ГЛАВА 21

Дымчато-серая крупная кошка настороженно замерла над темной водой, чутко прислушиваясь к звукам вокруг. На мгновение склонилась к воде, тронула её быстрым язычком, вызвав легкую рябь на поверхности лесного озерка, и внезапно, опасливо прижав уши к лобастой голове, стремительной тенью метнулась под защиту прибрежных кустов. Издалека долетел пересвист лесных птах, возмущенных непрошенным вторжением в безмятежную жизнь лесных обитателей. Спустя короткое время возмутитель спокойствия, кряжистый мужик огромного роста, появился на поляне. Мохнатая шкура небрежно наброшена на могучие плечи, топорик на поясе, спутанные грива светлых волос, борода чуть потемнее до середины груди и пронзительные серебристо-серые глаза, подернутые тусклой поволокой. Он шел, слегка пошатываясь, порой цепляясь косолапыми ногами за корни деревьев, коварно укрывшимися в траве. Гигант остановился, незряче повел глазами вокруг и двинулся к одинокой иве на берегу. Чем-то это дерево с бессильно опущенными ветвями, касающимися земли, привлекло его внимание.

Он подошел вплотную к нему, коснулся рукой длинных серебристых листочков. В голове звучала еще не до конца оформившаяся музыка — переливчатая, как весенняя капель, легкая, как дуновение летнего ветра, яркая, как последний луч уходящего солнца.

Из-за голенища сапога гигант вытащил нож, провел пальцем по остро заточенному лезвию, слизнул выступившую капельку крови.

— Прости, ты само позвало меня, — он прижался щекой к желтоватому стволу, чутко вслушиваясь в пульсацию чужой жизни, и, неспешно перебирая тонкие веточки, срезал одну из них.

Музыка рвалась на волю, никак не удержать. Ее надо было просто отпустить. Не думать ни о чем, расслабиться, подчиниться мелодии, тело само сделает все…

Велес очнулся от транса и с удивлением посмотрел на творение своих рук — на ладони лежала тоненькая полая трубочка с отверстиями сбоку. Как просто…. И что с ней делать?

А мелодия звучала и звучала, стонала, словно узник, отчаявшийся вкусить долгожданную свободу. Велес поднес трубочку к губам, легко дунул и пронзительный вой, даже отдаленно не напоминающий то, что он слышал, вспугнул мелкую птаху. Тихий смешок пролетел над поляной, рассыпаясь хрустальными колокольчиками. Гигант оглянулся. Никого… Он покрутил дудочку в руках — наверное, стоит попробовать ещё раз. Велес надул щеки, стараясь набрать побольше воздуха и захлебнулся от натуги, пытаясь извлечь из дудки чарующие звуки. Вместо них он услышал издевательский хохот и кинулся в кусты, откуда доносился смех. Вдоволь побегав в зарослях, вылез из прогалины, выпутывая из волос застрявшие листья и обломки веток. Чего он так суетится? Никто из друзей не знает, куда он пошел, а случайно не наткнутся. Не принято у них сейчас ходить друг за другом, каждый гуляет сам по себе, благо места в лесу много.

"Но кто мог смеяться? За все эти годы разумных существ на планете не обнаружилось, а смех — это привилегия мыслящих", — Велес ошалело уставился на веселую рожицу, выглянувшую из-за дерева в метре от него: — "Неужели мы ошиблись и здесь есть кто-то ещё, кроме человекоподобных четвероруких. Не может быть!" — Рядом с черноглазой кривляющейся мордочкой возникла еще одна такая же рожица, только с более грубыми чертами лица и светлыми глазами. — "Где же они скрывались все это время, почему не выходили на контакт, мы же не прятались? Как они похожи на нас…"

— А ну, выходи целиком, чего прячетесь, — крикнул им Велес. Личики мгновенно исчезли. Гигант одним прыжком преодолел небольшое расстояние до дерева — за ним никого не было, только вверх медленно уплывали два туманных облачка. Поднявшись над верхушками деревьев, они недвижно замерли на месте, несмотря на ветер, раскачивающий макушки деревьев.

— Что за шутки? — возмутился Велес, — я же ясно вас видел. — Он опустил голову. Нет, кто-то тут точно был. Вон и трава примята, и немного свежесодраной коры на землю осыпалось, но… больше никаких следов вокруг. Он несколько раз коротко втянул ноздрями воздух, словно хищный зверь, вынюхивающий добычу. Еле уловимый терпковатый запах смешивался с привычными ароматами прелых листьев, горьковатой хвои, грибной свежестью и растворялся в них, истаивая с каждым мгновением.

— Галлюцинации не пахнут. Как же я их упустил? — Велес не смог удержаться. Ярость распирала его. Он в бешенстве со всего размаха саданул кулаком по стволу дерева. Рука хрустнула, мощный дуб покачнулся, на голову гиганту посыпалась листва и прошлогодние желуди без шляпок. — И ещё это… — он досадливо посмотрел на деревянное крошево на ладони, — все один к одному. — Остатки дудочки полетели в кусты.

Облачка по-прежнему висели на одном месте, бесстрастно наблюдая за безумствующим гигантом. Велес погрозил им кулаком и шумно ломанулся сквозь малинник. Время терять не стоит, новость заслуживает того, чтобы о ней как можно скорее услышали остальные. А потом вернуться всем вместе и тщательно прочесать лес…

Сварог удивленно смотрел на запыхавшегося Велеса, стоящего перед ним, потного, грязного:

— Ты уверен?

— Совершенно. Я не мог ошибиться — животные так смеяться не могут, подобные эмоции не для них. Да и не было там ни зверей, ни их следов.

— Разумные туманные сгустки? Негуманоидная форма жизни? Вполне возможно, вполне. Именно поэтому мы не смогли их обнаружить, просто потому, что не могли даже предположить такое.

— Но туман не оставляет следов, туман не царапает деревья…

— Тогда что?

— Не знаю… — Велес устало присел на лавку, немного поерзал, удобнее устраиваясь на жестком сиденье. — А где все?

— Перун наблюдает за стадом…

— А что там?

— Ты бы глянул, а? Среди человекообразных появились странные мутации — те почти безволосые дети развиваются слишком быстро. Они умнее и крепче своих родителей. Как ты думаешь, не может это быть из-за того, что радиационный фон местности повышен?

— Нет, — Велес покачал головой, — бот, конечно, фонит, но не настолько, чтобы существенно влиять на потомство. Дело тут в другом.

— Займешься?

— В паре с Перуном? — Велес откровенно недолюбливал Кащея, а Стрибог давно уже переселился в скалистые горы и в лагерь наведывался редко, объясняя это просто: — "Мне здесь тесно, дышать нечем, простора не хватает, неба, ветра…".

— А с кем же ещё? Кащей-то все больше в одиночку бродит, — Сварог приуныл, — скоро совсем встречаться перестанем.

— А ты что хотел? — Велес усмехнулся, встал, собираясь уходить. Сколько уже можно об одном и том же? — Мы здесь уже не один десяток лет сидим, новизна впечатлений иссякла, все надоело, да и мы друг другу тоже.

— Да. Кто мог подумать, что все так обернется? И мне все чаще и чаще снится Диора…

Велес ободряюще хлопнул капитана по плечу:

— Не грусти, эта планета нас ещё удивит.

— Хотелось бы верить. Так поможешь Перуну, он ведь серьезно увлекся этими рукопалыми?

— Слушаюсь, капитан! — Велес отсалютовал Сварогу. Тот махнул рукой, дескать, пустое, какой я капитан, так… — Но и у меня ДЕЛА есть…

— Давай не будем торопиться, подождем немного. Раз ты сразу ничего не нашел, то теперь там и подавно никаких следов не осталось.

— Но как же так? Это же первый контакт, первый. С иным разумом, с иной формой жизни…

— Ну, положим, никакого контакта не было.

— Не был, так будет, это я обещаю. — Велес хлопнул дверью, постоял немного на крылечке, успокаиваясь, и вернулся в хижину. Сварог склонился над изрядно потрепанным талмудом — капитан уже не так рьяно соблюдал традицию вести "бортовой журнал", но значимые события записывал педантично. Для кого только? Он поднял глаза на вошедшего:

— Ты?

— А ты ещё кого-то ждешь? — Капитан покачал головой. — Я вот что хотел сказать — особых результатов не ждите, аппаратура еле дышит, реактивов почти нет, но что смогу, сделаю. Вот только у меня такое чувство, что все это неспроста.

— Что именно?

— Мы здесь уже столько времени и никаких странных событий, а сейчас… Слишком много загадок, словно планета начала интересоваться нами, как мыслящими существами, а не как легкой добычей. Ты помнишь, как все начиналось?

Помнил ли Сварог? О, он помнил, как же, такое не забудешь до конца жизни, даже если ей отмерено несчетное количество лет. Первые годы на этой планете были похожи на бесконечное противостояние — с природой, с самими собой. Приспособиться к чужому миру было неимоверно трудно, а доказать, что ты не тварь дрожащая — почти невозможно. Они смогли — сначала выжить, потом стать хозяевами этой части суши, большего, увы, не удалось. Куда-то пропал исследовательский задор, и дни стали похожи один на другой, отличаясь только долготой, все получилось так, как сказал однажды Перун. Смысла в такой жизни было не больше, чем в засохшем обломке дерева, как он, капитан, не старался поднять боевой дух своего экипажа. А, в конце концов, и он устал…

— Земля… — задумчиво проговорил Сварог.

— Что? — не понял неизвестного слова Велес, произнесенного капитаном нараспев.

— Ты никогда не вслушивался в звуки этого мира? — Велес не стал рассказывать капитану о музыке, внезапно возникшей неизвестно откуда в голове. — К песне ветра, к шепоту листьев, к гомону птиц, к стонам ночного леса, к журчанию бегущей воды? А ведь они разговаривают с нами, они кричат нам, только мы не слышим, только иногда что-то прорывается, как вот это. Земля — имя этого мира.

— Ты это придумал.

— Даже если Я и придумал, то ЭТО я придумал хорошо. Сколько можно называть этот мир «Планета» или "Вторая Диора".

— Так нам было просто не до этого, — не унимался Велес. — Сначала…

— Да, не до этого, и сначала, и потом, — перебил его Сварог, — а она живая, только мы этого не поняли. И она наблюдает за нами сотнями глаз, изучает нас легкими прикосновениями, привыкает к нам и рано или поздно мы ещё узнаем, что это за чудо такое — Земля.

*****

Сегодня Кащей постарался уйти из лагеря пораньше, а, проще говоря, сбежать. Надоели ему все эти экстатические восторги и заумные доктрины о внезапно поумневших приматах. Ладно бы сами возились с ними, так еще и его пристроили: — "Помоги наладить Велесу лабораторию, придержи этого славного детеныша, пока биолог возьмет пробы крови и спинномозговой жидкости, а то он кусается (а что ему прикажете делать, когда хватают и тащат незнамо куда?), смени Перуна на пару часов, пусть тот хотя бы поест…" А о том, что Перун и остальные будут есть никто и не подумал, кроме него. Вот он и решил с утра наведаться на заветную полянку, где прямо из-под земли пробивался бурливый родничок, у которого частенько резвились длинноухие зверьки. Кащей ловко наловчился бить их короткими тяжелыми металлическими стрелами, почти не повреждая шкурки, им он тоже нашел применение, в холодное время года покрывала из них отлично грели, когда от морозов насквозь промерзали тонкие стены хижин.

Тяжелый лучемет ощутимо оттягивал левое плечо. Кащей поддернул сползший ремень. Вроде и необходимости особой не было таскать за собой почти разрядившиеся оружие, но с ним как-то спокойнее. Крупного зверя не убьет, конечно, но отпугнет, ровно настолько, чтобы удалось сбежать. Уж что-что, а бегать Кащей умел! Высокий, тонкокостный, он с места развивал такую скорость, что никому удавалось его догнать. Ни зверю, ни диорийцу.

"Чего они так радуются? — опять вернулся к недавним событиям Кащей, — мутации, мутации, необъяснимый всплеск мозговой активности у каждого следующего поколения…" У него от бесконечного повтора слова «мутации» по коже пробегал лихорадочный озноб. На Диоре генетики строго отслеживали признаки появления изменений в строении тела, в психике, в поведении и диорийцев, имеющих малейшие признаки отклонения от нормы безжалостно уничтожали, независимо от возраста. Так пытались сохранить генофонд неизменным, но страх оказаться невольной жертвой биотрансформаций въелся в клетки крови каждого с момента осознания себя.

Кащей вспомнил, как озадачен был биолог, когда увидел, как радостно прыгал молодой примат, сбивший палкой высоко висящий плод. Причем ликовал гоминид не из-за упавшего фрукта, а из-за самого факта падения. Велес долго разглагольствовал, что тот получил удовольствие от самой деятельности, а потом долго ловил убегающего зверя, чтобы проверить насколько повысился у того уровень эндорфинов в крови. Не догнал, конечно, куда ему, увальню, а он, Кащей, наотрез отказался бегать на потеху остальным.

Хоженая не раз тропинка легко ложилась под ноги, и Кащей шагал, не глядя по сторонам. Эх, знали бы диорийцы истинную причину «мутаций», то-то бы удивились. Кащей гаденько хихикнул, вспомнив свои подвиги. А что? Он любил жизнь во всех её проявлениях, а самочки приматов почти не отличались от диорийских женщин, такие же ласковые, только не в пример молчаливее. Кто бы мог подумать, что его семя окажется таким активным и даст жизнеспособное потомство? Но об этом лучше молчать, пусть у него будет своя маааленькая тайна, а биолог пусть копается в своих бесконечных пробах, ищет причину…

Краем глаза Кащей заметил маленькую тропинку, уходящую в глубь леса. Звериная тропа? Не видел раньше, а ведь хорошо натоптанная, надо бы глянуть куда ведет.

Отводя в сторону низко склоненные ветви, которые так и норовили стегнуть по лицу, следуя за хитрыми поворотами стежки-дорожки, бывший астронавт не заметил, что солнце давно село. Опомнился он только, когда темнота накрыла лес душным пологом. Увлекся, однако!

Вот только странно, вроде и шел недолго, не устал совсем, а день пролетел незаметно. Ну и как выбираться отсюда? Куда он забрел?

Тревожный вскрик заставил Кащея насторожиться. Покрутив головой по сторонам, он прислушался к звукам, долетевшим из-за кустов. Отодвинул закрывающую обзор ветку и остолбенел.

В прорехи облаков вылезла круглая луна, залив безжизненным светом опоясанную лесом полянку. В клубах зыбкого марева недвижно застыла на коленях хрупкая девичья фигурка. Напрягшееся тело мучительно изогнуто назад, поблескивающие в серебристых лучах ночного светила длинные волосы стелятся по земле, тонкие руки воздеты к небу. Горловой всхлип-полустон переходит в речитатив, размеренный, как корабельный метроном. Через мгновение возникает тихая мелодия. Чарующая музыка пронизывает все тело диорийца, ей вторит тревожным тамтамом сердце, отбивающее дикий ритм в груди.

Девушка вдруг взвивается вверх, ещё мгновение и она взлетит, обернувшись полуночной птицей, оторвется от земли. Тщетно… Волчком кружится по поляне в неистовом танце, взрыкивая, точно раненый зверь. Искаженные страданием тонкие черты лица, полузакрытые глаза, руки взмахивают, словно крылья, тщетно пытаясь поднять ввысь такое тяжелое тело. Бешеное вращение взметывает волосы, в просветах одежды мелькают ноги, будто существующие отдельно от тела девушки, настолько быстры развороты их, не уследишь. Темп движения нарастает, от музыки кружится голова. Лица уже не разглядеть, развевающиеся волосы скрывают его от бесстыдных взглядов. Кащей затаил дыхание. Стремительность пляски сводит с ума, еще чуть и девушка упадет от изнеможения, но…

…смолкает музыка, луна опять уходит за тучи, темнота скрывает хрупкую фигуру, внезапный порыв ветра развеивает остатки тумана на опустевшей поляне.

Сколько бы стоял завороженный Кащей неизвестно, да только вдали глухо ухнула сова и испуганно смолкла. Диориец пошевелился, переступая с ноги на ногу. Тонкие иголочки кольнули затекшие конечности. Сколько ж он стоял, подглядывая за девушкой? Всю ночь? Похоже… Сумрак ночи уже истаивает в сиренево-розовых отблесках утренней зари. Кашей осторожно шагнул вперед, внимательно осматривая все вокруг — капли росы отсвечивали на подрагивающих стеблях низкорослой травы, переливчатым серебристым флером окутывая поляну. Он оглянулся. За ним тянулся темный след. Да никого здесь не было! И быть не могло… Откуда? Уже не остерегаясь, диориец развернулся обратно и замер.

В неверном свете зарождающегося дня Кащей увидел — прямо перед ним на низкой толстой ветке сидит встрепанная птица, немигающими круглыми желтыми глазами рассматривает его. Он протянул руки, надеясь ухватить негаданную добычу. Хоть что-то будет поесть. Птица досадливо щелкнула клювом и с горловым полувсхлипом-полустоном тяжело взлетела. Жаркий ветер растрепал волосы Кащея и забил сухой пылью ноздри. Когда тот прочихался, птицы уже и след простыл, только в воздухе кружила пара перьев, отсвечивающих серебряным блеском.

 

ГЛАВА 22

В лагере творилось несусветное, так что до вернувшегося никому и дела не было, разве что пробегавший мимо Перун поинтересовался: — "Ты чего такой?" И только Кащей хотел рассказать о том, что видел этой ночью, как тот уже умчался прочь, не дослушав и половины фразы. Причину Кащей понял позже, когда все внимательно слушали доклад Велеса: и Сварог, задумчиво собравший в кулак свою бороду, и озабоченно почесывающий затылок Перун, и даже Стрибог, давно уже не появляющийся в лагере. Общий сбор? Вот и здорово, сейчас он им всем и расскажет. Вместе поразмыслим, что это такое с ним было. А пока послушаем Велеса, видать, действительно что-то важное случилось.

— Мутации возникли только у некоторых детенышей. Их хромосомные наборы одинаковы и отличаются от родительских незначительно, всего на две хромосомы. Вместо сорока восьми у них сорок шесть. И ещё… У «умных» детенышей в крови повышенное содержание мочевой кислоты, видимо, именно она стимулирует деятельность головного мозга, у остальных особей её нет. Насколько я помню из ранних исследований, у животных этого мира содержание мочевой кислоты в крови вообще очень малО. Она разлагается очень быстро, не оказывая существенного влияния на работу организма в целом. Думаю, повинен в этом особый фермент, которого у наших детенышей просто нет…

— Подожди, — перебил его Сварог, — ты хочешь сказать, что все это появилось ниоткуда? Внезапно?

— Ну, — Велес замялся, — что-либо утверждать трудно, если бы можно было провести развернутые генетические исследования, но у нас нет такой возможности.

— Нет?

— Этот сканирующий блок не функционирует.

— Почему? — Сварог развернулся к Кащею.

— А я что? Я сделал все, что мог… — он действительно сделал все, что мог и не только с экспресс-лабораторией, но зачем кому-то знать об этом.

— Ладно. Будем наблюдать дальше. Видишь, Перун, у нас, наконец, появился смысл и достойное занятие. Не только выжить самим, но и попробовать помочь более слабым. Может, из этого и получится что-то стоящее.

— Ага, — рассмеялся Перун, — вывести обитателей этой планеты путем естественного отбора — новых диорийцев.

— А почему бы и нет? Только не диорийцев, землян… Вот этим и займемся, тем более что времени у нас не меряно.

Кащея такой вариант развития событий никак не устраивал, но открыто своего недовольства он не высказал. А поводов уклониться от разведения приматов он и так найдет предостаточно, заставить его никто не сможет.

— И ещё… — Сварог на мгновение задумался, — давайте не будем понапрасну рисковать. Сколько у нас детенышей?

— Три женские особи и четыре мужские, уже заметно подросшие, — с гордостью отрапортовал Перун, — и несколько самок готовы разродиться.

— Ну, там ещё неизвестно, что будет. Значит, так… Найти безопасное место и отделить мутирующих приматов от остальных, для чистоты эксперимента.

— Устроите загон в лагере? — вяло поинтересовался Кащей, — чтобы далеко не ходить.

— Нет, — решительно взмахнул рукой капитан, — только на природе, в естественных условиях, иначе это будут домашние зверушки, а мы хотим наблюдать развитие, причем именно наблюдать, не вмешиваясь в естественный ход событий, — он грозно посмотрел на Перуна, — а то некоторые готовы на руках носить своих любимцев. Мы будем только ограждать их от реальных опасностей, слышите, от реальных, остальное они должны делать сами — строить жилище, добывать пищу, общаться друг с другом. Вахты я распишу для всех.

— А за неподчинение что будет? — тихо спросил Стрибог. Капитан непонимающе уставился на него, весь ещё во власти своих грандиозных планов:

— Это как?

— Я не хочу участвовать в вашей авантюре.

— Почему? — недоумевал Сварог.

— Не вижу смысла… Здесь есть ещё что-то, кроме мутаций приматов, что-то, с чем мы ещё не встречались, чему не можем дать названия, не можем классифицировать… разве вы ничего не замечали? Странного, непонятного? Разве никто из вас не сталкивался с туманными существами? — Стрибог по очереди обвел взглядом каждого, всматриваясь в лица соплеменников. Кащей опустил глаза, не желая выдавать своих чувств, но перед этим успел заметить, как потупился Велес и нахмурился капитан. Значит, ему не почудилось, что-то и взаправду есть, и он ЭТО найдет. — Не хотите говорить? Что ж… — Стрибог встал, — значит, не будем…

Он махнул рукой в прощальном жесте и, больше ничего не говоря, вышел за дверь. Перун дернулся догнать его, но капитан остановил его:

— Не стоит, не надо. Стрибог слишком давно живет один, он уже не сможет долго быть с нами, а его навязчивые идеи ничего не стоят. — Кащей знал, что Сварог врет. Капитан знал куда больше, чем говорил, но ему ли осуждать его за это? Пусть и у него будет своя маааленькая тайна, ведь душевное спокойствие каждого члена экипажа — это забота старшего по званию. Даже если ты уже никогда не выведешь свой корабль за пределы атмосферы, звания с тебя никто не снимал, и ты отвечаешь за свою команду, только теперь перед самим собой.

Несколько раз наведывался Кащей на заветную полянку, благо времени у него было предостаточно. Ему удалось все-таки отвертеться от нудных наблюдений за развивающимися приматами, хотя надо признаться, детеныши были забавны, ходили за каждым из диорийцев, как привязанные, но Кащею они быстро надоедали. Изо дня в день одно и то же, тем более, что Сварог в конце концов запретил тесное общение с подопытными из-за боязни нарушить чистоту эксперимента. Он заметил, что детеныши без труда копируют повадки диорийцев, особенно неуклюжего Велеса. Они долго спорили об этом с биологом, но капитан настоял на своем: — "Никаких личных контактов!" Так что теперь следить за жизнью приматов приходилось из укрытия.

Кащей с удовольствием занялся охотой. Не гнушался он собирать грибы и ягоды. А что? Эти неказистые дары леса встречались на каждом шагу и оказались необычайно вкусны, а уж если их высушить, развесив на длинных связках, хранились очень долго. Они прекрасно дополняли пищевой рацион диорийцев. Не всегда охота бывала удачной, особенно в холодное время года, когда любой зверь прятался от трескучих морозов. В последнее время Кащей вообще старался как можно реже бывать в лагере.

Набеги на поляну он совершал в разное время: и на рассвете, и поздно ночью. Ничего там не менялось, только заметно подросшая трава пожухла, что вполне понятно — уже осень. Кащей припомнил слова Стрибога о туманных существах и разочарованно подумал, что столько времени потратил зря. Туман — вот что стоило искать…

"Сегодня последний раз и всё, хватит", — решил про себя Кащей, собираясь заглянуть туда, где видел причудливый танец призрачной девушки. Скоро завьюжит, по лесу ходить станет совсем невыносимо. Холода он не любил, да и к смене времен года так и не смог привыкнуть. Маловато мышечной массы, как сказал однажды биолог. А откуда она возьмется, хотелось бы знать? Это ученых и астронавтов холили и лелеяли чуть ли не с колыбели, а он простой механик из обслуги. Ну не совсем простой, гениальный, но кто знал тогда, что из него получится. Тест-контроль показал низкий уровень бета-маркеров, а это почти приговор — умственные способности ниже среднего, значит, не стоит тратить время на развитие заведомо примитивного разума, следует отправить на нижний уровень. Странно, тогда на Диоре это было нормально, естественно, а здесь почему-то кажется несправедливым. Разве можно только по результатам, выданных бесчувственным механизмом, с уверенностью лишить ребенка будущего? А ведь он мог бы многого добиться… Впрочем, он и сейчас не в проигрыше. Мало кому повезло так, как ему…

На плечо Кащея опустилась обжигающе холодная рука. Слишком нереальным было это прикосновение. Злая шутка? Он словно весь закаменел, опасливо обернулся и закричал во весь голос. Возвышаясь почти на голову, перед ним стояло туманное создание. Сквозь тонкий темный покров, скрывающий лицо, ослепительными звездами просвечивали круглые желтые глаза. Кащей неосознанно вцепился в подсумок с метательными стрелками, спешно вытаскивая застрявшие дротики, но ничего большего сделать уже не смог. Тело его внезапно стало невесомым, словно он внезапно потерял изрядную часть своего веса, а голова невероятно тяжелой. Опрокинувшись назад от легкого толчка руки (или лапы?) существа, диориец застыл горизонтально над землей и последнее, что он почувствовал, так это плавный толчок и перемещение, напоминающее парение в невесомости…

Невыносимо затекла спина. Кащей попробовал шевельнуться и застонал — руки, ноги словно деревянные. Он открыл глаза. Никакой разницы — темнота вокруг непроглядная, неживой воздух ничем не пахнет, словно его простерилизовали в морозильной камере. О чем он сразу подумал? Да ни о чем. Апатичные мысли плавали в застывшем сознании, никак не стремившемся анализировать, как отсюда выбраться. Хорошо хоть, ничего не болит. Кащей несколько раз напряг-расслабил мышцы, восстанавливая кровообращение. Нет, наверное, зря. Колючие мурашки побежали к кончикам пальцев, тело затряслось от крупной дрожи. А здесь ведь и вправду хооолодно, очень. И жестко. Только теперь он почувствовал, что вокруг сплошной камень — и сверху, и снизу.

— Эй, — голос дрогнул, крик получился слабым, но этого хватило, чтобы оценить размеры пещеры. Крошечный грот, тесный, точно каменный мешок.

"Кто?" — вот это было первая здравая мысль, за ней пришла вторая: — "Как отсюда выбраться?", а дальше безумный хоровод мыслей и нелепых предположений закружился в голове. А толку думать? Действовать надо. Надо…

Он, кряхтя, поднялся, предусмотрительно держа полусогнутые руки над головой, чтобы не стукнуться невзначай. Ощупал неровные стены, прошелся руками по бугристому полу, подпрыгнул, дотянувшись рукой до верха западни. Выхода нет…

Нет… Кащей суетливо ощупывал бесконечные стены. Нет выхода, нет… Рука соскользнула на гладкую поверхность. Он остановился. Панику сменила холодная рассудочность: — "Я вполне материален, значит, засунуть меня сюда без отверстия было невозможно, а потом эту дыру закрыли. А то, что закрыто, всегда можно открыть. Знать бы как…". Перед глазами появилось слабое свечение. Овальная мембрана входа стала полупрозрачной, с голубовато-белыми разводами. Кащей прижался носом вплотную к светящейся поверхности и скорее почувствовал, чем увидел — по ту сторону что-то есть, какая-то объемистая расплывчатая тень. Тень шевельнулась и…

…щупальца мрака выстрелили прямо в глаза. В голове Кащея возникло непередаваемое ощущение, точно что-то невыразимо мерзкое заворочалось в ней, закопошилось в его мозгах, разбирая и тщательно сортируя их содержимое, потом бесплотный голос успокаивающе произнес: — "Не бойся, я не сделаю тебе плохо, потерпи". Трясясь от отвращения, Кащей ногтями вцепился в волосы, лицо, пытаясь выцарапать чужого из своей головы. С диким воем вслепую кружился он по тесной пещерке, натыкаясь на стены, разбивая в кровь плечи и локти, пока не свалился без сил от страха и боли.

 

ГЛАВА 23

Холод и жар терзали его. Обжигающая стужа и испепеляющее пламя, а между ними в паутине напрасных надежд на спасение пульсирует хрупкое тело, трепещущее в коконе обреченности. Мысленно он уже сдался перед натиском стихий, дело теперь за малым — дождаться осязаемого конца. Дождаться смерти, как спасения, как избавления от гнета обстоятельств, как отречения от самого себя.

Отречение? От самого себя? "Врете, не дождетесь, я еще толком ничего не успел", — Кащей рванулся изо всех сил. Тонкие нити, кажущиеся неразрывными, лопнули с оглушительным треском, и он вывалился в реальный мир. Но и здесь — ревущий столб огня, остервенело плюющий обжигающими искрами, с одной стороны и космический холод с другой. Диориец торопливо отполз от костра, достающего до веток деревьев (и кто только зажег такой?) и с головой ухнул в глубокий сугроб. Снег моментально набился за шиворот, растекаясь тонкими струйками под одеждой. Словно пробка из бутылки выскочил Кащей из снежного плена, обхлопывая себя по бокам.

"Ты боишься холода, — возник в голове бесплотный мыслеголос, — я хотела согреть тебя". Кащей обернулся. В отблесках костра диориец разглядел наконец-то своего похитителя, точнее, похитительницу. Несомненно, перед ним была женщина — высокая, массивная, в скрывающем фигуру ниспадающем до земли платье. Лица не видно, закрыто мерцающей завесой.

— Кто ты? Откуда взялась? Что тебе надо? — Женщина, не отвечая, двинулась вперед, на ходу небрежно отбрасывая покров с лица. Кащей попятился — такое и представить нельзя, не то, что наяву увидеть: голова с тремя ликами, один из которых обращен к диорийцу, два других развернуты немного назад, так что видны они только в профиль. Пара блистающих глаз центрального лица в упор глядят на диорийца, две другие плотно затянуты повязками: на правой — белая матовая лента, на левой — непроницаемо черный креп.

Все вокруг замерло, даже взметнувшееся ввысь пламя костра застыло, как остановленный кадр. От гулкой тишины звенело в ушах, и медленная поступь воображаемой женщины казалась видением, порожденным воспаленным разумом.

"Я болен, у меня жар, — Кащей внезапно перестал паниковать, найдя происходящему вполне реальное объяснение, пощупал холодный лоб, слишком холодный даже для здорового, — подхватил все-таки какой-то вирус. Не сработали прививки, как ни убеждал нас Сварог, не справились… Только бы сил хватило добраться до лагеря… А костер, неужели я сам разжег его? Конечно, сам, кто же ещё"

"Да, возвращайся, — приказал бесплотный голос, — ты мне уже не нужен, я буду говорить со всеми вами".

И опять — еле ощутимый толчок в грудь, невесомое движение, падение и весьма чувствительный удар о скрытый под слоем снега здоровущий пень. Кащей слишком проворно для неизлечимо больного вскочил на ноги, осмотрелся — буквально в двух шагах за деревьями поднимались в небо тоненькие струйки дыма. Он принюхался — его чуткий нос уловил дразнящие ароматы готовящейся пищи, а ноги сами понесли его на запах. Домой, в лагерь.

Диориец рывком растворил двери их общего со Стрибогом домика и обомлел. С каких это пор Велес стал копаться в его вещах? После того, как ушел из лагеря этот неугомонный мальчишка, Кащей стал единоличным владельцем жилища и ничуть от этого не расстраивался. К другим не лез и к себе особо никого не пускал, прАво на личную жизнь соблюдал строго, но это… Совсем обнаглел Велес! Что ему нужно?

Биолог развернулся на звук захлопнувшейся двери и с радостным воплем кинулся обнимать возникшего перед ним Кащея. Тот совсем растерялся. Чего он не ожидал, так это такого явного восторга — Велес сжимал его в своих медвежьих объятьях, довольно ощутимо похлопывая по спине.

— Ты это, — Кащей вырвался из крепкого захвата товарища, — держись от меня подальше. Я болен какой-то дрянью, могу заразить.

— Главное, ты жив, — с лица биолога не сходила улыбка, — главное, жив. Я сейчас, — он выскочил из домика. Его голос разнесся по всему лагерю: — Сварог, скорей сюда, Кащей вернулся…

— Ну, вернулся, чего теперь опрометью бегать, — недовольно бурчал Кащей, стягивая с себя задубевшую от мороза меховую безрукавку и переодеваясь в сухую одежду, — теперь уже точно никуда не денусь, лечить меня будешь, если сможешь… — Сварог вихрем ворвался в дом, глянул на механика. Убедившись, что все в порядке, руки, ноги, голова у того на месте, разгневанным басом пророкотал:

— Где ты пропадал? — Кащей пожал плечами. — Тебя не было почти месяц. Мы уже решили, что ты погиб. Когда нашли в лесу брошенный лучемет и рассыпанные дротики рядом с выпотрошенной сумкой довольно далеко от лагеря. И все, больше никаких следов, словно ты улетел оттуда на крыльях. Что случилось?

— Я заболел.

— И что, обрел способность левитировать? Если бы ты заболел или был ранен, мы нашли бы тебя на том же самом месте, а ты просто исчез. В никуда…

— Знаешь, я сам не понимаю, что со мной. Может, я и вправду научился летать, кто ведает, но то, что я болен, уверен точно. У меня такие видения, что ничем, кроме болезни, их не объяснить.

— Велес, проведи полное обследование, — приказал капитан биологу, — по всем параметрам, и на психическую устойчивость тоже, а слушать его будем потом.

— Почему не сразу? — пытался возразить Кащей, — может, потом не с кем будет говорить, может, я столько не проживу, с такой хворью.

— Что б ты знал о болезнях, — к Велесу вернулся его привычный ироничный тон, — с лечением разберемся как-нибудь, а пока в карантин, нет смысла рисковать, все может быть. Сиди в доме, никуда не выходи.

— Думаешь, это поможет? Вы все равно со мной общались, тогда и вас надо в карантин. — Капитан с биологом исчезли, словно их унес внезапный ураган. "Ага, испугались! — злорадно подумал Кащей, — без вас лучше". Он уселся на свой топчан и задумался. А подумать и впрямь было о чем, перед смертью-то.

Уже третий день Кащей бесцельно слонялся по единственной комнатке своего жилья. Лег. Встал. Опять лег. Заняться было абсолютно нечем, смертного часа ждать надоело, да и чувствовал он себя на редкость здоровым. Побриться, что ли? Отросшая бородка была реденькой и почему-то очень раздражала привыкшего к гладко выбритым щекам Кащея. Он всегда очень следил за этим, в отличие от остальных членов экипажа, отрастивших бороды до пояса.

— Ну что, страдалец, пошли, что ли? — Кащей вздрогнул и едва не порезался — острое лезвие ощутимо чиркнуло по шее. Перед ним стоял биолог, на этот раз без своей нелепой экипировки практикующего медика. — Только тебя не хватает для полного счастья.

— Что, уже всё? Ничего не нашел?

— То, что ты не болен, я понял сразу же, после обследования, — Велес ехидно улыбнулся, — ты здоровее всех нас, вместе взятых.

— А что ж я тут сидел, как болван?

— К выступлению готовился, да и проучить тебя надо было, чтоб не терялся в следующий раз. Ладно, ладно, успокойся, покраснел от злости весь, пошли скорей.

— Подождете. — Кащей не был зол, он был просто в бешенстве. Подумать только, и не лень было напяливать провонявший дезинфекцией скафандр только для того, чтобы его разыграть. Он так и остался для них парией, волей случая вставший на одну ступень с элитой астронавтики. Неужели так будет всегда? Болезненно сжалось сердце от обиды — он-то считал себя равным им, здесь, на этой планете. Правда, не стремился к постоянному общению, но это исключительно из-за его неконтактности, у него и на Диоре-то друзей не водилось. Вот с механизмами он ладил отлично, они для него всегда были живыми. Кащей с трудом привел себя в должное настроение и, изобразив на лице приличествующую случаю улыбку, не торопясь оделся, вышел наружу и бегом припустил к дому капитана. Он и не думал, что здесь такая стужа, отвык за дни невольного заточения.

Сварог поднял на опоздавшего тяжелый взгляд:

— Сколько можно ждать?

— А что, есть куда торопиться? — Кащей ещё не совсем успокоил расшалившиеся нервы, но… "Столь явно хамить не стоило, капитан есть капитан, впрочем, что он ему может сделать? Посадит под арест? Смысла нет. Выгонит? Лес я знаю лучше всех, выживу как-нибудь. И никто мне не нужен… Никто из них…, - механик оглядел комнату: Велес с Перуном о чем-то тихо перешептывались, Стрибог, оперся спиной о бревенчатую стену, пристально рассматривая потолок. — Что он там увидел, хотелось бы знать?".

— Разговор будет долгий, — Сварог не обратил внимания на демарш Кащея, настолько был поглощен предстояшим, — я вас всех прошу ничего не скрывать, рассказывать обо всем необычном, что случалось с вами, даже если вы считаете это бредом. Велес, давай ты первый…

— Я… — биолог слегка замялся, собираясь с мыслями, потом решился: — Я слышу музыку. Она звучит в моей голове, странная, непонятная, а потом я прихожу в себя далеко от того места, где я был. Как я иду через лес не знаю, не помню. Я пытаюсь не слушать то, что звучит внутри, но это сильнее меня. Она, музыка эта, зовет куда-то, рвет меня на части. Я понимаю, что её надо отпустить, но у меня не получается. Однажды я очнулся на поляне, у меня в руках была кривоватая дудочка, и я попробовал повторить мелодию, что жила во мне. Слышали бы вы это! Словно визг плохо отлаженного турбокомпрессора, но на этот верезг пришли необычные существа, — Велес улыбнулся, вспоминая «рожицы», — или не пришли… Может, это было просто порождения моей фантазии, потому что следов они не оставляли, никаких.

— Не думал, что ты такой выдумщик, — Перун заинтересованно уставился на биолога. — А потом? Что было потом?

— Да ничего больше не было, я вернулся обратно и рассказал обо всем капитану. Мы вместе решили, что не стоит об этом говорить, пока.

— А музыка? — перебил его Сварог.

— Я её чувствую все время, когда остаюсь один. Она всегда разная: иногда грустная — от нее щемит сердце и хочется плакать, иногда веселая — тогда мне хочется обнять весь мир, иногда она яростная — и тогда я понимаю, что готов убить, не раздумывая кого угодно, даже любого из вас… Но, честно говоря, я стараюсь, чтобы кто-то всегда был рядом, даже если это наши подопечные. Я боюсь, боюсь сорваться, не совладать с собой.

— То-то я смотрю, чего ты такой деятельный стал в последнее время. Велес тут, Велес там… — Кащей не мог упустить случая поддеть биолога.

— Я просто защищаюсь. Тебе не понять.

— Отчего же, — парировал механик, — у меня тоже есть о чем поведать, только стоит ли, не знаю.

— Мы все тебя внимательно слушаем, — капитан прервал возникшую дискуссию в самом начале, перепалки Кащея и Велеса уже изрядно поднадоели, а сегодня механик явно был на взводе.

После непродолжительно молчания Кащей поведал о том, что видел он, подробно описав все свои ощущения.

— Интересно, где тебя держали все это время. Пещер здесь полным-полно, твоя темница могла быть где угодно, и не обязательно далеко от нашего лагеря, — длинная борода Сварога уже походила на клубок спутанных волокон, а все из-за его привычки перебирать ее во время раздумий. "Пожалуй, к концу разговора от нее останется едва ли половина", — думал механик, увлеченно наблюдая за пальцами капитана, теребившими завитки длинных волос. — Ты больше ничего не помнишь о том месте, где тебя держали? Кащей!

Механик подпрыгнул от громкого оклика:

— Нет, ничего. А разве Велес может показать ту поляну, где он видел «облачка»?

— Мы говорим о тебе…

— Она ещё сказала, что будет говорить со всеми нами…

— Ладно… Перун, а ты?

— Я тут сижу и удивляюсь. Ничего такого со мной не было, ни звуков, ни видений. Ничего необычного…

— Я ещё давно вам сказал, что на этой планете не все так хорошо, как кажется.

— Да, я был неправ, когда не обратил внимания на это, но кто мог знать. Значит, и с тобой вошли в контакт?

— Вот-вот, именно, что в контакт…

— В каком смысле? — заинтригованный Кащей подался к Стрибогу.

— В самом прямом. Велес слышал, ты видел, а я ощущал — невидимые прикосновения, поглаживания, щипки.

— Это, наверное, очень приятно, — захихикал механик, у него непонятно отчего поднялось настроение. — Сколько мы уже без женщин, а ты молодой, кровь играет, вот и…

— Как сказать, — Стрибог скинул свою потрепанную куртку. На спине и предплечьях синели неровные пятна. — Ниже показывать не буду, там то же самое.

— Постой, постой, — биолог кинулся к пилоту, — но у тебя же обширные кровоизлияния, гематомы. Пойдем, я тебе их обработаю.

— Отстань, было хуже, — отмахнулся тот от проявления заботы, — выжил.

— Почему не сообщил раньше? — голос капитана гремел так, что у всех заложило уши. — Почему молчал? Останешься вместе со всеми, тебе лечиться надо.

— Не надо, все само проходит, быстро.

— А как это получилось? Ну, синяки твои… Это ж какая сила нужна.

— Как? — Стрибог не спешил отвечать Велесу, он подбирал слова, чтобы описать свои ощущения. — Обычно во сне. Меня словно разбирают по косточкам, прощупывают каждую мышцу, невидимые руки проникают внутрь тела, копошатся там… Ощущение, бррр… — Стрибог передернулся от отвращения, — боли особой нет, только потом появляются такие вот кровоподтеки, будто ниоткуда. — Кащей только сейчас обратил внимание на запавшие глаза пилота и заново ощутил в своей голове мерзкие щупальца, сводящие с ума.

— Значит, так, — прервал тягостное молчание капитан, — что у нас есть? Мысли — Кащей, тело — Стрибог, чувства — Велес…

— А почему именно они? — спросил Перун, — вас, капитан, это ведь тоже не коснулось, как и меня.

— Думаю, выбрать могли кого угодно из нас, разницы нет. Главное другое — нас словно исследовали, только непонятными нам методами. Кто, вот в чем вопрос? Мы не обнаружили никаких следов разумной жизни.

— А помните, капитан, как вы сказали мне, давно? Удивительная планета, она, словно живая, наблюдает за нами тысячами глаз, привыкает к нам, и рано или поздно мы узнаем, что это за чудо такое, Земля…

— Да, Велес, наверное, пришло время, вот только коренные обитатели нашего общего дома представляться нам пока не спешат.

— И что будем делать?

— Пока ничего… Жить, как жили. Заниматься каждый своим делом. Ждать, тем более что реальной опасности для нас нет.

— И как долго?

— А куда торопиться, Велес? Если мы до этого ничего не узнали, чего уж теперь. Что искать? Только ждать.

— Моя трехликая женщина обещала навестить всех нас, когда-нибудь. Капитан, я пойду? — Кащей встал. Надоело ему переливание из пустого в порожнее. — Поохочусь немного, соскучился я за лесом.

— По одному не ходить, — остановил его Сварог.

— Что за чушь! Вы же сказали — жить, как жили.

— Ладно. Иди, только не пропадай.

— А уж это как получится, — Кащей отсалютовал всем и исчез в белесом мареве морозного воздуха, ворвавшегося снаружи.

 

ГЛАВА 24

Неугомонный ветер гнал по небу тяжелые свинцовые тучи. Солнце пряталось на миг, чтобы снова предстать во всем своем ярчайшем великолепии. Зябко, сыро, но, похоже, дождя сегодня не будет. Терпковатый запах молодой листвы и скромных первоцветов растекался вокруг, птичий грай радовал слух, настроение было под стать — умиротворенное. Кащей растянулся во весь свой немалый рост на громадном стволе давно поваленного дерева и наблюдал за тем, как упрямый родник пробивает себе дорогу среди сухих сучьев и палых листьев, за зиму плотно усыпавших прежнее русло.

"Вот и весна, — думал диориец, — все наши страхи себя не оправдали. Никакие невидимые сущности больше не появлялись, хотя мы были настороже. Впрочем, разве можно уберечься от неведомой опасности? Вот и Стрибог — посидел, посидел в лагере, да и убрался к себе в горы. И ничего с ним не произошло".

Кащей вспомнил, как прогулялся однажды к младшему пилоту. Было любопытно, что там такого, чего он туда так рвется. Ничего особенного: пещера на склоне почти отвесной горы, только небольшой уступ перед входом и пропасть под ним, дна не видно. Туман клубится внизу, словно хищная тварь, ждущая своей законной добычи. Кащея передернуло всего, когда он представил, что будет, если свалиться. Стрибог только посмеялся и сказал: — "Зато посмотри, какая красота вокруг. Я каждый день солнце встречаю первый, а ветер — он такой разный… Здесь всегда ветер, мы с ним дружим". Он широко раскинул руки и крикнул: — "Э-ге-гей! Привет тебе, ветер!". Далекое эхо отразилось от окружающих убежище утесов: — "Эй… Веет…". "Видишь, — обрадовался Стрибог, — отвечает". Кащей только головой покачал, совсем сбрендил мальчишка от своего затворничества, но осуждать не стал. Разве он сам не ищет одиночества, разве не бежит прочь от всех, чтобы побыть наедине с лесом? Лес он ведь тоже разный, всегда, потому что живой, как эта вода.

Он опустил руку, пошевелил пальцами, наблюдая, как разлетаются радужные блики от поверхности ручейка, и внезапно холодная рука тревоги сжала сердце: — "Мне надо вернуться, срочно". Куда делась расслабленная мечтательность? Кащей вскочил, махом сгреб свои вещи, забросил свой лучемет за спину и рванул в лагерь. Он не замечал, как хлещут по лицу ветки, как трещит сухостой, ломаясь под натиском его неудержимого бега, и едва успевал перепрыгивать через возникающие перед ним явные преграды. Одна мысль гнала его вперед: — "Только бы не опоздать, только бы…"

Почти рядом с лагерем он столкнулся с Велесом. Тот жадно хватал ртом воздух, пытаясь перевести дыхание:

— Что тут случилось? — Кащей, слегка притормозив, мельком глянул вокруг, потом, опомнившись, отступил за ближайшее дерево и поманил биолога. Вдвоем они выглянули из-за своего сомнительного укрытия: вроде всё на месте — три невысоких домика притаились у подножия высоченных деревьев — целы, невредимы. Окна, двери аккуратно притворены, под сооруженным из разобранных пластиковых контейнеров навесом слегка кривоватые стол и скамейки по-прежнему вкопаны в землю, дорожки так же выложены плоскими камнями, даже трава вокруг них не примята. А Кащей ожидал увидеть сплошной разгром, да и Велес тоже, судя по его лицу. Тишь да гладь, налаженное бытиё, но мало ли что там на самом деле…

— Сварог? Перун? Где они?

— Капитан оставался здесь, Перун был в поселении приматов. А вот и он, кстати… — Перун, настороженно озираясь, выбирался из леса с противоположной от них стороны. Он сжимал в руках суковатую дубину. Кащей глянул на Велеса:

— Чего вы без оружия?

— Да чего его таскать все время, к тому же я недалеко ходил, травы хотел набрать…

— Травы? Зачем? — удивился механик.

— Наши подопечные листья какие-то все время жуют. Вот я и подумал — что-то в этом есть, хотел прогнать растения через анализатор, пока он ещё функционирует. — Подошедший Перун добавил:

— Я видел, как одна мамаша малышу разжеванную массу в рот запихивала, когда у него понос случился.

— Аааа, тогда с вами все ясно, — Кащею все эти дела были мало занятны, а вот то беспокойство, что так настойчиво гнало его обратно, заслуживало гораздо большего внимания. — Пошли. Куда? — шикнул он на Велеса, ринувшегося к своему дому с грацией пещерного косолапа.

— А что? — неподдельно удивился тот.

— Давай сначала все проверим. Ждите здесь. — Кащей осторожно двинулся к жилищу капитана, ступая так, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногой.

— Я с тобой, — негромкий оклик Перуна прозвучал, как выстрел. Механик, отпрыгнув назад, выругался. Впрочем, пусть лучше этот будет рядом, чем шумный биолог.

Вдвоем они подкрались к двери, тихонько приоткрыли дверь и обомлели. Сварог полулежал на скамье, уронив голову на столешницу и бессильно свесив руки вниз. Его широко открытые глаза остановившимся взглядом смотрели на вход. Перед ним на столе ритмично пульсировал серебристый шар. Он сжимался до размеров кулака, спустя мгновение раздуваясь в отливающую багрянцем сферу. Всполохи света слепили глаза и одновременно не давали отвести глаза, притягивая взгляд, как хищная росянка приманивает беспечных мух.

С трудом преодолев сверкающее притяжение сферы, Кащей, словно во сне, выбрался из комнаты. Следом выполз Перун. Неудержимые слезы текли по его лицу, ручейками стекая по лицу и теряясь в буйных зарослях бороды. Всхлипывая, пилот утерся нижней рубахой и гнусаво произнес:

— Если б ты знал, что я сейчас видел…

— То же самое, что и я, — грубо перебил его Кащей, — но неужели от этого можно умереть?

— От чего, от жалости к себе? Подожди, ты что, считаешь, капитан умер? Он дышит, я видел.

— Когда ты успел? Я толком ничего не смог сообразить, сразу отключился…

— Капитан жив! Жив, понял! — Перун развернулся и, уже ничего не опасаясь, побежал за Велесом. Хорошо, что не кинулся очертя голову спасать Сварога немедленно. Биолог, почуяв неладное, уже спешил навстречу.

В дом зашел только Велес, плотно завязав глаза первой попавшейся под руку тряпкой. Кащей предупредил его:

— Не возись там, хватай капитана и быстро обратно, здесь разбираться будем. — Тот только отмахнулся, дескать, сам знаю, не лезь.

Стоит ли рассказывать о том, как тащил большое неподатливое тело биолог, как перехватили тяжкую ношу диорийцы, как отнесли её в дом биолога, где ещё давным-давно была обустроена лечебница, на всякий случай. Пригодилась все-таки… Как молча потом сидели они, ожидая, пока Велес обследует капитана. Время, казалось, тянулось невыносимо медленно. Говорить ни о чем не хотелось. Кащей в десятый раз пересчитывал справа налево и обратно обломанные ветки на ближайшем к нему дереве. А что ещё оставалось? Мысли разбегались, как облака в ветреный день, не удавалось ухватиться ни за одну. Наконец, Велес вышел, тяжело опустился на скамью рядом с ними:

— Кома… ни на что не реагирует, перепробовал все, что только мог, теперь только ждать.

— Сколько? — биолог в ответ пожал плечами:

— Мозг отключен полностью, он сейчас, как вон то дерево. Живой, но не совсем… Не исключаю, что он нас слышит и видит, вот только обратная связь с миром у него отсутствует. Ладно, пойду к нему, вдруг очнется.

— Что ж за дрянь такая у него на столе была? И откуда взялась? Надо бы убрать… — забеспокоился практичный Кащей, — пока на всех не подействовало.

— Слушай, не лез бы ты туда, кто знает, что это такое, — забеспокоился Перун.

— А я вот, — механик потянулся за своим лучеметом, который он бросил прямо посреди лагеря, когда кинулся помогать Велесу нести капитана, — раз, два и никаких проблем.

— Ты что, с ума сошел? Вдруг все вокруг разнесешь вместе с этой сферой, — Перун выхватил оружие из рук не ожидавшего такого Кащея. — Понаблюдать надо.

— Ага, один такой понаблюдал, лежит теперь. Ты что, хочешь, чтобы мы все свалились?

— Дурень, она на столе в доме осталась, кто б её трогал.

— Да? А это ты как объяснишь? — Кащей указал на каменистую площадку перед домиком Сварога. Там, невысоко от земли, разливалось неяркое серебристое сияние.

— Ещё одна? — прошептал Перун, — и, правда, дрянь какая.

Кащей на цыпочках прокрался мимо «сияния», стараясь вообще не смотреть в его сторону, подобрался к закрытому окошку, ножом расковырял щель в ставне и одним глазом заглянул внутрь. На столе ничего не было. Он отпрянул назад и крикнул пилоту:

— Она одна, просто перемещается. Надо ловить.

— Как? — отозвался тот из-за спины Кащея. Он оглянулся. Перун стоял рядом:

— Что-то не по себе одному стало. Как ловить? И куда потом? Подожди, — пилот задумался, — я, кажется, знаю. Давай сделаем ловушку, зацепим ее и закопаем поглубже и подальше отсюда. Надо торопиться, темнеет уже.

Издалека, как диорийцы уже убедились, «сияние» не причиняет никакого вреда, ближе подойти не решились, потому размер держака рассчитывали теоретически, исходя из одного соображения — лишь бы подлиннее. Ловушка получилась на славу — квадратная коробка на длиннющей рукояти, тяжеловата только слегка оказалась, пришлось набрасывать западню на опасное сияние вдвоем. Особого труда это не составило, сфера значительно уменьшилась и была сейчас не больше еловой шишки. Захватили удачно — в сгустившемся полумраке даже слабого лучика не пробивалось наружу, но… Опять это вездесущее но… Диорийцы попытались сдвинуть ловушку с места и не смогли, сколько не дергали. Стояла на одном месте, как вкопанная.

— Ну, что? Не идет, — утирая пот со лба, спросил Кащей. — Что дальше будем делать?

— Засыпать камнями и делу конец.

— А вдруг вылезет? — засомневался механик.

— Так мы много набросаем, чтобы уж точно не выбралась, — Перун говорил о сфере, как о живой. А, может, она такой и была на самом деле, кто знает.

Полночи таскали тяжелые неподъемные булыжники, но зато курган получился на славу — в рост диорийца. Велес, выйдя утром, был весьма удивлен и язвительно поинтересовался, что это за тяга к возведению монументов. Ему-то что, в доме сидел, пока остальные надрывались, ничего не знает. Странно, что он ночью не вышел, шум стоял на весь лес.

— А Перун? Как-то он неестественно вывернулся, — забеспокоился биолог, глядя на недвижно лежащего на земле пилота. — С ним что?

— А он спит без задних ног. Умаялся, бедняга, пока мы этот сверкающий шарик ловили, — объяснил Кащей, растирая гудящие от непосильной нагрузки мышцы, — ох, и гадость.

— Что вы выдумали? Сфера в доме была!

— Ага, была, а потом выбралась и отправилась на охоту. За нами, между прочим, только мы ловчее оказались. Вон там она, внизу, — механик кивнул на гору камней.

— Ты точно это знаешь? А вдруг её там нет, как проверишь? — Кащей кинулся к наваленной ими за ночь груде и принялся стягивать верхний камень. — Стой, я пошутил, там она, там, успокойся.

— Ты прав, — механик уселся у подножия кургана и задумался, — мы ни в чем не можем быть уверены, но мы сделали, что могли. Как капитан?

— Без изменений…

*****

Капитан пришел в сознание через несколько дней, причем сразу, будто и не лежал столько времени в беспамятстве. Велес возился в своей лаборатории: Перун принес очередные пробы крови мутировавших приматов, и сейчас биолог отслеживал изменения в биохимии подростков. Да, именно подростков — развивались эти полузвери необычайно быстро не только «интеллектуально», но и физически. Что-то подстегивало их обмен веществ, но что собственно — определить пока не удавалось, да и не ясно было точно — внутренний это фактор или же внешнее влияние.

"Эх, сюда бы специалистов-генетиков, да где ж их взять?" — горько думал Велес, фиксируя результаты исследования.

— Теперь они и до меня добрались, — Велес испуганно обернулся на хриплый голос Сварога и кинулся к больному. Бредит — это хорошо, это уже какой-то сдвиг наметился. Капитан лежал в прежней позе, вот только глаза его были живыми и веселыми, что никак не вязалось с его коматозным состоянием:

— Капитан, я уже и не надеялся…

— А что я здесь делаю? — Сварог резко встал, а возражения биолога и его попытку поддержать покачнувшегося назад капитана отмел протестующим взмахом руки: — Я не болен.

— Как же так, столько дней без сознания.

— Почему? — Велес вкратце пересказал капитану, как его нашли. Тот внимательно выслушал: — Не думал, что переизбыток информации может привести к отключению мозга, хотя все может быть, но, тем не менее, я здоров и чувствую себя отлично. Считай, что я просто отдыхал. Все.

— Капитан, а вы помните, что было с вами перед тем, как вы потеряли сознание? — Велесу не терпелось опять уложить капитана в лечебницу, чтобы провести полное обследование, и он искал любой предлог сделать это. А провалы в памяти — чем не повод?

— Помню ли я? — Сварог невесело усмехнулся, — да я не забуду этого теперь до конца моих дней.

— А что было?

— Теперь они и до меня добрались, — загадочно отозвался капитан и велел: — Собирай остальных, сразу всем расскажу, чтоб не повторять по двадцать раз.

Вечером, после ужина, прошедшего в напряженном молчании, никуда не расходились, терпеливо ждали невероятную историю, обещанную капитаном. Не было только Стрибога, но когда он решит наведаться в лагерь неизвестно.

— Все помнят то утро? — Диорийцы дружно покивали головой. Помнят, конечно. Обычное утро, всё, как всегда: Кащей, забросив за спину свой драгоценный лучемет и прихватив сумку с едой, отправился в лес, Перун к своим подопечным, Велес в лабораторию, капитан остался в лагере. — Я побродил немного вокруг и пошел в дом, там-то ко мне и явились гости.

— Кто? — выдохнул Кащей. Пожалуй, он единственный из всех воочию видел странных существ. Или думал что видел. — Трехликая женщина?

— Нееет, тут ты ошибся. Следом за мной в дом вошла невысокая девушка, едва мне до груди доставала. Милая славная такая девчушка с лучистыми голубыми глазами, с длинными белыми волосами до пояса, с чудесной фигуркой. Хрупкая, будто травинка, — Сварог задумался, припоминая девушку. — И сказала…

— Как сказала? — в один голос воскликнули диорийцы, — на лингве?

— Именно. На лингве, только голосок у нее был высокий, звенящий, так что она не говорила, а будто выпевала, изредка спотыкаясь на трудных для произношения словах.

— До сих пор ОНИ общались с нами только мысленно, — перебил капитана Кащей.

— А теперь, как видишь, научились разговаривать. И они знают о нас все.

— И немудрено, — пробурчал Кащей, — в голове у меня они здорово покопались.

— "Вы, — сказала мне эта девушка, — ничего не зная, не видя ничего вокруг, пытаетесь вмешаться в законы природы, переделать её под себя. Но вы чужие здесь, не по своей воле попали сюда, потому мы вам не мешали. Сейчас вы увлеклись, стараясь неразумное сделать подобным себе. Вас надо остановить. Я против… Возможно, вы смените нас, поэтому должны знать…". Она протянула мне раскрытую ладонь, на которой стояла прозрачная пирамидка. Я, ничего не понимая, смотрел на гостью: — "Зачем мне это?" Девушка грустно улыбнулась: — "Значит, нет…" и перевернула ладонь вниз. Я едва успел подхватить падающую безделицу. За ту минуту, что я разглядывал, что же такое очутилось у меня в руках, девушка шагнула назад. Я потянулся удержать ее, у меня было столько вопросов, но схватил лишь воздух. Девушка оглянулась: — "Мы бестелесны, не старайся…". "Кто вы?" — крикнул я. "Макошь… Мое имя — Макошь…" — и исчезла. — Сварог замолчал, заново переживая появление незнакомки. Молчание длилось так долго, что Кащей не выдержал:

— А потом что было?

— Макошь… Если б вы только её видели. Макошь… — ответил Сварог, с явным удовольствием произнося имя девушки. — "Значит, на этой планете есть разумные обитатели, но почему они прячутся от нас? Мы антагонистичны им? Но ведь мы мыслящие, значит, всегда сможем найти общий язык. Почему нас "надо остановить"? Мы не враждебны, никому не угрожаем, но при случае постоять за себя сможем. Может, наша неудержимость в освоении этого мира отпугнула их? Наша жажда жизни? Знал бы кто, что мы потеряли неизмеримо больше, чем приобрели здесь…" Вот так примерно размышлял я тогда, задумчиво глядя на мягкие переливы света, появившиеся в глубине тетраэдра. Я думал о Диоре, о наших несбывшихся ожиданиях, о тех, кто уже никогда не увидит свет звезд, о девушке, пришедшей сегодня, пока её образ не захватил меня настолько, что вытеснил из головы все мои мысли, и я почувствовал, как погружаюсь в другой мир. Мир странный, неизмеримо чужой и в то же время родной и близкий. Я чувствовал, как горечь чужих потерь въедается в мою душу, как ночь разрывается криком. Я видел, как рушится мой мир, как в инфернальном пламени сливаются воедино мой дух и моя бренная оболочка. Я лишился последних крох надежды, потому что теперь точно знал — возврата к старому не будет, что это теперь навсегда. Жизнь… — Светлые глаза диорийца с расширенными, во всю радужку зрачками, зрачками казались черными. Голос капитана изменился, стал глуше. Слова его, отчаянные, неотвратимые, размеренным речитативом падали в вязкую тишину комнаты. — Она прекрасна, пока наполнена смыслом, но какая польза от моего существования? Я обречен на вечное скитание у ворот недостижимой для меня Прави… — Глухой бас капитана почти смолк, и Сварог прошептал: — Безликие тени полудня и ночи, дыхание мертвых над ухом убийц…

Кащей, извернувшись, прямо через стол отвесил звонкую оплеуху впавшему в транс капитану. Велес едва успел подхватить падающее тело.

— Он сошел с ума, — жилистый Кащей, как дикая кошка, извивался в руках Перуна, обхватившего его сзади, не давая приблизиться к Сварогу.

— Он просто еще не отошел от болезни, — биолог легонько похлопывал капитана по щекам, приводя того в сознание.

— Какой такой болезни? Эта тварь перемешала ему все мозги, — негодовал механик, — или нет, она вселилась в него. Милая Макошь… — с издевкой протянул Кащей. — Он опасен для нас.

— Не решай за всех, — оборвал его страдания Перун, — сам хорош. Кто знает, во что ТЫ превратился после своего долгого отсутствия, из лесу днями не выбираешься, совсем бирюк стал. Что замолчал, а? Нечего сказать? Капитана не трожь! — бесповоротно заключил он. Кащей потерял дар течи, такого поворота событий он никак не ожидал. — Давайте лучше разберемся, а не будем понапрасну горло рвать.

— Не горячись, Перун, — прервал отповедь пилота слабый оклик Сварога. — Разберемся, обязательно. Куда вы пирамидку дели?

— Какую?

— Ту, что на моем столе оставалась.

— Капитан, там ничего не было, — мягко сказал биолог, опасаясь повторения приступа.

— Было, только не пирамидка, а сверкающий шар, — влез Кащей, — нет бы сначала «благодарю» сказать, а потом искать потерю.

— Благодарю, — безразлично обронил Сварог, задумавшись. — Шар, говоришь? А где он?

— Мы его спрятали, надежно. — Он отодвинул ставень и указал на каменный курган недалеко от дома. — Он внизу.

— Надо достать. Займешься? — Сварог обратился к Перуну, начисто игнорируя Кащея. — Сдается мне, что непростой это дар.

— Непростой, конечно, — не унимался механик, чуть всех нас не угробил, а я ещё пожить хочу, может, моя жизнь здесь только начинается…

— Может, — машинально согласился капитан. — Но только эта пирамидка даст ответ — какой она будет, эта твоя жизнь. И наша заодно. Враждовать с целым миром мы не сможем, поэтому постараемся подружиться. А пирамидку не бойтесь, она уже не опасна, я чувствую. Для вас, по крайней мере, иначе здесь уже никого бы не было, живыми. Я думаю, что это просто какой-то транслятор, наподобие наших радиопередатчиков, но передает он не слова, а эмоции, ощущения, возможно, какие-то мысли. А я оказался просто не готов к приему, — Сварог печально улыбнулся, — слишком много впечатлений за один раз. — Жаль, что он не до конца успел понять, что ему хотели сообщить, а уж тем более пересказать своим соплеменникам то, что он увидел. Просто не хватит слов. "Потом, когда я сам во всем разберусь, все потом, а сейчас — за работу. И как только эти двое упертых умудрились натаскать такую гору камней. Видать и вправду, у страха глаза велики". — Пошли, Кащей, не все ж пилоту одному усердствовать, — и вышел, стараясь не глядеть на недовольную физиономию механика. Куда он денется? Планета одна, а она хоть и кажется большой, на самом деле так мала… В этом Сварог уже убедился.

 

ГЛАВА 25

Теплый вечер, пропитанный волнующим ароматом незнакомых Сварогу растений, опустился на город. В легких сумерках на небе проявился тонкий зеленоватый серп полумесяца. Сварог знал, что спустя некоторое время справа выкатится золотистый шар второго ночного светила, затмевая своим ярким сиянием робкий свет своего соперника, но сейчас на лилово-серых небесах проступали мерцающие крапины звезд. По привычке поискав знакомые ориентиры, Сварог усмехнулся про себя: — "Ты не дома… А где? Это ты вряд ли узнаешь".

Который раз он уже видел эту картину, которая повторялась с завидным постоянством — он, словно наяву, идет по улицам чужого города. Непривычная геометрия построек, режущая глаз мешанина красок, одуряющий шум проезжающих и пролетающих мимо автомобилей, от которого кружится голова, а, самое главное, ощущение раздвоенности не дают прочувствовать притягательность этого мира в полной мере. Точно зная, что он — Сварог, бывший капитан поискового корабля «Пилигрим», диориец чувствовал себя так, будто он всегда жил здесь. И сейчас, с тревогой поглядывая на быстро темнеющее небо, торопился домой, где его давно уже ждали. А точнее, её, потому что эта хрупкая фигурка никак не могла быть мужской. Необычные ощущения, но что есть, то есть…

Внезапно глухой гул прокатился под моими ногами. Тонкие извилистые трещины побежали по фигурным плитам пешеходной дорожки. Я (она?) остановился, оглянулся по сторонам и испуганно ахнул. Окружающие меня здания рассыпались на части, словно игрушечные. Монолитные блоки многоэтажек невесомо взлетали в воздух, ударялись друг о друга, раскалываясь на куски поменьше, и с грохотом обрушивались на стоящие внизу машины и разбегающихся в панике обитателей мегаполиса. Почему-то стало невероятно жалко цветущий сад, разбитый у подножия разрушающихся домов. Она (я?) хорошо помнил, какого труда стоило убедить руководство не занимать постройками этот участок города.

Все вокруг затряслось, будто в лихорадке, пока не вспухло отвратительным нарывом и не лопнуло, извергнув наружу отвратительных черных насекомых, сразу же впившихся в его тело. Крик заглушил боль, а, может, её и вовсе не было. Просто крошечные кусочки одежды, кожи и тела исчезали, истаивали на глазах, превращаясь в пустоту, абсолютную и ужасающую. Угасающим сознанием я ещё цеплялся (цеплялась?) за окружающую действительность, но в глубине души понимал, что это бессмысленно, пока полностью не провалился туда, где не было ни пространства, ни времени, где было одно лишь равнодушное леденящее пламя, в котором переплавлялись в новое Нечто мое настоящее, прошлое и будущее…

— Капитан, вам не кажется, что вы слишком увлеклись рассматриванием пирамидки? — голос Велеса выдернул Сварога в реальный мир. Тот крепко потер лицо, отгоняя картины гибнущего города, но сердце частило, как перепуганное. Немудрено, в который раз умирать вот так… И не расскажешь ведь никому. Тут же поднимется паника. Хорошо если закопают, как прошлый раз. Еле-еле этот завал из камней разобрали, пока добрались до неё. А то ведь вообще уничтожить могут опасную вещь. Хоть и боятся.

— Нет, Велес, все нормально. Я просто задумался…

— Да? И о чем же? — биолог уселся рядом, подозрительно разглядывая злосчастный «подарок». Сварог торопливо прикрыл пирамиду рукой. Сияние внутри неё ещё не совсем исчезло, а ведь он сказал диорийцам, что опасности больше нет, и не хотел, чтобы его поймали на вранье. Удивительно, как все сразу поверили тому, что «заряд» в ней был одноразовый и больше она не активна. Может, им так легче.

— Как странно исчезают цивилизации… — капитан тяжело вздохнул. — Одни тихо угасают, как наша, из-за истощения планетных ресурсов, другие погибают в различных катаклизмах, вспыхнув ярко, как сверхновая звезда.

— Откуда вы знаете, капитан, как это бывает?

— Теоретически, только теоретически…

— Сколько мы исследовали планет, — возразил биолог, — и ни одна не была пригодна для заселения. Возможно ли появление разумной жизни там, где нет подходящих условий для её развития? Я говорю о белковой форме жизни.

— Ну, ты же сам знаешь, что жизнь может возникнуть на любой основе. Что там у нас — выбор большой…

— Но возникновение разума всегда случайность.

— Не бОльшая, чем все остальное. Нам ведь повезло с этой планетой, правда? Почему бы не предположить, что рано или поздно мы найдем здесь разумных обитателей.

— Лучше поздно, — парировал Велес, — неизвестно, как они к нам отнесутся.

— Ну, это ты зря. Разумный — значит, думающий, и в первую очередь о собственной безопасности. К чему раздоры?

— Вот-вот, и я об этом. Хорошо, когда нет никого, кто мог бы посягать на твой мир.

— А мы ведь не «посягаем», как ты говоришь.

— Это потому что нас слишком мало, а кто знает, как бы мы себя повели, если бы сели на обитаемую планету всем экипажем и обнаружили здесь аборигенов, когда бы стоял вопрос "Они или мы?"

— Ну, это ты загнул…

— Капитан, мы живем здесь спокойно, потому что нам нечего и не с кем делить, и то раскол уже чувствуется.

— Раскол? Ты о Кащее?

— А о ком же ещё?

— Не переживай, он один.

— Пока. Пока один…

Капитан нахмурился:

— А что, я чего-то не знаю? Что-то случилось?

— Нет, но общее настроение…

Сварог встал, переставил пирамидку на полочку. "Настроение… Знал бы кто, какое настроение у меня… Вопросы, одни только вопросы, и никакого мало-мальски стоящего ответа. Даже намека на него…"

— Велес, что ты хочешь от меня? — Тот неопределенно пожал плечами. — Запереть механика в его доме, запретить ходить в лес, то есть посадить под стражу? А кто его сторожить будет, а? Ты?

— Нет, у меня своих дел полно, гораздо более интересных.

— У меня тоже. И у Перуна, и у Стрибога… Кстати, ты ничуть не волнуешься за него, хотя он давно живет отдельно.

— Капитан, это совсем другое. Видели бы вы, как Кащей смотрит на вас. Он отслеживает каждое ваше движение, надеясь, что ТОТ, кто сидит внутри вас, — Велес понизил голос до громкого шепота, — невольно выдаст себя.

Глядя сверху вниз на трагедийно перекошенную физиономию биолога, Сварог расхохотался, смахнул слезы, выступившие на его глазах от раскатистого смеха:

— Ну, а ты? Ты что думаешь? — едва отдышавшись, спросил капитан и опять улыбнулся, представив неизвестно что внутри себя, и мгновенно стал серьезным. — Велес, ты же умный, образованный диориец, ну что за чушь ТЫ несешь? Как мальчишка, право! И если это все, что ты хотел мне сообщить, то позволь мне остаться одному.

Велес поднялся и пошел к двери, но, передумал, развернулся и порывисто шагнул к Сварогу. Тот отшатнулся от разгневанного биолога.

— Капитан, неужели вы сами не чувствуете, что изменились? Вы отошли в сторону, вас перестали интересовать наши исследования. Мы больше не собираемся вместе по вечерам, не обсуждаем предстоящий день, не делимся своими впечатлениями. Вы даже о Диоре перестали вспоминать! Капитан, что с вами?

"Может, не стоит больше скрывать? Сколько можно жить с этим одному? Нет, рано… рано, боюсь, не поймут".

— Со мной все нормально. — Отчеканил Сварог, пристально глядя на друга. Велес досадливо плюнул и с размаху захлопнул за собой дверь. Постоял немного, раздумывая. Не за этим ведь шел, совсем не за этим, а оно вон как обернулось. Ну, и ладно…

Шел биолог обратно к выселку, где второй год жили приматы, не торопясь. По пути подобрал кривоватую хворостину и с каким-то неведомым доселе наслаждением колошматил ею по стволам деревьев, вслушиваясь в гулкие раскаты, далеко разносящиеся по лесу. Лишь недалеко от жилищ эоантропов с сожалением отбросил порядком измочаленную палку и пошел крадучись.

"Где же он?" — Велес тихонько свистнул. Услышав отклик, он задрал голову. Перун, удобно устроившийся в развилке ветвей, махал ему сверху рукой. Высоченное дерево вторило ему, приветливо шелестело похожими на ладошки листьями, словно торопя с подъемом.

— Ну, что? Поговорил? — экс-пилот говорил полушепотом (режим секретного наблюдения пока соблюдали строго). Запыхавшийся от карабканья на дерево биолог только кивнул в ответ. — Что решили?

— Ничего…

— Как ничего? — растерялся Перун.

— Да с ним бесполезно разговаривать! — сорвался на крик Велес. Пилот спешно зажал ему рот, отчего оба едва не сорвались вниз:

— Тихо, они рядом…

— Так вот, — просипел биолог, вцепляясь покрепче в нависающий над ним сук. — Сварогу все равно, что вокруг творится.

— Пирамидка… — понимающе протянул Перун.

— Она…

— Ну и ладно, тогда возьму всю ответственность на себя, не впервой, — Пилот, ловко перебирая руками, полез вниз.

— Стой! Может, не стОит…

— Сколько можно ждать, сколько? "Чистота эксперимента"… — передразнил капитана Перун, остановившись на полпути вниз.

— Ты становишься слишком похож на своих подопечных.

— А что в этом плохого? Я почти все время рядом с ними, я здесь ем, сплю, гуляю, чему ты теперь удивляешься? Тому, что я больше всех вас волнуюсь за них? Или тому, что я хочу непосредственно жить среди них?

Брови Велеса поползли удивленно вверх:

— Но ведь об этом речи не было…

— Да, не было. Пока не было. А ты разве забыл, сколько их осталось после прошлой зимы? Даже все твое хваленое лекарское умение не помогло спасти умирающих. Тогда ты не думал о капитанском запрете на непосредственное общение, а они просто-напросто замерзали и все, что им было нужно, так это тепло! И еда! А погибали самые слабые их них, детеныши!

— Но ведь они как-то жили до нас прежде.

— Наши питомцы не дикие приматы, и ты это знаешь, как никто другой. — Перун спустился вниз, за ним сполз на землю и биолог. Теперь они стояли друг против друга, и пилот шепотом орал на Велеса, раздувая от ярости ноздри. — Они разумны, и они стали такими без нашего явного вмешательства, теперь я просто не могу дать им пропасть за просто так.

— По-моему, ты зашел слишком далеко.

— В чем?

— В своей привязанности к "птенцам не своего гнезда".

— Это мое дело и только мое!

— Все, все… не спорю… — Велес оглянулся. Почти стемнело. Лес вокруг как-то сразу стал чужим и неприветливым, порывы резкого и колючего ветра забрались под одежду, ознобив тело. Биолог поежился, на минуту представив, каково в этой чащобе зимой. Впрочем, и в пещерах, где ютились в холодное время приматы, было не лучше, только и радости, что на голову не капает. "А ведь Перун прав, — подумал он, — толку от наших знаний и умений, если мы не можем их применить. Глупейший запрет Сварога сводит на нет все наши усилия, да и перед кем нам отчитываться, мы одни здесь и кого волнует, что мы делаем и как…" — Ты куда сейчас?

— Сначала в лагерь, соберу все необходимое и обратно сюда. Знаешь, надоело уже просто наблюдать. — Перун неожиданно улыбнулся: — А они уже разговаривают друг с другом, ну, не так, как мы, конечно, все больше жестами, но даже мне все понятно.

— Разумные, говоришь… — Велес хлопнул пилота по плечу, — ладно, пошли, если ты так уверен в правильности своего решения. Я вот, например, все ещё сомневаюсь.

Сварог, даже не подозревая, какие дела творятся в этот момент, давно уже спал. Тревожная дрема, в которой причудливо переплетались картины почти забытого прошлого и ещё не до конца понятного настоящего, не давала отдыха ни голове, ни телу. Что есть сон? Нетореная тропа из одного дня в другой, точно такой же, как прошедший, с теми же навязчивыми вопросами, на которые некому дать ответ. Колесо, шальное колесо дней, бесконечно вертящееся на оси времени… И конца, краю нет его сумасбродному кружению…

Диориец рывком сел на постели. Что-то вмешалось в зыбкий сон Сварога, выдернув его из забытья. Он прислушался. Тихо, но темнота вокруг казалась живой. Пирамидка, которая стояла на полочке у плотно закрытого ставнями окна, поблескивала короткими тревожными вспышками. Вдруг она налилась зловещим багрянцем, высветила темную фигуру у стола, и погасла.

— Кто здесь? — Сварог поднялся, нащупывая световой диффузор. Тот, как назло, куда-то запропастился. — Велес, ты?

— Не бойся, — раздался мелодичный голос, и одновременно в комнате посветлело. Тонкий полупрозрачный кокон окутал гостью. — Я не подумала, что ты не видишь в темноте. Так лучше?

— Макошь… — выдохнул диориец, спешно натягивая штаны и рубашку. Он просунул голову в ворот рубахи и, все ещё не веря своим глазам, глупо уточнил: — Ты пришла?

— Конечно, — усмехнулась гостья, — иначе к чему было все начинать? У меня нет другого выхода, да и вам, похоже, нужна помощь.

— Сейчас нам уже не нужна помощь, хотя… — не сводя с девушки настороженно-восхищенного взгляда, Сварог задумался: "Все ведь идет нормально: мы обжились в этом мире, приспособились к меняющемуся климату планеты, научились справляться с крупными хищниками, для которых поначалу выглядели лакомой добычей, занимаемся исследованиями. Да нет, все не так! Непонятный фактор вмещался в нашу размеренную жизнь, сея раздор среди нас, даже невозмутимый Велес поддался общему настрою, а уж он-то…". — Я хочу знать.

— Что именно?

— Все, что ты сможешь мне рассказать.

— Я не смогу объяснить, ты просто не поймешь этого…

— Почему? — диориец не сомневался в своей понятливости, ведь он искренне причислял себя к представителям высокоразвитой культуры.

— Просто ты никогда с этим не сталкивался… Ладно, если ты так настаиваешь, пошли. — Девушка встала и, больше не оглядываясь на Сварога, просочилась сквозь запертую дверь. Сварог всерьез опасался, что девушка бесследно исчезнет, как в прошлый раз, оставив его наедине с неясными видениями и неиссякаемыми вопросами. Он выскочил следом за ней как смог быстро. Пока диориец в наступившей кромешной тьме возился с засовом, Макошь терпеливо ждала на улице.

Частый дождь быстро охладил горящее от переизбытка чувств лицо Сварога. Он отбежал под навес и мелко затрясся всем телом, разбрасывая во все стороны капли воды, как отряхивается серый тилацин, невзначай угодивший в глубокий бочаг:

— Иди сюда, — крикнул девушке. Та отрицательно мотнула головой и осталась стоять на месте. Ей дождь был не страшен.

— Смотри, — она описала рукой полукруг. За её ладонью остался светящийся алый след, который медленно истаивал в воздухе. — И не говори, что не видел. Это мой народ…

Перед глазами диорийца мелькнуло несколько бесформенных сгустков с тянувшимися за ними туманными шлейфами, чуть светлее окружающей его темноты. От них ощутимо пахнуло болотной тиной. Стволы и кроны деревьев вокруг озарились призрачным сиянием — существа, похожие на Макошь, вышли из сердцевины их и встали рядом с лесными великанами. Земля под ногами зашевелилась, почва вдруг стала рыхлой — Сварог торопливо отпрыгнул в сторону и застыл столбом в ожидании неведомого, что могло выползти из-под земли. Ворох искр фейерверком взвился вверх и опал, явив взору изумленного диорийца пернатую разноцветную змею. Она приподняла свою голову с хохолком из перьев на макушке и долго снисходительно осматривала Сварога с головы до пят, пока её не потеснили другие полузмеи с недоразвитыми крылышками, такие же любопытные, как и первая.

Немыслимые существа постепенно заполняли все обозримое пространство вокруг диорийца: большие и крошечные, сходные с уже виденными ранее обитателями этого мира и вообще ни на что не похожие. Они стояли будто бы рядом друг с другом, но казалось, что их разделяют огромные пространства. Такое скопище живых тварей неминуемо должно было сопровождаться несусветным гамом, но капитан слышал только слабый посвист ветра наверху, звучное шлепанье дождевых капель по листьям и пластиковому навесу, да откуда-то издалека доносился невнятное потрескивание.

Наконец Сварог не выдержал, повернулся к девушке, теперь уже стоящей рядом с ним, и изумленно простонал:

— Столько разных существ… Как такое могло получиться? Откуда они взялись?

— Сущностей, — поправила его Макошь, — они бестелесны, как и я. А обитают везде — в воде, воздухе, земле.

— Почему мы их не видели раньше?

— Духи не любят проявлять себя. Мы наблюдали.

— Мы представляли угрозу для вас?

— Вы? — девушка искренне рассмеялась, — нет, нам до вас не было никакого дела. Вы сами по себе, мы сами, и так было до тех пор, пока вы не попытались изменить живую природу. Кто знает, что могло из этого получиться.

— Я не понимаю, о чем ты…

— Ваши «воспитанники». ОНИ могут быть опасны для этого мира.

— Чем? — изумился диориец. — Приматы были здесь до нас…

Не дослушав, Макошь развернулась и пошла прочь от Сварога. Тот бросился за ней, мельком заметив, что странные существа исчезают, и поляна быстро пустеет.

— Постой, я ничего не понял!

— Я же говорила… — безнадежно обронила девушка, — и даже мой подарок тебе не помог.

— А чем он мог мне помочь? Я ничего не видел, кроме обрывочных видений погибающего мира, я даже не понял, где и почему это все произошло.

— Это было здесь… — Макошь обернулась и встала напротив диорийца. Он мог поклясться, что по её щеке прокатилась одинокая слезинка. Но разве бесплотные существа могут плакать, как живые? — Ты видел мои воспоминания, то, что мне удалось сохранить. Другие не помнят даже этого, но им от этого не легче. Ты все ещё хочешь знать, как это было? — Сварог сейчас не знал толком, чего же он хочет на самом деле. Наверное, больше всего ему хотелось проснуться, но он знал, что все это не сон, а самая настоящая Явь. — Даже если не хочешь, тебе все равно никуда от этого не деться…

Я — есть…

Планета корчилась в родовых муках, стараясь извергнуть из чрева своего то, чего никогда не было и быть не могло в обозримой вселенной. Глухие разрывы сотрясали недра земные. Огненная лава изливалась потоками, застывала кровавыми росчерками на крутых откосах недавно возникших гор, которые острыми иглами упирались в низко нависшее небо. Непрекращающийся ливень пытался остудить глубинный жар земли, но превращался в непроглядный туман, едва лишь касался тверди земной. Даже яркий свет центрального светила не мог пробиться сквозь плотную пелену, скрывающую таинство зарождения новой жизни. Мгновение или века длились потуги «роженицы»? Какое это имело значение в общем хаосе…

Кульминацией затянувшегося процесса стал мощный выброс эктоплазмы, непрерывным потоком истекающий из бешено вращающегося коловорота, который вел, казалось, в самую глубь земли. Вскоре зыбкое марево протоматерии окутало всю планету, а затем коллективное бессознательное начало формироваться в индивидуальные разумные матрицы.

"Я — есть…" — едва ощутимая мысль толкнулась в пробуждающемся сознании, и только потом пришло постижение: — "Я — ЕСТЬ". И эхомыслями донеслось в ответ: — Я — есть… я — есть… я — есть…

Облако мыслящей субстанции пришло в беспорядочное движение, силясь разорвать прочную пуповину, связывающую его с колыбелью душ. Блаженное небытие вне времени и пространства кончилось.

"Что я?" — попытка осмыслить суть принесла боль, которая была сродни наслаждению. Воспоминания были обрывочны и оттого ещё более странны:

теплые руки на моих плечах, нежный шепот, от которого почему-то необычно холодеет внизу живота, сдвоенное отражение лунного диска в широко открытых глазах моего визави. А вот лицо его… нет, не вспомнилось…

неимоверное чувство облегчения, тяжелый ворохливый комок на моей груди, захлебывающийся крик, требовательный, настойчивый, доходящий до визга, сменившегося довольным сопением. А чей вопль… не припоминается…

мучительный стон, вырвавшийся из моего перехваченного спазмом горла, застывшее навсегда тело в погребальных фиолетовых одеждах, медленно уплывающее в жерло печи, в котором клокотало всепожирающее пламя, горечь потери. А вот что потерялось… забылось…

разлетающийся на мелкие обломки мир вокруг меня, черные мушки, облепившие мою руку, истаивающая, как кусочек льда под палящими лучами солнца, действительность. Всепоглощающий ужас, затопивший сознание, мгновенный переход от сияния яркого дня в мир вечной ночи.

"Тебя убили…" — вторглось извне в толком не осознавший себя разум.

"И меня… и меня… и меня…" — импульсы болезненных воспоминаний били плетьми испытанных не мной страданий. Я была всеми этими несчастными созданиями, в одночасье распыленными на атомы. Казалось, тела, несуществующие сейчас, опять корчились в нестерпимых мУках, пытаясь хоть на миг удержаться в исчезающей реальности.

"Что это?"

"Мы здесь, на границе мороза и зноя, мы чувствуем страх, мы идем и придем…"

"Нет, не хочу, не хочу" — мое «Я» билось в тенетах отрицаний, как птица, попавшая в западню. Птаха не понимает, что уже обречена, ибо, попав однажды в хитро слаженные силки, — выбраться невозможно. Так и я не хотела верить в то, что прежнего уже не вернуть и свершившееся необратимо.

"ОООО… Они здесь… Убийцы… АААА…" — хором зарыдали голоса. Неожиданная ярость затопила мой рассудок. То, чем я была сейчас, думало в унисон с мириадами подобных мне несчастных. От единого исступленного мыслевыдоха покров мыслящей протоматерии всколыхнулся, забурлил, выстреливая в разные стороны аморфные комки субстанции. Оторвавшись от общей массы, я ощутила ни с чем не сравнимое одиночество. Ужасное чувство сиротства затопило мое сознание, но как-то вдруг исчезло, едва я поняла, что стала свободной — свободной от чужих мыслей и эмоций.

Рядом со мной, высоко над поверхностью земли, были другие — беспрестанно меняющие свои очертания фантомные существа. Удивительные обличья менялись так быстро, что я не успевала их толком разглядеть. Рука сама потянулась к ближайшему ко мне созданию — остановить его превращение. Удивительный зверь с головой и крыльями птицы легко увернулся от моего прикосновения, предупреждающе щелкнув зубастым клювом. Я едва успела отдернуть руку. Руку…

Мне сразу стало не до окружающих меня существ. Я рассматривала свое «тело», ощупывала себя со всех сторон — крутилась, как могла, стараясь убедиться, что осталась прежней. Но если Я внешне не изменилась, то откуда взялось такое множество феерических существ?

Сплошной покров, накрывший землю, наконец, истончился, в прорехи его хлынуло ослепительное сияние, бесстрастно высветив следы гекатомбы — вывернутый наизнанку мир и мечущиеся в небе над ним полупрозрачные силуэты, произвольно меняющие свои очертания. Обжигающие лучи света соткались в призрачный клинок, замерший на одно краткое мгновение. Он словно застыл в нелегких размышлениях, потом замерцал, налился кровавым пламенем и нанес первый рубящий удар по эфемерным созданиям.

Мы бросились в разные стороны, уворачиваясь от несущего гибель сверкающего лезвия. Потом только я сообразила, что клинок убивает не всех подряд, а тщательно выбирает. Я остановилась и замерла в надежде, что смертоносное лезвие пронесется мимо, и увидела, что стало с теми, к кому прикоснулось багровое пламя. Они сжимались, превращаясь в обугленные кусочки первоматерии, и пожухлыми лепестками опадали вниз, а там… Черные гудящие смерчи гуляли по земле, собирая сыпавшиеся сверху трофеи. Они жадно заглатывали свою добычу и, яростно вращаясь, неслись к исполинской воронке в чреве земли, чтобы, сбросив туда добычу, вернуться за следующей порцией. Мы прижимались к оплавленной земле, залезали в расщелины камней, ввинчивались в еле видные лазейки. Эхомысли погибающих слышали все остальные. Боль и тоска, обреченность и страх пульсировали в каждом из нас, пока не кончилось это избиение, и сверкающий клинок не истончился и не рассыпался пепельным облаком…

Макошь замолчала, глянула на Сварога. Он не сводил с девушки горящих глаз, но ничего не спрашивал. Макошь вздохнула и продолжила свой рассказ:

— Так мир оказался разделен на Явь, Навь и Правь. Явь, — она махнула рукой, — то, что нас сейчас окружает, Навь — подземный мир, а Правь… По-моему, она недостижима…

— И какой помощи ты ждешь от нас?

— Вы — другие… Мы не имеем власти над неживой материей, силы наши малы… и мы не можем убивать.

— А мы? Ты считаешь, что МЫ — убийцы? — возмутился диориец.

— Да, мы наблюдали за вами — забрать чужую жизнь для вас ничего не стоит. Вы убиваете легко. — Сварог развернулся и пошел к своему дому. Что толку объяснять бесплотному существу, что им нужна пища, нужна крыша над головой, одежда, в конце концов?! Они живут в полном единении с природой. Ну, так и пусть живут. Не мы пришли к ним, а они к нам — за содействием. А вот в чем поддержка диориец так и не уловил…

Возле самой двери дома, уныло понурив голову, стояла Макошь. Куда делась её уверенность в собственной правоте?

— Я знаю, мы не всегда были такими, — с трудом подбирая слова, произнесла она, — просто все изменилось. Когда мир оказался разделен, нам удалось общими усилиями воссоздать кое-что из прежней нашей жизни. Кто-то помнил больше меня, кто-то забыл все… Но вместе — мы смогли. Наш мир погиб в результате чудовищного научного эксперимента. Многие протестовали против его проведения, но большинство были — «за». Ученые не смогли просчитать последствия своего вторжения в тайны Вселенной, и она жестоко отмстила всем нам. Мы превратились в иную форму жизни, испытав неимоверные муки, а потом… — каждое слово Макошь, казалось, выдавливала из себя. — Потом все прошли через жестокий отбор… Те, чьи души были запятнаны злодеяниями, отправились в Навь, остальные остались здесь. Не спрашивай, кто решал — достоин ты или нет — я не ведаю этого. Все, о чем мы хотим просить вас — помочь защитить ЭТОТ мир от тварей Нави. Они гораздо сильнее нас, и Явь бессильна против них, несмотря на старания Хранительницы. Она уже не справляется — прорывы стали все чаще и ожесточеннее, мой народ погибает в бессмысленной борьбе.

— Приказать диорийцам я не могу, — задумался Сварог, — к моему мнению, конечно, прислушиваются, но все же… Боюсь, они мне даже не поверят.

— А мне?

— Если ты познакомишь их со своим народом, — улыбнулся капитан.

— Хорошо. Один из вас спит в соседнем доме, а других твоих друзей сейчас приведут.

 

ГЛАВА 26

Перун и Велес сидели под раскидистым деревом, на котором вместо листьев росли длинные иголки, на все лады проклиная так некстати начавшийся дождь. До лагеря вроде было рукой подать, но брести по слякоти особой охоты не было. Проще переждать. Наконец, дождь перешел в противную морось. Велес высунулся наружу, удовлетворенно хмыкнул:

— Ну что, пошли? А то так до утра мерзнуть будем, да и спать охота.

— Ага, — согласился Перун, зевнув во весь рот. Он вылез, неосторожно задев низкую ветку приютившего их дерева, за что оба получили за шиворот ледяной душ, мигом прогнавший сон.

Вдруг Велес громко ругнулся и застыл на месте. Перед ними, заступив дорогу, возник расплывчатый силуэт. Биолог пару раз моргнул глазами, надеясь, что это обман зрения. Нет, тень, напоминающая очертаниями диорийцев, только росточком им по пояс, никуда не делась.

— Кто ты? — хрипло выдохнул Велес. Перун толкнул его сбоку:

— Ты с кем это?

— Вон, впереди…

— Да нет там никого, пошли скорее, пока опять дождь не зарядил, — пилот двинулся вперед: — Ох, ничего себе, — он неуклюже завалился назад и оказался на спине у громадного зверя. Перуну только и оставалось, извернувшись, вцепиться тому в гриву, жесткой щеткой торчащую во все стороны, да покрепче сжать ноги. Гривастый волк взрыкнул и понесся, не разбирая дороги, особого внимания на седока не обращая.

Велес обескуражено проводил взглядом друга, который почти мгновенно исчез из виду. И тут же взлетел в воздух, подброшенный мощным толчком сзади. Нелепо махая руками, биолог плюхнулся животом на спину второго такого же чудовища и заорал во весь голос. Удар о хребет зверюги пришелся на самое чувствительное место диорийца. Зверь недовольно оглянулся — видать, не по нутру ему пришлась поклажа — шумно обнюхал Велеса, щелкнул зубами и грузно осел на задние лапы, пытаясь сбросить мешающую ему тяжесть на землю. Биолог пополз вниз, краем глаза успев заметить белесую дымку между остроконечных ушей гривастого волка. Могучий зверь напрягся, словно против своей воли подчиняясь неслышному приказу, и мощным прыжком взвился в воздух. Велес едва успел обхватить шею волка руками и только ухнул, когда тот коснулся земли, чтобы, оттолкнувшись, взлететь в очередном прыжке.

Волк гигантскими скачками легко несся через непролазный лес. Велес отчаянно пытался хоть что-то рассмотреть в кромешной тьме. Тщетно. Ветки беспощадно хлестали по лицу, обжигая болью лоб и щеки. После особо чувствительного удара биолог безнадежно опустил голову и плотнее прижался щекой к жесткой шкуре зверя.

Сколько длилось это бесконечное "Ух!" и "Ой!" Велес не считал, не до того было, больше всего боялся сорваться вниз, хотя чего проще — отпусти руки и лежи, отдыхай, на незыблемой земле. Да только интуитивно чувствовалось биологу, что время для отдыха наступит не скоро.

Резкий толчок.

Конец пути? Не удержавшись на спине волка, Велес свалился в раскисший муравейник, давно покинутый жителями. Рука запоздало потянулась к поясному ножу. Зверь предупреждающе рыкнул, обнюхивая свою ношу. От смрадного дыхания к горлу подступила тошнота. Диориец сглотнул вязкую слюну и замер, покрепче вжимаясь всем телом в осклизлые стебли подгнившей травы, кем-то набросанной поверх муравьиной кучи. Может, не тронет? Он опасливо повернул голову и сквозь прищуренные веки глянул вокруг. Не может быть! В двух шагах от него, не двигаясь, лежал Перун. Над ним, плотоядно оскалив клыки, стоял его "личный монстр" — вздыбленная длинная шерсть на загривке пепельно-седым венцом окружает морду зверя, глубоко посаженные глаза угрожающе поблескивают.

Внезапно издалека донесся долгий протяжный вой, от которого у диорийца испуганно дернулось сердце и мелкой дрожью затрепыхалось внутри. Волки дружно повернули головы в сторону звука и одновременно метнулись туда, откуда раздался призыв — Велес мог поклясться, что перед этим они вполне осмысленно переглянулись друг с другом.

Биолог собрал в кучу руки-ноги и на четвереньках пополз к пилоту. Стыдно признаться, но ноги его не держали совсем. Казалось, он полз вечность, когда сильные руки подхватили его и вздернули вверх.

— Сварог… — прошептал диориец и, едва Сварог отпустил его, опять рухнул на землю.

Капитан беспомощно оглянулся на Макошь. Он действительно не знал, что делать.

— Не волнуйся, — она была на удивление спокойна, хотя ей-то что, — они сейчас придут в себя. Встреча с хортами не каждому по силам.

— Почему?

— Ну, ты сам их видел. К тому же они ослабляют волю у своей добычи, и та сама идет к ним в пасть, избавляя зверя от напрасной беготни.

— А как?.. — и замолчал, потому что рядом с Макошь возникло туманное облачко и превратилось в забавное небольшое существо, похожее на ребенка. Только у этого создания были копытца, маленькие рожки на кудлатой голове и длинный тонкий хвост с пушистой кисточкой.

— НедОля — большой выдумщик, — сказала Макошь, — я просто попросила его помочь твоим друзьям поскорее добраться к нам, а он, как видишь, перестарался.

— А с остальными так же будет? — вопрос Сварога прервал дикий вопль, донесшийся из домика Кащея. Недоля виновато потупил глазки.

Орущий, как корабельная сирена, Кащей в одной рубахе вылетел из двери. За ним вылетела жужжащая желто-черная туча. Крутясь волчком, отмахиваясь от разъяренных насекомых, диориец пронесся мимо раскрывшего от изумления рот капитана и с разбегу прыгнул в бочку с водой, которая стояла около самого крайнего домика.

— Он очень крепко спал. — Недоля исчез в мгновение ока, как и не бывало его. Подальше от возможных разборок. Вместе с ним рассосался и гудящий осиный рой, недовольный тем, что потревожили без дела.

Злющий Кащей, с которого ручьями текла вода, подошел к Сварогу, не обращая внимания на девушку, стоящую в двух шагах от капитана.

— Откуда ночью в доме взялись осы? Где эти два раздолбая? Это их шуточки? — взбешенно заорал он на Сварога и заткнулся, увидев в полутьме два тела, распростертых на земле. — А что с ними? — Кащей наклонился над Перуном. Тот как раз окончательно пришел в себя и, неверно оценив степень угрозы, вскочил на ноги и вцепился в глотку Кащея.

Сварог кинулся их разнимать. Свалка получилась та ещё, потому что к ней присоединился и Велес, все ещё пошатывающийся от слабости. Конец драке положил неожиданный порыв ураганного ветра, от которого застонали и согнулись до земли вековые деревья. Словно сорванные листья разлетелись в разные стороны диорийцы и с изумлением уставились на исполинскую птицу, заходящую на повторный вираж, пока "унесенные ветром" пытались принять более-менее устойчивое положение на земле.

— Не впишется, — с сомнением пробормотал Перун, глядя на странные маневры, — мала посадочная площадка. И темновато к тому ж…

Птица сложила крылья и по плавной глиссаде опустилась точно между домиками, накрыв развернутыми крыльями два домика из трех. Она клекотнула, будто отрапортовала о завершении задания и, вывернув шею назад, сняла со своей спины Стрибога. Тот был абсолютно спокоен. Над самой землей птица разжала захват угрожающего клюва. Диориец уверенно приземлился на обе ноги, лишь слегка пошатнулся, удерживая равновесие.

— Ну, дает, — Сварог только покачал головой, глядя на улыбающегося мальчишку, — по-моему, он сейчас единственный из нас, кто счастлив.

— А что ему сделается, — проворчал Кащей, — он, как и мечтал, с ветром подружился. Не то, что мы, все по земле, да пешочком, — он с опаской посмотрел на птицу, прикидывая, дотянется она до него или нет. Уж больно шумно возилась эта громадина, топталась зачем-то на месте, хрустела ветками, которые разламывались под немалым весом ее.

— Не бойся, он умный. — Стрибог, глазом не моргнув, встал рядом с лапой орла-исполина, по-хозяйски оперся о длинный коготь, наполовину утонувший в мягком крошеве лесного мха и опавшей хвои.

— Ты уверен? — на всякий случай отошел подальше Кащей.

— Конечно, со мной же все в порядке.

— Так то с тобой…

Велес совершенно пришел в себя и понял, что пропустил что-то очень важное. В неверном свете зарождающейся зари он разглядел, что в лагере полно нежданных гостей: словно с неба свалившийся Стрибог; невысокая тоненькая девушка, искрящееся одеяние которой ни разу не колыхнулась от дуновения утреннего ветерка; непонятный уродец рядом с ней, больше похожий на непомерно разъевшуюся белку с облысевшим хвостом, для чего то вставшую на задние лапы; громадная дремлющая птица. Все спокойны, Кащей и Стрибог беседуют, как ни в чем не бывало, лишь он один ничего не разумеет:

— А что тут вообще происходит? Откуда все взялись?

— Это Макошь. Помните, я вам о ней рассказывал, она… — Сварог развернулся к девушке и растерянно замолчал. Ему показалось, что у него двоится в глазах: рядом с ней стояли два одинаковых существа — оба росточком девушке по плечо, тела покрыты короткой, бархатистой даже на вид шерсткой, лишь на конце длинного гибкого, как хлыст, хвоста пушистые кисточки, да сквозь растрепанную гриву пепельных кудряшек пробиваются короткие рожки. "Нееет, не двоится, — подумал Сварог, — они, оказывается, разные. У того, что стоит слева, глаза, как перезревший чернослив, и хитрющие донельзя, а другой (или другая?) вроде построже будет, уж больно холоден взгляд светлых, будто ледком подернутых, глаз. А ведь это про черноглазого Макошь сказала, что он — большой выдумщик. А второй?"

Макошь подошла поближе к диорийцам, поманила странных созданий. Те с готовностью прискакали следом за ней:

— Знакомьтесь… Доля… — она указала на светлоглазого, — и Недоля… — второй важно кивнул головой, украдкой скорчив забавную гримаску. — Мои помощники.

— Аааа, значит, это они помогли нам сюда добраться, — процедил сквозь зубы Велес, — с ветерком. Я надолго запомню это незабываемое путешествие через лес. — Черноглазый хихикнул, за что получил хорошего тумака от своего наперсника. — И нашу первую встречу тоже припомню, при случае, — добавил биолог с явной угрозой.

— Недоля явно перестарался, но он же не нарочно.

— Так я ему и поверил.

— Велес, не стоит так сердиться, ты ведь больше всех грезил о контакте, — капитан ободряюще потрепал его по плечу. — Вот она — долгожданная встреча с иным разумом, не такая, правда, как виделась в мечтах, но дело не в этом… Макошь просит нас о помощи, — и Сварог подробно рассказал все, о чем ранее поведала ему та. — Теперь вам решать…

Диорийцы задумались.

Сварог неторопливо обвел всех взглядом — интересно знать, какие мысли у них в головах. Вроде и пережито вместе многое, но сейчас у каждого своя точка зрения на сложившуюся проблему, и в какую сторону качнется чаша весов, пока неясно.

— Нет, — как отрубил Перун.

— Я тоже скажу — нет, — поддержал друга Велес.

— Нет, — немного задумчиво, словно сомневаясь, произнес Стрибог.

Кащей облегченно выдохнул и повторил то же самое, что и остальные.

На Сварога было жалко смотреть. Плечи как-то враз ссутулились, взгляд потух. Он нерешительно повернулся к Макошь. Девушка стояла, не шевелясь, и только лицо выдавало её переживания. В чертах точеного лика отразилась целая гамма чувств — от горького разочарования до трепета перед чем-то неминуемым, а потом ужас неизбежности застыл в широко распахнутых глазах, которые в этот миг ничего и никого не видели перед собой. Доля и Недоля прижались к Макошь с обеих сторон, словно ища у неё поддержки:

— Ничего, — выдохнула девушка, — пробьемся. С Триглавой…

— Смотрите! — внезапно крикнул Недоля, махнув рукой вверх.

Все дружно задрали головы. Ничего особенного — что, никто их них солнца, встающего над лесом, не видел. Диорийцы недоуменно переглянулись и только потом сообразили, что и девушка, и её непонятные помощники исчезли, как и не было их никогда. Орел-исполин, который до этого спокойно сидел, засунув голову под крыло, встрепенулся, взмахнул необъятными крыльями и тяжело взлетел. Вниз посыпались сучья и листва, сбитая им с окрестных деревьев.

— Эй, а я? — запоздало крикнул вслед птице Стрибог. — А обратно?

— Ножками, — не удержался Кащей.

— Эх вы, — Сварог схватился за голову, — как вы могли? Отказаться помочь…

— У каждого из нас свои резоны, — парировал Перун. — Мне вообще до призрачного народа нет никакого дела, у меня другая проблема: наши воспитанники.

— Да ты пойми — если хоть часть того, что рассказала Макошь, верно, то от твоих подопечных скоро ничего не останется, как и от нас.

— Если хоть часть? — переспросил биолог. — Значит, капитан, ты и сам не до конца уверен в истинности происходящего? Так чего ж ты хочешь от нас? Я думаю, нас уже достаточно поморочили, чтобы мы всерьез стали сомневаться во всем, что видим.

— Чем мы можем помочь им? Им, которым по силам управлять такими зверями и птицами? Ты ничего не понял, Велес, ничего. В их борьбе сила не главное, сил у них хватает, как и у их недруга. Макошь нужно было от нас совсем другое…

— Что?

— Если б я знал, если б я только знал…

Угрызения совести нисколько не мучили диорийцев. Как-то так получилось, что у всех нашлись неотложные дела, а, может, каждый из них, не мудрствуя особо, придумал себе не терпящие промедления занятия, только бы не видеть Сварога, который будто потерял желание жить. Он часами сидел, уставившись в одну точку, и кто знает, какие думы рождал его разум. Велес не мог смириться с отчаянием капитана, но тот окружил себя непробиваемой броней отчуждения. Биолог просто старался находиться рядом с капитаном, потому что Кащей по-прежнему уходил в лес, правда, не надолго. Осознание того, что ты на этой планете, Земле, всего лишь гость случайный, угнетало его не меньше других.

Перун сделал так, как и намеревался, — он ушел жить в поселок приматов, тем более что возражать особо было некому.

Стрибог, собрав припасы на несколько дней, отправился к большой реке, которую он высмотрел сверху, пока летел на спине своего чудо-орла. Предлагал и Велесу присоединиться, но тому как-то не с руки было бродить по лесу в поисках приключений, у него и в лагере дел имелось в избытке, и самым важным из них было состояние капитана.

Вот и в эту ночь Велес долго не мог уснуть в своем опустевшем без Перуна жилище, все думал, думал… Когда же смежил ресницы, почудилось ему, что лежанка встала дыбом, и пытается скинуть его на пол. Биолог вскочил. Прочные стены домика опасно покачнулись, крыша жалобно скрипнула, словно сетовала на их предательскую хрупкость, сверху посыпались щепа и кусочки мха, которым забивали щели между бревнами. Велесу показалось, что сейчас домик просто-напросто сложится внутрь и завалит его.

На улице было не легче — земля ходила ходуном под ногами, будто палуба у терпящего бедствие челнока, пилот которого пытается остановить падение, на мгновения включая реверс-двигатель на форсаж. Забытые ощущения!

Глаза ослепила внезапная вспышка, выхватив из темноты застывших неподвижно Кащея и Сварога. Они, не отрываясь, смотрели в одну сторону. А там, кажется, совсем близко от лагеря, пылали огненные зарницы. Ветвистые фиолетовые молнии почти без передышки били в одну точку. Навстречу им вылетали желто-зеленые пылающие искры, разворачивались веером, охватывали небесные молнии, пытались погасить их ярость. Столкновения двух пламенных стихий рождало непереносимые всплески света, от которых даже при сомкнутых веках слезились глаза. Каждая вспышка обращала окружающий лес в его негативное изображение. Оцепеневшие деревья стояли, как черные обелиски, и только пляшущие тени от них извивались кровожадными ламиями, тянулись скрюченными лапами к диорийцам и прятались, едва наступал краткий миг кромешной тьмы.

— Неужели? Неужели всё правда? — тихий, напряженный голос капитана вернул Велеса к действительности. Он только сейчас заметил, какая тишина стоит вокруг — ни звука, ни шороха, ни шелеста листьев, только нереальные всполохи вдалеке.

Внезапно глухой стон, полный бессильной злобы, долетел оттуда, где бушевала огненная стихия, а следом за ним прилетел горячий ураган, сметающий все на своем пути. Велес, не удержавшись, покатился по лагерю. Он только и смог, что уцепиться за рухнувший от порыва ветра навес, оказавшийся на пути. Биолог на автопилоте заполз под эту непрочную защиту. Земля дрогнула последний раз, и все стихло.

— Сварог! Кащей! — крикнул Велес, выбираясь наружу.

— Помоги… — донеслось до него. Биолог кинулся на зов. Сварог изо всех сил пытался сдвинуть поваленное дерево, которое верхушкой своей придавило Кащея. Тот лежал, не подавая никаких признаков жизни. — Куда ты? — крикнул капитан Велесу.

— Сейчас… — и вернулся с крепким стальным стержнем. Подсунув его под макушку дерева, вдвоем поднажали и сдвинули тяжесть с груди Кащея.

— Живой, живой… — успокаивающе пробормотал биолог, осматривая друга. — Давай в дом, в тот, что поближе других.

— Может не стоит трогать?

— Что я здесь сделаю? По-моему, у него ребра поломаны.

— Серьезно?

— Глянем…

*****

Последнее, что помнил Кащей: упругий толчок ветра в грудь, томительный скрежет над головой и темнота… Темнота, которая не исчезла, когда он открыл глаза. В ней не хватало воздуха, и каждый нелегкий вдох отзывался болью во всем теле.

Диориец застонал.

В ответ из темноты донеслось умиротворенное сопение и храп, знакомый до боли в сердце. Так умел храпеть только капитан. Кащей улыбнулся, а он невесть что подумал — нет, рано ещё умирать… Он ещё походит по этой земле… Кстати, а что это он разлегся? Пока все спят, стоит сходить глянуть, что за ерунда творилась этой ночью в лесу?

Кащей выбрался из дома: — "Ух, ты, нагородило здесь!" и тихонько побрел к своему покосившемуся жилищу. Без оружия он в лес не ходил принципиально.

*****

— Ну, что?

— Нет его нигде! — запыхавшийся Велес, как провинившийся мальчишка, стоял перед капитаном. — Я весь лагерь оббегал.

— Неужели ушел? И куда его могло понести?

— Куда, куда? Тут и гадать не надо…

— Давай быстро за ним, — Сварог заметался по комнате, собирая снаряжение.

— А куда торопиться? — меланхолично отозвался биолог. — С такой травмой долго не походишь, анестезия скоро закончится, так привалы каждые полчаса придется делать.

Но он ошибся. Кащей довольно быстро добрался — идти ему было бы легче, если б не так ныла под тугой повязкой грудь. Засохшие листья с одной стороны чудом устоявших деревьев указывали дорогу лучше всяких маячков, а опрокинутый ветром валёжный лес лежал макушками строго от эпицентра. Вот дальше пришлось сложновато — пошли такие завалы, что одному и не стоило через них лезть, все могло обрушиться в момент. Но Кащею не терпелось узнать причину ночного события, и чем больше он приближался к центру инцидента, тем сильнее становилось его это желание.

Перебравшись через очередной бурелом, механик испуганно присел, спрятавшись в полуобгоревшем валежнике, потом только рискнул слегка высунуться, чтобы убедиться, что он пришел туда, куда стремился. А сомневаться и не стоило — перед ним лежала выжженная равнина, в центре которой переливающейся жемчужиной сверкало округлое озерцо.

На берегу неуловимо быстро перемещалась массивная фигура в ниспадающем до земли плаще с наброшенным капюшоном и прицельно метала огненные шарики в густую вязкую субстанцию, сначала показавшуюся Кащею водой. Поверхность озера вздувалась буграми, словно что-то изнутри толкало её, и опадала, когда сгусток огня ударялся в истончившуюся пленку.

— Что застыл? Иди ближе, коль пришел, — насмешливый голос прозвучал в голове Кащея. Женщина повернулась к диорийцу, и он глухо застонал от внезапного озарения. — Не рад встрече, что ль? А ведь так хотел меня встретить…

Диориец, словно заторможенный, выбрался из своего укрытия и, забыв про боль, чуть ли не бегом кинулся к ней. Пока женщина отвлеклась на разговор с ним, озеро забурлило, выстрелило в воздух клубом смрадного дыма. Он на глазах превратился во вращающийся черный столб и пошел гулять по берегу, поднимая вверх тучи пепла, из которого формировались многорукие чудища. В каждой лапе они сжимали изогнутые клинки, лезвие которых было покрыто изморозью.

Кащей застыл на полпути. Страх перед чудовищами и желание быть рядом с этой женщиной боролись в нем.

— Ну, вот, прозевала, заболталась с тобой, — насмешливый голос женщины ничуть не изменился. В обеих руках её появились прямые мечи. Отличались они друг от друга только цветом — по острию одного струился желтый огонь, другой отливал изумрудной зеленью. Воительница описала мечами поочередно два переливающихся полукруга, солнечно-желтый и травянисто-зеленый, словно пробуя силу своего оружия. Затем ринулась на нападавших. Дальнейшее слилось в непрекращающуюся игру теней и света. Никаких деталей Кащей разглядеть не сумел, настолько стремительны были движения сражающихся. Ему показалось, что он и не выдохнул ни разу с того момента, как увидел чудищ, а, может, сама битва длилась считанные мгновения.

— Все, теперь поставим латку, — снова услышал диориец, — не знаю, надолго ли её хватит. Набрали силы, прут почем зря, ни своих, ни чужих не жалеют.

Женщина короткими точечными ударами молний била в застывшую поверхность озера, словно и впрямь штопала тонкую ткань барьера междумирья.

— А теперь можно и поговорить, — сказала она, закончив работу, — зови друзей.

"Каких? Я здесь один".

— Вон они, за валежником спрятались. Да не мешкай, устала я…

 

ГЛАВА 27

— Что он делает? — прошептал Велес Сварогу. Тот пожал плечами, напряженно вглядываясь в то, как Кащей какими-то странными рывками, шаг назад и два вперед, идет к поваленному дереву, за вывороченным из земли комлем которого они сидели.

— Тебе это ничего не напоминает? — капитан перевел взгляд на биолога.

— Нееет…

— Он похож на робота с разладившейся программой управления. Знаешь, когда необходимость действовать становится вопреки желаниям. — Сварог даже не догадывался, насколько его догадка была близка к истине. Больше всего Кащей хотел сейчас быть рядом с этой женщиной, которая уже не пугала его так, как при прежних встречах, но неведомая сила толкала его вперед, как он не сопротивлялся ей. — Озеро… Кащей дошел до него.

— Да разве я мог представить, что это совсем рядом… — Велес по пояс вылез из-за их ненадежного убежища, призывно помахал механику рукой и тут же нырнул вниз: — Там у озера, на берегу, кто-то сидит. Далеко, не разглядеть…

— Идемте со мной, — механически пробубнил подошедший Кащей, тут же развернулся и заспешил обратно.

— Зачем? — крикнул вслед Велес.

— Идемте со мной, — не оборачиваясь и ускоряя шаг, повторил, будто автомат, визитер.

— Видишь, он не контролирует свои действия, — авторитетно заявил Сварог. — Стой, а ты куда? — крикнул он биологу, кинувшемуся следом за Кащеем. Недолго думая, капитан двумя огромными прыжками догнал свой поредевший экипаж, вцепился в рукав Велеса, надеясь остановить его. Диориец освободился от захвата. Сварог заступил ему дорогу и, заглянув в лицо, испуганно отшатнулся. Глаза биолога были пусты и безмысленны, каким бывает взгляд у новорожденного детеныша. С Кащеем связываться капитан не стал. Похоже, там тот же случай. Но откуда всё это?

Так, цепочкой — впереди целеустремленный Кащей, за ним вяло бредущий Велес, следом напряженный, готовый к отражению любой напасти, капитан — подошли к женщине. Она сидела на земле, расслабленно вытянув ноги, спиной прислонилась к оплавленному обломку скалы, неизвестно как уцелевшего после ночного побоища. Лучи полуденного солнца отражались от его стеклянистых боков и яркими желтыми кляксами метили все вокруг.

— А, пришли, — безразличный голос из-под капюшона, скрывавшего лицо женщины, поразил Сварога. До этого он считал, что только Макошь может общаться с ними на их родном языке. Правда, как это у нее получается, диориец не задумывался, настолько был очарован девушкой. — Вот ведь придумали: уговаривать вас. А всего и надо было-то позвать…

— Кто ты?

— Сразу вопросы, вопросы… — женщина встала. Она оказалась почти одного роста, нет, даже немного выше, чем диориец. — А ведь ты знаешь обо мне, вот он рассказывал, — она кивнула на Кащея, с мальчишеским восторгом взирающего на нее, — да не поверили. А зря… не все, что видишь, чистая правда, и не все, чему веришь, единственная истина. Что уж тут говорить о том, чего не видишь, а тем более о том, чего не понимаешь. — Она откинула капюшон.

Сварог зажмурился, потом приоткрыл один глаз, рассматривая лицо, точнее, лица женщины. Кащей не ошибся — вид ее был ужасен. И это при всем том, что все вроде бы на месте — глаза, рот, нос, но… все дело было в том, что три комплекта на одну голову как бы перебор. Если бы не это, ее можно было бы даже назвать привлекательной с точки зрения диорийца. Помнится, механик говорил, что на двух парах глаз у женщины были повязки. Сейчас их нет.

Женщина усмехнулась, опять накинула капюшон, скрывший лишние лица, и Сварог отмер. Мельком глянул на Велеса. Вроде нормален. Правда, стоит, как истукан…

— Что с ним? — капитан храбро глянул женщине в глаза.

— Сейчас отпустит… Перестаралась, думала, покрепче будете, а вы… Он очень легко поддается внешнему воздействию. В другой раз буду осторожнее.

— В какой другой раз? Вы что тут, над нами опыты ставите?

— Почему опыты? Мы с вами теперь союзники, Макошь ведь рассказала.

— Мы отказались, — сник Сварог.

— А от вас уже ничего не зависит. В будущем четко переплелись линии наших жизней, и законы мироздания не дадут отступиться от них ни на шаг. Вы появились здесь, значит, так было нужно, и не нам решать судьбу этого мира.

— Мы не можем ничем помочь, никаких особых умений у нас нет. Да и знания наши, как оказалось, здесь ни к чему.

— Ты неправ… Наше время уходит, вы смените нас, за вами придут другие. Те, кого вы создали и научите всему, что поняли сами… — она не договорила, потому что Велес, обычно добродушный и спокойный, взревел буйным вепрем и кинулся на женщину. Она легким движением увернулась от его выпада, и вполне по-мужски впечатала кулак ему в лоб. Биолог хрюкнул и рухнул, как подкошенный, на землю.

— Иногда приходится и так, — сказала женщина, оборачиваясь к озеру. Она пристально вглядывалась в его отливающую тусклым металлическим блеском поверхность. — Вам не стоит здесь находиться. Барьер между мирами тонок, влияние Нави здесь сильнее, чем в других местах. Уходите, и держитесь подальше отсюда…

Сварог подхватил постанывающего Велеса под руки, крикнул Кащею:

— Догоняй, — и спешно ретировался в лес, не оглядываясь.

Когда озеро скрылось из виду, и Сварог уверился, что они ушли достаточно далеко от него, он отпустил уже вполне оклемавшегося Велеса и прислушался к звукам, которые доносились сзади. Легкий шелест шагов и потрескивание валежника убедили капитана в том, что Кащей все-таки бредет следом.

— Ох, — простонал биолог, прикладывая к вздувшемуся желваку широкое лезвие своего ножа. Холод металла немного остудил и его кипящие мозги. Велес смог, наконец, рассуждать здраво. — Бесплотная тварь, а приложила так, как и Перуну не всегда удавалось. До сих пор туман в голове.

Сварог ухмыльнулся. Биолог и пилот частенько устраивали между собой шутейные рукопашные, выясняя, кто же из них сильнее, в которых неизменно побеждал более ловкий Перун. Велес никак не хотел признавать свои поражения и возмущался тем, что пилот жульничает.

— Триглава не призрачная, она такая же, как мы, из плоти и крови.

— С чего ты взял? — Диорийцы оба непонимающе уставились на Кащея, добредшего до них.

— Понял давно. Потому и не верил твоей трепетной Макошь, чуял, что не всю правду она нам говорит. Просто мы нужны им гораздо больше, чем они нам.

— Триглава?

— Её так зовут.

— С чего ты взял? — Сварог все больше подозревал, что хитрый механик утаивает от них значительную часть того, что знает.

— Макошь при всех сказала…

— Что-то я не помню, чтобы вообще шла речь о ком-то ещё.

— Так слушать надо было, а не любоваться, — Кащей поправил сползший с плеча лучемет. Лицо его болезненно искривилось от неловкого движения.

— Как твои ребра? — спохватился Велес.

— Пойдет…

— Тогда в лагерь, все вопросы решать будем дома, — скомандовал Сварог. — Дойдешь?

— А куда я денусь? В крайнем случае, дотащите, вы ж не бросите «умирающего» товарища…

Из-за Кащея добрались обратно уже под вечер, в легких сумерках, наполненных гомоном суетливых птиц, которые никак не могли поделить между собой наиболее привлекательные места ночевки. В животе бурчало от голода, головы раздирали противоречивые вариации возможного развития событий, но все обсуждения отложили до возвращения.

Но там их ждал Перун, весьма озабоченный разгромом вокруг и отсутствием друзей. Раньше всегда кто-нибудь оставался присматривать за лагерем, по определению капитана "стоять на вахте". Дело привычное, никто не возражал, тем более что на вахте чаще всего стоял сам капитан.

— Что случилось? — кинулся к друзьям диориец. Сварог только отмахнулся, мол, все потом.

— Сейчас есть и спать, ночь выдалась бурной, да и день был не лучше. Выбирайте места для ночлега, не до хорошего… — и осекся на полуслове. — Перун! — внезапно рявкнул он во весь голос, — а это что такое?

Около обвалившегося навеса сидели, испуганно прижавшись друг к другу, трое детенышей приматов. Больший из них настороженно смотрел на диорийцев, двое других терли заплаканные глаза. Младших, несмотря на одежду из грубо выделанных шкур, в которую они были укутаны по самые брови, трясло крупной дрожью. Непонятно отчего, этот вечер не был холодным.

— Капитан, я не мог их оставить там, — оправдывался подбежавший Перун. — Ты не представляешь, что там творилось этой ночью.

— Что? — Велес присел перед детенышами, осматривая их, и ловко отдернул руку, когда старший щелкнул зубами в опасной близости от кисти диорийца. На первый взгляд, вроде все в порядке. Зачем, интересно, Перун притащил их сюда? Нужна срочная помощь? Непохоже…

— Это все, кого я мог спасти. Другие погибли. Не брошу же я их умирать.

— Погибли? Отчего? — Похоже, ночь была непростой не только для диорийцев.

— Не знаю… Я проснулся от криков и рычания вокруг, выскочил из грота, который оборудовал для себя и чуть не упал, поскользнувшись в луже крови, которой был залито все вокруг. Что-то невидимое вытаскивало эонавтов из жилищ, рвало на куски и расшвыривало в стороны. Я кинулся к ближайшей пещере, схватил маленьких в охапку и кинулся бежать.

— Ты бросил остальных?

— Я умею сражаться, но предпочитаю видеть врага… Биться с невидимым противником не для меня… — сник пилот, — правда, я видел смутные тени, хотя не уверен ни в чем, было слишком темно. Потом, когда мы отбежали довольно далеко от поселка, засверкали молнии, и стало светло почти, как днем. Земля тряслась, как в лихорадке, и было просто безумием куда-то идти. Потом, уже утром, успокоив детенышей, я спрятал их и вернулся обратно. Нашел только вот этого, — Перун указал на старшего. — Он уцелел благодаря своей сообразительности — залез на дерево, с которого мы вели наблюдения. Это его и спасло. Ты же помнишь, мы там оборудовали ложное гнездо, — сказал он Велесу, на что тот только молча кивнул, — отличить его от настоящих почти невозможно, да и от земли высоко. — Перун перевел дыхание и продолжил: — Что там было на самом деле, я даже предположить не могу. Бойня, иначе не назовешь, никто больше не выжил. Зверь убивает, когда голоден, мы — по необходимости, защищаясь, но кому надо было нападать на мирных приматов?

— Призрачный народ? — спросил Кащей.

— Зачем? Они знают о том, что мы опекаем эонавтов, а если они хотят нашей дружбы, не будут так портить её начало.

— А месть за наш отказ помогать им?

— Кащей, это ты совсем не туда забрел… — Сварог присел на скамью. — Ладно, все устали…Давай, Перун, устраивай своих питомцев, и спать. Меня, признаться, ноги совсем не держат.

Пилот облегченно вздохнул и подхватил одного из детенышей на руки. "Малышка, — отметил для себя Велес, мельком глянув на более миловидную, чем у других, мордашку, — значит, не все потеряно. Генофонд сохраним… Не зря старались".

Наступившее утро, а за ним и день, были полностью заполнены неотложными делами — перво-наперво разгребли нагромождения поваленных деревьев и принесенных ветром веток, потом решили заняться ремонтом домов. Погода портилась на глазах, черно-серые тучи зависли над лесом, заметно похолодало. От прошлого безоблачного дня остались только воспоминания, хотя никто из диорийцев не назвал бы их счастливыми.

И сейчас — все работали молча, с каким-то остервенением, словно избегали даже малейшего намека на то, что испытал и прочувствовал вчера каждый. Сварог был уверен, что это только начало и коль события следуют один за другим с такой скоростью, надо быть готовыми к любым пассажам. "У всякого, даже обыденного, эпизода есть истинная причина — пусть пока непостижимая — рано или поздно она вскроется, как созревший нарыв. — Мысли капитана плавно изменили свое направление. — Жаль, что мы ничего толком не понимаем, слишком все странно, а мы уже так привыкли к налаженному и устоявшемуся существованию, успокоились, жирком покрываться стали. Макошь бы сюда, да только где ж её найдешь… Может быть, зря я искал поддержки у экипажа? Но кто мог представить, что они откажутся? Видно, плохо я знал диорийцев, с которыми столько пережито…"

— Капитан, хватит на сегодня? — Кащей с тоской в глазах смотрел на Сварога.

— Да, да… — тот, занятый своими думами, автоматически кивнул.

— Я прогуляюсь вокруг, — Кащей мгновенно исчез, как и не было его.

"Вокруг… круг… озеро… — ассоциативный ряд был несколько своеобразен, но привел капитана к единственному, возможному на текущий момент, решению: — Женщина у озера, Триглава… Жаль, что мы так быстро ретировались оттуда. Может, она знает, что тут происходит? Всего дел, пойти и спросить, — и тут же Сварог осадил свой порыв: — А почему я уверен, что она мне ответит на мои вопросы, если даже Макошь, которая казалась предельно искренней, недоговорила многое. И с чего я решил, что эта женщина до сих пор сидит на берегу? Ладно, чего голову зря морочить, надо сходить и проверить. Утром…".

Сварог подошел к Велесу и Перуну и в очередной раз удивился, как самозабвенно возятся они с малышами приматов. Те ни на шаг не отходили от диорийцев, изо всех сил старались подражать им во всем. Похоже, они вполне освоились здесь, в лагере. На их мордахах щенячьим восторгом горели глаза.

Велес с улыбкой сказал капитану:

— Они такие смышленые. У них появились новые слова. Знаешь, как они себя называют?

— Люди… — вмешался Перун. — Здорово, да?

— А нас?

— Нелюди.

Капитан пожал плечами.

— Что, «диорийцы» им не по нраву?

— Просто речевой аппарат плохо приспособлен, тяжело выговаривать. Они многое переделывают под себя, — пояснил Велес, — но почти все понятно.

— Ты ещё их писать, читать научи…

— А что? — горой стал на защиту своих воспитанников Перун, — и научим.

— У тебя всего трое осталось, — напомнил Сварог, — убережешь ли ты их до того момента, как они окончательно поумнеют?

— Не сомневайся. Надо было с самого начала их с нами поселить, тогда бы никто не погиб.

— Тогда бы погибли мы. Я не собирался превращаться в няньку для диких руколапых.

— А твоего мнения, Кащей, никто и не спрашивал. — Велес не смог остаться в стороне.

Малышка прижалась к Перуну, словно искала у него защиты от худого взъерошенного диорийца.

— Вот, верно, не спрашивали. А когда спросили, остались недовольны ответом.

— Ты о чем? — Сварог недоуменно посмотрел на Кащея. Что это он такой агрессивный? Случилось ещё что-то? Молчит… Вернее, говорит, но не о том, совсем не о том.

— Отказались поддержать Макошь все, а виноват, получается, я. Один я, как всегда, — он махнул безнадежно рукой и ушел, оставив всех в полном замешательстве.

*****

Ночью шел дождь. Не короткий жизнерадостный ливень, а нудная морось, вгоняющая в уныние. Сварог долго слушал, как шелестит она листьями, как шлепают по земле редкие капли, срываясь с крыши. Уснуть он так и не смог — мешало все: и неудобная лежанка, и непривычное посапывание Кащея, временно перебравшегося в дом капитана, и мысли, от которых некуда было деваться. Потому поднялся он, едва стало светать. Тихонько собрался. И, никого не ставя в известность, выбрался из лагеря.

Нечасто он ходил по лесу в одиночку. Честно признаться, в последнее время вообще перестал выбираться из лагеря. Не заблудиться бы… Не должен, он хорошо помнил, как они с Велесом шли — на восход солнца, которое как раз кстати выглянуло в прорехи туч, а там уже будет проще, ориентиров полно. Одни подгоревшие деревья чего стОят. В-общем, мимо не пройдет, только бы Триглава никуда не исчезла.

Сварог сидел за деревом, где давеча они прятались с Велесом, до рези в глазах пытаясь разглядеть, есть ли кто на берегу озера. Туман зыбким маревом накрывал низину, ничего не разобрать. "Да что я таюсь? — диориец решительно поднялся во весь рост, — все равно ведь для себя всё решил".

Ему повезло. Женщина была там. Она словно ждала его.

— Что это вы повадились сюда ходить? — довольно неприветливо встретила она Сварога. Тот слегка опешил таким приемом.

— Почему повадились?

— Вчера Кащей, сегодня ты.

— Кащей? — непритворно удивился диориец. Так вот в чем дело. И когда только успел? — А чего он приходил?

— В ученики просил взять, — усмехнулась Триглава. — Уж больно его поразило мое умение сражаться. — Сварог не мог судить, он видел никакого боя, опоздали они тогда с Велесом, но женщина опередила вопросы, которые готовы были сорваться с языка. — Что, не сказал ничего, поди? Хитрец… — она укоризненно покачала своей непропорционально большой головой.

— А с кем Кащей собирается сражаться? Вроде мы ничего такого не планировали.

— Он трус, — без обиняков заявила Триглава. — Верит только в грубую силу, не понимая, что действовать иногда можно намного тоньше. Все, что произошло, сильно его напугало, гораздо больше, чем вас.

— Не заметил.

— Ты многого не замечаешь, слишком погружен в себя, пытаясь разобраться в том, о чем понятия не имеешь.

— Потому я и пришел — разобраться во всем.

— Много хочешь… — Триглава усмехнулась. У Сварога полегчало на сердце. Он не слишком верил в успех своей миссии. — Что ж, садись, в ногах правды нет. — Женщина ухватила тонкую ленту тумана, остатки которого к тому времени узкими полосками волглой мути собрались над самой землей, смотала её в клубок, словно лохматую пряжу, и кинула в капитана. Он слегка присел, но туманный шарик все равно изменил траекторию своего полета и обогнул Сварога по замысловатой кривой. Клубок еще в воздухе начал разворачиваться, а вскоре на берегу стояло блекло-серое кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Пока диориец недоверчиво разглядывал его, Триглава смастерила ещё одно и устроилась со всем комфортом, откинувшись на спину. Сиденье ложемента жалобно скрипнуло под её немалым весом. Сварог, все ещё сомневаясь, пощупал предложенное ему — ладонь легла на мягкое прочное основание. Если бы не отсутствие цвета, Сварог мог бы сказать, что точно такое же было в его каюте на «Пилигриме».

— Да ты только сейчас о нем и думаешь, создать копию несложно. Не бойся, садись… — Сварог опустился в кресло. И, правда, ощущения почти такие. — Не пытайся узнать больше, чем тебе положено, — ответила Триглава на его немой вопрос.

— Кем положено?

— Мной…

"Сейчас бы ещё обсушиться", — размечтался диориец. Промок он насквозь и даже сидя, ощущал, как хлюпает в сапогах вода.

— Легко. — Триглава прицельно плюнула между ними. Сварог отшатнулся назад, до предела упершись в спинку кресла. Столб пламени взвился, казалось, до неба и опал, превратившись в небольшой костерок. Желто-оранжевые лепестки огня терялись в сиянии солнца, стоящего почти в зените. От костра шла такое умиротворяющее тепло, что Сварог окончательно расслабился, прикрыв глаза. Ему больше ничего не хотелось…

— Иди за мной, — вторгся в его покой жесткий голос.

Диориец открыл глаза и ужаснулся. Вокруг было темно. Куда идти, зачем? Искорка света заплясала перед глазами, суматошно порхая, будто заплутавший мотылек. Сварог сделал осторожный шаг, другой. Под ногами была ровная, немного скользкая, поверхность. Искра застыла поодаль, поджидая его. Капитан заторопился к ней, боясь, что этот огонек погаснет, оставив его в кромешном мраке. Сварог не боялся темноты, его пугала неизвестность.

Он раскинул руки, но преграды не ощутил.

Крикнул.

Звук канул в никуда, даже эхо не отозвалось в ответ.

Другого выбора не было, кроме как следовать за маячком, надеясь, что тот выведет его отсюда.

Диориец шел за искрой, не думая ни о чем, пока не заметил, что под ногами разливается слабое свечение, которое с каждым мгновением становилось все ярче. Он присмотрелся. Гладкий и блестящий, как зеркало, каменный пол светился, бросая отблеск на выгнутый серебристым куполом потолок. Стены терялись во мраке. Сварог вскоре сообразил, что он стоит в центре огромной сферы. И не один…

Перед ним была Триглава. Плащ сброшен на пол, длинные волосы разметаны неощутимым ветром. Тело туго облегает (Сварог задумался, подбирая наиболее подходящее слово) чешуйчатый скафандр, оставляя открытыми кисти рук и обнаженные ступни колоннообразных ног. Тугие извивы мышц оплетают торс, переходят в мощную шею и выпуклым гребнем опускаются вдоль позвоночника, мягко перетекая в изгиб короткого, едва обозначенного хвоста. Каждая мелкая пластинка горела собственным светом, из-за чего казалось, будто тело Триглавы посверкивает маленькими радужными сполохами.

— Кто ты? — то, что Триглава не принадлежала этому миру, не стало для Сварога откровением.

— Многие знания — многие печали… На самом деле ты не за этим пришел. Но я не буду отвечать на твои вопросы, их очень много. Скажу одно — тебе иногда кажется, что дело, которое вы затеяли, вам не по силам. Вы справитесь… Я научу вас.

— Чему?

— Всему, что знаю сама, — и лукаво добавила, — почти всему: основам мироздания, искусству сохранения вселенского равновесия, сноровке во владении любым оружием… Вот только магия не для вас. Но это поправимо, на Земле всегда будут те, в ком останется капля моей крови — волхвы и ведуньи. И у Врат всегда будет сильнейшая из них — Хранительница.

— Врат?

— Смотри… — камень под ногами на миг утратил свой блеск, и Сварог увидел, как по ту сторону прозрачной преграды засуетились бесформенные тени, как ринулись они к барьеру и разочарованно отступили назад, убедившись, что он по-прежнему незыблем.

— И ещё… — сверху хлынул ослепительный поток света, от которого сладко защемило сердце, и вся прежняя жизнь стала вдруг неважной, и единственное, что имело смысл — это желание быть там, где…

— Хватит, — оборвала блаженное состояние диорийца Триглава. — А это мой «дом», — она обвела руками широкий полукруг, — дом, в котором никто не живет.

— Почему? — пролепетал Сварог, все ещё витающий в нирване всеблаженства.

— Да потому, — с непонятной злостью прошипела женщина, — что некоторых просят помочь отстоять этот мир, который принял их, как родных, а они, как один, становятся в позу, и отказываются.

Капитан моментально вспомнил, что главного-то он и не спросил, но Триглава не дала ему сказать не слова.

— Все, иди, — она небрежно повела кистью, словно отгоняла от себя надоедливое насекомое, — и помни — ты в ответе за тех, кого приручил. Теперь для тех, кто станет называть себя людьми, ВЫ первые учителя, справедливейшие судии и единственные защитники…

— А ты?

— Нет, — покачала головой Триглава, — к тому времени я уйду туда, — она указала глазами вверх, — потому что на Земле будет кому меня заменить. Не забывай — только от вас зависит, каким будет этот мир.

Сварог открыл глаза, широко зевнул, потянулся и замер. Никакой Триглавы рядом с ним не было. Он прикорнул прямо на берегу заиленного лесного озера, укрывшись вместо одеяла ворохом подпревших листьев. Диориец встал, покрутил головой, решая в какую сторону идти, да так и не определил, где находится лагерь. Капитан вздохнул, примостил седалище на оплавленный стеклянистый камень, безнадежно вздохнул. Все-таки заблудился…

Из-за кустов выглянула плутоватая черноглазая рожица. Сварог встрепенулся: — "Да это же Недоля!" и кинулся к нему. Недоля дождался капитана, пошел впереди, поминутно оглядываясь, будто проверял, точно ли диориец идет за ним.

Сварог не торопился. Было о чем подумать… Немного же ему сказала Триглава, но четко расставила все жизненные вешки. Значит, и будем им следовать…

 

ГЛАВА 28

С утра все валилось из рук.

Людмила раздраженно отшвырнула в сторону подвернувшуюся под ноги табуретку. Она знала причину своего дурного настроения — вот уже который день от Антона ни слуху, ни духу. Думай, что хочешь… Уже и яблочко «наливное» по тарелочке не раз гоняла. Молчит, окаянное…

Ещё раз попробовать, что ли?

Нет, ничего — серенькая хмарь в голубовато-узорчатом кольце окаемки вместо четкого изображения, как заставка в ненастроенном телевизоре (помнится ещё, ишь ты!).

Где ж они застряли? То, что живы, знает наверняка — сердцем бы беду почуяла.

Людмила достала заветную бутылочку с "живой водой" и широкую плоскую чашу, выточенную из кристалла горного хрусталя, плеснула на дно немного жидкости. Глянула оценивающим взглядом — вода слегка искрилась, преломившийся сквозь хрустальные грани свет переливчатым ореолом ложился вокруг чаши. Не выдохлась, слава богам… Кто знает, когда ещё запас пополнить удастся.

Долго берегла ведьма "живую водицу" на самый крайний случай. Вот он и представился.

Тягучая багряная капля падала в чару неимоверно долго — Людмила и СловА успела сказать, и увидеть, как ударилась о воду и рассыпалась мелким крапом капля их общей с Антоном крови. Жидкость забурлила, вспенилась, поднимаясь над чашей упругим куполом, и бессильно опАла назад. Ведьма склонилась над водой, до рези в глазах всматриваясь в матово-серебристую гладь, потом толкнула, переворачивая хрустальную чару вверх дном. Нет, даже это не помогает… Сплошная чернота!

— Ну, что? — неслышно подкрался сзади Баюн. Людмила вздрогнула:

— Фу, напугал, — она отбросила со лба волосы. — Ничего не вижу, ничего… Придется идти на поиски, как сестрица Алёнушка за братцем Иванушкой.

— А это кто? Твои знакомцы?

— Да нет, просто к слову пришлось, не обращай внимания. — Знал бы кто, как не хочется, а придется, все равно придется идти…

Кот тяжело запрыгнул на лавку, пару раз довольно облизнулся — на пол спланировало коричневато-серое перышко — устало плюхнулся на бок, свесив лапы вниз. Людмила неодобрительно покосилась на котофея: — "Ишь, отъелся… И куда в него столько влазит". Баюн выразительно зевнул и смежил веки, только слегка подергивающийся хвост сигнализировал, что "пока солдат спит — служба идет".

Людмила озабоченно осматривала полки с готовыми зельями, мысленно прикидывая, что возьмет с собой. Оптимальным вариантом было бы сгрести с полок всё, на всякий случай, но тащить самой… сложновато. Взгляд её упал на спящего кота:

— Пойдешь со мной! — Тот и ухом не повел, только хвост задергался интенсивнее. — И не притворяйся, что не слышишь, я тебя знаю.

Ведьма на мгновение отвернулась, но тут же подскочила к коту, от которого осталась лишь передняя половина, да и сквозь ту уже просвечивала беленая стена дома, ловко ухватила его за шкирку:

— Только попробуй улизнуть! Испепелю…

— Зачем же так? — возмутился совсем не сонным голосом Баюн, — даже в мыслях не держал.

— Ага, все получилось бы машинально, раз — и нет никого, — всплеснула руками ведьма. — Ты что, каждый раз так «развоплощаешься», по частям, начиная с хвоста?

— Обычно я прыгаю в открывшуюся мне дыру, — пояснил кот, с опаской покосившись на частично невидимую заднюю часть. Пушистый хвостище был его гордостью, своеобразным "Альтер эго", который всегда первым чувствовал всевозможные неприятности. — А сейчас просто хотел смыться потихоньку.

— И куда ты намылился?

— Все равно, лишь бы подальше отсюда.

— Что, все так плохо? — ядовито поинтересовалась Людмила. Баюн кивнул в ответ. — Трус.

— Просто предусмотрительный, — поправил ведьму кот, — не хочу блуждать по лесу в напрасных поисках. Дороги к Черному замку все равно никто не знает, вот и будем плутать, пока не нарвемся на неприятности… А они нам нужны? К тому же…

Его упражнения в прогнозировании возможных последствий прервал визгливый вопль сторожа: — "Кто стучится в дверь ко мне?", а сполохи от охранного огненного кольца замерцали алыми бликами на стенах комнатки. Ведьма, мельком глянув в окошко, пошла к двери, а кот недовольный тем, что его прервали, прошипел вслед:

— А это, небось, проводник пришел… — и снова вальяжно развалился на скамье: — "СтОит впрок отдохнуть, с этой неугомонной кто знает, когда ещё спокойно выспаться удастся".

— Да не надо, что ты, я только грибов занести хотел, — отнекивался визитер, тем не менее плотно усаживаясь за стол, на котором по мановению руки Людмилы возник сверкающий самовар, плюющийся паром, блюдо со сдобными плюшками-ватрушками, вазочки с ароматным черничным вареньем и густо-желтым медом. Хозяйка достала мешочки со свежими заготовками трав и корешков и принялась по щепотке отмерять состав сбора, который так хвалил гость в прошлый раз.

— Ай, да мастерица, ай, да Баба-Яга, — умилился Леший, потирая ладони в предвкушении чаевания, — что есть в печи, все на стол мечи.

Кот приоткрыл один глаз и на всякий случай отодвинулся подальше от слишком ретивого соседа. Такой сладкоежка! Того и гляди, локтем зацепит, безостановочно кидая булки в рот.

Людмила, подперев голову рукой, с интересом наблюдала, как Леший допивает уже пятую кружку душистого травяного чая. Наконец, лесовик довольно вздохнул и вытер руки о косматую бороду:

— Ох, угодила, хозяюшка, порадовала… Пойду я, пожалуй.

— Нет, постой, я тебя напоила, накормила, теперь просить хочу. — Леший, оценив шутку, довольно заухал сычом:

— Здесь, ты, девка, слегка напутала. Я ж не мОлодец заезжий, службу тебе служить, — он встал и развернулся к двери. Людмила вскочила следом и, как клещ, вцепилась в рукав его кафтана:

— Не обижайся, Хозяин, мне и, правда, твоя помощь нужна.

— Ну, это вот другое дело, а то "напоила, накормила"… Думай, что говоришь.

— К Кащею в гости собралась, дорогу не подскажешь?

— Тю на тебя, — замахал руками Леший, — и думать забудь. Сиди дома, тебе и без него работы здесь хватает, неча по лесу за ним козой скакать.

— Дело говорит, — вмешался кот, который до этого сидел тихо, как мышка, — правильное, слушай его.

— Да ну вас обоих, — едва не плача, крикнула Людмила, — у меня брат пропал, а вам и дела нету.

— Так сама ж и послала, — ввернул предатель Баюн.

— Брат, говоришь? Был недавно в лесу, забавный такой хлопец, а я ведь ему не поверил тогда… А куда она его послала? — Леший наклонился к коту. На ведьму уже ни один из них не обращал внимания. Так и стояла она дура-дурой, не зная, что дальше делать.

— Известно куда, Кащея воевать…

— Зачем? — удивился Леший, — ведь вроде подуспокоился старый, так, разбойничал себе понемножку.

— А ей надоело сиднем сидеть в четырех стенах, решила мир облагодетельствовать, от злодея избавить. Чужими руками жар загрести, между прочим… — кот спрыгнул на пол и обвиняюще уставился на ведьму немигающим взглядом. Желтые глаза горели на черной морде, как угольки разгорающегося костра.

Людмила со всего маху стукнула по столу кулаком:

— Хватит, разболтался тут! — и едва успела схватить чашку, которая от удара перевернулась и откатилась на самый край, расплескав недопитый чай. — Не своей волей мы в ваш мир попали, так что, пропадать здесь обоим?

— Ты не пропадешь…

— Да, я не пропаду, — прошипела ведьма коту. Тот попятился, опасливо прижимая уши к голове, такая ярость звучала в словах Бабы-яги. — Уже не пропаду, спасибо Ильге, а Антон может.

— Я, конечно, в Кащеевом тереме не бывал, дорогу не знаю, — Леший почесал в затылке, активируя мыслительный процесс, — но могу поспрошать. Птицы везде летают, да и зверье по лесу где ни попадя шастает…

— Баюна вон тоже, где только не носило, а толку от него чуть…

— Меня, между прочим, не просто так по свету носит, я повышаю свой культурный уровень, — приосанился кот, — знаешь ведь, кто владеет информацией, тот владеет всем миром. А что мне в Черном замке делать? Чего там искать?

— Это он о чем? — тихонько прошептал Леший Людмиле.

— В диктаторы метит, — отозвалась она, — миром править хочет.

— Этот? — не поверил лесовик, неодобрительно косясь на котофея.

— Ага, — легко кивнула Баба-яга. — Ты мне вот что скажи, дружок мой мохнатый, просто не нашел легкого способа в замок пролезть? Кышнули тебя, да?

— Даже не дошел, — простодушно пожаловался кот, — на подступах завернули. Бродил по кругу, как на поводке, пока не надоело на одно и то же смотреть.

Баюн ни за что не хотел признаваться, каким обломом стало для него посещение замка. Так его еще ниоткуда не налаживали, чуть ли не пинком под зад. И невидимый режим не помог. А он всего-то и хотел — на экскурсию сходить, достопримечательностями местными полюбоваться. Кот интуитивно догадывался, что таких чудес, как у Кащея он нигде и никогда не увидит. Да не судьба была. И на что надеялся, дурашка? Незваный гость хуже басурмана… Ох, много бы он мог рассказать Людмиле, да уж больно унизительно вспоминать, как пытаясь сорваться с поводка, оказался прикованным к золоченой цепи, обмотанной вокруг огромного дуба, и долго (ему так вообще показалось — вечность) был местной примечательностью, развлекая окрестных крестьян и их детишек сказками да потешками.

— Так что, миленок? — ласково сказала ведьма. Пригорюнившийся от самокопания кот сначала даже не понял, что она разговаривает с ним. — Голову мне морочил, значит? Дороги никто не знает, значит?

— Да я ведь только тебя остеречь хотел, — заюлил Баюн, — а с Антоном такая команда… Один оборотень чего стОит, да и Птах парень не промах. А я… Что я? Я порталами к замку шел, тебя провести никак не смогу…

— Порталами… Понахватался слов всяких…

— А чего придумывать, без меня все уже придумали, фантасты ваши… — Кот совсем успокоился, видя, что гроза миновала, и к нему вернулась привычная манера разговаривать — слегка свысока.

— Ладно, хозяйка, пошел я, — Леший поднялся из-за стола, довольно погладил брюшко, напялил свой несуразных треух и уже от самой двери обернулся, — а уговор наш в силе остается. Как что узнаю, приду…

Вслед за лесовиком в приоткрытую дверь выскочил и кот. Людмила глянула ему вслед и покачала головой: — "Столько лет его знаю, а все не перестаю удивляться. Что за кот? Сам себе на уме… Ну да бес с ним, сейчас это не важно. Думать надо, как Антона искать. Хоть бы Леший не обманул, с него тоже станется". За долгие годы общения с лесным народом ведьма поняла, что уговор уговором, но своя шкура всегда ближе к телу и просто так, без надежды на ответную услугу, никто никому помогать не будет. Здесь ведь что главное — не промахнуться с ценой.

*****

"Так, вроде бы все, — Людмила обреченно оглядела груду барахла, лежащего перед ней на столе. — И как теперь это тащить? Нет, — откладывая в сторону то одно, то другое, думала она, — без всего этого можно обойтись, идти надо налегке. Осталось только полы помыть, да с соседушкой договориться. А Леший так и не объявился…".

В зеркале на стене отразилось лицо ведьмы. Она глянула на свою печальную физиономию, внезапно лихо подмигнула своему отражению: — "Эх, где наша не пропадала! — и решительно встала: — Пора, чего кота за хвост тянуть? Кстати, где он? А, вон в уголочке сил набирается…"

Довольный кот дочиста вылизывал опустевшее блюдечко. Остатки сметаны украшали его морду.

— Закончил? Тогда брысь отсюда, — Людмила щедро плеснула в большую макитру остро пахнущую жидкость и обмакнула в нее веник из дубовых листьев, — будешь потом жаловаться, что у тебя нюх пропал.

— А что это у тебя? — подозрительно принюхался кот.

— Отвар корней папоротника. Стану соседушку мою ублажать, очень она этот дух уважает. Надо же кому-то за хозяйством присмотреть, пока меня не будет.

— Тогда меня уже нет, — Баюна только и видели. Ведьма хмыкнула. С тех пор, как она приютила раненую кикиморку, да, выходив, оставила её у себя жить, покоя в доме не было. Никак не ладили между собой её квартиранты, хорошо хоть на открытую конфронтацию не шли, так — по мелкому друг другу пакостничали: то Кимра спящему коту усы бантиком завяжет, то Баюн в отместку разбросает все вокруг. Птах, глядя на их разборки, очень веселился. Но и без каждого их них Людмиле было бы очень грустно. Семья…

В третий раз перемывая полы начисто, Людмила приговаривала: — Соседушка, милая, выходи на бел свет, покажись, не чурайся… — и тихонько злилась. Характер у Кимри был ещё тот, пока уломаешь, сто потов сойдет. А куда деваться, дом без присмотра как оставить — защита защитой, она чужого не пустит, а вдруг дерево на крышу рухнет или огнем небесным припалит. "Все, нет моего терпения, — Баба-яга в сердцах швырнула тряпку на порог, — знал бы кто, что у меня на душе делается. Пусть все будет, как будет. Вернусь, отстрою все заново!"

На небрежно брошенной половой тряпке сами собой разгладились все складочки.

— Ну, так-то лучше, — тоненькие, как прутики, ручки кикиморы умело поправляли по-своему, что ей не нравилось. А не устраивало её, видимо, все. Она совала свой остренький нос во все щелочки и везде замечала непорядок.

— Погоди, угомонись, — ведьма ухватила за торчащие кончики платка, завязанные у Кимри на макушке, приподняла и поставила её на лавку перед собой, — уйду, тогда и будешь хозяйничать.

— Куда? — запричитала кикиморка, — куда? — непроизвольно расправляя скатерть, которая свисала со стола не так, как надо.

— Кимря, цены бы тебе не было, если б не твой неуживчивый характер.

— Какой есть… — обиделась та.

— Замуж бы тебя выдать… Да не за кого пока.

Кикимора зарделась, как маков цвет. Замуж ей хотелось неимоверно, хотелось в своем дому хозяйкой быть, а не ходить по чужим людям. Правда, с ведьмой ей повезло — ласковая и уважительная.

— Нас не будет, — сказала Людмила, переодеваясь в мужскую одежду. Для путешествия самое то…

— Сколько?

— Долго… Сама справишься с хозяйством? — Кимря молча кивнула. — Тогда прощай…

— Нет, не прощай, — деловито поправила Бабу-ягу кикимора, — до встречи.

— Даже боюсь загадывать, — бросила напоследок Людмила и вышла, не оглядываясь. Чего сердце зря рвать?

Баюн сидел у крыльца. Котомки кучей были свалены перед ним. Кот, пригорюнившись, прикидывал, что понесет он, а что можно будет безболезненно отдать Бабе-яге. Наверное, лучше вот эту — со склянками всякими-разными.

Людмила выкатила из сарайчика ступу, кряхтя, поставила её стоймя

— Не мучайся, забрасывай поклажу и забирайся сам, полетим с ветерком.

— А куда?

— Да куда глаза глядят, — запрыгнула внутрь летательного средства Людмила, — разницы особой нет. — Она костяным пестиком отстучала хитрую дробь на боках ступы. Та отозвалась долгим протяжным гулом и на полметра приподнялась над землей. — Порядок. Ну, что ты, скоро?

Кот почему-то взвыл благим матом и начал торопливо отползать назад, путаясь в своем собственном хвосте. Людмила по пояс высунулась из ступы, пытаясь с ходу определить, что такое стряслось с напарником. Ступа опасно накренилась и почти легла набок.

— Баюн, ты что?

— Я не могу, не могу, коты не летают, словно птицы, — заблажил страдалец, разворачиваясь, чтобы окончательно дать деру.

— Стой, трусишка, — ведьма дала хорошего пенделя ступе, пришпорив её словно нерадивого скакуна, и в мгновение ока догнала беглеца. — Нет, так не пойдет! — Ведьма ухватила Баюна обеими руками за шкуру и, пробормотав "ишь, отъелся, зараза!", напряглась изо всех сил и затянула его вовнутрь, хотя тот и пытался вырваться. Кот прикрыл голову лапами и постарался стать тише воды и ниже травы.

— Капитан приветствует вас на борту нашего корабля. Первая минута — полет нормальный, — отрапортовала Людмила, когда ступа со свистом начала набирать высоту, и услышав в ответ безнадежное:

— Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох, — наклонилась к своему пассажиру, оказать тому психологическую поддержку.

Внезапно ступа дернулась, на минуту зависла неподвижно в воздухе и начала стремительно терять высоту. Кот опять заорал дурным голосом. Людмила пару раз бестолково махнула помелом, которое служило ей рулем, и, наконец, догадалась глянуть вниз.

— Брось немедленно! — закричала она. — Мы же разобьемся!

Леший проворно отдернул руку, которой тянул ступу к себе.

— Ты что думаешь, если ты можешь выше деревьев становиться, так и мы такие же? — ведьма изо всех сил старалась удержать непослушный аппарат на лету. Грохнуться вниз с такой высоты ей совсем не улыбалось. Ступа рыскала из стороны в сторону, но пока держалась, лишь над самой землей взбрыкнула и, ломая ветки, с размаху грохнулась оземь. Людмила отлетела в сторону, следом прикатился пушистый злобный комок, тяжело плюхнулся сверху и затих. Ведьма отпихнула разлегшегося на ней кота, недолго думая, кинулась с кулаками на Лешего.

— Да я вам кричал — стой… А вы не слышали. Как вас ещё вернуть было?

— Ты что, не знаешь, что возвращаться плохая примета… — колотила лесовика ведьма.

— Это да, — покладисто соглашался тот, уворачиваясь от наиболее чувствительных ударов, — это я был неправ…

Наконец Людмила выдохлась, остановилась перевести дыхание.

— Что ещё случилось такого важного, что без нас не обойтись было? Дорогу, что ли, узнал?

— Нет.

— Так какого черта? — опять взъярилась ведьма.

— Я хотел сказать, что могу проводить вас до границы леса. Оттуда до Кащея рукой подать.

— И сколько туда идти?

— Три дня.

— Я не намерена идти пешком, когда есть на чем ехать.

— Неа, — счастливо промурлыкал Баюн. Жизнь становилась прекраснее с каждым мгновением. — Не на чем…

Он вольготно развалился на спине, раскинув лапы и опрометчиво выставив на общее обозрение упитанное брюшко. Весь его вид говорил о том, что нет ничего лучше твердой земли под ногами, то бишь лапами.

— Как не на чем? А это что? — Людмила подошла к ступе и охнула. Поперек днища шла сквозная трещина. — Ну, вот, угробили ступу, а она мне столько лет верой и правдой служила.

— Тогда не страшно, — обрадовался Леший, — она свой век отслужила. — Больше всего ему не хотелось, чтобы ведьма обвинила его в намеренной порче чужого имущества.

— Хорошо хоть помело цело осталось.

Против помела кот не возражал, оно все равно одноместное.

— Ну, что ж, повезло тебе… Вставай, лентяй, пойдем пешком. — Баба-яга собрала разбросанные котомки, проверила, не разбилось ли чего. Да вроде все в порядке. — Ну, куда теперь?

Леший махнул рукой в сторону замшелого дерева и скрылся за ним.

— Не так быстро, — кинулись за ним потерпевшие ступокрушение страдальцы. Кот впереди, Людмила за ним. Занесло их хоть и недалеко, да неизвестно куда. Вокруг стоял непроходимый лес — без проводника вряд ли выберешься.

 

ГЛАВА 29

Лесовик несется так, что путники едва поспевают за ним.

Вокруг от земли и до неба неодолимой плотной стеной стоят трущобы еловых боров. На каждом шагу, рядом с молодой порослью, попадаются деревья, приговоренные к смерти, и валяются уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такою силою, что вызывают острую, ноющую боль под сердцем. Всякий звук пугает до дрожи во всем теле, рождая чувство тягостного одиночества.

Три дня… Лешачьих…

Да что ему — порой головой вровень с верхушками самых высоких деревьев становится, зараз семимильные шаги отмеряет по тропкам не раз хоженым. Ветер буйный за хозяином все следы заметает, попробуй разберись, куда в очередной раз скрылся поводырь. Он легких путей не ищет: где мышью-полевкой обернется, нырнет в непролазные кусты, где сорокой пестрой ввысь взлетит и трещит издевательски, наблюдая сверху, как вязнет в буераках непролазных ведьма. Ему, лесному хозяину, что за дело?

Лишь кот успевает за ним. Гибкой тенью стелется над землей, поспешая за провожатым. И как умудряется только, по раменьям пробираясь, таким холеным оставаться — шерсть черная волосок к волоску лежит, аж лоснится, будто на княжий прием гостем зван. И не скажешь, что без передыху за Лешим мчится, только бока ходуном, как у загнанного жеребца, ходят, но молчит, не возмущается, как обычно. Проникся, видно, важностью спасения "пропавшей искпедиции".

А вот Бабе-яге туже всех приходится. Отставать никак нельзя, потому и продирается она через заросли напрямую, скрипя зубами от злости. На коротких привалах без сил падает, проклинает все на свете, от усталости забывая, какую силу слова имеют. Кот терпеливо ждет, пока придет в себя ведьма, прижимается к ней теплым шелковистым боком, урчит деловито. И опять бесконечный «марш-бросок» через настороженно притихший лес.

На второй день, к вечеру, Людмила упала навзничь на траву, от росы уже мокрую, подняла глаза к небу и закричала птицей подраненной:

— Хозяин, сделай одолжение, остановись…

Леший вернулся на опушку, обернулся неказистым мужичком, каким привыкла ведьма всегда его видеть:

— Что, мать Яга, стряслось? Да ты совсем никудышная…

— Угу, — ведьма попыталась подняться, опять свалилась на землю. Глаза закрывались сами собой, и, уплывая в дрему, она жалобно попросила: — Отдохнуть мне надо, сил набраться. Меня не только Кащей, меня сейчас кто угодно плевком перешибет.

— Спи, спи, палку свою только брось, вцепилась в нее.

— Палку? Ладно, — счастливо прошептала Людмила, отключаясь.

Проснулась от негромкого разговора рядом. Потянулась, разминая затекшие мышцы, и прислушалась.

— Забавно… И что было дальше?

— Потом Дубыня захохотал, да так, что у меня шерсть стала дыбом, проговорил: — "Это я не могу стать кем угодно?" и превратился в маленькую мышку. Я мгновенно придавил её лапой, чтобы не убежала, глянул на посеревшего от страха Ванюшку и в один момент проглотил простодушного великана-людоеда. Так мой хозяин и стал владельцем Дубыниной крепости, любимым зятем царя, а я получил в подарок самые быстрые сапоги-скороходы. С тех пор хожу по свету, ищу, кому ещё моя помощь понадобится.

— А сейчас что без сапог? Все одно легче было бы по лесу шастать, — с уважением проговорил Леший.

— Прохудились слегка, чеботарю в починку отдал… — не моргнув глазом, выкрутился кот.

Тут уже Людмила не выдержала, расхохоталась во весь голос, в очередной раз поражаясь умению Баюна выкручиваться из любой ситуации. Интересно, о чем он ещё поведал простодушному Лесовику?

— Проснулась ведьма наша, — Леший оглянулся, — давно пора, светает уже. Как спалось?

— Как дома, — она выбралась из вороха сухого душистого мха, которым была укутана, как праздничная елка мишурой. — Благодарю тебя, лесовик, за заботу и ласку.

— За ласку зверя своего благодари, это он всю ночь тебя теплом своим грел.

— Баюнчик, чтоб я без тебя делала, — Людмила обняла за шею довольно сощурившего глаза кота. У нее всю усталость как рукой сняло, будто и не было накануне бешеной гонки по лесу.

— Как теперь пёхом пойдешь? — озаботился Леший, глядя, как ведьма достает из котомки (спасибо котофею, все сберег, до капельки, ничего не потерял!) бутылочку с мазью, втирает в ссадины и порезы. Она пожала плечами и охнула:

— Я ж обо всем на свете забыла, когда за тобой вдогонку помчались. Ступа треснула, но помело-то со мной, — Людмила полезла в кучу кукушкиного льна, которым укрывал её лесовик, покопалась там и, обескураженная, вернулась к Лешему.

— Ты о нем? — тот протянул ведьме ободранную палку с несколькими облезлыми прутиками. — Уж так вцепилась в него, так вцепилась, еле из рук вырвал…

— Так это ты превратил мою метлу невесть во что? — разозлилась Людмила. — Что я теперь делать буду?

— Ну… — потупил глаза лесовик, — не так уж и много я выдрал, там и выдирать было нечего. Ладно, если виноват, так мне и ответ держать. — Он скрылся за ближайшим деревом.

— Чего ты к нему прицепилась, — возмутился кот, — ты же сама свою метлу в качестве клюки использовала. Как мы теперь отсюда без него выберемся? — Внезапно кот прыгнул к Людмиле, прижался к ней всем телом, едва не завалив ее назад. Ведьма не поняла в чем дело, а когда увидела среди кустов вязника ощеренную медвежью морду, мигом ослабла в ногах. Бежать? Куда? Вокруг только деревья, а на них быстро не влезть.

Баюн скользнул ей за спину, увиливая от возможного поединка. Впрочем, кота можно понять — махнет воевода звериный разок когтистой лапой и все, никто уже больше не услышит сказок котофеевых.

Пальцы левой руки сплелись в привычном жесте, немеющие от напряжения губы чуть слышно проговорили слова давно заученного заклинания обездвиживания. Считанные мгновения остались до того, пока наберет силу льдистый шарик «заморозки» в конвульсивно сжатом кулаке правой. Влепить его в медвежий лоб прицельно и хОду, хОду, не останавливаясь. Пока оттает ледяная статуя, далеко умотать можно.

Зверь шумно нюхает воздух, вбирает чутким носом непривычные запахи, выискивает проход в зарослях. С треском обламывается ненароком задетая сухая ветка. Никуда не торопится — знает, кто здесь право имеет, а кто тварь дрожащая.

Людмиле показалось — время остановилось: туша зверя качнулась замедленно вправо, влево, приближаясь, перед решающим прыжком перекатились бугры мышц под клокастой грязно-коричневой шкурой, раскрылась ужасная пасть…

"…в неё… сгусток истинной зябы… чтобы наверняка… чтобы все нутро ледяными иглами разорвало…"

— Нееет, — проревел лесной хозяин. Он уже ничего не мог сделать, зато ведьма успела изменить угол атаки — в последний момент — увидела, как знакомо сверкнули ярко-зеленые огоньки в глубоких впадинах глазниц.

— Ну, ты даешь, — вякнул из-за спины кот, — чуть лесовика не угробила.

Все трое молча посмотрели на ближайшую ель, принявшую на себя удар заклятия. Промерзший ствол просвечивался насквозь, будто стеклянный. Тяжелые, провисшие до самой земли, еловые лапы окутались тончайшим кружевом искристого инея, а на верхушке, как рождественская звезда, навек замер не вовремя присевший передохнуть сыч.

Медведь передернулся, представив, что с ним могло быть. Баюн живо перевел:

— Никогда не буду связываться с ведьмой, я к ней со всей душой, а она вон как на добро отвечает.

— Ты помалкивай лучше, толмач, — парировала Людмила. Не до него… Редко она действует вот так, импульсивно. Этот лес вокруг — он давит на нее: промозглым полумраком, тяжелым запахом гниющих на корню деревьев с повисшими на них бородами лишайников, отсутствием привычных шорохов и птичьих трелей, но больше всего не хватает солнца. Ощущение ничтожества и бессилия захлестывает с головой. Что она, Баба-яга, леса не видела? Да нет, видела, только дома он совсем другой, пронизанный солнечными лучами насквозь: янтарные сосны верхушками упираются в дымчато-синее небо, у их подножья ветер играет листьями подрастающих осинок, клонятся к земле усыпанные ягодами тонкие ветки малинника. Недалеко совсем, кажется рукой подать, зеленой стеной встает дубрава, где полно и белок, и зайцев, и прочей лесной мелочи. Но, самое главное, в тех лесах чувствуется жизнь, а здесь… словно усыпальница.

— Куда это мы забрели? — поинтересовалась ведьма.

Обидевшийся кот демонстративно отвернулся. Ну и ладно, все равно он не знает.

— Влееезааай, — прорычал лесной хозяин, — довееезу до места, меееедлееенно, но веееерно… Неее бойся… — он толкнул Людмилу лобастой головой, легонько прикусил зубами ей руку. Затаив дыхание, ведьма коснулась выпуклого загривка зверя. Топтыгин опустился на передние лапы. Людмила аккуратно влезла на медвежью спину: — "А вдруг передумает?". Её качнуло назад. Ведьма ухватилась внезапно повлажневшими ладонями за длинную спутанную шерсть. Никогда она не думала, что медведи так быстро бегают. Всегда считала, что они неторопливые увальни.

"А все-таки лучше плохо ехать, чем хорошо идти", — думала она чуть позже, когда освоила навык езды на «беговом» медведе и перестала трястись от страха. Косолапый, оказывается, развивал приличную скорость, а сидеть на широкой спине было так же удобно, как в кресле-качалке. Краем глаза Людмила видела поспешающего за лесным хозяином Баюна. Вопреки обыкновению, кот не заскакивал вперед, не задерживался по своим кошачьим делам, а бежал впритирку с Лешим. Видно, ведьма не ошибалась — лес не внушал доверия не только ей, тем более теперь, когда все вокруг затянула непроглядная тьма.

Медведь остановился, рыкнул. Баюн мигом развернулся, замер, навострил уши. Топтыгин глухо заворчал. Кот понимающе кивнул и запрыгнул на спину зверя позади Бабы-яги.

— Ты куда? — возмутилась Людмила, — здесь одной места мало.

— Лесовик сказал — без остановок пойдет, а присматривать ещё и за мной его сил не хватит.

— На ночевку не станем?

— В таком месте? Что-то не очень хочется…

— Мне тоже, — поежилась ведьма, — тягостно здесь.

Медведь не прислушивался к разговорам своих вершников, ходко трусил по пересеченной местности. Кот повозился немного, устраиваясь удобнее, и надолго затих. Людмила до рези в глазах пыталась разглядеть что-либо в окружающей темени, потом плюнула на это дело и всецело положилась на чутье Лешего. Надо думать, он знает, что делает.

Утро почти не отличалось от ночи, показавшейся ведьме бесконечной. Туманная завеса, накрывшая лес сплошным маревом, свела на нет все потуги наступающего дня. Свет не пробивался через мутную хмарь. Людмила казалось — никого, кроме них троих, больше нет в этом ирреальном мире, да и они застряли в какой-то нулевой точке мироздания, где нет ни времени, ни расстояний. Потому и изумилась, когда неожиданно медведь остановился, небрежно стряхнул со спины изрядно надоевших ему пассажиров и скрылся в туманной пелене.

— Куда это он? — ведьма огляделась, потирая ушибленный бок. А толку? В шаге от них ничего не видать.

— Тихо, — зашипел кот, в отличие от ведьмы, не пострадавший при падении. — Слышишь, идет кто-то…

Людмила ничего не слышала, но послушно затихла, дыша через раз.

— Фу, — облегченно перевела она дух, когда из молочно-белой дымки вышел Леший. — Ты что творишь?

— Дальше сами… — лесной хозяин нахмурился, — мне туда ходу нет.

— А нам куда? Мы в этой хмари сто лет по кругу ходить будем.

— Не будете. Я уйду, туман спадет. Он для таких, как я, определен, чтобы не лезли, куда не надо.

Людмила задумалась — а ведь и правда: когда Леший ушел, было видно хоть кое-что, а сейчас опять такое ощущение, будто в мутной воде плывешь. Она и так руку то и дело к глазам подносит — убедиться в своей зрячести.

— Так что звиняйте, сделал, что мог. А напугал, так это я не со зла, не думал, что ведьма такой пужливой может быть.

— Тебя бы так, как меня Кашей погонял, от собственной тени шарахался бы.

— Не шарахался бы…

— Храбрый такой потому что? — влез Баюн, — или сильный?

— Просто тени у меня нет…

От изумления всезнайка кот потерял дар речи. На это он раньше внимания не обращал, а сейчас как проверишь, солнца-то нет.

— Прощевайте, — леший шагнул в сторону и исчез, как и не было его.

— Что это он так с нами? «Прощевайте»… — обиделся Баюн, — ни добра, ни везения не пожелал… Как чужой…

— Не верит он в успешность наших поисков, — усмехнулась ведьма, — что ж, помог и ладно. Если Леший ничего не напутал, то ждать, пока туман развеется, недолго. — Она немного помолчала: — Тихо-то как…

— Давно уже так. Пустой лес стоит… Я вот что все время думаю, — кот прилег рядом, — почему лесовик в сторонку отходил, когда в медведя и обратно превращался?

— Да неприглядное это зрелище: наизнанку выворачиваться. Впрочем, я не знаю, как это у нежити бывает, но в любом случае — дело интимное, для чужих глаз не предназначенное.

— Хотелось бы глянуть…

— Оно тебе надо?

Кот примолк. Хватило его ненадолго:

— Смотри, — хвост его изогнулся, как вопросительный знак, — а это что?

— Где? — А ведь не соврал Леший, дымка становится полупрозрачной. Уже немного видны очертания елок, стоящие вкривь и вкось, понуро опустив свои макушки, а между замшелых стволов маячит чуть более светлый силуэт. Женщина, судя по одежде и длинным волосам. Но откуда?

Ведьма вскочила и устремилась к ней:

— Стой! — Женщина в белом и не думала убегать. Она смотрела на Людмилу и по лицу её, изнуренному потаенной кручиной, текли слезы.

Давно забытые ощущения захлестнули Людмилу, она с трудом боролась с ними. Хотелось кинуться к незнакомке, прижаться к ней, уткнуться в колени, как в детстве бабушке, выплакать все свои горести и печали за долгие годы одинокой жизни — без любви, без друзей, без надежды на возвращение. Незаметно для себя ускоряя шаг, ведьма приближалась к женщине, когда та развернулась, не оглядываясь, пошла прочь. Людмила рванулась следом, но обо что-то запнулась и, упав, распласталась на земле, задыхаясь, как выброшенная на берег рыба. Негодующе мяукнул невзначай придушенный ею кот.

— Чего под ноги лезешь? — прикрикнула на него ведьма.

— Нет бы, спасибо сказать. Доброе слово оно и кошке приятно, а такому коту, как я, тем более, — самодовольно промурлыкал Баюн, вылизывая встрепанную шерсть.

— Сам себя не похвалишь, ходишь, как оплеванный, — парировала Людмила. Жизнь, похоже, возвращалась и к ведьме, и к котофею, раз они перешли на обычный ёрнический тон. — За что это тебя благодарить, просвети, пожалуйста?

— За то, что от беды спас. Видела бы ты себя, когда побежала за этим мороком. Ни дать, ни взять — бобылка в погоне за свободным кавалером.

— Что б ты понимал… — Не будешь же рассказывать хоть и умному, но все же коту, какие иногда мысли посещают людей. — Я просто хотела разобраться — кто это?

— И заодно дорогу к Кащею узнать, как же, как же… — понимающе закивал Баюн. — И что — разобралась?

— Ты помешал! — опять разозлилась ведьма. — Под ноги подлез!

— Да вы с ней похожи, как две капли воды. Поставь рядом, не различишь, особенно когда ты тоже слезы лить начала. — Людмила потрогала щеки. Надо же, мокрые. Она и не заметила. — Думать надо иногда, а не бежать сломя голову. Не дома чаи пьем… Если даже Леший смотался отсюда, то и нам пора когти рвать.

— Я не смогу, — засмеялась ведьма суровой тираде, — у меня когти короткие. Да и не на прогулку я вышла, знаешь ведь.

— Вот-вот, а ведешь себя, как дитя малое.

— Поняла, бдительность удвою. Так что ты там про похожесть говорил, давай подробнее.

— Эта в белом вылитая ты. Откуда взялась, чего хочет — непонятно. Да вон, смотри, стоит, ждет.

Людмила сощурившись, пригляделась. Её зрение с кошачьим, конечно, не сравнить.

"Да, ждет. И, впрямь, похожа. Не так, чтобы слишком, а как сестра. Сомневаюсь, что у меня здесь есть родственники, кроме Антона. Тогда в чем дело? И почему у меня возникло такое чувство близкого родства? Меня простым мороком так легко не заманишь, а я подвоха не чую".

— Что, Баюн, вызываем огонь на себя?

— В каком смысле?

— В самом прямом — пойдем и спросим, чего ей от нас надо, а потом будем действовать по обстановке.

Ох, как не хотелось коту, а деваться некуда. Острым глазом приглядывая пути для отступления, Баюн потихоньку поплелся за ведьмой.

Трудно принимать решения, а если что надумал, так и делать надо одним махом. Людмила проворно преодолела половину расстояния, отделяющего их от женщины, оглянулась на Баюна — идет следом, как миленький — глядь, а белый силуэт опять едва виден. Ускорила шаги, потом побежала. Нет, ближе подойти не получается, так и маячит светлое пятно где-то впереди.

— Стой, котофей, передохнем, — ведьма плюхнулась за ближайший куст с редкими пожухлыми листьями, стараясь укрыться от глаз женщины. — У меня такое ощущение, что нас ведут.

— Покорных судьба ведет, непокорных тащит, — философски отозвался кот.

— Ты считаешь, что если мы не пойдем сами, нас поволокут? Знать бы ещё кто — друзья или враги.

— Откуда у нас в этом прОклятом лесу друзья? — мрачно пробурчал Баюн.

— Почему прОклятом?

— А какой ещё? Ты глянь вокруг…

Преследуя ускользающую незнакомку, Людмила почти не смотрела по сторонам, только вперед и иногда под ноги, чтоб не переломаться ненароком. А теперь словно прозрела.

Одиночные квелые деревца непонятной породы росли вкривь и вкось, с трудом пробиваясь через нагромождения догнивающих деревьев. Редкие пятна чахлой зелени выглядели здесь противоестественными. Настоящим казался только этот колоссальный могильник, который возник на месте уничтоженного леса. Повергнутые склизкие стволы, смердящие завалы валежника, груды перепревшей древесины, рассыпающейся от прикосновения, ничего, кроме омерзения, не вызывали. Да ещё эти отжившие свой век деревья — бледные, с содранной корой, с нелепо торчащими обломками сучьев — погребальными свечами вставали перед глазами. Ведьма вздохнула:

— Что делать, ума не приложу…Вот уж забрели, так забрели.

— А двойник твой исчез, — злорадно доложил Баюн, — ну и баба, завела и бросила.

— Я думаю, нам вглубь этой помойки идти надо, но как представлю, что там дальше может быть, так и хочется повернуть обратно. — Людмила сделала вид, что не уловила кошачьих намеков, без опаски встала (кого бояться? тишина стоит такая, что муха пролетит, слышно будет), потопталась на месте. Ноги по щиколотку утонули в мелкой трухе. — Лишь бы зыбунов не встретилось, там точно завязнем. Перекусим, и в путь.

Поесть кот всегда был не прочь, но не в этот раз. Напряженное тело его вытянулось в струнку, уши стояли торчком, на морде было написано величайшее изумление.

— Плачет кто-то… Жалобно так.

— Где?

— Не пойму. Кажется, там, — котофей махнул лапой, показывая направление.

Замерла Людмила, прислушиваясь. Нет, ничего не уловила — замерло все в безмолвии: ни посвиста ветра, ни шороха.

— Пойдем туда?

— А поесть? Так и помру голодным, если что…

— Не в этот раз, — ведьме хотелось скорей выбраться из этого гиблого места. — Далеко только не отбегай, я за тобой не поспею.

— Так я тебе и поверил, беглянку догоняла, небось, ветер в ушах свистел, мне на четырех лапах за вами угнаться трудно было.

Ведьма досадливо поморщилась. Кому приятно упоминание о собственных промашках — а тут она явно оплошала, потому и занесло их, бес знает куда. Баюн нырнул в пролаз между деревьями, Людмила поспешила за ним, с отвращением отводя руками белесые лишайниковые бороды, которые так и норовили мазнуть по лицу. Потом сообразила, что с таким же успехом может использовать свое многострадальное помело, бесполезным грузом висящее за спиной. Ему-то уже все равно, во всяких переделках побывало.

"Ай, да умничка Баюн, заботливый мой! Хоть и ерепенился поначалу, но обо мне думает, дорожку ладную выбирает, в одиночку, наверное, уже выбрался отсюда", — Людмила видела впереди только мелькание черного хвоста, который, изгибаясь, показывал, куда удобнее будет свернуть, и шла за ним, как по маячку. Сам кот на ненужную беготню и никчемное ожидание время не тратил. Не маленькая ведьма, не в первый раз по лесу бредет, разберется. Вскоре и Людмила услышала тоненький писк, а потом догнала котофея, замершего в недоумении.

— Чары… — прошептал Баюн.

Впереди, за деревьями, виднелся высоченный частокол из заостренных бревен. Писк доносился оттуда. Ведьма облегченно перевела дыхание:

— Мой гребешок сработал, значит, правильно шли. Антон был здесь. Узнать бы ещё куда ушел и ушел ли… И кто там сидит, за изгородью.

— Нет здесь их никого, — веско сказал кот. — Пошли дальше.

В ответ на его слова верещанье стало громче, перешло в непрерывный визг. Баюн не выдержал:

— Гляну, кто там так отчаянно вопит.

Он подбежал к частоколу, подпрыгнул повыше, закогтился, как заправский скалолаз, и полез вверх. Людмила с интересом наблюдала за ним, в душе гадая, свалится или нет. Уж больно обленился Баюн в последнее время, совсем не напрягал себя излишними телодвижениями, птичку зазевавшуюся словит и все, ходит довольный весь день, охотник. Да ещё и поучал Бабу-ягу, что смысл его жизни не доступен для её женского ума. Жаль, ни разу не уточнил он, в чем же заключается этот смысл, уж Людмила нашлась бы, что ответить зазнайке.

Кот тем временем благополучно добрался до верха, заглянул за забор, и, как ошпаренный, скатился вниз, фыркая и отплевываясь. Ведьма кинулась к нему:

— Что там?

— Вот гаденыш, — ругался кот, лапой щупая подпаленные усы, — помогай таким. Только выглянул, он в меня струей пламени прицельно плюнул.

— Да кто там? — спросила Людмила, копаясь в сумке со снадобьями, выбирая, чем лучше подлечить обожженную кошачью морду: настоем мятной травы охладить или бузинным цветом боль снять.

— Змиуланчик-недоросль. — Ведьма оторвалась от своих раздумий и удивленно вскинула брови. — Машет заполошно крыльями, ни на забор, ни на землю сесть не может, перепуган. Сам выбраться не может, и на спасителя кидается почем зря. Пошли отсюда, ну его к Лешему… Пусть сидит, как сидел.

— Э, нет, постой, — Людмила старалась перекричать отчаянные вопли, которые здесь, у частокола, звучали с интенсивность ультразвука. — Чары надо снять, он ведь погибнет там. Совсем маленький, да? Жалко ведь, их и так мало. — Она задумалась: — Птах про змиуланов знает, они не опасны, чего ж тогда Антон гребень кидал непонятно. Ведь предупредила — только когда невмоготу станет.

— Похоже, не по силам стало, — кот показал на выгоревшие проплешины и обугленные деревья, которые даже на фоне мрачного леса смотрелись устрашающе.

— Отойди подальше, — Баюн в два прыжка отскочил метров на десять. Понимает…

Ведьма прикрыла глаза, настраиваясь на нужную волну. Накладывать чары легко, снимать гораздо труднее, тут умеючи действовать надо, чтобы самой в поруху не попасть. Редко колдуньи ворожбу собственную разрушают, не принято это у них, давать обратный ход заклятьям, чай, не фокусы показывают, силу природных стихий призывают.

Горячая волна пошла от ног вверх, заплескалась внутри, закручиваясь в животе тугой огненной спиралью. Сверху, как ледяной душ, хлынул поток живительного холода, сплетаясь с жаркой стихией в одно целое. Забурлила, заиграла сила чародейственная, ища выхода. Теперь бы не опоздать, иначе разорвет на клочья мелкие, по ветру развеет. Боясь выплескать накопленное раньше времени, сделала Людмила шаг к частоколу и пожалела, что далековато от него встала, вплотную надо было бы. Коснулась рукой шершавых бревен, пошла вокруг, повела линию незримую — сама-то видела, как бело-оранжевый след тянется за её рукой — замкнула кольцо.

Тонкая линия на миг стала видимой, потом бревна, будто ножом, снизу подрезали. Посыпались, с грохотом ударяясь друг о друга, разлетелись на мелкие обломки, закружились щепочки над головой ведьмы и половинкой сломанного гребня упали в подставленную ладонь. Она облегченно выдохнула, воткнула гребешок в спутанные волосы: — "Пригодится красоту наводить, а вторая половина силы уже ни имеет. Так пусть и торчит в земле веки вечные", и чуть не оглохла от визготни над самым ухом. Жаром опалило правую щеку.

— Ну, хватит, хватит, успокойся, — ведьма вытянула руку. Улыбнулась, разглядывая спасенного. О детях Змиулана она только слышала, видеть воочию не приходилось. Бывало, рожали иногда одинокие женщины от огненного змея, но редко выживали змееныши. Бабки-повитухи относили их сразу в лес, бросали на погибель верную, приговаривая — "как родился, так и в пол ушел", а зачарованную Змиуланом тащили к ближайшей ведунье на отчитку. Людмила тоже отчитывала одну такую, совсем зачахла бедняжка, иссушила себя тоской-кручиной по змею огненному, но у той, помнится, детей не случилось.

Змееныш, чуть больше локтя длиной, судорожно вцепился коготками в рукав ведьминой душегрейки и затих, изредка взмахивая для равновесия перепончатыми крылышками. Его вертикальные зрачки пульсировали в бешеном ритме, порой перекрывая всю золотистую радужку глаза. По зеленоватой гладкой шкурке иногда пробегали огненные лепестки, отчего казалось, что держишь на руке сгусток живого пламени. "На дракончика похож, — подумала Людмила, — мультяшного: большеголовый уродец, но симпатяга. Вроде безобидный, что ж его Антон так напугался?".

— Ты с ним аккуратнее, — издалека предупредил Баюн, — слишком близко держишь.

Людмила отодвинула руку от себя. Змееныш опять заверещал, внезапно сорвался с места и стал нарезать круги вокруг Людмилы, ощутимо подталкивая её сзади. Она сначала не поняла, чего он от неё хочет, а потом подчинилась. Спасенный порхал немного впереди, а ведьма и кот шли за ним. Если они мешкали, змееныш зависал в воздухе, поджидая, а потом опять отлетал немного. Баюн убежал вперед, догнал змееныша, вопросительно мяукнул. Змиуланчик заверещал тоненько, издавая переливистые рулады, зависнув прямо перед мордой кота. Когда ведьма подошла к ним, разговор, похоже, закончился, а суда по удовлетворенному виду котофея, он узнал все, что хотел.

— Нет, ну и гад же Кащей… — запальчиво начал Баюн.

— Величайший злодей всех времен и народов, — серьезно подтвердила Людмила, — а ты в этом сомневался?

— Нет, конечно, — заюлил кот. — Представляешь, он змееныша этого в лесу нашел, умирающего, подлечил слегка. Потом, вместо того, чтобы отпустить детеныша восвояси, сказал — "все одно тебе погибать, а так службу мне послужишь", накинул на него обличье Горыныча и посадил, как цепного пса, замок охранять.

— Так ведь всегда было — добром за добро платить. Чего ты удивляешься?

— По своей воле, а змеенышу и выбирать не дали. Если бы Кащей не погиб, так до самой смерти ему бы служил.

— Погиб? Откуда знаешь?

— Да, это же самое главное… — спохватился Баюн, — как погиб, змиуланчик не знает, только понял, что свободен, а вот выбраться из-за твоего частокола сам не смог.

— А куда сейчас нас ведет, ты спросил у него?

— К замку Кащееву, куда ж ещё. Хочет лично убедиться, что хозяина его больше нет.

Людмила вопросительно глянула на зависшего в отдалении от них змееныша. Самой бы поговорить с ним, расспросить об Антоне, о Кащее побольше узнать, да жаль — не обладает она талантом котофеевым с любым созданием немыслимым беседы вести. Чего нет, того нет… Одно радует — нет врага ее, ещё бы брата отыскать невредимым.

 

ГЛАВА 30

Змиуланчик привел их к холму, сиротливо торчащего посреди бурелома, завис над безлесной макушкой взгорка. По узкой извилистой тропке Людмила и Баюн взобрались наверх и очутились на открытой всем ветрам площадке, похожей на заброшенный теннисный корт — трава на нем местами вымахала по колено, а кое-где почти засохла. Края площадки отвесно обрывались вниз в густые заросли, которые подковой охватывали подножие холма. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилался все тот же безжизненный лес — безмолвный и мрачный.

В тишину оцепенелого леса ворвалась пронзительная рулада змееныша, похожая на скрип металла о стекло. Спустя мгновение издалека донесся точно такой же звук, но значительно ослабленный расстоянием. Змиуланчик встрепенулся, порскнул к ведьме. Людмила отпрянула от слишком пылкого во всех отношениях почитателя. Хватит, правая сторона лица до сих пор огнем горит. Змееныш разочарованно зашипел и, оставив после себя пламенный росчерк, в мгновение ока скрылся из глаз.

— Солнца бы… — Людмила прищурилась и сквозь ресницы глянула на небо без единого просвета, с грязно-серыми тучами без конца и края, — я уж и забыла, какое счастье его видеть.

Кот, словно не слыша, несуразным зигзагом бродил среди округлых валунов, выложенных сильно вытянутым прямоугольником. Камни, казалось, ещё в незапамятные времена вросли в землю своими замшелыми боками. Откуда они тут, на этом холме, несуразной бородавкой торчащей среди лесоповала?

— Ничего нет… — Баюн во весь рост растянулся на желто-коричневой жухлой траве. — Отдыхай…

— Чего нет? — не поняла ведьма.

— Ничего… — повторил кот, прикрывая глаза и явно намереваясь слегка подремать.

— А зАмок?

— Ты же видишь… — флегматично отозвался котофей.

Людмила, конечно, видела, но ведь Баюн сказал, что змиуланчик приведет их к обиталищу Кащея, а здесь — никакого намека на зАмок, только камни, да немного зелени у подошвы холма.

— Темнеет, — ведьма уселась на один из камней, неожиданно теплый, — ночевать здесь будем? Что-то не очень хочется, уж лучше в лесу укрытие какое-никакое поискать.

— Поздно спохватилась.

Да, раньше надо было думать. Низину заволокла беспроглядная темень, щупальца сумрака доползли почти до половины холма. Людмиле стало не по себе.

Вдруг, словно по заказу, поднялся ветер, разогнал хмарь, закрывавшую небо. Прощальный луч закатного солнца ударил в глаза, скользнул по валунам. Те, отзываясь на легкое прикосновение солнечного блика, загорелись бледно-розовым светом. Людмила соскочила на землю и испуганно уставилась на свое жесткое сиденье. Ей почудилось, что камень под ней зашевелился. Да нет, как? Такая громадина…

— Ты чего шумишь? — Баюн настороженно приоткрыл глаз и моментально вскочил на лапы, уже в полной боевой готовности, мигом превратившись в чуткий взъерошенный комок.

По всему периметру площадки, на которой они находились, вырастали полупрозрачные стены. Они вытягивались ввысь неравномерно, с натугой, пока окончательно не сомкнулись сводом далеко вверху. Подернутый дрожащей дымкой миража лес-суховершник маячил вдали. Редкие белесые стволы деревьев рывками раскачивались из стороны в сторону, отчего казалось, что они наступают, двигаются сюда, выворачивая огрубевшие корни из почвы, окружают холм со всех сторон.

Кот замер, настороженно встопорщил усы и одним длинным прыжком прыгнул вперед, на край площадки. Ведьма замерла на месте — Баюн за этой призрачной стеной тоже выглядел не очень: вальяжный угольно-черный красавец превратился в облезлую тень котофея.

— Отомри, — беззаботно крикнул кот, — ерунда все это: иллюзия, фата-моргана, игра света и тени. Отсюда этих стен не заметно.

Людмила с ужасом увидела, как силуэт котофея словно расплывается. Эфемерная преграда переливалась всеми оттенками черного.

— Быстрей обратно, — в панике закричала она.

Кот прыгнул. Иллюзорные стены как-то сразу стали реальны, и Баюн приземлился рядом с ней, шипя от боли. В воздухе летали клочья шерсти, а треть пушистого хвоста стала похожа на гибкую лозу. Ведьма бросилась к пострадавшему, но тот только отмахнулся:

— Не время.

Это он точно заметил. Какой хвост? Не до него, когда такие дела творятся.

Камни, нарочно уложенные кем-то — в этом теперь Людмила не сомневалась, — пылали кровавым багрянцем. Холодный пламень бросал отсветы на облицованные черными полированными плитами стены. На таком же каменном полу вокруг валунов, все больше напоминающих своими очертаниями свернувшихся калачиком людей, кристаллизовались льдистые лимбы. Они увеличивались на глазах, сливаясь в одно целое, пока не захватили все пространство, оставив свободным лишь небольшой пятачок, где стояли ведьма и кот. Когда морозные узоры затянули и выгнутый купол, вверх от камней устремились потоки слепящего света. Расплывчатый полумрак догорающей вечерней зари сменился сиянием летнего утра. У Людмилы от резкого перехода заслезились глаза.

— Кажется, мы попали туда, куда хотели, — прошептал Баюн, прижимаясь к ногам ведьмы, — только меня это почему-то не радует.

— В зАмок? — гнусаво, хлюпая носом, невпопад спросила Людмила. Из глаз все ещё текли слезы, не давая толком осмотреться. — С чего ты так решил?

— Похоже на то… Там какой-то пьедестал с креслом…

— Где? — ручей из глаз иссяк. Ведьма уставилась на широкие пологие ступени, около которых валялся меч-кладенец. Она, забыв обо всем на свете, кинулась поднимать свое оружие, крикнув на бегу Баюну: — Антон где-то здесь!

— Не факт… — уши котофея слегка шевелились, так же, как и его усы-вибриссы, ловя любые намеки на посторонние звуки и движения. — Просто так мечи не бросают…

Но зал был пуст и тих. Кроме них, двоих, никого здесь не было. Вдоль вытянутого нефа бессрочным караулом застыли рельефные колонны. Свет и тень причудливо переплетались на неровно отесанных боках, порождая странное ощущение, что потолочный свод опирается на изнемогающие от тяжкой ноши девичьи тела. Живые и страдающие… Баюн отогнал от себя назойливые мысли. Уж чужого он бы услышал по любому.

А вот чертовщина здесь творилась явная — наледь бесследно исчезла, не отставив от себя даже мокрого пятна. Тщательно отполированный каменный пол в центре зала оказался сплошь засыпан какой-то серой дрянью. Кот брезгливо принюхался — вроде бы ничем не пахнет, хотя нет, какой-то запах есть, но настолько слабый, что даже его чуткий нюх не может определить, что это такое.

— Иди сюда, — позвала издали Людмила, — глянь.

Баюн нехотя поплелся к ней. Непонятный тревожащий запах не давал ему покоя.

Ведьма склонилась над мечом. Иззубренный булатный клинок оказался источен ржой. Дотронься — рассыплется красно-бурыми порошинками. Массивная двуручная рукоять, обтянутая бычьей кожей для ухватистости, покрыта разводами плесени, словно её сто лет не касалась ничья рука.

— После Ильгиного подпола и то лучше выглядел, — Людмила оглянулась на Баюна. Тот отрешенно молчал, напряженно думая о чем-то своем, кошачьем. — Эй, ты где, вернись… — она щелкнула пальцами, — я говорю, Тимофей с Антоном меч отчистили, наточили. Он был как новенький, а теперь смотри сам, что с ним стало.

Баюн пренебрежительно глянул на кладенец — знала бы ведьма, что холодное оружие его, кота-пацифиста, мало интересует, не приставала бы с расспросами — и опять задумчиво уставился на колонны. Людмила махнула на него рукой: — «Помощник», и склонилась над мечом, размышляя, как вернуть обветшалому раритету вторую молодость. Пока ведьма возилась, котофей нырнул вглубь колоннады. Что он там надеялся отыскать, кто знает? Спроси Баюна, он и сам не ответил бы, зачем полез туда, ничего любопытного все равно не нашел. А вот самое интересное он пропустил, как и Людмила, у которой дело, наконец, сладилось — меч отозвался на чародейные старания ведьмы. И не только…

В глубине каждой из колонн засияло по огоньку. Тусклые вначале, они зажглись ярче самых ярких звезд и вырвались на волю колкими алыми лучами, скрестившимися в центре зала. Непонятая Баюном «дрянь» замерцала, поднялась над полом серым облаком, зависла неподвижно. Нечеткий силуэт, что проявился изнутри кокона, одним взмахом разогнал пелену мелкого праха и шагнул на свет, громко лязгнув костями ступней по каменному полу.

Клац…клац…клац…

Звук взорвал тишину, как первый выстрел из дуэльного пистолета.

Людмила обернулась — "Баюн чудит?", да так и замерла, полуприсев, с окаянным мечом в руках, который она силилась оторвать от пола. К ней, раскачиваясь незнамо как скрепленным остовом, торопился оживший скелет: желтоватые кости слегка постукивали друг о друга, напоминая задорные перестуки ложкарей. Вот только ведьме было не до веселья. Она будто наяву услышала голос Ильги: — "В одночасье погибнешь…Там твой дар силы не имеет, там иной промысел нужен". Какой промысел, какой? Кащей мертв, других врагов Людмила вроде не нажила. Может, эти ходячие мощи помощи какой-то от неё ждут? Женщина настороженно ждала, сосредоточивая силу, но все равно припозднилась. Черные провалы глазниц на миг вспыхнули фосфорно-зеленым светом, отвлекая внимание. Людмила и не заметила короткий взмах костлявой длани, лишь дернулась назад, когда всю её, с ног до головы, облепила непроницаемая пленка. Ведьма застыла хладной статуей, правда, ещё живой. Она все видела будто через мутное стекло, да и соображала пока. Но лучше бы она сразу умерла.

"Догнала, злодейка… доля горькая… Сразу бы убил, что ли, чего мучить…" — обездвиженная Людмила понимала, что в этот раз избавления не будет. Она с унынием (а что делать? не отвернешься никак) наблюдала за тем, как на костях мало-помалу нарастает плоть. Наливаются пока ещё бескровные мышцы, бьется внутри грудной клетки пульсирующий сгусток, проявляется такая до боли знакомая фигура — худосочная, серая, словно вывяленная на солнце рыба.

"Если такой умелец, что ж из себя красавца писаного не сделал? — думала ведьма, — глядишь, полюбился б кому, может, и стал бы человеком. Нет, этот бы не стал… — Финальным аккордом возрождения Кащея стал звучный багряный выплеск изо рта. Бессмертный деловито вытер кровавый ореол вокруг губ, размазал остатки ногой по полу и провел руками по телу, проверяя, всё ли на месте. — Да всё, всё там… и главное достоинство тоже… — злилась Людмила, — видел бы себя со стороны. Гол, как сокол… Посмешище…"

Из-за колонн высунулся котофей с навьюченной на спине ношей. Мигом оценил обстановку и отступил назад, намереваясь тихо дать деру. Да только тихо не удалось — его многострадальный хвост зацепился за копытца Птаха. Баюн дернулся. От резкого рывка щуплое тело бесенка, которое и без того едва держалось на спине кота, окончательно сползло к полу. Бум… Голова глухо стукнулась о каменные плиты.

Реакция Кащей была мгновенной.

— Аааа, вот и искатель приключений, — прошипел бессмертный. На ладони его, только что принявшей окончательную форму, черным цветком распустился сгусток мрака. Лепестки его затрепетали, хищно принюхиваясь, потом один из них протянулся к коту, пружинисто подхватил гуляку, поднял почти до потолочного свода и с размаху швырнул вниз.

— Не надо меня, я уник… — "…альный" заглушил сочный шлепок о верхнюю ступень того самого постамента, до которого кот ещё не добрался.

— Всего-то и уникального, что мозги диорийца, да немного мастерства Триглавы, — пробурчал Кащей, небрежно сминая в кулаке свое творение, — еще силу на тебя тратить. Я тебя создал, я тебя и убью… И так на свете зажился, счастье твое, раньше мне на глаза не попался.

Распластанный, словно камбала, кот вздрогнул, закашлялся, попытался приподняться. Короткая конвульсия, от которой шерсть поднялась дыбом, свела на нет его усилия. Кащей пинком ноги перевернул Баюна мордой кверху, заглянул в глаза. Мутная поволока затягивала их.

— Готов, — ухмыльнулся злыдень, — смерть уже набросила на него пелену, а она из своих объятий никого просто так не отпускает…

Судорожный вздох кота, который ну никак не планировал околеть в самом расцвете лет, перебил монолог Кащея.

— Надо ж, какая тварь живучая получилась, — он покачал удивленно головой, — ладно, гляну ещё. Потом… — многообещающе добавил бессмертный. — Очухаешься, может, и оставлю себе на потеху.

"Почему? Почему так? — Рассудок не мог постигнуть случившееся. Эмоции бурлили, не найдя выхода, непролитыми слезами оседали на сердце, застывшем стылой глыбой. — Баюн…Птах… Антон с Тимофеем, наверно, тоже… Все, все… все. Зачем и кто нас собрал вместе, оторвал нас от всего родного, привычного? И не спросил, хотим ли мы…".

— Точь-в-точь Триглава… как это у них получается — листка одинакового в лесу не сыщешь, а они, ишь ты, через поколения повторяются, как отпечаток одного лица. Кровь… — Кащей, подойдя вплотную, разглядывал ведьму. — Дождался… — удовлетворенно протянул он. — Как же старалась Непобедимая дочь свою спасти, жизнь не пожалела. Что, милая? — бессмертный подмигнул ледяной статуе, — несладко? А мне каково было, пока я додумался, как тебя сюда заманить?

Была бы воля, Людмила разорвала б его голыми руками — за всё. И за всех, погубленных Кащеем, за все злодейства, что успел натворить за века этот злыдень. От ярости мозг плавился, как шкварки на раскаленной сковороде: — "Ловушка, обычная западня, где приманкой стал Антон… А кто мне виноват, сама хотела одним махом от закавыки избавиться. Что он тут мне несет, елдык разговорчивый? Куда это он пошел? Куда он Птаха потащил?" — тщательно подавляемая волна паники захлестнула ведьму. Чувствование-то этот гад ей оставил, вот и бросало ведьму из одной крайности в другую.

Услужливый мозг тут же переключился от вечного вопроса "кто виноват?" на живописания адовых мук (это у него всегда хорошо получалось — творческая личность). Оно ведь как всегда бывает — любая угроза всегда страшна своей неопределенностью, а когда уже видишь и понимаешь её сущность, тогда и находятся способы, как с ней бороться, с бедой-то негаданной. А пока…

Воображение работало на всю катушку, да так красочно, что Людмила не обратила внимания, как Баюн приоткрыл один глаз — недобро блеснувший, ярый — и тут же захлопнул, старательно делая вид, что он коврик, просто безобидный коврик для ног, здесь, у массивного кресла, похожего на трон. Но, видно, почуяв, что явной опасности нет, котофей распахнул оба глаза, надсадно, с хрипом, втянул воздух. Потом конвульсивно дернул всеми лапами, нелепо задранными вверх, плавно перетек со спины на живот, полежал чуток, отдыхая, да и дал деру. Куда? Да хоть куда, лишь бы не валяться на помосте, открытом любому взгляду.

"Бежать. Бежать, не медля ни мгновения". — Кот был настроен решительно, но, выглянув из-за спинки кресла, передумал. Ледяная статуя недалеко от постамента посверкивала фиолетовыми искрами, которые силились изнутри разбить мерзлый панцирь. Полусогнутая фигура ведьмы, так и не выпустившей из рук зачарованный меч, застыла в несуразном развороте-полуприседе. Прерывистые слабые проблески делали её похожей на свечу — свечу, трепетный огонь которой старается задуть проказник ветер, а она изо всех сил сопротивляется его бесшабашному задору. Баюн просто не мог бросить её здесь. Он забился в уголок между основанием трона и полом, мелочно, как скряга, принялся взвешивать всё «за» и «против». Получалось — пятьдесят на пятьдесят, как ни крути. Баюн в отчаянии стукнул башкой о заднюю панель кресла. Что-то негромко хрустнуло. Кот прислушался к своим ощущения — вроде все, как было, голова не отвалилась. Сказать, что он совсем здоров, конечно, нельзя. Кащей хорошо приложил его, но заживет. Когда-нибудь…

Слабый сквознячок дотронулся до шерстки кота, слегка приподнял её и пощекотал кожу. Котофей ознобливо передернулся, недовольно развернулся и подпрыгнул от неожиданности. "Эти глаза напротив… — вот о чем пела Людмила, когда ей было особенно тоскливо", — сообразил Баюн. Из узкой щели на него уставились круглые немигающие глазищи, изумрудными звездами сияющие в темноте. Потом трон бесшумно поехал в сторону, расщелина немного раздалась, и из-под пола вылезло низенькое сутулое существо, сплошь заросшее густой длинной шерстью. Волосатый «холмик» подобрался поближе к отползающему назад котофею (не любил он таких вот сюрпризов, вот не любил, и все), ухватил Баюна за ухо, с невероятной силой подтащил к себе упирающегося кота:

— Тихо, тихо, — басовито прошептало существо, — меня Хозяин наш просил вам помочь.

— Кккаккккой хххозяин? — пролепетал котофей.

— Вы его Лешим кличете.

— Аааа, — протянул кот, хотя все равно ничего не понял, — а ты кто?

— Какая тебе разница? — существо выглянуло в зал и тут же спряталось. — Ух… Леший просто сказал обратную дорогу показать, если заблудитесь вдруг. Я ждал, ждал, решил сам вас найти, а тут… — он ловко юркнул в щель, прогудев напоследок, — разбирайтесь сами. Я сюда больше не ходок.

Баюн начал протискиваться вслед за ним, но застрял на полпути: — "Значит, не судьба… Неверное решение, придется ведьму выручать".

"Что так печет? — взбунтовалась Людмила. Нестерпимый жар охватил руку, которая сжимала рукоять меча, по плечу добрался до головы, обручем жгучей боли охватил её. — Вот оно, начинается… За что?"

Занятый решением собственных проблем, Баюн увидел только завершение катарсиса. Искристый перелив внутри ледяной статуи набрал силу, миновав все стадии от светло-фиолетового до лилового, налился навьей мощью — грозной, неведомой самой ведьме. Никогда не обращалась она за помощью к силам Тьмы, хотя могла не раз. Знала, как легко попасть в подневольность своим неумеренным желаниям, понимала, чем могут закончиться игры с неведомым, иначе не была бы она Хранительницей Пути. Мало оградить мир от чужого вторжения, надо суметь уберечь его от себя.

Выплеск накопленной силы был настолько могучим, что панцирь, сковавший Людмилу, не устоял, поплыл тягучей мутной массой, растекся неряшливой лужей у ног ведьмы. Она, не понимая ещё, что свободна, не шевелилась, потом, словно до предела сжатая пружина, выпрямилась, окинула настороженным взглядом зал — никого. Жаль… Жажда схватки бурлила в ней, искала выхода, — как хотелось ей растерзать Кащея на части голыми руками, впиться в тощую шею зубами и рвать, рвать, рвать, чувствуя сладкий вкус вражьей крови, наслаждаться его болью и страхом. Людмила сжала кулаки, зримо представив, как это будет на самом деле — повлажневшая ладонь плотно охватила гарду меча-кладенца. Меч со свистом вспорол воздух над головой. Клинок его полыхнул серией коротких сиреневых вспышек, подтверждая свое согласие на битву. Но Людмила не торопилась, опасаясь войти в раж, когда не думаешь ни о чем, кроме одного — убивать всех. Всех, кто попадется на пути — любой ценой. А ей нужен только Кащей. Где он, кстати? Неосмотрительно было оставлять пленницу без присмотра. Или Кащей настолько был уверен в её беспомощности? Или настолько занят?

"По-моему, ей уже ничья помощь не надобна, — Баюн не верил своим глазам. — Дева — воительница, воплощенная месть. Где ж она так мечом махать научилась?"

— Ты что, ведьма, твое оружие не клинок, а магия. Забыла? — крикнул он, прыгая вниз по пологим ступеням постамента.

Людмила удивленно глянула на него, словно не понимая, о чем это он, снова крутанула кистью, описАв лезвием меча изящный полукруг:

— Отлично сбалансирован, — с восхищением сказала она. Баюн схватился за голову лапами. — А что не так? — удивилась ведьма, — я его зачаровала.

— Да на нём и без тебя столько чар — как бы башку ненароком не снес.

— Баюн, это ты? — Её взгляд недобро блеснул сквозь прядь волос, упавшей на глаза.

— Есть сомнения? — обиженно пробурчал кот. — Иди, потрогай… — и отскочил в сторону, увидев, что Людмила готовА отбросить оружие и затискать его в жарких объятьях. — Э, нет, нет, ты слегка не в себе… задушишь невзначай.

— Это я "не в себе"? — Она уперла свободную руку в бок, горделиво выпрямила спину. — Слегка?

— А то… уходить отсюда надо, пока Кащея нет. Выход… — кот осекся на полуслове. — Опоздали.

С озабоченным видом Бессмертный пересекал огромный зал, направляясь к дальнему от трона входу, в торце которого вырисовывались окованные железом высокие двери. Он бормотал что-то себе под нос и не глядел по сторонам. Услышав последние слова Баюна, Кащей сначала опешил — не ожидал увидеть вооруженную ведьму и её напарника, да ещё так близко. Его замешательство длилось недолго. Мохнатые сколопендры выползли из рукавов его балахонистого одеяния и со всех своих ног прыснули к компаньонам.

— И это все, на что ты способен? — усмехнулась Людмила. Это старик — смешон. Почему раньше она так боялась его? Такой же, как все — из плоти и крови, убедилась сама. Ну, бессмертный… И что? У каждого свои фокусы. Она тоже может — с ладони ведьмы взлетели красногрудые зарянки и, с радостью перекусив многоножками, покружили под куполом, расселись на спинке трона, звонко перекликаясь друг с другом.

Баюн, когда Кашей возник рядом с ним, совсем растерялся — кинулся бежать, опомнился, вернулся к чародейке. Противоречивые чувства боролись в нем, и бедный кот никак не мог осмыслить, что для него важнее — спасать себя, любимого, или выручать ведьму. Пока котофей метался туда-сюда, Людмила не медлила. Первый рубящий удар пришелся на плечо Кащея. На грязноватом балахоне расплылось алое пятно.

"Надо же, все-таки уязвимый… а рассказывали…" — удивилась она. Кащей словно не заметил раны. Он голыми руками ухватился за лезвие меча, с невероятной силой выворачивая его вниз. Ведьму потащило следом — кисти намертво примерзли к гарде. Кащей со всего размаха припечатал её об пол и отшвырнул в сторону, как сломанную куклу. Людмилу буквально размазало о ближайшую колонну. Она беспомощно стекла к её подножию.

— Что, не по силам? — Бессмертный опустился на колени перед ней, попутно отшвырнув подальше кота, сунувшегося было на выручку ведьме. Над головой Кащея возникло темное марево. Оно обернулось аспидно-черным жгутом с вихревой воронкой на конце. Эта заверть изогнулась и, как пиявка, впилась Людмиле под левую грудь. Чародейка слабо махнула мечом. А толку? Старик легко вывернул кладенец из слабеющих рук, рассмотрел — «дерьмо», — не глядя, кинул за спину. Меч глухо брякнул, отлетев под нос коту. Ошеломленный котофей, подкрадывающийся к Кащею сзади, притормозил: — "Вот она, судьбина… сама выбрала, кому быть героем…". Быстрёхонько, чтобы не передумать ненароком и не попасться на глаза Бессмертному, подтянул оружие к себе.

А тому было не до кота — Людмила бледнела на глазах, старик же молодел с каждой минутой. На желтовато-серых щеках Кащея заиграл ухарский румянец, плешь на голове окуталась нежным младенческим пушком. Еще немного, и чародейке ничто не поможет. Высосет её злодей напрочь. Баюну зримо так представилось, как жизнь ведьмы перетекает к Кащею по пульсирующей пуповине, связавшей их, точно мать и дитя

Кот тоскливо смотрел на меч, понимая, что ему никак с ним не сладить — в лапах не удержит, а зубами… Нет, никак…

Чьи-то руки выхватили меч из-под самого носа котофея. Птах, прогнувшись всем телом назад, занес кладенец над головой и со всего размаха рубанул по жгуту, прерывая гибельную связку. Старик, раскинув руки, упал на спину — его громоподобный рев сотряс стены колдовского замка. Как сорванные листья отлетели Баюн и Птах в разные стороны. Кота вынесло на середину зала, бесенок улетел на ступени, а потерянный им меч воткнулся в одну из колонн и поехал, заскользил вниз, оставляя на теле её длинный разрез. Сначала редкими каплями, а потом и ручейком заструилась по выпуклостям колонны алая кровь. Шорохом кладбищенского ветра пронесся тихий стон.

Кащей, уже стоящий на ногах, согнулся, как от удара. Его балахон окрасился свежим рдяным пятном. Бессмертный, нетвердо ступая, дотянулся до меча, выдернул его. Тот полыхнул фиолетовым огнем. Старик зашипел от боли, отшвырнул кладенец от себя подальше. Птах подхватил оружие на лету и, отскочив на противоположную сторону зала, уже нарочно ударил по ближайшей колонне — поперек, потом ещё и ещё, яростно, остервенело, оскальзываясь в лужах крови, заливающей блестящий пол.

Рубил по колоннам, а казалось — по Кащею.

Каждый удар отсекал от него куски гниющей плоти, обнажал плесневелый костяк, облепленной прожорливыми опарышами.

Сверху посыпались камни — свод над головой треснул. Поваленные колонны больше не держали его. Кот изо всех сил отпихивал Людмилу поближе к стенам, стараясь, чтобы потоки крови не захлестнули её с головой. Но стены тоже тряслись, как в лихорадке. Того и гляди, рухнут. Птах кинулся помогать ему, бросив меч завершать начатое. А кладенцу и не нужен был больше никто — упоение сечей сродни экстазу.

— Туда! — Баюн махнул в сторону постамента. Он поддерживал ведьму. Она уже немного пришла в себя.

— Зачем? — Птах никак не мог отдышаться, — а где Кащей? — Кот не услышал его.

Они перебирались через груды мертвых тел — женщин всех возрастов и рас, убитых и замученных самыми зверскими способами. Людмила не могла сдерживать рвотные позывы. От запаха свежей крови кружилась голова. От вида смерти мутилось в глазах. Хотелось лечь рядом с ними и не вставать больше, но кот всё толкал её вперед, тащил, когда она упиралась, кусая и царапая когтями кожу через плотную ткань дорожных штанов, пока они не добрались до ступеней. Здесь Баюн дал ей мгновение передышки: — "Только не оборачивайся!" и заставил взобраться наверх. Отсюда Людмила увидела: меч, как воплощенное возмездие, иссекал на мелкие частички то, что было тайной силой Кащея. "Сколько же их… Теперь это останется только в памяти людской, а вскоре изгладится и из нее, оставшись жить в сказках и преданиях о бессмертном злодее" — слезы подступали к горлу.

— Помоги! Чего встала? — кот и бесенок толкали массивный престол, стараясь сдвинуть его с места. Ведьма нажала плечом рядом. Трон поехал в сторону, открывая узкий лаз в подземелье. Бесенок лихо сиганул вниз, Людмила полезла за ним. Кот прыгнул следом, за что-то зацепив хвостом. Щелкнула скрытая пружина, и слабое пятно света над головами сменилось кромешной тьмой.

 

ГЛАВА 31

Бежали долго. Каменный пол тоннеля закончился довольно скоро, теперь под ноги то и дело попадались кочки да топкие лужи. Птах бежал впереди, еле слышно цокая копытцами, а Людмила еле плелась, спотыкаясь о невидимые в темноте корни, брезгливо отбрасывала в сторону липкие завесы паутины. Баюн заботливо поддерживал, когда ведьма опускалась на колени с единственным желанием лечь на землю и больше не вставать. Никогда.

"Годы, годы, будь они неладны… Это только кажется, что и не жила вовсе, а силы уже не те… Да и Кащей порядком высосал, непонятно, как умудрились вообще живыми уйти?".

— Баюн, — голос в темноте прозвучал неожиданно громко, эхом отозвался издалека. Людмила перешла на шепот. Кот и так услышит. — Почему ты остался? Ты же мог уйти?

— Смотри, — совсем невпопад ответил котофей, — кажется, выбрались. Светлее стало, да и посвежело.

В затхлый воздух тоннеля действительно ворвалась струя свежего воздуха, напоенная лесными ароматами. Даже Людмила различила будоражащий запах чабреца и полыни. Баюн засуетился, кинулся вперед, вернулся и принялся подталкивать ведьму вперед с удвоенной энергией.

— Брось, комиссар, — засмеялась она, — не донесешь.

Удивительное чувство, сродни эйфории, накатило на нее.

— Конечно, не донесу, — не понял шутки котофей, — ты тяжелая, так что топай ножками.

— Там выход, в настоящий лес, — сообщил вернувшийся бесенок, — далеко ушли.

Вскоре Людмила протиснулась в узкую щель и, чуть не плача от радости, свалилась рядом с огромным, в три обхвата, дубом. Он, словно страж, стоял на самом краю леса, широко раскинув ветви, а от него вдаль, насколько хватало взгляда, тянулся заросший разнотравьем луг.

Птах тут же унесся куда-то, за ним испарился и котофей, оставив ведьму восстанавливать силы в одиночестве.

"Странно, шли к замку чуть ли не три дня, а тут, — она, взглянув на поднимающееся солнце, прикинула время, — остатка вечера и ночи хватило на все сразу…" — Глаза закрывались сами собой. — Не спи… — приказала себе Людмила, но под безмятежное перешептывание листьев над головой и мелодичный посвист пеночки не заметила, как погрузилась в сон.

Проснулась она от своего оглушительно «апчхи» и увидела темную тень, заполошно метнувшуюся в сторону. С пальцев ведьмы вслед ей сорвалась вяловатая молния. Она не продержалась и мгновения, но и этого хватило, чтобы тень возмущенно мяукнула:

— Ай, я же говорил, она всегда начеку, а ты — пощекочи, пощекочи, быстрей проснется…

Бесенок убежал за дерево и довольно похрюкивал за ним.

— Но я рад, что ты окончательно пришла в себя, — Баюн присел рядом, заглядывая в лицо.

— Не совсем… но уже лучше. По крайней мере, не ощущаю себя еле-еле душа в теле. Ох… — она с трудом уселась, опираясь о ствол дуба.

— Ну что, выбрались? — из-за ствола выбралась непонятная тварь, заросшая длинной гладкой шерстью с головы до пят, и деловито спросила: — Пошли?

— А это ещё что? — удивилась Людмила.

— Ендарь, — выглянул из-за спины существа Птах, — он в лесу живет, в дубовых листьях гнездо вьет.

— А куда он нас зовет? — подозрительно разглядывала волосатика ведьма. Тот невинно хлопал круглыми зелеными глазищами. Кроме глаз, что-либо разглядеть было затруднительно — непонятно что: и не зверь, и не птица.

— А его Леший просил нас домой проводит, ежели что… — слово в слово повторил котофей то, что услышал от ендаря в замке.

— Дорогу мы и так найдем, без чужой помощи, — тихонько пробормотала ведьма, — лишь бы никто не мешал по пути. — А громче проговорила: — Мы ещё здесь побудем, отдохнем…

— Ну, как хотите, — Ендарь мощно оттолкнулся задними лапами и, как заяц, скакнул в кусты. Они беззвучно раздвинулись, пропуская существо, и так же тихо сомкнулись следом.

— Эк он, — только крякнул Баюн, — лихо. Будто и не было никого только что рядом. А что ты отказалась от помощи, все ж быстрее отсюда ушли?

— Сил ещё нет, — схитрила Людмила. Не будешь же говорить, что не понравился ей этот ендарь, совсем не понравился.

— Да, тяжело тебе пришлось, — участливо вздохнул кот, — пока из пакости той выбралась.

— Мне? — удивилась ведьма. — Да я вообще ничего не могла сделать, словно всю силу заперли во мне. Как не разорвало, точно бочку с молодым вином, сама не знаю.

— А как же?

— Все оно, спасительное… — она подняла руку, ткнула ею кота в морду. Кот с отвращением сморщил нос, а потом для надежности прикрыл его лапой.

— Что? — ведьма глянула на кольцо и вскрикнула: оправа почернела, тонкая вязь наружного канта оплавилась, а сам камень прорезала тонкая извилистая линия разлома.

Людмила с трудом стянула перстень с пальца — под ним остался кровоточащий рубец. Она слизнула выступившие капельки крови, морщась от боли, развязала пояс, продела в кольцо и, завязав узлом для надежности, нацепила обратно.

— Зачем? — удивился Баюн, — выкинь и все, его уже не восстановить.

— Оно мне дорого, как память, — отрезала ведьма. — Ладно, хватит лясы точить, надо возвращаться…

— Домой?

— В замок.

Баюн развернулся спиной, всем своим видом выражая несогласие. Кончик его хвоста негодующе трепетал.

— Как хочешь… а я не за тем шла, чтоб не солоно хлебавши вернуться. Антона надо найти.

— Его там нет. Там ничего уже нет. Живого, по крайней мере.

— Есть, — вмешался до сих пор молчащий Птах. — Там ещё старик есть, Антон к нему шел.

— Какой старик? — в унисон завопили ведьма и кот. — Кащей?

Бесенок, как мог, рассказал о том, что случилось, запинаясь, перескакивая с пятое на десятое, но общий смысл передал верно.

— Ну, вот… — удовлетворенно сказала Людмила коту, — а ты ещё сомневался. Значит, возвращаемся…

— Ты ничего не понимаешь! — развопился Баюн. Ну, не хотелось ему опять лезть на рожон. — Там ментальный щит стоит, непроходимый. Я этого, — он кивнул на Птаха, — случайно нашел, слегка, видать, зацепило. А, может, он не восприимчив к излучению оказался. Выполз сам, а что там, не ведаю, я дальше и не пробовал пробиться, сразу заряд такой мощи по мозгам ударил, что я чуть сам не скопытился.

— Ты что несешь? Баюн, ты спятил? Со страха? — движением руки остановила словесные излияния кота ведьма. — Какой ментальный экран? Откуда он здесь?

— А я почем знаю? — сник кот.

— Как хочешь, а я брата не брошу. Я его послала, мне и выручать.

— Раньше думать надо было… — пробубнил кот, — а то Кащей ей мешал.

Но ведьма все ж услышала его стенания:

— Цыц, — прикрикнула она, — не хочешь, не ходи…

— Заметь, не я это предложил, — нагло заявил кот и прыгнул в открывшееся перед ним окошко, в котором клубилась серая муть.

— Птах, — едва не расплакалась женщина, — ты-то хоть никуда не денешься?

Бесенок отрицательно помотал головой, но ведьма видела, как в его выпуклых глазах плескался неприкрытый страх.

Людмила скрипнула зубами от злости: — "Теперь точно надеяться не на кого…" и решительно шагнула в сторону лаза, пока отвага не покинула её окончательно.

Вероятно, раньше подземный вход в обиталище Кащея был хорошо замаскирован, а сейчас дожди и ветра обнажили корни исполинского дуба, которые причудливой аркой нависали над промоиной с осыпающимися краями.

— Птах, не убегай только, — Людмила на четвереньках заползла в узкое чрево тоннеля. От спертого, затхлого воздуха перехватило дыхание. Ведьма мысленно отмахнулась от сиюминутного желания повернуть обратно, выпрямилась во весь рост, почти касаясь головой свода. Легким щелчком пальцев зажгла крохотный огонек, постояла немного, пока глаза привыкали к полумраку, и осмотрелась: плотный суглинок под ногами, неровные стены — она едва не касается их плечами.

"Что ж он так, — думала она о Кащее, шагая по подземному ходу. Птах тихонько семенил следом. — Замок хорошо замаскирован был, а тут такую лазейку оставил, заходи любой. А, может, он и не знал о нем ничего? Вряд ли… Чего голову зря ломать? — остановила она сама себя, — радуйся, что выбрались в тот раз. Не было бы этого хода, что тогда?".

— Птах, далеко ещё? — и замерла недоуменно. Впереди был тупик.

"Как же так? Никаких ответвлений не было, я не могла просмотреть, — от удручающего созерцания коричнево-желтых глинистых стен с влажными потеками и бесконечных луж под ногами кружилась голова. — Мы ведь прошли здесь".

Людмила вглядывалась в скальный монолит, выросший на пути, и ничего не могла понять. Неяркий огонь её светлячка скользил по зеркальной поверхности камня, как луч солнца по водной глади, в таком же ореоле радужных бликов. Ведьма оглянулась на Птаха:

— Все, пришли… — и прочитала на его рожице явное облегчение. Он был готов повернуть обратно прямо сейчас.

Людмила хорошо понимала его — бесенок, как прирожденное воплощение самой сути природы, крайне плохо чувствовал себя в подземелье: — "И все равно пошел со мной, не то, что Баюн…" — и с грустью подумала, что котофей с его изворотливостью и советами (по поводу и без) пришелся бы очень кстати. Она потрогала стену — убедиться, что глаза её не обманывают, и расстроилась ещё больше. Сплошной камень…

— Чего стоим, чего ждем? — послышалось сзади.

"Теперь ещё и голоса потусторонние появились…" — ведьма оглянулась и, едва не подпрыгнув от неожиданности, уставилась на ухмыляющуюся морду «дезертира».

— Ну вот, мне не рады, а я-то думал… — обиделся кот, — хотел сюрприз сделать.

— Какой сюрприз? У нас уже один есть, — она широким жестом указала на преграду, вставшую на пути.

— Это, что ли? — Кот прыгнул вперед, без труда прошел сквозь стену и как в воду канул. Ни ответа, ни привета. Людмила потопталась немного и уселась на пол, благо привычных луж под ногами не было. Куда теперь без кота возвращаться — надо ждать.

Тишина давила на уши, безысходность терзала душу.

Помаявшись немного, уткнулся в подмышку ведьме Птах и засопел, забавно причмокивая во сне. Вслед за ним начала подремывать и сама чародейка. Едва тлеющий огонек замерцал, вспыхнул напоследок ярче звезд и погас окончательно.

Кто-то изо всех сил хлопнул её по плечу. Людмила вскочила и не сразу поняла, где она — настолько реальным был её сон.

Ещё один удар из темноты едва не свалил ведьму с ног. Она сотворила огонек. Он вспыхнул ярче прежнего — радовало, что силы помаленьку возвращались — и увидела перед собой разгневанного кота.

— Я не пойму, вы что, спать сюда пришли? На секунду отлучился, вернулся, пожааалуйста, — издевательски протянул он, — сонное царство. Спасатели аховы! — Вдруг во весь голос рявкнул котофей. — Бери вас всех голыми руками!

— На сколько? — спросонья Людмила соображала очень туго, но, судя по тому, как она себя ощущала, прошло часов десять, не меньше. — Да тебя не было целую вечность! Что еще делать было?

Чародейка уставилась на стену за спиной Баюна. Теперь, при более интенсивном освещении, на непроглядном черном фоне проступил узор из серо-коричневых разводов. Людмила всмотрелась — пятна поплыли перед глазами, неуловимо быстро сблизились, стали ярче, на стене отчетливо проявилось лицо приснившейся ей женщины. И тут ведьма…

Ведьма опять очутилась в своем сне.

Темный зал был слабо освещен. В серебристо-серых плоских чашах, расставленных прямо на каменном полу, едва теплился огонь. Высокая тучная фигура в свободном плаще с наброшенным на голову капюшоном, так что лицо скрывается в тени, по сложной траектории проходит от светильника к светильнику, по очереди переворачивая каждый. Они падают, выплескивают горящую жидкость, которая на короткий миг ослепительно вспыхивает. Яркие вспышки озаряют стоящего чуть в стороне, на границе света и тьмы, кряжистого человека. Длинные волосы его забраны в хвост кожаной лентой, борода заплетена косицей, перевязь с внушительным тесаком без ножен, грубая кожаная куртка и такие же штаны. Мужчина, опустив голову, исподлобья наблюдает за ритуалом.

Фигура в плаще застыла неподвижно, ожидая ответа на свои действия. Расплесканная на пол жидкость догорела. Зал погрузился в темноту, но ненадолго. Поверхность пола засветилась сама по себе. На ней проступили линии и странные символы, сплетающиеся в сложный багряный узор. Проводящий обряд сбросил плащ, неуловимым движением переместился в центр рисунка. Внезапно стало светло, как днем, и Людмила увидела внутри пентаграммы чешуйчатую тварь с коротким толстым хвостом. Гладкие черные волосы падали на лицо, скрывая его… Нет, их… У твари было три лика…

Рассмотреть ее Людмиле толком не удалось. Кроваво-красная звезда оторвалась от пола, зависла в воздухе, закружилась вокруг существа, с каждым мгновением убыстряя свое движение, пока не превратилась в черный вихрь.

Очертания тела твари поплыли, как воск сгорающей свечи, потом вокруг развернулись лепестки огненного цветка. Они сомкнулись над её головой и спустя мгновение (или вечность?) осыпались на пол легкими пепельными хлопьями.

В центре зала, безвольно опустив руки, стояла обнаженная женщина. Слабое свечение исходило от нее. Она открыла глаза. Счастливая улыбка осветила прекрасное лицо. Мужчина стремительно кинулся к ней и едва успел подхватить на руки падающее тело:

— Получилось, — прошептал он, — мы смогли, — и принялся топтать опрокинутые чаши. Они вскипали краткими всполохами, но против ярости человека устоять не могли, и свет их угасал окончательно и бесповоротно.

Но перед тем как в зале воцарилась первозданная тьма, Людмила успела увидеть ещё одного человека, прижавшегося к стене. Он следил за происходящим, не отрывая глаз…

Вот именно здесь её и хлопнули по плечу, не дав досмотреть сон до конца.

— Я уже видела это лицо, — медленно проговорила ведьма, — во сне… — она сморгнула, и перед ней опять проявилось узорочье хаотично разбросанных пятен.

Оба спутника чародейки уставились на неё как на помешанную.

— Я всегда считал, что нездоровая атмосфера подземелий влияет на рассудок, — авторитетно заявил котофей, — то ли дело под ясным солнышком бродить, да чистым воздухом дышать полной грудью. И не смейте мне возражать… — добавил он строго.

Птах, как обычно, промолчал, но всем своим видом выражал согласие с Баюном.

— Да кто бы думал? — фыркнула Людмила. — У тебя опыт бродяжничества поболе моего будет.

— Путешествий… — поправил её кот. — Потому и спрашиваю — чего застыла, как лист перед травой. Дальше пошли, пока совсем не сбрендила.

— Куда? Ты что, не видишь, камень впереди…

Котофей покосился за спину, хмыкнул и просунул правую лапу прямо в стену. Людмила ахнула — ту, словно ножом срезало, ровно вполовину.

— Але, оп! — Баюн помахал целой невредимой конечностью. — Никакой стены здесь нет… Морок для болванов.

— Ну, как же так? — ведьма со всего размаху стукнула по преграде кулаком. Боль отсушила руку до плеча. Людмила заплясала на месте. — Птах, ты ТО же видишь, что и я? — Бесенок утвердительно кивнул.

— Вы оба находитесь в плену своих представлений. Камень должен быть твердым, вода — мокрой, а мед — сладким.

— А что, бывает по-другому?

— Да, — кот ухватил бесенка и подтолкнул его к стене, — представь, что перед тобой облако. Просто туманное облако, непроницаемое взглядом, но вполне преодолимое для тела… Шагай!

Птах нерешительно, делая странные движения, наполовину вошел в стену и замер. Его задняя половинка с нервно подрагивающей кисточкой на хвосте смотрелась диковинным барельефом.

— Давай, не стой! Только не уходи далеко, жди нас, — крикнул ему вслед Баюн и озабоченно пояснил, — похоже, там время течет иначе, чем здесь. Не хватало нам ещё потерять друг друга. Теперь ты… — приказал он чародейке.

Людмила тяжело вздохнула, прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и со всего маху хрястнулась головой о камень, да так, что гул пошел по всему подземелью.

— Ничего не можешь! — досадовал кот. — А ещё ведьма! Чему ты училась только? Ты должна уметь мыслить абстрактно, а ты дуром прешь! Совсем башка не варит?

Под пальцами наливалась болью громадная шишка. Чародейка легко поглаживала её, шепча обезболивающее заклинание, и поедом себя ела за излишнюю доверчивость: — "Облако… Какое там, гольный камень… но ведь Птах прошел? Значит, и я смогу. Соберусь с силами и преодолею этот чертов барьер".

— Ещё попробуешь?

— Дай сконцентрироваться. — Биться о стену опять не хотелось никак. Своя голова, чай, не чужая.

— Есть ещё один способ пройти, — заявил кот, немного подумав, — отключив мозг. Полностью.

— Это как?

— В бессознательном состоянии.

— В обморок падать по заказу я не умею.

— Я помогу…

В себя пришла Людмила уже по ту сторону барьера. Она сидела на холодном каменном полу, привалившись к стене. В обе стороны от нее уходил подземный ход. Правда, дышалось здесь не в пример легче, но голова была, как чугунная. Рядом с первой шишкой наливалась другая.

— И где стена?

— Похоже, барьер односторонний, как мембрана, потому мы так долго и выбирались отсюда.

— Понятно…

— Ну вот, — успокаивающе сказал Баюн, виновато прижав уши. Чуял, чуял он, что был неправ. — Видишь, моя теория работает.

— Твои проделки, паразит? — ведьма потирала свезенный локоть. — Волоком небось тащил?

— Ага, — кивнул кот, — толстая ты стала. Хорошо, хоть здесь Птах помог.

Людмила представила себе картину и расхохоталась: — кот и бесенок, задыхаясь от натуги, тянут на себя половинку бесчувственного тела, словно рыбачьи сети с богатым уловом.

— А если бы я там застряла, — поинтересовалась она, — тогда что?

— Судьба… — развел лапами Баюн. — Против неё не попрешь.

"С таким напарником я стану либо фаталисткой, либо трупом. Другого не дано. — Людмила огляделась. — Похоже, мы уже близко. Стены обложены камнем, воздух сухой и… — она поморщилась. — Воняет-то как… Откуда?"

Волны тошнотворного запаха накатывались одна за другой. Преодолевая отвращение, стараясь дышать только ртом, Людмила шла за котом. Тот легконогим аллюром скользил в зыбком полумраке тоннеля, даже не тормозя на поворотах. У ведьмы сложилось мнение, что путь этот им хожен не единожды.

— Такое ощущение, что скоро задохнусь, — пожаловалась ведьма.

— Здесь небольшой подъем, — обернулся кот, — мы почти пришли.

"Хорошо ему на четырех лапах — две устали, на двух других шагай, да ещё и хвостом придерживаться можно".

— Баюн, а, Баюн, — позвала чародейка. — А скажи мне, почему ты не ушел, когда Кащей воскрес? Ты же мог…

— Осторожно, не споткнись, — кот точно ничего не слышал, — здесь лестница. Без перил, между прочим…

— Точно, — Людмила остановилась перед уходящими вверх ступенями. — А я не помню никакой лесенки, — и, придерживаясь за стены, полезла вверх.

— Ну, ещё бы, ты кубарем вниз покатилась, мы с Птахом еле успели тебя поймать.

Ведьме очень хотелось ответить ему достойно, но крутой подъем сбивал дыхание, не до разговоров. Сердце сжималось от плохого предчувствия. Возвращаться не хотелось.

До нее донеслась ругань кота.

"О, — отвлеклась ведьма от своих невеселых думок, — а я считала, что Лешего по этой части никому не переплюнуть, а Баюн, гляди-ка, превзошел даже его. Чего он так разошелся?".

Лишь добравшись до верха, поняла, в чем дело — котофей пытался отыскать хитрую защелку, которая открывала выход. Людмила с облегчением присела на ступеньку, переводя дыхание.

— Никак, — плюхнулся рядом вконец разозленный кот, — я уже по-всякому пробовал. Придется возвращаться.

— Я помогу…

Вместо Птаха наверх выполз ендарь и грубо отпихнул в сторону Людмилу, которая загораживала ему дорогу.

— Мы же сказали, сами справимся, — она вскочила на ноги. Кот предупреждающе ткнул её в бок и зашипел:

— Пусть сначала откроет, потом отношения выяснять будете.

— Ничего я выяснять не собираюсь, — как порох вспыхнула ведьма, но, услышав негромкий щелчок над головой, замолчала. Кот порскнул к выходу, за ним ринулся Птах, обогнав чародейку на финишной прямой. — Ну и пусть… Все там будем, а раньше или позже — значения не имеет.

Неумолчный гуд стоял над залом — туча жирных зеленых мух носилась в воздухе, остальные темной шевелящейся массой пировали на полуразложившихся телах.

Желудок предательски скакнул к горлу. Людмила с облегчением подумала: — "Счастье, что он пуст…".

— Гляди, — позвал кот ведьму, — ендарь-то наш… падальщик, оказывается…

Тут уже она не выдержала — откуда что взялось?

Утерев рот тыльной стороной ладони, Людмила с омерзением посмотрела на ендаря. Тот уже раздулся, как воздушный шар, но продолжал безостановочно всасывать в себя зеленовато-бурую жидкость, лужицами растекшуюся по полу, причмокивая, как завзятый гурман.

— И что, нам туда надо спускаться? Я не смогу… — вообразить себя пробирающейся по тому месиву, что покрыло сейчас некогда отполированный пол, Людмила не могла никак. — И этот, — она с омерзением сплюнула, — как не лопнул ещё?

— Нет, — успокоил её кот, спрыгивая с высоты постамента, — сможешь? — позвал он, задрав голову.

Людмила подошла к краю — высота метра два, но хоть внизу чисто:

— Попробую, отойди только в сторону…

Приземление было жестким, но вполне благополучным. Ведьма откатилась под ноги котофею, следом сверху соскочил бесенок.

Баюн, не тратя время зря, метнулся за единственную уцелевшую колонну.

— Я тоже так шел, — сообщил ведьме Птах и побежал догонять кота. Людмила оглянулась: — "Кащей мертв, это бесспорно. Антон? Нет, с ним все в порядке и мы его найдем, я уверена. Отчего же тогда так давит сердце?".

Бесенок вернулся обратно и нетерпеливо дернул её за руку, поторапливая. Чародейка мысленно пожелала умершим легкого пути в Навь. Хоть и не преданы земле, а доброе слово все ж лишним не будет.

Кот неподвижно сидел перед полукруглым дверным проемом и гипнотизировал его взглядом. Он даже не повернул головы, когда Людмила подошла.

— Ты все время пыталась узнать у меня, — драматически произнес Баюн, не меняя позы, — почему я не ушел порталом.

— Безрезультатно, — уточнила ведьма.

— Да потому, что в этом чертовом замке ни один портал не работает.

— То есть, ты и рад бы покинуть нас в трудную минуту, да не мог.

— Я ж говорю — судьба… — совсем загрустил котофей.

— А теперь в чем загвоздка? — ведьма кивнула на проем, подернутый белесой дымкой.

— Не работает…

— А ты не пробовал так, как меня учил?

— Пробовал, — хихикнул Птах. Кот свирепо глянул на него, но бесенка было не так легко испугать суровым кошачьим взглядом. — Его вышвырнуло назад.

— Не веришь? Сама попробуй, — предложил заботливый Баюн, — попрактикуйся, так сказать.

— Другого пути, я так понимаю, нет. — Ведьма шагнула вперед: — "Это же не камень, туман. Выбросит — не беда, зато точно будем знать, что мы сделали все, что могли. И будем искать другие дороги…"

Пол внезапно ушел из-под ног. Чародейка зависла в пространстве, где не ощущалось ни верха, ни низа. Окруженной белесой любопытствующей дымкой Людмиле показалось, что она похожа на некий подопытный экземпляр, который внимательно рассматривают со всех сторон. Наконец парение в невесомости закончилось. После непродолжительно скольжения сквозь туманную хмарь ведьму опустило перед прозрачным саркофагом, заполненным розово-голубой жидкостью. Она наклонилась, всматриваясь в лицо той, что лежала внутри и едва не закричала от ужаса.

Перед Людмилой лежала женщина из её сна.

 

ГЛАВА 32

Ведьма немного постояла, успокаиваясь — от собственного крика звенело в ушах, потом оглянулась, осматриваясь. Ни окон, ни дверей — сплошной полированный камень на скругленных стенах. Людмила подняла голову, всматриваясь в низко нависающий потолок, в котором отражался слабо мерцающий саркофаг, парящий в метре от пола без всякой опоры, и она сама.

"Как в бонбоньерке… — устало подумала чародейка, приглаживая растрепанные волосы, — изысканно упакованный подарок… Вот только кому? И от кого? А я ведь была так уверена, что все закончилось… Неужели Кащей?.. — Она наклонилась к прозрачному гробу. В том, что эта женщина мертва и давно, ведьма нисколько не сомневалась: — Ишь ты, а как живая. Кажется, коснись её — откроет глаза…". Людмила всматривалась в тонкие черты — красота-то какая, писаная: легкий румянец играет на щеках, темное облако длинных волос обрамляет лицо, изящные руки свободно лежат вдоль тела, облаченного в свободную рубаху с ажурной каймой по подолу.

Вдруг в поле зрения ведьмы мелькнула весьма знакомая вещица. Она подалась вперед, разглядывая её: — "Это ж мое зеркальце…". Кистью руки мертвая прелестница наполовину прикрывала тонкую овальную пластину, но Людмила была уверена, что та выточена из камня. Чародейка почти прильнула к саркофагу — она боялась поверить своим глазам. Не удержав равновесия, оперлась двумя руками о крышку прозрачного гроба и…

… оказалась в этой же комнате. Вот только никакого саркофага не было и в помине. Вместо него она увидела распростертую на полу полуодетую, босую женщину. Она лежала ничком, головой на сгибе руки, ноги подогнуты к животу. Длинные спутанные волосы скрывали лицо.

От пронзительного металлического скрежета свело челюсти. Людмила оглянулась на звук — в стене зиял темный провал. Мгновение спустя в нем появился Кащей, только изрядно помолодевший. Он подошел к лежащей, рывком поднял её и небрежно отшвырнул к стене. Пленница застонала, потом все же поднялась. Её ноги бессильно подломились, и она сползла по стене, да так и осталась полусидеть, опираясь рукой о зеркальный камень.

Людмила встрепенулась. Она не могла определиться, что для нее сейчас важнее — ускользнуть самой или помочь женщине. «Бежать», — решила ведьма, но осталась на месте. Собственное «тело» ей не повиновалось. Оставалось только смотреть. И слушать…

— Что тебе ещё надо? — женщина вперила в мучителя яростный взгляд. Темные глаза горели неутоленной ненавистью.

— Разве ты не знаешь, Триглава?

— Я ничего не скрыла от вас…

— Да, все получили, что хотели: Перун стал великим воином, теперь его «людям», — издевательски протянул Кашей, — ничего не угрожает, кроме них самих. Велес…

Женщина едва заметно усмехнулась.

— Ладно, о нем не будем… — сделал отмашку диориец. — Стрибог, — тут Кащей хихикнул, — наконец-то научился летать… Самостоятельно… — Он немного помолчал: — Все, но не я!

— Разве ты обижен? Ты был самым способным учеником, — удивилась Триглава. Во время разговора её настроение резко изменилось. Голос уже не дрожал от гнева, застывшие черты лица разгладились, и Людмила опять поразилась тому, как же красива эта женщина: — "А ведь она похожа на ту, в которую превратилась чешуйчатая тварь. Жаль только, не удалось толком разглядеть, но улыбка… Улыбка та же"

— Я? Обижен? — Кащея перекосило от злости. — Да я просто взбешен. Я начал стареть!

— А, по-моему, ты неплохо выглядишь, — Триглава внимательно рассматривала его, — почти не изменился.

— Пока ещё действуют диорийские метаболиты, но скоро… Время идет, а мы не вечны. Сварог уже совсем старик.

— Я ведь тебе всё показала.

— Всё? Вот это? — В глазах Кащея полыхнуло бледно-зеленое пламя. Людмиле показалось, что костлявые пальцы акудника зажили самостоятельной жизнью. Жесты менялись с непостижимой скоростью.

Триглаву протащило по полу и распластало под самым потолком. Из открытого рта женщины не вырвалось ни единого звука, но лицо её исказилось от адской мУки. Кожа покрылась мельчайшими капельками багряной испарины.

Кровь быстро пропитала некогда красивое, а сейчас изодранное в клочья, платье, и тоненькими струйками стекала по ногам женщины и дальше, по стене, скапливаясь на полу темной лужицей. Из-под плотно сжатых век также сочилась кровь вперемешку со слезами, оставляя на обагренных щеках светлые полоски.

Людмила хорошо помнила первую встречу со стариком и его внезапную атаку. И ту боль, подобную которой она никогда в жизни не испытывала. Все внутри чародейки скрутилось в тугой узел — жалость и страх, ненависть и бессилие. Её бы воля…

— Это? — повторил Кащей, внезапно опустив руки. Триглава, как сломанная кукла, рухнула вниз. — Болью и страхом выцеживать жалкие крохи, продлевающие мою жизнь,? Да легко… Только ты забыла уточнить, чего мне это будет стоить. Наши новоявленные боги свои моральные принципы ставят превыше всего. Сварог даже выбил их на камне, в назидание потомкам. Столько силы всадил, что тот теперь даже желания выполнять может. Не часто, правда… Мне бы его умение.

Пленница пришла в себя. Слабый стон сорвался с её запекшихся губ.

— Что? Поговорим? — Триглава еле заметно кивнула. — Это другое дело, — из открытых ладоней Кащея вырвались бело-голубые искры, разошлись веером и накрыли светящейся полусферой женщину. — Я без тебя тут кое-что сам сообразил. Ты ведь учила только брать… Иногда и отдавать надо.

— Не думала, что пригодится, — чаровница стояла перед своим мучителем. Ни следа от перенесенных ею страданий не осталось, лишь подсыхало темное пятно на полу, напоминая о том, что произошло раньше.

— Да, и меньше всего ты могла предположить, что это будет нужно тебе самой.

— Точно. Вот так частенько и бывает — приветишь страждущего, а потом глядь, а он уже в твоем доме всем заправляет, хозяином полноправным себя считает. И гостей приглашает на кровавый пир…

— Это ты о том сброде? Ну, куда ж без него — одному мне с вами двумя затруднительно справиться было, а на крупного зверя и загонщиков поболе надо.

— Как только смог собрать столько недовольных мною?

— А это легко — люди достаточно внушаемы. Там словечко, здесь шепоток и готово — все на борьбу со злом. Сложнее подгадать, чтобы все «дома» были.

Триглава расхохоталась:

— И что? Всех застал?

Её звонкий смех был так заразителен, что Людмила невольно улыбнулась.

— Если ты об этом, то да.

Диориец вытащил из складок своей длинной хламиды тесак с широким клинком и швырнул его под ноги чаровницы. Та отшатнулась назад, словно не веря своим глазам, потом опустилась на колени, подняла нож, разглядывая его. Осторожно провела рукой по клинку, стирая с него бурые потеки. Кащей внимательно наблюдал за ней:

— Хех… какую дурость совершила… Ты что ж думала — если поделишься своей силой с Велесом, то он станет неуязвимым? Уж если я с тобой справился, то он мне на один зубок. Надеюсь, Навь его приняла. — Триглава впилась взглядом в лицо диорийца, пытаясь прочесть что-то очень важное для себя. — Тут ты оплошала… Стой, ты куда?

От тела чаровницы остался едва заметный силуэт. Контур его очерчивала тускло светящаяся фиолетовая кайма, которая угасала с каждым мгновением.

Кащей кинулся к Триглаве, попытался схватить её ускользающую тень. Холодная белая вспышка на миг ослепила Людмилу, а потом…

…потом она увидела вместо женщины чешуйчатую тварь. Не издав ни звука, существо метнулось к диорийцу и застыло, обездвиженное его повелительным жестом:

— Нет, это лишнее. Меня этим не испугать. Я знаю, что ты утратила большую часть себя, добровольно отказавшись от своего естества. И ради чего? Только чтобы быть сходной с нами?

— Тебе этого не понять, — прошипела Триглава. Жуткий облик сползал с нее, как змеиная шкурка во время линьки, являя взору прежнюю чаровницу.

— Мне? — Кащей вплотную подошел к женщине, не забывая при этом контролировать её движения. — А ведь я так много не требовал… Тебе даже не пришлось бы меняться.

— Да, немного. Всего ничего, — Темные глаза чаровницы полыхнули затаенной болью. — Бессрочной жизни вдвоем. Такая тоска… Вечная… Беспросветная…

— Ну почему такая меланхолия? Я бы тебе не слишком досаждал. Ладно, забудем… Главное, что ты забыла мне сказать — как сразу взять все, не распыляясь по мелочам?

— Ты же смышленый — догадаешься сам. Прощай…

Тело Триглавы замерцало короткими неистовыми сполохами. Диориец среагировал мгновенно. Он метнул в неё белесый рыхловатый комок. Чаровница отклонилась в сторону, но опоздала. Сгусток слизи все же ударился о выставленную ладонь, растекся аморфной кисельной массой, облепил кисть, слизнем пополз вверх по руке, оставляя за собой стеклянистый след. Как ни пыталась Триглава сбросить с себя творение Кащея, все же вскоре оказалась заключена в яйцевидный полупрозрачный кокон.

Диориец обошел его кругом, постучал костяшками пальцев, проверяя надежность, тихонько бубня себе под нос. Людмила прислушалась.

— Э, нет, здесь ты не угадала… Ускользнуть не удастся — ни Навь, ни Правь тебя не дождутся. Будем здесь оба. Не хотела по-хорошему, будет как будет… По моему.

Фигура Триглавы в серединке ледяного яйца чуть заметно шевельнулась. Людмила была готова поклясться, что она смеется над диорийцем. Кащей тоже это заметил — ветвистый сноп молний немедленно сорвался с его рук. Жаркое рыжее пламя охватило кокон. Сквозь него пыхнул слабый сиреневатый отблеск и тут же угас, затушив костер снаружи. Тело внутри скорлупы застыло неподвижно.

— Нет, — диориец тоже замер, — все-таки самое важное я упустил. Знать бы ещё, что именно… Ну, да ничего, ничего, придет время — узнаю… — он обернулся и немигающим взглядом уставился на Людмилу.

У ведьмы часто-часто заколотилось сердце — такой жути она ещё не испытывала. Ей показалось, что от этого судорожного биения оно выскочит из груди и трепещущим комком упадет на пол. Ведьма торопливо опустила глаза, чтобы убедиться, что это не так…

— Видишь, и тебя вышвырнуло, — спокойный голос Баюна вывел её из ступора. Он по-прежнему всматривался в клубящийся туман и пытался разглядеть в нем невесть что.

Людмила разжала стиснутые на груди руки, и только сейчас до нее дошло — то, что она видела, не сон, а самая реальнейшая из реальностей.

— Ах, ты… — невольно сорвалось с губ восклицание, а дальше ведьма разразилась непереводимой игрой слов (никогда не думала она, что лешачье умение так пригодится ей самой, но как же оно, оказывается, полезно). Кот и бесенок даже заслушались оба, не решаясь перебить такой колоритный выплеск отрицательных эмоций.

— Эк тебя перекуёвдило… случилось чего? — как бы невзначай поинтересовался Баюн и резво отпрыгнул в сторону.

Людмила, словно ядовитую змею, отбросила от себя тонкую пластинку, которая звонко цокнула о каменный пол и откатилась к стене. Птах побежал за ней, схватил и отдернул руки:

— Жжется…

— Ну-ка, ну-ка… — опасливо принюхиваясь, склонился над подозрительной диковинкой Баюн. — Где ты это откопала?

— Знал бы ты, как мне это все надоело, — почти простонала Людмила. — Эти видения, непонятные полусны-полуяви, туманные намеки на загадку, которую обязательно нужно разгадать. Да ничего этого мне не надо, — выкрикнула она в гулкую тишину замка, — ничего! Я просто хочу забрать брата и уйти. Живой и, по возможности, невредимой.

— Чего это ты так разоряешься? — недовольно пробурчал кот, — можно подумать, тебя кто-то здесь услышит. Совсем нервишки не к черту стали…

— Я бы на тебя посмотрела, попади ты туда, где я была.

— А где ты была? — непритворно удивился Баюн, продолжая рассматривать каменное зеркальце, — ты не на миг не исчезала с наших глаз. Скажи, Птах… — Бесенок, как болванчик, молча кивнул. — Я все время видел тебя, точнее, — поправился он, — твой силуэт, а потом ты развернулась и с ходу начала ругаться. А что, — ухмыльнулся он, — это было здорово, правда, Птах… Насколько я понимаю, это то самое мифическое зеркальце, которое вас с Антоном сюда определило. Знать бы ещё, откуда ты сей раритет извлекла.

— Хозяйка вручила, — угрюмо отозвалась Людмила, — на долгую память.

— А слова напутственные сказала?

— Не успела, не до того ей было… — ведьма замолчала. Сказать коту все, как есть или не стоит? Одна голова хорошо, а две — умнее… — Знаешь, а ведь все мои видения связаны с Триглавой, только с ней одной. Помнишь, тот мой самый первый сон, про который ты сказал — придет время, распутается? Мне кажется, я знаю, куда ушел тот мужчина с ребенком. В тот самый подземный ход, что вывел нас в лес.

*****

Хриплое дыхание бегущего подхватывал ветер и возвращал эхом чужих шагов, эхом догоняющей погони. Мужчина сначала останавливался, тревожно вслушивался в темноту тоннеля, прижимая к себе спящую дочь, потом решил, что не стоит терять время на бесполезные задержки. Там осталась Триглава, а уж она сделает все, чтобы их не догнали. Сердце тоскливо сжалось — Велес понимал, что видел жену в последний раз, но сейчас важнее всего спасти Девану.

"Не зря Тригла опасалась Кащея, хоть тот и затаился, отошел в сторону, да разве мог он простить нам небрежения… — Диориец мчался не единожды хоженым путем, и нужды смотреть под ноги не было никакой, вот только мысли… горькие мысли… — И помощи ждать не от кого, все далеко, свои дела у всех. Разве что?..".

Впереди забрезжил слабый свет. Мужчина протиснулся в узкий проход, раздвигая рукой густую поросль у корней молодого дубка, вылез наружу. Ни звука вокруг, даже птицы-полуночницы примолкли. Полная луна озаряла мертвенным светом темную громаду затихшего леса. Диориец обернулся, вглядываясь вдаль — за горизонтом полыхали зарницы: частые зеленые вспышки перемежались с редкими фиолетовыми. "Долго не продержится…" — Велес поднял голову к небу. Короткий лающий звук перешел в протяжный вой, полный боли и горя. Вслушавшись в донесшийся отклик, диориец облегченно выдохнул: — "Хорты рядом… скоро будут…".

Заворочался и захныкал ребенок, испугавшийся его крика.

— Тшшш, мама скоро придет, — встряхнул дочь Велес.

Девана закатилась истошным ревом и тут же смолкла. Она с любопытством уставилась на громадного волка, нависшего над ними, потянулась ручонками к морде зверя. Хорт фыркнул и лизнул ребенку нос. Девана, явив миру два недавно вылезших молочных зубика, тут же заулыбалась во весь рот. Диориец, глядя на дочь, сам невольно улыбнулся. Рядом с хортами он всегда чувствовал себя легко и спокойно. Полуразумные волки не только могли мысленно общаться друг с другом, но и воздействовали на сознание других, передавая им свою эмоциональную составляющую. Сейчас Велес ощутил безмятежность хорта, и паника слегка отступила, уступив место рассудочному мышлению.

— Возьми её… — он протянул ребенка волку.

Зверь недоуменно пошевелил коротенькими вибриссами, словно удивляясь странному поступку двуногого.

— Возьми! — умоляюще повторил диориец, — и спрячь. Лучше среди людей… Я вернусь обратно… Не могу Триглаву одну бросить… Помоги… — он положил Девану на траву перед волком, развернулся, потом, словно вспомнив, вытащил из-за пазухи кисет, перекинул витой шнур через голову девочки, прочно закрепил узлом на её тоненькой шейке и на четвереньках пополз обратно в лаз. Волк, протестуя, тявкнул Велесу вслед. Не оборачиваясь, тот мотнул головой "Отстань…" и исчез из виду.

Хорт легонько прихватил зубами рубашку ребенка, мотнул головой и забросил «подарок» на спину. Девана тут же вцепилась в густую шерсть волка. Зверю было непонятно желание двуногого отдать своего ребенка людям, он искренне считал людей тут лишними, но в лесу детеныш пропадет точно, это хорт понимал, уж больно тонкая у него шерстка и слабые лапы. А так — может, и выживет…

Если бы Велес знал, о чем думает волк, спешить на помощь Триглаве он бы не стал. Но диориец был уверен в том, что дочь окажется в безопасном месте, потому и бежал назад, к месту схватки. В какой-то момент Велес споткнулся и покатился кувырком. "На ровном месте, растяпа", — досадливо ругнулся он, вскочил на ноги и согнулся от боли, раздирающей внутренности. В грудь, словно кол вбили и теперь медленно проворачивали его внутри, наматывая на него кишки. Когда боль немного опустила, Велес разогнулся, но осмыслить ситуацию не успел, не до того стало — песчаный пол тоннеля вздыбился и пологой волной двинулся на него, закрывая проход. Диориец отступил назад, обернулся и застыл — глаза в глаза перед ним стоял бывший друг.

— Забыл что-то? — небрежно поинтересовался Кащей, — так торопишься…

От огненного шара, запущенного Велесом, он играючи увернулся. Сгусток пламени унесся вдаль и скрылся за поворотом, где благополучно взорвался.

— Что тебе от нас надо? — рявкнул биолог.

— От тебя — ничего, а с Триглавой у меня свой разговор.

— Сначала поговоришь со мной!

— Хорошо, но не здесь… — Кащей щелкнул пальцами, произнес длинную фразу, четко выговаривая каждое слово.

Каменный свод и стены подземного хода обрушились в кипящую лаву. Диорийцы очутились на узком мосту через огненную реку. Велес беспомощно оглянулся — от жара воспламенялись кончики длинных волос. Он сбил тлеющее пламя руками и скрутил узел на затылке. Через прочную подошву сапог из лосиной кожи припекало и ступни. Биолог переступал с ноги на ногу, ожидая первого выпада Кащея. Велес уже понимал, что живым ему отсюда не выбраться, но как сделать так, чтобы и Кащей не ушел отсюда. Мост через реку вел в Навь, и обратной дороги отсюда не было никому.

"Против хлипкого Кащея в рукопашной шансы у меня есть… — мелькнуло в голове у Велеса, — он всегда был трусом". Биолог взревел, как раненый буйвол, выхватил свой верный тесак и ринулся на врага, спокойно стоящего в паре метров от него.

Легкое облачко изморози появилось перед Кащеем, сковало ледяным панцирем его неподвижную фигуру, а позади неё возник чудовищный зверь. Он небрежно хлопнул лапой по замерзшей статуе, сметая помеху со своего пути. Велес отступил назад — казалось, мост раскачивается от поступи колосса, неотвратимо надвигающегося на диорийца. Искрящийся шар вылетел из-за спины чудища и взорвался у него под ногами, выпустив рой белых мух, закружившихся вокруг метельной круговертью. Колосс лихорадочно затрясся, замахал четырьмя верхними лапами и застыл, облепленный с ног до головы снегом.

— Содействие в подобных делах лишнее… Как ты считаешь? — Диориец отмер, глядя на живого, невредимого Кащея: — "Я же видел собственными глазами, как он рухнул в лавовый поток". — Нам ведь не нужны посредники, у нас честный бой, правда, Велес? Один из нас уйдет отсюда своими ногами…

— А другого понесут? Кто, если не секрет?

— А вот этот силач, — Кащей кивнул на чудище, — он пока отдохнет, а потом опять будет сторожить эту дорогу, чтобы ни мы к ним, ни они к нам. Разве Триглава тебе не рассказывала? — удивился он.

— Да и ты не от нее услышал об этом.

— Верно мыслишь, но ведь кроме нее, есть ещё любители поболтать, вроде Макоши. Нет, нет… — успокаивающе вскинул Кащей руку. — Макошь у нас вне подозрения, но она считает, что все забыли о том, кем они были. Оказалось, не все, да это и не важно… Для тебя, по крайней мере… Да и для меня тоже.

— Откуда ты знаешь?

— Узнаю прежнего Велеса, для которого познание сути дороже всего, — осклабился Кащей, — не волнуйся, у тебя будет возможность узнать ВСЁ, но не в этой жизни… — бело-голубой всплеск его глаз ослепил Велеса.

Неожиданно для себя биолог подхватил свою бороду, задрал её повыше, открывая полоску нежной кожи над воротом куртки, и полоснул лезвием ножа слева направо. Кровь толчком выплеснулась из раскрывающегося, как жуткий оскал, разреза. Велес автоматически шагнул вперед и рухнул на колени. Тесак выпал из его руки, плетью повисшей вдоль тела.

— А теперь меня ждет Триглава, — издевательски протянул Кащей, поднимая нож. — Да и тебе пора. — Он метнул в застывшее чудище молнию, обошел Велеса и пошел туда, где в клубах пара угадывался выход в Явь.

Чудище взревело, подхватило Велеса, закинуло его тело на плечо и отправилось в противоположном направлении.

*****

— Так, а что мы здесь сидим? — всполошился кот. — С этим, — он неодобрительно покосился на обманувший его ожидания проем, — все понятно. Здесь хода точно нет. А дальше?

— Да чего там искать, — вяло отмахнулась от него Людмила.

— А здесь — тем более… Забирай свое сокровище и пошли…

— Ладно, — ведьма опустилась на колени, подняла зеркальце, всмотрелась в свое отражение: "Может, что дельное подскажет? Нет, глухо…" и сунула окаянное за пазуху. — Ох, знал бы ты, котофей, как мне не хочется снова через зал проходить, — она ознобливо поежилась.

— А там уже ничего нет, — повеселевший бесенок просунулся под локоть чародейки, прижался к ней мордашкой. Вынужденное безделье было явно ему в тягость. Она машинально потрепала его по курчавой шерстке и только потом спросила:

— А куда ж оно делось?

Птах подтолкнул её вперед. Людмила не удержалась и вылетела из-за единственной уцелевшей колонны:

— Ох, ни фига себе…

Каменные плиты пола сияли глянцем, от поваленных колонн ни осталось и следа. Теперь ничего не напоминало о прежнем светопреставлении, зато посреди ставшего невероятно просторным зала лежала необъятная туша ендаря. Теперь только Людмила разглядела его всего: чем-то он напомнил ей амебу, волосатую мерзкую амебу, по телу которой пробегали короткие судороги.

— Пережрал, — констатировал Баюн. — Интересно, надолго ему переваривать хватит?

— Видеть его не могу! — в сердцах выпалила ведьма, — я вообще мародеров терпеть не могу. На чужой беде наживаться… Это ж каким гадом надо быть!

— Так шарахни его чем-нибудь, — невинно предложил котофей, — так и брызнет во все стороны.

Птах шутку оценил скупой улыбкой, а Людмила поспешно зажала рот рукой. Зато, когда они уже взобрались на пьедестал, возмущенно сказала:

— Издеваешься, да? Знаешь же, что я ничего сейчас не могу!

— Сила есть, ума не надо, — изрек кот дельную мысль. — Значит, надо действовать наоборот — головой работать. И не только мне, — прошипел он вслед чародейке, протискивающейся в щель, ведущую в подземелье.

За то немногое время, что они отсутствовали, в тоннеле мало что изменилось. Тот же полумрак, едва различимые унылые стены, суглинок под ногами, те же спутники рядом. Потому и брели молча, потому что все уже было сказано, а ничего нового никто из партнеров добавить не мог.

Людмила бесконечно перебирала свои сны-видения:

— Мне кажется, я поняла… Кащей не знал о дочери Триглавы, иначе бы он уничтожил всех троих.

— Откуда ты знаешь, что Велес мертв? — вяло отозвался Баюн.

— Знаю, уж это я знаю точно.

— И что, эта твоя догадка поможет нам найти твоего брата? — Чародейка растерянно пожала плечами. — То-то же, — назидательно мяукнул кот, — а мы ведь за ним пришли сюда, а тайны веков пусть останутся в прошлом. А это что такое?

Тоннель круто завернул. Взгляду открылся небольшой полукруглый грот — несколько метров в поперечнике. Около входа, преграждая дорогу, недвижными стражами встали сталагмиты. Верхушки их слабо мерцали, отбрасывая замысловатые блики. С заиндевевшего свода тянулись вниз причудливые наплывы сталактитов.

Ведьма задрала голову. Затаив дыхание, она наблюдала, как с острого конца одной такой сосульки сорвалась капля, медленно, невесомо полетела вниз, неожиданным звонким шлепком закончив свой земной путь. Людмила вздрогнула, как от удара кнутом:

— Черт… Баюн?..

Котофей подался вперед, полуприсев на задние лапы. Круглые монеты глаз отливали опаловым блеском. Низкое рычание, клокотавшее в горле кота, набирало мощь. У ведьмы от этого утробного звучания непроизвольно напряглись мышцы живота.

Птах напряженно застыл рядом, всем телом вслушиваясь в малейшее изменение среды. "Да на нем лица нет", — встревожилась чародейка. Сама она не чувствовала ничего опасного, но на своих спутников могла положиться.

Размеренный звук падающей капели звучал, как метроном, отсчитывающий последние мгновения жизни.

Смазанная тень чуть светлее белесых от инея стен скользнула мимо них в глубину грота и скрылась из глаз.

Внезапно Баюн словно подавился своим урчанием. Прочихавшись, он виновато глянул на ведьму, буркнул:

— Показалось, — и принялся тщательно вылизывать вставшую дыбом шерсть, как ни в чем не бывало.

— Что именно? Уточни…

— Эманация сторонней Силы… Мы не одни здесь. Разве ты не ощутила?

— Нет… — Людмила вообще ничего не чувствовала, а ведь с тех самых пор, как она получила Ильгин подарок, в ней постоянно пульсировала незримая Сила. Она иногда затихала, иногда выплескивалась в полную мощь, но не покидала чародейку ни на миг, а сейчас… Будто пустой кувшин, из которого выпили всю влагу, который ждет, когда его наполнят вновь. Неужели она с этим жила раньше? Ведьма щелкнула пальцами, а толку? Даже для крошечного «светлячка» одного желания мало, а сила ушла. Но ведь этого не может быть… Не может!

Не поворачиваясь спиной к кружевам ледовых наплывов, Людмила попятилась, аккуратно ступая, чтоб ненароком не споткнуться.

— Куда? — Птах кинулся за ней.

— Жди… — ведьма свернула в тесноту тоннеля.

Тьма навалилась на плечи тяжким грузом.

— Ишь ты, а когда шли, почти светло было… — чародейка прошептала заклинание и облегченно выдохнула, когда перед ней заискрился переливающийся огонек, а внутри солнечного сплетения забился привычный ритм. — Совсем другое дело…

Воющий мохнатый снаряд едва не сбил её с ног.

— Очумели оба, — только и сказала Людмила, когда стихли вопли котофея и бесенка, напуганных внезапным её исчезновением, — тут я, тут, куда я от вас денусь. Проверяла одну догадку. Баюн, а ведь в той пещерке и впрямь что-то неладно.

— Ты уверена? — кот, не перебивая, выслушал чародейку. — Так… смотри что получается: здесь глина кругом, и все нормально с твоим чародейством, а там камень напрочь блокирует все твои способности.

— Ну, положим, не все, — улыбнулась Людмила, — шить и вязать я там смогу.

— Не до шуток, — отмахнулся Баюн. — одно из двух: либо мы возвращаемся…

— А смысл? Мы там уже были, — ведьма передернулась, вспомнив нажравшегося ендаря.

— … либо идем дальше, но без твоей поддержки.

— Можно подумать, моя сила нам здесь помощник.

Огонек мигнул и погас, едва только свернули к гроту.

— Нуууу? — котофей вопросительно уставился на ведьму.

— Иди, — подтолкнула его вперед чародейка, — что смотришь на меня, как на чудо, рога не выросли, не надейся. И без твоих «нууу» несладко… — она скрипнула зубами от злости. Не думалось, что так тяжко быть обычной женщиной. Единственное утешение, что ненадолго. А вдруг?.. Навсегда? Тогда как жить?

— Скорей сюда, — крикнул ушедший вперед Птах, — здесь не один ход.

Баюн, не дожидаясь замешкавшуюся у входа Людмилу (она пробиралась через загородку сталагмитов), унесся к бесенку.

Ведьма подоспела в самый разгар дебатов — страсти накалились до предела. "И когда только успели сцепиться? — удивилась чародейка, слушая, как обычно молчаливый Птах надрывается "левый, сначала левый…", а кот бархатным тенором убеждает его "чего ноги зря бить, лучше направо пойдем…"

— А что ж вы середку игнорируете? Хода-то три…

На нее накинулись вдвоем — каждый отрывался по-своему, описывая, как она не права. Ведьма махнула на них рукой — смолкли оба враз.

— Разделяться ни в коем случае не будем, — сурово глянула на вольнодумца кота. — Никаких "тогда я сам пойду", понял? Только вместе. Жребий бросим.

— Из чего жребий? — ехидно спросил кот, прекрасно зная, что ничего подходящего у них нет.

— Вот… — Людмила развязала заветный узелок на поясе, — куда кольцо мое упадет, туда и идем.

— Не жалко?

— Нет, — отрубила ведьма.

— А как же память?

— У меня пока хорошая…

— Только, чур, не подглядывать, — забеспокоился Птах.

— Вот ты и бросишь. Все по-честному будет, — Людмила опустила в коричневую лапку бесенка заветное колечко.

— А я?

— А ты, Баюн, отойди в сторону, оттуда посмотришь. Мою силу заперли, а твою, может, отворили. Ты же у нас феномен.

— ДОжили, — обиделся кот, отходя в сторону входа, — друг другу не верим.

— Птах, давай!

Бесенок зажмурился, высоко подбросил кольцо.

Почерневшая безделушка взлетела, ударилась о камень свода, полыхнула серией нестерпимо ярких сиреневых вспышек и падающей звездой опустилась на подставленную ладонь Людмилы.

 

ГЛАВА 33

— Больно… — Людмила отдернула руку, стараясь сбросить жгущееся кольцо, но оно накрепко прилипло к ладони.

— Хорош ловчить, фокусница, — кот был явно разочарован таким исходом, — лишь бы все по-своему сделать.

— Да я тут ни при чем, оно само, — отмахнулась от Баюна чародейка.

Она смотрела и не верила своим глазам: расколотый камень, обрамленный в серебро, сверкающее, словно его только что отполировали, был цел. Никакой трещины и в помине не было, а в глубине бледно-сиреневого аметиста дрожала и переливалась крошечная лиловая искорка. Людмила осторожно коснулась кольца. Оно легко подвинулось.

— Опа, и усилий никаких не понадобилось, — полюбовалась обновленной красой и, недолго думая, надела перстень на палец. — Надо же, как не снимала… Куда? — Ведьма оттолкнула котофея, который подлез под руку, стараясь получше рассмотреть подновленное "бабушкино наследство". — Думай головой, оно зевак не любит, да и вообще…

Что «вообще» договорить она не успела — под ногами зарокотало, непонятная вибрация волной мелкой дрожи прошла по телу вверх, в глазах полыхнуло знакомой фиолетовой вспышкой. Только и успела заметить, как заверещал и кинулся в сторону бесенок, и все вокруг стало негативом. Ослепительно белый кот ускользал от нацеленных в него черных игл-сталактитов, юркой молнией проносясь мимо застывшей Людмилы, угольным камнепадом осыпались на пол плотные наплывы изморози, обнажая мраморный рисунок стен, клубы сизых зловонных испарений затягивали небольшую пещерку, в которой становилось слишком жарко. На мгновение верх и низ поменялись местами, а потом заплясали в неистовом танце, убыстряя темп с каждой минутой.

В чувство чародейка пришла от размеренного причитания котофея:

— Выбираться надо, выбираться, сгинем все… зачем я только пошел… выбираться надо любой ценой…

— И кому ты эту «цену» предлагать собрался? И кем платить будешь? Уж не мною ли? — не удержалась ведьма, глядя на своего потрепанного наперсника снизу вверх. Куда делась вся его холеность? А теперь вот и друзей продать готов… А как иначе понимать его слова о "любой цене".

— О, ожила, — обрадовано завопил кот, — я уж думал все, карачун забрал чародейку нашу, не выдержала…

— Чего? — подозрительно переспросила Людмила.

— Это надо было видеть, — зачастил кот, — сам запомню и детям своим рассказывать буду…

— Не придуряйся! Какие дети? — оборвала его ведьма, — нет их у тебя, и никогда не будет.

— Почему это? — непритворно обиделся кот, на минуту прервав словесное недержание. — Я ещё вполне могу, несмотря на преклонный возраст.

— Уникумы не размножаются, ясно! Такого количества феноменов ни один мир не выдержит! Что тут было? — она перевернулась (сразу встать было как-то сложновато, голова все ещё кружилась), отгребла из-под живота мелкие колючие камешки, обвела глазами вокруг. — И где Птах?

— Моя нервная система не в силах… — опять начал причитать кот.

— Только не надо опять начинать.

Морда Баюна стала невероятно серьезной:

— Видишь, — он обвел лапой вокруг себя, — пещера пуста. Совсем. Ни одного лишнего отложения, кроме естественных каменных выступов. Ты, когда кольцо надела, полыхнула покруче фейерверка, я уж подумал, что все, конец, а тебя накрыло фиолетовой сферой и ничего, зато нам обоим досталось по самое некуда. Когда тут все рушиться начало, Птах туда ускакал, — Баюн кивнул в сторону левого прохода, — до сих пор не вышел, видать далеко умчался.

— А ты что ж?

— Как я тебя брошу? — погрустнел кот.

Сердце чародейки защемило, а на глаза навернулась предательская слеза. Приятно знать, что тебя любят просто так и готовы жизнь отдать. Неожиданно для себя она хлюпнула носом.

— Тем более что пользоваться собственным порталом я не могу, отсюда своим ходом не выберешься, а сила только у тебя.

"Ну что с ним делать? Неисправим… — Вздохнула про себя ведьма. — Сила… С чего это он взял?" И словно что-то толкнуло её изнутри. Как случилось, что магия опять воротилась к ней и сейчас бродила в крови, как молодое вино, ища выхода? Хотя нет, выброс силы уже был, если судить по преображенной пещерке, потому и не почувствовала сразу изменения. Опять кольцо? Людмила ощущала себя, как обреченный на казнь узник, узнавший о помиловании. Она стала прежней, стало быть, не все так страшно, как думалось, когда они нежданно-негаданно перенеслись внутрь Кащеева замка. "Бывшего замка… — от этой мысли стало теплее на сердце, — безнадежно мертвого Кащея… значит, все не напрасно, а теперь точно выберемся". Она решительно встала и кинулась к проёму, где скрылся Птах. Ведьма кожей чуяла смятение и горе бесенка, а пойдет кот за ней или нет, уже неважно.

Убыстряя шаг, Людмила шла по каменному коридору. Полумрак грота почти сразу же сменился непроглядной чернотой. Слабый свет сотворенного светлячка едва разгонял мрак, но чародейка знала, что эта тьма ей ничем не грозит, разве что неудачно расшибленной коленкой, но на такие мелочи она уже давно не обращала внимания — с тех самых пор, как рискнула отправиться на поиски Антона. Привыкла… Человек — он такой, приспосабливается ко всему, было б время, а они столько уже лазят под землей, адаптировались.

Издалека донеслось приглушенное хныканье. Людмила мысленно плюнула на возможное падение и понеслась, что есть мочи. Тоннель ощутимо сузился. Она плечами задевала стены, покрытые какой-то скользкой дрянью, и скоро уперлась в тупик. Слабый луч света выхватывал из темноты только шероховатую поверхность.

— Птах? Ты где? — ведьма со злостью стукнула кулаком по стене. Той чтО? Она каменная, а руке стало больно. — Вот паршивец…

— Я застрял, — донеслось откуда-то снизу.

Людмила опустилась на четвереньки. Ход заканчивался узкой крысиной норой, из которой торчали дрыгающиеся копытца бесенка. Чародейка ухватилась за них покрепче и дернула, что было сил. Бесенок заверещал и, словно пробка, вылетел наружу.

— Ты чего туда полез? — разгневалась вконец ведьма. Довел все-таки до белого каления своим своевольством. — А если б я не пришла? Кто б тебе помог, бестолочь? Сгнил бы заживо там.

— Там выход…

— Ну и что? Он не для нас. Пошли, горе мое, обратно.

Котофей решил не крутиться под ногами у рассерженной ведьмы — сейчас, когда сила вернулась к ней, так лучше вообще молчать и нишкнуть, от греха подальше, а время лучше потратить с большей пользой для себя, любимого. В том, что ведьма справится без его, кошачьей, помощи, Баюн нисколько не сомневался. Он уложил голову на подобранные передние лапы и деловито замурчал, чувствуя, как каждая клеточка его порядком заморенного организма отозвалась на живительные звуки, завибрировала в унисон с басовитым урчанием, обретая активность.

Баюн расслабленно прикрыл глаза: — "Люди не догадываются, как коты умеют восстанавливаться в экстремальных ситуациях, когда нет возможности поспать вволю. Девять жизней выдумали, и верят во всю эту чушь, думая, что мы мурчим от удовольствия. Если бы… Эти живительные вибрации даже глубокие раны затягивают и ломаные кости сращивают в несколько раз быстрее, чем… — От «самолечения» кота отвлекло смутное ощущение чужого присутствия. Котофей навострил уши: — А это что за новая напасть?" Он вскочил, крадучись обошел всю пещеру, настороженно всматриваясь в полумрак, ощупывая пространство чуткими вибриссами, готовый дать деру при первых признаках опасности. Вот только куда бежать он ещё не решил, то ли назад в тоннель, ведущий обратно, то ли в тот, в котором скрылся Птах. За этими тяжкими раздумьями и застала его вернувшаяся ведьма.

— Баюн, ты что?

От резкого оклика Людмилы кот испуганно сжался.

— Нашла все-таки, — напустил на себя прежний вальяжный вид котофей, глядя на жалкого, ободранного бесенка. — И где он был?

— Нам там не пройти, — сказала чародейка, — тупик, хотя Птах утверждает, что там выход. А я думаю, что если он там и есть, то только для крыс, если даже наш вертлявый дружок застрял.

— Тогда пойдем туда, куда я предлагал.

— Никуда мы не пойдем, — возразила Людмила, подталкивая бесенка к стене, — не видишь, совсем плохо ему.

Чародейка склонилась над страдальцем, зашептала тихонько, оглаживая руками его плечи и грудь, покрытые глубокие кровоточащие порезами и ссадинами. Птах морщился, но терпел.

— Хоть бы все обошлось, — озаботилась ведьма, — жаль, трав животворных нет, мало ли какая зараза там расплодилась.

— Обо мне бы кто так заботился, — растянулся рядом кот, — все сам, все сам… — и мстительно попенял ведьме: — Если бы ты так глупо не потеряла кошель с припасами, было бы легче жить.

Людмила только хмыкнула: — Совсем память потерял, я-то тут причем? Ты ж их нёс… — отвернулась, что-то пробормотав себе под нос.

Баюн её не услышал — перед самым носом котофея сидела, поблескивая глазками-бусинками, жирная упитанная мышь.

"Мряу!" — охотничий клич закончился разочарованным стоном.

Хмурый Баюн смотрел на слегка подрагивающий хвост желанной добычи, прижатой острыми зубами Птаха. Бесенок покосился на кота и поспешно сглотнул. Кот тоскливым взглядом проводил ускользнувшего грызуна.

— Не судьба… — утешила страдальца ведьма.

"Мряв…" — котофей, прижимая лапой ещё одну полевку, такую же упитанную, как и предыдущая, подозрительно покосился на бесенка.

— Ты гляди, — подивилась Людмила, тщательно скрывая улыбку, — да их тут целый выводок.

Раздувшийся, как воздушный шар, бесенок привстал и мучительно икнул. Из пасти его полезла желтая пузырящаяся пена.

— О, так тебе и надо, — кот мигом заглотнул жалобно пищащего грызуна, — на чужой каравай рот не разе… — и заткнулся на полуслове, прислушиваясь к своим ощущениям.

Бесенок соображал быстрее. Захлебываясь истекающей пеной, он кинулся к чародейке, вцепился в рукав её кафтана, жалобно заглядывая в глаза.

— Ладно, ладно, — мимолетным движением руки ведьма смахнула с него наговор, — ты тут не причем, чего тебе мучаться-то?

— Я тоже больше не буду, — мигом пошел на попятную Баюн. Он опасался разжимать челюсти, потому и просьба его прозвучала едва слышно. Ведь знал, знал же, что лучше не злить ведьму, не удержался, и вот тебе поруха.

— Что?

— Виноват, исправлюсь, — во всю мочь заорал котофей. Сил держать пасть закрытой уже не было. Из нее выскользнули разноцветные шарики и закружили перед кошачьей мордой, на лету превращаясь в маленьких аппетитных мышат. Баюн зарычал, замахал лапами, стараясь поймать хоть одного: — "А что? Летающие мыши тоже иногда съедобны. Голод не тетка, а мать родная…".

Даже измученный Птах не удержался от смеха, что уж говорить о Людмиле — кот всегда был неподражаем, а в этой ситуации тем более.

Расплывчатая тень за спиной чародейки, едва заметная на фоне серо-коричневых стен, обрела четкие очертания, проплыла на середину грота, задумчиво, словно принимая решение, остановилась.

— Развлекаетесь? — перед друзьями предстала женская фигура. Вот только каждый увидел её на свой лад.

Птах тихо ойкнул. Перед ним стояла Белая баба — вестница несчастья. Бесенок тихо сжался от предчувствия неведомой беды. Женщина печально глянула на него: — Не бойся меня, маленький брат. Я скоро уйду.

Кот припал к полу, перевернулся брюхом вверх, как игривый котенок. Ласковая рука прошлась по его густой шелковистой шерсти, взъерошивая её (Баюн ничего не имел против, хотя фамильярностей он не допускал), потрепала за ушами. В голове зазвучал голос, который он помнил с той поры, как осознал себя личностью: — Вот ты какой стал, беглец. Досталось тебе, бедняге, но может оно и к лучшему… Велес тебя точно загубил бы своими экспериментами, а ты такой красавец вырос.

Людмила застыла, как изваяние. Думала, что все видения кончились там, у саркофага. Или это действительность? Тогда почему кольцо молчит? Чародейка мельком глянула на свой талисман. Повелительным жестом Триглава протянула руку к кольцу. Оно, словно живое, заскользило с пальца Людмилы, повинуясь неслышному приказу. Ведьма сжала кулак, чувствуя живую пульсацию кольца. Оно упрямо рвалось наружу из судорожно сжатой руки, покалывая кисть иголочками.

— Ладно, оставь себе. Мне оно уже ни к чему, а тебе ещё не раз пригодится.

— Тебе? Какое отношение ты имеешь ко всему этому? И кто ты такая?

Триглава звонко рассмеялась.

— Что смешного в моем вопросе? — чародейка почувствовала, как от злости перехватывает дыхание, а голос готов сорваться в крик. Нельзя так, нельзя, но не получается, всего-то и осталось, что наружу выбраться, а тут…

— Просто радостно мне, девонька, что мои закладки сработали, только не думалось, что столько ждать придется. Это какое же колено будет?

— При чем здесь колени? — Людмила невольно глянула на ноги Триглавы, скрытые свободным платьем, потом озабоченно осмотрела свои. Вроде все в порядке, не считая прорехи на одной штанине и затянувшейся ссадины. И почти забытое само собой всплыло в голове: "…силы для борьбы кольцо тебе даст, ещё немного в тебе самой сокрыто, от той, что кольцо подарила, досталась…". Догадка была немыслимой, но единственно возможной. — Ты моя?… — чародейка замялась, подбирая нужное слово.

— Твоя, твоя… А мера родства значения не имеет, столько веков прошло. Благодарю тебя за спасение, хотя твоей воли здесь немного было.

— Это как? — Неприятно осознавать себя игрушкой в чужих руках.

— Когда сплетаешь в одну нить настоящее, прошлое и будущее, рано или поздно понимаешь, что есть вехи, изменить которые не дано никому. Даже мне. И то, чему суждено случиться, произойдет все равно. Вот и пришлось бросить в реку времени безделицы, что сами по себе ничего не стоят, но, сошедшись, обретают силу и становятся карающим мечом, способным уничтожить Зло в зародыше, пока оно не стало непобедимо. Так и случилось…

— Кольцо, зеркало и я… — пробормотала еле слышно Людмила. — Но почему я? Я тут при чем?

— Ты оказалась в нужном месте в нужный час. Так ведь у вас говорят? Кащей действительно так и не узнал о моей дочери, иначе он перевернул бы всё вокруг, чтобы уничтожить её. Велес смог спрятать Девану в самом надежном месте, среди людей, оставив ей мой дар — кольцо, которое прикрывало и защищало девочку, пока она не подросла… Это больно — осознавать все и быть недвижимой. Я ничем не могла помочь ей. Кащей не мог придумать худшего мытарства, чем это. Я просто ждала… — Триглава замолчала, задумавшись.

"Я одна её вижу? — Чародейка глянула на бесенка и кота. Птах сидел неподвижно, прикрыв глаза. Котофей растянулся во весь свой немалый рост, басовито урча, словно внутри него безостановочно работал маленький моторчик. — Одна… Значит, опять видение…"

Внезапно для себя Людмила шагнула к Триглаве и коснулась её. Рука ощутила живое тепло.

— Не веришь самой себе? — отмерла та, — тоже верно. В этом лабиринте столько наверчено, что с собой повстречаешься и не удивишься.

— Почему?

— Кащей везде преград магических наставил. Боялся, как же он боялся… Всего, хоть и не осталось у него живых противников, всех извел. Догадывался, что и за ним придут, вот только не знал, кто. Уходи отсюда, и друзей уводи. Кащея нет, а магия его недолговечна, скоро здесь все рухнет.

— Скажи мне…

Триглава подняла на чародейку затуманенные глаза, в которых блестели слезинки:

— Прощай, пора мне, меня зовут…

Черты лица её застыли, искаженные затаенной болью. Длинные волосы разметал невидимый ветер. Людмиле, стоявшей рядом с ней, стало жарко от горячего дуновения. Серебристое сияние, окружившее Триглаву, слепило чародейку. Она зажмурилась, спасаясь от невыносимого блистания, но и сквозь сомкнутые веки видела, как искрит сверкающий ореол вокруг тела её прародительницы.

"Уходи, — прозвучал мысленный приказ. — Здесь живых нет".

— Как нет? — закричала Людмила, неосторожно открывая глаза, — а Антон? Он здесь! Он жив! — и увидела, что чаровница уже не одна. В пещере неизвестно откуда появился крепкий широкоплечий мужчина: длинные волосы собраны в хвост, бородка короткой косицей спускалась на грудь. За его спиной темным облаком клубился мрак, тот же мрак таился в глазах. Незнакомец немного помедлил, потом молча шагнул к замершей Триглаве, напряженно глядя в её глаза, словно спрашивал о чем-то.

Незнакомец? Ведьма не раз встречала его в своих видениях, но тогда не замирало тоскливо сердце в ожидании неминуемых бед. Хотя куда уж дальше?

Вечность или мгновение длился этот обмен взглядами, Людмила не могла сказать, время, казалось, остановилось не только для этих двоих, но и для неё. Наконец, Триглава решилась — руки, протянутые навстречу друг другу, встретились: ручейки расплавленного серебра, стекающие с пальцев женщины, и рваные клочья тьмы, пульсирующие вокруг кистей мужчины. Прикосновение их породило ярчайшую вспышку — холодное пламя взметнулось к своду пещерки, завилось вьюном, увлекая в свой круговорот Триглаву и Велеса…

…и все, словно и не было никакой Триглавы. Только голова заболела от тяжких дум — опять привиделось иль нет… Разве что спросить друзей?

— Эй, мечтатели! — Ведьма внимательно глянула на оцепеневшего бесенка, перевела взгляд на безмерно счастливого Баюна и внезапно поняла: — "Они тоже всё видели, но не признАются. Ну и ладно… Пусть молчат, имеют право". — Уходить надо отсюда, тут, по-моему, скоро станет весело.

Никакой реакции. Что ж…

— Ну, как хотите, — она развернулась к выходу, — а я возвращаюсь. Сколько можно тут без толку сидеть, Баюн скоро мхом порастет.

— Зачем? Куда нам торопиться? — расслабленно мурлыкнул кот. Но Людмила голову дала бы на отсечение, что он даже не слышал её слов, настолько был погружен в собственные переживания.

Донесшееся из тоннеля приглушенное шлепанье заставило чародейку насторожиться. А это ещё что за ерунда? Фу… Она поморщилась от мерзкого запаха тлена. Ендарь… Эта разожравшаяся туша как добралась сюда, как протиснулась в узкий лаз? Впрочем, неважно, встречаться с ним не хочется, значит, вперед, в один из двух не обследованных ходов. Выбрать, какой именно, она не успела — стены дрогнули и медленно поползли навстречу друг другу, уменьшая и без того небольшое пространство уже обжитого грота. Кот подскочил и заполошно кинулся в тот проем, откуда Людмила вытащила Птаха. Ведьма едва успела ухватить его за хвост и вытянуть обратно:

— Куда, дурень, за мной и не отставай!

Какое там не отставай — мелькнул под ногами и скачками понесся за бесенком, оставив ведьму далеко позади себя. Задыхаясь, Людмила бежала за более шустрыми спутниками, всем телом ощущая настигающий её грохот. Казалось, что сзади мчится набирающий скорость поезд, и вот-вот догонит её и сомнет, размажет по тоннелю всей своей многотонной массой. Ужас гнал её вперед, затуманивая сознание, лишая последних остатков здравый смысл, одержимого только одним желанием — оказаться, как можно дальше от леденящего кровь гула. Когда сил бежать уже не осталось, шла, цепляясь за стены, ползла вперед, срывая о камни ногти, пока не сообразила, что от наступившей тишины звенит в ушах, а вокруг царит темень непроглядная.

Промозглая стынь леденит тело, но так даже лучше — ощущая холод, понимаешь, что ещё жива. Жива, несмотря ни на что… Только не спать… Не спать… Не…

— А где Баба-яга? — спохватился котофей, смекнувший, что уже давно не слышит за спиной надсадного хрипа ведьмы.

— Как где? Разве она не с тобой? — Птах круто развернулся и, протиснувшись мимо кота, перекрывшего проход, кинулся обратно.

— Опять я виноват, — кот навострил уши, но его чуткий слух улавливал только цоканье копыт бесенка, затихающее вдали. Баюн кинулся вслед за ним. Не хватало ещё и им растеряться! Несколькими прыжками он догнал медленно бредущего Птаха: — А ты не торопишься…

— Баюн, помнишь, сколько раз мы сворачивали? Нет? Я тоже, не до этого было… Это уже не подземелье под замком, самородный лабиринт. Мы видим в темноте, она — нет.

— Ну, у нее сила есть, — котофей был настроен оптимистично. Сам факт, что зАмок остался позади, радовал его несказанно. — Не пропадет… — Птах промолчал. — Пусти меня вперед, толку от тебя под землей никакого.

Повороты, развилки… как же далеко они ушли… знакомый запах… страх… боль…

— Нам сюда, — Баюн уверенно нырнул в узкую щель.

— Да ну, — засомневался бесенок, — она здесь не пролезла бы.

— Протиснулась, однако… В кровь ободралась, но пролезла.

— Но она хоть жива?

— Живее нас с тобой… — усмехнулся кот. — С ней даже Кащей не сладил… — Восторженный крик Птаха, убежавшего вперед, заглушил его слова. — Нашлась, куда она от нас денется, а он сомневался.

 

ГЛАВА 34

Первый удар по лицу показался легкой щекоткой, зато от второго зазвенело в ушах. Антон дернулся от оплеухи и ощутимо приложился затылком о каменно-твердую поверхность. В голове мигом оформилась мысль, с детства знакомая каждому хулиганистому шкету: — "Ударили по левой щеке, подставь правую, но не дай себя ударить". Парень вскочил, перехватил за тонкое запястье занесенную для удара руку и, ориентируясь на звук дыхания, с наслаждение впечатал кулак в невидимого противника. Спарринг-партнер глухо хрюкнул и отлетел куда-то в сторону.

— Так-то лучше, — удовлетворенно пробормотал Антон, разминая кисть (а нехило приложился, качественно), пытаясь сообразить, почему вокруг так темно.

— Ты обалдел, что ли? — донесся до него гнусавый голос, — так же и убить можно…

— Тимоха, блин, — только сейчас парень сообразил, где находится, кинулся к шмыгающему носом пацану, — чего ты по лицу бил, не переношу этого, у меня реакция мгновенная. Очень больно?

— Угу… — чуть более живо сказал Тимофей.

— Ты меня просто тряхнуть не мог?

— А толку? Лежал, как пыльным мешком прибитый, только и радости, что дышал, но слабенько так, с перебоями.

— Ну а ты, судя по голосу, жить будешь, — усмехнулся Антон, усаживаясь рядом.

— А толку? — безнадежно продублировал предыдущий вопрос пацан, — темно, как у чёрта в ж…, то есть хоть глаз коли, — поправился он, — куда двигаться неясно.

— Верно заметил…

— И Птаха нет нигде.

— Как нет? — всполошился Антон, — нам Людмила за него голову оторвет, он ей заместо детеныша. А ты хорошо смотрел?

— Прошелся, прислушиваясь, тихо везде. Тебя-то слышно было, а его нет.

— Так может, он умер?

— А тело? Я б наткнулся обязательно, он чуть впереди бежал.

— Тоже верно…

Помолчали немного, потом Тимофей спросил:

— А ты все помнишь?

— Про Кащея?

— Да нет… Про старика? Как думаешь, то, что он рассказал — правда?

— Нет, блин, — возмутился Антон (с языка рвались гораздо более крепкие выражения, но не будешь же знакомить с неформатной лексикой "гостя из будущего", думается, там такие словечки не в ходу) — я повелся на твою придурь, как последний лох, поперся искать "братьев по разуму", а ты теперь сомневаешься?

— Кто ж знал, что так будет…

— А, кстати, что это было?

— Похоже на ментальную атаку…

— А это что за хрень? — Хорошо, что Тимка в темноте не видит. Антона перекосило от новой заморочки. Не дурак, киношки про сверхчеловеков видел. Мало ему Людмилы с навязчивой идеей прикончить Кащея, теперь ещё и иксмены нарисовались. Да, паря, ты конкретно попал…

— В нашем случае, — занудно начал Тимофей, — значит, что кто-то или что-то не хочет, чтобы мы шли дальше.

— Так, хватит, все понятно… Возвращаемся. — Антон решительно встал и подтолкнул пацана, который и не думал шевелиться. — Чего сидишь?

— Все дело в том, что мы не знаем где здесь «назад» и где «вперед»…

— Да без разницы, куда идти, лишь бы идти…

— Мысль изреченная есть ложь… — заметил Тимофей.

— Вставай, философ доморощенный, хватит сачковать. — Антон дернул его за руку так, что чуть не вывихнул самому себе плечо. — Кто хочет действовать, ищет возможности, а кто не хочет, причину… Ну его нафик, я уже как ты, вещать начал.

— Может, это последствия вторжения в наш мозг? А что, — внезапно оживился Тимофей, — ведь были случаи, когда после контакта с инопланетянами некоторые люди обретали не присущие им способности, например, могли исцелять больных или становились полиглотами…

Он догнал парня и теперь шел чуть позади.

— Я бы предпочел видеть в темноте. — Антон споткнулся в очередной раз, тихонько чертыхнулся и, касаясь шершавой стены рукой для пущей устойчивости, зашагал, не обращая внимания на разглагольствования своего спутника.

То ли зрение адаптировалось в темноте, то ли и впрямь стало светлее, но вскоре он стал различать буровато-коричневый оттенок стен. Внезапно Антон остановился, дотрагиваясь до камня с глинистыми разводами на нем.

— А ведь этот штрек рукотворный, смотри, ровные зазубрины, как будто кайлом поработали. Значит, зАмок недалеко, идем правильно.

Тимофей буквально прилип носом к стене, разглядывая и ощупывая её.

— Наоборот, удаляемся, — наконец сказал он, — вспомни, там были плиты гладкие, будто полированные, и слегка светились, а здесь… Надо вернуться, мало ли куда забредем.

— Да ты что? Как можно заблудиться, коридор прямой, как стрела… Ладно, давай, разворачивайся, мы не изыскатели-первопроходцы, нам домой надо.

— А как же старик? Мы не будем его искать? — грустно спросил Тимофей.

— Достал ты уже со своим стариком, сам же сказал, что нас не хотят к нему пускать, значит, нечего напролом переться.

Злость — плохой советчик, но хорошая плеть. Антон несся вперед, не оглядываясь, пока горло не запершило от студеного воздуха, который он, запыхавшись, жадно втягивал открытым ртом.

— Неплохо бы водички глотнуть, да? — обернулся он назад и осекся.

Тимки рядом не было.

— Вот баран упертый… — никуда уже особо не торопясь, парень поплелся назад. Усталость навалилась внезапно и пугающе. В животе сердито урчало, напоминая о том, что неплохо было бы забросить туда что-нибудь, пусть даже не очень калорийное. А ведь неясно — сколько они провалялись без сознания. Может, час, а может, день… Знал бы Антон, что их незапланированная спячка длилась гораздо больше, он не был бы так оптимистичен.

Внезапно парень увидел, как впереди, словно ниоткуда, появились два желтых переменчивых огонька. Ноги его внезапно ослабли, струйки холодного пота потекли вдоль позвоночника. Антон застыл на месте, хотя до жути хотелось дать деру, но, судя по скорости приближения огонёчков, бежать бессмысленно. Все равно догонят…

— Там развилка… — пролаял громадный волк, в одно мгновение оказавшийся рядом с парнем.

— Ну и шуточки… — Антон смахнул капли пота с ресниц. — Никогда ее думал, что могу так перетрусить…

— Штаны сухие? — оборотень шумно задышал, что надо думать означало издевательский хохот.

— Было б чем, были бы мокрые. Ты где шлялся, почему отстал?

Хлоп!

От неожиданно сильного порыва горячего ветра Антона слегка качнуло. Уши заложило, как при наборе высоты. В замкнутом помещении трансформация произошла более впечатляюще — такое ощущение, что вблизи разорвалась граната. Парень торопливо сглотнул и понял, что прослушал начало пламенной речи Тимофея.

— …чует гораздо лучше, чем люди. — Ага, вроде понятно, размышления Тимки можно пропустить. — Так и получилось.

— А с этого места, пожалуйста, поподробнее…

— Я пошел вперед, добрался до развилки. Кстати, вполне возможно, что она не одна здесь, просто мы не замечали поворотов, не присматривались.

— Что тут можно было увидеть? — пробурчал Антон.

— Что? — не понял оборотень.

— Продолжай…

— Шли и шли себе, думали, что ход один-единственный, а тут возможно целый лабиринт. Ну, вот, а оттуда духом не таким стерильным, как здесь, тянет. Я не рискнул один туда соваться, побежал за тобой, а ты далеко уже ушел.

— Из лабиринта нам вовек не выбраться, разве что ты проводником будешь. Веди, Сусанин…

— А это кто?

— Неважно, — отмахнулся Антон. Эх, историки будущего, такого человека забыли…

Волк мчался вперед стремительными прыжками. Парень с трудом поспевал за ним, но не притормаживал разогнавшегося ни на шутку Тимофея. А вдруг там, взаправду, выход? Глупо терять время и ползти, как черепаха. Зловредный рассудок настойчиво советовал не расслабляться, чтобы не стало мучительно больно из-за несбывшихся надежд, но Антон его не слушал. Что бы там их ни ждало, всё лучше, чем окружающая темнота и неизвестность. От бесконечного диалога со своим внутренним голосом парень уже устал. Тот без конца рисовал всяческие ужасы и убеждал никуда не ходить, а смирненько сидеть на месте и ждать помощи.

"Если бы я был уверен в благополучном исходе ничегонеделания, разве я поддался бы на явную авантюру оборотня. Да ни за что!" — и уперся в волка, смирно сидящего на месте.

— Уже пришли? Быстро-то как, — притворно удивился Антон. — А чего сидим, чего ждем?

— Тебя, — прорычал едва слышно Тимка, — плетешься еле-еле.

— А что шепчешь?

— На всякий случай…

— Оборачиваться будешь или так пойдешь?

Волк отрицательно мотнул крупной башкой.

— Ну, тебе виднее…

— Оттуда металлом тянет, — внезапно сказал оборотень, — ржавым.

— Давай я вперед пойду, а ты меня прикроешь, если что… — Антон сам не ожидал от себя такого самопожертвования, рядом с волком он смотрелся, как субтильная барышня перед бравым воякой. Одни клыки оборотня чего стоят… Но металл это по людской части, тут уж против логики не попрешь.

Ход был узок, но Антон шел в полный рост, хоть и цеплялся иногда головой за снижающийся временами потолок. Тоннель не тоннель, а скорее штольня, пробитая в скале неизвестно для чего, извивающаяся, как червяк на крючке у рыбака. А не будет так, что, пропетляв, выйдем в двух шагах оттуда, откуда вошли?

Очередной резкий поворот, ещё один, ещё…

— Пришли, — разочарованно протянул Антон, когда ход расширился и парень уперся в массивную железную дверь. Он толкнул её. Дверь не шелохнулась. — Заперто. Пошли обратно?

— Ручку на себя потяни, — посоветовал волк.

Парень пожал плечами. На себя так на себя… Ухватился за свободный конец поперечной рукояти, надавил всем весом, особо ни на что не надеясь. Дверь не для того ставят, чтобы каждый встречный открыть мог.

— Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир…

Неожиданно легко рычаг ухнул вниз. Тяжелая дверь без скрипа распахнулась, оттеснив Антона назад. Волк выдавился обратно в штольню.

Слабое свечение резануло глаза, привыкшие к темноте.

Постояв немного, парень решил, что уже достаточно выждал и решительно вошел внутрь. Не успел он толком оглядеться, как просочившийся следом волк внезапно завыл, задрав голову вверх. От его жуткого воя, звенящим эхом отозвавшимся в изгибах подземелья, мороз продирал по коже.

— Заткнись, — заорал во весь голос Антон, перекрикивая завывание волка, сменившего тональность. Теперь его вой звучал, как плач младенца, оторванного от материнской груди. — Замолчи!

Парню показалось, что сердце его доживает последние мгновения, так сильно оно колотится в груди, в любое мгновение готовое разнести свою хлипкую обитель, вырваться наружу и безжизненным комом упасть у ног своего владетеля.

Вой стих.

Тимофей сидел на полу, уткнувшись лицом в ладони.

Антон и не заметил, когда он обратился. Парень склонился над оборотнем:

— Ты что, сбрендил?

— Извини, я не думал, что так бывает, — по щекам его текли слезы, — смотри.

Взгляд парня скользнул по тесной каморке и уперся в колченогий стол у стены, заваленный непонятными предметами. Слежавшаяся пыль толстым слоем покрывала их, не давая возможности предугадать их назначение.

— И что?

— Там… — Тимофей указал на длинную нишу, которую Антон сначала не заметил. В ней примостился узкий топчан, на котором кто-то лежал. — Там мертвец.

— Уффф, всего-то? — Антон выдохнул. — Тимоха, говорил мне батя, ещё когда я совсем зеленым был, мол, ты мертвых не бойся, живые куда страшнее. Пойдем, глянем, кто там. Чего выл-то?

— Это не я, тут волчья натура взыграла, — наконец улыбнулся зареванный мальчишка, — а я совладать не смог.

— И чуть старшего товарища не угробил. Я ведь за малым не помер от разрыва сердца.

— Мы опоздали, как минимум, на сто лет, — сказал Антон, разглядывая тело, похожее на неплохо сохранившуюся мумию. — Твоему инопланетянину уже ничем не поможешь… Старик, который рассказывал нам историю своей жизни, давно и безнадежно мертв. Если тебя это утешит, то я могу с уверенностью сказать, что умер он своей смертью, время пришло…

— Значит, все напрасно?

— Почему? Теперь мы точно знаем, что здесь выхода нет.

— Нет, я не об этом. Он говорил с нами, он обращался именно к нам, значит, это не запись. Откуда он мог знать, что спустя годы после его смерти сюда придем именно мы, ведь невозможно предвидеть такие мелочи.

— Значит, возможно…

Тимофей склонился над столом, разглядывая то, что там лежало, потом решительно смахнул рукавом пыль с вещей, придвинул поближе трехногий табурет.

— Что ты там нашел?

— Не мешай, ладно?

— Как хочешь…

Антон прошелся по каморке. Особо разглядывать было нечего. Он склонился над умершим. Сложно поверить, что это инопланетник, уж слишком он похож на человека. Насколько Антон разбирался в анатомии (слабо, если признаться) существенных различий между ним и этим пришельцем нет, разве что старик был очень высоким. Парень прикинул, что он едва доставал бы этому до груди.

Глаза пришельца были открыты. Антону стало не по себе от неподвижного взгляда, казалось, следящим за каждым его движением. Он склонился над стариком, раздумывая, получится закрыть ему веки или нет. В сложенных домиком ладонях у того что-то поблескивало. Парень осторожно разжал пальцы старика. Трехгранная пирамидка сверкнула коротким лучом. Только Антон потянулся к ней, как Тимофей, словно предугадав его желание, предупредил:

— Ничего не трогай здесь. Мало ли что…

— А что может быть?

— Иди сюда.

— Говорил, ничего не трогать, — Антон заглянул через плечо друга, — а сам?

Руки Тимофея медленно скользили над столешницей, не прикасаясь к рельефной поверхности. Узкие канавки, прорезанные в рассохшемся дереве, сплетались в сложный рисунок, отливающий металлически блеском.

— Это похоже на самодельную электронную плату. По-моему, это такая же панель управления, как в той комнате с большим пультом, но только хитрая, словно её пытались спрятать от чужих глаз. Попробуем активировать?

— Здесь Птаха нет, — усмехнулся Антон, вспомнив, как бесенок удачно пихнул под руку Тимку, — подтолкнуть в нужную сторону некому.

— Решение должно быть достаточно простым… — протянул тот. — Так… Вот тут, посередине, как будто специально… — он растопырил пальцы и притронулся к вогнутым серебристым кругляшкам.

— Сочетание техники и магии дает иногда непредсказуемые результаты… — раздался позади друзей глуховатый голос, — я уже и не надеялся…

Парень оборачиваясь, заметил перепуганные глаза Тимофея. Пацан оказался шустрее, развернувшись быстрее, он увидел говорящего раньше, чем Антон. У парня мелькнула абсолютно бесполезная мысль: — Доигрались… Жалко, что волшебного меча уже нет.

Из пирамидки, словно из проектора, расширяющимся вверх конусом били лучи света. В нестерпимом сиянии перед друзьями возник призрачный силуэт старика.

— Источник нестабилен, буду краток, — изрек призрак. — Я рад, что наши старания не пропали даром. Мы сделали для этого мира все, что могли и я вижу, что не зря. Все уже мертвы, последним был Кащей. Правильно ли мы мыслили или нет, наши усилия не пропали даром, существование разумной жизни бесконечно, несмотря ни на что… Ваш народ мало отличается от диорийцев.

Изображение замерцало, потеряло четкость.

— Мне удалось поместить матрицу своего сознания в источник магической энергии, подаренный мне Макошь, а вот путь к ней пришлось создавать с помощью техники. Кащей не уничтожил меня сразу, как остальных, заточил в это подземелье, изредка заглядывая, чтобы убедиться, что я ещё жив. Что у него было на уме, я не мог предположить ни тогда, ни сейчас, спустя долгие годы, но не думаю, что им двигало милосердие. Этого он лишился давно… — Голос старика понизился до глубокого баса, потом прозвенел вибрирующим фальцетом. — Даже мертвый я хочу знать, как формировалась ваша цивилизация. Достигли ли вы истинного расцвета?

Антон растерялся. Как можно объяснить призраку весь путь, пройденный человечеством, почти полностью состоящий из бесконечных войн и распрей? Как охватить все эпохи развития целого мира? Да и зачем ему это надо, он же все равно мертвый? Парень беспомощно посмотрел на Тимофея. Может, тот возьмет на себя почетную миссию сказителя, он по любому знает больше? "Мальчик из будущего" мотнул головой.

— Нет? — по-своему понял отрицательный жест мальчишки внезапно опечалившийся призрак. — Значит, корни Зла гораздо более прочны, чем нам казалось. Неизбежное противостояние рано или поздно опять ввергнет этот мир в пучину хаоса, а когда отродья Нави прорвутся окончательно, Земля погибнет.

— Апокалипсис? Его не будет! Тимка, скажи ему, что в будущем не все так безнадежно, пусть его душа будет спокойна.

— У меня нет души, — сказал старик. — Души людей — это отражения тех, кто населял Землю задолго до того, как она стала нашей второй родиной. Они выстрадали свое возвращение назад, а я уже никогда не вернусь. И Триглава… И мои друзья. Мы уходим безвозвратно.

— Куда уходите? — переспросил Антон, но вместо ответа он услышал шипение, а следом вскрик Тимофея. Над столом плясал огненный вихрь, сплавляющий в единое целое сухое дерево и серебристый металл. Призрак старика сжался в маленькую пульсирующую точку, которая вскоре угасла сама собой.

— Все, трансляция прервана… — Антон, уже не церемонясь, вытащил пирамидку из рук старика.

— Окончена, — поправил его Тимофей. — Больше ничего не будет…

— Тогда уходим отсюда… И как можно быстрее.

— Почему? Разве мы не похороним тело, как положено?

Не отвечая, Антон схватил мальчишку за шкирку и швырнул в открытый проем. Проскочить следом за ним он успел в самый последний момент — тяжелая дверь начала закрываться, с каждым мгновением ускоряя свое неторопливое вначале движение.

— Ходу, ходу, — крикнул парень, — не можешь бежать быстрее, оборачивайся в кого угодно, лишь бы ноги унести.

Тут уже и Тимофей сообразил, что дело неладно, перекинулся в волка и понесся впереди Антона, что есть мОчи.

Сзади донесся полный разочарования вопль.

Когда сил бежать уже не осталось, парень остановился, прислушиваясь. Тимофей, умчавшийся далеко вперед, вернулся и застыл рядом, вывалив длинный трепещущий язык.

— Вроде оторвались, — облегченно перевел дыхание Антон. — А ты ничего не слышишь?

— Нет, — тяжело дыша, ответил волк, — тихо, как в могиле.

— Точно подметил. Именно из нее мы сейчас и вырвались…

Желтые глаза волка сверкнули неуемным любопытством.

— Не так быстро, — парень развернулся к волку спиной, зажал ладонями уши, слегка приоткрыл рот. Ученые уже…

Хлопок, мягкий толчок в спину, звуковой удар…

— Нет, ну почему зверем ты становишься безмолвно, а обратно так шумно?

— Это только в замкнутом пространстве, — пояснил Тимофей. — Волк гораздо больше меня по массе, вот этот излишек и превращается в кинетическую энергию. А первичная трансмутация берет недостающее из окружающей среды, не замечал разве, как становится тяжело дышать после того, как я обращаюсь?

— Хорошо, что ты не слон, иначе здесь все бы разнесло к чертовой матери.

— Слон сюда не пролезет, — без тени улыбки произнес мальчишка. — Что там было?

— Что там было, тебе не скажет и господь бог, а я не он, поэтому не знаю.

— А чего тогда ты всполошился?

— Чуйка сработала. Есть у меня такое, сродни интуиции… По заказу не включается, как это не обидно, но иногда многих неприятностей помогает избежать. Таких, как сейчас.

— А что не так?

— Тимоха, какой же ты ещё пацан… — Антон покровительственно похлопал Тимофея по плечу. Тот слегка поморщился. — Ну, подумай сам — зачем мертвому знать, что творится на Земле, если он все равно ничего изменить не может? Зачем ему все эти разговоры, когда самое главное он нам уже сказал? И последнее — нафига нам все эти технические подробности о том, как и куда он засунул свою матрицу? Рассчитано на бакланов…

— Почему на бакланов? Мне было интересно…

— Воооот, — удовлетворенно протянул парень, — тебе было интересно, ты и слушал, открыв рот. А основная задача была заманить и задержать нас там, как можно дольше.

— Не убить? Но кому это надо?

— Может, и убить, но не сейчас, не сиюминутно, главное, удалить от театра основных действий. Слишком уж все это похоже на элементарную ловушку. И дверь эта проклятущая… За сто лет должна напрочь заржаветь, а она без единого звука открывалась, будто кто-то петли и запорный рычаг хорошенько смазал. Мы что собирались делать?

— Искать выход?

— Вернуться назад… Я попытался, но тут ты со своим нежданным, негаданным открытием… Знаешь, что? Набрасывай-ка опять свою волчью шкуру и вперед, то есть назад, и как можно быстрее. Есть у меня одно подозреньице, не терпится проверить свою догадку.

 

ГЛАВА 35

— Идите… — вяло махнула рукой Людмила.

Это были первые её слова после того, как кот с бесенком вытащили её из той щели, в которую забилась ведьма. Она молчала даже тогда, когда Баюн, протискивая неподатливое тело чародейки сквозь каменную теснину, тихонько возмущался: — "Необъятная ты стала, мать, прямо не колдунья, а купчиха записная…". В былые времена такие речи ему с рук не сошли бы, а сейчас — молчок, как и не слыхала ничего. А, может, и впрямь — не услышала. Зато Птах уловил ворчанье кота, ощерился весело, обнажив острые клыки.

— Это как? — попробовал уточнить дотошный котофей. — В каком смысле идите?

— Я останусь здесь…

— А мы? — Баюн возмущенно мяукнул. По его кошачьему мнению, всем рвать когти отсюда надо побыстрее. Под ногами пугающе рокотало, но хоть стены не тряслись, как в лихорадке, и не пытались погоняться за непрошенными гостями. А кто знает, надолго ли это затишье? Вдруг просто короткая передышка перед надвигающимся хаосом?

— Вам чего пропадать зазря? Может, выберетесь… А, может, и нет…

— Чего это тебе такая блажь в голову взбрела? Брыдом каким надышалась? — котофей поспешно принюхался. Вроде ничем таким не пахнет.

— Без Антона мне пути назад нет. Я брата на гибель послала, мне и ответ держать.

Ведьма, стоя на коленях, монотонно раскачивалась взад-вперед, сцепив руки в замок на груди.

— Раньше думать надо было. Нет его здесь…

Кот удивленно уставился на Птаха. Ишь, советчик нашелся… И тон какой хамоватый, куда вся его застенчивость делась.

— Здесь он, рядом, — откликнулась ведьма, — только, сердцем чувствую, не дойти мне уже. Стены проклятущие, как домовина, давят… Времени почти нет…

— Так ты решила семейный склепик тут обустроить, — оживился кот. — Неплохо, очень неплохо, да только кто ж тебе даст?

— Что, силком спасать потащите? А не боитесь? — полыхнула яростным взглядом ведьма.

Баюн слегка опешил, да где наша не пропадала:

— А нам все равно, что потом будет, правда, Птах? Выкрутимся…

Бесенок кивнул в ответ.

Довольный поддержкой кот продолжил свою пламенную речь. Обычно с таким воодушевлением он выступал нечасто, и то, когда ему самому грозила нешуточная опасность. Долго плел Баюн вязь затейливых уговоров, попеременно напоминая о поруке Хранительницы и цепляя чувствительные струнки женской души, жалуясь на свою нелегкую долю будущего сироты, но все было напрасно. Как об стенку горохом…

Охрипший котофей сдался, сказав напоследок:

— Ты как хочешь, а я не намерен так часто Хранительниц менять. Ты, конечно, иногда непредсказуема, но к тебе привык, так что не обижайся… Время уговоров кончилось!

С истошным мявом он ринулся на Людмилу. Отрешенная ведьма, полностью отключившаяся от реальности, неловко упала на спину. Кот на мгновение завис в воздухе, всей массой обрушился на чародейку, раскорячив лапы, вцепился покрепче в тело ведьмы, и крикнул:

— Птах, шибче, пока я держу, руки вяжи.

Не ожидавший от мохнатого напарника такого скорого начала боевых действий бесенок озадаченно посмотрел вокруг. Ничего подходящего для вязания рук не нашлось. Разве что собственный хвост? Но его надолго не хватит… Да и ведьма брыкалась слишком активно, пытаясь скинуть с себя голосящего Баюна.

Сквозь завывания котофея, наконец, пробился негодующий вопль чародейки:

— Пусти, олух, пусти… Жжет… Огнем печет…

В пылу боя Баюн и не заметил, что его подбрюшье припекает, словно ошпаренное. Своя шкура, как известно, всегда ближе к телу, а уж если от нее ещё и паленым пахнет, тут не до спасения мира. Мигом скатился кот с ведьмы, на все лады чихвостя себя за излишнюю самонадеянность.

Рассмотрев урон, котофей облегченно перевел дух, деловито вылизал подпалину. Заботливо обихоженная шерстка на животе была цела, но колер её из угольно-черного поменялся на рыжеватый. Подпаленное круглое пятно ещё слегка припахивало паленым. Кот, обнюхав ещё раз брюхо, брезгливо чихнул: — "Обошлось легким испугом — не дело такому красавцу, как я, с лысиной ходить. Хоть и не видит никто, но всё одно непорядок".

Обезумевшая от боли Людмила, катаясь по земле, обеими руками рвала одежду на груди. Птах подхватил стонущую ведьму, приподнял её. Из-под выбившейся рубахи выскользнула и покатилась, зазвенев на каменном полу, тонкая пластинка. Поскользнувшись на ней, бесенок едва не упал, сильным толчком копытца оттолкнул непонятное в сторону: — "Потом гляну… Что с ведьмой?".

Чародейка жадно хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Переведя дыхание, опамятовалась:

— Баюн, что ты сотворил, негодник?

Кот непонимающе уставился на неё. Это надо же — он ещё и виноват! Да он больше всех пострадал! На ведьме ни царапины, а он… Почти калека… Баюн пригорюнился и приготовился высказать все свои претензии, включая и самое начало поисковой экспедиции, когда ведьма против желания затащила его в ступу.

Неожиданно Людмила, словно вспомнив что-то, вскочила, скинула порядком изодранную куртку, одернула нижнюю рубашку. Не добившись нужного результата, стащила её через голову.

Кот стыдливо потупился.

Не стесняясь наготы, чародейка прощупала свою одежду дважды, повторяя "Не понимаю… Куда оно делось?"

— Ты не это случайно ищешь? — бесенок наклонился над выпавшей вещичкой.

— Да, да, — Людмила кинулась к заветному зеркальцу, по пути набрасывая на себя рубашку.

Кот слегка прищурился, мысленно примеряя размер непонятной пластинки к своей подпалине:

— Не тронь, — завопил он, — это она нас чуть не сожгла!

— С ума сошел… — чародейка безмятежно взяла зеркало в руки, гадая, как она могла его выронить. Вроде хорошо спрятала… — Зеркало, как зеркало… Только я в нем страшнее кикиморы болотной.

Друзья едва лбами не столкнулись, кинувшись на погляд.

Склонились втроем над полированной гладью, но вместо своих замурзанных физиономий увидели Антона, мирно беседующего с Тимофеем. Мальчишка водил рукой по стене, облицованной глянцево-черными плитами, что-то объясняя своему старшему другу. В обе стороны от них тянулся бесконечный тоннель, сходный с теми, в которых плутала сама ведьма в компании кота и бесенка.

— Живые, оба, — облегченно выдохнула ведьма и, словно опомнившись, сердито сдвинула брови. — Но истинно ли всё это? Или очередная обманка? Ещё одна загадка Триглавы про настоящее, прошлое и будущее? Да будь оно проклято, это зеркало! Жили, забот не знали! — Людмила размахнулась и со всего маху швырнула пластинку подальше от себя.

Зеркало бумерангом описало полукруг над головой ведьмы, ударилось о стену, расколовшись на мельчайшие осколки, которые ледяными иглами застыли в толще камня. Правда, ненадолго, потому что незыблемая твердыня вдруг дрогнула и поплыла, словно подтаявший на солнце пластилин.

Последнее, что видела Людмила перед тем, как потерять сознание (а что? ведьма ведь тоже женщина…), были ошеломленные глаза брата.

*****

— Все-таки мне непонятно, почему ты решил, что нас специально заманили к старику? Ведь тоннели пусты. Абсолютно… Можно сказать, мертвецки.

— Тимоха, не ты ли первым сказал про ментальную атаку? — Друзья вразвалочку двигались по каменному коридору. Спешить некуда, разглядывать в потемках особо нечего, почему бы не поболтать? — Я и слов-то таких раньше не слышал… Но для меня любая атака и противник — одно целое. Это ещё с армии, такой условный рефлекс, крепко накрепко вколачиваемый в голову любому салаге. Вы там, в будущем, надеюсь, уже не воюете?

— Нет, — Тимофей улыбнулся, — ещё задолго до моего рождения сообразили, что ничем хорошим это не кончится, кроме тотального уничтожения, да и отдельных государств у нас нет. Так что воевать не с кем.

— А все люди белые и пушистые… — добавил парень. — И что, никаких попыток захватить мир в свои руки никем не предпринималось?

— Понимаешь, Антон, все зависит от воспитания. Если человек доволен своей жизнью, если у него есть все для счастья, зачем ему лишние хлопоты?

— Понятно…. Общество счастливых до идиотизма людей. То есть бунтарей-одиночек у вас не встречается?

— Почему не встречается? — неловко замялся Тимофей, — бывают иногда, но все возможные отклонения от нормы отслеживаются ещё в раннем детстве. Тогда таким детям назначают психокоррекцию, а потом они находятся под наблюдением.

— Всю жизнь… И они знают об этом?

— Нет, знание о своей ущербности может повлиять на дальнейшее развитие, а это нарушение прав человека. Препятствие для гармоничного формирования личности.

— Ничего себе! — возмутился Антон, — да у вас там мозги промывают похлеще, чем у нас. А я-то думал…

— Ты не понимаешь, — разгорячился Тимофей. — У нас каждый занимается тем, что ему приносит наибольшую радость. Каждый находит дело себе по душе, не думая о том, что ему надо вкалывать, как проклятому на постылой работе, чтобы иметь возможность прокормить себя и своих детей.

Парень внимательно посмотрел на набычившегося друга и примирительно поднял руки в знак того, что он сдается, и больше спорить не будет:

— Все, проехали, — но не утерпел, — а ты сам чего ж в прошлое рванул?

Пацан мигом сдулся, как проколотый воздушный шар:

— Дети у нас такие же, как везде… Непослушные…

— Это ты дите? — расхохотался Антон, — ну не придуряйся. Между прочим, ты вполне совершеннолетний. Сколько тебе?

— Через три месяца семнадцать будет…

— У некоторых народов человек в тринадцать лет считается взрослым. Да и вообще, Тимка, ты посмотри на себя. Мужик уже, а туда же — деееети… — издевательски протянул парень.

— Мне страшно представить, что меня ждет дома…

— Раньше думать надо было. Надеюсь, не расстрел, — озабоченно сказал Антон. В душе он был не рад, что затеял этот разговор.

— Смертная казнь отменена давным-давно. Не гуманно.

"Ну, что ты с ним будешь делать, шпарит прямо, как по писаному. Неужели там все так уверены, что нет другой альтернативы развития общества, что их благоденствие единственный возможный вариант светлого будущего? Тьфу… Тимкина убежденность прилипчива. Я и сам уже начал думать словами газетной передовицы. А вдруг там и, правда, все так чудесно?.. — Антону захотелось на минутку перенестись лет этак на триста-четыреста вперед, в середину двадцать второго века, и хотя бы одним глазком взглянуть, какой станет Земля. — Нет, и не мечтай… хватит тебе этого приключения. Выбраться бы без потерь. Птаха вон недосчитались, кто следующий?".

Он толкнул повесившего голову Тимофея.

— Ну что, на войне, как на войне? Думаем только о настоящем и не заморачиваемся лишними фантазиями. Что-то тут подозрительно тихо, а ведь мы оба слышали вопли вслед. Пошли, что ли, дальше?

— Может, передохнем?

— Привал делать не будем, — жестко сказал Антон, — будем идти, пока не упадем.

— Но почему? — совсем жалобно спросил Тимофей.

— Не хочется терять время. А ты браслет пощелкай, да выбери кого-нибудь, лишь бы тебе идти было полегче.

— Не получится, — мальчишка потряс рукой перед самым носом друга, — видишь, заряд кончается.

— Какой заряд? — не понял парень. Ничего необычного в браслете он не увидел, отдельные сегменты его отсвечивали желтоватым светом. А вот по-прежнему или нет, Антон не понял. На свету бы глянуть, для сравнения.

— Обыкновенный, а ты что думал, он от вечного двигателя работает? Я тут уже сколько? Да ещё и без конца превращался…

— Понятно, батарейки в комплект не входят. Сильно устал?

— Угу, и помыться бы не мешало.

— И поесть… — размечтался Антон.

— Не напоминай, — в животе мальчишки предательски забурчало.

— Пятнадцать минут отдыха, и следующий марш-бросок.

Пацан мешком свалился, где стоял, растянувшись поперек тоннеля:

— Хорошо как… — Холодный камень показался ему нежнее самого мягкого ложа.

— Ноги подбери, наступит кто-нибудь…

Тишина в ответ.

Антон усмехнулся: — "Совсем замаялся, даже не стал спрашивать, чем я пятнадцать минут отмерять буду. Ладно, пусть спит, — прислушался к тихому посапыванию, — такое ощущение, что заснул в падении… Главное, самому не задремать".

Он передвинул Тимофея с прохода (тот даже не шевельнулся), уселся рядом, прислонился к стене и отпрянул. Зараза, холодная, как лед… и мокрая. Ну так даже лучше, наверняка не заснешь… Уставился в темноту — ни звука, ни движения…

Сон был путаный — Антон бежал по бесконечному лабиринту, кружа в извивах сумрачных галерей, спасаясь от невидимого Нечто. Страх гнал его вперед, не давая передышки. От ужаса кровь вскипала в жилах и фонтанчиками выплескивалась через поры кожи, оставляя позади дымящуюся багровую дорожку. Ещё один поворот — через пару шагов парень уперся в глухую стену, раскинул руки, ладонями почувствовал равнодушный камень. "Вот и все, отбегался, — парень развернулся, — глупо, но хоть лицом к лицу смерть встречу". Сомнений в том, что настал последний миг его недолгой жизни, у Антона не было. От поступи приближающегося дрожала земля под ногами, затхлый воздух дрожал от палящего ветра, несущегося впереди преследователя. От смрадного дыхания Зверя, заслонившего необъятной тушей проход, тоскливо сжалось сердце. Парень малодушно закрыл глаза…

… и вскинулся резко, просыпаясь. Вокруг все ходило ходуном — стены тряслись, как в лихорадке, осыпаясь мелким камнепадом, издалека доносились гулкие хлопки, схожие с отголосками взрывов, порывами налетал горячий ветер, который сушил и без того словно подвяленные губы.

Тимофей безмятежно раскинулся рядом. И ничто ему не мешало — ни жесткое ложе, ни отзвуки далекой канонады, на острые камешки, осыпающиеся с разрушающегося свода, ни крик Антона — "Тимка, подъем, тревога".

Взбешенный от собственного бессилия (нашел время спать!), парень подхватил друга, встряхнул. Голова мальчишки безвольно мотнулась из стороны в сторону. Антон перекинул пацана через плечо, перекосился от тяжести тела и двинулся подальше от эпицентра катаклизма. Что там творится, разбираться не хочется, ноги бы унести подальше.

Нет, так дело не пойдет. Парня шатало из стороны в сторону. Мальчишка, хоть и тощий, оказался невероятно тяжелым. Или это я так ослабел? Он небрежно уронил Тимофея на пол. Ничего, небольшая встряска пойдет ему на пользу.

— Что, уже пора вставать? — Тимка с закрытыми глазами сидел, покачиваясь, как китайский болванчик. — А ещё пять минут?

— Через пять минут тебя завалит с головой, — заорал Антон, сраженный пофигизмом пацана. — Глаза протри, засоня!

— Ой-ё, — протянул мальчишка, чуток разлепив веки, — а что это?

— Это трындец, — сообщил парень, — а если будем копаться, то полный. — Тимофей вскочил на ноги. — Ну, слава богу, дошло… А теперь беги, кролик, беги, насколько хватит сил.

— Все, — Тимофей уцепился за стену, прижался к ней лбом, — больше не могу. Конца края нет. Сколько можно бежать?

Антон и сам был, как говорится, весь в мыле. Последнее время они едва переставляли ноги, лишь бы только не стоять на месте.

— Здесь вроде потише… — неуверенно сказал он.

— Ты думаешь? Надолго ли? — мальчишка оторвался от спасительной подпорки, повернулся к Антону. — Может быть, там тупик, а мы несемся, как загнанные. Ничего ведь вокруг не меняется.

— Почему? Там стены были облицованные, а здесь — естественный камень.

— Слушай, а ты не заметил, что мы вроде, как в горку идем? — внезапно оживился Тимофей. Надежда на спасение промелькнула в его глазах.

— С чего ты взял? Просто выдохлись, вот и, кажется, что подъем.

— Да нет, смотри… — мальчишка прямо светился от пришедшей ему в голову догадки. Он снова развернулся к стене, подобрал острый камешек и принялся рисовать Антону схему, поясняя свои выводы. — Помнишь, как мы попали в замок?

— На ковре-самолете, — натужно пошутил Антон. Еще бы ему не помнить. Времени прошло всего ничего, а он никогда на память не жаловался.

— Я не уверен, что тот зал находился на одном уровне с землей, скорее всего он гораздо ниже. Кащей же не совсем дурак был…

— Думаю, что нет…

— Что? — обернулся Тимка.

— Он был очень даже не глуп, если смог столько времени всех в таком страхе держать. Ведь врагов у него водилось куда больше, чем друзей. Впрочем, о друзьях мы ничего не слышали.

— Ага, — отстраненно кивнул головой мальчишка, увлеченно царапая стену. — Вот, я прикинул… Там, где мы были вначале, и сам зал, и коридоры со стенами покрыты черными плитами. Это сердце замка, а сверху только муляж, обманка для таких, как мы. Если бы не полотенце Бабы-яги, мы покрутились бы наверху и ушли ни с чем. Кащею даже не пришлось бы организовывать нам встречу, слишком мелкая сошка. Потом та дыра, в которую нырнул Птах. Ведь пол все время под уклон шел, я заметил. Ещё помню, удивился, что нам в подземелье делать.

— По идее, твои рассуждения верны, если бы ты ещё к выходу наружу привел.

— А он, думаю, недалеко, мы уже столько отмахали.

Тимофей двумя резкими взмахами руки перечеркнул нарисованные им каракули и впечатал рассыпающийся камешек точно посередине, в узкую извилистую трещину.

Стена дрогнула и осыпалась вниз мелким каменным крошевом.

У Антона перехватило дыхание — в открывшемся проломе стояла Людмила. Рядом с ней Птах (слава богу, живой!) и здоровущий черный кот с наглой самоуверенной мордой.

Ведьма взмахнула руками и начала неловко заваливаться набок. Антон кинулся поддержать падающую сестру, да куда там, разве успеешь? Котяра скользнул под ногами, пушистым ковриком растянулся позади чародейки, смягчая падение. Людмила приземлилась ему точно на спину (кот только екнул, но стерпел тяжесть тела) и сползла мягко на пол.

Наверху послышался угрожающий треск. Незыблемый монолит над головой прорезали глубокие извилистые разломы, которые расширялись прямо на глазах.

Еще один мощный удар сверху. Вниз полетели обломки, при ударе о пол шрапнелью разлетающиеся в разные стороны.

Все озадаченно задрали головы — свод тоннеля от частых повторяющихся ударов прогибался, как раскаленный металл под кувалдой в ловких руках молотобойца.

Антон подхватил сестру на руки, кинулся к единственной стене, на которой ещё не было трещин.

— При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна, — крикнул кот, перепрыгивая груды камней. По пути он ловко куснул чуть пониже спины совсем растерявшегося Тимку.

Тот отпрянул от зубастого террориста.

— Берегись, — закричал кот, отскакивая в сторону.

На то место, где только что они были, рухнул кусок скалы, едва не задев Тимофея. Перепуганный пацан через мгновение оказался рядом с Антоном.

— Стоило находить друг друга, чтобы вместе умереть? — меланхолично заметил парень, опуская Людмилу на пол и прикрывая её собой от града осколков. — Пробраться через эти завалы нереально. Нас здесь и засыплет. Всех скопом.

— Не верю, — кот примостился рядом с ведьмой, басовито урча, — до сих пор обходилось. Чего уж теперь такое приключение портить нелепой смертью?

— Ааааа…

— Баюн… — Антону на миг показалось, что кот лапой в белоснежной перчатке приподнял свой цилиндр и вежливо, пряча улыбку в торчащих усах, склонил голову. — Кот…

Парень уставился на него. Надо же, в самом деле, говорящий, а он думал, показалось.

— Ты что? Забыл? — жарко зашептал прямо в ухо Тимка, — это же ведьмин помощник…

— Неправда ваша, я сам по себе мальчик… — почему-то обиделся Баюн, повернувшись ко всей честнОй компании хвостом.

— Хватит, не путай их, — слабо произнесла Людмила, массируя себе виски, — у них и так каша в голове. Я уж и не верила, что встретимся.

— Хотелось бы не так…

— Фатально? Своей судьбы и на хромой козе не объедешь…

— Заживо погребенные, — нервно хихикнул Антон, — реалити-шоу… Последний из оставшихся в живых получит бонус…

Что получит финалист, он не договорил — нестерпимый визг на грани ультразвука, от которого заломило в ушах, заполнил все пространство тоннеля. Следом раздался оглушительный грохот, лавина влажной слежавшейся земли посыпалась вниз, а в открывшийся над головой пролом хлынул ослепительный солнечный свет.

Никогда ещё Антон не орал так громко. Рядом кричал и хлопал его по плечу Тимофей, которому вторил ликующий дискант кота, тянущего своё нескончаемое «мряоуо».

Увы, счастье долгим не бывает.

В подземелье потемнело, а в дыру едва протиснулась вытянутое рыло невиданного зверя, завертелось, расширяя отверстие. Золотисто-оранжевая чешуйчатая морда, появившаяся через мгновение во всей красе, пару раз хлопнула глазами-блюдцами, привыкая к смене освещения и вытаращилась на друзей.

— Ой, баааатюшки светы, — застонал Баюн, прикрывая лапами свои уши, стараясь уменьшиться в габаритах, — никак папаня пожаловал? Говорил я тебе, Баба-яга, оставь ты этого змееныша там, где нашли? Не слушаешь добрых советов… Вот и доспасались… Кто б теперь самим помог…

Зверь приоткрыл пасть, усыпанную в три ряда острыми зубами, и замер, склонив голову набок, казалось, прислушиваясь к стенаниям кота.

Друзья оцепенели, только котофей, пока не поздно, попытался потихоньку отползти в сторону, когда чудовище коротко свистнуло, выдохнув струю пламени ему вслед. Антону почудилось, что его сунули в раскаленную духовку. Баюн горестно заголосил, хотя выхлоп прошел поверху, лишь слегка опалив шерсть. Вонь от сгоревшего подшерстка и фосфорнокислого дыхания зверя смешались в непереносимое для обоняния амбре. Парень, стараясь дышать через раз, оглянулся — Людмила и Тимофей дружно зажали руками рты, с ужасом глядя на новую напАсть.

Противостояние длилось недолго — всего несколько ударов трепещущего сердца. Рассудок с пугающей неотвратимостью сообщил, что из этой передряги они уже точно не выберутся.

Чудовище стремительно сцапало Людмилу, подбросило вверх, словно рыбку-плотвичку, перехватило поперек тела и выдернуло наружу. Кот, правда, прыгнул следом, успев зацепиться когтями за штанину чародейки, но не удержался, соскользнул, стащив один сапог.

— Антон, — закричал мальчишка, — куда оно её утащило?

— На обед… Но она маленькая, ему все равно не хватит, так что скоро за нами придет.

— И что, мы ничего ему не сделаем? — Тимофей не мог смириться с тем, что его старший друг уселся на пол и, замолчал, уставившись в стенку. — Почему ты молчишь?

— Что ты предлагаешь? — Антон повернулся к пацану. — Туда? — он поднял лицо к пятну света, маячившее метрах в пяти над головой. — Ты летать умеешь? Уже нет? Я тоже… а туда-сюда по тоннелям метаться резона нет. Мы там уже были.

— Но это же твоя…А… — махнул рукой Тимофей и уселся рядом.

— Баюн, — позвал Антон, — выходи, чего спрятался?

Кот с донельзя горестным видом выбрался из-за груды камней, за которой он предавался безутешному горю и зализывал душевные раны.

— Что это было?

— Змиулан, — Баюн безнадежно вздохнул.

— Куда он Людку потащил?

— Кто его знает откуда он прилетает и куда девается… Одно слово — змей огненный…

— Огненный? Дракон, что ли? Их тут вас немеряно, как я гляну. С одним мы уже встречались, когда к Кащею шли. Ничего — справились.

— То детеныш был, а тут — сам видел…

— А ну-ка поподробней…

Дослушав Баюна, Антон удивился:

— Сестрица моя ему зачем? Я заметил, что мы ему по барабану были, так, шугнул факелом предупреждающим, и все.

— А он со своей природой совладать не может — сколько девок и баб попортил, ни одна супротив устоять не смогла. Правда, все больше добром приходил, за любовь и ласку богатством одаривал, да толку? Баба все одно недолго жила потом — либо в родах умирала, либо просто от тоски чахла за полюбовником.

— Каким полюбовником? — не выдержал Тимофей, — он же такой огромный.

— Увянь, — щелкнул его по носу Антон, — жесткое порно детям до восемнадцати запрещено. Даже не пытайся представить…

— Тут все проще, — сказал кот, — те, к кому змей приходил, сказывали подружкам какой он красавец писаный, лишь глянешь, и в груди замирает сладко-сладко… А больше его никто и не видит.

— Как никто? — удивился парень. — Мы ж видели… Одна башка

— Эй! — донесся сверху веселый голос Людмилы. — Долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена вызволить.

— Мы пока с теорией знакомимся, — машинально буркнул Антон, изо всех сил пытавшийся представить чудище красавцем, — спасать потом будем, во всеоружии. А ты сгинь, глюк кошмарный…

— Тошка, окстись! — Сверху в Антона полетела еловая шишка, за ней ещё одна, потом посыпались комья уже подсохшей на солнце земли. — Я живая! Отойдите… Лови…

Вниз полетели сухие ветки с привязанными к ним полосками ткани, в которых Антон узнал обрывки Людмилиной одежды.

— Что это?

— Лестницу делайте…

— С ума сошла? Из этого? Тут высота какая! Сверзимся, костей не соберем. Наколдовать чего посущественнее не можешь?

— Пока нет… Вы бесенка первым пустите, он легкий. Пусть мне поможет.

— Птааах…

Мальчишка и кот озадаченно переглянулись. И тут Антон сообразил, что бесенка нет и, похоже, уже давно.

— Где этот ушелец? Ну, все, он меня достал… — зловещим шепотом, чтобы не услышала сестра, прошипел парень. — В этот раз так просто он у меня не отделается…

— Ну, что вы?

— Подожди, — откликнулся кот, — думаем.

— Что тут думать? — возмутилась Людмила, — делать надо. Скоро темнеть начнет. Или вы там уже прижились?

— Кто его видел последним и когда? — допытывался у друзей Антон, сгребая ветки в кучу и изо всех сил изображая активную деятельность.

— Как-то не до бесенка было, когда тут все сыпаться началось, а потом, по-моему, его и не стало, — рассудительно заметил Баюн. — Каждый сам за себя…

— Эх, вы! Может, его засыпало?

— Птаха? — ухмыльнулся котофей, — ты его плохо знаешь…

— Точнее, совсем не знаешь… — от низкого рокочущего баса вышедшего в круг света бесенка у Антона внезапно заледенела спина. Какой бесенок? Только тело осталось прежним. В глубине черных глаз неведомого существа горит адское пламя, грозящее в любой миг вырваться наружу.

 

ГЛАВА 36

Да нет, показалось. Нервы уже на пределе… Птах, как Птах… Веки слегка прикрыты, а адский огонь в глазах… Что только не привидится после пережитого?

— Ты где… — сердито гаркнул на него парень и, интуитивно чувствуя, что не стоит так опрометчиво наезжать на непонятно почему изменившегося бесенка, гораздо спокойнее продолжил, — шатался? Не хватало ещё за тобой бегать очертя голову…

— А за мной бегать не надо, я сам прихожу, когда надобно, — глухо пророкотал тот, низко опустив голову, пряча взгляд.

— Очень кстати подоспел, — влез практичный Баюн, ни на минуту не забывающий о своих меркантильных интересах, — нам ты сейчас позарез и нужен.

Не обратив ни малейшего внимания на слова кота, Птах небрежно отодвинул в сторону попавшегося на пути Тимофея.

— Ты чего толкаешься? — опешил мальчишка, едва не упав, — сдурел, что ли?

Птах подался вперед.

— Ты это… — Антон немного отступил. Ему на какой-то миг стало жутко. Тихий, бессловесный бесенок пер на него, словно танк.

— Тошка, — Людмиле одной было уже невтерпеж, — ну что вы копаетесь? Стемнеет, сложнее выбираться будет…

Недобрый ревнивый взгляд бесенка плетью ненависти полоснул парня. Не в силах совладать с собой, Птах резко выбросил вперед лапу и вцепился в горло Антону. Тот покачнулся, пытаясь удержаться на ногах. Да толку?

Приглушенный вскрик вырвался из стиснутой железной хваткой глотки. Последняя внятная мысль Антона — "Охренел он, что ли?.." — вильнула хвостом и растаяла…

Дышать… Перед глазами поплыли лилово-черные круги, в висках загремел прощальный набат, в грудь когтями вцепилась саднящая боль… Хотя бы глоток… один единственный… на прощание…

— Тоха, держись, — Тимофей кинулся к бесенку, повис на спине, норовя ударить коленом посильнее.

Ленивым движением плеч Птах небрежно скинул мальчишку.

Обмякший уже Антон, почувствовав минутную передышку, судорожно втянул воздух — как и просил: единственный торопливый глоток, почему-то с горьковатым привкусом осеннего костра. И снова — раздирающая легкие резь: дышать…

— Даже не думай, — бесенок спокойно оглянулся на кота, подобравшегося для прыжка, — хуже будет.

Кот — дважды повторять не пришлось — сделал вид, что жутко увлечен работой. Деловито ухватил зубами сучковатую ветку, очень кстати оказавшуюся неподалеку, и поволок за груду камней, стараясь оказаться подальше от опасного соседства.

"Поворот… Сколько волка не корми… Антону все равно не помочь… Бес он бес и есть… злобой так и пышет, того и гляди все вокруг разнесет… — Баюн оглянулся на упавшего мальчишку, толком не соображавшего, что же случилось на самом деле. — Ну, куда он лезет, дурень, куда? Головой бы подумал…". Котофей тихонько муркнул в надежде, что Тимофей его услышит. Куда там? Тот опять прыгнул на Птаха.

Словно отмахиваясь от назойливой мухи, бес раздраженно дернул хвостом, резко выбросил назад ногу. Наткнувшись на внезапный удар острого копытца, мальчишка хекнул, замер на мгновение, прижав руки к животу:

— Больно, — немеющими губами прошептал он и сломанной куклой свалился под ноги беса.

Невысокий бесенок на вытянутой лапе приподнял сомлевшего Антона повыше и слегка потряс, будто лиса курчонка. Ноги парня заскребли по камню. В напрасной попытке освободиться Антон забился, словно в припадке падучей. Птах довольно ухмыльнулся. Ситуация, когда размер не имеет значения, его явно забавляла.

— Птааааах, — заверещала ведьма, разглядевшая в полумраке причину непонятной ей возни. — Не смей!

От крика чародейки бесенок дернулся, задрал голову, вглядываясь в лицо Людмилы, белым пятном маячившее вверху.

— Антон! — закричала ведьма. Голос её дрожал от страха за жизнь брата.

Птах недоуменно глянул на парня, которого он по-прежнему держал на весу, слегка отодвинув от себя.

Кот, под шумок отползший подальше, сжался в комок. Минутная растерянность ведьмы сменилась холодным бешенством. Баюн собственной шкурой ощутил волны ярости, направленные на бесенка.

— Отпусти его! — команда Людмилы прозвучала, как удар хлыста. — Немедленно!

Птах послушно ослабил захват — аморфной массой парень стек на пол рядом с Тимофеем и натужно закашлял, выгибаясь дугой, жадно хватая ртом воздух: густой, тягучий и отдающий кислинкой, словно клюквенный кисель.

Приходящий в себя Антон бесенка больше не интересовал. Он проворным кузнечиком прыгнул вверх, уцепился за едва заметные выступы камней и, быстро перебирая лапами, полез наружу.

Когда бесенок, в таком ракурсе больше похожий на странное мохнатое насекомое, скрылся из глаз, Баюн облегченно вздохнул. Выждав самую малость, на случай внезапного возвращения ополоумевшего Птаха, кот подскочил к друзьям: — "Как они? Ну, жить вроде будут…".

Перевернувшийся к тому времени на живот Антон утирал слезы и кровь вперемешку со слизью, щедро текущие из носа.

— Быстро ты оклемался, — кот склонился над парнем, разглядывая его повреждения.

— Тимку лучше глянь, — морщась от боли, попросил парень, массируя себе шею, которая наливалась багрово-синим буквально на глазах. — Я уж думал, все, конец мне… Куда ты его волочишь? — возмущенно просипел он коту. — Там разрывы внутренние могут быть, его нельзя двигать…

— Можно, — откликнулся Баюн, перетаскивая неподвижное тело Тимофея и укладывая вплотную к Антону. — Мне всё можно… Не таких вытаскивали…

— Много ты понимаешь…

Баюн не обратил на его слова никакого внимания — деловито топтался вокруг, словно примериваясь, потом навис сверху над Антоном. От прикосновения торчащих вибрисс и едва уловимого звериного духа у парня защекотало в носу. Не удержавшись, он чихнул и тут же застонал от тяжести, навалившейся на него. Непоседливый кот неожиданно плюхнулся сверху на страдальцев, придавливая обоих своим немалым весом. Мальчишке пока все равно, но Антон был против такой помощи. От возмущенного крика голос опять сорвался в хрип. Котофей ловко заткнул ему рот своим слегка облезлым хвостом, и пока парень отплевывался от кошачьей шерсти, посоветовал расслабиться и получить удовольствие:

— Не дергайся… Лишь бы никто не помешал, скоро, как новенькие, будете оба.

— А Людмила?

— Она справится, — авторитетно заявил Баюн, надеясь на лучшее. — О себе подумай… — и заурчал. Прерывистое урчание кота больше походило на распевку не слишком опытного шансонье, который никак не может определиться с тональностью и репертуаром.

"Справится… Остряк-самоучка… Конечно, оптимисты легче живут, но гораздо меньше пессимистов. Те изначально готовы к самым худшим коллизиям жизни", — от напева, непрестанно меняющего тон, у парня закружилась голова. Глаза сами собой закрылись, и ему стало так хорошо и беззаботно, как в далеком детстве, когда, набегавшись, засыпаешь с ощущением того, что впереди ещё много-много дней, полных удивительных открытий.

*****

Перевернувшись в воздухе, Людмила взмахнула руками, пытаясь удержаться от неотвратимого падения в ужасную пасть, и с криком ухнула вниз. Жаркая темнота сомкнулась вокруг нее. Ужасающие мгновения «слепого» движения в никуда, отмеренные сбивчивыми ударами её сердца, казались нескончаемыми.

Резкий толчок…

Остановка…

Удар о твердую от долгой засухи землю и огненная зарница сквозь сомкнутые веки…

Открывать глаза Людмиле не хотелось. Хоть не увидит, как её харчить начнут. Скорей бы уже, что ли… Чего время тянет?

Клейковатый язык прошелся вдоль спины, зацепил шершавым кончиком стиснутые вокруг коленей руки, пытаясь развернуть сжатое в защитный клубок тело. Отрицательно мотнув головой, все же не выдержала, глянула сквозь ресницы.

Глаза в глаза… огромные, медово-желтые… и она, тонущая в них, как мушка в янтаре…

Так вот ты какая — моя смерть: дорога в никуда через темную щель узкого вертикального зрачка в обрамлении радужного озера несбывшихся грез…

Не видеть…

Биение крови в ушах, липкая испарина и холодеющие руки, у которых уже нет сил сжимать выскальзывающие колени.

— Все, хватит! — Людмила до боли закусила губу. — Страшно? — Встала, пошатываясь, во весь рост. — Лучше ужасный конец, чем ужас без конца… — И застыла, пойманная в плен гипнотическим взором.

Звонкая трель недалеко — до боли знакомая рулада змиуланчика… С трудом оторвала глаза от созерцания омута чужого взгляда — чужого, но не враждебного ей — и заметила мельтешащего рядом змееныша. Тот обрадовано заверещал, завис над плечом, трепеща тонкими перепончатыми крыльями. Чародейка, услышав потрескивание своих загорающихся волос, невольно подалась назад и только тогда разглядела всего «папаню». Змей впечатлял: огромный шар головы на короткой мощной шее, кожистые крылья подрагивающим веером на широкой спине и длинный хвост двойным охватом вокруг Людмилы и самого змея. А ведь она едва достает до колена когтистой лапы.

Что ж теперь делать с этой «горячей» семейкой?

Неожиданный шквал сбил Людмилу с ног, протащил по земле, раздирая на ленты остатки одежды, затолкнул под согнувшийся от напора ветра куст. Гулкие хлопки, словно слитные удары сотен ладоней, пронизывающая все тело дрожь от сдвоенного змеиного клича. Развернулась, на четвереньках выбираясь из-под нависающих веток, и увидела только прощальный отсвет заходящего солнца на золотисто-зеленоватой чешуе, мелькнувший парной искрой в белесом мареве наползающих облаков.

Людмила огляделась. Поляна с большой яминой посередине, а вокруг, куда ни глянь, лес — знакомый, привычный. Высокие деревья шумят, качают макушками, перешептываются удивленно. Значит, свободна? Без всяких условий? Так просто… Жизнь за жизнь… И только сейчас осознала — спасена.

— Спасибо, Змиуланы… — крикнула без надежды на то, что её услышат, просто радость бурлила внутри, искала выхода, хоть такого. И счастливо улыбнулась, когда до нее донеслась приглушенная расстоянием ответная трель малыша. — Прощайте…

Вот и все…

Какое все? И чего это она стоит? Там Антон, наверное, с ума сходит, но сначала…

Людмила уселась на жухлую траву, стянула один сапог (как второй потеряла и не помнит), коснулась босыми ногами земли, жесткой, колючей, словно не родной. Для восстановления время нужно и вот это — опрокинутое куполом небо с редкими пятнами розовеющих облаков, подкрашенными последними закатными лучами солнца, шелест листьев над головой, трепетные касания легкого ветерка, жар разгоряченной кожи, и мать сыра земля, не желающая принимать дочь свою. Вскочила, закружилась, раскинув руки. Запела-заплакала, завыла зверем раненым, взывая к могуществу земли, ветра, солнца. Ничего… Нет, не верю… Неужели и впрямь все высосал Кащей проклятый, не оставив даже малой искорки силы? Упала лицом вниз и зарыдала, скорбными слезами омывая сухую землю.

Не выдержала мать земля мольбы отчаянной, отозвалась на горе горькое, неприкрытое. Живительные токи пробежали от макушки до пят, заземляя стынущее тело, принимая его в лоно природы. Людмила оцепенела суеверно, боясь спугнуть, сглазить преждевременной радостью возвращение былого. Только облегченно выдохнула, когда почувствовала, как шевельнулось внутри, отозвалось придавленное мрачными сводами подземелья — камнем прОклятым — ведьминское естество, как трепетно и опасливо разгорается искра силы, пока ещё слабенькая. Пока слабенькая… Пока… Но на все время будет…

— Эй! — подползла, заглянула за край провала, — долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена вызволить, — и засмеялась, увидев внизу оживленное копошение.

*****

Бесенок высунулся над краем ямины и сразу же наткнулся на вопрошающий взгляд ведьмы.

— Птах? — растерялась Людмила. — Ты как выбрался?

Замер, возвращая себе прежний несерьезный облик, приглушая багряный блеск глаз, да, видать, перестарался слегка. Ведьму не обманешь.

— Кто ты? — Ишь, голос властный, а сама напряжена, как струна. — Не почудилось мне… Что с Антоном сотворил, паразит?

Бесенок оттолкнулся и выскочил на поляну, оказавшись рядом с чародейкой. А ведь не отодвинулась ни на шаг, когда подошел вплотную, глядя на нее снизу вверх. Да что она сейчас может?

— Он больше не нужен…

— Как не нужен? Кому? — Оторопела, плещется в глазах непонимание. — Ты так решил? С чего? — И опять гневливый всплеск. — Кто ты?

— Помнишь, как мы встретились?

— Встретились? Сильно сказано…

— А вот насмешка здесь лишняя. Вспоминай…

С тихим шорохом набегают неторопливые волны на пологий речной берег. Пахнет перепрелыми водорослями и болотной тиной. Серебристая лунная дорожка на воде слегка подрагивает. Брошенным прицельно камешком разбивается призрачная тропа в царство Водяного, широкими кругами расплывается по зеркалу воды. Что-то не откликается речной хозяин… И зачем звал, непонятно… Да ещё так срочно… Ну на нет и суда нет. Ждать больше не буду. Напоследок Людмила кидает ещё камешек, уже просто так, из вредности.

За излучиной реки хохочут, заливаются русалки. Их время — опасное для случайных путников — Русальная неделя. Была б её воля, Людмила за версту бы обошла это место, связываться с шельмами-водяницами не особо хочется. Это на людей легковерных они морок набрасывают, а от ведьмы русалки не прячутся. Мерзкое зрелище, признаться — злобные, ненавистные старухи с иссохшим истлевающим телом, даром, что в воде живут. Как только народ верит в их красоту и вечную молодость? Зло всегда уродливо, а русалочье тем более — брошенные невесты, по собственной воле отказавшиеся от жизни земной, мстительны и жестоки. Ладно, что сидеть? И так понятно, что не явится Водяной. Знать, нужда отпала в её помощи. Домой пора…

Отчаянный, полный невыносимой боли, крик донесся от русалочьего игрища.

Не выдержала Людмила, вскочила, помчалась берегом, оскальзываясь на мокрой траве. Добежала до излуки и остановилась, всматриваясь в мельтешение темных силуэтов на мелководье. Посередине словно большая рыба плещется, бьет хвостом. Разом засмеялись русалки, кинулись к рыбе, притопили слегка и отпустили, закружились вокруг быстрым хороводом, залились напевным смехом.

И опять по нервам ударил безысходный вопль, аж мороз пробрал до костей. А ночь ведь душная какая — парит, словно перед грозой.

"Что ж делать? — заметалась по берегу ведьма. — В воду никак нельзя, чужие владения. Утянут, как пить дать… И сама погибну, и страдальцу не помогу… С берега попробовать пугнуть, что ли?".

В ладонях привычно сформировался огненный шар, взвился вверх, пущенный умелой рукой и вонзился в воду почти в центре русалочьего круга, накрыв водяниц клубами пара. Не зря тратила долгие часы упражнений, пригодилась все-таки боевая магия. Людмила, предварительно сложив пальцы оберегающим жестом, удовлетворенно вслушивалась в проклятия и пожелания. Ничего, пусть прочувствуют на себе, каково это… А не поймут, ещё один «подарочек» отправлю.

Скоро у самого берега поднялась белесая фигура водяницы, разглядывая ведьму.

— Баба-Яга? — русалка удивилась несказанно. — Ты чего озоруешь? Мы с тобой вроде не ссорились, нам делить нечего. Твой лес, наша река…

— Кто там у вас?

— А тебе какое дело? Иль нужда телесная заела? Так приходи, опытом поделимся… — водяница кокетливо перебросила отвисшую тощую грудь на покрытое синеватыми пятнами тлена плечо.

Людмила брезгливо передернулась — видели б мужики, за какой красотой кидаются, головы теряют, так и рыбачить бы перестали.

— Отдайте мне его… — попросила она.

— Чего ради? Это наша добыча. Ты тут каким боком?

— Сочтемся…

Задумалась водяница не на шутку, почесала загнутыми когтями остатки длинных спутанных волос и, прикинув что-то, решилась:

— А бери, — сунула пальцы в беззубый рот, залихватски свистнула подругам, — толку все одно никакого от него нет. Скушный он стал…

Затаив дыхание, глядела Людмила, как приближаются русалки к берегу. Одна из них волокла за собой примолкшего страдальца. За невеликим тельцем его тянулся темный извилистый шлейф.

— Вы что, уже и детьми не гнушаетесь? — грозно свела брови ведьма. — Мелка добыча ваша для взрослого.

— Да, что ты? Как можно… — глумливо усмехнулась первая водяница, не сводя алчных глаз с чародейки. — Так берешь или как?

Чародейка согласно кивнула и едва успела подхватить скользкое от воды и крови тело, исполосованное острыми когтями русалок. Сердце зашлось от жалости, когда посмотрела, кого вызволила — бесенок-подросток, с едва пробившимися рожками, почти не дышит уже. Получится ли выходить, неизвестно…

— А мы хотим…

Не дослушала Людмила водяницу, развернулась и кинулась в лес, подальше от воды. Не хватало ещё торговаться с этими злыднями, прихоти их выполнять. Обойдутся! Только бежать шибче надо — догонят, мало не покажется. Вслед несся злобный вой обманутых русалок, да поздно, улетела птичка.

Ох, не скажи «гоп», пока… Отяжелевшее тело бесенка оттягивало руки, норовило выскользнуть. Под ноги то и дело попадался сухостой, кусты внезапно выстреливали ветками, цепляя платье, а за спиной раздавалось ожесточенное улюлюканье водяниц, окружающих Людмилу. Не думала ведьма, что по лесу они бегают так же прытко, как и по воде. Мутно-белые силуэты загонщиц мелькали то справа, то слева. Чародейка едва успевала увиливать от жадных рук, тянущихся к ней из-за деревьев. Кинуть бы в них заклинанием, да пока соберешься с силами, разорвут в клочья. Только и остается, что бормотать срывающимся от гоньбы голосом: — "Отступите, навь и мара, отступите хмарь и хворь, лишь из пара вар — не кара, лихо — сгусток слабых воль. Отженитесь, гады сердца, выпрямись, излом в груди, вам от лиха не согреться, мне свободу, вам — уйти…". Ведьма не знала, насколько действенен этот заговор против водяниц, но, если русалки замкнут круг, можно смело прощаться с жизнью. Нежить обмана не прощает, хотя сама порой не прочь слукавить.

Торопливое бормотание на бегу помогало слабо. Речные «девы» гнали ведьму до самого дома, только перед защитным кольцом-оберегом, полыхнувшим лютым жаром, развернулись и, дружно пожелав ей ни дна, ни покрышки, убрались восвояси.

Людмила же, свалив недвижного бесенка на крыльцо, хлебнула воды колодезной студеной и принялась колдовать над ним. Сама не заметила, как день наступил — останавливала кровь текучую, что не брал никакой наговор, штопала обычной портновской иглой самые глубокие раны, да готовила восстанавливающие взвары. И для бесенка, и для себя. Выходила все же спасенного, да так привыкла к его молчаливому, незаметному присутствию, что не решилась прогнать, когда бесенок поправился, хотя никого не собиралась впускать в свой ближний круг.

Чародейка, не говоря ни слова, смотрела на Птаха, стоящего перед ней. Кого же она спасла в ту ночь? Может, не зря так упорствовали водяницы, пытаясь отобрать у нее этого?

— Будто вчера было, да? А ведь сколько лет минуло… Ты ведь даже не задумывалась, почему я ни капли не меняюсь, так и остаюсь бесенком-недорослем.

— Глаза отводил? Чего таился?

Птах отступил от ведьмы, уселся на невысокий пенек, пригорюнился.

Она едва удержалась — так и хотелось утешить безобидное создание, несправедливо заподозренное в тяжких провинностях. Немудрено головой ослабеть после злоключений. Может, почудилось всё в обманчивой темноте провала и зря она напраслину на невинного возводит? Ведь сколько лет рядом жили в добре и мире.

Но бесенок исподлобья кинул взгляд на чародейку — внимательный, оценивающий, усмехнулся тайком.

— Хватит лицедействовать, говори все, как есть, — опомнилась ведьма. Не будет ей покоя, если не узнает всей правды.

— Ладно, сама хотела, — вместо Птаха проявилось опаснейшее существо, связываться с которым не стоило, — только не прерывай, если что не по нраву придется.

У Людмилы неприятно засосало под ложечкой, словно в предчувствии беды. Пожалуй, лучше молча выслушать, что он расскажет, а потом решать, как быть.

— Свой счет у меня к Кащею имелся. Подобраться к нему я не смог, сколько не пытался. — Голос «бесенка» слегка подрагивал, казалось, он неимоверным усилием воли сдерживает давнюю, затаенную боль, что рвется изнутри. — Даже для меня слишком хитер и осторожен оказался, да разнеслась весть, что новая Хранительница, Баба-Яга, отпор дала лиходею. Я не поверил, хотел присмотреться к тебе, да как? Новых знакомств чураешься, дружить ни с кем не стремишься, окружилась забором и сидишь, как сыч, взаперти, без нужды нос не кажешь. Пришлось на хитрость пойти, выманить на реку. Водяному ты без надобности оказалась, это моя придумка — потолковать хотел, да не приметил «покрывала» русалочьего, раскинутого по берегу. Там бы мне и сгинуть, да не проста ты оказалась, вырвала у водяниц. Правильно не согласилась на их торг, будь уверена, цену запросили бы немалую. Не часто им такие, как я попадаются… — Птах замолчал, задумался.

— Какие? — не выдержала Людмила томительную паузу, несмотря на свое твердое решение молчать, что бы ни услышала.

В темных глазах бесенка мелькнула непонятная печаль, и он опять заговорил, быстро, сбивчиво, проглатывая окончания слов. Людмила даже не сразу поняла, что слышит хорошо знакомое:

Мы черные вороны смертного ложа,

Дыхание мертвых над ухом убийц,

И шорох шагов, и морозец по коже,

За сотней имен, одержимостей, лиц.

Скажи мне, когда это было иначе?

Мы мстили за тех, кто остался один.

Ведь боги ушли, ведь святые не зрячи,

Ведь холоден ветер забытых руин.

Мы мстили за тех, что погибли так страшно,

За тех, кого люди забыли отпеть.

Пусть месть — только снег, грязный снег, снег вчерашний —

Мы мстили за то, что не смели терпеть.

Безликие тени полудня и ночи,

Как гончие ада, учуявши кровь.

Беги, если хочешь, беги что есть мочи —

Мы рядом, мы здесь, мы появимся вновь…

— Откуда ты это знаешь? — похолодела ведьма. Многое из прошлой жизни забылось, но не стихи, особенно свои, выстраданные бессонными ночами. Они возникали в памяти снова и снова, как отражение затаенных мыслей и печалей.

— Это днем ты была ведьмой, а спящая становилась совсем другой. Говорила во сне, тосковала о чем-то, стихами вещала часто. Всякими, но эти почему-то звучали чаще всех… Словно обо мне сказано.

— Ты демон? — ужаснулась Людмила. С демонами окаянными ей ещё сталкиваться не приходилось, но метафизическое существование их она вполне допускала.

Птах закрылся лапами и затрясся в мелких корчах, невнятно всхлипывая.

— Ты плачешь?

— Глупая ты… — бесенок поднял насмешливую рожицу. — Ничего толком не зная, пытаешься свести концы с концами. А не сходятся никак… Демон… Надо же придумать.

— А разве нет?

— Мало кто по собственной воле покидает сверкающую Правь, вернее, я был единственным, кто решился отказаться от вечного благоденствия. И Макошь, и Доля счастливы, а меня тоска грызла от сладкой праздности. Хорошо там, но не для меня, куда больше мне нравилось здесь, в Яви.

— Макошь? Доля? А ты значит?..

— Недоля, — лихим полупоклоном склонил голову набок бесенок, — прошу любить и жаловать.

— Как же вернулся?

— Звездой падучей…

— Звездой? Но ведь ты бесенок.

— Это мой истинный облик — я такой и есть.

— А я на звезды всегда желание загадываю…

— Сбылось?

— Нет… — отрицательно качнула головой чародейка.

— Значит, и меня видела, — ухмыльнулся Недоля, — единым махом вниз ухнул. Макошь едва успела крикнуть напоследок, что, если погибну в Яви, то навечно. А я не мог допустить, чтобы навьи на свободу вырвались, чтобы погиб возрожденный нами мир, чтобы погубивший меня и моих ближних торжествовал победу. Думал, с Кащеем легко справлюсь, да время в Прави иначе течет — там мгновение, здесь годы. Эх, надо было его сразу убивать, как только они появились, да Макошь отговорила… Кто знал, что Триглава решит их равными нам сделать? Способные ученики оказались, а Кащей так слишком…

— Ничего не понимаю, — растерялась Людмила от сбивчивого монолога Недоли-Птаха.

— А и не надо тебе… Главное сделано… Нет Кащея больше, и баста. Будем жить… просто жить… жить…

Чародейка смотрела на раскачивающегося из стороны в сторону бесенка, беспрестанно повторяющего «жить», и чувствовала, как в душе разгорается гнев. А когда достигла точки кипения, не выдержала, кинулась к нему, затрясла его, приговаривая:

— Что ж ты, гад, нам ни разу не помог? Мы ведь не раз на краю гибели были! Что ж за нос столько водил? Чем тебе Антон помешал? — попутно отвешивала увесистые тумаки, забыв о том, что Птаху достаточно пальцами щелкнуть, чтобы её укоротить.

— Тем и отличается Явь от Прави, что здесь нескучно, — крикнул Птах, отбегая от разъяренной ведьмы. — А Антон слишком дорог тебе, чтобы оставлять его живым. Я хочу быть единственным.

— Только этого ещё не хватало… — пригладила вставшие дыбом волосы Людмила, переводя дыхание. — Весельчак… — Птах почти скрылся в лесу. — Стой… Стой, дурень! Неужели ты уйдешь просто так?

— Легко…

— Навсегда? — Бесенок выглянул из-за ближайшего дерева. Таким потерянным чародейка никогда его не видела. — Мы ведь любим тебя… Все… И Антон, и Баюн, и Тимофей… Ты нам, как младший брат стал. Неужели ты так просто откажешься от нас? Мы — нет…

Гамма эмоций отразилась на рожице Птаха: удивление, сомнение в истинности слов чародейки, а потом глаза полыхнули такой неприкрытой радостью, что Людмила не выдержала и рассмеялась в ответ.

Проскочив мимо ведьмы, бесенок с разбега прыгнул в ямину.

Ведьма ахнула, а через миг из провала, словно пушечный снаряд, вылетел громко вопящий котофей, нелепо размахивающий лапами.

— Ну, хоть так… — только и успела подумать чародейка и кинулась к приземлившемуся Баюну. Кот приподнял голову и…

…такой "игры слов" Людмила не слышала даже от Лешего.

 

ГЛАВА 37

— Вставай, лежебока, — потряс Антона Тимофей.

Переход от беззаботного сна к яви оказался тяжеловат. Парень с трудом сбросил вязкое оцепенение и уселся, ошалело мотая головой.

— Тимка, — обрадовался он, глядя на беспечно улыбающегося мальчишку, — ты в порядке?

— В полном…

— Сколько ж я спал?

Тимка пожал плечами.

— Ну не так чтобы долго… Я же говорил, будете, как новенькие, а ты сомневался, — кот не мог смириться с последними словами Антона, ставящими под сомнение его мастерство лекаря. — Как самочувствие?

— Что-то не очень, будто черти на мне всю ночь катались, — парень потянулся так, что хрустнули кости, коснулся горла. — Тимох, а ну-ка глянь, у меня там что-либо есть?

— Есть, — откликнулся тот минуту спустя, подозрительно долго рассматривая в наступающих сумерках шею друга. — Ой-ей-ей…

— Что? — испугался Антон. Сам-то он боли не чувствовал, хотя удушающий прессинг пальцев Птаха ощущал до сих пор.

— Щетина, как у борова, и грязь толстым слоем. Мыться надо чаще…

— Ну ты сказал… Выберемся, в бане отпарюсь. Уже и не верится, что из этих катакомб можно выкарабкаться, — хмыкнул и добавил, — без особых потерь.

— И кто тебя за язык тянет? — тихонько прицыкнул кот. — Молчание — золото.

— Ты о чем?

Не отвечая, Баюн навострил уши, прислушиваясь к крикам, доносящимся сверху.

— Людмила? — Антон задрал голову. — Туго ей там приходится? Неужели мы ничем ей не поможем? Выбраться отсюда никак?

— Самим? Нет, да мне и не хочется пока.

— А лестницу сделать, как собирались? Тим, давай-ка глянем, может, что получится.

Ответа он не услыхал — застоявшийся воздух слегка колыхнулся, потом со всей силой ударил наотмашь по лицам.

— Что это? — Мальчишка непроизвольно подался поближе к Антону. Тот пожал плечами.

Кот вскочил, мягко ступая, подобрался к световому пятну — поблекшему, едва заметному.

— Сидите уж, не рыпайтесь, — недовольно буркнул кот, — будете здесь в потемках… Мряу… — едва успел отскочить от темного силуэта.

Птах, без прощальных слов покинувший их, с грохотом приземлился рядом с ним.

— Вторая часть марлезонского балета, — протянул еле слышно парень, напрягая мышцы, чтобы на этот раз не сплоховать, — и, похоже, финальная… — он выдвинулся вперед, потихоньку отталкивая себе за спину упиравшегося Тимофея. Пацан упорно сопротивлялся легкому нажиму, чем окончательно вывел Антона из себя. — Ушел… — свирепым полушепотом рявкнул он, не сводя глаз с Птаха.

Бес все-таки услышал его. Гаденько ухмыльнулся, приветливо помахал когтистой лапой обоим. Высоко подпрыгнув, развернулся в воздухе немыслимым кульбитом, подмял под себя сторожкого кота. Баюн взвыл, изворачиваясь, цапнул зубами мелькнувшую перед самым носом волосатую ляжку. Птах скрутил его за одно мгновение, связав котофея его же собственным хвостом, потом слегка подбросил вверх, точно прикидывая тяжесть воющего дурным басом мехового комка. Судя по всему, результат беса вполне устраивал.

— До встречи в Нави, — Птах широко размахнулся и запустил кота в свободный полет.

Антон с сожалением проводил взглядом подвывающего Баюна. На краткий миг ему захотелось оказаться на месте кота. Счастливец… До боли захотелось хоть ещё один раз, последний, взглянуть на небо над головой, а не на эти грёбаные камни, вдохнуть аромат леса, а не вековую пыль подземелий, услышать прощальную песню ветра. А самому не придется, так хоть мальчишке дать шанс…

Сверху донесся едва различимый крик Людмилы.

— Прибыл благополучно, — перевел бес.

Его неподвижная фигура замерла в метре от парня. Антон кожей ощутил ощупывающий взгляд Птаха. Внезапно в короткой шерстке беса засверкали миниатюрные молнии, верткими змейками соскользнули вниз, собираясь на кончике опущенного хвоста. Пушистая кисточка вытянулась, превращаясь в острый искрящийся шип.

— Черт… — процедил сквозь зубы парень, — с голыми руками на эту дрянь.

— Нам бы наш меч… — высовываясь из-за его плеча, мечтательно прошептал Тимофей.

Короткий иззелена-синий разряд сорвался с вращающегося веретеном хвоста и точной наводкой влепился в лоб мальчишки. Тот беззвучно раскрыл рот, застыл на миг и опрокинулся назад, как подкошенный.

Антон наклонился над мальчишкой, напрочь позабыв про беса за спиной. Тимофей не дышал. От неистовой ярости потемнело в глазах. Враз отключились все мысли, кроме одной. "Убить…убить… убить" — набатом гудело в голове.

— Теперь ты, — довольно хохотнул Птах.

Парень, готовый голыми руками разорвать вражину, развернулся на яркую вспышку за спиной, но только и смог, что вскинуть беспомощно руки, когда всплеск холодного огня мелькнул перед глазами.

*****

Глянув на изнемогающего кота, чародейка наклонилась над ямой и крикнула в темноту провала:

— Птах, ты не забывай, они просто люди…

— Они люди, а ты тут хоть помирай, — обиженно пробормотал Баюн, тяжело дыша после бурного выплеска эмоций. Не каждый день тебя используют в качестве метательного мяча.

— У тебя все равно девять жизней.

— А кто считал, сколько их у меня осталось?

— Не прибедняйся, — оборвала его стенания ведьма, — радуйся, что выбрался без потерь.

— Ага, а мои нервы ничего не стоят…

Людмила не стала отвечать — у всех нервы. Пререкаться бесполезно — котофей неисправим, но тем и дорог, что второго такого не сыскать. Она отошла от края провала, прижалась щекой к молоденькому дубку. Мягкая прохлада, исходящая от ствола дерева, немного остудила пылающее лицо. Что он там копается? Страх и сомнения разрывали сердце на части. Изменившийся Птах был непостижим и опасен. Не получится ли так, что, увидев Антона, он опять взбесится и решит избавиться от докучного «соперника»? Что возьмет в нем верх — естество нелюдя или благодарность ведьме за спасение?

Вскоре над краем показался бесенок. С его плеча безжизненно свисал Тимофей.

— Я же просила, — укоризненно протянула Людмила, облегченно переведя дыхание. — Что с ним?

Птах с натугой подтянулся, свалил мальчишку у ног ведьмы и, отдышавшись, сказал:

— Нормально все… Сейчас очухается… Я ж не виноват, что твой братец драться полез.

— А что ты хотел после своих превращений… — Людмила усмехнулась.

— Вот и доставай его сама.

— Птах…

Тимофей коротко вздохнул и приподнял голову. На краю ямы спиной к нему стоял враг. Перед ним — беззащитная чародейка и вытянувшееся в струнку безжизненное тело кота. Недолго думая, мальчишка на карачках подобрался к Птаху и что есть сил дернул за тонкую щиколотку. Тот не удержал равновесия, покачнулся, попытался уцепиться за край, но ухнул вниз. Тимофей вскочил и завопил от восторга.

*****

Нападение существа, некогда бывшего Птахом, отключило Антона ненадолго. Жив ещё, что ли? Вроде того… и даже вполне здоров… Открыв глаза, он ещё успел заметить, как мелькнул вверху едва различимый силуэт беса, отчего-то потолстевший на одну сторону.

Тускнеющие лучи вечернего солнца, свет которых едва рассеивал полумрак, исчезли совсем. Ночь наступила так некстати. Ждать утра не с руки, когда тут такое творится.

— Что за хрень, Тим, а? Хотел бы прикончить нас, так добивал бы скорей и всё… Чего он носится туда-сюда?

Тишина.

— Тим… — негромко позвал парень и, не получив ответа, всполошился. Кинулся вслепую шарить вокруг.

Мальчишки не было.

Только теперь до Антона дошло, что он остался один. Не думалось, что все кончится так безрадостно. Нет, допускал, конечно, всякое развитие событий, но в глубине души надеялся, что все обойдется. Из каких передряг только не выбирались. Зачем бес их утащил? Что с ними делает? Жрет, должно быть? На свежем воздухе. А Людмила что ж? Стоит и смотрит? Так он и её уже, наверное, того… От осознания гибели друзей стало неимоверно мерзко, а перед мысленным взором тотчас предстала жуткая картина растерзанных тел, благо сил у Птаха достаточно, сам убедился. На миг стало жутко. Горечь подкатила к горлу. Антон сплюнул ставшую вязкой слюну. Чего сидеть? В том, что скоро бес вернется и за ним, парень не сомневался. Значит, есть шанс подороже продать свою жизнь. Он встал, осторожно пошел вперед, стараясь ногами нащупать палки, сброшенные Людмилой для лестницы. Хоть какое-то оружие будет…

На голову посыпалась сухая земля, потом раздался вопль Тимофея.

Антон подпрыгнул от неожиданности — настолько нереальным показался ему этот звук, словно голос призрака, озвученная болезненной фантазией галлюцинация. Сомнений в том, что пацан мертв, у Антона не было никаких. Ну, вот, уже зовет… Знать, мало осталось… А подсохший глинозем? Да мало ли отчего он порушился, может, там бес топчется, примеряясь, как ловчее спрыгнуть за ним? Взгляд невольно устремился вверх, но поздно, слишком поздно… На Антона навалилось что-то тяжелое, задержалось на плечах и заскользило книзу, потянув за собой. Парень упал навзничь, явственно ощутив, как предательски хрустнуло что-то в затылке.

Птах потоптался возле Антона, прислушиваясь к его прерывистому дыханию. Тонкая жилка на шее человека билась часто-часто. Верно говорят — знал бы где упасть, так соломки подстелил, да где ж её здесь было взять. Потосковав так пару минут, бесенок, понимая, что здесь он бессилен, подпрыгнул и полез наверх.

*****

— Почему ты один? — побледнела ведьма. Неужели сбылись её худшие предчувствия? — С Антоном все в порядке? Он жив?

— Жив… Я не могу его вытащить, слишком тяжелый для меня. — Птах не стал признаваться, что состояние парня совсем не идеально. Но он же не соврал, полуправда разве считается ложью?

— Неужели боги не всесильны? — осведомился Тимофей, которому Людмила в двух словах растолковала, как он был не прав, напав на общника.

— Я не бог, — огрызнулся донельзя расстроенный бесенок, — только помощник. И я не всемогущ, устаю так же, как и все вы, только гораздо медленнее. К тому же подземелье тянет силы похлеще упыря, стараясь удержать таящуюся в нем магию.

— Тянет силы, говоришь? — ведьма задумалась, потом глянула на дрожащего мальчишку, — Баюн, набери-ка хвороста для костра…

— Ворожить будешь? — кот лениво потянулся. Вот чьему спокойствию можно было позавидовать.

— Тимофей совсем озяб, пусть согреется немного, пока я не вернусь. — На ладони её уже дрожал и переливался жаркими бликами лепесток огня.

— А ты куда? — разволновался пацан.

— На кудыкину гору, — отрезала ведьма, поднося огонек к куче валежника. Сухие ветки вспыхнули, как порох. Пламя взвилось почти до небес и почти сразу же опало, повинуясь движению рук чародейки, заиграло ровными золотисто-оранжевыми оттенками. — Ждите… — она развернулась и скрылась в окружившей костер темноте.

После ухода Людмилы мальчишка притих, подобрался к довольно щурившему глаза коту и устроился рядом с ним. Сидеть поблизости от бесенка Тимофею не хотелось. Ну, не уверен он был в лояльности бесенка, несмотря на все уверения чародейки. Слишком свежи были в памяти его наскоки. От тепла мальчишку разморило — он и не заметил, как заснул, прислушиваясь к тихому мурлыканию котофея и убаюкивающему потрескиванию веток в костре.

*****

Несильный ветер шуршит в кронах деревьев. Небо затянуто тучами, ни звезд, ни луны не видать. Вдалеке глухо ухает сова, вылетевшая на охоту. Над самой головой прошелестели крылья незримой ночной птахи. Лес — живой и безразличный — сплошной стеной стоит вокруг неспешно бредущей чародейки. Бесстрастие раменья все ж лучше, чем кошмар кащеевых подземелий. Ещё бы не промахнуться, да шурушницу не проглядеть. Эта трава-повилика отличается удивительной живучестью и заплетает места гибели живых существ, питаясь предсмертными страхами, след от которых не исчезает даже долгие годы спустя после истлевания останков. В любом лесу таких мест полно, неужели этот станет исключением? Не должен…

Ходить кругами между деревьев порядком поднадоело, когда Людмила почувствовала знакомый запах — смесь запашка выгребной ямы и нежного аромата цветущих анютиных глазок. Неужели нашла? Теперь все должно сладиться. Ведьма прямо пальцами наковыряла побольше корешков и почти бегом, рискуя сверзиться в темноте, кинулась обратно. Там, наверное, уже с ума сходят.

Вопреки ожиданиям, никто Людмилу особо не ждал — вся компания беспечно дрыхла у догорающего костерка, напрочь забыв о былых раздорах и элементарной безопасности. Подходи, кто хочешь и бери их тепленькими… Счастье, что никому это не понадобилось!

И ведьма трогать спящих не стала.

Она, наклонилась над краем провала, по одному бросила корешки вниз, приговаривая: — "Устели-землю-трава, меня не тронь, устели-камни-трава, меня не тронь, живым ковром заплети вокруг, меня не тронь, стеной встань до небес, меня не тронь…". Прислушалась к тихому шуршанию в темноте и удовлетворенно уселась на краю, беспечно свесив вниз ноги. Теперь осталось только ждать, а уж чего-чего, а пищи для своего роста шурушница там найдет предостаточно, вылезет наружу, да и пригодится для лазания.

Как все-таки здорово, что сила её чародейская потихоньку возвращается… Раньше многое из данного ей Людмила считала заурядным и примитивным, а ценность этого поняла только когда оказалась лишена всего, чем обладала. Верно, все познается в сравнении… От покаянных мыслей её отвлекло настойчивое подергивание за ноги. Торопливо пробормотав: — "Меня не тронь…", она вскочила. Из ямы сплошной массой выползали спутанные клубки красно-коричневых отростков с тошнотворным запахом. В таком количестве он нестерпим!

— Птах! — крикнула ведьма, несложным антизаговором останавливая неудержный рост ползучей травы, — скорей вниз, Антон там задохнется…

Бесенок спросонья кинулся в затухающий костер, опомнился только, когда припекло копытца, и, по пути наступив на котофея, подбежал к чародейке:

— Что? Куда?

— Поможешь Антону подняться, — приказала Людмила.

— Ага, ага, сейчас, — согласно кивал Птах, толкая ногой кота, оказавшегося рядом с претензиями, потом не выдержал и горячо зашептал тому на ухо, стараясь, чтобы ведьма не услышала. — Помоги мне, я не смогу его поднять, он почти мертвый.

— Как? Что ж ты молчал?

— Из-за неё, — бесенок покосился на Людмилу.

— А вдруг он уже умер? — едва слышно спросил Баюн.

— Тогда тем более… Не оставлять же его там, так мы отсюда никогда не уйдем…

— Полезли.

— А ты куда? — ведьма изумилась самопожертвованию котофея.

— Косточки размять, — дипломатично ушел от ответа Баюн.

— А в лес?

— Не тянет что-то… — кот нырнул вслед за Птахом в бурое месиво шурушницы, сомневаясь, выдержит ли она их троих.

Мясистые стебли, похожие на толстых извилистых червей, пружинили, но не рвались. Цепляясь всеми четырьмя лапами, котофей съехал вслед за бесенком в порядком изменившееся подземелье: повилика затянула камни сплошным шевелящимся покровом, на безлистных побегах распустились меленькие красноватые цветочки. Пригоже, но жутко неудобно — лапы вязли в этой красоте, замедляя движение. А Баюну хотелось отсюда убраться поскорее.

— И где его тут искать? — задумчиво огляделся Птах, раздвигая спутанные заросли, — все напрочь заплела, зараза.

Кот прислушался и понял, отчего шурушницу так прозвали — она весьма быстро росла, непрерывно разбрасывая во все стороны отростки. Те издавали едва слышный шорох, напоминающий шелест крыльев бабочки-махаона, бьющейся об оконное стекло. Баюн брезгливо отряхнулся от наиболее шустрых побегов, забравшихся ему на спину, и, прикрыв глаза, постарался настроиться на восприятие живого тепла.

— Есть… — через мгновение воскликнул он, — ещё живой…

— Понял уже, — бесенок по самые уши закопался в траву, освобождая Антона от цепких объятий шурушицы.

— Ага, ничего страшного, — успокоился котофей, глянув на парня ближе, — только в чувство приводить наверху будем. Не хочется здесь задерживаться ни на один миг… Давай…

Вдвоем они подхватили и волоком потащили ставшее неимоверно тяжелым тело к ближайшей стене.

*****

Мясистые опарыши противно хрустели под ногами, лопались в конвульсивно сжимавшихся ладонях, но казалось, что их становится все больше и больше. Из каждого крошечного липкого кусочка рождался новый червяк и, юрко извиваясь белесым тельцем, норовил отщипнуть кусочек живой плоти. Антон уже устал бороться и, сдавшись на милость этим прожорливым тварям, безвольно опустил руки и…

…сильный рывок за шиворот удержал его от падения в пустоту, обнаружившуюся под ногами.

— Да, держись же ты, паразит… — раздалось под ногами возмущенное рявканье кота, остановившегося лишь на мгновение перевести дух.

Антон автоматически вцепился в шевелящуюся завесу и почувствовал толчок снизу. Сосредоточенный котофей башкой с плотно прижатыми ушами подпихивал его под ягодицы.

— Если это преисподняя, — попасть в рай парень и не надеялся, — то отчего мы лезем не вниз, — пронеслось в голове, — или из ада можно выбраться? — и он с удвоенной силой заработал руками, лихорадочно карабкаясь вверх. Вылезем, тогда и разберемся, где мы…

— Есть, добрался, — Тимофей подхватил Антона под руки и потянул, помогая тому выбраться по выскальзывающему влажному краю.

— Тимка, как же я тебе рад, — парень обнял мальчишку, легонько похлопывая его по спине. — Думал, что мы уже никогда не встретимся. У вас, наверное, и понятия такого нет — загробная жизнь, а она, видишь ты, существует…

Мальчишка смущенно хихикнул.

— Долго же вы копались, — ворчливо выговаривала Людмила кому-то невидимому, потому что и кот, и пацан стояли рядом с Антоном.

Недовольный голос сестры вызвал у парня недоумение.

— О, и ты с нами? Разве ты тоже умерла?

— Нет, и не собираюсь… Кончай дурака валять, ты пока ещё на земле.

— А почему так темно? — удивился парень.

— Ночь ещё потому что… Или у тебя шарики за ролики заехал? — встревожено ответила Людмила.

— Так это?.. — до Антона начал доходить комизм ситуации. Он вспомнил, как предательски хрустнул его затылок о камни в самый неподходящий момент. Потянулся и нащупал сзади громаднейшую шишку, отдающую болью при каждом повороте головы. — Так мы все живы и выбрались? Но как? Я же явственно видел, что Птах убил вас всех… — он обескуражено осмотрелся по сторонам. Луна мелькнула в прорехах облаков, высветив ухмыляющиеся физиономии друзей. Невредимых…

— Если на клетке со львом написано «мышь», не верь глазам своим, — философски заметил кот, а Тимофей ехидно добавил:

— Если в стенах видишь руки, не пугайся — это глюки.

— Остряки, — обиделся парень и замолчал, переваривая мысль о чудесном спасении. Не верить он не мог — вокруг шумел настоящий лес. Уж в чем, в чем, а в подлинности его Антон ни капельки не сомневался. Бодрящий воздух, напоенный ароматами хвои, травяной зелени, неповторимым грибным духом и легким запахом догоревшего костра, разительно отличался от потустороннего мира, каким тот виделся парню.

— Так… Тимофей отдохнул, а вы как? Идти сможете? — Людмила подошла к друзьям, критически оглядела их. — Вроде ничего… Тогда рассвета ждать не будем, ходу отсюда.

— А прибраться? — услышал Антон голос Птаха. Парня затрясло от ненависти, но он промолчал. Людмила спокойна, значит, и он пока присмотрится, что к чему. Пока не разберется, кто есть кто…

— Зачем? — чародейка развернулась к бесенку.

— Если шурушица выберется наружу, от этого леса мало что останется…

— Я остановила её рост…

— Ошибаешься, — оборвал ведьму Птах, — там внизу, у неё столько пищи, что тебе никакой силы не хватит даже на то, чтобы её просто задержать.

— Точно, — подтвердил Баюн, — она прет, как на дрожжах.

— Что же делать? — растерялась Людмила. Такого исхода она не ожидала — безобидная на вид трава оказалась коварной.

— Отходите подальше и ждите меня, — немного подумав, сказал Птах.

— Зачем?

— Закрывать буду дыру… — и предусмотрительно отмел вопрос чародейки. — Помощь мне не нужна, так же, как и свидетели.

Гуськом, то и дело запинаясь о корни деревьев, все отошли в лес, пока поляна не скрылась за деревьями. Людмила, сложив ладони рупором, крикнула — Птах не отозвался:

— Хватит… Привал… — ведьма опустилась на покрытую слоем опавшей хвои землю. — Здесь обождем… РазбУдите, если что… — она закрыла глаза, предоставив друзьям заниматься чем душа пожелает.

 

ГЛАВА 38

Птах проводил взглядом скрывшихся за стеной деревьев людей и кота. Знали бы они, как обстоят дела на самом деле, не брели бы так неторопливо, поминутно оглядываясь, а неслись отсюда со всех ног, спотыкаясь и падая. А им так хочется узнать, что он тут будет делать в одиночестве… Извечное неистребимое любопытство…

Шурушица, основательно облепившая край ямы, уже слегка пожухла, но из глубины доносился негромкий шорох. Растет, растет, родимая, и останавливаться не собирается. Бесенок застыл около красноватого травяного бордюра. Пожалуй, лучше дождаться восхода солнца, чтобы все наверняка получилось. Мысли сами собой перескочили на другое, волновавшее последнее время Птаха больше всего.

Появление Антона стало для бесенка лишней докукой. Изо всех сил он старался не выдать своего настороженного отношения к неприспособленному к жизни в этом мире парню. Придумка Людмилы отправить брата сразиться с Кащеем Птаху понравилась. Там он и сгинет, думалось ему тогда. За себя бесенок нисколько не беспокоился, был уверен в своей изворотливости. Тимофей — наивный восторженный мальчишка — опасения никакого не вызывал, а вот Антон оказался не так прост, как чудился. Кровь ведьмовская давала о себе знать, хоть и проявлялась не так явно, как в сестре. Взять хотя бы то, как легко он выбрался из ловушки, устроенной Птахом. Ведь помедли он ещё немного, каморка Сварога стала бы последним пристанищем и для него тоже. Не получилось, а жаль…

Больше всего бесенок боялся, что брат уговорит все-таки чародейку вернуться в свой истинный мир. А вот этого Птаху как раз и не хотелось. Стыдно признаваться даже самому себе, но после возвращения он стал страшиться одиночества, неприкаянности, ненужности, вот и прикипел всем сердцем к спасшей и приютившей его ведьме.

Легкая туманная дымка окутала низкорослую поросль у подножия высоких деревьев. Край неба немного посветлел. Редкие облачка, оставшиеся от ночных туч, окрасил бледно-розовый ореол, предвещавший скорый рассвет. Громкий гомон просыпающихся птиц зазвучал над притихшим лесом. Верховой ветер качнул верхушки немногочисленных раскидистых елей, сбросил вниз несколько шишек. Одна из них с противным чавкающим звуком упала в заросли шурушицы.

'Плохую услугу оказал нам огненный змей, — подумал Птах, проследив за её полетом, — я бы и так вывел Людмилу наружу, а теперь возись тут. Ещё неизвестно, удастся ли задеманное?'.

Птах не лукавил, сомневаясь в благополучном исходе своей задачи. Издавна все старались стороной обойти это место, внушавшее непреодолимый ужас всякому, кто оказывался поблизости. Макошь рассказала как-то, что именно там находится исполинское устье, соединившее навечно Явь и Навь. Не верить ей не было повода, ибо Макошь была одной из Помнящих. Воспоминания оказались слишком мучительными для нее — даже охламон Недоля проникся, не говоря уже о рассудительном Доле, и близнецы не стали расспрашивать её дальше, хотя обоих терзало любопытство.

К полному странных искалеченных растений Черному лесу, вызывающему ужас у всякого, кто ненароком забредал в него, колдовство Кащея не имело никакого отношения. Тлетворное дыхание Нави отравляло даже воздух, что уж говорить о земле, рождающей всевозможных уродцев. Бесконечно долго длилось противостояние сил Нави и Яви. Триглаве удавалось сдерживать чудовищных тварей, старающихся прорваться в наш мир. Иногда для отражения прорыва собирались все силы. Обитатели Яви гибли, теряя родичей в неравной изматывающей борьбе, пока не появились диковинные пришельцы со звезд. С их помощью получилось навсегда закрыть барьер между мирами.

В Яви наступило относительное затишье, да только хитрый Кащей изворотливым аспидом подобрался к Триглаве, обманом одолел, да упрятал в укромное местечко. Сам же поселился в её замке по праву законного владельца и принялся по одному уничтожать своих соплеменников. Защищая Сварога, погибла Макошь, вслед за ней ушел в Правь Доля, а оставшийся один Недоля протянул недолго. Он влетел в силки, расставленные совсем на другую дичь, и тоже отправился в светлые чертоги Верхнего мира, затаив лютую злобу на повинного в своей смерти.

Триглава-то уничтожала навьев без малейшей жалости, а вот Кащей умудрился с ними как-то договориться, подкармливал людскими душами и черпал силу колдовскую бессчетно. Молва многократно приукрашивала могущество сильнейшего черного колдуна. Мало кто знал правду, а кто узнавал, так тот уже никому не мог рассказать. Отсюда никто не возвращался, кроме них…

Надо было сразу уходить, как только сгинул Кащей и спали чары, наложенные им, но не устоял Птах перед соблазном подшутить безнаказанно над ведьмой и самоуверенным котом, оставшихся без своих умений, а потом предстать перед ними во всей красе, раскрыв свой истинный облик. Шутка не удалась, хотя — бесенок хихикнул — было забавно наблюдать за растерянной чародейкой и компанией. Ведь закрылись же все входы-выходы, ведущие на поверхность, как только рухнул замок, не оставив ни малейшей возможности навьям выбраться в Явь, затворив подземелье наглухо. Откуда только взялся этот Змиулан? Явился выручать ведьму-благодетельницу… Птах ни капельки не сомневался, что и змею чародейка помогла однажды. Не проходила она мимо чужой беды, отчего и находились у неё всегда туча добровольных помощников во всех делах.

Птах горестно вздохнул и опять глянул на небо. Восход полыхал всеми оттенками густо-красного. Пора, скоро солнце встанет нал лесом во всей красе… Вот тогда самое веселье и начнется…

Небольшие копытца выбили звонкую дробь на подсохшей земле. Бесенок высоко подпрыгнул, сделал переворот назад и пошел отбивать чечетку вокруг ямы, ускоряя с каждым поворотом и без того быстрый ритм. На дерне четко обрисовался круг из комьев грунта вперемешку с изломанными стеблями травы. За пределами круга воздух сгустился, укрыв туманной дымкой происходящее.

Исступленные удары копыт эхом возвращались из-под земли, гудящей от напряжения. Ветер, рожденный мчащимся бесенком, закрутился круговертью вокруг ямы, поднялся вверх, затягивая в свою воронку редкие облачка. Птах мельком взглянул на залитый пурпурно-розовым сиянием горизонт, гикнул и, не замедляя своей пляски, затянул песнь без слов. Голос его то опускался до угрожающего горлового рыка, то ликующим фальцетом взлетал к самому небу, то срывался в умоляющий всхлип. Тело бесенка вибрировало от неимоверного внутреннего напряжения.

Солнце показалось из-за кромки леса — немыслимо огромное, налитое золотым сиянием, похожее на надкусанное яблоко, но густые ночные тени все ещё лежали на поляне.

Скорей, скорей… Сил так мало…

Ослепительный луч пробился сквозь стену деревьев, светоносной стрелой вонзился в сердцевину темного коловращения вокруг ямы.

Земля содрогнулась — из глубины донесся нарастающий с каждым мгновением рокот. Подземные недра тяжело вздохнули — из ямы наружу, словно живые, полезли большие округлые валуны. Сильный подземный толчок сбил Птаха с ног. Бесенок извернулся всем телом, выкатился за пределы очерченного им круга, стараясь отползти как можно дальше отсюда. Он знал, какой мощью обладают разбуженные им силы. За все время своей жизни ему еще не приходилось обращаться к ним. Не стал бы он вызывать их и сейчас, но негоже оставлять лазейку для навьев. Удалось… все удалось, а теперь будь, что будет…

Птах вскочил и, словно угорелый, кинулся под прикрытие деревьев. Густо-черное щупальце выстрелило в спину ускользающего бесенка, сбило наземь и присосалось пиявкой, высасывая желанную жизнь из щуплого тела. Жертва дернулась и затихла, зато щупальце, набирая мощь, раздувалось, пока в него не врезался ослепительный луч. Щупальце отдернулось, потеряло связь с воронкой, беспомощно заметалось, уворачиваясь от роя золотистых искр, окружавших его, потом трансформировалось в туманное марево и втянулось обратно в породившую его заверть.

*****

Легко сказать — занимайтесь чем душа пожелает… А что делать, если душа желает сейчас сочный кусок хорошо прожаренного мяса, сковородку жареной картошечки с хрустящими шкварками и с десяток крепеньких хрустких малосольных огурчиков. Антон вздохнул: — 'Почему так устроен человек: когда давят проблемы — не до еды, а как чуток отпустит, сразу жрать хочется?'. Он покосился на спящую Людмилу, и у него защемило сердце — у сестры можно все ребра пересчитать, благо остатки одежды мало что скрывают.

— Что делать будем? — толкнул под руку задумавшегося друга Тимофей.

— Ждать, чего ещё?

— Тогда я пойду осмотрюсь…

— Куда? Бегай потом ещё и тебя ищи…

— Я с Баюном не пропаду, тем более светать начало. Может, птичку какую словим, зажарим… — мечтательно протянул мальчишка, — жаль, что перекинуться нельзя, было б легче. Пошли, котофей, поохотимся…

Кота не надо было приглашать дважды. Даже без Тимофея он не собирался просто так сидеть и ждать неизвестно чего. Известно ведь — что потопаешь, то и полопаешь… Невдалеке в кустах кто-то очень заманчиво ворошился, приглашая им позавтракать. Баюн бесшумно нырнул в заросли. Мальчишка потопал за ним.

— Тише ты, — донеслось до Антона шипение котофея, — ломишься, как медведь, всю дичь распугаешь… Охотничек… навязался на мою голову…

Парню стало смешно. Возможно, это была запоздалая реакция на недавний стресс, но он с трудом сдержался. Сладив с рвущимся наружу хохотом, Антон присел около сестры. Сразу же навалилась предательская слабость, веки потяжелели, а тело обволокла приятная истома. Нет, так дело не пойдет… Что угодно, только не спать… Он прислушался к тихому шороху листьев, непонятным поскрипываниям. Вдруг мирную тишину спящего леса нарушил резкий, как выстрел, треск сухой ветки. Антон мгновенно вскочил на ноги, напряженно замер. Показалось? Перед глазами явственно предстала оскаленная морда беса, опрокидывающийся навзничь Тимка с побелевшим лицом. У страха глаза велики, но лучше не вспоминать. Правильнее вообще не думать ни о чем. Лучше стихи какие-либо почитать, но на ум, как назло, не шло ничего, кроме дурацкой детской считалки: — 'Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…'. А что, как раз в тему, только месяц давно уже ушел, скоро солнце взойдет.

Стишка как раз хватило, чтобы дойти до ближайшей сосны. Антон прислонился спиной к шершавому стволу. Измученные мышцы требовали отдыха, но когда он ещё будет, тот отдых?

Дух захватило от краткого мгновения парения в невесомости. Неужели все-таки заснул? Стоя? Похоже… Причем на самом солнцепёке… От сочных горячих лучей, бьющих в лицо, заслезились глаза, за долгое время отвыкшие от солнечного света.

Земля под ногами опять содрогнулась и заходила, словно палуба корабля в бурю. Людмила приподнялась, непонимающе осматриваясь. На поляну выскочил запыхавшийся Тимофей, за ним чрезвычайно довольный кот, несмотря ни на что, не выпустивший из пасти пойманную им птаху. Времени есть не было, а отпускать глупо. Так и тащил Баюн её за одно крыло, едва не наступая на другое, волочащееся по земле.

Над лесом, в той стороне, где остался Птах, громадной черной воронкой крутился устрашающей величины смерч. Задрав головы, все ошеломленно смотрели, как на него опускается сверху кольцо радужного сияния, охватывая и прижимая непроницаемую черноту к земле. В круговерти противостояния первооснов проскальзывали редкие проблески ярких вспышек, заметных даже отсюда. Они разрывали темноту на части, мутными кляксами разбрасывали по небосводу, где на них налетал безудержный рой золотистых искр, уничтожавший остатки мрака.

Самое странное, что вокруг стояла неимоверная тишина — ни гула подземных толчков, ни небесного грома. Антон не слышал даже дыхания стоящего вплотную к нему Тимофея, словно во всем мире внезапно выключился звук.

От очередного сильнейшего сотрясения земли парень не удержался на ногах, упал на неловко подвернутую руку. Скрипнул зубами от боли, вставая, и тут же оказался сметен налетевшим ураганом, смешавшим всех в одну кучу.

— Хвост пустите!

— Ни фига себе! Что это было?

— Птах!

— Е-мое, оглох!

Все реплики прозвучали практически одновременно. Примечательно, что никто не ждал ответа, здесь главное было высказаться самому, сбросить накопившееся за все время напряжение.

Первой из кучи-малы выбралась Людмила.

— За мной, — не дожидаясь остальных, она кинулась туда, где над лесом разливалось безмятежное сияние.

Ведьма скользила между деревьями так легко, что никто, даже кот, не смог её догнать. Вылетев взмыленной ватагой на поляну, друзья едва не споткнулись о чародейку. Она сидела над Птахом, опустив голову. Когда она подняла взгляд, в её глазах блеснули слезы:

— Вишь, как оно получилось… Сам едва не погиб, спасая нас…

— Нас? — непритворно удивился Антон, — да он же меня с Тимкой едва на тот свет не отправил! Нашла, кого жалеть!

— Мы что? Он всю Явь сохранял… Дыру-то закрыл…

Тимофей осторожно отошел к невысокому холмику, всего-то ему по колено, возникшему на месте ямы. Оплавленные камни в центре круга взрыхленной земли покрывала жирная густая копоть.

— А что это? — он коснулся налета на сколах камнях.

— Трава горелая, шурушица… Вот уж кому никакие катаклизмы не страшны. — Прибредший следом за ним кот мельком глянул на новорожденную выпуклость на теле земли и, не торопясь, пошел прочь, оставив Тимофея недоуменно глядеть ему вдогонку. Неужели котофею и, правда, не интересно то, что здесь произошло?

— Так он что? И впрямь помер? — Баюн наклонился над бесенком, — да ведь дышит же вроде…

— Дышать-то дышит, а без оживляющей воды вряд ли выживет.

— Да, раны врачевать я умею, — кот задумался, подбирая слова, — а ни живых, ни мертвых я поднимать не возьмусь.

— Вот и я тоже, — уныло кивнула чародейка, согласная с котофеем. — Зацепила его Навь… Дома-то вода есть, да скоро ли туда доберемся?

Антон критически оглядел своих спутников — Баюн размером не вышел, Тимофей ещё совсем пацан, Людмила женщина — поднял на руки тело Птаха, в глубине души удивился тому, какой он легкий, и решительно развернулся к лесу:

— Далеко до дома?

— А кто его знает? — чародейка глянула по сторонам, словно искала ответ, — этот лаз куда угодно мог вывести. Мы внизу сколько плутали? На закат пойдем, не ошибемся.

— Пару дней он протянет, не больше… — с видом знатока вынес вердикт Баюн.

— Тогда поторопимся…

— Тош, — окликнула парня сестра, — нам в другую сторону.

Если бы ещё несколько часов назад кто-то сказал Антону, что он будет тащить почти мертвое тело едва не убившего его бесенка, плюнул бы ему в морду, а сейчас несет и не жалуется. Тимофей, глядя на испарину, мелкими капельками выступившую на лбу парня, предложил сделать носилки, но разве с ними пролезешь через эти дебри и буераки? Кот добровольно взял на себя роль проводника и вел друзей, пути особо не выбирая, торопился до захода солнца пройти, как можно больше. За весь день и остановились всего-то один раз — в густых зарослях лещины набрали ещё незрелых орехов, стараясь немного забить голод. Мелкие молочной спелости плоды с вяжущим вкусом не надолго, но всё же приглушили бурчание изголодавшихся желудков. Баюн охотиться не захотел, тоже погрыз немного орехов вместе со всеми, кривясь и забавно морща усатый нос. Зато, когда набрели на родничок, бьющий из-под корней расщепленного молнией старого дуба, первый припал к воде и не отходил, пока его живот не раздулся, как барабан. Жаль, что некуда было набрать воды про запас. День выдался душный, и даже тень от деревьев мало помогала по такой жаре.

Антон немного отстал, поэтому для него большой неожиданностью стали оживленные голоса впереди. Прибавив шагу, он вывалился на просеку. Широкая полоса примятых невысоких кустов и поломанной древесной молоди петляла среди старых, в два обхвата, сосен.

— Какая разница, кто её проложил, — горячился кот, — если она ведет в нужном нам направлении? Все одно легче идти будет, а свернет, опять уйдем в лес.

— Неизвестно, откуда она взялась, — рассудительно возражал ему Тимофей, — какое здесь чудище прошло совсем недавно. Смотри, надломленные ветки едва привяли… И ширина просеки сама за себя говорит, словно грейдер прошел. Да нам просто повезло, что никакой зверь на наш след не встал.

— Мы тоже не лыком шиты, — приосанился кот, не желающий уступать мальчишке, — и ведьма…

— Что ведьма?

— Подсобит, если что…

— Баюн, окстись, какая я помощница? — устало сказала Людмила, которая высматривала отставшего брата, и корила себя за то, что ушла вперед. — У меня сил не осталось никаких… — Увидев Антона, промахнувшегося на несколько метров, она поспешила к нему.

Кот победно глянул на строптивого мальчишку, посмевшего оспорить авторитет проводника, и, задрав хвост, отправился за ней. Тимке ничего не оставалось, как догонять котофея.

Идти по просеке было не в пример проще. Густые заросли оставались сбоку, гибкие ветки не хлестали ежесекундно по лицу, норовя оставить путников без глаз. И все равно Антон старался ступать аккуратно, чтобы не поскользнуться на валежнике и не уронить ношу. Сапоги, выданные сестрой перед походом на Кащея, давно уже просили каши, но это все же лучше, чем босые ноги сестры, изодранные в кровь. Парень так и не доверил нести бесенка никому. Ничего, думал он, ночь впереди, тогда и отдохнем…

Просека закончилась так же внезапно, как и началась. Она без затей уперлась в ствол громадного раскидистого дуба. Густая крона его раскинулась объемистым шатром, под сенью которого даже в летний полдень царил полумрак.

Первым к дереву выскочил Баюн. Ему что, он на четырех лапах… Потому и впереди несся, не оглядываясь на медлительных двуногих. За ним плелся Тимофей, опережая Антона на несколько шагов, а сзади, присматривая за братом, шла Людмила. Сказывалась усталость последних дней. Все тупо ковыляли, едва переставляя ноги, мало обращая внимания на окружающий лес, целиком доверяя кошачьему нюху. К тому же чародейка боялась — Антон ослабнет вконец и упадет, а они даже не заметят, что потеряли кого-то.

Увидев дуб, кот уселся под ним ждать, пока подтянутся остальные.

— Ну что, будем здесь ночевать? — лениво поинтересовался котофей, удобно устроившийся между вылезших узловатых корней дерева на мягкой подстилке из прошлогодних палых листьев.

— Да, куда ещё идти на ночь глядя… — ведьма тяжело вздохнула. Жаль терять время, но блуждать по незнакомому лесу в темноте смысла нет никакого.

Антон бережно опустил бесенка на землю и растянулся рядом.

В ветвях дуба тяжело заворочался кто-то невидимый — на головы посыпались куски коры, обрывки листьев и непонятно как сохранившиеся с прошлой осени высохшие до крепости камня желуди.

— Там кто-то есть, — отряхиваясь от древесной пыли, Тимофей всмотрелся в густую кущу листьев, — крупный…

— Один момент, — Баюн птицей взлетел по толстому стволу до ближайшей развилки и, плотно прильнув к дереву, сноровисто двинулся вверх. Он надеялся подкормиться утратившей бдительность пичугой. Наивный! Резкий гнилостный запах донесся до его носа раньше, чем этот же нос уткнулся в мохнатый, колышущийся, словно налитый доверху бурдюк, бок. Кот поспешно отпрыгнул. Тонкая ветка обломилась под его весом. Когти напрасно скользнули по изрезанной глубокими трещинами коре. Баюн пулей пронесся сквозь переплетения веток и листьев, несколько раз чудом умудряясь увернуться от мимолетных ударов о дерево, и гулко шмякнулся к подножию лесного исполина.

Людмила едва успела отскочить, иначе котофей приземлился бы её прямо на голову.

— Знаете, кто там? — возбужденно зашептал Баюн, придя в себя после незапланированного полета. — Ендарь… Он же и просеку оставил, домой полз… Не врут, что он гнездо в ветвях дуба вьет. Так оно и есть, агромаднейшее гнездо… — кот закатил глаза под лоб. Непонятно, что он хотел этим сказать — то ли гнездо о-го-го какое, то ли призывал небо в свидетели.

— Так я и знала, — ведьма непроизвольно сжала кулаки, — что легкие пути никуда, кроме тупика не ведут! Как же он выбрался?

— Ну, времени у него поболе нашего было, пока всё не начало там рушиться…

Антон с Тимофеем переводили непонимающие взгляды с одного на другого, не решаясь прервать разговор, хотя понять о чем речь, было затруднительно.

— Вы о чем? Кто этот ендарь? — не выдержал, наконец, парень. — Он опасен?

— Не думаю, но я ночевать рядом с этим падальщиком не собираюсь, — Людмила развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь от дерева.

— Стой, куда ты? — крикнул Антон вслед сестре.

— Куда-нибудь подальше отсюда, а то он нас сонных высосет, перепутав с мертвяками.

— А сказала, не опасен, — парень повернулся к котофею.

— Ты его не видел во всей красе, — пояснил Баюн, с опаской поглядывая на шевелящиеся листья, — а вот ей довелось. Не зря эта тварь от всех таится, не зря.

— И что будем делать? — Тимофей во всем полагался на решение Антона.

— Никуда идти не хочется, но ещё не хватало разбрестись поодиночке, тогда нам точно кранты… Без всякого Кащея… — парень склонился над Птахом, примеряясь, как его удобнее будет нести. Мышцы протестующе заныли, но деваться некуда, не бросишь же бесенка здесь. — Тимка, догоняй ведьму… Пока далеко не ушла… Вон как её переклинило…

Пламя небольшого костерка, разведенного на небольшой полянке, бросало переменчивые блики на лица друзей. Разговаривать не хотелось, но молчание не казалось тягостным. Вокруг тонкого серпика месяца мерцал едва заметный золотистый ореол, а звезды над головой казались такими близкими — рукой дотянуться можно. Могучие ели покачивали верхушками, защищая костер от порывов ночного ветра. Так приятно лежалось на ворохе лапника, ощущая горьковатый запах дыма и наслаждаясь теплом живого огня. Рядом сонно посапывал Тимофей, заснувший сразу же, а Антону не спалось. Так частенько бывало и раньше — после тяжелого дня, несмотря на усталость, ворочался почти до утра, пока не проваливался в спасительный сон. А позади остался не один тяжелый день… Он приподнялся, глянул на Людмилу, которая задумчиво сидела над Птахом.

— Как он?

— Плохо…

— Мне показалось, что от него несет холодом? Словно ледышку на руках нёс…

Людмила покачала головой:

— Нет, не показалось, он действительно остывает, но пока время есть.

— Как остывает? Но он же ещё живой, значит, должен быть теплым.

— А вот так… Сама не знаю, что там творилось, это за пределами моего понимания. Птаха вот вылечим, он нам все и расскажет.

— Что-то во всем этом есть неправильное… — лениво протянул Антон.

— А вся наша жизнь изначально неправильная, — сказала сестра.

— Наша? И в чем же? Что мы не так делали в своей жизни? — внезапно разозлился парень, — жили себе и жили… Никого не трогали, пока ты не нашла эту дрянь, которая забросила нас сюда.

— Я не о нас с тобой говорю, — поморщилась Людмила, — о людях вообще. Нельзя жить в мире и быть такими равнодушными к нему. Посмотри, планета живая… Она так же, как и мы, страдает от боли и плачет от счастья, горюет от нашего безразличия и пытается удержать нас от фатальных ошибок. Только мы не хотим этого замечать…

Антон промолчал. Что скажешь, если сестра права? Он наблюдал, как медленно поднимается вверх и расплывается в окружающей темноте дым костра.

— Создание людей стало чьей-то роковой ошибкой…

— Бог, наверное, до сих пор локти кусает, — ухмыльнулся парень.

— Не думаю, что он знает об этом. Никого уже не осталось даже здесь, что уж говорить о нашем времени, когда ничем не оправданная жестокость стала нормой жизни, когда ради сиюминутных удовольствий мы губим окружающий нас мир… Неужели же ты думаешь, что все это осталось бы безнаказанным, если бы кто-то мог нас остановить? — Она помолчала и продолжила: — Только боги ушли, и святые не зрячи, и холоден ветер забытых руин…

— Ты поговори с Тимофеем, он тебе расскажет о будущем, о том 'прекрасном далёко'. Вот там, по-моему, уже все проблемы решены.

— А сколько пришлось пережить человечеству, чтобы решить эти, как ты говоришь, проблем?.

— Например, завалить главного злодея всех времен и народов Кащея, — Антону внезапно стало смешно. Тут бы добраться до избушки сестры живыми, здоровыми, а они философствуют у костра, озабоченные судьбой человечества. — Ты спи давай, когда ещё отдохнуть придется, — и закрыл глаза, все еще мысленно посмеиваясь над сестрой.

— Хортов! Позовите хортов!

У вскочившего Антона от пронзительного вопля заложило в ушах, а когда он увидел, что кричит Птах, бьющийся в корчах, похолодела спина. Только этого не хватало…

Баюн всеми лапами удерживал бесенка, не давая ему подняться, а Людмила стояла над бесенком на коленях и, прикрыв глаза, с отрешенным лицом водила пальцами по телу Птаха, беззвучно шепча.

— Помирает, — Тимофей, не сомневаясь в своем диагнозе, подальше отодвинулся от затухшего костра. Покойников он боялся, потому что ему не доводилось ещё видеть умирание воочию, не считая Кащея, но то разве смерть была. Кино…

— Что ты мелешь! — чародейка все же услышала слова мальчишки и, закончив заговор, резко оборвала не вовремя раскрывшего рот Тимофея. Убедившись, что Птах опять без сознания, обратилась к Баюну. — Хорты — кто это?

— Понимаешь, — котофей вздохнул, — не хочется тебя разочаровывать, но хортов давным-давно уже нет. Даже былины о них молчат. А вообще-то это волки… Громадные разумные волки… но у них было ещё немало других достоинств, да нам какой прок от этого….

— Разумные… Значит, бредил…

Птах приподнялся на локте и бессильно откинулся назад:

— Позови хортов, иначе не успеть…

— Я не могу, — ведьма склонилась над ним, — я раньше о них ничего не слышала.

— Есть, пара осталась… Помоги…

Людмила приподняла бесенка, взмахом руки отогнав кинувшегося помогать ей Антона. Усадила, поддерживая под спину, и едва не уронила его обратно. Птах закашлялся, отхаркивая сгустки крови. Лающий кашель перешел в протяжный вой, от безысходности которого сердца людей затрепетали в предсмертной судороге.

— Напрасно, — непрошибаемый ничем котофей отошел в сторону, — нету их…

Издалека еле слышно донесся ответный вой, приглушенный расстоянием.

— Отозвались, теперь только ждать… — бесенок в изнеможении прикрыл глаза.

— А мне с хортами не пути. — Перед Баюном появилось туманное белесое облачко объемом чуть больше самого кота. Он нырнул в колеблющуюся взвесь и исчез. Впрочем, не надолго. Через мгновение перед Антоном и Тимофеем, замершим с отвисшими челюстями, снова появилась голова котофея. Она весело подмигнула друзьям: — Я не прощаюсь, здоровье слегка подправлю и вернусь. Не скучайте…

Голова втянулась обратно в бледную муть, которая скоро растаяла в воздухе.

— Минус один, — отмер Тимофей. — А как это он?

— Да наш искусник на всё мастак, — отозвалась ведьма. — Интересно, как давно к нему вернулось умение ладить порталы? — но никто уже не слушал её.

Ели тяжело качнулись, развесистые лапы их расступились, пропуская на поляну исполинских зверей. Немаленький Антон ощутил себя мелкой мошкой перед волком, обнюхивающим его. 'На один укус', - подумал парень и внезапно понял, что есть его никто не будет, — потому что услышал мысленный добродушный ответ: — 'И не надейся, даже на половину не хватит'.

Хорт лизнул Птаха. От ласки зверя лежащий бесенок слегка откатился в сторону, но волка это нисколько не смутило. Он осторожно ухватил его за шкуру и забросил на спину. Перед Людмилой зверь слегка присел, вытянул ногу. Чародейка, слегка робея, оперлась руками о жесткую длинную шерсть волка, потом, решившись, взобралась на него верхом, став невидимой с земли. Второй хорт, не церемонясь, зашвырнул себе на спину сначала Антона, а и сверху пришлепнул Тимофеем. Друзья едва успели отлепиться друг от друга и уцепиться за длинную шерсть зверя, как оба волка взмыли вверх и длинными скачками понеслись через лес, с каждым прыжком приближая страдальцев к дому.

 

ГЛАВА 39

Распластавшись на спине зверя, Антон обмирал, когда волк взмывал вверх. Впереди тихонько ойкал Тимофей.

Парень малодушно закрывал глаза, чтобы не видеть возникающие рядом тоненькие верхушки высоченных елей. Сердце уходило в пятки, когда хорт из верхней точки своего прыжка-полета опускался вниз. Слыша толчок-остановку, когда зверь касался земли, парень облегченно выдыхал и покрепче цеплялся за шерсть, чтобы ненароком не скатиться со спины. От хорта несло жаром, как от печки, и это тепло могучего тела немного успокаивало, как и осознание того, что помощь громадных волков очень кстати.

Понемногу парень обвыкся. Он даже нашел в себе силы не закрывать испуганно глаза всякий раз, когда ощущал напряжение сильных мышц перед очередным скачком. В голове потихоньку зашевелились мысли, скованные страхом перед хортами, и Антон с изрядной долей иронии представил себя Иваном-Царевичем, который мчится спасать Василису Прекрасную.

'Какой ты смешной… — услышал он внезапно. — Мы никогда не дружили с людьми… Хорты никому не служат, мы всегда сами по себе…'.

Антон нервно сглотнул. Там, на поляне, он решил, что ему почудился мысленный разговор с волком. Да и как зверь может понимать человеческий язык?

'Это просто, твой мозг без затей переводит мои мыслеобразы в понятную тебе речь, и наоборот… — смешливо фыркнул хорт, — наивный, а ещё мыслит себя венцом творения…'.

— Тим, ты что-нибудь слышишь?

— Что? — осторожно повернулся назад мальчишка. — Ты о чем?

— С тобой волк не разговаривает? — крикнул Антон. Порыв встречного ветра отнес звук назад, и парню пришлось крикнуть ещё раз.

— С чего бы это?

— Да, действительно… С чего бы это?

'Я не могу общаться одновременно с несколькими собеседниками, Велс может, но он намного старше меня'.

'Кто это Велс?' — подумал парень и тут же получил ответ.

'Раньше он был главой рода, — голос в голове заметно погрустнел, — сейчас мы остались вдвоем…'.

'Почему?'

'Мы встали не на ту сторону и однажды помогли твоим предкам…'

'Но ведь вы не дружили с людьми?'

'Они не люди, а пришельцы со звезд…'

'Вот те раз, — обалдел Антон, — все интереснее и интереснее. Теперь я не только победитель Кащея и спаситель мира, но ещё и дитя неведомых мне зеленых человечков'.

'Они не были зелеными, они похожи на вас, только вы очень мелкие. И суетные… — чуть позже добавил хорт, — даже туда, куда мы ушли, доносятся ваши мелочные хотенья, которым нет конца и края. Иногда хочется воротиться назад и изорвать ваше племя, чтобы не поганили Явь своим бытием…'.

'И хорт о том же, о чем говорила Людмила. Неужели все так плохо и человек остался той взбалмошной, драчливой, забавной обезьяной, от которой, по словам старика Дарвина, мы произошли? Неужели нет никакой надежды и человек, как змея, пожирающая свой собственный хвост, уничтожит себя само. Но Тимофей… Не верить ему нельзя… Описанное им будущее прекрасно…'

'Если все так, как ты думаешь, значит, не все потеряно и нам будет не страшно умирать, когда придет наш черед…'.

Хорт надолго замолчал.

Антон тоже притих, стараясь бездумно смотреть на звезды, что на миг становились огромными и опять отдалялись, на мгновения приземления скрываясь за раскидистыми кронами деревьев. Но не думать оказалось неимоверно трудно — в голове просто не умещалось все то, о чем поведал мыслящий зверь.

'Мое имя Рисла… Ты ведь это хотел спросить?'

Возникшему после долгого молчания голосу парень обрадовался:

'Спасибо… Ты… — он замялся, не зная, как лучше сказать. Хорта, хортица? — Ну…'

'Я самка хорта… — Антон показалось, что он слышит насмешку в её голосе. — Это у людей назвать жену самкой значит оскорбить её, а у зверей все проще…'

'А где ваша стая? У вас ведь есть детеныши?'

На это раз парень ждал очень долго, пока Рисла не ответила ему. Антон удивился печали, звучавшей теперь.

'Нет, мы остались только вдвоем… и жаль, что повинный в этом оказался недосягаем для нас. Первый раз наша охота была неудачной, слишком крепки оказались стены замка… Для нас… Больше не спрашивай об этом…'.

Антон замолчал, и только тогда заметил, что в разговоре с Рислой короткая летняя ночь пролетела, как одно мгновение. В сером сумраке, предвестнике рассвета, бледнеющие звезды потеряли свое былое великолепие и казались тусклыми и невзрачными, зато тонкая полоска света на горизонте наливалась пунцово-розовым сиянием, обещающим пригожий день. Сбоку мелькнула отливающая свинцовым блеском лента реки. Антон обернулся, стараясь разглядеть в просветах высоченных сосен заросший камышом берег, и вспомнил, как они с Птахом переправлялись через реку на лодке.

'Велс говорит, что мы уже рядом…'.

Парень завертел головой. Насколько он помнил — от реки до дома сестры было не очень далеко, значит, скоро должна показаться и сама избушка, но глянуть сверху на жилище Бабы-яги не получилось. Рисла перескочила через плотную изгородь высоких раскидистых елей со стволами, изножье которых затянул серый мох, и опустилась посреди небольшой поляны. Заросли колючего малинника надежно укрывали прогалину от чужих глаз. Велс уже ждал её там. Людмила с Птахом на руках стояла рядом с хортом. Антон оказался вровень со спиной Велса и опять поразился тому, какой же хорт огромный — сестра едва доставала ему до груди — и тут же плавно, словно с горки, поехал назад. Он крепче сжал колени, чтобы удержаться от неминуемого падения, но Рисла не хотела терять времени напрасно. Она присела на задних лапах, сбрасывая со спины своих невольных наездников.

Соскользнув вниз, Антон покачнулся, но на ногах устоял. Почему-то ему захотелось предстать перед хортами этаким былинным молодцем, чтобы они не думали про него 'мелкий'. Он настолько увлекся разворачиванием плеч, что совсем забыл про Тимку. Пацан, раскрасневшийся ото сна и слегка обалдевший от того, что все это ему не приснилось, скатился Антону под ноги и теперь с опаской рассматривал огромных волков. Светло-серая шерсть хортов отливала сединой, сильно вытянутые морды с глубоко посаженными глазками окружал пепельно-седой венец стоящей торчком длинной шерсти, а в остальном хорты не сильно отличались от обычных волков, которых Антон видел только на картинках, да по телевизору. Ну, это если не брать во внимание их размеры… Правда, Рисла оказалась гораздо меньше и изящнее Велса, да и зубы в её слегка приоткрытой пасти не выглядели такими пугающе острыми.

— Долго ещё любоваться будете? — суровый голос чародейки оторвал друзей от созерцания зверей. — Время… — напомнила она, — нам ещё идти. — Антон перехватил у нее бесенка и поразился его внешним изменениям — тонкая полоска белков слегка прикрытых глаз отливала серебристым блеском, в короткой шерстке искрились кристаллики инея. — Видишь…

Конечно, видел, конечно, понимал, что надо торопиться, но сил расстаться с хортами не было.

'С ним все будет хорошо… — холодный влажный нос Рислы коснулся щеки Антона, — прощай…'.

Хорты прыгнули одновременно и слаженно взмыли вверх. Только шевелящиеся ветки напоминали о них, да щемящая боль в груди, как от сопричастности к неслыханному чуду.

В себя Антон окончательно пришел уже перед избушкой, до этого он на автопилоте бежал за сестрой, не вглядываясь в окружающий лес, больше ориентируясь на дыхание Людмилы впереди, а в ушах звучал низкий рокочущий голос. Голос Велса: — 'Прошай…'.

— Кимря, открывай, — толкнулась чародейка в дверь своего дома.

Ни звука изнутри, ни движения.

— Куда она делась? — ведьма раздраженно стукнула босой ногой по начисто выскобленным половицам крыльца. — Никуда же не уходит, да и ждать должна… Антон, да положи ты Птаха, ничего ему уже не сделается после всего-то. Дверь ломай… Жаль, Баюна нет, он бы живо в дом забрался.

Уложив бесенка прямо на землю, парень отошел назад для лучшего разбега. Тимофей с нарастающим интересом прикидывал, как Антон будет штурмовать крепкую дубовую дверь и надолго ли его хватит. В двери пацан не сомневался — выглядела она куда крепче изрядно вымотанного друга. И только парень разогнался, как перед ним, словно из-под земли, появилась маленькая фигурка в несуразно завязанном на макушке платке в горошек и, забавно растопырив ручки-прутики, заверещала:

— Нет, не дам… добро портить…

Опешивший Антон едва не сбил существо, похожее на куклу-самоделку, наспех слепленную из свернутой жгутом тряпки, веточек и блестящих пуговиц вместо глаз.

— Кимря, чего пряталась? — сердито закричала Людмила.

Кикиморка сердито засверкала глазками-бусинками:

— Не пущу, грязи натащите, вон вы какие! Сперва в баньке попариться, постираться, потом и в дом можно…

— Кыш отсюда, у меня Птах помирает, — рассвирепела ведьма, поднимая бесенка, — а она опять о своем…

Существо исчезло.

Дверь мгновенно распахнулась, пропуская чародейку внутрь. Перед ринувшимся следом за ней Тимофеем непостижимым образом закрылась опять, едва не стукнув мальчишку по лбу. Его обескураженная физиономия выражала крайнюю степень удивления.

— Что, не пущают? — ехидно осведомился Антон, — не суйся со свиным рылом в калашный ряд…

— На себя посмотри… — огрызнулся Тимофей.

— Да, что есть, то есть, но нам-то с тобой торопиться некуда. Людмила сама справится, ей наша помощь не нужна. Пошли баню ждать, а пока топится — перекемарим.

— Я не хочу спать…

— Хозяин-барин… Ты-то выспался… — Антону не верилось, что они добрались домой. Мысли опять плавно переключились на хортов, без помощи которых они ещё неизвестно сколько бы шлялись по лесу.

*****

Тишина родного дома успокаивала и внушала надежду на то, что все обойдется. Людмила прошла на кухню, уложила Птаха на стол, облегченно вздохнула, растирая занемевшие руки. Казалось, что холод, идущий от его тела, студил не только кожу, но и душу, напрочь прогоняя всякое желание бороться за спасение бесенка. Ведьма достала из низко висящего шкафчика заветную бутыль с живой водой, открыла плотно притертую пробку, принюхалась. От одного только духа закружилась голова — смесь ароматов цветущего разнотравья и чистого лесного воздуха сочетались непостижимым образом в запахе кристально прозрачной жидкости. Сделать глоточек на пробу, что ли? Для восстановления сил…

Хриплый стон Птаха заставил Людмилу вздрогнуть. Она полуобернулась и заметила, как над неподвижным телом зависла темная бесформенная тень.

Пожалуй, тут одной только водой не обойдешься… Чародейка бросилась к шкафу — на стол полетели многочисленные мешочки и узелки с травами и снадобьями.

— Есть… — Увесистый вышитый тесьмой кисет шлепнулся на пол. — Как знала, что пригодится, рано или поздно…

Ведьма подхватила Птаха на руки, бедром оттолкнула стол к стене, сдвигая вместе с ним и лавку. Опустилась на колени, аккуратно укладывая тело посреди кухоньки.

Тоненькой струйкой посыпалась-потекла на пол могильная земля, собранная в нОчи заветные, очерчивая вокруг Птаха пятиконечную звезду.

Захныкала, запричитала тихонько притаившаяся в углу Кимря: — В доме-то, в доме зачем кудесить, это сколько ж мыться убираться надо, пока все следы тлена кладбищенского уберутся…

Надоедливые страдания домовихи о чистоте и порядке вывели и без того напряженную ведьму из себя:

— Сгинь, — коротко приказала она, не отвлекаясь от действа.

Кимря испуганно пискнула и пропала.

Установив восковые свечи в лучах звезды и подправив откинувшийся в сторону хвост бесенка, чтоб не вылезал за пределы очерченного ею знака, Людмила вздохнула (такого, как Птах, отчитывать не приходилось… не сплоховать бы… да сомневаться в своих силах нельзя…) и начала ритуал:

— Отступи от меня, холод, вой да морок, — от легкого щелка пальцев ведьмы одновременно зажглись огни у ног Птаха, засияли бездымно. — Обойди меня, сухота сухотучая, маята нечистая… — Поочередно вспыхнули фитили свечей у его верхних лап. — По руслу огня в МЕНЯ войди, сила небесная. — Ярко запылала самая толстая свеча в изголовье, промеж коротких рожек.

— Черная нить звезды, обратись в красную. Текучая сила звезды в МЕНЯ пролейся!.. По руслу огня — в МЕНЯ!.. — приговаривая так, медленно пошла ведьма по кругу посолонь, изредка окуная сложенные ковшиком руки в живой огонь, словно собирала жар в пригоршни.

Семь раз обошла чародейка вокруг лежащего, ускоряя темп наговора и собственный шаг. Когда засветилась тусклым багрянцем вычерченная звезда на полу, встала в изголовье мертво лежащего бесенка, раскинула руки в стороны. Ржаво-желтые сполохи бойко заплясали на стенах, разгоняя полумрак небольшой кухоньки. До потолка взлетели лепестки неистового пламени, вспыхнувшего на её развернутых к невидимому небу ладонях:

— Всех духов Земли, Воздуха, Воды и Огня — всех прошу, всех вызываю! Проведите меня, духи, меж столбами на ту сторону жизни, где есть тайна сна мертвого, тайна сна живого, а в тайне той — видимое и невидимое. На ту сторону жизни, где стоит изба одинокая. Есть там тайная келья, в ней сидит Судьба Птахова, а пред ней свеча жизни его горит. Тебя, Судьбина, заклинаю — призови сразу трех: смерть, тоску и кручину — закажи им с сего часа беречь-хранить 'чашу спасения' Птахову, чтоб отступила от него Тьма черная, зла злее… Слова мои крепки и грозны, я что говорю, то и делаю…

Сжала изо всех сил толстую свечу, чувствуя, как истекает через плотно сомкнутые пальцы сила, как плавится, меняя очертания, податливый воск от жара рук, краем глаза наблюдая, как мечется зависшая над Птахом тень, как рвется, словно пес шелудивый с цепи. Разжала Людмила руки, глянула, что получилось — перед ней предстала миниатюрная фигурка из воска, как две капли воды похожая на бесенка, даже губы растянула в едкой усмешке, будто сомневалась, что удастся ведьме задуманное.

Звонко тенькнула над головой туго натянутая струна. От резкого звука заломило зубы. Услышали, отозвались все-таки… Пора…

Отскочила спешно, чтоб не задело её ненароком.

Глухой вой, полный невыразимой злобы, оглушил ведьму и тут же прервался. Закружилась над восковой куколкой заверть буроугольная, превратилась в веретено юркое, зависло над ней на миг, да и втянулась в обманку. Схватила чародейка куколку-чернушку, свернула ей голову, не обращая внимания на болезненное колотье в кистях, разломала на кусочки мелкие. Потом ногой разметала землю могильную, чтобы пути назад никто не нашел.

Ну, вот, теперь можно и о теле подумать… Пучком крапивы, смоченной в живой воде, прошлась с головы до ног по бесенку, смывая налет навьей изморози и приговаривая:

Чиста вода,

Сокрушаешь ты снега

и следы нечистые,

хожженьица тяжелые заступаешь,

а, заступая, занимаешь чистотой.

Так сокруши ты и в Недоле

крови порченые, стылые,

Заступи насыльные пагубы,

изыми тяжелые маяты.

Займи, животворная,

Место прочно,

Не на миг, не на час, а навсегда…

Разжала стиснутые зубы, влила немного водицы в рот. Зашипела вода, легким паром поднялась вверх.

— Маловато будет, — решила ведьма, щедро плеснула из глиняной бутыли ещё, не жалеючи нисколько, да не рассчитала малость.

Вздрогнул Птах, едва не захлебнувшись.

— Шоковая терапия, — невозмутимо пояснила чародейка, не вдаваясь в подробности.

— Мы дома? — бесенок распахнул удивленно глаза. — А как?..

— Дома, дома… не болтай почем зря… — Ещё не хватало остаток сил тратить на рассказы о том, что было. — Всему свое время. Лежи, не вскакивай, тебе отдохнуть надо, да и мне не мешало бы.

'На чем только сама держалась все это время, самой непонятно, — думала Людмила, вплетая в красную самопрядную шерсть сухие побеги кошачьей травы, спорыша, плакун-траву, корешки морозника и жилку серебряную заговоренную от всякой напасти. — Птаху сейчас наузов (см. ссылку 1) навяжу, а потом в баньку и спать… — Она глянула на бесенка. Тот задремал, пока она возилась, но во сне метался, будто сражался с кем-то незримым. Чародейка подумала и добавила в плетение ещё и белены, от горьких мыслей защитницу. — Все одно пригодится…'.

Закончив плетение нити, долго колдовала над каждым узлом, под размеренный речитатив наговоров тщательно вывязывая их на запястьях бесенка, на щиколотках, делала про запас исцеляющие наузы для ношения на груди. Не знала точно, какой наверняка поможет, вот и применяла весь доступный ей арсенал. Лишним не будет…

'Вот и все… Если и осталось во мне чего чародейного, так это только бабушкино кольцо, 'вечное', как Кащей… — Людмила бросила в печь веник, которым заметала остатки земли с пола и кусочки восковой куколки. — Все в Птаха ушло… — Она оглянулась на лавку, куда уложила бесенка. Капельки обильной испарины блестели в серой шерстке. — Ничего, к утру должен отойти'.

К утру? Ведьма подошла к окошку. Длинные тени от деревьев пересекали двор. Лучи закатного солнца ударили в глаза. Надо же, весь день провозилась. Время пролетело и не заметила как… Проходя через комнату, мимоходом поправила съехавшую на пол ногу прикорнувшего на краю диванчика Тимофея. Мальчишка даже не шевельнулся.

— Кимря, соседушка, — негромко позвала ведьма, — выходи, я уже не сержусь… Приберись там, у меня уже моченьки нет.

— Как сорить, так сгинь, а как убирать, так соседушка… — востроносенькая домовиха обиженно выглянула из почти не заметной щели в стене, — ты ещё скажи — поесть свари…

— Не надо, я сама горшок с кашей в печь поставлю, и травяной сбор, что силы возрождает, запарю. Не только Птаху досталось, но и всем нам. Пригляди только за огнем, чтобы не погас совсем… А Антон где?

— До сих пор в бане парится… Вот уж кому взамуж загляденье достанется, — мечтательно протянула Кимря, — опрятный на зависть… Весь день моется…

Людмила обошла вокруг дома и по трем невысоким ступеням поднялась в предбанник, поднятый над землей для хорошей вентиляции. От чистого древесного духа перехватило дыхание. Любила ведьма свою баньку — хоть и мала каменка в ней, да жар стойкий дает, крепкий. Как плеснешь на неё травяных настоев, запах духмяный до следующего раза не уходит, даже в самые сильные холода держится.

Войдя в парную, чародейка чуть не застонала от нахлынувшего безудержного веселья. Бедная Кимря, нашла образец для подражания! Видела бы она свой идеал… Антон мертвецким сном спал на нижнем пОлоке, уткнувшись лбом в сгиб руки. Спина красная вся, как огонь пылает… Неужто это Тимка так его охаживал, что кожу чуть до костей не стер? Похоже на то, рядом измочаленный веник еловый валяется. Перестарался мальчишка слегка… Покосилась на бочку с водой — почти пустая. Да ладно, ей помыться хватит. Грешна, не удержалась — подобралась тихонько к брату, да и гаркнула во весь голос:

— Все на борьбу с супостатом бессмертным!

— А? Что? — подскочил братец заполошно, сжимая кулаки, да увидел улыбающуюся Людмилу, быстро сообразил в чем дело. Чертыхнулся сквозь зубы, руками достоинство свое мужское прикрыл и выбежал из парной, сверкая незагорелыми ягодицами.

— В бане, как и в смерти, все равны… — крикнула вслед ему чародейка, опускаясь на освобожденное братом местечко. Стянула лохмотья, оставшиеся от одежды, плеснула на каменку настой дущицы. Клубы пара затянули парилку. Благодать какая…

Но расслабиться толком ведьме не удалось. В дверь тихонько поскреблись.

— Люд, а Люд… — в приоткрывшуюся щелку заглянул Антон и тут же пригнулся, уворачиваясь от веника, брошенного в него чародейкой.

— Я уже разделась…

— А в бане все равны… — съехидничал парень, не делая больше попыток лицезреть сестру воочию, но наболевший вопрос не давал ему покоя. — А с тобой хорты говорили?

— Хорты? Ты о чем?

— Они разумные… — Антон сбивчиво пересказал Людмиле свою беседу с Рислой.

— Нет, со мной волк не говорил, да и не стала бы я его слушать. Не до бесед мне было, слишком за Птаха беспокоилась. А если хорт так умен, как ты говоришь, то должен был почувствовать это. Вот и не стал, а, может, просто не захотел… Так что считай тебе повезло.

— Кстати, как там Птах?

— Жить будет… У тебя все? Тогда иди себе… — она прикрыла глаза, но через мгновение, услышав звук удаляющихся шагов, встрепенулась. Спать здесь не стоит… Тяжело поднялась, обмылась (посидела в тепле, хватит, хорошо попарюсь в другой раз) и, накинув чистую рубаху, вышла в серые сумерки наступившего вечера.

*****

— Ходют и ходют… — зудел над ухом надоедливый голос. — Ходют и ходют…

— Кто ходит? — оторвала голову от подушки Людмила.

— Все ходют, но эти больше всех…

— Кимря, как ты мне надоела… — простонала чародейка. — Дай поспать…

— Так день на дворе давно, а вы всё спите…

День? Как она вчера добралась до постели, не помнила совсем, после парной словно отключилась. Людмила вскочила, кинулась на кухоньку. Птах спал. Нормальным здоровым сном, слегка похрюкивая, как маленький поросенок.

'Ну и пусть, будить не буду, — решила чародейка, прислушиваясь к сонной тишине дома. — А о чем Кимря болтала? Кто там ходит-то?' Она вернулась в комнату, выглянула в окошко. На поляне перед домом стояли двое: высокий крепкий мужчина (сразу и не поймешь кто такой — не пахарь, не воин, на купца тоже не похож) и худенькая, росточком ему по плечо, простоволосая женщина с переброшенной на грудь толстой косой. Одеты оба неброско, в обычную рядовую одежду. Зачем им ведьма понадобилась, обоим сразу?

— Эти, что ли? — спросила домовиху.

— Эти… И другие тоже, — напустила туману Кимря, — но эти чаще всего. Придут и цельный день на поляне сидят, ждут неизвестно чего… Всю траву вытоптали.

— Почему ж неизвестно? — усмехнулась ведьма, — избушка снаружи необитаемой кажется, вот и надеются, что рано или поздно хозяйка заявится. Нужда, видать, большая у них, коли такие упорные оказались… Ну и пусть дальше траву топчут, мне что до них за дело?

— Еще ведьмы наведывались, все вынюхать старались, что и как… — наябедничала домовиха, — да я их дальше двора не пустила.

— Ну и правильно, нечего им здесь делать. В отпуске я… — развернулась и крикнула: — Мальчишки, подъем! Всю жизнь проспите…Тогда считать мы стали раны, — дурачась, пропела Людмила, — товарищей считать… — Настроение как раз под стать предстоящему дню, беззаботному, как первый день долгожданного отпуска. — Вставайте, итоги подводить будем и решать, как жить дальше.

Слегка заторможенный Тимофей поднялся с дивана. На щеке явственно отпечатался след от сбившейся подушки. Увидев Кимрю, мальчишка оживился:

— А это кто?

Кикиморка смущенно пискнула и исчезла.

— Куда это она?

— Не любит домовиха моя чужим на глаза попадаться, — пояснила ведьма.

— Разве я чужой? — удивился Тимофей.

— Для неё все чужие, кроме меня.

— О ком это вы? — поинтересовался растрепанный Антон, ещё толком не разлепивший глаза.

— Помнишь вчерашнее чучелко? Она, оказывается, здесь в доме живет вместо домового…

— Почему вместо? — кокетливо стрельнула глазками и повела, словно принюхиваясь, остреньким носиком Кимря, вновь появляясь перед людьми, — я и вместе с ним могу жить, да только не находится никак…

— А хочешь, мы тебе подходящего подберем? — раздухарился парень.

— Так, Кимря, тебе что, делать нечего? А вы закончили сватовство, — строго приказала чародейка. Не хватало им ещё домовиху сманить, тогда без неё, как без рук останешься. — И марш на улицу умываться, а я пока завтрак соберу, отощали оба, глядеть на вас страшно…

Тимка, отталкивая Антона, кинулся к двери. Выбегая, обернулся, показал язык, крикнул:

— Мне побольше положи, мне ещё расти надо…

На крылечке мальчишка потянулся, так что хрустнули косточки, побежал вокруг дома. Обогнул жилище, увидел сидевших на поваленном давнишней бурей дереве людей, замер на мгновение, всматриваясь в них, словно не веря своим глазам, прошептал: — Мама… — а потом заорал во всю мощь, — маааамааама!

От дикого вопля Тимофея показалось, что дрогнули стены. Из кухоньки донесся звон разбитой посуды. Выскочившая на улицу следом за братом Людмила виновато бросила на бегу: — 'Нервы ни к черту совсем… Что там такое?'. Увидев мальчишку, с повинно опущенной головой стоящего перед мужчиной с суровым лицом, брат с сестрой замерли.

От звука крепкой затрещины Антон поморщился:

— Надо же, и в далеком будущем детей наказывали физически…

— Ты о чем? — в ладонях ведьмы уже сверкал маленький огненный шарик. Береженого бог бережет, а лучшая защита — нападение.

— По-моему, родители нашего оборотня появились… Глянь на женщину, вылитый Тимка, а вот на отца ни капельки не похож…

Людмила всмотрелась в гостей — светловолосая селянка как две капли воды походила на мальчишку, а, вернее, он на нее. Женщина с подрагивающими губами ожидала, когда уже можно будет прижать в себе затерянного во времени отрока, а вот темноволосый мужчина никуда не торопился, взглядом осаживая едва сдерживающую свои эмоции жену. Он сердито сверкал темными глазами, молча слушая сбивчивые оправдания сына.

— Точно. Тогда иди приглашай в дом, знакомиться будем.

Спустя время, когда страсти немного улеглись, и зацелованный матерью изрядно смущенный Тимофей тихонько сидел рядом с ней, удалось поговорить. В небольшой кухне чародейки места для всех оказалось маловато (кто мог подумать, что скромное жилище ведьмы станет таким гостеприимным), потому вытащили стол на улицу и уселись на свежем воздухе. Солнце уже наполовину скрылось за кромкой леса, веяло предвечерней прохладой, но все равно еще было тепло.

— Наши поиски долго были безуспешны, не могли же мы напрямую расспрашивать славичей о непонятно откуда появившемся странном человеке, к тому же Тимофей отлично понимал все последствия своего проступка и не думаю, что он всем встречным-поперечным рассказывал бы о том, что он из будущего. Нам оставалось только ждать и надеяться, — объяснял Глеб, отец Тимки, быстро уяснивший, что ведьма весьма просвещенная и можно не растолковывать ей на пальцах, подбирая подходящие для этого времени слова и понятия, — но когда он активировал телепорт, на нашем радаре сработал маячок. Мы сразу же кинулись сюда, но ничего, кроме заброшенной избушки не увидели. Вернулись в селение и полунамеками выяснили, что живет здесь ведьма, из дома почти не выходит, чужих шибко не любит, но если прийти к ней по-доброму, в помощи не откажет. Вот мы и ждали… — он обернулся на треск кустов за спиной и растерянно замолчал.

На опушку, отдуваясь, вылез Леший. Впереди себя он толкал огромную корзину отборных белых грибов, а в зубах держал солидный туесок с малиной и черникой. И без того страшный, а теперь ещё и перекошенный от тяжести подарков, Леший никакой симпатии у родителей Тимофея не вызвал.

— Ну, вижу, все живы здоровы… С возвращеньицем вас… — Леший подошел к столу.

Лера, мать Тимки, испуганно ахнула и прикрыла глаза рукой.

— А ты откуда узнал? — вскочила Людмила, забирая у него корзину. Лесовик плюхнул на стол туесок.

— Да чтоб я в своем лесу да чего-то не знал? Хозяин я здесь аль нет? — и пояснил: — Хорты сказали, ещё третьего дня…

— Хорты? — оживился Антон, — а где они?

— Знамо дело, в логовище свое вернулись… Они после того, как Кащей выводок их последний загубил, здесь почти и не показываются. Жалко, последняя пара осталась, больше таких не будет. Чудно, как это они вам помогать согласились?

— Птах попросил, — сказала чародейка, — я про них и не знала.

— Немудрено, столько времени прошло… А Птаху они завсегда помогать будут, насколько смогут.

— И Антон вон с ними беседу имел, — усмехнулась Людмила.

— Повезло тебе, парень… — зеленые огоньки глаз Лешего вперились в Антона, прожигая того, сдавалось, насквозь, — непрост ты, как я погляжу, ну да кровь она о себе дает знать… Может, ведьмачить начнешь, на пару с сестрой? Ты быстро научишься.

'Что они все про кровь заладили? И хорты, и этот… Не хочу я ведьмачить, я домой хочу…'. Перспектива возвращения показалась многообещающей. Недолго думая, Антон перегнулся через стол и спросил Глеба:

— А вы меня обратно переправить можете?

Тот, не сводя широко открытых глаз с Лесного Хозяина, отрицательно качнул головой. Услышавший разговор Тимка вскочил, наклонился к отцу и горячо зашептал ему на ухо. Глеб, выслушав сына, сказал:

— Ладно, тут подумать надо… Потом разберемся… — и едва не упал от удивления, когда перед честной компанией появился Птах. Черти этому много повидавшему мужчине не являлись ещё ни разу.

— О, — Леший изо всех сил хлопнул бесенка по плечу. Тот слегка пошатнулся. — Порядок… Все в сборе.

— Баюна нет, — грустно сказала чародейка.

— Появится, куда он денется… Не впервой…

Постепенно общая компания разбилась на небольшие кучки: Глеб с Птахом о чем-то негромко беседовали, Леший гусарил перед Лерой (судя по сдавленному хихиканью Тимофея, вполне успешно), Людмила напряженно размышляла в одиночестве. Антон подобрался к сестре, толкнул её под руку:

— Слышала, что отец Тимкин пообещал?

— Что? — вышла из забытья чародейка.

— Подумать, как домой нас отправить…

— Нас? А я никуда не собираюсь…

— Ты разве не хочешь вернуться?

— Антон, ты вообще обалдел, что ли? Ты хорошо подумал над тем, что сказал? — неожиданно для него рассмеялась Людмила. — Посмотри на меня, мне уже хорошо за сорок… — Парень помрачнел. Не согласиться с этим нельзя: седину в волосах ничем не скроешь, да и выглядит сестра, в общем-то, не очень, особенно после возвращения. Впрочем, кто из них сейчас красавец? Даже Тимка с лица спал… — Что я там забыла, в нашей прошлой жизни? Да и как я все это брошу? — она обвела рукой вокруг. — Лешего, Птаха, Баюна? Это моя семья, это мой дом… Да и кому я нужна со своим умением в нашем сплошь материальном мире, где чудеса остались только в сказках? Мое место здесь, Антон.

— Значит, нет, — констатировал факт парень.

— А разве ты сомневался?

— Ну, как хочешь, а мне до чертиков надоели все эти приключения, сражения с нечистой силой, твои колдовские штучки. Я хочу домой…

— А жалеть потом не станешь? — лукаво улыбнувшись, словно знала что-то неведомое Антону, поинтересовалась чародейка. — Ведь обратного пути уже не будет?

— Нет, — отрезал он, пока ещё не сомневаясь в своем решении.

— А то хочешь — к нам…Глянешь, каким мир станет… — предложил Тимофей.

— Тим, несанкционированные путешествия во времени строго запрещены, знаешь ведь, — обернулся к нему отец.

Мальчишка сокрушенно развел руками. Ну, нет, так нет… О том, что его самого ожидает дома за своеволие, он старался не думать.

Расставались уже в полной темноте. Тонкий серп месяца напрасно тщился разогнать мрак, и многочисленные яркие звезды, сияющие в прорехах сосновой хвои, ничем не могли помочь ему.

— Тима мы забираем. Вы не против? — Глеб вопросительно глянул на чародейку и насупившегося Антона.

— А может пусть у нас останется. Пока… — Людмила не закончила, её перебила Лера:

— У нас база в лесу. Она хорошо скрыта. Тим о ней не знал, потому и не смог сразу выбраться. К тому же мы ещё несколько дней здесь побудем — обещания надо выполнять, верно, Глеб? — Тот нехотя кивнул, но куда деваться… — Знаешь, Людмила, ты нас удивила. Когда нам сказали, что найденная нами избушка — жилище Бабы-Яги, мы не поверили, к тому же представляли лесную ведьму совсем другой.

— Можешь не говорить как… знаю…

— К тому же все эти существа, что встретились нам — они необычны. Раньше я думала, что такое возможно только в преданиях, а воочию увидеть… уму непостижимо… — Лера покачала головой.

— Вы же жизнь людей исследовали, а они нечисти лесной, как огня боятся, да и она к ним не мешается лишний раз. Зачем? Когда можно мирно жить, почти не пересекаясь. Славичи лес не трогают, лесные жители — к ним не лезут без особой на то необходимости. Мирное сосуществование…

— Понятно, — Лера улыбнулась, — но мне кажется, мы многое упустили. Впрочем, теперь это неважно. Этот отрезок времени наверняка закроют для исследований из-за Тимкиного своевольства. Но другу твоему, — она сердито глянула на сына, — мы постараемся помочь. Завтра точнее скажем… До встречи!

Леший, до этого внимательно слушающий женщину, оживился (наконец, все эти нудные разговоры закончились) и попытался поцеловать ей руки. Лера со смехом отмахивалась от него, косясь на нахмурившегося мужа, пока ведьма не прикрикнула на расшалившегося лесовика:

— Хватит! И где это ты таких манер набрался? У людей, что ли? Не зазорно?

Ветром дунуло в лицо, и через миг на поляне вместо Лешего сидел большой филин с ярко-зелеными глазами. Лера испуганно ойкнула. Птица повернула голову, гулко ухнула и, с усилием взлетев, скрылась в лесу.

— Проводник не нужен? — спросила чародейка, порядком уставшая и не чаявшая уже спровадить гостей восвояси. — Не заблудитесь?

— Не должны…

— Ну, Тимка, держись, — Антон приобнял пацана, — сейчас тебе кащеевы подземелья раем небесным покажутся. Батя у тебя суровый…

— Нормально, сдюжим… — Тимофей побежал догонять родителей. Они уже вышли за пределы морока и не могли надивиться ведьминой способности прятать жилище. Глеб решил вернуться, чтоб глянуть ещё раз, как оно все работает, но охранный круг полыхнул предупреждающе слабым огоньком. Глеб отпрянул назад. — Пока… — мальчишка обернулся, махнул рукой, прощаясь. — Объясню им секрет, пока дел не натворили, да и о прочем поведаю…

— Люд, а, может, передумаешь все-таки? — Антону казалось нечестным возвращаться одному, и он не оставлял надежды уговорить сестру.

— Нет! — На кончиках волос взбешенной его приставаниями ведьмы засверкали сиреневые искорки. — Слова мои крепки и грозны, я что говорю, то и делаю, а кто не слушает меня — беда тому!

— Ну, как хочешь… — покладисто сказал парень. Похоже, сестра здесь и впрямь на своем месте.

__________________________________

 1. В древней Руси существовали специальные узлы — 'наузы'. Наузы передавали волшебную силу, охраняли от несчастий, лечили больных. Над ними читали наговоры, в них завязывали лечебные и магические корешки и веточки, бумажки с заклинаниями, всякие чудодейственные предметы вроде сушеного крыла летучей мыши и змеиной кожи.

 

Эпилог

Дважды щелкнул, поворачиваясь в замке, ключ. Антон замер, настороженно вслушиваясь в звуки подъезда. Где-то шумела вода, слышалось приглушенное бормотание телевизора — в общем, обычный фон обычного жилого дома. А чего он ожидал? Что выскочат соседи и поинтересуются — что он здесь забыл? Парень облегченно выдохнул и толкнул тяжелую дверь. Та протяжно заскрипела. Он опять застыл на месте, не решаясь войти. Никогда не входил Антон в эту квартиру без хозяев, точнее, хозяек. Всегда кто-то был дома — сначала бабушка, потом Людмила. А теперь… Но деваться некуда, он и так оттягивал этот момент сколько мог.

От слегка спертого воздуха покинутого жилья защемило в груди. Надо же, всего несколько дней прошло, а такое ощущение, что здесь не живут уже сто лет. Дверь сама собой, словно живая, поехала назад, и плотно захлопнулась, отсекая от парня все звуки плотно населенного мегаполиса. В тонких лучах света, проникающих из комнаты в темный коридор, плясали верткие пылинки. И чего он испугался? Белый день на дворе, солнце вовсю светит, но ощущение чужого присутствия не оставило Антона даже тогда, когда он прошел на кухню. Парень тоскливо глянул на турку с высохшими остатками молотой арабики. Нет здесь никого, и не было с того самого вечера, как они с Людмилой так странно покинули эту квартиру.

Зачем он пришел, ведь понятно, что делать здесь абсолютно нечего? Антон пятерней пригладил волосы. За прошедшие несколько месяцев они отросли почти до плеч, но стричься он не спешил, да и смысла не было. Впрочем, как и во всем остальном, к чему он так стремился вернуться из 'царства Кащеева'…

*****

…Тимка не обманул. Не успело солнце разогнать ночной туман, как пацан уже сидел на полянке перед домом Бабы-Яги, терпеливо ожидая, пока проснутся его обитатели. Ближе к избушке он не рискнул подойти, опасаясь без приглашения натолкнуться на охранный круг.

— Ты чего так рано приперся? — выйдя к мальчишке, хриплым после сна голосом поинтересовался Антон, разбуженный нытьем Кимри, остерегшейся подымать ведьму с утра пораньше, — не спится тебе, что ли?

— Нет, — отрицательно качнул головой Тимофей, — отец такую взбучку устроил, не до сна, зато вот, глянь… — он потряс перед парнем рукой. На запястье слабо светился браслет-трансформер. — Зарядил…

— А зачем?

— Как зачем? — возмутился мальчишка, — мне он нужен позарез…

— Что ты ещё придумал?

— Да так… — смутился Тимофей.

— Родители хоть в курсе, что ты к нам пошел?

— Да они спят ещё…

— Доиграешься, точно ремня получишь.

— Ерунда, — мальчишка отмахнулся от его предупреждения. — Антон, отец вчера сказал привести тебя на базу. Посмотрит, что можно сделать с твоим перемещением назад. Вот я и не стал зря время терять…

— Ты о чем это? — подозрительно поинтересовалась неслышно подошедшая к ним Людмила.

— В гости приглашают, — Антону очень хотелось ещё раз спросить сестру о возвращении, но, помня её бурную реакцию, решил не рисковать понапрасну, да и о Тимкином предложении правду пока говорить не хотелось. Неизвестно ещё, получится ли, а сестру лишний раз обижать не охота. — Пойду, гляну что там, интересно мне.

Лицо чародейки словно окаменело:

— Ну, сходи, коли интересно…

— Пошли прямо сейчас, — предложил мальчишка, — чего время терять, пока дойдем, как раз родители проснутся.

Он отскочил в сторону — легкое колебание воздуха и перед людьми возник умильно свесивший голову набок матерый волк. До хортов далеко, конечно, но выглядит внушительно.

— Кудесник… — проворчала ведьма, — а чего так?

— Далеко слишком, — рыкнул волк, — да и дорогу плохо знаю…

— Хоть поешьте…

— В гостях накормят… — Антону не терпелось глянуть на базу. — Пока… К вечеру буду…

— Не будешь… — В темно-карих глазах чародейки застыла непонятная тоска. Она развернулась и, не сказав больше ни слова, пошла прочь.

Парень глянул на ожидающего его волка, досадливо пожал плечами:

— А куда я денусь? — и поспешил вслед за метнувшимся сквозь густые заросли малины Тимофеем. — Не торопись ты так, у меня ж только две ноги… — мысленно чертыхаясь на колючие ветки, так и норовившие впиться в тело, и высокую, почти по бедра, лиственную поросль, в которую он угодил, едва выбрался из малинника. Штаны сразу же промокли от обильной росы и теперь неприятно холодили ноги.

Волк рыскал по лесу кругами, неожиданно выскакивая то слева, то справа, отчего Антона то и дело бросало в пот. Научен, научен уже горьким опытом блуждания по чащобе… В очередной раз увязнув в непролазных зарослях, парень не выдержал:

— Тимка, хватит уже носиться, как ненормальный, оборачивайся и иди рядом, я уже замаялся гадать, куда мне сворачивать…

— Я дорогу ищу, по запаху, а так ни за что не найду… — откликнулся волк, выскакивая впереди.

— А далеко ещё? — Солнце поднялось уже высоко, жарило вовсю, над головой роились, надоедливо жужжа, мелкие мошки и с превеликим удовольствием залазили Антону под мокрую от пота рубаху. От их укусов кожа неимоверно зудела, стоило большого труда удержаться от бесконечных почесываний.

— Почти пришли… — Тимофей стоял, дожидаясь отставшего друга, под высокой сосной и теребил в руках шишку.

— Славно… — увидев мальчишку снова человеком, Антон тут же опустился на землю, поросшую коричневым мохом, и с наслаждением растянулся во весь рост. — Умотал ты меня совсем… дай передохнуть.

— Да тут всего ничего, вон на ту горушку взобраться…

Парень приподнялся, ища взглядом 'горушку'. Деревья закрывали обзор, ничего не увидишь, но он слегка успокоился — была б возвышенность стоящая, увидел бы обязательно. По высоким горам лазить не хотелось, да и откуда в лесу горы? Так, холмы, не больше… Он успокоено откинулся на спину и уставился в небо. Неужели и вправду получится вернуться домой? Даже сейчас в это верилось с трудом… Знал бы кто, как он соскучился по цивилизации… И ни одной минуты жалеть не будет, что бы там сестра не говорила…

После отдыха идти стало значительно легче, тем более что Тимка шагал рядом. Моховая подстилка, усыпанная пожелтевшими хвоинками, мягко пружинила под ногами, да и сосны, кажется, слегка расступились. От смолистого запаха ветра, вольно гуляющего среди могучих стволов, на душе стало легко и беззаботно, словно все тревоги вымело из головы его теплым дуновением, но ощущение праздника оказалось недолгим. Антон потерял дар речи, когда лес раздвинулся, и перед ним, всего-то в паре шагов от крайних деревьев возник отвесный склон холма, поросший какой-то кудрявой травкой с мелкими сиреневыми цветочками.

— И как мы наверх полезем, а, он же словно ножом срезан? — отмер парень через несколько минут.

Тимофей ухмыльнулся, достал небольшую коробочку, не больше сигаретной пачки, и показал Антону.

— И что?

— И все… — Он махнул коробочкой в сторону склона. Внутри холма что-то негромко щелкнуло, участок косогора медленно поехал в сторону. Перед друзьями распахнулось овальное отверстие.

— Пульт дистанционного управления… — разочарованно протянул Антон. — Я-то думал…

— А необъяснимые чудеса закончились, — очень серьезно пояснил Тимофей. — Добро пожаловать в мир научно-технического прогресса в последней стадии его развития… — в конце своей напыщенной речи он не выдержал и прыснул, зажимая ладошкой рот. Вид у Антона был ещё тот…

В люке показалась Лера:

— Тим, к счастью… Я тебя уже разыскивать собралась… Ты куда делся? Отец от вчерашнего ещё не отошел… Здравствуйте, Антон, — она взглянула на парня и опять повернулась к сыну. — Не мог предупредить, что ли? Заходите оба, быстро, нечего тут мелькать…

Антон скрипнул зубами — лезть под землю ужасно не хотелось, но надо. Пожалуй, клаустрофобия ему обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Шагнув следом за Тимофеем люк, он малодушно закрыл глаза, когда услышал под ногами легкое гудение заработавшего механизма, и створка люка отсекла от него солнечный свет. Не ожидал он от себя такого, не ожидал…

Признаться честно, база 'временнЫх' этнологов Антона не впечатлила. Главное, красиво назвать — База: тесный, едва вдвоем поместились, 'предбанник' с раздвижными дверями: одна наглухо закрыта, в другую видна квадратная полупустая комната, через третью они попали сюда.

— Проходи, — подтолкнул его мальчишка.

Парень перешагнул через невысокий порожек. Белые стены без окон, две молочного цвета откидные полки одна над другой, как в поезде, отделенная невысокой пластиковой ширмой узкая ниша (Тимофей шепнул на ухо — 'Удобства'), раскладные, как шезлонги, кресла. От избытка белого захотелось завыть — Антон почувствовал себя неизлечимо больным, словно попал в лазарет, но никого, кроме него, это кажется, не напрягало. Глеб приветливо улыбнулся, пожал протянутую парнем руку и не стал терять зря время:

— Ну, что, начнем, пожалуй… — из стены бесшумно выползли две плоские горизонтальные панели, над которыми засветились голографические экраны. Антон им обрадовался, как ребенок, хоть какое-то разнообразие в 'снежном' царстве. Лера и Глеб уселись перед релятивистическими дисплеями, Тимофей полулежа устроился на полке, предложив парню оставшееся свободным кресло.

Дальше начался настоящий кошмар — Антону казалось, что своими вопросами этнологи выворачивают его наизнанку, заставляя припоминать мельчайшие подробности его прежней жизни, приметы его времени, снова и снова возвращаясь к уже сказанному. При этом они непрестанно заносили в память своих суперкомпьютеров (в том, что они 'супер' парень не сомневался, даже клавиатура была сенсорной, беззвучной, казалось, что этнологи просто бессознательно касаются поверхности панелей), отвлекаясь лишь на краткие мгновения, чтобы уточнить ту или иную подробность. Пытка продолжалась, по его ощущениям, не первый час. Антон не один раз уже пожалел, что так редко обращал внимание на всякие несущественные, на его взгляд, мелочи, бегая по родному городу.

— Ну, вроде все, — откинулся на спинку кресла Глеб, — должно сработать. Лер, у тебя как?

— Согласна… — отозвалась она, считывая показания с экрана. — Ввожу информацию для обработки и вычисления пространственно-временных координат перемещения.

— Ну, что, готов? — повернулся Глеб к Антону. — Запускаем машину…

— Как, прямо так сразу?

— А когда? — удивился этнолог, — мы данные на сейчас готовили, плюс-минус полчаса…

— Ты что, не рад? — кинулся к другу Тимофей. — Ты ж так домой рвался…

— А Людмила? Я с ней даже не попрощался… — растерялся Антон, — к тому же я хотел…

— А мы ничего нового о будущем мира тебе не расскажем, — предвосхитил его любопытство Глеб, — Тим и так чересчур много наболтал лишнего…

— Пап… — укоризненно протянул мальчишка.

— Не спорь, знаю. Видишь ли, Антон, люди вашего времени слишком часто совершают необдуманные поступки, а потом жалеют о них, но сделанного уже не вернуть, а у нас своя этика. Не думаю, что ты долго сможешь хранить молчание, твой секрет все равно прорвется наружу и не факт, что он не станет очередной сенсацией, на которые вы так падки.

Парень виновато молчал. Как ни крути, а Глеб по-своему прав… и возразить тут нечего…

— Есть… — Лера, не принимавшая участия в разговоре, оторвалась от компьютера, — можно начинать.

— Пошли, путешественник…

Антон крепко стиснул в объятиях Тимку, за это время ставшего ему роднее брата. В носу предательски защипало и чтобы не показать своей предательской слабости, он поторопился выйти вслед за Глебом.

Машина времени скрывалась за той самой наглухо закрытой дверью — тесная каморка, похожая на кабинку рентгеновского аппарата. Ассоциации с больницей упорно не желали покидать голову парня. Может быть, поэтому он храбро вошел в кабинку, будучи твердо уверен, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет и машина времени просто-напросто не сработает. Массивная створка, закрываясь, плавно двинулась вправо. Глеб ободряюще подмигнул парню перед тем, как пневмодверь, хищно чавкнув напоследок, отрезала его от Антона. Тусклый свет мигнул и неожиданно погас. 'Все отменяется? Перебои с электричеством?' — удивился парень и тут почувствовал под ногами бездонную пустоту. Он вскрикнул, машинально сгруппировался, как при прыжке в воду, и, ощутимо ударившись пятками о твердую поверхность, кубарем покатился по мокрой земле.

То, что перемещение все-таки удалось, Антон понял только после долгих скитаний. Он брел по раскисшему бесконечному полю, постепенно зверея от нудно моросящего дождя, оскальзываясь в неровностях почвы и проклиная свою доверчивость. Увидев свет далеко впереди, он кинулся к нему, а когда услышал шум мотора приближающегося автомобиля и чуть позже через глубокий кювет выбрался на асфальт, то завопил во все горло, надеясь, что водитель его услышит, но машина уже скрылась вдали. И к счастью…

Как оказалось, выбросило его далеко за городом в тот же самый день, а, точнее, ночь, когда Людмила позвала его к себе. Наверное, Лера, задавая координаты перемещения, слегка подстраховалась — появление Антона в несколько странном виде посреди белого дня в людном месте могло вызвать немало ненужных вопросов. Домой он добрался только поздним вечером, пересидев светлое время в густых кустах, и долго шлепал пешком, не рискуя садиться в общественный транспорт. Шагалось легко, благо было о чем подумать, да и по лесу он погулял достаточно, привык уже много ходить на своих двоих. Уже подойдя к дому, Антон сообразил, что ключей у него нет — опять пришлось сидеть во дворе и ждать, пока не погаснет свет в окнах соседей и осторожно лезть на свой балкон, радуясь, что квартира всего лишь на третьем этаже.

Пожалуй, эта радость оказалась последней после его возвращения. Проблемы навалились сразу же, как только он принял ванну, сбрил отросшую бородку и глянул на себя в зеркало. В таком виде идти на фирму никак нельзя… Как он объяснит друзьям и начальству, почему так радикально изменился всего за пару дней? Менять работу он не собирался, поэтому с самого утра, сказавшись больным, попросил отпуск без содержания, всего на пару недель. Потом позвонил старинному приятелю, с которым они работали вместе уже не первый год:

— Витек, привет…

— Тоха, ты мудак, — с ходу оторвался на него Витька, — ты нам такой контракт запорол, мы из-за тебя на кучу бабок влетели… Тебе это даром не пройдет, нашел время в загул уходить…

Не до конца выслушав стоны коллеги о сорванном контракте, досадливо швырнул телефонную трубку на рычаг, отключил звонки, и с удовольствием завалился на любимый диван, который Людмила частенько называла 'твой четвероногий друг'. С самого начала все пошло не так… А чего он ожидал? Что все будет по-прежнему, лишь только он окажется дома? Да вот только эти несколько месяцев просто так из памяти не выкинешь…

Провалявшись несколько дней дома и насмотревшись до тошноты телевизора, Антон рискнул отправиться в магазин, не опасаясь нарваться на любопытные взгляды соседей. По пути в супермаркет он поймал себя на мысли, что покупка продуктов только повод выйти на улицу. На самом деле он до боли в глазах всматривается в лица прохожих, надеясь отыскать в суетном мелькании чужих обличий знакомые черты — Тимки, Людмилы.

— Исходи весь город поперек и вдоль, не умолкнет сердце, не утихнет боль. В чьих-то узких окнах стынет звон и свет, а со мною рядом больше друга нет… — послышался позади него срывающийся девичий голос.

Парень оглянулся — глядя перед собой отсутствующим взглядом, прямо на него шла встрепанная девушка-тинейджер:

— Сколько не досказано самых нежных слов, сколько недосмотрено самых нужных слов, если б сил хватило, можно закричать…

— Вы мне? — растерялся Антон и только тогда заметил полускрытую распущенными волосами гарнитуру 'hands free' и услышал торжествующее:

— Вау, ты слышала? Сашка так меня любит, что даже стихи написал, офигеть…

— Девушка, это не ваш Сашка, это совсем другой человек написал…

— Много ты понимаешь, козел, — прошипела современная 'Джульетта' и прибавила шаг, обгоняя ухмыляющегося Антона.

'Исходи весь город поперек и вдоль… — бесконечным рефреном звучало в такт шагам бесцельно бредущего парня, пока в голове не оформилась четкая мысль: — Ну я и дуб… Вдруг Людмила тоже вернулась, а я даже не удосужился проверить?' — Он круто развернулся и заторопился к дому сестры.

Несколько раз нажав на кнопку звонка и выслушав истошные соловьиные трели, Антон убедился, что квартира пуста, но не факт, что в ней никого нет. Если сестра все же вернулась, то наверняка прячется от чужих глаз и просто-напросто не открывает дверь. Он достал связку разнокалиберных ключей, забренчал ими, выбирая нужный — когда-то давным-давно, потеряв уже третий ключ от бабушкиной квартиры, сестра тожественно вручила ему запасной, на всякий случай, — вот сейчас как раз такой случай и настал…

*****

Из кухни Антон прошел в комнату, пытаясь отыскать малейшие изменения в обстановке. Нет, все так же, как и в тот роковой для них вечер, даже на письменном столе лежит злополучное каменное зеркало.

Он уселся в кресло, прикрыл устало глаза. Сколько же он километров сегодня отмотал, пока сообразил зайти к Людмиле? Много, очень много, если судить по тому, как ноют уставшие ноги. Нет, расслабиться толком не удается, ощущение чужого присутствия не оставляет ни на миг. 'Надо уходить, — решил Антон, — выяснил, что хотел и достаточно. Ты хотел в свой мир, так получи и распишись…'. Он встал и ознобливо поежился под осуждающим взглядом — глаза в глаза со старинного портрета на него смотрела немолодая черноокая дама в пышном платье с кринолином и веером в руках, которым она слегка прикрывала сильно декольтированную грудь. 'Неужели ты уйдешь просто так? — прозвучал в голове насмешливый женский голос, — я думала, мужчины вашего рода более пытливы и не оставляют за собой неразгаданных загадок…' Ну, вот, уже и глюки пошли… Пора убираться отсюда подобру-поздорову… Делать тут больше нечего… А загадка здесь только одна, для него, Антона, по крайней мере, — как это чертово зеркальце смогло зашвырнуть их черт знает куда без всякого на то согласия?

Парень скептически посмотрел на темный полированный кругляш.

КАК ЭТО ЗЕРКАЛО ЧЕРНО,

ПУСТЬ БУДЕТ ЧЕРНЫМ ВСЕ ВОКРУГ.

И ПУСТЬ ЗАМКНЕТСЯ ЭТОТ КРУГ,

КОГДА СУДЬБОЙ ПРЕДРЕШЕНО!

В ОДИН СОЛЬЮТСЯ ТРИ ПУТИ…

КОГДА ЕДИНЫ СТАНУТ ТРОЕ,

РАЗБИТО БУДЕТ СЕРДЦЕ ЗЛОЕ

СОЮЗОМ ДРУЖБЫ И ЛЮБВИ.

Надо же, не забыл, помнит до сих пор. А ведь все именно так и получилось: Людмила с Баюном, он с Тимофеем и недостающий элемент каждой тройки — Птах, но бесенок вообще темная личность, не поддающаяся никакому логическому осмыслению. Впрочем, Антон многое из случившегося не постиг, настолько все это лежало за пределами его понимания. Чертовшина, одним словом… Чертовщина? А вдруг?

Антон метнулся к столу, взял в руки зеркало, надеясь на повторение чуда. Нет, ничего — только мертвый холод камня обжигает ладони. Парень разочарованно положил на стол зеркало. Все уже пройдено, возврата не будет…

Тихий стон диванных пружин прозвучал громче громового раската. Сердце дернулось в груди и ухнуло вниз, ища приюта в пятках. Антон замер, не рискуя обернуться. Несколько мгновений тишины убедили его, что всё же ему померещилось. Он медленно, очень медленно, стараясь не делать лишних телодвижений, повернул голову назад и едва не заорал — на диване, вальяжно растянувшись во весь рост, лежал угольно-черный кот. Физиономия Баюна расплывалась в самой ехиднейшей из его улыбок:

— Вот, решил глянуть, как у тебя дела, — мурлыкнул он, слегка прищурив хитрые желтые глаза, и отпрянул от Антона, кинувшегося к нему. — Э, нет, ты зенками-то гляди, а руками не замай. Много вас желающих, а я один такой…

— Уникальный… — закончил фразу парень и, сдеживая эмоции, вполне по светски осведомился, хотя веселье переполняло его через край: — Как вы там поживаете? Живы-здоровы?

— Беда у нас, Антон, без тебя никак…