Он счел, что все трое рыцарей нанесли оскорбление его богине, и вышел против них лишь с кинжалами, ничего не прося у нее, но веря, что она защитит своего верного последователя. Когда мечи поднялись и опустились на него, толпа ахнула. А потом она ахнула еще раз, куда громче, когда Мири показала свою любовь к нему. Он ушел с песка один, называющий себя ее скромной служанкой, а трое рыцарей остались лежать на арене.

Забытые легенды Мута

– Проклятая глупая баба!

Шарэт, командир дневной смены стражи Верблюжьего рынка, очень хотел еще раз хлопнуть дверью, так хлопнуть, чтобы задрожало небо, а любопытствующие на улице выворачивали шеи, но момент был упущен, он слишком далеко ушел от дома, а его жена, будь он там, и слова бы не дала ему сказать. Снова бы начала орать, что он прется незнамо куда, небось опять по своим продажным девкам.

Доля правды в этом была, как-то раз она застала его с одной смешливой ириастийкой и едва не прикончила, хоть и была не самым крупным существом в Эльвате. Потом пришлось разбиться в лепешку, чтобы она простила его и «забыла» это очень досадное недоразумение.

Но сейчас у нее не было никаких поводов для ревности и Шарэт не знал, что втемяшилось в голову женщине, сорвавшейся на него точно ирифи, стоило ей только узнать, что он уходит из дома на ночь глядя. И даже слова, что он идет ради их семейного благополучия, не помогли.

В ушах все еще звенели вопли жены, в душе продолжало кипеть возмущение и очень хотелось пнуть какую-нибудь собаку, чтобы хоть как-то выпустить пар, но собак поблизости не наблюдалось, и Шарэт бурчал под нос проклятия.

Он шел открыто, полутемными, плохо освещенными переулками Верблюжьих кварталов, с кошельком на поясе, не боясь, что кто-то решит поживиться за его счет. Здесь все, даже самые мелкие из мошенников, знали командира стражи, и никто не хотел портить ему вечер, а себе устраивать неразрешимые проблемы.

Двое мужчин темными силуэтами сидели возле пересохшего колодца и, завидев одинокого прохожего, поднялись, неспешно направившись к нему.

– Командир, – сказал один из них, невысокий Нэрзи, помощник Шарэта. – Все готово.

Харчевня встретила их тусклым светом масляных ламп, запахом пшеничных лепешек, вареного куриного мяса и финикового варенья. За столами народу почти что и не было, несмотря на поздний вечер. А те, кто присутствовал, новоприбывших не заметили бы, пусть хоть те стали бы танцевать по их тарелкам. Люди свои и понимали, что некоторые вещи не происходят, даже если случаются у них прямо перед глазами.

Хозяин, крепкий малый, из бывших солдат Шарэта, вытирая полотенцем крепкие, испачканные мукой предплечья, дружелюбно кивнул и раздвинул бамбуковые занавеси-соломку, предлагая пройти.

Лестница вниз, поворот, дверь, комната, в которой, на взгляд Шарэта, слишком душно. Он ненавидел ее, старался приходить сюда как можно реже, только если его подчиненные не могли справиться.

Там уже ждали. Еще трое его людей и один бритоголовый, сурового вида мужик, сидевший на табурете и смотревший на всех с плохо скрываемой злостью.

– Ашраф, – сказал Шарэт и протянул руку, хотя, по уму, он бы лучше врезал по этой роже хорошенько.

Тот приподнялся, ответил на рукопожатие двумя руками, но было видно, что он тоже не в восторге от этих церемоний, сел обратно.

Нэрзи подвинул второй табурет для своего начальника, встал за его спиной.

– Ну? – вздохнул Шарэт. – Что произошло такого срочного, что вы вытащили меня из дома, лишив благорасположения жены как минимум на неделю?

– Торговцы пряностями отказываются платить прежнюю сумму, начальник. – Нэрзи показал на стол, где двумя небольшими столбиками высились золотые марки. – Мы не можем прийти к соглашению.

Шарэт без всякого интереса посмотрел на деньги.

– Ашраф, у меня был трудный день, и я не в настроении, чтобы вот это все разгребать. Если вдруг ты решил, что мы торгуемся и ты втюхиваешь мне паприку по завышенной цене, то вынужден тебя огорчить, я не склонен к торговле.

Представитель гильдии открыл было рот, но Шарэт резким движением руки попросил его замолчать.

– Раз в месяц гильдии и торговцы, держащие лавки на Верблюжьем рынке, вносят посильную лепту в поддержку тех, кто денно и нощно хранит покой и здоровье горожан, а также их собственность. Ты знаешь правила. И сегодня, как и прежде, все принесли нам благодарность за нашу тяжелую и, что уж врать, нервную работу. Зеленщики, ювелиры, ковровых дел мастера, держатели туаре и прочие достойные люди. Поэтому я очень хочу узнать, с чего гильдия пряностей, гильдия уважаемая, богатая и достойная, вдруг изменила правилам?

– Война на западе. Фихшейз в огне, армия Горного герцогства перешла в наступление, доставлять товары стало сложнее. Цены на перевозки выросли, налоги в портах тоже. Наши доходы упали.

– Война на западе. – Шарэт печально вздохнул. – Да. Войны вредят торговле, только не знал, что в Фихшейзе, Ириасте и Горном герцогстве собирают корицу, мускат, кумин и фенхель.

Но представителя гильдии так просто нельзя было сбить с намеченного пути.

– А еще Ночной Клан. Они подняли свой налог, впервые за тридцать лет. Мы вынуждены учитывать их запросы.

– Ни в коем случае нельзя обижать Пубир, согласен с тобой. Только не могу понять, почему мы с ребятами должны войти в ваше положение и пожертвовать своим заработком ради того, чтобы кому-то другому вы платили больше? Проблемы Пубира не касаются городской стражи Эльвата.

– И вместе с тем это решение гильдии.

– Ну хорошо. – Шарэт развел руками. – Мы услышали. Очень жаль.

– И что теперь?

– Теперь? – делано удивился командир, посмотрев на своих людей. – Мы добропорядочные люди, Ашраф. У нас у всех семьи, дети. Я вижу, тебя не переубедить и дальнейший разговор вряд ли приведет к результату, а спорить в душном помещении не хочу. Или ты счел, что мы, как какие-то душегубы, подвесим тебя к потолку, постучим по твоим ребрам кулаками и все-такое? Ну, так ты ошибался. Уходи.

Торговец колебался:

– А какой ответ мне передать гильдии?

– Ну, скажи им, они обнаглели.

Один из стражников Шарэта рассмеялся.

– Скажи, я подозреваю – почтенные торговцы не очень понимают, как устроены дела на Верблюжьем рынке. Они считают, что платят мне и могут легко снизить пожертвования, а я и не пикну. Тут они, конечно, правы. Мы с ребятами люди скромные. Но дело в том, что из этих марок я честно плачу своим людям и чуть-чуть оставляю себе. И это десять процентов от лежащих на столе монет. Остальное уходит туда. – Шарэт поднял палец к потолку. – У меня тоже есть командир. А у него есть свой начальник. А над ним префект северных районов Эльвата, у которого добрый покровитель, заносящий большую часть заработка знаешь куда?

Начальник стражи печально вздохнул и посмотрел на своего помощника.

– Вот и мы не знаем. И не хотим знать, кто складывает золотые марки в горшок в Небесном дворце. Какой-нибудь из Ближайших, возможно. Но передай своим уважаемым дельцам, если они настолько глупы, раз не понимают. Когда оттуда, – Шарэт театральным жестом вновь поднял палец, – спросят «Почему так мало?», я отправлю людей из дворца к почтенным торговцам, и вы с ними обо всем договоритесь. Расскажете, насколько завышаете цены, сколько платите налога, сколько провозите в мешках с кориандром сонной пыльцы из Мута, на которой вы делаете основную выручку, отправляя ее с караванами в Дагевар и дальше, на север.

Ашраф сразу скис.

– Ну зачем вот так сразу, уважаемый? Мы ведь можем прийти к взаимовыгодному решению?

– Конечно. И оно очень простое. Стражу, стабильно выполняющую свою работу, не заботят беды гильдии пряностей. Охранники Верблюжьего рынка очень просят соблюдать прежние соглашения, в противном случае они не смогут помочь, если их влиятельные начальники расстроятся и солдатам придется нарушать торговлю и искать запрещенные товары. Как вы знаете, обычно после этого кто-то отправляется в тюрьму, кто-то на каторгу, кто-то на плаху, а все оставшиеся начинают платить в тройном размере, лишь бы на них перестали обращать внимание. Знаешь же, как это происходит.

Ашраф молча поднялся, подошел к столу, сунув руку за пазуху, и оставил монеты, которых недоставало.

– Уверен, что гильдия меня поддержит в этом решении.

– Разумно, – прикрыв глаза, произнес Шарэт. – Увидимся в следующем месяце, почтенный.

Когда торговец ушел, начальник стражи произнес, сплюнув на пол:

– Без меня, что ли, не могли справиться?!

– У вас получается более весомо, командир, – подобострастно произнес его помощник.

Шарэт снова сплюнул:

– Драный шауттом ублюдок едва меня не взбесил. Собери деньги, раздели и распредели.

Он поднялся наверх и осушил четыре кружки эля, ничуть не обрадовавшись удачным «переговорам». Следовало выпить еще, чтобы хоть немного расслабиться после тяжелого дня. Было уже за полночь, когда, убив вместе с Нэрзи несколько кувшинов крепленого вина и захмелев, немного пошатываясь, он выбрался на улицу.

Район был совершенно пуст, и стражник, подслеповато щурясь, направился через проулки на центральную улицу, туда, где было много света и гораздо меньше риска наступить в ослиное дерьмо. Возле перевернутой арбы тихонько скулила собака, и Шарэт пьяно свистнул на нее, чтобы заткнулась, но вышло жалко и неловко. Он подошел поближе, чтобы шугануть шавку, но пораженно остановился, поняв, что это не собака, а сгорбившаяся женщина.

– Эй! – сказал он ей. – Уважаемая. У тебя что-то случилось?

Он подошел поближе, собираясь сказать, что постарается помочь ей, но женщина выпрямилась, и Шарэт с большим удивлением понял, что его ноги, потеряв опору, взмыли в воздух и мир как-то тошнотворно быстро сделал сальто прежде, чем голова стражника врезалась в землю.

Падение выбило из него дух, и мужчина лежал не шевелясь, лишь таращил глаза и беззвучно открывал рот.

– О-о-ох, – наконец простонал карифец.

Такого опьянения, когда Шарэт переставал контролировать тело, с ним уже давно не случалось.

Он с трудом приподнялся, чувствуя, как трещит голова и онемела левая щека. Женщина склонилась над ним, и стражник протянул руку, от помощи сейчас не стоило отказываться. Она проигнорировала это движение, шагнула в сторону, и тот внезапно понял, что незнакомка уже сзади и клинок прижат к его горлу.

В следующее мгновение Шарэт осознал, насколько стремительно трезвеет. Чувствовал, как острая кромка врезается в кожу, и знал, что может последовать за этим. Стоит только немного пошевелиться, а ей просто провалить локоть вниз, и его распорют от уха до уха, выпотрошат, точно рыбу.

Поэтому Шарэт не сделал ничего способного хоть как-то приблизить его к встрече с той стороной. Говорить тоже не мог, а если бы даже и смог, то вряд ли бы слова, кто он такой, как-то повлияли. Слишком уж ловкая баба ему попалась, а это означало, что ее наняли и она и так знает, за кем пришла. Наняли, но не для того, чтобы убить, иначе командир стражи Верблюжьего рынка был бы уже мертв.

– Очень простой вопрос. – Горячий шепот обжег ухо. – Ты арестовывал одну девушку. Из другого герцогства. Пришел к ней в дом и забрал. Помнишь?

Он помнил черноволосую невысокую уроженку Летоса и издал слабый звук так, чтобы горло не дрогнуло, но нож все равно шевельнулся и впился чуть глубже. Потекла кровь.

– Хорошо. Значит, не так уж ты и пьян, рыба полосатая. Следующие вопросы, еще более легкие и простые для такого умника, как ты. Ее нет ни в подвалах вашего участка, ни в городской тюрьме. Куда вы увели арестованную? Она жива?

Шарэт очень-очень медленно начал поднимать правую руку с вытянутым указательным пальцем. Ему не мешали. Коснулся плоскости клинка и слабо надавил «от себя», показывая, что хотел бы отодвинуть его чуть дальше, прежде чем пытаться что-то сказать. Она была столь добра, что позволила ему это сделать.

– Женщина, ты что, новостей не слышала? – просипел он, поняв, как пересохло во рту. – Жива твоя чужестранка. Герцог объявил указывающую своим гостем и другом. Сегодня только об этом и говорят. А теперь, если с вопросами покончено, можем ли мы разойтись в разные стороны и больше никогда не встречаться?

Возникла пауза, во время которой Шарэт слышал, как гулко стучит его сердце.

– Я не видел твоего лица. И мне плевать, что происходит во дворце, если это не касается спокойствия Верблюжьего рынка. Моя же смерть лишь всех взбудоражит.

– Разумные доводы. Ты мне ни к чему.

Она тихо ушла, растворившись в ночи, а Шарэт потер горло, чувствуя на пальцах липкую кровь. Он посидел еще несколько минут, тяжело поднялся, оперся рукой о стену, думая, что был прав, когда считал гостей из дворца большой проблемой. Прошло больше месяца, и вот проблема вернулась.

Ну и шаутт с ней. Начальник стражи неспешно пошел в сторону дома, не собираясь полошить своих людей из-за случившейся с ним «досадной неприятности». В некоторые вещи не стоит ввязываться уж слишком глубоко, иначе они затянут тебя еще глубже.

В могилу.

Утром возле Финиковых ворот было, как всегда, оживленно. Множество поставщиков, выстроившись в очередь, ввозили на территорию Небесного дворца товары. Продукты, ткани, мебель, доски и камень, инструменты, воск, свечи, уголь, веревки и ту тысячу и одну мелочь, без которой внутри нельзя прожить и дня.

Сюда же потоком входили слуги, рабочие, уборщики, садовники, каменщики, ткачихи, трубочисты, плотники, банщики и охранники, ночующие и живущие не на территории герцогской резиденции, а в Эльвате, и приступавшие к дневной смене.

Давки не было. Очередь двигалась споро, задерживаясь на входе, где людей, подводы и арбы проверяли стражники, передавая в руки управляющим, кладовщикам, хранителям ключей, начальникам кухонь, руководителям бань и заместителям коменданта.

Шерон успела узнать не всех, но многих из тех, кто собирался внизу. Указывающая с рассветом приходила сюда и стояла на мостике, перекинутом между двух сторожевых башен, прямо над внутренним двором, следя за утренней суетой. Ей нравилось хотя бы так ощущать жизнь города и наблюдать за людьми, которые не видели ее, не знали, кто она, не кланялись подобострастно и не следили за ней.

За спиной негромко кашлянули, и девушка, отвлекаясь от наблюдения утренней жизни, обернулась.

Ярел поклонился:

– Господин Бати хотел бы поговорить сегодня с вами, госпожа. Вы не против, если он зайдет в ваши покои вечером?

– Не думаю, что ему надо спрашивать моего разрешения, – сухо ответила Шерон.

– Таковы правила. Я передам, что вы ждете его. – Воин собрался уходить.

– Почему ты меня ненавидишь? – с любопытством спросила она.

Гвардеец посмотрел на нее с сомнением, но отрицать не стал.

– Вам такое в новинку, госпожа? Ненависть?

– Пожалуй, что так.

Всю жизнь указывающая прожила в мире, где ее уважали, ценили и любили. Даже Клара, если разобраться, не испытывала к ученице Йозефа никакой ненависти.

– В Небесном дворце всегда кто-то кого-то ненавидит, госпожа.

– Я задала прямой вопрос, Ярел.

Он пожал плечами, как бы говоря «ну если вы меня заставляете».

– Вы выродок. Опасная тварь. И когда его светлость наиграется с вами, я вас убью.

Она рассмеялась, обидно для него, делая это специально, понимая, что никогда не найдет дружбы с этим человеком, так пусть Ярел получит хоть какую-то настоящую причину для своей ненависти.

– Хочешь забрать у Бати работу? Я слышала, это он душит тех, кто неугоден герцогу, бирюзовым шнурком, которым всегда украшает запястье. Так что, полагаю, твой меч так и не получит то, чего ждет. – Шерон сделала к нему быстрый шаг и посмотрела открыто и прямо. – Но, если так случится, что мы встретимся при печальных обстоятельствах, обещаю, что убью тебя первой.

– Госпожа. – Его низкий поклон был полон презрения. – Я передам господину Бати ваше согласие о встрече.

Шерон провела языком по зубам, наблюдая, как солдат уходит. Затем, постояв еще немного, отправилась уже знакомым путем в библиотеку, в которой проводила большую часть светлого дня, а после, уже к вечеру, несколько часов занималась фехтованием, пускай теперь и без учителя. Тэо всегда говорил ей, мышцы не должны быть в праздности, им следует напоминать, как работать.

Первое время ее появление в библиотеке вызывало переполох среди почтенных старцев, следящих за книгами. Она не могла задавать вопросы напрямую, спрашивать о том, что ее действительно интересует, понимая – все книги, которые читает, будут отмечены и изучены. Поэтому начала с нейтральных и смежных тем, касающихся истории, мифов, великих волшебников, таувинов и шауттов. Несколько томов «наилюбимейшему другу герцога» запретили трогать. Вежливо, с поклонами, разумеется, но грудью встали на защиту запрещенных книг, которые на следующий день исчезли с полок и больше туда не возвращались. Все, что касалось истории некромантов, оказалось для нее недоступно.

После Шерон перестали беспокоить, и она могла брать с полок книги и читать их, пока не темнело и не начинали болеть глаза. Ни герцог, ни его жены больше не приглашали указывающую на аудиенцию, словно забыли о гостье, и оставалось бы только радоваться, если бы так и случилось, но она прекрасно знала, что подобные люди ни о чем не забывают.

С указывающей всегда ходили служанки, редко две, чаще одна. Вежливые и скромные, услужливые женщины, оживающие, только когда слышали просьбу что-то сделать. Шерон не сомневалась, что они не только помогают, но и наблюдают. Обычно служанки ждали в дальнем конце зала, затем провожали до покоев, которые Шерон отказалась менять, предпочитая оставаться в своей «золотой клетке».

Ей не нравилось назойливое внимание, подобострастность и вечная попытка угодить. Эти глаза в пол, поклоны, раболепный шепот «милостивая госпожа». Для нее, человека свободного, дворцовые нравы казались совершенно дикими и унизительными.

Но сегодня кое-что изменилось, и обычная свита отсутствовала, в последний час Шерон не видела никого из своих ежедневных сопровождающих. Впрочем, она почти тут же забыла об этом, погрузившись в историю таувинов, жизнеописание рыцаря Эогена и его возлюбленной Катрин Золотой Искры, с которой они совершили множество славных дел и убили тысячи асторэ. До этого она знала большое число сказок, посвященных этим двоим, но нигде и никогда не писали, что таувины жили в одно время и были парой. Да и сказочного на старых страницах оказалось слишком мало. Указывающая читала мрачную хронику, наполненную смертью, кровью и предательствами, и среди всех персонажей не было ни одного положительного героя.

– Милостивая госпожа, – раздался голос за ее спиной.

Шерон с некоторым трудом отвлеклась от чтения, посмотрела на подошедшую служанку.

– Какие будут приказы, милостивая госпожа?

Девушка закрыла книгу, встала:

– Я устала сегодня. Мы возвращаемся в покои.

Та несколько неловко, но старательно поклонилась.

Шерон шла по коридору, удивляясь, как стражники не слышат громкий стук ее сердца. В саду, где журчал фонтан, никого не было, и все равно указывающая проверила каждый уголок, затем свои комнаты и, только убедившись в отсутствии чужих глаз и ушей, крепко обняла служанку.

– Ну-ну, девочка, – проворчала Лавиани, стараясь не показывать своих чувств. – Зачем такие нежности?

– Шестеро! – прошептала Шерон, все еще не веря. – Когда я услышала твой голос, то подумала, схожу с ума. Я уже успела убедить себя, что никогда тебя не увижу!

Сойка отступила на шаг, сказав с удивлением, словно не ожидала такого услышать:

– Я же обещала вернуться в Эльват, рыба полосатая. Ну да. Дала маленько промашку со временем, возникли кое-какие трудности. Прости меня.

«Прости меня» было нечто новое для Лавиани.

– Да не за что просить прощения. Как ты смогла найти меня и попасть во дворец?

– Спрашивала нужных людей конечно же, – нехорошо усмехнулась сойка. – И это не первая герцогская берлога, в которую я прихожу без приглашения. Хотя… пожалуй, первая, где никого не убила. Пока…

– А служанка, что ходила за мной?

Лавиани как будто обиделась.

– Ничего с ней не случилось. Часа четыре она никого не побеспокоит. Правда… – Женщина повела плечами. – Одежда ее тесновата. Мы уйдем раньше, чем поднимут тревогу.

– Уйдем?!

Сойка приложила палец к губам, прося говорить потише.

– Вернемся к этому чуть позже. Девочка, ты устроила безумие. Я и подумать не могла, что ты не сдержишься. Ты же обещала.

– Обещала, – признала Шерон присев на краешек дивана.

– Мильвио привез нас сюда ради одной-единственной цели. Но просил ничего не предпринимать без него. Пока он не вернется. Даже я, старая тертая жизнью крыса, поклялась нашему милому волшебнику, что мы сюда не придем. Представь, как я удивилась, когда узнала, где ты оказалась.

– Справедливости ради, я попала во дворец не по своей воле. Так сложились обстоятельства.

– Агсан и наша ледяная королева успели рассказать мне о той жути, что пришла в дом. Но раз уж ты во дворце… – Сойка помедлила и покрутила пальцем в воздухе. – У тебя хотя бы есть представление, где он может находиться?

– Я нашла его.

Лавиани округлила глаза.

– Девочка, ты не устаешь меня удивлять. Он у тебя?

– Нет. Я не могу его просто так взять.

– Да… Такое бы заметили, я полагаю.

– Не в этом дело. Мильвио предупреждал меня, что контакт с подобной вещью опасен, и он оказался совершенно прав. Даже не трогая его, просто чувствуя рядом, я едва справляюсь с этой силой.

– Ты знаешь, где он?

– Слишком близко. – Шерон неохотно мотнула головой. – В саду, за стеной, там есть калитка.

– Охрана?

– Я не видела.

– Тогда давай-ка туда прогуляемся, пока все тихо.

– Ты не слышишь меня. Я не могу его касаться.

– И не надо, девочка. Его заберу я. Слушай, понимаю твои сомнения и помню наши обещания Мильвио. Но Фламинго далеко, а мы здесь. И очень даже возможно, что второго шанса не будет.

Шерон подумала несколько мгновений:

– Да. Ты права. Иначе приход в Эльват окажется бесполезным, стоит им только понять, зачем мы здесь. Сюда.

Они вышли в абрикосовый сад, миновали бассейн, в котором плавало несколько опавших листьев, добрались до калитки в стене.

– Ключа нет? А впрочем, не важно. Замок простой. – Сойка бесцеремонно вытащила из волос Шерон шпильку, достала из-под юбки нож. – К тебе сюда часто приходят посторонние?

– Случается.

– Ладно… рыба полосатая… вот так… – Замок щелкнул, и Лавиани рывком распахнула калитку. – Сделаем все быстро. Ну? Где?

– В павильоне.

Они вошли в него, и сойка хмыкнула, осматривая стеклянные витрины.

– Довольно большое собрание бесполезных вещей, которые оценил бы лишь Тэо. Это та самая коллекция герцога?

– Ее меньшая часть. Остальное… Остальное где-то в другой части дворца. Ее мне не показывали.

Шерон хорошо запомнила дорогу, поэтому безошибочно вела сойку в нужном направлении и вздрогнула от неожиданности, когда у нее за спиной зазвенело стекло. Сойка ударом рукоятки ножа разбила витрину и теперь доставала оттуда золотые украшения.

– Шестеро тебя образумь! Что ты делаешь?

– Я поиздержалась в дороге, девочка. А денег, что нашла в твоем доме, не так уж и много. Запас карман не тянет, я так считаю. Эти золотые побрякушки…

– Разозлят герцога, когда он увидит, что они пропали.

– Разозлят сильнее, чем похищение других вещей? Или твое исчезновение? – меланхолично поинтересовалась Лавиани, запихивая сокровища в наволочку из-под подушки, которую взяла в покоях Шерон.

– Мое исчезновение?! Ты хоть слушаешь…

– Ш-ш-ш! Чуть позже, Шерон. Сперва дело, потом разговоры. Сама же сказала, что к тебе могут в любой момент нагрянуть посетители.

Указывающая уже успела забыть, какой может быть Лавиани, и убедила себя оставаться спокойной и не спорить. Сойку можно было поджечь, указать ей на пламя, но та, коли захочет, будет упрямо твердить, что это не огонь, а вода. Твердить, пока не сгорит или не подожжет всех вокруг.

Серебряный браслет некроманта, с птичьей лапой, сжимающей маленький темный камушек, совершенно неприметный для большинства, лежал на том же месте, где она его видела в прошлый раз.

Теперь он вызывал не только чувство голода, но и то самое ощущение горного потока, что накрыло, даровало силы и помогло справиться с утыргой. Здесь лежал предмет, чувствующий ее дар, просивший быть рядом. Уничтоживший игральные кости той мощью, что передал на время указывающей.

– Это он? – Скепсиса в голосе Лавиани хватило бы на целое море.

– Да. – Шерон отвернулась, ощущая дискомфорт от присутствия артефакта.

– Такой дряни можно найти в каждой лавке. – Сойка опасливо приблизилась к стеклу и еще раз уточнила: – Уверена, что это именно он?

Указывающая вспомнила, какой сильной она была в крыле Скарабеев, когда едва не потеряла себя.

– Уж поверь.

– Эта штука опасна для простых людей?

– Ты не простой человек, – резонно возразила ей Шерон. – И кто-то ведь его сюда положил. Да и Мильвио говорил, чтобы мы эту штуку не трогали, только потому, что он пока не может придумать, как можно помочь мне в обучении.

– Угу, пришлось думать за него. Теперь будем импровизировать, раз Фламинго далеко, – проворчала Лавиани и разбила стекло.

Звон показался девушке слишком громким, и у нее в сердце кольнуло, когда сойка коснулась браслета, точно ядовитой змеи.

– Ну зачем? Зачем ты вносишь хаос?! Можно же было просто поднять витрину и забрать, не разоряя здесь все. Ты понимаешь, теперь они поймут, что пропало золото, пропал браслет?!

– Да и шаутт с ними. – Лавиани поняла, никакого проклятия не последует, и застегнула серебряное украшение у себя на руке. – Пусть хоть лопнут от злости, мы-то будем далеко.

– Я не смогу покинуть дворец.

– Конечно, сможешь. Я же буду рядом.

– Я дала слово, что не покину дворец, пока герцог мне этого не позволит.

Лавиани сунула указательный палец в правое ухо, покрутила им в нем, показывая всем желающим, что с ее слухом происходит нечто странное.

– Ты тут от одиночества чокнулась? Какое, к шауттам, слово? Кому? Самому ублюдочному из всех нынешних правителей цивилизованного мира? Тому, что против твоей воли забрал тебя и держит в заложниках? Как только он решит, что ты для него бесполезна или опасна, он избавится от тебя, как избавился от своих родных старших братьев.

– Я знаю, насколько это опасно. Но я найду способ уйти.

– Он не отпустит тебя, пока жив. Давай оставим свои обещания для тех, кто их достоин. Сейчас не время рассуждать о моральных принципах. Ты, кажется, забыла, что я с Летоса и помню все эти дурацкие традиции и правила насчет слов указывающих. Я все подготовила. Купила место в караване, убедила Бланку, что нам надо съезжать и сваливать. Отправила твою юную служанку куда подальше, чтобы ее не смогли найти и не донимали вопросами. Сейчас нам надо уходить.

– Без Мильвио?

– Неизвестно, когда вернется Фламинго. Пора бежать из этого проклятого лживого города. – Лавиани потрясла браслетом на своем запястье. – Мы получили то, зачем сюда приехали.

– Ты права, – согласилась Шерон. – Но слово указывающей нерушимо, так меня воспитывали и…

Лавиани положила руку на плечо собеседницы и сочувственно вздохнула:

– Ох уж эти указывающие и их слова. Они только усложняют мою жизнь.

Ее пальцы, сильные и быстрые, ткнули в основание шеи девушки, и уже в следующее мгновение Шерон осела, подхваченная Лавиани.

– Рыба полосатая! – проворчала сойка. – Вечно ты устраиваешь проблему на пустом месте, девочка.

Ей пришлось нести девушку на руках, точно рыцарю-таувину из сказки, которую как-то рассказал им Тэо. В другое время сойка нашла бы это забавным, но сейчас ее голова была занята поиском правильного решения, как покинуть дворец, не тратя татуировки на своей лопатке.

Выйдя из павильона, она оказалась рядом с большим бассейном с мутной водой, пахнущим морем, и увидела женщину в сером, перекрывшую ей путь к калитке.

«Главное, чтобы она не заорала», – подумала Лавиани, дружелюбно улыбаясь и осторожно опуская Шерон на землю.

Женщина отстегнула застежку, удерживающую вуаль, и сойка увидела, что это уже не молодой мужчина в женском платье. Впору было бы рассмеяться, но она, вопреки нелепости наряда, только нахмурилась.

– Интересно, – произнес мужчина высоким женственным голосом, рассматривая Лавиани, точно диковинного зверька. – Кто ты ей?

По его глазам было понятно, не имеет смысла врать про служанку, которая нашла госпожу, внезапно потерявшую сознание.

– Мать.

– Мать, – повторил мужчина. Он, кажется, не собирался звать на помощь. – Любая мать готова защищать свое дитя. Даже столь… экстравагантным способом, как похищение против воли, полагаю. Я – Бати.

Он легко поклонился, приложив руку к сердцу.

– Да мне плевать. – Лавиани уж точно кланяться не собиралась, как и представляться. – Мы хотели бы уйти.

– Не могу вас отпустить. Она гость герцога.

– Гость против воли. – Ее начинал злить этот человек. – А герцог пусть отправляется…

Лавиани с удовольствием указала правильное направление для его светлости.

Бати извлек из складок юбки два широких тяжелых кинжала, больше похожих на маленькие мясницкие топорики.

– За такое здесь отрезают язык.

– И кто же это сделает? Дэво, полагаю?

– Некоторые северянки все же знают больше, чем их… дочери.

– Зачем ты притащился сюда из своего храма, евнух? Молился бы Мири, да не докучал женщинам, попавшим в беду.

– Я служу герцогу по ее воле.

Лавиани достала свой нож, распуская завязки на слишком тесной для нее юбке служанки и оставаясь лишь в коротких панталонах.

– Даже так? Ты выглядишь скорее смешной, чем опасной. – Он откровенно издевался. – Не сопротивляйся. Я заберу лишь язык, а не жизнь.

– Что это за жизнь, когда нельзя поболтать?

Она отступила назад, к павильону, вынуждая его неспешно пройти мимо лежавшей Шерон.

– И все равно я не буду тебя убивать, – сказал Бати.

– А я убью.

– Ну попробуй.

Он напал, кинжалы ткнули ее в грудь, сменили направление, атакуя сразу из двух позиций, в челюсть и в ребра, но Лавиани не стала защищаться, лишь ловко увернулась, гаденько улыбаясь. Снова атака, он попытался порезать запястье и бицепс, ничуть не боясь ножа в руках сойки, и та снова отступила, на излете пнув его ногой в бедро.

– Поражаюсь я таким боголюбам, как вы. Вечно считаете, что Мири вас защитит. Десять касаний, да? Я вскрою тебя легче, чем устрицу, недомужчина.

Перед глазами сверкнуло, она отклонилась, спасая шею, отвела левое плечо, избегая укола, и рассмеялась. Он пытался достать ее, двигаясь ловко и стремительно-плавно, точно атакующая змея, и сойке, несмотря на показное веселье, приходилось все время сохранять контроль, не давать ему развивать атаку и удерживать правильную дистанцию.

Она была зла. На людей, что лишили Шерон свободы, и этот служка герцога был тем, на ком она вымещала свою злость. Пусть ублюдок попотеет, прежде чем наступит момент, когда она с ним разделается.

Но пока потеть приходилось ей, крутясь на маленьком пятачке. Они играли в пятнашки почти две минуты, и наконец Бати остановился, дыша чуть более заметно, чем вначале поединка.

– Очень неплохо. Превосходно.

– Да пошел ты со своим одобрением. Мой язык все еще при мне.

– Кто тебя нанял, чтобы выкрасть указывающую? Кто-то из Ближайших? Они хотят направить ее силы против герцога?

– Вот ты дурак!

Лавиани перешла в атаку, и ее нож превратился в размытое пятно. Кинжалы парировали прямой укол в горло, Бати «вошел», смещая ее руку, намереваясь все закончить сильным ударом в лоб, но та, разгадав движение, перехватила руку, перебросила человека через себя.

Он потерял один из двух клинков, и Лавиани, ногой подцепив оружие, швырнула его в бассейн как раз в тот момент, когда через калитку стали забегать мужчины в чалмах и разноцветных шароварах.

– Шаутт вас дери! – в сердцах сказала она, видя шестерых стражников, вооруженных глефами.

Благодаря длине оружия они легко отогнали ее от своего господина, встав перед ним надежной стеной.

– Живой, – сказал им Бати, поднимаясь.

– Смотрю, очередную юбку прибежали вытаскивать из неприятностей, – с насмешкой сказала ему Лавиани и, подняв руки, но не бросив ножа, шагнула к ним. – Ладно. Шестеро с вами. Сдаюсь.

– Оружие на землю, – приказал ей воин, к которому обратился Бати.

– Не могу, сынок. Он дорог мне как память.

Она сожгла одну из своих бабочек. Пузырь твердого как камень воздуха расширился, лопнул с легким хлопком, ударив тяжелой невидимой цепью по людям, раскидывая в разные стороны.

Одного из них разорвало, и его фрагменты упали на крышу павильона, у которого выбило все стекла, а также повисли на ветвях абрикосовых деревьев. Другой, с перемолотыми в порошок костями, рухнул в бассейн. Остальные со сломанными руками и ногами стонали или лежали неподвижно, истекая кровью.

Лавиани деловито, точно мясник, не успевший закончить работу и очень торопящийся домой, равнодушно перерезала шеи тем, кто еще был жив, словно они овцы. Право, ее жалости сегодня не хватило бы и на тлю.

Бати уцелел и теперь вставал на ноги, смотря на Лавиани новым взглядом.

– Богиня хранит тебя. – Лавиани подхватила тяжелую глефу, чуть качнув древком. – Сочту это за «один».

Она подскочила к человеку и со всей силы ткнула широким лезвием в грудь, налегая на древко, чувствуя, как то запнулось, пробивая ребра там, где они подходили к грудине, а затем застревает в позвоночнике.

Бати кулаком в щепы разбил толстое древко, и сойка шагнула назад, уже видя, что наконечник исчез из груди противника и на его одежде нет ни малейшей капли крови.

– «Два».

Она не мудрствуя швырнула древко, точно копье, то врезалось Бати в лицо, ломая череп, выбивая глаз, опрокидывая на землю.

– «Три». Еще «семь» и я тебя выпотрошу, служанка Мири.

Однажды, когда она была молода, трое таких вот ребят в бабских нарядах оказались для нее большим сюрпризом. Некоторым из своих самых верных слуг богиня дарует благости, в том числе и защиту, способную выдержать десять смертельных касаний. Тогда ей пришлось здорово попотеть, чтобы тридцать раз убить трех дэво, прежде чем те наконец-то перестали шевелиться.

Здесь все было гораздо проще.

– Кто ты?! – Теперь уже Бати злился, его глаз появился в глазнице, шрамы затягивались.

Лавиани взяла новую глефу.

– Та, кого, полагаю, ты не ожидал. Не надо было забирать мою девочку без спросу, да требовать с нее невыполнимых обещаний.

Она атаковала, он защищался, но безуспешно.

– Ты считаешь? – спросила сойка. – Кажется, уже «семь» или «восемь»?

Он тоже держал глефу погибшего воина, и их поединок затянулся. Они рубили, кололи, парировали, били по ногам, пяткой древка и длинным острым шипом на обратной стороне клинка, и Лавиани беспокоилась, что звон оружия услышали в других частях дворца.

Бати поднял глефу над головой, двумя руками, точно меч, собираясь нанести удар. И нанес его, стерев улыбку с губ сойки, погрузив лезвие в землю. Пыль, поднявшаяся в воздух, была слишком обильной, слишком густой и непроницаемой. Пологом, скрывшим его.

– Сукин сын!

Он собирался сбежать под прикрытием этой пелены, и Лавиани бросила глефу, сожгла вторую бабочку, ускорилась, метнулась к калитке, обогнав, затем врезавшись в него, нанося удары ножом.

«Девять». «Десять».

Сойка была не из тех, кто останавливается. Шаутт его знает, не ошиблась ли она в расчетах. Так что за «десять» последовали «одиннадцать», «двенадцать» и «тринадцать», отшвырнув тело, из которого наконец-то потекла кровь, в бассейн.

Наклонилась, упираясь руками в колени, видя, как пыль, внезапно поднявшаяся, также внезапно растворилась в воздухе, так и не осев.

Бати был все еще жив, пытался удержаться за бортик, но его ладони то и дело соскальзывали, заливая лазоревые плитки кровью.

– Живучий же ты ублюдок, – с уважением сказала ему Лавиани. – Сейчас. Погоди мгновение. Отдышусь.

Она не успела. Тень, поднявшаяся за Бати, обхватила его бледными перепончатыми руками, опрокинула назад, и уина утащила человека под воду.