В самом конце века двадцатого в туристской поездке по странам Европы прибыли на пять дней в Париж. Каждый мечтает хотя бы раз в жизни побывать в прославленном, воспетом, восхитительном городе. Нас поселили близ Монмартра. Утром первого экскурсионного дня, пройдя мимо Мулен Руж, своими ножками стали взбираться на гору к собору Сакре-Кёр, парящему над Монмартром. На смотровой площадке, у гранитного парапета, люди толпились вокруг какой-то, наверняка, знаменитой, изящной, по-парижски эффектно одетой, женщины, раздававшей автографы. Туристы нашей группы потянулась туда. Я, оказавшись в одиночестве, оглядывал просторы великого города, радуясь своему выбору. Толчея в общественных местах надоела мне в Москве. Но, как добродушно шутят ироничные остряки, недолго музыка играла. Видная парижанка вдруг, перестав раздавать автографы, решительно направилась ко мне. С улыбкой полной благожелательства она извлекла из дамской сумки цветное фотоизображение собственной персоны, стремительно на обороте начертала несколько слов. Вручила мне сей дар и направилась в сопровождении двух статных, плечистых молодцов к фуникулёру. Толпа с восхищением стала оглядывать меня, избранника. Так знаменитая певица Мерей Матьё – символ Франции в том году («Мадам Франция», кажется, такой был у неё титул) выделила меня из толпы, вовсе и не рассчитывая на то, что я её пламенный почитатель. «Видимо, понравился как мужчина», – самодовольно рассудил я.

– Кто знает? Кто? Кто?

– Мерей Матьё!

Это присказка. А в сказке посчастливилось побывать за сорок лет до того случая на Монмартре. В сказке наисовременнейшей. В конце пятидесятых короткими гастролями Москву осчастливила супружеская пара – Симона Синьоре и Ив Монтан. За заслуги перед комсомолом мне с супругой вручили два билета на концерт парижан в Лужниках. Ещё не существовал Кремлёвский дворец съездов, не было даже в перспективных планах Олимпийского дворца с их многотысячными залами, а интерес к Иву Монтану – самому популярному европейскому эстрадному певцу – был несказанно велик. И тогда организаторы гастролей переоборудовали под концертный зал незадолго до этого построенный в Лужниках Дворец спорта, где проходили центральные матчи чемпионата по хоккею с шайбой. Ледовую арену в короткий срок превратили в современный зрительный зал на пять тысяч мест. Иву Монтану предстояло обживать эту, словно по мановению волшебной палочки возникшую, концертную площадку. Принципиально новую концертную площадку – до этого момента Москва обходилась великолепным в акустическом отношении Колонным залом Дома союзов, где выступали эстрадные звёзды первой величины. Пели без микрофонного усиления. На всю жизнь мне запомнился концерт Клавдии Шульженко в Колонном зале. Но эстрадные певцы рвались к многотысячным аудиториям. В Европе без микрофона, без усиления звука не обходились уже давно.

Комсомол, как помнится, имел прямое отношение к переустройству Ледового дворца, и мне по какой-то оперативной надобности посчастливилось оказаться там накануне концерта Ива Монтана… Певец репетицию свою с истинно французской элегантностью превратил в шоу, которое хочется назвать «Как это делается». Проходя на незнакомой сцене заученные, тысячу раз применённые на деле мизансцены, Ив Монтан увязывал всякий раз характер мизансцен, продуманных перемещений в непривычном пространст ве, с звуко-световым решением, комплексным режиссёрским решением взаимодействия сцены и зала. Пел он на этой репетиции мало, только ради достижения эффекта гармонизации всех компонентов воздействия на публику. Синие джинсы, полураспахнутая чёрная рубашка – Ив Монтан артистично, с кажущейся лёгкостью делал завтрашний концерт, а все, кто с упоением наблюдал за ним, кто с замиранием сердца любовался заражающей, влекущей вас за собой энергетикой артиста-художника, кто был восхищён покоряющей рациональностью каждого его указующего жеста в сторону художника по свету, звукооператора, дирижёра оркестра, помощников по сцене, кто сознавал своё пребывание на репетиции Монтана, полутайное – шёл сюда по делу и застрял – чувствовали себя счастливцами, баловнями судьбы.

На концерте, восприняв с достоинством рёв восторженно встретившего его пятитысячного зала, высокий, ладно скроенный Ив Монтан повёл рукой, и публика замерла, будто приготовилась услышать из его уст некое, обращённое именно к ней, слово. И оно прозвучало это слово. «Се си бо». В моём несколько романтизированном переводе с французского первая фраза песни звучит бодро: «Это так – жизнь хороша!» Именно такого слова ждали от него москвичи, и без перевода все всё поняли. Прав Маяковский, влюблённый в Париж, изрекший в порыве чувств:

Я хотел бы жить и умереть в Париже, Если б не было такой земли — Москва,

считавший, что тот, кто постоянно радостен и ясен, попросту говоря, глуп. В концерте Ива Монтана прозвучала грустная, печальная и дорогая каждому живому сердцу песня о прощании влюблённых – «Опавшие листья». Тем, кто её помнит, не надо объяснять, какие чувства, чувства, похожие на цветы, по выражению Чехова, вызывала исполненная Ивом Монтаном песня – слёзы на глазах слушателей говорили о многом. Однако перевод «Опавших листьев» пусть достанется и тем, кто не жил в то время.

О, я хотел, чтобы вспомнила ты Счастье навеки исчезнувших дней. Ярче для нас расцветали цветы, Солнца лучи согревали сильней Осень пришла, листья лежат у порога. Забыть ничего я не смог. Я помню и ласки, и каждый упрёк. Осенние листья ветер унёс с дорог. Осенние листья унёс он прочь В тёмную ночь, забвения ночь. Один я пою в тишине песню, Что пела ты мне. Наши сердца в песне сливались. Я был любим, я был с тобой. Радостным сном дни нам казались, Счастливы мы были вдвоём. Но нас жизни вихрь разлучил, И я брожу один в тоске. И волна безжалостно стирает Влюблённых следы на песке.