Жил Дионис обычной жизнью грешной, Был прост и смел, не уступал врагам. Он неудобен многим был, конечно. Живой протест зарвавшимся богам. Ему всегда была открытость люба. Он говорил, что думал, напрямик… Но вот Ампел упал однажды с дуба, Его любимый, лучший ученик. Лежал он, молодой и бездыханный, И Дионис слезы сдержать не смог. И тут же вырос из камней нежданно У изголовья скорбного росток. Он был такой же нежный и прекрасный, Он так же ясно и светло глядел. И все решили, видно, не напрасно, — «В него переселяется Ампел!» Погоревав над свежею могилой, Сказав над ней последнее «Прости», Чтоб сохранить подольше образ милый, Росток решили людям отнести. Но где в лесу сосуды дорогие? Округу всю обшарили друзья И поместили корешки тугие В беленый солнцем череп соловья. Дождей в то лето выпадало много. Куст осеняла буйная листва. Не одолев и четверти дороги, Пересадили корни в череп льва. А на лозе соцветия рождались И вновь была посудина мала. Сменить ее другою догадались И череп приспособили осла. Когда к жилищу привела дорога, Куст посадили тут же, под окном, Впервые у крестьянского порога На лозах гроздья вспыхнули огнем… Дела зовут. На утро встали рано: «Прощай, Ампел, Дары собравши с лоз, Нам до краев наполнить чрево жбана Твоим сладчайшим соком довелось» Недели шли. И вот в жару однажды, В сухой долине, Не найдя ручья, Изрядно ослабевшие от жажды, О жбане разом вспомнили друзья. И первый выпил три глотка от силы И вдруг запел беспечным соловьем. Душа его над миром воспарила, Доверчиво вещая о своем. Второй испил побольше пенной влаги И стал бросать обидные слова. Исполненный и силы, и отваги, Он стал похож повадками на льва. Над песнею соседа издеваясь, Хвалил свой меч, доспехи и шелом. А третий пил и пил, не отрываясь. И через час вовсю ревел ослом… С тех пор лозу назвали Ампелосом. И людям стал привычен виноград. Чудесный сок входил в дома без спросу И каждый был такому гостю рад. Так утверждать и правоту, и веру Послал по свету Дионис вино, Хоть пить его опасно через меру, А меру знать не каждому дано. Прославляя любовь, мы испили вина. Нам его поднесла молодая Луна. Мы пьяны им давно. С незапамятных лет Пьем из кубка Луны заструившийся свет. И, дрожащий огонь разведя синевой, Месяц ходит меж звезд, как фиал круговой. О вино, что древнее, чем сам виноград! Нас зовет его блеск, нас манит аромат! Только брызги одни может видеть наш глаз, А напиток сокрыт где-то в сердце у нас. Уши могут вместить только имя одно, Но само это имя пьянит, как вино. Даже взгляд на кувшин, на клеймо и печать Может тайной живой, как вином, опьянять. Если б кто-нибудь мертвых вином окропил, То живыми бы встали они из могил; А больные, отведавши винной струи, Позабыли б всю боль, все недуги свои, И немые о вкусе его говорят, И доплывший с востока его аромат Различит даже путник, лишенный чутья, Занесенный судьбою в иные края. И уже не заблудится тот никогда, В чьей ладони фиал, как в потемках звезда. И глаза у слепого разверзнутся вдруг, И глухой различит еле льющийся звук, Если только во тьме перед ним просверкал, Если тайно блеснул этот полный фиал. Пусть змеею ужален в пути пилигрим — До хранилищ вина он дойдет невредим. И, на лбу бесноватым чертя письмена, Исцеляют их дух возлияньем вина. А когда знак вина на знаменах войны, — Сотни душ – как одна, сотни тысяч пьяны. О вино, что смягчает неистовый нрав, Вспышку гнева залив, вспышку зла обуздав! О вино, что способно весь жизненный путь Во мгновенье одно, озарив, повернуть — Влить решимость в умы и величье в сердца, Вдохновенным и мудрым вдруг сделать глупца! «В чем природа вина?» – раз спросили меня. Что же, слушайте все: это свет без огня; Это взгляд без очей и дыханье без уст; Полный жизни простор, что таинственно пуст; То, что было до всех и пребудет всегда; В нем прозрачность воды, но оно не вода; Это суть без покрова, что лишь для умов, Неспособных постичь, надевает покров О создатель всех форм, что, как ветер сквозной, Сквозь все формы течет, не застыв ни в одной, — Ты, с кем мой от любви обезумевший дух Жаждет слиться! Да будет один вместо двух! Пращур мой – этот сок, а Адам был потом Моя мать – эта гроздь с золотистым листом. Тело – наш виноградник, а дух в нас – вино, Породнившее всех, в сотнях тысяч – одно. Без начала струя, без конца, без потерь, — Что есть «после», что «до» в бесконечном «теперь»? Восхваленье само есть награда наград, И стихи о вине, как вино, нас пьянят. Кто не пил, пусть глядит, как пьянеет другой, В предвкушении благ полон вестью благой. Мне сказали, что пьют только грешники. Нет! Грешник тот, кто не пьет этот льющийся свет. И скиталец святой, и безгрешный монах, Опьянев от него, распростерлись во прах. Ну, а я охмелел до начала всех дней И останусь хмельным даже в смерти своей. Вот вино! Пей его! Если хочешь, смешай С поцелуем любви, – пусть течет через край! Пей и пой, не теряя священных минут, Ведь вино и забота друг друга бегут. Охмелевший от жизни поймет, что судьба — Не хозяйка его, а всего лишь раба. Трезвый вовсе не жил – смысл вселенский протек Мимо губ у того, кто напиться не мог. Пусть оплачет себя обнесенный вином — Он остался без доли на пире земном. Бокала полного веселый вид мне люб, Звук арф, что жалобно при том звенит, мне люб, Ханжа, которому чужда отрада хмеля, — Когда он за сто верст, горами скрыт, – мне люб. «Вино пить грех!» Подумай, не спеши, Сам против жизни явно не греши. В ад посылать из-за вина и женщин? Тогда в раю, наверно, ни души. Да, вино я люблю, но не пьяница я, Пусть же в чаше останется сила моя. Лучше вечно пред чашей стоять на коленях, Но не кланяться низким, как ты, мой судья. Два верных спутника – вино и слово. Без одного не мыслю я другого А без обоих мир уныл и пуст Без них мертво существование наше. Пусть шутка новая слегает с уст И старое вино бушует в чаше. Играет в чашах винных сок веселый Не может избежать его следа. Ни молодости подбородок голый, Ни старости седая борода. Мы пьем вино, и чем виднее дно, Тем выше нам подняться суждено. Над серостью равнин, небес касаясь, Стоят хребты, теряясь в облаках, Над трезвостью унылой возвышаясь, Стоят певцы с бокалами в руках. Вином и песней скучный мир украшен, Но если мы поймем, что это тлен, И замолчим, и отодвинем чаши, Что ты, аллах, нам сможешь дать взамен? Полумрак за окном синева – синева, Но еще далеко до рассвета. Разбудила меня соловьиная трель, Разливаясь, поблизости, где – то. Но я слушать готов хоть до самой зари Чудо песню – творенье природы. С ней и боль нипочем, с ней и грусть нипочем, И с души улетают невзгоды. И решил я поймать эту птичку певца, Чтобы дома мне слушать поэта, Но из клетки большой у меня на окне Сколь не ждал, не дождался ответа. И кормил я его, и поил я его, Думал, будет он рад своей доле, Но, а он не хотел свои песни мне петь, Из той клетки железной, в неволе. Я и сам загрустил без той песни певца Без его разудалого свиста. Дверцу клетки открыл, ну и с богом лети, Отпустил я на волю солиста. И вот снова в ночи разливается трель, За свободу в подарок – награда. Эту песню поет он в саду для меня, Средь зеленой листвы винограда. И опять за окном синева – синева, И хотя далеко до рассвета, Мне уснуть не дает соловьиная трель Разливаясь поблизости, где-то.