ГЛАВА 1

Легкий ветерок из приоткрытой форточки взъерошил волосы, шаловливыми пальчиками тронул лицо и умчался по своим делам.

Антон лениво потянулся, попутно обдумывая планы на ближайший выходной: — "Погоду на сегодня хорошую обещали, может, выбраться порыбачить? Или ещё поваляться?.. А, ладно, все равно уже проснулся, пора вставать, толку лежать-то".

В глаза ударил ослепительный солнечный свет, на ярко-голубом небе — ни облачка. Парень снова сомкнул веки, и тут пребывающий в полусонном состоянии мозг, наконец — то очнулся.

Он лежал на лесной опушке, ошалело вертел головой, рассматривая открывшийся пейзаж….

Сначала в поле зрения попали влажно блестевшие шляпки грибов, кокетливо выглядывающие из слишком яркой для этого времени года травы.

Чуть дальше трепетала листочками березовая поросль, над ней поднимались деревья посерьезнее — вязы вперемешку с дубами и сливались вдали в одну сплошную темную стену леса.

— Где я? — непонятно кого спросил парень, чутко прислушиваясь к лесным звукам.

Ответом была только переливчатая трель какой-то невидимой птахи.

Антон рывком сел, глянул еще раз по сторонам, оглядел себя и чуть не взвыл — на нем была грязно-белая полотняная рубаха, подпоясанная веревкой, какие-то невообразимые портки, иначе не скажешь, а на ногах (господи!!!) лапти… Где только отыскали такие в наше время?

— Эй, народ! Вы где? Дурацкие шутки… — на всякий случай крикнул парень, про себя подумав, что корпоративный поход в сауну, похоже, удался, вот только ни черта не помнится. Он с осуждением уставился на густые заросли неподалеку, ожидая, что из них с гоготом выскочат Леха со Стасом. Такие приколы как раз в их духе, но кустарник был тих и неподвижен. Ни одной живой души рядом не появилось.

А голова, как ни странно не болела, да и остальных неприятных симптомов не наблюдалось. Значит, не пил…

"Да, — думал Антон, обозревая окрестности, — лес, солнышко, небо голубое. Все классно, но лапти — это явный перебор".

Он грустно посмотрел на весьма неудобную обувку, пошевелил пальцами ног. Никакого сравнения с фирменными кроссовками.

— И что будем делать? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, как сказал классик, — и опять огляделся по сторонам, все ещё надеясь на появление друзей.

День уже клонился к вечеру, солнце пошло на закат, расцветив небосвод красно-розовыми оттенками. Перспектива ночевки в незнакомом лесу не прельщала. Да и не собирался он здесь ночевать, на работу завтра. Если он не появится, накроется прибыльный подряд, на согласование которого потрачено столько времени и сил. Так что надо выбираться поскорей отсюда.

Антон поднялся, затянул потуже пояс-веревку и пошел, куда глаза глядят.

Глядели они, естественно, туда, где лес пореже. Парень продирался через колючий кустарник, норовящий разодрать полотняную свободную рубаху на мелкие клочки, чертыхался про себя, но упорно шел в ту сторону, где среди редких исполинов виднелись молоденькие деревца, стоящие шеренгой, словно новички-первогодки перед матерыми «дедами».

Все было бы ничего, но парень все время чувствовал, что за ним кто-то исподтишка подсматривает. Мерзковатое ощущение, признаться… Антон всегда очень остро реагировал на чужой взгляд, ну, а в этом месте сам бог велел держать ухо востро. Однако сколько он не оглядывался: и быстро, и исподтишка (совсем по-детски прятался за ближайшим деревом и внезапно выскакивал из-за него), обнаружить чересчур скромных наблюдателей не смог, хотя на сто процентов был уверен, что розыгрыш продолжается, и за ним втихомолку следуют приятели, давясь от хохота. Игра в прятки ему скоро надоела, и он перестал выпрыгивать из укрытий, как чертик из коробочки. И без того плелся еле-еле — напрямки, хоженых тропок не попалось.

Как ни странно, способ визуального ориентирования оказался вполне надежен, ибо вскоре Антон вышел на опушку. Несколько поваленных ошкуренных деревьев лежали на земле, сучья кто-то сложил аккуратными охапками, приготовив к дальнейшей транспортировке. Вся поляна была усеяна щепками.

"Вырубка, что ли? Явно топорами работали. Дровосеки… — он усмехнулся: — Глупо в наше время рубить деревья таким дедовским способом, когда есть бензопилы, но в каждой избушке свои погремушки. О, я уже, как сестра изъясняться начал… Не иначе, как ветром принесло. Вот ещё бы этим же ветром меня отсюда вынесло, да поскорей".

— Сяду на пенек, съем пирожок, — вслух произнес парень, хорошо понимая, что пирожков ему еще долго не видать. В лесной тишине его хрипловатый басок прозвучал как-то диковато. Но в ответ из ближайших к нему кустов раздался какой-то странный звук, то ли рычание, то ли всхрап.

Крадучись, он подошел поближе, остороооожненько заглянул туда, откуда услышал не вызывающий доверия шум, и сразу отпрянул назад.

В зарослях орешника лежала большущая собака и тщательно вылизывала кровь, которая обильно текла из свежей раны. Антон присмотрелся: из передней лапы торчала деревянная стрела. Кому нужно стрелять в собаку, да ещё из лука? Кому чем помешала?

— Не в службу, а в дружбу…. Помоги мне, а я тебе добром отплачу, — неожиданно подала голос псина. Было странно видеть, как она произносит слова — с усилием выталкивая их из раскрытой пасти, помогая себе языком.

Антон застыл, как соляной столп, а до него вдруг дошло. Какая собака? Зверюга грязновато-серого цвета, кое-где отливающего сизоватым оттенком.

"Да это же волк. Матерый волчара! Да еще изъясняющийся на чистом русском языке! Офигеть! Меня глючит, как зависший комп. Это сон, просто сон такой, а во сне все может быть. И говорящие волки тоже… Раз завел разговор, значит, закусывать мной не собирается. Это только маньяки сначала заговаривают зубы, а потом… Ниче, ниче, я скоро проснусь…".

И хотя Антон сильно сомневался в том, что снящийся ему говорящий волк может быть ещё и маньяком в придачу, подошел он к нему не без робости. Стрела пробила лапу навылет, и мешала волку зализывать рану. Он цеплял за нее языком, что тоже, надо думать, приятных ощущений зверю не добавляло.

— Что-то во всем этом есть очень знакомое, — задумчиво проговорил Антон, обламывая стрелу и перебинтовывая лапу куском ткани, с трудом оторванной от низа крепкой холщовой рубахи. Волк лежал спокойно, только дернулся и взвизгнул, когда парень неаккуратно дернул стрелу, но стерпел боль.

— А где Иван? — вдруг спросил волк, уставившись на парня немигающим взглядом. Бешено пульсирующий зрачок его желтых глаз постепенно сужался до едва видимой точки. «Медбрат» медленно и тщательно осмотрелся вокруг. Никого…. В зоне свободного доступа чужих не наблюдалось. Это если считать волка почти своим.

— Не знаю. Может, в лесу заблудился, — беспечно ответил парень, на всякий случай отодвигаясь подальше: кто их знает этих волков, что у них там на уме. Решит ещё заменить ужин из Ивана Антоном.

— Да не бойся, я добро умею ценить, и дружбу тоже. — Антон дипломатично промолчал, а волк, зловеще ухмыльнувшись, продолжил: — А ты, видать, не местный, непуганый еще… Ладно, иди, свидимся еще… — милостиво произнес зверь, махнув здоровой лапой в ту сторону, куда, по его мнению, надо идти парню.

Антон, выйдя из кустов, рванул так, что опомнился только на холме довольно-таки далеко от леса. Он в изнеможении упал в высокую траву, приподнял голову — никто за ним не гнался: ни говорящий волк, ни неизвестный Иван, ни коренные обитатели леса. И хорошо!

 

ГЛАВА 2

Алел закат. В голове не было ни одной мысли…

Информации к размышлению тоже…

Самое главное на этот час Антон сделал — "он из лесу вышел…". С вершины холма открывалась живописная картина — внизу, в лощине, сонно плескалась неширокая река, на прибрежном лугу паслись пятнистые коровы, пастушок в соломенной шляпе с обвисшими полями изредка лениво хлопал кнутом, сгоняя стадо в кучу.

Такая пастораль!

Ближе к лесу расположилось селенье — около сотни бревенчатых домиков с покатыми черепичными крышами прятались в тени деревьев. К каждому двору прилепились небольшие огороженные участки. Парень присмотрелся: — "Огороды? А что ж ещё? Селяне… До сих пор телеги в ходу. Машину, что ли, купить не за что?"

За околицей села по дороге еле тащилась с верхом нагруженная мешками подвода с пегой лошадью.

Между лесом и рекой поле, с набравшим силу колосом. Там вовсю резвился ветер, прогоняя от края до края нивы широкие пологие волны.

Немного выше по течению реки высились белокаменные хоромы. Антон сначала решил — монастырь, судя по необычной архитектуре, но не увидел ни колокольни, ни крестов на золоченых куполах. Наткнувшись взглядом на деревянных идолов, внушительных даже отсюда, издали, подумал: — "Неужели в наше время еще где-то сохранились идолопоклонники? Что-то не слышал… Да и церкви в селении я не вижу. Похоже, в Бога единого здесь не веруют. Да мне-то какая разница? Мне б домой скорее и морду набить тому, кто меня сюда завез".

Истуканы расположились по кругу. У подножия самого высокого что-то краснело. Посередине, на равном удалении от фигур, горел костер. Вокруг него по странной траектории вышагивал старец в белом развевающемся балахоне. Дедок лихо жонглировал двумя длинными факелами — искры сыпались во все стороны. Длинные волосы и бороду старика трепал ураганный ветер, взявшийся неизвестно откуда. А ведь на возвышенности был полный штиль: — "Непонятно! Ладно, подойду поближе, разберусь, что к чему. Главное, люди есть…".

С вершины холма вниз вела широкая, хорошо утоптанная тропа. Ничего ни оставалось, как идти по ней.

Парень поднялся и неторопливо зашагал вниз.

— Эй, — раздалось позади, — погоди чуток.

Антон обернулся. Его догонял худощавый невысокий парнишка, одетый так же прикольно, как сам Антон, вот только на ногах у него (Антон завистливо вздохнул) были щегольские сапожки. Парнишка приветливо улыбался и всем своим видом пытался показать, что рад Антону, как родному брату.

"Ролевик, что ли? Вот, блин, попал. Может быть, такая доброжелательность здесь в ходу, но все-таки… Ладно, поиграем" — Антон ни на миг не сомневался, что дурацкий розыгрыш продолжается.

— Ты Иван? — сразу решил прояснить обстановку Антон, так как незнакомец шел со стороны леса и других дорог поблизости не наблюдалось.

— Тимофей, — охотно представился парень, — а ты Ивана ждешь?

— Да нет, — пожал плечами Антон, — просто он в лесу плутал, думаю, может, уже вышел, хотел спросить у него про говорящего волка, — он уже с большим трудом удерживался, чтобы не расхохотаться во весь голос.

— А ты куда путь держишь? И откуда? — с ненавязчивостью инквизитора поинтересовался Тимофей, слова про волка пропустив мимо ушей.

— Да вот хочу мир посмотреть, занятие по душе поискать, — уже с удовольствием пояснил Антон. Похоже, в этих ролевых играх что-то есть. Привлекательное.

— Ну, не хочешь говорить, как хочешь, — покладисто согласился попутчик, — а я в селение славичей иду, он тебе по пути?

Антону ничего не оставалось, как согласится. Ему сейчас все было по пути.

— Славичи довольно-таки дружелюбные люди, — щедро делился местными сплетнями новый знакомый. — Княжит у них Мстислав — мудрый правитель, ухитряется со всеми соседями в мире быть, сам ни к кому разбойничать не ходит и к себе с набегами не пускает. Говорит, славичей боги хранят до тех пор, пока по законам, ими поставленными живут. А дружину держит… Да, держит. Человек тридцать воинов из особо близких соратников. У нас тут свои заморочки. Без защиты никак нельзя.

— Какие-то неприятности? — стараясь узнать побольше, спросил Антон.

— Да нечисти расплодилось видимо-невидимо, шалят иногда, приходится силу демонстрировать, чтоб не очень людям докучали. — Квалифицировать нечисть Тимофей не стал, решил, что и так сказал немало для первого раза и продолжил: — А так дружинники народ не притесняют, в основном, на охоте да в трактире время проводят, Мстислав их в этом не ограничивает.

"Ну ещё бы, — захихикал про себя Антон. Уж больно уверено Тимофей все это говорил. — А чем ещё заняться великовозрастным дитяткам? На роль нечисти небось не всякий согласится, а за воображаемым противником бегать неинтересно".

За разговором до селения дошли быстро, хотя дорога была неблизкой. Лесная тропка перешла в накатанную грунтовку.

— Ты не против поесть?

Антон сдержанно кивнул, хотя в животе предательски заурчало.

— Тут всего один трактир — "Мельницы богов", — Тимофей свернул на широкую мощеную булыжником улицу. — И хозяин славный, я его давно знаю. И кормят неплохо.

Больше всего его сейчас волновали пятки, отбитые о бугристые камни дороги — его спутник шел быстро. Антон едва поспевал за ним, а лапти все же не сапоги, того и гляди развалятся. К тому же он старался не слишком откровенно глазеть по сторонам, опасаясь показаться излишне любопытным. Дома стояли далеко друг от друга, и рассмотреть что-либо за высокими плетнями, кроме выглядывающих крыш, было затруднительно. Одно только здание было без изгороди, к нему и направился Тимофей. Антон уставился на поперечный брус между двумя невысокими столбами — к нему были привязаны несколько оседланных лошадей.

"Коновяз или коновязь? — мелькнуло в голове у парня, — а, какая разница, как это называют, главное, кони не разбредаются. — Лошадей он видел только по телевизору и не думал, что рядом с его городом кто-то их разводит. — Затейливое названьице, с претензией, — он покосился на грубо намалеванную вывеску, на которой был изображен бородатый мужик с громаднейшим мечом, — многообещающее, интересно, что нам там предложат?".

Вопреки ожиданиям, общепитовское заведение было довольно-таки чистым, из кухни долетали заманчивые запахи, и парень подумал, что все, в конце концов, образуется, стараясь не уточнять для себя, что именно.

Навстречу им выскочил улыбающийся румяный толстяк-хозяин, по-дружески хлопнул Тимофея по спине и усадил обоих за стол недалеко от входной двери. Путники изрядно проголодались — Тимофей заказал жареное мясо и кувшин кваса, Антон решил не экспериментировать и попросил то же самое, только хлеба побольше, как ни крути, а последний раз он ел ещё вчера — заскочил после работы в «Макдональдс».

В ожидании трапезы он лениво рассматривал зал. Ничего сверхъестественного. Грубо сколоченные столы, лавки из плохо ошкуренного дерева, кстати, довольно удобные (парень поерзал, проверяя, не загонит ли занозу в мягкое место, вроде нет), на стенах в металлических держателях — незажженные факелы, изрядно закопченные стены. Незатейливое место отдыха и встреч для простого люда, не избалованного излишним комфортом.

Антон прислушался к беседе за соседним столом, где собрались местные «крестьяне».

Разговор крутился вокруг двух наболевших тем, мол, Перун посевы пожег на дальних полях, видно, неугодной была последняя жертва, халтурят кудесники, с богами общаясь, да о том, что скоро парубков не на ком женить будет, девок-то почти не осталось, и от Сварога помощи славичам нет, сколько не просили…

"Что-то не так, — слегка заволновался парень, — они так серьезно обо всем говорят, словно это их действительно волнует…".

Хозяин лично принес заказ и, ловко держа одной рукой тарелки, а другой два объемных кувшина, накрыл стол. Антон взглядом поискал вилки, потом вздохнул и вытер руки о штаны. Народ вокруг обходился без лишних предметов сервировки. Парень впился зубами в сочный кусок мяса. Вкуснятина какая….

Ощущение нереальности происходящего не оставляло Антона. В том, что не спит, он уже убедился — на предплечье остался внушительный синяк. Переборщил малость с проверкой. Болело до сих пор. Тщательно покопавшись в кладовых памяти, Антон обнаружил там только предыдущий вечер, горестно вздохнул: — "Ну, сестрица! Ну, удружила!"

И стал вспоминать, благо времени было навалом… Уж в этом-то он не сомневался.

*****

Поздний вечер, пронзительная трель телефона (только-только глаза прикрыл под нудноватый сериал) и не менее отчаянный голос в трубке:

— Антош, ты дома? Антон, ты мне срочно нужен, приезжай.

Антон мельком глянул на часы — двенадцатый час:

— Конечно, дома, где ж мне ещё быть. Люд, ты чего не спишь-то, а? — без особого интереса спросил он, — тебе с утра на работу. Давай завтра?

— Какое завтра, какое завтра? — голос в трубке дрожал от волнения. — Приезжай! Я тут такое нашла, такое…

— Ладно, сейчас. — Антон тяжело вздохнул. — Жди.

Честно говоря, ехать никуда не хотелось, но сестра — она такая, привяжется, не отстанет. А может, и, правда, что случилось? Да нет, вряд ли… Людмила, младшая сестренка Антона, была девицей своеобразной, про таких говорят — увлекающиеся. Причем увлекается она не молодыми людьми своего возраста, что было бы вполне естественно для её лет, а различной потусторонней ерундой. Благо возможностей сейчас полно, на лотках куда ни кинь взгляд — наткнешься то на "Пособие по гаданию", то на "Магию… Колдовство…Жизнь…" или какие-нибудь "Советы начинающей ведьме". Выбирай — не хочу.

Сначала она занималась астрологией, пугая всю родню своими мрачными прогнозами, затем занялась гаданием и приворотами. Счастье, что значительных успехов на этом поприще, слава богу, не достигла, а то кто знает, что она могла натворить.

И все равно Людмила уверена, что ее истинное призвание — магия, при этом деления по цветам нет — как получится. Видимо, поэтому она поступила учиться на истфак местного университета. А, впрочем, что ближе всего к магии, как не наша история, непонятно каким чудом еще живая после многократного переписывания. Но дело не в этом, раз сестра зовет, надо ехать, кто знает, что там стряслось.

Людмила распахнула дверь и на Антона с порога обрушила шквал новостей, причем каждое слово торопилось обогнать предыдущее.

— Слушай, я сегодня работала в запасниках и нашла одну очень странную вещь. Это каменное зеркало. Камень похож на обсидиан. Но, знаешь, я никогда не видела обсидиан такого цвета. В сопроводительной записке говорится (написана так неразборчиво, просто ужас какой-то), что найдена эта вещь в начале двадцатого века при раскопках поселения восточных славян под Новгородом, дату изготовления не удалось определить даже приблизительно.

— И ради этого ты хлама ты подняла меня с постели? — пожал плечами парень.

— А что? Ты не один был? — заинтересовалась сестра.

— Не твое дело… — щелкнул ее по носу брат, проходя в комнату. — Чего притихла, сообщение кончилось?

— Да нет, ты не знаешь, что было дальше! Я взяла его в руки, стала рассматривать. Меня привлекла игра бликов на поверхности, а потом я просто положила зеркало в карман халата и никому ничего не сказала. Пришла вечером домой, опять стала любоваться им и заметила, что оно теплое, а самое главное — будто прилипло к моим рукам — и нагревалось все сильней и сильней. Глянула на часы, поняла — уже глубокая ночь, прошло много времени, но как оно пролетело, я и не заметила.

— Люд, ты вечно что-нибудь выдумаешь! — сказал Антон с легким раздражением человека, которого выдернули из дома из-за пустяка.

— Братик, ты же моя палочка — выручалочка! Ну, кто, кроме тебя, мне поверит! Я боюсь, — жалобно сказала сестрица.

Он мог понять сестру — после гибели родителей он стал для нее и отцом, и матерью, и спасательной жилеткой. С тех пор, как они остались одни, чего Антон только не слышал: и о гадких мальчишках, норовящих обидеть девочку, и о подружках-предательницах, и о несправедливых школьных учителях. Потом, конечно, поток жалобных откровений почти сошел на нет — сестра выросла, он ушел в армию, но все равно близость душевная осталась. И оба они знали, что готовы принять и выручить друг друга в любой ситуации, какой бы щекотливой она не была.

Людмила схватила уже открытую на нужной странице книгу:

— Вот, смотри, что в "Магии камней" написано: "Обсидиан — один из сильных камней, рожденных в огне вулкана. Он многолик и может быть черным, как смола, или красно-коричневым, как кирпич. Но самый сильный из них — черный обсидиан, особенно тот, что переливается в серебристо-перламутровых тонах. Именно черный обсидиан йоги связывают с первой чакрой, энергия которой принадлежит Земле, а обсидиан, как магнит, проводит эту энергию в физическое тело. Противоположным обсидиану камнем может считаться…".

Дальше Антон слушать не стал, для него это было не очень интересно. Он прошелся по комнате и предложил:

— Люд, давай, что ли, кофейку попьем? Спокойно посидим, поговорим, а то у меня после работы и так башка гудит, да и ты успокоишься слегка. Я сегодня домой уже не поеду, лады?

Он мог позволить себе быть великодушным — ему это каменное зеркало было, как говорится, по барабану.

— Давай чай… Не заснешь после кофе, — озадачилась сестра, на минуту забыв про свои заморочки. — Место для тебя новое к тому же.

После смерти бабушки Людмила переехала в её квартиру, оставив Антона налаживать личную жизнь в родительской, и брат не часто бывал здесь. Как-то не по себе ему было в пропахшем пылью времени жилище, а вот сестре нравилось — и старая антикварная мебель, и портреты в золоченых рамах, и тяжелые портьеры на окнах, выходящих в тенистый дворик, и какая-то нереальная тишина, царившая здесь. Толстые стены старого дома надежно гасили все звуки большого города, и порой Антону казалось, что, заходя в эту квартиру, он переносится прямиком в девятнадцатый век — неспешный, чинный. Немудрено, что у сестры крышу порой сносит…

— Я-то? Не боись, буду спать, как младенец, — и поморщился от собственного бодрячества. Он не удивится, если узнает, что в этом доме обитает привидение. — Сегодня шеф разгон устраивал, все нервы вымотал… Да ещё ты…

Паникерша Людмила отправилась варить кофе, а парень подошел к письменному столу, посмотреть на то, что так напугало сестру. Ничего особенного — тонкая овальная каменная пластина, размером чуть более ладони, правда, тщательно отполирована. "Действительно, зеркало. Только махонькое… — усмехнулся про себя Антон — Орнамент по краю странноват, непривычен: люди, растения, птицы, буквы хороводом…. Все стилизовано, сразу и не поймешь, кто есть кто. А перламутровые отблески на черной поверхности, как языки холодного пламени…. - он всмотрелся в свое нечеткое отражение, — и впрямь завораживают".

Взял в руки. Тяжелое, тепловатое зеркало удобно легло в ладонь. Ощущение тепла усилилось, сменилось легким покалыванием. Он еще раз внимательно взглянул на пластину, почувствовал легкую вибрацию…. По черной поверхности пошла рябь, зеркало обрело глубину, изнутри проступили переливающиеся серебром слова:

КАК ЭТО ЗЕРКАЛО ЧЕРНО,

ПУСТЬ БУДЕТ ЧЕРНЫМ ВСЕ ВОКРУГ.

И ПУСТЬ ЗАМКНЕТСЯ ЭТОТ КРУГ,

КОГДА СУДЬБОЙ ПРЕДРЕШЕНО!

В ОДИН СОЛЬЮТСЯ ТРИ ПУТИ…

КОГДА ЕДИНЫ СТАНУТ ТРОЕ,

РАЗБИТО БУДЕТ СЕРДЦЕ ЗЛОЕ

СОЮЗОМ ДРУЖБЫ И ЛЮБВИ.

…КАМО, НУЖА, БУМАЖА…

… ЦУ, Е, ФА!!!

С ужасом Антон понял, что произносит ЭТО вслух…

Метаморфоза была впечатляюща: слова вспыхнули ярче, острым лучиками кольнув глаза, и погасли, зеркало превратилось в овальное окно, оттуда подул ветерок, слегка растрепавший парню волосы. Серебряный луч ударил в лицо, сменился черной вращающейся воронкой. И Антон, уже осознавая, что от него больше ничего не зависит, провалился в пугающую пустоту…

*****

Додумать до конца ему не удалось. Внимание Антона привлек шум в другом конце трактира. Краснощекую толстую девицу тащил за руку худющий старик, та же упиралась изо всех сил.

"И откуда силы столько? Деваха довольно крупная, а старика пальцем ткни — рассыплется" — удивился про себя парень, протягивая руку к кувшину с квасом.

Как вдруг один из ратников, сидящих рядом с местом происшествия, вскочил, выхватил меч и кинулся на помощь красавице. Остальные посетители трактира держали строгий нейтралитет, изо всех сил делая вид, что их это не касается.

— Совсем оборзел Кащей, яйцо уже на шею прицепил, развлекается, — тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил Тимофей.

Тем временем вояка, подскочив к старику, мощной рукой сорвал с его шеи круглый амулет, формой и размером действительно похожий на куриное яйцо.

— ТАК УМРИ ЖЕ! — и, швырнув наземь яйцо, принялся яростно рубить его мечом, без толку высекая искры из каменного пола трактира. Яйцо волчком крутилось на полу, лихо уклоняясь от ударов, словно живое. Старик с интересом наблюдал за выкрутасами своего украшения.

Ратник вытер пот, заливавший глаза, отбросил затупившееся оружие, схватил с лавки булаву и опять принялся молотить по яйцу. Попал раз, другой, третий — ничего. Цело, окаянное. В бессильной ярости вояка схватил Кащея за горло, отпустил…

— ТАК ЖИВИ ЖЕ, — и свалился без сознания. Старикашка мерзко захихикал, подошел к упавшему, поводил над ним руками, будто вытягивая что-то невидимое, поднял невредимое яйцо, сунул все вместе за пазуху и, без помех закинув девицу на плечо, удалился.

У Антона разом пропал аппетит.

— Дурак, — философски заметил Тимофей, допивая квас, — это яйцо только разрыв-трава возьмет, а он, бездушный, кому теперь… — парнишка невнятно пискнул и замолк.

Антон с изумлением смотрел на своего спутника. Его лицо текло, как горячий воск, — морду волка сменила голова птицы, ее черты плавно перетекли в человеческие. И опять калейдоскоп меняющихся обличий — волк, птица, человек, словно безумный скульптор пытался уничтожить свое творение… Тимофей издал полувсхлип-полустон, вскочил и кинулся прочь из трактира.

Антон тупо продолжал смотреть на опустевшее место, даже не пытаясь найти происшедшему какое-то логичное объяснение. Сзади его подергали за рукав. Обернувшись, парень увидел чумазого мальчишку, делающего приглашающие знаки руками:

— Антон, пойдем со мной, пойдем.

— Куда?

— Пойдем, не бойся, я проведу, со мной не страшно. — Антону уже было страшно со всеми, чертовщина вокруг начинала надоедать. — Тебя ждут.

— Зачем мне куда-то идти? Кто меня здесь может ждать? Я никого, кроме Тимофея не знаю, — пытался сопротивляться он. — Да и то….

— Я Птах, — скромно представился мальчуган, — теперь ты знаешь и меня.

— Логично, — согласился Антон, — пошли.

А сам подумал, что не стоит быть таким доверчивым. Где гарантия, что параллельных миров не существует? Он привстал, окинул взглядом помещение в поисках хозяина, только сейчас сообразив, что платить-то ему нечем.

— Уже уходите, — подбежал к нему радушный трактирщик, — а что ж так рано? Посидели бы ещё, я Тимофею и его друзьям всегда рад.

— Я… — замялся Антон. Ну, как ему сказать, что денег нет, когда уже все выпито, съедено? — У меня… — он выразительно похлопал себя по одежде, в которой фасоном не предусматривалось никаких карманов.

— О плате не беспокойтесь, все давно оплачено. — Щеки толстяка были готовы лопнуть, такой широкой была его улыбка.

— Да? Тогда спасибо.

— Не мне, Тимофею скажешь, и за меня тоже, при случае, — хозяин благодарным жестом приложил руки к груди, почти незаметной в сравнении с его объемистым животом. Антон пожал плечами и, буркнув ещё раз «спасибо», красный от стыда, выскочил за дверь, где его тут же схватил за рукав поджидающий Птах.

 

ГЛАВА 3

Быстрым шагом пройдя через селение, Птах вывел парня к реке, где на берегу их ждала лодка. Полная луна во всем своем великолепии блистала на небе, но туманная дымка неумолимо заволакивала все вокруг. Лес в этом месте вплотную подступал к воде, сквозь переплетение кустов и деревьев разглядеть что-либо было трудновато. Впрочем, Антон не стремился к изучению достопримечательностей. Его больше волновало свое неопределенное будущее.

Пацан торопливо прыгнул в лодку, Антон за ним. Не дожидаясь, пока парень нормально усядется, начал грести.

— К чему такая спешка?

— Нас ждут, — лаконично ответил Птах. Парень дипломатично помолчал, но странное бегство его спутника из трактира не давало покоя.

— Птах, а что с Тимофеем произошло? — наконец решился спросить своего провожатого Антон.

— Хмель, — коротко ответил Птах. На удивленный взгляд парня добавил: — Я подлил ему в квас хмельного меда, оборотни не переносят хмеля, начинается неуправляемый перекидыш.

— Неуправляемый что? — не понял Антон. — Какой оборотень? — и замолк на полуслове, резко качнувшись вперед — лодка чиркнула дном по мели.

— Быстрей, быстрей, — Птах уже стоял на берегу и нетерпеливо приплясывал на месте.

— Темно ж, хоть глаз коли. — Нога его соскользнула. Антон со всего маху плюхнулся в воду: — Черт! Куда ты меня затащил? И луна как назло скрылась. — Птах молча дернул парня за руку и помчался бегом, не обращая внимания на возмущенные вопли своего эскорта о том, что он скоро лапти потеряет. Потом у Антона сбилось дыхание и орать стало затруднительно, тут бы успеть вовремя вдохнуть-выдохнуть. Ну, пацан, ну, спринтер!

Теперь только шумное дыхание бегущих нарушало тишину леса, замершего в тревожном ожидании. Правда, Птах еще раз напомнил Антону, чтобы тот не отставал, потому что сегодня он слабоват. В каком смысле может быть слабоват двенадцатилетний пацан, задуматься не было никакой возможности. Да и не получается думать, когда во весь дух несешься по лесной чащобе, где стороной скользят непонятные тени, раздаются утробные леденящие кровь звуки и изредка в отдалении мелькают разноцветные вспышки. Все мысли были только о том, чтоб скорей это все кончилось, особенно бег по пересеченной местности.

Наконец они выбрались из полосы тумана, и стало почти светло, благо луна опять светила, как прожектор.

Антон не удержался, притормозил Птаха и спросил:

— Слушай, а где мы находимся?

— Как где? — не понял тот.

— Ну, как называется этот мир?

— Это, — мальчишка обвел рукой вокруг себя, — Явь.

— То есть, реальность… — уточнил Антон. — Чудненько. Значит, я обретался до этого черт знает где…

Пацан не стал слушать его (чего тратить время на пустые разговоры, когда и так все понятно), побежал дальше, крикнув: — Давай скорей… Не отставай.

Вскоре он выскочил на поляну и резко затормозил перед темной избушкой, наполовину вросшей в землю.

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом, — срывающимся голосом произнес он с детства знакомую всем присказку.

И Антон воочию представил, как избушка, кряхтя и постанывая, выдирает из земли одну лапу, другую и в полуприсяде начинает поворот, скрипя всеми своими замшелыми бревнами.

Однако все оказалось гораздо проще — перед глазами будто птица махнула крылом, воздух вокруг пришел в движение — и путники увидели большой бревенчатый дом, но гораздо моложе и красивей покосившейся избенки. Нарядное крыльцо, украшенное затейливой резьбой, окна со фигурными ставнями, просторный двор с парой сараев — один совсем новый, а другой, судя по всему, ровесник той избушки, под которую маскировался дом. Входная дверь была плотно закрыта, над дверью висела уродливая маска Медузы Горгоны. Неожиданно маска раскрыла рот и препротивнейшим голосом заверещала:

— Кто стучится в дверь ко мне?

— (с толстой сумкой на ремне, — машинально продолжил Антон),

Коль чужой, гори в огне.

Если свой — то стой и жди,

Ближе к дому не ходи.

В наступившей тишине раздался протяжный скрип открывающейся двери, в проеме показался высокий силуэт и до боли знакомый голос произнес:

— Долго же ты добирался, братик…

Антон застыл, как громом пораженный, потом рванулся, схватил в охапку женщину:

— Не верю, не верю…

Людмила рассмеялась, уж больно комичный вид был у брата.

— Ты??? Что с тобой??? Что??? — задавал бесконечные вопросы парень.

Перед ним стояла сестра, нет, его СТАРШАЯ сестра. В черной копне волос уже пробивались седые пряди, на лице приметой возраста обозначились морщинки. Но, как ни странно, внешне Людмила выглядела совсем неплохо…

…Антон помнил, как удивлялись знакомые родителей, видевшие их вместе. Он — синеглазый светловолосый крепыш с вечно разбитыми коленками, ничем не выделяющийся из ватаги таких же, как он сорванцов, и сестра — его полная противоположность. Людмила-краса — длинные волосы цвета воронова крыла, которые она предпочитала носить распущенными, темные, цвета горького шоколада, глаза, вечная улыбка на ярких губах.

Любимая внучка их суровой бабушки, которая души не чаяла в ней.

Однажды Антон услышал их разговор — бабушка объясняла девочке смысл ее имени, которое сама же и дала внучке:

— Любимая, милая, мягкая, податливая, а посредине — твердое «Д», как удар головой о стенку. Это — стальной стержень, твердая опора, которая не даст согнуться, не даст пропасть в любой ситуации. Имя обязывает, рано или поздно оно себя проявит.

— А значение моего знаешь, ба? — влез в беседу Антон.

Бабушка поморщилась, не то, чтобы она не любила внука, но относилась к нему довольно-таки холодно:

— Человек, Антон, просто человек…. И когда приходит время — этот человек вступает в бой…. У каждого из нас своя судьба, и имя играет в ней не последнюю роль…

Антон и, правда, всегда был изрядным задирой.

Единственно, что роднило брата и сестру — высокий рост и большие, широко расставленные, глаза…

…Сейчас Людмила утратила очарование юности, но обрела нечто большее — красоту зрелой женщины. Ее грудной голос звучал властно и, как ни странно, завораживающе.

— Удивлен? А я ведь тебя, почитай, двадцать лет дожидаюсь. Зеркало-то с характером оказалось, расшвыряло нас как хотело…. Проходи, не бойся, — и добавила насмешливо: — выходи не плачь.

Антон поежился, ему стало слегка не по себе. Войдя в дом, с интересом стал осматриваться — интерьер почти один к одному повторял городскую квартиру Людмилы.

— Ностальгия, проклятая, поначалу сильно мучила, пока не разобралась, что здесь к чему.

Антон заглянул в подсобные помещения:

— Ого! У тебя здесь и ванна, и прочие излишества. Неплохо устроилась.

— Ну, я ведь ведьма не из слабых, да и с лесным народом дружу. Водяной мне сюда персональный родничок пробил, отплатил таким способом за небольшую услугу. Только, Антон, я сюда никого, кроме Птаха, не пускаю, оттого и охранное кольцо вокруг дома, и маска-сторож, и избушка-морок. Что во дворе моем происходит — снаружи не видно.

— Отзыв больно знакомый, — проворчал про себя Антон.

— Ну, брат, каков вопрос — таков ответ, — все-таки услышала его Людмила.

— А ты сильно изменилась, жестче стала…

— Это для тебя, братец, все только вчера было, а я, кажется, всю жизнь здесь живу, — грустно сказала сестра.

 

ГЛАВА 4

Людмиле повезло гораздо меньше, чем брату.

Она вошла в комнату как раз в тот момент, когда Антона закручивал в свою спираль черный смерч. Девушка закричала изо всех сил и кинулась на помощь брату. Она успела схватить его за ноги, остальное уже исчезло в взбесившейся круговерти. Огненная вспышка на секунду сделала все вокруг черно-белым, а потом осталось только черное, и Людмила от боли потеряла сознание…

…Очнулась она тоже от боли — суставы и мышцы выворачивало жесткой судорогой, тело будто пропустили через гигантскую мясорубку. Сил поднять голову не было, ужасающая слабость накатывалась волнами в промежутках между болезненными корчами.

— Антон, что случилось? — еле слышно простонала Людмила.

Ответа не было — вокруг шумел дремучий лес: ни тропинок, ни опушек, ни полянок, даже птиц и тех не слышно, только стоят огромные деревья-великаны, у подножия которых буйно кустится молодая поросль, густо переплетенная ползучими растениями. Превозмогая боль, девушка развернулась на живот, с трудом встала на четвереньки и поползла к ближайшему дереву, села, оперлась спиной о его шершавый ствол и в изнеможении закрыла глаза, снова рухнув в блаженное небытие.

Переход от забытья был резким, как прыжок в ледяную воду. Людмила заполошно вскочила на ноги, поскользнулась на влажной траве, едва удержалась на ногах. В голове панически стучало: — "Блин, опять проспала! Утро начнется с очередной морали — какая молодежь бестолковая пошла, не то что мы… И как не надоедает только?" — протерла глаза и застыла от осознания того, что торопиться-то никуда и не надо. Совсем…

— Да что ж это такое? — скорее просипела, чем произнесла она. Воды бы глоток, да откуда? Что делать-то, а?

Людмила была оптимисткой, к тому же точно знала (благодаря своим увлечениям), что смерть в столь юном возрасте ей не грозит. Она посмотрела на свою ладонь — линия жизни никак не изменилась и тянулась почти до запястья: — "Как минимум лет сто ещё проживу, так чего зря дрожать? Выбираться надо. К людям…".

Девушка подняла голову, зачем-то глянула на небо, безмятежно синеющее вверху. Были б крылья, полетела, а так — пешком придется, по бездорожью. Она с сомнением посмотрела на босые ноги, пошевелила пальцами, полюбовалась розовыми накрашенными ноготками, и до того ей стало себя жалко, что Людмила свалилась в траву и горько зарыдала. Однако плачь — не плачь, а идти-то все равно придется, не будешь же сидеть на одном месте, и ждать неизвестно чего. Главное, не паниковать, уговаривала она сама себя, вон Робинзон вообще на необитаемый остров попал и ничего, выжил…. А тут всего-навсего лес…

А вдруг здесь водятся хищники? Или еще что похуже? Придумать, что может быть хуже хищников, Людмила с ходу не смогла. Немного успокоившись, она побрела по лесу. А что еще оставалось делать?

Темнело. Конца-края лесу не было видно и надежда, которая, как известно, умирает последней, доживала последние минуты. Людмила брела из последних сил. Только тупое упрямство, которым она отличалась с детских лет, заставляло ее еще как-то передвигать ноги.

ВСЕ! Девушка устало опустилась у подножия ближайшего дерева с необычайно густой кроной и буквально на минутку прикрыла глаза…

Проснулась она много часов спустя, когда в лесу уже давно царила ночь, но странная ночь — темная, тихая, неживая. Все застыло в молчании, и даже свет звезд, пробиваясь сквозь кроны деревьев, казался искусственной подсветкой в этой нелепой постановке, срежиссированной специально для нее — для Людмилы.

Театр одного актера — внезапно перед девушкой возник высокий изможденный старик. Он злобно уставился на Людмилу. Его лицо искривилось от едва сдерживаемого гнева, глаза полыхнули ярко-красными угольями. Плащ, скрепленный у горла сверкающей фибулой, колыхнул неожиданный порыв ветра. Старик наклонился над лежащей девушкой, внимательно всмотрелся в ее лицо, потом, указав на нее длинным костлявым пальцем, воскликнул "Ты! Наконец-то…", оглушительно захохотал и исчез. Девушка испуганно вздрогнула и пробудилась окончательно. Она обхватила плечи руками и задумалась. Было непонятно — откуда в её сновидении взялся этот старик, которого она никогда в жизни не видела. Насколько ей помнилось, приснившееся отражает только то, что когда-то виделось в реальной жизни, а такого колоритного старикана Людмила обязательно запомнила бы, даже увидев мельком. "Кошмарный старик, — она поежилась, — ладно, куда ночь, туда и сон…". Она провела рукой перед лицом, будто снимала с него невидимую пелену, подула на раскрытую ладонь, отпуская свое видение прочь, и только потом сообразила, что ночь-то совсем не кончилась, просто слегка светились стволы деревьев — неживым, фосфоресцирующим светом, отчего казалось, что уже светает.

Тревожный сон не принес облегчения, кажется, стало еще хуже, чем было раньше: болезненно разнылись содранные о выступающие корни и сухие ветки ступни. Широченное платье с дурацкой вышивкой по подолу то и дело норовило сползти с плеч. До спазмов в желудке хотелось есть, а еще больше пить.

И было очень страшно сидеть в одиночестве неизвестно где. Очень…

Людмила машинально принялась крутить на пальце кольцо, доставшееся ей в наследство от бабушки, которая обожала внучку, похожую на нее, как две капли воды. Старинное серебряное кольцо, а точнее перстень с необычно ограненным аметистом не имел большой ценности, но Людмила, надев его один раз, никогда больше бабушкин подарок не снимала. К тому же она заметила, что, напряженно думая над замысловатым вопросом, крутит и поглаживает кольцо и решение приходит само собой.

Глядя невидящим взглядом в темноту, девушка почувствовала, что кольцо стало теплее. Она опустила глаза, рассматривая его. Вокруг камня появился бледно-сиреневый ореол: — "Ещё посижу здесь чуток, и мне все вокруг будет светиться". Тоска сжала сердце, а в носу внезапно защипало…

Сморгнув слезу, Людмила опять стала смотреть на чужой ей лес. Неожиданно лес подмигнул ей теплым, живым, чуть дрожащим огоньком. Не веря себе, девушка вскочила на ноги и, забыв про боль, кинулась напролом через кусты к спасительному маячку. Она ни минуты не думала о том, что это может быть ловушкой, что там может быть опасность.

Нет! Людмила бежала, как ни бегала никогда в жизни.

Больше всего она боялась, что огонек погаснет или потеряется из виду, а она опять станет блуждать в темном лесу, пока голод, холод и, самое главное, страх не сведут ее с ума окончательно.

Растрепанная, потная, исцарапанная колючими ветками кустарников, через которые Людмила прорубалась, как вездеход, она выскочила на полянку, окруженную кустами боярышника и дикого шиповника, и увидела деревянную избушку, которая наполовину вросла в землю. Не помня себя от радости, она рванулась к ней из последних сил и у самого порога потеряла сознание.

Пришла Людмила в себя, как оказалось, много дней спустя. Блуждание по лесу закончилось нервным срывом, осложненным какой-то особо коварной простудой. Но об этом девушка узнала гораздо позже, а сейчас она с интересом разглядывала комнату, в которой очутилась.

А комната была очень необычной, очень…

Взгляд охватил почти все: низковатый потолок, бревенчатые стены, сплошь увешанные пучками трав, полочки с глиняными кружками и тарелками, человеческий череп (ой!) на столе, лавки вдоль стены, маленькие окошки с пестрыми занавесочками, вышитые необычными узорами. В общем, очень тщательная стилизация под русскую старину, сделала вывод Людмила.

Рядом с её постелью дремала небольшая сухонькая старушка, свесив голову на грудь и слегка всхрапывая во сне.

Девушка неловко повернулась и старушка, услышав шорох, тут же проснулась.

— Наконец-то очнулась, — ласково сказала она, — я уж думала не выхожу тебя, что только ни делала.

— Кто вы? — хриплым от долгого молчания голосом спросила Людмила. — И где я?

— Кто я? — повторила старушка, поднимаясь с низкой табуретки. — А я, девонька, местная ведьма. Вышла поутру на крылечко, а у меня гостья во дворе лежит, безмолвная, тихая. Повезло тебе, что ко мне попала. Не знаю, откуда ты взялась, но ничего из того, что ты в бреду говорила, я и слыхом не слыхивала. Как зовут тебя, а, красавица?

— Людмила, — сказала девушка, напряженно думая, как же ее сюда (куда сюда?) занесло.

— Людям, значит, милая, — проговорила ведьма, — хорошее имя, доброе. Не опозорь теперь, — неожиданно закончила она.

Ничего не поняв, девушка неопределенно пожала плечами.

— И никому без особой на то надобности имя свое не называй, — заметив ее жест, продолжила ведьма, — ибо знающий сокровенное получит власть над твоей жизнью и смертью и легко подчинит тебя своей воле, сделав игрушкой в чужих руках. И даже кольцо тебе не поможет.

Она резко протянула скрюченные пальцы к кольцу, но дотронуться до него не решилась, потому что камень вдруг налился изнутри угрожающим фиолетовым пламенем и начал как-то странно потрескивать.

Испуганная Людмила отдернула руку и спрятала её под лоскутное одеяло, решив вообще ничего о себе не рассказывать, но старая ведьма, казалось, сама все знала.

— Часть силы для борьбы кольцо тебе даст, часть в тебе самой сокрыта, от той, что кольцо подарила, досталась. А разгадка твоя, девонька, в Черном замке. Сама только не вздумай туда соваться, в одночасье погибнешь, никак тебе нельзя туда. А пока помощь не придет, живи здесь, я оберегу, насколько смогу.

Больше ничего объяснять ведьма не стала и разговора на эту тему не заводила.

"Кто придумал, что ведьмы злобные существа, старушка — милейшее существо", — частенько думала девушка, наблюдая за своей спасительницей. Та возилась с ней, как с собственным ребенком. Вскоре Людмила совсем окрепла. Стала помогать по хозяйству, благо хлопот было немало — старушка держала козу и десяток курей с задиристым петухом, почему-то невзлюбившего постоялицу. Ходила девушка со старушкой в лес за травами, однако сама от избушки ни шагу не ступала. Честно говоря, она просто ждала, что скоро появится Антон и разом решит все проблемы с возвращением домой.

Время шло, жизнь в лесной избушке текла неторопливо и размеренно. Людмила удивлялась всему, что видела. Ей порой казалось, что она попала в сказку, столько необычного было вокруг. Пыталась расспрашивать ведьму, но та только отмахивалась, говоря "всему свое время". Да Людмила и сама во многом разобралась, девушка она была неглупая, «начитанная». Одно был непонятно — где же она все-таки очутилась и почему.

Она не раз возвращались к последнему вечеру дома, словно заново переживая все, что случилось: — "Брыкающиеся ноги Антона в центре пульсирующей воронки, дырочка на левой пятке, — помнится, мелькнула у меня тогда мыслишка "зашить надо", — потом огненная вспышка и все… А перед этим — я ушла варить кофе, оставив брата в комнате…" — и опять перед глазами: ноги с окаянной дырочкой на пятке, воронка на месте письменного стола, вспышка…. И как озарение: — "Зеркальце… Я положила его на стол. Неужели оно? Но как? При чем здесь мы?".

Конечно, она рассказала ведьме о том, до чего додумалась. Старушка помрачнела, сказала только: — "Игры богов… Я пособить ничем не могу…". Людмила расстроилась — видела же, как люди приходят к колдунье за помощью в щекотливых делах. Помогала ведьма не только людям, но и лесному народцу. Со многими старушка просто дружила. Особенно привечала она почему-то Лешего, страшного, грубоватого, но удивительно милого с теми, кто ему нравился. Он любил поболтать вечерами о том, о сем, вдоволь посплетничать с ведьмой о лесных делах, попить чаю с редкими душистыми травками, которые носил в избушку вместе с грибами и ягодами.

К появлению Людмилы отнесся весьма скептически, долго к ней присматривался. Увидев однажды, как девушка сидит в позе лотоса, не постеснялся и своими корявыми пальцами пощупал, есть ли кости в теле, хмыкал, ухал, а потом спросил, что это такое она выделывает.

Раздосадованная йогиня, которая жутко не любила отвлекаться во время занятий, довольно резко сказала:

— Это йога, специально адаптированная для женщин, помогает концентрации сознания и оздоравливает организм в целом, гимнастический комплекс плюс медитация.

Неясно, что понял Леший из заумного объяснения, но замолчал он надолго. Зато и вывод сделал неожиданный:

— Бабская йога, значит, а ты теперь, девка, Баба-Йога…

С его легкой руки и все остальные стали звать Людмилу Бабой-Йогой, вскоре превратившееся в Бабу-Ягу. Она же, узнав обо всем, долго смеялась, а потом рассказала Лешему, как на самом деле выглядит настоящая бабка-ежка: старая злобная старуха с костяной ногой, с носом крючком и горбом, лежит на печи, добра молодца поджидает, чтоб съесть его под настроение на ужин.

Леший успокаивающе махнул рукой:

— Не переживай, у тебя все впереди еще.

Внезапно обидевшись, девушка осеклась на полуслове…

Людмила не раз спрашивала себя, почему она оказалась здесь, какая сила перебросила ее в этот мир? И почему нынешняя примитивная жизнь нравится ей куда больше, чем прежняя? И это странное ощущение, как будто она вернулась сюда после долгого отсутствия, а теперь вспоминает, как ей здесь было хорошо и спокойно. Вот только память эта не рассудочная, а телесная…

Распахнутая дверь в утро, мокрое после ночного дождя крыльцо, свежий ветер в лицо, бодрящий запах хвойного леса, недавно проснувшегося от зимнего сна, солнце, бьющее в глаза, и радость, переливающаяся через край, радость от ощущения, что этот мир принадлежит только тебе…

Шершавый теплый ствол дерева под рукой (как хочется прижаться щекой, услышать биение чужой жизни!), тихий шорох листвы, опадающей уже не первый день, звонкий плюх падающих желудей, красно-желтое сияние, озаряющее лес, печаль, прощание с летом…

Кружевное чудо на ладони, упавшее с неба, его непостижимое превращение в капельку воды. Любуясь им, не замечаешь холода, проникшего под легкое платье. Ловишь еще одну, еще…. И постигаешь, что любая жизнь на весах времени, как снежинка на ладони…. И меркнет свет, и молкнут звуки…

На рассвете бег по мокрой от росы траве, упругий ветер на взлете приятно холодит обнаженное тело, земля несется навстречу, слишком крутой крен, не страшно, вверх, вверх, к облакам, пока в крови бушует пламя….

Правда, вскоре произошли события, после которых вопросов стало меньше, а хлопот куда больше.

 

ГЛАВА 5

В один прекрасный (или ужасный, это смотря с какой стороны глянуть) день старушка легла на лавку и позвала Людмилу.

— Посиди со мной, девонька, — и больно уцепилась своими пальцами за руку девушки.

— Ой, — простонала Людмила, не ожидавшая подобного от прежде такой доброй бабушки.

— Терпи. Так надо, — прошептала старушка. Черты лица ее стали резче — нос вытянулся, крючком загнулся книзу, рот превратился в узкую безгубую щель, глаза ввалились.

Людмиле стало жутко, она все-таки имела дело с ведьмой. В голову полезли всем известные страшилки про то, как ведьмы заманивают к себе девчонок, чтобы затем забрать себе их молодость и красоту.

Старушка забилась, затряслась мелкой дрожью, выгнулась дугой назад, почти став на мостик.

Людмила завопила во весь голос, потому что рука оказалась зажата, как в тисках, и вырвать ее никак не удавалось. Казалось, время остановилось.

Наконец после особенно сильных судорог ведьма замерла. Девушка, тяжело дыша, уставилась на нее.

Все? Нет?

Старушка (какая старушка, от нее остался высохший остов!) начала тихо бормотать. Людмила склонилась ниже, прислушиваясь, кажется, она обращается к ней. Вот только слова странные, совсем непохожие на человеческий язык. Птичий клекот, рычание зверя, протяжный стон смешались в причудливом наговоре.

Девушка подняла голову, непонятное творилось вокруг — изба затряслась почти как ее хозяйка, все пожитки покинули свои привычные места, что-то упало, что-то взлетело, в общем, полный кавардак.

Заключительным аккордом прозвучал вопль колдуньи, по горнице пронесся смерч, закрутил весь скарб, подхватил затихшую ведьму и, напрочь снеся крышу, вырвался на волю.

А Людмила без чувств обрушилась на пол. Для нее все только начиналось…

Кто может сказать, что происходит с душой, отправившейся в свободный полет? В каких мирах блуждает она, что встречает на своем нелегком пути, какие уроки постигает, для того, чтобы, вернувшись, стать опорой такому слабому в своих желаниях телу?

Сияние неведомых сфер, рождение и гибель вселенных, огонь звезд и космический холод….

Мириады жизней и смертей, взлетов и падений, радость встреч и горечь поражений….

Ощущать себя одновременно ребенком, только появившимся на свет, и стариком, глаза которого смотрят в вечность….

Быть одновременно мужчиной и женщиной, слившихся телами в одно целое, и бесконечно далеких друг от друга….

Боготворить и ненавидеть….

Пропустить все через себя, чтобы обрести знание и пройти собственный путь к вечному покою, дарованному выполнившему свое предназначение…

Людмила с трудом открыла глаза, из которых бурным потоком катились слезы, — душа оплакивала всех тех, кого некогда любила и кого покинула навеки по воле рока.

В голове крутился калейдоскоп видений, не имеющих к ней никакого отношения, — душа вспоминала тех, кого ненавидела и кого оставила во власти жребия.

А тело корчилось на полу от немыслимой боли и молило хоть о какой-нибудь анестезии.

И вдруг….

…вдруг все кончилось, разом.

Людмила начала несмело приподниматься, села вплотную к стене, озадаченно глянула в небо над головой. Внимание ее привлек глухой звук снаружи — падали плашки разрушенной крыши, с треском ломая деревья и кусты.

Сколько же длилось ее беспамятство? Или лежала она недолго? Или крышу отнесло далече? Ладно, потом разберемся, на досуге.

Протяжно скрипнула дверь избушки. В сенях кто-то завозился и в дверном проеме показалась непонятная фигура.

— Аааа, я вижу, девушка, хранительница нас уже покинула. Заждался я, признаться, заждался. — Голос говорящего винтом вворачивался в истерзанный мозг. Противный дребезжащий старческий козлетон…

А старик, не ожидая ответа, продолжал:

— Ну, хоть чему-то она тебя научила, а? Ведь не только людишек пользовать могла? Весьма искусна была во всяких интригах, да в последнее время отошла от дел, даже на шабаш являться перестала. Правда, путь хранила добре, да и к тебе не подступиться было никак.

Людмила с нарастающим ужасом увидела наяву худого старика в черном плаще, когда-то возникшего в давнем видении и так напугавшего ее.

— Узнала, вижу, что узнала! Давай знакомиться — Кащей! Говорят, бессмертный. Нет, не вечный, такой же, как вы… Да только лишь Я знаю, где смертушка моя спрятана. Уязвим я, ох, как уязвим, — юродствовал зловредный старик, подступая поближе к ней.

Помощи ждать неоткуда, надо самой выкручиваться, может, его заговорить и ускользнуть в открытую дверь? А там что? Угадать бы с первого раза, а то неизвестно, как отреагирует этот Кащей на ворожбу, которую, признаться, Людмила еще толком не освоила.

Собравшись с силами, девушка подняла руку в ритуальном жесте и принялась произносить наиболее подходящее плетение — заклинание полного обездвиживания. Ведьма заставила выучить этот заговор в первую очередь, чтобы ни зверь дикий, ни человек лихой не причинили Людмиле зла, случайно или по умыслу. Лес большой, мало ли кто там обретается…

— Эй, эй! — мгновенно отреагировал Кащей. — Ты это брось, не старайся, я к тебе по-хорошему…. Да и не возьмет меня этот бред, на олухов рассчитан, но если ты так, то посмотри, что я умею!

Старик, пристально глядя на Людмилу, захватил в горсть воздуха, подхватил другой рукой и принялся мять, как кусок мокрой глины.

Вот сейчас девушка поняла, что все предыдущие мучения были цветочками, дошло дело до ягодок. Неимоверная тяжесть сначала придавила к полу, а затем ее начало переворачивать вслед за движениями рук Кащея, колесом катая по всей избе. Предшествующий разгром усилился еще больше, потому что по пути Людмила сносила немногие оставшиеся на своих местах предметы меблировки.

— Ну, как? Хватит? — остановив карусель, поинтересовался довольный произведенным впечатлением старик. — Или еще повеселимся?

— Хватит, — простонала измученная девушка, в голове которой все мысли сплелись в одну толстую косичку — глупую, глупую.

— Ничего ты не умеешь, — тоном строгого экзаменатора заключил Кащей, — впрочем, твое умение мне и не нужно. Будешь у меня украшением моей коллекции, как последний Хранитель Пути, правда, после того как я заберу твою душу и стану окончательно непобедим! Да и не надобны мне в этом мире конкуренты, мне и новоявленных богов хватает!

"Умереть, уснуть, забыться, лишь бы все скорее кончилось, лишь бы больше не видеть эту гнусную рожу, не слышать этот омерзительный голос, ничего не хочу…. Спасите кто-нибудь!!!" — основной инстинкт завопил уже во всю мочь, да кто его услышит в такой глухомани, кроме обессилевшей хозяйки. Да и ей не до него, убогого.

— Потеряла сознание, хорошо. Я тебя тепленькой возьму, хлопот меньше будет, — непонятно к кому обращаясь, приближался Кащей.

И в этот момент обжигающий фиолетовый луч ударил его в грудь, сбивая с ног.

— А это еще что такое? — поднимаясь, недоумевал злодей. — Кто посмел?

Не вняв предупреждению, он сделал вторую попытку подхватить на руки Людмилу. Вокруг него роем разгневанных ос закружились фиолетовые шары, периодически выпуская маленькие кусачие молнии. Остатки волос на голове Кащея, потрескивая, встали дыбом и начали слегка дымиться. Черный плащ превратился в пепел и вместе с остальной одеждой развеялся в воздухе.

Между Кащеем и Людмилой нежданно-негаданно появилось серебристое зеркало, причем со стороны девушки оно было прозрачным. Увидев себя оголенным, старик сделал попытку прикрыть наиболее чувствительные места руками и в то же время достать свою жертву. Рук не хватило ни на что!

Он попытался обойти зеркало, но блестящая поверхность неожиданно растянулась и сомкнулась куполом, заключив девушку в середину. Что за дела, куда не кинься, всюду только Кащей в довольно неприглядном виде!

Зато пришедшая в себя Людмила залилась звонким смехом. Представьте брутального злодея в голом виде — худющего, неуклюже прыгающего кузнечиком по избе, покрытого местами сгоревшими волосами, и плюющегося смертельным ядом. Впрочем, через магическую защиту плевки не пролетали.

Фиолетовые молнии засверкали чаще, заставляя Кащея крутиться колесом, пытаясь избежать ударов.

— Хоть и бессмертный, а больно, наверное, — посочувствовала осмелевшая девушка, с интересом наблюдая за развитием событий.

Однако долго веселиться ей не пришлось, Кащей закричал совсем уж непонятное:

— Обвела вокруг пальца, подлая Триглава!

Затем довольно быстро ретировался за дверь, по-прежнему открытую настежь.

"И что дальше? — оставшись одна, Людмила облегченно вздохнула и апатично подумала. — Сезон охоты на меня открыт? И, вообще, что он тут нес, я ничего не поняла. Хранитель пути? Триглава? Боги? Какие?".

Рядом в ней непонятно откуда материализовался громадный котяра, который, недолго думая, стал описывать круги вокруг девушки. При этом он так оглушительно урчал, что воздух вокруг ощутимо задрожал, как рядом с работающим трактором.

Кошек здесь до сих пор Людмила не видела, даже и не подозревала, что они в этом месте водятся.

Завершив церемониальное кружение, кот тщательно обнюхал девушку, пару раз фыркнул и принялся тереться об нее то одним боком, то другим. Причем делал это так рьяно, как будто хотел задавить Людмилу своей массой.

Стоило встать и прогнать наглого зверя, но глаза закрывались сами собой, и девушка провалилась в спасительный сон.

 

ГЛАВА 6

Проснувшись там же, на полу среди разбросанных вещей, она увидела — кот дремлет рядом, слегка подергивая ушами, как бы напоминая, что он на страже, а в Багдаде все спокойно.

Вскочив на ноги, Людмила потянулась и принялась бодро наводить порядок. Откуда только силы взялись?

Действительно, откуда?

— А это я тебе подсобил, — приоткрыв один глаз, густым басом проговорил незваный гость, — темная ты совсем, ничего не понимаешь. Прежние хранительницы поумней тебя были…

Девушка застыла на месте, повернулась к коту, внимательно на него посмотрела. Кот, как кот, большой только очень, с овчарку! Густая угольно-черная шерсть аж лоснится, ни одного постороннего пятнышка. В темноте пройдет мимо, и не заметишь! Ишь, разлегся, как дома! Еще и разговаривает!

Разговаривает! Может, он что-либо знает о том, что здесь творится?

— Опять? Что вы все вокруг да около ходите? — вскипела Людмила. — Никто ничего толком объяснить не может!

— Ну-ну… — кот вальяжно поднялся, тяжело запрыгнул на лавку. Та прогнулась под его весом. Котяра потянулся к девушке. — Значится, все хочешь знать… — Его морда оказалась на одном уровне с лицом Людмилы. Та сделала попытку отстраниться, но кот прижался своим лбом ко лбу девушки, расплывчато пояснив:

— Невербальный обмен информацией.

И будто мощной волной вышибло пробку в плотине — наконец-то Людмила поняла, зачем она здесь…

Оказывается, есть мир живых и мир мертвых, и есть места на земле, где находятся точки пересечения этих миров. И любой человек, мало-мальски поднаторевший в волшбе, попав в места перехода, становится во много крат сильнее. Он может выпустить в наш мир, мир живой и светлый, созданий тьмы и тех, кто уже отбыл свой срок на земле, получить неограниченную власть над ними и натворить немалых бед.

Потому и стоят на страже Хранители пути — знающие цену добра и зла мудрые женщины, природные ведьмы. Срок им отмерен немалый, но и они не вечны. Поэтому каждая из них, почувствовав приближение конца, ищет себе наследницу, обучает ее, передает знания свои и силу, причем каждая следующая хранительница становится сильнее прежней, наследуя опыт предшественниц.

Да, видно, в этот раз что-то пошло не так — то ли ведьма сплоховала, то ли злой рок вмешался.

Спасибо, Баюн (кот так представился) вовремя появился, просветил.

— Повезло тебе несказанно, — сказал он.

— Это в чем же? — в голове у Людмилы был полный ералаш. — Ты утверждаешь, что я стала хранительницей пути. Насколько я понимаю, такие дела с бухты-барахты не делаются. За что мне такая честь?

— Это не я решал, а Та, что ушла. Значит, сочла тебя достойной… — Кот прошелся по комнате, что-то вынюхивая.

— Я ничего не умею, ничего не знаю. И, вообще, мне этот ваш мир чужой! — и замолчала, поймав себя на мысли, что не такой уж он и чужой. Ей здесь гораздо интереснее, чем дома, хотя домой все равно хочется.

— А как же Кащей, — спросила Людмила, этот вопрос волновал ее сильнее всего, — он чего хочет?

— Не знаю я, — немного подумав, ответил всеведущий кот, — разбирайся с ним сама. Прежних хранительниц этот упырь не трогал, и близко не приближался. В последнее время здесь все спокойно, видно, поубавилось охотников задаром получить неограниченную власть.

Потеряв интерес к разговору, Баюн отправился по своим кошачьим делам.

"Одно непонятно, где разыскивать колдовские книги, да и получится ли у меня в одиночку овладеть всем мастерством магии. Не будет ли проблем?" — Из глубокой задумчивости Людмилу вывел кот, который вскоре опять проявился рядом с ней и прокурорским голосом задал провокационный вопрос:

— А, может, ты ему чем-то насолила, а?

— Да что я могла ему сделать, я его сегодня первый раз наяву увидела! — возмутилась девушка. — Слушай, хозяйка что-то про Черный замок говорила, правда, не советовала самой идти туда, а ждать помощи здесь, где она меня не даст в обиду.

— Ну, раз велела ждать, значит, сиди и жди.

— Чего?

— Заодно за жильем приглядишь пока, если не собираешься насовсем оставаться, — рассудил хозяйственный кот. — Я привык странствовать, однако…. Люблю, знаешь ли, возвращаться домой, и чтоб порядок был. Не то, что сейчас!

Он неодобрительно осмотрел царивший вокруг бардак и опять испарился.

— Порядок он любит… — передразнила кота Людмила.

— И покушать… — Баюн выглянул из-за перевернутой лавки, до смерти перепугав девушку. — Запомни… — и опять пропал.

— Вот зараза! — в сердцах сплюнула она, — как чертик из коробочки выскакивает все-время. Так и заикой недолго остаться.

"И, вправду, что это я стою — прибраться надо и осмотреть избушку сверху донизу, книги поискать. А вдруг они не в доме, а где нибудь в тайнике спрятаны, ищи-свищи тогда… — Людмила задумалась, как ей быть тогда. — А, ладно, сначала с домом разберусь, — девушка подняла голову, со вздохом взглянула на небо над головой. — И крышу ремонтировать надо, а как?"

Поздно вечером, справившись с домашними хлопотами, она присела передохнуть и заодно подумать, как жить дальше. Никаких книг, конечно, не нашлось, только зря время потратила. Хотя это с какой стороны посмотреть — чистота вокруг царила, как говорится, плюнуть некуда.

"Правда, жаль, что большую часть вещей пришлось выкинуть. Кащей хорошо порезвился, вся посуда и частично мебель разбиты, а ремонтировать некому. Сама я не умею, — с сожалением подумала девушка. — Ладно, обойдусь тем, что осталось".

И только огромная прореха в крыше, через которую беззаботно светила полная луна, озаряя все вокруг мистическим светом, не давала девушке покоя. Сейчас лето, тепло, а вдруг дожди зарядят?

С такими невеселыми мыслями неоперившаяся ведьма долго ворочалась (постелила она себе прямо на полу), пока не провалилась в спасительный сон.

Все тревоги ушли, и видела Людмила себя совсем юной. Только что закончилась первая гроза, весенний ливень прибил тополиный пух, воздух был свеж и душист. Веселая и беспечная девушка в легком развевающемся платьице сидела на облаке и весело болтала ногами, глядя на лежащий внизу город. Ей нравилось рассматривать кукольные домики, игрушечные машинки и бестолково суетящихся людей. Отсюда, сверху, ей казалось, что она попала в страну коротышек. Людмила начала придумывать, как она заходит в гости, как ее встречают забавные человечки, усаживают за стол, и вдруг в самый разгар праздника пронзительный голос закричал прямо в ухо:

— Вставай, скорей вставай,

нас все равно не пустят в рай…

Она вздрогнула во сне и раскрыла глаза — никого…

С трудом оторвав голову от подушки, девушка осмотрелась. Лунный свет по-прежнему струился сквозь прореху в кровле, а навстречу ему разливалось не менее яркое сияние.

Что это? На столе лежал огромный фолиант, озаряющий призрачным светом все вокруг.

Людмила вскочила, с замирающим сердцем коснулась тома. Неужели это то, что она так безуспешно искала?

Ничего особенного — переплет черной кожи, металлические уголки, пергаментные страницы, видела такие в музее, но в этой страницы почему-то без единой надписи….

С легким разочарованием девушка смотрела на книгу, глаза заволокло предательской влагой. Такого она не ожидала, отчего-то хитрый кот не сказал, как пользоваться найденным, видимо, это подразумевалось само собой. Да вот только новоявленной ведьме это неведомо!

Слезы хлынули ручьем, и на странице расплылось мокрое пятно. И, как в сказке, стал проявляться текст.

"Черная птица-лихолица, с десятью когтями, с двумя крылами, с бедами, с невезеньями, с глухой бедой. Отцепись, отвались, свернись, сварись, в могилу скатись, с меня, девы красной. С моего тела, с моего дела, с моего пути, с моей дороги, с маленьких тропинок, с моих следов и с моих костей, напущенных от людей и зверей. Иди до могилы, до земли черной к спящему и незрячему мертвяку. Иди, в могилу положи мою сотрясицу-невезицу и чужую завидицу".

Людмила машинально отметила — заговор против злого глаза и перевернула страницу. Дальше стало еще интереснее:

"Старость и боль, тоска и кручина, скверные мысли, я, силой четырех стихий, огнем калящим сожгу, черным дымом выпущу на буйный ветер, камнем брошу в гремучую воду, землей могильной прижму на веки вечные, чтобы не было им пути-дороги назад в тело мое крепкое, в кровь мою горячую, в жизнь мою долгую".

Людмила вспомнила — для этого заговора на сохранение молодости нужно найти многоцветник, довольно редко встречаемое растение, а для более длительного эффекта рекомендуется сбрызнуть ритуал кровью нерожденного младенца.

"Да где его сейчас взять? — деловито задумалась она и ужаснулась: — Откуда у меня эти мысли, почему я так спокойно отношусь к этим рекомендациям, неужели и, правда, я получила от ведьмы ее знания, ее силу?".

Людмила нервно перелистывала страницы одну за другой, только успевали мелькать перед глазами названия разделов, прорисованные затейливой вязью:

Книга вреда…

Книга исцеления…

Книга защиты…

Магия воздействий…

Магия стихий…

Рунная магия…

Боевая магия…

Магия мертвых…

Ого, здесь целое собрание сочинений!

Ладно, что толку перевертывать страницы, попробуем читать с самого начала.

Время летело быстро. Незаметно утро сменило ночь, миновал полдень, наступил вечер, а за ним опять пришла ночь. Людмила читала, не отрываясь, причем ее не оставляло ощущение, что все это она уже знает, просто повторяет слегка подзабытое.

Наконец, девушка потянулась — только сейчас она поняла, как устала: глаза слезились, в спину, будто кол забили, и желудок предательски урчал, требуя хоть что-либо положить в него.

Но Людмиле было не них.

Как часто любил повторять их ужасно вредный университетский преподаватель: — "Теория без практики мертва", значит, пора приступать к практическим занятиям. Что б такого наколдовать?

Людмила перевернула страницы "Книги вреда". Она одна, вредить здесь некому, не себе же! Лечить тоже никого не надо, поэтому "Книга исцеления" пролисталась, не глядя.

О, нашла! "Магия воздействий на живые и неживые предметы". Заклинание левитации — то, что надо!

"Чтобы переместить неживой предмет потоками воздуха, необходимо предельное сосредоточение колдующего при произношении заклинания. Правой рукой собираем силу, четко выговаривая слова, посылаем распоряжение, левую руку складываем в жесте указания (изображение рядом). Когда вещь поднимется, двумя руками контролируем передвижение".

Все предельно ясно! Перемещаем миску с полки на стол!

Когда пол усеяли осколки третьей по счету чашки, Людмила поняла, что для начала следовало потренироваться на менее хрупких предметах.

А в другой раз, пытаясь заставить лететь маленькую табуреточку, получила довольно-таки ощутимый удар по ноге и осознала, что колдунья из нее еще та!

Так что жить теперь придется по завету дедушки Ленина — "Учиться, учиться и учиться!!!", а потом заново — "Учиться, учиться и учиться!!!" и так до тех пор, пока не получится что-либо стоящее.

Никто новой ведьме не мешал, даже премудрый кот куда-то запропастился, поэтому она посвятила тренировкам все свое время, частенько забывая про сон и еду.

Овладев в конце концов простейшими заклинаниями воздействий и стихийной ворожбой, Людмила добралась до боевой магии. Что б такого попробовать не очень фатального? Нашла! "Молот Перуна"…

Что-то гулко ухнуло, избушка вздрогнула и просела, едва не развалившись. Затем раздалось возмущенное кудахтанье, пол затрясся, как во взлетающем самолете. Людмила выглянула в окошко. Ничего себе!

Избушка на кривых куриных лапах, появившихся неизвестно откуда, вся ходила ходуном. Она готовилась к разбегу, намереваясь покинуть негостеприимную поляну, не подозревая, что истинной виновницей была ее новая хозяйка.

Еле-еле успокоила девушка свое перепуганное жилье.

Надо бы поаккуратней, а то и переночевать негде будет!

Но очень, очень хотелось овладеть премудростями боевой магии, кто знает, что ждет ее дальше?

Выбрав самое безопасное, на ее взгляд, заклинание "Дар Перуна" (подарки плохими быть не должны, по умолчанию), Людмила привела его в действие.

Огненный шар больно обжег ладоши, свечой взмыл вверх и исчез. А в многострадальной крыше появилась еще одна дыра, правда, на этот раз с тлеющими краями и размерами поменьше первой. Ничего себе подарочек!

Два — ноль в пользу Перуна. Обидно!

Скептически глянув на свежеиспеченную дыру, Людмила подула на прижженные руки, пролистала книгу в поисках нужного заклинания: — "Вроде это… Попробую…". Она полюбовалась на розовые ладошки, боль в которых утихла словно по волшебству, и самодовольно ухмыльнулась. Что-то она все-таки может!

— А боевая магия никуда от меня не денется… — Людмила настороженно прислушалась к непонятному звуку снаружи: — Что там ещё? — Она выглянула в приоткрытую дверь и подпрыгнула от жуткого грохота за спиной. "Дар Перуна" воротился обратно… Словно бумеранг, он ворвался внутрь избы, завертелся в поисках цели, наткнулся на отодвинутый к стене стол и взорвался, брызнув во все стороны золотыми искрами. Перепуганная девушка с нарастающей паникой смотрела, как они на глазах превратились в рой чрезвычайно разозленных огненных пчел. Пчелы носились туда-сюда, звучно шлепались о стены, оставляя аккуратные подпалины на деревянной облицовке. Людмила осторожно сделала шаг к двери, ведущей на улицу. Пчелы сгруппировались в живую торпеду, недвусмысленно направленную в сторону девушки и…

Как она выскочила на улицу, Людмила и сама не поняла. Вереща, будто подстреленный заяц, она металась по редколесью.

— Неумеха, — громовой голос заставил её остановиться и оглядеться. Вокруг носилась стая пестрых галдящих птиц. Они радостно гонялись за насекомыми, склевывая их на лету без всякого для себя вреда. — Не умеешь, не берись, недоучка! Наберут детей, а технику безопасности объяснить забывают… — голос постепенно стихал.

Птицы расселись на деревьях и, мгновение спустя, словно повинуясь беззвучному приказу, одновременно поднялись в воздух, сделали прощальный круг над поляной и растаяли в вышине. Господи, что ЭТО было?

Принюхавшись к запаху гари, Людмила ринулась в избу — паленым тянуло оттуда. Везде, где пчелы оставили свои метки, разгоралось слабое пока ещё пламя, грозящее вспыхнуть одним сплошным костром. Девушка кинулась к заветной Книге. Хоть бы получилось, хоть бы успеть. Избушка, чувствуя неладное, подпрыгивала от непонятных ей ощущений, толком не разумея, что ж ей делать-то. Старая ведьма никогда не позволяла себе такого, она заботилась о своем жилье, не то, что эта, молодуха!

А Людмила, онемевшими от напряжения губами, выговаривала слова заговора на дождь.

Налетевший ветер швырнул пригоршню воды ей в лицо и завыл-закружил, срывая листву с деревьев, свивая тугие плети дождя в бурлящие пенные потоки. Пузатая чернильная туча висела над поляной, а метрах в ста, как ни в чем ни бывало, светило яркое солнце, будто и не бесновалась рядом неистовая буря.

 

ГЛАВА 7

Закончив восстановительные работы, Людмила навела в избушке тот порядок, который ей больше всего нравился. Минимум вещей, максимум чистоты!

На память о прежней хозяйке остались букеты сухих цветов и полочки с разнообразными кувшинчиками, которые были так прелестны, что просто рука не поднялась отправить их в кладовку. Остальные предметы, слишком явно напоминающие об истинной сущности живущей здесь, такие, как череп и сухая куриная лапа, были безжалостно удалены с глаз долой.

Откуда ни возьмись, появился кот. И, что самое интересное, вел он себя так, будто и не исчезал никуда на целый месяц, а только на минутку вышел за порог. Ни здравствуйте вам, ни до свиданья!

— Кормить будешь? — как ни в чем не бывало, поинтересовался он.

— Нечем, — буркнула Людмила.

— Как? — непритворно удивился Баюн. — А молочко, сметанка для любезного друга и советчика? Не приготовила?

Девушка насупилась. Не скажешь же этому задаваке, что она со своим обучение забыла обо всем на свете. И о козе в том числе. Та, не дождавшись хозяйки, выбила двери сарайчика и была такова. Следом за ней повылетали и куры. Теперь никакого хозяйства у Людмилы не осталось, сама на подножном корму сидит.

— Понятно, — протянул Баюн, вернувшись со двора, — то-то я смотрю, ты с лица спала. Думал, захлопоталась, а она — голодааает.

— А вот, по мнению приверженцев здорового образа жизни, голод лучшее лекарство, — запальчиво возразила Людмила, чувствую, как предательски засосало под ложечкой.

— Лучшее лекарство для тебя — хороший кусок мяса, — рассудительно приговаривал Баюн час спустя, сидя у печки и наблюдая, как подрумянивается на сковородке перепелиная тушка, которую он приволок. — Все твои теории — чушь собачья.

Людмила была полностью с ним согласна, но сдаваться так легко она не собиралась. Упертая потому что…

Следом за вернувшимся котом потянулись гости.

Сначала в небе появилась темная точка, которая, увеличившись, превратилась в три массивные ступы. С тонким свистом они приземлились, изрядно помяв траву, и из них вышли очень нелюбезные ведьмы.

И с места в карьер, не дав вставить Людмиле ни слова, приступили к делу.

— Совет Старших не одобряет выбор Ильги. — Проговорила самая старая из них.

Увидев немой вопрос в глазах девушки, пояснила:

— Ильга — хранительница Пути. Та, что передала тебе свой дар и свое место. У нас была совсем другая кандидатура.

— Но Ильга имела на все свою точку зрения, и у нее было на это право. — Перехватила эстафету другая, чуть помоложе и покрасивее. Хотя, по мнению Людмилы, все три выглядели, как типичные ведьмы — носатые, худые, в черных одеяниях, с ввалившимися от старости глазами и ссохшимися губами.

— А свои проблемы решай сама, — вступила третья, — Совет тебе не подмога.

— Твои враги — это только твои враги, — опять заговорила первая. Кстати, и дальше они говорили, строго соблюдая очередность. — Нам ни к чему вмешиваться в чужие распри.

— У нас свое Дело, — важно молвила вторая.

— Но ты должна каждое полнолуние появляться на Лысой горе. — Третья.

— Засвидетельствовать почтение Совету. — Первая.

— Присутствовать на Шабаше. — Вторая.

— Полнолуние через три дня. — Третья.

Людмила едва успевала переводить взгляд с одной на другую.

Закончив, ведьмы развернулись, ловко запрыгнули в свои ступы, одновременно взмахнули метлами и, дружно крикнув: — "Земля, прощай!", отбыли, забыв поинтересоваться, а нет ли вопросов?

Возмущенная Людмила про себя решила, что ноги ее на Лысой горе не будет!

— Ну, и черт с вами! — в сердцах пожелав незваным гостьям приятного пути, девушка решила, что сама во всем разберется, хотя вопросов было море.

Тут и кот подоспел. Сама доброта!

— Не переживай! Хранительница пути всегда одиночка, — поддержал он морально Людмилу. — Слишком велика ноша на ее плечах, и нет возможности переложить часть ее на кого-либо. И сила ведьмы-хранительницы куда больше, чем у любой из этих выскочек. Они это прекрасно знают, потому и злятся. Плевать Ильге было на их Совет!

Ильге-то плевать, а как самой все премудрости колдовские уразуметь?

— А ты помаленьку, полегоньку, — ласково мурлыкал подлиза кот, мысли невеселые читая. — Как у вас говорится, "методом тыка".

А по-другому, наверное, и не получится.

Но как "методом тыка" совладать с боевой магией (и что она на ней так зациклилась? не иначе, как мягкое место неприятности чуяло), не разнеся половину, а то и весь лес на мелкие щепочки, Людмила не знала.

Впрочем, не знала она многого….

Но старалась узнать. Очень старалась, на свою беду.

На исходе одного из дней, которые летели незаметно, в притолоку робко поскреблась чья-то очень несмелая рука. Распахнув двери, девушка встала на пороге с немым вопросом — гостей она не ожидала, да и не очень хотела.

Перед ней стояла молодая заплаканная женщина. Длинные светлые волосы были слегка прикрыты темным платком, концом которого она вытирала слезы, навертывающиеся на глаза.

— Скажи, а где старая ведьма? — глухим от сдерживаемых рыданий голосом произнесла она.

— Умерла, — коротко, без комментариев, ответила Людмила.

— Что мне делать, что делать? — начала голосить гостья. — Бабы сказали, иди к ведьме, упади в ноги, она тебе поможет. Что теперь делать?

Неожиданно она рухнула на колени, протянула моляще руки, и принялась причитать. До Людмилы доносилось: — Детушки малые…. Как жить…. Помоги вернуть…. На тебя одна надежда…. Позор на весь мир…

С большим трудом подняв с пола причитающую женщину и усадив ее на лавку, Людмила выяснила все-таки в чем, собственно говоря, проблема.

А дело-то житейским оказалось — у страдалицы загулял муж, не сказать, чтоб работящий, да хозяйственный, а все ж таки мужики всегда в цене, да еще когда дети мал-мала меньше. Чем уж ему жена не угодила? И пришла просить женщина ни много, ни мало, а вернуть гуляку в семью. И, не увидев старую ведьму, стала увещевать девушку помочь, уповая на всеобщую женскую солидарность.

Увидев, что Людмила колеблется, гостья примолкла, поднялась, отряхивая платье, и деловито спросила:

— Плата какая будет?

Девушка совсем растерялась.

— За что?

— За работу, — просительница считала дело решенным, осталось лишь договориться о цене, да так, чтоб не лишнего переплатить.

Людмила рассердилась:

— Душу в залог оставишь, — но, увидев, как растерялась женщина, улыбнулась. — Ничего не надо, иди, я сегодня добрая.

— Спасибо, спасибо, — благодарила гостья, избегая глядеть в глаза, и быстро, почти бегом, убралась восвояси.

Как всегда неизвестно откуда проявился кот, чтобы сказать очередную гадость. Ну что за характер?

— Почему ничего не взяла? Разбалуешь, всем миром сюда таскаться станут, по делу и без. Никакого покоя не будет! Ведьму почитать должны и бояться!

— Тебе-то какое дело, — как свечка, вспыхнула Людмила, — тебя все равно никогда дома нет! Какое тебе дело — будут меня бояться или нет? Добрая я, добрая, понимаешь!

— Это только так кажется, — загадочно молвил кот. — К тому же, кто о тебе еще позаботится, кроме меня.

И, махнув на прощанье хвостом, удалился по своим делам.

А Людмила, пообещав помочь, со вздохом принялась листать книги. Четких рецептов на возврат не нашлось, только отвороты да присушки, но это больше одиноким, да надежду потерявшим подходит. А эту-то не любовь неземная, а обида да страх брошенной остаться привел…

Ладно, придумаем что-нибудь…

Спустя три дня, глубокой ночью, когда Людмила уже собиралась спать, входная дверь затряслась от мощных ударов.

Девушка, попытавшись по старой привычке поинтересоваться:

— Кто там? — в ответ услышала жуткий вой, перемежающийся бурными рыданиями.

Недолго думая, Людмила распахнула дверь — так биться в истерике мог только смертельно испуганный человек. Пришелец, это оказалась крупная баба, сходу вцепилась в плечи девушки и стала ее трясти, взвывая при этом:

— Что ты, зараза, сделала? Что ты сделала, ведьма? Будь ты проклята, чтоб тебя…

Если учесть, что силы гостья была немалой, то Людмила сходу не узнала свою недавнюю страдалицу, которой обещала всяческую помощь и вины своей перед ней не чувствовала. С большим трудом оторвав руки разъяренной селянки, находившиеся в опасной близости от ее шеи, и, восстановив равновесие, девушка спокойно поинтересовалась:

— Что, муж не пришел, что ли?

— Пришел, пришел, да не тот, о котором просила! Первый пришел, который несколько зим назад умер!!!

Людмила, недоумевая, уставилась на нее.

— Сама смотри! — развернула гостья девушку к выходу и буквально пинком вытолкнула ее во двор. — Он и к тебе сейчас притопает!

Людмила развернулась на шум в кустах, увидела темный силуэт, который, слегка раскачиваясь, медленно приближался к ним. А, разглядев его в неверном свете, падающем из раскрытой двери, невольно взвизгнула.

Перед ней стоял зомби, такой, какими их показывают в ужастиках: гниющая плоть почти сползла с костей, часть фаланг на пальцах отсутствовала, в длинных волосах копошились черви, душное облако смрада обволакивало его, словно кокон. Каким чудом он добрел сюда, ничего не видя, ибо на месте одного глаза была огромная дыра, а другой полностью скрывал кусок разлагающейся кожи? Но чудище, сверхъестественным чутьем обнаружив живых, протянуло руки вперед, неверным движением стремясь заключить в объятия свою жену. Та проворно отскочила в сторону, предоставив Людмиле самой разбираться с вызванным ею кошмаром.

Девушка, чувствуя, как предательски ослабли колени, губы почему-то заледенели, а сердце стремительно двинулось по направлению к пяткам, попыталась вспомнить, какими же она располагает сведениями о зомби. На ум ничего не шло, в голове было пусто, как в пересохшем колодце.

— Ва, ва, ва, — подходя ближе, замычало исчадие тьмы.

— Ссс-той, — запиналась Людмила, отступая назад. Да что ее «стой» такому-то?

— Жги его! — рявкнул кот откуда-то снизу, не показываясь из своего укрытия. — Мертвые боятся огня! Быстрее! Что стоишь, "Подарок Перуна", забыла?

Забыла! Тут и маму родную как зовут, не вспомнишь!

Пока читала заклинание, руки привычно сформировали горячий шарик, теперь бы не промахнуться и не промедлить, чтобы жгучий привет не активировался в руках колдующей.

Выждав, казалось, сколько могла, Людмила швырнула огненный подарок и бросилась ничком на землю, пряча лицо от нестерпимого жара, всем телом ощущая, как маленький шарик мгновенно развернулся в смерч, пожирающий все на своем пути. Чуть приподняв голову, с облегчением поняла — получилось: гудящий факел высотой метра четыре доставал до верхушек сосен, внутри беззвучно корчилась человеческая фигура.

— Останавливай, — снова заорал кот, — а то выжжешь весь лес к чертовой матери!

— Мы и такие слова знаем, — удивилась ведьма. Она уже научилась язвить коту в ответ, пожалуй, только такой тон не позволял мохнатому наставнику читать бесконечные наставления. Неумение ведьмы, до сих пор не освоившей все премудрости чародейства, кота явно раздражало!

Огонь погасила без труда, благо опыт имелся. На траве осталось только выжженное пятно, ночной кошмар испарился бесследно.

— Ну, ты даешь, — неодобрительно проворчал кот, — сколько ж ты туда силы с перепугу всадила?

— Не знаю, — призналась опустошенная Людмила, — перетрусила очень, в детстве боялась сильно живых мертвецов, в фильмах против них воевать бесполезно было.

— А с любой нечистью бороться бесполезно, особенно дилетантам вроде тебя. На то она и нечисть, что б народ не дремал, да страх имел, — расфилософствовался кот.

Лес вокруг прошелестел, зашептался, поддерживая умного кота. В мире всего должно быть в достатке — и добра, и зла, и борьбы между ними, чтоб жизнь пресной не казалась. Глупо? Может быть…. А кто на самом деле знает, что на самом мире двигало живых по пути прогресса, что заставляло их изобретать все новые и новые орудия убийства и выживания среди себе подобных, алчущих крови хищников? Недаром лозунгом всех мятежных душ было: — "Вся жизнь — борьба, покой нам только снится!" В каких уголках генной нашей памяти спрятана эта жажда — выжить любой ценой, не дать пескам времени замести твой след на земле, оставить хотя бы детям возможность быть сильными и свободными. И слабые мускулы заменяются могучими машинами, недостаточно жесткий кулак — стальной пулей, сила убеждающего слова — заклятиями мертвого мира.

Спасаясь от нахлынувших эмоций, Людмила поспешила вернуться в избушку.

Гостья сидела на лавке, изо всех сил вцепившись в доску под собой, будто это могло ее спасти от напасти. Похоже, она не подходила к окнам и не видела исхода схватки. Глаза, обращенные к ведьме, с остановившимися зрачками, вопрошали: — "Что там?"

— Успокойся, все кончилось, — устало сказала Людмила, — больше к тебе никто не придет. Сожгла я его. Только ты вот что скажи, почему ты не предупредила, что у тебя второй муж?

— Думала, ведьма сама все знает, — глухим голосом ответила женщина.

— Дел у меня других больше нет, я и про деревню вашу только недавно узнала. Новый я человек здесь, пришлая.

А гостья, не слушая Людмилу, излила ей весь ужас, который ей пришлось испытать: напрасно прождав несколько дней, вечером уложила детей, переделала оставшиеся за день дела, немного поплакала, на чем свет стоит ругая гулену-мужа. Услышав медленные шаги на крыльце, встрепенулась. В чем была, выскочила за дверь и завизжала от страха — за дверью стоял мертвец. Узнала она его сразу. Да и как не узнать погребальное одеяние, сшитое своими руками, хотя и изрядно подпорченное тлением! Ноги сами понесли ее к избушке ведьмы. Далеко бежать, да только в деревне ей подмоги не найти было! Неслась, не чуя ног под собой, знала, чьих рук дело! А за спиной чувствовала размеренные шаги вернувшегося так некстати покойного мужа.

Людмила молча слушала страдалицу, лицо которой то и дело перекашивала нервная гримаса. А та, закончив рассказ, внезапно со злостью сказала:

— На всю жизнь зареклась к ведьмам за помощью ходить, особенно к добрым, бесплатно помогающим, тьфу! — сплюнула она. — И детям своим накажу! А без мужика, что ж, проживу как-нибудь, не одна чай такая!

— Ты прости меня, не со зла я, — улыбнулась Людмила, — я ведь обещала только попробовать. Ну, не получилось.

Как кнутом хлестнула гостья взглядом, ничего в ответ не сказала, развернулась и вышла.

— Ну и, слава богу, больше, надеюсь, никто ходить не будет, — пробормотала про себя девушка с явным облегчением.

Кот ненавязчиво полюбопытствовал:

— Заклинание откуда брала? Магию мертвых применила, что ли?

— Приснилось, — с непонятно откуда взявшимся раздражением откликнулась Людмила. Ну, не до разговоров ей сейчас.

— Приснилось, значит. Давай-ка с этого места поподробнее. — Увидев, что девушка колеблется, подтолкнул. — Давай, давай.

— Вечером полистала книги, ничего конкретного не нашла. Любовная магия хороша для влюбленных, здесь же любовью и не пахнет.

— Откуда знаешь?

— Чувствую. Руны хороши для предсказаний, для обращения к стихиям повод слишком незначительный, знаешь, сколько сил они забирают, да и не сильна я в природной магии! — Запальчиво воскликнула Людмила. Честно говоря, с элементалами дело пока не шло совсем, то ли дело зельеварение, здесь все получалось интуитивно.

— Сильна, только опыта маловато. Ничего, молодая, научишься, — успокоил кот, — и что дальше?

— Легла спать, по принципу — утро вечера мудренее. Ночью проснулась, как от толчка, в голове — готовый рецепт. По пунктам расписано, что за чем делать.

— И ты так легко принялась осуществлять измышленное не тобой. Хоть головой подумала? — возмущенно взмяукнул Баюн. Было так смешно видеть всегда невозмутимого кота таким взбешенным. — О гипнозе когда-нибудь слышала?

— Я-то — да, а у тебя откуда такая информация? — Этот кот определенно умел удивлять.

— Несущественно, — отмахнулся хвостом мохнатый наставник. — Пойми, тебя тут неважно приняли: неведомо кто, незнамо откуда и почем знать, что у нее на уме. Враг ли, друг ли — поди, догадайся. Сидит у себя в избе, знакомства ни с кем не заводит, чем там занимается — непонятно…. Вот и думай сама.

— Да о чем мне думать? — непонимающе уставилась на кота Людмила. — Ты хочешь сказать, что у меня могут быть враги? Да отчего? Я никому ничего плохого не сделала!

— Ну, мягко говоря, недоброжелатели, завистники. Ты забыла, что на место Ильги у Совета были свои претенденты. И они никуда не делись, и не теряют надежды занять нежданно-негаданно освободившееся место. Например, в случае внезапной гибели некой Людмилы, которая вызвала зомби и не смогла с ним справиться.

— Моей смерти? — до плохо соображающей ведьмы стало что-то доходить. — Но ведь…. А почему на меня не могут просто напасть?

— Да потому, что ты никуда не ходишь, а дома тебя стены защищают, ведь ты сейчас мало знаешь и еще меньше умеешь! Думаешь, за твоими экспериментами не наблюдают издали! Время работает против твоих недругов — ты быстро учишься, силы у тебя много, только вся она неупорядоченная. Трогать тебя напрямую опасно, кто знает, как проявится твоя колдовская сущность при настоящей угрозе! А тут просто-напросто — оживший мертвяк, и никто — ни при чем!

— Ты хочешь сказать, что в мою голову вложили чужое заклинание и вынудили его материализовать?

— Не хочу сказать, а именно это я тебе говорю!

— А при чем здесь гипноз?

— Для примера! Чтоб яснее было тебе, дитя просвещенного века!

— Стоп! Хватит! Я — понятливая! Значит, эта женщина подослана?

— Ой, только не надо в шпионов играть, — выдохся кот и начал разговаривать куда спокойнее, — беда у человека, пришла за помощью к ведьме, а вот кто этим воспользовался — большой вопрос.

Людмила совсем запуталась. Попутно у нее возникла еще куча вопросов, ответы на которые она хотела бы получить немедленно. А у кота назревала большая проблема — как сохранить свои маленькие секретики, ибо любопытная ведьма готова была выдавить его, как спелый арбуз, досуха!

Выяснилось, что кот почти под завязку набит запасом знаний — бессистемными, примерно, как энциклопедический словарь. При этом использовать он их не может, не дано ему это, что крайне печалило всезнайку Баюна. Людмила представила, каких дел наворотил бы амбициозный кот, достанься ему хоть толика чародейных сил!

Но проныра кот обладал уникальным даром: он мог свободно перемещаться во времени и пространстве, правда, только сторонним наблюдателем, этаким коллекционером дорожных впечатлений. Никакого влияния ни на людей, ни на явления он оказывать не мог, что тоже особой радости коту не доставляло. Так и носился он себе вольным путешественником все свои кошачьи жизни, пока не отыскал себе мир по нраву. Да, да, именно тот, в котором он сейчас и жил с Людмилой. И куда бы и насколько он не уходил, но всегда возвращался в маленькую избушку, которую уже много-много лет считал своим домом. А своим долгом с недавнего времени он считал опекать юную ведьму, обучая её уму-разуму.

Кому он задолжал и за что конкретно — кот предпочел умолчать…. Людмила особо не допытывалась, гораздо сильнее ее волновал особый вопрос — если ее дома стены защищают, как смог Кащей пробраться в избу в тот единственный раз и так напугать ее.

У кота была своя версия:

— Я думаю, что старый лис выждал момент, когда все силы пришла в хаотическое состояние и обереги утратили на какое-то время свои чары. И не ты ему нужна была, а то, что находится в доме — дорога, точнее сказать, перекресток. Догадываюсь я, куда он рвется, да, видно, не судьба.

Людмила призадумалась. Жизнь становилась все интереснее и интереснее.

— Я не все видела в избушке, да? Постоянно говорят про Путь, который надо хранить. Так он в доме, внутри, верно?

Кот молча подошел к бревенчатой стене, поднялся на задние лапы, будто намереваясь поточить когти, и из какой-то невидимой щели выцарапал ключ. Обыкновенный ключ, с витиеватым вензелем на головке, весь покрытый темно-зеленым налетом.

Торжественно вручил его Людмиле, указал на замочную скважину, которой, девушка могла поклясться, еще минуту назад не было. И приглашающим жестом предложил открыть.

Вот тут-то Людмила и показала себя во всей красе. А что вы хотите, ведьма — это характер! Больше всего досталось коту, ведь он был рядом.

Она рвала и метала, по всему дому носилась посуда, с кончиков пальцев ведьмы срывались крошечные молнии, в воздухе ощутимо пахло электричеством. Волосы на голове стали ярко-фиолетовыми, лицо перекосилось от гнева, тело тряслось в неистовом пароксизме, с губ слетали бессвязные восклицания, в которых с трудом можно было различить отдельные фразы: — "Так меня за болвана держали!", "Ты все знал и молчал!", "На фига мне это надо", и, наконец, "Какая идиотка, так подставляться!".

Кот, пережидая грозу, забился в угол. Его угольная шерсть стояла дыбом. Чуял он, чуял, чем дело кончится, потому и помалкивал до сих пор!

Наконец, Людмила угомонилась. Тяжело дыша, уже совсем без сил свалилась на лавку, уронив голову на стол. Много, слишком много для одной ночи — баба деревенская со своим зомби, кот с откровениями…

Хотя причем здесь Баюн, сама хотела узнать все и сразу. Вот и обрела по полной программе! Ночь пролетела незаметно.

Людмила повела глазами вокруг, отыскивая кота, но того уже и след простыл. И когда только успел! Побоялся, видать, новых вопросов. Ну, и ладно! Потом спросим, не отвертится!

 

ГЛАВА 8

В окошко уже заглядывало утреннее солнышко, обещая прекрасный летний денек, когда ведьма, отложив все дела, хлебнула для верности успокоительного зелья и улеглась спать, крепко зажав в руке заветный ключик.

Утро вечера мудренее! Хотя в данном случае все получалось наоборот!

Выспаться не удалось, сон был похож на кошмар — тревожный, непонятный, без начала и конца.

…Высокая женщина, прижав к себе полусонного ребенка, мчится изо всех сил. Затейливо заплетенные волосы рассыпаются на отдельные пряди, на лице тревога и страх. Факел в руках чадит, догорает последние мгновения. Тоннель кажется бесконечным, хотя слабый свет мерцает где-то там вдалеке.

Еще один поворот и перед глазами возникает большой зал — на стенах, облицованных черным, тщательно отполированным, камнем, как в зеркалах играют блики слабо горящих светильников. Узкие бойницы закрыты щитами, и неясно — ночь сейчас или день. Зал пуст, только в дальнем конце стоит резной каменный престол.

Нет, из темноты проявляется мужчина в боевом облачении. Ласково улыбнувшись, он берет на руки ребенка, давая женщине перевести дыхание.

Все счастливы? Не тут-то было! Нервным жестом женщина снимает с пальца перстень, знакомо блеснувший сиреневым камнем, протягивает его мужчине, что-то ему говорит, яростно жестикулируя. О чем? Сновидение отчего-то транслируется без звука…

Мужчина послушно кивает головой, снимает с шеи мешочек на плетеном шнурке, убирает в него перстень и надевает украшение на шею ребенку, девочке.

Женщина, тревожно прислушиваясь к чему-то, кидается к престолу, ощупывает его, беззвучно приговаривая, и затем легко сдвигает громоздкое сооружение в сторону. В открывшемся провале видна каменная лестница, уходящая вниз. Подталкивая мужчину, чтобы не мешкал, женщина отправляет его в темноту.

Через мгновение в зал врываются жаждущая крови толпа, но престол уже незыблемо стоит на своем исконном месте.

Женщина вскидывает руки, с ее пальцев веером срываются огненные шарики, красивые, но смертельно опасные. Их хозяйка спокойна и решительна, ей нечего терять! Пляска смерти начинается, и еще неизвестно — кому улыбнется победа…

Жаль, что досмотреть до конца не удалось — сон оборвался внезапно, оставив в душе странное ощущение "дежа вю".

Людмила, встала, прошлась по дому, лениво потягиваясь. На лавке, как ни в чем не бывало, безмятежно дремал кот. Она метнулась к нему, вцепилась в пушистый загривок, мстительно приговаривая: — Вот ты и попался, теперь не отвертишься!

Баюн дернулся раз, другой, зашипел, совсем, как пойманный на горячем обычный дворовый котяра, сдуру выпустил когти, но опомнился, втянул их обратно и притих, опасливо прижав уши. Он-то, конечно, парень не промах, но ведьма есть ведьма и лучше её не злить попусту.

Стянув проныру на пол, Людмила для надежности уселась ему на хвост, не обращая внимания на недовольное ворчание: — Ничего, потерпишь, а то ищи, свищи тебя потом, гулена. А теперь, давай, рассказывай, что еще от меня скрываешь! И что ты есть такое? Откуда взялся, чудо природы?

— Самому хотелось бы знать, — уныло мяукнул Баюн.

— А что так? Ты ведь у нас ученый… — съязвила ведьма. Ну, достал её кот своими недомолвками, достал: — Начнем с самого начала — мама, папа есть? Нет? Сирота, значит…

Желтые кошачьи глаза подернулись дымкой воспоминаний — мгновенный полет из теплого гнездышка, скользкий холод металла, на котором разъезжаются подрагивающие от напряжения слабые лапы, ослепительный свет…

— Славный экземпляр! — Громовой голос откуда-то сверху. Кошачий детеныш протестующее вопит, задирает голову. Взгляд его упирается в бесстрастное лицо, полускрытое маской.

— Думаешь, получится? — мелодичный женский голос в ответ.

— Надеюсь. А нет, так нет, это только эксперимент… Фиксируй крепче, жалко будет, если аппаратуру повредит.

— Может, наркоз?

— Нет, мы не увидим его реакции, можем дать слишком большой разряд. — Липкая лента охватывает голову, больно сдавливая уши. Нарастающее жужжание и обжигающий жар, превращающий голову в средоточие боли.

— Столько хватит?

— Еще чуток добавь, выдержит… — и темнота, отсекающая его от мира.

Понимание сути происходящего приходит позже, когда неимоверно быстро растущие мозг и тело достигают критической массы. Количество переходит в качество — на свет является новое существо — "разумное кошачье". Но экспериментаторам этого мало и бесконечные опыты продолжаются. И когда в очередной раз скальпель касается тела дрожащего от страха котенка, тот просто исчезает. Гудящая воронка затягивает его и вышвыривает далеко от места рождения.

— Так что я ничего толком о себе и не знаю, — закончил свой рассказ кот.

— Ой ли, — засомневалась девушка, — тогда откуда в твоей голове столько всякой всячины?

— Я способный, к тому же… Миры… Они, знаешь ли, разные… — самодовольно произнес кот. — Такие, что тебе и не снились.

— А что ж сюда возвращаешься?

— Мне здесь нравится.

— Значит, ничего нового мне ты больше не скажешь?

— Сейчас нет.

— Что так? — Людмила отпустила кота. Тот расслабленно вытянулся, поняв, что гроза прошла стороной и опять начал хамить:

— Рано ещё. Любая информация дается дозировано, чтобы не во вред была — где-то сон вещий, где-то интуитивная догадка, иначе мозги расплавятся.

— По себе судишь? Кстати, о снах… мне тут давеча сон приснился непонятный, запутанный.

— Распутаешь, когда время придет. — Баюн ловко увернулся от ведьмы, метнувшейся к нему, чтоб надрать уши и выскочил за дверь, на прощание издевательски махнув хвостом. Людмила вздохнула — реакция у него отменная. Ну, ничего, попадется еще под горячую руку, за все получит.

 

ГЛАВА 9

Лето на исходе. По утрам уже заморозки прихватывают. Завтра последний день полнолуния, надо наведаться на заветную полянку, туда, где она видела многоцветник. Корень этого растения незаменимый компонент многих лечебных зелий, а холодной зимой лишний запас не помешает.

Людмила отправилась в путь затемно — собирать многоцветник требуется на восходе солнца.

Сидор на плече была легкий, обувь удобной, дорога сама стелилась под ноги, поэтому девушка добралась быстрее, чем думала. Устроившись под огромной сосной, на мягкой подушке из опавшей хвои, прислушиваясь к звукам просыпающегося леса, не заметила, как задремала.

Резкий, как выстрел, хруст сломавшейся сухой ветки. Кто там? На зверя непохоже, тот ходит сторожко, а этот ломится напрямую, ничего не страшась.

Сердце замерло в предчувствии беды. Она вскочила на ноги.

В предутреннем тумане проявился нечеткий силуэт — высокая тонкая фигура с крыльями за спиной.

Порыв ветра трансформировал крылья в развевающийся плащ.

Кащей!!!

Девушка уже успела подзабыть сражение с ним, хотя первое время далеко от дома не отходила. Потом, совсем успокоившись, решила, что злодей позабыл про нее, и расхрабрилась.

Не стоило забираться в такую даль! Не стоило!

— Ну, что, ведьма, вот и опять встретились. — Подойдя почти вплотную, улыбнулся Кащей. — Чему-нибудь научилась за это время?

— Да! — коротко, готовясь к бою, ответила Людмила.

Первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев, стало уже совсем светло.

"Все будет хорошо…"- пронеслось в голове. Девушка отпрянула от надвигающегося Кащея, уперлась спиной в ствол дерева, готовая отразить натиск. Однако старик остановился в отдалении, покопался в складках одежды и достал маленький дротик.

— Ты хочешь сокрушить колдунью этой игрушкой, — облегченно рассмеялась Людмила. Если это все, то не так уж и страшно, убить примитивным оружием ведьму непросто, неужели Кащей этого не знает?

А тот молча прыгнул к девушке, левой рукой схватил что-то незримое над ее головой и пришпилил дротиком к стволу дерева.

Со страшной силой, так, что хрустнул позвоночник, Людмилу вздернуло вверх. Как тряпичная кукла, она повисла в метре от земли.

— Ха, ха, ха, — расхохотался старик, — все! Поколдуй теперь!

И исполнил что-то вроде гопака вокруг дерева.

Пока Кащей занимался плясками, девушка попыталась освободиться и с ужасом поняла, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Какое там! Даже собственный язык отказывался ей повиноваться.

Вот теперь она поняла, что влипла! С невербальной магией у неё была проблема…

А старик тем временем задумчиво вышагивал около нее — ведьму он обезвредил легко, но как ее транспортировать в замок? Задача! Потом, решив, видно, не заморачиваться, направился к пленнице.

Ледяным холодом смерти повеяло на девушку, сердце испуганной птицей трепетало в груди, здравый смысл панически кричал, что помощи ждать неоткуда, что это окончательный конец!

Людмила уже смирилась со своей участью, перед ее глазами пронеслась вся ее короткая жизнь, с ее маленькими радостями и бедами.

Короткий вскрик вывел ее из транса, в который она впала, мысленно прощаясь с миром.

Кащей стоял, согнувшись, как от удара, прижав руки к животу. Выражение его лица ничего хорошего не обещало. Он был в ярости.

Что случилось? Вокруг ничего не изменилось, новых действующих лиц не появилось.

Полусогнувшись, старик продолжил движение к дереву. Навстречу ему вылетела фиолетовая молния, точной наводкой вонзилась в живот.

Опять короткий крик боли, старик упал на колени, согнулся калачиком и чуть слышно застонал.

"Кольцо, — облегченно подумала Людмила, — я про него совсем забыла. Сейчас меня накроет зеркальным куполом и…".

Додумать ей не дал гром, раздавшийся средь бела дня. Барабанные перепонки сдавило, как при резком наборе высоты. И девушка ощутила, что ей явно нечем дышать. Впрочем, не только ей. Кащей разевал рот, как рыба, выброшенная на берег.

Казалось, воздух вокруг них испарился, а на смену ему пришел неземной холод. В четко очерченном круге, центром которого был старик, трава покрывалась инеем, на глазах рассыпаясь кристалликами льда.

Но упорный Кащей молча продолжал движение к своей цели. Понял ли он, что ему противостоит не беспомощная девушка, а сила несоизмеримо более древняя, чем вся его нескончаемая жизнь? Вряд ли!

Внезапный ураган наклонил вековые деревья почти до земли, едва не сломив их, атакуя Кащея. Стремясь противостоять мощному напору, он наклонился вперед и исторгнул из глотки ужасающий рев, вопль раненого зверя. Лицо старика разгладилось, как после пластической операции. Излишки кожи вместе с ушами съехали почти к затылку и теперь трепетали сзади, словно поднятый перед абордажем "Веселый Роджер". Старый пират Кащей! Это было бы смешно, если бы Людмиле не было так страшно! Жутко, как никогда в жизни!

Очередной порыв ветра поднял старика, как перышко. Закружил, периодически неслабо ударяя его о мерзлую землю. Сквозь рев ветра слышался непонятный хруст — то ли ветки трещали, то ли кости у старика.

Кольцо реально оценило угрозу жизни Людмилы и меры принимало соответствующие. Правда, оно не подозревало, что Кащей — бессмертный!

И, чтобы одержать окончательную победу, земля вздыбилась складками. На месте поляны появился жадный рот, загадочно улыбнулся Людмиле, распахнулся прожорливой пастью, а очередной порыв ветра ловко зашвырнул в нее изрядно деморализованного Кащея. Губы сомкнулись, поглотив добычу, затем довольно ухмыльнулись и исчезли….

…..и все стало, как прежде. Раннее утро, лес, с первыми предвестниками осени, весело орущие птахи с их вечными хлопотами.

Никаких следов царившего здесь безобразия, только Людмила беспомощно висела на дереве. А что делать?

Угрозы нет, виси, отдыхай, а надо будет — отобьемся от кого угодно!

Так и реяла Людмила метрах в пяти над землей, как вымпел на башне, пока ласковое солнышко не начало припекать совсем по-летнему. Да еще летающая мелочь кусачая, видя беспомощную добычу, совершенно обнаглела и облепила девушку с головы до пят.

"Жарко…. Пить…. Двигаться…. Снимите меня хоть кто-нибудь!!!!!" — молила небо незадачливая колдунья.

Кто-то ломился напрямик через кусты, нимало не заботясь о производимом на весь лес шуме. Вышел на поляну, на мгновение замер, принялся описывать круги вокруг висящей девушки, кряхтел, сопел, почесывался. Видимо, соображал, что к чему.

Людмила ничего не могла понять — кого занесло в эту глушь, чего ждать?

— И кто это тебя так, а? — наконец с радостью услышала она знакомый голос. — Кащей постарался, да? А че молчишь, на помощь не зовешь, а?

Людмиле хотелось кричать, вопить во весь голос, да не получалось.

Потоптавшись еще немного по поляне, Леший, наконец, показался на глаза. Оценивающе поглядел на неподвижное лицо, сказал:

— Ты хоть видела, что за дрянь у тебя сзади? Хотя откуда? Щас, подожди, — и, мягко оттолкнувшись от земли, шустро полез на дерево.

Трещала кора, отламываясь под немалым весом Лешего, карабкающегося вверх, протяжно скрипнула толстая ветка, приняв на себя основную тяжесть.

"Скорее бы уже," — изнемогала Людмила, ее силы были на исходе.

Вдруг за спиной раздался вопль боли, шипение, противно запахло паленой шерстью, и что-то гулко шлепнуло оземь, а следом — брань:

— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, чтоб тебе….

Продолжения Людмила слушать не стала…. Ругаться лесной хозяин был большой мастер, а тут такой повод — мыслимое ли дело — с такой высоты грохнуться.

Снова перед глазами девушки появился взъерошенный спаситель, почесал в затылке, произнес загадочно:

— И че было соваться? — повернулся и ушел в том же направлении, откуда появился. Понимай, дескать, как хочешь!

…. Мозг периодически отключался, требуя смены обстановки. В очередной раз выплыв из забытья, Людмила заметила, что солнце клонится к закату. Ощутимо похолодало. Ласковый осенний денек уступал место бездушной ночи.

— …. А я помочь хотел, — донесся издалека басок Лешего.

— Нет, я не понимаю, чего ты туда полез, — утомленно отвечал ему вальяжный голос с явным мурлыкающим прононсом. — Ты-то знаешь, что к чему…

— Думал, вдруг вся сила в нее ушла, — оправдывался Леший.

— Ушла, ушла…. Никуда она не девается, сила-то, золото — слишком хороший накопитель.

— Да, стрелки-блискавицы — это тебе не кот начхал…. И откуда только взялись, гостинцы Перуновы? Давно о них не слыхивал, думал, закончилось наказание это.

— Да при чем здесь я? — вдруг возмущенно взвыл ранее вальяжный голос. — Чуть что, сразу кот!..

— Да это я к слову… — принялся оправдываться Леший. — Слушай, а может…

— Нет…. Даже и не пробуй!

Видно было, что диалог тянулся уже давным-давно, и приелся собеседникам до жути. Первый не хотел признавать свою оплошность, а второй, более мудрый, замучался разъяснять, в чем дело.

Выйдя на поляну, «спасатели» скорбно помолчали, глядя на беспомощную ведьму. Кот разбежался, высоко подпрыгнул, цапнул на лету Людмилу за ногу, проверяя реакцию, и глубокомысленно произнес: — Ага…

"Ну, что он тянет, скорей бы!" — мысленно взмолилась девушка: — "Не ровен час Кащей обратно вернется…"

Леший озадаченно уставился на него: — Что не так? Помёрла?

— Да нормально всё, — успокоил его Баюн, — живая. Боязно мне…

— Может пусть тогда висит?

"Как это пусть? Как это пусть? Снимите меня, поганцы, немедленно, а то я вам такое устрою…"

— И не надейся, — кот хитро улыбнулся, будто услышал её безмолвный вопль, — пока за твоей спиной стрелка-блискавица, никакой силы в тебе нет. Замороженная ты. А вот потом… Но тебе сначала не до этого будет, а потом запамятуешь, ты ж отходчивая, долго не злишься. Стой тут, — обратился он к Лешему, — лови, а то разобьется, кто ей поможет. Я не мастак людей лечить, так только, советом помочь могу. — Кот развернулся и пошел вокруг дерева, а Леший присев, широко расставил руки, примериваясь, как он будет ловить освобожденную ведьму.

"Клоуны, — фыркнула Людмила, прислушиваясь к тому, что творится за спиной, — ей богу, как в цирке…". Она заорала во весь голос, осознав, что летит вниз головой, а Леший никак её не сможет поймать, в стороне стоит, мух ловит, и шлепнулась на что-то мягкое и пушистое.

"Ай, да кот, ай, да сукин сын, — кряхтя и постанывая, девушка растирала занемевшие руки-ноги и прислушивалась, как ругаются друг с другом её личные "Чип и Дейл", — везде успевает. Ну, что б я без него делала?"

— Ты это, — Леший замялся, кося глазами в сторону кота, — прости меня, я ж не нарочно, глазомер у меня не того, подвел чуток. Так пойду я, а вы уж тут сами разбирайтесь, — и он нырнул в кусты, не дождавшись ответа.

— Ага, — мстительно крикнул вслед ему кот, — как плюшки со стола таскать, так глазомер у тебя хороший, — но Леший предпочел не отвечать, шустрил так, что и заяц не догнал бы.

Кот уселся рядом с девушкой, многозначительно сузил глаза и изрек:

— А ведь Кащей тебя взаправду погубит, подстережет подальше от дома и все, конец. Уж если такое оружие из неведомого арсенала извлек, то…

— А что это за стрелки такие? — Людмила озадаченно уставилась не него, сразу забыв о том, как ноет и чешется все тело.

— Я сам их раньше не видел, только слышал, что есть такое оружие, обездвиживающее ведьму. Будто оно силу из нее вытягивает и в себе собирает, стрелкой ведьму приколи и делай с ней, что хочешь, она, как дитя малое становится, беспомощное.

— Слушай, ты мне другое скажи — что этому Кащею от меня надо, что он привязался ко мне?

— Да откуда мне знать? Но вот погубит он тебя, точно погубит… Кто в избушке хозяйкой тогда станет?

— Ну, это дело не хитрое, там кандидатов не меряно. — Была Людмила на этом колдовском «партсобрании», была, но только один раз. Не понравилось! Не сказать, что её плохо встретили, но пришлых нигде не любят, тем более таких, как она, без роду-племени.

— Вот в том-то и дело, что кандидатов…

На лес стремительно опускалась ночь — повеял прохладный ветерок, деревья тревожно зашумели, закачали вершинами, торопя подгулявших путников спешить в поисках ночлега. Кот встревожено заозирался вокруг.

— Что ты? — ведьма напряглась, заметив его смятение.

— Давай домой, жутко мне.

— Что так, ты ж из любой передряги без труда выходишь?

— За тебя боюсь, не ровен час опять Кащей вернется, сражаться придется, а я мирное создание, разборок не люблю.

— Это я заметила, появляешься, когда все опасности уже позади.

— Но появляюсь же! — Кот подставил Людмиле спину и немного посомневавшись, предложил: — А, может, на мне поедешь? Мы так до утра плестись будем.

— Я не Иван Царевич, а ты не серый волк, хоть и здоровый, а меня недалеко унесешь. Подожди, сейчас в себя немного приду, и побежим.

И они взаправду побежали, едва услышали, как недалеко от них зашуршали кусты. Разбираться, кто там, было недосуг, ноги сами понеслись так, что думать стало совсем некогда. Но зато и обратный путь показался Людмиле в несколько раз короче.

 

ГЛАВА 10

— После того случая я заняла "круговую оборону". Сижу здесь, носа почти не высовывая. Только в случае крайней необходимости куда-либо выбираюсь и то с оглядкой, — закончила свой рассказ Людмила.

— Ведьма? — недоверчиво переспросил Антон, когда воспоминания сестры подошли к концу. — А Птах кто же? Ведьмак?

— Птах, — негромко позвала она, — покажись нам во всей красе…

Мальчишка крутнулся на одной ножке вокруг себя и с него, как обертка с конфеты, сполз ребяческий облик. Перед людьми возникло заросшее с головы до ног густой светлой шерстью существо: коротенькие рожки на кудрявой голове, длинный хвост с кисточкой, как у львенка, копытца, широкая улыбка на обезьяньей физиономии…

— Бесенок, — пояснила ведьма, — я его у русалок еле живого вырвала. Его родичи чем-то местному Водяному не потрафили, так тот войну чертям объявил. А Птах, дурашка, на омутниц нарвался, те и рады стараться, чуть его до смерти не защекотали. Выходила, как меня Ильга в свое время…. Так Птах настолько ко мне привязался, что к своим с тех пор ни ногой. Одно плохо — молчалив уж больно после русалочьего игрища, да ты и сам, я думаю, это заметил. Это я его тебя встречать послала.

— Так это ты за мной в лесу наблюдал? — спросил Антон у бесенка.

— Ага, — кивнул головой тот, — я хотел тебя сразу окликнуть, ещё в лесу, но тебя перекидыш Тимофей раньше перехватил.

— Тот волк? Оборотень? А что ж он тогда обратно в человека не превратился, чтоб стрелу самому вытащить?

— Стрела деревянная была — дуб или осина. Убить не убьет, а перекинуться не даст.

— Птах, превратись, пожалуйста, обратно в человека. Непривычно мне, — попросил Антон.

Бесенок, не ломаясь, выполнил просьбу: перед людьми опять стоял чумазый пацан с чересчур веселыми глазами.

— Людок, а ты в кого- нибудь перекидываешься? — переключился на сестру Антон.

Ведьма расхохоталась.

— Не поверишь ни за что в жизни — в кошку трехцветную, пушистую и ласковую. Так что мне лучше в человеческом облике оставаться, безопасней.

— А я в кого-нибудь смогу? — не успокаивался Антон.

— Думаю, ни в кого. Не твое это дело, чувствую, ты для другого прибыл.

Антон с трудом переваривал услышанные новости. Немного помолчав, он, наконец, изрек:

— Я смотрю, ты слишком хорошо в эту обстановку вписалась…

— Можно подумать, у меня выбор какой-то был, хотя был, наверное… Сгинуть в том лесу, где в себя пришла!

— Да нет, ты что, я не об этом, — Антон виновато глянул на сестру, но что ей его взгляды, ведьме-то. — Я вот что ещё спросить хотел… Люд, а что, Кащей и, правда, бессмертный или у него имидж такой?

— А кто его знает? Но не страшно ему никакое оружие, никакой заговор, даже удары кольца перенес без видимого ущерба для своего здоровья, будь оно неладно, это здоровье…

— Тимофей сказал — яйцо только разрыв-трава возьмет.

— А что, можно попробовать. Оборотень много знает, да особняком держится, всегда себе на уме. Интересно, что он от тебя-то хочет? Просто так Тимофей ничего не делает. Слыхала я о нем уже.

— Что?

— Неважно… Ладно, отдыхай пока, а мне еще слетать кое-куда надо… — оставив вопрос без ответа, Людмила тяжело поднялась.

— В ступе? — засмеялся Антон.

— С чего ты взял?

— Ну, ты ж Баба-Яга.

— Помело быстрее и в управлении легче, — хмыкнула ведьма и пояснила: — Ступа у меня четырехместная, на подъем тяжеловата. — Она отправилась готовить летательный аппарат, оставив братца обживаться.

Антон неторопливо прошелся по комнате. Куда спешить-то? И так ясно — "круто ты попал на ТиВи"….

Ну, надо думать, сестра знает, что к чему, не пропадем!

Усевшись в просторное кресло, расслабился. Рассеянным взглядом окинул комнату — очень, очень родной интерьер. Такое ощущение, что не далее, как вчера сиживал в таком же креслице и под шум дождя за окном слушал взволнованный голос сестры. Умеют же женщины обживаться на любом месте!

Светлица очень походила на Людмилину гостиную, с небольшими вариациями, даже цвет тяжелых, плотно зашторенных занавесей был такой же, как дома — бледно-сиреневый фон и по нему лихие лиловые росчерки, автограф безвестного автора. Два широких кресла у одного окна, диванчик около другого, пестрый ковер на полу, столик с необычной инкрустацией, канделябр на три свечи, мягкие отблески колеблющихся огней.

Антон продолжал рассматривать комнату. Упражнение на смекалку — найди десять отличий. Правда, как многие мужчины, Антон воспринимал окружающую действительность, как нечто, данное нам в ощущениях. И у сестры дома, и здесь гостить было приятно, а что еще нужно человеку, не обремененному семейным уютом.

Интересно, а за окнами здесь что?

Антон поднялся, подошел, отдернул тяжелые шторы. В лицо ударил яркий луч восходящего солнца. Прозрачно-голубое, с редкими вкраплениями облаков, небо было слегка подкрашено розовым. Ромашковое поле простерлось до самого горизонта. Открывшаяся картина дышала таким покоем, что хотелось вечность стоять и стоять у окна.

В комнате стало гораздо светлее.

"Утро, а она свечи жжет!" — сварливо подумал парень, подошел к другому окну, резко отдернул полотнище и остолбенел.

За этим окном почти наступила ночь — бешеный ветер неистово рвал листья с вековых деревьев, те стонали, склоняясь до земли, трава около них была истоптана мощными лапами, стволы покрывали затянувшиеся рубцы от чьих-то когтей и зубов. Разрытая яма с накренившимся камнем и торчавшей оттуда полуистлевшей кистью очень напоминала могилу, да и холмики рядом с ней наводили на мысли о кладбище.

Антон оглянулся назад, чтобы убедиться, что предыдущее окно не было обманом зрения, как…

…мощный боковой удар сбил его с ног.

"Первый опыт борьбы против потных рук

приходит к тебе слишком рано…."

"Стоп, это из другой оперы…. Это "Наутилус"…. - всплыло в голове приходящего в сознание Антона: — Что за чушь лезет в башку некстати…"

— Ты что, совсем? — заорал он на Людмилу, когда принял вертикальное положение и принялся ощупывать себя: — Какая муха тебя укусила?

— НЕ СМЕЙ ПОДХОДИТЬ К ОКНАМ!!! НЕ СМЕЙ НИЧЕГО ТРОГАТЬ, НЕ СПРОСИВ! — волосы у сестры стояли дыбом, глаза сверкали яростным огнем, ну, чистая ведьма, чистая.

— А что такого? — недоумевал Антон, не ожидавший такого поворота. — Я просто хотел открыть окна…

— НЕ НАДО НИЧЕГО ХОТЕТЬ! СПАТЬ! ИДИ СПАТЬ! — И немного успокоившись, добавила: — Не обижайся, иди, отдыхай, утро вечера мудренее…

— А сейчас уже вечер? Как быстро летит время! — попытался шуткой скрыть свою неловкость Антон, но сестра никак не отреагировала и братец послушно отправился на боковую, оставив остальные вопросы на потом.

 

ГЛАВА 11

Мысли у Антона метались, как перепуганные, и уснул он, когда уже занималась заря.

— А у нас гости, — разбудила его сестра.

Он выглянул в окошко. На значительном расстоянии от дома сидел волк. Глядя на его терпеливую морду, можно было понять, что ждать он намерен долго.

— Тимофей, да? — забеспокоился парень. — Давай сделаем вид, что нас нет дома.

— Как хочешь… — равнодушно согласилась сестра и, напряженно думая о чем-то своем, стала собирать на стол.

— Люд, а у тебя мужская одежда есть? И обувь? — поинтересовался Антон. — Так в лаптях надоело ходить.

— Да все есть. Кроссовок, правда, не обещаю, а сапоги найду. И кольчугу, и меч булатный.

— Зачем?

— Разве ты не хочешь с Кащеем сразиться?

— Я??? НЕТ! — быстро, почти не думая, ответил Антон, хорошо запомнивший явление Кащея в трактире.

— А придется, — жестко сказала Людмила, — что ж, я зря про разрыв-траву все узнавала.

— Где? — враз забыл про еду братец.

— Вчера очередной шабаш на Лысой Горе проводился, — буднично, как о профсоюзном собрании, сообщила брату сестра. — Не люблю я эти сборища, но слетала, поговорила кое с кем, разузнала подробности у старых ведьм. Собирают разрыв-траву в купальскую ночь, в одиночку. Косят травы на диком пустыре, пока лезвие косы не переломится, а там, где оно упадет, всю траву собирают и бросают в реку. Та зелень, что поплывет против течения и есть разрыв-трава. Большую силу имеет, от ее прикосновения разлетается на кусочки любой металл, отворяются любые запоры, даже заговоренные… Повезло нам с тобой, братец, Купала через несколько дней. Так что отдохнешь слегка и пойдешь на промысел.

— А почему я? — удивился он.

— А кто? — Антон понял, что выбора ему не дают.

Дни пролетели незаметно. Брат и сестра, казалось, заново знакомились друг с другом. Антон привык к новому облику Людмилы, и даже стал относиться к ней, как к старшей с рождения. Однажды даже позволил себе покапризничать, попросив ее показать «оборот».

— Мне не очень нравится, ну, ладно, смотри. — Людмила вполголоса начала произносить слова, темп речи ускорялся, глаза закатились так, что стали видны белки глаз. Волосы взвились пушистым облаком, стон, слетевший с губ, сменился душераздирающим мявом, тело изогнулось, словно в пароксизме страсти. Она опустилась на четвереньки, стремительно уменьшаясь в размерах. Кожу сменила шерсть, окончательно оформилась мордочка и перед Антоном проявилась пушистая трехцветная кошка, которая тут же принялась вылизывать и без того чистую шерстку. Кошка оглушительно замурлыкала, когда Антон решился ее погладить, но долго быть кошкой Людмила не захотела — обратный «оборот» был менее впечатляющ, но для сестры прошел гораздо труднее. Тяжело дыша, Людмила объяснила брату:

— Сил уходит, как на марафонскую дистанцию, а толку, как видишь — ноль, так, баловство. И ощущать себя кошкой мне неприятно, привыкла с детства на двух ногах ходить.

— Слушай, а где тот кот, про которого ты рассказывала? — совсем некстати вспомнил Антон.

— Баюн? А кто ж его знает… Вот уж он точно гуляет сам по себе — является когда захочет, уходит не прощаясь. Типичный английский джентльмен… Но плохого ничего сказать не могу, неприятности нутром чует и всегда рядом, когда беда.

Все было неплохо, но настроение заметно портил Тимофей, который в волчьей шкуре периодически появлялся у дома, подолгу сидел ожидаючи. А чего ждал, одному ему ведомо…

— Дорогу ты сам не найдешь, поэтому я дам тебе проводника, — Антон внимательно слушал сестру, — смотри сюда.

Людмила щелкнула пальцами и на ее ладони появилась красочная бабочка.

— В темноте будет переливаться всеми цветами радуги. Лешего встретишь, не бойся, — продолжала инструктаж сестра, — не вредный он, просто не любит, когда чужие по лесу шастают, зверей, птиц пугают. А я с ним дружу, сколько раз друг друга выручали… Объяснишь ему, все как есть, только попроще, Леший мудреные слова с трудом воспринимает. Скажешь просто, Баба-Яга за разрыв-травой послала. Вроде все… — Она немного подумала: — Да, и ещё вот что добавишь, а то так и будет тебе голову морочить, путаник, — Людмила протараторила нечто, похожее на детскую считалочку. — Понял?

— Не дурак…

— Тогда удачи…

Антон шел по лесу, не оглядываясь по сторонам. Огонек ловил краем глаза, а сам смотрел под ноги. Не хватало еще упасть, поломать что-либо. Хорошо, что умение передвигаться по пересеченной местности крепко-накрепко вбили в армии. Антон задумался, воспоминания об армейской муштре целиком захватили его, поэтому пропажу огонька он заметил не сразу.

Остановился, принялся взглядом искать разноцветную искорку. Метрах в пяти увидев изрядно потускневшую бабочку, поспешил догнать ее.

Постепенно зеленый лес сменился чащей, которая грозила стать совсем непролазной, под ногами предательски зачавкало.

"ОПАСНО, ОПАСНО, ОПАСНО…" — пульсировало в голове, но Антон шел за порхающим проводником, как зомби, ни о чем не думая, и остановился, как вкопанный, увидев перед собой огромного филина с горящими ярко-зелеными глазами.

"Леший водил, — дошло до него, — и что сказать-то надо? А, вспомнил…"

— Дяденька Леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою, покажись таковым, каков я, — хриплым от волнения голосом произнес Антон вслух.

И потерял дар речи, думая о том, что если ОН и в самом деле ТАК выглядит, то самое ему место в музее восковых фигур в качестве почетного экспоната, ибо стояло перед Антоном чудо-чудное: мужичок невелик, в кафтан вывернутый одет, правый лапоть на левую ногу, левый на правую надет, одна нога пяткой вперед, волосы лохматые налево зачесаны, и ухо только одно — левое, а глаза без бровей, без ресниц цвета молодой травы ярко-ярко горят.

— Попался? — довольно потирая руки, спросил мужичок, приближаясь к парню. — Откуда только СЛОВА знаешь, а? Небось, сказал кто, сам бы вовек не догадался.

Антон не успел вступить в дискуссию, как почувствовал сильный толчок в спину. Он резко обернулся и увидел сзади громадного косматого медведя, стоявшего на задних лапах. Тот явно намеревался толкнуть парня еще раз. Антон резко отшатнулся в сторону.

— Попался, — покладисто согласился он.

— Я — лесной хозяин, — скромно представился Леший. — Что в моем лесу ищешь?

Глянул на косу на плече и ехидно добавил:

— Или с полем перепутал? Так за проход платить надо.

Антон, не торопясь, ждал, пока тот огласит все условия.

— Ладно, я сегодня добрый, — продолжал местный рэкетир, — сможешь меня до слез рассмешить, отпущу, нет — в болото сброшу.

Антон подумал, что с медведем за спиной его шутки будут звучать несколько вымученно, и просветил лешего относительно близкого родства с Бабой-Ягой.

— Брат, говоришь, — задумчиво протянул хозяин леса, — непохож, однако…. Да мне-то какое дело… А на дикий пустырь провожу, да не на тот, что Баба-Яга выбрала, а на заветный, для себя приберег.

Шел по лесу Леший, не торопясь, вся ночь впереди.

— Ты в карты играешь? — внезапно спросил он.

— Нет, — ответил Антон, опасаясь очередного подвоха.

— А я азартный, — пожаловался ему лесной хозяин. — Недавно все зверье проиграл, так лес неделю пустой стоял. Хорошо, хоть отыграться дали.

— Не играй, — посоветовал Лешему Антон. Страшный с виду, тот был парню почему-то симпатичен.

— Не могу. Скучно мне. Мужики в лес ходить боятся, проказничать не с кем. Вот ты встретился, и то дело, хоть поговорить есть с кем.

— А давай я тебя в шахматы научу играть, — предложил парень.

— В шахматы? А это интересно? — задумался Леший.

— Еще как! Вот с Кащеем справимся, и научу!

Леший внезапно остановился. Антон не понял, то ли идея насчет шахмат была так захватывающа, то ли еще что…

— Все, пришли. Ты работай, а я постерегу пока, чтоб не мешались, — и исчез.

Антон осмотрелся: небольшая полянка, со всех сторон окруженная могучими дубами, трава по пояс, косить не перекосить, речка вдалеке плещет, неясный свет луны и тишина… Он снял косу с плеча, примерился, чтоб в темноте ногу ненароком себе не оттяпать, молодецки ухнул и, думая: — "Бред, полный бред…", — принялся размашисто махать косой.

Казалось, время остановилось, и во всем мире нет ничего, кроме подмаргивающих звезд, бездонного неба, серебрящейся в лунном свете травы и него, Антона.

Резкий металлический звук ударил по нервам, парень опомнился, остановился, поискал глазами обломок косы…

— Получилось, получилось, — откуда-то вынырнул Леший, — собирай скорей, да пойдем к реке.

У воды сделали все, как сестра говорила: бросили траву в реку, выловили ту, что поплыла против течения, и отправились в обратный путь. Парень по пути так расписывал прелести игры в шахматы, что лесной хозяин загорелся не на шутку и остыл только когда узнал, что вырезАть фигурки дело долгое и муторное — время нужно, а его как назло нет, ибо Баба-Яга торопит с Кащеем сразиться. Против такого аргумента Леший ничего возразить не мог.

Он проводил Антона почти до самого дома ведьмы, велел передавать ей привет и церемонно откланялся, не забыв напомнить про обещание.

Долгая купальская ночь подходила к концу, рассвет был близок, деревья обретали все более четкие очертания, начали просыпаться первые птахи…

Внимание парня привлек странный скрип. В неверном свете просыпающегося утра он разглядел какие-то вросшие в землю строения, а над полуразвалившимся колодцем заунывно скрипел «журавель».

"Не дай себе засохнуть!" — Антон круто поменял направление движения. Внезапно захотелось пить, да и передохнуть не мешало бы после работы, устал с непривычки. Косой-то махать не всяк горазд, а он вот без передышки почти всю ночь оттрубил.

Парень наклонился над колодцем и тут же отпрянул — из темноты на него смотрел огромный воспаленный ГЛАЗ, а потом из колодца вылетели две костлявые, пахнущие гнилью, руки и, намертво впившись в одежду, потянули вниз. Антон, почти парализованный ужасом, инстинктивно вцепился в замшелый сруб. Он слышал хруст собственных сухожилий, но сруб не отпускал. Его — изнутри колодца — тоже держали крепко.

Минуты или мгновения длилась эта борьба, он не знал — пронзительный крик петуха разорвал тишину, первый луч солнца возвестил начало нового дня. Антон, не удержав равновесия, упал назад. Тот, кто сидит в колодце, исчез.

"Домой, домой, домой…" — со скоростью курьерского поезда несся парень. Мимо мелькали деревья, кусты, морды. Лес, оказывается, был весьма густо заселен, но не до них. Домой, домой…

А дома, слегка отдышавшись, Антон рассказал сестре о своих приключениях, особенно красочно описав колодец.

— А, Мара, — довольно равнодушно сказала Людмила. — Мара из кошмара. Все никак не успокоится. Сколько поселков мором выкосила, мало…. А теперь сидит в колодце, дураков ловит…

Антон поежился.

— Тебе еще повезло, что под утро попался, днем она спит, а ночью очень опасна, даже мне. А разрыв-траву не потерял? — вдруг забеспокоилась она.

— Нет, — с легким раздражением ответил Антон. Он чуть не погиб, а она…

И почему-то подумал: — "Это мне в диковинку, а Людмила ко всему, наверное, привыкла".

 

ГЛАВА 12

Получив вожделенную разрыв-траву, Людмила обрадовалась, как ребенок, и тут же предложила ее испытать.

Во дворе стоял древний сарайчик-развалюшка, оставшийся еще от старой колдуньи, его-то и решили использовать. Птах притащил два пудовых замка, навесил на двери сарайчика. Ведьма начитала заговоров, по ее словам — железных, и, отошла в сторону, на всякий случай.

Антон пучком волшебной травы провел по всем запорам…

Эффект превзошел все ожидания — было такое ощущение, что по сарайчику шарахнули ракетой типа «воздух-земля». Столб пламени до неба, грохот взрыва и груда развалин на месте сарая…

— Хорошо, что хоть не в доме пробовали, — сказал задумчиво Птах, видимо представляя последствия.

— Собрала бы, но времени ушло бы много, — прихвастнула Людмила, и добавила: — А личное оружие Антону все равно нужно.

Антон и Птах дружно разгребли развалины, ведьма открыла не замеченную раньше Антоном крышку подпола, спустилась вниз. Вскоре она, заметно напрягаясь, с трудом пропихнула наверх огромный ржавый меч и вылезла сама.

— Что это? — поинтересовался братец, прикидываясь полным лохом.

— Меч-кладенец! — гордо сказала Людмила. — Откуда он у Ильги взялся, не знаю, но большой силой обладает, я чувствую.

— Хоть ты и ведьма, но головой же думать должна! Я эти мечи только в кино видел, а из холодного оружия в руках разве что столовый ножик держал! — возмутился Антон.

— Ничего, парень ты крепкий, спортом до сих пор занимаешься. Потренируешься чуток и в путь. Время у нас пока есть, — не уступила Людмила жалким отговоркам.

— Каким спортом, каким? Плаванием в бассейне по выходным? — продолжал возмущаться Антон.

В углу тихонько захихикал Птах, видимо, представил парня с этим мечом. Он не принимал участия в разговоре, но внимательно прислушивался. Лучше б он молчал! Взгляд разъяренной Людмилы упал на него:

— А ты, Птах, поможешь! — приказала ведьма бесенку.

— В качестве кого? В качестве чучела? — съехидничал уставший спорить Антон.

— В качестве инструктора! — отрезала сестра, дав понять, что решение окончательно и обжалованию не подлежит. — В крайнем случае, Тимофея своего позовешь, для отработки приемов, а то уже глаза намозолил — какой день около дома шляется! Думаю, он должен знать, как с этим обращаться!

Антон, вспомнив сцены из рыцарских фильмов, картинно отставил ногу в сторону, красиво поднял левую руку и правой рванул рукоять меча вверх.

Земля крикнула: — "Привет!" — и пошла на сближение.

Антон свирепо утер лицо от налипшей смеси хвои и травяного сока.

— Меч-то двуручный, — укоризненно сказала Людмила.

Антон, теперь задействовав уже обе руки, повторил попытку. С заметным усилием оторвал злополучное оружие, поднял над головой…

Меч повело назад, новоявленный мечник шлепнулся на пятую точку.

— Да в нем килограммов пятьдесят будет! — срываясь на крик, рявкнул Антон.

— Нууу, не выдумывай, — издевательски протянула Людмила. — От силы десять-пятнадцать… Облегчить? — поинтересовалась сестра.

— Давай! Чем раньше думала?

Людмила посмотрела на меч, ее глаза еще больше потемнели, руки сделали отсекающее движение. Меч в ответ полыхнул яркой вспышкой.

— Пробуй! — предложила она.

— Пойдет. — Антон примерился к мечу и продолжил тренировку.

Птах долго сдерживался, глядя на его потуги, потом тихонько захрюкал и расхохотался во весь голос.

— Зови Тимофея! — приказала сестра побагровевшему от злости Антону.

Парень вышел за пределы охранного круга.

Волк сидел копилкой, не сводя с избушки напряженного взгляда, поэтому появление Антона перед самым его носом заставило зверя вздрогнуть от неожиданности.

— Оборачивайся, разговор есть, — предложил Антон.

Волк отбежал в сторону, разогнался, перепрыгивая через пенек, дважды перевернулся в воздухе и на землю перед Антоном встал Тимофей в уже знакомом облике: невысокий худощавый светловолосый юноша, чем-то похожий на самого Антона, только мельче, значительно мельче. Глаза его из желтых волчьих постепенно становились ярко-голубыми.

— Откуда ты взялся? — удивленно спросил оборотень. — В избушке же никого не было…

Антон посмотрел назад. Старое, потемневшее от времени дерево, мох на крыше, заросли крапивы в рост человека вокруг. Такое ощущение, что к избушке сто лет никто не приближался. Он пожал плечами:

— А чего ты тут сидел, если там никого не видно было?

— Да тут все твоим запахом пропитано. Я по нему тебя нашел, — начал оправдываться Тимофей, — и сижу тебя здесь жду, потому что дальше следов нет.

— И что тебе от меня нужно? — задумчиво оглядел волка-перевертыша Антон.

— Странный ты, пахнешь не так, а я любопытный…

— Ну, раз любопытный, заходи! — пригласил гостя Антон и крикнул: — Люд, открой нам!

Тимофей очумелым взглядом озирал открывшуюся панораму: дом, двор, Людмилу, Птаха и, как венец всему — массивный ржавый меч посреди двора на самом видном месте. Потом, видно, в уме сведя концы с концами, резво подскочив к Людмиле, вытянулся во фрунт и разве что каблуками не щелкнул, как поручик Ржевский. Отдал даме честь и принялся расточать комплименты, как заправский ловелас:

— Наслышан о вашей доброте, сударыня, но, увидев воочию красоту неземную, понял, как заблуждалась молва людская, умолчав об этом, ибо не с чем сравнивать блеск волос ваших, черноту глаз, стройность стана… — и окончательно запутавшись в анатомических подробностях, растерянно смолк.

Ведьма иронично улыбалась — такая реакция была ей не внове, а Антон легонько толкнул зарвавшегося оборотня в спину — "Не увлекайся".

Тот притих, а парень вкратце описал ему задачу и неожиданно легко Тимофей согласился принять участие в карательной акции против Кащея.

Не отказался он помочь справиться с непослушным мечом, не забыв уточнить, что такие вещи нужно чистить и затачивать, причем регулярно. Антон принял все это к сведению и возобновил тренировки с удвоенной энергией. Знал бы, что ждет его дальше — так не торопился бы, наивный.

Наконец, Людмила, которая с большим трудом терпела гостей и их суету уже несколько дней, не выдержала.

— Хватит, большему ты уже не научишься, братец, — сказала она, глядя на измученного Антона и не менее уставшего Тимофея, — главное, чтоб ты не выронил меч при первом замахе, а дальше уж он сам сообразит. Как теперь дорогу к Черному замку узнать?

— Дорогу я не знаю, но доставить нас туда смогу, — неожиданно сказал Тимофей, которому новое приключение нравилось гораздо больше, чем самому Антону.

— Как? — в один голос воскликнули родственники.

— Не скажу, не моя тайна. — Сразу пресек все расспросы оборотень.

К тайнам в этом мире привыкли и вопросов задавать не стали.

 

ГЛАВА 13

Пришло время отправляться. Антон задумывался, как же все это будет выглядеть, но ничего стоящего придумать не мог. В его представлении переносить на большие расстояния могли только специальные устройства, вроде самолетов, а ничего подобного здесь быть не могло.

Путешественники стали рядом, плотно прижавшись спинами друг к другу, как сказал Тимофей. Антон отсалютовал остающейся сестре и, замер, ожидая отбытия.

Оборотень вытянул руки вверх, с резким выдохом «ХА» опустил их и замер.

Антон поднял глаза: над их головами качался огненный шар. Он был похож на яркое полуденное солнышко, только в отличии от настоящего не грел, затем свет его внезапно померк. На них навалилась тьма, в которой иногда промелькивали разноцветные искорки. Обеспокоенный парень почувствовал движение вперед и вверх, вначале легкое, а затем все ускоряющееся. Ощущение, будто едешь в лифте. Невидимый Тимофей посоветовал расслабиться и получить удовольствие, что Антон незамедлительно и сделал.

Нарастающий визг внезапно резанул по нервам, затем чужой стерильный голос сказал:

— КОНЕЦ ИГРЕ! ВЫРУБАЙ ПИТАНИЕ!

Антона швырнуло на землю примерно с трехметровой высоты. Неудачное приземление завершил меч-кладенец, пребольно стукнувший парня по затылку.

— Мягкая посадка, — с иронией произнес вслух Антон, кроме удара по голове, не получивший больше никаких повреждений. Он огляделся. Рядом без сознания лежал Тимофей, похоже, тоже целый и невредимый. Птаха нигде не наблюдалось.

Антон похлопал спутника по щекам, тот открыл глаза и вдруг побледнел так, что на лице стали видны меленькие конопушки.

— Что? Что случилось? — не на шутку струхнул Антон.

— Родители вернулись! — обреченно прошептал Тимофей

— Чьи? — ехидно поинтересовался Антон. Он не думал, что скрытный, самоуверенный Тимофей может быть таким испуганным. — Да ты вставай, вставай, земля холодная… Простынешь, как домой вернемся?

— Мои, — обреченно проговорил Тимофей, даже не пытаясь подняться, — скоро здесь будут.

— Что ты несешь? Родители — оборотни с крыльями? Головой сильно стукнулся? — порядком разозлился Антон.

— Почему сразу оборотни? Люди, такие же, как и мы, — начал объяснять оборотень. — Ученые- этнографы…

— А где ж они раньше были, эти родители-ученые, пока мы здесь фигней занимались? — заорал Антон, не забывший игры с мечом на свежем воздухе, и на минуту подумал, что все это чей-то глупый розыгрыш.

— В отпуске, — усевшийся по-турецки Тимофей виновато опустил голову. — А я сюда сбежал.

Антон внимательно посмотрел на своего визави и внезапно понял, что тот не врет — перед ним сидел не "крутой мэн", носивший шкуру оборотня, а просто перепуганный пацан, лет семнадцати от силы, не больше. Он уселся рядом, пару раз вдохнул, выдохнул, успокаиваясь и медленно, чуть ли не по слогам, чтоб не сорваться окончательно, сказал Тимофею: — Рассказывай все подробно.

Паренек немного помолчал, приводя мысли в порядок, и сказал:

— Понимаешь, Антон, я из будущего этого мира. Ты, я думаю, тоже, только более близкого. Как ты сюда попал, я не знаю, а история моего появления здесь проста. Мои родители — ученые, занимаются этнографией, изучают обычаи прошлого, истоки возникновения различных религий, быт и культуру исчезнувших племен. Слышал бы ты, как увлекательно они рассказывают о том, что видели, с чем сталкивались, с кем общались. Сказка, а не жизнь! И с тех пор, как я себя помню, самым моим большим желанием было отправиться назад, в прошлое.

— Но как они попадали в прошлое, — с трудом переваривая услышанное, спросил Антон, — ведь машины времени не существует? Её даже теоретически невозможно создать, не опровергнув законов физики.

— У вас, — уточнил Тимофей, — а у нас получилось. Только перемещения во времени держатся под строгим контролем и разрешаются людям, прошедшим специальную подготовку, и только в роли наблюдателей. Любая попытка изменить прошлое грозит непоправимым изменением будущего, нашего будущего, которое устраивает большинство людей, живущих в нем. Любое несанкционированное использование машины времени строго наказывается. Так что я теперь — преступник, — совсем мрачно подвел черту своей жизни Тимофей.

— А твои родители? Что ж за тобой так плохо смотрели? — У Антона было море вопросов, на каждый он хотел получить ответ немедленно. — И как ты умудрился сюда забраться? И где, кстати, находится машина времени?

— У нас — в Институте времени, а где здесь — не скажу ни за что, я и так много чего нарушил. Родители уехали к друзьям, а я взял ключ-допуск, свой браслет-трансформер, кое-что из вещей и сбежал сюда, пока они не вернулись.

— Романтики захотелось, — сделал вывод Антон, — салага. И на что ты надеялся?

Тимофей в ответ только обреченно махнул рукой, представляя, что его ждет по возвращении домой.

— А оборотень ты на самом деле или это фокус какой-то? — немного погодя, спросил Антон у совсем расстроенного парня.

— Я ж тебе сказал — браслет-трансформер. — И помахал перед Антоном рукой, на которой действительно красовалось затейливое украшение. Браслет был крупноват для тонкого запястья Тимофея и напоминал когда-то бывшие в моде лечебные браслеты из янтаря. Был ли он каменным на самом деле или сделан из чего-то очень похожего, Антон не знал, да и какое это имело значение.

— Имеет четыре вида трансформации: зверь, птица, рыба, насекомое. Кодируется по выбору владельца, у меня — волк, сокол, сом и блоха, правда, сома я видел только на картинках, у нас эта рыба вымерла, волков и тех спасли чудом, — объяснил Тимофей. — Трансформер полностью перестраивает тело человека в туловище животное, используя принцип генной модификации межмолекулярных связей, причем метаболизм организма идентичен той модели, на которую настроен трансформер. Подробностей я не знаю, слишком сложно для неспециалиста. Одно время это была довольно таки модная забава, а потом поднадоело.

Антон хмыкнул. Поднадоело им…. Красиво живут…

— А мне нравится, — продолжал Тимофей, — тело зверя, реакция зверя, а разум человеческий и оценивается им все как бы со стороны, только инстинкты животного иногда берут верх над разумом. Самое главное, не терять браслет, иначе будет проблема с обратным превращением.

— А ты только в волка оборачиваешься? — поинтересовался слегка заинтригованный Антон.

— Сейчас — да, — скромно ответил лже-оборотень. — В сокола — не люблю, боюсь высоты, в рыбу не пробовал, а с блохой слишком запоминающаяся история приключилась, больше не хочу.

Он немного помолчал, затем улыбнулся и вот что рассказал: пришла Тимофею в голову идея — превратившись в блоху, покататься на местных собаках. Недолго думая, он ее осуществил, однако особого удовольствия не получил, потому что хозяин пса — подмастерье кузнеца — его тут же выловил и очень обрадовался такому крупному самцу. Тимофей испугался, что его к самке подсадят, вот тут-то ему с инстинктом точно не совладать, но парубок распял его на маленьком верстачке и попытался к лапам подковки-невелички прицепить. Тимофей ему кричал, кричал, вырывался, вырывался, но куда там блохе против крепенького подмастерья… Хорошо, что тот отошел за чем-то в сторону, и Тимофей моментально превратился в человека. Ох, и ругался же подмастерье, что Тимофей не вовремя приперся и такое дело загубил, правда, потом успокоился, сказав, что ничего, блох у собак много, а он упрямый — раз решил блоху подковать, то своего обязательно добьется.

— Точно, тогда подкованная блоха не только кусаться, но ещё и лягаться сможет. Веселуха… — засмеялся Антон, которого история позабавила и показалась очень знакомой. — Что ж ты сразу человеком не стал?

— Ты что? — ужаснулся Тимофей. — Я ж из будущего, а у нас закон — никаких самодеятельных чудес, их и так здесь хватает. Понимаешь, волки-оборотни в сказаниях были, в сокола люди превращались, в рыб — вроде тоже, а вот про блоху-оборотня никто и слыхом не слыхивал.

— Да, это и, правда, чудо — страшный и непобедимый оборотень-блоха, гроза окрестных собак, — уже во весь голос хохотал парень. Наконец, вдоволь насмеявшись, он спросил у Тимофея, когда появятся его родственники.

— Не знаю, — пожал плечами тот, — уже должны быть. Мы, если надо, быстро перемещаемся, наведенным телепортом.

— Мы тоже в таком были, да? А как это выглядит со стороны?

— Смерч. Маленький симпатичный смерчик, никому не причиняющий вреда.

— Значит, что-то случилось, — сделал вывод Антон, внимательно оглядев горизонт и ничего, даже отдаленно похожее на смерч, не обнаружив. — Будем сами выбираться, да и Птаха надо найти. Он ведь легче нас, могло в сторону отнести. Ветром…

Антон задумчиво осмотрелся вокруг: выбросило их посреди зеленого луга, размером с футбольное поле. Обрамлял этот огромный газон неизменный лес, а примерно посередине торчал внушительный обломок камня, формой напоминающий пирамиду.

— АЛАТЫРЬ-БЕЛ-КАМЕНЬ! — медленно произнес Тимофей, не отрывая восторженного взгляд от сероватого булыжника.

Антон, не слушая его, встал, побрел к камню, попутно ища взглядом Птаха, не заметить которого на практически голом лугу было невозможно. Тимофей поторопился за ним. Подойдя к камню, Антон обошел несколько раз вокруг и, напряженно думая о своем, произнес:

— И где ж нам теперь бесенка искать? Людмила голову оторвет, он ей вместо сына… — и замер, потому что Тимофей вдруг завопил:

— Что ты сделал? Это же Алатырь, мощнейший проводник магической энергии, незакрытый пуп Земли. Найти его мечтают все в этом мире, — совсем грустно закончил он свою гневную тираду, — да только не всем он открывается. Нам с тобой повезло, — на паренька было невозможно смотреть, такое горе плескалось в его глазах, грозя хлынуть водопадом слез.

— Зачем? — не понял Антон.

— Да затем, что этот камень выполняет самое заветное желание или отвечает на самый сокровенный вопрос, но только одно желание или только один вопрос. А ты что спросил?

— Что? — тупо переспросил Антон.

— ГДЕ ИСКАТЬ БЕСЕНКА? — опять закричал Тимофей.

— А если для меня в тот момент это был самый главный вопрос? — принялся оправдываться Антон.

— СМОТРИ!!!

Камень разгорался изнутри неярким белым светом, который сменился красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и, наконец, эта радуга закончилась ослепительной фиолетовой вспышкой. В воздухе запахло озоном. А на камне стали проявляться слова, написанные славянской вязью:

ПРЯМО ПОЙДЕШЬ — УБИТ БУДЕШЬ,

НАПРАВО ПОЙДЕШЬ — ОБМАНУТ БУДЕШЬ,

НАЛЕВО ПОЙДЕШЬ — СЕБЯ ЗАБУДЕШЬ.

И стрелки, указывающие путь, чтоб, не дай бог, не перепутали случайно.

Друзья посмотрели вперед: там, на пределе взгляда, над чем-то темным кружила стая воронья, и они, переглянувшись, единодушно решили, что им туда не надо.

Не зная, что лучше — быть обманутым или забыть себя, Антон наклонился, подобрал плоский камешек, чиркнул острием меча по одной стороне. Загадал «орел» или «решка», подбросил в воздух. Выпало идти налево. Что ж, судьба…

 

ГЛАВА 14

Из-под Алатырь-бел-камня наружу пробивался ручеек и, весело журча, бежал в ту же сторону, куда направились Тимофей и Антон. Был этот ручеек, надо полагать, непростой, потому что идти было легко и приятно — редколесье давало тень, опавшая листва мягко пружинила под ногами, потихоньку журчала вода, радовала слух и дарила прохладу, а все в целом напоминало легкую увеселительную прогулку. И даже меч, который не слишком удобно висел в ножнах у Антона за спиной (все время, зараза, норовил сползти вниз), не портил настроения, хотя тащить его было тяжеловато. Облегчить-то его Людмила облегчила, а длину, метр с лишним, куда девать, а? А им ещё сражаться придется… Но об это Антон предпочитал не думать.

Друзья несколько расслабились и решили, что поиски Птаха — это только вопрос времени, которого у них было видимо — невидимо.

На привале Антон, наконец, спросил Тимофея о том, что давно крутилось на языке:

— Слушай, а ты отчего так расстроился, когда та штука сработала? Или у тебя тоже был вопрос?

— Не вопрос, желание, — грустно сказал Тимофей. Он все никак не мог смириться с несправедливостью того, что Алатырь-камень нашел именно Антон и слегка дулся на него за это.

— А что, у вас там, в будущем, разве не все проблемы решены? — продолжал пытать Антон. — И что же ты хотел такого несбыточного?

— Счастья! Всем! Поровну! И чтоб никто не ушел обиженным! — неожиданно фанатично крикнул бывший оборотень.

— О, — протянул Антон, — да ты, брат, я смотрю, Стругацких обчитался. А что, они и у вас известны?

— Да не очень, но у меня дед тоже историк, специализируется на двадцатом веке. И мне кое-что дает почитать и объясняет непонятное.

— Видно, счастье недостижимо при любом уровне развития цивилизации, — сделал философский вывод Антон, порадовался, какой он умный и поднялся с травяной подстилки. — Ладно, пошли дальше. Хотя нет. Есть хочешь?

Тимофей сглотнул наполнившую рот слюну и кивнул, а потом как бы промежду прочим поинтересовался:

— А что? Баба-Яга в дорогу что-то дала или самим добывать придется?

Антон жестом ловкого фокусника достал из заплечной сумы кусок ткани, легким взмахом расстелил прямо на траве и пригласил:

— Прошу к столу! — Он по сказкам знал, что скатерть-самобранка чрезвычайно проста в эксплуатации.

Тимофей посмотрел на него, как на идиота, а затем оба они уставились на пустой «стол». Накрыть поляну красиво не получилось — застиранный кусок полотна был девственно пуст. Обескураженный Антон пожал плечами. Сломалась, что ли? Так ведь волшебные вещи вроде вечные. Может, сказать что-то надо?

Оказалось, не надо, потому что скатерть сама подала голос, да еще такой недовольный:

— Что, зараза, самой лень готовить? Так сиди голодная! Ишь, моду взяла, как что, так меня сразу дергать, не ресторан, чай!

Тимофей захохотал так, что с ближайшего дерева взлетели перепуганные птахи. А Антон продолжал тупо смотреть на скатерть, которая вещала с прежним темпераментом:

— Еще и мужика в гости притащила, еды не настачишься! Не буду гостя твоего кормить, и не уговаривай!

— Скатерть-самобранка! Ой, не могу! — никак не мог успокоиться оборотень. — А инструкцию тебе Баба-Яга положить не догадалась, как с такой сварливой кухаркой управиться? Под такой аккомпанемент кусок в горло не полезет, точно! Ой-ей-ей!

Антон побагровел, его мужская гордость оказалась сильно уязвлена. Понятно, кто ж голодного мужика дразнить станет, только глупая скатерть, которой все равно на кого орать. Парень изо всех сил хлопнул по импровизированному столу ладонью, чуть руку не отбил и зло сказал, угрожающе растягивая слова:

— Таааак, не понял! Ну, ты, чудо заморское, быстро дай пожрать двум мужикам, и не скупись, пока я тебя на ленточки не распустил и по деревьям бантиками не позавязывал!

Скатерть замолкла, переваривая услышанное. Что уж там она себе надумала, только стол стал быстро заполняться посудой с различными яствами, а скатерть залебезила:

— Извините, извините, как же сразу-то хозяина не признала, сейчас все в лучшем виде будет сделано! Кушайте, мои дорогие, кушайте на здоровье! Как приятно, когда у мужчин хороший аппетит!

— То-то же! — расслабился Антон. — Давай, Тим, чем бог послал! И отдыхать, а потом дальше пойдем.

Бесцельное блуждание по лесу, пусть даже такому уютному, надоело. Спасательная экспедиция зашла в тупик, а день клонился к вечеру, и пора подумывать о ночлеге.

Внезапно лес расступился, в просвете блеснула лазурная гладь воды, и Антон с Тимофеем вышли на берег лесного озера, в которое впадал их ручеек, ставший к тому времени гораздо шире, чем в начале.

— А теперь куда? Птаха здесь явно нет, — произнес Антон, поворачиваясь к слегка отставшему Тимофею. Тот неотрывно смотрел на большую живописную птицу с человеческим лицом, которая, нахохлившись, меланхолично покачивалась на ветке ракиты, склонившей ветви к воде.

Увидев людей, птица оживилась, развернула крылья, которые были покрыты постоянно меняющимся, как в калейдоскопе, узорами, кокетливо стрельнула глазками в их сторону, улыбнулась и… запела. Из ее горла полились чарующие звуки — мелодия, трель — это невозможно было описать.

Антон остолбенел, более удивительного и прекрасного голоса он никогда не встречал. Птицу хотелось слушать и слушать, чувствуя, как душа отрывается от тела и уносится в заоблачные выси, потому что обещало пение неземное блаженство.

И вдруг резким диссонансом мелодии в ушах громыхнуло: — "СЕБЯ ЗАБУДЕШЬ".

Антон с заметным усилием оторвал ноги от земли, сделал шаг, другой, скрипя зубами от напряжения, принялся поспешно отрывать полосы рубахи и забинтовывать ими свои уши. Ничего более умного ему в тот момент не придумалось, а про Орфея разве что совсем тупой не слышал.

Закончив, кинулся к Тимофею, который удобно устроился на траве под деревом и ни на что не реагировал, уставившись пустым взглядом на что-то малопонятное, видимое только ему.

Антон, чертыхаясь, схватил "очарованного странника" за шиворот и поволок подальше из опасной зоны. Остановился он только тогда, когда голос чудовищной птицы затих в отдалении.

Ни одна попытка привести Тимофей в чувство не увенчалась успехом: Антон тряс оборотня, лупил по щекам, несколько раз изо всех сил, со злостью, ущипнул. Анестезия была стопроцентной — к боли Тимофей тоже был безразличен.

Антон устало уселся рядом: — "Блин, связался с детским садом, один бесследно пропал, другой — живой труп… Что делать?" Похоже, этот вопрос стал для него таким же актуальным, как и для господина Чернышевского.

От совсем безрадостных мыслей его отвлек какой-то шум на берегу озера. Подняв голову, Антон увидел девушку, которая весело плескалась в лучах заходящего солнца.

Черт! Неужели в этом безлюдном лесу есть еще кто-то, кроме них!

Антон вскочил и замахал руками, пытаясь привлечь внимание юной купальщицы. Ничуть не стесняясь своей наготы, девушка вышла на берег и приблизилась к Антону. Она была ослепительно красива — совершенное тело, не имеющее ни одного изъяна, грива длинных белокурых волос, классически правильные черты лица, глаза, меняющие свой цвет во всех оттенках сине-зеленой палитры. И даже то, что от нее слегка пахло свежей рыбой, водорослями и каким-то пряным ароматом, которому Антон не знал названия, нисколько не портили ее очарования.

Взглянув на лежащего Тимофея, девушка безразлично поинтересовалась:

— На Алконоста наскочили?

— На кого? — не понял Антон, во все глаза разглядывающий девицу и даже слегка забывший о своем безвинно пострадавшем спутнике.

— На птицу, пение которой заставляет забыть обо всем, даже о том, кто ты есть.

"Почему мы не поверили Алатырь-камню? Но кто ж знал, что это будет вот так", — едва не застонал парень.

А девушка, оценивающе осмотрев Антона с головы до пят, продолжила:

— Ты принц?

— C чего ты взяла?

— Красивый, при оружии, а что одежда простая — так это поправимо.

За особу царской крови Антона еще никто не принимал, и комплимент был приятен.

— Нет, — разочаровал красавицу Антон.

— А что ж тогда сюда пришел? — капризно надула губки юная прелестница, как будто вход в этот лес был закрыт для всех, кроме принца.

— Я друга ищу, — принялся оправдываться Антон, — бесенка…

— А, — не дослушала девушка, — такого маленького, мяконького, нежного бесенка с забавной рожицей?

"Мяконького? Нежного? Она его съела, что ли?" — перепугался Антон за судьбу Птаха.

— Мне его русалки поиграть притащили, он так забавно верещит тоненьким голоском, когда они его щекочут, обхохочешься.

— А ты кто такая? — наконец догадался спросить Антон.

— Дочь Водяного, — удивленная тем, как можно не знать таких простых вещей, округлила глаза девушка. — Я каждый вечер выхожу на берег встречать своего суженого.

— А где бесенок? — хриплым от волнения голосом спросил Антон.

— В нашем замке, где ж еще?

— А замок где?

— На острове, вон там, — указала девушка рукой на нечто, маячившее посреди озера.

— А как туда добраться? — продолжил игру в «вопросы-ответы» Антон.

— Вплавь! — расхохоталась она недогадливости парня и побежала к воде, предлагая тому отправиться с ней. — Догоняй!

— Лодка хоть есть? — крикнул вслед Антон, хотя откуда здесь лодка…

— Плыви сам! — донеслось издалека.

Пожав плечами, Антон подошел к Тимофею. Тот по-прежнему грезил наяву, и ничто земное его не волновало.

Вдруг Антона осенило — он снял с руки Тимофея браслет-трансформер. Насколько он помнил из сумбурного рассказа Тимофея, браслет имел четыре переключения — волк, сокол, блоха и какая-то рыба. Вот превратиться в рыбу и было бы наилучшим выходом из создавшегося положения.

Антон принялся разбираться, как же работает эта хитрая штуковина. Повертел в руках, осмотрел, разве что на зуб не попробовал, затем надел на руку. Браслет плотно обхватил запястье, даже будто частично врос в кожу, но неудобства это не причиняло и казалось естественным.

Антон присмотрелся и заметил, что некоторые участки трансформера стали слабо светиться изнутри. Дотронулся до браслета другой рукой — тот на ощупь ничем не отличался от живого человеческого тела.

— Рискну, — подумал Антон, — главное не потеряться. — Нажал один сегмент и внутренне напрягся в ожидании.

ХЛОП! Мир внезапно потерял четкие очертания, зато ноздри затрепетали, впитывая сотни различных запахов. Человек даже не всем им смог бы дать название…

Ошарашенный Антон не сразу сообразил, что изменился не мир вокруг, а он сам. На берегу стоял мощный зверь, покачиваясь из стороны в сторону, как впервые вставший на ноги волчонок. Шерсть на загривке привстала дыбом, верхняя губа приподнялась, обнажив крупные клыки, зверь недовольно порыкивал, злясь на свою беспомощность. Инстинкт волка и разум человека с трудом уживались в одном теле.

"Мгновенная трансформация, без боли, с полным сохранением личности, — удивленно думал Антон, вспомнив, как тяжело перекидывалась сестра, — то-то резвился хрупкий Тимофей, ощутив в себе такую силу…. Но как же обратно?"

Он неловко ткнул носом в следующий переключатель.

ХЛОП! Антон опять стал человеком. На всякий случай зашел по колено в воду и нажал еще один сегмент.

ХЛОП! Большой сокол забил крыльями, стараясь взлететь. Мокрые перья мгновенно напитались водой, короткие ноги тщетно искали опору….

Кое-как приподнявшись над озером, кренясь на один бок, сокол выбрался на берег, где нахохлился в ожидании того момента, когда ветер подсушит его. Когда можно будет взмыть в небо, откуда земные хлопоты кажутся суетой сует, а мир становится похож на большое лоскутное одеяло, и не надо ничего, кроме попутного ветра, солнца, простора и возможности гордо мчаться сквозь пространство и время, ощущая себя повелителем воздушного океана….

И тут Антон понял, что его понесло, и поскорей ткнул клювом переключатель, пока он не улетел отсюда к чертовой бабушке, променяв тяжелую землю на будоражащую радость полета…

ХЛОП! Опять человек. Антон подумал, что если сейчас он превратится в блоху, то на этом месте можно будет ставить памятник неизвестному герою. В голову ядовитой змеей вползла первая здравая мыслишка: — "Риск — благородное дело, но не всегда надежное". Антон поспешно отогнал ее прочь и, не мешкая, чтоб не раздумать, нажал новый сегмент трансформера.

ХЛОП! Горло перехватил мучительный спазм и в воду тяжело плюхнулся громадный сом, раздул жабры, зашевелил плавниками, прогоняя воду через жаберные щели, стремясь поскорее насытить кровь кислородом. Потом лениво взмахнул хвостом, привыкая к новым ощущениям, и поплыл вперед, легко рассекая воду лобастой головой.

Человек подумал, что быть рыбой не так уж и плохо. Вес уменьшился почти вдвое, мышцы стали упруги и сильны, а…

Сильный рывок дернул его в сторону.

Антон настолько задумался, что забыл, в чьем теле он находится, но инстинкт хищника среагировал на мелкую рыбешку, плывущую мимо.

— Ты не голоден, ты не голоден, ты уже поел, — уговаривал рыбу Антон-человек, — но если мало, то плывем к острову, там много большой и вкусной рыбки.

Сом оказался послушным, а, может, и впрямь был сыт, так что вскоре Антон оказался на мелководье, покрутился там немного, играя плавниками и шлепая хвостом. Рыбья мелочь, оглушенная ударами мощного хвоста, всплыла на поверхность воды.

Сом развернулся, открыл рот, готовясь проглотить обещанную ему вкусную еду, но тут Антон, наконец, увидел замок.

Владение Водяного очень походило на описание града Китежа, который затонул во времена оные: резные башенки, ажурные лесенки, высокие стрельчатые окна, только в отличии от деревянного города, под водой все было сделано из камня, изначально белого, а теперь изрядно позеленевшего от тины и водорослей. И даже кое-где разрушенная крепостная стена не портила красоту подводного замка.

Заставив рыбу плыть вокруг, Антон погрузился в свои невеселые мысли. Никакого движения в замке не было. Куда все подевались? Да какое это имеет значение! Птаха где здесь искать?

Вдоволь покружившись около подводного замка и заглянув в некоторые окна, он увидел большие залы, где стояла изящная мебель на тонких гнутых ножках, а на стенах висели картины, сделанные из разноцветных камней и ракушек, на неискушенный взгляд Антона очень необычные. Все было так нарядно и празднично, будто хозяева приготовились к приему гостей, но парень не обнаружил ни одной живой души. Вымерли они, что ли все?

А потом Антон все же сообразил, что свидетели ему не нужны, да и спросить он никак не сможет, разве что плавниками изобразить, чего он хочет.

Время шло, ничего в подводном царстве не менялось. Антон, как заведенный, плавал вокруг него, любовался уже набившим оскому великолепием и, наконец, очередным виражом его вынесло к отдельно стоящему полуразрушенному теремку. Без особой надежды сом заглянул в пролом в стене, а потом заплескал и забил хвостом от избытка чувств, радуясь находке.

«Находка», скрючившись, как зародыш, сидела в воздушном пузыре в своем родимом теле бесенка и горевала.

Птах поднял голову, равнодушно посмотрел на чересчур любопытную рыбу. Она заглядывала в его тюрьму, раскрывала беззвучно рот, точно пыталась что-то сказать, но бесенок лишь вздохнул и отвернулся. Антон заметил на его глазах непросохшие слезы. Сердце глухо стукнуло и заныло от жалости. Пацан ведь ещё, за что ему это уже во второй раз? Карма, что ли, такая?

Сом повернулся к пузырю боком, примерился, подтолкнул его слегка хвостом, проверяя на устойчивость. Воздушная тюрьма вздрогнула и отплыла от рыбы. Птах забеспокоился, а Антон мысленно возликовал: — "Ура! Не закреплен! Можно буксировать, только бы никого не встретить…".

Ему повезло — пузырь легко прошел в пролом стены, был устойчив, хорошо подчинялся маневрам, и даже Птах не сильно буянил, видно, совсем смирился со своей участью.

По каким причинам замок стоял пустой, Антон выяснять не стал, унести бы ноги побыстрее отсюда и опять стать человеком.

Несмотря на кажущуюся легкость работы, противоположного берега Антон достиг уставшим до невозможности. Он превратился в человека, освободил Птаха, проколов пузырь мечом, который наконец-то пригодился. Бесенок был слегка не в себе от свалившегося на него счастья, ведь он уже не верил в свое возвращение на землю.

Спасатель и его добыча на дрожащих по разным причинам ногах добрались до Тимофея. Тот, о радость, открыл глаза, и взгляд его был более-менее осмысленным. Но первая фраза страдальца окончательно добила Антона.

— Нуте-с, батенька, какие у нас успехи на этот час? — хитренько прищурив глазки, спросил Тимофей, и в его лице промелькнуло что-то очень знакомое. — Архиважно иметь всю информацию, и в этом залог любой революции.

— Владимир Ильич? Здесь? За каким чертом? — заорал Антон, не ожидавший такого подвоха от мирного Тимофея.

— А вы правы, товарищ, нам он не нужен. Нет человека — нет проблем, — с грузинским акцентом вкрадчиво произнес Тимофей, нащупывая в траве отсутствующую трубку.

— Только не этот! — хватаясь за голову, опять заорал Антон. — Культа личности мне здесь только не хватало.

В ответ на реплику Тимофей всхлипнул и затянул в духе деревенских страданий:

Раз пошел я прогуляться во сне,

Странный ежик повстречался вдруг мне —

Он сопел, он потел, он зубами скрипел,

Видно, шубку наизнанку надел.

А потом без всякого перерыва, полусидя, попытался изобразить два притопа, три прихлопа и бодро исполнил:

Если хочешь быть богатым,

А удача не идет —

Ты попей воды волшебной,

И желание пройдет.

Антон пожал плечами и повернулся к Птаху, но того рядом уже не было, только босые пятки мелькали вдали.

— Предатель! — крикнул парень вслед. А что еще думать? Бес он и есть бес, даже молодой, а он его ещё спасал, жизнью рисковал… Затем присел рядом с Тимофеем и приготовился слушать того дальше, даже не пытаясь угадать, чем тот его еще удивит.

Но Тимофей замолк и опять впал в забытье.

Антон недолго горевал в одиночестве, скоро возвратился Птах, да не просто так, а с добычей. Птах принес небольшую плошку, в которой плескалась вода.

Он наклонился над лежащим, принялся брызгать на него воду и приговаривать:

— Чистая вода, студеная вода, изгони хворь из тела белого, да в сыру мать-землю, да верни душу светлую, память долгую, да отгони воронов, на чужое тело слетавшихся, да защити Тимофея от силы злобной…

Антон был удивлен, он и не подозревал, что все так запущено, но до конца ритуала хранил молчание.

Тимофей открыл глаза и сразу же воскликнул:

— Птах! Ты нашелся! Где ты был?

Но в монолог тут же вмешался Антон, не дав друзьям поделиться новостями:

— Все потом…. Сначала нам отсюда выбраться надо, темнеет уже.

— Зачем? — удивился Птах. — Отойдем подальше от берега озера и заночуем прямо в лесу, рядом с живой водой никакая нечисть не тронет.

— С живой водой? — в один голос воскликнули Антон и Тимофей.

— А вы что, не чуете?

— Нет, — помотали головами оба.

— А чем ты думаешь, я вот его оживлял? — кивнул Птах на парня. — Когда душа в заоблачные выси стремится, тело свободным остается, вот и кидаются на него души неприкаянные, в царство мертвых не попавшие, мне так Людмила рассказывала. Его ведь Алконост чуть до смерти не запел. Повезло нам, что рядом ручеек с живой водой течет.

— Где? — опять в один голос закричали друзья, лишь теоретически предполагавшие, что живая вода существует. Даже Тимофей не подозревал, что все предания о чудесном исцелении — не вымысел.

— Да вон же он течет, — и Птах повел своих спутников к давно знакомому им ручейку, по берегу которого было так легко и весело идти, и всю дорогу до привала не переставал удивляться, как это они живую воду не услышали.

 

ГЛАВА 15

Разбудил Антона дружный перепев птиц, изо всех сил радующихся наступлению нового дня. Ночь и вправду прошла спокойно, особенно, если учесть, как они вчера наплескались в тихой заводи, к которой привел их Птах. Парень потянулся, легонько пощекотал голую пятку Тимофея, на что тот только взбрыкнул ногой и почмокал губами, просыпаться не спеша.

"А, ладно, пусть спит, я пока Птаха растолкаю" — Антон поискал глазами бесенка, легшего в отдалении от них, и мгновенно вскочил на ноги. Паршивца нигде не было!

— Тимка, — парень затряс ничего не понимающего спросонок приятеля, — он опять исчез…

— Кто? Куда?

— Да Птах.

— Что ты так волнуешься, для него лес — дом родной, — апатично ответил Тимофей, — не пропадет.

— Ну, ты и соня, — рассердился Антон.

— Ага, — миролюбиво согласился «оборотень». — А скатерть-самобранка ещё работает или у нее, как заряд у аккумулятора, еда кончается? На сытый желудок легче думается…

— Не знаю, Людмила не говорила, — растерялся Антон, — просто дала и все. И вот ещё, — он вытащил из наплечной сумки полотенце и гребень.

— О, что ж ты раньше молчал? И вытереться не предложил, — подпрыгнул Тимофей. — Я вчера после купания так долго согреться не мог, а костер ты не дал разводить. "Из соображений безопасности", — перекривил он старшего друга.

— Ээээ, не замай, — Антон бережно уложил все обратно, — сестра сказала, что пользоваться этим можно только в случае крайней опасности.

— А что это? Артефакты? — Тимофей необычайно оживился, — дай поближе посмотреть.

— Кому ведьма вещь дала, тот ей и хозяин будет, — сказал неслышно подошедший Птах, — негоже наговоренное в чужие руки давать.

— Что, не сработает? — на «автопилоте» отозвался Антон. Он копошился в сумке, доставая зацепившуюся за гребень скатерть. — Птах, где ты был? — он сурово глянул на «ушельца».

Бесенок угрюмо опустил голову, переступая с ноги на ногу, точнее, с копытца на копытце, потому что был он в своем истинном обличье. Антона он почему-то слегка недолюбливал, может, к ведьме ревновал, может, ещё что. Кто знает, что у них на уме, у бесов-то, особенно молодых.

— Вот здорово, что сам вернулся, мы за тебя уже переволновались, — Тимофей горячо кинулся обнимать Птаха. Антон досадливо поморщился: — "Вот лицемер, переволновался он, если б не я, то и не знал бы, что нас молчаливо покинули…".

— Я дорогу искал. Там лес мертвый стоит, — бесенок неопределенно махнул лапой куда-то себе за спину.

— Совсем? — Птах виновато закивал. — А что с ним?

— Не знаю, я туда не пошел, там Зло.

— Далеко?

— Да нет, ходу всего-ничего.

До птахова «всего-ничего» идти пришлось полдня. Не иначе, бегал он куда быстрее, чем ходят люди. Правда, Тимофей порывался обернуться волком, смотаться на разведку. Но Антон воспротивился, решив, что вместе держаться надежнее будет, к тому же пока эти двое на глазах, за них не так душа болит. Они ж оба ещё дети…

— Тим, ты мне вот что скажи, — не давал Антону покоя один вопрос, — ты здесь давно уже?

— Да нет. Месяца три-четыре, а что?

— Отчего ты так хорошо разбираешься в здешней жизни? Меня вот Людмила не сильно просвещала, только-то говорила, без чего не обойтись, от остального отмахивалась, дескать, потом, — тот пожал плечами. — И неужели тебя до сих пор не хватились?

— Хватились, как видишь.

— Но ведь не сразу же.

— Да просто наши наблюдатели здесь не все время живут. Так, набегами, чтобы временнЫх парадоксов не создавать. К тому же я хорошо следы запутал, сказал, что с дедом на раскопки поеду. Там целый пласт при строительстве вскрыли, а дед — большой знаток, его и пригласили.

— А контроль за перемещениями что, не ведется?

— За какими?

— Ну, когда машину включают? — Антон растерялся. Он слабо представлял, как работает машина времени. Но если она машина, то её же должны включать-выключать, не шурует же она безостановочно.

— Ты что-то не понял, у нашей — совсем другой принцип действия, она учитывает пространственно-временные характеристики того места, куда нам необходимо попасть, рассчитывает траекторию полета капсулы в нашем мире и выбрасывает её в ближайшую свободную от каких-либо материальных объектов точку здесь. Потом капсула спокойно опускается на выбранную планету.

— А зачем это? Так сложно.

— А представь, сколько испытателей погибло во время переноса, потому что рассчитанное место было уже занято другим объектом — деревом или горой, к примеру.

— Зачем это было нужно, ведь реальной пользы от этих путешествий никаких, — возмутился Антон. — Так, баловство одно.

— Да, — моментально загорелся Тимофей, — а атомную бомбу когда изобрели, польза какая-нибудь была?

— Потом-то атом стал «мирным», — словами какой-то газетной статьи парировал парень.

— Потом… А знаешь, сколько мы узнали о прошлом наших предков! Мы и представить не могли, что на самом деле люди владели магией, это не сказки, и Земля была населена не только людьми, но и другими расами.

— Это атлантами, что ли? Да дома ими все уши прожужжали, куда не глянешь, то инопланетяне с НЛО, то исчезнувшие цивилизации, — засмеялся Антон. — И кому это нужно?

— Разве не интересно знать о прошлом?

— Нам бы в настоящем разобраться, — Антону стало почему-то горько и обидно за своих соотечественников. Знал бы Тимофей, как на самом деле было «весело» жить в двадцатом веке, так не восторгался бы. Потом подумал, а что он собственно злится: вон Греция, Рим, древняя Русь — такие фильмы о них снимают, книги пишут, а попробуй мечом помаши, да поваляйся на поле после сражения без руки, ноги, когда ни врачей, ни медикаментов стоящих нет. А эпидемии?

Тимофей ойкнул и присел, держась за ногу. Птах, идущий чуть впереди, кинулся к нему.

— Да ну, все нормально, просто ногу подвернул. Устал я. — Антон и сам уже сообразил, что, споря, они отмахали приличный кусок пути, не останавливаясь. Ну и к лучшему, а то бы дергались по пути, пережевывали в мыслях, что их ждет впереди, а так вполне содержательный разговорчик получился. — Сколько мы уже идем?

Тимофей глянул на солнце, съехавшее на середину неба: — Да часа три уже.

— Тогда привал, пару часов — отдых и вперед.

Скатерть-самобранка не подвела, видать, окончательно признала в них хозяев — выставила, чего душа могла пожелать (с точки зрения самой "стряпухи"). Молоко в запотевшем глечике, вареное мясо, хлеб, порезанный большими аппетитными ломтями, незнакомая трава с меленькими листочками, пахнущая так, что слюни текли от одного только запаха. Всё так, как нравилось самому Антону, и дома не утруждавшему себя особыми кулинарными изысками. Правда, он все же предпочитал питаться в небольших кафешках, в крайнем случае, готовил простенькие полуфабрикаты, не требующие много времени для варки-жарки.

Осоловев от еды, путники растянулись на подстилке из опавших подсыхающих листьев, которые сгребли в кучу, и притихли. Но не молчалось Антону, хотелось побольше узнать об этом мире, разобраться, что к чему:

— Тим, ты спишь? — прошептал он «оборотню», прислушиваясь к его размеренному дыханию.

— Нет. Думаю.

— О чем?

Тимофей перевернулся на спину и задумчиво уставился на облака, неторопливо проплывающие в вышине. О чем… Да мало ли о чем! О том, что все пошло не так, как он себе представлял, о том, как неимоверно хочется домой и о том, что незаметно вернуться так, чтобы никто не заметил его побега в прошлое, будет затруднительно. Тимофей ведь планировал всего-навсего несколько дней незаметно погулять здесь и возвратиться, но…

Это вездесущее «НО»!

Тесная инматерная капсула, больше похожая на саркофаг, опустилась в безлюдном лесу, и не успел он выбраться наружу, в эйфории от того что все удалось, рассыпалась на мелкие частицы, истончающиеся на глазах, пока не исчезли совсем. Все, что осталось у "путешественника во времени", так это браслет и индивидуальный одноразовый телепорт, который он уже использовал. Жаль, что неудачно! О том, как он поочередно менял обличия, подбирая наиболее подходящее для этого мира, как опасался подходить к людям, пока не разведал, что здесь к чему. А что делать было, не мог же он так прямо заявить — "Здравствуйте, я ваш далекий потомок, прошу любить и жаловать". Самому найти машину времени, и отправиться обратно у него не было никаких шансов, слишком хорошо была она спрятана неизвестно где. Случайно столкнувшись с Антоном в лесу, после того, как славичи объявили охоту на оборотня и ранили его, он интуитивно почувствовал в парне чужака — по непривычному здесь запаху бензина и пластика, намертво въевшимся в кожу «ароматам» цивилизации. Тонким звериным нюхом он уловил еще и запах страха, тяжелый, вязкий, и решил поближе познакомиться со странным человеком. Но не будешь же всё это рассказывать, тем более сейчас, и он легко ушел от вопросов, не заостряя внимание на своих невеселых мыслях:

— Зачем нам Кащея убивать? Может просто поговорить по-человечески и все?

— Ага, так он нас и послушал, — Антон вообще не верил в благополучный исход дела, — Людмила не зря мне этот меч всучила. Как ты себе представляешь — это же не пистолет, которым издалека припугнуть можно, здесь драться придется. И я не думаю, что после этого получится по-человечески разговаривать.

— Ты ещё не знаешь, на что он способен, — Тимофей оживился, — про него такие байки ходят.

— А ты сам-то с ним сталкивался?

— Нее, я его первый раз, как и ты, в трактире увидел. А может, назад вернемся, зачем нам все это.

— Нет, брат, — Антон решительно встал, — хватит прохлаждаться. Если он до сестренки дотянется, мне тоже кирдык будет, что я здесь без нее, а мне ещё пожить хочется и домой вернуться. Птах, собирайся.

Бесенок не принимал участия в разговоре, но, навострив уши, внимательно прислушивался. Много ли он понимал из их спора, Антон не знал, но не лез с расспросами и слава богу.

 

ГЛАВА 16

Смешанный лес постепенно переходил в хвойный, но не светлый сосновый бор, горделиво вздымающий верхушки высоченных деревьев к солнцу, а в густой ельник, в котором безвозвратно тонут и свет, и звуки. Деревья становились выше, все ближе теснились друг к другу, закрывая дорогу путникам. Внезапно подул резкий пронизывающий ветер. Ощутимо похолодало. Ветви елей закачались, по лесу пронесся долгий протяжный стон. Где-то вдалеке тревожно заухал филин.

— Жутковато, — ежась, сказал Тимофей. Его слова остались без ответа, все уже настолько устали, что разговаривать никому не хотелось. Да и этот мрачный лес, казалось, тянул остатки сил. Хотелось упасть на землю с чахлой травой, с трудом пробивающуюся сквозь толстую подстилку из сухой хвои, закрыть глаза и не открывать их долго-долго.

— Отдохнем? — опять нарушил молчание Тимофей.

— Идем дальше, — не хотелось делать привал в таком месте.

Тимофей дернул Антона за руку, пытаясь привлечь его внимание, мимикой и жестами показывая необходимость сохранять тишину.

— Что? — беззвучно, едва шевеля губами, произнес Антон.

Оборотень пальцем тыкал куда-то вбок.

Среди деревьев стояла женщина в белом свободном платье. Длинные распущенные волосы беспорядочными прядями падали на лицо, почти полностью закрывая его. Подняв голову, женщина обыденным жестом отбросила светлые волосы, и Антон ахнул.

На него смотрели глаза, полные такой муки, будто вся скорбь мира уместилась в одном единственном взгляде. По прекрасному лицу лились слезы.

Присмотревшись, Антон понял, что женщина сравнительно молода, а седина ее не от старости, а как отражение душевной боли и тоски. В этом странном лесу это был первый человек, которого они встретили. Парень двинулся в сторону плачущей женщины, но едва он сделал пару шагов, как скорбная фигура исчезла.

— Ничего не понимаю!

— Я ее уже видел, — почему-то шепотом заговорил Тимофей, — вдалеке, сначала думал, показалось. Здесь же все слышно хорошо, а она появлялась бесшумно неизвестно откуда, решил понаблюдать за ней. А тут она совсем рядом оказалась…

— А чего ты шепотом? — тоже понижая голос, спросил Антон.

— Не знаю, — возвратился в нормальный режим вещания Тимофей, — до того жутко стало…

— Это Белая баба, — разродился молчавший до этого Птах, — говорят, она судьбу предсказывает путникам…. Или плачет…

— А мы тут причем? — недоумевал Антон. — Чем обидели — то? Да мы ее вообще первый раз видим.

— Я не первый, — возразил Тимофей, — и она все время слезы льет.

— А плачет она над теми, кого беда или смерть ждет, — немного подумав, добавил Птах.

Желание продолжать путь совсем пропало, и захотелось оказаться дома, где не было никаких Кащеев, где никого не надо было спасать, где ни надо было никуда идти, где так славно сидеть вечерами в уютном кресле под любимую музыку горячо любимого «Наутилуса» или не менее боготворимого "Пинк флойда", неторопливо потягивая пиво после напряженного рабочего дня.

Возвращаться смысла не было, и друзья, окончательно упав духом, продолжили путь.

Но идти быстро не получалось, на пути вставал искореженный лес. Могучие ели-великаны сменились мертвыми деревьями, которые наклонились навстречу путникам, как будто леденящее дыхание смерти с востока в одночасье согнуло и покорежило пусть мрачный, но зато живой лес. Лес, который пытался сопротивляться, воздвигая на пути злой силы баррикады погибших деревьев.

— Похоже, мы уже пришли, — сказал Антон притихшим Тимофею и Птаху. Они оказались среди абсолютно голых стволов, с которых непонятно как были содраны не только ветви, но и кора.

А среди этого частокола мрачной громадой темнел замок. Сказать, что он был черным, значит, ничего не сказать, бледный свет умирал, касаясь его поверхности.

"Но если я безвестно кану —

Короткий свет луча дневного, -

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, в млечный дым?…"

Вспомнил Антон строку из любимого стихотворения сестры. Лучше и не скажешь.

"Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты остался невредим…"

А вот это нам сейчас совсем не помешает… Горячая молитва…

Высокими готическими шпилями замок вонзался в нависшее над ним небо. Несокрушимой мощью веяло от его древних каменных стен. Несмотря на то, что часть их обрушилась под гнетом времени и поросла диким виноградом, эти стены могли противостоять любому врагу, вздумай он опробовать их крепость.

В бойницах в любой момент появились бы закаленные в сражениях воины, осыпая противника градом каленых стрел и поливая его раскаленным варом. И горе тому, кто осмеливался потревожить покой обитателей замка, разбудить древнюю силу, спящую до поры до времени.

Зато гостей замок встретил бы, как полагается, фейерверками и толпой вышколенных слуг, ловко разносящих напитки и яства. Повсюду звучала бы тихая музыка, журчали фонтаны, пели птицы. Запах цветов разносился бы далеко окрест, и все в округе знали, что у гостеприимных хозяев праздник. Вот только бывали ли здесь гости, никто не знал, а с тех пор, как здесь обосновался Кащей, замок вообще оцепенел. Никто не нарушал покой старика — ни друзья, ни враги. Много, много лет….

Троих пришельцев замок не считал ни за врагов, ни за друзей, и тишина вокруг осталась неизменной.

Друзья немного постояли, успокаивая бурлящие чувства, и молча двинулись к огромным железным воротам.

Внезапно весь замок засиял, как огромная рождественская елка, озарился фосфоресцирующим сиянием, и громовой рев, исторгнутый сразу из трех глоток, пригвоздил их к месту.

— КТО? — грохотало со всех сторон, — КТО ИДЕТ?

— Свои, — слабо пискнул в ответ оптимист Тимофей.

— СВОИ ПО НОЧАМ НЕ ХОДЯТ! СВОИ ДОМА СИДЯТ! — и опять заревело, — КТО?

Не услышав ответа, сторож решил сам посмотреть, может, и вправду, свои шутят.

Ворота с жутким скрипом растворились, наружу выполз грязно-зеленый дракон-переросток с тремя головами, которые, как перископы, вертелись во все стороны, стремясь обнаружить наглеца, рискнувшего нарушить покой Черного Замка. Судя по огромному брюху и не менее толстому заду, дракона не беспокоили последние лет сто, и он был ошеломлен наглым вторжением.

Антон на минуту представил, как он сражается с этим чудовищем, и у него сразу же вспотели ладони. Его менее храбрые спутники торопливо отступали, стремясь спрятаться за спину «героя».

Дракон, наконец, заметил людей и, не торопясь, двинулся в их сторону. При этом он вилял хвостом, как топ-модель на демонстрации зимней коллекции исподнего белья.

Внезапно бесенок Птах оттолкнул Антона и побежал вперед.

— Что ты делаешь? — закричал Антон и кинулся вслед.

Реакция дракона была мгновенной. Он собрался, оперся на мощный хвост и задние лапы, его крылья, больше похожие на китайские веера, замолотили по воздуху, помогая удерживать равновесие. Длинные шеи вытянулись и развернулись под одинаковым углом друг к другу, напоминая латинскую «W», и только головы безостановочно вертелись, как на шарнирах, пытаясь поймать верткую цель в прорезь прицела.

Когда это удалось, дракон радостно загромыхал и начал обстреливать Птаха короткими огненными струями. Причем очереди следовали одна за другой, настолько быстро головы передавали друг другу эстафету, а наводка становилась все точнее.

"Совершенная боевая машина, — подумал Антон, которого будто пригвоздили к месту, — терминатор, блин".

Одна из огненных струй вскользь мазнула тощее тельце бесенка. Тот испуганно заверещал и, петляя, как заяц, ринулся обратно.

Антон будто наяву услышал голос сестры: "Когда станет совсем невмоготу, достань полотенце и гребень, сломай гребень и брось навстречу опасности".

Спасать Птаха надо было немедленно и парень, не сомневаясь ни минуты, вытянул сверток. Не разворачивая, сломал деревянный гребень и, яростно размахнувшись, кинул все вместе — и гребень, и полотенце — дракону в морду, так как тот, оказывается, умел довольно быстро бегать и был уже почти рядом. А потом Антон безнадежно закрыл глаза. Быть «героем» у него не получалась.

И он не видел, как в воздухе смертоносной тучей закружились деревянные стрелы, повисли над драконом, а потом разом воткнулись в землю около него, неизвестно как увеличившись в размерах. Грозный страж замка оказался окружен частоколом из огромных стволов деревьев, преодолеть который он не мог.

Дракон заревел, с размаху влупился в неожиданно вставшую на пути преграду, отлетел назад и принялся опять плеваться огнем, но то ли запас боеприпасов иссяк, то ли частокол был огнеупорным, но тюрьма оказалась крепкой и беснующемуся внутри узнику не поддалась.

А полотенце, трогательно вышитое крестиком, вообще повело себя странно — оно выгнулось дугой, перебросилось мостиком над полем боя, непринужденно нырнуло в распахнутые ворота и друзьям, которые к тому моменту уже открыли глаза, ничего не оставалось, как ступить на эту импровизированную «street».

Не успели они двинуться вперед, как поняли, что идти им не придется. Под ногами мягко завибрировало и понесло вперед, как на эскалаторе, только ветер свистел в ушах.

"Вот это да! Ай да ведьма, ай да мастерица!" — восторженно выдохнул Тимофей, не ожидавший такого сервиса в полевых условиях. Антон от комментариев воздержался, ожидая развязки, а Птаху, похоже, было все равно.

Конечной станцией оказался громадный абсолютно пустой зал. По всему его периметру стояли колонны необычной формы — с множеством выпуклостей в самых неожиданных местах. Антон присмотрелся — это же девичьи фигуры, покрытые чем-то блестящим. ЛИца, искаженные невообразимой мУкой, телА, изуродованные безжалостной рукой, застывшие навеки, словно экспонаты чудовищного музея. Парень с трудом преодолел подступившую к горлу тошноту и глянул на Тимофея. На того вообще напал столбняк, а в глазах читался немой вопрос: — "Зачем?"

В самом дальнем от друзей конце зал имел возвышение с широкими ступенями, а на самом верху, почти у самого потолка, стоял массивный трон черного цвета.

Вдоволь «налюбовавшись» на мрачное великолепие, гости, наконец, заметили, что на нем кто-то сидит.

Антон, Тимофей и Птах молча застыли посреди зала. Тот, на троне, тоже не двигалась.

Стояла мертвая тишина.

— Он живой? — вопрос Птаха повис в воздухе.

— Я просто задумался, — прозвучало в ответ. — Задумался о том, как тесен мир. Не успеешь подумать о женитьбе, как сваты приходят сами. Неужто Баба-Яга передумала? Никак боится в девках засидеться? Или вы по своему личному делу ко мне?

Голос напоминал скрип железа по стеклу, настолько он был неприятен и Антон передернулся, прогоняя мурашки, толпой бегущие вдоль позвоночника

У его друзей приятных ассоциация, видимо, тоже не возникло. Говорящий встал во весь рост, и появилась возможность его рассмотреть.

Кащей по степени мерзкости ничем не отличался от своего голоса. Ходячий экспонат анатомического театра. Казалось, под кожей не было ни грамма плоти, настолько иссохшим был этот старик. Высокий рост еще больше подчеркивал его худобу, а глубоко запавшие глаза, в глубине которых едва теплились красноватые огоньки, очарования не добавляли. Яростный взгляд, казалось, готов был испепелить непрошенных гостей.

"Соседушка, а я вам сахарку принес…" — некстати вспомнил Антон фразу из довольно популярной игры, где требовалось задобрить несговорчивого мага.

Ой, не до шуток! Совсем не до шуток!

Почуяв движение воздуха, Антон обернулся на своих спутников. Рядом, ощерившись, стоял хорошо знакомый волк, он негромко порыкивал, как бы предупреждая, что просто так его не возьмешь. С оскаленной пасти на пол капала слюна, шерсть встала дыбом.

"А Тимофей испугался, силу демонстрирует, сам-то хлипкий, — подумал Антон, который крутил головой, отыскивая Птаха. — Где этот гаденыш? Смылся! Опять куда-нибудь вляпается! Нашел время!"

Волк предупреждающе зарычал, парень глянул на Кащея, прикидывая расстояние, и потрогал мешочек с разрыв-травой, висевший на шее: — "Слишком далеко, пока бежать буду, все, что захочет со мной сделает".

— Выходи сражаться, как мужчина с мужчиной! — пришли на память спасительные слова, и Антон потянул из-за спины грозный меч-кладенец, который в заколдованных ножнах почти ничего не весил, и парень успел подзабыть его истинную тяжесть.

Вызов был сделан и теперь придется сражаться, все равно отсюда живыми не выйти. Антон слегка поднял меч, намереваясь отразить хотя бы первый удар, а там будь, что будет.

— Сражаться? Трое на одного? Нечестно! — старик почему-то сильно развеселился. — Давай три на три! Пойдет?

— Какие три, только двое, — Антон попытался поторговаться, понимая, что и два много, и увидел совсем некстати появившегося Птаха. — Ладно, ты хозяин.

Кащей хлопнул в ладони и крикнул: — ОГОНЬ!

Зал, в котором нечему было гореть, превратился в пылающий костер. У Антона затрещали волосы на голове, от Тимофея запахло паленой шерстью. Волк заскулил, присел на задние лапы, поджал хвост и начал отступать в центр пятачка, пока ещё не охваченного огнем. Панический ужас был в его глазах.

— Оборачивайся! Немедленно! Тимофей! — Антон плашмя шлепнул волка мечом, чтобы привести того в сознание. Птах, хоть и был бесенком, огня боялся не меньше волка. Он прижался к парню, ища защиту у самого сильного их них.

"Какой бесславный конец, — безнадежно подумал Антон, покрепче ухватив меч, приготовившись ударить хотя бы один раз, если успеет. — Как глупо…"

Он ринулся вперед, занося оружие над головой, хорошо понимая, что толку от его умения — ноль, и наткнулся на невидимую стену, покачнулся от столкновения, выронил меч на пол и от души выругался, так, как это умеют только русские, облегчая душу, пока рассудок искал пути спасения. А меч, вместо того, чтоб упасть на пол, неожиданно взмыл в воздух и принялся яростно рубить языки огня, постепенно расширяя круг, свободный от неистового пламени. Лезвие мелькало с такой скоростью, что вскоре образовало сплошную светящуюся полусферу, которая надежно прикрывала друзей от огня, и только от жара перехватывало дыхание.

— Стоп! — опять хлопнул в ладони Кащей.

Огонь погас мгновенно, как и не было, даже следов адского костра не осталось.

— Ладно, с этим вы справились, посмотрим дальше. — Кащей недовольно поморщился, щелкнул пальцами левой руки: — ВОДА!

С потолка хлынул водопад.

Антон упал, сбитый напором шумящего потока, в последнюю минуту успев схватить Тимофея за руку, а Птаха за шиворот. Их закружил бурлящий водоворот и понес куда-то. Захлебываясь, теряя сознание от нехватки воздуха, ослепший и оглохший Антон ощутил мощный толчок снизу, а потом воздух, живительный воздух, хлынул в его легкие. Парень лежал животом поперек спины громадного сома и держал в руках Птаха, который не подавал никаких признаков жизни.

"Тимофей, спаситель! Слава богу, не растерялся!"

Сом плавал почти у самой поверхности озера, в который превратился зал, изредка всплывая совсем, чтобы дать своим седокам сделать пару-тройку вдохов.

Кащей, сидя на троне, молча наблюдал. Когда ему надоели показательные выступления подводных пловцов, щелкнул пальцами правой руки. Вода моментально высохла, а друзья шлепнулись на пол с довольно большой высоты. Тимофей, правда, среагировал быстро и, обернувшись еще в воздухе, приземлился на четвереньки уже человеком.

— Выкрутились! — подвел итоги Кащей. — Не устали? — ласково поинтересовался он. Угрюмое молчание истолковал в свою пользу, как положительный ответ. — Тогда МЕДНЫЕ ТРУБЫ! Маэстро, прошу!

Взмах рукой и зал задрожал от оглушительных звуков рок-н-ролла.

— И снова танцы! Танцы! Танцы! — взвизгнул чрезвычайно довольный старик. — Я, отрываясь от земли, лечу!!!

Антон ненавидел танцевать, но его руки и ноги непроизвольно задергались, подчиняясь отвязному ритму, и парень принялся неистово отплясывать. Рядом судорожно дергался Тимофей, ни один облик не спас бы его от участия в безумной дискотеке, и только маленький Птах вертелся вьюном, с удовольствием подпрыгивал, переворачивался в воздухе, всем своим существом наслаждаясь плясками. И не скажешь, что он только что дважды чудом избежал смерти. Наконец, бесенок вдоволь нарезвился и, не обращая внимания на изнемогающих друзей, бодренько попрыгал прочь из зала.

Кащей с видом уставшего диск-жокея начал придремывать в кресле — пленники по всякому никуда не денутся. Да и куда уйдешь от такого веселья?

Внезапно наступила тишина, Антон с Тимофеем повалились на пол, в полной отключке раскинув руки-ноги.

— Кто выключил аппаратуру? — разозленный помехой, Кащей вскочил на ноги, но потом решил, что для первого раза вполне достаточно, и неторопливо начал спускаться по ступеням.

Друзья без сил лежали посреди зала.

Подошедший старик быстро потер руки одна о другую и наклонился к Тимофею, потом резко передумал и обернулся к лежащему навзничь Антону. Тот вспомнил сцену в трактире и похолодел в жутком предчувствии. Рука непроизвольно протянулась к заветному мешочку — сейчас или никогда.

Амулет-яйцо болталось на цепочке прямо перед глазами Антона. Непослушными пальцами выцарапав пучок разрыв-травы из мешочка на шее, парень, не глядя, ткнул им в Кащея и тут же попытался откатиться в сторону, хорошо помня испытания на сарайчике.

Но все случилось быстро и тихо. С легким щелчком яйцо распалось на две половинки, как матрешка, и на пол вывалилась небольшая каменная иголка, сантиметров пять длиной. Антон среагировал быстрее Кащея, на четвереньках кинулся к ней и резко разломал иглу пополам.

Кащей враз почернел, словно обуглился, и, не издав ни звука, горсткой могильного праха осыпался вниз.

Победила молодость!

Разрыв-трава тоже обуглилась, и Антон отбросил ненужный ему комок в сторону. Свою задачу она выполнила.

Когда друзья пришли в себя окончательно и осознали радость победы, Антон без особого интереса спросил у Птаха:

— Где ты бегал? — хотя, по большому счету, парню было все равно. Все живы, здоровы, Кащея нет, и ладно. Пора домой, хватит приключений. Осматривать замок никакого желания не было, ноги бы унести, мало ли что здесь ещё водится.

Бесенок как мог, поведал, что он нашел "занятную горницу", где много "блестящих штуковин", и он даже кое-какие потрогал и покрутил, а когда услышал, что музыка смолкла, побежал обратно, к ним. Что ему ещё там делать?

Антон и Тимофей наперегонки ринулись туда. Ого!!!! Комната больше напоминала центр управления полетами. Откуда здесь, на патриархальной планете такая роскошь?

Тимофей сел в кресло на колесиках и задумчиво уставился на пульт, над которым висел огромный слегка вогнутый экран.

— Ты там поосторожнее, — забеспокоился Антон.

— Не бойся. — Тимофей протянул руку и нажал маленький тумблер сбоку.

Ничего не произошло, разве что некоторые лампочки погасли.

Осмелев, «оборотень» тронул другой. Третий…

Никакой реакции, тишина…

— Да он не работает, — разочарованно протянул Антон, — сдох.

— Подожди, разберемся… Энергия подведена, видишь, лампы горят, да и музыка откуда? Нееет…

— Точно, обязан быть какой-то результат. А, может, это твоя машина времени? — выдвинул версию Антон.

— Здесь, в замке? Да нет, вряд ли, — Тимофей задумался, глядя на бесчисленные тумблеры.

Птах подобрался поближе, просунул голову Тимофею под руку, по пути задев несколько переключателей, и восторженно уставился на внезапно появившуюся перед ним картинку — голубой шар планеты медленно вращался, на его поверхности проплывали хорошо узнаваемые очертания материков.

— Это же Земля! — выдохнул замерший Тимофей.

— Ни фига себе! — только и смог произнести Антон. — А как?

Картина оживала, в глубине сферы появилась яркая точка, которая затем превратилась в изображение.

На друзей смотрел седой длиннобородый старик. Некоторое время ничего не менялось, затем в полной тишине раздался медленный глуховатый голос редко говорящего человека. Человека, казалось, забывшего, как произносить слова.

— Я вас ждал….

Пауза.

— Нас?! — хором воскликнули Антон с Тимофеем.

Опять пауза.

— Не вас…. Но пришли вы, и, значит, так должно было быть. Вы справились с Кащеем, нашли коммуникатор…. Ваш маленький друг оказался очень восприимчив к ментальному воздействию, в отличие от вас, больших. Он и помог мне, сам не понимая, наладить связь. Сколько лет я никого, кроме Кащея не видел, да и его редко. Моих близких, наверное, уже нет…. Хотелось бы встретиться с вами наяву, но, думаю, я не смогу показать дорогу, потому что сам не знаю ее. Поэтому слушайте, времени у меня не очень много. И, может, мне будет легче умереть, рассказав вам правду о нас….

 

ГЛАВА 17

Планета умирала. Немощные лучи красно-багрового солнца с трудом пробивали густой слой сплошных туч. Света и тепла было слишком мало, чтобы обогреть измученную землю и на ней навсегда поселились холод, мрак и ветер. Нескончаемый ветер, который изо всех сил пытался стереть с лица планеты любое напоминание о цивилизации, все еще существующей здесь, о великом народе Диоры.

Он не исчез, нет, он просто ушел вниз, укрылся под землей, где оставался хоть какой-то шанс на спасение. Но эта вынужденная мера была напрасной. В жестких условиях строжайшей экономии энергии, при использовании регенерированного воздуха и синтетических заменителей пищи вырастить здоровое поколение не удавалось. Появились первые признаки мутаций, которые со временем грозили стать необратимыми. Диорийцы были обречены. Цивилизация должна была исчезнуть.

Переселение стало идеей «фикс», и только одна она не давала миру рухнуть в бездну безумия и мракобесия, напрочь позабыть о годах расцвета, которые по праву называли "золотым веком" Диоры.

И в последней попытке спасти хотя бы память о ней, Всепланетный совет принял решение: во все стороны были разосланы пятнадцать кораблей-разведчиков, с заданием отыскать любой мало-мальски пригодный для колонизации мир. Отыскать, пока есть время.

«Пилигрим» был одним из таких кораблей, в создании которых использовались новейшие разработки диорийских ученых, кораблей, которые строили всей планетой. Он метался от звезды к звезде, задерживаясь около некоторых на короткое время, планетные системы других исследуя более тщательно. Все казалось напрасным — пригодных для колонизации планет не находилось. Ближний космос был уже исследован, и на свой страх и риск корабли ушли в дальний поиск.

…Сварог встал, прошелся, потряс головой, прогоняя мрачные думы. Отстраненно глянул в иллюминатор, опять возвращаясь к мысли о том, что, скорее всего, их поиски напрасны.

Равнодушный космос холодно помигал в ответ разноцветными огоньками миллионов звезд — он ничего не обещал, ему было все равно. Цивилизации появляются и исчезают, а он — вечен…

Сварог не чувствовал себя уставшим, хотя только что сдал вахту первому помощнику. Все было спокойно.

В анабиозном отсеке мирно спали будущие колонисты, специально отобранные планетарным компьютером юноши и девушки, лучшие из лучших. В инкубаторах ждали своего часа оплодотворенные яйцеклетки животных и птиц, трюмы под завязку были наполнены всем, что могло помочь диорийцам в освоении нового мира.

Внезапно корабль вздохнул, как живой, и тишину капитанской каюты разорвал пронзительный перезвон. Во всех отсеках корабля зазвучал сигнал тревоги. Сварог бегом ринулся в рубку. Что там еще такое?

Дисплей сенсорного управления светился красным цветом, лицо пилот-навигатора исказила мучительная судорога. Перун, заступивший на вахту после Сварога, спешно переключался на ручное управление.

— Капитан, нас затягивает в черную дыру! — отрапортовал первый помощник, увидев вбежавшего в капитанскую рубку. Сварог принял командование на себя:

— Экипажу занять места по аварийному расписанию! — громовым голосом рявкнул он по громкой связи. Вскользь глянул на панель управления, особо не задерживая взгляд ни на одном из приборов, — оценить общую картину и ужаснулся. Казалось, все приборы сошли с ума, их показания просто противоречили друг другу, — такого просто не могло быть, потому что законов природы никто не отменял.

— Усилить защиту анабиозного отсека! Усилить защиту внешней обшивки! Двигатели на максимум! Всем надеть скафандры, активизировать индивидуальные амортизационные усилители!

Навигатор оторвал взгляд от приборов (толку на них смотреть!) и предупредил:

— Капитан, дыра уже совсем близко.

Сварог и без него знал это. Он молча глядел на экран, где черная пустота пожирала звезды одну за другой.

— Слишком быстро, времени ни на что не остается, — наконец произнес он.

Тяжесть росла, тело стало чужим, непослушным, сердце билось с перебоями, не в силах перекачивать ставшую густой, как смола, кровь, вздувались вены…. И только в глазах горел огонек нереальной надежды на то, что все обойдется.

Удар, другой, еще и еще… Корабль лихорадочно трясло, он изо всех сил сопротивлялся угрозе извне. Экраны внешнего наблюдения гасли один за другим. Ослепший, израненный «Пилигрим» держался, но надолго ли его хватит?..

— Капитан, капитан, — настойчиво звал бесплотный голос. Сварог не отзывался.

— Капитан, мы прорвались, корабль выдержал, — голос обрел плоть. Сварог узнал его и с натугой разлепил отекшие веки. На немногих уцелевших экранах разливалось сияние разноцветных звезд.

— Проверить повреждения! — еле-еле прошептал капитан, который приступил к своим обязанностям, не успев до конца прийти в себя. — Всем членам экипажа собраться в кают-компании и доложить обстановку.

Через некоторое время Сварог понял, что победа обернулась поражением. Новости были хуже некуда. Из девяти членов экипажа в живых осталось только четверо, не считая самого капитана. Двигательный отсек заблокирован и полностью разгерметизировался, основной двигатель разбит, навигационные приборы почти все вышли из строя и восстановлению не подлежат, связи нет.

Капитан окинул взглядом оставшихся: Перун — первый помощник, пилот-навигатор Стрибог, корабельный механик Кащей. Не густо. Последним в кают-компанию вошел Велес, врач и биолог экспедиции. И так не отличающийся особым оптимизмом, он был мрачен более обычного и хмуро сказал:

— В анабиозном отсеке все мертвы, какое-то жесткое излучение. Нас, я думаю, спасли только скафандры высшей защиты.

— Но ведь анабиозный отсек защищен от любых случайностей почти так же надежно, как и рубка.

— Шальной метеорит, прямое попадание. Та сторона корабля почти лишилась внешней обшивки. Автономного обеспечения хватило ненадолго, какой-то сбой в цепи резервного питания и отсек оказался полностью обесточен. Защита рухнула почти сразу, а тут еще излучение самой черной дыры. Такого не мог предусмотреть никто.

— Вот и все, — подытожил Сварог, — конец пути… — Горький ком подступил к горлу. Не таким видел Сварог конец полета, совсем не таким.

Его прервал Кащей:

— Все? Не могли предусмотреть? — зло бросил он, его лицо исказила гневная гримаса. — Конец пути? Что, так и будем сидеть, горевать? Они мертвы, но мы-то живы, и я не хочу заживо похоронить себя.

Все опешили, такой реакции не ожидал никто из присутствующих.

— Капитан, — вклинился в разговор навигатор Стрибог. Он пытался хоть как-то наладить сканерную электронику, «глаза» любого корабля: — я не могу определиться. Ни одного знакомого созвездия, ни одной точки привязки. Похоже, нас вынесло неизвестно куда, может быть, даже в соседнюю галактику.

— Какое это имеет значение? — ответил Сварог. — Корабль почти разбит, у нас остались только маломощные планетарные двигатели. Ты же знаешь, они годны лишь внутри звездных систем.

— Ближайшая к нам звезда имеет планеты, — вдруг обрадовался Стрибог, он был молод и еще верил в чудеса.. — До нее не более недели ходу, даже на наших вспомогательных, может быть, на этот раз нам повезет.

…Им действительно повезло, причем фантастически. Судьба оказалась к ним милосердна, потому что три из девяти планет, которые вращались вокруг неяркой желтой звезды, заслуживали внимания, впрочем, потерпевшим кораблекрушение привередничать не стоило, раньше им и того не попадалось. Особенно красиво на темном фоне космоса смотрелась третья планета — голубой переливающийся шарик, похожий на редкий самоцвет. Вот к нему и направились.

Сделав пару витков вокруг планеты, потерявший надежду экипаж «Пилигрима» воспрял духом. У планеты оказалась атмосфера, вполне пригодная для дыхания, поверхность была покрыта океанами, вдобавок ко всему, аэрофотосъемка показала наличие буйной растительности.

Решение садиться приняли не раздумывая. Быстренько приступили к его реализации и выяснили, что посадить корабль они не смогут. Разбить — да, а сесть без планетарных двигателей еще никому не удавалось. Свой ресурс они выработали, потому что оставшимся в живых не терпелось дойти до многообещающей звезды и двигатели частенько работали с изрядной перегрузкой.

Но оставался исследовательский десантный бот, им и решили воспользоваться. Капитан Сварог приказал загрузить его всем необходимым, и приготовиться к первому, пробному, спуску на планету. Предполагалось, что, более тщательно разведав обстановку, экипаж «Пилигрима» еще не раз вернется на корабль и заберет содержимое инкубаторов и оставшееся оборудование. Но на всякий случай заложили программу, которая предусматривала нахождение корабля на постоянной орбите около планеты, наладили аварийный маяк, беспрестанно посылающий сигнал «SOS», и, полные радужных надежд, начали спуск.

Вошедший в плотные слои атмосферы бот сразу же попал в сильный вихревой поток. Воздух за бортом ревел, как разгневанный дракон, и так же яростно пытался расплющить смельчака, рискнувшего вторгнуться в его владения. Спуск грозил превратиться в падение. Попеременно срабатывали двигатели, старающиеся удержать бот на заданном курсе, но они включались согласно приказам киберштурмана. А его мало интересовало — пустой бот или в нем кто-то есть. Главное, следовать заложенной программе.

Перегруженный бот со страшной силой кидало из стороны в сторону, ведь в десантном боте, предназначенном для разведки, не были предусмотрены гравикомпенсаторы. Когда опасный участок был пройден, и страшная болтанка, наконец, закончилась, диорийцы, измотанные бесконечными рывками бота, со стоном подобрались к иллюминаторам.

На этой части суши господствовал лес. В сплошной массе зелени изредка проблескивали неширокие полоски воды, то ли небольшие речки, то ли мелкие озерки, да кое-где виднелись островки высокой растительности с редкими вкраплениями разноцветных соцветий.

Место для посадки выбрали единогласно — почти идеально круглая поляна с яркой изумрудной травой. Для диорийцев, привыкших к суровым видам родной планеты, увиденное показалось сказкой….

Но, видимо, злой рок преследовал экипаж «Пилигрима».

Лишь только смолкло завывание тормозных двигателей и все с облегчением перевели дыхание, готовясь крикнуть «УРА» и ринуться к шлюзу, ибо желание прикоснуться к сказке было уже непереносимо, как во внезапно наступившей тишине раздалось громкое чавканье, треск и корабль ощутимо повело в сторону.

Сварог оторвался от панели управления и кинул взгляд на внешние мониторы. А там творилась чертовщина — на экран медленно наползала черная липкая тьма. Как потом оказалось, симпатичная лужайка на самом деле оказалась гнилым болотом, но понимание ситуации пришло позже, а сейчас все кинулись занимать свои места по аварийному расписанию. Как оказалось, зря, взлететь снова не удалось. Дюзы сразу же забило жирной грязью, корабль засасывало быстро и неотвратимо.

Эвакуировались в страшной спешке, выбрасывая на надувные плотики все, что попадалось под руки….

 

ГЛАВА 18

Сварог молча смотрел на остатки своего экипажа — на перепачканные зеленовато-черной грязью скафандры, на уставшие лица диорийцев, едва просматривающиеся через мутный пластик шлемов, на разбросанные вокруг контейнеры. Что тут скажешь?

А вокруг бушевала чужая жизнь, в зарослях раздавались странные попискивания, шорохи и трели каких-то неизвестных диорийцам существ. Вокруг шумел девственный лес, бездонное небо над головой невольно притягивало взгляд, редкие облака неслись по нему с огромной скоростью. А вот внизу на поляне ветра почти не было, хотя, что можно почувствовать в скафандре?

— Капитан, я, как биолог, первым снимаю шлем. Попробую подышать местным воздухом, все равно нам здесь жить. — Раздался в наушниках переговорника голос Велеса.

"Жить! Знал бы ты, сколько нам здесь жить", — подумал Сварог. Несмотря на царившую на Диоре демократию, не вся информация была доступна рядовым членам команды, даже биологу.

— Экипаж, внимание! То, что я вам сейчас скажу, очень важно. Я считаю, ваше право знать об этом — перед отлетом нам вместе со всеми необходимыми прививками и иммуномодуляторами была введена недавно открытая культура модифицированного грибка, который в экстремальных ситуациях многократно повышает силу и выносливость за счет почти полного обновления клеток организма. Ну, а в нормальных, можно сказать, тепличных условиях, таких, как на этой планете, позволяет долго не стареть. Так что жить мы будем вечно…. — С горькой иронией произнес Сварог.

Но никого эта новость не огорчила, народ был сравнительно молодой и к бессмертию, подаренному им, отнесся легко, а, может, просто не прочувствовал трагизм ситуации. Не до того было!

— Капитан, так я снимаю скафандр? — вернулся к разговору Велес и, не дожидаясь ответа, щелкнул зажимами гермошлема.

После регенерированной смеси воздух планеты показался необычайно вкусным, с непривычки закружилась голова и бесконечная жизнь почудилась сказкой. Недолго думая, остальные последовали примеру биолога.

Сварог, увидев восторг на лицах сопланетников, усмехнулся и открыл шлем.

Так началось освоение открытой по воле случая планеты.

Для временного лагеря присмотрели невысокий холм, ближайшее сухое место недалеко от "посадочной площадки". Необходимо было привести мысли и вещи в порядок, да и о ночлеге стоило подумать.

Работали молча, каждый думал о своем — кто-то мечтал о новой прекрасной жизни, кто-то радовался тому, что самое страшное — неизвестность — позади, а кто-то просто радовался тому, что остался жив. Жив, несмотря ни на что.

Сварог же вспоминал Диору, мрачную, холодную, неприветливую, но все равно родную, потому что там остались те, кто ему дорог, те, из-за кого он отправился в никуда с надеждой и любовью. Кто мог представить такой поворот событий!

Да, все шли на риск, все были готовы к любым опасностям, но найти фантастически прекрасную планету и не иметь возможности известить о ней Диору? Как же их мало для этой молодой девственной земли и скольким соотечественникам она могла бы дать приют, для скольких детей могла бы стать настоящей родиной.

Капитан взглянул на свой экипаж — умные, сильные, каждый в своей специальности ас, но их знания хороши в космосе, а здесь? Каково им будет, когда эйфория пройдет и настанет момент осознать, что это навсегда и возврата назад нет?

Перун — светловолосый, голубоглазый, с правильными чертами лица ни в чем не уступал Сварогу. Высокий, физически сильный, с рельефной мускулатурой, он обладал редким умением расположить к себе любого собеседника и не зря пользовался вниманием многих женщин Диоры, особо, правда, никого не выделяя. Его первой и единственной любовью был космос. Для капитана Перун был не только первым помощником, но и близким другом, готовым всегда прийти на помощь.

Велес, биолог по образованию, в команде выполнял обязанности врача. Коренастый крепыш казался медлительным, но его способность мгновенно концентрироваться, действовать быстро и профессионально, спасли жизнь не одному из его пациентов. Из всех членов экипажа, пожалуй, только Велес всегда был постоянно мрачен.

Стрибог заменил постоянного пилот-навигатора, отказавшегося от участия в экспедиции по личным мотивам. Он, самый младший из всех, в команду попал в последний момент. Сварог слегка покровительственно относился к этому романтичному мальчику, еще не вошедшему в пору зрелости. Такой же высокий, как и Перун, поджарый Стрибог двигался плавно и быстро, как будто невидимый ветер управлял всеми его действиями.

С Кащеем капитан сталкивался меньше всего, поэтому никакого определенного мнения о нем он не имел. Сварог знал лишь то, что Кащей был гениальным механиком, способным сотворить любое чудо, было бы время и материал для этого.

Впрочем, не стоит тратить время на пустые размышления, впереди еще столько дел…

Душное покрывало ночи скрыло последние краски уходящего дня. Лес вокруг зазвучал, запел несмолкаемую песню, наполнился звуками чужой, незнакомой жизни. Жизни, в которой кто-то ел, кого-то ели, а кто-то очень хотел закусить, но не мог по причине от него не зависящей.

В ближайших к лагерю кустах послышался треск, глухой удар, леденящий душу визг, от которого у диорийцев волосы встали дыбом. Затем торжествующий рев хищника оповестил всех вокруг о том, чьи в лесу шишки.

На мгновение все вокруг затихло, замерло. А потом лесная мелочь, поняв, что сегодня не их очередь, отмерла и занялась своими насущными делами.

Отмерли и астронавты. Ближайшее будущее уже не выглядело таким безоблачным, каким казалось при свете дня.

Груда пустых контейнеров, в беспорядке разбросанная по всему лагерю, была довольно быстро выложена в некоторое подобие баррикады. Оружие, которое неожиданно оказалось в избытке, само собой перекочевало в зону близкой досягаемости, а астронавты сели поближе к костру.

Пляска языков пламени завораживала. А для диорийцев, которые впервые сидели у открытого огня под звездным небом, она и вовсе было чудом. И никакие монстры, шатающиеся по нетронутому лесу, не могли испортить очарования первой ночи на чужой планете.

Ну, а если решатся на открытое нападение? А у нас — бластеры, а у нас — плазмоганы, а у нас — ракеты! И, вообще, мы покорили пространство, а на планете как нибудь обживемся. Тем более, деваться-то все равно некуда…

Слушая своих друзей, Сварог думал: — "Мальчишки, совсем юные, не знающие, что их ждет…"

Перун и Стрибог, как завороженные, внимали Велес. Биолог, ориентируясь по звукам, пытался классифицировать представителей животного мира планеты. Версии, не подкрепление исследованиями, поражали оригинальностью. Естественно, ни одна не была близка к истине, ибо такого изобилия флоры и фауны нельзя было представить даже в самых смелых фантазиях.

Кащей прилег чуть в стороне. Покусывая травинку, хмуро думал о чем-то.

Неторопливо поднялся, переместился к капитану. После недолгого молчания задал вопрос, мучивший его сильнее всех.

— Что дальше делать будем?

— Жить, — ответил Сварог, — кое-что у нас есть, остальное найдем здесь. С едой, думаю, проблем не будет, вон ее сколько вокруг бегает.

— И растет, — вмешался в разговор Велес, — мы уже попробовали, в качестве эксперимента.

Все засмеялись, вспомнив выражение лица биолога, когда он сунул в рот что-то пригожее на вид, но неимоверно противное на вкус.

— Медикаментов у нас предостаточно, иммунитет сильнейший, на местную пищу перейдем быстро. Не будем же жевать витаминные концентраты, на корабле надоели, — продолжал Велес. — С этим проблем не будет.

— Как бы самих не съели, — зло уронил хмурый Кащей.

Веселье стихло, диорийцы опять стали настороженно вслушиваться в звуки чужого леса. Леса, которому вскоре предстояло стать родным и близким.

— Этого мало! Мало! — вдруг выкрикнул Перун. — У нас была цель, мечта — найти планету, пригодную для жизни. Мы ее нашли, и что? Смысла в этом не больше, чем вон в той деревяшке.

Он возмущенно взмахнул рукой, указывая на сухой ствол дерева, приготовленный для костра.

— Все будет, — устало произнес Сварог. — И смысл появится, и цель, и радость. Все будет, поверьте мне! А сейчас всем отдыхать, моя вахта первая. Велеса от смен освобождаю, его помощь может понадобиться в любой момент.

Капитан всматривался в темноту, команда спала крепким сном.

Ночь первого дня нового мира…

 

ГЛАВА 19

Старик замолчал.

— Вы инопланетянин, — выдохнул Тимофей.

Антон беспокойно оглянулся — наступившая тишина ощутимо давила на уши:

— Слышь, Тимоха, давай сваливать отсюда. Что-то мне не по себе.

— Ты не понимаешь, — глаза пацана горели от восторга, — это же первая встреча с братьями по разуму!

— Какой он тебе брат? Скорей уж дед, — Антон скептически поморщился и с сарказмом добавил, — к тому же в мое время таких контактов было пруд пруди.

— Нет, не было. И в наше тоже. Находили доказательства того, что на Земле бывали пришельцы, да, но вот с людьми лично общаться никто не захотел.

— Интересно, почему, — Антон усмехнулся, — неужто мы такие плохие? Или не интересны никому? А, может, за нами просто потихоньку наблюдали, не вмешиваясь в наше развитие, ожидая, когда мы станем по настоящему цивилизованной расой, достойной общения? Или ждали, пока мы окончательно не уничтожим друг друга, чтобы прийти на освободившееся место? Правда, неизвестно, осталось ли бы это место пригодным для жизни, даже инопланетной.

— Не знаю. Но уже окончательно убедились, что мы совершенно одни во Вселенной, а встречи так и остались несбыточной мечтой.

— Ну, может, оно и к лучшему, дружить с многорукими головоногими мне как-то не хочется. Фантасты уже изъездили эту тему вдоль и поперек. Ладно, уходим.

— Но мы не можем бросить этого старика просто так, вдруг ему помощь нужна. — Тимофей явно собирался искать приключений и дальше.

— Уходим. — Жестко сказал Антон, отсекая всякие возражения. — Я не собираюсь лезть неизвестно куда. Кащея убили и довольно, о большем меня не просили. К тому же, мы даже не знаем, где этот старец, — попытался убедить он по-хорошему Тимофея, — он же ясно сказал, что дороги к нему не знает. Вдруг это вообще запись, которой неизвестно сколько лет, заблудившаяся во времени передача, что-то типа интерактивного шоу "Спаси брата по разуму и будет тебе счастье".

— А это ты как объяснишь? Как? — Парнишка чуть не плакал. — Откуда все это?

— Вот поэтому нам и надо сваливать отсюда, пока не появились хозяева этого замка. Тут очень много чужаков — мы с Людмилой, твои родичи, мало ли кого ещё сюда черт занес. — Старик не вмешивался в разговор, молчал, словно живая мумия, что ещё больше убеждало Антона в том, что это какая-то подстава и лезть очертя голову незнамо куда не стоит. — Мне здесь не нравится.

— А я знаю, где чужестранец.

— Птах, черт подери, кто тебя за язык тянет, — заорал Антон. Все, что он сейчас хотел, так это оказаться на любимом диване с бутылочкой пива и мыслями о том, что "приснится же такое", а не шариться незнамо где. Хватит приключений, хватит, на всю жизнь наелся!

— Вот, — обрадовался Тимофей, — мы не можем уйти просто так.

— Я могу.

— Иди, — равнодушно обронил пацан, — дорогу найдешь?

— Уж как нибудь… — Антон развернулся и, беспечно насвистывая, двинулся к арочному проему, за которым притаилась хищно ухмыляющаяся темнота. Он поежился. Нет, нельзя оставлять хлопцев одних, ведь дети почти, вляпаются куда, так потом до конца жизни себя поедом есть будет. Антону не хотелось признаться самому себе, что его решение вызвано не тревогой за судьбу попутчиков, а собственным малодушием. Они-то здесь без него как-то жили, не пропали, а вот он сам только за разрыв-травой ходил, да и то в компании с Лешим. Одному переться через лес не улыбалось — и скучно, и жутко, и "некому руку подать в минуту душевной тревоги". Он развернулся обратно:

— Ладно, убедил, идем спасать "брата по разуму". — Тимофей обрадовано подскочил к нему, хлопнул ладонью по спине:

— Мир?

— И даже не поругались, — ухмыльнулся Антон, — так, не сошлись во мнениях, — и тоскливо подумал: "Вот молодежь пошла упертая. Неужели и я такой был десять лет назад? Нда…". — Давайте хоть за мечом сходим, мало ли что.

— Не надо. Здесь живых больше нет, — коротко проинформировал Птах. — К тому же ты неважный мечник.

— Я?! — возмущенно развернулся к нему парень. — А Кащея кто убил?

— Не ты, — подвел позорную черту под нелегким боем бесенок.

— А кто? — тот неопределенно пожал плечами, дескать, понимай, как хочешь.

— Ладно, Антон, не спорь, — вмешался Тимофей, не давая разгореться новому спору.

— Ты лучше старикану своему скажи, что мы к нему идем, чтоб заморочки какой не вышло. А то мы к нему с добром, а он в нас из бластера зафигачит.

— Ну, почему обязательно из бластера? Какое-то у тебя странное представление о контакте.

— Нормальное. Это у вас там в будущем все гуманные, добренькие, а мы — необузданные, жестокосердные варвары, к любым эксцессам готовы. — Все-таки очень не хотелось лезть очертя голову в новые приключения, и настроение было препаршивое. Антон завелся и ещё долго бы выступал на эту тему, но его перебил удивленный возглас Тимофея:

— А его нет.

— Кого там ещё нет? — пацан ткнул пальцем в молочно-белую вогнутую сферу, в глубине которой затухала переливающаяся искорка. — Вот, вопрос исчерпан. И не надо никого спасать — он самоустранился, значит, нафиг ему наша помощь не нужна.

Тимофей ожег его взглядом, молча подошел к Птаху и замер на мгновение, ожидая окончательного решения Антона.

— Куда теперь? — рявкнул тот на безответного бесенка, понимая, что идти все равно придется.

— За мной, — он приглашающе махнул хвостиком с пушистой кисточкой на конце и весело зацокал копытцами по каменным плитам пола. Так толком не помирившиеся друзья двинулись за ним. Бесенок выскочил в полутемный коридор, и начал петлять по закоулкам замка, пока не нырнул в темную дыру, больше похожую на кроличью нору. Вот только кроль этот был размером с хорошую овчарку. Антон поморщился — их них троих он самый высокий, потому идти ему пришлось на полусогнутых. Темнота вокруг стала беспросветной.

— Куда мы лезем, тут же черт ногу сломит.

— Привыкнешь, — бесенку все было нипочем.

И, правда, через некоторое время Антон заметил, что он стал различать осторожно идущего впереди Тимофея, а потом понял — стены тоннеля слабо светились сами по себе. Он почувствовал себя увереннее, все-таки брести в кромешной тьме удовольствие ещё то, и даже слегка повеселел, напевая в такт шагам одну из попсовых песенок, навязшую в зубах ещё дома и не забытую даже спустя долгое время. Бывает такое, привяжется ничего ни значащая мелодия и крутится в голове, как заезженная пластинка, без передышки.

Идущий далеко впереди бесенок резко остановился, словно уперся в невидимую стену, шатнулся назад и беззвучно рухнул оземь. Вслед за ним Тимофей обеими руками схватился за голову, застонал и точно так же обрушился на пол. Антон, по-прежнему напевающий бесконечную песенку, не сразу сообразил, в чем дело. Незатейливую мелодию, словно шальным ветром сдуло, а на смену ей пришла обжигающая боль, перемешивая мысли и переплетая извилины вторжением извне. Антон закричал во весь голос. Гулкое эхо прокатилось по тоннелю. В угасающем сознании промелькнуло только одно: — "Я так не хотел идти. Пацанов жалко…", а после в голове вспыхнула яркая звезда, отключив все ощущения, и боль в том числе.

 

ГЛАВА 21

Дымчато-серая крупная кошка настороженно замерла над темной водой, чутко прислушиваясь к звукам вокруг. На мгновение склонилась к воде, тронула её быстрым язычком, вызвав легкую рябь на поверхности лесного озерка, и внезапно, опасливо прижав уши к лобастой голове, стремительной тенью метнулась под защиту прибрежных кустов. Издалека долетел пересвист лесных птах, возмущенных непрошенным вторжением в безмятежную жизнь лесных обитателей. Спустя короткое время возмутитель спокойствия, кряжистый мужик огромного роста, появился на поляне. Мохнатая шкура небрежно наброшена на могучие плечи, топорик на поясе, спутанные грива светлых волос, борода чуть потемнее до середины груди и пронзительные серебристо-серые глаза, подернутые тусклой поволокой. Он шел, слегка пошатываясь, порой цепляясь косолапыми ногами за корни деревьев, коварно укрывшимися в траве. Гигант остановился, незряче повел глазами вокруг и двинулся к одинокой иве на берегу. Чем-то это дерево с бессильно опущенными ветвями, касающимися земли, привлекло его внимание.

Он подошел вплотную к нему, коснулся рукой длинных серебристых листочков. В голове звучала еще не до конца оформившаяся музыка — переливчатая, как весенняя капель, легкая, как дуновение летнего ветра, яркая, как последний луч уходящего солнца.

Из-за голенища сапога гигант вытащил нож, провел пальцем по остро заточенному лезвию, слизнул выступившую капельку крови.

— Прости, ты само позвало меня, — он прижался щекой к желтоватому стволу, чутко вслушиваясь в пульсацию чужой жизни, и, неспешно перебирая тонкие веточки, срезал одну из них.

Музыка рвалась на волю, никак не удержать. Ее надо было просто отпустить. Не думать ни о чем, расслабиться, подчиниться мелодии, тело само сделает все…

Велес очнулся от транса и с удивлением посмотрел на творение своих рук — на ладони лежала тоненькая полая трубочка с отверстиями сбоку. Как просто…. И что с ней делать?

А мелодия звучала и звучала, стонала, словно узник, отчаявшийся вкусить долгожданную свободу. Велес поднес трубочку к губам, легко дунул и пронзительный вой, даже отдаленно не напоминающий то, что он слышал, вспугнул мелкую птаху. Тихий смешок пролетел над поляной, рассыпаясь хрустальными колокольчиками. Гигант оглянулся. Никого… Он покрутил дудочку в руках — наверное, стоит попробовать ещё раз. Велес надул щеки, стараясь набрать побольше воздуха и захлебнулся от натуги, пытаясь извлечь из дудки чарующие звуки. Вместо них он услышал издевательский хохот и кинулся в кусты, откуда доносился смех. Вдоволь побегав в зарослях, вылез из прогалины, выпутывая из волос застрявшие листья и обломки веток. Чего он так суетится? Никто из друзей не знает, куда он пошел, а случайно не наткнутся. Не принято у них сейчас ходить друг за другом, каждый гуляет сам по себе, благо места в лесу много.

"Но кто мог смеяться? За все эти годы разумных существ на планете не обнаружилось, а смех — это привилегия мыслящих", — Велес ошалело уставился на веселую рожицу, выглянувшую из-за дерева в метре от него: — "Неужели мы ошиблись и здесь есть кто-то ещё, кроме человекоподобных четвероруких. Не может быть!" — Рядом с черноглазой кривляющейся мордочкой возникла еще одна такая же рожица, только с более грубыми чертами лица и светлыми глазами. — "Где же они скрывались все это время, почему не выходили на контакт, мы же не прятались? Как они похожи на нас…"

— А ну, выходи целиком, чего прячетесь, — крикнул им Велес. Личики мгновенно исчезли. Гигант одним прыжком преодолел небольшое расстояние до дерева — за ним никого не было, только вверх медленно уплывали два туманных облачка. Поднявшись над верхушками деревьев, они недвижно замерли на месте, несмотря на ветер, раскачивающий макушки деревьев.

— Что за шутки? — возмутился Велес, — я же ясно вас видел. — Он опустил голову. Нет, кто-то тут точно был. Вон и трава примята, и немного свежесодраной коры на землю осыпалось, но… больше никаких следов вокруг. Он несколько раз коротко втянул ноздрями воздух, словно хищный зверь, вынюхивающий добычу. Еле уловимый терпковатый запах смешивался с привычными ароматами прелых листьев, горьковатой хвои, грибной свежестью и растворялся в них, истаивая с каждым мгновением.

— Галлюцинации не пахнут. Как же я их упустил? — Велес не смог удержаться. Ярость распирала его. Он в бешенстве со всего размаха саданул кулаком по стволу дерева. Рука хрустнула, мощный дуб покачнулся, на голову гиганту посыпалась листва и прошлогодние желуди без шляпок. — И ещё это… — он досадливо посмотрел на деревянное крошево на ладони, — все один к одному. — Остатки дудочки полетели в кусты.

Облачка по-прежнему висели на одном месте, бесстрастно наблюдая за безумствующим гигантом. Велес погрозил им кулаком и шумно ломанулся сквозь малинник. Время терять не стоит, новость заслуживает того, чтобы о ней как можно скорее услышали остальные. А потом вернуться всем вместе и тщательно прочесать лес…

Сварог удивленно смотрел на запыхавшегося Велеса, стоящего перед ним, потного, грязного:

— Ты уверен?

— Совершенно. Я не мог ошибиться — животные так смеяться не могут, подобные эмоции не для них. Да и не было там ни зверей, ни их следов.

— Разумные туманные сгустки? Негуманоидная форма жизни? Вполне возможно, вполне. Именно поэтому мы не смогли их обнаружить, просто потому, что не могли даже предположить такое.

— Но туман не оставляет следов, туман не царапает деревья…

— Тогда что?

— Не знаю… — Велес устало присел на лавку, немного поерзал, удобнее устраиваясь на жестком сиденье. — А где все?

— Перун наблюдает за стадом…

— А что там?

— Ты бы глянул, а? Среди человекообразных появились странные мутации — те почти безволосые дети развиваются слишком быстро. Они умнее и крепче своих родителей. Как ты думаешь, не может это быть из-за того, что радиационный фон местности повышен?

— Нет, — Велес покачал головой, — бот, конечно, фонит, но не настолько, чтобы существенно влиять на потомство. Дело тут в другом.

— Займешься?

— В паре с Перуном? — Велес откровенно недолюбливал Кащея, а Стрибог давно уже переселился в скалистые горы и в лагерь наведывался редко, объясняя это просто: — "Мне здесь тесно, дышать нечем, простора не хватает, неба, ветра…".

— А с кем же ещё? Кащей-то все больше в одиночку бродит, — Сварог приуныл, — скоро совсем встречаться перестанем.

— А ты что хотел? — Велес усмехнулся, встал, собираясь уходить. Сколько уже можно об одном и том же? — Мы здесь уже не один десяток лет сидим, новизна впечатлений иссякла, все надоело, да и мы друг другу тоже.

— Да. Кто мог подумать, что все так обернется? И мне все чаще и чаще снится Диора…

Велес ободряюще хлопнул капитана по плечу:

— Не грусти, эта планета нас ещё удивит.

— Хотелось бы верить. Так поможешь Перуну, он ведь серьезно увлекся этими рукопалыми?

— Слушаюсь, капитан! — Велес отсалютовал Сварогу. Тот махнул рукой, дескать, пустое, какой я капитан, так… — Но и у меня ДЕЛА есть…

— Давай не будем торопиться, подождем немного. Раз ты сразу ничего не нашел, то теперь там и подавно никаких следов не осталось.

— Но как же так? Это же первый контакт, первый. С иным разумом, с иной формой жизни…

— Ну, положим, никакого контакта не было.

— Не был, так будет, это я обещаю. — Велес хлопнул дверью, постоял немного на крылечке, успокаиваясь, и вернулся в хижину. Сварог склонился над изрядно потрепанным талмудом — капитан уже не так рьяно соблюдал традицию вести "бортовой журнал", но значимые события записывал педантично. Для кого только? Он поднял глаза на вошедшего:

— Ты?

— А ты ещё кого-то ждешь? — Капитан покачал головой. — Я вот что хотел сказать — особых результатов не ждите, аппаратура еле дышит, реактивов почти нет, но что смогу, сделаю. Вот только у меня такое чувство, что все это неспроста.

— Что именно?

— Мы здесь уже столько времени и никаких странных событий, а сейчас… Слишком много загадок, словно планета начала интересоваться нами, как мыслящими существами, а не как легкой добычей. Ты помнишь, как все начиналось?

Помнил ли Сварог? О, он помнил, как же, такое не забудешь до конца жизни, даже если ей отмерено несчетное количество лет. Первые годы на этой планете были похожи на бесконечное противостояние — с природой, с самими собой. Приспособиться к чужому миру было неимоверно трудно, а доказать, что ты не тварь дрожащая — почти невозможно. Они смогли — сначала выжить, потом стать хозяевами этой части суши, большего, увы, не удалось. Куда-то пропал исследовательский задор, и дни стали похожи один на другой, отличаясь только долготой, все получилось так, как сказал однажды Перун. Смысла в такой жизни было не больше, чем в засохшем обломке дерева, как он, капитан, не старался поднять боевой дух своего экипажа. А, в конце концов, и он устал…

— Земля… — задумчиво проговорил Сварог.

— Что? — не понял неизвестного слова Велес, произнесенного капитаном нараспев.

— Ты никогда не вслушивался в звуки этого мира? — Велес не стал рассказывать капитану о музыке, внезапно возникшей неизвестно откуда в голове. — К песне ветра, к шепоту листьев, к гомону птиц, к стонам ночного леса, к журчанию бегущей воды? А ведь они разговаривают с нами, они кричат нам, только мы не слышим, только иногда что-то прорывается, как вот это. Земля — имя этого мира.

— Ты это придумал.

— Даже если Я и придумал, то ЭТО я придумал хорошо. Сколько можно называть этот мир «Планета» или "Вторая Диора".

— Так нам было просто не до этого, — не унимался Велес. — Сначала…

— Да, не до этого, и сначала, и потом, — перебил его Сварог, — а она живая, только мы этого не поняли. И она наблюдает за нами сотнями глаз, изучает нас легкими прикосновениями, привыкает к нам и рано или поздно мы ещё узнаем, что это за чудо такое — Земля.

*****

Сегодня Кащей постарался уйти из лагеря пораньше, а, проще говоря, сбежать. Надоели ему все эти экстатические восторги и заумные доктрины о внезапно поумневших приматах. Ладно бы сами возились с ними, так еще и его пристроили: — "Помоги наладить Велесу лабораторию, придержи этого славного детеныша, пока биолог возьмет пробы крови и спинномозговой жидкости, а то он кусается (а что ему прикажете делать, когда хватают и тащат незнамо куда?), смени Перуна на пару часов, пусть тот хотя бы поест…" А о том, что Перун и остальные будут есть никто и не подумал, кроме него. Вот он и решил с утра наведаться на заветную полянку, где прямо из-под земли пробивался бурливый родничок, у которого частенько резвились длинноухие зверьки. Кащей ловко наловчился бить их короткими тяжелыми металлическими стрелами, почти не повреждая шкурки, им он тоже нашел применение, в холодное время года покрывала из них отлично грели, когда от морозов насквозь промерзали тонкие стены хижин.

Тяжелый лучемет ощутимо оттягивал левое плечо. Кащей поддернул сползший ремень. Вроде и необходимости особой не было таскать за собой почти разрядившиеся оружие, но с ним как-то спокойнее. Крупного зверя не убьет, конечно, но отпугнет, ровно настолько, чтобы удалось сбежать. Уж что-что, а бегать Кащей умел! Высокий, тонкокостный, он с места развивал такую скорость, что никому удавалось его догнать. Ни зверю, ни диорийцу.

"Чего они так радуются? — опять вернулся к недавним событиям Кащей, — мутации, мутации, необъяснимый всплеск мозговой активности у каждого следующего поколения…" У него от бесконечного повтора слова «мутации» по коже пробегал лихорадочный озноб. На Диоре генетики строго отслеживали признаки появления изменений в строении тела, в психике, в поведении и диорийцев, имеющих малейшие признаки отклонения от нормы безжалостно уничтожали, независимо от возраста. Так пытались сохранить генофонд неизменным, но страх оказаться невольной жертвой биотрансформаций въелся в клетки крови каждого с момента осознания себя.

Кащей вспомнил, как озадачен был биолог, когда увидел, как радостно прыгал молодой примат, сбивший палкой высоко висящий плод. Причем ликовал гоминид не из-за упавшего фрукта, а из-за самого факта падения. Велес долго разглагольствовал, что тот получил удовольствие от самой деятельности, а потом долго ловил убегающего зверя, чтобы проверить насколько повысился у того уровень эндорфинов в крови. Не догнал, конечно, куда ему, увальню, а он, Кащей, наотрез отказался бегать на потеху остальным.

Хоженая не раз тропинка легко ложилась под ноги, и Кащей шагал, не глядя по сторонам. Эх, знали бы диорийцы истинную причину «мутаций», то-то бы удивились. Кащей гаденько хихикнул, вспомнив свои подвиги. А что? Он любил жизнь во всех её проявлениях, а самочки приматов почти не отличались от диорийских женщин, такие же ласковые, только не в пример молчаливее. Кто бы мог подумать, что его семя окажется таким активным и даст жизнеспособное потомство? Но об этом лучше молчать, пусть у него будет своя маааленькая тайна, а биолог пусть копается в своих бесконечных пробах, ищет причину…

Краем глаза Кащей заметил маленькую тропинку, уходящую в глубь леса. Звериная тропа? Не видел раньше, а ведь хорошо натоптанная, надо бы глянуть куда ведет.

Отводя в сторону низко склоненные ветви, которые так и норовили стегнуть по лицу, следуя за хитрыми поворотами стежки-дорожки, бывший астронавт не заметил, что солнце давно село. Опомнился он только, когда темнота накрыла лес душным пологом. Увлекся, однако!

Вот только странно, вроде и шел недолго, не устал совсем, а день пролетел незаметно. Ну и как выбираться отсюда? Куда он забрел?

Тревожный вскрик заставил Кащея насторожиться. Покрутив головой по сторонам, он прислушался к звукам, долетевшим из-за кустов. Отодвинул закрывающую обзор ветку и остолбенел.

В прорехи облаков вылезла круглая луна, залив безжизненным светом опоясанную лесом полянку. В клубах зыбкого марева недвижно застыла на коленях хрупкая девичья фигурка. Напрягшееся тело мучительно изогнуто назад, поблескивающие в серебристых лучах ночного светила длинные волосы стелятся по земле, тонкие руки воздеты к небу. Горловой всхлип-полустон переходит в речитатив, размеренный, как корабельный метроном. Через мгновение возникает тихая мелодия. Чарующая музыка пронизывает все тело диорийца, ей вторит тревожным тамтамом сердце, отбивающее дикий ритм в груди.

Девушка вдруг взвивается вверх, ещё мгновение и она взлетит, обернувшись полуночной птицей, оторвется от земли. Тщетно… Волчком кружится по поляне в неистовом танце, взрыкивая, точно раненый зверь. Искаженные страданием тонкие черты лица, полузакрытые глаза, руки взмахивают, словно крылья, тщетно пытаясь поднять ввысь такое тяжелое тело. Бешеное вращение взметывает волосы, в просветах одежды мелькают ноги, будто существующие отдельно от тела девушки, настолько быстры развороты их, не уследишь. Темп движения нарастает, от музыки кружится голова. Лица уже не разглядеть, развевающиеся волосы скрывают его от бесстыдных взглядов. Кащей затаил дыхание. Стремительность пляски сводит с ума, еще чуть и девушка упадет от изнеможения, но…

…смолкает музыка, луна опять уходит за тучи, темнота скрывает хрупкую фигуру, внезапный порыв ветра развеивает остатки тумана на опустевшей поляне.

Сколько бы стоял завороженный Кащей неизвестно, да только вдали глухо ухнула сова и испуганно смолкла. Диориец пошевелился, переступая с ноги на ногу. Тонкие иголочки кольнули затекшие конечности. Сколько ж он стоял, подглядывая за девушкой? Всю ночь? Похоже… Сумрак ночи уже истаивает в сиренево-розовых отблесках утренней зари. Кашей осторожно шагнул вперед, внимательно осматривая все вокруг — капли росы отсвечивали на подрагивающих стеблях низкорослой травы, переливчатым серебристым флером окутывая поляну. Он оглянулся. За ним тянулся темный след. Да никого здесь не было! И быть не могло… Откуда? Уже не остерегаясь, диориец развернулся обратно и замер.

В неверном свете зарождающегося дня Кащей увидел — прямо перед ним на низкой толстой ветке сидит встрепанная птица, немигающими круглыми желтыми глазами рассматривает его. Он протянул руки, надеясь ухватить негаданную добычу. Хоть что-то будет поесть. Птица досадливо щелкнула клювом и с горловым полувсхлипом-полустоном тяжело взлетела. Жаркий ветер растрепал волосы Кащея и забил сухой пылью ноздри. Когда тот прочихался, птицы уже и след простыл, только в воздухе кружила пара перьев, отсвечивающих серебряным блеском.

 

ГЛАВА 22

В лагере творилось несусветное, так что до вернувшегося никому и дела не было, разве что пробегавший мимо Перун поинтересовался: — "Ты чего такой?" И только Кащей хотел рассказать о том, что видел этой ночью, как тот уже умчался прочь, не дослушав и половины фразы. Причину Кащей понял позже, когда все внимательно слушали доклад Велеса: и Сварог, задумчиво собравший в кулак свою бороду, и озабоченно почесывающий затылок Перун, и даже Стрибог, давно уже не появляющийся в лагере. Общий сбор? Вот и здорово, сейчас он им всем и расскажет. Вместе поразмыслим, что это такое с ним было. А пока послушаем Велеса, видать, действительно что-то важное случилось.

— Мутации возникли только у некоторых детенышей. Их хромосомные наборы одинаковы и отличаются от родительских незначительно, всего на две хромосомы. Вместо сорока восьми у них сорок шесть. И ещё… У «умных» детенышей в крови повышенное содержание мочевой кислоты, видимо, именно она стимулирует деятельность головного мозга, у остальных особей её нет. Насколько я помню из ранних исследований, у животных этого мира содержание мочевой кислоты в крови вообще очень малО. Она разлагается очень быстро, не оказывая существенного влияния на работу организма в целом. Думаю, повинен в этом особый фермент, которого у наших детенышей просто нет…

— Подожди, — перебил его Сварог, — ты хочешь сказать, что все это появилось ниоткуда? Внезапно?

— Ну, — Велес замялся, — что-либо утверждать трудно, если бы можно было провести развернутые генетические исследования, но у нас нет такой возможности.

— Нет?

— Этот сканирующий блок не функционирует.

— Почему? — Сварог развернулся к Кащею.

— А я что? Я сделал все, что мог… — он действительно сделал все, что мог и не только с экспресс-лабораторией, но зачем кому-то знать об этом.

— Ладно. Будем наблюдать дальше. Видишь, Перун, у нас, наконец, появился смысл и достойное занятие. Не только выжить самим, но и попробовать помочь более слабым. Может, из этого и получится что-то стоящее.

— Ага, — рассмеялся Перун, — вывести обитателей этой планеты путем естественного отбора — новых диорийцев.

— А почему бы и нет? Только не диорийцев, землян… Вот этим и займемся, тем более что времени у нас не меряно.

Кащея такой вариант развития событий никак не устраивал, но открыто своего недовольства он не высказал. А поводов уклониться от разведения приматов он и так найдет предостаточно, заставить его никто не сможет.

— И ещё… — Сварог на мгновение задумался, — давайте не будем понапрасну рисковать. Сколько у нас детенышей?

— Три женские особи и четыре мужские, уже заметно подросшие, — с гордостью отрапортовал Перун, — и несколько самок готовы разродиться.

— Ну, там ещё неизвестно, что будет. Значит, так… Найти безопасное место и отделить мутирующих приматов от остальных, для чистоты эксперимента.

— Устроите загон в лагере? — вяло поинтересовался Кащей, — чтобы далеко не ходить.

— Нет, — решительно взмахнул рукой капитан, — только на природе, в естественных условиях, иначе это будут домашние зверушки, а мы хотим наблюдать развитие, причем именно наблюдать, не вмешиваясь в естественный ход событий, — он грозно посмотрел на Перуна, — а то некоторые готовы на руках носить своих любимцев. Мы будем только ограждать их от реальных опасностей, слышите, от реальных, остальное они должны делать сами — строить жилище, добывать пищу, общаться друг с другом. Вахты я распишу для всех.

— А за неподчинение что будет? — тихо спросил Стрибог. Капитан непонимающе уставился на него, весь ещё во власти своих грандиозных планов:

— Это как?

— Я не хочу участвовать в вашей авантюре.

— Почему? — недоумевал Сварог.

— Не вижу смысла… Здесь есть ещё что-то, кроме мутаций приматов, что-то, с чем мы ещё не встречались, чему не можем дать названия, не можем классифицировать… разве вы ничего не замечали? Странного, непонятного? Разве никто из вас не сталкивался с туманными существами? — Стрибог по очереди обвел взглядом каждого, всматриваясь в лица соплеменников. Кащей опустил глаза, не желая выдавать своих чувств, но перед этим успел заметить, как потупился Велес и нахмурился капитан. Значит, ему не почудилось, что-то и взаправду есть, и он ЭТО найдет. — Не хотите говорить? Что ж… — Стрибог встал, — значит, не будем…

Он махнул рукой в прощальном жесте и, больше ничего не говоря, вышел за дверь. Перун дернулся догнать его, но капитан остановил его:

— Не стоит, не надо. Стрибог слишком давно живет один, он уже не сможет долго быть с нами, а его навязчивые идеи ничего не стоят. — Кащей знал, что Сварог врет. Капитан знал куда больше, чем говорил, но ему ли осуждать его за это? Пусть и у него будет своя маааленькая тайна, ведь душевное спокойствие каждого члена экипажа — это забота старшего по званию. Даже если ты уже никогда не выведешь свой корабль за пределы атмосферы, звания с тебя никто не снимал, и ты отвечаешь за свою команду, только теперь перед самим собой.

Несколько раз наведывался Кащей на заветную полянку, благо времени у него было предостаточно. Ему удалось все-таки отвертеться от нудных наблюдений за развивающимися приматами, хотя надо признаться, детеныши были забавны, ходили за каждым из диорийцев, как привязанные, но Кащею они быстро надоедали. Изо дня в день одно и то же, тем более, что Сварог в конце концов запретил тесное общение с подопытными из-за боязни нарушить чистоту эксперимента. Он заметил, что детеныши без труда копируют повадки диорийцев, особенно неуклюжего Велеса. Они долго спорили об этом с биологом, но капитан настоял на своем: — "Никаких личных контактов!" Так что теперь следить за жизнью приматов приходилось из укрытия.

Кащей с удовольствием занялся охотой. Не гнушался он собирать грибы и ягоды. А что? Эти неказистые дары леса встречались на каждом шагу и оказались необычайно вкусны, а уж если их высушить, развесив на длинных связках, хранились очень долго. Они прекрасно дополняли пищевой рацион диорийцев. Не всегда охота бывала удачной, особенно в холодное время года, когда любой зверь прятался от трескучих морозов. В последнее время Кащей вообще старался как можно реже бывать в лагере.

Набеги на поляну он совершал в разное время: и на рассвете, и поздно ночью. Ничего там не менялось, только заметно подросшая трава пожухла, что вполне понятно — уже осень. Кащей припомнил слова Стрибога о туманных существах и разочарованно подумал, что столько времени потратил зря. Туман — вот что стоило искать…

"Сегодня последний раз и всё, хватит", — решил про себя Кащей, собираясь заглянуть туда, где видел причудливый танец призрачной девушки. Скоро завьюжит, по лесу ходить станет совсем невыносимо. Холода он не любил, да и к смене времен года так и не смог привыкнуть. Маловато мышечной массы, как сказал однажды биолог. А откуда она возьмется, хотелось бы знать? Это ученых и астронавтов холили и лелеяли чуть ли не с колыбели, а он простой механик из обслуги. Ну не совсем простой, гениальный, но кто знал тогда, что из него получится. Тест-контроль показал низкий уровень бета-маркеров, а это почти приговор — умственные способности ниже среднего, значит, не стоит тратить время на развитие заведомо примитивного разума, следует отправить на нижний уровень. Странно, тогда на Диоре это было нормально, естественно, а здесь почему-то кажется несправедливым. Разве можно только по результатам, выданных бесчувственным механизмом, с уверенностью лишить ребенка будущего? А ведь он мог бы многого добиться… Впрочем, он и сейчас не в проигрыше. Мало кому повезло так, как ему…

На плечо Кащея опустилась обжигающе холодная рука. Слишком нереальным было это прикосновение. Злая шутка? Он словно весь закаменел, опасливо обернулся и закричал во весь голос. Возвышаясь почти на голову, перед ним стояло туманное создание. Сквозь тонкий темный покров, скрывающий лицо, ослепительными звездами просвечивали круглые желтые глаза. Кащей неосознанно вцепился в подсумок с метательными стрелками, спешно вытаскивая застрявшие дротики, но ничего большего сделать уже не смог. Тело его внезапно стало невесомым, словно он внезапно потерял изрядную часть своего веса, а голова невероятно тяжелой. Опрокинувшись назад от легкого толчка руки (или лапы?) существа, диориец застыл горизонтально над землей и последнее, что он почувствовал, так это плавный толчок и перемещение, напоминающее парение в невесомости…

Невыносимо затекла спина. Кащей попробовал шевельнуться и застонал — руки, ноги словно деревянные. Он открыл глаза. Никакой разницы — темнота вокруг непроглядная, неживой воздух ничем не пахнет, словно его простерилизовали в морозильной камере. О чем он сразу подумал? Да ни о чем. Апатичные мысли плавали в застывшем сознании, никак не стремившемся анализировать, как отсюда выбраться. Хорошо хоть, ничего не болит. Кащей несколько раз напряг-расслабил мышцы, восстанавливая кровообращение. Нет, наверное, зря. Колючие мурашки побежали к кончикам пальцев, тело затряслось от крупной дрожи. А здесь ведь и вправду хооолодно, очень. И жестко. Только теперь он почувствовал, что вокруг сплошной камень — и сверху, и снизу.

— Эй, — голос дрогнул, крик получился слабым, но этого хватило, чтобы оценить размеры пещеры. Крошечный грот, тесный, точно каменный мешок.

"Кто?" — вот это было первая здравая мысль, за ней пришла вторая: — "Как отсюда выбраться?", а дальше безумный хоровод мыслей и нелепых предположений закружился в голове. А толку думать? Действовать надо. Надо…

Он, кряхтя, поднялся, предусмотрительно держа полусогнутые руки над головой, чтобы не стукнуться невзначай. Ощупал неровные стены, прошелся руками по бугристому полу, подпрыгнул, дотянувшись рукой до верха западни. Выхода нет…

Нет… Кащей суетливо ощупывал бесконечные стены. Нет выхода, нет… Рука соскользнула на гладкую поверхность. Он остановился. Панику сменила холодная рассудочность: — "Я вполне материален, значит, засунуть меня сюда без отверстия было невозможно, а потом эту дыру закрыли. А то, что закрыто, всегда можно открыть. Знать бы как…". Перед глазами появилось слабое свечение. Овальная мембрана входа стала полупрозрачной, с голубовато-белыми разводами. Кащей прижался носом вплотную к светящейся поверхности и скорее почувствовал, чем увидел — по ту сторону что-то есть, какая-то объемистая расплывчатая тень. Тень шевельнулась и…

…щупальца мрака выстрелили прямо в глаза. В голове Кащея возникло непередаваемое ощущение, точно что-то невыразимо мерзкое заворочалось в ней, закопошилось в его мозгах, разбирая и тщательно сортируя их содержимое, потом бесплотный голос успокаивающе произнес: — "Не бойся, я не сделаю тебе плохо, потерпи". Трясясь от отвращения, Кащей ногтями вцепился в волосы, лицо, пытаясь выцарапать чужого из своей головы. С диким воем вслепую кружился он по тесной пещерке, натыкаясь на стены, разбивая в кровь плечи и локти, пока не свалился без сил от страха и боли.

 

ГЛАВА 23

Холод и жар терзали его. Обжигающая стужа и испепеляющее пламя, а между ними в паутине напрасных надежд на спасение пульсирует хрупкое тело, трепещущее в коконе обреченности. Мысленно он уже сдался перед натиском стихий, дело теперь за малым — дождаться осязаемого конца. Дождаться смерти, как спасения, как избавления от гнета обстоятельств, как отречения от самого себя.

Отречение? От самого себя? "Врете, не дождетесь, я еще толком ничего не успел", — Кащей рванулся изо всех сил. Тонкие нити, кажущиеся неразрывными, лопнули с оглушительным треском, и он вывалился в реальный мир. Но и здесь — ревущий столб огня, остервенело плюющий обжигающими искрами, с одной стороны и космический холод с другой. Диориец торопливо отполз от костра, достающего до веток деревьев (и кто только зажег такой?) и с головой ухнул в глубокий сугроб. Снег моментально набился за шиворот, растекаясь тонкими струйками под одеждой. Словно пробка из бутылки выскочил Кащей из снежного плена, обхлопывая себя по бокам.

"Ты боишься холода, — возник в голове бесплотный мыслеголос, — я хотела согреть тебя". Кащей обернулся. В отблесках костра диориец разглядел наконец-то своего похитителя, точнее, похитительницу. Несомненно, перед ним была женщина — высокая, массивная, в скрывающем фигуру ниспадающем до земли платье. Лица не видно, закрыто мерцающей завесой.

— Кто ты? Откуда взялась? Что тебе надо? — Женщина, не отвечая, двинулась вперед, на ходу небрежно отбрасывая покров с лица. Кащей попятился — такое и представить нельзя, не то, что наяву увидеть: голова с тремя ликами, один из которых обращен к диорийцу, два других развернуты немного назад, так что видны они только в профиль. Пара блистающих глаз центрального лица в упор глядят на диорийца, две другие плотно затянуты повязками: на правой — белая матовая лента, на левой — непроницаемо черный креп.

Все вокруг замерло, даже взметнувшееся ввысь пламя костра застыло, как остановленный кадр. От гулкой тишины звенело в ушах, и медленная поступь воображаемой женщины казалась видением, порожденным воспаленным разумом.

"Я болен, у меня жар, — Кащей внезапно перестал паниковать, найдя происходящему вполне реальное объяснение, пощупал холодный лоб, слишком холодный даже для здорового, — подхватил все-таки какой-то вирус. Не сработали прививки, как ни убеждал нас Сварог, не справились… Только бы сил хватило добраться до лагеря… А костер, неужели я сам разжег его? Конечно, сам, кто же ещё"

"Да, возвращайся, — приказал бесплотный голос, — ты мне уже не нужен, я буду говорить со всеми вами".

И опять — еле ощутимый толчок в грудь, невесомое движение, падение и весьма чувствительный удар о скрытый под слоем снега здоровущий пень. Кащей слишком проворно для неизлечимо больного вскочил на ноги, осмотрелся — буквально в двух шагах за деревьями поднимались в небо тоненькие струйки дыма. Он принюхался — его чуткий нос уловил дразнящие ароматы готовящейся пищи, а ноги сами понесли его на запах. Домой, в лагерь.

Диориец рывком растворил двери их общего со Стрибогом домика и обомлел. С каких это пор Велес стал копаться в его вещах? После того, как ушел из лагеря этот неугомонный мальчишка, Кащей стал единоличным владельцем жилища и ничуть от этого не расстраивался. К другим не лез и к себе особо никого не пускал, прАво на личную жизнь соблюдал строго, но это… Совсем обнаглел Велес! Что ему нужно?

Биолог развернулся на звук захлопнувшейся двери и с радостным воплем кинулся обнимать возникшего перед ним Кащея. Тот совсем растерялся. Чего он не ожидал, так это такого явного восторга — Велес сжимал его в своих медвежьих объятьях, довольно ощутимо похлопывая по спине.

— Ты это, — Кащей вырвался из крепкого захвата товарища, — держись от меня подальше. Я болен какой-то дрянью, могу заразить.

— Главное, ты жив, — с лица биолога не сходила улыбка, — главное, жив. Я сейчас, — он выскочил из домика. Его голос разнесся по всему лагерю: — Сварог, скорей сюда, Кащей вернулся…

— Ну, вернулся, чего теперь опрометью бегать, — недовольно бурчал Кащей, стягивая с себя задубевшую от мороза меховую безрукавку и переодеваясь в сухую одежду, — теперь уже точно никуда не денусь, лечить меня будешь, если сможешь… — Сварог вихрем ворвался в дом, глянул на механика. Убедившись, что все в порядке, руки, ноги, голова у того на месте, разгневанным басом пророкотал:

— Где ты пропадал? — Кащей пожал плечами. — Тебя не было почти месяц. Мы уже решили, что ты погиб. Когда нашли в лесу брошенный лучемет и рассыпанные дротики рядом с выпотрошенной сумкой довольно далеко от лагеря. И все, больше никаких следов, словно ты улетел оттуда на крыльях. Что случилось?

— Я заболел.

— И что, обрел способность левитировать? Если бы ты заболел или был ранен, мы нашли бы тебя на том же самом месте, а ты просто исчез. В никуда…

— Знаешь, я сам не понимаю, что со мной. Может, я и вправду научился летать, кто ведает, но то, что я болен, уверен точно. У меня такие видения, что ничем, кроме болезни, их не объяснить.

— Велес, проведи полное обследование, — приказал капитан биологу, — по всем параметрам, и на психическую устойчивость тоже, а слушать его будем потом.

— Почему не сразу? — пытался возразить Кащей, — может, потом не с кем будет говорить, может, я столько не проживу, с такой хворью.

— Что б ты знал о болезнях, — к Велесу вернулся его привычный ироничный тон, — с лечением разберемся как-нибудь, а пока в карантин, нет смысла рисковать, все может быть. Сиди в доме, никуда не выходи.

— Думаешь, это поможет? Вы все равно со мной общались, тогда и вас надо в карантин. — Капитан с биологом исчезли, словно их унес внезапный ураган. "Ага, испугались! — злорадно подумал Кащей, — без вас лучше". Он уселся на свой топчан и задумался. А подумать и впрямь было о чем, перед смертью-то.

Уже третий день Кащей бесцельно слонялся по единственной комнатке своего жилья. Лег. Встал. Опять лег. Заняться было абсолютно нечем, смертного часа ждать надоело, да и чувствовал он себя на редкость здоровым. Побриться, что ли? Отросшая бородка была реденькой и почему-то очень раздражала привыкшего к гладко выбритым щекам Кащея. Он всегда очень следил за этим, в отличие от остальных членов экипажа, отрастивших бороды до пояса.

— Ну что, страдалец, пошли, что ли? — Кащей вздрогнул и едва не порезался — острое лезвие ощутимо чиркнуло по шее. Перед ним стоял биолог, на этот раз без своей нелепой экипировки практикующего медика. — Только тебя не хватает для полного счастья.

— Что, уже всё? Ничего не нашел?

— То, что ты не болен, я понял сразу же, после обследования, — Велес ехидно улыбнулся, — ты здоровее всех нас, вместе взятых.

— А что ж я тут сидел, как болван?

— К выступлению готовился, да и проучить тебя надо было, чтоб не терялся в следующий раз. Ладно, ладно, успокойся, покраснел от злости весь, пошли скорей.

— Подождете. — Кащей не был зол, он был просто в бешенстве. Подумать только, и не лень было напяливать провонявший дезинфекцией скафандр только для того, чтобы его разыграть. Он так и остался для них парией, волей случая вставший на одну ступень с элитой астронавтики. Неужели так будет всегда? Болезненно сжалось сердце от обиды — он-то считал себя равным им, здесь, на этой планете. Правда, не стремился к постоянному общению, но это исключительно из-за его неконтактности, у него и на Диоре-то друзей не водилось. Вот с механизмами он ладил отлично, они для него всегда были живыми. Кащей с трудом привел себя в должное настроение и, изобразив на лице приличествующую случаю улыбку, не торопясь оделся, вышел наружу и бегом припустил к дому капитана. Он и не думал, что здесь такая стужа, отвык за дни невольного заточения.

Сварог поднял на опоздавшего тяжелый взгляд:

— Сколько можно ждать?

— А что, есть куда торопиться? — Кащей ещё не совсем успокоил расшалившиеся нервы, но… "Столь явно хамить не стоило, капитан есть капитан, впрочем, что он ему может сделать? Посадит под арест? Смысла нет. Выгонит? Лес я знаю лучше всех, выживу как-нибудь. И никто мне не нужен… Никто из них…, - механик оглядел комнату: Велес с Перуном о чем-то тихо перешептывались, Стрибог, оперся спиной о бревенчатую стену, пристально рассматривая потолок. — Что он там увидел, хотелось бы знать?".

— Разговор будет долгий, — Сварог не обратил внимания на демарш Кащея, настолько был поглощен предстояшим, — я вас всех прошу ничего не скрывать, рассказывать обо всем необычном, что случалось с вами, даже если вы считаете это бредом. Велес, давай ты первый…

— Я… — биолог слегка замялся, собираясь с мыслями, потом решился: — Я слышу музыку. Она звучит в моей голове, странная, непонятная, а потом я прихожу в себя далеко от того места, где я был. Как я иду через лес не знаю, не помню. Я пытаюсь не слушать то, что звучит внутри, но это сильнее меня. Она, музыка эта, зовет куда-то, рвет меня на части. Я понимаю, что её надо отпустить, но у меня не получается. Однажды я очнулся на поляне, у меня в руках была кривоватая дудочка, и я попробовал повторить мелодию, что жила во мне. Слышали бы вы это! Словно визг плохо отлаженного турбокомпрессора, но на этот верезг пришли необычные существа, — Велес улыбнулся, вспоминая «рожицы», — или не пришли… Может, это было просто порождения моей фантазии, потому что следов они не оставляли, никаких.

— Не думал, что ты такой выдумщик, — Перун заинтересованно уставился на биолога. — А потом? Что было потом?

— Да ничего больше не было, я вернулся обратно и рассказал обо всем капитану. Мы вместе решили, что не стоит об этом говорить, пока.

— А музыка? — перебил его Сварог.

— Я её чувствую все время, когда остаюсь один. Она всегда разная: иногда грустная — от нее щемит сердце и хочется плакать, иногда веселая — тогда мне хочется обнять весь мир, иногда она яростная — и тогда я понимаю, что готов убить, не раздумывая кого угодно, даже любого из вас… Но, честно говоря, я стараюсь, чтобы кто-то всегда был рядом, даже если это наши подопечные. Я боюсь, боюсь сорваться, не совладать с собой.

— То-то я смотрю, чего ты такой деятельный стал в последнее время. Велес тут, Велес там… — Кащей не мог упустить случая поддеть биолога.

— Я просто защищаюсь. Тебе не понять.

— Отчего же, — парировал механик, — у меня тоже есть о чем поведать, только стоит ли, не знаю.

— Мы все тебя внимательно слушаем, — капитан прервал возникшую дискуссию в самом начале, перепалки Кащея и Велеса уже изрядно поднадоели, а сегодня механик явно был на взводе.

После непродолжительно молчания Кащей поведал о том, что видел он, подробно описав все свои ощущения.

— Интересно, где тебя держали все это время. Пещер здесь полным-полно, твоя темница могла быть где угодно, и не обязательно далеко от нашего лагеря, — длинная борода Сварога уже походила на клубок спутанных волокон, а все из-за его привычки перебирать ее во время раздумий. "Пожалуй, к концу разговора от нее останется едва ли половина", — думал механик, увлеченно наблюдая за пальцами капитана, теребившими завитки длинных волос. — Ты больше ничего не помнишь о том месте, где тебя держали? Кащей!

Механик подпрыгнул от громкого оклика:

— Нет, ничего. А разве Велес может показать ту поляну, где он видел «облачка»?

— Мы говорим о тебе…

— Она ещё сказала, что будет говорить со всеми нами…

— Ладно… Перун, а ты?

— Я тут сижу и удивляюсь. Ничего такого со мной не было, ни звуков, ни видений. Ничего необычного…

— Я ещё давно вам сказал, что на этой планете не все так хорошо, как кажется.

— Да, я был неправ, когда не обратил внимания на это, но кто мог знать. Значит, и с тобой вошли в контакт?

— Вот-вот, именно, что в контакт…

— В каком смысле? — заинтригованный Кащей подался к Стрибогу.

— В самом прямом. Велес слышал, ты видел, а я ощущал — невидимые прикосновения, поглаживания, щипки.

— Это, наверное, очень приятно, — захихикал механик, у него непонятно отчего поднялось настроение. — Сколько мы уже без женщин, а ты молодой, кровь играет, вот и…

— Как сказать, — Стрибог скинул свою потрепанную куртку. На спине и предплечьях синели неровные пятна. — Ниже показывать не буду, там то же самое.

— Постой, постой, — биолог кинулся к пилоту, — но у тебя же обширные кровоизлияния, гематомы. Пойдем, я тебе их обработаю.

— Отстань, было хуже, — отмахнулся тот от проявления заботы, — выжил.

— Почему не сообщил раньше? — голос капитана гремел так, что у всех заложило уши. — Почему молчал? Останешься вместе со всеми, тебе лечиться надо.

— Не надо, все само проходит, быстро.

— А как это получилось? Ну, синяки твои… Это ж какая сила нужна.

— Как? — Стрибог не спешил отвечать Велесу, он подбирал слова, чтобы описать свои ощущения. — Обычно во сне. Меня словно разбирают по косточкам, прощупывают каждую мышцу, невидимые руки проникают внутрь тела, копошатся там… Ощущение, бррр… — Стрибог передернулся от отвращения, — боли особой нет, только потом появляются такие вот кровоподтеки, будто ниоткуда. — Кащей только сейчас обратил внимание на запавшие глаза пилота и заново ощутил в своей голове мерзкие щупальца, сводящие с ума.

— Значит, так, — прервал тягостное молчание капитан, — что у нас есть? Мысли — Кащей, тело — Стрибог, чувства — Велес…

— А почему именно они? — спросил Перун, — вас, капитан, это ведь тоже не коснулось, как и меня.

— Думаю, выбрать могли кого угодно из нас, разницы нет. Главное другое — нас словно исследовали, только непонятными нам методами. Кто, вот в чем вопрос? Мы не обнаружили никаких следов разумной жизни.

— А помните, капитан, как вы сказали мне, давно? Удивительная планета, она, словно живая, наблюдает за нами тысячами глаз, привыкает к нам, и рано или поздно мы узнаем, что это за чудо такое, Земля…

— Да, Велес, наверное, пришло время, вот только коренные обитатели нашего общего дома представляться нам пока не спешат.

— И что будем делать?

— Пока ничего… Жить, как жили. Заниматься каждый своим делом. Ждать, тем более что реальной опасности для нас нет.

— И как долго?

— А куда торопиться, Велес? Если мы до этого ничего не узнали, чего уж теперь. Что искать? Только ждать.

— Моя трехликая женщина обещала навестить всех нас, когда-нибудь. Капитан, я пойду? — Кащей встал. Надоело ему переливание из пустого в порожнее. — Поохочусь немного, соскучился я за лесом.

— По одному не ходить, — остановил его Сварог.

— Что за чушь! Вы же сказали — жить, как жили.

— Ладно. Иди, только не пропадай.

— А уж это как получится, — Кащей отсалютовал всем и исчез в белесом мареве морозного воздуха, ворвавшегося снаружи.

 

ГЛАВА 24

Неугомонный ветер гнал по небу тяжелые свинцовые тучи. Солнце пряталось на миг, чтобы снова предстать во всем своем ярчайшем великолепии. Зябко, сыро, но, похоже, дождя сегодня не будет. Терпковатый запах молодой листвы и скромных первоцветов растекался вокруг, птичий грай радовал слух, настроение было под стать — умиротворенное. Кащей растянулся во весь свой немалый рост на громадном стволе давно поваленного дерева и наблюдал за тем, как упрямый родник пробивает себе дорогу среди сухих сучьев и палых листьев, за зиму плотно усыпавших прежнее русло.

"Вот и весна, — думал диориец, — все наши страхи себя не оправдали. Никакие невидимые сущности больше не появлялись, хотя мы были настороже. Впрочем, разве можно уберечься от неведомой опасности? Вот и Стрибог — посидел, посидел в лагере, да и убрался к себе в горы. И ничего с ним не произошло".

Кащей вспомнил, как прогулялся однажды к младшему пилоту. Было любопытно, что там такого, чего он туда так рвется. Ничего особенного: пещера на склоне почти отвесной горы, только небольшой уступ перед входом и пропасть под ним, дна не видно. Туман клубится внизу, словно хищная тварь, ждущая своей законной добычи. Кащея передернуло всего, когда он представил, что будет, если свалиться. Стрибог только посмеялся и сказал: — "Зато посмотри, какая красота вокруг. Я каждый день солнце встречаю первый, а ветер — он такой разный… Здесь всегда ветер, мы с ним дружим". Он широко раскинул руки и крикнул: — "Э-ге-гей! Привет тебе, ветер!". Далекое эхо отразилось от окружающих убежище утесов: — "Эй… Веет…". "Видишь, — обрадовался Стрибог, — отвечает". Кащей только головой покачал, совсем сбрендил мальчишка от своего затворничества, но осуждать не стал. Разве он сам не ищет одиночества, разве не бежит прочь от всех, чтобы побыть наедине с лесом? Лес он ведь тоже разный, всегда, потому что живой, как эта вода.

Он опустил руку, пошевелил пальцами, наблюдая, как разлетаются радужные блики от поверхности ручейка, и внезапно холодная рука тревоги сжала сердце: — "Мне надо вернуться, срочно". Куда делась расслабленная мечтательность? Кащей вскочил, махом сгреб свои вещи, забросил свой лучемет за спину и рванул в лагерь. Он не замечал, как хлещут по лицу ветки, как трещит сухостой, ломаясь под натиском его неудержимого бега, и едва успевал перепрыгивать через возникающие перед ним явные преграды. Одна мысль гнала его вперед: — "Только бы не опоздать, только бы…"

Почти рядом с лагерем он столкнулся с Велесом. Тот жадно хватал ртом воздух, пытаясь перевести дыхание:

— Что тут случилось? — Кащей, слегка притормозив, мельком глянул вокруг, потом, опомнившись, отступил за ближайшее дерево и поманил биолога. Вдвоем они выглянули из-за своего сомнительного укрытия: вроде всё на месте — три невысоких домика притаились у подножия высоченных деревьев — целы, невредимы. Окна, двери аккуратно притворены, под сооруженным из разобранных пластиковых контейнеров навесом слегка кривоватые стол и скамейки по-прежнему вкопаны в землю, дорожки так же выложены плоскими камнями, даже трава вокруг них не примята. А Кащей ожидал увидеть сплошной разгром, да и Велес тоже, судя по его лицу. Тишь да гладь, налаженное бытиё, но мало ли что там на самом деле…

— Сварог? Перун? Где они?

— Капитан оставался здесь, Перун был в поселении приматов. А вот и он, кстати… — Перун, настороженно озираясь, выбирался из леса с противоположной от них стороны. Он сжимал в руках суковатую дубину. Кащей глянул на Велеса:

— Чего вы без оружия?

— Да чего его таскать все время, к тому же я недалеко ходил, травы хотел набрать…

— Травы? Зачем? — удивился механик.

— Наши подопечные листья какие-то все время жуют. Вот я и подумал — что-то в этом есть, хотел прогнать растения через анализатор, пока он ещё функционирует. — Подошедший Перун добавил:

— Я видел, как одна мамаша малышу разжеванную массу в рот запихивала, когда у него понос случился.

— Аааа, тогда с вами все ясно, — Кащею все эти дела были мало занятны, а вот то беспокойство, что так настойчиво гнало его обратно, заслуживало гораздо большего внимания. — Пошли. Куда? — шикнул он на Велеса, ринувшегося к своему дому с грацией пещерного косолапа.

— А что? — неподдельно удивился тот.

— Давай сначала все проверим. Ждите здесь. — Кащей осторожно двинулся к жилищу капитана, ступая так, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногой.

— Я с тобой, — негромкий оклик Перуна прозвучал, как выстрел. Механик, отпрыгнув назад, выругался. Впрочем, пусть лучше этот будет рядом, чем шумный биолог.

Вдвоем они подкрались к двери, тихонько приоткрыли дверь и обомлели. Сварог полулежал на скамье, уронив голову на столешницу и бессильно свесив руки вниз. Его широко открытые глаза остановившимся взглядом смотрели на вход. Перед ним на столе ритмично пульсировал серебристый шар. Он сжимался до размеров кулака, спустя мгновение раздуваясь в отливающую багрянцем сферу. Всполохи света слепили глаза и одновременно не давали отвести глаза, притягивая взгляд, как хищная росянка приманивает беспечных мух.

С трудом преодолев сверкающее притяжение сферы, Кащей, словно во сне, выбрался из комнаты. Следом выполз Перун. Неудержимые слезы текли по его лицу, ручейками стекая по лицу и теряясь в буйных зарослях бороды. Всхлипывая, пилот утерся нижней рубахой и гнусаво произнес:

— Если б ты знал, что я сейчас видел…

— То же самое, что и я, — грубо перебил его Кащей, — но неужели от этого можно умереть?

— От чего, от жалости к себе? Подожди, ты что, считаешь, капитан умер? Он дышит, я видел.

— Когда ты успел? Я толком ничего не смог сообразить, сразу отключился…

— Капитан жив! Жив, понял! — Перун развернулся и, уже ничего не опасаясь, побежал за Велесом. Хорошо, что не кинулся очертя голову спасать Сварога немедленно. Биолог, почуяв неладное, уже спешил навстречу.

В дом зашел только Велес, плотно завязав глаза первой попавшейся под руку тряпкой. Кащей предупредил его:

— Не возись там, хватай капитана и быстро обратно, здесь разбираться будем. — Тот только отмахнулся, дескать, сам знаю, не лезь.

Стоит ли рассказывать о том, как тащил большое неподатливое тело биолог, как перехватили тяжкую ношу диорийцы, как отнесли её в дом биолога, где ещё давным-давно была обустроена лечебница, на всякий случай. Пригодилась все-таки… Как молча потом сидели они, ожидая, пока Велес обследует капитана. Время, казалось, тянулось невыносимо медленно. Говорить ни о чем не хотелось. Кащей в десятый раз пересчитывал справа налево и обратно обломанные ветки на ближайшем к нему дереве. А что ещё оставалось? Мысли разбегались, как облака в ветреный день, не удавалось ухватиться ни за одну. Наконец, Велес вышел, тяжело опустился на скамью рядом с ними:

— Кома… ни на что не реагирует, перепробовал все, что только мог, теперь только ждать.

— Сколько? — биолог в ответ пожал плечами:

— Мозг отключен полностью, он сейчас, как вон то дерево. Живой, но не совсем… Не исключаю, что он нас слышит и видит, вот только обратная связь с миром у него отсутствует. Ладно, пойду к нему, вдруг очнется.

— Что ж за дрянь такая у него на столе была? И откуда взялась? Надо бы убрать… — забеспокоился практичный Кащей, — пока на всех не подействовало.

— Слушай, не лез бы ты туда, кто знает, что это такое, — забеспокоился Перун.

— А я вот, — механик потянулся за своим лучеметом, который он бросил прямо посреди лагеря, когда кинулся помогать Велесу нести капитана, — раз, два и никаких проблем.

— Ты что, с ума сошел? Вдруг все вокруг разнесешь вместе с этой сферой, — Перун выхватил оружие из рук не ожидавшего такого Кащея. — Понаблюдать надо.

— Ага, один такой понаблюдал, лежит теперь. Ты что, хочешь, чтобы мы все свалились?

— Дурень, она на столе в доме осталась, кто б её трогал.

— Да? А это ты как объяснишь? — Кащей указал на каменистую площадку перед домиком Сварога. Там, невысоко от земли, разливалось неяркое серебристое сияние.

— Ещё одна? — прошептал Перун, — и, правда, дрянь какая.

Кащей на цыпочках прокрался мимо «сияния», стараясь вообще не смотреть в его сторону, подобрался к закрытому окошку, ножом расковырял щель в ставне и одним глазом заглянул внутрь. На столе ничего не было. Он отпрянул назад и крикнул пилоту:

— Она одна, просто перемещается. Надо ловить.

— Как? — отозвался тот из-за спины Кащея. Он оглянулся. Перун стоял рядом:

— Что-то не по себе одному стало. Как ловить? И куда потом? Подожди, — пилот задумался, — я, кажется, знаю. Давай сделаем ловушку, зацепим ее и закопаем поглубже и подальше отсюда. Надо торопиться, темнеет уже.

Издалека, как диорийцы уже убедились, «сияние» не причиняет никакого вреда, ближе подойти не решились, потому размер держака рассчитывали теоретически, исходя из одного соображения — лишь бы подлиннее. Ловушка получилась на славу — квадратная коробка на длиннющей рукояти, тяжеловата только слегка оказалась, пришлось набрасывать западню на опасное сияние вдвоем. Особого труда это не составило, сфера значительно уменьшилась и была сейчас не больше еловой шишки. Захватили удачно — в сгустившемся полумраке даже слабого лучика не пробивалось наружу, но… Опять это вездесущее но… Диорийцы попытались сдвинуть ловушку с места и не смогли, сколько не дергали. Стояла на одном месте, как вкопанная.

— Ну, что? Не идет, — утирая пот со лба, спросил Кащей. — Что дальше будем делать?

— Засыпать камнями и делу конец.

— А вдруг вылезет? — засомневался механик.

— Так мы много набросаем, чтобы уж точно не выбралась, — Перун говорил о сфере, как о живой. А, может, она такой и была на самом деле, кто знает.

Полночи таскали тяжелые неподъемные булыжники, но зато курган получился на славу — в рост диорийца. Велес, выйдя утром, был весьма удивлен и язвительно поинтересовался, что это за тяга к возведению монументов. Ему-то что, в доме сидел, пока остальные надрывались, ничего не знает. Странно, что он ночью не вышел, шум стоял на весь лес.

— А Перун? Как-то он неестественно вывернулся, — забеспокоился биолог, глядя на недвижно лежащего на земле пилота. — С ним что?

— А он спит без задних ног. Умаялся, бедняга, пока мы этот сверкающий шарик ловили, — объяснил Кащей, растирая гудящие от непосильной нагрузки мышцы, — ох, и гадость.

— Что вы выдумали? Сфера в доме была!

— Ага, была, а потом выбралась и отправилась на охоту. За нами, между прочим, только мы ловчее оказались. Вон там она, внизу, — механик кивнул на гору камней.

— Ты точно это знаешь? А вдруг её там нет, как проверишь? — Кащей кинулся к наваленной ими за ночь груде и принялся стягивать верхний камень. — Стой, я пошутил, там она, там, успокойся.

— Ты прав, — механик уселся у подножия кургана и задумался, — мы ни в чем не можем быть уверены, но мы сделали, что могли. Как капитан?

— Без изменений…

*****

Капитан пришел в сознание через несколько дней, причем сразу, будто и не лежал столько времени в беспамятстве. Велес возился в своей лаборатории: Перун принес очередные пробы крови мутировавших приматов, и сейчас биолог отслеживал изменения в биохимии подростков. Да, именно подростков — развивались эти полузвери необычайно быстро не только «интеллектуально», но и физически. Что-то подстегивало их обмен веществ, но что собственно — определить пока не удавалось, да и не ясно было точно — внутренний это фактор или же внешнее влияние.

"Эх, сюда бы специалистов-генетиков, да где ж их взять?" — горько думал Велес, фиксируя результаты исследования.

— Теперь они и до меня добрались, — Велес испуганно обернулся на хриплый голос Сварога и кинулся к больному. Бредит — это хорошо, это уже какой-то сдвиг наметился. Капитан лежал в прежней позе, вот только глаза его были живыми и веселыми, что никак не вязалось с его коматозным состоянием:

— Капитан, я уже и не надеялся…

— А что я здесь делаю? — Сварог резко встал, а возражения биолога и его попытку поддержать покачнувшегося назад капитана отмел протестующим взмахом руки: — Я не болен.

— Как же так, столько дней без сознания.

— Почему? — Велес вкратце пересказал капитану, как его нашли. Тот внимательно выслушал: — Не думал, что переизбыток информации может привести к отключению мозга, хотя все может быть, но, тем не менее, я здоров и чувствую себя отлично. Считай, что я просто отдыхал. Все.

— Капитан, а вы помните, что было с вами перед тем, как вы потеряли сознание? — Велесу не терпелось опять уложить капитана в лечебницу, чтобы провести полное обследование, и он искал любой предлог сделать это. А провалы в памяти — чем не повод?

— Помню ли я? — Сварог невесело усмехнулся, — да я не забуду этого теперь до конца моих дней.

— А что было?

— Теперь они и до меня добрались, — загадочно отозвался капитан и велел: — Собирай остальных, сразу всем расскажу, чтоб не повторять по двадцать раз.

Вечером, после ужина, прошедшего в напряженном молчании, никуда не расходились, терпеливо ждали невероятную историю, обещанную капитаном. Не было только Стрибога, но когда он решит наведаться в лагерь неизвестно.

— Все помнят то утро? — Диорийцы дружно покивали головой. Помнят, конечно. Обычное утро, всё, как всегда: Кащей, забросив за спину свой драгоценный лучемет и прихватив сумку с едой, отправился в лес, Перун к своим подопечным, Велес в лабораторию, капитан остался в лагере. — Я побродил немного вокруг и пошел в дом, там-то ко мне и явились гости.

— Кто? — выдохнул Кащей. Пожалуй, он единственный из всех воочию видел странных существ. Или думал что видел. — Трехликая женщина?

— Нееет, тут ты ошибся. Следом за мной в дом вошла невысокая девушка, едва мне до груди доставала. Милая славная такая девчушка с лучистыми голубыми глазами, с длинными белыми волосами до пояса, с чудесной фигуркой. Хрупкая, будто травинка, — Сварог задумался, припоминая девушку. — И сказала…

— Как сказала? — в один голос воскликнули диорийцы, — на лингве?

— Именно. На лингве, только голосок у нее был высокий, звенящий, так что она не говорила, а будто выпевала, изредка спотыкаясь на трудных для произношения словах.

— До сих пор ОНИ общались с нами только мысленно, — перебил капитана Кащей.

— А теперь, как видишь, научились разговаривать. И они знают о нас все.

— И немудрено, — пробурчал Кащей, — в голове у меня они здорово покопались.

— "Вы, — сказала мне эта девушка, — ничего не зная, не видя ничего вокруг, пытаетесь вмешаться в законы природы, переделать её под себя. Но вы чужие здесь, не по своей воле попали сюда, потому мы вам не мешали. Сейчас вы увлеклись, стараясь неразумное сделать подобным себе. Вас надо остановить. Я против… Возможно, вы смените нас, поэтому должны знать…". Она протянула мне раскрытую ладонь, на которой стояла прозрачная пирамидка. Я, ничего не понимая, смотрел на гостью: — "Зачем мне это?" Девушка грустно улыбнулась: — "Значит, нет…" и перевернула ладонь вниз. Я едва успел подхватить падающую безделицу. За ту минуту, что я разглядывал, что же такое очутилось у меня в руках, девушка шагнула назад. Я потянулся удержать ее, у меня было столько вопросов, но схватил лишь воздух. Девушка оглянулась: — "Мы бестелесны, не старайся…". "Кто вы?" — крикнул я. "Макошь… Мое имя — Макошь…" — и исчезла. — Сварог замолчал, заново переживая появление незнакомки. Молчание длилось так долго, что Кащей не выдержал:

— А потом что было?

— Макошь… Если б вы только её видели. Макошь… — ответил Сварог, с явным удовольствием произнося имя девушки. — "Значит, на этой планете есть разумные обитатели, но почему они прячутся от нас? Мы антагонистичны им? Но ведь мы мыслящие, значит, всегда сможем найти общий язык. Почему нас "надо остановить"? Мы не враждебны, никому не угрожаем, но при случае постоять за себя сможем. Может, наша неудержимость в освоении этого мира отпугнула их? Наша жажда жизни? Знал бы кто, что мы потеряли неизмеримо больше, чем приобрели здесь…" Вот так примерно размышлял я тогда, задумчиво глядя на мягкие переливы света, появившиеся в глубине тетраэдра. Я думал о Диоре, о наших несбывшихся ожиданиях, о тех, кто уже никогда не увидит свет звезд, о девушке, пришедшей сегодня, пока её образ не захватил меня настолько, что вытеснил из головы все мои мысли, и я почувствовал, как погружаюсь в другой мир. Мир странный, неизмеримо чужой и в то же время родной и близкий. Я чувствовал, как горечь чужих потерь въедается в мою душу, как ночь разрывается криком. Я видел, как рушится мой мир, как в инфернальном пламени сливаются воедино мой дух и моя бренная оболочка. Я лишился последних крох надежды, потому что теперь точно знал — возврата к старому не будет, что это теперь навсегда. Жизнь… — Светлые глаза диорийца с расширенными, во всю радужку зрачками, зрачками казались черными. Голос капитана изменился, стал глуше. Слова его, отчаянные, неотвратимые, размеренным речитативом падали в вязкую тишину комнаты. — Она прекрасна, пока наполнена смыслом, но какая польза от моего существования? Я обречен на вечное скитание у ворот недостижимой для меня Прави… — Глухой бас капитана почти смолк, и Сварог прошептал: — Безликие тени полудня и ночи, дыхание мертвых над ухом убийц…

Кащей, извернувшись, прямо через стол отвесил звонкую оплеуху впавшему в транс капитану. Велес едва успел подхватить падающее тело.

— Он сошел с ума, — жилистый Кащей, как дикая кошка, извивался в руках Перуна, обхватившего его сзади, не давая приблизиться к Сварогу.

— Он просто еще не отошел от болезни, — биолог легонько похлопывал капитана по щекам, приводя того в сознание.

— Какой такой болезни? Эта тварь перемешала ему все мозги, — негодовал механик, — или нет, она вселилась в него. Милая Макошь… — с издевкой протянул Кащей. — Он опасен для нас.

— Не решай за всех, — оборвал его страдания Перун, — сам хорош. Кто знает, во что ТЫ превратился после своего долгого отсутствия, из лесу днями не выбираешься, совсем бирюк стал. Что замолчал, а? Нечего сказать? Капитана не трожь! — бесповоротно заключил он. Кащей потерял дар течи, такого поворота событий он никак не ожидал. — Давайте лучше разберемся, а не будем понапрасну горло рвать.

— Не горячись, Перун, — прервал отповедь пилота слабый оклик Сварога. — Разберемся, обязательно. Куда вы пирамидку дели?

— Какую?

— Ту, что на моем столе оставалась.

— Капитан, там ничего не было, — мягко сказал биолог, опасаясь повторения приступа.

— Было, только не пирамидка, а сверкающий шар, — влез Кащей, — нет бы сначала «благодарю» сказать, а потом искать потерю.

— Благодарю, — безразлично обронил Сварог, задумавшись. — Шар, говоришь? А где он?

— Мы его спрятали, надежно. — Он отодвинул ставень и указал на каменный курган недалеко от дома. — Он внизу.

— Надо достать. Займешься? — Сварог обратился к Перуну, начисто игнорируя Кащея. — Сдается мне, что непростой это дар.

— Непростой, конечно, — не унимался механик, чуть всех нас не угробил, а я ещё пожить хочу, может, моя жизнь здесь только начинается…

— Может, — машинально согласился капитан. — Но только эта пирамидка даст ответ — какой она будет, эта твоя жизнь. И наша заодно. Враждовать с целым миром мы не сможем, поэтому постараемся подружиться. А пирамидку не бойтесь, она уже не опасна, я чувствую. Для вас, по крайней мере, иначе здесь уже никого бы не было, живыми. Я думаю, что это просто какой-то транслятор, наподобие наших радиопередатчиков, но передает он не слова, а эмоции, ощущения, возможно, какие-то мысли. А я оказался просто не готов к приему, — Сварог печально улыбнулся, — слишком много впечатлений за один раз. — Жаль, что он не до конца успел понять, что ему хотели сообщить, а уж тем более пересказать своим соплеменникам то, что он увидел. Просто не хватит слов. "Потом, когда я сам во всем разберусь, все потом, а сейчас — за работу. И как только эти двое упертых умудрились натаскать такую гору камней. Видать и вправду, у страха глаза велики". — Пошли, Кащей, не все ж пилоту одному усердствовать, — и вышел, стараясь не глядеть на недовольную физиономию механика. Куда он денется? Планета одна, а она хоть и кажется большой, на самом деле так мала… В этом Сварог уже убедился.

 

ГЛАВА 25

Теплый вечер, пропитанный волнующим ароматом незнакомых Сварогу растений, опустился на город. В легких сумерках на небе проявился тонкий зеленоватый серп полумесяца. Сварог знал, что спустя некоторое время справа выкатится золотистый шар второго ночного светила, затмевая своим ярким сиянием робкий свет своего соперника, но сейчас на лилово-серых небесах проступали мерцающие крапины звезд. По привычке поискав знакомые ориентиры, Сварог усмехнулся про себя: — "Ты не дома… А где? Это ты вряд ли узнаешь".

Который раз он уже видел эту картину, которая повторялась с завидным постоянством — он, словно наяву, идет по улицам чужого города. Непривычная геометрия построек, режущая глаз мешанина красок, одуряющий шум проезжающих и пролетающих мимо автомобилей, от которого кружится голова, а, самое главное, ощущение раздвоенности не дают прочувствовать притягательность этого мира в полной мере. Точно зная, что он — Сварог, бывший капитан поискового корабля «Пилигрим», диориец чувствовал себя так, будто он всегда жил здесь. И сейчас, с тревогой поглядывая на быстро темнеющее небо, торопился домой, где его давно уже ждали. А точнее, её, потому что эта хрупкая фигурка никак не могла быть мужской. Необычные ощущения, но что есть, то есть…

Внезапно глухой гул прокатился под моими ногами. Тонкие извилистые трещины побежали по фигурным плитам пешеходной дорожки. Я (она?) остановился, оглянулся по сторонам и испуганно ахнул. Окружающие меня здания рассыпались на части, словно игрушечные. Монолитные блоки многоэтажек невесомо взлетали в воздух, ударялись друг о друга, раскалываясь на куски поменьше, и с грохотом обрушивались на стоящие внизу машины и разбегающихся в панике обитателей мегаполиса. Почему-то стало невероятно жалко цветущий сад, разбитый у подножия разрушающихся домов. Она (я?) хорошо помнил, какого труда стоило убедить руководство не занимать постройками этот участок города.

Все вокруг затряслось, будто в лихорадке, пока не вспухло отвратительным нарывом и не лопнуло, извергнув наружу отвратительных черных насекомых, сразу же впившихся в его тело. Крик заглушил боль, а, может, её и вовсе не было. Просто крошечные кусочки одежды, кожи и тела исчезали, истаивали на глазах, превращаясь в пустоту, абсолютную и ужасающую. Угасающим сознанием я ещё цеплялся (цеплялась?) за окружающую действительность, но в глубине души понимал, что это бессмысленно, пока полностью не провалился туда, где не было ни пространства, ни времени, где было одно лишь равнодушное леденящее пламя, в котором переплавлялись в новое Нечто мое настоящее, прошлое и будущее…

— Капитан, вам не кажется, что вы слишком увлеклись рассматриванием пирамидки? — голос Велеса выдернул Сварога в реальный мир. Тот крепко потер лицо, отгоняя картины гибнущего города, но сердце частило, как перепуганное. Немудрено, в который раз умирать вот так… И не расскажешь ведь никому. Тут же поднимется паника. Хорошо если закопают, как прошлый раз. Еле-еле этот завал из камней разобрали, пока добрались до неё. А то ведь вообще уничтожить могут опасную вещь. Хоть и боятся.

— Нет, Велес, все нормально. Я просто задумался…

— Да? И о чем же? — биолог уселся рядом, подозрительно разглядывая злосчастный «подарок». Сварог торопливо прикрыл пирамиду рукой. Сияние внутри неё ещё не совсем исчезло, а ведь он сказал диорийцам, что опасности больше нет, и не хотел, чтобы его поймали на вранье. Удивительно, как все сразу поверили тому, что «заряд» в ней был одноразовый и больше она не активна. Может, им так легче.

— Как странно исчезают цивилизации… — капитан тяжело вздохнул. — Одни тихо угасают, как наша, из-за истощения планетных ресурсов, другие погибают в различных катаклизмах, вспыхнув ярко, как сверхновая звезда.

— Откуда вы знаете, капитан, как это бывает?

— Теоретически, только теоретически…

— Сколько мы исследовали планет, — возразил биолог, — и ни одна не была пригодна для заселения. Возможно ли появление разумной жизни там, где нет подходящих условий для её развития? Я говорю о белковой форме жизни.

— Ну, ты же сам знаешь, что жизнь может возникнуть на любой основе. Что там у нас — выбор большой…

— Но возникновение разума всегда случайность.

— Не бОльшая, чем все остальное. Нам ведь повезло с этой планетой, правда? Почему бы не предположить, что рано или поздно мы найдем здесь разумных обитателей.

— Лучше поздно, — парировал Велес, — неизвестно, как они к нам отнесутся.

— Ну, это ты зря. Разумный — значит, думающий, и в первую очередь о собственной безопасности. К чему раздоры?

— Вот-вот, и я об этом. Хорошо, когда нет никого, кто мог бы посягать на твой мир.

— А мы ведь не «посягаем», как ты говоришь.

— Это потому что нас слишком мало, а кто знает, как бы мы себя повели, если бы сели на обитаемую планету всем экипажем и обнаружили здесь аборигенов, когда бы стоял вопрос "Они или мы?"

— Ну, это ты загнул…

— Капитан, мы живем здесь спокойно, потому что нам нечего и не с кем делить, и то раскол уже чувствуется.

— Раскол? Ты о Кащее?

— А о ком же ещё?

— Не переживай, он один.

— Пока. Пока один…

Капитан нахмурился:

— А что, я чего-то не знаю? Что-то случилось?

— Нет, но общее настроение…

Сварог встал, переставил пирамидку на полочку. "Настроение… Знал бы кто, какое настроение у меня… Вопросы, одни только вопросы, и никакого мало-мальски стоящего ответа. Даже намека на него…"

— Велес, что ты хочешь от меня? — Тот неопределенно пожал плечами. — Запереть механика в его доме, запретить ходить в лес, то есть посадить под стражу? А кто его сторожить будет, а? Ты?

— Нет, у меня своих дел полно, гораздо более интересных.

— У меня тоже. И у Перуна, и у Стрибога… Кстати, ты ничуть не волнуешься за него, хотя он давно живет отдельно.

— Капитан, это совсем другое. Видели бы вы, как Кащей смотрит на вас. Он отслеживает каждое ваше движение, надеясь, что ТОТ, кто сидит внутри вас, — Велес понизил голос до громкого шепота, — невольно выдаст себя.

Глядя сверху вниз на трагедийно перекошенную физиономию биолога, Сварог расхохотался, смахнул слезы, выступившие на его глазах от раскатистого смеха:

— Ну, а ты? Ты что думаешь? — едва отдышавшись, спросил капитан и опять улыбнулся, представив неизвестно что внутри себя, и мгновенно стал серьезным. — Велес, ты же умный, образованный диориец, ну что за чушь ТЫ несешь? Как мальчишка, право! И если это все, что ты хотел мне сообщить, то позволь мне остаться одному.

Велес поднялся и пошел к двери, но, передумал, развернулся и порывисто шагнул к Сварогу. Тот отшатнулся от разгневанного биолога.

— Капитан, неужели вы сами не чувствуете, что изменились? Вы отошли в сторону, вас перестали интересовать наши исследования. Мы больше не собираемся вместе по вечерам, не обсуждаем предстоящий день, не делимся своими впечатлениями. Вы даже о Диоре перестали вспоминать! Капитан, что с вами?

"Может, не стоит больше скрывать? Сколько можно жить с этим одному? Нет, рано… рано, боюсь, не поймут".

— Со мной все нормально. — Отчеканил Сварог, пристально глядя на друга. Велес досадливо плюнул и с размаху захлопнул за собой дверь. Постоял немного, раздумывая. Не за этим ведь шел, совсем не за этим, а оно вон как обернулось. Ну, и ладно…

Шел биолог обратно к выселку, где второй год жили приматы, не торопясь. По пути подобрал кривоватую хворостину и с каким-то неведомым доселе наслаждением колошматил ею по стволам деревьев, вслушиваясь в гулкие раскаты, далеко разносящиеся по лесу. Лишь недалеко от жилищ эоантропов с сожалением отбросил порядком измочаленную палку и пошел крадучись.

"Где же он?" — Велес тихонько свистнул. Услышав отклик, он задрал голову. Перун, удобно устроившийся в развилке ветвей, махал ему сверху рукой. Высоченное дерево вторило ему, приветливо шелестело похожими на ладошки листьями, словно торопя с подъемом.

— Ну, что? Поговорил? — экс-пилот говорил полушепотом (режим секретного наблюдения пока соблюдали строго). Запыхавшийся от карабканья на дерево биолог только кивнул в ответ. — Что решили?

— Ничего…

— Как ничего? — растерялся Перун.

— Да с ним бесполезно разговаривать! — сорвался на крик Велес. Пилот спешно зажал ему рот, отчего оба едва не сорвались вниз:

— Тихо, они рядом…

— Так вот, — просипел биолог, вцепляясь покрепче в нависающий над ним сук. — Сварогу все равно, что вокруг творится.

— Пирамидка… — понимающе протянул Перун.

— Она…

— Ну и ладно, тогда возьму всю ответственность на себя, не впервой, — Пилот, ловко перебирая руками, полез вниз.

— Стой! Может, не стОит…

— Сколько можно ждать, сколько? "Чистота эксперимента"… — передразнил капитана Перун, остановившись на полпути вниз.

— Ты становишься слишком похож на своих подопечных.

— А что в этом плохого? Я почти все время рядом с ними, я здесь ем, сплю, гуляю, чему ты теперь удивляешься? Тому, что я больше всех вас волнуюсь за них? Или тому, что я хочу непосредственно жить среди них?

Брови Велеса поползли удивленно вверх:

— Но ведь об этом речи не было…

— Да, не было. Пока не было. А ты разве забыл, сколько их осталось после прошлой зимы? Даже все твое хваленое лекарское умение не помогло спасти умирающих. Тогда ты не думал о капитанском запрете на непосредственное общение, а они просто-напросто замерзали и все, что им было нужно, так это тепло! И еда! А погибали самые слабые их них, детеныши!

— Но ведь они как-то жили до нас прежде.

— Наши питомцы не дикие приматы, и ты это знаешь, как никто другой. — Перун спустился вниз, за ним сполз на землю и биолог. Теперь они стояли друг против друга, и пилот шепотом орал на Велеса, раздувая от ярости ноздри. — Они разумны, и они стали такими без нашего явного вмешательства, теперь я просто не могу дать им пропасть за просто так.

— По-моему, ты зашел слишком далеко.

— В чем?

— В своей привязанности к "птенцам не своего гнезда".

— Это мое дело и только мое!

— Все, все… не спорю… — Велес оглянулся. Почти стемнело. Лес вокруг как-то сразу стал чужим и неприветливым, порывы резкого и колючего ветра забрались под одежду, ознобив тело. Биолог поежился, на минуту представив, каково в этой чащобе зимой. Впрочем, и в пещерах, где ютились в холодное время приматы, было не лучше, только и радости, что на голову не капает. "А ведь Перун прав, — подумал он, — толку от наших знаний и умений, если мы не можем их применить. Глупейший запрет Сварога сводит на нет все наши усилия, да и перед кем нам отчитываться, мы одни здесь и кого волнует, что мы делаем и как…" — Ты куда сейчас?

— Сначала в лагерь, соберу все необходимое и обратно сюда. Знаешь, надоело уже просто наблюдать. — Перун неожиданно улыбнулся: — А они уже разговаривают друг с другом, ну, не так, как мы, конечно, все больше жестами, но даже мне все понятно.

— Разумные, говоришь… — Велес хлопнул пилота по плечу, — ладно, пошли, если ты так уверен в правильности своего решения. Я вот, например, все ещё сомневаюсь.

Сварог, даже не подозревая, какие дела творятся в этот момент, давно уже спал. Тревожная дрема, в которой причудливо переплетались картины почти забытого прошлого и ещё не до конца понятного настоящего, не давала отдыха ни голове, ни телу. Что есть сон? Нетореная тропа из одного дня в другой, точно такой же, как прошедший, с теми же навязчивыми вопросами, на которые некому дать ответ. Колесо, шальное колесо дней, бесконечно вертящееся на оси времени… И конца, краю нет его сумасбродному кружению…

Диориец рывком сел на постели. Что-то вмешалось в зыбкий сон Сварога, выдернув его из забытья. Он прислушался. Тихо, но темнота вокруг казалась живой. Пирамидка, которая стояла на полочке у плотно закрытого ставнями окна, поблескивала короткими тревожными вспышками. Вдруг она налилась зловещим багрянцем, высветила темную фигуру у стола, и погасла.

— Кто здесь? — Сварог поднялся, нащупывая световой диффузор. Тот, как назло, куда-то запропастился. — Велес, ты?

— Не бойся, — раздался мелодичный голос, и одновременно в комнате посветлело. Тонкий полупрозрачный кокон окутал гостью. — Я не подумала, что ты не видишь в темноте. Так лучше?

— Макошь… — выдохнул диориец, спешно натягивая штаны и рубашку. Он просунул голову в ворот рубахи и, все ещё не веря своим глазам, глупо уточнил: — Ты пришла?

— Конечно, — усмехнулась гостья, — иначе к чему было все начинать? У меня нет другого выхода, да и вам, похоже, нужна помощь.

— Сейчас нам уже не нужна помощь, хотя… — не сводя с девушки настороженно-восхищенного взгляда, Сварог задумался: "Все ведь идет нормально: мы обжились в этом мире, приспособились к меняющемуся климату планеты, научились справляться с крупными хищниками, для которых поначалу выглядели лакомой добычей, занимаемся исследованиями. Да нет, все не так! Непонятный фактор вмещался в нашу размеренную жизнь, сея раздор среди нас, даже невозмутимый Велес поддался общему настрою, а уж он-то…". — Я хочу знать.

— Что именно?

— Все, что ты сможешь мне рассказать.

— Я не смогу объяснить, ты просто не поймешь этого…

— Почему? — диориец не сомневался в своей понятливости, ведь он искренне причислял себя к представителям высокоразвитой культуры.

— Просто ты никогда с этим не сталкивался… Ладно, если ты так настаиваешь, пошли. — Девушка встала и, больше не оглядываясь на Сварога, просочилась сквозь запертую дверь. Сварог всерьез опасался, что девушка бесследно исчезнет, как в прошлый раз, оставив его наедине с неясными видениями и неиссякаемыми вопросами. Он выскочил следом за ней как смог быстро. Пока диориец в наступившей кромешной тьме возился с засовом, Макошь терпеливо ждала на улице.

Частый дождь быстро охладил горящее от переизбытка чувств лицо Сварога. Он отбежал под навес и мелко затрясся всем телом, разбрасывая во все стороны капли воды, как отряхивается серый тилацин, невзначай угодивший в глубокий бочаг:

— Иди сюда, — крикнул девушке. Та отрицательно мотнула головой и осталась стоять на месте. Ей дождь был не страшен.

— Смотри, — она описала рукой полукруг. За её ладонью остался светящийся алый след, который медленно истаивал в воздухе. — И не говори, что не видел. Это мой народ…

Перед глазами диорийца мелькнуло несколько бесформенных сгустков с тянувшимися за ними туманными шлейфами, чуть светлее окружающей его темноты. От них ощутимо пахнуло болотной тиной. Стволы и кроны деревьев вокруг озарились призрачным сиянием — существа, похожие на Макошь, вышли из сердцевины их и встали рядом с лесными великанами. Земля под ногами зашевелилась, почва вдруг стала рыхлой — Сварог торопливо отпрыгнул в сторону и застыл столбом в ожидании неведомого, что могло выползти из-под земли. Ворох искр фейерверком взвился вверх и опал, явив взору изумленного диорийца пернатую разноцветную змею. Она приподняла свою голову с хохолком из перьев на макушке и долго снисходительно осматривала Сварога с головы до пят, пока её не потеснили другие полузмеи с недоразвитыми крылышками, такие же любопытные, как и первая.

Немыслимые существа постепенно заполняли все обозримое пространство вокруг диорийца: большие и крошечные, сходные с уже виденными ранее обитателями этого мира и вообще ни на что не похожие. Они стояли будто бы рядом друг с другом, но казалось, что их разделяют огромные пространства. Такое скопище живых тварей неминуемо должно было сопровождаться несусветным гамом, но капитан слышал только слабый посвист ветра наверху, звучное шлепанье дождевых капель по листьям и пластиковому навесу, да откуда-то издалека доносился невнятное потрескивание.

Наконец Сварог не выдержал, повернулся к девушке, теперь уже стоящей рядом с ним, и изумленно простонал:

— Столько разных существ… Как такое могло получиться? Откуда они взялись?

— Сущностей, — поправила его Макошь, — они бестелесны, как и я. А обитают везде — в воде, воздухе, земле.

— Почему мы их не видели раньше?

— Духи не любят проявлять себя. Мы наблюдали.

— Мы представляли угрозу для вас?

— Вы? — девушка искренне рассмеялась, — нет, нам до вас не было никакого дела. Вы сами по себе, мы сами, и так было до тех пор, пока вы не попытались изменить живую природу. Кто знает, что могло из этого получиться.

— Я не понимаю, о чем ты…

— Ваши «воспитанники». ОНИ могут быть опасны для этого мира.

— Чем? — изумился диориец. — Приматы были здесь до нас…

Не дослушав, Макошь развернулась и пошла прочь от Сварога. Тот бросился за ней, мельком заметив, что странные существа исчезают, и поляна быстро пустеет.

— Постой, я ничего не понял!

— Я же говорила… — безнадежно обронила девушка, — и даже мой подарок тебе не помог.

— А чем он мог мне помочь? Я ничего не видел, кроме обрывочных видений погибающего мира, я даже не понял, где и почему это все произошло.

— Это было здесь… — Макошь обернулась и встала напротив диорийца. Он мог поклясться, что по её щеке прокатилась одинокая слезинка. Но разве бесплотные существа могут плакать, как живые? — Ты видел мои воспоминания, то, что мне удалось сохранить. Другие не помнят даже этого, но им от этого не легче. Ты все ещё хочешь знать, как это было? — Сварог сейчас не знал толком, чего же он хочет на самом деле. Наверное, больше всего ему хотелось проснуться, но он знал, что все это не сон, а самая настоящая Явь. — Даже если не хочешь, тебе все равно никуда от этого не деться…

Я — есть…

Планета корчилась в родовых муках, стараясь извергнуть из чрева своего то, чего никогда не было и быть не могло в обозримой вселенной. Глухие разрывы сотрясали недра земные. Огненная лава изливалась потоками, застывала кровавыми росчерками на крутых откосах недавно возникших гор, которые острыми иглами упирались в низко нависшее небо. Непрекращающийся ливень пытался остудить глубинный жар земли, но превращался в непроглядный туман, едва лишь касался тверди земной. Даже яркий свет центрального светила не мог пробиться сквозь плотную пелену, скрывающую таинство зарождения новой жизни. Мгновение или века длились потуги «роженицы»? Какое это имело значение в общем хаосе…

Кульминацией затянувшегося процесса стал мощный выброс эктоплазмы, непрерывным потоком истекающий из бешено вращающегося коловорота, который вел, казалось, в самую глубь земли. Вскоре зыбкое марево протоматерии окутало всю планету, а затем коллективное бессознательное начало формироваться в индивидуальные разумные матрицы.

"Я — есть…" — едва ощутимая мысль толкнулась в пробуждающемся сознании, и только потом пришло постижение: — "Я — ЕСТЬ". И эхомыслями донеслось в ответ: — Я — есть… я — есть… я — есть…

Облако мыслящей субстанции пришло в беспорядочное движение, силясь разорвать прочную пуповину, связывающую его с колыбелью душ. Блаженное небытие вне времени и пространства кончилось.

"Что я?" — попытка осмыслить суть принесла боль, которая была сродни наслаждению. Воспоминания были обрывочны и оттого ещё более странны:

теплые руки на моих плечах, нежный шепот, от которого почему-то необычно холодеет внизу живота, сдвоенное отражение лунного диска в широко открытых глазах моего визави. А вот лицо его… нет, не вспомнилось…

неимоверное чувство облегчения, тяжелый ворохливый комок на моей груди, захлебывающийся крик, требовательный, настойчивый, доходящий до визга, сменившегося довольным сопением. А чей вопль… не припоминается…

мучительный стон, вырвавшийся из моего перехваченного спазмом горла, застывшее навсегда тело в погребальных фиолетовых одеждах, медленно уплывающее в жерло печи, в котором клокотало всепожирающее пламя, горечь потери. А вот что потерялось… забылось…

разлетающийся на мелкие обломки мир вокруг меня, черные мушки, облепившие мою руку, истаивающая, как кусочек льда под палящими лучами солнца, действительность. Всепоглощающий ужас, затопивший сознание, мгновенный переход от сияния яркого дня в мир вечной ночи.

"Тебя убили…" — вторглось извне в толком не осознавший себя разум.

"И меня… и меня… и меня…" — импульсы болезненных воспоминаний били плетьми испытанных не мной страданий. Я была всеми этими несчастными созданиями, в одночасье распыленными на атомы. Казалось, тела, несуществующие сейчас, опять корчились в нестерпимых мУках, пытаясь хоть на миг удержаться в исчезающей реальности.

"Что это?"

"Мы здесь, на границе мороза и зноя, мы чувствуем страх, мы идем и придем…"

"Нет, не хочу, не хочу" — мое «Я» билось в тенетах отрицаний, как птица, попавшая в западню. Птаха не понимает, что уже обречена, ибо, попав однажды в хитро слаженные силки, — выбраться невозможно. Так и я не хотела верить в то, что прежнего уже не вернуть и свершившееся необратимо.

"ОООО… Они здесь… Убийцы… АААА…" — хором зарыдали голоса. Неожиданная ярость затопила мой рассудок. То, чем я была сейчас, думало в унисон с мириадами подобных мне несчастных. От единого исступленного мыслевыдоха покров мыслящей протоматерии всколыхнулся, забурлил, выстреливая в разные стороны аморфные комки субстанции. Оторвавшись от общей массы, я ощутила ни с чем не сравнимое одиночество. Ужасное чувство сиротства затопило мое сознание, но как-то вдруг исчезло, едва я поняла, что стала свободной — свободной от чужих мыслей и эмоций.

Рядом со мной, высоко над поверхностью земли, были другие — беспрестанно меняющие свои очертания фантомные существа. Удивительные обличья менялись так быстро, что я не успевала их толком разглядеть. Рука сама потянулась к ближайшему ко мне созданию — остановить его превращение. Удивительный зверь с головой и крыльями птицы легко увернулся от моего прикосновения, предупреждающе щелкнув зубастым клювом. Я едва успела отдернуть руку. Руку…

Мне сразу стало не до окружающих меня существ. Я рассматривала свое «тело», ощупывала себя со всех сторон — крутилась, как могла, стараясь убедиться, что осталась прежней. Но если Я внешне не изменилась, то откуда взялось такое множество феерических существ?

Сплошной покров, накрывший землю, наконец, истончился, в прорехи его хлынуло ослепительное сияние, бесстрастно высветив следы гекатомбы — вывернутый наизнанку мир и мечущиеся в небе над ним полупрозрачные силуэты, произвольно меняющие свои очертания. Обжигающие лучи света соткались в призрачный клинок, замерший на одно краткое мгновение. Он словно застыл в нелегких размышлениях, потом замерцал, налился кровавым пламенем и нанес первый рубящий удар по эфемерным созданиям.

Мы бросились в разные стороны, уворачиваясь от несущего гибель сверкающего лезвия. Потом только я сообразила, что клинок убивает не всех подряд, а тщательно выбирает. Я остановилась и замерла в надежде, что смертоносное лезвие пронесется мимо, и увидела, что стало с теми, к кому прикоснулось багровое пламя. Они сжимались, превращаясь в обугленные кусочки первоматерии, и пожухлыми лепестками опадали вниз, а там… Черные гудящие смерчи гуляли по земле, собирая сыпавшиеся сверху трофеи. Они жадно заглатывали свою добычу и, яростно вращаясь, неслись к исполинской воронке в чреве земли, чтобы, сбросив туда добычу, вернуться за следующей порцией. Мы прижимались к оплавленной земле, залезали в расщелины камней, ввинчивались в еле видные лазейки. Эхомысли погибающих слышали все остальные. Боль и тоска, обреченность и страх пульсировали в каждом из нас, пока не кончилось это избиение, и сверкающий клинок не истончился и не рассыпался пепельным облаком…

Макошь замолчала, глянула на Сварога. Он не сводил с девушки горящих глаз, но ничего не спрашивал. Макошь вздохнула и продолжила свой рассказ:

— Так мир оказался разделен на Явь, Навь и Правь. Явь, — она махнула рукой, — то, что нас сейчас окружает, Навь — подземный мир, а Правь… По-моему, она недостижима…

— И какой помощи ты ждешь от нас?

— Вы — другие… Мы не имеем власти над неживой материей, силы наши малы… и мы не можем убивать.

— А мы? Ты считаешь, что МЫ — убийцы? — возмутился диориец.

— Да, мы наблюдали за вами — забрать чужую жизнь для вас ничего не стоит. Вы убиваете легко. — Сварог развернулся и пошел к своему дому. Что толку объяснять бесплотному существу, что им нужна пища, нужна крыша над головой, одежда, в конце концов?! Они живут в полном единении с природой. Ну, так и пусть живут. Не мы пришли к ним, а они к нам — за содействием. А вот в чем поддержка диориец так и не уловил…

Возле самой двери дома, уныло понурив голову, стояла Макошь. Куда делась её уверенность в собственной правоте?

— Я знаю, мы не всегда были такими, — с трудом подбирая слова, произнесла она, — просто все изменилось. Когда мир оказался разделен, нам удалось общими усилиями воссоздать кое-что из прежней нашей жизни. Кто-то помнил больше меня, кто-то забыл все… Но вместе — мы смогли. Наш мир погиб в результате чудовищного научного эксперимента. Многие протестовали против его проведения, но большинство были — «за». Ученые не смогли просчитать последствия своего вторжения в тайны Вселенной, и она жестоко отмстила всем нам. Мы превратились в иную форму жизни, испытав неимоверные муки, а потом… — каждое слово Макошь, казалось, выдавливала из себя. — Потом все прошли через жестокий отбор… Те, чьи души были запятнаны злодеяниями, отправились в Навь, остальные остались здесь. Не спрашивай, кто решал — достоин ты или нет — я не ведаю этого. Все, о чем мы хотим просить вас — помочь защитить ЭТОТ мир от тварей Нави. Они гораздо сильнее нас, и Явь бессильна против них, несмотря на старания Хранительницы. Она уже не справляется — прорывы стали все чаще и ожесточеннее, мой народ погибает в бессмысленной борьбе.

— Приказать диорийцам я не могу, — задумался Сварог, — к моему мнению, конечно, прислушиваются, но все же… Боюсь, они мне даже не поверят.

— А мне?

— Если ты познакомишь их со своим народом, — улыбнулся капитан.

— Хорошо. Один из вас спит в соседнем доме, а других твоих друзей сейчас приведут.

 

ГЛАВА 26

Перун и Велес сидели под раскидистым деревом, на котором вместо листьев росли длинные иголки, на все лады проклиная так некстати начавшийся дождь. До лагеря вроде было рукой подать, но брести по слякоти особой охоты не было. Проще переждать. Наконец, дождь перешел в противную морось. Велес высунулся наружу, удовлетворенно хмыкнул:

— Ну что, пошли? А то так до утра мерзнуть будем, да и спать охота.

— Ага, — согласился Перун, зевнув во весь рот. Он вылез, неосторожно задев низкую ветку приютившего их дерева, за что оба получили за шиворот ледяной душ, мигом прогнавший сон.

Вдруг Велес громко ругнулся и застыл на месте. Перед ними, заступив дорогу, возник расплывчатый силуэт. Биолог пару раз моргнул глазами, надеясь, что это обман зрения. Нет, тень, напоминающая очертаниями диорийцев, только росточком им по пояс, никуда не делась.

— Кто ты? — хрипло выдохнул Велес. Перун толкнул его сбоку:

— Ты с кем это?

— Вон, впереди…

— Да нет там никого, пошли скорее, пока опять дождь не зарядил, — пилот двинулся вперед: — Ох, ничего себе, — он неуклюже завалился назад и оказался на спине у громадного зверя. Перуну только и оставалось, извернувшись, вцепиться тому в гриву, жесткой щеткой торчащую во все стороны, да покрепче сжать ноги. Гривастый волк взрыкнул и понесся, не разбирая дороги, особого внимания на седока не обращая.

Велес обескуражено проводил взглядом друга, который почти мгновенно исчез из виду. И тут же взлетел в воздух, подброшенный мощным толчком сзади. Нелепо махая руками, биолог плюхнулся животом на спину второго такого же чудовища и заорал во весь голос. Удар о хребет зверюги пришелся на самое чувствительное место диорийца. Зверь недовольно оглянулся — видать, не по нутру ему пришлась поклажа — шумно обнюхал Велеса, щелкнул зубами и грузно осел на задние лапы, пытаясь сбросить мешающую ему тяжесть на землю. Биолог пополз вниз, краем глаза успев заметить белесую дымку между остроконечных ушей гривастого волка. Могучий зверь напрягся, словно против своей воли подчиняясь неслышному приказу, и мощным прыжком взвился в воздух. Велес едва успел обхватить шею волка руками и только ухнул, когда тот коснулся земли, чтобы, оттолкнувшись, взлететь в очередном прыжке.

Волк гигантскими скачками легко несся через непролазный лес. Велес отчаянно пытался хоть что-то рассмотреть в кромешной тьме. Тщетно. Ветки беспощадно хлестали по лицу, обжигая болью лоб и щеки. После особо чувствительного удара биолог безнадежно опустил голову и плотнее прижался щекой к жесткой шкуре зверя.

Сколько длилось это бесконечное "Ух!" и "Ой!" Велес не считал, не до того было, больше всего боялся сорваться вниз, хотя чего проще — отпусти руки и лежи, отдыхай, на незыблемой земле. Да только интуитивно чувствовалось биологу, что время для отдыха наступит не скоро.

Резкий толчок.

Конец пути? Не удержавшись на спине волка, Велес свалился в раскисший муравейник, давно покинутый жителями. Рука запоздало потянулась к поясному ножу. Зверь предупреждающе рыкнул, обнюхивая свою ношу. От смрадного дыхания к горлу подступила тошнота. Диориец сглотнул вязкую слюну и замер, покрепче вжимаясь всем телом в осклизлые стебли подгнившей травы, кем-то набросанной поверх муравьиной кучи. Может, не тронет? Он опасливо повернул голову и сквозь прищуренные веки глянул вокруг. Не может быть! В двух шагах от него, не двигаясь, лежал Перун. Над ним, плотоядно оскалив клыки, стоял его "личный монстр" — вздыбленная длинная шерсть на загривке пепельно-седым венцом окружает морду зверя, глубоко посаженные глаза угрожающе поблескивают.

Внезапно издалека донесся долгий протяжный вой, от которого у диорийца испуганно дернулось сердце и мелкой дрожью затрепыхалось внутри. Волки дружно повернули головы в сторону звука и одновременно метнулись туда, откуда раздался призыв — Велес мог поклясться, что перед этим они вполне осмысленно переглянулись друг с другом.

Биолог собрал в кучу руки-ноги и на четвереньках пополз к пилоту. Стыдно признаться, но ноги его не держали совсем. Казалось, он полз вечность, когда сильные руки подхватили его и вздернули вверх.

— Сварог… — прошептал диориец и, едва Сварог отпустил его, опять рухнул на землю.

Капитан беспомощно оглянулся на Макошь. Он действительно не знал, что делать.

— Не волнуйся, — она была на удивление спокойна, хотя ей-то что, — они сейчас придут в себя. Встреча с хортами не каждому по силам.

— Почему?

— Ну, ты сам их видел. К тому же они ослабляют волю у своей добычи, и та сама идет к ним в пасть, избавляя зверя от напрасной беготни.

— А как?.. — и замолчал, потому что рядом с Макошь возникло туманное облачко и превратилось в забавное небольшое существо, похожее на ребенка. Только у этого создания были копытца, маленькие рожки на кудлатой голове и длинный тонкий хвост с пушистой кисточкой.

— НедОля — большой выдумщик, — сказала Макошь, — я просто попросила его помочь твоим друзьям поскорее добраться к нам, а он, как видишь, перестарался.

— А с остальными так же будет? — вопрос Сварога прервал дикий вопль, донесшийся из домика Кащея. Недоля виновато потупил глазки.

Орущий, как корабельная сирена, Кащей в одной рубахе вылетел из двери. За ним вылетела жужжащая желто-черная туча. Крутясь волчком, отмахиваясь от разъяренных насекомых, диориец пронесся мимо раскрывшего от изумления рот капитана и с разбегу прыгнул в бочку с водой, которая стояла около самого крайнего домика.

— Он очень крепко спал. — Недоля исчез в мгновение ока, как и не бывало его. Подальше от возможных разборок. Вместе с ним рассосался и гудящий осиный рой, недовольный тем, что потревожили без дела.

Злющий Кащей, с которого ручьями текла вода, подошел к Сварогу, не обращая внимания на девушку, стоящую в двух шагах от капитана.

— Откуда ночью в доме взялись осы? Где эти два раздолбая? Это их шуточки? — взбешенно заорал он на Сварога и заткнулся, увидев в полутьме два тела, распростертых на земле. — А что с ними? — Кащей наклонился над Перуном. Тот как раз окончательно пришел в себя и, неверно оценив степень угрозы, вскочил на ноги и вцепился в глотку Кащея.

Сварог кинулся их разнимать. Свалка получилась та ещё, потому что к ней присоединился и Велес, все ещё пошатывающийся от слабости. Конец драке положил неожиданный порыв ураганного ветра, от которого застонали и согнулись до земли вековые деревья. Словно сорванные листья разлетелись в разные стороны диорийцы и с изумлением уставились на исполинскую птицу, заходящую на повторный вираж, пока "унесенные ветром" пытались принять более-менее устойчивое положение на земле.

— Не впишется, — с сомнением пробормотал Перун, глядя на странные маневры, — мала посадочная площадка. И темновато к тому ж…

Птица сложила крылья и по плавной глиссаде опустилась точно между домиками, накрыв развернутыми крыльями два домика из трех. Она клекотнула, будто отрапортовала о завершении задания и, вывернув шею назад, сняла со своей спины Стрибога. Тот был абсолютно спокоен. Над самой землей птица разжала захват угрожающего клюва. Диориец уверенно приземлился на обе ноги, лишь слегка пошатнулся, удерживая равновесие.

— Ну, дает, — Сварог только покачал головой, глядя на улыбающегося мальчишку, — по-моему, он сейчас единственный из нас, кто счастлив.

— А что ему сделается, — проворчал Кащей, — он, как и мечтал, с ветром подружился. Не то, что мы, все по земле, да пешочком, — он с опаской посмотрел на птицу, прикидывая, дотянется она до него или нет. Уж больно шумно возилась эта громадина, топталась зачем-то на месте, хрустела ветками, которые разламывались под немалым весом ее.

— Не бойся, он умный. — Стрибог, глазом не моргнув, встал рядом с лапой орла-исполина, по-хозяйски оперся о длинный коготь, наполовину утонувший в мягком крошеве лесного мха и опавшей хвои.

— Ты уверен? — на всякий случай отошел подальше Кащей.

— Конечно, со мной же все в порядке.

— Так то с тобой…

Велес совершенно пришел в себя и понял, что пропустил что-то очень важное. В неверном свете зарождающейся зари он разглядел, что в лагере полно нежданных гостей: словно с неба свалившийся Стрибог; невысокая тоненькая девушка, искрящееся одеяние которой ни разу не колыхнулась от дуновения утреннего ветерка; непонятный уродец рядом с ней, больше похожий на непомерно разъевшуюся белку с облысевшим хвостом, для чего то вставшую на задние лапы; громадная дремлющая птица. Все спокойны, Кащей и Стрибог беседуют, как ни в чем не бывало, лишь он один ничего не разумеет:

— А что тут вообще происходит? Откуда все взялись?

— Это Макошь. Помните, я вам о ней рассказывал, она… — Сварог развернулся к девушке и растерянно замолчал. Ему показалось, что у него двоится в глазах: рядом с ней стояли два одинаковых существа — оба росточком девушке по плечо, тела покрыты короткой, бархатистой даже на вид шерсткой, лишь на конце длинного гибкого, как хлыст, хвоста пушистые кисточки, да сквозь растрепанную гриву пепельных кудряшек пробиваются короткие рожки. "Нееет, не двоится, — подумал Сварог, — они, оказывается, разные. У того, что стоит слева, глаза, как перезревший чернослив, и хитрющие донельзя, а другой (или другая?) вроде построже будет, уж больно холоден взгляд светлых, будто ледком подернутых, глаз. А ведь это про черноглазого Макошь сказала, что он — большой выдумщик. А второй?"

Макошь подошла поближе к диорийцам, поманила странных созданий. Те с готовностью прискакали следом за ней:

— Знакомьтесь… Доля… — она указала на светлоглазого, — и Недоля… — второй важно кивнул головой, украдкой скорчив забавную гримаску. — Мои помощники.

— Аааа, значит, это они помогли нам сюда добраться, — процедил сквозь зубы Велес, — с ветерком. Я надолго запомню это незабываемое путешествие через лес. — Черноглазый хихикнул, за что получил хорошего тумака от своего наперсника. — И нашу первую встречу тоже припомню, при случае, — добавил биолог с явной угрозой.

— Недоля явно перестарался, но он же не нарочно.

— Так я ему и поверил.

— Велес, не стоит так сердиться, ты ведь больше всех грезил о контакте, — капитан ободряюще потрепал его по плечу. — Вот она — долгожданная встреча с иным разумом, не такая, правда, как виделась в мечтах, но дело не в этом… Макошь просит нас о помощи, — и Сварог подробно рассказал все, о чем ранее поведала ему та. — Теперь вам решать…

Диорийцы задумались.

Сварог неторопливо обвел всех взглядом — интересно знать, какие мысли у них в головах. Вроде и пережито вместе многое, но сейчас у каждого своя точка зрения на сложившуюся проблему, и в какую сторону качнется чаша весов, пока неясно.

— Нет, — как отрубил Перун.

— Я тоже скажу — нет, — поддержал друга Велес.

— Нет, — немного задумчиво, словно сомневаясь, произнес Стрибог.

Кащей облегченно выдохнул и повторил то же самое, что и остальные.

На Сварога было жалко смотреть. Плечи как-то враз ссутулились, взгляд потух. Он нерешительно повернулся к Макошь. Девушка стояла, не шевелясь, и только лицо выдавало её переживания. В чертах точеного лика отразилась целая гамма чувств — от горького разочарования до трепета перед чем-то неминуемым, а потом ужас неизбежности застыл в широко распахнутых глазах, которые в этот миг ничего и никого не видели перед собой. Доля и Недоля прижались к Макошь с обеих сторон, словно ища у неё поддержки:

— Ничего, — выдохнула девушка, — пробьемся. С Триглавой…

— Смотрите! — внезапно крикнул Недоля, махнув рукой вверх.

Все дружно задрали головы. Ничего особенного — что, никто их них солнца, встающего над лесом, не видел. Диорийцы недоуменно переглянулись и только потом сообразили, что и девушка, и её непонятные помощники исчезли, как и не было их никогда. Орел-исполин, который до этого спокойно сидел, засунув голову под крыло, встрепенулся, взмахнул необъятными крыльями и тяжело взлетел. Вниз посыпались сучья и листва, сбитая им с окрестных деревьев.

— Эй, а я? — запоздало крикнул вслед птице Стрибог. — А обратно?

— Ножками, — не удержался Кащей.

— Эх вы, — Сварог схватился за голову, — как вы могли? Отказаться помочь…

— У каждого из нас свои резоны, — парировал Перун. — Мне вообще до призрачного народа нет никакого дела, у меня другая проблема: наши воспитанники.

— Да ты пойми — если хоть часть того, что рассказала Макошь, верно, то от твоих подопечных скоро ничего не останется, как и от нас.

— Если хоть часть? — переспросил биолог. — Значит, капитан, ты и сам не до конца уверен в истинности происходящего? Так чего ж ты хочешь от нас? Я думаю, нас уже достаточно поморочили, чтобы мы всерьез стали сомневаться во всем, что видим.

— Чем мы можем помочь им? Им, которым по силам управлять такими зверями и птицами? Ты ничего не понял, Велес, ничего. В их борьбе сила не главное, сил у них хватает, как и у их недруга. Макошь нужно было от нас совсем другое…

— Что?

— Если б я знал, если б я только знал…

Угрызения совести нисколько не мучили диорийцев. Как-то так получилось, что у всех нашлись неотложные дела, а, может, каждый из них, не мудрствуя особо, придумал себе не терпящие промедления занятия, только бы не видеть Сварога, который будто потерял желание жить. Он часами сидел, уставившись в одну точку, и кто знает, какие думы рождал его разум. Велес не мог смириться с отчаянием капитана, но тот окружил себя непробиваемой броней отчуждения. Биолог просто старался находиться рядом с капитаном, потому что Кащей по-прежнему уходил в лес, правда, не надолго. Осознание того, что ты на этой планете, Земле, всего лишь гость случайный, угнетало его не меньше других.

Перун сделал так, как и намеревался, — он ушел жить в поселок приматов, тем более что возражать особо было некому.

Стрибог, собрав припасы на несколько дней, отправился к большой реке, которую он высмотрел сверху, пока летел на спине своего чудо-орла. Предлагал и Велесу присоединиться, но тому как-то не с руки было бродить по лесу в поисках приключений, у него и в лагере дел имелось в избытке, и самым важным из них было состояние капитана.

Вот и в эту ночь Велес долго не мог уснуть в своем опустевшем без Перуна жилище, все думал, думал… Когда же смежил ресницы, почудилось ему, что лежанка встала дыбом, и пытается скинуть его на пол. Биолог вскочил. Прочные стены домика опасно покачнулись, крыша жалобно скрипнула, словно сетовала на их предательскую хрупкость, сверху посыпались щепа и кусочки мха, которым забивали щели между бревнами. Велесу показалось, что сейчас домик просто-напросто сложится внутрь и завалит его.

На улице было не легче — земля ходила ходуном под ногами, будто палуба у терпящего бедствие челнока, пилот которого пытается остановить падение, на мгновения включая реверс-двигатель на форсаж. Забытые ощущения!

Глаза ослепила внезапная вспышка, выхватив из темноты застывших неподвижно Кащея и Сварога. Они, не отрываясь, смотрели в одну сторону. А там, кажется, совсем близко от лагеря, пылали огненные зарницы. Ветвистые фиолетовые молнии почти без передышки били в одну точку. Навстречу им вылетали желто-зеленые пылающие искры, разворачивались веером, охватывали небесные молнии, пытались погасить их ярость. Столкновения двух пламенных стихий рождало непереносимые всплески света, от которых даже при сомкнутых веках слезились глаза. Каждая вспышка обращала окружающий лес в его негативное изображение. Оцепеневшие деревья стояли, как черные обелиски, и только пляшущие тени от них извивались кровожадными ламиями, тянулись скрюченными лапами к диорийцам и прятались, едва наступал краткий миг кромешной тьмы.

— Неужели? Неужели всё правда? — тихий, напряженный голос капитана вернул Велеса к действительности. Он только сейчас заметил, какая тишина стоит вокруг — ни звука, ни шороха, ни шелеста листьев, только нереальные всполохи вдалеке.

Внезапно глухой стон, полный бессильной злобы, долетел оттуда, где бушевала огненная стихия, а следом за ним прилетел горячий ураган, сметающий все на своем пути. Велес, не удержавшись, покатился по лагерю. Он только и смог, что уцепиться за рухнувший от порыва ветра навес, оказавшийся на пути. Биолог на автопилоте заполз под эту непрочную защиту. Земля дрогнула последний раз, и все стихло.

— Сварог! Кащей! — крикнул Велес, выбираясь наружу.

— Помоги… — донеслось до него. Биолог кинулся на зов. Сварог изо всех сил пытался сдвинуть поваленное дерево, которое верхушкой своей придавило Кащея. Тот лежал, не подавая никаких признаков жизни. — Куда ты? — крикнул капитан Велесу.

— Сейчас… — и вернулся с крепким стальным стержнем. Подсунув его под макушку дерева, вдвоем поднажали и сдвинули тяжесть с груди Кащея.

— Живой, живой… — успокаивающе пробормотал биолог, осматривая друга. — Давай в дом, в тот, что поближе других.

— Может не стоит трогать?

— Что я здесь сделаю? По-моему, у него ребра поломаны.

— Серьезно?

— Глянем…

*****

Последнее, что помнил Кащей: упругий толчок ветра в грудь, томительный скрежет над головой и темнота… Темнота, которая не исчезла, когда он открыл глаза. В ней не хватало воздуха, и каждый нелегкий вдох отзывался болью во всем теле.

Диориец застонал.

В ответ из темноты донеслось умиротворенное сопение и храп, знакомый до боли в сердце. Так умел храпеть только капитан. Кащей улыбнулся, а он невесть что подумал — нет, рано ещё умирать… Он ещё походит по этой земле… Кстати, а что это он разлегся? Пока все спят, стоит сходить глянуть, что за ерунда творилась этой ночью в лесу?

Кащей выбрался из дома: — "Ух, ты, нагородило здесь!" и тихонько побрел к своему покосившемуся жилищу. Без оружия он в лес не ходил принципиально.

*****

— Ну, что?

— Нет его нигде! — запыхавшийся Велес, как провинившийся мальчишка, стоял перед капитаном. — Я весь лагерь оббегал.

— Неужели ушел? И куда его могло понести?

— Куда, куда? Тут и гадать не надо…

— Давай быстро за ним, — Сварог заметался по комнате, собирая снаряжение.

— А куда торопиться? — меланхолично отозвался биолог. — С такой травмой долго не походишь, анестезия скоро закончится, так привалы каждые полчаса придется делать.

Но он ошибся. Кащей довольно быстро добрался — идти ему было бы легче, если б не так ныла под тугой повязкой грудь. Засохшие листья с одной стороны чудом устоявших деревьев указывали дорогу лучше всяких маячков, а опрокинутый ветром валёжный лес лежал макушками строго от эпицентра. Вот дальше пришлось сложновато — пошли такие завалы, что одному и не стоило через них лезть, все могло обрушиться в момент. Но Кащею не терпелось узнать причину ночного события, и чем больше он приближался к центру инцидента, тем сильнее становилось его это желание.

Перебравшись через очередной бурелом, механик испуганно присел, спрятавшись в полуобгоревшем валежнике, потом только рискнул слегка высунуться, чтобы убедиться, что он пришел туда, куда стремился. А сомневаться и не стоило — перед ним лежала выжженная равнина, в центре которой переливающейся жемчужиной сверкало округлое озерцо.

На берегу неуловимо быстро перемещалась массивная фигура в ниспадающем до земли плаще с наброшенным капюшоном и прицельно метала огненные шарики в густую вязкую субстанцию, сначала показавшуюся Кащею водой. Поверхность озера вздувалась буграми, словно что-то изнутри толкало её, и опадала, когда сгусток огня ударялся в истончившуюся пленку.

— Что застыл? Иди ближе, коль пришел, — насмешливый голос прозвучал в голове Кащея. Женщина повернулась к диорийцу, и он глухо застонал от внезапного озарения. — Не рад встрече, что ль? А ведь так хотел меня встретить…

Диориец, словно заторможенный, выбрался из своего укрытия и, забыв про боль, чуть ли не бегом кинулся к ней. Пока женщина отвлеклась на разговор с ним, озеро забурлило, выстрелило в воздух клубом смрадного дыма. Он на глазах превратился во вращающийся черный столб и пошел гулять по берегу, поднимая вверх тучи пепла, из которого формировались многорукие чудища. В каждой лапе они сжимали изогнутые клинки, лезвие которых было покрыто изморозью.

Кащей застыл на полпути. Страх перед чудовищами и желание быть рядом с этой женщиной боролись в нем.

— Ну, вот, прозевала, заболталась с тобой, — насмешливый голос женщины ничуть не изменился. В обеих руках её появились прямые мечи. Отличались они друг от друга только цветом — по острию одного струился желтый огонь, другой отливал изумрудной зеленью. Воительница описала мечами поочередно два переливающихся полукруга, солнечно-желтый и травянисто-зеленый, словно пробуя силу своего оружия. Затем ринулась на нападавших. Дальнейшее слилось в непрекращающуюся игру теней и света. Никаких деталей Кащей разглядеть не сумел, настолько стремительны были движения сражающихся. Ему показалось, что он и не выдохнул ни разу с того момента, как увидел чудищ, а, может, сама битва длилась считанные мгновения.

— Все, теперь поставим латку, — снова услышал диориец, — не знаю, надолго ли её хватит. Набрали силы, прут почем зря, ни своих, ни чужих не жалеют.

Женщина короткими точечными ударами молний била в застывшую поверхность озера, словно и впрямь штопала тонкую ткань барьера междумирья.

— А теперь можно и поговорить, — сказала она, закончив работу, — зови друзей.

"Каких? Я здесь один".

— Вон они, за валежником спрятались. Да не мешкай, устала я…

 

ГЛАВА 27

— Что он делает? — прошептал Велес Сварогу. Тот пожал плечами, напряженно вглядываясь в то, как Кащей какими-то странными рывками, шаг назад и два вперед, идет к поваленному дереву, за вывороченным из земли комлем которого они сидели.

— Тебе это ничего не напоминает? — капитан перевел взгляд на биолога.

— Нееет…

— Он похож на робота с разладившейся программой управления. Знаешь, когда необходимость действовать становится вопреки желаниям. — Сварог даже не догадывался, насколько его догадка была близка к истине. Больше всего Кащей хотел сейчас быть рядом с этой женщиной, которая уже не пугала его так, как при прежних встречах, но неведомая сила толкала его вперед, как он не сопротивлялся ей. — Озеро… Кащей дошел до него.

— Да разве я мог представить, что это совсем рядом… — Велес по пояс вылез из-за их ненадежного убежища, призывно помахал механику рукой и тут же нырнул вниз: — Там у озера, на берегу, кто-то сидит. Далеко, не разглядеть…

— Идемте со мной, — механически пробубнил подошедший Кащей, тут же развернулся и заспешил обратно.

— Зачем? — крикнул вслед Велес.

— Идемте со мной, — не оборачиваясь и ускоряя шаг, повторил, будто автомат, визитер.

— Видишь, он не контролирует свои действия, — авторитетно заявил Сварог. — Стой, а ты куда? — крикнул он биологу, кинувшемуся следом за Кащеем. Недолго думая, капитан двумя огромными прыжками догнал свой поредевший экипаж, вцепился в рукав Велеса, надеясь остановить его. Диориец освободился от захвата. Сварог заступил ему дорогу и, заглянув в лицо, испуганно отшатнулся. Глаза биолога были пусты и безмысленны, каким бывает взгляд у новорожденного детеныша. С Кащеем связываться капитан не стал. Похоже, там тот же случай. Но откуда всё это?

Так, цепочкой — впереди целеустремленный Кащей, за ним вяло бредущий Велес, следом напряженный, готовый к отражению любой напасти, капитан — подошли к женщине. Она сидела на земле, расслабленно вытянув ноги, спиной прислонилась к оплавленному обломку скалы, неизвестно как уцелевшего после ночного побоища. Лучи полуденного солнца отражались от его стеклянистых боков и яркими желтыми кляксами метили все вокруг.

— А, пришли, — безразличный голос из-под капюшона, скрывавшего лицо женщины, поразил Сварога. До этого он считал, что только Макошь может общаться с ними на их родном языке. Правда, как это у нее получается, диориец не задумывался, настолько был очарован девушкой. — Вот ведь придумали: уговаривать вас. А всего и надо было-то позвать…

— Кто ты?

— Сразу вопросы, вопросы… — женщина встала. Она оказалась почти одного роста, нет, даже немного выше, чем диориец. — А ведь ты знаешь обо мне, вот он рассказывал, — она кивнула на Кащея, с мальчишеским восторгом взирающего на нее, — да не поверили. А зря… не все, что видишь, чистая правда, и не все, чему веришь, единственная истина. Что уж тут говорить о том, чего не видишь, а тем более о том, чего не понимаешь. — Она откинула капюшон.

Сварог зажмурился, потом приоткрыл один глаз, рассматривая лицо, точнее, лица женщины. Кащей не ошибся — вид ее был ужасен. И это при всем том, что все вроде бы на месте — глаза, рот, нос, но… все дело было в том, что три комплекта на одну голову как бы перебор. Если бы не это, ее можно было бы даже назвать привлекательной с точки зрения диорийца. Помнится, механик говорил, что на двух парах глаз у женщины были повязки. Сейчас их нет.

Женщина усмехнулась, опять накинула капюшон, скрывший лишние лица, и Сварог отмер. Мельком глянул на Велеса. Вроде нормален. Правда, стоит, как истукан…

— Что с ним? — капитан храбро глянул женщине в глаза.

— Сейчас отпустит… Перестаралась, думала, покрепче будете, а вы… Он очень легко поддается внешнему воздействию. В другой раз буду осторожнее.

— В какой другой раз? Вы что тут, над нами опыты ставите?

— Почему опыты? Мы с вами теперь союзники, Макошь ведь рассказала.

— Мы отказались, — сник Сварог.

— А от вас уже ничего не зависит. В будущем четко переплелись линии наших жизней, и законы мироздания не дадут отступиться от них ни на шаг. Вы появились здесь, значит, так было нужно, и не нам решать судьбу этого мира.

— Мы не можем ничем помочь, никаких особых умений у нас нет. Да и знания наши, как оказалось, здесь ни к чему.

— Ты неправ… Наше время уходит, вы смените нас, за вами придут другие. Те, кого вы создали и научите всему, что поняли сами… — она не договорила, потому что Велес, обычно добродушный и спокойный, взревел буйным вепрем и кинулся на женщину. Она легким движением увернулась от его выпада, и вполне по-мужски впечатала кулак ему в лоб. Биолог хрюкнул и рухнул, как подкошенный, на землю.

— Иногда приходится и так, — сказала женщина, оборачиваясь к озеру. Она пристально вглядывалась в его отливающую тусклым металлическим блеском поверхность. — Вам не стоит здесь находиться. Барьер между мирами тонок, влияние Нави здесь сильнее, чем в других местах. Уходите, и держитесь подальше отсюда…

Сварог подхватил постанывающего Велеса под руки, крикнул Кащею:

— Догоняй, — и спешно ретировался в лес, не оглядываясь.

Когда озеро скрылось из виду, и Сварог уверился, что они ушли достаточно далеко от него, он отпустил уже вполне оклемавшегося Велеса и прислушался к звукам, которые доносились сзади. Легкий шелест шагов и потрескивание валежника убедили капитана в том, что Кащей все-таки бредет следом.

— Ох, — простонал биолог, прикладывая к вздувшемуся желваку широкое лезвие своего ножа. Холод металла немного остудил и его кипящие мозги. Велес смог, наконец, рассуждать здраво. — Бесплотная тварь, а приложила так, как и Перуну не всегда удавалось. До сих пор туман в голове.

Сварог ухмыльнулся. Биолог и пилот частенько устраивали между собой шутейные рукопашные, выясняя, кто же из них сильнее, в которых неизменно побеждал более ловкий Перун. Велес никак не хотел признавать свои поражения и возмущался тем, что пилот жульничает.

— Триглава не призрачная, она такая же, как мы, из плоти и крови.

— С чего ты взял? — Диорийцы оба непонимающе уставились на Кащея, добредшего до них.

— Понял давно. Потому и не верил твоей трепетной Макошь, чуял, что не всю правду она нам говорит. Просто мы нужны им гораздо больше, чем они нам.

— Триглава?

— Её так зовут.

— С чего ты взял? — Сварог все больше подозревал, что хитрый механик утаивает от них значительную часть того, что знает.

— Макошь при всех сказала…

— Что-то я не помню, чтобы вообще шла речь о ком-то ещё.

— Так слушать надо было, а не любоваться, — Кащей поправил сползший с плеча лучемет. Лицо его болезненно искривилось от неловкого движения.

— Как твои ребра? — спохватился Велес.

— Пойдет…

— Тогда в лагерь, все вопросы решать будем дома, — скомандовал Сварог. — Дойдешь?

— А куда я денусь? В крайнем случае, дотащите, вы ж не бросите «умирающего» товарища…

Из-за Кащея добрались обратно уже под вечер, в легких сумерках, наполненных гомоном суетливых птиц, которые никак не могли поделить между собой наиболее привлекательные места ночевки. В животе бурчало от голода, головы раздирали противоречивые вариации возможного развития событий, но все обсуждения отложили до возвращения.

Но там их ждал Перун, весьма озабоченный разгромом вокруг и отсутствием друзей. Раньше всегда кто-нибудь оставался присматривать за лагерем, по определению капитана "стоять на вахте". Дело привычное, никто не возражал, тем более что на вахте чаще всего стоял сам капитан.

— Что случилось? — кинулся к друзьям диориец. Сварог только отмахнулся, мол, все потом.

— Сейчас есть и спать, ночь выдалась бурной, да и день был не лучше. Выбирайте места для ночлега, не до хорошего… — и осекся на полуслове. — Перун! — внезапно рявкнул он во весь голос, — а это что такое?

Около обвалившегося навеса сидели, испуганно прижавшись друг к другу, трое детенышей приматов. Больший из них настороженно смотрел на диорийцев, двое других терли заплаканные глаза. Младших, несмотря на одежду из грубо выделанных шкур, в которую они были укутаны по самые брови, трясло крупной дрожью. Непонятно отчего, этот вечер не был холодным.

— Капитан, я не мог их оставить там, — оправдывался подбежавший Перун. — Ты не представляешь, что там творилось этой ночью.

— Что? — Велес присел перед детенышами, осматривая их, и ловко отдернул руку, когда старший щелкнул зубами в опасной близости от кисти диорийца. На первый взгляд, вроде все в порядке. Зачем, интересно, Перун притащил их сюда? Нужна срочная помощь? Непохоже…

— Это все, кого я мог спасти. Другие погибли. Не брошу же я их умирать.

— Погибли? Отчего? — Похоже, ночь была непростой не только для диорийцев.

— Не знаю… Я проснулся от криков и рычания вокруг, выскочил из грота, который оборудовал для себя и чуть не упал, поскользнувшись в луже крови, которой был залито все вокруг. Что-то невидимое вытаскивало эонавтов из жилищ, рвало на куски и расшвыривало в стороны. Я кинулся к ближайшей пещере, схватил маленьких в охапку и кинулся бежать.

— Ты бросил остальных?

— Я умею сражаться, но предпочитаю видеть врага… Биться с невидимым противником не для меня… — сник пилот, — правда, я видел смутные тени, хотя не уверен ни в чем, было слишком темно. Потом, когда мы отбежали довольно далеко от поселка, засверкали молнии, и стало светло почти, как днем. Земля тряслась, как в лихорадке, и было просто безумием куда-то идти. Потом, уже утром, успокоив детенышей, я спрятал их и вернулся обратно. Нашел только вот этого, — Перун указал на старшего. — Он уцелел благодаря своей сообразительности — залез на дерево, с которого мы вели наблюдения. Это его и спасло. Ты же помнишь, мы там оборудовали ложное гнездо, — сказал он Велесу, на что тот только молча кивнул, — отличить его от настоящих почти невозможно, да и от земли высоко. — Перун перевел дыхание и продолжил: — Что там было на самом деле, я даже предположить не могу. Бойня, иначе не назовешь, никто больше не выжил. Зверь убивает, когда голоден, мы — по необходимости, защищаясь, но кому надо было нападать на мирных приматов?

— Призрачный народ? — спросил Кащей.

— Зачем? Они знают о том, что мы опекаем эонавтов, а если они хотят нашей дружбы, не будут так портить её начало.

— А месть за наш отказ помогать им?

— Кащей, это ты совсем не туда забрел… — Сварог присел на скамью. — Ладно, все устали…Давай, Перун, устраивай своих питомцев, и спать. Меня, признаться, ноги совсем не держат.

Пилот облегченно вздохнул и подхватил одного из детенышей на руки. "Малышка, — отметил для себя Велес, мельком глянув на более миловидную, чем у других, мордашку, — значит, не все потеряно. Генофонд сохраним… Не зря старались".

Наступившее утро, а за ним и день, были полностью заполнены неотложными делами — перво-наперво разгребли нагромождения поваленных деревьев и принесенных ветром веток, потом решили заняться ремонтом домов. Погода портилась на глазах, черно-серые тучи зависли над лесом, заметно похолодало. От прошлого безоблачного дня остались только воспоминания, хотя никто из диорийцев не назвал бы их счастливыми.

И сейчас — все работали молча, с каким-то остервенением, словно избегали даже малейшего намека на то, что испытал и прочувствовал вчера каждый. Сварог был уверен, что это только начало и коль события следуют один за другим с такой скоростью, надо быть готовыми к любым пассажам. "У всякого, даже обыденного, эпизода есть истинная причина — пусть пока непостижимая — рано или поздно она вскроется, как созревший нарыв. — Мысли капитана плавно изменили свое направление. — Жаль, что мы ничего толком не понимаем, слишком все странно, а мы уже так привыкли к налаженному и устоявшемуся существованию, успокоились, жирком покрываться стали. Макошь бы сюда, да только где ж её найдешь… Может быть, зря я искал поддержки у экипажа? Но кто мог представить, что они откажутся? Видно, плохо я знал диорийцев, с которыми столько пережито…"

— Капитан, хватит на сегодня? — Кащей с тоской в глазах смотрел на Сварога.

— Да, да… — тот, занятый своими думами, автоматически кивнул.

— Я прогуляюсь вокруг, — Кащей мгновенно исчез, как и не было его.

"Вокруг… круг… озеро… — ассоциативный ряд был несколько своеобразен, но привел капитана к единственному, возможному на текущий момент, решению: — Женщина у озера, Триглава… Жаль, что мы так быстро ретировались оттуда. Может, она знает, что тут происходит? Всего дел, пойти и спросить, — и тут же Сварог осадил свой порыв: — А почему я уверен, что она мне ответит на мои вопросы, если даже Макошь, которая казалась предельно искренней, недоговорила многое. И с чего я решил, что эта женщина до сих пор сидит на берегу? Ладно, чего голову зря морочить, надо сходить и проверить. Утром…".

Сварог подошел к Велесу и Перуну и в очередной раз удивился, как самозабвенно возятся они с малышами приматов. Те ни на шаг не отходили от диорийцев, изо всех сил старались подражать им во всем. Похоже, они вполне освоились здесь, в лагере. На их мордахах щенячьим восторгом горели глаза.

Велес с улыбкой сказал капитану:

— Они такие смышленые. У них появились новые слова. Знаешь, как они себя называют?

— Люди… — вмешался Перун. — Здорово, да?

— А нас?

— Нелюди.

Капитан пожал плечами.

— Что, «диорийцы» им не по нраву?

— Просто речевой аппарат плохо приспособлен, тяжело выговаривать. Они многое переделывают под себя, — пояснил Велес, — но почти все понятно.

— Ты ещё их писать, читать научи…

— А что? — горой стал на защиту своих воспитанников Перун, — и научим.

— У тебя всего трое осталось, — напомнил Сварог, — убережешь ли ты их до того момента, как они окончательно поумнеют?

— Не сомневайся. Надо было с самого начала их с нами поселить, тогда бы никто не погиб.

— Тогда бы погибли мы. Я не собирался превращаться в няньку для диких руколапых.

— А твоего мнения, Кащей, никто и не спрашивал. — Велес не смог остаться в стороне.

Малышка прижалась к Перуну, словно искала у него защиты от худого взъерошенного диорийца.

— Вот, верно, не спрашивали. А когда спросили, остались недовольны ответом.

— Ты о чем? — Сварог недоуменно посмотрел на Кащея. Что это он такой агрессивный? Случилось ещё что-то? Молчит… Вернее, говорит, но не о том, совсем не о том.

— Отказались поддержать Макошь все, а виноват, получается, я. Один я, как всегда, — он махнул безнадежно рукой и ушел, оставив всех в полном замешательстве.

*****

Ночью шел дождь. Не короткий жизнерадостный ливень, а нудная морось, вгоняющая в уныние. Сварог долго слушал, как шелестит она листьями, как шлепают по земле редкие капли, срываясь с крыши. Уснуть он так и не смог — мешало все: и неудобная лежанка, и непривычное посапывание Кащея, временно перебравшегося в дом капитана, и мысли, от которых некуда было деваться. Потому поднялся он, едва стало светать. Тихонько собрался. И, никого не ставя в известность, выбрался из лагеря.

Нечасто он ходил по лесу в одиночку. Честно признаться, в последнее время вообще перестал выбираться из лагеря. Не заблудиться бы… Не должен, он хорошо помнил, как они с Велесом шли — на восход солнца, которое как раз кстати выглянуло в прорехи туч, а там уже будет проще, ориентиров полно. Одни подгоревшие деревья чего стОят. В-общем, мимо не пройдет, только бы Триглава никуда не исчезла.

Сварог сидел за деревом, где давеча они прятались с Велесом, до рези в глазах пытаясь разглядеть, есть ли кто на берегу озера. Туман зыбким маревом накрывал низину, ничего не разобрать. "Да что я таюсь? — диориец решительно поднялся во весь рост, — все равно ведь для себя всё решил".

Ему повезло. Женщина была там. Она словно ждала его.

— Что это вы повадились сюда ходить? — довольно неприветливо встретила она Сварога. Тот слегка опешил таким приемом.

— Почему повадились?

— Вчера Кащей, сегодня ты.

— Кащей? — непритворно удивился диориец. Так вот в чем дело. И когда только успел? — А чего он приходил?

— В ученики просил взять, — усмехнулась Триглава. — Уж больно его поразило мое умение сражаться. — Сварог не мог судить, он видел никакого боя, опоздали они тогда с Велесом, но женщина опередила вопросы, которые готовы были сорваться с языка. — Что, не сказал ничего, поди? Хитрец… — она укоризненно покачала своей непропорционально большой головой.

— А с кем Кащей собирается сражаться? Вроде мы ничего такого не планировали.

— Он трус, — без обиняков заявила Триглава. — Верит только в грубую силу, не понимая, что действовать иногда можно намного тоньше. Все, что произошло, сильно его напугало, гораздо больше, чем вас.

— Не заметил.

— Ты многого не замечаешь, слишком погружен в себя, пытаясь разобраться в том, о чем понятия не имеешь.

— Потому я и пришел — разобраться во всем.

— Много хочешь… — Триглава усмехнулась. У Сварога полегчало на сердце. Он не слишком верил в успех своей миссии. — Что ж, садись, в ногах правды нет. — Женщина ухватила тонкую ленту тумана, остатки которого к тому времени узкими полосками волглой мути собрались над самой землей, смотала её в клубок, словно лохматую пряжу, и кинула в капитана. Он слегка присел, но туманный шарик все равно изменил траекторию своего полета и обогнул Сварога по замысловатой кривой. Клубок еще в воздухе начал разворачиваться, а вскоре на берегу стояло блекло-серое кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Пока диориец недоверчиво разглядывал его, Триглава смастерила ещё одно и устроилась со всем комфортом, откинувшись на спину. Сиденье ложемента жалобно скрипнуло под её немалым весом. Сварог, все ещё сомневаясь, пощупал предложенное ему — ладонь легла на мягкое прочное основание. Если бы не отсутствие цвета, Сварог мог бы сказать, что точно такое же было в его каюте на «Пилигриме».

— Да ты только сейчас о нем и думаешь, создать копию несложно. Не бойся, садись… — Сварог опустился в кресло. И, правда, ощущения почти такие. — Не пытайся узнать больше, чем тебе положено, — ответила Триглава на его немой вопрос.

— Кем положено?

— Мной…

"Сейчас бы ещё обсушиться", — размечтался диориец. Промок он насквозь и даже сидя, ощущал, как хлюпает в сапогах вода.

— Легко. — Триглава прицельно плюнула между ними. Сварог отшатнулся назад, до предела упершись в спинку кресла. Столб пламени взвился, казалось, до неба и опал, превратившись в небольшой костерок. Желто-оранжевые лепестки огня терялись в сиянии солнца, стоящего почти в зените. От костра шла такое умиротворяющее тепло, что Сварог окончательно расслабился, прикрыв глаза. Ему больше ничего не хотелось…

— Иди за мной, — вторгся в его покой жесткий голос.

Диориец открыл глаза и ужаснулся. Вокруг было темно. Куда идти, зачем? Искорка света заплясала перед глазами, суматошно порхая, будто заплутавший мотылек. Сварог сделал осторожный шаг, другой. Под ногами была ровная, немного скользкая, поверхность. Искра застыла поодаль, поджидая его. Капитан заторопился к ней, боясь, что этот огонек погаснет, оставив его в кромешном мраке. Сварог не боялся темноты, его пугала неизвестность.

Он раскинул руки, но преграды не ощутил.

Крикнул.

Звук канул в никуда, даже эхо не отозвалось в ответ.

Другого выбора не было, кроме как следовать за маячком, надеясь, что тот выведет его отсюда.

Диориец шел за искрой, не думая ни о чем, пока не заметил, что под ногами разливается слабое свечение, которое с каждым мгновением становилось все ярче. Он присмотрелся. Гладкий и блестящий, как зеркало, каменный пол светился, бросая отблеск на выгнутый серебристым куполом потолок. Стены терялись во мраке. Сварог вскоре сообразил, что он стоит в центре огромной сферы. И не один…

Перед ним была Триглава. Плащ сброшен на пол, длинные волосы разметаны неощутимым ветром. Тело туго облегает (Сварог задумался, подбирая наиболее подходящее слово) чешуйчатый скафандр, оставляя открытыми кисти рук и обнаженные ступни колоннообразных ног. Тугие извивы мышц оплетают торс, переходят в мощную шею и выпуклым гребнем опускаются вдоль позвоночника, мягко перетекая в изгиб короткого, едва обозначенного хвоста. Каждая мелкая пластинка горела собственным светом, из-за чего казалось, будто тело Триглавы посверкивает маленькими радужными сполохами.

— Кто ты? — то, что Триглава не принадлежала этому миру, не стало для Сварога откровением.

— Многие знания — многие печали… На самом деле ты не за этим пришел. Но я не буду отвечать на твои вопросы, их очень много. Скажу одно — тебе иногда кажется, что дело, которое вы затеяли, вам не по силам. Вы справитесь… Я научу вас.

— Чему?

— Всему, что знаю сама, — и лукаво добавила, — почти всему: основам мироздания, искусству сохранения вселенского равновесия, сноровке во владении любым оружием… Вот только магия не для вас. Но это поправимо, на Земле всегда будут те, в ком останется капля моей крови — волхвы и ведуньи. И у Врат всегда будет сильнейшая из них — Хранительница.

— Врат?

— Смотри… — камень под ногами на миг утратил свой блеск, и Сварог увидел, как по ту сторону прозрачной преграды засуетились бесформенные тени, как ринулись они к барьеру и разочарованно отступили назад, убедившись, что он по-прежнему незыблем.

— И ещё… — сверху хлынул ослепительный поток света, от которого сладко защемило сердце, и вся прежняя жизнь стала вдруг неважной, и единственное, что имело смысл — это желание быть там, где…

— Хватит, — оборвала блаженное состояние диорийца Триглава. — А это мой «дом», — она обвела руками широкий полукруг, — дом, в котором никто не живет.

— Почему? — пролепетал Сварог, все ещё витающий в нирване всеблаженства.

— Да потому, — с непонятной злостью прошипела женщина, — что некоторых просят помочь отстоять этот мир, который принял их, как родных, а они, как один, становятся в позу, и отказываются.

Капитан моментально вспомнил, что главного-то он и не спросил, но Триглава не дала ему сказать не слова.

— Все, иди, — она небрежно повела кистью, словно отгоняла от себя надоедливое насекомое, — и помни — ты в ответе за тех, кого приручил. Теперь для тех, кто станет называть себя людьми, ВЫ первые учителя, справедливейшие судии и единственные защитники…

— А ты?

— Нет, — покачала головой Триглава, — к тому времени я уйду туда, — она указала глазами вверх, — потому что на Земле будет кому меня заменить. Не забывай — только от вас зависит, каким будет этот мир.

Сварог открыл глаза, широко зевнул, потянулся и замер. Никакой Триглавы рядом с ним не было. Он прикорнул прямо на берегу заиленного лесного озера, укрывшись вместо одеяла ворохом подпревших листьев. Диориец встал, покрутил головой, решая в какую сторону идти, да так и не определил, где находится лагерь. Капитан вздохнул, примостил седалище на оплавленный стеклянистый камень, безнадежно вздохнул. Все-таки заблудился…

Из-за кустов выглянула плутоватая черноглазая рожица. Сварог встрепенулся: — "Да это же Недоля!" и кинулся к нему. Недоля дождался капитана, пошел впереди, поминутно оглядываясь, будто проверял, точно ли диориец идет за ним.

Сварог не торопился. Было о чем подумать… Немного же ему сказала Триглава, но четко расставила все жизненные вешки. Значит, и будем им следовать…

 

ГЛАВА 28

С утра все валилось из рук.

Людмила раздраженно отшвырнула в сторону подвернувшуюся под ноги табуретку. Она знала причину своего дурного настроения — вот уже который день от Антона ни слуху, ни духу. Думай, что хочешь… Уже и яблочко «наливное» по тарелочке не раз гоняла. Молчит, окаянное…

Ещё раз попробовать, что ли?

Нет, ничего — серенькая хмарь в голубовато-узорчатом кольце окаемки вместо четкого изображения, как заставка в ненастроенном телевизоре (помнится ещё, ишь ты!).

Где ж они застряли? То, что живы, знает наверняка — сердцем бы беду почуяла.

Людмила достала заветную бутылочку с "живой водой" и широкую плоскую чашу, выточенную из кристалла горного хрусталя, плеснула на дно немного жидкости. Глянула оценивающим взглядом — вода слегка искрилась, преломившийся сквозь хрустальные грани свет переливчатым ореолом ложился вокруг чаши. Не выдохлась, слава богам… Кто знает, когда ещё запас пополнить удастся.

Долго берегла ведьма "живую водицу" на самый крайний случай. Вот он и представился.

Тягучая багряная капля падала в чару неимоверно долго — Людмила и СловА успела сказать, и увидеть, как ударилась о воду и рассыпалась мелким крапом капля их общей с Антоном крови. Жидкость забурлила, вспенилась, поднимаясь над чашей упругим куполом, и бессильно опАла назад. Ведьма склонилась над водой, до рези в глазах всматриваясь в матово-серебристую гладь, потом толкнула, переворачивая хрустальную чару вверх дном. Нет, даже это не помогает… Сплошная чернота!

— Ну, что? — неслышно подкрался сзади Баюн. Людмила вздрогнула:

— Фу, напугал, — она отбросила со лба волосы. — Ничего не вижу, ничего… Придется идти на поиски, как сестрица Алёнушка за братцем Иванушкой.

— А это кто? Твои знакомцы?

— Да нет, просто к слову пришлось, не обращай внимания. — Знал бы кто, как не хочется, а придется, все равно придется идти…

Кот тяжело запрыгнул на лавку, пару раз довольно облизнулся — на пол спланировало коричневато-серое перышко — устало плюхнулся на бок, свесив лапы вниз. Людмила неодобрительно покосилась на котофея: — "Ишь, отъелся… И куда в него столько влазит". Баюн выразительно зевнул и смежил веки, только слегка подергивающийся хвост сигнализировал, что "пока солдат спит — служба идет".

Людмила озабоченно осматривала полки с готовыми зельями, мысленно прикидывая, что возьмет с собой. Оптимальным вариантом было бы сгрести с полок всё, на всякий случай, но тащить самой… сложновато. Взгляд её упал на спящего кота:

— Пойдешь со мной! — Тот и ухом не повел, только хвост задергался интенсивнее. — И не притворяйся, что не слышишь, я тебя знаю.

Ведьма на мгновение отвернулась, но тут же подскочила к коту, от которого осталась лишь передняя половина, да и сквозь ту уже просвечивала беленая стена дома, ловко ухватила его за шкирку:

— Только попробуй улизнуть! Испепелю…

— Зачем же так? — возмутился совсем не сонным голосом Баюн, — даже в мыслях не держал.

— Ага, все получилось бы машинально, раз — и нет никого, — всплеснула руками ведьма. — Ты что, каждый раз так «развоплощаешься», по частям, начиная с хвоста?

— Обычно я прыгаю в открывшуюся мне дыру, — пояснил кот, с опаской покосившись на частично невидимую заднюю часть. Пушистый хвостище был его гордостью, своеобразным "Альтер эго", который всегда первым чувствовал всевозможные неприятности. — А сейчас просто хотел смыться потихоньку.

— И куда ты намылился?

— Все равно, лишь бы подальше отсюда.

— Что, все так плохо? — ядовито поинтересовалась Людмила. Баюн кивнул в ответ. — Трус.

— Просто предусмотрительный, — поправил ведьму кот, — не хочу блуждать по лесу в напрасных поисках. Дороги к Черному замку все равно никто не знает, вот и будем плутать, пока не нарвемся на неприятности… А они нам нужны? К тому же…

Его упражнения в прогнозировании возможных последствий прервал визгливый вопль сторожа: — "Кто стучится в дверь ко мне?", а сполохи от охранного огненного кольца замерцали алыми бликами на стенах комнатки. Ведьма, мельком глянув в окошко, пошла к двери, а кот недовольный тем, что его прервали, прошипел вслед:

— А это, небось, проводник пришел… — и снова вальяжно развалился на скамье: — "СтОит впрок отдохнуть, с этой неугомонной кто знает, когда ещё спокойно выспаться удастся".

— Да не надо, что ты, я только грибов занести хотел, — отнекивался визитер, тем не менее плотно усаживаясь за стол, на котором по мановению руки Людмилы возник сверкающий самовар, плюющийся паром, блюдо со сдобными плюшками-ватрушками, вазочки с ароматным черничным вареньем и густо-желтым медом. Хозяйка достала мешочки со свежими заготовками трав и корешков и принялась по щепотке отмерять состав сбора, который так хвалил гость в прошлый раз.

— Ай, да мастерица, ай, да Баба-Яга, — умилился Леший, потирая ладони в предвкушении чаевания, — что есть в печи, все на стол мечи.

Кот приоткрыл один глаз и на всякий случай отодвинулся подальше от слишком ретивого соседа. Такой сладкоежка! Того и гляди, локтем зацепит, безостановочно кидая булки в рот.

Людмила, подперев голову рукой, с интересом наблюдала, как Леший допивает уже пятую кружку душистого травяного чая. Наконец, лесовик довольно вздохнул и вытер руки о косматую бороду:

— Ох, угодила, хозяюшка, порадовала… Пойду я, пожалуй.

— Нет, постой, я тебя напоила, накормила, теперь просить хочу. — Леший, оценив шутку, довольно заухал сычом:

— Здесь, ты, девка, слегка напутала. Я ж не мОлодец заезжий, службу тебе служить, — он встал и развернулся к двери. Людмила вскочила следом и, как клещ, вцепилась в рукав его кафтана:

— Не обижайся, Хозяин, мне и, правда, твоя помощь нужна.

— Ну, это вот другое дело, а то "напоила, накормила"… Думай, что говоришь.

— К Кащею в гости собралась, дорогу не подскажешь?

— Тю на тебя, — замахал руками Леший, — и думать забудь. Сиди дома, тебе и без него работы здесь хватает, неча по лесу за ним козой скакать.

— Дело говорит, — вмешался кот, который до этого сидел тихо, как мышка, — правильное, слушай его.

— Да ну вас обоих, — едва не плача, крикнула Людмила, — у меня брат пропал, а вам и дела нету.

— Так сама ж и послала, — ввернул предатель Баюн.

— Брат, говоришь? Был недавно в лесу, забавный такой хлопец, а я ведь ему не поверил тогда… А куда она его послала? — Леший наклонился к коту. На ведьму уже ни один из них не обращал внимания. Так и стояла она дура-дурой, не зная, что дальше делать.

— Известно куда, Кащея воевать…

— Зачем? — удивился Леший, — ведь вроде подуспокоился старый, так, разбойничал себе понемножку.

— А ей надоело сиднем сидеть в четырех стенах, решила мир облагодетельствовать, от злодея избавить. Чужими руками жар загрести, между прочим… — кот спрыгнул на пол и обвиняюще уставился на ведьму немигающим взглядом. Желтые глаза горели на черной морде, как угольки разгорающегося костра.

Людмила со всего маху стукнула по столу кулаком:

— Хватит, разболтался тут! — и едва успела схватить чашку, которая от удара перевернулась и откатилась на самый край, расплескав недопитый чай. — Не своей волей мы в ваш мир попали, так что, пропадать здесь обоим?

— Ты не пропадешь…

— Да, я не пропаду, — прошипела ведьма коту. Тот попятился, опасливо прижимая уши к голове, такая ярость звучала в словах Бабы-яги. — Уже не пропаду, спасибо Ильге, а Антон может.

— Я, конечно, в Кащеевом тереме не бывал, дорогу не знаю, — Леший почесал в затылке, активируя мыслительный процесс, — но могу поспрошать. Птицы везде летают, да и зверье по лесу где ни попадя шастает…

— Баюна вон тоже, где только не носило, а толку от него чуть…

— Меня, между прочим, не просто так по свету носит, я повышаю свой культурный уровень, — приосанился кот, — знаешь ведь, кто владеет информацией, тот владеет всем миром. А что мне в Черном замке делать? Чего там искать?

— Это он о чем? — тихонько прошептал Леший Людмиле.

— В диктаторы метит, — отозвалась она, — миром править хочет.

— Этот? — не поверил лесовик, неодобрительно косясь на котофея.

— Ага, — легко кивнула Баба-яга. — Ты мне вот что скажи, дружок мой мохнатый, просто не нашел легкого способа в замок пролезть? Кышнули тебя, да?

— Даже не дошел, — простодушно пожаловался кот, — на подступах завернули. Бродил по кругу, как на поводке, пока не надоело на одно и то же смотреть.

Баюн ни за что не хотел признаваться, каким обломом стало для него посещение замка. Так его еще ниоткуда не налаживали, чуть ли не пинком под зад. И невидимый режим не помог. А он всего-то и хотел — на экскурсию сходить, достопримечательностями местными полюбоваться. Кот интуитивно догадывался, что таких чудес, как у Кащея он нигде и никогда не увидит. Да не судьба была. И на что надеялся, дурашка? Незваный гость хуже басурмана… Ох, много бы он мог рассказать Людмиле, да уж больно унизительно вспоминать, как пытаясь сорваться с поводка, оказался прикованным к золоченой цепи, обмотанной вокруг огромного дуба, и долго (ему так вообще показалось — вечность) был местной примечательностью, развлекая окрестных крестьян и их детишек сказками да потешками.

— Так что, миленок? — ласково сказала ведьма. Пригорюнившийся от самокопания кот сначала даже не понял, что она разговаривает с ним. — Голову мне морочил, значит? Дороги никто не знает, значит?

— Да я ведь только тебя остеречь хотел, — заюлил Баюн, — а с Антоном такая команда… Один оборотень чего стОит, да и Птах парень не промах. А я… Что я? Я порталами к замку шел, тебя провести никак не смогу…

— Порталами… Понахватался слов всяких…

— А чего придумывать, без меня все уже придумали, фантасты ваши… — Кот совсем успокоился, видя, что гроза миновала, и к нему вернулась привычная манера разговаривать — слегка свысока.

— Ладно, хозяйка, пошел я, — Леший поднялся из-за стола, довольно погладил брюшко, напялил свой несуразных треух и уже от самой двери обернулся, — а уговор наш в силе остается. Как что узнаю, приду…

Вслед за лесовиком в приоткрытую дверь выскочил и кот. Людмила глянула ему вслед и покачала головой: — "Столько лет его знаю, а все не перестаю удивляться. Что за кот? Сам себе на уме… Ну да бес с ним, сейчас это не важно. Думать надо, как Антона искать. Хоть бы Леший не обманул, с него тоже станется". За долгие годы общения с лесным народом ведьма поняла, что уговор уговором, но своя шкура всегда ближе к телу и просто так, без надежды на ответную услугу, никто никому помогать не будет. Здесь ведь что главное — не промахнуться с ценой.

*****

"Так, вроде бы все, — Людмила обреченно оглядела груду барахла, лежащего перед ней на столе. — И как теперь это тащить? Нет, — откладывая в сторону то одно, то другое, думала она, — без всего этого можно обойтись, идти надо налегке. Осталось только полы помыть, да с соседушкой договориться. А Леший так и не объявился…".

В зеркале на стене отразилось лицо ведьмы. Она глянула на свою печальную физиономию, внезапно лихо подмигнула своему отражению: — "Эх, где наша не пропадала! — и решительно встала: — Пора, чего кота за хвост тянуть? Кстати, где он? А, вон в уголочке сил набирается…"

Довольный кот дочиста вылизывал опустевшее блюдечко. Остатки сметаны украшали его морду.

— Закончил? Тогда брысь отсюда, — Людмила щедро плеснула в большую макитру остро пахнущую жидкость и обмакнула в нее веник из дубовых листьев, — будешь потом жаловаться, что у тебя нюх пропал.

— А что это у тебя? — подозрительно принюхался кот.

— Отвар корней папоротника. Стану соседушку мою ублажать, очень она этот дух уважает. Надо же кому-то за хозяйством присмотреть, пока меня не будет.

— Тогда меня уже нет, — Баюна только и видели. Ведьма хмыкнула. С тех пор, как она приютила раненую кикиморку, да, выходив, оставила её у себя жить, покоя в доме не было. Никак не ладили между собой её квартиранты, хорошо хоть на открытую конфронтацию не шли, так — по мелкому друг другу пакостничали: то Кимра спящему коту усы бантиком завяжет, то Баюн в отместку разбросает все вокруг. Птах, глядя на их разборки, очень веселился. Но и без каждого их них Людмиле было бы очень грустно. Семья…

В третий раз перемывая полы начисто, Людмила приговаривала: — Соседушка, милая, выходи на бел свет, покажись, не чурайся… — и тихонько злилась. Характер у Кимри был ещё тот, пока уломаешь, сто потов сойдет. А куда деваться, дом без присмотра как оставить — защита защитой, она чужого не пустит, а вдруг дерево на крышу рухнет или огнем небесным припалит. "Все, нет моего терпения, — Баба-яга в сердцах швырнула тряпку на порог, — знал бы кто, что у меня на душе делается. Пусть все будет, как будет. Вернусь, отстрою все заново!"

На небрежно брошенной половой тряпке сами собой разгладились все складочки.

— Ну, так-то лучше, — тоненькие, как прутики, ручки кикиморы умело поправляли по-своему, что ей не нравилось. А не устраивало её, видимо, все. Она совала свой остренький нос во все щелочки и везде замечала непорядок.

— Погоди, угомонись, — ведьма ухватила за торчащие кончики платка, завязанные у Кимри на макушке, приподняла и поставила её на лавку перед собой, — уйду, тогда и будешь хозяйничать.

— Куда? — запричитала кикиморка, — куда? — непроизвольно расправляя скатерть, которая свисала со стола не так, как надо.

— Кимря, цены бы тебе не было, если б не твой неуживчивый характер.

— Какой есть… — обиделась та.

— Замуж бы тебя выдать… Да не за кого пока.

Кикимора зарделась, как маков цвет. Замуж ей хотелось неимоверно, хотелось в своем дому хозяйкой быть, а не ходить по чужим людям. Правда, с ведьмой ей повезло — ласковая и уважительная.

— Нас не будет, — сказала Людмила, переодеваясь в мужскую одежду. Для путешествия самое то…

— Сколько?

— Долго… Сама справишься с хозяйством? — Кимря молча кивнула. — Тогда прощай…

— Нет, не прощай, — деловито поправила Бабу-ягу кикимора, — до встречи.

— Даже боюсь загадывать, — бросила напоследок Людмила и вышла, не оглядываясь. Чего сердце зря рвать?

Баюн сидел у крыльца. Котомки кучей были свалены перед ним. Кот, пригорюнившись, прикидывал, что понесет он, а что можно будет безболезненно отдать Бабе-яге. Наверное, лучше вот эту — со склянками всякими-разными.

Людмила выкатила из сарайчика ступу, кряхтя, поставила её стоймя

— Не мучайся, забрасывай поклажу и забирайся сам, полетим с ветерком.

— А куда?

— Да куда глаза глядят, — запрыгнула внутрь летательного средства Людмила, — разницы особой нет. — Она костяным пестиком отстучала хитрую дробь на боках ступы. Та отозвалась долгим протяжным гулом и на полметра приподнялась над землей. — Порядок. Ну, что ты, скоро?

Кот почему-то взвыл благим матом и начал торопливо отползать назад, путаясь в своем собственном хвосте. Людмила по пояс высунулась из ступы, пытаясь с ходу определить, что такое стряслось с напарником. Ступа опасно накренилась и почти легла набок.

— Баюн, ты что?

— Я не могу, не могу, коты не летают, словно птицы, — заблажил страдалец, разворачиваясь, чтобы окончательно дать деру.

— Стой, трусишка, — ведьма дала хорошего пенделя ступе, пришпорив её словно нерадивого скакуна, и в мгновение ока догнала беглеца. — Нет, так не пойдет! — Ведьма ухватила Баюна обеими руками за шкуру и, пробормотав "ишь, отъелся, зараза!", напряглась изо всех сил и затянула его вовнутрь, хотя тот и пытался вырваться. Кот прикрыл голову лапами и постарался стать тише воды и ниже травы.

— Капитан приветствует вас на борту нашего корабля. Первая минута — полет нормальный, — отрапортовала Людмила, когда ступа со свистом начала набирать высоту, и услышав в ответ безнадежное:

— Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох, — наклонилась к своему пассажиру, оказать тому психологическую поддержку.

Внезапно ступа дернулась, на минуту зависла неподвижно в воздухе и начала стремительно терять высоту. Кот опять заорал дурным голосом. Людмила пару раз бестолково махнула помелом, которое служило ей рулем, и, наконец, догадалась глянуть вниз.

— Брось немедленно! — закричала она. — Мы же разобьемся!

Леший проворно отдернул руку, которой тянул ступу к себе.

— Ты что думаешь, если ты можешь выше деревьев становиться, так и мы такие же? — ведьма изо всех сил старалась удержать непослушный аппарат на лету. Грохнуться вниз с такой высоты ей совсем не улыбалось. Ступа рыскала из стороны в сторону, но пока держалась, лишь над самой землей взбрыкнула и, ломая ветки, с размаху грохнулась оземь. Людмила отлетела в сторону, следом прикатился пушистый злобный комок, тяжело плюхнулся сверху и затих. Ведьма отпихнула разлегшегося на ней кота, недолго думая, кинулась с кулаками на Лешего.

— Да я вам кричал — стой… А вы не слышали. Как вас ещё вернуть было?

— Ты что, не знаешь, что возвращаться плохая примета… — колотила лесовика ведьма.

— Это да, — покладисто соглашался тот, уворачиваясь от наиболее чувствительных ударов, — это я был неправ…

Наконец Людмила выдохлась, остановилась перевести дыхание.

— Что ещё случилось такого важного, что без нас не обойтись было? Дорогу, что ли, узнал?

— Нет.

— Так какого черта? — опять взъярилась ведьма.

— Я хотел сказать, что могу проводить вас до границы леса. Оттуда до Кащея рукой подать.

— И сколько туда идти?

— Три дня.

— Я не намерена идти пешком, когда есть на чем ехать.

— Неа, — счастливо промурлыкал Баюн. Жизнь становилась прекраснее с каждым мгновением. — Не на чем…

Он вольготно развалился на спине, раскинув лапы и опрометчиво выставив на общее обозрение упитанное брюшко. Весь его вид говорил о том, что нет ничего лучше твердой земли под ногами, то бишь лапами.

— Как не на чем? А это что? — Людмила подошла к ступе и охнула. Поперек днища шла сквозная трещина. — Ну, вот, угробили ступу, а она мне столько лет верой и правдой служила.

— Тогда не страшно, — обрадовался Леший, — она свой век отслужила. — Больше всего ему не хотелось, чтобы ведьма обвинила его в намеренной порче чужого имущества.

— Хорошо хоть помело цело осталось.

Против помела кот не возражал, оно все равно одноместное.

— Ну, что ж, повезло тебе… Вставай, лентяй, пойдем пешком. — Баба-яга собрала разбросанные котомки, проверила, не разбилось ли чего. Да вроде все в порядке. — Ну, куда теперь?

Леший махнул рукой в сторону замшелого дерева и скрылся за ним.

— Не так быстро, — кинулись за ним потерпевшие ступокрушение страдальцы. Кот впереди, Людмила за ним. Занесло их хоть и недалеко, да неизвестно куда. Вокруг стоял непроходимый лес — без проводника вряд ли выберешься.

 

ГЛАВА 29

Лесовик несется так, что путники едва поспевают за ним.

Вокруг от земли и до неба неодолимой плотной стеной стоят трущобы еловых боров. На каждом шагу, рядом с молодой порослью, попадаются деревья, приговоренные к смерти, и валяются уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такою силою, что вызывают острую, ноющую боль под сердцем. Всякий звук пугает до дрожи во всем теле, рождая чувство тягостного одиночества.

Три дня… Лешачьих…

Да что ему — порой головой вровень с верхушками самых высоких деревьев становится, зараз семимильные шаги отмеряет по тропкам не раз хоженым. Ветер буйный за хозяином все следы заметает, попробуй разберись, куда в очередной раз скрылся поводырь. Он легких путей не ищет: где мышью-полевкой обернется, нырнет в непролазные кусты, где сорокой пестрой ввысь взлетит и трещит издевательски, наблюдая сверху, как вязнет в буераках непролазных ведьма. Ему, лесному хозяину, что за дело?

Лишь кот успевает за ним. Гибкой тенью стелется над землей, поспешая за провожатым. И как умудряется только, по раменьям пробираясь, таким холеным оставаться — шерсть черная волосок к волоску лежит, аж лоснится, будто на княжий прием гостем зван. И не скажешь, что без передыху за Лешим мчится, только бока ходуном, как у загнанного жеребца, ходят, но молчит, не возмущается, как обычно. Проникся, видно, важностью спасения "пропавшей искпедиции".

А вот Бабе-яге туже всех приходится. Отставать никак нельзя, потому и продирается она через заросли напрямую, скрипя зубами от злости. На коротких привалах без сил падает, проклинает все на свете, от усталости забывая, какую силу слова имеют. Кот терпеливо ждет, пока придет в себя ведьма, прижимается к ней теплым шелковистым боком, урчит деловито. И опять бесконечный «марш-бросок» через настороженно притихший лес.

На второй день, к вечеру, Людмила упала навзничь на траву, от росы уже мокрую, подняла глаза к небу и закричала птицей подраненной:

— Хозяин, сделай одолжение, остановись…

Леший вернулся на опушку, обернулся неказистым мужичком, каким привыкла ведьма всегда его видеть:

— Что, мать Яга, стряслось? Да ты совсем никудышная…

— Угу, — ведьма попыталась подняться, опять свалилась на землю. Глаза закрывались сами собой, и, уплывая в дрему, она жалобно попросила: — Отдохнуть мне надо, сил набраться. Меня не только Кащей, меня сейчас кто угодно плевком перешибет.

— Спи, спи, палку свою только брось, вцепилась в нее.

— Палку? Ладно, — счастливо прошептала Людмила, отключаясь.

Проснулась от негромкого разговора рядом. Потянулась, разминая затекшие мышцы, и прислушалась.

— Забавно… И что было дальше?

— Потом Дубыня захохотал, да так, что у меня шерсть стала дыбом, проговорил: — "Это я не могу стать кем угодно?" и превратился в маленькую мышку. Я мгновенно придавил её лапой, чтобы не убежала, глянул на посеревшего от страха Ванюшку и в один момент проглотил простодушного великана-людоеда. Так мой хозяин и стал владельцем Дубыниной крепости, любимым зятем царя, а я получил в подарок самые быстрые сапоги-скороходы. С тех пор хожу по свету, ищу, кому ещё моя помощь понадобится.

— А сейчас что без сапог? Все одно легче было бы по лесу шастать, — с уважением проговорил Леший.

— Прохудились слегка, чеботарю в починку отдал… — не моргнув глазом, выкрутился кот.

Тут уже Людмила не выдержала, расхохоталась во весь голос, в очередной раз поражаясь умению Баюна выкручиваться из любой ситуации. Интересно, о чем он ещё поведал простодушному Лесовику?

— Проснулась ведьма наша, — Леший оглянулся, — давно пора, светает уже. Как спалось?

— Как дома, — она выбралась из вороха сухого душистого мха, которым была укутана, как праздничная елка мишурой. — Благодарю тебя, лесовик, за заботу и ласку.

— За ласку зверя своего благодари, это он всю ночь тебя теплом своим грел.

— Баюнчик, чтоб я без тебя делала, — Людмила обняла за шею довольно сощурившего глаза кота. У нее всю усталость как рукой сняло, будто и не было накануне бешеной гонки по лесу.

— Как теперь пёхом пойдешь? — озаботился Леший, глядя, как ведьма достает из котомки (спасибо котофею, все сберег, до капельки, ничего не потерял!) бутылочку с мазью, втирает в ссадины и порезы. Она пожала плечами и охнула:

— Я ж обо всем на свете забыла, когда за тобой вдогонку помчались. Ступа треснула, но помело-то со мной, — Людмила полезла в кучу кукушкиного льна, которым укрывал её лесовик, покопалась там и, обескураженная, вернулась к Лешему.

— Ты о нем? — тот протянул ведьме ободранную палку с несколькими облезлыми прутиками. — Уж так вцепилась в него, так вцепилась, еле из рук вырвал…

— Так это ты превратил мою метлу невесть во что? — разозлилась Людмила. — Что я теперь делать буду?

— Ну… — потупил глаза лесовик, — не так уж и много я выдрал, там и выдирать было нечего. Ладно, если виноват, так мне и ответ держать. — Он скрылся за ближайшим деревом.

— Чего ты к нему прицепилась, — возмутился кот, — ты же сама свою метлу в качестве клюки использовала. Как мы теперь отсюда без него выберемся? — Внезапно кот прыгнул к Людмиле, прижался к ней всем телом, едва не завалив ее назад. Ведьма не поняла в чем дело, а когда увидела среди кустов вязника ощеренную медвежью морду, мигом ослабла в ногах. Бежать? Куда? Вокруг только деревья, а на них быстро не влезть.

Баюн скользнул ей за спину, увиливая от возможного поединка. Впрочем, кота можно понять — махнет воевода звериный разок когтистой лапой и все, никто уже больше не услышит сказок котофеевых.

Пальцы левой руки сплелись в привычном жесте, немеющие от напряжения губы чуть слышно проговорили слова давно заученного заклинания обездвиживания. Считанные мгновения остались до того, пока наберет силу льдистый шарик «заморозки» в конвульсивно сжатом кулаке правой. Влепить его в медвежий лоб прицельно и хОду, хОду, не останавливаясь. Пока оттает ледяная статуя, далеко умотать можно.

Зверь шумно нюхает воздух, вбирает чутким носом непривычные запахи, выискивает проход в зарослях. С треском обламывается ненароком задетая сухая ветка. Никуда не торопится — знает, кто здесь право имеет, а кто тварь дрожащая.

Людмиле показалось — время остановилось: туша зверя качнулась замедленно вправо, влево, приближаясь, перед решающим прыжком перекатились бугры мышц под клокастой грязно-коричневой шкурой, раскрылась ужасная пасть…

"…в неё… сгусток истинной зябы… чтобы наверняка… чтобы все нутро ледяными иглами разорвало…"

— Нееет, — проревел лесной хозяин. Он уже ничего не мог сделать, зато ведьма успела изменить угол атаки — в последний момент — увидела, как знакомо сверкнули ярко-зеленые огоньки в глубоких впадинах глазниц.

— Ну, ты даешь, — вякнул из-за спины кот, — чуть лесовика не угробила.

Все трое молча посмотрели на ближайшую ель, принявшую на себя удар заклятия. Промерзший ствол просвечивался насквозь, будто стеклянный. Тяжелые, провисшие до самой земли, еловые лапы окутались тончайшим кружевом искристого инея, а на верхушке, как рождественская звезда, навек замер не вовремя присевший передохнуть сыч.

Медведь передернулся, представив, что с ним могло быть. Баюн живо перевел:

— Никогда не буду связываться с ведьмой, я к ней со всей душой, а она вон как на добро отвечает.

— Ты помалкивай лучше, толмач, — парировала Людмила. Не до него… Редко она действует вот так, импульсивно. Этот лес вокруг — он давит на нее: промозглым полумраком, тяжелым запахом гниющих на корню деревьев с повисшими на них бородами лишайников, отсутствием привычных шорохов и птичьих трелей, но больше всего не хватает солнца. Ощущение ничтожества и бессилия захлестывает с головой. Что она, Баба-яга, леса не видела? Да нет, видела, только дома он совсем другой, пронизанный солнечными лучами насквозь: янтарные сосны верхушками упираются в дымчато-синее небо, у их подножья ветер играет листьями подрастающих осинок, клонятся к земле усыпанные ягодами тонкие ветки малинника. Недалеко совсем, кажется рукой подать, зеленой стеной встает дубрава, где полно и белок, и зайцев, и прочей лесной мелочи. Но, самое главное, в тех лесах чувствуется жизнь, а здесь… словно усыпальница.

— Куда это мы забрели? — поинтересовалась ведьма.

Обидевшийся кот демонстративно отвернулся. Ну и ладно, все равно он не знает.

— Влееезааай, — прорычал лесной хозяин, — довееезу до места, меееедлееенно, но веееерно… Неее бойся… — он толкнул Людмилу лобастой головой, легонько прикусил зубами ей руку. Затаив дыхание, ведьма коснулась выпуклого загривка зверя. Топтыгин опустился на передние лапы. Людмила аккуратно влезла на медвежью спину: — "А вдруг передумает?". Её качнуло назад. Ведьма ухватилась внезапно повлажневшими ладонями за длинную спутанную шерсть. Никогда она не думала, что медведи так быстро бегают. Всегда считала, что они неторопливые увальни.

"А все-таки лучше плохо ехать, чем хорошо идти", — думала она чуть позже, когда освоила навык езды на «беговом» медведе и перестала трястись от страха. Косолапый, оказывается, развивал приличную скорость, а сидеть на широкой спине было так же удобно, как в кресле-качалке. Краем глаза Людмила видела поспешающего за лесным хозяином Баюна. Вопреки обыкновению, кот не заскакивал вперед, не задерживался по своим кошачьим делам, а бежал впритирку с Лешим. Видно, ведьма не ошибалась — лес не внушал доверия не только ей, тем более теперь, когда все вокруг затянула непроглядная тьма.

Медведь остановился, рыкнул. Баюн мигом развернулся, замер, навострил уши. Топтыгин глухо заворчал. Кот понимающе кивнул и запрыгнул на спину зверя позади Бабы-яги.

— Ты куда? — возмутилась Людмила, — здесь одной места мало.

— Лесовик сказал — без остановок пойдет, а присматривать ещё и за мной его сил не хватит.

— На ночевку не станем?

— В таком месте? Что-то не очень хочется…

— Мне тоже, — поежилась ведьма, — тягостно здесь.

Медведь не прислушивался к разговорам своих вершников, ходко трусил по пересеченной местности. Кот повозился немного, устраиваясь удобнее, и надолго затих. Людмила до рези в глазах пыталась разглядеть что-либо в окружающей темени, потом плюнула на это дело и всецело положилась на чутье Лешего. Надо думать, он знает, что делает.

Утро почти не отличалось от ночи, показавшейся ведьме бесконечной. Туманная завеса, накрывшая лес сплошным маревом, свела на нет все потуги наступающего дня. Свет не пробивался через мутную хмарь. Людмила казалось — никого, кроме них троих, больше нет в этом ирреальном мире, да и они застряли в какой-то нулевой точке мироздания, где нет ни времени, ни расстояний. Потому и изумилась, когда неожиданно медведь остановился, небрежно стряхнул со спины изрядно надоевших ему пассажиров и скрылся в туманной пелене.

— Куда это он? — ведьма огляделась, потирая ушибленный бок. А толку? В шаге от них ничего не видать.

— Тихо, — зашипел кот, в отличие от ведьмы, не пострадавший при падении. — Слышишь, идет кто-то…

Людмила ничего не слышала, но послушно затихла, дыша через раз.

— Фу, — облегченно перевела она дух, когда из молочно-белой дымки вышел Леший. — Ты что творишь?

— Дальше сами… — лесной хозяин нахмурился, — мне туда ходу нет.

— А нам куда? Мы в этой хмари сто лет по кругу ходить будем.

— Не будете. Я уйду, туман спадет. Он для таких, как я, определен, чтобы не лезли, куда не надо.

Людмила задумалась — а ведь и правда: когда Леший ушел, было видно хоть кое-что, а сейчас опять такое ощущение, будто в мутной воде плывешь. Она и так руку то и дело к глазам подносит — убедиться в своей зрячести.

— Так что звиняйте, сделал, что мог. А напугал, так это я не со зла, не думал, что ведьма такой пужливой может быть.

— Тебя бы так, как меня Кашей погонял, от собственной тени шарахался бы.

— Не шарахался бы…

— Храбрый такой потому что? — влез Баюн, — или сильный?

— Просто тени у меня нет…

От изумления всезнайка кот потерял дар речи. На это он раньше внимания не обращал, а сейчас как проверишь, солнца-то нет.

— Прощевайте, — леший шагнул в сторону и исчез, как и не было его.

— Что это он так с нами? «Прощевайте»… — обиделся Баюн, — ни добра, ни везения не пожелал… Как чужой…

— Не верит он в успешность наших поисков, — усмехнулась ведьма, — что ж, помог и ладно. Если Леший ничего не напутал, то ждать, пока туман развеется, недолго. — Она немного помолчала: — Тихо-то как…

— Давно уже так. Пустой лес стоит… Я вот что все время думаю, — кот прилег рядом, — почему лесовик в сторонку отходил, когда в медведя и обратно превращался?

— Да неприглядное это зрелище: наизнанку выворачиваться. Впрочем, я не знаю, как это у нежити бывает, но в любом случае — дело интимное, для чужих глаз не предназначенное.

— Хотелось бы глянуть…

— Оно тебе надо?

Кот примолк. Хватило его ненадолго:

— Смотри, — хвост его изогнулся, как вопросительный знак, — а это что?

— Где? — А ведь не соврал Леший, дымка становится полупрозрачной. Уже немного видны очертания елок, стоящие вкривь и вкось, понуро опустив свои макушки, а между замшелых стволов маячит чуть более светлый силуэт. Женщина, судя по одежде и длинным волосам. Но откуда?

Ведьма вскочила и устремилась к ней:

— Стой! — Женщина в белом и не думала убегать. Она смотрела на Людмилу и по лицу её, изнуренному потаенной кручиной, текли слезы.

Давно забытые ощущения захлестнули Людмилу, она с трудом боролась с ними. Хотелось кинуться к незнакомке, прижаться к ней, уткнуться в колени, как в детстве бабушке, выплакать все свои горести и печали за долгие годы одинокой жизни — без любви, без друзей, без надежды на возвращение. Незаметно для себя ускоряя шаг, ведьма приближалась к женщине, когда та развернулась, не оглядываясь, пошла прочь. Людмила рванулась следом, но обо что-то запнулась и, упав, распласталась на земле, задыхаясь, как выброшенная на берег рыба. Негодующе мяукнул невзначай придушенный ею кот.

— Чего под ноги лезешь? — прикрикнула на него ведьма.

— Нет бы, спасибо сказать. Доброе слово оно и кошке приятно, а такому коту, как я, тем более, — самодовольно промурлыкал Баюн, вылизывая встрепанную шерсть.

— Сам себя не похвалишь, ходишь, как оплеванный, — парировала Людмила. Жизнь, похоже, возвращалась и к ведьме, и к котофею, раз они перешли на обычный ёрнический тон. — За что это тебя благодарить, просвети, пожалуйста?

— За то, что от беды спас. Видела бы ты себя, когда побежала за этим мороком. Ни дать, ни взять — бобылка в погоне за свободным кавалером.

— Что б ты понимал… — Не будешь же рассказывать хоть и умному, но все же коту, какие иногда мысли посещают людей. — Я просто хотела разобраться — кто это?

— И заодно дорогу к Кащею узнать, как же, как же… — понимающе закивал Баюн. — И что — разобралась?

— Ты помешал! — опять разозлилась ведьма. — Под ноги подлез!

— Да вы с ней похожи, как две капли воды. Поставь рядом, не различишь, особенно когда ты тоже слезы лить начала. — Людмила потрогала щеки. Надо же, мокрые. Она и не заметила. — Думать надо иногда, а не бежать сломя голову. Не дома чаи пьем… Если даже Леший смотался отсюда, то и нам пора когти рвать.

— Я не смогу, — засмеялась ведьма суровой тираде, — у меня когти короткие. Да и не на прогулку я вышла, знаешь ведь.

— Вот-вот, а ведешь себя, как дитя малое.

— Поняла, бдительность удвою. Так что ты там про похожесть говорил, давай подробнее.

— Эта в белом вылитая ты. Откуда взялась, чего хочет — непонятно. Да вон, смотри, стоит, ждет.

Людмила сощурившись, пригляделась. Её зрение с кошачьим, конечно, не сравнить.

"Да, ждет. И, впрямь, похожа. Не так, чтобы слишком, а как сестра. Сомневаюсь, что у меня здесь есть родственники, кроме Антона. Тогда в чем дело? И почему у меня возникло такое чувство близкого родства? Меня простым мороком так легко не заманишь, а я подвоха не чую".

— Что, Баюн, вызываем огонь на себя?

— В каком смысле?

— В самом прямом — пойдем и спросим, чего ей от нас надо, а потом будем действовать по обстановке.

Ох, как не хотелось коту, а деваться некуда. Острым глазом приглядывая пути для отступления, Баюн потихоньку поплелся за ведьмой.

Трудно принимать решения, а если что надумал, так и делать надо одним махом. Людмила проворно преодолела половину расстояния, отделяющего их от женщины, оглянулась на Баюна — идет следом, как миленький — глядь, а белый силуэт опять едва виден. Ускорила шаги, потом побежала. Нет, ближе подойти не получается, так и маячит светлое пятно где-то впереди.

— Стой, котофей, передохнем, — ведьма плюхнулась за ближайший куст с редкими пожухлыми листьями, стараясь укрыться от глаз женщины. — У меня такое ощущение, что нас ведут.

— Покорных судьба ведет, непокорных тащит, — философски отозвался кот.

— Ты считаешь, что если мы не пойдем сами, нас поволокут? Знать бы ещё кто — друзья или враги.

— Откуда у нас в этом прОклятом лесу друзья? — мрачно пробурчал Баюн.

— Почему прОклятом?

— А какой ещё? Ты глянь вокруг…

Преследуя ускользающую незнакомку, Людмила почти не смотрела по сторонам, только вперед и иногда под ноги, чтоб не переломаться ненароком. А теперь словно прозрела.

Одиночные квелые деревца непонятной породы росли вкривь и вкось, с трудом пробиваясь через нагромождения догнивающих деревьев. Редкие пятна чахлой зелени выглядели здесь противоестественными. Настоящим казался только этот колоссальный могильник, который возник на месте уничтоженного леса. Повергнутые склизкие стволы, смердящие завалы валежника, груды перепревшей древесины, рассыпающейся от прикосновения, ничего, кроме омерзения, не вызывали. Да ещё эти отжившие свой век деревья — бледные, с содранной корой, с нелепо торчащими обломками сучьев — погребальными свечами вставали перед глазами. Ведьма вздохнула:

— Что делать, ума не приложу…Вот уж забрели, так забрели.

— А двойник твой исчез, — злорадно доложил Баюн, — ну и баба, завела и бросила.

— Я думаю, нам вглубь этой помойки идти надо, но как представлю, что там дальше может быть, так и хочется повернуть обратно. — Людмила сделала вид, что не уловила кошачьих намеков, без опаски встала (кого бояться? тишина стоит такая, что муха пролетит, слышно будет), потопталась на месте. Ноги по щиколотку утонули в мелкой трухе. — Лишь бы зыбунов не встретилось, там точно завязнем. Перекусим, и в путь.

Поесть кот всегда был не прочь, но не в этот раз. Напряженное тело его вытянулось в струнку, уши стояли торчком, на морде было написано величайшее изумление.

— Плачет кто-то… Жалобно так.

— Где?

— Не пойму. Кажется, там, — котофей махнул лапой, показывая направление.

Замерла Людмила, прислушиваясь. Нет, ничего не уловила — замерло все в безмолвии: ни посвиста ветра, ни шороха.

— Пойдем туда?

— А поесть? Так и помру голодным, если что…

— Не в этот раз, — ведьме хотелось скорей выбраться из этого гиблого места. — Далеко только не отбегай, я за тобой не поспею.

— Так я тебе и поверил, беглянку догоняла, небось, ветер в ушах свистел, мне на четырех лапах за вами угнаться трудно было.

Ведьма досадливо поморщилась. Кому приятно упоминание о собственных промашках — а тут она явно оплошала, потому и занесло их, бес знает куда. Баюн нырнул в пролаз между деревьями, Людмила поспешила за ним, с отвращением отводя руками белесые лишайниковые бороды, которые так и норовили мазнуть по лицу. Потом сообразила, что с таким же успехом может использовать свое многострадальное помело, бесполезным грузом висящее за спиной. Ему-то уже все равно, во всяких переделках побывало.

"Ай, да умничка Баюн, заботливый мой! Хоть и ерепенился поначалу, но обо мне думает, дорожку ладную выбирает, в одиночку, наверное, уже выбрался отсюда", — Людмила видела впереди только мелькание черного хвоста, который, изгибаясь, показывал, куда удобнее будет свернуть, и шла за ним, как по маячку. Сам кот на ненужную беготню и никчемное ожидание время не тратил. Не маленькая ведьма, не в первый раз по лесу бредет, разберется. Вскоре и Людмила услышала тоненький писк, а потом догнала котофея, замершего в недоумении.

— Чары… — прошептал Баюн.

Впереди, за деревьями, виднелся высоченный частокол из заостренных бревен. Писк доносился оттуда. Ведьма облегченно перевела дыхание:

— Мой гребешок сработал, значит, правильно шли. Антон был здесь. Узнать бы ещё куда ушел и ушел ли… И кто там сидит, за изгородью.

— Нет здесь их никого, — веско сказал кот. — Пошли дальше.

В ответ на его слова верещанье стало громче, перешло в непрерывный визг. Баюн не выдержал:

— Гляну, кто там так отчаянно вопит.

Он подбежал к частоколу, подпрыгнул повыше, закогтился, как заправский скалолаз, и полез вверх. Людмила с интересом наблюдала за ним, в душе гадая, свалится или нет. Уж больно обленился Баюн в последнее время, совсем не напрягал себя излишними телодвижениями, птичку зазевавшуюся словит и все, ходит довольный весь день, охотник. Да ещё и поучал Бабу-ягу, что смысл его жизни не доступен для её женского ума. Жаль, ни разу не уточнил он, в чем же заключается этот смысл, уж Людмила нашлась бы, что ответить зазнайке.

Кот тем временем благополучно добрался до верха, заглянул за забор, и, как ошпаренный, скатился вниз, фыркая и отплевываясь. Ведьма кинулась к нему:

— Что там?

— Вот гаденыш, — ругался кот, лапой щупая подпаленные усы, — помогай таким. Только выглянул, он в меня струей пламени прицельно плюнул.

— Да кто там? — спросила Людмила, копаясь в сумке со снадобьями, выбирая, чем лучше подлечить обожженную кошачью морду: настоем мятной травы охладить или бузинным цветом боль снять.

— Змиуланчик-недоросль. — Ведьма оторвалась от своих раздумий и удивленно вскинула брови. — Машет заполошно крыльями, ни на забор, ни на землю сесть не может, перепуган. Сам выбраться не может, и на спасителя кидается почем зря. Пошли отсюда, ну его к Лешему… Пусть сидит, как сидел.

— Э, нет, постой, — Людмила старалась перекричать отчаянные вопли, которые здесь, у частокола, звучали с интенсивность ультразвука. — Чары надо снять, он ведь погибнет там. Совсем маленький, да? Жалко ведь, их и так мало. — Она задумалась: — Птах про змиуланов знает, они не опасны, чего ж тогда Антон гребень кидал непонятно. Ведь предупредила — только когда невмоготу станет.

— Похоже, не по силам стало, — кот показал на выгоревшие проплешины и обугленные деревья, которые даже на фоне мрачного леса смотрелись устрашающе.

— Отойди подальше, — Баюн в два прыжка отскочил метров на десять. Понимает…

Ведьма прикрыла глаза, настраиваясь на нужную волну. Накладывать чары легко, снимать гораздо труднее, тут умеючи действовать надо, чтобы самой в поруху не попасть. Редко колдуньи ворожбу собственную разрушают, не принято это у них, давать обратный ход заклятьям, чай, не фокусы показывают, силу природных стихий призывают.

Горячая волна пошла от ног вверх, заплескалась внутри, закручиваясь в животе тугой огненной спиралью. Сверху, как ледяной душ, хлынул поток живительного холода, сплетаясь с жаркой стихией в одно целое. Забурлила, заиграла сила чародейственная, ища выхода. Теперь бы не опоздать, иначе разорвет на клочья мелкие, по ветру развеет. Боясь выплескать накопленное раньше времени, сделала Людмила шаг к частоколу и пожалела, что далековато от него встала, вплотную надо было бы. Коснулась рукой шершавых бревен, пошла вокруг, повела линию незримую — сама-то видела, как бело-оранжевый след тянется за её рукой — замкнула кольцо.

Тонкая линия на миг стала видимой, потом бревна, будто ножом, снизу подрезали. Посыпались, с грохотом ударяясь друг о друга, разлетелись на мелкие обломки, закружились щепочки над головой ведьмы и половинкой сломанного гребня упали в подставленную ладонь. Она облегченно выдохнула, воткнула гребешок в спутанные волосы: — "Пригодится красоту наводить, а вторая половина силы уже ни имеет. Так пусть и торчит в земле веки вечные", и чуть не оглохла от визготни над самым ухом. Жаром опалило правую щеку.

— Ну, хватит, хватит, успокойся, — ведьма вытянула руку. Улыбнулась, разглядывая спасенного. О детях Змиулана она только слышала, видеть воочию не приходилось. Бывало, рожали иногда одинокие женщины от огненного змея, но редко выживали змееныши. Бабки-повитухи относили их сразу в лес, бросали на погибель верную, приговаривая — "как родился, так и в пол ушел", а зачарованную Змиуланом тащили к ближайшей ведунье на отчитку. Людмила тоже отчитывала одну такую, совсем зачахла бедняжка, иссушила себя тоской-кручиной по змею огненному, но у той, помнится, детей не случилось.

Змееныш, чуть больше локтя длиной, судорожно вцепился коготками в рукав ведьминой душегрейки и затих, изредка взмахивая для равновесия перепончатыми крылышками. Его вертикальные зрачки пульсировали в бешеном ритме, порой перекрывая всю золотистую радужку глаза. По зеленоватой гладкой шкурке иногда пробегали огненные лепестки, отчего казалось, что держишь на руке сгусток живого пламени. "На дракончика похож, — подумала Людмила, — мультяшного: большеголовый уродец, но симпатяга. Вроде безобидный, что ж его Антон так напугался?".

— Ты с ним аккуратнее, — издалека предупредил Баюн, — слишком близко держишь.

Людмила отодвинула руку от себя. Змееныш опять заверещал, внезапно сорвался с места и стал нарезать круги вокруг Людмилы, ощутимо подталкивая её сзади. Она сначала не поняла, чего он от неё хочет, а потом подчинилась. Спасенный порхал немного впереди, а ведьма и кот шли за ним. Если они мешкали, змееныш зависал в воздухе, поджидая, а потом опять отлетал немного. Баюн убежал вперед, догнал змееныша, вопросительно мяукнул. Змиуланчик заверещал тоненько, издавая переливистые рулады, зависнув прямо перед мордой кота. Когда ведьма подошла к ним, разговор, похоже, закончился, а суда по удовлетворенному виду котофея, он узнал все, что хотел.

— Нет, ну и гад же Кащей… — запальчиво начал Баюн.

— Величайший злодей всех времен и народов, — серьезно подтвердила Людмила, — а ты в этом сомневался?

— Нет, конечно, — заюлил кот. — Представляешь, он змееныша этого в лесу нашел, умирающего, подлечил слегка. Потом, вместо того, чтобы отпустить детеныша восвояси, сказал — "все одно тебе погибать, а так службу мне послужишь", накинул на него обличье Горыныча и посадил, как цепного пса, замок охранять.

— Так ведь всегда было — добром за добро платить. Чего ты удивляешься?

— По своей воле, а змеенышу и выбирать не дали. Если бы Кащей не погиб, так до самой смерти ему бы служил.

— Погиб? Откуда знаешь?

— Да, это же самое главное… — спохватился Баюн, — как погиб, змиуланчик не знает, только понял, что свободен, а вот выбраться из-за твоего частокола сам не смог.

— А куда сейчас нас ведет, ты спросил у него?

— К замку Кащееву, куда ж ещё. Хочет лично убедиться, что хозяина его больше нет.

Людмила вопросительно глянула на зависшего в отдалении от них змееныша. Самой бы поговорить с ним, расспросить об Антоне, о Кащее побольше узнать, да жаль — не обладает она талантом котофеевым с любым созданием немыслимым беседы вести. Чего нет, того нет… Одно радует — нет врага ее, ещё бы брата отыскать невредимым.

 

ГЛАВА 30

Змиуланчик привел их к холму, сиротливо торчащего посреди бурелома, завис над безлесной макушкой взгорка. По узкой извилистой тропке Людмила и Баюн взобрались наверх и очутились на открытой всем ветрам площадке, похожей на заброшенный теннисный корт — трава на нем местами вымахала по колено, а кое-где почти засохла. Края площадки отвесно обрывались вниз в густые заросли, которые подковой охватывали подножие холма. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилался все тот же безжизненный лес — безмолвный и мрачный.

В тишину оцепенелого леса ворвалась пронзительная рулада змееныша, похожая на скрип металла о стекло. Спустя мгновение издалека донесся точно такой же звук, но значительно ослабленный расстоянием. Змиуланчик встрепенулся, порскнул к ведьме. Людмила отпрянула от слишком пылкого во всех отношениях почитателя. Хватит, правая сторона лица до сих пор огнем горит. Змееныш разочарованно зашипел и, оставив после себя пламенный росчерк, в мгновение ока скрылся из глаз.

— Солнца бы… — Людмила прищурилась и сквозь ресницы глянула на небо без единого просвета, с грязно-серыми тучами без конца и края, — я уж и забыла, какое счастье его видеть.

Кот, словно не слыша, несуразным зигзагом бродил среди округлых валунов, выложенных сильно вытянутым прямоугольником. Камни, казалось, ещё в незапамятные времена вросли в землю своими замшелыми боками. Откуда они тут, на этом холме, несуразной бородавкой торчащей среди лесоповала?

— Ничего нет… — Баюн во весь рост растянулся на желто-коричневой жухлой траве. — Отдыхай…

— Чего нет? — не поняла ведьма.

— Ничего… — повторил кот, прикрывая глаза и явно намереваясь слегка подремать.

— А зАмок?

— Ты же видишь… — флегматично отозвался котофей.

Людмила, конечно, видела, но ведь Баюн сказал, что змиуланчик приведет их к обиталищу Кащея, а здесь — никакого намека на зАмок, только камни, да немного зелени у подошвы холма.

— Темнеет, — ведьма уселась на один из камней, неожиданно теплый, — ночевать здесь будем? Что-то не очень хочется, уж лучше в лесу укрытие какое-никакое поискать.

— Поздно спохватилась.

Да, раньше надо было думать. Низину заволокла беспроглядная темень, щупальца сумрака доползли почти до половины холма. Людмиле стало не по себе.

Вдруг, словно по заказу, поднялся ветер, разогнал хмарь, закрывавшую небо. Прощальный луч закатного солнца ударил в глаза, скользнул по валунам. Те, отзываясь на легкое прикосновение солнечного блика, загорелись бледно-розовым светом. Людмила соскочила на землю и испуганно уставилась на свое жесткое сиденье. Ей почудилось, что камень под ней зашевелился. Да нет, как? Такая громадина…

— Ты чего шумишь? — Баюн настороженно приоткрыл глаз и моментально вскочил на лапы, уже в полной боевой готовности, мигом превратившись в чуткий взъерошенный комок.

По всему периметру площадки, на которой они находились, вырастали полупрозрачные стены. Они вытягивались ввысь неравномерно, с натугой, пока окончательно не сомкнулись сводом далеко вверху. Подернутый дрожащей дымкой миража лес-суховершник маячил вдали. Редкие белесые стволы деревьев рывками раскачивались из стороны в сторону, отчего казалось, что они наступают, двигаются сюда, выворачивая огрубевшие корни из почвы, окружают холм со всех сторон.

Кот замер, настороженно встопорщил усы и одним длинным прыжком прыгнул вперед, на край площадки. Ведьма замерла на месте — Баюн за этой призрачной стеной тоже выглядел не очень: вальяжный угольно-черный красавец превратился в облезлую тень котофея.

— Отомри, — беззаботно крикнул кот, — ерунда все это: иллюзия, фата-моргана, игра света и тени. Отсюда этих стен не заметно.

Людмила с ужасом увидела, как силуэт котофея словно расплывается. Эфемерная преграда переливалась всеми оттенками черного.

— Быстрей обратно, — в панике закричала она.

Кот прыгнул. Иллюзорные стены как-то сразу стали реальны, и Баюн приземлился рядом с ней, шипя от боли. В воздухе летали клочья шерсти, а треть пушистого хвоста стала похожа на гибкую лозу. Ведьма бросилась к пострадавшему, но тот только отмахнулся:

— Не время.

Это он точно заметил. Какой хвост? Не до него, когда такие дела творятся.

Камни, нарочно уложенные кем-то — в этом теперь Людмила не сомневалась, — пылали кровавым багрянцем. Холодный пламень бросал отсветы на облицованные черными полированными плитами стены. На таком же каменном полу вокруг валунов, все больше напоминающих своими очертаниями свернувшихся калачиком людей, кристаллизовались льдистые лимбы. Они увеличивались на глазах, сливаясь в одно целое, пока не захватили все пространство, оставив свободным лишь небольшой пятачок, где стояли ведьма и кот. Когда морозные узоры затянули и выгнутый купол, вверх от камней устремились потоки слепящего света. Расплывчатый полумрак догорающей вечерней зари сменился сиянием летнего утра. У Людмилы от резкого перехода заслезились глаза.

— Кажется, мы попали туда, куда хотели, — прошептал Баюн, прижимаясь к ногам ведьмы, — только меня это почему-то не радует.

— В зАмок? — гнусаво, хлюпая носом, невпопад спросила Людмила. Из глаз все ещё текли слезы, не давая толком осмотреться. — С чего ты так решил?

— Похоже на то… Там какой-то пьедестал с креслом…

— Где? — ручей из глаз иссяк. Ведьма уставилась на широкие пологие ступени, около которых валялся меч-кладенец. Она, забыв обо всем на свете, кинулась поднимать свое оружие, крикнув на бегу Баюну: — Антон где-то здесь!

— Не факт… — уши котофея слегка шевелились, так же, как и его усы-вибриссы, ловя любые намеки на посторонние звуки и движения. — Просто так мечи не бросают…

Но зал был пуст и тих. Кроме них, двоих, никого здесь не было. Вдоль вытянутого нефа бессрочным караулом застыли рельефные колонны. Свет и тень причудливо переплетались на неровно отесанных боках, порождая странное ощущение, что потолочный свод опирается на изнемогающие от тяжкой ноши девичьи тела. Живые и страдающие… Баюн отогнал от себя назойливые мысли. Уж чужого он бы услышал по любому.

А вот чертовщина здесь творилась явная — наледь бесследно исчезла, не отставив от себя даже мокрого пятна. Тщательно отполированный каменный пол в центре зала оказался сплошь засыпан какой-то серой дрянью. Кот брезгливо принюхался — вроде бы ничем не пахнет, хотя нет, какой-то запах есть, но настолько слабый, что даже его чуткий нюх не может определить, что это такое.

— Иди сюда, — позвала издали Людмила, — глянь.

Баюн нехотя поплелся к ней. Непонятный тревожащий запах не давал ему покоя.

Ведьма склонилась над мечом. Иззубренный булатный клинок оказался источен ржой. Дотронься — рассыплется красно-бурыми порошинками. Массивная двуручная рукоять, обтянутая бычьей кожей для ухватистости, покрыта разводами плесени, словно её сто лет не касалась ничья рука.

— После Ильгиного подпола и то лучше выглядел, — Людмила оглянулась на Баюна. Тот отрешенно молчал, напряженно думая о чем-то своем, кошачьем. — Эй, ты где, вернись… — она щелкнула пальцами, — я говорю, Тимофей с Антоном меч отчистили, наточили. Он был как новенький, а теперь смотри сам, что с ним стало.

Баюн пренебрежительно глянул на кладенец — знала бы ведьма, что холодное оружие его, кота-пацифиста, мало интересует, не приставала бы с расспросами — и опять задумчиво уставился на колонны. Людмила махнула на него рукой: — «Помощник», и склонилась над мечом, размышляя, как вернуть обветшалому раритету вторую молодость. Пока ведьма возилась, котофей нырнул вглубь колоннады. Что он там надеялся отыскать, кто знает? Спроси Баюна, он и сам не ответил бы, зачем полез туда, ничего любопытного все равно не нашел. А вот самое интересное он пропустил, как и Людмила, у которой дело, наконец, сладилось — меч отозвался на чародейные старания ведьмы. И не только…

В глубине каждой из колонн засияло по огоньку. Тусклые вначале, они зажглись ярче самых ярких звезд и вырвались на волю колкими алыми лучами, скрестившимися в центре зала. Непонятая Баюном «дрянь» замерцала, поднялась над полом серым облаком, зависла неподвижно. Нечеткий силуэт, что проявился изнутри кокона, одним взмахом разогнал пелену мелкого праха и шагнул на свет, громко лязгнув костями ступней по каменному полу.

Клац…клац…клац…

Звук взорвал тишину, как первый выстрел из дуэльного пистолета.

Людмила обернулась — "Баюн чудит?", да так и замерла, полуприсев, с окаянным мечом в руках, который она силилась оторвать от пола. К ней, раскачиваясь незнамо как скрепленным остовом, торопился оживший скелет: желтоватые кости слегка постукивали друг о друга, напоминая задорные перестуки ложкарей. Вот только ведьме было не до веселья. Она будто наяву услышала голос Ильги: — "В одночасье погибнешь…Там твой дар силы не имеет, там иной промысел нужен". Какой промысел, какой? Кащей мертв, других врагов Людмила вроде не нажила. Может, эти ходячие мощи помощи какой-то от неё ждут? Женщина настороженно ждала, сосредоточивая силу, но все равно припозднилась. Черные провалы глазниц на миг вспыхнули фосфорно-зеленым светом, отвлекая внимание. Людмила и не заметила короткий взмах костлявой длани, лишь дернулась назад, когда всю её, с ног до головы, облепила непроницаемая пленка. Ведьма застыла хладной статуей, правда, ещё живой. Она все видела будто через мутное стекло, да и соображала пока. Но лучше бы она сразу умерла.

"Догнала, злодейка… доля горькая… Сразу бы убил, что ли, чего мучить…" — обездвиженная Людмила понимала, что в этот раз избавления не будет. Она с унынием (а что делать? не отвернешься никак) наблюдала за тем, как на костях мало-помалу нарастает плоть. Наливаются пока ещё бескровные мышцы, бьется внутри грудной клетки пульсирующий сгусток, проявляется такая до боли знакомая фигура — худосочная, серая, словно вывяленная на солнце рыба.

"Если такой умелец, что ж из себя красавца писаного не сделал? — думала ведьма, — глядишь, полюбился б кому, может, и стал бы человеком. Нет, этот бы не стал… — Финальным аккордом возрождения Кащея стал звучный багряный выплеск изо рта. Бессмертный деловито вытер кровавый ореол вокруг губ, размазал остатки ногой по полу и провел руками по телу, проверяя, всё ли на месте. — Да всё, всё там… и главное достоинство тоже… — злилась Людмила, — видел бы себя со стороны. Гол, как сокол… Посмешище…"

Из-за колонн высунулся котофей с навьюченной на спине ношей. Мигом оценил обстановку и отступил назад, намереваясь тихо дать деру. Да только тихо не удалось — его многострадальный хвост зацепился за копытца Птаха. Баюн дернулся. От резкого рывка щуплое тело бесенка, которое и без того едва держалось на спине кота, окончательно сползло к полу. Бум… Голова глухо стукнулась о каменные плиты.

Реакция Кащей была мгновенной.

— Аааа, вот и искатель приключений, — прошипел бессмертный. На ладони его, только что принявшей окончательную форму, черным цветком распустился сгусток мрака. Лепестки его затрепетали, хищно принюхиваясь, потом один из них протянулся к коту, пружинисто подхватил гуляку, поднял почти до потолочного свода и с размаху швырнул вниз.

— Не надо меня, я уник… — "…альный" заглушил сочный шлепок о верхнюю ступень того самого постамента, до которого кот ещё не добрался.

— Всего-то и уникального, что мозги диорийца, да немного мастерства Триглавы, — пробурчал Кащей, небрежно сминая в кулаке свое творение, — еще силу на тебя тратить. Я тебя создал, я тебя и убью… И так на свете зажился, счастье твое, раньше мне на глаза не попался.

Распластанный, словно камбала, кот вздрогнул, закашлялся, попытался приподняться. Короткая конвульсия, от которой шерсть поднялась дыбом, свела на нет его усилия. Кащей пинком ноги перевернул Баюна мордой кверху, заглянул в глаза. Мутная поволока затягивала их.

— Готов, — ухмыльнулся злыдень, — смерть уже набросила на него пелену, а она из своих объятий никого просто так не отпускает…

Судорожный вздох кота, который ну никак не планировал околеть в самом расцвете лет, перебил монолог Кащея.

— Надо ж, какая тварь живучая получилась, — он покачал удивленно головой, — ладно, гляну ещё. Потом… — многообещающе добавил бессмертный. — Очухаешься, может, и оставлю себе на потеху.

"Почему? Почему так? — Рассудок не мог постигнуть случившееся. Эмоции бурлили, не найдя выхода, непролитыми слезами оседали на сердце, застывшем стылой глыбой. — Баюн…Птах… Антон с Тимофеем, наверно, тоже… Все, все… все. Зачем и кто нас собрал вместе, оторвал нас от всего родного, привычного? И не спросил, хотим ли мы…".

— Точь-в-точь Триглава… как это у них получается — листка одинакового в лесу не сыщешь, а они, ишь ты, через поколения повторяются, как отпечаток одного лица. Кровь… — Кащей, подойдя вплотную, разглядывал ведьму. — Дождался… — удовлетворенно протянул он. — Как же старалась Непобедимая дочь свою спасти, жизнь не пожалела. Что, милая? — бессмертный подмигнул ледяной статуе, — несладко? А мне каково было, пока я додумался, как тебя сюда заманить?

Была бы воля, Людмила разорвала б его голыми руками — за всё. И за всех, погубленных Кащеем, за все злодейства, что успел натворить за века этот злыдень. От ярости мозг плавился, как шкварки на раскаленной сковороде: — "Ловушка, обычная западня, где приманкой стал Антон… А кто мне виноват, сама хотела одним махом от закавыки избавиться. Что он тут мне несет, елдык разговорчивый? Куда это он пошел? Куда он Птаха потащил?" — тщательно подавляемая волна паники захлестнула ведьму. Чувствование-то этот гад ей оставил, вот и бросало ведьму из одной крайности в другую.

Услужливый мозг тут же переключился от вечного вопроса "кто виноват?" на живописания адовых мук (это у него всегда хорошо получалось — творческая личность). Оно ведь как всегда бывает — любая угроза всегда страшна своей неопределенностью, а когда уже видишь и понимаешь её сущность, тогда и находятся способы, как с ней бороться, с бедой-то негаданной. А пока…

Воображение работало на всю катушку, да так красочно, что Людмила не обратила внимания, как Баюн приоткрыл один глаз — недобро блеснувший, ярый — и тут же захлопнул, старательно делая вид, что он коврик, просто безобидный коврик для ног, здесь, у массивного кресла, похожего на трон. Но, видно, почуяв, что явной опасности нет, котофей распахнул оба глаза, надсадно, с хрипом, втянул воздух. Потом конвульсивно дернул всеми лапами, нелепо задранными вверх, плавно перетек со спины на живот, полежал чуток, отдыхая, да и дал деру. Куда? Да хоть куда, лишь бы не валяться на помосте, открытом любому взгляду.

"Бежать. Бежать, не медля ни мгновения". — Кот был настроен решительно, но, выглянув из-за спинки кресла, передумал. Ледяная статуя недалеко от постамента посверкивала фиолетовыми искрами, которые силились изнутри разбить мерзлый панцирь. Полусогнутая фигура ведьмы, так и не выпустившей из рук зачарованный меч, застыла в несуразном развороте-полуприседе. Прерывистые слабые проблески делали её похожей на свечу — свечу, трепетный огонь которой старается задуть проказник ветер, а она изо всех сил сопротивляется его бесшабашному задору. Баюн просто не мог бросить её здесь. Он забился в уголок между основанием трона и полом, мелочно, как скряга, принялся взвешивать всё «за» и «против». Получалось — пятьдесят на пятьдесят, как ни крути. Баюн в отчаянии стукнул башкой о заднюю панель кресла. Что-то негромко хрустнуло. Кот прислушался к своим ощущения — вроде все, как было, голова не отвалилась. Сказать, что он совсем здоров, конечно, нельзя. Кащей хорошо приложил его, но заживет. Когда-нибудь…

Слабый сквознячок дотронулся до шерстки кота, слегка приподнял её и пощекотал кожу. Котофей ознобливо передернулся, недовольно развернулся и подпрыгнул от неожиданности. "Эти глаза напротив… — вот о чем пела Людмила, когда ей было особенно тоскливо", — сообразил Баюн. Из узкой щели на него уставились круглые немигающие глазищи, изумрудными звездами сияющие в темноте. Потом трон бесшумно поехал в сторону, расщелина немного раздалась, и из-под пола вылезло низенькое сутулое существо, сплошь заросшее густой длинной шерстью. Волосатый «холмик» подобрался поближе к отползающему назад котофею (не любил он таких вот сюрпризов, вот не любил, и все), ухватил Баюна за ухо, с невероятной силой подтащил к себе упирающегося кота:

— Тихо, тихо, — басовито прошептало существо, — меня Хозяин наш просил вам помочь.

— Кккаккккой хххозяин? — пролепетал котофей.

— Вы его Лешим кличете.

— Аааа, — протянул кот, хотя все равно ничего не понял, — а ты кто?

— Какая тебе разница? — существо выглянуло в зал и тут же спряталось. — Ух… Леший просто сказал обратную дорогу показать, если заблудитесь вдруг. Я ждал, ждал, решил сам вас найти, а тут… — он ловко юркнул в щель, прогудев напоследок, — разбирайтесь сами. Я сюда больше не ходок.

Баюн начал протискиваться вслед за ним, но застрял на полпути: — "Значит, не судьба… Неверное решение, придется ведьму выручать".

"Что так печет? — взбунтовалась Людмила. Нестерпимый жар охватил руку, которая сжимала рукоять меча, по плечу добрался до головы, обручем жгучей боли охватил её. — Вот оно, начинается… За что?"

Занятый решением собственных проблем, Баюн увидел только завершение катарсиса. Искристый перелив внутри ледяной статуи набрал силу, миновав все стадии от светло-фиолетового до лилового, налился навьей мощью — грозной, неведомой самой ведьме. Никогда не обращалась она за помощью к силам Тьмы, хотя могла не раз. Знала, как легко попасть в подневольность своим неумеренным желаниям, понимала, чем могут закончиться игры с неведомым, иначе не была бы она Хранительницей Пути. Мало оградить мир от чужого вторжения, надо суметь уберечь его от себя.

Выплеск накопленной силы был настолько могучим, что панцирь, сковавший Людмилу, не устоял, поплыл тягучей мутной массой, растекся неряшливой лужей у ног ведьмы. Она, не понимая ещё, что свободна, не шевелилась, потом, словно до предела сжатая пружина, выпрямилась, окинула настороженным взглядом зал — никого. Жаль… Жажда схватки бурлила в ней, искала выхода, — как хотелось ей растерзать Кащея на части голыми руками, впиться в тощую шею зубами и рвать, рвать, рвать, чувствуя сладкий вкус вражьей крови, наслаждаться его болью и страхом. Людмила сжала кулаки, зримо представив, как это будет на самом деле — повлажневшая ладонь плотно охватила гарду меча-кладенца. Меч со свистом вспорол воздух над головой. Клинок его полыхнул серией коротких сиреневых вспышек, подтверждая свое согласие на битву. Но Людмила не торопилась, опасаясь войти в раж, когда не думаешь ни о чем, кроме одного — убивать всех. Всех, кто попадется на пути — любой ценой. А ей нужен только Кащей. Где он, кстати? Неосмотрительно было оставлять пленницу без присмотра. Или Кащей настолько был уверен в её беспомощности? Или настолько занят?

"По-моему, ей уже ничья помощь не надобна, — Баюн не верил своим глазам. — Дева — воительница, воплощенная месть. Где ж она так мечом махать научилась?"

— Ты что, ведьма, твое оружие не клинок, а магия. Забыла? — крикнул он, прыгая вниз по пологим ступеням постамента.

Людмила удивленно глянула на него, словно не понимая, о чем это он, снова крутанула кистью, описАв лезвием меча изящный полукруг:

— Отлично сбалансирован, — с восхищением сказала она. Баюн схватился за голову лапами. — А что не так? — удивилась ведьма, — я его зачаровала.

— Да на нём и без тебя столько чар — как бы башку ненароком не снес.

— Баюн, это ты? — Её взгляд недобро блеснул сквозь прядь волос, упавшей на глаза.

— Есть сомнения? — обиженно пробурчал кот. — Иди, потрогай… — и отскочил в сторону, увидев, что Людмила готовА отбросить оружие и затискать его в жарких объятьях. — Э, нет, нет, ты слегка не в себе… задушишь невзначай.

— Это я "не в себе"? — Она уперла свободную руку в бок, горделиво выпрямила спину. — Слегка?

— А то… уходить отсюда надо, пока Кащея нет. Выход… — кот осекся на полуслове. — Опоздали.

С озабоченным видом Бессмертный пересекал огромный зал, направляясь к дальнему от трона входу, в торце которого вырисовывались окованные железом высокие двери. Он бормотал что-то себе под нос и не глядел по сторонам. Услышав последние слова Баюна, Кащей сначала опешил — не ожидал увидеть вооруженную ведьму и её напарника, да ещё так близко. Его замешательство длилось недолго. Мохнатые сколопендры выползли из рукавов его балахонистого одеяния и со всех своих ног прыснули к компаньонам.

— И это все, на что ты способен? — усмехнулась Людмила. Это старик — смешон. Почему раньше она так боялась его? Такой же, как все — из плоти и крови, убедилась сама. Ну, бессмертный… И что? У каждого свои фокусы. Она тоже может — с ладони ведьмы взлетели красногрудые зарянки и, с радостью перекусив многоножками, покружили под куполом, расселись на спинке трона, звонко перекликаясь друг с другом.

Баюн, когда Кашей возник рядом с ним, совсем растерялся — кинулся бежать, опомнился, вернулся к чародейке. Противоречивые чувства боролись в нем, и бедный кот никак не мог осмыслить, что для него важнее — спасать себя, любимого, или выручать ведьму. Пока котофей метался туда-сюда, Людмила не медлила. Первый рубящий удар пришелся на плечо Кащея. На грязноватом балахоне расплылось алое пятно.

"Надо же, все-таки уязвимый… а рассказывали…" — удивилась она. Кащей словно не заметил раны. Он голыми руками ухватился за лезвие меча, с невероятной силой выворачивая его вниз. Ведьму потащило следом — кисти намертво примерзли к гарде. Кащей со всего размаха припечатал её об пол и отшвырнул в сторону, как сломанную куклу. Людмилу буквально размазало о ближайшую колонну. Она беспомощно стекла к её подножию.

— Что, не по силам? — Бессмертный опустился на колени перед ней, попутно отшвырнув подальше кота, сунувшегося было на выручку ведьме. Над головой Кащея возникло темное марево. Оно обернулось аспидно-черным жгутом с вихревой воронкой на конце. Эта заверть изогнулась и, как пиявка, впилась Людмиле под левую грудь. Чародейка слабо махнула мечом. А толку? Старик легко вывернул кладенец из слабеющих рук, рассмотрел — «дерьмо», — не глядя, кинул за спину. Меч глухо брякнул, отлетев под нос коту. Ошеломленный котофей, подкрадывающийся к Кащею сзади, притормозил: — "Вот она, судьбина… сама выбрала, кому быть героем…". Быстрёхонько, чтобы не передумать ненароком и не попасться на глаза Бессмертному, подтянул оружие к себе.

А тому было не до кота — Людмила бледнела на глазах, старик же молодел с каждой минутой. На желтовато-серых щеках Кащея заиграл ухарский румянец, плешь на голове окуталась нежным младенческим пушком. Еще немного, и чародейке ничто не поможет. Высосет её злодей напрочь. Баюну зримо так представилось, как жизнь ведьмы перетекает к Кащею по пульсирующей пуповине, связавшей их, точно мать и дитя

Кот тоскливо смотрел на меч, понимая, что ему никак с ним не сладить — в лапах не удержит, а зубами… Нет, никак…

Чьи-то руки выхватили меч из-под самого носа котофея. Птах, прогнувшись всем телом назад, занес кладенец над головой и со всего размаха рубанул по жгуту, прерывая гибельную связку. Старик, раскинув руки, упал на спину — его громоподобный рев сотряс стены колдовского замка. Как сорванные листья отлетели Баюн и Птах в разные стороны. Кота вынесло на середину зала, бесенок улетел на ступени, а потерянный им меч воткнулся в одну из колонн и поехал, заскользил вниз, оставляя на теле её длинный разрез. Сначала редкими каплями, а потом и ручейком заструилась по выпуклостям колонны алая кровь. Шорохом кладбищенского ветра пронесся тихий стон.

Кащей, уже стоящий на ногах, согнулся, как от удара. Его балахон окрасился свежим рдяным пятном. Бессмертный, нетвердо ступая, дотянулся до меча, выдернул его. Тот полыхнул фиолетовым огнем. Старик зашипел от боли, отшвырнул кладенец от себя подальше. Птах подхватил оружие на лету и, отскочив на противоположную сторону зала, уже нарочно ударил по ближайшей колонне — поперек, потом ещё и ещё, яростно, остервенело, оскальзываясь в лужах крови, заливающей блестящий пол.

Рубил по колоннам, а казалось — по Кащею.

Каждый удар отсекал от него куски гниющей плоти, обнажал плесневелый костяк, облепленной прожорливыми опарышами.

Сверху посыпались камни — свод над головой треснул. Поваленные колонны больше не держали его. Кот изо всех сил отпихивал Людмилу поближе к стенам, стараясь, чтобы потоки крови не захлестнули её с головой. Но стены тоже тряслись, как в лихорадке. Того и гляди, рухнут. Птах кинулся помогать ему, бросив меч завершать начатое. А кладенцу и не нужен был больше никто — упоение сечей сродни экстазу.

— Туда! — Баюн махнул в сторону постамента. Он поддерживал ведьму. Она уже немного пришла в себя.

— Зачем? — Птах никак не мог отдышаться, — а где Кащей? — Кот не услышал его.

Они перебирались через груды мертвых тел — женщин всех возрастов и рас, убитых и замученных самыми зверскими способами. Людмила не могла сдерживать рвотные позывы. От запаха свежей крови кружилась голова. От вида смерти мутилось в глазах. Хотелось лечь рядом с ними и не вставать больше, но кот всё толкал её вперед, тащил, когда она упиралась, кусая и царапая когтями кожу через плотную ткань дорожных штанов, пока они не добрались до ступеней. Здесь Баюн дал ей мгновение передышки: — "Только не оборачивайся!" и заставил взобраться наверх. Отсюда Людмила увидела: меч, как воплощенное возмездие, иссекал на мелкие частички то, что было тайной силой Кащея. "Сколько же их… Теперь это останется только в памяти людской, а вскоре изгладится и из нее, оставшись жить в сказках и преданиях о бессмертном злодее" — слезы подступали к горлу.

— Помоги! Чего встала? — кот и бесенок толкали массивный престол, стараясь сдвинуть его с места. Ведьма нажала плечом рядом. Трон поехал в сторону, открывая узкий лаз в подземелье. Бесенок лихо сиганул вниз, Людмила полезла за ним. Кот прыгнул следом, за что-то зацепив хвостом. Щелкнула скрытая пружина, и слабое пятно света над головами сменилось кромешной тьмой.

 

ГЛАВА 31

Бежали долго. Каменный пол тоннеля закончился довольно скоро, теперь под ноги то и дело попадались кочки да топкие лужи. Птах бежал впереди, еле слышно цокая копытцами, а Людмила еле плелась, спотыкаясь о невидимые в темноте корни, брезгливо отбрасывала в сторону липкие завесы паутины. Баюн заботливо поддерживал, когда ведьма опускалась на колени с единственным желанием лечь на землю и больше не вставать. Никогда.

"Годы, годы, будь они неладны… Это только кажется, что и не жила вовсе, а силы уже не те… Да и Кащей порядком высосал, непонятно, как умудрились вообще живыми уйти?".

— Баюн, — голос в темноте прозвучал неожиданно громко, эхом отозвался издалека. Людмила перешла на шепот. Кот и так услышит. — Почему ты остался? Ты же мог уйти?

— Смотри, — совсем невпопад ответил котофей, — кажется, выбрались. Светлее стало, да и посвежело.

В затхлый воздух тоннеля действительно ворвалась струя свежего воздуха, напоенная лесными ароматами. Даже Людмила различила будоражащий запах чабреца и полыни. Баюн засуетился, кинулся вперед, вернулся и принялся подталкивать ведьму вперед с удвоенной энергией.

— Брось, комиссар, — засмеялась она, — не донесешь.

Удивительное чувство, сродни эйфории, накатило на нее.

— Конечно, не донесу, — не понял шутки котофей, — ты тяжелая, так что топай ножками.

— Там выход, в настоящий лес, — сообщил вернувшийся бесенок, — далеко ушли.

Вскоре Людмила протиснулась в узкую щель и, чуть не плача от радости, свалилась рядом с огромным, в три обхвата, дубом. Он, словно страж, стоял на самом краю леса, широко раскинув ветви, а от него вдаль, насколько хватало взгляда, тянулся заросший разнотравьем луг.

Птах тут же унесся куда-то, за ним испарился и котофей, оставив ведьму восстанавливать силы в одиночестве.

"Странно, шли к замку чуть ли не три дня, а тут, — она, взглянув на поднимающееся солнце, прикинула время, — остатка вечера и ночи хватило на все сразу…" — Глаза закрывались сами собой. — Не спи… — приказала себе Людмила, но под безмятежное перешептывание листьев над головой и мелодичный посвист пеночки не заметила, как погрузилась в сон.

Проснулась она от своего оглушительно «апчхи» и увидела темную тень, заполошно метнувшуюся в сторону. С пальцев ведьмы вслед ей сорвалась вяловатая молния. Она не продержалась и мгновения, но и этого хватило, чтобы тень возмущенно мяукнула:

— Ай, я же говорил, она всегда начеку, а ты — пощекочи, пощекочи, быстрей проснется…

Бесенок убежал за дерево и довольно похрюкивал за ним.

— Но я рад, что ты окончательно пришла в себя, — Баюн присел рядом, заглядывая в лицо.

— Не совсем… но уже лучше. По крайней мере, не ощущаю себя еле-еле душа в теле. Ох… — она с трудом уселась, опираясь о ствол дуба.

— Ну что, выбрались? — из-за ствола выбралась непонятная тварь, заросшая длинной гладкой шерстью с головы до пят, и деловито спросила: — Пошли?

— А это ещё что? — удивилась Людмила.

— Ендарь, — выглянул из-за спины существа Птах, — он в лесу живет, в дубовых листьях гнездо вьет.

— А куда он нас зовет? — подозрительно разглядывала волосатика ведьма. Тот невинно хлопал круглыми зелеными глазищами. Кроме глаз, что-либо разглядеть было затруднительно — непонятно что: и не зверь, и не птица.

— А его Леший просил нас домой проводит, ежели что… — слово в слово повторил котофей то, что услышал от ендаря в замке.

— Дорогу мы и так найдем, без чужой помощи, — тихонько пробормотала ведьма, — лишь бы никто не мешал по пути. — А громче проговорила: — Мы ещё здесь побудем, отдохнем…

— Ну, как хотите, — Ендарь мощно оттолкнулся задними лапами и, как заяц, скакнул в кусты. Они беззвучно раздвинулись, пропуская существо, и так же тихо сомкнулись следом.

— Эк он, — только крякнул Баюн, — лихо. Будто и не было никого только что рядом. А что ты отказалась от помощи, все ж быстрее отсюда ушли?

— Сил ещё нет, — схитрила Людмила. Не будешь же говорить, что не понравился ей этот ендарь, совсем не понравился.

— Да, тяжело тебе пришлось, — участливо вздохнул кот, — пока из пакости той выбралась.

— Мне? — удивилась ведьма. — Да я вообще ничего не могла сделать, словно всю силу заперли во мне. Как не разорвало, точно бочку с молодым вином, сама не знаю.

— А как же?

— Все оно, спасительное… — она подняла руку, ткнула ею кота в морду. Кот с отвращением сморщил нос, а потом для надежности прикрыл его лапой.

— Что? — ведьма глянула на кольцо и вскрикнула: оправа почернела, тонкая вязь наружного канта оплавилась, а сам камень прорезала тонкая извилистая линия разлома.

Людмила с трудом стянула перстень с пальца — под ним остался кровоточащий рубец. Она слизнула выступившие капельки крови, морщась от боли, развязала пояс, продела в кольцо и, завязав узлом для надежности, нацепила обратно.

— Зачем? — удивился Баюн, — выкинь и все, его уже не восстановить.

— Оно мне дорого, как память, — отрезала ведьма. — Ладно, хватит лясы точить, надо возвращаться…

— Домой?

— В замок.

Баюн развернулся спиной, всем своим видом выражая несогласие. Кончик его хвоста негодующе трепетал.

— Как хочешь… а я не за тем шла, чтоб не солоно хлебавши вернуться. Антона надо найти.

— Его там нет. Там ничего уже нет. Живого, по крайней мере.

— Есть, — вмешался до сих пор молчащий Птах. — Там ещё старик есть, Антон к нему шел.

— Какой старик? — в унисон завопили ведьма и кот. — Кащей?

Бесенок, как мог, рассказал о том, что случилось, запинаясь, перескакивая с пятое на десятое, но общий смысл передал верно.

— Ну, вот… — удовлетворенно сказала Людмила коту, — а ты ещё сомневался. Значит, возвращаемся…

— Ты ничего не понимаешь! — развопился Баюн. Ну, не хотелось ему опять лезть на рожон. — Там ментальный щит стоит, непроходимый. Я этого, — он кивнул на Птаха, — случайно нашел, слегка, видать, зацепило. А, может, он не восприимчив к излучению оказался. Выполз сам, а что там, не ведаю, я дальше и не пробовал пробиться, сразу заряд такой мощи по мозгам ударил, что я чуть сам не скопытился.

— Ты что несешь? Баюн, ты спятил? Со страха? — движением руки остановила словесные излияния кота ведьма. — Какой ментальный экран? Откуда он здесь?

— А я почем знаю? — сник кот.

— Как хочешь, а я брата не брошу. Я его послала, мне и выручать.

— Раньше думать надо было… — пробубнил кот, — а то Кащей ей мешал.

Но ведьма все ж услышала его стенания:

— Цыц, — прикрикнула она, — не хочешь, не ходи…

— Заметь, не я это предложил, — нагло заявил кот и прыгнул в открывшееся перед ним окошко, в котором клубилась серая муть.

— Птах, — едва не расплакалась женщина, — ты-то хоть никуда не денешься?

Бесенок отрицательно помотал головой, но ведьма видела, как в его выпуклых глазах плескался неприкрытый страх.

Людмила скрипнула зубами от злости: — "Теперь точно надеяться не на кого…" и решительно шагнула в сторону лаза, пока отвага не покинула её окончательно.

Вероятно, раньше подземный вход в обиталище Кащея был хорошо замаскирован, а сейчас дожди и ветра обнажили корни исполинского дуба, которые причудливой аркой нависали над промоиной с осыпающимися краями.

— Птах, не убегай только, — Людмила на четвереньках заползла в узкое чрево тоннеля. От спертого, затхлого воздуха перехватило дыхание. Ведьма мысленно отмахнулась от сиюминутного желания повернуть обратно, выпрямилась во весь рост, почти касаясь головой свода. Легким щелчком пальцев зажгла крохотный огонек, постояла немного, пока глаза привыкали к полумраку, и осмотрелась: плотный суглинок под ногами, неровные стены — она едва не касается их плечами.

"Что ж он так, — думала она о Кащее, шагая по подземному ходу. Птах тихонько семенил следом. — Замок хорошо замаскирован был, а тут такую лазейку оставил, заходи любой. А, может, он и не знал о нем ничего? Вряд ли… Чего голову зря ломать? — остановила она сама себя, — радуйся, что выбрались в тот раз. Не было бы этого хода, что тогда?".

— Птах, далеко ещё? — и замерла недоуменно. Впереди был тупик.

"Как же так? Никаких ответвлений не было, я не могла просмотреть, — от удручающего созерцания коричнево-желтых глинистых стен с влажными потеками и бесконечных луж под ногами кружилась голова. — Мы ведь прошли здесь".

Людмила вглядывалась в скальный монолит, выросший на пути, и ничего не могла понять. Неяркий огонь её светлячка скользил по зеркальной поверхности камня, как луч солнца по водной глади, в таком же ореоле радужных бликов. Ведьма оглянулась на Птаха:

— Все, пришли… — и прочитала на его рожице явное облегчение. Он был готов повернуть обратно прямо сейчас.

Людмила хорошо понимала его — бесенок, как прирожденное воплощение самой сути природы, крайне плохо чувствовал себя в подземелье: — "И все равно пошел со мной, не то, что Баюн…" — и с грустью подумала, что котофей с его изворотливостью и советами (по поводу и без) пришелся бы очень кстати. Она потрогала стену — убедиться, что глаза её не обманывают, и расстроилась ещё больше. Сплошной камень…

— Чего стоим, чего ждем? — послышалось сзади.

"Теперь ещё и голоса потусторонние появились…" — ведьма оглянулась и, едва не подпрыгнув от неожиданности, уставилась на ухмыляющуюся морду «дезертира».

— Ну вот, мне не рады, а я-то думал… — обиделся кот, — хотел сюрприз сделать.

— Какой сюрприз? У нас уже один есть, — она широким жестом указала на преграду, вставшую на пути.

— Это, что ли? — Кот прыгнул вперед, без труда прошел сквозь стену и как в воду канул. Ни ответа, ни привета. Людмила потопталась немного и уселась на пол, благо привычных луж под ногами не было. Куда теперь без кота возвращаться — надо ждать.

Тишина давила на уши, безысходность терзала душу.

Помаявшись немного, уткнулся в подмышку ведьме Птах и засопел, забавно причмокивая во сне. Вслед за ним начала подремывать и сама чародейка. Едва тлеющий огонек замерцал, вспыхнул напоследок ярче звезд и погас окончательно.

Кто-то изо всех сил хлопнул её по плечу. Людмила вскочила и не сразу поняла, где она — настолько реальным был её сон.

Ещё один удар из темноты едва не свалил ведьму с ног. Она сотворила огонек. Он вспыхнул ярче прежнего — радовало, что силы помаленьку возвращались — и увидела перед собой разгневанного кота.

— Я не пойму, вы что, спать сюда пришли? На секунду отлучился, вернулся, пожааалуйста, — издевательски протянул он, — сонное царство. Спасатели аховы! — Вдруг во весь голос рявкнул котофей. — Бери вас всех голыми руками!

— На сколько? — спросонья Людмила соображала очень туго, но, судя по тому, как она себя ощущала, прошло часов десять, не меньше. — Да тебя не было целую вечность! Что еще делать было?

Чародейка уставилась на стену за спиной Баюна. Теперь, при более интенсивном освещении, на непроглядном черном фоне проступил узор из серо-коричневых разводов. Людмила всмотрелась — пятна поплыли перед глазами, неуловимо быстро сблизились, стали ярче, на стене отчетливо проявилось лицо приснившейся ей женщины. И тут ведьма…

Ведьма опять очутилась в своем сне.

Темный зал был слабо освещен. В серебристо-серых плоских чашах, расставленных прямо на каменном полу, едва теплился огонь. Высокая тучная фигура в свободном плаще с наброшенным на голову капюшоном, так что лицо скрывается в тени, по сложной траектории проходит от светильника к светильнику, по очереди переворачивая каждый. Они падают, выплескивают горящую жидкость, которая на короткий миг ослепительно вспыхивает. Яркие вспышки озаряют стоящего чуть в стороне, на границе света и тьмы, кряжистого человека. Длинные волосы его забраны в хвост кожаной лентой, борода заплетена косицей, перевязь с внушительным тесаком без ножен, грубая кожаная куртка и такие же штаны. Мужчина, опустив голову, исподлобья наблюдает за ритуалом.

Фигура в плаще застыла неподвижно, ожидая ответа на свои действия. Расплесканная на пол жидкость догорела. Зал погрузился в темноту, но ненадолго. Поверхность пола засветилась сама по себе. На ней проступили линии и странные символы, сплетающиеся в сложный багряный узор. Проводящий обряд сбросил плащ, неуловимым движением переместился в центр рисунка. Внезапно стало светло, как днем, и Людмила увидела внутри пентаграммы чешуйчатую тварь с коротким толстым хвостом. Гладкие черные волосы падали на лицо, скрывая его… Нет, их… У твари было три лика…

Рассмотреть ее Людмиле толком не удалось. Кроваво-красная звезда оторвалась от пола, зависла в воздухе, закружилась вокруг существа, с каждым мгновением убыстряя свое движение, пока не превратилась в черный вихрь.

Очертания тела твари поплыли, как воск сгорающей свечи, потом вокруг развернулись лепестки огненного цветка. Они сомкнулись над её головой и спустя мгновение (или вечность?) осыпались на пол легкими пепельными хлопьями.

В центре зала, безвольно опустив руки, стояла обнаженная женщина. Слабое свечение исходило от нее. Она открыла глаза. Счастливая улыбка осветила прекрасное лицо. Мужчина стремительно кинулся к ней и едва успел подхватить на руки падающее тело:

— Получилось, — прошептал он, — мы смогли, — и принялся топтать опрокинутые чаши. Они вскипали краткими всполохами, но против ярости человека устоять не могли, и свет их угасал окончательно и бесповоротно.

Но перед тем как в зале воцарилась первозданная тьма, Людмила успела увидеть ещё одного человека, прижавшегося к стене. Он следил за происходящим, не отрывая глаз…

Вот именно здесь её и хлопнули по плечу, не дав досмотреть сон до конца.

— Я уже видела это лицо, — медленно проговорила ведьма, — во сне… — она сморгнула, и перед ней опять проявилось узорочье хаотично разбросанных пятен.

Оба спутника чародейки уставились на неё как на помешанную.

— Я всегда считал, что нездоровая атмосфера подземелий влияет на рассудок, — авторитетно заявил котофей, — то ли дело под ясным солнышком бродить, да чистым воздухом дышать полной грудью. И не смейте мне возражать… — добавил он строго.

Птах, как обычно, промолчал, но всем своим видом выражал согласие с Баюном.

— Да кто бы думал? — фыркнула Людмила. — У тебя опыт бродяжничества поболе моего будет.

— Путешествий… — поправил её кот. — Потому и спрашиваю — чего застыла, как лист перед травой. Дальше пошли, пока совсем не сбрендила.

— Куда? Ты что, не видишь, камень впереди…

Котофей покосился за спину, хмыкнул и просунул правую лапу прямо в стену. Людмила ахнула — ту, словно ножом срезало, ровно вполовину.

— Але, оп! — Баюн помахал целой невредимой конечностью. — Никакой стены здесь нет… Морок для болванов.

— Ну, как же так? — ведьма со всего размаху стукнула по преграде кулаком. Боль отсушила руку до плеча. Людмила заплясала на месте. — Птах, ты ТО же видишь, что и я? — Бесенок утвердительно кивнул.

— Вы оба находитесь в плену своих представлений. Камень должен быть твердым, вода — мокрой, а мед — сладким.

— А что, бывает по-другому?

— Да, — кот ухватил бесенка и подтолкнул его к стене, — представь, что перед тобой облако. Просто туманное облако, непроницаемое взглядом, но вполне преодолимое для тела… Шагай!

Птах нерешительно, делая странные движения, наполовину вошел в стену и замер. Его задняя половинка с нервно подрагивающей кисточкой на хвосте смотрелась диковинным барельефом.

— Давай, не стой! Только не уходи далеко, жди нас, — крикнул ему вслед Баюн и озабоченно пояснил, — похоже, там время течет иначе, чем здесь. Не хватало нам ещё потерять друг друга. Теперь ты… — приказал он чародейке.

Людмила тяжело вздохнула, прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и со всего маху хрястнулась головой о камень, да так, что гул пошел по всему подземелью.

— Ничего не можешь! — досадовал кот. — А ещё ведьма! Чему ты училась только? Ты должна уметь мыслить абстрактно, а ты дуром прешь! Совсем башка не варит?

Под пальцами наливалась болью громадная шишка. Чародейка легко поглаживала её, шепча обезболивающее заклинание, и поедом себя ела за излишнюю доверчивость: — "Облако… Какое там, гольный камень… но ведь Птах прошел? Значит, и я смогу. Соберусь с силами и преодолею этот чертов барьер".

— Ещё попробуешь?

— Дай сконцентрироваться. — Биться о стену опять не хотелось никак. Своя голова, чай, не чужая.

— Есть ещё один способ пройти, — заявил кот, немного подумав, — отключив мозг. Полностью.

— Это как?

— В бессознательном состоянии.

— В обморок падать по заказу я не умею.

— Я помогу…

В себя пришла Людмила уже по ту сторону барьера. Она сидела на холодном каменном полу, привалившись к стене. В обе стороны от нее уходил подземный ход. Правда, дышалось здесь не в пример легче, но голова была, как чугунная. Рядом с первой шишкой наливалась другая.

— И где стена?

— Похоже, барьер односторонний, как мембрана, потому мы так долго и выбирались отсюда.

— Понятно…

— Ну вот, — успокаивающе сказал Баюн, виновато прижав уши. Чуял, чуял он, что был неправ. — Видишь, моя теория работает.

— Твои проделки, паразит? — ведьма потирала свезенный локоть. — Волоком небось тащил?

— Ага, — кивнул кот, — толстая ты стала. Хорошо, хоть здесь Птах помог.

Людмила представила себе картину и расхохоталась: — кот и бесенок, задыхаясь от натуги, тянут на себя половинку бесчувственного тела, словно рыбачьи сети с богатым уловом.

— А если бы я там застряла, — поинтересовалась она, — тогда что?

— Судьба… — развел лапами Баюн. — Против неё не попрешь.

"С таким напарником я стану либо фаталисткой, либо трупом. Другого не дано. — Людмила огляделась. — Похоже, мы уже близко. Стены обложены камнем, воздух сухой и… — она поморщилась. — Воняет-то как… Откуда?"

Волны тошнотворного запаха накатывались одна за другой. Преодолевая отвращение, стараясь дышать только ртом, Людмила шла за котом. Тот легконогим аллюром скользил в зыбком полумраке тоннеля, даже не тормозя на поворотах. У ведьмы сложилось мнение, что путь этот им хожен не единожды.

— Такое ощущение, что скоро задохнусь, — пожаловалась ведьма.

— Здесь небольшой подъем, — обернулся кот, — мы почти пришли.

"Хорошо ему на четырех лапах — две устали, на двух других шагай, да ещё и хвостом придерживаться можно".

— Баюн, а, Баюн, — позвала чародейка. — А скажи мне, почему ты не ушел, когда Кащей воскрес? Ты же мог…

— Осторожно, не споткнись, — кот точно ничего не слышал, — здесь лестница. Без перил, между прочим…

— Точно, — Людмила остановилась перед уходящими вверх ступенями. — А я не помню никакой лесенки, — и, придерживаясь за стены, полезла вверх.

— Ну, ещё бы, ты кубарем вниз покатилась, мы с Птахом еле успели тебя поймать.

Ведьме очень хотелось ответить ему достойно, но крутой подъем сбивал дыхание, не до разговоров. Сердце сжималось от плохого предчувствия. Возвращаться не хотелось.

До нее донеслась ругань кота.

"О, — отвлеклась ведьма от своих невеселых думок, — а я считала, что Лешего по этой части никому не переплюнуть, а Баюн, гляди-ка, превзошел даже его. Чего он так разошелся?".

Лишь добравшись до верха, поняла, в чем дело — котофей пытался отыскать хитрую защелку, которая открывала выход. Людмила с облегчением присела на ступеньку, переводя дыхание.

— Никак, — плюхнулся рядом вконец разозленный кот, — я уже по-всякому пробовал. Придется возвращаться.

— Я помогу…

Вместо Птаха наверх выполз ендарь и грубо отпихнул в сторону Людмилу, которая загораживала ему дорогу.

— Мы же сказали, сами справимся, — она вскочила на ноги. Кот предупреждающе ткнул её в бок и зашипел:

— Пусть сначала откроет, потом отношения выяснять будете.

— Ничего я выяснять не собираюсь, — как порох вспыхнула ведьма, но, услышав негромкий щелчок над головой, замолчала. Кот порскнул к выходу, за ним ринулся Птах, обогнав чародейку на финишной прямой. — Ну и пусть… Все там будем, а раньше или позже — значения не имеет.

Неумолчный гуд стоял над залом — туча жирных зеленых мух носилась в воздухе, остальные темной шевелящейся массой пировали на полуразложившихся телах.

Желудок предательски скакнул к горлу. Людмила с облегчением подумала: — "Счастье, что он пуст…".

— Гляди, — позвал кот ведьму, — ендарь-то наш… падальщик, оказывается…

Тут уже она не выдержала — откуда что взялось?

Утерев рот тыльной стороной ладони, Людмила с омерзением посмотрела на ендаря. Тот уже раздулся, как воздушный шар, но продолжал безостановочно всасывать в себя зеленовато-бурую жидкость, лужицами растекшуюся по полу, причмокивая, как завзятый гурман.

— И что, нам туда надо спускаться? Я не смогу… — вообразить себя пробирающейся по тому месиву, что покрыло сейчас некогда отполированный пол, Людмила не могла никак. — И этот, — она с омерзением сплюнула, — как не лопнул ещё?