Житие великого князя Владимира, в святом крещении Василия
Князь Владимир был сыном Святослава, внуком Игоря и святой Ольги, правнуком же Рюрика, призванного на княжение из варягов. У Святослава Игоревича было три сына от разных жен: Ярополк, Олег и Владимир. По смерти Святослава старший сын его Ярополк, сев на отцовском престоле в Киеве, пошел войной на древлянского князя Олега, своего брата, убил его, а княжение его взял себе. Узнав об этом, княживший в Новгороде Владимир убоялся, как бы тот с ним так же не поступил, и бежал за море к варягам. А Ярополк взял под свою власть и новгородские княжения, как и древлянские. Но через некоторое время Владимир, собрав большую воинскую силу — частью у варягов, частью в иных пределах русской земли, пошел на киевского князя Ярополка и убил его и захватил и княжение киевское, и жену брата, родом гречанку. И сделался он единовластным правителем всей русской земли, и поставил он идолов на высоких местах, и поклонялся им, принося жертвы, и весь народ заставлял поклоняться идолам, а тех, кто не желал им кланяться, повелевал предавать смерти.
Идол Перуна у трона князя
И убит был тогда блаженный Феодор-христианин с сыном Иоанном, ибо не захотел быть сообщником идолопоклонников и сына своего не отдал в жертву бесам. Прочие же христиане, просвещенные святой Ольгой, для которых она и церковь на Аскольдовой могиле создала, кто из них еще оставался в живых, от страха не объявлялись: одни бежали, другие втайне хранили святую веру, а некоторые вновь обратились к прежнему нечестию. И если где и стояла еще христианская церковь, она была разорена рукою идолослужителей.
Владимир же поставил в Киеве следующие главные идолы: первый, самый главный идол — Перун, который считался богом грома, молнии и дождевых облаков, второй — Волос, считавшийся богом скотов, третий — Позвизд, или Вихрь, бог воздуха, четвертый — Ладо, бог веселья, пятый — Купало, бог плодов земных, шестой — Коляда, бог праздника, бывающего зимой, И иные, меньшие боги — не только в Киеве, но и по всем Русской державы пределам — по велению того великого князя были поставлены, став местом нечестивого почитания. Такое же идолопоклонство совершалось и в Великом Новгороде, где посланный Владимиром начальствовал его дядя Добрыня, брат его матери. Наряду с идолопоклонством Владимиру было свойственно и другое зло — в плотских похотях без воздержания, как в тине, валяться, ибо, как в древности Соломон, он очень любил женщин, был ненасытен в плотском сладострастии и имел много жен, а еще больше — наложниц.
Не будет неуместным вкратце вспомнить здесь и о том, что жители Руси и до Владимира, хоть и не все, но некоторые в разные времена крестились. Во-первых, славяно-русский народ был крещен святым апостолом Андреем Первозванным, который, достигши Киевских гор, благословил их и, водрузив на высоком холме крест, предсказал, что здесь будет город, в котором воссияет Божья благодать. И тех людей, которых он тогда там нашел, научил святой вере и крестил. Затем пошел и в другие русские земли, где ныне стоит Великий Новгород и другие знаменитые города, и всюду, кого смог обратить ко Христу, просветил святым крещением. Вновь крестилась Русь в царство греческого царя Василия Македонянина, в патриаршестве святейшего Фотия, когда прислан был от них архиерей Михаил, а в то время, в малолетство русского князя Игоря Рюриковича, правил княжением его родственник и воспитатель князь Олег. И когда пришел из Царьграда в русскую землю греческий архиерей, чтобы научить святой вере неверный народ, люди желали сначала видеть какое-нибудь совершенное им чудо, и спросил архиерей, какого чуда им хочется; они же сказали: «Книга, которая учит вашей христианской вере, пусть будет брошена в огонь, и если не сгорит, тогда узнаем, что хороша и истинна ваша вера и велик Бог, тобою проповедуемый».
Архиерей же, уповая на Бога, повелел разжечь перед всеми великий огонь и, воздев руки к небу, помолился, говоря: «Прославь имя твое, Христе Боже!» И сказал это, положил книгу, святое Евангелие, в огонь, и не сгорела книга: все дрова сгорели и огонь погас, а Евангелие оказалось цело, нисколько огнем не повреждено. Увидев то чудо, многие поверили во Христа и крестились. Еще крестилась Русь в дни великой княгини Ольги, жены великого князя русского Игоря Рюриковича, матери Святослава, бабушки Владимира: она, как говорит ее житие, пойдя в Царьград, приняла там святую веру и наречена была в святом крещении Еленой. Возвратившись же оттуда, многих она в Киеве и прочих русских городах к святому крещению привела, однако всех просветить не смогла, ибо и сына своего Святослава никак не сумела уговорить принять христианство. От тех крещений, бывших прежде Владимира, не могла расшириться и утвердиться на Руси святая вера как из-за частых войн, так и из-за князей, преданных нечестивому идолопоклонству. И, наконец, вся Русь просветилась в дни великого князя Владимира после того, как он сам сначала просветился и истинный путь спасения познал и всех на него наставил — и образом своего благочестия, и монаршеским своим поведением. Началось же это просвещение так.
Когда разнеслась слава о храбрости Владимира, единовластии его и размерах его царства, превышавших владения других царей и князей во всей поднебесной, начали приходить к нему проповедники из разных народов, хваля свою веру. Вначале пришли мусульмане, и спросил их Владимир: «Какова вера ваша?» Они сказали: «Мы веруем в Бога, пребывающего на небесах, и есть у нас пророк Божий Мухаммед, который позволяет нам иметь жен, кто сколько хочет и всякими страстями плотскими наслаждаться, только повелевает обрезываться, не есть свиного мяса и не пить вина». И о других делах, свойственных их вере, говорили мусульмане, но писать о них нехорошо. Будучи женолюбив, Владимир о женах слушал с удовольствием, но обрезание и отказ от вина ему не понравились, и он сказал: «Жить без вина мы не можем, ибо на Руси все веселье и удовольствие бывает в подпитии».
Приходили проповедники и от немцев, и от римского папы, и от западного кесаря, и прочих князей посланцы, каждый свою веру называя хорошей, но ни одна из них ему не полюбилась. Пришли также и евреи, говоря, что лучше всех вер их ветхозаветная вера. И спросил их Владимир: «Где земля и царство ваши?» Они же сказали: «Наша земля — Иерусалим, Палестина и окрестности; но поскольку прогневали мы Бога грехами нашими, расточил за то нас Бог по всей Вселенной, а землю нашу отдал христианам». И сказал им Владимир: «Как же вы иных вере вашей учите, сами будучи отвергнуты вашим Богом? Ведь если бы Бог вас любил, то не расточил бы вас по чужим землям. Может, вы и нам желаете такого расточения?» И сказав это, прогнал их от лица своего.
После всех пришел к Владимиру от греческих царей Василия и Константина и от патриарха царьградского Николая Хрисоверга посол с дарами, человек выдающийся, искусный в слове и боговдохновенный, Кирилл Философ. Это не тот Кирилл Философ, который с братом своим Мефодием проповедовал Христа сначала среди хазар, потом в Моравии и перевел книги с греческого языка на славянский, но другой человек, носивший то же имя. Тот Кирилл Философ жил более чем на сто лет раньше, а этот позже, и некоторые историки называют его не Кириллом, а Киром. Этот философ Кирилл (или Кир) долго беседовал с Владимиром о христианской вере, начав от сотворения мира, рассказал обо всех пророчествах, о воплощении Христовом, о добровольно воспринятом им страдании и крестной смерти ради спасения людей, о воскресении из мертвых на третий день и вознесении на небеса, как о том пространно пишет преподобный Нестор Печерский.
Потом он заговорил о втором пришествии Христовом, о воскресении мертвых, о Страшном суде, о бесконечной муке, уготованной грешникам, и о воздаянии праведных в царствии небесном, и дал ему в дар от пославших его большое златотканое полотно, на котором искусно было выткано изображение Страшного суда Божия и разделение грешных от праведных. И стояли праведные по правую руку Судии — по ту сторону, где изображены были рай и царство небесное; грешники же стояли слева, по ту сторону, где было изображение геенны огненной, страшных демонов и различных адских мук. Все это внимательно рассматривая, Владимир спрашивал философа обо всем, и тот все подробно объяснял ему, говоря:
«Когда придет Христос во славе Своей с небес на землю судить живых и мертвых и воздать каждому по делам его, тогда тех, кого Он найдет праведными, поставит справа от себя и пошлет их в царство Свое небесное на вечное веселье, а кого найдет грешными, тех поставит слева и пошлет в геенну неугасимую на бесконечные муки». Услышав это, Владимир вздохнул и сказал: «Блаженны те, кто станет по правую руку, и горе тем, кто окажется слева!». И сказал ему Философ: «Если ты, царь, перестанешь делать зло и примешь святое крещение, то будешь удостоен стоять справа, если же пребудешь в нечестии, то и твое место окажется слева». Владимир выслушал слова Философа и, размышляя, сказал: «Подожду еще немного, пока лучше разузнаю обо всех верах». И, одарив Философа и его спутников, отпустил их с честью в Царьград.
Когда греческий философ ушел, Владимир созвал всех своих бояр и старейшин и сказал им: «Вот, приходили ко мне мудрецы из различных народов, из мусульман, немцев, римлян, евреев и из прочих народов, каждый хваля свою веру. После всех пришли и греки и говорили, более чем другие, удивительные вещи о своей вере, повествуя о происшедших в поднебесной делах от начала мира и доныне, и говорят, что наступит иной век и иная жизнь, и после смерти все люди воскреснут, и если кто что доброе в этом веке сделал, то в будущем будет радоваться, живя бессмертной жизнью, а грешники будут вечно мучиться». И ответили ему его бояре и старейшины: «Никто никогда не хулит свое, но, конечно же, хвалит. И если ты, великий князь, хочешь вернее узнать истину, то у тебя ведь множество мудрых людей — пошли лучших из них по различным землям и народам, пусть они увидят и разузнают всякую веру и кто как служит своему Богу, а потом, возвратившись, пусть расскажут тебе и нам обо всем подробно и основательно, как очевидцы».
Послушавшись этого совета, Владимир послал толковых и умных людей в разные земли, чтобы они познакомились с верой и службой каждого народа. Те же, пройдя многие страны и царства, пришли, наконец, в Царьград и сказали греческим царям Василию и Константину о причине своего прихода. Цари обрадовались и тут же сообщили о них святейшему патриарху. Патриарх же велел празднично украсить церковь, одел драгоценнейшие святительские облачения и со многими священниками и епископами совершил божественную литургию. Пришли к литургии и цари с посланцами Владимира и, введя их в церковь, поставили на таком месте, откуда им было бы удобно все видеть и слышать. Те же, видя непередаваемую красоту хвалений Бога, каковой красоты нигде никогда не видели, и, слыша прекрасные звуки церковных песнопений, каких никогда не слышали, очень удивлялись и полагали, что не на земле уже стоят, а на небе, ибо осиял их в то время свет небесный, и были они как бы вне себя от радости духовной, которой тогда исполнились их сердца. По совершении же божественной литургии цари и патриарх оказали тем русским послам большую честь — устроили для них прием и, одарив их многими дарами, отпустили.
И когда они возвратились к Владимиру, вновь созвал Владимир бояр своих и старейшин и повелел, чтобы возвратившиеся посланники рассказали перед всеми, где что они видели и слышали. Те же рассказали ему все по порядку о вере и о службе каждого народа, но всем слушавшим не нравились те веры. Потом рассказали они о том, что видели у греков: «Когда мы пришли в Царьград, греки ввели нас в свою церковь, где они служат своему богу, и мы видели там такую великую красоту, которую язык наш передать не в состоянии; одежды священников чудесны, служба весьма хороша, и люди все стоят в благоговении, пение же такое сладостное, какого мы никогда не слышали. И объяла нас какая-то радость, и мы сами не чувствовали себя и не знали, на земле ли мы находимся иль на небе. И нет такой красоты и столь превосходного благохваления во всей поднебесной, какие у греков. И потому мы полагаем, что вера их истинна и что только с теми людьми истинный Бог».
И сказали бояре Владимиру: «Если бы вера греческая не была хороша и истинна, то бабка твоя Ольга не приняла бы ее, ибо женщина она была очень мудрая». Тогда Владимир по действию благодати Святого Духа начал понемногу просвещаться в уме своем и познавать правую христианскую веру и желать ее. Но поскольку при нем никого не было, кто скоро привел бы его к исполнению намерения, а все бояре и советники были помрачены тьмой нечестия, продолжилось уверение и отложилось крещение его на некоторое время, пока он не принял решение пойти на греческую землю войной, захватить их города и получить учителей христианства, которые научили бы его вере.
И собрав воинскую силу, он пошел к Тавриде, и взял сначала греческий город Кафу (Феодосию), затем пришел под Херсонес, стольный город той земли. И окружил этот город и осаждал его немалое время, но не мог взять, ибо город был крепок и греческие воины в нем мужественно защищались. Взял же он его так: херсонесский протопоп Анастас написал Владимиру на стреле следующее послание: «Царь Владимир! Если хочешь взять город, найди с восточной стороны в земле трубы, по которым течет в город пресная вода. Если ты их разобьешь, то лишишь город воды, и, убежденные жаждой, горожане скорее тебе покорятся». Написав это на стреле, протопоп натянул лук и пустил стрелу к шатру Владимира. И упала та стрела перед шатром, и тут же, заметив ее, стрелу взяли и, увидев на ней греческое письмо, принесли к Владимиру. И позван был переводчик с греческого языка, и, когда он прочел и перевел написанное, Владимир повелел внимательно искать в земле с восточной стороны от города трубы водопровода и, найдя, перебил их. И не стало воды в городе, и изнемогли люди от жажды, и тогда нехотя покорились они Владимиру. И взял Владимир город Херсонес, торжественно вошел в него, не причинив людям ни зла, ни обиды.
По взятии же Херсонеса и всей Тавриды послал Владимир к царям греческим посольство со словами: «Вот взял я ваш славный город Херсонес и всю землю Таврическую. Слышал я, что у вас есть сестра, прекрасная дева, дайте же мне ее в жены. А если не захотите мне ее дать, то и с вашим Царьградом я сделаю то же, что с Херсонесом». Получив такое послание от Владимира, греческие цари немало опечалились, и сестра их по имени Анна не захотела идти за поганого. Но силы многих русских воинов и храбрости Владимира греки убоялись. И написали цари ему так: «Не подобает нам, христианам, отдать сестру нашу за человека, пребывающего в нечестивой вере. Если хочешь ее иметь, откажись от своих идолов и веруй во Христа, истинного Бога, как и мы, и прими святое крещение, и тогда беспрепятственно возьмешь в супруги себе нашу сестру, и, как единоверный, пребудешь с нами в любви, а, кроме того, и царствие небесное унаследуешь».
Получив такой ответ от греческих царей, вновь послал к ним Владимир, говоря: «Полюбилась мне ваша вера с того времени, как посланные мною знакомиться с различными верами люди, побывав у вас, возвратились к нам и рассказали подробно, насколько вера ваша лучше других вер, а служение, которым вы служите Богу вашему, превосходнее, чем у всех народов. Я хочу принять вашу веру, только пошлите вы ко мне епископа, который крестил бы меня, да и сами с вашей сестрой придите к нам или сестру пошлите ко мне в супруги, и тогда я возвращу вам Херсонес со всей Тавридой». Получив эту добрую весть, греческие цари весьма обрадовались и уговаривали сестру свою, умоляя, чтобы она пошла за Владимира: «Умилосердись над царством христианским, ибо если ты не пойдешь за него, он не перестанет пленять нашу землю, и есть опасность, что он сделает с Царырадом то же, что с Херсоне-сом. Если же тебя ради Владимир крестится и благодаря тебе Господь обратит к себе русскую землю и отвратит греческую землю от тяжелых и частых войн и нападений руссов, то вечную славу и бессмертное блаженство ты приобретешь». Царевна Анна, хоть и не хотела этого, но ради спасения рода русского, к Богу обратиться готового, да отечеству своему, греческому царству, мира желая, снизошла к совету и мольбе братьев своих и сказала со слезами: «Воля Господня да будет!» И послали ее цари морем в кораблях с архиереем Михаилом, со священниками и со знатными боярами. И когда они достигли Херсонеса, встретили ее с честью и отвели в царскую палату.
Как раз в то время, за несколько дней до ее прибытия, у Владимира заболели глаза и он ослеп. И начал он сомневаться в святой вере и в крещении, внутренне колеблясь и говоря: «Боги русские разгневались на меня за то, что я хочу их оставить и иную веру принять, и послали мне наказание слепотой». Царевна же велела ему передать: «Если хочешь быть здоров и видеть, скорее прими святое крещение, иначе от слепоты своей не избавишься. Если же крестишься, то не только от телесной слепоты, но разом и от душевной освободишься». Услышав это, Владимир ответил: «Если окажется правдой то, что ты говоришь, я поверю, что велик Бог христианский». И тут же, призвав епископа, попросил святого крещения. Епископ же сначала огласил его и в святой вере хорошо поучил, затем в церкви Святой Софии, стоявшей посреди города, крестил и нарек ему имя Василий.
При крещении же его произошло чудо, подобное тому, что было с Савлом, гнавшим Божью церковь и ослепшим от блиставшего на его пути в Дамаск небесного света: когда слепой Владимир вошел в святую купель, а епископ по ходу чина крещения возложил на него руки, тут же спала как чешуя с глаз его слепота, и он прозрел и прославил Бога за то, что тот привел его в истинную веру, и век благодарил Христа Господа, радуясь и веселясь. Увидев то чудо, и бояре и воины его крестились, и была большая радость среди руссов и греков, а особенно среди святых ангелов на небесах, ведь если об одном кающемся грешнике те радуются, то насколько больше о столь великих душах, Бога познавших, возрадовались они, и «слава в вышних Богу» воспели.
«Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте» — так увидел Летописец то «крещение Руси», тысячелетие которого торжественно отмечает Русская православная церковь. День этот, по тексту «Повести временных лет», самому раннему дошедшему до нас летописному своду, можно восстановить достаточно полно. Киевляне начали собираться на Днепр еще на заре. Накануне глашатаи объехали город: объявили — на утро назначено крещение. Явиться должны были все — княжеские слуги громко и внятно передавали слова князя Владимира: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — да будет мне враг!» Владимир вроде бы не обязывал идти на Днепр, но мало кто в открытую рискнул бы принять княжий вызов… Так что Летописец записал точно: «И сошлось там людей без числа».
Никто в толпе толком не понимает, ни что с ним будут делать, ни что делать ему самому. Знают только, что загонят в воду.
С Подола виднеется даже верх старой Ильинской церкви — в Киеве издавна немало христиан. Здесь же, на низком берегу Днепра, несколько хибарок вразброс, щепье валяется, лыко.
Вот тут вернемся к «Повести временных лет». Все, о чем в ней рассказано, происходило в Киеве впервые. Никто не представлял себе, что и как нужно делать. Да и трудно понять, как массу самого разного народа можно было окрестить. Загнать в реку разом? Многие потонут. Загонять группами? А сколько нужно пробыть в воде? В какой это момент язычник станет христианином? Попы-то знают, но они где-то там поют, далеко и непонятно… Несомненно — сумятица. Летописец, конечно, о ней не пишет, но из-за строк текста проглядывает растерянность собравшихся. Кто залез по грудь, кто — по шею, младенцев держат на руках — не держать же их в воде, кто-то там и на месте не стоит, ходит. Нарушает таинство или нет? Неясно. Крестят по греческому обряду в три погружения… Как это все сделалось? Приседали они там, что ли? с головой ли окунались? — понять невозможно. Ясно: происходило что-то путаное, какая-то не очень сообразная история вышла, что Летописец и отметил. Как мог сдержаннее: за строкой можно прочесть.
Наконец разрешили вылезать. Все в мокрой одежде. «Разошлись по домам», — подытожил день Летописец. Но теперь-то князь знал, что в каждой киевской хижине — его «брат во Христе». И в каждой, самой бедной хижине тоже знали, что в палатах крепкого города тоже есть «брат во Христе» — великий князь. Вот только не знаем мы, в каком это было году. Тысячелетие 988 года — дата условная. Историки всерьез и аргументированно спорят о ней уже более ста лет, но с полной уверенностью и сегодня никто не может сказать, произошло это в 988 или в 989 году, может быть, в 990-м, а может, и позже. Безусловного ответа нет. Летописца дата не заинтересовала. Далее мы увидим почему. Так или иначе, Церковь тоже не настаивает особенно на 988 году и не утверждает, что «крещение Руси» произошло именно в этот год. В гимназиях, когда учебники контролировались Церковью, учебник истории указывал две даты: 988 и 989 годы. Впрочем, не только это условно в крещении Руси. Значит ли оно, что окрестили всех жителей Киева? Наверняка нет. Летопись знает, что были люди, которые продолжали веровать по-прежнему. Это они буквально в канун крещения бежали за уплывавшим Перуном, оплакивали низвергнутую святыню… Но и не в этом дело. Как отличить крещеного от некрещеного? По ритуалу должны были надеть нательный крест. Летопись об этом не сообщает, хотя момент важный. Мы не имеем права дописывать за Летописца его труд и домысливать его, сочиняя «факты». Но сделать вывод на основании дошедших до нас, часто разрозненных и противоречивых свидетельств, чтобы увидеть то, что осталось за строкою летописи, мы можем. Так вот, похоже, что в Киеве то ли вовсе не давали крестов новым христианам, то ли на всех не хватило. Чего-то там не предусмотрели. Когда же на следующее лето Добрыня отправился в Новгород, в частности чтобы окрестить новгородцев, то летопись (Иоакимовская) подмечает в очень сходной картине крещения на Волхове отличие. Разночтение в тексте. Отличие вроде бы и несущественное. Оно касалось именно нательных крестов. В Новгороде некоторые язычники, чтобы как-то переждать кампанию крещения, начатую с приездом Добрыни и епископа Иоакима, заявляли, что уже крещены. Иоаким распорядился, чтобы носили кресты, хоть медные, хоть деревянные, хоть какие, а у кого креста на шее не будет, тому не верить и крестить, пусть повторно…
Интересно, при крещении должны были всем давать новые имена. Как? Оптом. Всем женщинам одно имя, или «по батальонам»?!
Но вернемся к будущему святому и равноапостольному Владимиру. Борис и Глеб, сыновья Владимира, погибшие в усобной борьбе, канонизированы. Их официальное причисление к лику святых состоялось уже при Ярославе Мудром. Их сводный брат, сын Владимира от Рогнеды, Ярослав упорно добивался от константинопольского патриархата канонизации Владимира и Ольги. Отказ был категорический. Признали святыми только Бориса и Глеба. Был установлен единый день памяти первых русских святых — 24 июля. Сам Владимир, «новый Константин», остался вне церковного почитания. Летописный некролог содержит указания на то, почему греческое священство киевской митрополии отказывалось канонизировать князя. Его «не прославил Бог», то есть от гробницы Владимира не происходит чудотворений, которые в те времена считались непременным знаком святости. И получилось так, пишет Летописец, что мы, «став христианами, не воздаем ему почестей, равных его делу».
Понятно, что чудеса непременно произошли бы у гроба Владимира, будь в этом заинтересована Церковь. Чудес же нет… Византия и греческая церковь весьма недовольны Владимиром. Недовольны так, что даже отказываются от канонизации крестителя Руси… Владимира провозгласила святым новгородская церковь по прямому указанию Александра Невского в 1240 году. День смерти Владимира, 15 июня, совпал с днем победы Александра на Неве. Религиозное сознание увидело тут покровительство святого, который и сам хоть недолго, но княжил в Новгороде.
Общерусская канонизация князя состоялась только при Иване IV.
Летопись совершенно перестает интересоваться тем самым Владимиром, который «вывел Русь из тьмы язычества».
О деятельности Анны на Руси ничего не известно. Она родилась 13 марта 963 года, за 2 дня до убийства ее отца.
Крайне маловероятно, что из Византии сюда, в «Скифию», направляли лучшие богословские силы патриархата, тех, кто нес бы идеалы христианской морали, мог подать примеры высокой нравственности. Скорее всего, в большей своей части это были далеко не лучшие кадры греческого духовенства. Так что представление о заморской церкви было в Киеве — не могло не быть — достаточно трезвым. Что у Владимира должен был выработаться скептицизм по отношению к всяческим религиозным формам, достаточно понятно. Важно, как и с какими целями проявил Владимировой скептицизм, каких добился результатов. А проявил он его весьма активно и результатов добился тоже серьезных.
Владимир, как утверждает Летопись, крестил Русь и больше историков Церкви он не интересует. Мы знаем только о последних днях его жизни.
А как же православная Русь?
1071 год. Во время неурожая явились два волхва из Ярославля. Волхвы заявили, что знают всех, кто в этот голодный год припрятал запасы. И действительно, куда ни придут в погост, тут и называли знатных жен, говоря, что «та — жито прячет, а та — мед, а та — рыбу». Смерды приводили к ним этих «жен», волхвы с каким-то колдовским обрядом «прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и убивали многих жен, а имущество их забирали себе». Дошли так до Белоозера, «и было с ними людей триста».
Идол, найденный на «Чудском конце» Ростова
На Белоозере оказалась дружина Яна Вышатича, собиравшего дань князю Святославу. Вышатич прежде всего разузнает, чьи смерды эти волхвы, и узнав, что они смерды его князя, послал к тем людям, которые были около волхвов, и сказал им: «Выдайте мне волхвов». Их, конечно, никто выдавать не собирался. Осерженный Ян пошел было со своим требованием к лесу, где засели недовольные смерды. Дружинники остановили его: «Не ходи без оружия, осрамят тебя». Осрамят — это значит откажутся повиноваться, заставят отступить. Ян понял и пошел с группой воинов, держа в руке боевой топор. Навстречу вышло трое. Остановили Яна, хотели припугнуть: «Идешь на смерть, не ходи». Никаких предупреждений Яну было не нужно: воин, глава княжьей дружины — и какие-то смерды. Порядок следовало навести немедленно и жестоко. Устрашить, а потом не дать опомниться. Смердьих парламентеров убили на ходу и двинулись на оставшихся. Ян шел впереди, на него кто-то кинулся, кто-то швырнул в него топор, но промахнулся. «Ян же, оборотив топор, ударил того обухом и приказал отрокам рубить их».
Итак, Ян идет впереди — воин и власть, — ему ли бояться, да и кого, смердов? И как убил: обухом топора. Не зарубил, похоже, что он, княжий «лучший муж», просто не хочет марать боевого оружия смердьей кровью. Смердов рубят отроки. Повстанцы бежали, и не Вышатичу было гоняться за ними по лесам, да и как взять их в лесу? Ян вернулся в Белоозерск и заявил горожанам, что если те не схватят и не выдадут ему волхвов, то он «весь год» проведет в городе. Кормить весь год дружину, которая к тому же распояшется — это очевидно, — белоозерцев такая перспектива напугала. Трудно сказать как, но волхвов Вышатичу привели. Из допроса вышел поначалу богословский спор, волхвы сначала убеждали Яна: «…перед тобою вынем жито, или рыбу, или что другое». Вышатич не поддается на уговоры колдунов и утверждает, что это ложь, что человек состоит «из костей и жил кровяных, нет в нем больше ничего, никто ничего не знает, один только бог знает».
«Теология», как видим, очень несложная. Ян — христианин того начального периода, когда «весь крещеный мир» Руси, по сути — полнейшие язычники, научившиеся двум-трем молитвам да крестному знамению. Этого хватит с избытком: сам факт крещения в языческом всеобщем сознании вполне достаточен для того, чтобы далее не особенно беспокоиться о религиозных вопросах. И вместе с тем эта «теология» — шаг вперед по сравнению с языческими верованиями. Ян отказывается верить в традиционное ведовство, это для него уже ложь. Но если это и шаг в познании мира, то даже для Вышатича шаг небольшой. Христианство прекрасно позволяет ограничить кругозор и меру жизненной ответственности человека: «Никто ничего не знает, один только Бог знает». Тезис Вышатича вполне христианский, делает религию средством интеллектуального застоя, которым она, по сути, и явилась. И опять же обратимся к словам Яна; особенно ярко проявлялась христианская косность тогда, когда стали развиваться естественные науки. «Все знает Бог, человеку незачем и греховно мудрствовать» — этот тезис на века станет опорой религиозного невежества. Как скоро он, оказывается, прозвучал в христианской Руси…
Дальше пошел спор о сотворении человека. Волхвы утверждают, что им лучше, чем Яну, известно, как был сотворен человек: из грязной тряпочки, которой бог отерся в бане. Ян только что, по Библии, утверждал, что «сотворил Бог человека из земли», и он обвиняет волхвов: «Прельстил вас бес». Опять же первый на Русской земле теологический диспут содержит тот основной аргумент, к которому богословы будут прибегать и столетия спустя. Его можно выразить по-разному, но его суть всегда не в доказательстве, а именно в этом — «бес прельстил», и это — ultima ratio теологии. Но Вышатич не богослов и спор прекращает, сведя его с неба, где Бог, на землю, где он, Ян Вышатич. Волхвам, подводит он черту, придется «здесь принять муку от меня».
Волхвы, как ни странно, упорствуют: «Не можешь нам сделать ничего». Речи нет о теологических категориях: смерды убеждены в том, что их право — предстать на суд князя, а не княжьего слуги, хотя бы и самого Вышатича. Он же уверен (с этого и начиналось), что раз они смерды его князя, то они и его смерды. Следовательно, он волен вершить суд. Смерды стоят на своем, Вышатич — на своем. Даже после пытки — волхвов били, выдирали им бороды — Ян издевается: «Ну, что вам молвят боги?» Они тверды: «Стать нам перед Святославом».
Волхвам заткнули рот кляпом, привязали их к мачте ладьи. Отправились по реке и остановились в устье Шексны. Ян за свое: «Что же вам теперь боги молвят?» Волхвы уже понимали все и отвечали: «Так нам боги молвят: не быть нам живыми от тебя». Ян усмехнулся: «Вот это-то они вам вправду поведали». Волхвов убили и повесили на дубе. Так было подавлено это одно из первых народных выступлений против «знатных». Это не выступление против христианства. Вышатич спокоен в богословской части дискуссии. Она идет без каких-либо угроз с его стороны. Волхвы свободно излагают свои взгляды на мир, не отрицая и христианского бога. У Вышатича лишь христианское презрение к «невеждам», но не более того. Казнь волхвов — кара за то, что они возглавили восстание, зато, что отказались признать власть Яна. События на Белоозере не спор язычества с христианством и потому, что само христианство еще не укрепилось настолько, чтобы у него оказались рьяные сторонники, жаждущие кар и казней язычникам, еретикам, богохульникам и т. д. — все это придет позднее. Пока же где было взять таких фанатиков благочестия? Среди вчерашних язычников? Сам Ян — христианин всего во втором поколении.
В этот относительно краткий период новая вера не ощущала особой нужды в борьбе со старой.
Обе религиозные системы отражали разные стороны бытия. Язычество прежде всего соотносило человека с природой, определяло его место в мире природы, христианство — отражало социальную сущность человека и общества и место человека среди людей. Оба отражения были, разумеется, не истинными, превратными отражениями реальных связей человека с природой и обществом. «Круги охвата» этих систем не совпадали, но они пересекались. И это — одна из причин православного двоеверия. Многое совпадало: вера в загробную жизнь, вера в сверхъестественное — чудеса, в возможность умилостивить высшие силы. То, что одни называли «свои» силы богами, а «не свои» — бесами, дела не меняло. В бесов тоже верили.
В стихийном народном двоеверии есть примечательное определение — один православный поинтересовался: «Кто такой шайтан?» — «Не нашего бога черт», — получил он в ответ.
Под тем же 1071 годом летопись рассказывает о появлении волхва в Новгороде. Здесь дело обстоит серьезнее, чем на Белоозере. Волхв не только брался предсказывать грядущее — это тот же мотив, что звучал и в Киеве, и на Ростовской земле, — он делал это, «хуля веру христианскую». Волхв «обманул чуть не весь город», — сокрушается Летописец. «И был мятеж в городе, и все поверили ему и хотели погубить епископа». Волхв будто бы пообещал: «Перейду Волхов перед всем народом». Собирался, что ли, повторить чудо Иисуса Христа, пройти «яко по суху»? Доказать, что евангельский герой не герой? Но тут вышли князь, дружина, епископ в полном облачении.
Сошелся едва ли не весь город. Епископ обратился к собравшимся: «Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует Богу, пусть по кресту идет». И разделились люди надвое. Князь Глеб и его дружина пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И начался мятеж великий… Глеб, совсем не по-княжески, спрятал под плащ топор и пошел навстречу волхву. Диспут был краток. Речь о том же, о грядущем, и возможности его предсказания. Глеб настойчив: «Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?» Волхв ответил: «Знаю все».
Вероятно, волхв, как и в Киеве, пророчествовал о временах достаточно отдаленных, и князь своим вопросом хочет занизить его предсказания, хочет публично развенчать волхва. Он спрашивает не об отдаленном будущем, которое так нетрудно пророчествовать, и не удовлетворен слишком общим ответом. Глеб повторяет вопрос, ставит его более конкретно: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» Волхву деваться некуда, хорошо уже то, что можно попробовать переговорить князя, и он стоит на своем: «Чудеса великие сотворю». Все это — сцена. Площадь, полная народу, напряженная, затихшая.
XI век — информация идет только из уст в уста, и здесь не как на Белоозере, здесь не спор, а публичное выступление. Оба, наверное, выкрикивают свои слова, нужно, чтобы их слышали все. Волхв не знает, что этот ответ его — последний. Глеб добился нужной ему реплики. Наверное, была секундная пауза: князь убедился, что слова волхва услышаны и поняты. И тут он выхватил из-под плаща топор, свой решающий аргумент. «Разрубил волхва, и пал тот мертв». Мятеж кончился, не начавшись. «Люди разошлись», — подводит итог дня Летописец теми же словами, которыми закончил рассказ о крещении киевлян…
Аргумент Глеба убедителен для языческого сознания. Волхвы берутся предсказывать, а не предвидят сиюминутных событий, не знают даже своей судьбы. Во всех трех случаях (вспомним гибель Олега от «конского лба») волхв, колдун не предвидит собственной гибели. Церковь настойчиво монополизирует определение «божьей воли». Но для утверждения христианства топор Глеба и понятная всем собравшимся его решимость устроить побоище — аргумент грозный, но неубедительный. Для укрепления христианства потребуются свои чудеса.
За чудесами дело не станет, вскоре Церковь даст их в изобилии, но пока круг замыкается: для веры в христианские чудеса нужны верующие христиане. Так определяется долговременная задача Церкви — постепенное внедрение культа святых, которые вытеснят прежних перунов и велесов, сольются с ними, покроют их схимой или нимбом святости. Нужно думать о новой обрядности и о многом другом. Этим Церковь в меру разумения и занимается. Не на годы — на века растянулось это «внедрение».
Пока же единственный случай организованного сопротивления именно крещению мы знаем со слов летописи в том же Новгороде.
Обратимся к двум летописным сводам: Новгородской и Никоновской летописям. В Новгородской летописи о крещении сообщается под 989 годом. «И прииде к Новугороду архиепископ Яким и требища разори, и Перуна посече, и повеле влещи в Волхов». Перуна, как в Киеве, волокли по грязи, колотили жезлами и сбросили в реку. Здесь, как и на Днепре, было указано следить, чтобы идол не прибился к берегу.
Поклонение языческому божеству. На заднем плане виден христианский монастырь. Гравюра из книги Шлейзинга «Религия московитов», 1695 г.
Летописи сохранили и прямое свидетельство сопротивления введению христианства. Относится оно к крещению Новгорода. Мы имеем в виду рассказ так называемой Иоакимовской летописи. Текст ее до нас не дошел, мы знаем его в изложении В.Н. Татищева, который этот текст имел и привел его в обширных выдержках в своей «Истории Российской».
Крестить новгородцев отправили из Киева Добрыню.
Новгородцы поклялись Добрыню в город не пустить. Разметали середину моста, с Софийской стороны поставили на нем два камнемета. «Со множеством камения поставиша на мосту, яко на сущие враги своя». Верховный жрец языческий Богомил, которого новгородцы за красноречие прозвали Соловьем, собирает толпы, проповедует, запрещает покоряться Добрыне. Тысяцкий Угоняй вопил: «Лучше нам померети, нежели боги наши дата на поругание». Словом, бунт, причем участники — и массы, и верхи Новгорода.
«Мы же на Торговой стороне ходили по торжищам и улицам, уча людей, елико можахом». Так шло два дня, «можахом» насильно и с большим трудом. Все же окрестили — заставили — несколько сот человек. Народ же там, на Софийской стороне, за Волховом, не бездействует. Начинают громить богатых. Разорили дом Добрыни, убили его жену и еще кого-то из родственников. Разметали, разнесли по бревнышку церковь Преображения.
И тут рассвирепел Добрыня. Тысяцкий Путята с дружиной в 500 воинов ночью переправился через Волхов и устроил побоище. Поутру переправился на Софийскую сторону и Добрыня. Побоища, видно, не хотел — находчивый, нашел способ покорить новгородцев. Велел дружине сжигать дома. Они, конечно, бросились тушить — трудно ли дотла выжечь деревянный город?
Отметим эту деталь: язычники только «разметали» христианскую церковь. Сжечь, конечно, было проще, но боялись за город. Добрынюшку, добра молодца, этим не остановить… Добрыню здесь знали хорошо и без лишних слов понимали, что «добрый молодец» ни за чем не постоит, — просили мира. Добрыня унял дружину, начавшую разгром города, дальше все пошло по киевскому образцу. Скидывают в воду и жгут идолов.
Какой-то посадник Воробей, красноречивый воспитанник Владимира, увещевает народ на торговой площади. На Волхове идет крещение. Еще одно отличие от Киева — крестят раздельно «мужи выше моста, а жены ниже моста».
И до сего дня — подводит итог новгородскому крещению летопись Акима Корсунянина — дразнят новгородцев: «Путята крестил мечом, а Добрыня — огнем».
Утверждая христианство и религиозные заслуги Владимира, русские писатели не могли не коснуться сопротивления христианству. Они, проповедники-идеологи, должны были ответить современникам почему же столь истинная религия не везде встречается с радостью, чаще просто покорность, а то и неприятие?
Уже в «Повести…», когда Владимир посылает по Киеву объявить свою волю о крещении, указано на прямую санкцию в случае отказа: «…будет мне враг». В Никоновской летописи жестче: «Не будет пощажен». В Иларионовом «Слове о Законе и Благодати» развернута мысль, аналогичная «Повести…»: «Всем быть христианами, малым и великим, рабам и свободным, юным и старым, боярам и простым, богатым и убогим. И не было ни одного противящегося благочестивому его повелению, а если кто и не с любовью, но со страхом принужденного крестится, потому что благоверие его с властью сопряжено». Слово Илариона — это официальная трактовка Русской церковью событий крещения.
Христианство, практически по всей Европе, внедряется насилием.
Вторая половина IX — начало XII века, — полтора, два и более долгих столетия, в которые практически завершается христианизация народов Европы.
Византия сумела нанести Болгарскому царству сокрушительный удар. В 1018 году христианская Болгария была разгромлена христианской Византией с жестокостью, вызывающей ужас и сейчас, спустя много веков. Престарелый Василий II успел войти в историю со страшным прозвищем Болгаробойца. В решающем сражении армия императора захватила в плен 28 тысяч воинов (называют и другое число). Василий, это свидетельствуют византийские авторы, распорядился отсчитать половину, эти 14 тысяч ослепили. Им вырвали оба глаза. Остальных тоже ослепили. На один глаз. И тогда император разделил пленных на пары: слепой получил поводыря — и отпустил их по домам.
С этого времени активизируется византийская церковная политика на Руси. В 1037 году при Ярославе Мудром Русская церковь хотя и сохраняет церковную автономию, но переходит в ведение константинопольского патриарха. Ее митрополиты надолго (кроме Иллариона) — греки. Русская церковь станет автокефальной только в 1448 году, а патриархат, пятый патриархат восточных церквей, будет провозглашен ею в 1589 году.
Становление феодального общества повсеместно сопровождалось принятием христианства — религиозной системы, адекватной новой общественной формации.
Новая вера будет принята массами, станет их верой. Но она окажется вовсе не тем христианством, которое несли на Русь византийские епископы. Народное христианство — православие сольется с древними верованиями, пропитается ими, станет тем двоеверием, по поводу которого, века спустя, будут сокрушенно вздыхать православные иерархи.
Церковный историк Е.Е. Голубинский в «Истории русской церкви» дает резко отрицательную оценку «Повести временных лет»: «Повесть эта не заключает в себе ничего истинного». Далее Е.Е. Голубинский энергично называет ее «вымыслом» и утверждает, что «серьезной науке пора, наконец, расстаться» с этой «выдумкой».
Для полноты картины можно обратиться к другим церковным трудам. Во «Владимирском сборнике», изданном в Киеве к девятисотлетию крещения Руси в 1888 году (в основном из статей, опубликованных в «Трудах Киевской духовной академии»), летописная повесть о крещении Руси тоже характеризуется как «полная легендарного вымысла».
Итак — вымысел.
(Довершилось крещение Владимира, бояр его и воинов в Херсонесе в лето бытия мира 6496, от воплощения же Бога Слова в 988. По крещении же приведена была ко Владимиру царевна Анна, сестра греческих царей, для обручения; и через несколько дней он был венчан с нею законным браком. И возвратил он грекам Херсонес со всею Тавридой и, заключив с ними мир, возвратился в свою землю. С собою же взял он пришедшего из Царьграда с царевной Анной архиерея Михаила, которой был первым митрополитом всея Руси. Кроме того, взял Владимир из Херсонеса с архиереем и многих священников, клириков и монахов. Забрал оттуда и мощи святого священно-мученика Климента, папы римского, и ученика его Фива, и святые иконы, и книги, и всякую утварь церковную. Взял и того Анастаса-протопопа, который стрелой научил его, как взять город Херсонес. И пришел Владимир в Киев с радостью великой, славя Христа Бога. И тут же начал он старательно заботиться о просвещении стольного города своего Киева и всей святой русской державы.
Первым делом велел Владимир крестить сыновей своих, которых у него было двенадцать от различных жен: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода — от Рогнеды, княжны Полотской; Святополка — от гречанки, жены брата; Вышеслава — от чешской княжны; Святослава и Станислава — от другой чешки; Бориса и Глеба — от болгарки; Брячислава и Судислава — от какой-то другой жены. И были они крещены митрополитом Михаилом в одном источнике, источник тот находился на горе над Днепром, с того времени и доныне называется то место Крещатиком. Затем послал Владимир глашатаев по городу, повелевая, чтобы наутро все собрались на реке Почайне, из Днепра вытекающей и вновь в Днепр впадающей, старые и молодые, большие и маленькие, богатые и бедные, мужчины и женщины, предупреждая, что кого не окажется в назначенное время на реке, тот будет противен Богу и великому князю.
И когда наступило утро, пришел сам князь с боярами на реку, и архиерей с ним, и все священники, и собрался весь город к реке, всякий чин и возраст, обоего пола людей бесчисленное множество — на месте, где ныне стоит церковь святых страстотерпцев Бориса и Глеба. И повелено им было, сняв одежды, войти в реку — отдельно мужскому полу, отдельно женскому, более старшим — в более глубокие места, маленьким же стать недалеко от берега. И стояли они в воде кто по шею, кто по пояс, разделившись на группы. А священники в иерейских облачениях, стоя у берега на специально для этого устроенных досках, читали над народом молитвы, при крещении подобающие, и давали им имена — каждой группе какое-то одно имя, и велели им трижды погрузиться в воду, а сами взывали над ними, призывая согласно чину крещения имя Святой Троицы.
И так крещен был весь народ киевский в лето бытия мира 6497, от воплощения же Бога Слова в лето 989, на другой год по крещении Владимира.
Сразу же по крещении народа Владимир повелел сокрушить идолы и храмы идольские до основания разрушать. Самого главного идола Перуна он повелел привязать коню за хвост и тащить с горы к Днепру и приставил двенадцать человек, чтобы те влекомого идола били палицами.
Поклонение Мокоши. Гравюра из книги Шлейзинга «Религия московитов», 1695 г.
И подтащив его к берегу, бросили они его в Днепр. И все прочие идолы по повелению великого князя были сокрушены и брошены одни в воду, другие в огонь. Некоторые же безумные киевляне, видя сокрушение и погибель древних своих богов, плакали по ним и рыдали, а более умные говорили:
«Князь наш и бояре его разумны, знают они, какой Бог лучше. И если бы хороши были эти боги, они не повелели бы их сокрушать и не избрали бы иной веры, они избрали лучшее, а отринули худшее».
По сокрушении же идолов и по разорении идольских храмов повелел Владимир на тех местах строить святые церкви. Вначале создал церковь Святого Спаса на том месте, где был идол Перуна, затем церковь во имя Святого Василия Великого, поскольку и сам в святом крещении наречен был Василием, и иных церквей множество повсюду воздвиг, но лучшею всех постарался сделать каменную церковь во имя Пречистой Богородицы, которая позже была названа Десятинной, ибо Владимир сказал: «Вот, от всего имения моего и от всех городов моих даю десятую часть в это церковь Пречистой Богородицы». С того времени и названа была эта церковь Десятинной. И вручил он ту церковь вышеупомянутому протопопу Анастасу, которого привел из Херсонеса, и мощи святого Климента, папы римского, внес в нее и всякую церковную утварь, из Херсонеса принесенную, отдал тудa. Позаботился он и об учении книжном, ибо сыновей своих, а с ними множество боярских детей повелел обучить писанию греческому и славянскому, приставив к ним искусных учителей, а также и у простых людей отроков повелел брать для учения книжного. Матери же их безумные плакали по детям своим как по мертвым.
И стремясь не только Киев, но и всю державу свою светом веры святой просветить, послал Владимир людей во все русские города крестить народы, на не захотевших же креститься большую дань возлагал. И стал Владимир жить богоугодно и преподобно, переменив старые свои привычки, в нечестии у него бывшие. Во всякой добродетели наставляем он был честной супругой своей царевной Анной, с которой жил по христианскому закону. Прочих же, прежних своих жен, которые были у него до крещения, наделив богатствами, он отпустил, дав каждой возможность, если хочет, выйти за другого мужа.
Затем послал Владимир в Царьград к святейшему патриарху, а в то время патриархом был Сергий, моля, да пошлет к нему еще архиереев и иереев, поскольку жатва была многа, делателей же мало, ибо многие русские города нуждались в просвещении, людей же русских для духовного чина подходящих было недостаточно, ибо недавно только у них книжное учение началось. Прислал же святейший патриарх Сергий из греков епископа Иоакима Херсонянина и иных с ним епископов и пресвитеров немало. Взяв пришедших к нему епископов, Владимир пошел с ними в землю славянскую, в страну Залесскую, в область Ростовскую и Суздальскую, и поставил над рекой Клязьмой город, и назвал его по первому своему имени Владимиром, и создал в нем церковь Пречистой Богородицы, и повелел крестить людей повсюду, и церкви строить, и дал им епископа. Пойдя оттуда в Ростов, он создал там деревянную церковь и дал им епископа. Потом в Великий Новгород пришел и посадил в нем Иоакима Херсонянина архиепископом. Тот архиепископ разрушил там идола Перуна, подобный киевскому, и повелел, оцепив его, тащить к реке Волхову.
Победа христианства над языческими богами. Фрагмент старинной иконы. (См. Гедеонов. Варяги и Русь. СПб., 1876).
Пройдя и прочие главные города своей державы, повсюду народ крестя, церкви создавая, епископов и пресвитеров жить устраивая, и возвратился в стольный свой город Киев и разделил землю Русскую на двенадцать княжений — двенадцати сыновьям своим. И накрепко заповедовал им жить в любви и согласии и не обижать друг друга, не преступать пределов, каждому определенных, но всякому довольствоваться уделом своего княжества. Не менее твердо заповедовал он им и то, чтобы всякий в княжении своем умножал славу Христа Бога и искал спасения душам человеческим, неверных к вере приводя и церкви созидал. Для чего каждому из них дал по епископу и пресвитеров. И так их устроив и на княжения их разослав, сам он пребывал в Киеве, уже будучи стар. И прилежал он добрым делам, церкви и монастыри строя и украшая, и милостыню неоскудную всем подавая, и трапезы изобильные во дворе своем нищих ради часто поставляя.
А недужным, которые не могли дойти до княжеского двора, на возах всякую пищу и питье посылал. И имел он мир и любовь с окрестными государствами — с Польским, Венгерским и Чешским, прекратив воевать. С одними только печенегами бывали еще войны, но, как в древности Константин, так и он побеждал противников силою Иисуса Христа. И настолько был милостив и милосерден святой Владимир, что и злодеев, достойных казни, не торопился казнить, даже за великую вину, и из-за этого умножались разбойники, воры и прочих всяких зол делатели. И говорили митрополит и старцы Владимиру: «Почему, князь, злодеев ты не казнишь?» Он отвечал: «Боюсь греха». Митрополит же и старцы сказали: «Ты от Бога поставлен властителем для наказания злодеев и поощрения делающих добро. Так кто достойно тебе наказывать злодеев, рассмотрев их вину, ибо знай, что, если ты не казнишь злых, значит, ты сам совершаешь зло по отношению к добрым, поскольку из-за твоего нерадения умножаются злые на пакость добрым. Так что погуби злых, чтобы добрые жили в мире».
При этом великом князе пришел в Киев преподобный отец наш Антоний со святой Афонской горы и вселился в пещеру Варяжскую над Днепром вблизи Берестова урочища.
Затем приблизилась блаженная кончина к святому Владимиру. Но сначала супруга его, великая княгиня Анна, греческая царевна, виновница просвещения всей русской земли и спасения столь бесчисленного количества душ человеческих, за три года до его кончины преставилась к Господу. И начал Владимир день ото дня изнемогать телом. И болел он много дней и, все, что подобает христианину перед кончиной, совершив, в добром исповедании предал праведную свою душу в руки Божии месяца июля в пятнадцатый день, в лето бытия мира 6524, от воплощения же Бога Слова 1015. Так скончался святой великий князь Владимир, нареченный в святом крещении Василием, пребыв на великом княжении Киевском, после прихода из Великого Новгорода, тридцать пять лет: перед крещением восемь лет и по крещении двадцать семь лет и несколько месяцев, в двадцать же восьмое лето скончался. И принесли его в церковь Пречистой Богородицы Десятинную. И собрались там все киевляне и жители окрестных мест к честному его телу, духовные и мирские, плача и рыдая, как по отце своем и ходатае спасения, и сотворили ему славное погребение и в той же созданной им церкви положили его в мраморном фобе. Затем и память его праздновать постановили как святого и апостолам равною, всю русскую землю просветившего святым крещением.
