Ранним вечером Черри Мэллот открыла свою дверь и увидела на ступенях Бронко Кида. Зная его характер, она не расспрашивала его, а молча дала ему раздеться. Смуглое лицо его было бледно, глаза имели страшно усталое выражение, вокруг губ образовались морщины, а руки не находили себе покоя; казалось, он переутомлен бессонницей или находится на грани истерики.

Сделав несколько бесцельных замечаний, он внезапно спросил:

— Ты любишь Роя Гленистэра?

Голос его прозвучал ревниво, и он внимательно наблюдал за нею, пока она откровенно отвечала:

— Да, Кид, люблю и всегда буду любить. Он единственный правдивый человек, встретившийся мне, и я не стыжусь своих чувств.

Он долго глядел на нее, затем быстро заговорил, не давая ей возможности прервать его.

— Я давно уже сдерживаюсь, потому что не умею говорить как следует. Это мой последний шанс, и я хочу воспользоваться им. Я люблю тебя с самого первого дня нашей встречи в Даусоне, и не такой любовью, какую можно было бы предполагать в человеке, как я, но такою, какая нужна женщине. Я никогда не сознавался в том. К чему? Ведь тот предупредил меня. Я давно бы бросил играть, но ты была здесь, и я продолжал быть игроком и ни на что не годным человеком. Я решил было уступить ему тебя, не случись одна вещь месяца два тому назад: теперь же мне придется посчитаться с ним. Это не относится к тебе, и я даже не могу говорить об этом. Я сделался хищным волком, таящимся в темных переулках и поджидающим добычу, как разбойник. Я пытался убить его — вчера еще пытался, — но, но я когда-то был порядочным человеком, когда-то, еще до карточной игры. Теперь же он знает, что его ожидает, знает, что один из нас должен погибнуть. Мне надо было сказать тебе все это, пока один из нас не будет убит.

— Ты говоришь, как безумный, Кид, — ответила она. — Оставь его в покое. У него и так много горя. Я никогда не предполагала, что ты любишь меня. Что за путаница! Ты любишь меня, я — его, он любит эту девушку, а она любит мошенника. Не довольно ли и этого, без твоих ужасных намерений. Кроме того, ты выбрал плохой момент для разговора. Я с ума схожу сегодня. В воздухе чувствуется что-то страшное…

— Мне все-таки придется убить его, — упрямо шептал Кид, не поддаваясь ни на какие ее уговоры.

Наконец она гневно напустилась на него:

— Ты говоришь, что любишь меня. Ну, докажи мне. Я знаю тебя и понимаю, чем может кончиться эта вражда. Откажись от нее, и я выйду за тебя замуж.

Игрок медленно встал на ноги.

— Ты любишь его, да? — Он болезненно содрогнулся. — Я не хотел бы таким образом жениться на тебе. Нет…

Она горько рассмеялась.

— Понимаю. Понятно, ты не хочешь. С моей стороны глупо было предлагать это такому человеку. Ну, все равно, пойду на то, что ты хочешь, если ты за этим пришел. Я хотела бросить эту жизнь и жить иначе, но вижу, что из этого ничего не выйдет. Я заплачу. Я знаю, как ты безжалостен и что цена невысока. Возьми меня, а о свадьбе я больше говорить не буду. Я останусь здесь ради него.

— Постой! — воскликнул Кид. — Ты не поняла меня. — Его худое тело дрожало от волнения. — Черри, я люблю тебя так, как мужчина должен любить женщину. Я хочу увести тебя подальше, спрятаться вместе с тобою и начать новую жизнь, как ты говоришь.

— Как? Ты хочешь жениться на мне?

— Конечно! Немедленно! Я готов отдать жизнь за эту радость. Но я не могу отказаться от мести даже ради тебя. Я должен его убить.

Она стала умолять его.

— Все против него, Кид. Он борется безнадежно. Он все отдал ради этой девушки, а я все отдала ради него.

Бронко яростно прорычал:

— Он получил свое вознаграждение! Он воспользовался…

— Не говори глупостей. Уж я это знаю. Ты не имеешь права так говорить о честной женщине.

В его глазах появился луч надежды, и он слегка задрожал. Он облизал сухие губы и заговорил:

— Ты хочешь сказать, что он не… что она не…

— Да, разумеется же, нет.

Он сел в изнеможении, закрыв руками лицо, задергавшееся так же, как в ту ночь, когда его месть не удалась.

— Я знаю, что она честная и хорошая девушка. Поэтому я и была вне себя, когда ты явился. Она сейчас находится в опасности; она рискнула всем, чтобы обелить себя перед Роем и его друзьями и возместить им потерянное. Она отправилась со Струве в гостиницу «Солей».

— Со Струве! — игрок ринулся с места. — Одна со Струве в такую ночь! Зачем? Говори скорей!

Черри рассказала причину, побудившую Элен пойти на это приключение; лицо слушателя ее исказилось и потемнело.

— Ах, Кид, я виновата в том, что отпустила ее! Я боюсь. Я боюсь.

— Гостиница «Солей» принадлежит самому Струве, а управляющий ее — мерзавец.

Бронко, с налитыми кровью глазами, с выражением загнанного дикого зверя взглянул на часы.

— Уже восемь часов. Десять миль — слишком поздно.

— Что с тобой? — спросила она, не понимая его странного поведения. — Ты сейчас говорил мне, что любишь меня одну, а теперь…

Он повернулся к ней:

— Она — моя сестра.

— Твоя сестра? Ах! Я, я рада! Но не стой ты, как деревянный, торопись! Проснись! Она в опасности!

Он овладел собою.

— Надевай пальто. Скорей! Возьми мою лошадку.

Она вместе с ним выбежала в бурю, как тогда с Роем, и говорила, пока он вскидывал седло на лошадь:

— Теперь я все понимаю. Ты слышал сплетни о ней и Гленистэре, но это вранье. Я лгала, хитрила и интриговала против нее, но теперь все это кончено. Надо думать, что и во мне есть хоть капля добрых чувств.

Он заговорил, сидя в седле:

— Больше, чем капля, Черри. Ты похожа на людей, с которыми я жил в молодости.

Она слабо улыбнулась, освещенная фонарем.

— Я хочу быть похожей на твою сестру, Кид, — сказала она.

Гленистэр и его друзья крались в темноте, избегая освещенной части города; ветер несся к морю из пустыни; дождь хлестал в лицо.

Путь их лежал к хижине, находившейся на западной окраине города. Там они остановились и прикрепили что-то под полями своих шляп.

Тут проходило узкое полотно железной дороги, пролегавшей через болотистую тундру и направлявшейся к горам и приискам. Ходил неуклюжий маленький паровоз, который тяжело кряхтел и двигался черепашьим шагом, таща две высоко груженные товарные платформы.

Шпалы были связаны продольными досками, положенными на болотистом грунте и местами выступавшими кверху, так что горбатый, короткий локомотив часто спотыкался, наклонялся и вопил, как пьяный. Ночью он, задыхаясь, кашляя и шипя, тащился в парк и там успокаивался до утра.

Машинисты и дорожные рабочие вставали и ложились рано; в этот вечер они уже ушли домой, когда их вызвали неожиданные гости.

Машинист открыл дверь и увидал то, что показалось его испуганным глазам настоящей пушкой Круппа, направленной на него человеком в клеенчатом плаще и с белой маской на лице. Револьвер уставился на него неподвижным и ужасающим круглым глазом; за циклопом этим стояло двое незнакомцев.

Кочегар встал с места, со стуком уронив на пол башмак, но как житель дальнего Запада, привычный к чрезвычайным обстоятельствам, немедленно подняв руки над головою, балансируя на одной ноге. Он отстегнул перед этим пояс, и теперь одежда его грозила вся упасть на пол; он конвульсивно хватался за нее одной рукой, продолжая держать другую руку кверху и подскакивать на одной ноге, изображая из себя таким образом еще неведомый семафор.

Другой человек, еще новичок на Севере, стал отступать к самой стене, согнувшись и прикрыв середину тела руками; он убедительно повторял:

— Не направляйте мне эту штуку в самый живот.

— Ха, ха! — неестественно громко засмеялся кочегар.

— Что, братцы, вздумали пошутить?

— Мы не шутим вовсе, — ответила передняя фигура. Дыхание ее вырывалось клубами пара из-под маски.

— Ну, как же не шутите? — настаивал кочегар. — Ведь у нас нет ничего такого, что стоило бы украсть.

— Одевайтесь и идите с нами. С вами ничего дурного не случится.

Машинист и кочегар послушались и были отведены к бездействующему локомотиву с приказанием развести пары в течение получаса. В случае неповиновения они должны были стремительно покинуть царство прикладной механики. В виде стимула к деятельности над ними поставили двух людей. Наконец локомотив стал неохотно вздыхать и клокотать.

Они видели в окружающем мраке и другие фигуры, молчаливо влезавшие на платформу за ними.

Когда манометр дошел до требуемой точки, поезд выкатился из-под навеса, и резкий свист локомотива на стрелке и у шлагбаума затерялся в шуме и грохоте бури.

Сленджак остался с ружьем в руках на локомотиве, а Дэкстри перелез назад к Гленистэру. Он нашел его в бодром настроении, несмотря на неудобство езды на открытой платформе. Гленистэр старался разжечь трубку под прикрытием пальто.

— Динамит с нами? — спросил старик.

— А как же. Хватило бы на целый броненосец.

Поезд выполз из лагеря и прошел мост через реку в полнейшей темноте; компаньоны сидели на ящиках и тихо разговаривали. До них долетал сдержанный говор людей, которые рисковали своим будущим, свободой и жизнью ради того, что считали справедливым.

— Мы боремся хорошо, — сказал Дэкстри, — будь что будет.

Рой ответил:

— Я бой уже выиграл.

— Как так?

— Для меня самая тяжелая борьба была не борьбой за прииски. Я победил самого себя.

— Ночь уж очень сырая для философских рассуждений. Пожалуй, они скиснут, как молоко в грозу. Попробуй нарядить эти свои бостонские фантазии в непромокаемую одежду и представь их мне на осмотр. Тогда, авось, разберусь.

— Я хочу сказать, что был дикарем до встречи с Элен Честер, а она в два месяца сделала из меня человека. Мне нравится свободная жизнь не меньше прежнего, но я понял, что человек имеет обязанности перед самим собою и перед другими людьми. Кроме того, я узнал, что правый путь обыкновенно самый тяжелый. О, да, я порядочно исправился.

— Вот как! Ты очень доволен собой? Однако выглядишь ты не особенно хорошо. А кроме того… разве это помогло тебе? Она все равно выйдет за это важное чучело.

— Знаю, и это-то и обидно, так как он ничуть не более достоин ее, чем я сам. Впрочем, кто знает, быть может, она сумеет и его переделать. Переделала же она меня, мои образ жизни, мои манеры…

— Какие такие манеры… — прервал его Дэкстри. — Ты и так, кажется, не имел привычки есть с ножа. Когда дело доходит до приличии, ты ни в чем не отстаешь от восточных. Я наблюдал за тобой в гостиницах Сан-Франциско. Ты разбирался в разных штучках, в столовом приборе не хуже старшего кельнера, и мне придавало самоуверенности одно лишь твое присутствие. Помню, как я сначала лил молоко и клал сахар в бульон. Он был подан в чашке и поэтому напоминал мне чай. Но ты!.. Ты знал, что надо делать…

Рой хлопнул товарища по мокрой спине; он был возбужден и весел; сознание, что опасность близка, опьяняло его, как вино.

— Вот что, — сказал он. — Если мы вернем свой прииск, то мы в следующий раз поедем прямо в Нью-Йорк.

— Нет, на мой вкус, цивилизации достаточно и в Сан-Франциско. Конечно, я достаточно элегантен и для Пятой авеню, но мне больше нравится Запад. В Нью-Йорке мой старый костюм, пожалуй, произвел бы слишком большой фурор.

Общая опасность вновь сблизила немного отошедших было друг от друга приятелей. Они по-прежнему разговаривали, не стесняясь, полушутя и полусерьезно, причем под шутками скрывались взаимная привязанность и взаимное понимание, скрепившие их дружбу.

Доехав до цели, «Бдительные» слезли с поезда вслед за предводителем, хорошо знакомым с дорогой, и вступили в темную долину. Спустя некоторое время он остановился и дал им последние указания.

— Они ждут нас, и надо соблюдать осторожность. Разделитесь на две группы и окружите их с двух сторон; подползайте незаметно как можно ближе к пикетам. Помните, что надо ждать последнего взрыва. Когда услышите его, то атакуйте вовсю. Сначала не стреляйте и не убивайте, так как там только солдаты, действующие по приказанию, но если они будут сопротивляться, тогда… ну, что ж, каждый должен делать свое дело.

Дэкстри обратился к стоявшим вокруг:

— Скажите, друзья, не лучше ли мне ползти туда вместо мальчика? Я опытнее по части динамита, да и стар становлюсь. Не будет большой беды, если они ухлопают меня, тогда как он в цвете лет…

Гленистэр прервал его.

— Я никому не уступлю своего права. Ну, а теперь по местам.

Люди растаяли во мраке, а старый пионер задержался и взял руку товарища в свои.

— Хотел бы я идти вместо тебя, мальчик, не если они убьют тебя, то лучше бы им не жить.

Он, спотыкаясь, пошел вслед за удалявшимися людьми, и Рой остался один.

Гленистэр без всяких инструкторов вскрыл ящики с динамитом и спрятал содержимое их на себе. Каждый патрон был достаточно силен, чтобы взорвать целое село, а он накладывал их в карманы, за рубаху… От него ничего бы не осталось в случае взрыва. Он удостоверился в том, что запальные трубки завернуты в клеенку, и спрятал их в шляпу. Окончив свое дело, он пустился в путь, двигаясь с трудом под тяжестью своей ноши.

Выбор местности был сделан удачно; пологий откос спускался в луговину, по которой протекал родник, доставлявший воду на «Мидас»; Рою была хорошо известна каждая пядь ручья, и он стал осторожно пробираться вперед вдоль русла его. У подножия горы, на ровном месте, ручей прорыл довольно значительную канаву, по которой Рой пополз на четвереньках; полз он неловко и медленно — ручеек вздулся от дождя и заливал ему икры и локти, так что у него начались болезненные судороги в руках и ногах.

Острый сланец и камни в ложе ручейка резали ему до крови ладони и колени.

Так как нельзя было ничего видеть, не приподнявшись, то он снял непромокайку, чтобы двигаться свободней, и промок до костей. Изредка он садился на корточки, с напряжением осматриваясь по сторонам.

Берега канавы еле скрывали его. Наконец он добрался до дощатого мостика и уже собирался приподняться, как вдруг упал вперед, в речку, и растянулся на дне ее, так что выглядывала одна голова. Предвидя подобную случайность, он с такой осторожностью и заворачивал запальные трубки. Над ним так близко прошел человек, что он мог бы коснуться его.

Поговорив с другим, дальше стоявшим, часовой вернулся назад через мост.

Очевидно, здесь была сторожевая линия.

Рой стал прокрадываться дальше, пока не зачернели перед ним приисковые постройки. Тогда он, весь мокрый, вылез на берег канавы. Он проскользнул удачно.

После изгнания владельцев инспектор выстроил основательные дома вместо найденных им на участке палаток. Дома эти были выстроены из железных каркасов и гофрированного железа и могли защищать от умеренного холода.

Компаньоны издали наблюдали за постройкой, но вблизи не видали ее.

Молодой человек почувствовал прилив нежности к этим местам: он был привязан к участку, где нашли осуществление грезы его молодости и надежда, поддерживавшая его в течение долгой борьбы в суровой северной стране. Он нашел его, когда уже терял надежду, и прииск, отдав ему свои девственные сокровища, принес ему утешение и радость. Разорять его теперь казалось ему преступлением.

Он подполз к ближайшей стене и прислушался. Внутри шел разговор, доказывавший, что хотя в окнах и не было света, но обитатели дома бодрствовали. Он стал делать таинственные приготовления под фундаментом, затем нашел контору, кухню и произвел там ту же работу.

Он чувствовал, что за видимым покоем «Мидаса» скрывалось напряженное возбуждение.

Благодаря его напряженному состоянию Рою казалось, что времени прошло гораздо больше, чем прошло на самом деле. Он решил, что товарищи успели уже дойти до указанного им места. Если что-нибудь не удастся в последнюю минуту, если они не будут на месте, ничего не поделаешь. Это возможно во всяком предприятии, как бы оно хорошо ни было обдумано.

Он вошел в кузницу и отыскал спичку. Зажегши спичку, он спрятал ее под пальто и открыл дверь, прислушиваясь.

Ветер стих, и капли дождя звучно шлепали о железные крыши.

Он быстро перебегал от одной постройки к другой. В трех местах замерцали зажженные им огоньки.

Он спустился в канаву и вытащил револьвер; ему мерещилось, что сами горы наклонились к нему в ожидании. Дождь перестал лить, и замерли многотысячные голоса ночи.

Он так крепко сжал челюсти, что мускулы щек заныли? Подняв револьвер кверху, он быстро выстрелил шесть раз подряд; выстрел прозвучал глухо и мертво в густом тумане. За ним поднялся шум и крик, над головой его просвистела пуля. Он повернулся и, увидев при вспышке от выстрела, что часовой во второй раз собирается стрелять, согнулся и скрылся в канаве.

На выстрелы выбежали из своих помещений вооруженные с головы до ног люди; они были встречены ружейным залпом и градом пуль. Они стали центром огненного круга, сомкнутого «Бдительными».

Однако защитники держались замечательно спокойно, принимая во внимание внезапность нападения. Послышался голос начальника, дававшего громкие приказания.

Со стороны нападавших не было иных выступлений, кроме злобных вспышек ружейного огня. Внезапно за людьми Мак Намары ночь озарилась красным светом; казалось, открылась пасть доменной печи, открылась и затем захлопнулась с грохотом и ревом, покрывшим треск ружей.

Они видели, как развалилась кухня, разнесенная на тысячи обломков дерева и согнутых кусков металла, как они взлетали над их головами к темному небу.

Когда эхо в горах улеглось, вновь стали слышны выстрелы «Бдительных». Падающие обломки постройки осыпали землю вокруг защитников, а железные крыши звенели от перестрелки.

Люди были так ошеломлены взрывом, что не могли понять, в чем дело. Они еще не успели уяснить себе значения происшедшего, как снова вспыхнуло зарево, осветившее серебристую сетку дождя: взорвалась контора.

Затем завеса темноты упала, бархата чернее, и люди прижались к земле, ища за ближайшими предметами или друг за другом защиты от падающих вниз обломков.

Теперь они уже стояли спиной к «Бдительным», лицом внутрь лагеря. Многие из них уронили ружья. Из конюшни раздавался топот копыт и ржание испуганных лошадей. Крик зверя, доведенного до отчаяния, способен сам по себе леденить кровь, но с ним вместе поднялся и человеческий голос, полный боли и смертельного ужаса. Вырванная и смятая масса цинка низринулась на кого-то и смяла его.

Окружающие бросились в бегство, чтобы избежать невидимой опасности, которая грозила им из темноты. Они пустились в бегство, но в эту минуту увидели еще более сильный свет за собой. На этот раз их сбило с ног сотрясение, неизмеримо сильнейшее двух предыдущих.

Несколько человек уставилось дико побелевшими глазами в клубы дыма, поднявшегося после взрыва; другие же прятали лица в руки, как бы защищаясь от адского огня или от удара.

Над хаосом раздался громкий и резкий возглас:

— Берегись следующего взрыва!

В тот же момент круг стрелков пустился в атаку среди дождя падавших обломков. Они стреляли на бегу, но уже без надобности, так как у них уже не было противников. Наступила паника. Защитники, понимавшие, что они избегли гибели в домах лишь благодаря тому, что случайно вовремя выбежали из них, не имели никакого желания остаться на месте, когда над ними рушились небеса. Смущение их увеличилось тем, что лошади вырвались из стойки и помчались среди общего беспорядка.

Страх, слепой, безумный и заразительный, объял людей, и они понеслись из лагеря, сталкиваясь с врагами и опрокидывая их, стремясь скорее спастись.

Иные срывались со скал и падали в шахты, другие взбирались по склонам гор и прятались в кустах, как напуганные перепела.

«Бдительные», собравши пленных возле развалин, зажгли факелы и стали разыскивать раненых, когда увидели Гленистэра, бегущего с револьвером в руке. Он кричал:

— Не видал ли кто-нибудь Мак Намару?

Никто не видал его, а Дэкстри радостно прокричал:

— Вот так бой! Ни единой царапины ни у одного из нас!

— Пленных взято четырнадцать человек, — объявил другой.

— Должно быть, найдутся еще другие в кустах.

Гленистэр с возрастающим удивлением замечал, что ни один из пленных, поставленных в строй под ярким светом факелов, не носил мундира армии. Все они были рудокопы или разные бродяги, набранные в лагере. Куда же девались солдаты?

— Не было ли у вас тут отряда солдат из казарм? — спросил он.

— Тут не было ни одного солдата с самого начала работ.

Молодой лидер смутился. Неужели нападение было не нужно? Неужели так и не было столкновения с вооруженными силами Соединенных Штатов? В таком случае известие о случившемся никогда не дойдет до Вашингтона, и он с друзьями, вместо того, чтобы достигнуть цели, окажется вне закона; тогда можно будет безнаказанно их преследовать, и головы их будут оценены.

Невинная кровь была пролита, и собственность, находящаяся под запрещением, уничтожена. Мак Намара, наконец, добрался до них и поставил их в безвыходное положение.

Здоровые пленники были доведены до границ «Мидаса» и отпущены со всеми угрозами и предупреждениями, какие только мог придумать Дэкстри.

Затем Гленистэр собрал своих людей и стал говорить с ними откровенно.

— Товарищи, это совсем не победа. На самом деле мы в худшем положении, чем были раньше, и самый главный бой еще впереди.

— Мы, вероятно, успеем уйти до рассвета, и нас не узнают, но если нас застигнут здесь, то нам придется принимать бой. Против нас вышлют солдат, и если мы выдержим их натиск и драка будет выдающаяся, то слухи о ней дойдут до Вашингтона. Это уже будет настоящая война. Кто из нас отказывается от нее?

— Никто! — прокричали все единодушно; в силу этого начались приготовления. Понастроили баррикад, убрали развалины и превратили постройки в блокгаузы; в продолжение всей бурной ночи усталые люди работали до упаду, предводительствуемые молодым гигантом, по-видимому, неутомимым.

Около четырех часов утра его позвал один из товарищей.

— Вас вызывает кто-то по телефону из приборной палатки; говорит, что дело чрезвычайной важности.

Гленистэр торопливо побежал к уцелевшей постройке, где находился телефон, и, сняв трубку, услышал голос Черри Мэллот:

— Какое счастье, что ты невредим! Сейчас пришли люди с прииска, весь город в волнении. Говорят, будто вы убили десятерых. Правда ли это?

Он в коротких словах стал излагать ей происшедшее, но она прервала его:

— Постой, постой! Мак Намара потребовал помощь войск, и вас всех расстреляют. Какая была ужасная ночь! Я не ложилась и схожу с ума. Теперь слушай внимательно: вчера Элен уехала вместе со Струве в гостиницу «Солей» и до сих пор еще не возвращалась.

Гленистэр с трудом удержал возглас, желая слушать дальше. Рука его делала странные и бесцельные движения в воздухе.

— Я никак не могу соединиться с этой гостиницей и боюсь, что случилось что-нибудь ужасное.

— Зачем она поехала? — закричал он.

— Спасать тебя, — последовал слабый ответ Черри. — Если любишь ее, скачи скорей в гостиницу «Солей», а то опоздаешь… Бронко Кид уже поехал туда…

Услыхав это имя, Рой с силой бросил трубку на крючок и выскочил из-под навеса, громко призывая своих людей.

— Что случилось? Куда едешь?

— В гостиницу «Солей», — сказал он, еле переводя дух.

— Мы шли за тобой, Гленистэр, и ты не должен бросать нас, — гневно сказал один из толпы.

Рой понял, что они боялись, как бы он не дезертировал, услыхав какие-нибудь не известные им устрашающие известия.

— Мы бросим прииск, товарищи, — сказал он. — Я не могу требовать от вас того, чего не делаю сам, но я не из страха бегу отсюда. Одна женщина в опасности, и я обязан идти к ней на помощь. Она рискнула ради нас, ради восстановления справедливости, и меня страшит то, что могло случиться с ней, пока мы тут дрались. Я не прошу вас ожидать меня тут — это было бы несправедливо — и советую вам уходить, пока еще можно. Что касается меня, то я уже раз простился с участком и могу и во второй раз отказаться от него.

Он вскочил на седло и выехал сквозь строй вооруженных людей.