Опускался золотой вечер. Все дневные звуки затихли: шепот моря по галечному пляжу, рев машин на шоссе, капе́ль с окутанных туманом дубов и кленов.

Тишина вокруг парня манила его глубже в лес. Он наконец-то добрался сюда, в последнее место, которое связывало его с миром. За его пределами был только покой, свобода от боли, от которой он бежал. Свобода от всего и всех. Последний шанс стать ничем.

Окончательное исчезновение.

Он заставил себя сначала развести костер. Огонь согреет это далекое, жалкое создание – его тело. Босые ноги болели в тех местах, которые еще не онемели от холода, и им очень понравилась идея с костром.

Костер был в центре внимания, когда он приходил сюда в прошлый раз с юношей, который какое-то время помнил его имя. Говорить с горящими головешками и искрами легче, чем глядя друг другу в лицо.

Он помнил, как тот юноша держался – внимательно и любознательно. Он часто улыбался? Или просто создавал впечатление улыбчивого?

Кемпинг закрыли на зиму, поэтому здесь никого не было. Только он наедине с глубокими воспоминаниями, которые всплывали, чтобы удержать его от превращения в Ничто.

Костер был маленьким и почти не дымил. Но он принес жизнь в сумрачный сырой лес. Сейчас он привязывал его к телу, к боли в отогревающихся ступнях. Но когда огонь погаснет, он тоже исчезнет.

Его друг сидел вот здесь, рядом с ним, возле этой же забетонированной ямы для костра. Он принес самое разное оборудование: клавиатуры, фотокамеры, ноутбук. Записывал все. Загружал в свои девайсы все их беседы, словно какой-то коллекционер, обнаруживший любопытный экземпляр. Говорил, что, как только придет домой, все распечатает и сотрет из девайсов. Обещание во имя доверия и секретности.

Паренек был благодарен за все те разговоры. Тогда он жаждал, чтобы его видели и узнавали. Той ночью он свернулся в спальном мешке умиротворенный и счастливый.

Он подкинул в костер еще ветку. Хотел ли он сейчас такого счастья?

Неважно, чего он хотел. На пути стояло то, что он натворил. Нечто холодное и неправильное.

В огне треснул уголек, и погребенные воспоминания заполнил грохот. Правая рука запульсировала болью. Костер больше не был костром – вместо него ничком лежал парень с развороченными выстрелами спиной и головой, напоминающими два ужасных огненных кратера. И это уже не исправить.

Тело на мгновение запаниковало, сердце заколотилось, мышцы напряглись. Он не отрывался от видения, пока оно опять не стало лишь костром – маленьким, жадным до дров, безвредным.

Пульс замедлился, и в нем зазвучал другой ритм. Двигатель автомобиля, который приближался по лесу к воротам. Неужели его вынудят уйти от тепла?

Он ждал у костра, его тело впитывало жар, пока могло.

Двигатель зазвучал ближе, проезжая одну за другой пустые площадки на извилистой дороге. Время пришло. Лес ждал, готовый принять его, поглотить полностью.

Парень поднялся и стал забрасывать костер землей.

Автомобиль был уже близко. Из него звучала музыка, разносясь среди папоротников, пней и деревьев. Он знал эту музыку. Из окна машины его окликнула девушка. Ее он тоже знал, и она его знала.

Он развернулся, бросился в туман и холод, в лес, который поглотит его полностью. Она опять позвала его дрожащим голосом: «Пожалуйста, будь здесь!» Но его не будет. Его не будет нигде. Он хочет быть ничем.

Фургон подъехал к площадке, его двери открылись. Парень поднырнул под деревья и начал пробираться дальше, позволяя себе уходить, удаляться от этой реальности. И реальность за его спиной таяла и ускользала, мир, который он когда-то знал и которому принадлежал. Впереди разверзлось темное ничто – там жили покой и пустота и, на самом дальнем краю, точка невозврата.

«Ничто!» – крикнула девушка в капающую тишину.

Это заставило его остановиться. Он вспомнил, что кто-то называл его так.

Мотор фургона замолчал.

«Ты уверен, что это то самое место?» – писклявый мужской голос.

«На сто процентов», – этот уставший голос принадлежал юноше из того лета. Он прямо здесь. Черт, он тоже помнит это место.

Парень бросился прочь через заросли папоротника, поднялся на небольшой холм. Он зашел за пару дубов, которые росли впритык друг к другу, когда девушка опять позвала его. Она произнесла его имя, его настоящее имя. Ее голос прорвал дыру в тумане, в сумраке. Уничтожил дистанцию, которую он так старался соблюдать…

«Ты здесь? – кричала она. – Не прячься от меня».

Она была ближе остальных, на самом краю поляны, готовая ринуться за ним. «Ты же здесь, Тибо, – где тебе еще быть?»

Она страдала. Она плакала.

Внезапно все стало очень просто. Он не может позволить ей плакать.

Он открыл рот, и оттуда вырвался голос. Он так долго им не пользовался, что это был не голос даже, а хрип.

– Клип?

Ему тотчас захотелось вернуть слово обратно. В этом единственном отклике звучала вся его боль, вина за то, что он совершил.

Но она уже бежала к нему, прорываясь через заросли. Он слышал топот ног, хруст веток.

– Да, это я! Ты где?

Он неподвижно стоял у дубов, не давая ей больше подсказок. Будет лучше, если он уйдет, для всех лучше. Она погонится за ним, не найдет и удалится, думая, что его голос ей почудился…

Но она приближалась. Ее лицо маячило бледным кругом в темноте, поворачиваясь туда-сюда. Ее внимание сверкало во мраке, не исходя из глаз, а рассеиваясь и клубясь, словно искры над костром. Она с трудом сделала еще три шага.

– Тибо, – прошептала она, словно зная, насколько он близко. – Скажи что-нибудь. Повтори еще мое имя. Это все, что от тебя нужно.

Как будто она знала путь к нему, ключ. Будто понимала, как ему тяжело, как невыносимо.

«Клип», – произнес он одними губами. Его сущность больше не парила где-то, а мчалась обратно в крохотное, отдельное тело. Тело, которое истосковалось по этой девушке в папоротниках.

– Я чувствую тебя, – тихо сказала она.

И направилась к нему через клубящиеся облака своих ощущений, спотыкаясь на склоне.

Он стоял молча, съежившись от этого мира, где он нарушил все известные ему правила. Он не шевелился и затаил дыхание. Не давал ей никаких подсказок, не издал ни шороха. Он поднял руку, но не мог заставить себя отсечь ее внимание.

Она сфокусировалась на нем – осязанием, слухом, обонянием. Обошла дубы и окутала его своим облаком. Протянула руку и коснулась его груди, в которой, выдавая его, билось сердце. Она подняла лицо, будто могла его видеть. Ее другая рука потрогала всклокоченную бородку и выше голую кожу щеки. Затем обе ее руки обвили его, и они крепко прижались друг к другу.

Он снова стал кем-то.

Ему помогли вернуться в кемпинг.

Там его усадили за стол для пикника, развели костер повыше и пожарче. Клип обмыла и перевязала его ступни, надела на них носки, а Итан уступил свои запасные кеды, пока остальные разбивали лагерь на соседних площадках, отделенных друг от друга тридцатью футами секвойных пней и зарослей.

Итан сидел с ним, пока Келси помогала Клип ставить палатку, а Чизара с Нэтом готовили ужин. Все нервно следили за ним, словно боялись, что он опять ускользнет в темноту.

Стейки. Картофель в фольге. Теперь голодное сознание Тибо прояснилось. Все казалось ему слишком громким: дым костра и холодный воздух, запахи еды, всеобщее внимание, направленное в разные стороны. Если бы только они перестали двигаться и разговаривать, дали ему покой. Если бы только они ушли, оставили его в лесу, с птицами, деревьями и туманом.

Он посмотрел на листы в коричневой папке, которые, как они сказали, помогут ему опять обрести себя. На фотографиях он был таким аккуратно одетым и выбритым. Как школьник.

Толстая папка была набита рисунками, конспектами, записями – всеми признаниями, которые он поведал Нэту здесь, в кемпинге, и это была только малая их часть.

Тибо медленно листал, не зная, что чувствовать. Каждая художественная фотография, каждая строчка, которую он читал, тянули кучу других воспоминаний, приближая его к реальному миру. Его голодная часть этому только радовалась, но остальная сущность держалась в стороне.

Не следовало произносить имя Клип. Еще минута – и она бы сдалась, они бы уехали. Он сейчас был бы один, растворенный в лесу, превратившийся в листву и кору и птичьи крылья.

Келси выставила на стол упаковку пива. Ее волосы сейчас были выкрашены в темный цвет. Она словно превратилась из доброй феи в какое-то темное создание.

– Итак, ты знаешь, что нас разыскивают как террористов? – сказала она. Общее внимание переметнулось на нее, затем вернулось к Тибо. – Состоять в нашей банде – не сахар. – Она передала пиво. – Нэт – убийца, а остальные подозреваются в преступлениях, для которых даже нет названий.

– Особенно Авария, – заметил Итан. Его обесцвеченные волосы выглядели нелепо. – Она столько всего испортила с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз.

– Во время нашего побега не пострадал ни один человек, – напомнила Чизара.

– Серьезно не пострадал, – засмеялся Итан, с хлопком открывая пиво. – Но в Лас-Вегасе было довольно горячо. Кто знает, сколько федералов потеряли работу?

– Но погибших не было, – настойчиво сказала Чизара Тибо. – После Квинтона Уоллеса и Крейга не было.

Все линии их внимания усилились и стали ярче. Даже Итан не осмелился отпустить шуточку.

– Точно. – Тибо чувствовал, что близок к потере сознания, будто он исчезал. – Мы убивали людей, разве нет? Между танцевальными вечеринками.

– Крейга убил Рой, – горячо сказал Итан. – Поэтому Нэту пришлось убить Роя, иначе нас бы уничтожили.

Тибо поднял голову, и его молчание распространилось на группу. Он повернул свою каменную голову на каменной шее и пристально посмотрел на Нэта.

Коротко остриженный Нэт делал вид, что занят приготовлением стейков. Но наконец поднял голову.

– Ты позволил им верить этому? – спросил Тибо.

– Я… – Нэт неловко пожал плечами. – Это был самый простой путь.

Пальцы Клип вдруг стиснули плечи Тибо.

– Позволил верить чему?

– Что я убил Квинтона Уоллеса, – ответил Нэт. – Но теперь, когда мы здесь и наконец все в сборе, я должен объяснить.

Все молчали. В костре треснуло, будто раздался далекий выстрел.

Нэт прочистил горло.

– Тибо застрелил Роя, чтобы спасти мою жизнь. Спасти все наши жизни.

И тепло Клип исчезло со спины Тибо. Все уставились на него с разинутыми ртами – и затем они все исчезли, вместе с остальным миром, стерлись водопадом воспоминаний.