Я смотрел на него сверху вниз, он делал вид, что не понимает. Наконец поднял голову, посмотрел на меня укоризненно и спрыгнул со стула. Лег рядом со мной на ковровую дорожку. Кажется, он понял, что нашел то, что искал. Но я этого еще совсем не понял. Пес мне нравился, но к нему нужно было еще приглядеться. Что за характер? Как он поведет себя дальше? И даже если я его возьму, что мне предстоит? Ветеринарные справки, собачий билет на самолет и окажется много, много еще чего. Сам я с этим не справлюсь. Я посмотрел на Женю. Вряд ли она догадывалась о моих мыслях. Тем более, о них не догадывался Скаут, он тихо посапывал возле моих ног, с чувством выполненного долга: обрел, наконец-то, хозяина.

Сигнал дрезины эхом откликнулся в горах, — она зажгла свои яркие фары и стала медленно нащупывать узкоколейку, растворяясь в вечно сумрачном карпатском лесу. Наша дружная команда держала путь к быстрой горной реке, название которой скрыло в памяти время, да и в картах я не преуспел. Рассказывали только, что могучий поток размыл горы на валуны, и в ледяной хрустальной воде, бросаясь на эти осколки гор, плещутся и играют тысячи розовых, голубых, перламутровых форелей, которые сами запрыгивают тебе в руки (а хорошо бы в рот и уже жареными). Я сам видел, как Скаут ловил рыбу в воздухе и тут же съедал ее. Да, для рыбаков здесь был рай. А я уже во второй раз наблюдал «звездопад», — разве не так падали мерцающие звезды на землю, как эта мерцающая форель с вершины горы? Я стоял и смотрел, пока не услышал:

— И чого ви тут робитэ!?

Со всех сторон мы были окружены людьми в камуфляже. С направленными на нас автоматами. Нам велели выстроиться цепочкой и по тропинке повели в лес. Кто сопротивлялся и задавал вопросы, слегка подталкивали в спину автоматами. Мне казалось, что я сплю и смотрю старое кино про войну. Все последующие действия уоновцев выглядели детской игрой, но уж никак не соответствовали воинскому Уставу. У меня даже мелькнула мысль, что возможно нас приняли за туристов и все их действия входят в программу «Прогулка по Карпатам». На вопросы наши не отвечали. Минут через двадцать вышли на большую поляну с явными признаками стрельбища. В стороне стоял длинный барак, чуть дальше наблюдательная вышка. Перед входом на поляну прибитые к деревьям устрашающие знаки — «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН!» и «ЗА НАРУШЕНИЕ — СМЕРТЬ!», череп и скрещенные кости. Главный скомандовал: «Девочки налево, мальчики направо, пять минут, марш!». Мы молчали и переглядывались. Машинист, более опытный, тихо сказал:

— Лучше исполнять.

Когда все собрались, командир закричал:

— А теперь, по тому же маршруту, бегом в дрезину — марш!

Я облегченно вздохнул, все-таки это была игра. Этакий сюрприз от председателя городской думы. «Главный» попросил сесть в дрезину только членов моей группы, всех остальных «бойцов», как они себя называли, окружить дрезину. Сам сел за стол. Представился как начальник военного патриотического лагеря майор Богдан. Высокого роста, одутловатое лицо, заплывшие глаза с прищуром или с усмешкой. Положил тяжелые ладони на стол, сказал:

— Теперь знакомиться с вами буду я. Кто из вас может говорить на чистом украинском языке?

Все молчали.

— Так я и думал. Какой же шпион признается, что говорит на чистом украинском? А может и признается, если дурак. Но мы и так поймем друг друга. Попрошу все документы, оружие, телефоны — на стол. Предупреждаю, что за сокрытие подобного будете жестко наказаны.

Все стали выворачивать карманы.

— Добавлю, что вы попали в военный штаб пятого отряда «Свободные Карпаты». И по нашим законам, до рассмотрения каждого нарушителя, являетесь пленными. Холодного оружия я вижу, нет? Ну, что ж потом тщательно проверим вагончик. Если что-то прячете, лучше признаться сейчас, не усугубляйте свою вину.

— А в чем состоит вина? — не выдержал я. — Что я приехал с официальными документами дать несколько концертов? Нам даже посодействовал глава городского совета и дал свою дрезину.

— Вы оказались вблизи территории военного лагеря, вход куда посторонним запрещен.

Меня он будто не слышал.

— А вот это уже интересно, — начальник УОН рассматривал очередной паспорт:

— Воробьева Евгения Николаевна, МИД СССР, Управление дипкорпуса, переводчик. Вы тоже дадите нам концерт?

Он сложил в свой кожаный портфель все документы, паспорта, мобильные телефоны, два охотничьих ножа — мой и водителя, и отдельно в карман куртки — удостоверение.

— Все выходим из автобуса, — посмотрел на Скаута, стоявшего рядом со мной и готового к выходу, — и собака тоже. И знакомой тропинкой короткими перебежками в лагерь — марш!

Я решил наконец-то вмешаться:

— Вы, майор, отвечаете за свои поступки? Вы насильственно задержали группу советских гражданских лиц, находящихся при исполнении своих обязанностей, держите нас под прицелом автоматов, заставляете под угрозой оружия выполнять приказы, обращаетесь с нами, как с диверсантами или наемниками. Вы что, советским гражданам объявили войну? Вам же придется за свои поступки ответить.

— Кому? Нашим врагам, которые засели и в Москве, и в Киеве? Или советским оккупантам, поработившим Прикарпатье? Мы с Вами уже давно находимся в состоянии войны. Пока еще невидимой.

«Да, — подумал я про себя — законченный идейный фашист украинского разлива, такой может всех и расстрелять. Говорит на чистом русском языке, не поймешь — русский или украинец. Хотя в этом случае национальность конкретная — фашист».

Мы вновь вышли на знакомое стрельбище, нас ввели в барак, в небольшую комнату с четырьмя кроватями, столом и двумя скамьями. Запирать не стали, но предупредили — из комнаты не выходить. Я подошел к окну и увидел, что оно забито гвоздями. Скаут обнюхал все углы, кровати, посмотрел на меня, в глазах я прочитал — «Не дрейфь, выберемся», — гавкнул и улегся под столом. Вбежала запыхавшаяся Женя, улыбнулась всем и извинилась за опоздание. Вслед за ней вошел «майор» и еще раз предупредил — никому не выходить, а по нужде всех будут выводить коллективно. Тут же зарычал и гавкнул Скаут. «Главный» скосил на него глаза и тихо произнес: «Пристрелю!». Машинист и администратор прилегли. Ко мне, к окну, подошла Женя и шепотом сказала: «Я разговаривала с Москвой». На мой немой вопрос ответила: «Женщине проще спрятать на себе телефон, чем мужчине. Через два часа прилетит десант на „вертушке“. Попробуют без стрельбы, но, на всякий случай, нас просят забаррикадировать дверь и лучше всего укрыться под кроватями. Я решила, что в Москву звонить вернее, так как неизвестно истинное настроение местных гэбистов». Все это она прошептала, как бы с интересом вглядываясь в окно.

— А у нас переводчик — не совсем переводчик — ответил я.

Где-то часа через полтора мы уловили в воздухе характерное жужжание, над поляной уже завис вертолет. Дом осветили яркие прожектора. Через мегафон произнесли:

— С вами говорит подполковник Озерный. Предлагаю немедленно всё оружие сложить на пол, руки за голову, и по одному выходить к вертолету. Все документы, телефоны и прочие предметы, изъятые вами, сложить на столе. В случае неповиновения на счет десять будет открыт огонь на уничтожение. Раз… два…

Мы полезли под кровати, рядом со мной оказались Женя и Скаут, который видно принимал происходящее за интересную игру. Я обнял Женю и крепко прижал к себе. По всему дому слышались крики и топот сапог. Было слышно, как вертолет сел, но двигатели полностью не заглушил. Было ясно, что боевики выходят из казармы. Я зашевелился, пытаясь вылезти из-под кровати, но меня крепко держала Женя:

— Подожди, ещё рано, могут стрелять.

Какое-то время еще слышались выкрики, команды, винты закрутились сильней. В дверь аккуратно постучали:

— Разрешите? — и вошел подполковник в камуфляже.

— Подполковник Озерный — представился он. — Все живы-здоровы?

Каждому вручил паспорт.

— Ну а личные вещи разберете сами. Можете продолжить свои гастроли, приношу извинения от имени руководства области. Счастливого пути!

И плотно закрыл за собой дверь. Мы услышали рёв моторов, все стояли у окна и наблюдали, как вертолет мягко оторвался от земли.

Пока мы собирали вещи, я заметил, что Женя вновь исчезла. Минут через пять она вернулась и объявила, что собирает Совет в Филях, предложила всем сесть за стол. Скаут сидел на полу возле моей ноги. «Обученный он, что ли? — подумал я, — ведет себя образцово. Коли он дрессированный и умный, надо на первое время придумать ему ошейник, а в городе купим ему все, что полагается». Я снял с себя ремень, брюки вроде держались прочно, смерил псу шею, проделал в ремне еще одну дырку, пристроил на Скауте, конец ремня торчал, но это было уже приобщение к облику хозяйской собаки. Пес принял всё, как должное, и я понял, что не расстанусь с ним.

— Я только что говорила с Москвой, — начала Женя. — Нам предложили выбор: либо сворачивать шмотки и возвращаться домой, либо продолжить гастроли, нас ждут в экспериментальном форельном хозяйстве. Разведка доложила, что все чисто, никаких происшествий не будет, к тому же вслед за нами пойдет еще одна дрезина с солдатами для сопровождения.

За столом все зашевелились. Впервые подал голос Иосиф Семенович, если голосом можно назвать «взрыв вулкана»:

— Это уж слишком. Вы в своем уме? Нас вчера чуть не расстреляли! О каких гастролях может идти речь? Домой, только домой.

Повисла неловкая пауза. Скаут не сказал ничего. Он был занят. Жевал мешавший ему конец ремня. «До Ивано-Франковска весь сожрет», — подумал я.

— Мое мнение такое, — сказал я после паузы. — Во-первых, и это самое главное, нас ждет зритель, висит афиша, объявили по радио Ивано-Франковска. Люди настроены очень дружелюбно, они не избалованы концертами. Во-вторых, нам гарантирована полная безопасность, — через полчаса здесь будет русский спецназ, а я ему почему-то верю.

С улыбкой взглянул на лица команды. Иосиф Семенович сначала вздрогнул, затем чихнул, дрожащими руками достал платок, вытерся и сказал:

— Извините, это нервное!

И уже более уверенно:

— Я — вместе с коллективом.

И все двинулись к нашему «боингу». Скаут первый вскочил и улегся на коврике у моего кресла. Через некоторое время горы отразили резкий сигнал догоняющей нас дрезины. Я увидел, что мы возвращаемся к водопаду, на тот самый перекат, где летает форель. Все вышли из дрезины ещё раз взглянуть на это чудо. Скаут воспользовался возможностью позавтракать, носился по перекату и ловко хватал рыбу. Иосиф Семенович сказал, что за нами должны прийти. Василий дал длинный сигнал, от которого наш боевой администратор поморщился.

— Можно было и потише, — пробормотал он, и настороженно посмотрел в горы.

Увидел как из-за поворота показалась дрезина и сразу же повеселел.

Здесь на порогах форель метала икру, большинство рыбин с туго набитыми животами неслось вперед к следующим порогам, перескакивая через камни, преодолевая водопады, к этому их призывал закон природы.

— Я так и знала, что вы здесь, — раздался за спиной тонкий голосок, так весело и радостно, как будто она встретила своих родных.

Улыбающаяся девушка, лет восемнадцати, в куртке и резиновых сапогах, стояла за нашими спинами.

— Правда, красиво? Ну где еще такое увидишь? — она подставила ладошки под струю, попила и умыла лицо. — К тому же эта вода полезная, с множеством минералов, мы проверяли в лаборатории, я ее каждый день пью. Прибегаю и пью, не из бутылки же, а из самих… недр. Ну я вас совсем заболтала, меня звать Наташа, я лаборант. А вас уж совсем заждались, — когда приедут, когда приедут? Мы тут совсем заброшены, а тут гости, да еще из Москвы. Вас ждут завтракать, и вас тоже!

Последний вопрос был обращён к солдатам, скромно переминавшимся с ноги на ногу в сторонке и не знавшими, что им делать.

— Пошли, пошли, — рядом оказался Иосиф Семенович с неизменным портфелем и подталкивая бойцов вперед.

Казалось, он нашел свое место, находясь среди солдат, как бы руководя ими. Он правильно разрешил свою проблему — личная безопасность прежде всего. Все двинулись за нашим гидом в сторону от водопада.

— Я работаю на станции уже три года, — с некоторой гордостью объявила Наташа.

Наш отряд шел в таком порядке: Скаут, я, Василий, Женя, Иосиф Семенович. Один из бойцов был по совместительству машинистом.

— Вы заперли дрезину? — спросил у него Иосиф Семенович.

— А зачем? — усмехнулся солдат, — здесь, кроме мальков форели, никто не живет, разве олени забодают машину…

Солдаты дружно засмеялись. Впереди уже был виден довольно большой участок земли, явно с любовью и умением созданный человеческой рукой. Вблизи мы разглядели, что вся земля изрыта канавками, внутри которых находились аквариумы разных размеров с подведенными к ним трубами. В соответствии с размерами в аквариумах плавала форель — от мальков до крупных рыбин. Между рыбными ячейками были выложены дорожки из кафеля. В глубине территории мы могли увидеть несколько резервуаров-накопителей, откуда забиралась рыба для дальнейшей обработки. Обо всем этом рассказал подоспевший к нам начальник станции, очень деятельный старичок с седой бородкой, в очках, в старой соломенной шляпе, который долго извинялся, что не смог лично встретить нас, и долго пожимал каждому руку. Столовая, куда нас привели, напоминала веселый детский живой уголок. Несколько аквариумов с экзотическими рыбками, две большие клетки с попугаями, три больших круглых стола, накрытых белоснежными скатертями, вазочки с лесными цветами, приглашения хозяев устраиваться — все это создавало ощущение домашней теплоты, уюта и праздника. Как будто они знали, что мы прибыли из концлагеря и хотели, чтоб мы скорее приобщились к нормальной человеческой доброжелательной обстановке. Принесли закуски, овощи — они объяснили, что у них свое натуральное хозяйство, завязался застольный разговор, и кто-то спросил, — не беспокоят ли их бандеровцы?

— Нет, слава богу, — ответила одна из женщин, — а вот выстрелы с полигона слышим часто. Мы давно просим Николая Николаевича завести охранника, да какой от него толк, если что случится?

— По смете охранник не положен, — засмеялся начальник станции, наконец-то снявший с себя соломенную шляпу.

Было заметно, что он с ней редко расстается, на загорелом лице выделялся бледный лоб. Разделились по столикам. За одним сидели я, Николай Николаевич, Женя и Наташа, за другим наш молчаливый машинист, Иосиф Семенович и две сотрудницы станции, за третьим столиком — все наши защитники. Принесенные две бутылки вина и две водки позволили всем символически произнести тосты за гостей и за хозяев. После чего все заговорили сразу и обо всем. И о жизни здесь в горах, и о бандитском захвате и разведении форели. Мне пришлось прервать весь этот разнобой и напомнить, что мы приехали дать концерт.

— А может не надо? Ведь так хорошо сидим.

— Надо, надо мы Вас так ждали.

Здесь же в столовой сдвинули столы и освободили место для «сцены». Я читал отрывки из разных программ, одичавшие селекционеры были очень довольны, предлагали остаться на несколько дней, чтобы показать Карпаты во всей красе, мы благодарили и отвечали, что впечатлений у нас уже выше головы.

— Нет, мы вас так не отпустим, — перекричал всех Николай Николаевич. — Сейчас все идем в лес, посмотрим оленье ристалище. Это их время — и я уже слышу их боевые призывы.

И правда, несколько минут назад я слышал, раздающиеся в лесу трубные мощные звуки. Мы выбрались с территории станции, аккуратно обходя рыбные ячейки. Кстати, Скаут настолько приворожил Наташу, что она, увидев обгрызенный ремень, нашла старую сбрую их собственной собаки, привязанной где-то на задворках, чтоб не мешала, и водрузила на Скаута. На него впервые надели намордник, и он сопротивлялся как мог. Вошли в лес. Предводитель повернулся к нам, поднял руку, привлекая внимание, и сказал:

— Прошу полной тишины и во всем слушаться меня.

Трубы ревели совсем близко.

— Это еще не всё — продолжал Николай Николаевич. — Смотреть будем отсюда, с подветренной стороны, из-за кустов. Олени хоть и драчуны, но постороннего чувствуют и драться не будут. А уж зверя учуют — тем более. Поэтому собачку я попрошу Наташеньку увести на станцию, да привязать получше. Слабонервных предупрежу: зрелище не из приятных. Наслаждаться тут нечем. Поэтому задерживаться не советую, посмотрели и домой. Отнеситесь к этому, как к закономерному явлению природы, а природа любит тишину и хранит некоторые свои тайны от посторонних глаз. Ну вот, теперь после моей лекции, затаились.

Через некоторое время опять раздался трубный глас, и с противоположной стороны поляны, развороченной, вспаханной, будто по ней прошли танки, захрустели сучья, ветки — и показался первый боец. Он оглядел поляну и еще раз с хрипом затрубил, вызывая соперника. Появился и другой. Два мощных самца, но вид у них, еще до драки, был жалкий: морды — в запекшийся крови, кровь и раны — на груди. У одного вместо рогов торчали осколки, сами же роскошные ветвистые рога лежали на поляне, у другого же его грозное оружие сдвинулось совсем набок и держалось на честном слове. Соперники разошлись по углам поляны и замерли, чуть опустив головы и издавая хрип. Затем, не спеша сблизились и уперлись лбами, как будто стараясь сдвинуть друг друга и повалить наземь. Раздался треск сломанных рогов, хрипы и потекла кровь. Все женщины отвернулись и пошли прочь.

— Что ж, так продолжается, пока не поубивают друг друга?

— Обычно до этого не доходит. Слабый отступает и покидает стадо.

Быстро темнело, мы вышли из леса и стали прощаться, так как завтра в семь утра улетали в Москву. Хозяин рыбной фермы просил не волноваться за собаку, так как сейчас позвонит в аэропорт и всё уладит. Его там все знают. Наташа сбегала на станцию и притащила большую плетеную корзину, доверху уложенную крапивой.

— Не смущайтесь, крапива прекрасно сохраняет форель хоть два-три дня. В Москве будете кушать и вспомните про нас.

Кроме «спасибо» я от волнения ничего не смог из себя выдавить. «Мы и так всех вас никогда не забудем» — подумал, но почему-то не сказал. Мы часто в жизни чего-то важного не договариваем.