Первый русский дворянский герб

[1075]

Массовая подача дворянских родословных росписей в 80-е гг. XVII в. после указа 1682 г. об отмене местничества привела к тому, что появилось большое число рукописей родословных книг, где после глав, восходящих к официальным редакциям, добавляются новые росписи и семейные документы, относящиеся к деятельности одной нескольких семей, имеющих общего предка. Такой родословной книгой является недавно обнаруженный список с генеалогическими материалами Нарбековых, Державиных, Парецких, считавших своим предком мурзу Багрима, выехавшего служить к великому князю Василию Васильевичу. После родословца в 21 главу здесь помещены росписи трех указанных семей, списки грамот Нарбековых 50-х и 80-х гг. XVI в., публикуемое ниже стихотворное сочинение о предке Нарбековых и рисунок их герба.

Все эти документы Нарбековых надо рассматривать в комплексе. Центральное место здесь занимает стихотворное сочинение о подвигах Дмитрия Ивановича Нарбекова при взятии Казани в 1552 г. Со стихотворением связан текст списка грамоты царя Ивана IV от 21 июня 1551 г. в Бежецкую пятину, где Д. И. Чуваш Нарбеков назван Иваном Дмитриевичем и о нем сказано, что Нарбеков отставлен от службы, так как ранен в Казани (грамота написана за год до ее взятия!), «глаз выстрелен и руку у него оторвало из пушки». Возможно, при составлении этой грамоты был использован подлинный документ, полученный Нарбековым еще до взятия Казани.

Рисунок герба является как бы иллюстрацией к стихотворному описанию. В щите не только воспроизведены все подвиги Дмитрия Чуваша, но на примере эмблем, помещенных вокруг щита автор объясняет свое отношение к генеалогии и геральдике.

Стихотворение о Нарбековых интересно не только потому, что это – пока единственное известное поэтическое произведение по генеалогии и геральдике XVII в. Автор не ограничился красочным описанием подвигов Чуваша под Казанью и его страданий от полученных ран. Он сумел уложить в стихотворную форму легенду о выезде мурзы Багрима в Москву, поколенную роспись Нарбековых, сведения о земельных владениях семьи. В специальных разделах своего стихотворения автор объясняет, что «навой и коруна», помещенные над гербом, показывают происхождение Нарбековых от правящей татарской династии, а лук и стрела свидетельствуют о том, что татарская по происхождению семья рассеяла своих потомков по всему свету. В заключение, обращаясь к «мудрейшему читателю», автор сообщает, что герб – принадлежность благородных воинских семей, его «крепце употребляют» «поганские языцы» и «западных стран народи». В этих рассуждениях виден уровень генеалогических и геральдических представлений рядового дворянства России XVII в.

Герб Нарбековых, очевидно, первый оригинальный дворянский герб. Рисунки других гербов, приложенные к росписям 80-х гг. XVII в., (Грушецких, Эверлаковых и др.) воспроизводят соответствующие гербы Польши и Швеции.

Рисунок герба Нарбековых еще не имеет четкой системы расположения эмблем в щите, свойственной европейской геральдике. Скорее он напоминает многосюжетные композиции некоторых русских икон, где на одном поле, в одной плоскости размещено несколько эпизодов из жизни святого.

В щите слева направо скачет всадник, вытаскивая из глаза стрелу уже оторванной рукой. Есть изображение «варварина», которого он проткнул копьем, и всадника, ранившего его сзади. Городская стена, с которой стреляет пушка, изображена достаточно натурально. Внизу щита рисунок, изображающий Дмитрия Чуваша «на одреце», под которым разведен огонь.

Но эмблемы, помещенные вокруг щита – завой (чалма) и корона, составлены в соответствии с нормами геральдики. Если рисунок в щите всего лишь иллюстрирует поэму, то эти эмблемы позволяют автору выразить свою общую геральдическую концепцию.

В XVIII в. при создании герба Нарбековых для «Общего гербовника дворянских родов» был как-то использован и этот рисунок: «В щите, разделенном горизонтально на две части, в верхней в красном поле на левой стороне находится серебряная крепость с тремя башнями, из коих на средней видна серебряная луна, а на крайних двух по золотой звезде. На правой стороне изображен скачущий к крепости на коне воин, пораженный в глаз стрелою, и пушечным ядром оторвана у него рука, держащая меч. В нижней части на правом золотом поле на середине означена перпендикулярно меховая полоса. На левом голубом поле изображены золотом крест, над ним корона и внизу луна, рогами вверх обращенная…». Над щитом – красная чалма с пером, над ней лук с вложенной стрелой. Как видно, Нарбековы в основу своего герба взяли изображение подвига Дмитрия Чуваша, а все детали, помещенные в рисунке из их сборника XVII в., сюда не вошли. Но геральдические символы – чалма, натянутый лук со стрелой – попали в герб XVIII в.

Памятуя, что однородцами Нарбековых были Державины, было бы заманчиво предположить, что поэтический дар был издавна присущ этому роду. Некоторые места в стихотворном произведении позволяют предположить, что его писали в кругу семьи: «Нам же, из него (Чуваша – М. Б.) роженым наследником его, живым сущим во здравии», но делать из этого окончательный вывод, конечно, рискованно.

Эпиграммы

Гербы русских дворян конца XVII в.

[1078]

Появление гербов в России: городских, дворянских, которые были утверждены официально, связывается в научной литературе с петровскими реформами. Действительно, массовое герботворчество XVIII в. говорит, что русское общество было заинтересовано этими европейскими символами и стремилось их активно воспринимать Обычно такие явления подготавливаются длительными процессами, происходящими в сознании общества и формирующими это сознание. Очевидно, к истории создания гербов, в том числе и дворянских, надо подходить как к долговременному процессу, связанному и со стремлением правящего класса средневекового государства стать равноправной составной частью феодального сословия Европы. Ничего конкретного о русских дворянских гербах до XVII в. мы не знаем. Однако, с середины XVII в., когда в Москве и других городах появляется значительное число иноземцев, приехавших служить русскому царю, в том числе и дворян, в повседневную жизнь проникают представления о быте и нравах соседних стран. Возрастает интерес к переводной литературе: генеалогической, гербовникам, московские переводчики польских хроник Мартина Кромера и Матвея Стрыйковского особо выделяют в рукописях – пометами на полях и заголовками в тексте, сделанными киноварью, – записи о происхождении дворянских родов, описания их гербов.

В 80-е гг. XVII в. при проверке родословных росписей, поданных в Палату родословных дел, дьяки обращаются к тем же польским хроникам и гербовникам. В результате среди таких документов, а также в списках родословных книг, составленных в эти же годы, появляются рисунки и описания первых дворянских гербов, на право владеть которыми претендовали авторы росписей.

Сохранилось около полутора десятков таких гербов. Среди них два – европейские дворянские гербы, упомянутые в росписях семей, чьи предки начали службу в Москве в XVI – XVII вв. Эверлаковы указали, что их предок был взят в плен во время Ливонской войны и остался в России. К росписи приложен рисунок герба, утвержденного за этим родом в Швеции. Переводчик Посольского приказа Леонтий Грос, взятый в плен под Ригой и также оставшийся в Москве, написал, что его семья имеет древний герб: «А герб родства моего, каков дан прапрадеду моему Георгию Гросу от Фридриха Барбароса, цесаря римского за многие ево верные службы, се есть воин в латах со обнаженным мечем. И тем гербом прапрадед и дед и отец мой владели, и я владею ж». Рисунка герба нет. Мы видим здесь стремление сохранить за собой право на гербы, пожалованные предкам, у недавно появившихся на службе в России иноземцев.

Но большинство гербов, на которые претендовали русские дворянские семьи, восходят к польской геральдической традиции. Они находятся в росписях Грушецких, Карбышевых, Клокачевых, Колдычевских.

Грушецкие приложили к росписи рисунок герба и дали его описание со ссылкой на гербовник «Орбис Полонус»: это герб Любич. По их легенде этот герб имел некий «ратоборец», участвовавший в войнах князя Казимира Мазовецкого, воин «того роду, которые тем гербом – крестом с подковой – печатаются». Изображение креста и подковы в различных вариантах не один раз встречается в польской средневековой геральдике, но рисунок в росписи Грушецких ближе к гербам Новина и Побуг.

Колдычевские, также приложившие к росписи рисунок герба, указали: «По маетности Колдычеве пишемся Колдычевсцы, а по шляхте Ендзилове. И герб наш дан Ендзилом Колдычевским: зубрие головы, одну в клейме, а другую верх клейма держит лев с венца. И тем гербом нам Ендзилом по Колдычеве Колдычевским велено печататца да другим паном Бялозером, шляхте».

Карбышевы также со ссылкой на «Орбис Полонус» упомянули, что им принадлежит «венгерский герб» «наподобие Гоздовы»: «О гербе их написано: в поле светлоголубом поле среднее (далее в оригинале обрыв около 10 букв – М. Б.)…, начав от левой стороны на правую цвета белаго, на котором полагаются три лилии, наподобие Гоздавы. Таково поле окружают булавы воинские, три золотые: две сверху, а одна снизу». Рисунка герба нет, но его символика в тексте подробно объяснена. Она свидетельствует о доблести предков: «три булавы и благоуханные лилии» – это символы победителей. «И прехвальнейшие ж победители родители вышеиреченного герба. Три булавы воинские сердце, силу и умение воинственника изобразили суть, а три лилии – чистоту сердца к отечеству, царю и роду приносят».

Клокачевы указали на свою принадлежность к гербу Наленч, также сославшись на «Орбис Полонус».

Право на польский герб Ясенек («меч златый в поле блакитном, над короной пять пер струсовых») было заявлено Лихачевыми, которые назвались однородцами польской семьи Краевских. Краевские начали свою службу в Москве в XVII в. Думные дьяки Лихачевы во второй половине XVII в. входили в состав номенклатурной элиты Русского государства, и их попытка обосновать свои права на польский герб, принадлежавший семье, только что начавшей служить в Москве, отчасти напоминает акт адоптации литовского боярства польскими гербовыми родами в начале XV в.

Несколько гербов помещено в росписях семей, назвавших своими предками выходцев из Италии. Сюжет о происхождении рода от итальянской знати связан с более ранними легендами о происхождении литовских великих князей, появившимися в России в конце XV в.

Именно так описали свое происхождений Потемкины в росписи, составленной в 1687 г. Их родоначальник в Италии – «князя самницкого сродник Понциуш», чьи потомки, «отбыв из владетельства своего», долго жили в Польше. В начале XVI в. эта семья приехала в Москву. В росписи описан итальянский герб «князя самницкого Понциуше Телезина – гриф червонный вполы с коруною в поле желтом, а поле разделено лазоревым пределением волнистым». Другой герб Потемкиных, которым «в Польской земле, по изволению королевскому печатались сородники их, Потемкиных», это «рука с мечом вооруженная изо облака в щите, а на щите коруна, а из коруны три пера струсовы».

Сходная легенда, начинающаяся со знатных итальянских предков, есть в росписи Елагиных. Здесь помещен сюжет, близкий к родословию великих князей литовских, об уходе из Рима «князя римского» Палемона, потомки которого попадают «х крыжакам», осваивают литовские и псковские земли. Один из знатных римских воинов, «Викентий з Елагони», и был родоначальником Елагиных. В его гербе «лев цветом рудый, написан которой лев половиною из-за каменной чермуой стены стоит с поднятым хоботом на доле цошнном. А вверху коруны такожде лев».

Наибольшее количество гербов, принадлежавших предкам, назвали Римские-Корсаковы. Их красочно составленная «Генеалогиа», безусловно, является вершиной осмысления «римской» темы в русской общественной мысли XVIII в. В рукописи помещено восемь рисунков гербов, их сопровождают стихи, объясняющие геральдическую символику.

Эмблемы гербов в «Генеалогии» Корсаковых чаще связаны с подвигами Геракла. Это булава героя, ставшая жезлом полководца («аще вси воеводы булавы имеют»), орел – символ вечной верховной власти («орел же в себе свойство царское имеет, тем его давали – кто подобное деет»). Орел с тремя молниями в клюве был символом Юпитера, а его внуки имели Орла в гербе своей страны:

Медведь в гербе Корсаковых связывается с Немейской медведицей, которую победил Геракл, а Геркулесовы столбы объясняются как древний герб Липы, «первое их знамя»; роза в гербе символизирует сады Гесперид.

Три последние герба в «Генеалогии» относятся непосредственно к истории семьи Корсаковых. Герб Трех рек означает уход предков из Рима в Польшу («чрез три реки убеже до Полски»), а в стихах, сопровождающих два герба – Рукояти накрест и Перекрестья Накрест, – объясняется символика меча и креста:

Объясняя смысл эмблем первых пяти гербов, Корсаков ссылается на тексты римских и греческих авторов, а для осмысления трех последних использованы произведения польских историков – Вольского и Папроцкого.

Стихотворная форма, объясняющая гербовые эмблемы, была использована и Нарбековыми, составившими первый оригинальный русский дворянский герб. Назвав своим родоначальников мурзу Багрима, авторы уделили большое внимание восточной символике своего герба, объясняя значение таких эмблем, как чалма, лук, стрелы.

Все упомянутые выше документы, кроме родословия Корсаковых и Нарбековых, где есть рисунки или описания гербов, носят официальный характер: они были поданы для утверждения в Палату родословных дел. Утвержденные вместе с росписями гербы также становились официально признанными в государственных органах. Очевидно, в русском обществе последней четверти XVII в. уже существовало четкое представление о необходимости утверждения или пожалования герба верховной властью. Появляется и потребность иметь родовой герб, очевидно, отсутствовавшая в более раннее время, о чем говорят документы Эверлаковых, Л. Гроса.

В тех случаях, когда рисунок герба, приложенный к росписи, не совпадает с указанным здесь же польским гербом (как у Грущецких) или описан условно («наподобие Гоздавы»), это может говорить, что понимая официальное происхождение дворянских гербов, составители родословных документов не решались давать точное изображение герба, на который семья не имела права.

Кроме самих изображений гербов последней четверти XVII в. заслуживает внимания и геральдическая терминология, которой пользуются авторы росписей. Часто она связана с соответствующими польскими терминами. Это «блекитное поле», «коруна», «клеймо» (вместо щит), другие. Причем такие термины перекликаются с полонизмами в текстах родословий (маетность, шляхта, крыжаки).

Составители русских гербов XVII в. ясно представляли их структуру. Центральная часть – щит (клеймо), который бывает разного цвета: червонный, желтый, светло-голубой, белый; щит может быть разделен на части (гербы Карбышевых и Потемкиных), эти части, как и разделяющая их черта («пределение волнистое»), также могут быть разного цвета. А в каждой части щита бывают разные эмблемы; иногда сами эмблемы сложные («гриф червонный виолы с коруною»). Над щитом также могут быть эмблемы: «коруна», «а из коруны три пера струсовых».

Эмблемы в щите не обязательно связаны с историей самой семьи, они могут свидетельствовать о воинской доблести предков: «ратоборец» Гросов, булавы Карбышевых и Корсаковых, их высокие моральные качества – лилии в гербе Карбышевых.

Все это позволяет говорить, что в России последней четверти XVII в. были достаточно глубокие знания, а также живой интерес к геральдике, символике гербов. Осмысление геральдики носило не абстрактно-научный характер, оно было вызвано потребностью определенной части дворянства иметь свои собственные гербы, как это принято в соседних странах. Но массовое герботворчество еще не появилось, возможно и потому, что в обществе существовало убеждение в официальном происхождении гербов, их пожаловании или утверждении верховной властью. А подобного органа в России не было.

Можно добавить, что герботворчество шло параллельно с интересом к переводной геральдической и генеалогической литературе, сопровождалось переводами древних и современных исторических произведений. Поэтому мы можем говорить, что уже в 80-е гг. XVII в. дворянство готовилось к назревавшим реформам русской жизни, но широко такие реформы развернутся лишь в XVIII в.

Гербы русских земель в польском гербовнике XVI в.

[1100]

Среди иностранных гербовников, которыми в 80-е гг. XVII в. пользовались сотрудники Палаты родословных дел, собиравшие и проверявшие дворян ские росписи, упоминается труд польского геральдиста Бартоша (Бартоломея) Папроцкого «Огруд крулевский» (в русском переводе того времени «Вертоград королевский»). Очевидно, в конце XVII в. эта работа была переведена на русский язык: сохранилась рукопись перевода книги Папроцкого начала XVIII в.

Бартош Папроцкий хорошо известен в науке как польский геральдист, автор книги «Гербы польского рыцарства», которая и сейчас является официальным справочником польских гербов XVI в.

Бартоломей (Бартош) Папроцкий, польский шляхтич герба Гогол, родился около 1543 г., умер в 1614 г. Он получил традиционное воспитание шляхтича XVI в.: сначала в отцовских владениях, затем при дворе владетельного родственника, с которым ходил в походы, где расширял свой кругозор, познавал жизнь «великих мира сего», учился основам политики и права. Покровителем Б. Папроцкого был видный политический деятель Петр Горайский с Горайя герба Корсак, которому позднее и был посвящен «Огруд крулевский».

В 1572 г. Папроцкий в составе посольства уехал в Турцию, а вскоре, в 1575 г. он издает свое первое генеалогическое произведение – «Паноша». За свою жизнь Папроцкий издал в стихах и прозе на польском, чешском языках и по-латыни сочинений по генеалогии больше, чем все его современники.

В сложные для Польши 70–80-е гг. XVI в. Папроцкий был активным сторонником короля Стефана Батория, стал королевским дворянином и геральдистом, писал сочинения о победах Батория. В 1584 г. он издает свой знаменитый гербовник – «Гербы польского рыцарства». Однако вскоре после смерти короля он был вынужден уехать в Моравию, где жил в изгнании один из его покровителей К. Зборовский. Вскоре он увлекся алхимией и астрономией.

После очередной смены королей в Польше около 1610 г. он вернулся на родину, где и умер в 1614 г. Б. Папроцкий писал до последних дней.

Книга Папроцкого «Огруд крулевский», написанная скорее в изгнании и изданная в Праге – историко-генеалогическое исследование.

В своей книге Папроцкий воссоздает историю правящих домов Европы, начиная с императоров Священной Римской империи, доведенную до правления императора Рудольфа (с 1576 г.); здесь кроме генеалого-геральдических сведений большое внимание уделено войнам с Турцией; автор отдает дань животрепещущему вопросу внешней политики Польши во второй половине XVI в.

Разработана Б. Папроцким и проблема о порядке и давности правления истинных королей. Свои теоретические размышления автор начинает с истории правления библейского царя Соломона; далее помещены описания правлений французских и польских королей, великих князей литовских, чешских королей и князей, великих князей русских.

Как видно, географически «Огруд крулевский» ограничен регионом, близким к Польше. История польских королей доведена до правления Сигизмунда III; она богато проиллюстрирована условными портретами польских королей, картинами известных сражений, рисунками гербов.

На л. 204об. – 208об. помещен раздел «О древности русских князей»; он начинается с основания Киева Кием, Щеком и Хоривом. В соответствии с трудами других польских авторов XVI в., русские князья, о которых пишет Папроцкий – это преимущественно потомки Рюриковичей, чьи земли в XVI в. входили в состав Великого княжества Литовского, то есть князья Галицкие, Острожские, другие.

В очерке о русских князьях также есть условные портреты и рисунки гербов; дана краткая история их происхождения.

По мнению автора, русские княжеские гербы имеют древнее происхождение: они уже были у князей, «которые приняли греческую веру» и «начали подчиняться константинопольскому патриарху». Несомненно, здесь идет речь о киевских князьях и их ближайших потомках. Герб русских князей – святой Георгий, убивающий дракона. Кроме того, Галицкие князья, «а именно Лев, который заложил Львов», имели своим гербом изображение: на золотом щите черный лев, опирающийся на скалу. Отметим, что сам Папроцкий провел последние годы, умер и похоронен во Львове. А князья, «которые имели дома почти на море среди великих болот», в своем гербе помещали «голого человека на коне». И далее Папроцкий сообщает: «И теперь еще Москва или их князья употребляют некоторые из них» (гербов – М. Б.). Здесь уже автор упоминает гербы Русского государства XVI в., очерка о котором в его книге нет.

При рассказах о княжеских родах помещены рисунки гербов: св. Георгий, убивающий дракона, обнаженный человек на коне, лев, стоящий на задних лапах, а также герб Погоня и щит с подковой и тремя крестами, близкий к гербу Белина.

По этому набору рисунков, приложенных к тексту, видно, будто древнейшим гербом московских великих князей, перешедшим к ним от киевских великих князей, был герб с изображением св. Георгия, убивающего дракона. Признание такой преемственности гербов в какой-то мере можно оценить и как признание определенных исторических прав московских князей на земли, входившие в XVI в. в состав Литвы. Напомним, что спор за такие территории именно в это время выливался в военные действия.

Имеет объяснение и фраза Папроцкого о том, что в его время упомянутые гербы употребляла Москва или ее князья. Речь идет не только об официальном гербе со св. Георгием. Известна печать князя Андрея Курбского, которую он употреблял в Литве, близкая к помещенной в книге Папроцкого; на ней изображен лев, стоящий на задних лапах.

Наиболее интересно появление у Папроцкого печати с изображением нагого человека на коне, которую имели государи, жившие «почти на море среди великих болот».

Русские печати не знают такого изображения, но его, как герб московских князей, трижды привел в своем сочинении Сигизмунд Герберштейн.

Еще в XVI в. новгородский архидьякон Геннадий объяснял александрийскому патриарху, что на печати Ивана IV изображен всадник на коне, и это «государь на коне». В XVII в. изображение св. Георгия на печати неоднократно интерпретировалось русскими послами как «великий государь на аргамаке», «царь на коне победил змия». В подобных высказываниях царь идентифицируется со св. Георгием. Как показал А. Б. Лакиер, на листе Библии 1663 г., изданной в Москве, в качестве московского герба помещено именно изображение царя на коне, пронзающего копьем змия.

В этих объяснениях можно услышать отзвуки византийской традиции конца XIV в. В европейских странах к этому времени на монетах и печатях существовали изображения государя в виде рыцаря на коне в воинском обмундировании, которые подчеркивали функции правителя как воина и вождя. Византийские изображения императоров не знали такого типа: на монетах и печатях подчеркивалась лишь сакральностъ их власти, а конно изображались несколько святых (Дмитрий, Георгий, Архангел Михаил). Именно в конце XIV в. на византийских монетах появляются конные изображения императоров, и их часто сопровождают эти святые всадники, которые подчеркивали воинские функции правителя. Не исключено, хотя и нуждается в дополнительном специальном исследовании, что в русском изображении всадника на коне, поражающего копьем змия, в XVII в. слились представления о святом воине и государе-вожде.

Вооруженный всадник на коне – сюжет, встречающийся на печатях и монетах русских князей конца XIV–XV вв. в различном обличии. Его изображение, как и изображение голого всадника, приведено в книге С. Герберштейна.

Причины появления у Герберштейна сведений о том, что на государственной печати государь изображался как голый человек, требуют специального сфрагистического исследования. Сейчас можно сказать, что это мнение не находит аналогий в русской сфрагистике, оно не отразилось и в европейских справочниках XVI в., содержащих описания государственных гербов и печатей разных стран: здесь гербом московских государей назван св. Георгий, поражающий змия.

По существующим в XVI в. традициям русской жизни невозможно представить официальное изображение государя в виде голого человека: русский царь всегда изображался и выступал на официальных церемониях в полном маестате, при всех регалиях.

Изображение государя как голого всадника на официальных печатях не соответствует и нормам европейской геральдики, где правитель олицетворяет сакральную власть или различные ее функции, в том числе и функции воина-вождя.

И Папроцкий, очевидно, заимствовавший это изображение у Герберштейна (ближе всего – изображение на изображении Василия III в издании 1556 г.) или польского хрониста М. Стрыйковского, отнеся его ко времени киевско-константинопольских отношений, не указал в отличие от других помещенных в книге гербов, каким именно русским князьям оно принадлежало: скорее у автора это «те (князья – М. Б.), которые (правили – М. Б.) почти на море среди великих болот», то есть какие-то северные народы.

Нельзя допустить и еще один момент в изложении Б. Папроцкого: признавая за русскими княжествами вплоть до XVI в. право на различные гербы, восходящие к временам Древнерусского государства, профессиональный польский геральдист тем самым ставил Русское государство в один ряд с другими европейскими государствами, поскольку герб являлся одним из символов независимого средневекового государства.

Польский геральдист XVI в. о древних гербах русских земель

[1110]

Сведения о Русском государстве, его территории, правителях, древней истории русских земель, которые мы находим в трудах иностранных авторов XVI в., интересны еще и тем, что приводят реалии русской жизни, которые не отражены в русских источниках того времени. В частности, статус России как европейского государства европейские авторы пытались определить через государственную символику, которой в средние века придавалось большое значение, поскольку о таком статусе свидетельствовали форма короны и регалии правителя, цвета и эмблемы на регалиях и печати, и многое другое. В частности, иностранцев интересовал вопрос о происхождении русских гербов.

Герб свидетельствовал о происхождении и истории государства, его связях с другими странами, месте среди других государств Европы. Как видно из текстов различных записок о гербе, о его истории расспрашивали русских собеседников, рисунки гербов воспроизводились в печатных изданиях XVI–XVII вв.

Интересные сведения о происхождении гербов русских земель приведены в работе польского писателя и геральдиста XVI в. Бартоша Папроцкого «Огруд Крулевский».

Бартош (Варфоломей) Папроцкий, польский шляхтич герба Го гол (ок. 1543–1614 гг.) происходил из небогатой семьи. Его карьера начиналась традиционно для польской шляхты XVI в.: начальное образование он получил во владениях отца, затем попал на двор влиятельного родственника, где расширял свой кругозор, познавал жизнь «великих мира сего». Со своим покровителем юный родственник ходил в походы, ездил в составе посольства, познавал основы политики и права. Бартош Папроцкий женился молодым на вдове Ядвиге Косабурской, которая была старше его, и вскоре покинул свой дом, вернувшись обратно в 1572 г. после смерти жены.

Вскоре Папроцкий в составе посольства Андрея Тарановского уехал ко двору турецкого султана, куда А. Тарановский, неоднократно ездивший с посольствами в Порту, был послан вызволять из плена валашского воеводу Богдана.

Вскоре выходит первое генеалогическое произведение Папроцкого в стихах – «Паноша» (1575 г.). В дальнейшем, почти за 40 лет он опубликовал на латыни, польском и чешском языках больше трудов, чем остальные писатели его времени.

Бартош Папроцкий был знаком с известными писателями-гуманистами своего времени – Миколаем Реем, Яном Кохановским и другими. Он находился под покровительством магнатского рода Збаровских, игравшего важную роль в политической жизни при короле Стефане Батории. Благодаря такому высокому покровительству, Папроцкий становится королевским дворянином и геральдистом; он воспевает победы Стефана Батория, в 1584 г. издает «Гербовник». Однако после смерти Стефана и падения роли Збаровских Бартош Папроцкий был вынужден уехать на Моравы, долго живет в Чехии, где увлекается алхимией и астрологией, не переставал издавать литературные труды. Здесь в 1599 г. выходит его книга «Ogród królewski». В Польшу Папроцкий вернулся уже при Сигизмунде III в 1610 г.; он пишет до последних дней жизни. Умер Бартош Папроцкий во Львове, где и был похоронен.

Бартош Папроцкий хорошо известен в науке как польский геральдист, автор книги «Гербы польского рыцарства», которая и сейчас является официальным справочником гербов XVI в.

Среди иностранных гербовников, которыми пользовались в XVII в. сотрудники Палаты родословных дел, при проверке родословных легенд, упоминается и «Огруд крулевский» Бартоша Папроцкого. Очевидно в конце XVII в. эта работа была переведена на русский язык под названием «Вертоград королевский»; сохранилась рукопись перевода книги Папроцкого начала XVIII в.

Книга «Огруд крулевский» – историко-генеалогическое исследование, близкое по форме к работам польских хронистов XVI в., но охватывающее историю меньшего региона и с более узкими хронологическими рамками, чем классические исторические труды XVI в.

В своей книге Папроцкий воссоздает историю правящих домов Европы, начиная с императоров Священной Римской империи, доведенную до правления императора Рудольфа (с 1576 г.); здесь кроме генеалого-геральдических сведений большое внимание уделено войнам с Турцией, которые вел император, в чем автор отдает дань животрепещущему вопросу внешней политики второй половины XVI в.

В этом труде разработана проблема о порядке и давности правления истинных королей. Свои теоретические размышления автор начинает с истории правления библейского царя Соломона. После библейской предыстории идет заголовок «Огруд крулевский», а далее помещены описания правлений французских и польских королей, великих князей литовских, чешских королей и князей, русских князей, очерк «О давности княжества Пруского», где описывается история Поморья, его освоение Орденом и географические особенности этой территории; очерк завершается биографиями епископов Ордена.

Как видно, «Огруд крулевский» ограничен регионом, близким к Польше, и посвящен преимущественно польским королям и соседним с ними славянским правителям; французские короли, скорее всего, появились, поскольку в XVI в. на польский престол был выбран Генрих Валуа. История польских королей самая большая по объему (30 л. из 130), в ней приведены сведения о происхождении поляков от Афета, сына Ноя, о Лехе, легенда о Ванде, переход правления к династии Пястов после смерти Пшемысла, и к великим князьям литовским после смерти последнего Пяста. История королей доведена до правления короля Сигизмунда III; при нем Б. Папроцкий вернулся в Польшу. Очерк содержит легенды из истории Польши, описания выдающихся событий, он богато проиллюстрирован условными портретами польских королей, картинами известных сражений, рисунками гербов.

Менее подробно дана история чешских королей, которых связывали с польскими брачные узы. Однако не исключено, что это описание связано с тем, что книга издавалась в Праге, где автор в то время жил в изгнании.

Небольшой по объему раздел «О древности русских князей» (Лл. 204об. – 208об.) начинается с прихода на днепровские земли Кия, Щека и Хорива и основания Киева. В соответствии с польскими историческими трудами XVI в. русские князья, о которых пишет Папроцкий, – это преимущественно потомки Рюриковичей, чьи земли в XVI в. входили в состав Польши и Великого княжества Литовского, то есть потомки князей Галицких, Острожские (в этом очерке автор подробно рассказывает о доблести князя Константина Острожского), Чарторыйские, Сангушки, Вишневецкие. Далее идут краткие биографии некоторых князе Гедиминовичей и история Радзивиллов, одного из самых могущественных литовских магнатских родов, чьи владения находились на землях бывших русских князей.

В этом разделе о русских князьях также есть условные портреты и рисунки гербов; дана краткая история их происхождения.

По мнению автора, русские княжеские гербы – речь идет о предках княжеских семей, которые в XVI в. жили в Польско-Литовском государстве, – имеют древнее происхождение: они уже были у князей, «которые приняли греческую веру» и «начали подчиняться константинопольскому патриарху». Несомненно, здесь идет речь о киевских князьях и их ближайших потомках. Их герб – святой Георгий, убивающий дракона. Кроме того, галицкие князья «а именно Лев, который заложил Львов», имели своим гербом изображение: на золотом щите черный лев, опирающийся на скалу. А князья, «которые имели дома почти на море среди великих болот», в своем гербе помещали «голого человека на коне». И далее Папроцкий сообщает: «И теперь еще Москва или их князья употребляют некоторые из них» (гербов). Здесь уже автор четко говорит о гербах Русского государства XVI в., очерка о котором в его книге нет.

Рядом с этим текстом и далее, при рассказах о княжеских родах, помещены рисунки гербов: св. Георгий, убивающий дракона; обнаженный человек на коне; лев, стоящий на задних лапах, а также герб Погоня и щит с подковой и тремя крестами, близкий к польскому гербу Белина.

Таким образом, автор полагает, что древнейшим гербом московских великих князей, перешедшим к ним от киевских великих князей, был герб с изображением св. Георгия, убивающего дракона. Признание такой преемственности гербов в какой-то мере можно оценить и как признание определенных исторических прав московских князей на земли, входившие в XVI в. в состав Польши и Литвы. Напомним, что спор за такие территории на протяжении долгого времени выливался в военные действия.

Имеет объяснение и фраза Папроцкого о том, что в его время упомянутые гербы употребляла Москва или их князья. Скорее здесь речь идет не только об официальном гербе со св. Георгием: с 80-х гг. XVI в. известна печать князя Андрея Курбского, которую он употреблял, перейдя на службу польскому королю; на ней изображен лев, стоящий на задних лапах.

Опубликованное недавно исследование И. Грали, где автор изучает печати, употреблявшиеся русскими людьми, переехавшими с XVI в. на службу в Польшу и Литву, позволяет расширить круг печатей в связи с утверждением Папроцкого о том, что некоторые русские князья «употребляют древние гербы».

В своем исследовании И. Граля среди других приводит и печать, которую в Польше XVI в. употреблял князь Иван Дмитриевич Шуйский, называемую в сфрагистике «Русская Погоня»; на ней фактически помещено изображение св. Георгия, убивающего дракона, но повернутое вправо, а не влево, как на русском гербе. Н. А. Соболева указала, что еще в XV в. князь Иван Васильевич Шуйский прикладывал к грамотам свою печать с изображением стоящего льва с головой, повернутой вправо. Если изображение льва на печати князя Шуйского ассоциируется с эмблемой Владимирского княжества (Шуйские вели свой род от владимиро-суздальских князей), то св. Георгий на их польской печати служит подтверждением словам Папроцкого об употреблении русскими князьями древних печатей киевских князей (в Польше лев стал эмблемой галицких князей). Естественно, что русские князья, недавно появившиеся в Польше и Литве, претендовали на государственную русскую символику, подчеркивая тем самым свое происхождение от киевских Рюриковичей. Следует отметить еще одну русскую печать, принадлежавшую князю Ивану Ивановичу Шуйскому, приложенную уже к грамоте 1633 г. Ю. М. Эскин, опубликовавший этот интереснейший материал, полагал, что из приложенных на грамоте 1633 г. печатей, Шуйскому принадлежит частично утраченная, с изображением грифона. Однако, такая печать скорее могла принадлежать Ивану Никитичу Романову, также приложившему свою печать к грамоте: изображение грифона входило в родовую печать этой семьи. Указанная Эскиным печать Романова: «небольшой щиток с неким западно-европейским гербом», не может быть идентифицирована, как полагает автор, с печатью на изумруде, перешедшую по наследству от И. Н. Романова к царю Алексею Михайловичу. В описи имущества царя она определена как «изумруд четвероуголен, на нем вырезано: персона человеческая на лошади с саблею, под лошадью змей». Как видно, здесь изображена вариация св. Георгия, убивающего змия.

Наиболее интересно у Папроцкого упоминание о печати с изображением нагого человека на коне, которую имели государи, жившие «почти на море среди великих болот». Русские печати не знают такого изображения, его, как герб московских князей, трижды привел в своем сочинении Сигизмунд Герберштейн.

Еще в XVI в. новгородский архидьякон Геннадий объяснял александрийскому патриарху, что на печати Ивана IV изображен всадник на коне, и это «государь на коне». В XVII в. изображение св. Георгия на печати неоднократно интерпретировалось русскими послами как «великий государь на аргамаке», «царь на коне победил змия». В подобных высказываниях царь идентифицируется со св. Георгием. Как показал А. Б. Лакиер, на листе Библии 1663 г., изданной в Москве, на изображении московского герба помещено именно изображение царя на коне, пронзающего копьем змия. Такое же изображение Ивана IV есть в рукописях Казанской истории, написанных в XVII в. В связи с этим следует вспомнить об одной традиции конца XIV в. К этому времени в европейских странах на монетах и печатях существовал обычай изображать государя в воинском обмундировании, в виде рыцаря на коне, что подчеркивало функции правителя как воина и вождя. Византийские изображения императоров не знали такого типа: на монетах и печатях подчеркивалась лишь сакральность власти императоров. Но в конце XIV в. на византийских монетах появляются конные изображения императоров и часто их сопровождают святые всадники (Дмитрий, Георгий, Архангел Михаил), которые подчеркивали сакральность воинских функций государя. Не исключено, хотя и нуждается в дополнительном специальном исследовании, что в русском изображении всадника на коне, поражающего копьем змия, в XVII в. также слилось представление о святом воине и государе-вожде.

Вооруженный всадник на коне в различном обличии – сюжет, встречающийся на печатях и монетах русских князей конца XIV – XV вв. пока к XVI в. не сформировался окончательно в виде св. Георгия, побеждающего змия.

Причины появления у Сигизмунда Герберштейна представления о том, что на государственной печати государь изображался как голый человек, требуют специального сфрагистического исследования. Это представление не находит аналогии в русской сфрагистике, оно и не отразилось в европейских справочниках XVI в., содержащих описания государственных гербов и печатей разных стран: здесь гербом московских государей назван св. Георгий, поражающий змия. По существовавшим в XVI в. традициям русской жизни невозможно представить государя в виде голого человека: русский царь всегда изображался на иконах и миниатюрах, а также выступал на официальных церемониях в полном маестате, при всех регалиях.

Изображение государя как голого всадника на официальных печатях не соответствует и нормам европейской геральдики, где правитель олицетворяет сакральность власти или различные ее функции, в том числе и функции воина-вождя. Основной его одеждой на средневековых печатях было воинское обмундирование, которое подчеркивало функции воина и вождя. Позднее эта одежда постепенно приобретает символичные и демонстрационные черты: появляются парадные панцири и шлемы вместо воинских. Императоры, правившие в XI в. – Константин IX Мономах и Исаак I Комнин, иногда изображались на монетах в короне, панцире и короткой тунике с мечом на боку.

Именно в такой одежде, но без меча, а с крестом в правой руке изобра-жен великий князь Василий Дмитриевич, чей портрет вышит на саккосе митрополита Фотия. А в конце XV в. уже русский летописец написал об отце Василия – Дмитрии Донском: «на престоле царьстем седе, царскую багряницу и венец нося… а крест Христов на рамо ношаше». Описание одежды Дмитрия Донского в летописи полностью совпадает с той, что изображена на портрете его сына и близка к императорской на византийских монетах XI в. Можно полагать, что уже с XV в. постепенно русским князьям приписывалась символика, близкая к той, которая отражала власть византийских императоров.

Папроцкий, очевидно, заимствовавший изображение голого всадника на коне у Герберштейна (ближе всего – изображение на портрете Василия III в издании 1556 г.) или польского хрониста Стрыйковского, и отнесший его ко временам киевско-константинопольских отношений, не указал, в отличие от других русских гербов, каким именно русским князьям оно принадлежало: это «те (князья), которые (правили) почти на море среди великих болот», то есть каким-то северным народам.

Польские хронисты XVI в. вслед за Матвеем Меховским писали о северных землях, примыкавших к Московии, как о болотистых, заселенных язычниками, дикими народами. Профессиональный геральдист, каким был Б. Папроцкий, хорошо знакомый с нормами европейской геральдики, очевидно знавший труд Герберштейна не смог связать герб, изображавший нагого человека с христианским государем и связал его с язычниками, жившими в его стране.

Среди работ других польских авторов XVI в. труд Б. Папроцкого интересен тем, что в нем приведено и профессионально проанализировано наибольшее число русских геральдических предметов; отсутствие анализа государственного символа того времени – двуглавого орла, который был хорошо известен в Европе, можно объяснить тем, что Папроцкого прежде всего интересовала геральдика, относящаяся к землям, входившим в состав Польши и Литвы. Однако важно то, что к киевскому периоду автор относит и появление гербов Москвы и Русского государства – св. Георгия, убивающего змия, тем самым признавая права московских государей наравне с великими князьями литовскими на киевское наследие.

Двуглавый орел в российской государственной символике конца XV–XVII вв.

[1126]

К концу XV в. положение России среди других европейских государств существенно изменилось. «Стояние на Угре», завершило падение татарского ига, несколько позже закончилось объединение русских княжеств вокруг Москвы, и вместо разрозненных русских земель на карте Европы появляется независимое государство, которое приобретает все признаки суверенности.

В 90-е гг. XV в. в документах появляется термин «Государев двор», свидетельствующий о консолидации феодальной верхушки Русского государства, пришедший на смену «боярам» различных великих князей. Судебник 1497 г. не только отмечает различные функции государственных чиновников – дьяков, но и казначеев, печатника. Тот же Судебник зафиксировал единые для всего государства нормы судопроизводства, пришедшие на смену региональным судным грамотам. В это же время придворные чины постепенно преобразуются в государственные должности.

Параллельно с этими процессами происходит и идеологическое оформление великокняжеской власти. Родословная легенда о происхождении династии Рюриковичей в своей первоначальной редакции – Чудовская повесть – доказывает происхождение родоначальника династии от римского императора Августа в соответствии с генеалогическими традициями, распространенными в соседних с Россией странах.

В Москве разрабатывается новый обряд возведения на великокняжеский престол, в основу которого был положен византийский ритуал. По этому обряду в феврале 1498 г. был возведен на престол наследник Ивана III Дмитрий Иванович Внук, что должно было способствовать введению в России наследственной формы правления.

Московский великий князь тогда же начинает употреблять в дипломатической переписке титул «государь всея Руси», а в церковных кругах вырабатывается формула «Москва – Третий Рим». По всем нормам средневекового менталитета Русское государство представляется как монархия, что требовало и соответствующей государственной символики. С этого времени формируется комплекс регалий великокняжеской, а затем царской власти: кроме венца и барм, по преданию присланных русскому князю Владимиру Мономаху от византийского императора Константина Мономаха, в него позднее вошли скипетр, а в конце XVII в. и держава.

В ряду этих событий конца XV – начала XVI вв. стоит и появление государственной печати, на лицевой стороне которой изображен двуглавый орел, ставший позднее гербом Русского государства. Древнейшая из сохранившихся печатей привешена к грамоте, выданной в июле 1497 г.

К этому времени в европейских странах уже существовали строгие геральдические нормы. Каждый герб нес в своих символах закодированную информацию о владельце: его ранг, прерогативы власти, происхождение, родственные связи и другие. Среди геральдических символов орел олицетворял королевскую власть: в своих гербах орла имели исключительно династии – королевские и княжеские.

Символика изображений, в которых мы встречаем орла, уходит в глубокую древность; орел всегда олицетворял власть, силу и величие. Еще у древних греков орел был символом бога Марса, а в дальнейшем одним из государственных символов Римской империи, откуда и перешел в средневековую культуру. Орел стал символом евангелиста Иоанна, также как другой высший геральдический знак – лев – стал символом Марка.

Известная по многочисленным рельефам, монетам и другим произведениям сцена – орел, терзающий зайца или змею, которую любили воспроизводить художники древности и средневековья, символизировала борьбу доблести с предательством, трусостью. Задолго до появления двуглавого орла на государственной печати такие сцены украшали древнерусские белокаменные храмы. На монетах различных русских княжеств XIV в. иногда встречается сюжет «сокольник»: скачущий всадник с ловчей птицей; принято считать, что это сокол. Охота с птицами всегда была привилегией правителей и знати и также свидетельствовала об уровне их власти. Так что символики орла, как и других ловчих птиц, была издавна известна на русских землях.

В геральдике чаще всего орел изображается с распростертыми крыльями; в природе это поза орла, готового к атаке. Именно в момент боя орел демонстрировал свою ловкость, силу и величие. Кроме того, парящий орел с распростертыми крыльями в европейской символике мог олицетворять величие, стремление к солнцу, способность подняться над любыми вершинами. Если орел наряду с распростертыми крыльями изображался с вытянутыми вниз лапами со шпорами – это означало его готовность в атаке схватить жертву. Именно в такой атакующей позе представлен русский орел.

В русских публицистических произведениях конца XV – начала XVI вв., регалиях власти и символах, объединялись европейская и византийская традиции: происхождение от Августа и передача символов власти из Византии, орел на гербе, как у императора, и обряд на престол, восходящий к византийской традиции.

В научной литературе существует мнение, что двуглавый орел появился в России после приезда Софьи Палеолог. Однако двадцать с лишним лет, прошедшие со времени приезда Софьи до появления первой грамоты, скрепленной государственной печатью, которая сохранилась до наших дней, слишком долгий срок, чтобы связывать эти события напрямую.

В 1472 г., когда Софья венчалась с Иваном III, он еще был московским великим князем; «стояние на Угре», собирание земель вокруг Москвы, создание Русского государства проходили в годы, когда Софья была великой княгиней. Она не являлась наследницей престола византийских императоров: у Софьи были братья, имевшие на него больше прав. По существу Софья была сиротой бесприданницей, Иван III в момент женитьбы был вдовцом, имел взрослого сына от первого брака, а зимой 1498 г. уже короновал как своего наследника внука-подростка. Так что у детей Софьи в конце XV в. были минимальные шансы занять московский престол.

Скорее всего, государственная символика России в конце XV в. разрабатывалась московскими политиками. Это было время активных дипломатических контактов России с европейскими странами, в Москве работали итальянские мастера, которые использовали символы и эмблемы, присущие итальянскому Возрождению при оформлении дворцовых зданий в Кремле. Все это не могло не повлиять на разработку государственной символики.

С именем Софьи современные исследователи связывают несколько сохранившихся до наших дней реликвий царской казны, которые имеют изображения двуглавого орла. Это трон, украшенный резными пластинами из слоновой кости; на одной из них помещен двуглавый орел. Кроме того, к концу XV в. относятся два резных посоха из моржовой кости. А. В. Чернецов, исследовавший эти посохи, пришел к выводу, что в их резьбе есть политические символы, с которыми в то время связывалась идея государственной власти: это орел, лев, человеческая голова и некоторые другие. На обоих посохах помещено и изображение двуглавого орла; на одном рядом с изображениями других животных, на другом – в отдельном медальоне.

Скорее всего, именно эти посохи (или один из них) были теми «скипетрами власти», которые вручались русским царям, начиная с Ивана IV, при возведении на престол.

Возможно, такие символы повлияли на выбор изображения для государственной печати: двуглавый орел – высший символ власти правителя. Изображения орлов в XV в. уже были на гербах европейских государей, в том числе и императора. Двуглавый орел входил и в символику Палеологов, предков Софьи. Так что в русской печати, как и в исторической публицистике и в регалиях власти конца XV в. соединились западноевропейские и византийские традиции.

При изучении дальнейшей эволюции изображения двуглавого орла в государственной символике следует учитывать два момента. Изображения двуглавого орла на регалиях государственной власти, в том числе и на печати, были не только официальными, но и эталонными; их изменение требовало специального утверждения. Но и эти изображения со временем переделывались. А изображения орла на различных предметах быта, на архитектурных памятниках становились элементами декора, украшения и могли не так строго соответствовать эталону.

От XVI в. сохранилось незначительное число предметов, украшенных изображением двуглавого орла.

К наиболее значительным принадлежит двуглавый орел в навершии царского места Ивана IV в Успенском соборе Московского Кремля.

Как определил Г. Н. Бочаров, в оформлении царского места отражена «идея о преемственности власти русскими самодержцами от византийских императоров», а само царское место символически связано с престолом царя Соломона. В средневековом сознании престол царя Соломона идентифицировался с идеей высшей власти; его описание (известное и в России) послужило образом при создании тронов для правителей в разных странах Европы и Востока и «на много веков определило как символический, так и формально-образный строй подобных сооружений».

Боковые стенки царского места Ивана IV украшены резными пластинами, на которых изображены сцены передачи регалий власти византийским императором великому князю Владимиру Мономаху; эти сцены являются иллюстрациями к тексту вступления к чину венчания Ивана Грозного. Подножием царского места служат геральдические звери, в том числе и фигуры львов, которые, как и в троне царя Соломона, символизируют высшую власть.

По своей конструкции и оформлению царское место сходно и с резным костяным троном Ивана III, который, как полагает Г. Н. Бочаров, послужил одним из образцов для мастера, резавшего пластины. При таком наборе государственной символики завершение царского места изображением двуглавого орла совершенно естественно и может служить свидетельством, что значение этого образа к середине XVI в. становится более широким, чем символ на государственной печати.

Именно на царском месте при возведении на престол русским царям вручался скипетр власти.

Изображение двуглавого орла на государственной печати также постепенно меняется: с середины XVI в. орла окружают гербы различных территорий Русского государства, иногда они располагались на распростертых крыльях. Окончательно герб оформился лишь в XVIII в. как герб Российской империи.

8 XVII в. изображения двуглавого орла существовали на торжественных одеждах царей, парадном инсигнийном оружии, драгоценной посуде, в архитектуре. Естественно, они же всегда соответствовали эталону, помещенному на печати. Фигура самого орла часто зависела, на какой плоскости она помещалась: круг, многогранник, другие. Очень характерны в этом плане изображения орла на Ольстрах.

Цвет изображения также мог зависеть от того, в сочетании с какими он находился: чаще всего орлов вышивали речным жемчугом, но он мог быть вышит золотой нитью, покрыт цветной эмалью, выложен драгоценными камнями.

От XVI в. сохранилось мало известий о таких изображениях орла. Одно описано среди одежды в казне Бориса Годунова: «тафья, шита орлы двоеглавы кенютелью по атласу по червчатому, низана жемчугом, бирюзами». Из этого описания видно, что головной убор царя украшен вышитыми золотой или серебряной нитью двуглавыми орлами.

У царя Михаила Федоровича был перстень с изображением орла: «Перстень королек белой обложен золотом. Печать в нем врезана: золотой орел двоеглавый. Веса в ней пол 2 золотника». Здесь вырезанный на коралле и позолоченный орел был не только украшением, но и мог служить печатью царя.

В казне в разное время описаны два резных скипетра. В описи 1642 г. древние резные скипетры еще не имеют таких украшений, как двуглавый орел, позднее записано, что на жезле костяном «рыбий зуб» наверху «орел с короною, в короне искры алмазные и яхонтовые червчатые поверх орла лазорев». На «костяном единороговом» скипетре «на цепочке орел золотой двоеглавый, в нем в середине яхонт гранен лазорев, да два изумруда; в крыльях и в хвосте тридцать семь яхонтиков червчатых». О том, что золотые орлы появились на этих скипетрах в XVII в., говорят и записи Джерома Горсея. Он присутствовал на коронации царя Федора Ивановича и описал этот скипетр («царский жезл из кости единорога в три с половиной фута длиной, украшенный богатыми камнями»), намекнув на свою помощь в приобретении этих драгоценных камней («и эту драгоценность мистер Горсей хранил некоторое время, прежде, чем царь ее получил»). Кроме древних резных скипетров в казне были еще два, завершавшиеся изображения орлов: на одном, золотом, наверху: «три орла пластанных, крыльях, крыльями вместе, поверх орлов корона» (опись 1642 г.), другом, серебряном, «наверху орлы двоеглавые».

В 1644 г. во время сватовства датского наследника Вольдемара за русскую великую княжну царь подарил жениху «складень большой, зелот, в нем 21 запона и с орлом и с алмазы и зернами гурмышскими. Высподу под орлом на спине камень-яхонт лазорев висячей, на нем зерно гурмышское». Для этого подарка были переделаны одни из барм, хранившихся в казне. Таким образом дар имел инсигнийный характер и был украшен российским государственным символом.

Во второй половине XVII в. двуглавые алмазные орлы были помещены на алмазных шапках царей Ивана и Петра Алексеевичей.

Наиболее разнообразные варианты орлов были на парадном царском оружии, также имевшем инсигнийный характер. Как и регалии власти и парадная одежда, это оружие делилось на «большой», «первый», «второй» наряды, определявшие их ранг среди других регалий.

Кроме сохранившихся венцов с алмазными орлами подобные изображения украшали и другие царские шапки. В казне царя Алексея Михайловича описаны «золотые запоны с алмазными орлами», которые надевались на шапки; в казне его сына Ивана были четыре бархатные шапки: на одной алой, «на передней прорехе орел золот с короной и крестом», на другой – «орел с короной, золот с алмазы». Эти «запоны» уже считались украшениями: при описании казны они записывались среди других застежек и накладок, отделанных эмалью и драгоценными камнями. Различные изображения двуглавых орлов сохранились на конской упряжи, связанной с официальными выездами иностранных послов. Дипломатический этикет того времени требовал, чтобы приезд послов и их свиты на прием к царю проходил на лошадях и в карете, которые высылались из Посольского приказа. Седла и упряжь для таких выездов обязательно украшались изображениями орлов, у орлов всегда есть короны, но в лапах иногда нет скипетра и державы.

В середине XVI в. двуглавые орлы появились над башнями московского Кремля, закрепляя за ним статус царской резиденции: этот обычай известен и в других странах, где резиденции правителя и знати часто украшались гербами, государственными и родовыми. Еще раньше изображение двуглавого орла находилось на воротах Опричного дворца Ивана Грозного и увенчивало одну из его построек, что придавало самому дворцу статус официальной государственной резиденции.

Можно предположить, что процесс эволюции двуглавого орла в качестве герба России был длительным. В XVI в. эта эмблема еще не получила широкого распространения. Как показали исследования Н. А. Соболевой, в то время белее привычным было изображение всадника, поражающего дракона, которое за рубежом воспринималось, как символ русского государя.

Лишь в XVII в. изображение двуглавого орла прочно входит в государственную символику и получает широкое распространение.

Список сокращений

АЕ – Археографически ежегодник;

Архив СПбИИ РА Н – Архив Санкт-Петербургского Института истории РА Н (б. Архив ЛОИИ АН СССР, Архив СПбФИИ РА Н);

АСЭИ – Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси;

ВИ – Вопросы истории;

ГАИМК – Государственная академия истории материальной культуры;

ГИМ – Государственный исторический музей;

ДиДГ – Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950;

ДРВ – Древняя российская вивлиофика;

ИЗ – Исторические записки;

ИРГО – Известия Русского генеалогического общества;

ИСССР – История СССР;

МГИАИ – Москвский государственный историко-архивный институт;

НПК – Новгородские писцовые книги;

ОИДР – Общество истории и древностей российских при Московском университете;

ОР ГБЛ Ф – Отдел рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (ныне ОР РГБ);

ОР ГИМ – Отдел рукописей Государственного исторического музея

ОР РНБ – Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (б. ОР ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина);

ОРФ – Отдел рукописных фондов Институт российской истории РА Н;

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей;

РА Н – Российская Академия наук (б. АН СССР);

РАНИОН – Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук;

РГАДА – Российский государственный архив древних актов (б. ЦГАДА);

РГАЛИ – Российский государственный архив литературы и искусства (б. ЦГАЛИ);

РГБ – Российская государственная библиотека (б. ГБЛ им. В. И. Ленина);

РГИА – Российский государственный исторический архив (б. ЦГИА);

РГО – Русское генеалогическое общество;

РИБ – Русская историческая библиотека;

РИО – Русское историчское общество;

РНБ – Российская национальная библиотека (б. ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина).

РО ПД – Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) РА Н

СА – Советские архивы;

СС – Советское славяноведение;

ТОДРЛ – Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РА Н