1
Ольга Ракитина проснулась в холодном поту в три часа ночи.
Ничего не осознавая, она неторопливо обвела глазами свою полутемную комнату, увидела справа от себя неоновый циферблат настенных часов и только теперь поняла, где находится. Однако это не успокоило.
Только что пережитый странный сон будто сковал её.
Она очень хорошо запомнила его — так хорошо, что даже кончики пальцев, казалось, еще ощущали предметы, к которым она прикасалась во сне.
Ольга вошла в подворотню, остановилась в небольшом заасфальтированном дворе. Ни куста поблизости, ни деревца. Лишь кое-где у дома, разорвав асфальт, пробивалась к свету редкая бледная трава. Наверху раскатисто кричали вороны. Напротив неё высокий многоэтажный дом. Пока она затрудняется ответить, чей он. Знает только, что хорошо ей знаком.
Она стоит возле одного из подъездов. Вход в него закрыт деревянной, окрашенной в бордовый цвет дверью, в верхней части которой выделяется стеклянное окошечко. Сейчас оно разбито. Ольга не помнит, где она могла видеть такую дверь.
Она входит в подъезд, переступает высокий порог, поднимается к лифту — он не работает; жмет кнопку вызова — ничего. Тогда Ольга начинает подниматься по ступеням лестницы, но и нацарапанные английскими буквами на стенах надписи ни о чем ей не говорят, хотя и кажется, что она видела их много раз.
Ольга двигается дальше. Медленно, нигде не задерживаясь. Один этаж, другой, третий.
На одной из лестничных площадок замирает, видит дверь с номером 45 и удивляется, как здесь очутилась.
Квартиру ей знакома, здесь она бывала точно. Еще не забыла эту плотную, обитую коричневым дерматином и медными мебельными гвоздями дверь с исцарапанной озорниками кривой четверкой.
Ольга трогает дверь, но та не открывается.
Ольга удивленно смотрит на свою ладонь, потом опять толкает дверь. На этот раз она поддается легко, словно приглашая войти.
Ольга входит и видит знакомую прихожую. Слева от неё в темном углу должна быть высокая колченогая вешалка, на которой висят черное пальто и мужская фетровая шляпа. Но Ольге не нужно раздеваться, нужно повернуть направо, в спальню.
Ольга чувствует, что ей просто необходимо туда войти!
Здесь темно, но она ясно представляет, где что расположено. Она здесь тоже была, и не один раз. Вон там, впереди, должна стоять кровать, полностью пока скрытая в темноте, отчего Ольге кажется, что комната перестала быть маленькой — вокруг не видно ни стен, ни мебели. Только одно ощущение, что в этом абсолютно черном пространстве прямо перед ней кровать, и Ольга догадывается, чья, ведь она зашла именно в эту квартиру с номером 45.
И тут, словно в ответ на её предположение, слабый свет вдруг озаряет сначала ножки кровати, потом ложе, на котором кто-то лежит. Кто-то, с головой укрытый белоснежным покрывалом.
Ольге становится любопытно, кто это. И хотя страх все еще не покидает её, она подходит к кровати, медленно протягивает к покрывалу руку, откидывает его и замирает в напряжении. На кровати, широко распластавшись, лежит, слегка улыбаясь, её друг Сергей. Ольга недоуменно смотрит по сторонам, не понимая, откуда он здесь взялся.
Сергей протягивает ей руку. Она подает ему свою. Вокруг ни звука, ни шороха. Сплошная тьма. Но Ольга больше не смотрит по сторонам. Только Сергею в глаза. Они неумолимо притягивают её.
Подойдя достаточно близко, Ольга склоняется над Сергеем и слегка касается его губ своими.
Его губы ни теплые, ни холодные. И совершенно безвкусные.
Ольга отклоняется от него. Сергей в блаженстве закрывает глаза, все еще улыбаясь и не отпуская её руки. Она смотрит на его округлые плечи, широкую грудь, плоский живот. Всё в нем гармонично, всё притягательно.
Неожиданно его рука начинает быстро холодеть. Ольга с удивлением смотрит на его бледную руку, которая становится еще холоднее. Ольга в страхе разжимает пальцы, и рука Сергея безвольно падает на кровать.
Ольга ничего не понимает, испуганно озирается по сторонам, но кроме кромешной тьмы, ничего вокруг не видит. Её сердце начинает учащенно биться. Она снова смотрит на кровать и видит перед собой кого-то, накрытого с головой покрывалом.
Теперь Ольга не пугается — она ведь знает, кто там лежит. Это же Сергей. Он только что был с ней. Еще несколько секунд назад они держались за руки.
Она не спеша снова стягивает покрывало.
Но — о, Боже! — его головы нет.
Головы нет!
Ольга просыпается от ужаса и никак не может прийти в себя. Настенные часы высвечивают двенадцать минут четвертого. Еще целая ночь впереди, но сможет ли она заснуть после такого кошмарного сна? Все в ней напряжено, все взволнованно и скованно одновременно.
«Почему именно мне приснился такой сон? — думает она. — Почему мне?»
Ольга поднимается, надевает домашние тапочки и бредет на кухню, чувствуя, что по крайней мере в ближайшие полчаса заснуть явно не сможет.
Стук чайника, который она поставила на плиту, разбудил её бабушку, Ирину Петровну. Та тоже поднялась и зашла на кухню. Увидев внучку, обеспокоено спросила:
— Оленька, боже, да на тебе лица совсем нет. Что случилось, девочка моя?
Ольга сидела на табурете и нервно комкала в руках полотенце.
— Ба, мне приснился плохой сон. Мне страшно.
Бабушка с облегчением вздохнула.
— Ну, это, милая, бывает, не переживай. Может, ты на ночь что-то съела или днем от чего-то расстроилась. Так бывает, — будто ничего не произошло, проговорила бабушка, а потом спросила:
— Что тебе снилось?
— Ой, ба, я до сих пор не могу прийти в себя. — Ольга попыталась все-таки осмыслить увиденное. — Какая-то темная комната, человек…
— Мертвый? — спросила бабушка так, словно сама всё видела или чувствовала.
— Я… Я не знаю, — побоялась сказать правду Ольга. Темнота, холод, мертвое тело — это так пугало её.
— Но даже если и мертвый во сне, — как ни в чем не бывало продолжала рассуждать бабушка, — это не страшно.
Она говорит так, будто ей каждый день снятся мертвецы.
— Иди, дорогая, спать, выбрось всё из головы, а то утром тебя не добудишься.
Но Ольге не так-то просто все забыть. Сон еще окружает её.
— Я еще немного посижу, бабушка, попью чаю, — тихо говорит она, и Ирина Петровна успокаивается:
— Ладно, надеюсь, потом ты заснешь быстро.
Сказала и пошла обратно в свою комнату.
— Спокойной ночи, бабушка, — крикнула ей вдогонку Ольга.
— Спокойной ночи, милая, — отозвалась Ирина Петровна.
Ольга осталась одна. Чайник еще не вскипел, и кроме шипения никаких звуков в нем не раздавалось.
«И все-таки, почему именно я?» — не могла успокоиться Ольга.
Может, этот сон — какое-то предупреждение? Простое предупреждение. Сергей заболел или заболеет? Но удобно ли будет после всего, что между ними произошло, прийти к нему?
Ольга колебалась.
Как он воспримет теперь её появление? В последний раз они виделись месяца два назад. Ольга, помнится, шла с работы. Смеркалось. Народ на улице поредел, кое-где в домах зажглись окна. Ольга шла не спеша, уткнувшись, как всегда, в землю. Когда подняла голову и посмотрела на другую сторону улицы, увидела, что по тротуару идет Сергей. Она окликнула его, помахала рукой, не долго думая, перебежала дорогу и подошла к нему.
— А я гадаю, ты это или не ты?
Сергей только сейчас вблизи узнал её и посмотрел недовольно.
— Чего тебе еще надо? — спросил. — Я же сказал: не лезь ко мне, не лезь!
— Но я хотела… — извиняющимся голосом пролепетала она.
— Чего, чего ты хотела?! — выкрикнул Сергей и заспешил от неё как от прокаженной.
Ольга недоуменно посмотрела ему вслед. Уже тогда каким-то странным и потерянным показался он ей. Конечно, она могла связать это с Лаймой, но, в конце концов, они с Сергеем знакомы не один день. И в прошлую их встречу он велел ей больше не приходить. Но после всего, что так испугало её этой ночью, она просто не имела права не прийти к нему еще раз. Может, его надо предостеречь от чего-то, предупредить?
«Не зря же он приснился мне, не зря», — подумала Ольга.
Чай оказался горячим. Ольга хлебала его понемногу.
Нет, думала, потом она себе этого не простит. Она просто обязана зайти к нему. Просто обязана!
И тут вдруг появилась другая мысль: «А если позвонить?»
Она тут же, не откладывая в долгий ящик, набрала номер Сергея. Прерывистый гудок. Никто к телефону не подходил. Дома он или нет? Пойти ему, вроде как, некуда. Где же он?
Ольга с досадой положила трубку.
Ложась в постель, еще раз прокрутила в голове свой сон. Теперь он не казался ей таким зловещим, и Ольга твердо приняла решение сегодня же заглянуть к Сергею.
С такой уверенностью она быстро заснула, и до утра никакие сны больше не беспокоили её.
2
Скачко почувствовал, как стынут ноги. Открыл глаза. Мягкий свет фар его машины кромсал темноту. Его передернуло. Холод, казалось, добрался до самых внутренностей. Скачко подтянул к себе колени, свернулся калачиком.
«Что произошло?» — подумал в следующую минуту. Он ничего не помнил.
От земли потянуло сыростью.
«Нужно подняться, а то так недолго и простудиться», — снова подумал он и стал подниматься. О том, что случилось с ним, можно было только догадываться. Память будто обрывалась где-то на середине.
Скачко поднялся и как очумелый поглядел вокруг. Увидев свою машину, удивился, почему она здесь. Пошел к ней, сел за руль.
«Может, я много выпил?» — подумал, ища в цепи своих воспоминаний оборванное звено. Кажется, он за кем-то гнался, кажется, это были «Жигули»…
Скачко ничего не помнил.
Как он оказался у поворота перед Грушовкой, далеко за городом, да еще в такое позднее время? Неужели был на ночном дежурстве? Бред какой-то.
А может, у них рейд? Скачко и этого не помнил.
Он завел машину, медленно развернулся, поехал по трассе в направлении к городу. Через пять минут добрался до Грушовки. Улицы поселка были пустынны, поселок спал.
«Какой черт меня сюда занес?» — всё не мог успокоиться.
Отъехав от Грушовки километра два, Скачко наткнулся на окоченевший труп своего напарника. Тот лежал, широко раскинувшись, уставив открытые глаза в звездное небо. Скачко выбрался из машины, подошел к нему и закрыл ему глаза. Теперь он начал припоминать всё, что произошло с ним вчера.
Они с Бутенковым сидели в машине. Мимо на приличной скорости пронеслись «Жигули».
Баба!
За рулем «Жигулей», кажется, сидела баба! Они погнались за ней. Да, да, они погнались за ней, а она будто играла с ними, сучка. То увеличивала скорость, то сбрасывала, издеваясь. Она основательно потрепала им нервы. Они готовы были разорвать её в клочья. Но всё вышло иначе. Бутенков погиб. Нелепо, непостижимо.
Но что он скажет в горотделе? Что они оказались совершенно беспомощными перед какой-то бабой? Не смогли ни догнать, ни задержать её. Она во всем оказалась хитрее их, бесстрашнее, безумнее.
Но может, то была вовсе не баба? Так молниеносно схватить Бутенкова, бахнуть его головой о машину и отшвырнуть метров на десять! Такое не всякому мужику под силу. К тому же Бутенков был отнюдь не мальчик, носимый ветром. В нем веса не меньше девяноста, а она его, как пушинку, как собачонку какую паршивую — одной левой!
У Скачко всё перепуталось в голове. Как это объяснить в отделении? Кто ему поверит? Бутенков мертв, баба скрылась, он сам не в себе.
«Ах ты, господи, ах ты, господи! — бубнил он, обходя машину и усаживаясь за руль. — Что будет, что будет?» Он не представлял.
Всю обратную дорогу только и долдонил эту фразу, весь обливаясь пoтом. Руки его будто прилипли к баранке, дрожь не покидала тело ни на секунду.
— Сучка, сучка, сучка! — кричал он, кипя от злобы.
И вдруг в зеркало заднего вида ему вновь показалась она. Почти лысый череп, нахальный оскал, зловещий блеск в очах, разве он их не помнит?
Она снова издевалась над ним!
Её глаза, как и тогда, вспыхнули раскаленным огнем, и она опять затряслась в диком необузданном смехе.
От страха Скачко истошно закричал, нажал до упора на газ, как будто хотел умчаться от призрака. Всё завертелось перед ним. Он и не заметил, как его машина соскочила с обочины, сорвалась в кювет, перевернулась несколько раз и наконец застыла вверх колесами.
Дикий смех незнакомки, огонь её глаз, сумеречная лента шоссе вдруг разом утонули для Скачко во мраке. Только и осталось в мозгу единственное нестертое слово: «Сука!»
3
Когда Ольга проснулась, часы высвечивали половину седьмого. Все ощущения прошедшей ночи снова захлестнули её. Значит, сон был не случаен, если напоминает о себе? Обычно не запоминающая сны, теперь Ольга видела каждый эпизод, каждое мгновение своего ночного кошмара так четко, будто сняла всё на видеокамеру.
Сергей в опасности, решила она, и это как-то связано с ней. Она просто обязана ему помочь. Сейчас она встанет и поедет к нему, пусть лучше он еще раз прогонит её, ей все равно, но она убедится, что с ним все в порядке, он здоров, он…
Нет, о смерти Ольга и думать не могла. Бабушка, скорее всего, права: этот сон не несет в себе ничего страшного. И всё же она поедет. Обязательно. Хотя бы для собственного успокоения.
Ольга подхватилась и стала торопливо собираться. Шум и скрип дверей шкафа привлекли внимание Ирины Петровны. Она вошла, когда Ольга была почти одета. Глянула на нее удивленно, спросила:
— Оля, куда это ты ни свет ни заря?
Ольга, продолжая собираться, решила бабушку ни во что не посвящать — лишние волнения ей ни к чему.
— Бабушка, не ругай меня, пожалуйста, и ничего не спрашивай. Так нужно, — сказала она.
— Что значит — нужно? Куда? — рассердилась бабушка. — Что за тайна?
— Я потом тебе всё объясню. Сейчас ты просто не поймешь.
Ирина Петровна недоверчиво посмотрела на внучку:
— Почему это я ничего не пойму? — её недовольство немного утихло.
— Потому что я сама еще ничего не понимаю, — сказала Ольга так, словно просила смилостивиться над ней.
Она проскочила мимо Ирины Петровны в прихожую, сняла с вешалки пальто и стала надевать его.
— Но ты же знаешь, куда идешь, — повернулась к ней Ирина Петровна, — а мне сказать не хочешь. Почему?
— Бабушка, не обижайся. Я быстро. Скоро буду, не скучай без меня, — чмокнула она Ирину Петровну и выскочила из квартиры. После неё остались только запах духов да быстрый беспорядочный перестук каблучков на лестнице.
Выбежав со двора, Ольга поймала такси и назвала адрес Сергея.
Ночной кошмар все еще преследовал её, но с чем он связан, она еще не определила.
Почему ей приснился именно Сергей, и какова вообще её роль в этом, можно только догадываться. Но Ольге думать некогда, она человек действия, и поэтому сейчас не тянет время, а летит на всех парах туда, куда гонит её собственный кошмарный сон.
Вот и та улица, тот дом, тот подъезд. Кругом ни души. Утро. Может, Сергей еще спит? Или уже поднялся и варит себе кофе?
Ольга и мысли не могла допустить, что с ним что-то случилось. Тот сон — он ведь был только сном? Сном и ничем больше. Ну и что, что с Сергеем в нем было не все в порядке, — это же неправда, нереальность, фантазия; разыгравшееся на минуту усталое воображение. На самом деле с Сергеем ничего не произошло.
«Просто не могло произойти», — думала Ольга, один за другим оставляя позади этажи.
Вот и тот самый — приснившийся ей. Квартира номер 45 — справа.
Ольга нерешительно останавливается посреди площадки, озирается.
Может, она напрасно сюда пришла? Может, сон просто обманул её?
Сомнения стали грызть Ольгу, но отступать поздно, да и не в её правилах. Она на несколько секунд замирает перед дверью Сергея.
«А что, если все это реальность?» — вдруг снова вспыхивает в ней, заставляя её судорожно трепетать. Звонить — не звонить, стучать — не стучать?
Если Сергей уже не спит, что она ему скажет: «Здравствуй, это я? Пришла рассказать тебе про свой сон? Не хочешь ли послушать по старой памяти? Такой забавный сон, такой смешной. В нем ты, совсем как мертвый, к тому же без головы — каково!»? Он удивится, недовольно хмыкнет или превратит всё в шутку, как он умеет это делать.
А если нет?
«Ольга, Ольга, да что ты такая трусиха?» — говорил в ней один голос, а другой предостерегал: «Куда ты идешь, зачем? Оно тебе нужно?»
Но Ольга не могла по-другому. Сон действительно глубоко задел её. Теперь это не только её сон, от неё зависит, как долго он будет её мучить.
Ольга слегка тронула дверь, но та не поддалась.
«Как в том сне!» — мелькнуло у нее, но еще не испугало сильно.
Тронула еще, толкнула. Дверь, на удивление, открылась, натужно заскрипев.
От скрипа у неё замерло сердце. Теперь Ольга не решалась войти, не зная, что её там ждет. Наяву, в действительности.
Теперь ведь это не сон!
«Да что ты опять, трусиха!» — попыталась она пристыдить себя, но у неё получилось с трудом.
Вдруг на лестнице раздались шаги. Кто-то поднимался.
Как быть? Её наверняка заметят и что подумают? Что она в семь утра надумала покинуть своего любовника? Другого люди подумать не могут, увидев её под дверью неженатого мужчины в такую рань. Зависть разъедает их куриные мозги. К тому же у Ольги не было никакого желания встречаться сейчас с кем бы то ни было. Оставалось только войти в квартиру Сергея и переждать, пока человек не пройдет мимо. Это же ненадолго, а потом она снова выйдет из квартиры и покинет её навсегда. Она обещает, она дает себе зарок. Только проверит, насколько реальными бывают сны. Больше ничего. Ничего!
Ольга еще раз толкает дверь, и — о, чудо! — та сразу же открывается.
«Как во сне! — невольно вспыхивает у нее снова в голове. — Как в том сне!»
Кто-то приближался.
«Он не должен меня увидеть, — опять застучало в голове. — Не должен!»
Ольга переступила порог квартиры Сергея, вошла и тихонько прикрыла за собой дверь. Человек на лестнице поднялся выше. Можно было немного успокоиться, перевести дыхание.
Ольга осмотрелась. Никого не видно. Тишина. Где же Сергей? Ольга позвала его, но ответа не последовало. Заглянула на кухню, потом — в гостиную. Тоже никого. Оставалась спальня. Зловещая спальня из её ужасного сна. Ольга заколебалась: входить — не входить? А вдруг там на самом деле лежит он? Как во сне!
И все же ей пришлось туда войти, чтобы разогнать наконец все сомнения. Она вошла. Робко, неуверенно. Остановилась на пороге и чуть не вскрикнула: на кровати кто-то лежал, накрытый с головой белым покрывалом.
Сергей? Она не уверена. Ничего не видно, покрывало прикрывает всё.
Может, вызвать милицию? Но если он просто так укрылся, и она ошибается в своих предчувствиях, как тогда будет выглядеть?
Но, с другой стороны, чтобы всё выяснить, нужно только сдернуть покрывало и убедиться, что её сон не более чем фантазия усталого мозга.
И чего она боится? Даже если он окажется и без головы, чего ей бояться?
Ольга перебарывает себя и подходит к кровати.
— Сергей, Сергей, — толкает укутанное покрывалом тело. — Слышишь? Это я, Ольга. Проснись, у тебя тут открыто. Слышишь, Сергей?
Она еще раз толкает его, однако, видя, что Сергея не так-то просто разбудить, начинает стягивать с него покрывало. Медленно, со страхом.
Кажется, этот миг длится целую вечность!
Почти как во сне!
И как во сне тело Сергея на самом деле оказывается… без головы.
Ольга пятится, пытается крикнуть, но не издает ни звука — её просто убивает увиденное. Она оседает на пол, не сводя с кровати обезумевшего взгляда.
4
Майор Михайлов сидел в кабинете подполковника Левина, когда раздался телефонный звонок.
— Левин слушает, — хозяин кабинета поднял трубку, и Михайлов заметил, как на лбу его непосредственного начальника собрались складки.
— Вас понял, товарищ полковник, — выслушав, отчеканил Левин.
Михайлов догадался, что звонит сам Еремин, начальник управления. А по тому, как бегло посмотрел на него Левин, понял, что разговор касается и его.
— Сейчас будем, — сказал, дослушав, Левин и, положив трубку, обратился к Михайлову:
— Ну, не надоело копаться в бумагах?
«Странный вопрос», — подумал Михайлов. Он еще не видел ни одного сотрудника, которому бы нравилось целый божий день перебирать документы.
Он слегка пожал плечами и ответил:
— Да есть малёхо.
— Тогда готовься, наверное, на выезд. Если вызывает обоих, значит, дело серьезное.
Михайлову выбирать не приходилось. К тому же последнюю неделю он вообще сидел без дела, если не считать, конечно, месячного отчета по области, в который с непривычки никак не мог вникнуть. Поэтому, предчувствуя, что его заставят заниматься канцелярской писаниной, долго не соглашался на перевод из Зарайска в управление. «Не по мне это», — отнекивался. Но Левин был неумолим:
— Ты мне как толковый и опытный работник в области необходим, под боком, так что не выдумывай, соглашайся.
Михайлову ничего не оставалось делать.
Да, собственно говоря, и Зарайск, особенно после того, как Михайлова оставила жена, стал тяготить его. Эти бесконечные унылые вечера, они просто убивали его.
После определенных событий в своей жизни он чувствовал себя не в своей тарелке и находился в полной прострации.
Первые дни только и жил теми странными ощущениями, которые волнующе теснились в нем, не давая покоя ни днем, ни ночью…
Потом он ушел от жены. Или она от него (он даже не задумывался над этим).
Потом Маралов, начальник Зарайского горотдела, будто догадываясь об отрешенном состоянии Михайлова, отправил его в отпуск. И там, в одиночестве, в санатории, среди тихих гор и дремучих лесов Михайлов впервые ощутил себя изменившимся. Внутренне изменившимся. Преображенным? Может быть, — он сам себе боялся признаться в чем-либо и первые дни своего вынужденного отпуска (или возвращения из небытия) смотрел на всё отрешенно и безучастно. Даже наступившее в этих краях бабье лето, с его разноцветьем и диким восторгом южной природы в период последнего потепления, не привлекало его.
Потом было нашумевшее на всю республику дело, после которого Михайлова затребовали в область. Теперь он здесь и занимается исключительно делами запутанными, «туманными», — «мутными», как называл их Левин.
Было ли это нововведение с приходом Еремина в управление свежим веянием или нет, можно было только догадываться, но что такие дела были, спорить не приходилось.
— Во все переходные эпохи, — говорил Михайлову Левин, когда разговаривал с ним, сманивая в управление, — человеческие умы занимали различные мистификации. Появлялась масса экстрасенсов, медиумов, знахарок, колдунов. В большинстве своем шарлатанов из породы Калиостро, пользующихся доверием и наивностью человека. Этих, Николай Николаевич, вам придется опускать на грешную землю. Но немало случаев и неординарных, о которых просто немыслимо говорить открыто, так как вообще иногда бывает непонятно, с чем мы имеем дело. Тут нужно будет мышление нестандартное, основанное на отличном знании предрассудков, страхов и, как говорят психиатры, различного рода фобий.
— Вы думаете, — спросил его в свою очередь Михайлов, — что такого рода дел в нашей области будет немало, раз вы меня ориентируете исключительно на них?
— Думаю, что их с лихвой хватит.
Михайлов в этом сомневался, принимая тогда предложение Левина. И в этот раз он считал, что всему происходящему можно найти вполне реальное объяснение.
* * *
Не задерживаясь долго, после звонка начальника управления, Левин и Михайлов поднялись на третий этаж, где располагался кабинет Еремина, и вошли в приемную.
— Иван Савельевич, Андрей Степанович ждет вас, — сказала им секретарша Еремина, смазливая девчушка лет двадцати двух с пышными белокурыми волосами и в короткой эффектной юбке.
— Как он? — спросил её ненавязчиво Левин и, услышав: «Не в духе», — настойчиво потянул Михайлова за собой.
— Разрешите, товарищ полковник? — спросил Левин, прежде чем переступил порог.
— Заходи, Иван Савельевич, — пригласил его Еремин и жестом указал на стул перед его письменным столом. Он разговаривал с кем-то по телефону.
— Так, — сказал Еремин, как только положил трубку. — В двух словах. В Карске ЧП республиканского масштаба. Вчера вечером двое гаишников преследовали в районе Карска «Жигули», за рулем которых предположительно сидела женщина. Не знаю, что у них там конкретно произошло, но один из них в результате погони оказался в морге, а другой — в реанимации.
Михайлов с Левиным переглянулись.
— Но это еще, как говорится, цветочки. Утром в Карский горотдел позвонила девушка и сообщила, что в одной из квартир обнаружила обезглавленный труп. А это, я думаю, уже будет посерьезней. Короче: сейчас к управлению подадут «уазик», заедьте, пожалуйста, Николай Николаевич, к себе домой за вещами и сразу отправляйтесь в командировку на помощь нашим товарищам из Карска. Выясните на месте все подробности обоих инцидентов и разберитесь, что к чему. О вашем благоустройстве там позаботятся. Вопросы есть?
— Никак нет, товарищ полковник, — ответил Михайлов, неприкрыто радуясь избавлению от бумажной рутины.
— Только не пропадайте. Учтите, что почти каждый час нас, как партизан, пытает центр. Связь со мной держите через Левина, — напоследок сказал Еремин.
— Разрешите идти? — Михайлов поднялся, а вслед за ним потянулся и Левин.
— Идите, — ответил полковник Левину и Михайлову. — В общем, Иван Савельевич, твоя рука на пульсе Михайлова. Ясно?
— Так точно, Андрей Степанович.
— Чуть что — сразу ко мне.
Они вышли. Левин казался озабоченным больше, чем Михайлов. Дело, как видно, было серьезное, раз сам центр упрямо теребил их, но тяжело было то, что Левин сейчас не мог Михайлову ни чем-нибудь помочь, ни что-либо подсказать, совершенно не зная, о чем вообще идет речь. Два трупа, один из которых без головы. Деталей — ноль. Их предстояло выяснить Михайлову.
— До семи вечера я сижу на телефоне, — сказал Михайлову Левин. — Звони, как только что-нибудь прояснится.
— Непременно, — сказал Михайлов.
В отделе он передал все свои бумаги Левину и, попрощавшись, спустился вниз.
Все произошло как-то молниеносно: раз, два — и в дамки. Конечно, два случая в один день в одном городе — это всегда серьезно. К тому же труп без головы. Её еще предстоит отыскать. Как надолго затянется командировка? Хотя чего переживать? Быть может, это немного отвлечет его? Он что-то в последнее время стал уставать от одиночества. «Стоит, наверное, завести себе подружку», — подумал Михайлов и усмехнулся. Он еще не совсем остыл. Ну что ж, может быть, он так и сделает, когда вернется из командировки, — не век же ему одному куковать.
Михайлов вышел из управления на крыльцо и посмотрел на стоянку. Его «уазик» находился на месте.
«Надо не забыть прихватить с собой теплые вещи. Вдруг в гостинице окажется холодно», — подумал Михайлов и направился к стоянке.
Водитель, молоденький безусый сержантик, приветливо улыбнулся и спросил:
— Ну что, поехали, товарищ майор?
— Поехали, поехали, — ответил Михайлов, садясь в машину.
5
В Карск добирались минут сорок. Михайлов всю дорогу смотрел в окно, где вовсю уже желтели деревья, жухли травы, и думал о том, что вот он, простой человек, чудом вернувшийся с того света, опять вынужден существовать здесь, чтобы когда-то снова вернуться туда, где он уже однажды побывал и где всё казалось ему светлее и тише, а души возвышеннее и чище.
«Зачем судьба испытывает меня снова? — думал Михайлов. — Я что, недостаточно сделал в своей жизни? Может быть, мало доброго, светлого?»
Михайлов не знал. Знал только, что, сколько бы он ни задавал себе вопросов, ответов на них так и не отыщется, как ни ломай голову.
Водитель попался ему разговорчивый. Лопотал до самого Карска, любопытствуя.
— Мне сказали, товарищ майор, что вы туда и обратно. Значит, ненадолго?
— Может, и ненадолго. Ты куда-то спешишь?
— Да нет, собственно. Просто интересно.
— Будет видно по обстоятельствам.
— Понятно, — с видом знатока протянул сержант. — А это дело сложное? Я на несколько сложных дел выезжал.
— Еще не знаю, — ответил ему Михайлов, не отрывая взгляда от дороги.
Но вот показался и Карск. «1765»- было высечено на стеле, высившейся над огромным валуном. Когда-то здесь было море. В мезозое или меле.
«Старые малолюдные провинциальные города, — думал Михайлов. — Постепенно вымирающая зона, в которой кроме стариков и детей, казалось, никого больше не встретишь. Всё задохнулось в беспощадном молохе капитализма. Бедные обнищали, богатые и предприимчивые полезли наверх, покинув на произвол эти жалкие улицы, этот полуголодный люд. Как же тут не процветать бандитизму, разбою и смертоубийству. Как не вырывать у ближнего своего из щербатого рта последний кусок хлеба? Как не лишать его головы ради насыщения собственной утробы? Разве будешь тут чище, открытее и снисходительнее?» — думал и на эти вопросы также не находил ответов.
На ближайшем перекрестке свернули налево, заехали в горотдел. Не теряя ни минуты, Михайлов взял с собой сопровождающего и отправился прямо на место происшествия.
Труп еще не увезли. Из области предупредили, что до приезда Михайлова все должно оставаться, как есть.
Оперативная машина подъехала к подъезду, в котором был обнаружен труп. Михайлов осмотрелся. Ничем не примечательный дом. Девять этажей, три секции, тридцать шесть квартир в каждой. Соседи наверняка знают друг друга только в лицо, да и то смутно. Как и во всех других домах, на лестничных площадках выбиты окна, на стенах давно облупилась штукатурка, под ногами окурки и мусор.
— Седьмой этаж, — сказал Михайлову сопровождающий его бледный белокурый паренек. — Лифт не работает.
«Обрадовал», — подумал Михайлов и стал не спеша подниматься. «Надо бы снова заняться бегом», — напомнила ему в который раз одышка.
— Подполковник Силаев здесь? — спросил Михайлов, предъявив свое удостоверение одному из милиционеров на входе в квартиру.
— Никак нет, товарищ майор. Был здесь, потом уехал в горотдел, — ответил ему сержант.
— Кто остался за старшего?
Тот указал на высокого молодого человека в зале, одетого, как и Михайлов, в гражданское.
— Старший лейтенант Горюнов, товарищ майор. Позвать его?
— Нет. Не беспокойтесь.
Михайлов прошел в гостиную. Один из оперативников заканчивал писать протокол допроса. Свидетель, по всей вероятности, сосед потерпевшего, ждал, когда ему дадут расписаться. Горюнов стоял рядом и внимательно слушал. Это был высокий худощавый молодой человек в длинном кожаном пальто и без шляпы. На его почти треугольном лице выделялись зеленые светлые глаза. Нос был прямой, тонкий и длинный, с красиво вырезанными ноздрями. Рот четко очерченный и выразительный.
— Здравствуйте, — поздоровался Михайлов. — Вы, старший лейтенант Горюнов?
— А вы кто? — спросил его тот, несколько подозрительно взглянув на Михайлова. Голос Горюнова оказался звонким и чистым.
— Майор Михайлов. Вы здесь старший? Введите меня, пожалуйста, в курс дела.
Горюнов приободрился. Видно, ему давно надоело ждать.
— В общем, где-то около восьми часов утра нам позвонила гражданка Ракитина и сообщила, что обнаружила обезглавленный труп гражданина Кравченко у себя в постели.
— У себя в постели? — переспросил его уточняющее Михайлов, не обращая внимания на канцелярский язык Горюнова.
— У себя — в смысле у него, то есть, тут, где он проживал.
— Это установили? — спросил его Михайлов.
— Да, все верно. И соседи подтверждают. Пройдите сюда, — показал Горюнов в спальню.
Спальня оказалась небольшой — всего три на четыре. В центре полуторная деревянная кровать, напротив, у стены, платяной шкаф, разбитый на две секции, между которыми на тумбочке стоял цветной телевизор. Над кроватью висел крупноворсовый ковер, с правой стороны — бра со свисающим выключателем. Над ковром в позолоченной рамке — пейзажная репродукция, на свободных стенах — несколько растений в глиняных горшках.
Труп Кравченко, накрытый покрывалом, находился на кровати.
— Его здесь и нашли? — спросил Михайлов.
— Да. Как утверждает Ракитина, когда она вошла, он так и лежал.
— А где сама Ракитина?
— Я отправил её в горотдел, чтобы она успокоилась.
— В горотдел? — посмотрел на Горюнова Михайлов.
— А куда же еще! Может, она причастна ко всему этому!
— А что она говорит? — Михайлов небрежно приподнял край покрывала.
— Говорит, что приснилось ей, будто он, то есть, Кравченко, лежит, а головы у него нет.
— И крови маловато, — заметил Михайлов. — Несколько небольших пятен.
— Что и странно, — воодушевился Горюнов, найдя в лице Михайлова заинтересованного собеседника. — Голова, главное, отчикана, а крови почти нет. Я пересматривал простыни. Только тут немного, больше нигде.
— И не отчикана, как вы говорите, — сказал Михайлов, осмотрев то, что осталось от шеи, — а будто вырвана.
— Отгрызена.
— Что? — переспросил Михайлов.
— Будто отгрызена, говорю, — уточнил Горюнов.
Михайлов еще раз присмотрелся к шее покойника.
— Да, если бы кромсали ножом, остались бы хоть ошметки.
Михайлов стал оглядываться.
— Внешний осмотр произвели?
— Криминалист уже закончил, сфотографировали.
Михайлов глубоко втянул ноздрями воздух.
— Вы ничего не чувствуете?
— Что именно? — спросил Горюнов.
— Запах.
Михайлов обошел всю комнату.
— Здесь как-то странно пахнет. Как будто тленом. Чувствуете?
— Чему ж удивляться? Тут же жмурик.
— Но он убит часов пять назад. Думаете, так быстро начал разлагаться?
Горюнов пожал плечами.
— Ладно, дайте команду, пусть уберут тело. Оно нам пока не понадобится.
— А вот еще: обратите внимание, — Горюнов откинул в сторону покрывало. — Кровать сильно примята, будто на ней боролись или, простите за выражение, занимались любовью.
— А может, этот Кравченко просто ворочался во сне?
— Может и так, только не катался же он по всей кровати. Думаю, у него женщина была, товарищ майор.
— А следы её пребывания в квартире обнаружены?
— Пока нет, но Святковский, криминалист наш, обязательно их найдет.
— Если они остались, конечно.
— Я просто уверен, товарищ майор.
— Хорошо, — сказал Михайлов. — Вы уже всех соседей опросили?
Михайлов задумался.
— Сколько людей у вас в группе?
— Да вот здесь, собственно, и все, — развел руками Горюнов. — Еще Маринин в одной из квартир.
— Подвалы и чердаки проверяли?
— Не успели. Мы ведь еще здесь не закончили, — сказал Горюнов и подумал, что без неприятностей сегодня не обойдется. Да и начальство тоже хорошо: с утра мелькнуло, а как появился человек из области — кто куда. Даже замы и те где-то отсиживаются.
— Свяжи-ка меня со своим начальником или его замом, — приказал Михайлов.
Горюнов набрал номер Силаева, но того на месте не оказалось. Позвонил Кольцову. Тот еще не сбежал.
— Лев Янович, это Горюнов. Тут с вами товарищ майор из области хочет поговорить.
Михайлов взял трубку.
— Майор Михайлов, — сказал он, нарушив тишину. — Меня удивляет ваше отношение к происшествию. Людей — ноль, оперативники — какие-то сосунки из детского сада. Почему не вижу здесь ни одного зама? Или вы отсыпаетесь? Немедленно приезжайте сюда и прихватите с собой еще человек пять. Не вижу ни одного участкового. Пусть возьмут фонари и прочешут все подвалы и чердаки. Подключите также дворников. Надо будет, наверное, порыться и в мусорных баках. Голова ж не могла пропасть? В общем, я еще здесь, а вам советую поторопиться. В обед о результатах рейда доложите Силаеву.
Михайлов с раздражением бросил трубку. Увидев, что Горюнов всё еще стоит, он сказал:
— Продолжайте, старший лейтенант, я осмотрюсь.
Михайлову нужно было проанализировать первичную информацию.
Итак, некто Ракитина, знакомая Кравченко, ночью во сне видит обезглавленный труп в его квартире. Проснувшись, едет к нему, чтобы рассказать о том страшном и странном сне, и находит Кравченко на самом деле обезглавленным.
Где же голова?
Михайлова как осенило.
— Горюнов! Горюнов! — стал разыскивать его Михайлов.
Горюнов оказался на кухне.
— Сейчас машина будет, товарищ майор. Труп увезут на экспертизу.
— Горюнов, — подошел к нему Михайлов. — А вы в точности установили личность потерпевшего?
— В каком смысле, товарищ майор?
— Я спрашиваю: действительно ли это Кравченко?
Горюнов непонимающе уставился на Михайлова.
— А кто ж еще, товарищ майор? Дверь был закрыта, он спал…
— А как вошла в квартиру Ракитина? У неё что, свой ключ? Кем она приходится этому Кравченко.
— Она сказала, что дверь была открыта. — Горюнов вдруг округлил глаза. — Товарищ майор! Может, это она его — а?!
Михайлов снисходительно посмотрел на Горюнова.
— Я бы не стал делать поспешных выводов. Поехали в горотдел, покажете мне эту Ракитину.
— А здесь кто останется?
— Сейчас подъедет Кольцов. Тут уже нам делать нечего. Поехали.
Горюнов вкратце рассказал оперуполномоченному, что они выяснили, чтобы Кольцов не стал кружить по-новой. Затем пошли вниз.
Дело, как и предполагал Михайлов, нелегкое. Дай бог, чтобы хоть какую-то версию нарисовать. Наверное, все-таки придется задержаться здесь дня на три-четыре. Когда что-нибудь прояснится, он оставит дело местным органам. Вряд ли они за это время выйдут на убийцу.
Во дворе он показал Горюнову, чтобы тот садился в «уазик», а сам, забравшись на переднее сиденье, сказал водителю:
— Отвезешь нас в горотдел и возвращайся домой. Я остаюсь.
— Надолго, товарищ майор? — полюбопытствовал, не сдержавшись, водитель.
— Не знаю, там видно будет.
Сейчас не помешало бы хоть за что-нибудь ухватиться.
6
Ольга который час не могла прийти в себя. Безумная картина кошмарного утра не покидала её. Она до сих пор слабо верила, что всё это происходит с нею наяву. Хотелось бы, чтобы всё случившееся оказалось всего лишь страшным сном, но блеклые стены небольшого следственного кабинета, в котором она сидела, упорно напоминали ей, что все действительно произошло, причем именно с ней, Ольгой Ракитиной, а не с кем-нибудь другим.
Вспоминать события этого утра совсем не хотелось, но, как нарочно, то один эпизод, то другой явно или косвенно давал о себе знать.
Взять хотя бы милицию. Чего они от неё еще хотят? Она позвонила им, как только обнаружила истерзанное тело, рассказала всё, что только могла рассказать, но они продолжают держать её здесь, как будто она не простой свидетель, а настоящий убийца. Почему?
Или эти сны… Как она может объяснить их, если сама ничего не понимает. Что скажет? Приснилось — и поехала? Вошла — и увидела? Разве поверят?
Размышления Ольги прервали вошедшие в кабинет Горюнов и Михайлов. Первого она знала, второго видела впервые. Значит, её снова будут допрашивать, и сидевший всё время с нею милиционер просто занимался своими делами?
— Ракитина? — спросил Михайлов скорее всего для того, чтобы завязать разговор.
Ольга кивнула. Бесспорно, красивая. Высокая, немного худощавая, с тонкими чертами лица, успевшего, однако, поблекнуть от жизни, хотя ей и было всего двадцать два.
— Майор Михайлов из областного управления внутренних дел.
— Меня скоро отпустят? — спросила его Ольга, видя, что он может решать больше, чем остальные.
— Если вы не против, я еще раз уточню кое-что, и вы пойдете домой, договорились?
Ольга слабо пожала плечами: выбирать не приходилось.
Михайлов подсел к ней поближе:
— Вы давно знакомы с Кравченко?
Ольга с досадой посмотрела на него:
— Меня уже столько раз спрашивали об этом.
Михайлов снисходительно пропустил её слова мимо ушей.
— Понимаю, вы сильно устали, шокированы всем, что увидели, но поймите, без вашей помощи нам ни за что не разобраться. Итак?
Ольга пристально посмотрела на Михайлова и спросила:
— Можно закурить?
— Пожалуйста, пожалуйста.
Ольга взяла протянутую ей Горюновым сигарету, прикурила от его зажигалки, слегка кивнула в знак благодарности, глубоко затянулась, выдохнула не спеша и начала:
— С Сергеем мы знакомы лет, наверное, пять, а то и шесть.
Горюнов удивленно посмотрел на неё.
— Что же вы мне этого не сказали?
— Я говорила вам, что знаю его давно. Как давно, вы не спрашивали. Мы дружили с ним еще до его ухода в армию. Потом расстались. Всё.
— А когда вы видели его в последний раз?
— Может, с месяц назад, может, больше, точно не помню. С тех пор, как умерла его жена…
— Его жена умерла? — перебил Михайлов. — Когда?
— Через неделю, кажется, должно исполниться сорок дней.
— Вы всё так хорошо знаете об этой семье, — не смог не обратить на это внимание Горюнов.
— Лайма была моей близкой подругой, — сказала Ольга. — Одно время жила у нас, снимала комнату. У меня и познакомилась с Сергеем, когда он вернулся из армии.
— Понятно, — произнес Михайлов. — Теперь расскажите нам подробнее о сегодняшнем происшествии. Как вы обнаружили Кравченко, как вы там вообще оказались. Вы были у него?
— Нет, я же говорю вам: последний раз я его видела где-то с месяц назад.
— Уже после похорон его жены?
— Да, после похорон.
— Как он воспринял смерть жены? — не удержался, чтобы не спросить её, Горюнов.
— Он был подавлен, сильно страдал. Сергей любил её очень.
— Ага, любил, значит, — скептически вставил Горюнов.
— Да, любил! — неожиданно вспыхнула Ольга. — И вам этого совсем не понять. Вы, наверное, только себя и любите!
— Ну, ну, Ольга Викторовна, успокойтесь, — Михайлов попытался унять девушку. — Он не хотел вас обидеть. Давайте вернемся к сегодняшнему утру. Вы, значит, решили навестить Кравченко?
— Я не собиралась его навещать. Я же говорила вам: он мне приснился. Приснился с отрубленной головой. Я сначала испугалась, а потом решила узнать, не заболел ли он — сон же не мог просто так присниться.
— И часто вам снятся такие провидческие сны? — не унимался со своими издевками Горюнов.
— Каждый день! — раздраженно бросила Ольга. — Да что это такое, господи! Вы что, меня в чем-то обвиняете? По-вашему я что, должна была дома сидеть и телевизор смотреть, когда вам такое душу выворачивает?
— Никто так не думает, Ольга Викторовна, — мягко произнес Михайлов. — И никто вас ни в чем, поверьте мне, не обвиняет. Не волнуйтесь так, пожалуйста. Давайте лучше продолжим. Вспомните, когда вы поднялись к Кравченко, дверь была открыта?
Ольга немного поостыла.
— Сначала я не могла её открыть, а потом, вы не поверите, она открылась сама, как будто её кто-то держал с другой стороны. Держал, держал, а потом отпустил.
— Ну, это сказка какая-то, — недоверчиво заметил Горюнов.
— Может, и сказка. Я уже сама не знаю, где тут правда, — упавшим голосом сказала Ольга.
— Ладно, оставим это. Вы находились дома, когда вам приснился тот странный сон? — уточнил Михайлов.
— Дома.
— Кто может это подтвердить?
— Моя бабушка. Я живу с бабушкой. Когда мне приснился тот ужасный сон, я долго не могла заснуть. Она тоже — я её разбудила.
— А утром?
— Утром я сразу пошла к Сергею.
— Вас кто-нибудь видел из соседей Кравченко?
— Не знаю. Наверное, никто.
— Значит, вас никто не видел и подтвердить ваше алиби некому? — ввернул Горюнов.
Ольга подняла на него опухшие глаза, в них появилось отчаяние.
— Вы всё еще думаете, что это я его убила, да? Но я же… Я звонила вам. Я… Я только нашла его, только нашла. Товарищ майор, поверьте мне, пожалуйста!
Михайлов бросил на Горюнова укоризненный взгляд, потом посмотрел на Ракитину:
— Ольга Викторовна, прошу вас, успокойтесь. Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы просто хотим во всем разобраться. Вы же видите, насколько своеобразная сложилась ситуация?
Ольга, понурив голову, быстро закивала.
— Вот и хорошо. Сейчас вы можете отправиться домой, отдохнуть и успокоиться. Но, пожалуйста, никуда не исчезайте, вы нам еще понадобитесь.
Ольга поднялась, с благодарностью посмотрела на Михайлова и спросила:
— Я правда могу идти?
— Конечно. Идите, внизу вас пропустят.
— До свиданья, — тихо промолвила она.
— Всего доброго, — ответил Михайлов и проводил её долгим взглядом до дверей.
7
— Во бабенка! Во дает! Сон провиденья, сон в руку! Прямо фантастика какая-то, — не утихал Горюнов, после того, как Ракитина ушла. — Вы ей хоть верите?
Михайлов задумчиво пожал плечами.
— А мне кажется, это просто совпадение. Однажды и у меня такое было. Сплю, вижу: на рыбалке. Вода по пояс, за спиной камыши в два моих роста, и клев, надо сказать, исключительный.
— И на следующий день ты отправляешься на рыбалку и удишь мешок карасей, — поддел его Семенов, до того молча сидевший за своим столом.
— Семеновна! — передразнил его Горюнов. — Ты опять ошибся: в тот день меня жена вообще на рыбалку не пустила. А между прочим, ребята, с которыми я не поехал, наловили тогда целый мешок рыбы.
Михайлов сидел за одним из свободных столов в кабинете своих новых знакомых, едва прислушиваясь к их болтовне. Ребята ему приглянулись.
Евгений Горюнов. По складу характера весельчак, говорун, всегда в настроении. Откуда столько энергии берется в его тщедушном на вид теле? Наверное, местный заводила, душа компании. Убежден, что в жизни нет ничего неясного. «Бог есть, это — как пить дать. Другое дело, что веры в него нам не привили», — услышал от него через несколько дней Михайлов.
Олег Семенов. Добрейшей души человек. Говорят, такие в милиции долго не удерживаются. «Вроде как в нашей профессии только злость и нужна. Да разве мало этой злости вокруг? Куда ж еще злее?» — думал Михайлов.
Ракитину они отпустили домой.
— Может, надо было с неё подписку о невыезде взять? — ненавязчиво спросил Горюнов.
— Вы все её подозреваете? — Михайлов посмотрел на Горюнова, откидываясь на спинку стула.
— А кого ж еще? Других-то не было. Одна она. Или тупик.
— Тупик стоял у самой хаты, — сказал Семенов.
Михайлов пропустил его слова мимо ушей.
— А как вы объясните такое небольшое количество крови?
— А? — насел на Горюнова Семенов. — Куда она делась?
— Как объясню? Да никак! — стал отбрыкиваться от них Горюнов. — Кто его знает? Может, у него и не было этой самой крови!
— Всё это меня смущает, — сказал Михайлов. — К тому же еще голова не отрезана, а как будто отгрызена кем-то.
— Волком или медведем. Надо запрос дать — вдруг кто из зоопарка сбежал? — сострил Горюнов.
— В область. — Опять засмеялся Семенов. — Так как у нас в городе зоопарка никогда не было.
— Ну, не было. Может, у кого ручной волк объявился, мало ли чудаков вокруг. И вообще: я устал, у меня сегодня была кошмарная ночь.
Их разговор прервал заглянувший в кабинет сержант.
— Товарищ майор, вас к себе товарищ подполковник приглашает.
— Сейчас иду, — сказал Михайлов и стал подниматься из-за стола.
— Мне вас ждать, Николай Николаевич? — спросил Горюнов. — Я так понял, что буду в нашем скромном городишке вашим гидом.
— Не беспокойтесь, Женя, оставьте мне только ключи от квартиры Кравченко, а сами займитесь, пожалуйста, его окружением. Встретимся, если не возражаете, часа в четыре.
— Хорошо, — сказал Горюнов. — Иду в окружение.
8
Подполковник Силаев, начальник Карского горотдела, беседовал в кабинете со своим заместителем. Увидев вошедшего Михайлова, жестом показал ему на стул неподалеку от себя и сказал:
— Сейчас, минуточку, Николай Николаевич, я скоро отпущу своего зама. Кстати, познакомьтесь. Тарасов Андрей Самойлович.
— Очень приятно, — сказал Михайлов.
Силаев с заместителем углубились в лежащие перед ними бумаги.
А Михайлов стал думать о своем.
Лжет или не лжет Ракитина? Если она убила Кравченко, то каков мотив? Как она утверждает, виделись они изредка — может, раз, может, два в месяц. Ольга была подругой его покойной жены. Встречались исключительно втроем. Ракитина иногда приходила к ним, они ужинали, болтали о пустяках, потом расставались. Никаких интимных отношений у Ракитиной с Кравченко, по её словам, никогда не было. Любовный треугольник, выходит, не вырисовывается. Тогда кто мог желать его смерти?
«Как мало я знаю», — подумал Михайлов, пожалев еще раз о недостатке информации.
— Ну с этим всё ясно, — закончил наконец Силаев и обратился к Михайлову:
— Вы меня извините, Николай Николаевич, что я вас не встретил. Мы с вами разминулись. Меня тогда срочно вызвал на провод Еремин. Вы же знаете, как у нас: еще и голову не просушишь, уже результатов требуют. Да, кстати. Кольцов принес мне рапорт по рейду. Думаю, дергать его не стоит. Он отличный сыщик, дело свое знает. Значит, так…
Силаев надел на кончик носа очки и стал зачитывать, бубня:
— Обследовано 4 подвала, 3 чердака… Выявлено 7 лиц без определенного места жительства… 5 мусорных баков…
Остальное пробежал глазами.
— В общем, голова Кравченко не найдена.
Михайлов, собственно, так и думал. Силаев спросил:
— Николай Николаевич, если не секрет, дело действительно настолько туманное, что мы сами справиться не в состоянии?
— Еще ничего определенного сказать не могу, — уклончиво ответил ему Михайлов. — Неясностей в деле хватает, и я сам еще не совсем разобрался, с какой стороны к нему подойти.
— Ну ладно, — неожиданно сказал Силаев, — а то я уж грешным делом подумал, не с проверкой ли вас к нам направили?
— Да нет, смею вас уверить, Виктор Григорьевич, я здесь не с проверкой. Просто случай, сами понимаете, выходящий за рамки обыденного.
— Это точно. Нечасто в нашей области, да, думаю, и во всей республике отгрызают людям головы. Разве только по телефону начальство, — засмеялся Силаев. — Бытовые вопросы ваши мы решили, остановитесь в гостинице, а обед, ужин — это по плану. Правда, компанию сейчас вам, к сожалению, составить не смогу — дела, а вечером, скажем, часиков в пять, я вас жду.
— Спасибо, Виктор Григорьевич, — сказал Михайлов. — Еще вопрос. Вчера вечером двое постовых… Вы бы не могли меня тоже ввести в курс дела?
Силаев посмотрел на Михайлова с некоторой долей удивления, но вслух ничего не произнес. Не привык, видно, перечить начальству.
— Здесь тоже много неясностей, — сказал он. — Скрывать от области мы ничего не будем, разберемся, какого хрена поздно вечером на служебной машине эти двое оказались за городом. Но факт нарушения установлен. Они действительно преследовали какие-то «Жигули», преследовали километров двадцать. И тут начинается какая-то чертовщина. Оставшийся в живых прапорщик Скачко утверждает, что, когда они, наконец, остановили машину нарушителя, тот с легкостью схватил его напарника Бутенкова за горло и играючи задушил. Не знаю, какой силищей надо обладать, чтобы сделать такое, тем более что, как утверждает Скачко, нарушителем оказалась женщина.
— Женщина? — переспросил Михайлов.
— То-то и любопытно, что женщина. И знаете, как описывает её Скачко? Серое, землистое, высохшее лицо, череп с редкими седыми волосами.
— Может, на ней была маска? Или нарушитель вовсе не женщина, а переодетый мужчина?
— Может быть. Сейчас Скачко в таком шоковом состоянии, что чего-то разумного от него добиться трудно. Хорошо, хоть запомнил номер машины. Может, когда разыщем её, всё проясниться.
— Вы уже передали информацию о ней по области?
— Сразу же, как нам сообщил её Скачко.
— А где он сам сейчас?
— В больнице. Видно, отходить ему придется долго.
— Раз так, с вашего позволения я продолжу расследование, — стал подниматься Михайлов.
— В вашем полном распоряжении Горюнов и Семенов. А сейчас спускайтесь вниз, я позвоню дежурному, вам подадут машину и отвезут в столовую пообедать. Извините еще раз, что не могу составить вам компанию.
Михайлов в свою очередь поблагодарил за всё начальника горотдела и поехал на обед, захватив с собой ключи от квартиры Кравченко. Нужно теперь хорошенько там осмотреться.
9
В квартире Кравченко после сытного обеда Михайлов неожиданно почувствовал слабость. Ранний приезд, долгая дорога, вся эта кутерьма вокруг трупа несколько утомили его. Михайлов тяжело плюхнулся в кресло в гостиной и, расслабившись, закрыл глаза. Надо было как-то прогнать усталость. Несколько минут в деле ничего не решают, но за пять минут иногда можно выспаться продуктивнее, чем за пять часов.
Когда Михайлов открыл глаза и огляделся, то увидел слева на стене портрет молодой привлекательной женщины. Лайма? Скорее всего. Полные, свидетельствующие о повышенной чувственности губы, длинный узкий нос, чуть раскосые глаза. Подбородок, как будто подтверждая болезненную силу её страстей, был несколько тяжеловат. Высокий открытый лоб венчала корона блестящих каштановых волос. То ли глубокая грусть, то ли знание чего-то мало кому доступного таились в её темно-карих глазах.
Сколько ей было тогда? Семнадцать, девятнадцать? Кравченко двадцать с хвостиком. Сколько тогда ей?
Михайлов поднялся.
Чем занимался Кравченко? Книг явно не читал. Во всей квартире едва ли штук пять наберется. Зато аудиокассет Михайлов насчитал порядка пятидесяти. Попса конечно же для Лаймы. Рэп, рок, металл — для него. Стандартный молодежный набор.
Михайлов стал осматривать кровать.
Вряд ли Кравченко в эту ночь был один: уж слишком беспорядочно, как заметил Горюнов, смята простыня. Но почему нет ни одного следа его партнерши?
И почему никто не видел никого выходящего или входящего в квартиру? Сколько опрошено народу, и ни один не сказал, чем и как эти последние дни жил Кравченко. Может, боялся чего?
И снова Михайлов уловил необычный запах. Как будто что-то сгнило. Несвежие продукты?
Михайлов прошел на кухню, но здесь такого запаха не было. Это ни о чем не говорит, порою запахи быстро уходят с одного места и зависают где-то в другом. Но в холодильнике испорченных продуктов Михайлов не обнаружил. Тело Кравченко еще не начало разлагаться. Что же тогда так пахнет? Хотя он тоже может ошибаться. Все-таки труп есть труп, от него не благоухает французскими духами.
В нижнем отделе серванта Михайлов увидел с десяток пустых бутылок из-под спиртного. Кравченко пил? «Хотя, если бы моя жена так рано умерла, я бы, наверное, тоже запил», — подумал Михайлов.
Бутылка пива, выуженная им из холодильника, приятно обрадовала. Пиво было прохладным и вкусным. Михайлов прихватил его с собой в гостиную.
В шкафах ничего примечательного. Его вещи, одежда Лаймы.
Куда бы он, интересно, всё это дел? Продал или сохранил, как светлую память? А может, просто оставил все, как есть, чтобы потом его новая пассия выбрала себе что-нибудь по вкусу?
Одежды немного. Кажется, только самое необходимое. Внизу, в картонном ящике, таблетки. Много успокоительных. Барбитуратов. Кто их принимал? Лайма? Надо выяснить.
Кстати, о Лайме. Кто-нибудь сказал ему, от чего она умерла? Такая молодая, красивая, полная энергии.
Михайлов еще раз посмотрел на портрет жены Кравченко.
Сколько лет они прожили вместе? Документов не видно. Может, они в другом месте? Надо посмотреть.
«Какие мысли, майор?» — спросил сам себя Михайлов.
Пока, увы, никаких. Михайлов тяжело вздохнул.
В одном из ящиков увидел фотоальбомы, вытащил их из стопки газет и журналов, стал просматривать, удобно устроившись в глубоком кресле.
Дембельский альбом Кравченко. Снаружи весь обшитый красным бархатом. Из нержавейки сделана эмблема рода войск, в которых он служил. Золотом сияет надпись: «ДМБ — 1996». Страницы выкрашены черной тушью. На каждой рисунок — ракета, самолет, прыгающие с вертолета парашютисты.
Фотографии в большинстве любительские. Многие, кажется, сделаны второпях. Кравченко с автоматом, на полигоне, за рулем БТРа, на аэродроме с парашютом. Вот он принимает присягу, ест в столовой, прыгает с самолета. Воздушно-десантные войска. 1994–1996. Демобилизация — весна девяносто шестого. Через пару месяцев свадьба. Да, двадцать второго июня. Вот они, Сергей и Лайма Кравченко, радостные и счастливые в загсе, потом за свадебным столом.
Сегодня 17 сентября. Через пять дней будет ровно три месяца со дня их свадьбы и сорок дней со дня её смерти.
«Как символично», — подумал Михайлов.
А вот и Ракитина. Тоже, оказывается, была на их торжестве. И даже свидетельницей. С его стороны одна мать. Нет отца? И почему у нее такое мрачное лицо? Она будто никогда в жизни не позволяла себе улыбаться. А где её родители? Не смогли приехать? Или Лайма сирота? Выяснить.
Михайлов отметил в своем блокноте. Посмотрел на часы. Четырнадцать ноль-ноль.
«Надо бы позвонить в горотдел, нет ли чего?» — подумал он и набрал «02».
— Дежурный Милютин слушает, — раздалось вскоре в трубке.
— Это майор Михайлов. Для меня есть что-нибудь?
Через несколько секунд Михайлов услышал:
— Есть кое-что. Начальник ГАИ был у того постового, Скачко, в больнице, и тот ему, якобы, сообщил про какую-то голову. Алло, слушаете?
— Да, да, слушаю. Что за голова?
— Он говорил, что Скачко видел голову. Та женщина, которую они преследовали… У неё в сумке была отрезанная голова…
Михайлов побледнел.
— А что же он сразу не сказал, черт? Где эта больница? Поеду туда. Появится Горюнов — пусть дожидается меня.
— Понял, товарищ майор.
Михайлов повеселел. Может, хоть что-то из всей этой запутанной истории прояснится?
10
Из милиции Ольга Ракитина вышла сама не своя. Не помнила, как добралась до дома, открыла дверь квартиры, вошла. Очнулась только, когда её окликнула бабушка, и увидела себя стоящей посреди кухни в плаще, со связкой ключей в руках. Тут же в уши ворвались и звуки: стук над головой, тарахтение холодильника и слабый голос бабушки из спальни:
— Оля, это ты?
Как будто мог быть кто-то другой.
Тут только Ольга почувствовала, как слабеют ноги. Она, не раздеваясь, села на табурет и негромко ответила:
— Я это, я.
Через минуту вошла бабушка, завязывая тесемки теплого халата.
— Что тебя так долго не было? — спросила. — Обед давно остыл, где ты была?
Ольга ничего ей не ответила. Ирина Петровна удивленно посмотрела на внучку:
— Оленька, боже, на тебе лица нет. Что случилось? У тебя неприятности? Не таи, лучше мне все сразу расскажи. В чем дело?
— Бабушка, я… я…
Вдруг Ольга расплакалась, не на шутку испугав Ирину Петровну.
— Оля, Оленька, девочка моя, да что же такое? — совсем растерялась, видя, что Ольга все сильнее заливается слезами.
Она подошла к ней, обняла, прижала к себе, поглаживая по голове:
— Ну, успокойся, успокойся, расскажи мне. Может, еще ничего страшного не произошло? Может, всё можно уладить?
— Бабушка, — продолжая реветь, сказала Ольга. — Я была в милиции.
— В милиции? О боже! — схватилась за сердце Ирина Петровна. — Тебя арестовали?
— Нет. Вернее… Я не знаю. Я пришла, а он лежит. Они думают, что я его…
— Что — ты его?
— Убила!
— Убила?! — Ирина Петровна стала искать опору, села на стул, услышала, как громко стучит её сердце.
— Помнишь, бабушка, Сережку Кравченко?
— Дружка твоего, что на Лайме женился?
— Его.
— Ну и что?
— Сегодня утром его нашли дома убитым.
— Убитым?
— И без головы, бабушка!
— Ну?
— Что — ну? А я там была и всё видела!
— Как убивали?
— Да нет, мертвого видела его в квартире!
Ирина Петровна растерянно захлопала ресницами, но, услышав, что Ольга не участвовала в преступлении, немного успокоилась.
— Погоди, погоди, ничего не пойму. Ты что, была у него?
— Ну да.
— Но ты же ночевала дома!
— Да я утром к нему пошла, когда проснулась.
Ирина Петровна все еще ничего не могла понять.
— Погоди, а чего ж ты к нему утром бегала?
Ольгу раздражало такое непонимание.
— Бабушка, ну я же тебе ночью рассказывала, помнишь? Тот сон про мертвеца… Это Сергей мне тогда приснился мертвый, Сергей! Я испугалась.
— Ну?
— Стала ему звонить — никто не отвечает. Я и поехала. А он там действительно мертвый.
Ирина Петровна облегченно вздохнула и поднялась:
— Ну и поделом ему. Я давно говорила, что с ним добра не будет. Тогда он, еще до армии, тебе голову кружил, потом Лайме. Видно, связался с кем-то. Но ладно сам, а то девку загубил. С тобой такое же могло быть.
— Бабушка, да что ты такое говоришь! — вспыхнула Ольга.
— А что? — будто ничего не понимая, удивилась Ирина Петровна.
— Да ничего! — бросила Ольга и выбежала из кухни.
Влетев в спальню, она сильно хлопнула дверью.
Ирина Петровна подумала, что сейчас внучку лучше не беспокоить. Как говорится, утро вечера мудренее. Завтра Ольга сама на всё посмотрит иначе. Она, бедняжка, скорее всего, просто устала, измучилась.
11
Палату, в которой лежал Скачко, Михайлов отыскал быстро. Скачко не спал. Лежал и отрешенно смотрел в потолок.
Он чудом остался жив, но врачи сказали, что к службе уже вряд ли будет пригоден.
— У него сильное психическое потрясение. Не знаю, что он там увидел, но разумно отвечать пока не может. Наверное, придется перевести его в психоневрологию. Но вы, если настаиваете, можете побеседовать с ним, только не долго. Сами понимаете: в его теперешнем состоянии лишнее волнение нежелательно.
Михайлов пообещал не тревожить Скачко.
— Он лежит на третьей койке, — сказал врач. — Да вы его сразу увидите.
В палате Михайлов подсел к Скачко на кровать, представился и спросил о здоровье. Скачко долгим взглядом посмотрел на Михайлова и только спустя несколько минут ответил:
— Да здоровье, как вам сказать. — Михайлов заметил, что после травмы не только речь его стала замедленной, но и течение мысли. — В голове как будто сено. Вроде что-то есть и ничего нет. Но врачи говорят, что денька через четыре всё пройдет и меня выпишут. — Скачко заулыбался. — Меня правда выпишут, товарищ майор, правда?
— Не сомневаюсь в этом, — сказал Михайлов, стараясь сильно не затрагивать Скачко. — Мне передали, что вы вспомнили что-то новое о той женщине в «Жигулях»?
— Новое? — Скачко стал напряженно собираться с мыслями. Казалось, всё выскочило из его памяти. — Да ничего нового. — Сказал, как будто ничего не произошло. Но потом глаза его вдруг заметались, забегали беспокойно. — Женщина? В «Жигулях»? Да это не женщина. Не женщина!
— А кто же?
— Она… Такая, знаете, как ведьма, как мертвец. Когда повернулась ко мне, когда с нее сполз этот капюшон, я… я…
— Василий Семенович, не волнуйтесь, пожалуйста. Вспомните, вы что-то про голову говорили. Что за голова?
Скачко посмотрел мимо Михайлова, потом взор его немного прояснился.
— Мы гнались за ней. Долго. Она мчалась, мчалась, потом резко сбросила скорость и остановилась. Бутенков пошел к ней. Я остался в машине. Нам нельзя было выходить вдвоем. Нельзя было вдвоем, понимаете? И он подошел к ней один. Один. Что-то сказал. Потом смотрю — занервничал, схватился за кобуру и повторяет раз за разом: «Это голова? Голова?» — и аж затрясся весь, хотя был не из пугливых. А потом я узнал про того хлопца, без головы, и подумал, не та ли голова была у женщины, в машине?
— Так вы сами ту голову не видели?
— Я? Я? Не видел. Но я слышал, как Бутенков кричал: «Что в сумке? Что в сумке!»
— Думаете, голова была в сумке?
— Я не знаю, не знаю. А потом, потом она схватила Бутенкова одной рукой за горло и… и…
Скачко вытянул обе руки вперед, как будто душил кого-то, и затрясся так, что его дрожь передалась даже Михайлову.
— Сука, сука, она его так, так! — продолжал трястись Скачко, не обращая ни на кого внимания.
Михайлов попытался удержать его руки, но ему не удалось. Тогда он громко крикнул:
— Позовите кто-нибудь сестру! Скорее!
А Скачко всё тряс руками и головой, как будто в самом деле кого-то душил, повторяя:
— Сука, сука! Не уйдешь, тварь, не уйдешь!
Только минут через десять Скачко смогли уложить, сделав укол. Дежурный врач неодобрительно выговаривал Михайлову:
— Я же вас предупреждал, товарищ майор, что его лучше не беспокоить. Вы же видите, в каком он состоянии.
— И как долго оно продлится?
— Определенно сказать не могу. С виду он психически здоровый мужчина, а там кто его знает. Мне говорили, он попал в какую-то переделку?
— Что-то вроде того, — ответил Михайлов и попрощался.
Здесь тоже был тупик. Даже если и поверить во все эти сказки, — куда скрылась машина? Кто в ней был на самом деле? И была ли в «Жигулях» голова?
«Может, если обнаружат машину, что-нибудь прояснится?» — подумал Михайлов, покидая больницу. Было бы очень просто, если бы на все вопросы сразу находились ответы.
12
Когда Михайлов приехал в горотдел, Горюнов находился там. Настроение у него, как всегда, было приподнятое.
— Ну, рассказывай, что тебе там удалось раскопать?
— Да, собственно говоря, ничего особенного. Был в военкомате, смотрел его личное дело. Кроме благодарностей и похвал ничего любопытного не обнаружил. Есть там даже письмо в военкомат и его матери из части, где Кравченко характеризуется с наилучшей стороны. Сдержан, рассудителен. В достижении цели упрям и настойчив.
— Что еще?
— В ЖКО сказали, в его квартире прописана еще мать. По словам соседей, около двух лет она живет в деревне у своей сестры, и квартира, пока Кравченко служил, пустовала.
— Значит, мать приезжала к сыну только на свадьбу, и квартиру отдала в полное распоряжение молодоженов?
— Выходит так.
— Что еще?
— Всё. Вы же сказали мне к четырем быть, я и так боялся, что не успею.
— Не густо, — подытожил Михайлов.
Горюнов стал перебирать бумаги. У него на столе скопился целый ворох, он уже их и в стол во все ящики напихал, все равно места не хватало. И ведь ничего ненужного, лишнего.
Под одной из папок лежал небольшой клочок бумаги. Горюнов прочитал его и тут же вспомнил:
— Да, вот еще: звонил Березкин, наш судмедэксперт. Голова Кравченко действительно отгрызена каким-то зверем. И якобы даже не полностью. А потом еще и оторвана, то есть отделена от тела.
Михайлов пристально посмотрел на Горюнова:
— Березкин ваш тоже любит сказки читать?
Горюнов улыбнулся:
— Да мы тут все как сказочники. Только одни рассказывают, а другие слушают. И ни одни ни другие этим сказкам не верят.
Михайлову чем-то пришелся по душе этот весельчак и говорун Горюнов. За его юмором таился практичный ум.
Без тени злобы он спросил его:
— Ты на что намекаешь?
— Да так, ни на что, — неопределенно ответил ему Горюнов.
Тогда Михайлов спустился на землю.
— Женя, а труп идентифицировали?
— Пока еще нет. Вызвали телеграммой его мать, она, может, завтра к полудню подъедет, недалеко ведь.
Михайлов снова стал листать дело, перечитывая показания свидетелей. Даже не за что было зацепиться. Прошел день, а у него абсолютный ноль. Опять шумихи не оберешься. Дело неординарное, закрыть так просто не закроешь, и кругом одни пробелы — следов нет, отпечатков пальцев, не принадлежащих Кравченко, нет, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Фантастика! Хоть бы какая-нибудь зацепочка!
Михайлов посмотрел на Горюнова.
— Женя, а линию Ракитиной отработали полностью?
Горюнов удивленно округлил глаза и выпятил губы:
— Так вы ж её отбросили.
— Мы ничего так просто не отбрасываем, Женя. Займитесь, пожалуйста, завтра прямо с утра Ракитиной. Как хорошо она знает потерпевшего, какие у них вообще были отношения. Может, здесь нам повезет?
Горюнов кивнул головой.
— Хорошо, товарищ майор.
— И еще. Отчего умерла жена Кравченко? Нет ли здесь какой-нибудь связи? Возьми себе на заметку.
— А чем вы займетесь, товарищ майор? — без всякой задней мысли спросил Горюнов.
— Еще не знаю. Может быть, посмотрю еще раз дело.
— Тогда я с вами попрощаюсь до завтра. Как-никак конец рабочего дня.
— Уже? — удивленно спросил Михайлов.
— Начало шестого.
— Как быстро время летит. Вы не оставите мне ключи от кабинета, я еще немного посижу.
— Конечно. Будете уходить — отдадите дежурному, а завтра я их заберу.
Горюнов надел куртку, попрощался и вышел. Михайлов остался один. Надо бы позвонить в управление Левину. Но о чем ему докладывать, он не представлял.
13
Вечером Михайлов стоял у окна гостиницы и смотрел вниз с высоты шестого этажа.
Небольшой рабочий поселок, каких сотни, и все похожи один на другой. Многоэтажные дома среди приземистых почерневших от времени домишек, утопающих в густых кронах деревьев, фермы, башенные краны, трубы, выдыхающие дым, полусрезанные терриконы. А дальше — за жилым массивом — степь. Желтая, зеленая, жухлая, в вечерней синеве сливающаяся с низкими, растянутыми на весь небосвод облаками. И лишь алый круг солнца красит эту синеву то в бронзу, то в золото, то в пурпур.
В таком же городке родился и Михайлов. Мальчишкой бесшабашно лазал по терриконам, озорно дразнил чумазых шахтеров, устало бредущих после смены через весь город в баню, выпрашивал у них цветную проволоку, из которой потом с ребятней плели разноцветные браслеты и кольца. Обыкновенное, ничем не примечательное детство. И как случается потом, что один вырастает и становится убийцей, а другой — жертвой. Один по одну сторону добра, другой по другую? Кто разделяет их? Как сортирует?…
Часов в восемь он позвонил Левину, в кратких чертах рассказал обо всем, что произошло, что удалось раскопать.
— Пока ничего не ясно, — резюмировал в конце Михайлов.
— Ладно, Николай Николаевич, — сказал Левин, выслушав Михайлова, — продолжай расследование и завтра приблизительно в такое же время позвоните мне. Помощь нужна?
— Нет, спасибо, — ответил Михайлов. — Людей мне дали, нужду ни в чем не испытываю.
— Тогда до завтра.
— До завтра.
За окном стемнело. Михайлов снова перебрал в уме все события прошедшего дня.
Его не покидала уверенность, что случай с Кравченко не просто убийство, что за всем стоит нечто гораздо большее, неуловимое на первый взгляд, окутанное какой-то тайной. И хотя утверждения Скачко о какой-то голове в «Жигулях» преследуемого голословны, Михайлов не сомневался: связь между убийством Кравченко и происшествием с патрульной машиной ГАИ существует. Он только пока не знает какая. Но это, возможно, дело времени. В ближайшие дни обязательно всплывет еще что-то, что наконец потянет за собой нить этого запутанного до невозможности клубка.