Ханты (югра) и манси (вогулы)
Древнее самоназвание хантов — кантах, хантэ, что означает и «народ», и «человек». Югра — это коми-зырянское и русское название предков хантов и близкородственных им манси, которых прежде называли вогулами. Их языки относятся к более широкой лингвистической общности — финно-угорской группе уральской языковой семьи. Термин «югра» обладает какой-то притягательной силой для современной хантыйской и мансийской интеллигенции, он становится символом собственного языка и культуры.
Вещный и духовный мир хантыйского этноса складывался веками, если не тысячелетиями. За столь долгую историю было выработано два фонда культуры: один — общехантыйский, а другой — групповой. Реалии общехантыйского культурного фонда: способ приготовления жарено-копченой рыбы, большие крытые лодки, закрывание лица женщины перед старшими родственниками мужа, медвежий праздник, богатейшее декоративно-прикладное искусство и др. Нужно заметить, что многое из этого фонда известно не только у хантов, но и у других народов. Особенности же объясняются тем, что расселился народ очень широко и у отдельных его групп оказались разные географические условия, неодинаковыми были и традиции соседних народов. Неудивительно поэтому, что ханты Томской области, например, вообще не знали оленеводства, а в Ямало-Ненецком округе тот же народ подстраивал свою жизнь под привычки оленя; первые могут по-настоящему насытиться только рыбой, а вторые — мясом; первые никогда не жили в чумах, а у вторых это основное жилище.
Ханты (югра) в национальных костюмах
В социальной организации, религии и фольклоре северных хантов большую роль играет деление народа на две половины — Пор и Мось; у восточных же хантов на их месте выступают три группы — Лося, Бобра и Медведя. У первых было обыкновение изготовлять изображения умерших людей, а у вторых — нет. В фольклоре северян у священного зверя медведя больше подчеркивали его небесное происхождение, а на востоке — земное.
Особенности занятий, традиций, верований требуют долговременного и тщательного изучения каждой группы в отдельности. Пока наука не выполнила такой задачи. И, видимо, поэтому до сих пор нет солидной работы общего характера о традиционной культуре этого народа, хотя подобные книги о соседях — ненцах, кетах, татарах — уже изданы.
Следует отметить, что те моменты истории и культуры хантов, которые привлекали внимание своей яркостью, необычностью, были отмечены уже в ранних описаниях, а позднее нашли отражение в специальных исследованиях.
Уклад семейной жизни хантов был в целом патриархальным. Главой считался мужчина, а женщина во многих отношениях подчинялась ему, при этом каждый имел свои обязанности, свою функцию, благодаря чему регулировались межличностные отношения, создавалась гарантия от конфликтов. Бревенчатый дом строил мужчина, а чум из легких шестов воздвигала женщина; рыбу и мясо добывал мужчина, а готовила их на каждый день и впрок женщина; нарты и лыжи изготовлял мужчина, а одежду — женщина. В некоторых сферах существовало и более тонкое разграничение: например, посуду из бересты делала женщина, а из дерева — мужчина; почти всеми приемами орнаментации владела женщина, но штампованные узбры на бересту наносил мужчина. Конечно, распределение обязанностей было не абсолютным. Мужчина при необходимости сам мог приготовить пищу, а среди женщин были замечательные охотницы.
Когда в хантыйской семье появлялся на свет новый человек, здесь его ждали сразу четыре мамы. Первая мама — которая родила, вторая — принявшая роды, третья — та, что первой подняла ребенка на руки, и четвертая — крестная мама. Ребенок очень рано начинал ощущать и свою роль будущего родителя. У северных хантов считалось, что в новорожденного вселяется душа кого-либо из умерших, и нужно было определить, чья именно. Для этого проводилось гадание: называли поочередно имена умерших родственников и каждый раз поднимали люльку с новорожденным. На каком-то из имен люлька как бы «прилипала», ее не могли поднять. Это было сигналом, что к ребенку «прилипла» душа названного человека, чье имя и получал ребенок. Вместе с именем к нему как бы переходила и родительская функция. Дети умершего человека считались теперь детьми новорожденного. Они называли его мамой или папой, делали подарки и относились как ко взрослому.
Девочка в два-три года уже умела собрать из бисера браслетик, а мальчик — набросить аркан на любой предмет, напоминающий ему оленя. В шесть лет ребенок мог получить в самостоятельное управление оленью упряжку, набрать за сезон десятки килограммов ягод. С 12 лет девочка умела самостоятельно вести домашнее хозяйство, а мальчик ходил один на охоту.
Историк С.В. Бахрушин написал специальную работу об остяцких и вогульских княжествах, где доказывал, что в XV—XVI веках здесь складывались уже феодальные отношения. У этой точки зрения были свои сторонники, но еще больше противников. Относительно князцов известно, что должность эта была выборной и ее носители почти не отличались от простых людей; в архивных документах встречаются сообщения такого рода: «Князец… с голоду помре». В военное время они становились предводителями, «богатырями», о которых сложено немало героических сказаний и песен. Одни князья-богатыри отличались силой, и тело у них было «как бы из сплошной массы серебра и золота», а другие — красотой, главным признаком которой считались белизна и прозрачность тела. Под одежду они надевали кольчуги из металлических колец, известны были и панцири из рыбьего клея. Оружием богатырей были меч, копье, лук со стрелами, боевой топор и дубинка.
С детства из них воспитывали бойцов. Их любимым занятием была охота на крупного зверя — лося и оленя. Во время военных игрищ они состязались в стрельбе из лука в цель, прыганий через ремни, в борьбе, беге, метании каменных глыб ногой. Уверенные в своей силе богатыри смело шли навстречу врагам и любили опасности, преодоление которых доставляло им новую силу. Они были рыцарями по духу: свято соблюдали данную ими клятву, проявляли великодушие к врагу, просившему пощады, мстили за убитых родственников, заботились о рядовых воинах и простых людях. Им были доступны тайны природы, скрытые от простых смертных. О многих из них сложены былины, а сами богатыри почитаются как духи-покровители и по сей день.
Поскольку главными отраслями хозяйства основной массы хантыйского населения были охота и рыболовство, важнейшую роль играла собственность на промысловые угодья. До завоевания Сибири царской Россией они, естественно, принадлежали местным жителям. В целом это положение сохранилось по отношению к наиболее важным угодьям и в XVIII— XIX веках. У властей тогда не раз возникала идея об обложении угодий оброком, однако до осуществления ее дело так и не дошло, ибо власти признавали, что в таком случае аборигены понесут «немалое отягощение и останутся с семействами без пропитания». Например, в первой половине XIX века жители Березовского края имели в своем владении рыбные участки протяженностью в 9 тысяч верст… Они принадлежали, как правило, жителям близрасположенных юрт и были поделены между семьями. Границы угодий точно определялись по речкам и мысам.
Владение угодьем означало не частную собственность, а только право пользования. Уважая это право, хант считал чужое угодье неприкосновенным и не позволял себе охотиться там или ловить рыбу. Когда во время охоты зверь перебегал на чужое угодье, то охотник прекращал преследование, если же все-таки убивал зверя, то шкуру отдавал владельцу территории, а мясо брал себе. Даже срубить дерево для долбленой лодки на чужом угодье считалось проступком. Однако в этих нормах обычного права были разумные границы. Голодный человек не только мог наловить себе рыбы на чужом угодье, но даже взять ее из чужой ловушки — правда, лишь столько, чтобы поесть. Владение территорией не давало права закладывать или продавать ее, можно было лишь сдать ее в аренду, да и то с согласия других жителей селения. Арендаторами были преимущественно русские рыбопромышленники, которых особенно влекли «пески» — удобные места для лова, дающие устойчивую прибыль в течение многих лет. По договору владелец угодья и арендатор делили добычу пополам и, кроме того, первый получал от второго плату деньгами. Ее размер зависел от качества, удобства «песка».
Многие столетия ханты добывали пропитание небольшими коллективами — семьями, в отдельных случаях — несколькими семьями, но чаще все-таки в одиночку. Чтобы свести к минимуму экологический урон, вызванный необходимостью существования только за счет природы, приходилось жить маленькими поселениями. Они были удалены друг от друга на многие десятки и сотни километров, разделены болотами, тай* гой и реками. Реки разъединяли людей, но благодаря лодкам одновременно и соединяли; тайга и тундра разъединяли, но лыжи, олени и нарты соединяли. Не будь этих средств передвижения, непреодолимы были бы реки, тайга и болота. Именно в таких малых разобщенных коллективах сформировался и развился обычай таежного сибирского гостеприимства, который так украшает хантов и по сей день. Сохранялся он и позднее, когда значительная часть народа была втянута рыбопромышленниками в большие артели, а поселения стали крупнее прежних.
В традиционных условиях при коллективном лове рыбы или охоте добыча делилась на равные части, т. е. это была коллективная собственность. Собственностью семьи считались большие сети и неводы, большие крытые лодки, жилище, часть оленьего стада. В личном владении находились орудия труда, часть оленей, у женщины — изготовленная ею печь и утварь. Юридическим знаком собственности была тамга. Ею помечали предметы и животных, например у оленя делали вырез на ухе, а также «подписывали» сообщения на затесе дерева либо официальный документ. Такой «подписью» служили изображения зверей, птиц, предметов, шайтана, земли, человека, дерева и пр. Тамги были личными и коллективными. Например, в XVII веке личные тамги хантов Березовского уезда — это черточки, расположенные особым образом, а коллективные — изображения птицы, дятла, оленя, воробья, орла, медведя, журавля, тетери, выдры, белки, росомахи, соболя, лисицы.
Г. Новицкий писал, что остяк «в лютыя зимы время… в снегу или разселинах ледоватых утворяет себе жилье… Как это делается? При ночевке в пути, особенно если охотник плохо одет, он делает снежную нору согым. Снег на стоянке сбрасывается в одну кучу, и в ней сбоку выкапывается проход. Внутренние стены нужно быстро закрепить, для чего их вначале немного подтаивают с помощью костра и бересты. Спальные места, т. е. просто землю, покрывают еловыми ветками. Ветки пихты мягче, но их не то что стелить — даже рубить нельзя; считалось, что это дерево злого духа.
В старых письменных источниках рассказывается и о больших зданиях, в которых проводились общественные культовые церемонии. Это, собственно, жилища, но большие. В них проводились моления и жертвоприношения, медвежьи праздники. Для хранения медвежьих черепов в лесу строили небольшие срубы на столбах.
Особые постройки связаны у хантов с рождением и смертью человека. На время родов, а также в период менструации женщина переходила жить в так называемый «маленький дом». Это избушка или чум, но меньших размеров. Невысокие дощатые, реже бревенчатые постройки, тоже своего рода «маленькие дома», ставили на местах захоронений — как наземных, так и подземных. Там, где существовал обычай изготовлять изображения умерших, для них строили миниатюрные дома или просто ящики на высокой подставке.
Как велики были традиционные поселения хантов? Это мог быть и один дом, и селение пугол, курт «до ста дымов», и городок-крепость вот, ват. В фольклоре нередко рассказывается о женщине из одинокой избушки либо о герое, живущем с бабушкой и не видевшем с детства людей.
Что необходимо для любого поселения? Источник воды поблизости, дрова и ягель. При истощении сухостоя и ягельника люди переселялись и ставили новые избушки, в 10—15 км от прежних. Вероятно, так шло постепенное освоение необжитых пространств и в древности.
Этот процесс не всегда шел мирно. Бывало, предки хантов заходили на уже обжитую территорию или, напротив, к ним приходили чужаки, стремясь поживиться оленями, уничтожить мужчин и забрать женщин. Для спасения от врагов старались селиться в укромных местах, строили жилища с подземным выходом к реке. С давних пор предками хантов разрабатывалась и система оборонительных сооружений. Укрепленные городища найдены археологами у поселков Шеркалы, Перегребное, в других местах, но более всего — на Барсовой Горе вблизи Сургута.
Если бы две тысячи лет назад коневодам степей провидец сказал, что их потомки будут жить в таежных дебрях и ходить по глубокому снегу на подбитых мехом лыжах, то коневоды подняли бы на смех такого провидца. Но судьба сложилась именно так: сейчас ханты и лес неразделимы. Во всех случаях здесь мера вещей — сам человек. Человек себя знает лучше, чем другого, поэтому для себя он все должен сделать сам — от рукояти ножа до жилища. При первом взгляде на хантыйские изделия можно поразиться: до чего все одинаково! Одинаковы лыжи, ножи, ловушки, берестяные коробки. Но — стоп! Это ошибка! Все — разное. Любой хант-охотник из тысячи ловушек найдет свою и отличит от многих других не только свои лыжи, но даже их след.
Все это потому, что предметы, сделанные человеком для себя, очеловечены. Он их сделал так, чтобы они нравились. Если вещь нравится человеку, значит, между ними имеется незримая нить, которая прочно их связывает. Хант никогда не делает заготовки для десятка топорищ, как и никогда не делал заготовок для десятка охотничьих луков. Что это будет за нить, которая связывает тебя одновременно с десятком луков! Поэтому хант делает одно топорище от начала до конца: выбирает дерево, срубает, сушит, строгает, опять сушит и опять строгает. Вещь готова. Теперь можно браться за другую, если она тебе нужна.
В старинных источниках хантов называют рыбоядцами. Какими же способами добывали они рыбу? Один из древних приемов — установка запоров вар в виде щитов, сплетенных из длинных сосновых дранок или прутьев. Отсюда возник термин «запорное рыболовство». В некоторых местах оно являлось основой жизнеобеспечения, и это нашло отражение даже в названиях периодов, на которые распадается хантыйский год: период малых запоров, период больших запоров. В зависимости от погоды и общего уровня воды эти периоды лишь приблизительно соответствуют июню—июлю. Пользоваться понятием «период» рыболову, конечно, удобнее, чем понятием «Месяц»: ведь подъем и спад воды не обязательно приходился ежегодно на одни и те же числа календарного месяца. Далее следуют периоды линной утки, выхода рыбы из лесных соров, период щокура, замерзания малых лужиц, замерзания рек, коротких дней и т. д. Всего периодов было 13. Каждый из них отражает характерную особенность года или хозяйственной деятельности.
«Олени — наши друзья», — говорят ханты. Первую специальную работу о роли этих животных в жизни народа написал в 1772 году В. Зуев — солдатский сын, ставший академиком. «Щастлив из них тот, — пишет он, — коего Бог благословил стадами оленей; такой уже почти никогда ни о чем не думает, хотя ходит также и за звероловством; однако сей труд принимает на себя от безделья, либо от великой скуки; оленей же кто стада содержит, тот у них и богатым называется, ибо никогда голоден не бывает». Это суждение относится к северным хантам, но оленеводством занимались и в более южных районах. По фольклорным данным, оно было известно на широте Конда — Иртыш — Демьянка, а сейчас южная граница проходит по реке Юган. Больше всего науке известно о традиционной системе оленеводства восточных хантов.
Откуда и как появились у хантов домашние олени? В устной традиции народа это объясняется и естественным, и сверхъестественным образом. Например, кочующие по Полярному Уралу оленеводы сязи рассказывают, что у них олени повелись от дикого олененка, прирученного прадедушкой. У дедушки было уже сто самцов-хоров, не считая самок-важенок. Есть также предание о споре между казымскими хантами и народом ахус-ях по поводу оленей, принадлежащих казымской женщине-духу. В конце концов стадо было поделено так, что кому достался один олень, кому — десять. По представлениям юганских хантов, домашних оленей создал или пригнал с Казыма их местный дух Ягун-ики.
Олень ханту жизненно необходим. Утилизация оленьих туш, как и рыбы, у них практически безотходна. Необработанные шкуры оленя — это подстилки на спальные места и нарты, а из обработанных шьется одежда и утварь. Шкура, снятая целиком с головы олененка, идет на капюшон детской одежды, а со лба взрослого оленя — на подошвы обуви и сумки; уши — это напалечники для рукавиц. Из туловищной части шкуры выкраивается стан мужской и женской одежды. Из камусов — шкур с ног оленя или лося — шьют полотнища для подклейки лыж, а также обувь и рукавицы или же обтягивают шаманскую колотушку. Оленья «щетка» — кусочек шкуры с крепким ворсом на копыте — вшивается в подошву обуви. Обработанная оленья кожа (замша) служит для многих бытовых поделок и для обтягивания шаманского бубна. Шерсть оленя — подтирочное средство для детей. Длинный подшейный волос используется для расшивания по коже. Из сухожилий изготовляются нити и струны для музыкальных инструментов. Олень — это целый набор пищевых продуктов, а жир, печень и содержимое желудка идут на обработку шкур. Рога и крупные кости — материал для топора и ножа, различных рукояток, наконечников стрел и хореев. Из них же делали ножевидные пластины для чистки рыбы, скребки для шкур, проколки и иглы, игольницы и крепилки для ниток, блоки к оленьим нартам и пряжки для упряжи и мужских поясов, чесалки для спины и ухочистки, пистонницы и пороховницы, губной музыкальный инструмент и многое другое.
Впрочем, все это можно получить, убив и дикого оленя. А домашний имеет еще одну важую функцию — тягловой силы, транспортного средства. Он везет нарты по глубокому снегу и по летней тундре, переходит топкие болота и горные реки. Такому вездеходу не нужны ни дороги, ни фары — его глаза видят в темноте. Его «мотору» не нужно покупать горючее, и он не заглохнет в критическую минуту, не оставит хозяина замерзать в пургу. Олень имеет огромное преимущество перед другими домашними животными, находясь круглый год на подножном корму. Летом его пища — листья, молодые побеги, трава и грибы, а зимой он разрывает снег копытами и добывает мох-ягель. Это и многое другое объединяет домашнего оленя с диким, которого называют также вели, вули, но с определениями «лесной», «божий» олень. Во время гона дикие самцы заходят иногда в стадо домашних и ходят с ним некоторое время. Один из способов охоты на дикого оленя — подпустить к нему домашнего обученного манщика с арканом на рогах. Во время боя оленей рога дикого запутываются на аркане. Характеры у них разные. Одни остаются полудикими и избегают человека, другие легко приручаются и даже тянутся к людям — их привлекает возможость поесть сухую рыбу и сухари, полизать мочу — она соленая. Отбившиеся от стада животные быстро дичают, иногда их приходится приручать снова. Ханты различают диких и домашних оленей по окрасу, длине ног и форме рогов.
Что умела делать хантыйская женщина? Обработать шкуру животного — будь то олень, птица или рыба, сделать из шкуры замшу. Изготовить нитки из сухожилий, крапивы или овечьей шерсти. Из крапивных нитей соткать полотно, а из шерстяных сплести пояс либо носки. Из самодельных и покупных материалов сшить покрытие для жилища, полные комплекты одежды для всех членов семьи и различную мягкую утварь. Заготовить и обработать бересту, сшить из нее покрытие к жилищу и различную посуду. Обработать траву для стелек в обувь и сплести из нее циновки. Приготовить составы для смягчения шкур, окраски различных материалов и их склеивания. Выполнить причудливые узоры из меха, ровдуги, бересты, ткани, бисера, пуговиц, металла. Все работы выполнялись вручную, с применением простых и удобных инструментов.
О заготовке и обработке бересты тобольский краевед Гр. Дмитриев-Садовников написал в начале XX века специальную статью. Для утвари бересту заготавливали женщины, а для покрытия жилища — мужчины. Ее снимали трижды в году: весной по насту, в пору цветения шиповника и осенью, когда опадает лист. Выбирали березы, растущие в глубине леса среди высокого осинника, где они стройнее и имеют от корня высокий и гладкий ствол. Вначале ножом делали вертикальный надрез, углубляясь до луба, затем два горизонтальных надреза по высоте снимаемой части. У надреза слегка отделяли ножом бересту от луба и отдирали руками. В свертках ее уносили домой и обрабатывали в зависимости от назначения. Для посуды, охотничьих манков, поплавков и т. п. с бересты удаляли белую пленку и разрезали на куски нужной формы. Для покрытия жилищ, лодок и на пологи нужно было сшить большие полотнища и требовалась гибкая, эластичная береста. Для этого ее проваривали в воде и даже рыбьем жиру, поставив свертки в большой котел и накрыв сверху мхом и пихтовой корой. Кипятили на костре не менее дня, и такую нагрузку выдерживали, не прогорая, лишь старинные котлы. Сшивали бересту, пользуясь проколкой из ребра молодого оленя или лося, а позднее — обычным шилом. Шов выполнялся пластинками из черемухового прута.
Ханты поклонялись своим богам. И свою веру сохранили до сих пор. Один из основателей мировой этнографической науки американский ученый Льюис Морган писал: «Религия в столь широкой мере связана с воображением и эмоциональной природой человека… с неопределенными предметами знаний, что все древние религии оказываются странными и до известной степени непонятными». Эти слова были произнесены во второй половине XIX века, когда многие естественные науки делали большие успехи. Л. Моргану как бы вторил К.Ф. Карьялайнен: «У современных остяков мир духов очень богат, настолько богат, что, наверно, никогда никому не удастся выявить число и имена всех этих духов». Проблемами религии северных народов занимались русские, финские, венгерские ученые. Не прекращается исследовательская работа и в настоящее время.
Основная сложность, с которой встречаются исследователи, связана с необходимостью определить, сменялись ли верования или одни дополняли другие. Какие верования являются общими для всех коренных народов Сибири, а какие можно считать только хантыйскими? Как происходила и происходит замена различных верований современным материалистическим мировоззрением?
При исследовании подобных вопросов недостаточно одних лишь этнографических сведений, полученных от представителей разных поколений. Как давно возник и стал распространяться тот или иной обычай, можно установить по археологическим данным. Варианты толкования обычая дают мифы, предания и сказки — смотря по тому, какую древность они отражают. Первым из угроведов, кто применил комплексный метод, в частности для исследования представлений о душе, был советский ученый В. Н. Чернецов.
Когда работы В. Н. Чернецова были дополнены исследованиями других ученых, выяснилось, что представления о невидимых душах и духах — хозяевах предметов — в воззрениях хантов не являются первоначальными, а следовательно, единственными. Этим представлениям предшествует еще более древний пласт верований, который в специальной литературе называется фетишистским. Суть его заключается в том, что сами предметы на какой-то стадии развития общественного сознания наделялись сверхъестественными свойствами. Живыми и способными оказывать влияние на человека (помогать или, наоборот, вредить) считались предметы, похожие на какого-либо зверя, рыбу, птицу, человека и т. д. В далекие времена возник обычай подбирать и бережно хранить такие предметы-амулеты, и не только подбирать, но и делать самим. Идолопоклонство, которое сквозь многие тысячелетия донесло до наших дней обычай грубо вытесывать человеческие фигуры, обязано своим происхождением именно этим представлениям. Неизвестно, когда, как и где зародился подобный обычай: он широко распространен у всех народов мира. Особенность хантыйской культуры состоит в том, что этот пласт верований относительно слабо деформирован более поздним — анимистическим.
Анимизм основан на признании духов и душ. В культуре же хантов сохранился тот древний пласт верований, который не связан с представлениями о духах. Следовательно, когда-то давно помощниками предков хантов в их нелегкой охотничьей жизни были не духи, а сами животные или фигурки этих животных.
К тому же далекому периоду относят тотемистические представления, предполагающие веру в родство той или иной группы кровных родственников (рода) с каким-либо животным. Возникает запрет убивать и есть это животное, формируются различные варианты его почитания или даже культ. В различных местах проживания хантов фиксировались отдельные формы почитания и запрет употреблять в пищу некоторых зверей и рыб. Н. Харузин, В. Н. Чернецов, 3. П. Соколова считают, что это и есть указание на существование в прошлом тотемизма. Другие ученые, как, например, К. Ф. Карьялайнен, полагают, что причин почитания может быть много и вовсе не обязательно их связывать с верой в прямое родство человека и зверя.
Медведя в прошлом почитали повсеместно, приписывая ему способность охранять членов семьи от болезней, разрешать возникшие между людьми споры, подгонять лося к самострелу охотника. В прошлом каждая хантыйская семья имела медвежий череп, и сейчас, когда молодежь с недоверием и скепсисом стала относиться к древним святыням, наверное, на чердаке каждого дома можно найти медвежий череп, заботливо упрятанный кем-то из стариков. Исследователи, побывавшие у хантов в начале нашего века, видели своими глазами, как медведь «выступает» в роли судьи и поборника справедливости. Обвиняемый в краже держал в руках медвежью лапу или стоял перед черепом и говорил: «Если я взял зверя из чужой ловушки, то ты, лесной старик, разорви меня вот этими когтями».
Лесным человеком медведя называли неслучайно. В отношении к этому зверю сочетались два противоположных взгляда: с одной стороны, он зверь, объект охоты, источник пищи, а с другой — бывший человек, родственник, родоначальник. Это даже сверхчеловек, потому что когда-то он был младшим сыном бога Торума, но последний за непослушание спустил его с небес на землю. По наказу бога-отца медведь вмешивается в людские судьбы, наказывая виновных и освобождая от наказания безвинных.
Отношения между людьми, добывшими медведя, и самим медведем раскрываются на так называемом медвежьем празднике. Его назначение исследователи усматривают в стремлении помирить медведя (его душу) с убившими его охотниками. В обрядах праздника он тоже выступает в двух упомянутых ипостасях: как зверь — источник пищи (туловище без шкуры) и как родственник человека, его предок, возвышенное существо (в этом качестве выступает шкура с неотделенными головой и лапами). Церемонии в течение всего праздника были направлены в адрес родственника-предка.
Представления о медведе схожи у всех групп угров, исследователи предполагают их общую основу. Если учесть, что распад угорской общности, т. е. начало обско-угорского времени, относится к рубежу II и I тысячелетий до н. э. то нетрудно представить, сколько исторических эпох отражает медвежий праздник. Здесь прослеживается древний автохтонный сибирский пласт, проявляющийся в запрете убивать предка. В костюмах танцоров на медвежьем празднике и в кукольном театре выявляются формы, хорошо известные по иранскому миру. В драматических сценках праздника обнаруживается сходство со знаменитой итальянской комедией дель арте.
Почти везде почитался лось. Это был символ достатка, благополучия. На Васюгане зафиксировано поверье о неожиданно появляющейся из земли белокаменной фигурке лося. Считалось, что она может появиться не перед всеми, а только перед тем, кого ожидает удачная охота. Большим почитанием пользовалась лягушка, которую называли «между кочек живущая женщина». Ей приписывали способность дарить семейное счастье, определять количество детей, облегчать роды и даже играть заметную роль при выборе брачного партнера.
Но не только с животными люди связывали свою судьбу, а и с предками. Современный обычай чтить память умерших уходит корнями в глубочайшую древность. На заре истории людям было чуждо представление о полной смерти, и смерть понималась как переход из одного состояния в другое, из одного мира в другой. Поэтому люди полагали, что ушедшие в другой мир небезучастны к судьбе оставшихся, и если по отношению к ним проявлять заботу, то такую же заботу проявят и они к своим потомкам. Некоторые религиоведы предлагают даже считать культ предков самостоятельной формой верований.
Предки хантов искали поддержки и у деревьев. Пару растущих рядом больших деревьев называли дедушкой и бабушкой; кроме того, дерево мыслилось как лестница, которая связывала земной, подземный и небесный миры. Дедушками и бабушками называли не только деревья, но и отдельные мысы — как на Васюгане мыс Пяйими «Старушка», вдающийся в озеро Тухэмтор. Проповедники христианства удивлялись, когда узнали, что ханты такой мыс почитают больше, чем Иисуса Христа.
Много тысячелетие насчитывает почитание огня, особенно домашнего очага. Считалось, что огонь предсказывает ближайшие события, разговаривая треском, писком. Были даже особые специалисты, которые могли с ним общаться. Место очага в жилище было специально огорожено, и внутри границы находился таинственный мир пай (очажного огня), тогда как просто огонь — горящую палку, горящий лес ханты называли ту гут. В огонь, по поверьям хантов, нельзя бросать мусор или плевать, нельзя трогать железными предметами — все это оскорбляет его или причиняет боль.
Богами были и фантастические человекоподобные существа. Из них наиболее известен «хозяин рыб» — Обской Старик, высеченный из дерева, у которого нос был «аки труба жестяны, очеса стекляны… Его изображение стояло у впадения Иртыша в Обь и «притягивало» рыбу носом, как хоботом. У иртышских хантов была известна своей неограниченной властью богиня Санге, которая пребывала в стороне восходящего солнца и вообще ассоциировалась со светом. (У восточных хантов на нее похожа Анки-Пугос, а у северных — Калтась.) Считалось, что с лучом солнца она посылает душу новорожденного, и только благодаря ей происходит зачатие.
С существами более низкого ранга, которых почему-то на русском языке называют духами, отношения строились на принципе взаимной услуги, по формуле: «Дай, и тебе будет дано». Домашние духи различались по своим силам и способностям. Нередко добычливость какого-нибудь человека объяснялась способностями его домашнего духа, который приобретал славу, и к нему начинали обращаться из других семей. Так семейный дух приобретал статус общественного. Хозяин угощал своего духа, просил у него благополучия семье, удачи в промысле.
Духами-хозяевами мест наделялись примечательные участки окружающей природы: берега больших озер, пещеры, возвышенности, острова среди болот. Духи эти имели видимый образ — будь то красивое дерево, диковинный камень, поставленный человеком столб либо вырезанная из дерева антропоморфная фигурка. К ним обращались за помощью по конкретному поводу либо приносили жертву «на всякий случай» — и поодиночке, и коллективно. Жертвоприношение с молением происходило на священных местах, там, где «жил» дух — природный или рукотворный. Существовало деление на мужские и женские священные места, но были и общие. Нужно отметить, что коллективные святыни не были закрыты и для поклонения представителей других народов. Однако последние нередко грабили и разоряли святилища, поэтому ханты стали скрывать их местонахождение.
Несмотря на все старания миссионеров, христианские догматы не были усвоены хантами так, как хотелось бы деятелям русской церкви. Охотники и рыбаки считали древних идолов и шаманов куда более надежными помощниками, чем Иисус Христос или Богородица. А учение о блаженстве одних умерших в раю и вечном мучении других в аду и вовсе никак не вязалось с привычными представлениями о том, что живые на земле и мертвые под землей одинаково занимаются охотой и рыбной ловлей. В. Н. Татищев, наблюдавший быт новокрещеных, не случайно писал в начале XVIII в.: «Митрополит Филофей Лещинский не более сделал, как их перекупал, да белые рубашки надел, и оное крещение пощитал».
И все-таки за два с лишним века, прошедших с начала христианизации, традиционные воззрения затейливо переплелись с некоторыми элементами христианства. Например, к христианским иконам ханты стали относиться так же, как к духам воды и леса: им приносили жертвы в виде кусков ткани и украшений. Бог Торум ассоциировался со святым Николаем. Ханты так его и называли: Миколаторум. Считали, что по небу он ходит на подбитых лыжах (по Млечному Пути), следит за миропорядком, наказывает за нарушение древних норм поведения. Возвращаясь с добычей, Миколаторум сам распределяет ее поровну между членами своего рода. Хантыйская богиня Анки-Пугос стала восприниматься как Богородица. А Богородица, в свою очередь, оказалась наделенной функцией ясновидения. Это произошло потому, что в хантыйской среде были уважаемы женщины, которые по сновидениям предсказывали будущее.
В настоящее время традиционные ритуалы отправляют в основном только лица самого старшего возраста. Лучше всего сохранились обряды погребального комплекса и все то, что связано со здоровьем и личным благополучием. Отсутствие общественных культовых мест для пожилых людей компенсируется наличием индивидуальных. И далеко не все среди хантов встали на позиции атеизма по той причине, что он полностью разрушает привычную для них систему взглядов. Одновременно идет поиск компромиссов, которые поддерживают контакт прошлого с настоящим и сохраняют психологическую устойчивость индивида. Например, молодой охотник с реки Пим рассказывал, что раньше люди были неграмотные и верили, будто мамонт, который живет под водой, может проглотить целый пароход. Сам охотник в это не верил, но допускал, что мамонт может перевернуть лодку. Действительно, не только у этого человека, но и у других очень устойчивы представления о живущем в воде чудовище-мамонте, рога-бивни которого находят по сей день в береговых отложениях. Однако религиозными эти представления можно назвать лишь с большой натяжкой, и параллели им легко найти в современном так называемом «цивилизованном» мире.
История хантыйского шаманства не поддается расшифровке, несмотря на старания венгерских, финских и советских ученых. Ясно лишь одно: когда Сибирь была присоединена к Русскому государству, да и в последующие времена шаманство у разных народов этого обширного края было развито в разной степени. Его наиболее развитые формы, включая богатый костюм, сложную символику деталей и рисунков, длительный обряд камлания и разные способы приобретения шаманского дара, многие исследователи наблюдали у народов Алтая, Нижнего Амура, тунгусов, но только не у хантов.
В лексиконе хантов есть термин для обозначения человека, который бьет в бубен, созывает духов-помощников и лечит больного. Этот термин — ел, ел-та-ку (у северных хантов чертан-ку, терден-хой), что буквально означает «ворожит человек». «Ела!» — не то просят, не то приказывают люди, собравшиеся вечером у костра возле жилища шамана. «Поворожи!» — так это звучит на русском языке. И шаман должен выполнить их просьбу. А если не выполнит, то его собственные духи-помощники, которые под видом зверей, птиц и букашек беспрекословно подчиняются и разбегаются в поисках души, вдруг выходят из повиновения и хлещут своего хозяина по лицу ремнями, царапают когтями.
Нелегко шаману отказаться от своего призвания. Стоит хотя бы раз отвернуться от духов, прогнать их, как придет их еще больше. Они будут являться во сне, заглядывать в окна, красть пищу, вернее, не саму ее, а то, что насыщает едока, — дух пищи. Избранник будет недосыпать, недоедать и, наконец, умрет. Уж лучше согласиться!
Вот это и есть одна из особенностей хантыйского шаманства. У других народов шаман повелевает людьми, т. е. стоит над обществом, а здесь он сам находится под контролем общества. Хантыйский шаман занимался охотой, рыбной ловлей и вообще обеспечивал полностью себя сам. Никаких привилегий: на медвежий праздник — наряду с другими, на похороны — наряду с другими, а после камлания получал лишь небольшой подарок в виде кисета, рубахи, трубки. Не то что у алтайцев, где одно камлание стоило чуть ли не стада баранов. Отсюда и роль, вес, место хантыйского шамана: он не носитель идеологии общества, а скорее отражатель ее. Да и об идеологии говорить здесь надо с известной осторожностью, так как это понятие относится к обществу социально расчлененному. О каком же расслоении можно говорить, если шаманы работали наряду со всеми? Поэтому историки-первобытники чаще пользуются терминами «мировоззрение», «миропонимание» и т. д.
Основной обязанностью шамана было лечение: различные состояния человека объясняются состоянием его души и действиями всевозможных духов. Общество находит особых лиц, которые якобы видят духов, невидимых для прочих людей. Они и становятся посредниками между людьми и духами.
Северные ханты полагали, что излечивает местный дух — Вежакорский Старик, а шаман может лишь перевести его слова людям и указать, какую жертву просит этот старик. В других местах, например на Вахе, шаманство было развито больше, поэтому упомянутый нами Муйт-ики имел возможность общаться с шаманом, который улетал сам (вернее, душа) к богу Торуму.
Своеобразной категорией были лица исылта-ку. Своими фокусами они могли заставить людей плакать, почему и получили такое необычное название. Рассказывают, что они могли проколоть себя насквозь, вскрыть живот и достать кишечник, поймать на лету стрелу и ружейную пулю. Такое умение позволяло им лечить многие болезни. «Вскрыв» живот пациенту, исылта-ку якобы удалял причину болезни: показывал больному извлеченного духа — носителя болезни в виде червяка или чего-то в этом роде. Носителя болезни он немедленно съедал, потому что все духи считались бессмертными и могли быть уничтожены только шаманом…
Много еще остается белых пятен в тысячелетней истории хантов, но ее основные вехи в науке все-таки обозначены.
Хантыйская земля сегодня — это страна контрастов. Здесь есть такие места, где, как и много столетий назад, охотник в спокойном сосредоточении читает замысловатую вязь собольих следов. Здесь время сохраняет свой прежний темп. Но в отдельных местах от хантыйской культуры не осталось и следа. Там на охотничьих угодьях высятся буровые вышки, а на местах рыболовных запоров установлены мощные дренажные системы. Многое из того, что являлось необходимой частью бытия, из чего состояла культура в целом, ушло безвозвратно. Кое-что уходит прямо на наших глазах…
Манси как этнос сложился в результате слияния племен уральской неолитической культуры, угорских и индоевропейских племен, двигавшихся через степи и лесостепи Западной Сибири и Северного Казахстана. Двухкомпонентность (сочетание культур таежных охотников и рыболовов и степных кочевников-скотоводов) в культуре манси сохраняется и поныне.
Первоначально манси были расселены на Южном Урале и его западных склонах, но под влиянием коми и русских (XI—XIV века) переселились в Зауралье. К концу XVII века количество русских превышало здесь число коренного населения. Манси постепенно переселялись на север и восток, часть их была ассимилирована.
Основные традиционные занятия — охота и рыболовство, у части манси оленеводство. На Оби и в низовьях Северной Сосьвы преобладающим занятием было рыболовство. Жители верховьев рек занимались преимущественно охотой, некоторые выезжали на Обь для сезонной рыбной ловли. Охота была мясная (олень, лось, боровая и водоплавающая птица) и пушная, имевшая в значительной степени товарный характер. Из пушных зверей на первом месте стояла белка, в прошлом соболь. В верховьях рек Лозьва, Северная Сосьва и Ляпин, где была возможность уйти для летнего выпаса в горы на Урал, основным занятием было оленеводство, сложившееся в XVIII веке под влиянием ля-пинских ненцев. Количество оленей было невелико, их использовали в транспортных целях.
В 1923 году территория манси вошла в Тобольский административный округ Уральской области. В 1930 году был образован Остяко-Вогульский (с 1940 — Хантымансийский) национальный (с 1977 года — автономный) округ. Коллективизация 1930-х годов и особенно кампания 1950—1960-х годов по укрупнению поселков манси сильно отразились на состоянии их национальной культуры.
Традиционная женская одежда — платье на кокетке, халат хлопчатобумажный или суконный, зимой сахи — двойная меховая шуба. Одежда была богато украшена бисером, аппликацией, цветным сукном и меховой мозаикой. Большой платок с широкой каймой и бахромой, сложенный неравным треугольником, носили наброшенным на голову и плечи, со свободно свисающими концами на груди. Концом платка женщина (как и у хантов) закрывала лицо в присутствии мужчин —старших родственников мужа (свекре, старшем брате, дяде и др.) или зяте (обычай избегания). Мужчины надевали рубахи, по покрою похожие на женские платья, штаны и пояса, к которым подвешивали мешочки и футляры с охотничьим снаряжением. Верхняя одежда из сукна или оленьих шкур — глухая с капюшоном (малица, гусь).
Традиционной пищей служили рыба и мясо. Рыбу ели сырой, вареной, мороженой, вяленой, копченой, сушеной. Из внутренностей рыбы вытапливали жир, который употребляли в чистом виде или смешивали с ягодами. Мясо промысловых животных (преимущественно лося), боровую и водоплавающую дичь вялили и коптили. Домашних оленей забивали в основном по праздникам. Чернику, черную смородину, черемуху, морошку, бруснику и клюкву заготавливали впрок.
Наиболее известным празднеством у манси, как и у хантов, является медвежий праздник. Многие торжества приурочены к датам православного календаря. Из весенних праздников наиболее значителен Урине хотэл эква — Вороний день, отмечающийся на Благовещенье (7 апреля). Считалось, что в этот день ворона приносит весну, выступает покровительницей женщин и детей. Этот праздник связан со стремлением к воспроизводству жизни, благополучию семьи, в первую очередь детей. В конце мая — начале июня отмечали дни рыбаков, включавшие соревнования на лодках, разжигание костра, жертвоприношения, совместные трапезы, шаманские камлания с целью выяснения, в какое время появится рыба и в каких местах ее лучше ловить. С охотничьим промыслом, особенно с началом пушной охоты, связаны осенние праздники, в первую очередь Покров (14 октября). У оленеводов наиболее почитаем был Ильин день (2 августа), совпадающий с окончанием линьки у оленей.
В богатом мансийском фольклоре жанры делятся на священные и обыденные. Священные жанры чаще всего исполнялись после захода солнца, преимущественно поздней осенью и зимой, их исполнение обычно было приурочено к праздникам и ритуалам.
Наиболее раннее известие о хождении новгородцев в Югру относится к 1032 году. В XI веке Новгород достаточно прочно овладел Печорским путем в Югорскую землю, а в конце века русские уже побывали за Уральским хребтом.
Поездки новгородцев в Югру продолжались и в XII веке. В это время население Югры платило новгородцам дань (в летописях она обычно называлась «югорщиной») в виде звериных шкур, «рыбьего зуба» (моржового клыка), а также «узорочья» (вероятно, различных украшений). Примерно с 1264 года Югорская земля официально числится в числе новгородских волостей, как это устанавливается из договорных! грамот между новгородцами и новгородскими князьями. Из одного летописного сообщения видно, что новгородцы побывали «по Оби реки до моря» в 1365 году.
Трудность пути из Поморья на Обь, суровые климатические условия часто заставляли поморов зимовать в Сибири. Некоторая часть русских торговых и промышленных людей жила там не одну зиму. Поэтому строились не только простые зимовья, а острожки, пригодные для длительного и безопасного житья. Подобные острожки были своеобразными местами торга, где шел обмен русских товаров на «остяцкую и самоядскую руку» и производилась закупка сибирской пушнины.
Постоянное общение с жителями Северо-Западной Азии привело к тому, что русские промышленные люди стали использовать для езды оленей и собак, заимствовали приемы охоты, практикуемые нерусскими жителями. В свою очередь привозимые русскими железные изделия (наконечники стрел, ножи, топоры и др.) помогали сибирскому населению совершенствовать приемы охоты, рыбной ловли и морского промысла. Длительное общение русских со своими северо-восточными соседями приводило к тому, что среди промысловиков, ездивших в Зауралье, появились умеющие говорить на самодийском и угорском языках. В свою очередь самодийцы и угры овладевали русской разговорной речью.
Со времени покорения Новгорода и включения его в состав централизованного Русского государства (1487 год) заботу о сношениях с Югрой, о развитии и укреплении экономических и культурных связей русского народа с Сибирью, а также охрану государственных интересов берет на себя Москва — центр Русского государства (ибо это было очень выгодно материально). В XV—XVI веках очаги русской народной культуры возникают в Печорском крае, где появляется ряд сел и слободок (Ижемская, Усть-Цилемская, Пустозерск и др.), население которых налаживает торговлю с самоедами, остяками и вогулами.
Московское правительство снаряжает во второй половине XV века три похода за Урал. Первый поход был совершен в 1465 году при царе Иване III. Возглавил поход устюжанин Василий Скряба. В составе его отряда были «хотячие люди, а также вымичи и вычегжане». В результате этого похода Василий Скряба и его люди «Югорскую землю за великого князя привели, а князей югорских, Калпака да Течика, к великому Ивану Васильевичу и на Москву привели, и князь великий их пожаловал Югорским княжением и отпустил их в Югру, а на них дань возложил и на всю землю Югорскую».
В 1483 году была снаряжена новая экспедиция в Югру. На этот раз во главе экспедиции были воеводы «князь Федор Курбский Черный да Иван Иванович Салтык Травин, а с ними устюжане и вологжане, вычегжане, вымичи, сысоличи, пермяки». Из сообщения летописи следует, что экспедиция побывала на реках Пелыме и Тавде, прошла по Иртышу, с Иртыша продвинулась на «Обь-реку великую», в Югорскую землю.
Окончательное включение Югорской земли в состав Московского государства совершилось лишь в 1499—1500 годах, после третьей военной экспедиции в Югру, состоявшей из 5 тысяч устюжан, вятчан и двинян. Разрядные книги, описывающие этот поход, содержат сообщение о том, что экспедицией командовали трое воевод — Курбский, Ушатый и Заболоцкий-Бражник.
По свидетельству Герберштейна (начало XVI века), русские регулярно бывали в Югре для сбора ясака и торговли. По его же сведениям, платили как вогулы и остяки, так и «самоядь».
Несмотря на то что русские люди часто посещали Западную Сибирь, большинство читателей вообще ничего не знает ни о походах туда поморов, ни об экспедиции князя Курбского. В царское время князь считался «предателем», бежавшим в Литву, вместо того чтобы быть казненным в Москве, а в советское время его подвело чуждое социальное происхождение. Так что все лавры достались более позднему забияке — Ермаку.
