Счастливая встреча. — Шпион? — В «официальном» городе Саудовской Аравии. — Молитва на магнитофонной ленте. — Бренные останки. — Купальный сезон

 

Еще до того как я сел в самолет аравийской авиакомпании, чтобы лететь из Адена в Джидду, у меня появилась твердая уверенность в том, что по дороге я узнаю немало интересного об этом важнейшем районе Саудовской Аравии. Перед посадкой я тщательно изучил список пассажиров и занял место возле одного из видных деятелей современной Аравии. Это был Камаль Нури — близкий друг наследного принца Фейсала, а принц Фейсал, брат короля Сауда, сделал более, чем кто бы то ни было, для скорейшего развития Саудовской Аравии.

Между прочим, летать на аравийских самолетах не так-то просто, как может показаться на первый взгляд. Когда в аденском аэропорту я спросил, в котором часу самолет прибудет в Джидду, мне ответили, что сколько-нибудь точными сведениями на этот счет администрация не располагает. Дело в том, что в Саудовской Аравии существует свое собственное исчисление времени. Это единственная страна на земном шаре, которая живет по солнечным часам!

Допустим, вам известно, что ваш самолет улетает завтра в восемь часов утра, однако за сутки ночь может стать на несколько минут короче, и если вы слишком полагаетесь на точность своих часов, то рискуете опоздать. Поэтому постепенно вы привыкаете приезжать в аэропорт заблаговременно. А если вздумаете наводить справки об отлете самолета за неделю вперед, вам будет еще труднее определить, что такое восемь часов утра по аравийскому времени.

Но это еще не все. В Саудовской Аравии восход солнца означает, что сейчас двенадцать часов, и, таким образом, разница между двенадцатью часами в Саудовской Аравии и двенадцатью часами в Адене становится еще больше. Тем не менее с помощью сложных математических расчетов мне удалось довольно точно определить время вылета и не опоздать в аэропорт. Но самолет задержался с вылетом на целых два часа.

Надежды, которые я возлагал на соседство с Камалем Нури, полностью оправдались и в будущем не раз.

Камаль Нури родился не в Саудовской Аравии, а в Египте. Но он так пылко любит Саудовскую Аравию, что всю свою жизнь посвятил здесь делу народного образования, решительно порвав с традициями минувших времен. Хотя Камалю Нури и покровительствует сам наследный принц Фейсал, ему приходится вести ожесточенную борьбу за осуществление своих замыслов и идей. Реакционные круги изо всех сил мешают ему, ставят на его пути бесчисленные преграды, но он упорно и настойчиво идет к намеченной цели.

Камаль Нури красноречиво защищает Саудовскую Аравию от любых нападок. Он соглашается с тем, что во многих отношениях страна находится еще на средневековом уровне развития, но именно поэтому не следует требовать от нее чудес. Между тем прогресс, который достигнут в Саудовской Аравии за последние десятилетия, он называет чудом, даже чем-то вроде революции.

— Больше всего нам сейчас нужны терпение и терпимость, — говорит он, — а этого нам как раз и недостает.

Саудовская Аравия нетерпима к фотографам. В страну категорически запрещается привозить фотоаппараты и кинокамеры, если на это нет специального правительственного разрешения. А если вам все-таки разрешили взять с собой фотоаппарат, то его не следует выставлять напоказ, чтобы вас, чего доброго, не арестовали, несмотря на разрешение, или не изувечили мусульманские фанатики, которые считают, что пророк запретил воссоздавать образы людей, так как предвидел изобретение фото- и киноаппаратов.

Самое надежное — обратиться в министерство информации, которое специально поручит сопровождать вас кому-нибудь из своих сотрудников. Этот сотрудник непременно принесет с собой портфель и попросит вас спрятать туда вашу камеру: по-видимому, он не хочет рисковать своим здоровьем и добрым именем, появляясь на улице с бесстыдным фотографом и нарушителем заветов Корана. Потом он ведет вас к самым современным зданиям города, а здесь вы можете фотографировать сколько душе угодно! В дальнейшем министерство информации выражает пожелание, чтобы вы в своих же собственных интересах спрятали фотоаппарат у себя в номере и не выносили его оттуда до самого отъезда или — самый лучший выход из положения — сдали его на хранение в аэропорт.

— Тот, кто попытается тайком провезти фотоаппарат, рискует головой.

Последнюю фразу Камаль Нури произнес таким тоном, будто расстаться с жизнью из-за подобной безделицы для меня раз плюнуть. Я даже вспотел от волнения. У меня не было разрешения ни на один фотоаппарат, а в моем чемодане лежало целых пять! Это были мои самые верные спутники, и ни за что на свете я не согласился бы ехать в Саудовскую Аравию без них. Но со мной часто случалось так, что самые трудные проблемы вдруг решались словно по мановению волшебного жезла сами собой. И я надеялся на лучшее…

Камаль Нури рассказал, что жизнь в Саудовской Аравии довольно дорогая. Номера в отелях тоже дорогие, заметил он и предложил мне свою помощь на тот случай, если я останусь без денег.

Я поблагодарил его за готовность помочь мне с обменом валюты.

— Вы не поняли меня, — сказал он, сопровождая свои слова протестующим жестом. — Вам незачем обменивать валюту. Вы просто придете ко мне и возьмете столько денег, сколько вам нужно.

— Так же точно как у арабов принято оказывать чужеземцу гостеприимство, у европейцев принято обходиться своими собственными средствами, — ответил я, увидев, что его оскорбил мой отказ принять деньги.

* * *

В обществе Камаля Нури часы летели как минуты. Казалось, мы только что сели в самолет, и вот уже почти 1200 километров остались позади. Под крылом Джидда — важнейший портовый город Саудовской Аравии на побережье Красного моря. Большие белые здания стоят, словно светлые шахматные фигуры на серой глиняной доске.

Камаль Нури любезно предложил мне свою помощь при оформлении необходимых документов в аэропорту, и я с радостью принял это предложение, так как чувствовал, что без его поддержки мне будет трудно обойтись, особенно в таможне.

Выйдя из самолета, я увидел, что меня встречают начальник полиции, начальник аэропорта и два каких-то шейха… Впрочем, встречали они не меня, а Камаля Нури, вместе с которым я спустился по трапу. Они по очереди целовали ему руку. Решив, что здесь такой обычай, я тоже протянул руку для поцелуя. Однако мне пришлось удовлетвориться рукопожатием, и хорошо еще, что дело не дошло до рукоприкладства…

В сопровождении этих почтенных господ, ловко орудующих локтями и плечами, мы быстро прошли сквозь огромную толпу, которая стояла на аэродроме и перед зданием аэропорта. Так же быстро мы миновали пункт проверки паспортов. Ждать совсем не пришлось. Просто отдали паспорта, и нам сказали, что принесут их прямо в машину, когда мы пройдем таможенный досмотр.

Таможенный досмотр?

Я весь покрылся холодным потом.

В таможне тоже стояла длинная очередь. Но и здесь нас пропустили вне очереди.

Мой саквояж оказался на столе перед таможенниками.

— Есть ли у вас вещи, облагаемые пошлиной? — спросил чиновник, одетый в мундир.

— Нет, — выдавил я из себя (и это было чистой правдой, ибо фото- и киноаппараты пошлиной не облагаются. Они просто подлежат конфискации).

— Фотоаппараты? — инквизиторски спросил чиновник.

Благодаря моему загару никто не заметил, что при этих словах я густо покраснел. Сердце отбивало какую-то диковинную дробь, но у меня все-таки хватило сил сказать «нет». Другого пути не было, так как еще в самолете Камаль Нури помог мне написать по-арабски в таможенной декларации, что никаких запрещенных к провозу вещей я не имею.

Но когда чиновник взялся за молнию моего саквояжа и резким движением раскрыл ее, я уже не мог сказать ни слова. Сейчас он начнет рыться в саквояже, увидит все мои фотоаппараты, и тогда… Что тогда?

Сверху лежало несколько журналов, которые я в самый последний момент засунул в саквояж. Таможенник захотел вынуть их. Послышалось шуршание бумаги, которое свидетельствовало о том, что один лист в чем-то застрял. Потом бумага порвалась.

«Ну вот, теперь все кончено, — подумал я. — Через пару секунд тебя изобличат, и из почетного гостя, которого встречали с поклонами и рукопожатиями, ты мгновенно превратишься в злоумышленника и будешь брошен в тюрьму по обвинению в контрабандном провозе фотоаппаратуры для производства противозаконных снимков, наносящих ущерб безопасности страны. Это деяние квалифицируется как шпионаж, а шпионаж карается здесь смертной казнью через отсечение головы».

Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, но тут я заметил, как чья-то рука легла на руку таможенника. Прозвучало несколько слов, произнесенных по-арабски, и молния саквояжа была снова закрыта. Это вмешался Камаль Нури.

Однако я еще отнюдь не чувствовал себя в безопасности. Быть может, меня собираются отвести к какому-нибудь более высокому начальству? Или просто препроводить в тюрьму?

Мы вышли в небольшой двор. Часовые сделали винтовками «на караул»… А быть может, это самые обычные меры предосторожности, чтобы я не сбежал? Потом словно из-под земли появился какой-то шейх.

Я уже приготовился к самому худшему, но он лишь распахнул передо мной дверцу темно-красного «кадиллака». Когда я сел в машину, он схватил мою руку и почтительно поцеловал. Следом за мной в машину сел Камаль Нури, и мы тронулись в путь.

Через четверть часа я уже прощался с Камалем Нури перед отелем «Дворец Красного моря». Он пригласил меня наведаться как-нибудь к нему домой и осмотреть его школу. А напоследок сказал, слегка улыбаясь:

— И постарайтесь более осторожно обращаться со своими фотоаппаратами…

Он, словно добрый дух из волшебных сказок Аладдина, перенес меня на своих крыльях из душного аэропорта в уютный отель с кондиционированным воздухом.

* * *

В отношении стоимости гостиничных номеров Камаль Нури тоже оказался прав. Самый дешевый номер (в котором дверная ручка моментально отваливается, если вы слишком сильно дернете за нее) стоит 110 крон в день. Но дороги не только номера. Я разменял египетский фунт, который у меня был с собой, и решил купить кое-какую мелочь: кусок мыла и ремень. Но от ремня пришлось отказаться. Он стоил 46 крон.

Зато нигде я не видел такого разнообразия товаров, как в Джидде. И все товары наивысшего качества! Здесь и роскошные позолоченные кресла по 2 тысячи крон за штуку, и золотые тарелки, и прекрасные часы, и шелк, привезенный прямо из Китая, и тончайшие заморские пуховые платки (в которые местные торговцы еще добавляют золотые нити), и электрические велосипедные гудки. В магазинах игрушек вы найдете такой богатый выбор заводных автомобилей, электрических поездов и кукол, умеющих говорить по-арабски «мама» и «папа», какого нет даже в крупнейших магазинах США.

По улицам движется непрерывный поток великолепных машин, лишь у такси немного обшарпанный вид, но вы не увидите ни одной модели более чем двухлетней давности.

Чтобы перейти улицу, приходится ждать пять, а то и десять минут. Обгон здесь запрещен, движение одностороннее, и поэтому машины движутся ровными и плотными рядами.

В Саудовской Аравии любят роскошь и комфорт. Почти все машины оборудованы кондиционерами. Даже пожилые люди ездят на разноцветных, как попугаи, велосипедах с золочеными рулями, тремя звонками и двумя позолоченными электрическими гудками. Щегольское седло обшито бахромой, словно оно не на обычном велосипеде, а на ковбойской лошади из Голливуда, сумка под седлом сделана из кожи, раскрашенной в пять различных цветов. На переднем щитке укреплены два боковых зеркала. Кроме того, велосипеды снабжены множеством всяких флажков и дюжиной пивных этикеток между спицами переднего колеса, которые поставляют для рекламы своих предприятий пивные компании. (Коран строжайшим образом запрещает правоверным потребление спиртных напитков, и, откуда здесь взялось столько пивных заводов, известно только аллаху.)

Старые дома, которые в результате многовекового чужеземного владычества почти все носят отпечаток древнетюркского стиля, теперь быстро уступают место новым железобетонным зданиям, причем роскошь и монументальность стараются в какой-то мере восполнить однообразие и отсутствие национального колорита. Конечно, предпринимаются попытки украсить эти здания арками и стрельчатыми окнами в древнетюркском стиле, но выглядит все это как жалкое подражание чужим образцам и по существу противоречит как традиционному национальному стилю, так и современному функционализму. Но старая часть города по-прежнему состоит из живописных, как театральные кулисы, домов с закрытыми балконами, именно такими, по нашим представлениям, должны быть дома в Саудовской Аравии.

* * *

Официальной столицей Саудовской Аравии является Эр-Рияд, который расположен в восьмистах километрах от Джидды, в самом сердце пустыни. Но поскольку Джидда находится на побережье Красного моря и гораздо лучше связана с внешним миром, в нее постоянно перебирается все больше и больше государственных учреждений. Здесь стоит и огромное здание министерства иностранных дел, потому что иностранные дипломаты и немногие иностранные предприниматели, приехавшие в Саудовскую Аравию, живут в Джидде.

В Джидде находится резиденция короля Сауда — целый комплекс дворцов, окруженный километровой стеной. Кроме королевского дворца здесь высятся дворцы некоторых его жен.

У наследного принца Фейсала в Джидде есть очень большая вилла, которая, правда, имеет почти спартанский вид по сравнению с дворцами городских богачей.

* * *

По прибытии в Джидду я прежде всего добился разрешения фотографировать. Я хитро намекнул, что хочу пойти в город и купить новый фотоаппарат. Кроме того, мне удалось завоевать благосклонность занимавшегося мной чиновника тем, что я подарил ему несколько своих книг, и он, увидев помещенные там фотографии, сразу понял, что я хочу поведать всему миру о новой Аравии. О том, что мне хочется рассказать и о старой, я благоразумно умолчал.

Однако в министерстве информации мне не повезло, ибо, как я и предполагал, ко мне приставили чиновника, который разрешил снимать только новую и в общем наименее интересную часть города.

Многие арабы сейчас стыдятся «древних сундуков», как они называют старые дома, и не понимают восторга иностранцев, любующихся многочисленными закрытыми балконами, словно приклеенными к стенам зданий. На балконах сидят женщины, которые щебечут, словно попугаи, и смотрят через маленькие оконца на улицу, куда их самих выпускают крайне редко.

Конечно, эти дома гораздо менее прочные, чем современные здания из железобетона. Как и в других городах Саудовской Аравии, их строят из высушенной солнцем глины. И хотя осадки здесь выпадают очень редко, даже самые крепкие дома часто размокают под дождем и разваливаются как карточный домик.

Когда я был в Джидде, там как раз прошел ливень. Хотя каждый обитатель Джидды знает, что рано или поздно все равно будет дождь, он цепенеет, словно парализованный, когда первые капли начинают барабанить по земле. А в следующий миг он срывается с места и бежит домой, потому что дождь может быть сильным и тут уж лучше не спускать глаз со своих глиняных построек.

В Джидде нет канализации, и поскольку дороги здесь в основном немощеные (как реверанс современности есть несколько улиц с неровным асфальтовым покрытием), то сухая пыль пропитывается водой и смешивается с глиной, образуя совершенно невообразимое месиво из грязи и нечистот. Пройдет не менее трех-четырех дней, прежде чем вода впитается в землю. Но и потом долго еще будет везде непролазная грязь. Солнцу очень медленно удается справиться с нею, и лишь тогда земля затягивается твердой неровной коркой.

* * *

В Джидде всюду кипит пестрая цветастая жизнь, но особенно пестрая она в небольших лавчонках, разбросанных по всему городу. Заглянуть в такую лавчонку — это все равно что бросить взгляд в черную пасть огромного чудовища. Впечатление будет еще более жуткое, если сами вы освещены в это время яркими солнечными лучами, отражающимися от белых фасадов домов.

В одной черной пасти сверкают при слабом свете свечи чьи-то глаза, и кажется, будто они существуют независимо от всего остального мира, а под ними на столе лежит кастрюля, которую сейчас будут лудить.

Из другой пасти доносится громкий смех, но никого не видно, словно хохочет сам дом.

А третья пасть еще страшнее: в кромешной темноте зловеще оскалила зубы чья-то белая искусственная челюсть. Как потом оказалось, она принадлежит торговцу древесным углем, кожа которого почти такая же черная, как и его товар.

И куда ни бросишь взгляд, в разноцветной мозаике людской толпы всюду мелькают зеленые чалмы мусульманской полиции. Главная задача полиции — следить за тем, чтобы правоверные возносили молитвы пять раз в день, когда с высоты минарета раздается крик муэдзина. Но ведь и Джидду не миновал технический прогресс, и муэдзин нередко приглашает мусульман к молитве, предварительно записав свой пламенный призыв на магнитофонную ленту. Порой техника отказывает, и тогда громкоговоритель путает часы молитвы или вдруг обрушивает на правоверных брань и проклятия, которые совсем недавно изрыгал мастер по ремонту магнитофонов. А фанатики-полицейские бегают взад и вперед и вопят: «На молитву, на молитву!» Владельцам лавчонок и их посетителям следует, не теряя времени, бежать в мечеть, если же они замешкаются, им придется познакомиться с дубинками, которыми снабжены полицейские.

Нетрудно заметить, что у служащих мусульманской полиции часто синеет на лбу какое-то странное пятно.

Но если вы приглядитесь, то поймете, что это не татуировка, как вам сначала показалось, а здоровый синяк, который получился в результате многочисленных поклонов. Они и подобные им жертвы религиозного фанатизма приобретают эти синие знаки благочестия, отбивая земные поклоны во славу аллаха более усердно, чем их остальные единоверцы.

Прежде чем идти на молитву, мусульмане совершают омовение по определенному ритуалу. Поэтому у каждого всегда есть маленькая консервная банка, а у людей более состоятельных и чайник с водой. Сначала они смачивают себе затылок, потом лицо, потом ноги и под конец полощут рот.

Во время полуденной молитвы мечеть забита до отказа. Собравшиеся молятся хором, но в перерывах между молитвами можно услышать обрывки весьма любопытных споров, правда не имеющих ничего общего с религией:

— Десять с половиной?

— Нет, одиннадцать с четвертью.

— Тогда десять и три четверти.

— Нет, одиннадцать с четвертью.

— Ну ладно, даю одиннадцать и ни гроша больше!

Мечеть — это еще и биржа, где вечно занятые торговцы заключают сделки и узнают последние валютные курсы.

* * *

В порту Джидды есть только один мол, и, когда корабли из всех стран мира, кроме тех, что включены в черный список, прибывают сюда, они чаще всего бросают якорь на рейде, а разгрузку и погрузку осуществляют с помощью лихтеров, которые перевозят товары на мол или доставляют их на корабль. Большую часть года в порту довольно пусто, но картина резко меняется, когда наступает пора паломничества. В Джидду один за другим плывут всевозможные корабли, битком набитые паломниками.

Перед входом в порт чернеют остовы нескольких кораблей. Некоторые из них везли паломников и были уничтожены пожаром. На переполненных людьми судах началась паника, и многие погибли — в пламени, в волнах, а некоторые были съедены акулами.

Остовы этих кораблей так и остались на рейде Джидды. И никто не пытается их убрать. Не трогают даже катер, сидящий на рифах, два года назад его преследовала полиция порта, когда контрабандисты пытались ввезти в страну большую партию спиртных напитков.

Любителей купания здесь мало: уже само существование акул вызывает у местных жителей и туристов самые острые формы водобоязни, хотя к берегу акулы подплывают крайне редко. Мешают морскому купанию и некоторые соображения морально-этического порядка: мусульмане не любят купаться, когда на них смотрят чужеземцы. Особенно трудно пришлось бы на открытом пляже женщинам в их длинном до земли одеянии с чадрой.

Но если вы все-таки окунетесь в Красное море, то на берег выйдете весь покрытый соляной глазурью, и после этого нужно непременно ополоснуться пресной водой.

У жителей Джидды не очень принято ездить за город на пикники, но, когда наступает вечер, возле песчаных дюн в пустыне все же появляются немногочисленные машины, а их пассажиры наслаждаются дыней или солнечным закатом, кому что нравится.

В первые дни своего пребывания в Джидде я главным образом осматривал город и устанавливал необходимые контакты в министерствах и других правительственных учреждениях, чтобы как-то облегчить свою дальнейшую работу.

Меня всюду принимали очень любезно, но кое-где скорее корректно, чем сердечно. Фасады правительственных зданий, равно как и их внутреннее убранство, производят ошеломляющее впечатление. Приемные больше всего напоминают огромные стойла, но кабинеты начальников устланы коврами и обставлены самыми современными кабинетными гарнитурами с такими глубокими креслами, что в них можно утонуть.

В результате своих официальных визитов я получил возможность осмотреть множество современных зданий, а также несколько радиостанций, расположенных в пустыне. Я прилежно записывал, на каких волнах они вещают, и задавал полагающиеся в таких случаях вопросы. Но когда вас возят от одной радиостанции к другой, а вы, несмотря на страшную жару, обязаны, согласно требованиям этикета, напяливать на себя пиджачную пару и галстук, тут вам уже не до вопросов. Все эти радиостанции почти не отличались друг от друга, но, чтобы не прослыть невеждой, я выпаливал один за другим свои вопросы и получал хотя бы маленькое удовольствие, когда узнавал, что один служащий, к сожалению, ушел разыскивать удравшего от него верблюда, а другой уехал навестить достопочтенных родителей своей жены. Эти сообщения казались мне оазисами чего-то человеческого в суровой пустыне техницизма.