Ее шок эхом отразился на всех присутствующих в комнате – холодное, жестокое чувство с пылающим, словно уголь, голодом в самой середине.

Харольд неуверенно смотрел на незнакомца, не понимая, что означает издевательское выражение у него на лице. Остальные еще пытались произнести слова приветствия, борясь с охватившим их чувством непонятной опасности.

Но тут Рой полез в пластиковый пакет и вытащил оттуда бутылку дешевого виски.

– Что за черт? – произнес Фигг.

Рой высоко поднял бутылку и изо всех сил швырнул ее о цементный пол. Осколки брызнули во все стороны, на полу расползлась лужа смешанной с битым стеклом коричневой жидкости. Сладкий, чуть древесный запах пополз по комнате, наполняя Келси паническим ужасом. Люди отпрянули, спотыкаясь о стулья и чертыхаясь.

Возмущение полыхнуло в комнате, словно лесной пожар. Келси тоже почувствовала его.

– Черт бы тебя побрал! – закричал Фигг. Он был в ярости.

– Успокойся, не злись! – крикнула ему Келси. – Ему только этого и надо!

Но было уже слишком поздно.

Волна ужаса и головокружения прошла по столпившимся людям, и они затряслись, словно в судорогах. Келси видела, как лица стоящих вокруг нее людей обмякли, как их руки и ноги начали непроизвольно вздрагивать. Она слышала стук их зубов и ощущала, как сила Роя стирает малейшие следы их индивидуальности. Через несколько секунд энергия толпы превратилась в единый слаженный механизм, словно несвязные голоса наконец зазвучали в унисон.

Рен называла людей марионетками, но для Роя они не существовали вообще: они были просто единым сложным механизмом, подчиняющимся его силе.

И тогда он спросил целым хором голосов:

– Так кого мы убьем сегодня, Келси Ласло?

Он знал ее имя. Он нашел ее. Он знал, что ей было нужно.

Келси попыталась было зацепиться за какие-нибудь счастливые воспоминания: надежда, счастье, любовь… Но сейчас она не могла вспомнить эти эмоции.

Она помнила только гнев. Гнев, охвативший ее сейчас.

По краям людской рой беспокойно двигался – люди, захваченные краем этого безумного восторга, опрокидывали стулья и натыкались на стены. Кто-то случайно перевернул кофейник и пролил на себя кипяток. Но это не остановило людей.

– Прекрати! – закричала Келси.

Но тут она почувствовала, как он тянет ее за собой сквозь ту потайную дверь, которая открылась в ее душе в ту ночь в торговом центре. Она увязла в самой середине петли обратной связи. Ее трясло мелкой дрожью от жадного голода.

Ей больше не нужно было ничего и никого искать. Не нужно было испытывать печаль, обиду и одиночество. Эти чувства только удерживали ее от того, что было правильно, от чистых эмоций. Голод. Желание. Гнев. Жажда. Это и был ее настоящий дом. Она была на своем месте. В ее жизни больше не осталось ни места, ни времени ни для чего, кроме яростного голода, сотрясавшего ее своим неистовством. Этот пылающий голод всегда был с ней, каждый раз, когда она искала толпу. Каждый раз, когда она бежала на вечеринку, в клуб, на школьную встречу или на бейсбол.

Она ощущала, как рой жмется со всех сторон, согревая ее. Приветствует ее. Ощущала свое родство с этой толпой. И слышала, как Рой мастерски управляет этим хором. Все ее танцевальные ритмы, которыми она пользовалась, чтобы завести толпу, в подметки не годились этому совершенству.

Келси Ласло исчезла, осталась только Банда. И она была рада этому.

Она почувствовала нарастающий голод Роя – и это был и ее голод, мрачным союзом объединивший их двоих.

Ее взгляд упал на человека рядом с ней, и она сделала свой выбор. Он выпал из общего единого хора и стал добычей. Жалкой, недоуменно моргающей добычей.

Банда смотрела на него. Он поднял на нее озадаченный взгляд.

Ее рот наполнился слюной, и тело замерло в готовности к нападению. То, что должно было последовать, было прыжком в сияние, переходом в другое качество.

Призрак Келси Ласло внутри нее панически вскрикнул – она выбрала Фигга.

Но гул роя заглушил последние колебания. Она не хотела, чтобы Фигг сбежал. Не хотела, чтобы он мог спастись.

Она хотела почувствовать его страх.

Он что-то крикнул, но она уже не понимала слов. Слова были ничем по сравнению с ее связью с единым целым.

Фигг пытался спасти ее. Он схватил Келси за руку и потащил через толпу, спотыкаясь об упавшие стулья. Он был в хорошей физической форме, но ему пришлось тащить девушку за собой, и у него не осталось ни единого шанса. Толпа свалила его, и рука Келси выскользнула из его руки.

Фигг поднялся, раскидывая людей, словно брыкающаяся лошадь. Он попытался прорваться вперед, но толпа вцепилась в него, разрывая на нем одежду. Кто-то пнул его, но это не смогло его остановить.

Отлично. Чем дольше это продолжалось бы, тем лучше.

У роя было предостаточно времени. Банде даже не нужно было им помогать – она и так была их частью и чувствовала каждый кулак, каждый ноготь, каждую бьющую жертву ногу, как свои собственные нервные окончания.

Она чувствовала восторг, прокатывающийся по комнате, экстаз роя, когда они били, пинали и рвали свою жертву.

В последнем отчаянном порыве Фигг поднялся, словно выныривая из воды, раскидывая более мелких нападающих в разные стороны.

Он повернулся и протянул руку Келси, все еще намереваясь спасти ее. Но при виде экстаза на ее лице ярость его угасла, сменившись вспышкой ужаса. Она в упоении наблюдала, как рой снова накрыл его.

Внезапно что-то нарушило эту сцену. Кто-то стоял на лестнице перед входом в комнату. Сквозь заполняющий ее мозг гул роя Банда увидела человека в форме, что-то кричащего в рацию:

– Необходима помощь…

И услышала голос Роя:

– Еще один герой. Отлично.

Она ощутила, как дернулась толпа, когда его план изменился, и на секунду ощутила проблеск надежды, что Фиггу удастся спастись.

Но тут по комнате прокатилась новая волна опаляющего экстаза. Рой бросился на новую жертву, пытаясь ухватиться за униформу полицейского, сорвать одежду, волосы, кожу. Они разорвали его грудную клетку и вырвали скользкое окровавленное сердце, сжимая его в своих руках.

Теперь он принадлежал им, он стал частью роя. Он умер от их рук. Келси почувствовала сытое довольство, охватившее рой, нежность, испытываемую к уничтоженному ими человеку, и она вернула эхо этого чувства рою.

Это была их толпа – ее и Роя.