Лэнир Айвард считал эту даякскую поговорку нелепой. Это у них в голове шумит туак, считал он, домашнее вино, которое они дуют из бамбуковых чашек. За все годы, проведенные на Борнео, он так и не понял, что означают эти слова, – одобрение или осуждение. Число голов, развешанных на стропилах дома, свидетельствует о храбрости и подвигах, совершенных живущими в нем. С этим все ясно. Но превозносить девицу за похотливость казалось ему, по меньшей мере, неразумным.

Это, а также поощрение девушек на выданье спать с любым мужчиной по своему выбору. Священный образ должен очень мало значить, решил Лэнир, наблюдая за тем, как нос его большой лодки прау резал вспухающие прибрежные воды. Корни мангровых деревьев высовывались из болотной тины и казались неуклюжими, с вывернутыми внутрь коленками цапли или длинными жилистыми ногами со вздувшимися икрами учителя танцев, который мучился с Лэниром в английской частной школе. У этого человека дурно пахло изо рта и к тому же были серовато-зеленые зубы. Лэниру вовек не забыть его.

Лэнир Айвард смотрел на мутные воды и думал, как бы заставить гребца шевелиться, чтобы лодка шла побыстрее. Конечно, ему дали самую медленную прау, подумал он. И это вполне понятно, его, наследного принца, хотели унизить и заставить проглотить унижение, как и все остальное. Не взяв свою официальную яхту, он дал людям в Пангалонг-Джетти, пристани в Кучинге, свежий повод посудачить и вместе с тем предоставил им случай выразить ему свое презрение. Лэниру хотелось заорать на гребцов, затопать ногами, но это очень утомительно. Пусть лучше все будет так, как есть, решил он, лучше посижу в тенечке, а эти недочеловеки пусть гребут себе, как могут.

Был бы здесь Синен, другое дело, пытался успокоить себя Лэнир, он бы мог приказать им двигаться быстрее. Он мог бы пригрозить, что его высочество снесет им головы, если они не поторопятся. Но Синена не было, он остался дома в Айвартауне и, наверное, крепко спал.

Лэнир Айвард вернулся к своим размышлениям о браке. Браке в Англии, браке между малайцами, китайцами, даяками. Здесь девушки в длинных домах, по крайней мере, имели право сказать «нет». Достаточно сослаться на плохой сон – это считалось предзнаменованием грядущей беды. Накрахмаленные, затянутые в корсеты женщины в Лондоне не имели возможности так легко выйти из положения.

«Но ведь то же самое происходит и в отношении мужчин, – подумал Лэнир, возвращаясь к своей любимой теме. – Вообразите, только на минуту вообразите себе, что вы обнаруживаете, как женщина, с которой вы связали свою жизнь на веки вечные, стаскивает с головы золотисто-каштановые волосы и бросает их небрежно на стул, что талия ее далека от осиной, наконец, что на теле у нее больше волос, чем на пошедшей кругом голове обманутого мужа.

Нет, Синен не мог поехать со мной сегодня, – решил Лэнир, заставив мысли вернуться к своим сегодняшним тревогам. – Я не могу рисковать, чтобы его увидел Махомет Сех. Я не могу рисковать, чтобы он узнал, куда я отправляюсь. Эти пираты, эти баджуйя, эти перемпаки – настоящие сорвиголовы. И все мятежники такие. Когда они совершают набег на города Кудат или Маруда-бей, они оставляют всех китайских лавочников изуродованными, если не забитыми до смерти. Я не могу допустить, чтобы такие люди видели моего Синена».

* * *

– Махомет Салех. Мат Салех. Мохаммед Сех. Как я тебя называю? В этих малайских именах никак не разберешься, – брюзгливо пробормотал Лэнир Айвард, поворочав шеей и протерев ее носовым платком, от которого еще пахло одеколоном. – Ну и жара же сегодня! И какого только черта согласился я встретиться с Махометом Сехом? На берегу настоящий ад. Я уже буквально сварился заживо.

Мятежник только хмыкнул в ответ. Он внимательно вглядывался в густые листья саговых пальм, чтобы убедиться, что его люди хорошо спрятали прау, на которой приплыл раджа-мада. Эта бухточка хорошо закрыта от остального побережья Саравака, но все-таки осторожность не помешает. И нужно же, такое большое прау для одного человека. Если раджа-мада так беспокоится о сохранении тайны, он должен был бы выбрать лодку поменьше, а не самую большую, какая есть на пристани Пангалонг-Джетти.

К малайцу-мятежнику подошел воин-бугис. У него было квадратно-круглое тело, как у орангутанга, и такое же сильное. Бугис смотрел на своего господина. На его неподвижном бесстрастном лице было написано: «Прау спрятана, как ты приказал. Как и ты, хотел бы знать, сколько еще людей знают об этой встрече. Его высочеству может не понравиться, что от него что-то скрывают».

– Послушай, дайте мне хотя бы чаю, – жалобно заговорил Лэнир, с ужасом оглядывая место, где его приняли мятежники. Он причалил к маленькой, вырубленной в джунглях площадке, которая кишела насекомыми. Казалось, земля под его ногами шевелилась, в бамбуковых зарослях оглушительно трещали жуки.

– Если, конечно, вы вообще можете приготовить чай в таких примитивных условиях. Я-то думал увидеть настоящий лагерь, когда соглашался на эту маленькую встречу. Какие-нибудь укрепления.

«Это же пираты, – пытался успокоить себя Лэнир, – это же так интересно! Наконец-то я увижу, что они собой представляют! Может быть, Сех сейчас мятежник, но жизнь свою начинал, как и все его предки, терроризируя жителей островов Южно-Китайского моря. Пираты с ножами в зубах, с измазанными кровью лицами! Страшные перемпаки».

Мысль показалась ему даже несколько интригующей. Лэнир немного воспрянул духом, хотя ни встать, ни сесть тут было негде. «Если бы увидели меня сейчас мой дядюшка Джеймс со своим приятелем Сэнфордом Раффлзом, – со злорадством подумал он. – Очистить Борнео от пиратов – тоже мне! Они только и сумели, что загнать разбойников в глубь острова, и там они попрятались так, что нечего было и думать их разыскивать. Да и то только с помощью военных кораблей! А что вообще-то было от них толку?! Только порох пожгли, так я думаю. А сколько английских солдат потеряли!»

«Посмотри-ка на меня, дядя Джим, – хотелось крикнуть Лэниру, – на своего наследника, последнего из славной династии Айвардов! Сейчас он будет пить чай с врагом, болтать о погоде и водных путях с человеком, который мог бы повесить мою голову сушиться на верхушке мангрового дерева».

Малаец не обращал никакого внимания на причитания Лэнира. Они с бугисом перекинулись несколькими короткими фразами, и он решил, что настало время уходить в джунгли. Неожиданный уход с берега огорошил Лэнира, но он двинулся с ними, тяжело отдуваясь, изо всех сил стараясь не отстать.

– Насколько я понимаю, у нас не получается цивилизованной встречи, – проговорил он. – Ну там, преломить хлеб… выпить по чашке чая… Или у вас есть другой лагерь? Эта полянка кажется мне маленькой и совсем не приспособленной для войска, которое, как утверждают, у вас есть.

К ним присоединились три воина ибана. Лэнир определил, к какому племени они принадлежат, – они были выше бугисов и потоньше, но все равно обладали огромной силой.

– Наверное, то место недостаточно уединенное, мистер Сех? – окликнул он малайца на бегу. – Только помните, пока мы не забрались слишком далеко в джунгли, что я должен вернуться в Айвартаун к вечеру. Что скажут, если я не окажусь там ночью! Подумать только! – громко рассмеялся Лэнир. – Султан отдал бы свой глаз, только бы узнать, где я сейчас. По всему дворцу только и разговоров, что о вашем лагере…

От его смеха по зелени пробежал легкий шорох. Мгновение не слышно было никакого другого звука, и Лэнир уловил только собственный голос, эхом отдавшийся в пустоте, как падает в пустоту не к месту и слишком громко сказанное слово во время званого обеда.

Малаец ничего не ответил, бугис еще крепче сжал копье, воины ибаны продолжали врубаться в джунгли, расчищая дорогу в бамбуке кинжалами-крисами.

– Я же говорю, нельзя ли потише, – заскулил Лэнир. – Я не привык так бегать, да еще через кусты. Тут же растут ипо, наверное, есть еще какие-нибудь ядовитые деревья! Я даже не вижу тропы… Если только она есть, черт бы ее побрал!

Густая листва быстро смыкалась за ними, делая группу невидимой, но и они не видели друг друга.

– Тише же, говорю вам! – закричал Лэнир. – Я не понимаю, куда мы идем! Мистер Сех! Говорю же вам, идите помедленнее. Вы что, не понимаете?

Но малаец не сбавлял темпа. Он проскальзывал мимо лиан и между стволами деревьев, как охотящаяся за крысами змея. И проделывал это, не проронив ни звука. Он, бугис и ибаны скользили между деревьями все быстрее, они еще прибавили шагу. Лэнир глазам своим не верил.

В тело впивались шипы и колючки, они изорвали его прекрасный шелковый костюм в клочья, в кровь исцарапали гладкое лицо, а светло-пепельные волосы сбились в свалявшиеся лохмы. То и дело распрямлявшиеся на пути голые прутья нипа больно хлестали по лицу, и приходилось защищаться, выставляя вперед руки. От этого у него стали кровоточить ладони и пальцы.

– Потише, мистер Сех! – кричал он. – Мистер Сех! Мэт, Махомет… Ну, как вас там могут звать, черт побери!

Нет, он совсем не похож на змею, решил Лэнир, ругаясь на чем свет стоит, тяжело отдуваясь и все равно отставая от остальной группы, как ни старался не сдаваться. Он больше похож на большое млекопитающее. Что-нибудь мускулистое и высокое, с могучими плечами и задними лапами, готовыми к быстрому прыжку. Может быть, на леопарда.

«Вы похожи на подлого леопарда! – хотелось ему крикнуть малайцу. – Он такой же бессловесный!»– Но не крикнул.

Группа быстро поднималась по заросшему джунглями склону. Иногда солнечный луч высвечивал голую спину и тут же пропадал. Все вокруг было зеленым, потом ярко-коричневым и снова зеленым. Зеленым с чернотой, синевой, ярко-красной и бледно-платиновой или бледно-серебристой окраской.

– Куда, ради всего святого, вы тащите меня? – протестовал, отдуваясь, Лэнир. – Если бы я не был князем, то мог бы бояться, что вы тащите меня в джунгли, чтобы только разрубить на кусочки и завладеть моей головой, – нервно посмеивался он. – Мне еще повезло, что я раджа-мада, а то и в самом деле можно было бы перепугаться! Готов поспорить, вы получили бы хорошие деньги за мои светлые волосы. В джунглях это очень редкая вещь, как мне говорили.

Лэнир попробовал засмеяться еще раз, но получилось так глухо и так фальшиво, что малаец и бугис только фыркнули, что не очень-то успокоило его.

– Могли бы и ответить, – недовольно проворчал Лэнир. – Не умерли бы. Можно же быть чуть-чуть повежливее. Вот в чем беда этой страны: никто не умеет себя вести.

Подъем сделался очень крутым. В горах должно быть попрохладнее, но ничего подобного. Воздух, если только это возможно, сделался еще более влажным, и стало нечем дышать, а джунгли шаг за шагом делались все более непроходимыми. За каждым поворотом Лэнира с его эскортом поджидали толстенные налитые соком лианы. Когда воины разрубали их, из них фонтаном бил сок. Но какой запах! Казалось, невозможно было продохнуть! Что-то там, под ногами, гнило и разлагалось, внизу хлюпало, и из-под земли выбрасывало струйки воды, от которой несло, как от сточной канавы. При каждом шаге зловоние делалось другим, но не слабее.

– Миленькое же местечко вы выбрали для своего лагеря, мистер Сех, – запыхавшись, усмехнулся Лэнир. И тут в голову ему пришла ужасная мысль, и он обернулся, чтобы попытаться запомнить дорогу. Никаких следов. Зарубки на деревьях, срубленный бамбук – все исчезло, Лэнир не мог даже вспомнить, с какой стороны они шли и в какую.

– Прошу вас! – закричал он вдруг. – Мистер Сех! Салех, или как вас там зовут. Остановитесь. Я же раджа-мада… Мои предки… Мой отец… Давайте вернемся на поляну. Вся информация, которая вам нужна, у меня там. На прау. Все осталось на прау.

Лэнир споткнулся, сумел подняться, но тут же упал.

– Я не знаю, чего вы хотите… – с отчаянием прошептал он, царапая руками спутанные узловатые корни. – Притащили меня сюда… Но что бы вам ни было нужно, вы получите. Даю слово. Но прошу вас, отпустите меня домой. Экстельмы… Когда они прибудут, вы… Бекман… Там есть человек по имени Бекман, который…

Бугис и ибаны продолжали быстро идти через джунгли. Стволы деревьев, листья и ветви смыкались за ними.

– …Они обещали винтовки… и вообще все, что вам нужно! – Лэнир почувствовал, как у него по щекам покатились слезы. – …Я должен вернуться до ночи… помните? Только скажите, чего вы хотите! Малаец обернулся только один раз.

– Я не Сех, – произнес он. – А теперь замолчи.

Турка снова стал разбирать кашель. Карл терпеть не мог этого звука. Он действовал ему на нервы, и Карл чувствовал, что отец делает это нарочно. Ну кому нужно столько кашлять? Это так вульгарно, так неприлично, наконец, и нечего ссылаться на инфлюэнцу. Можно подумать, что отец всю жизнь проработал в шахте или был фермером и теперь надрывается от сухого кашля. Вот и кабинет его в Линден-Лодже такой же нездоровый и какой-то заброшенный.

– Честное слово, отец, я считаю, что нам нужно пригласить врача, чтобы он осмотрел тебя, – твердо произнес Карл. Он впился руками в подлокотники кресла. Впервые в жизни он задумался, как в таких случаях ведут себя другие сыновья. «Все мы несем это бремя, у всех нас есть старые и больные, – подумал он. – Богатые ли, бедные, они цепляются за власть до самого своего последнего дыхания. Они знают, что лишиться контроля – это все равно, что умереть».

– Ты слышишь, что я сказал, отец? – повторил Карл погромче.

Турок подавился кашлем, потом буркнул:

– Этого тебе так хочется, так ведь, сынок мой дорогой! Привезти сюда какого-нибудь шарлатана, чтобы он запрятал меня в больницу! Да больницы строят только для того, чтобы бедняки не пачкали улицы, когда умирают. Вам меня не засунуть в такую вшивую дыру. Не выйдет, сэр.

– Их обрабатывают карболкой, – машинально возразил Карл, так что они никакие не вшивые, как ты изволил только что выразиться. Но конечно же, отец, я бы ни за что не порекомендовал тебе лечь в больницу, – настойчиво, насколько мог, проговорил Карл. – Просто я предложил пригласить кого-нибудь посмотреть, как ты кашляешь.

– Кто же это смотрит кашель, дурак ты.

«О Боже мой! – подумал Карл. – Он совершенно свихнулся после того, как начал болеть. Ведет себя, как избалованный ребенок, никого не слушает и вдобавок еще мстителен». Но позволил себе сказать только:

– Я это понимаю, отец.

Турок с сыном смотрели друг на друга, находясь в разных концах комнаты. На улице такой чудесный осенний вечер, который должен создавать праздничное настроение накануне сбора урожая, когда радуются жареным орехам и пахучим яблокам с дерева, а здесь совсем наоборот, какое-то запустение и унылая атмосфера. Огонь в камине ничего не меняет. В кабинете холодно, мрачно и неуютно, даже запах от бронзовых масляных ламп и гобеленовых подушек наводит на мысль о болезнях и преклонном возрасте. Даже часы на каминной полке тикают по-стариковски слабо и неуверенно.

«Сколько же времени мы ждем сообщений от Бекмана?» – внезапно пришло в голову Турку. Спрашивать он не решался – этот небольшой гриппок отнял у него больше сил, чем он хотел бы показать. Время и эмоции играют с ним дурную шутку. Казалось, прошли годы с тех пор, как Джордж и Юджиния отправились в плавание, а старику хотелось – и именно в этот нелепый и совершенно неподходящий момент – снова собрать вместе всю семью, чтобы в саду играли внуки, и он слышал веселые, радостные голоса, и чтобы в комнату мог вбежать Поль и устроиться на коленях у дедушки.

«Вот кого мне действительно не хватает, – подумал старик. – Он единственный во всей этой милой семейке, кто мне дорог. Поль. Его назвали в честь моего покойного отца, да будет земля ему пухом. А сказать не могу, конечно, ничего. Нельзя показывать ни мягкости, ни слабости в своем характере. Особенно после того, как прочитал сыновьям столько лекций!

Не доверяй никому – вот что я постоянно внушал им. Своим родственникам доверяй меньше всего. Каждый только и ждет, чтобы подставить тебе ножку, – вот какой девиз вколачивал в их головы. Каждый домогается чего-то. Найди, что ему нужно, и играй на этом…

Может быть, это просто небольшое недомогание? Может быть, из-за него меня одолевают мысли о смерти? Все рано или поздно уходят, а мне еще повезло по сравнению с другими».

Турок обвел взглядом кабинет и попытался приободриться, но в комнате стоял запах чего-то нездорового, что чувствовали даже его старые ноздри, и он принюхался к этому запаху, как волк, присматривающийся к загаженной пещере, а потом опять закашлялся.

«Мои дела в полном порядке, – заверил себя Турок. – Я построил империю денег и власти, и мне не приходится страшиться того момента, когда на смертном одре придется выдавить из себя несколько слов на прощанье.

Просто я соскучился по Полю. Это же ясно, как дважды два четыре. Я не болен. Я не умираю. Просто я хочу, чтобы со мной был мой внук. Я не хочу, чтобы он был черте где, на Борнео, ведь там может случиться все что угодно. В тропиках дети подцепляют всякие болезни. Там есть насекомые, которые проникают под кожу и откладывают яйца, там есть черви, проедающие проход через пятки, и такие рыбы, вроде угрей, которые внезапно атакуют сбоку и одним ударом убивают».

Старый Турок совсем раскашлялся. От кашля сотрясалось все его изможденное тело, тряслись уши, дрожали щеки. Он ни за что не признается, что его беспокоит сам план, что он начинает беспокоиться, безопасен ли он.

– Так на чем мы остановились… – Он сердито тряхнул головой, как будто пытаясь одновременно сбросить и груз своих тревог, – когда этот идиотский кашель прервал нас? Так что я говорил, Карл?

– Лэнир Айвард. Сех и режим, который придет на смену нынешнему султану, который будет устранен, – осторожно перечислил Карл.

«Ну вот, снова появился этот комочек страха, – подумал Турок, – совершенно безотчетного страха!» Он гремел в каждом сказанном Карлом слове. «Устранить» – что-то в этом слове напоминает длинный нож, и Карлу это очень нравится. Турок неожиданно понял, что этот сын не пожалеет о младшем брате. Или о Юджинии. Или о детях. И джунгли Борнео надежно поглотят их тела, и следа не останется. Карл вполне может рассчитывать на это. Все они могут думать об этом. «Впрочем, Тони не такой, – вспомнил старик. – Может быть, потому что он старший сын. Больше походит на мать. Тони и Поль оказались хорошими ребятами».

– Я думал, что мы все это обсудили, – возразил Турок.

– Еще до отплытия «Альседо». Вот когда мы это обсуждали, отец, – повторил Карл. – Но сейчас Джордж с грузом на подходе к Сейшельским островам. Нужно передать Бекману сообщение. Ему следует предложить альтернативный план. На случай, если какая-то часть восстания не удастся. На случай, если Брауну не удастся осуществить его. Или если у Айвардов сдадут нервы.

Что бы там ни случилось, отец, мы не можем себе позволить потерять те залежи угля. Или, как ты очень хитроумно сказал, возможность найти там нефть. – В голосе Карла прозвучали сухие деловые нотки, но это была уловка. Ему хотелось узнать, подействует ли на Турка такой поворот разговора – сарказм и злость, очевидно, эффекта не имели. – Или, возможно, ты забыл о наших соперниках в тех местах? О Маркусе Самьюэле? Нобелях? До меня дошло, что намечается слияние Нобелей с компанией «Шелл», которая принадлежит братьям Самьюэл. А что говорить о «Ройял Датч».

– Ну, могу сказать тебе, что наверняка этого не будет, – встрепенулся Турок. – Самьюэл – часть синдиката, а Нобели сосредоточились на России. Наверняка они не смогут помешать нам.

– Неужели? – удивился Карл. Ему стал доставлять удовольствие этот разговор. Он говорил неторопливо, давал словам запасть в голову старика. Он видел, как там задвигались имена, как будто череп был прозрачным, а мозг – приводной механизм, подобный часам. На одном колесике было написано «Нобель. Баку. Каспийское море». На другом – «Маркус Самьюэл, «Шелл» и «Ройал Датч петролеум». На третьем – «Ротшильды», а на четвертом – «Петрол Гезельшафт, Германия».

– Но эти… – не сдавался старик. – Что я хочу сказать… нам не нужно… Это очень поспешно… Это, если хочешь, пока эксперимент… Нобелевские буровые… и Самьюэл – это синдикат, составленный из группы небольших компаний… Отопительные масла… керосин… такого рода вещи… Ради Бога, братья Самьюэл начинали с торговли раковинами… Они были поставщиками всяких морских редкостей для коллекционеров… С ними нечего считаться…

– Танкер «Каури» компании «Шелл» пришел в Лондон на жидком топливе! Десять тысяч миль на жидком топливе. От Балик-папана до самой Темзы. Может быть, ты это называешь экспериментом, отец? Возможно, это эксперимент. Но уже не секрет.

Турок оглядел комнату, словно проверяя, нет ли тут чужих ушей.

– Только не говори так громко, Карл, – начал он.

– И у меня есть для тебя еще одна небольшая, но пикантная новость.

Карл почувствовал себя в родной стихии. «Сейчас этот старый козел у меня снова закашляет, – подумал он. – Сейчас он загремит у меня старыми костями».

– На тот случай, если ты будешь утверждать, что беспокоиться ровным счетом не о чем… – Карл намеренно замолчал. Определенно, он получал теперь колоссальное удовольствие от разговора. Ему хотелось встать, подойти к окну, пройтись по комнате, подойти к столу и посмотреть, как до старика доходят его прозорливые предостережения. Но он продолжал сидеть на своем месте. Он еще не научился выдерживать паузу. Пока еще не научился.

– Ты что-нибудь слышал о «Мей фу», отец? Турок не шевельнулся. Но Карл и не ждал, что отец покажет, что он думает. Он будет вести игру до конца, понял Карл. «Ну что же, это игра для двоих, и мы ее разучим».

– «Мей фу», отец, для твоей досточтимой информации, так китайцы называют «Стандарт ойл». Это слово значит что-то такое большое, что над ним никогда не заходит солнце.

Карл был неимоверно доволен собой. На его птичьем лице расползлась мерзкая улыбка.

– Так это же керосин, идиот! – рявкнул Турок. – Керосин, который Рокфеллер продает вразнос этой Желтой угрозе. Жестяные лампы, уже заправленные керосином. Компания продала сотни таких ламп, а может быть, и тысячи, но это же совсем иное дело! «Мей фу», Карл, лучше назвать «Мой фук»!

От смеха старик стал задыхаться, потом им овладел приступ кашля, сменившийся скрипучим хрипом.

Карл подумал было, не похлопать ли старика по спине, но решил этого не делать.

– Ну тебе лучше знать, отец. Мой фук. Лаконичный ответ Карла насторожил Турка. «Что еще знает мой сын? Какие козыри он мог еще принести?»

– Ну что же, значит, нас никто больше не трогает. Мы живем нашим собственным маленьким миром. Планета Экстельмов. Нобели – всего лишь шведы, а Ротшильды – евреи. Что они могут?

Карл понял, что взял верх, но решил не пользоваться этим до поры до времени.

– Впрочем, если позволишь напомнить тебе, отец, ты столько раз повторял: «Никогда не полагайся на случай». Вот почему мы должны быть вдвойне уверены, что Бекман…

– Бекман?..

Старик задумался, положил использованный носовой платок в карман и вытащил другой, такой же грязный.

– Бекман…

Карл с отвращением смотрел на отца. «Старый дурак тянет время, это понятно».

– Бекман, – медленно повторил Турок, потом неожиданно выпалил: – Лэнир Айвард.

– Боже мой, отец! – взорвался Карл. – О чем мы говорили все это время? Во имя чего мы работаем? Во имя доброй воли? Всеобщей любви? Чтобы протянуть руку тем, кому не повезло?

– До сих пор я думал, что мы работаем ради денег. Я думал, что именно по этой причине мы тащим яхту за тридевять земель. Чтобы получить в свои руки залежи угля. И нефть на Северном побережье Борнео.

– Нет угля – никаких судов. Ты что, забыл, как читал мне по этому поводу нотации?

Карл выкрикнул эти слова пронзительным голосом, и Турок очень живо представил себе, что он опрокинул на стол кувшин с теплым молоком или пролил овсяную кашу. Он почувствовал себя маленьким ребенком.

– Но, наверное же, Бекман связывался с Лэниром Айвардом? – предположил старик. Все становилось на свои места: Саравак, Кучинг, Айварды, Джордж и яхта. «Все остальные имена, которые подбросил тут мне Карл, – это просто проверка. Да, конечно, проверка, что я помню, как я все себе сейчас представляю. Или дымовая завеса. Определенно, Карл что-то скрывает, но надо принять условия игры. Рано или поздно мой сын споткнется о свою подножку».

– У нас там все под контролем, – продолжил Турок, стараясь, чтобы его слова звучали спокойно и дружелюбно. Это позволяло ему обдумывать мысли, пока он говорит о других. – Все у нас там под колпаком.

– Вот в том-то и вся штука, отец! – закричал Карл. Его душило негодование. – В последнем письме, которое мы получили от Лэнира, он жалуется, что не слышал ни слова. Ты что, не помнишь? Я же тебе говорил.

– Ну, что же, в таком случае сэр Чарльз Айвард… Почему он не может?..

Турок вдруг почувствовал, что не помнит ничего, кроме того, как держал на коленях Поля тогда, когда «Альседо» выходил в море. Он старался стереть эту картину из памяти, но никак не получалось. Вот Поль, они в кабинете Джорджа. Бекман стоит у окна. Турок ощущал тельце мальчика у себя на коленях. Видел его маленькое личико, повернутое к нему и счастливое.

«Боже всемогущий! – выходил из себя Карл. – Старик отключился. Это какой-то ребенок, он все на свете забыл. Мне придется брать ситуацию в свои руки. Руководить операцией на Борнео и быть сиделкой здесь, дома».

– Сэр Чарльз – фигура символическая, отец… – Карл едва сдерживался. Каждое слово он произносил резко и с нажимом, как будто давил клопов. – И Николас Пейн, достопочтенный Николас… отец Юджинии… Ты помнишь его. Он тоже. Они нам нужны только затем, чтобы султан чувствовал себя хорошо и ничего не подозревал. Чтобы не подозревал Лэнира и не думал про нашего мистера Махомета Сеха. Сколько же раз мы об этом уже говорили!

«И опять все то же самое, – подумал Карл, – прямо до тошноты». Карл по-настоящему разозлился.

– Я не идиот, Карл, – наконец ответил Турок. – И не ребенок. И не настолько стар, чтобы не слышать тебя, поэтому нет никакой надобности кричать. Я знаю, что мы там делаем. Не пытайся недооценить меня.

С большой неохотой Турок отставил мысли о Поле и заговорил взвешенней. Речь его зазвучала уверенней.

– Вопрос, который я задаю тебе, заключается в том, все ли мы сделали, чтобы избежать риска. Ведь мы посылаем туда семью.

– Риск! – почти завизжал Карл. – Избежать риска? О чем ты говоришь?! Если все пройдет, как задумано, мы будем в состоянии контролировать…

– А если не пройдет? – медленно, ровным тоном произнес Турок.

– Если не пройдет… – начал Карл и замолчал. Ни тот, ни другой не пошевелились. Каждый знал собственную позицию, но не знал позицию другого. Карл мог думать, что отец стал безнадежно немощным и дряхлым, и полагаться на него нельзя. Но полностью он в этом не был уверен.

Турок же мог чувствовать, что его запугивают, стараются загнать в угол. Он также мог предполагать, что Карл взял дело в свои руки, но все равно боялся, что ему это не удалось. Или, наоборот, что это ему удалось.

Старый Турок решил довести разговор до конца.

– Так если не получится?.. – повторил он.

– Мы оба знаем ответ… – не задумываясь, ответил Карл.

– Но кто же вы тогда? – Лэнир Айвард шлепнулся лицом прямо в грязь. Он не понял, толкнули его или он споткнулся, но решил не вставать и лежать, притворяясь, что не может идти. – Кто вы? – прошептал он еще раз. – Если вы не Сех, то кто вы?

Лежать на земле в джунглях было отвратительно. Пока он шел, от нее пахло ужасно, но сейчас стало просто невыносимо. Между опавшими листьями ползали дождевые черви в палец толщиной, за ними ковыляли какие-то насекомые с заостренными крыльями. Лэнир боялся пошевелиться, чтобы не вляпаться в них.

– Встань! – приказал ему малаец. Бугис и ибаны вернулись к ним. – Поднимите его, – велел он им, но Лэнир этих слов не знал. – Понесете его до конца.

Лэнир безучастно наблюдал за тем, как татуированные руки воинов подняли его в воздух. Он решил, что лучше не сопротивляться, а потом посмотреть, что будет.

Воин-бугис пристально смотрел на него, и Лэнир подумал: «Он оценивает меня, примеривается, ведь они все еще каннибалы».

– Опустите меня! – простонал Лэнир.

– Будешь идти? – спросил малаец.

– Не могу!

– Тогда тебя понесут. Как свинью.

Лэниру связали руки и ноги и подвесили его на шесте.

– Прошу вас, убейте меня здесь. На прау есть деньги… драгоценности… Все ваше. Только не несите меня так.

– А кто хочет убить, ваше высочество? – с издевкой произнес малаец. – Я думал, ты хочешь поговорить с Мат Салехом?

Турок наблюдал за сыном. Казалось, часы на камине затикали громче, и тиканье расшевелило мысли старика.

«Лэнир Айвард, – молча перечислял он имена, – мятежник по имени Махомет Сех, яхта с трюмом, набитым «спрингфилдами», Бекман и его человек, которого он назвал Брауном. Сэр Чарльз и Николас Пейн…» Потом он запутался в других именах: семья Нобелей в Баку, братья Самьюэл, «Стандард ойл», «Ройял Датч»…

– Так что ты скажешь, отец? – Голос Карла вывел старика из оцепенения. – Я не могу действовать, если ты не скажешь, что нужно делать.

– Нет, – отчетливо произнес Турок. – Этого ты сделать не можешь. И никто из вас не может.

* * *

Ему показалось, что его тащат через джунгли целую вечность. Начало темнеть, потом наступила темная ночь. Лэнир заснул, потом проснулся. Ему снились сны, как в лихорадке. Он видел Англию, квартиру на Кэдоган-сквер. В комнатах было так светло, как будто на полу лежал снег. Соблазнительно пахло копченой селедкой или тостами с сардинами. Под пуховой периной в постели лежала теплая грелка.

Ужасно саднило запястья и щиколотки. Он раскачивался на шесте вперед-назад, как добытая на охоте косуля или купленная на рынке свинья. Потом впереди заалел огонек. Малаец шепнул что-то бугису, бугис – ибану.

Процессия остановилась, и малаец побежал вперед. Лэнир слышал его свист. Ему ответил крик птицы. Послышались топот ног, крики людей. Шест, на котором он висел, развернули в воздухе. В лицо ударил свет факелов. Потом его бросили на землю.

– Мой ответ, – медленно повторил Турок, принимая какое-то решение, заново открывая что-то в себе и своей семье. – Ты знаешь мой ответ. – Слова шипели, как раскаленный металл на холодном ночном воздухе. – Мой ответ такой, каким будет всегда. Такой, каким был всегда. Мы пошлем Бекману телеграмму. Дадим ему указания… те, что нужно… Что, если Лэнир, или Браун, или султан подведут нас… Остальное ты знаешь сам, так ведь, Карл? Во всяком случае, ты говоришь, что знаешь.

Ты думаешь, я стар и слаб, и ты сидишь и ждешь, предвкушая скорое освобождение из-под моей опеки. «Потерпи, – говоришь ты себе, – осталось совсем немного. Все будет моим». Но ты слишком недооцениваешь меня. А это значит, ты не выдержал еще одной проверки.

Старик снова подумал о Поле, представил себе, как внуки играют в саду или ныряют с плота в пруду. Он бы отдал все, если бы можно было собрать их тут вместе. Отдал бы все, что имеет.

– Но смотри, только не допускай и на миг мысли, – с усилием продолжал Турок, – только не допускай мысли, что меня можно списывать со счета. Что у меня сдали нервы.

Веревки перерезали, и малаец рывком поставил его на ноги.

– Мат Салех, – услышал он шепот. – Махомет Салех. Мохаммед Сех. Мат Салех… Туан, это наш раджа-мада.

– Сенанг сини, – попытался произнести Лэнир, но язык у него распух и не ворочался. «Мне здесь хорошо, – хотел он сказать. – Покойно. Пожалуйста, дай мне отдохнуть».

– Ружья? – услышал он. И больше ничего. Над ним продолжал маячить человек высокого роста, но, кроме этого слова, он не произнес ничего.

– Экстельм… – пробормотал он. – …«Альседо»… Они на пути…

Потом его тело осело, как мешок, и он уже не мог говорить.

Уже засыпая, он услышал, как этот человек заговорил снова. Он громко рассмеялся:

– Селамат белайяр. Доброго пути.

И не было во всех необъятных джунглях никакого другого звука.