Все направились к вагончикам, а мы с Женей задержались.
— Давай мне собаку, — она протянула руку к поводку, — а ты понесешь корзину. Завтра у меня с утра ее будем жарить, для всех в это время мы еще будем в Карпатах.
— Господи, мы ничего не знаем друг о друге. Столько событий! Мы только спали вместе. Или это была не ты?
— Конечно, не я. Кровати-то были разные, каждый раз ты и не заглядывал. Особенно хорошо выспались у бандитов на полу в казарме.
— Все-таки лучшая ночь была на Каховском море, под звездами, — я поставил корзину на землю и крепко обнял эту еще неизвестную мне Женьку.
И вдруг под левой лопаткой я нащупал нечто твердое, подвязанное ремешками, это мог быть только пистолет. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Нас хранил Господь. «Спасибо, Боже, что до этого не дошло!» — подумал я.
— Эй, командир, вы скоро? А то уедем без вас.
Мы побежали к нашим тележкам. Первым мчался Скаут, волоча за собой поводок, за ним Женя, я, за мной скакала корзина с рыбой.
Короткий гудок и — прощайте, Карпаты!
Самолет летел над Украиной, я сжимал на подлокотнике руку Жени, в ногах у нас, высунув язык, лежал Скаут.
Женя рассказывала:
— Под прикрытием переводчицы мне нужно было попасть в Ивано-Франковск. О том, что там неспокойно мы знали давно. Формирования под знаменем Банд еры крепли и вооружались. Информации о том, что там творилось, у нас было мало. И попасть в Прикарпатье мне следовало не рейсом в Ивано-Франковск из Москвы, где на меня могли положить глаз, а окольным путем, хотя бы из Каховки. И тут подвернулся ты.
— А я считал, что мне подвернулась ты, — она отошла от плиты и с ножом пошла на меня.
— Тогда давай вместе считать, что мы сами подвернулись друг другу.
— Не возражаю. И если ты не перестанешь отвлекать меня, то форель превратится в угольки.
— А может нам пригласить ещё кого-нибудь? А то ведь не поверят.
— Зови, отлично. Только пусть захватят еще одну бутылку белого вина.
Друзья себя ждать не заставили. Мы не торопились, смаковали форель и все рассказывали по порядку. И скоро от форели остались одни воспоминания — воспоминания о гостеприимной рыбной ферме и ее чудесных обитателях.
Кажется я еще в горах сказал «Прощайте, Карпаты!». Но сейчас с высоты десяти тысяч метров я не мог сказать — прощай, Украина! Моя суть протестовала. Мы часто используем слово «прощай» как «до свидания», а оно имеет более глубокий смысл — «прощай навсегда». Этого я говорить не хотел.
Я просто смотрел на далекую землю. Летел я в Днепропетровск в командировку, дня на два, которую, если честно, устроил себе сам. Меня как магнит тянули к себе детство, большой голый двор с единственным деревом, белая старая хата. Поумирали старики, но еще жива была тетка, переехавшая на новую квартиру и брат Валерка со своей новой семьей.
Я взял такси и сказал:
— Далекая, 28.
Водитель долго молчал, потом обернулся и спросил:
— А что там?
Я тоже помолчал и ответил:
— Мое детство.
Он долго возил меня, хотел показать город, заработать на приезжем. Я прикинулся лохом и смотрел на заснеженный незнакомый мне город. Наконец, таксисту самому надоело кататься, он притормозил и сказал:
— Вот — Далекая, а вот — 28.
Я увидел девятиэтажную хрущевскую башню с пустым двором, на месте дорогой мне шелковицы вырос типовой уродец под названием «Продукты». Я оглянулся — вся улица была застроена девяти— и пятиэтажками, от садов почти ничего не осталось. Я опять сел в машину и назвал гостиницу.
— Кого-то ищете? — спросил водитель.
— Теперь уже никого.
Кое-где на улицах собирались кучки людей, обсуждали политику, чаще всего слышалось: Киев, Москва, Запад, коррупция, президенты, жульё…
А в Киеве под наблюдением полиции уже ставили палатки на майдане.
В номере я сразу заказал билет в Москву, на вечерний рейс. Мне хотелось как можно скорей улететь. Болело сердце. Болела голова. В груди разрасталось ощущение утраты.
Оказалось, что прощаться с детством — все равно, что прощаться с любимым человеком.
КОНЕЦ