Было темно, когда Михаил вышел из дворца. С тех пор, как он стал сановником, он не ходил один по константинопольским улицам, опасаясь, что на него нападут и ограбят. Его сопровождали придворные служители с зажженными факелами, а за ними шли вооруженные норманны из императорской гвардии. Сам же он ехал на породистом вороном коне, подаренном ему императрицей. Он ехал шагом, опустив поводья. Какую страшную клятву дал он! Как же сдержать ее? А не сдержать ее нельзя. Ему надо выбирать: быть или убийцей, или клятвопреступником. Он был так поглощен этими мыслями, что не заметил, как один служитель оттолкнул какую-то девушку, как эта девушка прижалась к стене дома и пристально вглядывалась в проходивших.

Вдруг он услышал знакомый голос, звавший его по имени, повернул голову и заметил Анастасо. Он хотел было проехать, но как-то неожиданно для самого себя сделал ей знак и приказал слугам и охране возвращаться домой.

— Уходите, — сказал он, — я доеду один.

— Осмелюсь доложить тебе, светлейший протопроедр, — сказал один из служителей, — это не безопасно, могут встретиться злые люди.

— Ничего, я люблю опасность.

Михаил постоял некоторое время молча, пока не исчезли факелы, и затем сказал ласковым голосом:

— Привет тебе, прелестная Анастасо.

— Добрый вечер, светлейший протопроедр, — сказала девушка.

— Зачем ты так говоришь со мной? Для тебя я не светлейший и не протопроедр.

— Как смею я говорить иначе, когда ты важный сановник, а я — бедная девушка, которую ты забыл?

— Нет, я не забыл тебя, милая Анастасо. — Михаил сошел с коня и подошел к девушке. — Я не забыл тебя и вот тебе доказательство. — Он обнял ее одною рукой, продолжая держать повод другою, и так поцеловал ее, что девушка сразу поверила его словам.

— Отчего же ты не виделся со мной целый месяц?

— Оттого, что это теперь очень трудно, я не знаю, как это сделать. Но подожди, имей терпение, грядут важные события и тогда все будет по другому.

— Мне страшно, Михаил; мне кажется, что это будет дурно для меня. И так до меня доходят всякие слухи. У нас в трактире часто говорят о том, что делается во дворце. Может быть, врут, но тебя поминают нередко.

— Тсс… молчи, и камни иногда слышат… Скажи, как ты живешь теперь, спокойна ли ты?

— Да, с тех пор, как нет в городе Петра Иканата и уехал Руфини, отец не преследует меня. Но мне грозит беда.

— Какая? Скажи, и я помогу тебе.

— Нет, ты не сможешь помочь.

— Я все могу, я попрошу царя.

— Нет, не то; слушай, Михаил, я беременна…

— О, ужас! — воскликнул Михаил и опустил руку, которой все еще обнимал Анастасо.

— Мне грозит позор, скоро все узнают об этом.

— Однако, может быть, как-нибудь можно избегнуть этой неприятности. Я посоветуюсь со знающими людьми, и нам как-нибудь удастся скрыть это. Я пришлю сказать тебе, как поступить. А теперь поедем.

Михаил поднял ее одною рукой, вскочил на коня и поехал, держа девушку перед собою. Он ничего не говорил, только время от времени прижимал к себе Анастасо и целовал ее. Сомнения, мучившие бедную Анастасо целый месяц, исчезли. Она забыла обо всем и отдавалась сладкой мысли, что он любит ее и скоро настанет счастливая минута, когда они соединятся навек. За несколько домов до трактира Михаил поцеловал девушку в последний раз, ссадил ее с коня на землю и, со словами: «Будь спокойна, Анастасо, Михаил не забудет тебя», — ускакал.