Берег моря неудержимо привлекал Элен Честер, и редко проходил день, чтобы она не находила на набережной укромный уголок, откуда можно было наблюдать за оживленным движением на берегу, за кораблями, стоящими на море, и за величественным прибоем.

Однажды утром она сидела в лодке, вытащенной на берег, греясь в лучах солнца и глядя на набегавшие волны. Она была погружена в глубокую задумчивость. После нескольких дней бурной погоды наступило затишье, и крючники готовились отплыть к кораблям и вновь взяться за прерванную работу.

Только накануне она узнала о несчастии, постигшем ее друзей, и хотя ей в голову не могло прийти, что здесь кроется какой-нибудь обман, она все же понимала, что они попали в очень неприятную историю. На ее расспросы дядя отвечал, что вся эта история возникла вследствие какой-то путаницы в деталях золотопромышленного законодательства, которой воспользовалось какое-то ловкое лицо для предъявления своих прав на участок.

— Вопрос запутанный, — говорил он, — с ним придется повозиться, чтобы вынести более или менее справедливое решение.

Она напомнила ему о том, что эти люди сделали для нее, но он улыбнулся и прервал ее:

— Все это так, но подобные вещи не должны влиять на мои решения в качестве судьи, и ты не должна пытаться воздействовать на меня в этом направлении.

Поняв справедливость его слов, она замолчала.

Элен уже часто приходилось слышать кой-какие обрывки разговоров судьи с Мак Намарой и Струве с его соратниками, но она плохо разбиралась в них. Она понимала только то, что речь идет о какой-то тяжбе по поводу приисков на Энвил Крике; она, собственно, и слушала-то довольно невнимательно, так как в жизни ее появился новый интересующий ее фактор — Мак Намара.

Сначала он выказывал только сдержанное восхищение, но в последнее время восхищение это неудержимо возросло.

Судья Стилмэн был откровенно доволен; с другой стороны, ухаживание такого человека, как Алек Мак Намара, могло только польстить любой девушке.

В его присутствии Элен чувствовала себя очень неловко, а когда он уходил, думала о нем и его ухаживаниях с большой благосклонностью. Ее отношения к Мак Намаре странно противоречили ее отношениям к другому встреченному ею человеку. В этой стране для нее существовали только двое мужчин.

Присутствие Гленистэра, его откровенная любовь очаровывала и невольно сближала ее с ним, тогда как без него она вновь ощущала страх перед диким зверем, которого она угадывала в нем. Сегодня она пыталась привести свои мысли и чувства в порядок, так как чувствовала, что приближался кризис. Она не знала, может ли она полюбить друга своего дяди. В том, что того, другого, она не полюбит никогда, она была вполне уверена.

Очнувшись от своих мыслей, она увидала бесцельно бродившую по берегу знакомую фигуру Дэкстри. Вид у него был довольно унылый. Он подошел к ней, сел на песок и немедленно стал рассказывать ей о своем несчастье:

— Меня не было, и мальчик провалил все дело. Я все эти дни пьянствую; потому-то я и выгляжу так скверно.

Сказал он это отнюдь не для того, чтобы оправдать себя — на Севере это считается излишним, — а просто повествуя о мелком, обыденном происшествии.

— А почему они захватили вашу заявку?

— Не знаю, я ни черта не понимаю в крючкотворстве. Я решил временно ни во что не вмешиваться, а если мальчик не сумеет выпутаться, тогда я уж сам примусь за дело. Это напоминает мне те времена, когда я работал на ранчо с одним молодым англичанином из штата Монтана, имевшим несчастье быть «младшим сынком»; его семья отправила его на ранчо с представлениями о жизни на Западе, почерпнутыми из рассказов Брет-Гарта, и знанием скотоводства, приобретенным в школе. Он считал, что знает все лучше нас, туземцев. Я был у него старостой и быстро понял, что он славный парень, несмотря на его бриджи и монокль. Он понятия не имел о том, что такое жизнь, и повсюду таскал с собою книжку Генри Сетон-Томпсона, из которой черпал все сведения о животных, начиная с полевых мышей и кончая гориллами. В те дни нас очень беспокоили койоты, и в конце концов этот молодец послал в Монтану за парой русских волкодавов. Я советовал отравить овечий труп, но он заявил: «Нет, нет, дорогой мой. Это недостойно истинного спортсмена. Мы будем охотиться на них. Подумайте, как хороша будет охота с собаками». — «К чертям, — говорю я. — Не желаю я заниматься детской игрой. Вы англичанин, и потому в счет не идете. А я человек взрослый». Он все-таки настоял на этих собаках и выписал их не то из Беркшайра, не то из Сибири; было их четыре штуки — огромные, сизые зверюги. Они были внушительны и красивы, как золотая вставная челюсть, но почему-то не могли ужиться у нас. Однажды повар выкатил бочку для дождевой воды из кухни, и когда псы увидели ее, они поджали хвосты и бросились бежать как зайцы. С тех пор я окончательно разочаровался в них. «Они трусы, — говорю я ему как-то. — Откуда вы взяли, что они умеют драться?» — «Драться, — отвечает англичанин. — Дорогой мой, да ведь это кровные животные. Они стоят по семидесяти фунтов каждый. Если разозлить их, то они становятся сущими дьяволами. Они способны растерзать волка или медведя». Короче говоря, через неделю мы с ним пошли на западную границу ранчо чинить проволочное заграждение. Со мною были клещи, топор и скобы. Пройдя около мили, мы наскочили на небольшого, коричневого медведя. При виде нас он бросился бежать, но скала преградила ему путь, и он забрался на хлопковое дерево. Англичанин был вне себя от возбуждения. «Какое несчастье! Ни собак, ни ружья!» — «Я поглажу его по спинке и поболтаю с ним, пока вы сбегаете за винчестером и вашими свирепыми бульдогами». — «Волкодавами, — поправляет он меня с важным видом. — Кровными и стоящими по семидесяти фунтов каждый. Они разорвут бедное животное на части. Мне жаль его, но для них это будет полезным упражнением». — «Может, они и чудные псы, — говорю я, — но вы на всякий случай захватите ружье». — «Ладно». Стою я и кидаю палки в медведя, когда он делает попытку слезть с дерева. Наконец, является хозяин с собаками. Собаки поднимают жуткий вой, завидев медведя, — по-видимому, они видят его впервые, — мишка лезет на самый верх дерева и испуганно наблюдает за ними, а они прыгают кругом и лают самым кровожадным образом. «Как вы заставите его слезть?» — говорю я. «Я подстрелю его в нижнюю челюсть, — говорит англичанин, — чтобы он не мог кусать собак. Это прибавит им храбрости». Он целится и стреляет три раза подряд и все мимо, до того он возбужден.

«Будет, — говорю я. — У него ведь не двойной подбородок. Сколько у вас осталось патронов?»

Оказывается, остался всего один.

«Вы целитесь слишком низко, — говорю я ему. — Поднимите ружье выше».

Он поднимает ружье и попадает мишке в морду. Тут начинается такой кавардак, что и не описать.

Несчастный медведь издает дикий рев, срывается с ветки прямо на страшных, беснующихся, семидесятифунтовых волкодавов и душит их одного за другим, словно проделывая гимнастические упражнения. Он прижимает их к своей груди, точно он только что встретился с ними после долгой разлуки, потом, расправившись с последним псом, набрасывается на «младшего сынка» и принимается за его ногу.

Что вам сказать? Он почти отгрыз ее. Англичанин испускает вой на манер чистокровного сибирского волкодава, я вступаюсь за него и убиваю медведя топором, хотя еле держусь на ногах от смеха. Та же самая история происходит теперь со мной и Гленистэром. Когда ему наскучит эта новая игра в законность, я вмешаюсь и ликвидирую это дело на благоразумных началах.

— Вы говорите так, как будто бы с вами обошлись несправедливо, — сказала Элен.

— Вот именно, — ответил он убежденно. — Я отношусь ко всем законникам весьма недоверчиво, не исключая и этого бритого старикашки, вашего дяди. Извините, пожалуйста. Да что тут извиняться. Ведь я вам друг, а он вам седьмая вода на киселе. Нет, милая моя. Все они никуда не годятся.

Как и все жители Запада, Дэкстри был одержим недоверием к профессиональным юристам, недоверием глубоким, не рассуждающим и непоколебимым.

— А у вас есть еще родственники кроме него? — спросил он, видя, что девушка не склонна продолжать разговор на эту тему.

— У меня есть брат, или, вернее, я думаю, что у меня есть брат. Он убежал, когда мы были еще совсем детьми, и с тех пор я не видала его. Я имела известия о нем через третье лицо три года тому назад — будто он во время первого массового движения на Клондайк был в Скэгвей. Домой он, во всяком случае, ни разу не возвращался. Я переехала жить к дяде Артуру после смерти отца. Я все надеюсь найти брата. Это жестоко с его стороны так прятаться от меня — я всегда так любила его.

Оба сидели, печально глядя на волнующиеся зеленые волны. Грустные размышления сблизили их.

— Хорошо еще, что у нас с мальчиком было немного денег про запас, — вновь заговорил Дэкстри, возвращаясь к мучившему его вопросу. — Если бы не это, нам пришлось бы плохо, и мальчик не мог бы забавляться этими дорого стоящими юридическими игрушками. Я лично считаю их роскошью, вроде шелкового белья и консервированных персиков. Нас спасло то, что я доверяю банкам не более, чем юристам. Я купил стальной сейф и притащил его на прииски. Он весит тысячу восемьсот фунтов, и мы держим в нем свои деньги. И сейчас его сторожит человек по имени Джонсон. Его не так-то легко украсть, а для того, чтобы взорвать его, надо такое количество пороха, что взрыв будет слышен за пять миль. Этак безопаснее… Тут уже не может быть никаких проворовавшихся кассиров, ни прочих штук. Завтра я переселяюсь на прииски и начинаю наблюдать за этим инспектором до окончательного решения дела.

Элен поднялась, он пошел проводить ее по песчаному переулку до грязной главной улицы поселка. Тогда еще не существовало ни дощатых, ни булыжных мостовых, и беспрерывное движение превратило улицу города в липкое болото шоколадного цвета. Люди увязали в этом болоте по щиколотку, а магазинные вывески, окна и ставни были сплошь забрызганы грязью. Завидев какую-нибудь повозку, пешеходы спасались в первый попавшийся подъезд и там дожидались возможности двинуться дальше. Стоило повозке в свою очередь свернуть с относительно безопасной главной улицы в боковой переулок, представлявший собою настоящую трясину, как она немедленно попадала в ужаснейшую переделку: лошади выбивались из сил, храпели, фыркали, и в воздухе носилась жуткая брань. Измотанные животные то и дело падали, а пешеходы — даже те, что были в болотных сапогах — не рисковали сойти с досок, проложенных от одного дома к другому.

Не желая попасть под фонтан грязи, брызгавшей из-под колес встречной повозки, Дэкстри увлек девушку в подъезд «Северной Гостиницы» и встал перед ней, прикрывая ее своей особой.

Несмотря на позднее время, Бронко Кид только недавно встал и теперь прогуливался в ожидании часа, когда он сможет приступить к исполнению своих обязанностей.

Когда Дэкстри с девушкой вошли в подъезд, он разговаривал с хозяином бара и, пока она с любопытством разглядывала обстановку гостиницы, успел изучить ее лицо.

Она впервые видела игорный притон и с удовольствием познакомилась бы с ним поближе, но спутник ее двинулся дальше.

Когда они вышли, Кид обратился к Рейли:

— Кто это?

Рейли пожал плечами; тогда Кид молча повернулся и вышел черным ходом.

Сначала он шел не торопясь, но когда оказался на улице, побежал с резвостью жеребенка по узким доскам, тянувшимся вдоль домов, прыгая с доски на доску и шлепая по лужам. Добежав до первого переулка, стряхнул грязь с сапог, затем нахлобучил «сомбреро» на самые брови и вновь неторопливой походкой вышел на главную улицу.

Дэкстри и Элен перешли на другую сторону и теперь шли ему навстречу, так что он мог хорошенько разглядеть их. Он впился внимательным взглядом в лицо и фигуру девушки, но, когда она в свою очередь взглянула на него, сгорбился и шмыгнул мимо. Потом он вновь повернулся и шел за ними до тех пор, пока мужчина, сопровождавший девушку, не распрощался с ней; произошло это у дверей новой гостиницы.

Через полчаса он уже сидел за стаканом вина в баре «Золотые Ворота» и разговаривал со своим знакомым, служащим гостиницы.

— Кто эта девушка, которая только что вошла? — спросил он.

— Вы говорите о племяннице судьи?

Они разговаривали вполголоса, как и полагалось людям их профессии.

— Как ее фамилия?

— Кажется, Честер. А что? Она вам нравится, Кид?

Тот сосредоточенно молчал, но собеседник его принял это молчание за знак согласия и продолжал разглагольствовать, бросив самодовольный взгляд на собственное отражение в зеркале и поправив бриллиантовую булавку у себя в галстуке:

— Ну, что же. Меня она может иметь. Я решил познакомиться с нею.

— Не советую, — внезапно сказал Кид таким тоном, что его собеседник вздрогнул и сразу увял.

Когда Кид вышел, он подумал про себя:

«Фу! Бронко самый неприятный человек во всем лагере. Меня мороз по коже подирает от его взгляда. Можно подумать, что он приревновал меня».

Когда Дэкстри на следующий день собрался идти на участок, к нему ворвался его компаньон. Вид у Гленистэра был взволнованный, и глаза его горели от возбуждения.

— Как ты думаешь, что они сделали? — закричал он.

— Не знаю. А что?

— Взломали сейф и взяли наши деньги.

— Что такое?

Старик в мгновение ока вскочил на ноги. Он все последние дни дулся на Гленистэра, но теперь перед лицом общего несчастья он забыл о личных счетах.

— Да. Они свистнули наши деньги, палатки, инструменты, книги, брезентовые рукава, все наши личные вещи — все. Они прогнали Джонсона и захватили весь прииск. Черт знает, что такое. Я отправился на участок, но они даже не подпустили меня к работам. Та же самая история и с другими приисками на Энвил Крике, они не позволяют нам присутствовать при взвешивании. Так они мне заявили сегодня.

— Слушай! — резко сказал Дэкстри… — Деньги в сейфе привезены нами из Штатов и являются нашей личной собственностью. Суд не имеет никакого права на них. Это еще что за чертов закон.

— О, что касается закона, то о нем уже перестали упоминать, — злобно сказал Гленистэр. — Я сделал глупость, что не убил первого же из них, вступившего на наш участок. Я вел себя как новорожденный младенец, а теперь мы попали в гнуснейшую историю. Шведы не в лучшем положении, чем мы. Они совсем растерялись после последнего постановления.

— Я все еще ничего не понимаю, — сказал Дэкстри.

— Судья издал так называемое «постановление», расширяющее права инструктора и уполномочивающее Мак Намару вступить во владение всем имуществом на участках — палатками, инструментами, запасами и личным имуществом всякого рода. Постановление это, по словам Уилтона, вышло вчера вечером без извещения другой заинтересованной стороны, в данном случае — нас. Я пошел поговорить с Мак Намарой и нашел его в нашей палатке перед сломанным сейфом.

— Что это означает? — спросил я. Тогда он показал мне новое постановление. «Я отвечаю перед судом за каждый грош этих денег, — сказал он, — за каждый инструмент на участке. Ввиду этого я не могу позволить вам подходить близко к разработкам». — «Подходить к разработкам? Вы не хотите позволить нам присутствовать при взвешивании золота на нашем собственном прииске? Как же мы будем знать, честно ли ведется дело?» — «Я — представитель суда и несу ответственность перед судом», — заявил он и при этом улыбнулся с таким торжествующим видом, что я положительно озверел. «Вы лживый вор, — сказал я, глядя ему прямо в лицо. — Но вы зарвались. Вам удалось надуть меня раз, но теперь уже этот номер не пройдет».

Он скроил обиженную и огорченную мину и позвал судебного пристава Вуриза. Я не могу понять, в чем дело. Все настроены против нас: и он, и пристав, и судья — все до одного. И при этом они утверждают, что закон соблюден во всей строгости, и грозятся в случае чего вызвать солдат.

— Это самое и говорил Мексико-Мэллинз, — яростно крикнул Дэкстри. — Тут что-то не так. Ну-ка я сам схожу в гостиницу к судье. Я никогда не видал ни его, ни Мак Намары, а мне обязательно надо хоть раз взглянуть человеку прямо в глаза, чтобы знать, как вести себя с ним.

— Ты как раз застанешь их обоих, — сказал Гленистэр. — Мак Намара поехал в город вслед за мною.

Старый пионер направился в гостиницу «Золотые Ворота» и спросил, где помещается судья Стилмэн.

Мальчик в прихожей попытался спросить, как его зовут, но старик взял его за шиворот, с размаху посадил на стул и последовал в указанном направлении. Услыхав голоса в комнатах судьи, он постучал в дверь и вошел, не ожидая приглашения.

Комната была меблирована наподобие конторы: в ней стоял большой стол с пишущей машинкой; другой стол был завален томами Свода законов. С двух сторон вели двери в соседние комнаты. Двое мужчин оживленно разговаривали; один из них был сед, гладко выбрит и походил на пастора, другой же был высок, элегантен и самоуверен.

Золотоискатель сразу узнал в них именно тех людей, с которыми он пришел поговорить, и понял, что ему придется иметь дело только с одним из них, с высоким человеком, глядевшим на него в упор.

— Мы заняты, сэр, ~ сказал судья, — очень заняты. Не зайдете ли вы через полчаса?

Дэкстри внимательно оглядел его с головы до ног, затем повернулся к нему спиной и воззрился на другого. Мак Намара и он молча и пристально разглядывали друг друга, инстинктивно чуя, что они враги.

— Что вам надо? — спросил наконец Мак Намара.

— Я так себе, просто зашел познакомиться с вами. Меня зовут Дэкстри, Джо Дэкстри. Это имя многим знакомо к западу от Миссури. А вас зовут Мак Намара. Не так ли? А это, как видно, ваш ученый французский пудель, а? — ткнул он пальцем в Стилмэна.

— Что это значит? — спросил Мак Намара.

Судья возмущенно шепнул ему что-то.

— То самое, что я сказал. Впрочем, я не об этом пришел говорить. Я не признаю никакого лишнего балласта — ни судей, ни адвокатов, ни судебных постановлений. Они годятся для детей, жителей восточных штатов и тому подобных людей, а я всегда был сам себе судьей, присяжным и палачом и собираюсь и впредь быть собственной своей законодательной, судебной и прочей палатой до конца своих дней. Берегитесь! Мой компаньон молод, и ему, как видно, нравится, что посторонние люди суют свой нос в его дела. Я временно хочу отпустить ему вожжи и позволить ему поиграть с вашими постановлениями и прочей гнусью. Но смотрите, не зарывайтесь. Можете обворовывать шведов: им и не полагается иметь много денег. — Все равно, не вы, так другой мошенник выпотрошит их. Но боже вас упаси думать, что мы с Гленистэром похожи на них. Это злейшая ошибка. Мы — белые, и я могу явиться сюда вот с эдакой штучкой и разнести вас на столько кусков, что к похоронам вас и склеить не удастся.

С этими словами Дэкстри сделал почти незаметное движение плечом, и в руке у него оказался шестизарядный револьвер. Он вынул его из карманных штанов с ловкостью, свидетельствовавшей о многолетней практике.

Судья Стилмэн в ужасе разинул рот и попятился к конторке. Но Мак Намара продолжал лениво покачивать ногою, сидя боком на столе. Только по блеску его глаз можно было сказать, что он заинтересован происходящим. Дэкстри мысленно отметил это обстоятельство.

— Да, — сказал он, не обращая ни малейшего внимания на судью. — Если вы не оставите меня в покое, то я как-нибудь спущу курок этой штучки, вот и все.

Он спрятал револьвер, повернулся и вышел из комнаты.