Следующие несколько часов Джил провела в магазинах, тихо зверея от примерок. Она поняла, что её выводит из себя одно только осознание того, что ей придется перемерять уйму вещей, почти каждая из которой окажется неподходящей.  Жмет. Мало. Не тот цвет. Велико. Слишком открыто. Слишком чопорно. Слишком легкомысленно.

Выходя из последнего магазина с платьем. Выдержавшим все требования, Джил чувствовала себя так, словно побывала на поле битвы или её потрепал ураган. Никогда больше и ни за что она не пойдет в здравом уме и по собственной воле на такой кошмар. Да ещё и выложит кругленькую сумму впридачу.

Её страдания окупились с лихвой, когда она оглядела себя ещё раз в зеркале дома, ещё раз примерив купленное платье. Ради этого можно было и пострадать – призналась себе Джил, разглядывая себя с чувством полного удовлетворения. Не бог весть какая красавица, но сейчас она выглядела очень даже ничего. Платье было насыщенного цвета, переливающегося от синевы до почти что фиолетового. В нём она не бросалась в глаза, а выглядела мило и достойно, не привлекая внимания, но и не серо и невзрачно.

Джил повернулась вокруг себя, наблюдая за тем, как длинный подол платья взметывается, меняя цвет. Сейчас ей не было жалко потраченных денег, одно лишь её отражение уже стоило того, чтобы окупить их с лихвой. Она уже так давно не ощущала себя чем-то вроде принцессы, а сейчас готова была улыбаться и радоваться собственному отражению, говорящему, что она выглядит на все сто.

Несмотря на то, что было семь часов вечера, казалось, что по-прежнему светло, как днём. Эту иллюзию создавали многочисленные гирлянды и невообразимое количество ламп и светильников. И без того светлое убранство виллы, на которой проходил прием, выглядело так, будто сияло изнутри. Не менее ярко были одеты и люди, приглашенные сегодня, которые прогуливались между подстриженных газонов. Темная ткань костюмов отражала свет, а гарнитуры на женщинах блестели, как искры, просто ослепляя своим сиянием.

Аллеи расходились веером от дома, оббегая небольшие  фонтаны, украшенные статуями, превосходными копиями античных подлинников. Поодаль дома блестела стеклянная галерея розария, и запах цветов разносился в воздухе, насыщая его зовущим и волнующим ароматом.

Джил шла по выложенной декоративными плитками дорожке, придерживая подол платья. Вторая её рука покоилась на предплечье Стоуна, казавшегося в своем темном костюме настолько высоким и красивым, что глаза начинали болеть. Джил ощущала себя Золушкой, которая заглядывает на чужой бал, но при этом понимает, что опостылевшая кухня полная работы и золы, выглядит гораздо приветливей и теплее, чем дышащее холодным равнодушием веселье именитых лиц. Она начинала нервничать, понимая, что это глупо, но не в силах успокоиться. Джил говорила себе, что постарается быть незаметной и ничем не отличаться от стен и мебели, пробыв ровно столько, сколько этого требует приличие, а затем она вернется домой. Ну, а потом она будет заканчивать свои дела в городе, и вернется к отцу. Домой, в свой настоящий дом.

Из открытых дверей доносилась музыка вперемешку с голосами, и Джил постаралась принять уверенный и спокойный вид. Они со Стоуном вошли в полный людей, просторный дом, кажущийся сплошной драгоценностью. Он был заполнен старинными картинами, дышащими временем и подлинностью, статуями и массой других вещей, которые мечтали бы иметь в своих коллекциях музеи. Запретив себе отвлекаться и оглядываться по сторонам как маленькой, Джил нацепила самую безупречную улыбку и поняла, что теперь придется пережить ряд знакомств с нужными Стоуну людьми.

Первым к ним подошел невероятно напыщенный, толстый мужчина в очках с золотой оправе. Он обладал абсолютно немужскими манерами и говорил так жеманно, что Джил мигом заподозрила, что он является не только членом городского муниципалитета, но ещё и явным поклонником исключительно мужского общества. Да и по его восхищенному разглядыванию Стоуна это было более, чем очевидно. Джил мысленно скривилась. Если все присутствующие здесь обладают таким же ассортиментом пороков, то Стоун зря уговорил её сопровождать его. Не то, чтобы Джил была ханжой, просто ей было некомфортно здесь.

За первой ласточкой последовали другие, и она уже сбилась со счету – скольким она улыбалась. С кем  здоровалась. Стоун словно догадался, что Джил устала, и провел её к банкеткам у окон, на которых пока никого не было, а, значит, и не было угрозы опять с кем-то разговаривать.

 – Мне придется оставить Вас на несколько минут и поговорить с мэром. Вы выглядите очаровательно,  – он улыбнулся ей, и Джил подумала, что ей будет не хватать его здравомыслия и понимания, – простите, вынудил Вас терпеть их всех.

Стоун кивнул назад, на многочисленных гостей, и Джил внезапно догадалась, что он презирает их. Настолько, что позволяет им считать, будто нуждается в них. Люциан Стоун не нуждался ни в ком, более того, это они как-то неожиданно выглядели зависимыми от него.

Он уже собирался оставить её, но Джил положила руку на его плечо, удерживая.

 – Почему Вы предложили мне работать с Вами? – Спросила она его прямо. Светлые глаза прокурора повернулись к ней, и в них она увидела чистоту и разум, не замутненные ничем, словно она смотрела в ясное горное озеро. Они отражали такую мудрость, что Джил верила ему, верила, что он поступает так, как нужно, даже если его решения кажутся подчас неправильными. Но при этом, она видела тонкую трещину, которая нарушала эту красоту, и не могла понять – почему при всем его великолепии и совершенстве, эта тонкая трещина невообразимо уродует его.

 – Я понял, что мы с Вами похожи, и решил, что вместе мы можем сделать многое – произнёс Стоун, и Джил слышала в его голосе правду, что они действительно имеют так много общего, что это связывает их чем-то крепким, сильнее, чем обычные отношения. Он был мудр, а она всегда хотела знаний. Он был бесстрастен, а она стремилась уничтожить в себе всё, что делало её мятущимся человеком. Он был понимающим и зовущим, а она искала того, кто её позовёт. Прекрасный холод, проникающий внутрь, отрывающий от земли и позволяющий быть выше всех тех, кто сейчас окружал их, выше считающих себя хозяевами жизни и благ; холод, который остужал боль, эмоции и давал блаженное состояние вечности и гордого превосходства.

Он уже ушёл к мэру и окружающим его собеседникам, а Джил всё ещё продолжала ощущать себя так, словно то, что окружало Стоуна, величественный океан холода, разума и силы, смывало все её тревоги и сомнения, позволяя быть свободной от всего.

Джил наконец пришла в себя и рассеяно оглянулась. Вернув себе возможность думать, она вдруг поняла, что её глаза, похоже, играют с ней в игры. В противоположном углу большой гостиной стоял тот самый странный директор Хрустального Моста, обладатель гипнотизирующего голоса и невероятной прически. Она моргнула, сообразив, что разглядывает его в упор. Если раньше его волосы были просто белые, как снег, то сейчас они перемежались несколькими темными прядями волос. Однозначно, этот парень состоял в каком-то сообществе неформалов.

Он разговаривал с другим мужчиной, который был не настолько вопиюще экстравагантен, как блондин. Мало того, что блондин имел такую прическу, так он был ещё и на пол-головы выше всех комнате. А вот его собеседник был просто высокого роста, худощавый и не похожий на светловолосую силу-и-мощь в одном флаконе. Несмотря на то, что он был меньше блондина, Джил могла с уверенностью сказать, что он настолько же опасен, как и блондин. Если тот выглядел как скала, то этот был клубком мускулов и ловкости. Всё это скользило в его самых простых движениях, предупреждая, что лучше держаться подальше.

Джил срочно перевела взгляд в сторону, начав рассматривать картину на стене, когда он повернул голову и почти встретился с ней взглядом на какую-то долю секунды. У мужчины были темные волосы почти до плеч, которые переливались в свете ламп. Джил смотрела на картину, на которой стая гончих бежала за зайцем, и размышляла над тем, что именно его она видела на процессе, проходившем над тем козлом-женоубийцей. Конечно, ей могло и показаться, но не в этот раз. Уж больно хорошо она помнила его.

И вот прямо сейчас он смотрел на неё. Поразительно, но мир действительно был слишком тесен.

***

Гай испытывал смешанное чувство раздражения и беспокойства. Несмотря на то, что всё было почти таким как прежде, он знал, что это – обманчивая видимость. Особняк затих, словно внезапно всё в нём погрузилось в тишину. И она смотрела на Гая отовсюду.

Пару раз он поднимался наверх, чтобы остановиться возле двери комнаты, за которой медленно приходил в себя Шолто. Он стоял, не решаясь войти, а затем разворачивался и уходил. Аноэль неожиданно удивил Гая, тем, что проводил почти всё время с Шолто, который на удивление медленно и сложно восстанавливался. Гай мог ожидать от кого угодно, но только не от Аноэля, в голове которого всегда шумел ветер.

Кстати, Гай так до сих пор и не выяснил – что произошло в тот вечер, и кто напал на них. Но сейчас это не казалось таким уж важным. Гая не прекращала мучить вина за сказанное им Шолто. Оказывается, что он даже не подозревал, насколько их  сотрудничество было почти на грани чего-то, похожего на дружбу. Он знал, что Шолто почти единственный, кто всегда поддерживал его и на кого он мог бы положиться без сомнений.

Он никогда бы не осознал этого, если бы в его жизнь не вторглась Кэйлаш, разрушая и переворачивая всё до основания. Вспоминая о ней, Гай невольно понимал, что губы складываются в неловкое подобие улыбки. И, несмотря на то, что у него не было ни секунды на отдых, столько дел внезапно свалилось на него, Гай мысленно возвращался к ней почти постоянно. Думать о ней было легко, словно она медленно, но верно становилась чем-то необходимым для него, привнося дуновение перемен. Потому, что эгоистичный и никогда не задумывающийся дважды над принятым решением, Гай внезапно стал видеть свои действия совершенно в другом свете, обнаружив – как много в них подчас было неправильного и неверного.

Гай вернулся из офиса, думая о том, что Господин Хедрунг до сих пор не призвал его и не захотел поговорить о делах. Такое было весьма странным, ведь раньше он встречался с Гаем почти каждую неделю, контролируя все дела Хрустального Моста. Сам же Гай не хотел проявлять инициативу, напомнив о себе, боясь, что его могут спросить о том, где он отсутствовал столько времени. Господин Хедрунг не контролировал каждый его шаг, но подчас Гай думал, что он слишком строг и требователен с ним.

Он добрался до библиотеки, рассчитывая ещё немного посидеть в тишине, прежде чем пойдет отдыхать. Сегодня библиотека была ярко освещена, и это его удивило, когда он подошел ближе и заметил яркий свет из приоткрытой двери.

Господин Хедрунг стоял возле одного из массивных шкафов из красного дерева, держа в руках открытую книгу и пробегая взглядом страницы. Гая почтительно остановился неподалеку от него, ожидая, что тот заговорит.

 – Троя была такой могущественной. Но погибла из-за одной лишь женщины и излишней доверчивости троянцев, – Господин Хедрунг покачал головой, закрывая книгу и постукивая пальцами по твердому переплету.

 – Это всего лишь легенда, – вежливо отозвался Гай.

 – Ты ошибаешься, – Господин Хедрунг задумчиво посмотрел на книгу, – многие герои погибали лишь по тому, что доверялись не тому или не тем. Самый главный предатель – то, что люди называют сердцем. Оно заставляет видеть мир вокруг иначе, дарит пару мгновений, а затем заставляет платить цену, вдвое больше, чем полученное.

Гай молчал, сохраняя бесстрастное выражение, но при этом ощущал себя немного растерянно. Что имел в виду Господин Хедрунг, говоря о мире вокруг?

 – На то они и люди, – голос Гая был таким же, как и всегда – спокойным и холодным. Господин Хедрунг покачал головой:

 – Все в этом и других мирах склонны падать под влиянием сердца. Эмоций. Инстинктов. Они требуют поступков, порой противоположных нам. И даже боги подчас идут у них на поводу.

Гай не произносил ни слова, пытаясь понять – что хочет сказать ему, таким образом, Господин Хедрунг. А тот прошел вдоль шкафа, касаясь книг.

 – Мифы. Легенды. Сказания. О чем они, Гай? Да всё о том же. Один раз пойдя на поводу у сердца, ты обречен. А главное – ты никогда не знаешь, чем придется пожертвовать взамен. Возможно, что минута окрашенного чувствами мира заставит тебя испытать смерть, боль. И ты упадешь так низко, что сломаешь крылья.

Гай начинал понимать, что его подозрения лишь крепнут с каждым словом Господина Хедрунга. И когда тот, наконец, повернулся к нему, Гай понял, что был прав.

 – Ты чувствуешь – как прекрасен мир? Как много в нём цвета, жизни и какие чувства он дарит теперь тебе?

 – Я не понимаю Вас, – голос Гай мог заморозить всё живое, но Господин Хедрунг нахмурился, не поверив ему:

 – Ты никогда не лгал раньше, а сейчас готов лгать прямо мне в лицо?

Гай опустил глаза, не желая смотреть на него и позволять убедиться в своей лжи.

 – Она заставляет тебя идти на поводу у того, что никогда не было тебе свойственно. Ты всегда был мудрым и хладнокровным. А теперь ты смотришь на всё так, как заставляет тебя видеть мир она, – голос Господина Хедрунга окружал Гая, сгущаясь и превращаясь в несущие угрозу и предостережение тучи. Он всё знал, и Гай боялся даже предположить – как давно он обо всём знал.

 – Ты должен был никогда не идти за ней. Даже из желания проучить её. Ты должен был оставить её и держаться как можно дальше, в ту минуту, когда ты решил оставить всё и пойти за ней, ты погиб!

 – Она не виновата, – внезапно подумав, что ей может угрожать что-то из него, сказал Гай. Лицо Господина Хедрунга исказилось от гнева, и он ударил кулаком по воздуху. Сила, расходящаяся от него волнами, заставила Гая пошатнуться и ощутить, как воздух торопится покинуть его легкие.

 – Дело не в ней! Дело в тебе! – этот голос гремел повсюду, раздаваясь со всех сторон, окружая Гая и сбивая с ног, – Если ты продолжишь и не остановишься сейчас, ты погибнешь. И тогда никто, даже я, не сможет тебя спасти.

Темная одежда Господина Хедрунга дрожала, словно вокруг него шумел вихрь. Гай поднял голову, борясь с окружающей его плотной и наступающей со всех сторон силой. Стены библиотеки вокруг них исчезли, и Гай видел, что они вдвоем стоят на уступе скалы, выдающимся над холодным северным морем. Серые, тяжелые волны гулко бились о каменную преграду, и их соленые брызги долетали до него, оставаясь на одежде темными следами. Небо казалось настолько низким, что свинцовые тучи, плотно застилающие его, лежали почти в волнах. На скале не росло ничего, даже упрямая трава, способная пробиваться сквозь неприветливые камни, здесь не дрожала на ветру. Господин Хедрунг стоял почти на границе, где заканчивалась скала, и начинался обрыв вниз, в бушующее море. И он казался почти частью этого холодного места, словно он брал силы из волнующейся мощи воды, из закаленного тысячелетним противостоянием ей камня, и из неба, спокойно наблюдавшего на их борьбу веками.

 – Всё, что я помню о себе – это мир, лишенный того, что делало бы его хоть немного ценным. Я только и делаю, что убиваю и приобретаю власть, деньги и готовых работать на Вас людей, – прокричал Гай, сквозь порывы ветра, бьющего прямо в лицо. Негодующая вокруг него буря продолжала сковывать движения, но Гай продолжал, – всё, что я о себе знаю – это то, что я служу вам. Я могу быть лучшим, но в чём смысл, если всё вокруг всегда стерто в безличное и бесстрастное движение вперед? Знаете, если даже цена за то, что я смогу пожить хоть пару дней ощущая то, что чувствуют каждый день люди, не имеющие ни магии, ни ума, будет высокой, я готов платить.

 – Они не чувствуют этого, им нет дела до того, чем они обладают, – Господин Хедрунг внезапно словно постарел, и Гай видел сквозь сеть дождя в его глазах то, что было почти похоже на сожаление, – Гай, для них мир – это бег вникуда за властью и удовольствиями.

 – Мне всё равно, – Гай внезапно ощутил, как буря вокруг него стихает, а невидимая сила словно отступает, – Мне нет дела до них, до кого-либо ещё. Я хочу жить в мире, где есть чувства, и я готов платить за это.

 – Я создал Хрустальный Мост для тебя и Аноэля, чтобы вы могли применять свои таланты и умения в мире людей. Вам принадлежит власть над теми, кто приходит заключать сделки и просить помощи. Вам мог бы принадлежать этот мир вместе со всеми людьми. Зачем же ты отвергаешь всё, что я пытался дать тебе, ради короткого мгновения, которое затем обернется долгим временем расплаты? Или ты думаешь, что я не знаю то, о чем пытаюсь тебя предупредить и от чего хочу удержать?

Вместо Господина Хедрунга на Гая смотрел тысячелетний старец, и в его глазах застыла такая скорбь, словно уже оплакивал его. Гай не мог видеть этого взгляда, ощущая, как начинает на мгновение колебаться. Он не боялся никогда ничего, и сейчас не собирался отступать лишь потому, что ему предстояло чем-то заплатить.

 – Я не откажусь от своего решения, – произнёс он, разрываясь между привязанностью к Господину Хедрунгу и своим выбором.

 – Пусть будет по-твоему, – голос Господина Хедрунга словно растворялся в шуме волн.

Внезапно всё исчезло. Гай по-прежнему был в библиотеке, и вокруг него царила тишина, отражаемая от тысяч книг, прятавших внутри себя свои истории. Господин Хедрунг исчез, словно оставшись возле моря под холодным дождем и порывами ветра.

Сейчас Гай стоял в доме, полном людей и нелюдей, но все они были явно настроены развлекаться и ощущали себя легко и комфортно. Он был вынужден тратить здесь впустую время, только потому, что являлся одним из директоров Моста, чьей поддержкой обладала треть из присутствующих. Аноэль же явно был как рыба в воде и планировал провести вечер, отдыхая на полную катушку. Они стояли вдвоем в углу комнаты, а в воздухе повис гул, смешивающий музыку и громкие голоса.

Несмотря на то, что Шолто собирался покинуть особняк и вернуться к дяде, Аноэль не выглядел осуждающе, и за это Гай был ему благодарен. Сам он разрывался между двумя эмоциями – одна говорила, что ему будет не хватать Шолто, а другая требовала идти дальше, убеждая, что это закономерный рубеж. Они – больше не хозяин и работник. А значит, как прежде уже ничего не будет.

 – Как думаешь, может быть вероятность того, что мы с тобой какие-то дальние родственники? – Спросил Гай Аноэля. После разговора с Господином Хедрунгом он внезапно задумался о том, почему тот так заботится о них. Так что, подобная безумная идея вполне могла иметь право на существование.

 – Да ни за что! – Казалось, что Аноэль был потрясен, – я бы повесился, окажись, что ты – мой родственник.

 – Неужели всё так плохо? – хмыкнул Гай, пробуя шампанское, пенившееся в изящном бокале.

 – Хмурый, эгоистичный, и потенциально невменяемый… Хорош родственничек, – закатил глаза Аноэль. Гай не стал говорить о том, что недальновидный авантюрист, приносящий лишь разрушения и испытывающий тягу к бойне и приключениям – тоже далеко не то, что хотелось бы назвать родней.

 – Интересно, догадываются ли люди о том, как много разных существ ходит рядом с ними, – задумчиво поинтересовался Аноэль, провожая взглядом сухопарую старую даму в меховой накидке. Она повернулась, разговаривая с моложавым мужчиной, сопровождавшим даму, и Гай увидел её глаза, полные черноты. Это тело было лишь видимостью человека. Он уже заметил ещё нескольких таких духов, пару полудемонов, несколько эльфов. Рядом с пожилой женщиной в дорогом костюме стоял, выглядевший как человек, гоблин. Гай видел, как его клыки поблескивают, когда он улыбается своей спутнице. Ведьма с вечерним макияжем, скрывавшим её кошачьи черты, кокетничала с двумя мужчинами. Судя по всему, люди не видели их, но даже если что-то и подозревали, то не считали это чем-то необычным. Они даже не задумывались, что среди них в большинстве ходят лишь те, кого нельзя счесть милым и добрым.

Кроме тех, кого Гай уже увидел, он так же ощущал неуловимое, но могущественное присутствие чего-то, настолько же мрачного, как и те, кто веселились посреди людей. Гай подумал, что и он сам, одетый в дорогой смокинг, ходящий рядом с людьми, сам далеко не то, что можно было назвать милым и добрым.

Он повернулся к Аноэлю, который явно собирался потихоньку бросить его и примкнуть к какой-нибудь оживленной компании.

 – Я не держу тебя, – сообщил ему Гай, – так что, можешь не изнывать от скуки, чтобы потом жаловаться, что я мешал тебе развлекаться.

Аноэль словно только и ждал этого. Поправив воротник рубашки, он довольно улыбнулся и направился в толпу.

Гай оглянулся на окна, но за ними было слишком светло от сумасшедшей иллюминации. А потом вдруг Гай понял, что вокруг больше нет никого – ни музыки, ни людей, ни нелюдей. Потому, что на небольшой банкетке у стены между окнами сидела Кэйлаш. И она была просто невероятно красивой с просто убранными в хвост волосами и в платье, переливавшемся как свет вечернего неба. Гай застыл истуканом, наблюдая как она поворачивает голову к картине, чтобы рассмотреть её. Это было просто невероятно – встретить её здесь, в толпе, где каждый второй мог легко уничтожить хрупкую человеческую жизнь. Инстинкт, с которым он никак не мог справиться, требовал подойти и быть как можно ближе, чтобы никто не посмел причинить ей вред.

Скорее всего, Кэйлаш была здесь с прокурором, сопровождая его на этот прием. Мысли Гай неожиданно приняли нехорошую окраску, нашептывая ему, что прокурору совершенно нечего делать рядом с ней. Гаю хотелось подойти к Кэйлаш, но ноги почему-то приклеились к узорному паркету, и одна мысль о том, что он заговорит с ней, приводила его в замешательство. Такое с ним было впервые, и он, положительно, не знал – что делать.

Но, видя – сколько вокруг мужчин разного возраста и из разных миров, инстинкт, всё время бдительно оглядывавший пространство вокруг Кэйлаш, вынудил его сдвинуться с места. Слишком много угрозы вокруг – говорил Гай себе, пока преодолевал пространство между ними. А точнее – слишком много других, кто может позволить себе подойти к женщине, которая была важна для него. Он заставил когти, рвущиеся наружу сквозь кожу, оставаться на месте. Это было что-то новое, в равной мере восхитительное и пугающее.

Джил уже целых пять минут смотрела на картину с гончими, испытывая растерянность. Она была почти уверена, что темноволосый мужчина мог её узнать, а потому надеялась, что не слишком-то отличается от стены. С той разницей, что на ней было темное платье, а стена была светлой. Просто замечательная маскировка, всё равно, что напялить на себя красное банное полотенце и выскочить в стадо быков, авось примут за своего.

 – Этой  картине почти три века, – произнёс спокойный, глуховатый голос почти над её головой, и Джил вздрогнула. Он стоял рядом с ней, и она могла даже разглядеть его во всех деталях, если бы решилась отвернутся от картины и повернуться к нему.

 – Она прекрасна, – вежливо отозвалась Джил, не зная – что сказать, чтобы не показаться неучтивой.

 – Живыми они выглядели бы гораздо красивее, – возразил он, и Джил обернулась, удивленная таким ответом. Он звучал так, как думала она, увидев впервые этих животных, застывших в движении вперед. Тем временем, её собеседник сделал знак проходящему мимо с бокалами шампанского официанту, и тот приблизился. Джил взяла бокал, ощущая, как на лице приклеилась фальшивая улыбка. Ей было бы гораздо комфортнее, будь рядом с ней Стоун. С каких-то пор она стала доверять Люциану, словно тот был её лучшим другом или тем, кому она доверяла.

 – Вам ведь совсем не хочется быть здесь, и Вам тут неуютно, – произнёс мужчина, продолжая смотреть на застывших в вечном беге изящных собак.

 – Я просто не люблю шум, – Джил не нравилось, что он почти читает её собственные мысли.

 – Мы не знакомы, – её собеседник наконец перевел взгляд на неё, И Джил, вынужденная так же посмотреть на него, подумала, что у него странный взгляд, полный спокойствия и холода, – Гай.

 – Джил. Джил Кэйлаш, – она вспомнила, как мать учила её в детстве всегда оставаться леди, даже если собеседник тебе неприятен.

 – Рад знакомству, Джил, – с его стороны это было слишком вольно – обратиться к ней по имени. Но при этом, Джил внезапно подумала, что оно звучит совершенно по-другому когда он произнёс его, словно это было новое для него слово, вслушиваясь в каждый его звук.

А затем он поинтересовался, – Если я предложу Вам пройтись, Вы же не сочтете это за дерзость?

Судя по всему, Стоун покинул её гораздо на большее время, чем несколько минут, и Джил внезапно решила, что раз уж золушка попала на бал, то должна как следует провести время, а не хмуриться в углу, считая минуты до возвращения домой. Надо заботиться о себе, а не тратить время попусту. Она поднялась с банкетки, возвращая бокал на поднос очередного официанта, подошедшего к ним.

 – Не сочту, – Джил вежливо улыбнулась в холодные глаза, которых не касалось то, что произносил их хозяин. Гай пропустил её вперед и последовал за нею, направляющейся к открытым в сад дверям.

Небо уже почти потемнело, а над особняком разливался свет, почти разгонявший сумерки. Небольшой ветер, поднявшийся еще раньше, касался плеч Джил, заставляя зябко поежиться. Хорошо, что она додумалась прихватить с собой темный палантин из мягкой теплой ткани, подходивший к платью и согревающий в ночную пору.

 – Ваша фамилия переводится как “кристальная”, – удивительно, что он разбирался в тонкостях восточного языка, которому Джил была обязана такой необычной фамилией. В её семье была намешана разная кровь, но отец привнёс в семейную копилку еще и отзвуки далекой экзотической страны, где сказки и правда сплетались с нищетой и сокровищами в один тугой узел.

 – Вы правы. Но у меня такое ощущение, что я уже где-то Вас видела, – Джил слишком поздно сообразила, что сказала не то, что следовало. А ведь она сделала всего-то два глотка шампанского. Мужчина улыбнулся:

 – Да, я видел Вас на слушании в суде, несколько недель назад.

По крайне мере он не отрицал этого, а значит все домыслы Джил о том, что он был настроен неприязненно, рассыпались в прах. Глупая истеричка, надумывающая себе невесть что.

 – Подсудимый, к сожалению, работал в нашей корпорации, и меня вызвали, как потенциального свидетеля.

Они прошли вдоль небольшого фонтана, выложенного голубой мозаикой, и свернули на дорожку, которая вела в крытому танцполу. Хозяева приема продумали абсолютно всё, чтобы их гости не скучали. Несколько пар, очевидно, так же уставших от шума в доме, медленно двигались под ненавязчивую музыку. Джил уже рассчитывала обойти площадку, когда Гай повернулся к ней. О, нет, только не это.

 – Могу я пригласить Вас?

Он улыбался ей так, словно знал, что она планирует отказаться. Но Джил неожиданно решила согласиться. Чтобы не быть предсказуемой.

Вообще-то, ей всегда нравились танцы. Другое дело, что она почти никогда не попадала на них, то из-за своей нелюбви к клубам, то из-за нехватки времени. Учеба сутки напролет, работа от звонка до звонка, выходные в полной сна прострации. Когда тут было танцевать?

Поэтому она, поднимаясь на танцпол, на секунду усомнилась в том, что сможет сделать хотя бы пару шагов. Огляделась, подмечая – как танцуют люди вокруг неё, и поняла, что тут явно не конкурс танца.

 – Вы простите мне, если я окажусь плохим партнером? – Он протянул ей руку, – я никогда не танцевал раньше.

Ох, ну и отлично, она сможет наступать ему на ноги столько, сколько ей заблагорассудится, или просто топтаться на одном месте, изображая видимость танцев. Джил почти ухмыльнулась, радуясь такой перспективе.

У него были сильные, большие руки, которые сейчас держали её за талию. Гай мог спокойно обхватить её обеими ладонями, несмотря на то, что худенькой Джил не была никогда. Обычное спортивное телосложение, помноженное на невысокий рост. Она старалась, как ни в чём ни бывало, смотреть куда-то в сторону за его плечо, испытывая неловкость от того, что в противном случае будет вынуждена смотреть прямо ему в лицо.

 – Вы хорошо танцуете, – заметил Гай.

 – Поверьте, в последний раз я танцевала на выпускном балу в школе, – усмехнулась Джил его неосведомленности в том, что значит “хорошо танцевать”.

 – Не так уж и давно, – он поддержал её шутливым тоном. Джил улыбнулась, соглашаясь. Совсем-то ничего, несколько лет назад.

 – Вас не очень радуют воспоминания о выпускном, – этот мужчина был слишком внимателен к тому, что не нужно было замечать, – неужели такой важный день прошел настолько плохо?

 – Да, – прямо ответила Джил, смотря на него в упор. Раз он лезет не в своё дело, то пусть будет готов к неприятному ответу. – Потому, что после него произошло несчастье с моим лучшим другом.

 – Он погиб, – осторожно сказал Гай с полувопросительной интонацией.

 – Да, – Джил и не скрывала звучащей в голосе почти грубости.

 – Вы до сих пор не можете пережить и забыть эту трагедию потому, что она изменила всю вашу жизнь, – с каждой минутой он словно рассматривал её нутро под рентгеновскими лучами, но делал это как-то очень уважительно. Джил поняла, что в его голосе нет праздного любопытства, и неприязнь стала понемногу отступать.

 – Я стала юристом потому, что хотела справедливости для таких, как он. Для тех, кто не может позволить себе роскошь быть невиновным в силу своей состоятельности или связей. А потом, оказалось, что этому миру не нужна справедливость, ему и так хорошо. Ну, а спасти всех невозможно. Иногда, даже тому, кому пытаешься помочь, уже слишком поздно помогать, – она неожиданно вспомнила ту женщину, с разбитой губой и старым синяком на лице, которая не хотела, чтобы её спасали. Ей было привычно жить так, как она жила. Наверно, мрак в душе Джил  поднял свою уродливую, скользкую голову как раз тогда, когда она впервые поняла, что её попытки изменить мир – жалкое трепыхание мухи в огромной паутине, которую не разорвать. Ту собаку оставили её любимой хозяйке, как и добивалась Джил, но мир, в котором жило животное, был разбит надвое тем, что её хозяева больше не вместе. И этого не изменить.

 – Я думаю, что они никогда не уходят. Наши друзья, любимые, – неожиданно нарушил её мысли Гай, – они всегда находятся рядом, даже если их нельзя увидеть.

Джил удивленно посмотрела на него. Холодный и богатый человек, скучающий на приеме, среди себе подобных. Оказывается, и он тоже знает цену потерям и утратам. Если бы она не смотрела прямо в его глаза, то подумала, что он просто произносит слова, полные пафоса и лицемерной веры. Но его холодные серые глаза, в которых была просто тишина и глубокое спокойствие, почему-то не похожие на обычные человеческие глаза, в которых подчас видно все мысли, а порой – и заднюю сторону черепа, не были неискренними. Удивительно, но при своей холодности, они говорили об участии. Он, что, испытывал участие к ней?

 – Они всегда рядом. Наблюдают за каждым шагом, стараясь, как и прежде оставаться в нашей жизни, оберегая и пытаясь помочь. Иначе они не могут, ведь каждая боль, пережитая нами – это и их боль, которая заставляет их страдать от невозможности обнять, утешить и закрыть собой. Но главное – мы причиняем им боль, когда считаем, что они нас бросили, а мы остались одни.

Джил находилась на танцполе, её тело двигалось, а разум взял и остановился, пораженный простотой и теплом этих слов. Если они были правдой, то тогда она никогда не была одинока. Никогда, в самый тяжелый момент жизни. И, если ей и казалось, что выхода нет, и она одна, то лишь потому, что она отказывалась представить, что вокруг неё всегда есть те, кто ушли, просто перешли в другой мир, невидимый глазу, но находящийся рядом. Они никогда не оставляли её, это она не хотела думать о них и считала себя одинокой.

Ох, она была верующей, но никогда, видимо, не понимала смысла того, во что официально верила.

Холодные глаза смотрели на неё с тем же участием, и Джил ощущала тепло. Такое же, какое приносил всегда Райз, находясь рядом с ней, и это было так прекрасно – наконец снова почувствовать себя будто ожившей, оттаявшей. Сильные ладони на талии напоминали о том, как когда-то давно другие сильные руки всегда помогали ей подняться, идти дальше и оставаться собой, не оглядываясь на других. Прошлое, такое долгожданное, внезапно вернулось снова, смешиваясь с настоящим и врастая в него.

Кажется, она ничего не могла поделать, когда поняла, что на глазах выступили слезы. С одной стороны, ей было безразлично – что подумает о ней её спутник, но с другой, она смутилась и отвела, было, взгляд. Но Гай опустил голову, прижимаясь к её лбу и не давая ей разорвать некую нить между ними. Джил закрыла глаза, и слезы повисли на ресницах, выдавая её с поличным.

 – Надо просто позволить им быть рядом потому, что это нужно и нам. И им, – прошептал он.

Она почти слышала, как бьется его сердце под дорогим смокингом. На секунду Джил подумала, что, несмотря на то, что они знают друг друга меньше часа, он кажется ей знакомым уже целую вечность. Как выглядел бы Райз, доживи он до этого дня? Был бы он похож на темноволосого Гая, чье худощавое лицо с выступающими скулами и разрезом глаз, напоминающим утонченный взгляд египетских фресок, начинало мерещиться ей повсюду.

Она всегда думала о нём, как о высоком подростке, которому не было важно то, что его окружало, или то, что было на нём надето. Джил представляла, что он всегда останется неутомимым Райзом, который постоянно стремился открывать что-то новое и не стоять на месте. Путешественник, нарушающий все правила и презирающий общественное мнение. Она готова была бы идти вместе с ним в его странствии. Или же с надеждой ждать, когда он появится на пороге вместе с порывами ветра, возвращающего его к ней.

Гай же словно пришел откуда-то из пересечения прошлого, настоящего и будущего, зная и понимая её так, как возможно понимал бы её Райз, проживи они вместе до этого дня.

Наконец музыка прекратилась, и Джил отодвинулась от мужчины, испытывая некоторую неловкость за свои слезы.

 – Простите, – она осторожно провела рукой по щекам, боясь, как бы кожа не покраснела от раздражения. Когда Джил плакала, её щеки неадекватно реагировали на слезы, словно те вызывали аллергию.

 – Всё хорошо, – он стоял, ожидая, когда она соберется с мыслями, – это же я расстроил Вас своими словами.

 – Честное слово, я на какой-то момент подумала, что или мы были знакомы, или Вы – отличный психолог, – попыталась свести разговор в более нейтральное русло Джил.

 – Ваш спутник наверно уже ищет Вас, – Гай оглянулся на дом, светящийся как рождественская ель в сочельник.

 – Да, я думаю. Не стоит заставлять его бросаться на мои поиски, – Джил ухватилась за эту идею.

Они снова вернулись в дом, где по-прежнему кипело веселье. Стоуна нигде не было видно, и Джил заподозрила, что он смог добиться внимания нужных ему людей, и они заняты где-нибудь исключительно деловой беседой.

Гай  больше не проронил ни слова, и Джил была ему благодарна. Ей было вовсе ни к чему привязываться к незнакомцу, чьи слова случайно нашли отклик в ней. Она оставила его возле дверей, где к нему подошел какой-то мужчина, и направилась в гостиную, решив подождать Стоуна ещё несколько минут, а затем вызвать машину и вернуться домой.

Возле входа в комнату стояли беседующие люди. Несколько женщин, одетых в платья, стоящие почти годовую зарплату Джил, смеялись словам пожилого господина, который явно приходился душой компании. Джил, осторожно придерживая платье, чтобы никто ненароком не наступил ей на подол, прошла мимо них, явно не собиравшихся потесниться, чтобы не мешать другим.

В этот момент прямо на неё вышла высокая женщина, высматривающая кого-то в толпе. Из-за столпившихся у входа она столкнулась с Джил, и Джил почувствовала, как что-то задело её, царапая кожу. Так обычно бывает, если задеваешь шитье золотом или стразы на ткани.

 – Ох, простите меня! – Женщина обладала приятным голосом, который сейчас был полон извинения, – я  такая неловкая!

 – Пустяки, – Джил улыбнулась ей, мысленно восхищаясь золотым волосам, завитым в крупные локоны и достигающим почти до бедер женщине. Да и сама она была просто загляденьем, словно сошла с картинки журнала высокой моды. Они обе ещё раз неловко улыбнулись друг другу и разошлись, теряясь в толпе.

Стоун подошел к Джил почти через пару минут, и она могла сказать по его довольному выражению, что он получил всё, чего хотел.

 – Мне пришлось быть на импровизированном совещании, которое устроил мэр, – он протянул Джил руку, чтобы она могла опереться на него, – Вы наверно уже хотите домой?

 – Хочу, – призналась Джил.

 – Тогда давайте сбежим отсюда, – он улыбнулся ей.