сказал ему, что принимает предложение. Сеит заплатил российскими рублями, отсчитывая банкноты ему в руку. Грек сложил их в портфель, потряс руку Сеита и ушел в Османский банк.

Когда персонал разошелся, Сеит ждал Шуру. Теперь уже в своей прачечной. Он был взволнован. Наконец-то он нашел свое собственное место. Он сел за свой стол. Когда Шура вошла в контору, то увидела, как удовлетворенно и гордо он улыбается.

– Дорогая моя, мы можем праздновать.

– Сеит, поздравляю!

Они уже собирались подняться наверх, когда проснулся дверной звонок. Они открыли и увидели Константинидиса, лицо которого вовсе не походило на лицо удовлетворенного человека. Он вошел, не дожидаясь приглашения, и поставил портфель на стол. Он упер руки в бока и качал головой:

– Не выходит, Сеит-бей, не выходит.

Он открыл портфель и выложил стопку рублей на стол:

– Мне жаль, Сеит-бей, но банк не принимает рубли.

– Почему?

– Старые рубли выведены из обращения, их обмен запрещен большевиками.

– О чем вы говорите, господин Константинидис? С каких пор российские рубли не ходят?

– Приказ поступил в банк вчера утром. Мне жаль, Сеит-бей, но что я могу поделать? Большевики объявили эти деньги недействительными. Что я могу сделать с деньгами без стоимости?

Сеит упал в кресло. Он сделал глубокий вдох. Шура подошла к нему и положила руку на его плечо, зная, что он совершенно уничтожен. Грек закрыл портфель и сказал:

– Я не знаю, что теперь делать. Боюсь, мне придется искать другого покупателя.

Сеит сделал знак рукой:

– Не торопитесь. Дайте мне подумать.

Грек был рад видеть, что Сеит все еще заинтересован в сделке. Ему было бы трудно найти в Стамбуле человека, готового купить прачечную за наличные.

– О, Сеит-бей. Мы так долго работали вместе. Я хорошо знаю вас. Конечно, подумайте. Я подожду до завтра.

Грек ушел, рассыпаясь в любезностях. Дверной звонок зазвонил снова. Манол и Искендер пришли, чтобы позвать Сеита на обед в ресторане отеля «Пера Палас». После литра водки их печаль превратилась в смех. Сеит рассказывал:

– Подумайте, годами мы хранили все эти деньги в чертовых подушках, мы знали голод, мы знали бедность, и ровно в тот момент, когда они должны были пригодиться, – бах! Что мы хранили все это время?

– Что еще у тебя осталось в подушке, Сеит?

– Что бы ни было, проще это выбросить.

Они смеялись так сильно, что на глаза навернулись слезы. На следующее утро Сеит пошел на Крытый рынок. Он зашел в первую же ювелирную лавку. Ювелир отложил ожерелье, которое полировал, и посмотрел на посетителя:

– Добро пожаловать, уважаемый господин, добро пожаловать.

Мастер видел перед собой всего лишь очередного иностранца, пришедшего продать свои драгоценности. Он указал Сеиту на кресло у прилавка и предложил сесть. Молодой человек не собирался вести долгий разговор. На самом деле он жалел, что оказался здесь. Сеит был неуверен, и ювелир благодаря тонкому многолетнему чутью ощутил это.

– Могу я вам помочь, господин? Пожалуйста, выпейте крепкого кофе.

– Нет, спасибо, не надо кофе.

– Как же, господин! Вы пришли издалека, вы вошли в мою лавку, разве не могу я предложить вам хотя бы чашку?

Он выглянул из лавки и крикнул мальчику через улицу:

– Две чашки кофе сюда!

Затем занял свое место, потирая руки, ожидая, что визитер предложит продать.

Сеит неохотно достал две бархатные коробочки из кармана и протянул их:

– Можете ли вы сказать, сколько дадите мне за это?

Открыв коробочки и положив их на прилавок, ювелир надел очки. За последние месяцы он стал экспертом по царским наградам и гербам. Взвесив серебро и медали, он сказал Сеиту:

– Это хорошие вещи… но… – мастер замялся, – я не знаю, что сказать, уважаемый господин, это ценные вещи, но сейчас трудные времена. Вы знаете, что много лет была война, теперь мы под оккупацией, ни у кого нет денег, чтобы тратить их на такие роскошные вещи. У всех не хватает денег…

У Сеита не было времени слушать эту ерунду, он спросил серьезным тоном:

– Просто скажите мне, сколько вы можете дать.

Человек погладил медали, повернул их одной и другой стороной. Он явно обдумывал, какую цену может назвать.

Как только Сеит услышал цену, он выхватил из рук ювелира медали и сунул их в карман.

– О, господин, не будьте нетерпеливым! Ради вас мы можем немного поднять цену.

Сеиту не понравилось, что этот человек начал говорить о себе во множественном числе, как царственная особа. Ювелир начал раздражать его.

Внутренне он был рад тому, что не получил нужную цену. Он погладил медали, затем вытащил и открыл свои золотые часы и посмотрел время. Раздался тихий звон: было десять часов. Ювелир издал звук восхищения:

– Могу я посмотреть на часы? Какие прекрасные часы. Я за всю жизнь не видел ничего подобного! Это, должно быть, что-то особенное.

Сеит захлопнул крышку часов и покачал ими, прежде чем положить в карман.

– Да… да, это действительно особенная вещь.

Глаза человека приклеились к монограмме и крышке, затейливо украшенной рубинами и бриллиантами.

– Фантастическая работа, просто великолепная.

Увидев, что Сеит собирается уходить, он хлопнул в ладоши, как будто ему пришла в голову хорошая мысль:

– Послушайте, что я скажу, уважаемый господин, я не могу много дать за медали, но, если вы добавите к ним часы, я дам вам двести пятьдесят лир, конечно, только из уважения к вам.

Это были хорошие деньги, учитывая трудные времена, но этого не хватало на нужды Сеита. Он отрицательно покачал головой, поблагодарил человека и вышел из лавки. Ювелир закричал ему вслед:

– Спрашивайте на рынке кого угодно, уважаемый господин, но, поверьте, я дал вам лучшую цену.

Сеит пошел в Бедестан, квартал Крытого рынка, и посетил восемь или десять лавок: ювелирных, золотых, антикварных и ломбардов. Они все как будто сговорились и называли одну и ту же цену. Сеит догадался, что мальчик с кофе также служил гонцом, разносившим информацию. Они все были заодно. У Сеита не было выхода. Наконец, албанский ювелир предложил ему двести семьдесят лир за часы и за две медали. Сеит почувствовал: это лучшее, на что он может рассчитывать.

Господин Константинидис радостно схватил двести семьдесят лир. Остальное будет выплачено его племяннику в Пангалты ежемесячными долями.

– Он знает, как передать мне, – сказал грек, попрощался и ушел.

Тот год стал временем тяжелого труда для Сеита. С одной стороны, он старался выплачивать ежемесячные части задолженности, с другой – пытался поставить дело на ноги. Он надеялся, если все пойдет хорошо, снять хорошую квартиру на одной из улиц поблизости от Пера.

Он не мог проводить с Шурой столько времени, сколько хотел. Ей приходилось сидеть с сестрами и семьей. Сеит встречался с ней иногда в «Парк Отеле», иногда в парке на Таксиме, но ему приходилось скрывать их отношения и держать дистанцию. Нерегулярность встреч развела их по разным кругам общения с друзьями и родственниками.

Сеит встретил Яхью и Мустафу, сыновей его старшего дяди, и Османа, приемного сына его тети, бежавших с армией Врангеля. Мустафа влюбился в одну немку, которая была на том же корабле, который доставил их в Стамбул. Эта девушка немногое рассказывала о своем прошлом, но было ясно, что она оставила в России семью. Они с Мустафой жили вместе и собирались вскоре пожениться.

Осман был женат на дочери тети Сеита. В аду эвакуации он потерял свою жену и ребенка. Весь путь в Стамбул и затем десять дней, пока их держали в Босфоре, он бегал по палубам корабля и каютам, выкрикивая их имена. За прошедшие недели и месяцы он почти потерял надежду и смирился с потерей.

Этих людей соединяло общее происхождение, один язык. Даже когда они собирались за столом, ели, пили, пели и смеялись, раны их сердец продолжали кровоточить. Когда они смеялись, в их глазах блестели слезы. В самые счастливые минуты горе было рядом с ними. Тоска по родной земле обволакивала их, как болезнь.

Стамбул и белая эмиграция понемногу привыкли друг к другу. Трудности еще не закончились, однако на лицах людей появилось спокойствие. Верховный главнокомандующий генерал Мустафа Кемаль-паша вел турецкие войска от победы к победе над оккупационными силами Антанты и Греции. Анатолия была освобождена. В сентябре командующий греческой армией генерал Трикопис сдался в Измире, после того как его силы были почти уничтожены. Остатки греческой армии спас британский флот. Война за независимость была выиграна. 11 октября 1922 года было подписано Мудросское соглашение, и Антанта вернула Стамбул, Босфор, Мраморное море, Дарданеллы, Эдирне и Фракию их законным владельцам.

Из обломков Османской империи возродилась новая Турецкая Республика. Люди, доверившиеся Мустафе Кемалю, были в экстазе. Вся страна радовалась. Теперь, когда военные действия завершились, наступило время для политических преобразований и экономического развития.

Белоэмигранты тоже старались перестроить свои жизни, так как стало ясно, что их возвращение в родную землю маловероятно. Некоторые решили остаться в Стамбуле, в то время как другие собирались эмигрировать в Болгарию, Югославию, Францию, Америку и Канаду. Большинство этих стран имело квоты на беженцев и эмигрантов. Это был долгий и трудный путь, обычно долгое и трудное путешествие, месяцы пути по незнакомым морям на дряхлых судах навстречу неизвестной судьбе.

Те, кто остался в Стамбуле, привыкли к переменам. Было нелегко приспособиться к ежедневно менявшейся ситуации, новым трудностям, новым знакомствам, новым работам, жить сегодняшним днем. Разве не судьба правит жизнью людей? Если исход благоприятен, его зовут удачей, если нет – просто судьбой.

В парке Тепебаши стояла прекрасная ночь. Белоэмигранты собрались на ностальгическую вечеринку. Молодая девушка за пианино была не кто иная, как Валентина. Годами она играла для своей семьи в Кисловодске. Куда бы она ни пошла на званый вечер, везде ее просили поиграть. Она чувствовала на себе взгляды красивых молодых аристократов и краснела. Когда она кланялась, благодаря публику за аплодисменты, или когда ее просили сыграть на бис, она была счастлива. Она помнила вечер, когда играла для своего молодого мужа, двадцатидвухлетнего барона Клодта фон Юргенсбурга. Молодой человек, облокотясь одной рукой на пианино, в другой держал бокал и в свете мерцавших в канделябрах свечей слушал, не отрывая от нее глаз.

Когда Валентина заиграла «Очи черные», ее мысли обратились к родине. Что случилось с их матерью? Уцелел ли Кисловодск? Спасся ли ее муж от большевиков? А другие, ее родственники, друзья, что стало с ними?

Не только у нее были такие мысли. Музыканты и гости пели:

Когда Сеит вошел в ресторан с Манолом, Яхьей, Сергеем и Османом, почти все столики были заняты. Только сев на место, он сразу увидел Шуру, сидевшую за одним из столов рядом со сценой. Его сердце забилось. Извинившись, он встал и пошел к ней. Она делила столик с двумя женщинами и мужчиной. Он приветствовал сидящих, наклонился к Шуре, которая сидела к нему спиной, и почти шепотом сказал:

– Добрый вечер!

Она повернулась с радостным выражением, удивленная, но в то же время смущенная.

– Добрый вечер, Сеит!

Сеит перешел на еще более тихий голос:

– Ты очень красива, и я очень по тебе скучаю.

Хотя остальные за столом не могли это услышать, Шуре стало неловко. Выражение ее глаз изменилось. Сеит подумал, что сделал ошибку. Что это значило?

– Могу я пригласить всех вас за мой столик? Мы можем повеселиться вместе.

– Не думаю, Сеит. Мы собирались уходить. Мне надо на работу завтра очень рано утром.

– Хорошо, дорогая, целую тебя с тоской и ухожу.

– Доброй ночи, дорогой.

Сеит вернулся за свой стол и оглянулся. Он заметил молодого человека в форме, занявшего место рядом с Шурой. Он был потрясен. Он был прав, почувствовав что-то странное в ее голосе. Теперь он видел причину. Манол положил руку ему на плечо и спросил:

– Сеит, с тобой все в порядке?

– Да, я в порядке, в порядке.

Яхья проследил за его взглядом и понял, что происходит. Он хорошо знал Шуру. Несколько раз они все вместе проводили выходные на Принцевых островах под Стамбулом. Он знал историю их любви и об их приключениях. Он понимал, почему Сеит расстроен.

– Давай уйдем, если хочешь, Сеит.

Криво усмехнувшись, Сеит начал наполнять бокалы:

– Невозможно уйти от всего в жизни. Давайте веселиться! На здоровье!

Шура посмотрела в их сторону, и их взгляды встретились. Он поднял свой бокал, внимательно глядя на нее. Шура ответила своим обычным теплым, мягким взглядом, полным любви к нему. Его гнев улетучился.

«Боже мой, как она красива», – подумал он.

Он почувствовал себя лучше. Он подумал было побежать за ней, но незнакомец уже взял ее под руку. Отведя взгляд, Шура ушла в казино парка Тепебаши рука об руку с французским капитаном.

Сеит почувствовал, что его разум и чувства помутились. Их новая жизнь разделяла их. Это было неизбежно. Тогда почему ее глаза были полны любви? Он ругал себя за то, что не встал и не забрал ее. Потом он подумал, что это поставило бы ее в неудобное положение. Если она хотела оставить в своей жизни место для другого мужчины, ничто не должно заставлять ее поступать иначе. Может быть, настало время забыть их русскую жизнь со снегом, бубенчиками, Чайковским и его белокурую, голубоглазую, пахнущую цветами любовь. Может быть, они жили любовью, которой никогда не было.

Сеит провел ночь в мыслях о том, что принесет завтрашний день. Он чувствовал себя больным.

На следующий день была вечеринка у Манола в честь эмиграции каких-то его друзей в Америку. Сеит неохотно шел в дом на Агаджами. Когда Манол открыл, первый человек, которого Сеит увидел, была Шура. Она разговаривала с парочкой русским дам. В углу играл оркестр из пианино, балалайки и гитары. Сеит сжал бокал, который кто-то дал ему в руку, и пошел к ней, здороваясь, улыбаясь, пожимая руки и целуя в щеку разных милых девушек и красивых женщин. Некоторые многозначительно улыбались ему, и он им отвечал улыбкой. Как бы сильно он ни любил самую важную женщину в своей жизни, он не мог заставить себя не обращать внимания на красоту и очарование других. Кто-то из толпы потянул его за руку. Он повернулся.

– Сеит, друг мой, как хорошо увидеть тебя здесь!

Он не мог сдержать улыбки, когда Сергей представил ему как свою невесту женщину явно старше его самого. Сеит уже давно знал Сергея, который до революции служил в царской кавалерии и волею судьбы вместе с тысячами других офицеров оказался в Стамбуле.

Шура наслаждалась разговором со своими друзьями. Она услышала поблизости знакомый сердечный смех. Взволнованная, она повернулась. Внезапно она почувствовала, как будто снова переживает случившееся много лет назад. Она увидела Сеита в окружении нескольких человек, их глаза встретились и взгляды притянулись друг к другу, в точности как у Боринских тогда, зимой, в Москве 1916 года.

«Боже мой!» – воскликнула она про себя. Все было как тогда. Ее кровь закипела, голова закружилась. Она неотрывно смотрела на него своими сияющими голубыми глазами. Сеит смотрел напористо, как будто влюбленный с первого взгляда, Шура – с обожанием, но немного застенчиво. Они не могли оторвать глаз друг от друга. Когда Манол пригласил гостей к столу, они остались наедине, лицом к лицу, безмолвные. В то время как Шура не знала, как объяснить окружающим свое поведение, Сеит не хотел вслух обвинять ее. Так что они не знали, что сказать друг другу, несмотря на прожитые вместе годы.

– Добрый вечер, Александра.

– Добрый вечер, Сеит… ты искал меня здесь?

– Искал? Что ты имеешь в виду? Чего ты хочешь от меня, Шура? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Если женщина, которая составляет половину моей жизни, берет и просто так исчезает, что я должен делать и чувствовать?

– Тогда мы можем помириться.

– Что ты имеешь в виду?

– Помнишь тот вечер, в который я ушла из аптеки с Евгением? Теперь ты понимаешь, что я чувствовала после той сцены, с которой столкнулась, вернувшись домой?

– Но, я думал, тот вопрос закрыт. Если бы я знал, где ты была и с кем…

– В этом и проблема, Сеит. Я поступила так именно по этой причине. Мне невыносимо делить тебя. Я хотела, чтобы ты претерпел те же страдания, что и я, но, поверь мне, это не было спланировано. Это просто так получилось.

Сеит прекрасно понимал ее. Считается, что предательство легче всего вылечить предательством. Тогда они будут в расчете. Забавно, что после всех этих лет, когда они были так близки, даже их ошибки были похожи.

– Что теперь будет?

Сеит ждал ответа, но вместо этого молодая женщина посмотрела в окно, вертя бокал в руке. После краткой тишины Сеит услышал ее всхлип. Отставив бокал, он подошел, положил руку ей на плечо и легонько поцеловал в щеку.

– Пожалуйста, не плачь, Шурочка. Все, что я прошу, – это сказать мне, что ты думаешь о нашем будущем. Ты знаешь, я никогда не вынуждал тебя ни к чему.

Шура накрыла его руку своей. Она так сильно скучала по нему.

– Я знаю, Сеит, я знаю.

– Помнишь, что ты мне однажды сказала?

Она повернулась к нему. Она больше не плакала. Она спросила:

– Что?

– Ты сказала, что не жалеешь ни о чем, что делала со мной. Он сжал ее руку:

– Ты все еще думаешь так же?

Шура улыбнулась. Она сжала его руку в ответ. В тот момент, когда их руки соприкоснулись, они оба почувствовали покой, очень хорошо зная, что это значит. Ни один из них и не думал есть, пить или даже танцевать. Их единственным желанием было быть наедине друг с другом. Они ушли от Манола вместе. Спускаясь вниз по лестнице, она посмотрела на его красивый профиль и улыбнулась. Она на самом деле очень любила его.

Когда они сошли с фаэтона на Кальонджу Кулук, оба тонули в волнении ожидания волшебной ночи, которую проведут вместе.

Войдя в дом, Сеит сразу заключил любимую в объятия. Шура оперлась спиной на дверь, бросила сумочку и перчатки на пол и обвила его шею руками, целуя его лицо и ямочку на подбородке. Он в свою очередь целовал ее волосы, ее шею, вдыхая ее свежий аромат и чистоту ее тела, по которым он так тосковал. Затем взял ее на руки и, продолжая смотреть в ее глаза, понес вверх по лестнице.