Отражение говорило, что ей следовало лучше выспаться. Но это было не так-то просто хотя бы потому, что было невозможно справиться с ужасной головной болью, которая стучала в каждый уголок её мозга так, словно там работала команда с отбойными  молотками. Джил ухватилась за края раковины, зажмурившись, когда боль в очередной раз атаковала её, и подумала, что скорей всего её сейчас начнет тошнить.

Вроде она и не пила вчера. Стоун довёз её до дома, и она почти сразу отправилась спать. Джил чувствовала себя настолько уставшей, что смогла лишь стянуть с себя платье, бросить его на стул, доползти до кровати и рухнуть на неё, не разбирая, чтобы отключиться почти моментально.

А утром преподнесло вот такой подарочек, выворачивавший всю её наизнанку.

Джил выругалась и, опираясь на стену, побрела из ванной. Боль не просто разрывала голову, она вела себя как живое существо, уверенно располагающееся внутри неё. Джил доползла обратно до кровати и свернулась в клубок, почти скуля и умоляя лишь о том, чтобы хотя бы на минуту избавиться от этой пытки. Но все её просьбы оставались без ответа, и она могла только лежать, надеясь, что всё-таки всё пройдет само, не заставляя её искать топор. А то она просто тихо свихнется от дорожно-ремонтных работ в её мозгу.

Наконец боль словно прогрызла голову насквозь, и её вспышки становились медленней и короче. Измученная до невозможного, Джил лежала в ожидании момента, когда они и вовсе прекратятся. Казалось, что до этого оставалось совсем немного.

Она не помнила – в какой момент вдруг её стало клонить в сон. Потом, когда Джил пыталась вспомнить весь этот день, на этом её мозг словно стопорился, а затем начинался один огромный, сплошной провал, похожий на то, что она раздвоилась – одна из них так и осталась, погруженной в сон. А вторая прожила этот день как-то совсем иначе. Вот только как – она не могла вспомнить.

Джил села на кровати, жмурясь от яркого солнечного света, бившего почти ей в глаза. Она позволила себе отдохнуть, и в итоге проспала полдня. А ведь на сегодня у неё были большие планы. Джил поднялась с кровати, краем глаза заметив платье, валяющееся на стуле. Потом его надо будет убрать.

Прошла в ванную, умылась и оглядела свое лицо в зеркале. Оно выглядело настолько бледно и устало, с синяками под глазами, что сама поразилась тому, что докатилась до состояния огородного пугала.

Усталая, унылая с копной спутанных длинных волос, которые превращали её в какой-то ужасный синий чулок, на который без отвращения и смотреть то было сложно. Пару секунд Джил раздумывала, а затем решительно потянулась к шкафчику над раковиной, доставая расческу. И ножницы.

Спустя десять минут на неё смотрела из отражения уже немного улучшенная версия её самой. Волосы, лежащие на плечах и достигающие теперь только лишь до лопаток, придавали ей более свежий и оптимистичный вид. Так-то лучше. Давно надо было это сделать.

Она повертела головой, рассматривая себя, и осталась вполне довольной результатом. Затем навела порядок в ванной  и вышла обратно в спальню. Сегодня ей предстояло много дел. Джил подошла к шкафу, открыла его и поглядела на полки. Она явно хотела что-то сделать с вещами. Что-то сделать.

Её голова соображала на удивление ясно и быстро, и, когда Джил попробовала представить все свои планы, то отчетливо услышала их в своей голове. У неё были очень важные планы, которые она должна была сделать ещё гораздо раньше, но почему-то всё никак не хотела сделать. Джил ещё раз посмотрела на полки в шкафу, потом закрыла дверцы шкафа и, проведя рукой по волосам, привыкая к их новой длине, направилась из спальни.

День в полицейском участке почти добрался до обеденного перерыва. Детектив Танилли замечал, как его напарник поглядывает на часы, явно торопя время. Они уже столько времени потратили на возню с отчетами, что Танилли вполне понимал парня. Он и сам бы взвыл, будь на пару десятков лет помоложе.

 – Жуткая погодка. Где-то пекло, где-то ураган, а где-то заливает. Хорошо, хоть у нас прохладно. Какие планы на выходные? – Поинтересовался напарник.

 – Да как обычно, – отозвался Танилли, – навести порядок в доме. Свозить Марикету за покупками. Ну и отдохнуть. В воскресенье Бешеные Псы играют.

 – Будешь смотреть матч? – Оживился напарник.

 – Само собой, – Танилли имел две слабости, главной из которых был отдых в тишине и спокойствии, а второй – футбольная команда, за которую он болел уже не первый год.

 – А вот Оуэн из  отдела дознания пойдет на сам матч. Достал билеты, правда, втридорога, – напарник явно завидовал этому Оуэну. Танилли пожал плечами. Убить время на сидение под вопли и рёв болельщиков – ну уж нет, лучше он посмотрит игру дома по телевизору. Хватает ему истерики и криков тут, в участке.

Они снова замолчали, погрузившись в отчеты. Участок гудел, сновали люди, проводили мимо подозреваемых. Плакала какая-то женщина со свежим синяком на скуле. Обычный день полицейского участка. Танилли не заметил, как погрузился с головой в отчет, когда мимо них пробежал дежурный.

 – Срочно, всем! Стрельба во Дворце Правосудия, возможен захват заложников! Всем свободным офицерам – на место происшествия, – в его голосе звучали нотки почти истерики, и это передавалось окружающим.

Напарник вскочил из-за стола, проверяя оружие, и Танилли поднялся  вслед за ним, испытывая нехорошее предчувствие. Во Дворце Правосудия никогда не происходило инцидентов, это место служило одним из оплотов власти и правосудия.

Кроме того, Танилли вдруг почуял чутьем, отточенным за долгие годы службы в полиции, что что-то словно сдвинулось с места и несется на город. Это ощущение пришло внезапно, и оно было настолько сильным, что детектив никак не мог от  него отделаться. И оно усиливалось с каждой секундой.

Марикета всегда ходила в церковь, хотя он посмеивался над ней и её рвением. На самом деле, Танилли гордился ею и считал, что такое увлечение церковью ничуть не делает её хуже, наоборот. Она была чем-то стабильным в его, полной безумия и человеческого зла, жизни. И это позволяло бодрее смотреть на мир и знать, что в нем есть еще что-то правильное.

Сейчас их машина неслась через весь город к Дворцу Правосудия, а Танилли неожиданно вспомнил то, что она как-то сказала ему в ответ на его очередное подшучивание, когда она перед сном о чем-то шепталась с большим распятием, висевшим в их спальне:

 – Знаешь, Марк, каждый день я ложусь и думаю – а что, если это последний вечер в моей жизни? Могу ли я быть гордой за то, как провела его, да могу ли гордиться вообще всем тем, что успела сделать за всю жизнь? И каждый вечер я понимаю, что раз я не могу ответить “Да”, то мне надо что-то менять.

Он тогда просто обнял её, не желая слышать то, что звучало как-то слишком сурово и серьезно. Ему хватало работы, чтобы не хотеть забивать голову чем-то ещё, но он уважал Марикету и то, во что она хотела верить. Он думал, что это именно его работа, полная угрозы и опасностей, заставляет её искать облегчения в церкви, а на такие мысли её толкает постоянный страх за него.

Сейчас Танилли внезапно снова слышал её слова, и отчего-то они оседали в его мозгу так, словно касались и его. Наверно, он уже стареет, раз стал задумываться о таких вещах, как смысл жизни и смерть.

Джил припарковала машину на служебной стоянке. Посмотрела на себя в зеркало, где отражалась спокойная и уверенная в себе женщина, а затем вышла из машины. У неё не так много времени, чтобы успеть сделать всё, что нужно.

Большие колонны, поддерживающие своды вестибюля, уходили вверх, теряясь почти под крышей. Статуя Фемиды, стоящая у стены, словно напоминала всем тем, кто проходил мимо неё о том, что здесь её владения. Джил привычно миновала вестибюль и подошла к лестнице, широкий пролет которой поднимался на второй этаж, а затем уходил выше, раздваиваясь уже на две свои уменьшенные копии. Каменные ступени создавали впечатление того, что Дворец Правосудия – это подобие античного храма, уменьшенная его копия, модернизированная и перенесенная сюда из более древнего мира.

Мимо неё проходили люди, и Джил подумала – насколько же они выглядели смешно, изображая из себя преданных слуг закона. Каждый второй лгал, воровал и подтасовывал те самые законы, которые должен был охранять. Она дошла до кабинета Стоуна, толкнула дверь, но та была закрыта. Обычно в это время прокурор всегда находился у себя, если только не проходили слушания, совещания, или Стоун не был в деловой поездке. Джил пожала плечами и пошла обратно, направляясь к лестнице.

Она уже одолела почти половину ступеней, ведущих вниз, когда случайно взглянула в вестибюль и увидела Стоуна, стоящего неподалеку от статуи и разговаривающего с кем-то. Джил довольно улыбнулась и  продолжила дорогу вниз. Целых пятнадцать ступеней. Положительно, тут пора было сделать ещё парочку лифтом и пожертвовать никчемной красотой ради удобства.

Джил шла по блестящим плитам из мрамора, из которых был выложен пол, и смотрела на Стоуна. Он стоял спиной к ней, продолжая разговор, который  был явно непростым, судя по тому, как был напряжен прокурор. Джил подошла ближе и остановился в нескольких шагах от Стоуна, не желая отвлекать его. Она умеет ждать.

Наконец собеседник Стоуна соизволил оставить его в покое, распрощавшись и уходя в другую сторону. Прокурор явно вздохнул, облегченно переводя дух, словно разговор дался ему не так-то легко.

 – Люциан, – позвала его Джил, впервые называя по имени. Стоун обернулся, и она видела, как он смотрит на неё – сперва с удивлением, сменяющимся на обычную приветливость.

 – Добрый день,  – ему явно нравился её новый облик, – Вы сегодня просто прекрасны.

 – Спасибо, – улыбнулась Джил, и его глаза стали темнее, словно то, как она говорила и улыбалась, затрагивало его гораздо сильнее, чем обычный разговор.

 – Вы наверно хотите напомнить мне о том, что уходите, – казалось, что его не очень радует это, но Джил не собиралась обсуждать с ним свой уход с работы.

 – Не совсем, – она покачала головой, – но ты прав, я пришла поговорить с тобой.

Лицо Стоуна выглядело немного озабоченно.

 – Что-то случилось? – Он беспокоился за неё?

 – Да, – она опять улыбнулась ему, – я поняла, что тебе стоит знать одну вещь.

Стоун подошел к ней ближе, и расстояние между ними было чуть больше вытянутой руки.

 – Что же я должен знать? – Джил внезапно поняла, что в его голосе слышится что-то темное, с тонким запахом порока, зовущее её. И часть её действительно хотела отозваться на него, говорящего на одном языке с ней. Но она помнила, что пришла сюда не за этим.

 – Люциан, – она подняла руку, касаясь его красивого лица, – есть вещи, которые не стоит скрывать. Например, то, как много крови на твоих руках, которая просто въелась в кожу. Или как много лжи, которой ты пропитан насквозь, сказано этими прекрасными губами. А я ведь уверена, что лгут они так же прекрасно, как и целуют.

Джил смеялась, говоря эти странные слова, и думала, что у неё стал абсолютно другой голос. Более низкий, плавный, опасный. Чужой голос.

 – О чем ты говоришь? – Глаза Стоуна темнели, и их голубизна словно клубилась вихрем, медленно превращавшимся в темноту грозового неба. Но Джил знала, что ему нравится всё происходящее. Ему нравится её голос, и он отзывается на него всем телом. Их связывало нечто темное и настолько же сильное, что выступило сейчас наружу, словно сорвав с них маски, обнажая и показывая свою силу.

 – Возможно, ты и вправду считаешь, что я не знаю – кто ты на самом деле, – при этих словах Стоун нахмурился, словно был удивлен, – но меня больше волнует то, что касается конкретно меня.

Джил почти вплотную подошла к нему так, что их тела почти соприкасались. Стоун сделал движение, словно собирался протянуть руки и обнять её, но остановился.

 – Ведь это ты заставил суд приговорить моего друга, – она прошептала это так, словно признавалась в том, что хочет его прямо здесь и сейчас. Несмотря на то, что она знала о том, что он испытывает это же желание, Стоун едва заметно улыбнулся.

 – Райз Туи, – его, ставшие почти черными, глаза смотрели на неё.

 – Да, – всё тем же шепотом ответила Джил.

 – Он никогда не был достоин того, чтобы ты сожалела о нём, – голос Стоуна зазвучал иначе, гораздо ниже и мощнее. Они стояли почти у ног статуи Правосудия, а всё вокруг словно исчезло, отодвигаясь далеко за пределы мира. С каждой секундой та темнота, которая скользила между ними, связывая их всё сильнее, крепла.

 – Не тебе судить об этом, – покачала она головой. Сейчас они были только вдвоем, оставив весь мир за пределами. И Джил знала, что всегда хотела оставаться вот так, выше всех людей, не стоящих ни сочувствия, ни сожаления в их мелочности, хотела силы, несущей разрушение, власти, чтобы поставить всех на колени, и знания, бесконечного, как целая вечность. И сейчас всё это стояло перед ней. Она догадывалась, что человек перед ней может дать ей всё это.

Люциан протянул руку, касаясь её щеки, и они стояли двумя зеркальными отражениями друг друга.

 – Он не был достоин тебя. Никто не был достоин тебя. В тебе так много тяги к знаниям, такой пытливый ум, который не хочет находиться в границах обыденности, которую может предложить серая жизнь. Ведь тебе всегда хотелось большего, но ты никогда не знала – как получить это, – он говорил с ней так, как говорят старшие братья с сестрами или подругами.

Джил слушала Люциана, который говорил о том, что она всегда знала, но не могла выразить так ясно и четко, как это сделал он. Он был прав настолько, насколько она всегда думала, что все её проблемы от того, что она не может выбрать между тем, к чему привыкла, и тем, что хочет. Всю жизнь она делилась внутренне на две стороны – одна из них была холодной и чуждой всему, что окружало Джил. А вторая оставалась нелепым ребенком, верящим в нечто из области сказки.

Сейчас первая половина протягивала ей руку и хотела, чтобы Джил наконец перестала разрываться между ними и выбрала её.  Люциан стоял молча, и Джил знала, что он будет ждать ровно столько, сколько она будет принимать решение. Даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь.

 – Ты даже не представляешь, как мы можем вместе изменить весь мир, – произнёс он, – мир, в котором всё будет так, как ты хотела.

С ним она больше никогда не будет неудачницей, пожелавшей изменить мир и оставшейся у разбитого корыта.

Неожиданно мысли Джил споткнулись, и она словно стряхнула с себя наваждение, вызванное словами Люциана. Ей нужно сделать совсем другое. Она моргнула, раздумывая – почему вдруг ей показалось, что голубые глаза Стоуна могли стать черными, и какого чёрта он, всегда спокойный и сосредоточенный, стоит сейчас, держа её лицо в своих ладонях? Что происходит?

 – Ты убил его, – сказала она Стоуну. Эта фраза должна была объяснить ему – почему Джил так поступает. Затем она отодвинулась от него, заставляя отпустить её, и вытащила из кармана куртки пистолет, направляя его на Стоуна.

Он замер от неожиданности, напряженно следя за её движениями.

 – И я думаю, что ты заслужил это, – произнесла Джил, нажимая на курок.

Время замерло.

Её палец медленно нажимал спусковой механизм курка. Лицо Стоуна выражало удивление и неожиданно – восхищение, словно он восторгался тем, что она делает. Что-то темное и большое бросилось к ней, выхватывая пистолет и сбивая с ног. Пуля медленно приближалась к Стоуну. Джил смотрела на её полет, поражаясь тому, как она идеально и плавно движется, рассекая воздух.

Затем мир вернулся на место. Звук выстрела заставил людей, находящихся вдалеке от них, закричать и броситься бежать. А Джил, сбитая с ног тем, кто выхватил у неё оружие, лежала на полу и не могла понять – что происходит, и кто стрелял. Она с ужасом смотрела на Стоуна, который осел на пол, а на его плече расцветало кровавое пятно, отчетливо видное на ткани пиджака. Затем Джил перевела взгляд на того, кто стоял с её пистолетом в руках. Он тоже смотрел на Стоуна с таким выражением, словно не мог поверить в то, что произошло.

Потом он повернул голову к Джил, и она подумала, что бредит наяву. На неё смотрел Гай, но его лицо было лицом Райза, которое она узнала бы из тысячи лиц.

Он отбросил пистолет и опустился рядом с ней, притягивая её к себе так, словно ей что-то угрожало.

 – Нет, – Джил начала вырываться из его рук потому, что ей было крайне важно ещё раз взглянуть в его лицо и убедиться в том, что это действительно Райз.

 – Всё хорошо, теперь всё будет хорошо, – он не отпускал её, видимо полагая, что она всё ещё в состоянии шока. Кажется, тут он был прав потому, что Джил понятия не имела – как она оказалась во Дворце Правосудия, что происходит и почему у неё так болит голова.

Стоун, явно теряющий сознание от боли, пытался приподняться, словно хотел подползти к ней, и Джил отстраненно подумала, что ему срочно нужна помощь, что надо что-то делать. Но она не могла даже собрать воедино свои мысли, и всё, о чем она могла думать, так это о том – почему этот человек похож на Райза.

Её попытки вырваться оставались по-прежнему безуспешными, он держал её крепко и вообще вёл себя так, как ведут люди, сильно напуганные за кого-то, а затем боящиеся отпустить того хоть на мгновение. Где-то очень далеко кричали люди, раздавался вой сирен. Полицейские окружали их троих, явно считая опасным человека с лицом Райза, и Джил неожиданно подумала, что история повторяется снова.

Держа его под прицелом, они требовали, чтобы он отпустил её и отошел в сторону, видимо ожидая, что он воспользуется ею как заложницей. Это всё напоминало какой-то сумасшедший сон, и Джил думала, что сейчас она откроет глаза и окажется дома, а всё происходящее будет лишь очень плохим кошмаром с элементами боевика.

Мужчина внезапно отпустил её, и она, наконец, смогла заглянуть ему в лицо. Округлив глаза Джил смотрела на Гая и не могла понять – куда делся Райз, которого она так отчетливо видела несколько минут назад. Гай же смотрел на неё, и в его взгляде было что-то непонятное – сожаление, надежда, просьба. Прощание.

Затем он поднялся и, подняв руки, отошел от неё.

Джил не видела, как его схватили полицейские потому, что в этот момент из толпы к ней подбежал другой человек, так же непонятно как очутившийся здесь, во Дворце. Блондин с черными прядями в невероятно светлых волосах подхватил её, поднимая с холодного пола. Он озабоченно смотрел на неё, и его губы шевелились, произнося какие-то слова, которые Джил не могла понять. Кажется, он пытался спросить – не ранена ли она? Джил медленно покачала головой, и блондин, бросив взгляд поверх её головы туда, где были полицейские и Гай, повёл её в толпу, смешиваясь с людьми.

Последнее, что Джил ещё помнила, это был Стоун, лежащий на краснеющем от крови полу и смотрящий на неё. Она внезапно подумала, что он придет за нею, эта мысль словно прозвучала в её голове. А затем всё вокруг внезапно накренилось, как палуба в хороший восьмибальный шторм, и Джил начала падать в черноту, где глохли любые звуки и терялось всё в полнейшем небытие.