Жил Дионис обычной жизнью грешной,
Был прост и смел, не уступал врагам.
Он неудобен многим был, конечно.
Живой протест зарвавшимся богам.
Ему всегда была открытость люба.
Он говорил, что думал, напрямик…
Но вот Ампел упал однажды с дуба,
Его любимый, лучший ученик.
Лежал он, молодой и бездыханный,
И Дионис слезы сдержать не смог.
И тут же вырос из камней нежданно
У изголовья скорбного росток.
Он был такой же нежный и прекрасный,
Он так же ясно и светло глядел.
И все решили, видно, не напрасно, —
«В него переселяется Ампел!»
Погоревав над свежею могилой,
Сказав над ней последнее «Прости»,
Чтоб сохранить подольше образ милый,
Росток решили людям отнести.
Но где в лесу сосуды дорогие?
Округу всю обшарили друзья
И поместили корешки тугие
В беленый солнцем череп соловья.
Дождей в то лето выпадало много.
Куст осеняла буйная листва.
Не одолев и четверти дороги,
Пересадили корни в череп льва.
А на лозе соцветия рождались
И вновь была посудина мала.
Сменить ее другою догадались
И череп приспособили осла.
Когда к жилищу привела дорога,
Куст посадили тут же, под окном,
Впервые у крестьянского порога
На лозах гроздья вспыхнули огнем…
Дела зовут. На утро встали рано:
«Прощай, Ампел, Дары собравши с лоз,
Нам до краев наполнить чрево жбана
Твоим сладчайшим соком довелось»
Недели шли. И вот в жару однажды,
В сухой долине, Не найдя ручья,
Изрядно ослабевшие от жажды,
О жбане разом вспомнили друзья.
И первый выпил три глотка от силы
И вдруг запел беспечным соловьем.
Душа его над миром воспарила,
Доверчиво вещая о своем.
Второй испил побольше пенной влаги
И стал бросать обидные слова.
Исполненный и силы, и отваги,
Он стал похож повадками на льва.
Над песнею соседа издеваясь,
Хвалил свой меч, доспехи и шелом.
А третий пил и пил, не отрываясь.
И через час вовсю ревел ослом…
С тех пор лозу назвали Ампелосом.
И людям стал привычен виноград.
Чудесный сок входил в дома без спросу
И каждый был такому гостю рад.
Так утверждать и правоту, и веру
Послал по свету Дионис вино,
Хоть пить его опасно через меру,
А меру знать не каждому дано.
Прославляя любовь, мы испили вина.
Нам его поднесла молодая Луна.
Мы пьяны им давно. С незапамятных лет
Пьем из кубка Луны заструившийся свет.
И, дрожащий огонь разведя синевой,
Месяц ходит меж звезд, как фиал круговой.
О вино, что древнее, чем сам виноград!
Нас зовет его блеск, нас манит аромат!
Только брызги одни может видеть наш глаз,
А напиток сокрыт где-то в сердце у нас.
Уши могут вместить только имя одно,
Но само это имя пьянит, как вино.
Даже взгляд на кувшин, на клеймо и печать
Может тайной живой, как вином, опьянять.
Если б кто-нибудь мертвых вином окропил,
То живыми бы встали они из могил;
А больные, отведавши винной струи,
Позабыли б всю боль, все недуги свои,
И немые о вкусе его говорят,
И доплывший с востока его аромат
Различит даже путник, лишенный чутья,
Занесенный судьбою в иные края.
И уже не заблудится тот никогда,
В чьей ладони фиал, как в потемках звезда.
И глаза у слепого разверзнутся вдруг,
И глухой различит еле льющийся звук,
Если только во тьме перед ним просверкал,
Если тайно блеснул этот полный фиал.
Пусть змеею ужален в пути пилигрим —
До хранилищ вина он дойдет невредим.
И, на лбу бесноватым чертя письмена,
Исцеляют их дух возлияньем вина.
А когда знак вина на знаменах войны, —
Сотни душ – как одна, сотни тысяч пьяны.
О вино, что смягчает неистовый нрав,
Вспышку гнева залив, вспышку зла обуздав!
О вино, что способно весь жизненный путь
Во мгновенье одно, озарив, повернуть —
Влить решимость в умы и величье в сердца,
Вдохновенным и мудрым вдруг сделать глупца!
«В чем природа вина?» – раз спросили меня.
Что же, слушайте все: это свет без огня;
Это взгляд без очей и дыханье без уст;
Полный жизни простор, что таинственно пуст;
То, что было до всех и пребудет всегда;
В нем прозрачность воды, но оно не вода;
Это суть без покрова, что лишь для умов,
Неспособных постичь, надевает покров
О создатель всех форм, что, как ветер сквозной,
Сквозь все формы течет, не застыв ни в одной, —
Ты, с кем мой от любви обезумевший дух
Жаждет слиться! Да будет один вместо двух!
Пращур мой – этот сок, а Адам был потом
Моя мать – эта гроздь с золотистым листом.
Тело – наш виноградник, а дух в нас – вино,
Породнившее всех, в сотнях тысяч – одно.
Без начала струя, без конца, без потерь, —
Что есть «после», что «до» в бесконечном «теперь»?
Восхваленье само есть награда наград,
И стихи о вине, как вино, нас пьянят.
Кто не пил, пусть глядит, как пьянеет другой,
В предвкушении благ полон вестью благой.
Мне сказали, что пьют только грешники.
Нет! Грешник тот, кто не пьет этот льющийся свет.
И скиталец святой, и безгрешный монах,
Опьянев от него, распростерлись во прах.
Ну, а я охмелел до начала всех дней
И останусь хмельным даже в смерти своей.
Вот вино! Пей его! Если хочешь, смешай
С поцелуем любви, – пусть течет через край!
Пей и пой, не теряя священных минут,
Ведь вино и забота друг друга бегут.
Охмелевший от жизни поймет, что судьба —
Не хозяйка его, а всего лишь раба.
Трезвый вовсе не жил – смысл вселенский протек
Мимо губ у того, кто напиться не мог.
Пусть оплачет себя обнесенный вином —
Он остался без доли на пире земном.
Бокала полного веселый вид мне люб,
Звук арф, что жалобно при том звенит, мне люб,
Ханжа, которому чужда отрада хмеля, —
Когда он за сто верст, горами скрыт, – мне люб.
«Вино пить грех!» Подумай, не спеши,
Сам против жизни явно не греши.
В ад посылать из-за вина и женщин?
Тогда в раю, наверно, ни души.
Да, вино я люблю, но не пьяница я,
Пусть же в чаше останется сила моя.
Лучше вечно пред чашей стоять на коленях,
Но не кланяться низким, как ты, мой судья.
Два верных спутника – вино и слово.
Без одного не мыслю я другого
А без обоих мир уныл и пуст
Без них мертво существование наше.
Пусть шутка новая слегает с уст
И старое вино бушует в чаше.
Играет в чашах винных сок веселый
Не может избежать его следа.
Ни молодости подбородок голый,
Ни старости седая борода.
Мы пьем вино, и чем виднее дно,
Тем выше нам подняться суждено.
Над серостью равнин, небес касаясь,
Стоят хребты, теряясь в облаках,
Над трезвостью унылой возвышаясь,
Стоят певцы с бокалами в руках.
Вином и песней скучный мир украшен,
Но если мы поймем, что это тлен,
И замолчим, и отодвинем чаши,
Что ты, аллах, нам сможешь дать взамен?
Полумрак за окном синева – синева,
Но еще далеко до рассвета.
Разбудила меня соловьиная трель,
Разливаясь, поблизости, где – то.
Но я слушать готов хоть до самой зари
Чудо песню – творенье природы.
С ней и боль нипочем, с ней и грусть нипочем,
И с души улетают невзгоды.
И решил я поймать эту птичку певца,
Чтобы дома мне слушать поэта,
Но из клетки большой у меня на окне
Сколь не ждал, не дождался ответа.
И кормил я его, и поил я его,
Думал, будет он рад своей доле,
Но, а он не хотел свои песни мне петь,
Из той клетки железной, в неволе.
Я и сам загрустил без той песни певца
Без его разудалого свиста.
Дверцу клетки открыл, ну и с богом лети,
Отпустил я на волю солиста.
И вот снова в ночи разливается трель,
За свободу в подарок – награда.
Эту песню поет он в саду для меня,
Средь зеленой листвы винограда.
И опять за окном синева – синева,
И хотя далеко до рассвета,
Мне уснуть не дает соловьиная трель
Разливаясь поблизости, где-то.