На следующий день Элен проснулась около полудня и узнала, что Мак Намара приехал с «Крика» и завтракал с судьей. Он спрашивал о ней, но, узнав о приключениях этой ночи, не позволил будить ее. Они ушли вместе с судьей.

Благоразумие Элен вполне оправдало принятое ею накануне решение; несмотря на это, она ощущала странное нежелание встречаться с Мак Намарой. Она не знала ничего дурного о нем, кроме того, что подразумевалось под обвинениями озлобленных на него людей; ей также было известно, что каждый сильный и властный человек создает себе врагов в прямом соотношении с качествами, составляющими его силу.

Несмотря на это, она переживала непредвиденную душевную борьбу.

Мак Намара, столь спокойно веривший в то, что она будет его женой, не имел никакого нравственного влияния на нее.

За последнее время она привыкла делать длинные и одинокие прогулки верхом вдоль берегов моря и по извилистым долинам у подножия гор. Сегодня же лошадь ее захромала, и она решила пройтись пешком. Во время первых своих прогулок она с некоторым страхом встречалась с незнакомыми людьми, пока не убедилась, что держат они себя вежливо и почтительно.

Самые простые рудокопы были полны предупредительности в отношении женщин.

Она привыкла свободно разговаривать с ними.

Таким образом, со стороны людей не предвиделось никакой опасности, но девушке говорили о бешеных собаках, скитавшихся по городу, объясняя ей, что жара особенно действует на косматых, густопсовых «маламутов».

Аляска — страна собак; зимой они трудятся, холодают и голодают, летом же они шатаются без дела, дерутся, толстеют и бесятся от жары.

Элен возвращалась с дальней прогулки по малознакомым улицам на окраине города, которые она выбрала, чтобы избежать, после происшествия на балу, встречи со знакомыми дамами.

Ей показалось, что сзади доносятся слабые крики. Она заметила, что находится в безлюдном квартале и что только на некотором расстоянии впереди идет какая-то женщина…

Крики становились громче, грянул выстрел. Повернувшись назад, она увидела бегущих людей, один из которых держал дымящийся револьвер. Впереди же, ближе к ней, слышалось рычание дерущихся собак.

Любопытство девушки превратилось в ужас, когда она увидала, что одна из собак, смяв других, внезапно вырвалась из катающегося по земле клубка и быстро побежала по деревянной панели к ней.

Это был красивый маламут-эскимос, большой, серошерстый и волосатый, как волк, такой же быстрый, сильный и хитрый, как его родич. Собака низко опустила голову, из раскрытой пасти капали пена и слюна. Животное бежало к Элен, быстрое, угрожающее и безжалостное.

Укрыться было негде, кроме отдаленного дома, к которому приближалась женщина впереди нее. Мужчины же были слишком далеко и лишь хрипло кричали что-то.

Элен повернулась и побежала к далекому домику. Вне себя от ужаса, она была уверена, что собака догонит ее. Колени ее подгибались от страха, а до двери еще оставалось несколько шагов.

В это время лошадь, привязанная у дороги, встала на дыбы и захрипела, напуганная бегущими. Бешеная собака бросилась в сторону, кинулась под ноги лошади и стала яростно хватать их.

Перепуганный конь оборвал повод и ускакал; благодаря этой задержке девушка, уже слабая и обессиленная, успела добежать до двери домика. Она дернула дверь, но дверь оказалась запертой. В отчаянии Элен уже повернула от нее, как вдруг увидела за собою другую женщину, спокойно выжидавшую нападения собаки с крошечным револьвером в руке.

— Стреляйте! — закричала Элен. — Почему вы не стреляете?

Раздался выстрел, и собака закружилась на месте, рыча и воя. Женщина еще несколько раз выстрелила. Затем, когда собака уже лежала без движения, спокойно заметила, выбрасывая из револьвера пустые гильзы:

— Этот калибр так мал, что с ним почти ничего не поделаешь.

Элен опустилась в изнеможении на ступени.

— Как хорошо вы стреляете!

Глаза ее уставились на взъерошенный серый клубок, подкатившийся, в предсмертных конвульсиях, к самым ее ногам. Мужчины подбежали, возбужденно разговаривая; женщина обратилась к Элен.

— Зайдите ко мне и отдохните немного, — сказала она, вводя ее в дом.

Элен очутилась в уютной, даже роскошной комнате.

На фортепьяно лежали разбросанные в беспорядке ноты, и везде виднелись красивые и нарядные женские принадлежности, не виданные Элен с тех пор, как она покинула родной город.

Хозяйка скрылась за занавеской и разговаривала с нею из соседней комнаты.

— Это уже третья бешеная собака, виденная мною за один месяц. Водобоязнь у нас делается обычным явлением.

Она вернулась, неся маленький серебряный поднос с графином и рюмками.

— Вы потрясены, но бренди поможет вам, если согласитесь выпить. Затем пройдите ко мне и прилягте немного.

Она говорила с такой искренней добротой и симпатией, что Элен кинула на нее взгляд, полный благодарности.

Она была высока и стройна, особенно гибка; казалось, ее стан должны были лучше всего облегать мягкие шелковые материи. Элен сразу привлекли прелестная улыбка, дружеское сочувствие во взгляде, и сердце ее почувствовало влечение к единственной доброй женщине в Номе.

— Вы очень добры, — сказала она. — Но мне уже лучше. Я страшно испугалась. Какая вы храбрая!

Она следила глазами за грациозными движениями женщины, поставившей поднос на стол, и при этом увидела фотографию Роя Гленистэра.

— Ах! — воскликнула Элен и остановилась, внезапно поняв, кто эта женщина.

Она быстро окинула ее взглядом. Да, неудивительно, что мужчины находят женщину с такой улыбкой красивой.

Открытие, сделанное ею, потрясло ее, и она встала, стараясь скрыть смущение.

— Благодарю вас за вашу доброту. Теперь я совсем пришла в себя и могу уйти.

Перемена, происшедшая в ней, не могла пройти не замеченной женщиной, достаточно свыкшейся с пренебрежительным к ней отношением лиц ее собственного пола.

Черри Мэллот бесчисленное множество раз замечала эту еле приметную презрительную перемену в манерах женщин и ненавидела себя за то, что реагировала на нее.

Однако перемена, происшедшая в этой девушке, особенно оскорбила ее. Отвечая ей, она выдала себя лишь некоторой пристальностью взора и неподвижностью улыбки.

— Не останетесь ли вы, пока не отдохнете вполне, мисс…

Она приостановилась, протягивая руку.

— Я — мисс Честер, Элен Честер, племянница судьи, — торопливо и смущенно ответила та.

Черри Мэллот отдернула руку, и лицо ее сделалось неприятным и злым.

— А, так вы — мисс Честер, и я спасла вас!..

Она резко рассмеялась.

Элен постаралась сохранить спокойствие.

— Мне жаль, что это вам неприятно, — сказала она спокойно. — Я вполне ценю вашу услугу.

Она двинулась к двери.

— Подождите, мне надо поговорить с вами.

Так как Элен уходила, не обращая на нее внимания, то Черри воскликнула с озлоблением:

— Да не бойтесь вы! Я знаю, что вы виновны в непростительном грехе уже тем, что разговариваете со мною, но никто вас не увидит, а по вашему закону преступление имеет значение только в том случае, когда оно обнаружено. Поэтому вы в безопасности. Я хочу, чтобы вы знали, что какая бы дурная я ни была, я все же лучше вас, так как я верна тем, кто ко мне хорошо относится, и не предаю своих друзей.

— Не могу сказать, чтобы я понимала вас, — холодно произнесла Элен.

— Нет, понимаете. Не притворяйтесь такой невинной овечкой. Конечно, такая уж ваша роль, но при мне не стоит разыгрывать ее.

Черри стояла перед своей посетительницей, прислонившись спиной к двери; выражение ее лица было злое и насмешливое.

— Маленькая услуга, только что оказанная мною вам, дает мне, кажется, некоторые права, и я воспользуюсь ими, чтобы сказать, как плохо идет вам ваша маска. Ужасно дерзко с моей стороны, не правда ли? Вы заодно с компанией отъявленных мошенников, и я любуюсь ловкостью, с которой вы исполнили вашу долю грязной работы, но когда вы принимаете этот шокированный, сверхдобродетельный вид, то мне делается противно.

— Выпустите меня.

— Я делала дурные вещи, — продолжала Черри, не обращая внимания, — но обыкновенно меня принуждали их делать. Зато, могу сказать, я никогда не пыталась сознательно погубить человека ради его денег.

— Что вы хотите сказать? Кого я предала из моих друзей и кого я хотела погубить?

— Ба! Я сразу поняла, что вы за штучка, но Рой-то ничего не понимал. Затем Струве рассказал мне то, о чем я не успела еще догадаться. Дайте ему бутылку вина и женщину, и этот болван расскажет все, что он знает. Мак Намара поставил большую ставку и хорошо сделал, что впутал вас в свою игру; вы умны, у вас крепкие нервы, и наружность ваша прекрасно годится для вашей роли. Уж мне, казалось, можно знать. Немало штук и я проделала в свое время. Вы извините, пожалуйста, этот порыв профессиональной зависти. Я просто завидую вашему умению. Теперь же, раз вы видите, что мы с вами стоим друг друга, вам не следует презирать меня.

Она раскрыла дверь и выпроводила гостью с насмешливой любезностью.

Элен так растерялась и была так унижена этими злобными и бессвязными нападками, что ничего не поняла из них, кроме того, что Черри Мэллот обвиняла ее в участии в заговоре, как оказывалось, существовавшем, по общему мнению.

Тут опять выступал уже не раз слышанный ею намек на нечестный образ действий судьи и инспектора. Не играла ли в этом роль жалкая зависть? Впрочем, Черри говорила, что все рассказал ей Струве, не могущий устоять перед бутылкой вина и хорошеньким лицом. Зная это, Элен поверила. Ее опять охватило желание разобраться, выяснить.

Отчего бы Струве не рассказать и ей того, что он говорил другим женщинам!

Она свернула с дороги и направилась на Переднюю улицу, быстро решая в уме, как действовать. Черри Мэллот считала ее актрисой. Прекрасно, она сумеет оправдать это мнение.

Она нашла Струве в его конторе; при виде ее он кинулся к ней навстречу и предложил ей стул.

— Здравствуйте, мисс Элен. Вы хорошо выглядите, несмотря на неприятную ночь. Судья рассказал мне все, как было; позвольте вам сказать, что вы замечательно храбрая девушка.

Она мрачно улыбнулась, вспомнив слова, от которых до сих пор горело ее лицо.

— Вы, верно, очень заняты, господин адвокат?

— Да, но для вас у меня всегда найдется время.

— Я к вам не по серьезному делу, — сказала она весело, — я просто шла мимо и зашла.

— Что ж, это еще приятнее, — сказал он изменившимся тоном, поворачивая свой стул к ней. — Я в восторге.

Она осталась довольна тем, что он отбросил свой профессиональный тон.

— Да, мне надоело разговаривать с дядей и мистером Мак Намарой. Они оба говорят со мной, как будто бы я еще девочка.

— Когда вы предпринимаете фатальный шаг?

— Какой шаг?

— Я говорю о вашей свадьбе. Не удивляйтесь. Мак Намара сообщил мне о ней уже месяц тому назад.

Вспомнив о разговоре с Мак Намарой, он потрогал горло пальцами; однако глаза его загорелись, когда она шутливо ответила:

— Не ошибаетесь ли вы? Он, вероятно, просто пошутил.

Она ловко завлекала его, удивляя его новым легкомысленным тоном; он не имел понятия, что она могла быть такой дразнящей, почти фамильярной, а вместе с тем такой далекой. Он осмелел.

— Скажите, что у нас нового? — спрашивала она. — Дядя молчит, а из Мак Намары за последнее время и слова не вытянешь.

Он быстро взглянул на нее.

— Относительно чего?

Она собралась с духом и победила нерешительность.

— Пожалуйста, не говорите и вы со мною, как с ребенком. Мне это надоело; я исполнила свою часть программы и хочу знать, что делают остальные.

— Что вы хотите знать? — спросил он осторожно.

— Все. Разве вы думаете, что до меня не доходят различные толки и разговоры?

— Ах, вот что! Ну, так не обращайте на них внимания.

Она поняла свою ошибку и торопливо продолжала:

— Почему же? Разве мы не все вместе работаем? Я не хочу, чтобы меня эксплуатировали, а затем отбрасывали за ненадобностью. Я имею право знать, удастся ли наш план. Неужели вы думаете, что я не умею молчать?

— Конечно, умеете! — смеялся он, пытаясь переменить разговор. Но она встала, прислонилась к конторке рядом с ним и поклялась, что не уйдет, не узнав хотя бы часть интересующей ее тайны. Его манеры поддерживали в ней убеждение, что от нее что-то скрывают. Этот умный кутила, очевидно, был основательно знаком с положением и, хотя начал колебаться благодаря ее просьбам, но все еще из осторожности молчал.

Она нагнулась к нему и улыбнулась.

— Вы такой же, как другие, и не хотите сделать мне приятное.

— Вот, все вы женщины одинаковы, — цинически сказал Струве. — Только уступай им, давай им. Эгоистические особы. Что же вы нам со своей стороны ничего не предлагаете. Мужчины — торговцы, женщины — ростовщицы. Вы любопытны, поэтому и несчастны. Вы считаете, что я обязан помочь вам за одну вашу улыбку, и просите меня изменить обещанию и долгу чести ради вашего каприза. Что же, это по-женски, я готов отдать себя в ваши руки, но не даром. Мы будем торговаться с вами.

— Это вовсе не из любопытства, — с негодованием отрицала она. — Это мое право.

— Нет, вы просто слыхали праздные слухи и загорелись любопытством. Вы думаете, что я могу пролить новый свет или отбросить новую тень на всю вашу жизнь, а вы больше не доверяете своим близким. А что если я скажу вам, что у меня тут в сейфе лежат привезенные вами весною документы и что в них — правда о том, невиновен ли ваш дядя, или его следовало бы дать повесить толпе, приходившей к вам? Что тогда? Что дали бы вы, чтобы прочитать их? Ну, так знайте: документы у меня, и если вы настоящая женщина, то вы не успокоитесь, пока не увидите их. Хотите ли торговаться со мной?

— Да, да, дайте мне их! — воскликнула она.

При виде ее нетерпения кровь волной залила ему лицо, и он быстро встал с места и направился к ней, но она отступила к стене, бледнея, с широко раскрытыми глазами.

— Разве вы не понимаете, — бросила она ему, — что мне необходимо видеть их?

— Конечно, понимаю, но я хочу получить поцелуй для закрепления договора, в счет платежа.

Она оттолкнула его и пошла к двери.

— Как знаете, но я уверен, что вы не успокоитесь, не повидав этих бумаг. Я изучил вас и держу пари, что вы не в состоянии ни выйти за Мак Намару, ни взглянуть в глаза вашему дяде, не узнав настоящей правды. Если бы вы были уверены, что они мошенники, — другое дело, но, только подозревая их, вы попадаете в безвыходное положение. Это по-женски. Приходите, когда захотите, и я дам вам доказательства, так как не позирую на высокую добродетель. Я, Уилтон Струве, довольно ловкий торгаш. На моем надгробном памятнике можно сделать надпись: «Он получил все полностью». Теперь идите этой дверью, и никто вас не встретит.

Убегая, она дивилась тому, как она могла так долго оставаться у него и слушать его. Какое чудовище!

Его намерения были ясны с первого дня их знакомства, к тому же он был совершенно лишен совести. Она знала это и, несмотря на это, с гордой самоуверенностью молодости обратилась к его помощи в самый отчаянный час.

Он был проницателен и хитер, и попытка ее не удалась; однако девушка знала, что не успокоится, пока не найдет ответа на мучившие ее вопросы. Она должна вырвать разъедавшее ее душу подозрение.

Она с нежностью вспомнила о доброте к ней ее дяди, отчаянно цепляясь за веру в последнего близкого человека и болезненно ощущая отсутствие брата, проживавшего где-то в этой таинственной стране.

Мак Намара не мог помочь ей; она совсем мало знала этого человека, на которого теперь легла тень ее подозрений.

Элен чувствовала себя невыносимо одинокой и покинутой после недавно пережитого, а затем и встречи со Струве; она решила, что гордость не должна останавливать ее, раз есть факты, о которых ей необходимо разузнать.

Через несколько минут она уже стучалась к Черри Мэллот.

Когда последняя вышла к ней, Элен с удивлением увидела, что лицо Черри заплакано.

Молодая девушка не имела понятия о буре, перенесенной Черри за время ее отсутствия. Вид свежей молодой красоты Элен разбудил в душе авантюристки целый вихрь озлобления и ревности. «Была ли Элен виновата перед ним или нет, но ясно, что Гленистэр не мог колебаться между ними двумя», — говорила себе Черри. Теперь она негостеприимно и молча уставилась на посетительницу.

— Не впустите ли вы меня? — попросила Элен… — Я хочу сказать вам одну вещь.

Когда они вошли в комнату, Черри продолжала смотреть на нее непроницательным и холодным взглядом.

— Мне нелегко было вернуться, — начала Элен, — но я чувствовала, что так надо. Помогите мне, если можете. Вы сказали, что совершается большое беззаконие, что вы это знаете; я подозревала, но не смела сомневаться в своих близких. Вы думали, что я заодно с ними, что я предавала своих друзей. Подождите, — торопливо продолжала она, увидав циничную улыбку собеседницы. — Скажите же мне: что вы знаете, что вы слышали обо мне и о других? Я хочу добиться правды. При такой борьбе много ходит всегда слухов, но скажите, имеются ли определенные доказательства вины моего дяди?

— Это все?

— Нет. Вы сказали, что Струве знает обо всем. Я была у него и пыталась выманить у него правду, но…

Она вздрогнула при этом воспоминании.

— И что же, с успехом? — спросила Черри, ощущая страшное любопытство, несмотря на всю свою антипатию.

— Не спрашивайте меня. Мне противно вспоминать об этом.

Черри разразилась жестоким смехом.

— Итак, потерпев у него неудачу, вы вернулись за новой услугой к отверженной. Ну-с, мисс Элен Честер, я не верю ни единому вашему слову и ничего не скажу вам. Возвращайтесь к дядюшке и верзиле-любовнику, пославшему вас, и скажите им, что я заговорю, когда придет время. Они находят, что я слишком много знаю, не так ли? И послали вас шпионить ко мне? Хорошо же, сговоримся. Вы ведите вашу игру, а я буду вести свою; оставьте Гленистэра в покое, и я не видала Мак Намару. Идет?

— Нет, нет, нет! Разве вы не понимаете? Это совсем не то. Мне только надо узнать всю правду об этом деле.

— Тогда вернитесь к Струве и узнавайте; он скажет вам, а я не согласна. Сговоритесь с ним повыгоднее, вы на это мастерица. Вы одурачивали и людей получше его, теперь попытайтесь сладить с ним.

Элен ушла, поняв бесцельность дальнейших попыток, но для нее было ясно, что женщина эта не столько сомневается на самом деле в ее искренности, сколько из ревности притворяется, будто не верит ей.

Придя домой, она написала две короткие записки и позвала прислуживавшего ей японца-мальчика.

— Фред, прошу тебя найти мистера Гленистэра и передать ему это письмо, — сказала она. — Если ты не найдешь его, то передай другое его компаньону.

Фред исчез и через час вернулся с письмом к Дэкстри в руках.

— Я не нашел его, — объяснил он. — Молодой человек сказал, что он уехал дня на два. Вот ответ от молодого человека. Гленистэр писал:

«Дорогая мисс Честер, нам с вами бесполезно обсуждать столь избитую тему, как вопрос об Энвил Крике. Если желание ваше появилось вследствие происшествий вчерашнего вечера, то прошу вас не беспокоиться. Мы не нуждаемся в вашей жалости. Остаюсь вашим слугой

Рой Гленистэр».

Судья Стилмэн вошел, когда она читала эту записку. Он показался ей состарившимся со вчерашнего вечера, лицо его было изрыто морщинами, и щеки отвисли.

— Алек сказал мне о вашей помолвке; вы снимаете большую тяжесть с моей души. Я очень рад, что ты выходишь за него; он — удивительный человек и один может спасти нас.

— Как спасти? От чего спасти? — спросила она, избегая обсуждать заявление Мак Намары.

— Да от толпы, разумеется. Они еще вернутся, ведь они обещали. Но Алек держит в руках военное начальство, и благодаря ему нас будут охранять солдаты.

— Ведь они не тронут нас.

— Ну, пожалуйста. Я знаю, что говорю. Опасность больше, чем когда бы то ни было, и если мы не рассеем этих «Бдительных», то будет отчаянное кровопролитие. Они хотят изгнать меня и сами творить суд и расправу. Вот о чем я хотел с тобою поговорить: они сговорились убить Алека и меня, — так он говорит, — и мы должны действовать быстро, дабы предотвратить убийство. Этот молодой Гленистэр — один из них и знает имена других. Как ты думаешь, ты не сумела бы заставить его проболтаться?

— Я не совсем понимаю вас, — сказала девушка, еле шевеля побелевшими губами.

— Нет, нет, понимаешь. Мне нужны имена предводителей, чтобы иметь возможность засадить их в тюрьму. Ты отлично можешь выудить их из этого молодца.

Элен сначала уставилась на старика в немом ужасе. Затем хрипло проговорила:

— Как можете вы просить меня сделать такую низость?

— Глупости, — сказал он с раздражением. — Теперь не до вздорной совестливости, когда дело идет о жизни или смерти для Алека и для меня.

Он сказал последние слова вкрадчиво, но она ответила, по-настоящему сердясь:

— Это низость. Вы требуете, чтобы я обманула и предала человека, так недавно спасшего нас. Ведь он рисковал жизнью ради нас.

— Это не предательство, а самозащита. Либо мы их уничтожим, либо они — нас. Я не трону этого молодого человека, но накажу других. Ну, пожалуйста, не отказывайся.

Но она ответила решительным отказом и ушла к себе, где долго и неподвижно сидела запершись. Наконец, она зашептала:

— Боюсь, что это — правда. Боюсь, что это — правда.

Она пробыла весь день у себя; как могла она теперь встретиться с Мак Намарой, когда, несмотря на молчаливо данное согласие быть его женой, она все больше подозревала его в том, что он из ряда вон выходящий мошенник.

Она все еще боролась с мыслью, что судья, заместивший ей отца, в заговоре с Мак Намарой; однако хладнокровная беспринципность дяди, предложившего ей стать предательницей, возмутила ее до глубины души. Раз он способен на это…

Просидев весь вечер у себя, она проголодалась и вышла искать Фреда.

Она услыхала голоса в гостиной и остановилась неподвижно, прислушиваясь к ним. Первые же услышанные ею фразы положили конец ее колебаниям.

Она с глубоким вниманием выслушала то, что долетело до нее, затем быстро и неслышно вернулась к себе. Она стала переодеваться с безумной торопливостью.

Ночь была непроглядно темная, без единой звезды; несмотря на это, Элен надела густую вуаль.

Выйдя в прихожую, она услыхала голос прощавшегося Мак Намары и вновь скрылась, пока судья медленно поднимался по лестнице; он остановился у ее двери, тихо позвал ее, но она не ответила, и он ушел к себе. Тогда она вышла из дома, снаружи заперла дверь на ключ и спрятала его на груди. Она торопливо побежала, полная одной лишь мыслью: «Я опоздаю. Я опоздаю».