О письмах Л. П. Семенова к М. К. Азадовскому

Среди многочисленных корреспондентов Марка Константиновича Азадовского — лермонтовед и этнограф профессор Леонид Петрович Семенов (1886–1959). В 1960 году его называли «одним из крупнейших советских лермонтоведов». В 1976 году на его доме во Владикавказе установили мемориальную доску. В 1981 году в предисловии «К читателю», открывающем «Лермонтовскую энциклопедию», о Семенове сказано как об известном исследователе творчества Лермонтова, инициаторе создания самой этой энциклопедии. Но к настоящему времени его постепенно забывают: первые, еще дореволюционные работы («Лермонтов и Лев Толстой. К столетию со дня рождения Лермонтова», М., 1914, «Лермонтов. Статьи и заметки», М., 1915, привлекшие внимание С. Дурылина и Н. Бродского) в электронном каталоге РГБ атрибутируются ныне как сочинения поэта и прозаика Леонида Дмитриевича Семенова (Семенова-Тян-Шанского, 1880–1917), а мемориальная доска в его честь едва держится на стене полуразрушенного дома, хотя статьи о нем еще продолжают публиковаться. В этом нет ничего необычного — так проявляется общая для науки закономерность: память о человеке хранится до тех пор, пока живы его близкие, а об ученом — пока преподают его ученики, пока цитируются его работы, т. е. в лучшем случае в течение одного-двух поколений. И лишь для великих быстротекущее время делает исключение.

В 1920–1950-х годах, когда Семенов был активным участником культурной и научной жизни, все обстояло иначе.

Свой путь в науку Семенов начал в стенах Харьковского университета, куда поступил в 1908 году, после Владикавказского реального училища. Рассказывая в 1953 году И. Н. Розанову о годах учебы, он писал:

Моими ближайшими учителями были — Н. Ф. Сумцов [1009] , С. В. Соловьев [1010] , А. П. Кадлубовский [1011] , Д. И. Багалей [1012] , В. П. Бузескул [1013] и некоторые другие. К сожалению, одни из них скончались еще в то время, когда я был студентом (С. В. Соловьев, М. Г. Халанский [1014] …), с другими я расстался, хотя и поддерживал переписку (с Н. Ф. Сумцовым, В. П. Бузескулом) [1015] <…> я, будучи студентом, уже не застал профессоров Кирпичникова и Овс<янико>-Куликовского; ничего интересного из рассказов современников о них я не слышал. Зато была жива память о Потебне; о нем профессора языка и литературы постоянно говорили и в беседах и на лекциях. Он как будто бы и не покидал университета [1016] .

В трудах Харьковского историко-филологического общества появилась первая работа Семенова о Лермонтове — о стихотворении «Ангел». Однако из-за болезни ему пришлось прервать учебу и вернуться во Владикавказ, где в тишине и покое родного дома он закончит две первые монографии о Лермонтове и Толстом, которые будут изданы в Москве. Но диплом о высшем образовании официально он получит лишь в 1926 году.

В том же 1926 году при его личном содействии, а также при содействии его зятя Алибека Тахо-Годи во Владикавказе увидел свет сборник «Золотая Зурна» — единственное печатное издание кружка «Вертеп», возникшего вокруг поэтессы Веры Меркурьевой. Недаром на подаренном ему 3 ноября 1926 года экземпляре авторы написали: «Нашему сотруднику и со-мученику — уважаемому Леониду Петровичу Семенову». В этом сборнике принимал участие его младший брат Сергей, скрывшийся под псевдонимом Сергей Аргашев. Сам Леонид Петрович предпочел остаться в тени, хотя писал стихи с детства и в юности, как признавался 1 мая 1916 года в письме М. О. Гершензону, пытался поместить их «в больших журналах, но успеха, разумеется, не было». В 1916 году он уверял Гершензона: «[К]ак только закончится война, и минет книжный кризис, издам в Москве сборник своих стихов». Но после империалистической наступили революция и гражданская война. С приходом советской власти он уже не пытался осуществить эту мечту, вполне отдавая себе отчет, что его неторопливый, глубоко интимный поэтический голос окажется чужд наступившей эпохе.

Из-за социально-политических катаклизмов не реализовался также его замысел издания «больш[ой] книг[и] о Лермонтове, которая будет носить уже обобщающий характер». В сравнении с ней, писал он тому же Гершензону, «все, что я о нем [Лермонтове] напечатал до сих пор, — лишь отдельные экскурсы, полусырой материал, который накопляется в изобилии, если усердно занимаешься интересующими тебя вопросами».

Накануне революции Семенов вынашивал идею о переселении на постоянное жительство в Москву. Он делился с Гершензоном:

В будущем надеюсь поселиться в Москве, которую очень люблю, и которая так необходима для литер<атурных> занятий; будь я более обеспечен, давно поселился бы в Москве, но пока бываю в ней только наездами. Разумеется, я очень много теряю, не имея возможности постоянно жить в Москве: легко представить, как трудно жить вдали от людей и книг [1023] .

Но план так и остался планом. К тому же пришлось отказаться от привычки к уединенным занятиям и постепенно включиться в общественно-научную жизнь. В 1921 году Семенов становится ученым секретарем Северо-Кавказского института краеведения и его научного музея, с 1923-го преподает в Северо-Осетинском государственном педагогическом институте и заведует кафедрой литературы (с начала 1930-х), с 1935-го одновременно работает нештатным сотрудником Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Зато начиная с середины 1920-х и до конца 1930-х годов у него появилась возможность практически ежегодно выезжать в командировки в Москву и Ленинград. Тут приобретаются по букинистическим магазинам издания, которые составили затем уникальную лермонтовскую коллекцию, включающую около 5000 единиц и переданную им в 1951 году в музей «Домик Лермонтова» в Пятигорске. Тут завязываются контакты с видными филологами; общение с ними упраздняет отдаленность Владикавказа от столичных научных центров. В письмах к Гершензону 1916 года Семенов жаловался на ничтожное число знакомых коллег-филологов:

Круг моих литературных знакомств очень невелик. Помимо харьков<ских> профессоров, знаком с В. В. Калашом и Н. А. Янчуком [1026] . Заочно немного знаком с Н. О. Лернером и Н. К. Пиксановым. Многолетние дружеские отношения связывают меня с проф<ессором> Варшав<ского> университ<ета> А. М. Евлаховым [1027] .

Теперь же переписка объединяет его с теми, кто определял пути науки в первой половине XX века. Среди его адресатов М. П. Алексеев, А. И. Белецкий, Л. П. Гроссман, Н. К. Гудзий, В. А. Мануйлов, Б. Л. Модзалевский, Б. Б. Пиотровский, А. И. Соболевский, Б. М. Эйхенбаум.

Интерес к фольклору, зародившийся еще в детстве под влиянием отца, Петра Хрисанфовича Семенова (он занимался сбором песен и сказок терских казаков), способствовал установлению научных связей Семенова и с фольклористами, в числе которых прежде всего следует назвать М. К. Азадовского и Ю. М. Соколова.

Не имея возможности из-за политической ситуации заниматься родным ему казачьим фольклором, который он в юности записывал и влияние которого ощутимо в его собственных стихах, Семенов сосредоточился на изучении связей литературы и фольклора. Отсюда такие его работы, как «Лермонтов и фольклор Кавказа», «Мотивы горского фольклора в поэме Лермонтова „Хаджи-Абрек“», где, по мнению В. Э. Вацуро, «определилась особая область — изучение иноязычных, прежде всего кавказских, фольклорных источников лермонтовских стихотворений и поэм».

Другой объект его внимания — фольклор самих горцев, в первую очередь осетин, ингушей и чеченцев, хотя после выселения этих народов Сталиным в 1944 году ему и от этой тематики пришлось временно отказаться. Обратившись к изучению нартского эпоса, Семенов провел как этнограф и археолог сорок четыре экспедиции в Осетии, Чечне и Ингушетии. Он исходил из убеждения, что при анализе фольклорного текста необходимо учитывать и сохранившиеся памятники материальной культуры Кавказа. С его точки зрения, это позволяло хотя бы приблизительно датировать сюжеты нартских сказаний, а также вычленять в них определенные исторические пласты.

Такой комплексный подход к описанию быта, культуры и творчества обитателей Кавказа должен был предопределить его особый интерес к трудам М. К. Азадовского, отдавшего немало сил для создания целостной картины народной жизни другого региона России — Сибири. В то же время деятельность Семенова могла быть привлекательна и для Азадовского в связи с разработкой им вопросов литературного краеведения. Нельзя не учитывать и самого очевидного: оба преподавали фольклор в студенческих аудиториях. Семенов читал лекционный курс по фольклору в СОГПИ, Азадовский — в Ленинградском университете, где с 1934 года заведовал кафедрой фольклора.

В настоящее время мы не можем точно сказать, когда и при каких обстоятельствах произошла личная встреча двух ученых. Возможно, сведения об этом хранят ответные письма М. К. Азадовского в личном фонде Л. П. Семенова в ЦГА Северной Осетии в городе Владикавказе, но они, к сожалению, не были нам доступны при подготовке этой публикации. В фонде М. К. Азадовского в Рукописном отделе РГБ сохранилось девять писем Семенова с 1939-го по 1949 год. Как можно предположить, с Азадовским, обосновавшимся в Ленинграде в 1930-м, отношения установились, скорее всего, во второй половине 1930-х годов, о чем косвенно свидетельствует форма обращения в первой из дошедших до нас открытке от 26 апреля 1939 года. В ней Семенов, посылая свой «дружеский привет», именует Марка Константиновича вполне официально — «глубокоуважаемым» — и подписывается «с искренним уважением» (в следующем письме, от 7 июля 1945 года, возникает уже обращение «дорогой», просьба передать поклон «супруге» и подпись «искренне Ваш»), В этой открытке Семенов сообщает, что недавно вернулся из командировки (возможно, как раз из Ленинграда) и высылает ему заказной бандеролью две свои работы о Пушкине (л. 1). Всего вероятнее, что речь идет о книге Семенова «Пушкин на Кавказе» и подготовленном им сборнике «А. С. Пушкин о Кавказе», вышедших за два года до этого к 100-летней годовщине смерти поэта.

Однако все контакты вскоре были прерваны войной и возобновились лишь летом 1945-го. Семенов, узнав, видимо, из газет о получении Азадовским ордена Трудового Красного Знамени (через год ту же награду получит и сам Семенов), попытался восстановить прерванную связь и 7 июля 1945 года отправил на доблокадный адрес (ул. Герцена, 14, кв. 19) краткое письмо, где главными, помимо поздравлений с наградой, были вопросы: «Как Вы поживаете? Как идет Ваша работа? Что у Вас нового?» Он прибавлял о себе: «После <19>41 г. новых работ пока не опубликовано, но в рукописи их набралось порядочное количество» (л. 2). Из письма от 24 октября 1945 года (на нем помета Азадовского: «Отв<ечено> 5 — XII») явствует, что на отправленное летом письмо был получен ответ, в котором Азадовский сообщал, что «возвратился на прежнюю квартиру и продолжает свою любимую работу», и интересовался, получил ли Семенов письмо, посланное им из эвакуации, т. е. из Иркутска, где с 1942 года и до возвращения в 1945-м в Ленинград он был профессором Иркутского государственного университета. «Письмо же Ваше, посланное во время войны, до меня не дошло», — писал Семенов, но вспоминал: «…когда пришлось быть в Сталинире, то один из научных сотрудников, приезжавших из Тбилиси, передал мне привет от Вас, сообщив, что этот привет передала ему одна из его знакомых, работавшая в Тбилисском университете» (л. 3).

Судя по этому письму, в последнюю встречу в Ленинграде, которая могла состояться в апреле 1940 года (18-м апреля 1940-го датировано письмо Семенова И. Н. Розанову, отправленное из Ленинграда, где говорится о предстоящем выступлении на заседании Лермонтовской комиссии, намеченном на 27 апреля), Азадовский делился с Семеновым планами систематизации изучения фольклора. Речь могла идти или о проекте издания «Свода фольклора народов СССР», редакционная коллегия которого (Ю. М. Соколов, М. К. Азадовский, Н. П. Андреев, Э. В. Гофман (Померанцева), А. Н. Нечаев, Н. В. Рыбакова и др.) была утверждена в декабре 1940 года и о котором Азадовский писал в «Известиях АН СССР», или о подготовке опубликованной уже после смерти Азадовского «Истории русской фольклористики». «Меня очень интересует, какова судьба Вашего труда по историографии фольклора, о котором Вы говорили при нашей последней встрече? Вышел ли он в свет? Если еще не вышел, то когда может появиться в печати?» — спрашивал Семенов и одновременно предлагал: «Я могу прислать статью о нартском эпосе; когда она будет готова, пришлю Вам; одновременно пришлю и материал для хроники» (л. 3).

Поздравляя Азадовского с наступающим Новым годом, Семенов в открытке от 30 декабря 1945-го выражал надежду, что после завершения занятий и экзаменационной сессии закончит «обещанную статью о нартском эпосе» (л. 4). Выполнить это обещание в задуманный срок ему не удалось. В открытке от 7 февраля 1946 года Семенов не только выражает сочувствие Азадовскому в связи с только что миновавшей болезнью, но и сообщает, что тоже болен — «обнаружилась болезнь сердца»; он прибавляет: «Когда поправлюсь, закончу статью о нартском эпосе» (л. 5). Однако и это намерение не реализовалось. В письме, датированном 24 июля 1946 года, Семенов просит извинения за то, что давно не писал из-за болезни и большой нагрузки. Возможно, итогом этой затянувшейся и многократно отложенной работы стала статья «Нартские памятники Северной Осетии», появившаяся лишь в 1949 году.

Еще в октябре 1945 года Семенов пообещал снабжать Азадовского местными публикациями, не доходившими до Ленинграда: «Если здесь выйдет что-нибудь интересное для Вас, тоже вышлю» (л. 3). На исходе года он информировал, что «в скором времени должна выйти из печати лингвистическая работа В. И. Абаева, посвященная нартскому эпосу», и заверял: «Когда она появится в свет, пришлю ее Вам» (л. 4). В письме от 24 июля 1946 года Семенов сообщал, что выслал Азадовскому «новую работу об осетинском нартском эпосе В. И. Абаева» (л. 7), и прилагал написанную на нее рецензию «Новый труд об осетинском нартовском эпосе» из газеты «Социалистическая Осетия». В рецензии он называет выход книги профессора В. И. Абаева «Нартовский эпос» «крупным событием в советской фольклористике», а ее автора — «вдумчивым, смелым, пытливым ученым», который «известен в научном мире, как превосходный лингвист, знаток фольклора и быта осетин» (л. 8). В письме к Азадовскому он одновременно выражает надежду, что некоторые из накопившихся работ, которые «по условиям военного времени <…> лежали без движения», ему удастся напечатать в той же газете. И действительно, в 1946 году на страницах этой газеты появилось несколько его популярных публикаций, в том числе об А. Н. Островском, А. Блоке, Данте, Шекспире и Сервантесе.

Письмо от 24 июля 1946 года интересно и тем, что в нем Семенов благодарит Азадовского за заочное участие в праздновании его юбилея:

22 июня наша общественность отмечала 60-летие со дня моего рождения и 35-летие моей научно-педагогической деятельности. В числе приветствий, присланных по телеграфу, было и приветствие от Филологического факультета Ленинградского университета, очень тронувшее меня; в этом поздравлении упомянуты фамилии профессоров — Алексеева, Беркова и еще чья-то, дошедшая в совершенно искаженном виде (сохранились только буквы «зд»). Полагаю что присылкой этой телеграммы я обязан Вам, т. к. наша юбилейная комиссия посылала извещение на Ваше имя, и думаю, что недостающая третья фамилия — Ваша. Прошу подтвердить это. Глубоко признателен за то, что Вы и Ваши коллеги тепло отнеслись к моему скромному празднику. Такое дружеское отношение особенно ценно для нас, провинциальных работников, ведущих свою педагогическую и исследовательскую деятельность вдали от академических центров страны. Прошу Вас передать Вашим коллегам привет от меня и благодарность за присланное мне поздравление (л. 6–7).

Следующее сохранившееся в фонде Азадовского письмо написано через полтора года (датировано 23 декабря 1948-го). В качестве новогоднего подарка Семенов высылает своему корреспонденту «новую книгу, вышедшую здесь, — „Осетинские нартские сказания“», подчеркивая, что «принимал в ее подготовке близкое участие» (л. 10). Азадовский не остался в долгу и отправил в ответ оттиск своей работы о Радищеве. В письме от 12 января 1949 года Семенов писал: «Получил Ваше дружеское письмо. Благодарю за присылку Вашей интересной статьи о фольклорной теме в „Путешествии“ Радищева; статья очень содержательна. Только Вы не отметили, в каком сборнике напечатана она?» (л. II)

Судя по письму от 12 января 1949 года, Азадовский просил присылать ему все, что выходит по интересующей его тематике на Северном Кавказе. «Относительно краеведческих изданий напишу в Нальчик и Грозный о высылке Вам некоторых изданий со статьями по литературе и фольклору» (л. 11), — обещал ему Семенов. В открытке от 1 марта 1949 года он сообщал о результате своих переговоров: «По моей просьбе Грозненский Н<аучно>-И<сследовательский> Инст<итут> и Кабардинский Н<аучно>-И<сследовательский> Институт выслали Вам некоторые свои издания. У нас тоже печатаются новые сборники со статьями по вопросам культуры. Когда они выйдут в свет, вышлю их» (л. 16). Было ли выполнено это обещание, нам неизвестно.

Письма к Азадовскому менее информативны, чем, например, письма к Гершензону или И. Н. Розанову. Это обусловлено не только менее близким и менее длительным общением (с Розановым Семенов познакомился в 1924 году в московском Доме ученых), не только иным, уже не дореволюционным дискурсом с его открытостью и исповедальностью (как в письмах к Гершензону), но и рядом объективных обстоятельств другого рода. Тут и военная цензура, действовавшая еще летом 1945 года (на письме от 7 июля 1945-го стоит штамп «просмотрено военной цензурой»). Тут и тяжелая болезнь сердца, начавшаяся у Семенова в конце 1940-х и заставившая его в 1951 году оставить преподавательскую деятельность. Недаром в 1949-м он сетовал:

Слабость здоровья — наша общая участь. Когда были помоложе, не думали о нем, а теперь недомогание само о себе напоминает. Нельзя порой не задуматься о том, что мы — «последние из могикан»; коллег старше нас уже почти нет! Между тем хотелось бы поработать в излюбленной области, сделать еще кое-что пока хватит сил… (л. 11).

Тут и еще более существенная причина — развернувшаяся в конце 1940-х борьба с космополитизмом. В феврале 1949 года Азадовский был изгнан со всех мест его работы, а Семенову как криминал начинали вменять сравнения, к примеру, тех же нартских сказаний с мировыми фольклорными образцами.

Однако и по этим, достаточно лаконичным, письмам можно представить главное: какая именно научная проблематика объединяла двух ученых.

____________________