Как все любители ночных прогулок, Юджиния вернулась в постель перед самым восходом солнца. Сейчас давно уже яркий солнечный день, но она все еще спит. За стенами павильона, как туман, на дворец надвигались звуки города, расположенного в глубине джунглей. Он приветствовал наступающий день шипеньем закипающих на огне кастрюль, детскими криками, блеяньем коз на привязи и кудахтаньем копающихся в пыли кур. Юджиния не двигалась. Если она и слышала шум, то он становился частью ее сна. Где бы она ни была, ее всегда сопровождали звуки. Кукареканье петуха на крыше длинного малайского дома нетрудно было перенести в другое время, другую страну; труднее с перезвоном колоколов. Юджиния лежала на постели с закрытыми глазами и старалась представить картину, которую сопровождают эти звуки. Она почти не двигалась.

Служанка-малайка, сидевшая у постели леди Экстельм, надеялась, что ее назойливое присутствие может подсказать спящей, что пора возвращаться из страны сновидений. Обычай запрещал девочке будить спящего – сделав это, рискуешь отделить душу от тела, любой внезапный шум может напугать отлетевшую душу и заставить ее покинуть свое пристанище, оставив тело сохнуть и медленно умирать. Отправившийся в ночное путешествие дух должен поутру найти свой дом непотревоженным. Служанка несколько раз повторила это себе.

Но две девочки – дети леди Экстельм – уже давно встали, и леди постарше тоже, а мальчик вообще рано ушел с отцом и его высочеством султаном. А теперь возникла новая проблема – странный посыльный с корабля, и ничего нельзя поделать, пока очи леди Экстельм не возвратятся назад на землю. Служанка смотрела и смотрела на леди и молила богов, чтобы они помогли ее душе поскорее вернуться назад.

Когда же Юджиния открыла глаза, то никак не могла сообразить, где она. Она видела огромную, как железнодорожный вокзал, комнату, хрустальную люстру с резными висюльками величиной с грейпфрут и девушку в зеленом с оранжевым саронге, которая стояла у нее в ногах. В руках девушки был поднос с синим чайником, поставленным точно в центре, из чайника шел пар. Чай, подумала Юджиния, утренний чай, какая прелесть. Она потянулась, пошевелила ступнями под простыней, потом вспомнила: «Мы во дворце, в Кучинге, сегодня что-то вроде праздника. Джордж идет туда с Полем, что же касается леди, то их любезно попросили дать своим ногам отдых во дворце. Мусульманская страна есть мусульманская страна. Развлечение только для джентльменов».

– Мои дочери?.. – начала Юджиния, но служанка выпучила глаза, потом показала подбородком на дверь и произнесла что-то совершенно неразборчивое. «Нужно было повнимательнее слушать уроки, которые преподавала мне Джинкс вчера вечером», – сказала себе Юджиния. Влажная духота в комнате, кажется, стала еще тяжелее, чем накануне вечером. Жить в Сараваке, решила Юджиния, это все равно, что вымачиваться всегда и постоянно в неизменно горячей и маслянистой ванне. Она присела, – льняная ночная рубашка прилипла к спине, как приклеенная, под коленками натекли лужицы.

В этот момент в комнату влетела Джинкс.

– Благодарение небесам, ты проснулась, мама! – завопила она гордым и радостным голосом. Здесь Генри. Говорит, что должен кое-что сказать тебе. Он сейчас разговаривает с Лиз.

Джинкс бросилась на постель к матери и принялась исследовать поднос с завтраком.

О нет, подумала Юджиния, еще одна сцена. Внезапно у нее пропало желание вставать. Ей захотелось опять заснуть и начать утро заново. «Невежественные армии», вдруг вспомнила она, но перенесение стихотворения на дневную почву лишила его смысла и заставило улыбнуться.

– Где две невежественные армии вступили в ночную стычку, – проговорила она, и Генри, подобно всем прочим проблемам растаял с первыми лучами солнца, которые она увидела.

– Мама, – напомнила ей Джинкс, – ведь ты обещала.

– Не имеет значения, – ответила Юджиния. – Ты слишком маленькая, чтобы понимать. И вообще ты не ценишь лучшее, что только есть в жизни.

Ни у той, ни у другой в голосе не было и намека на обиду или желание обидеть, просто такая игра была у матери с дочерью.

– Просто терпеть не могу все эти стихи – ответила Джинкс, растянувшись на материнском матрасе. Пока она устраивалась, поднос находился под угрозой опрокинуться.

– Апа нама? – спросила Джинкс служанку, пытаясь заглянуть в дымящийся чайник.

– Тех, – ответила девушка.

– Каван, – проговорила она, когда Джинкс показала на чашку.

– Апа нама? – повторила Джинкс, поднимая крышку с закрытого блюда.

– Гула мелака, – сказала служанка.

– Ой, мама, – захныкала Джинкс, положив крышку на место, – как тебе повезло! Тебе дали такое блюдо пудинга из тапиоки. А нам дали только по маленькому кусочку за завтраком, а он такой вкусный! В нем что-то, похожее на черную патоку. Поль сказал, что гула – мы его так назвали – похож на лягушачьи яйца, и миссис Дюплесси взбесилась и сказала, что он плохо кончит и сделается язычником.

Мы ели на веранде, потому что Прю сказала, чтобы мы не беспокоили тебя. Она сказала, что мы должны дать тебе поспать сколько тебе влезет. Что у тебя тоже праздник…

Юджиния пила чай и слушала щебетанье дочери. Чай имел запах и вкус жасмина, и Юджиния решила, что она самая счастливая на свете женщина.

– …и на краешке нашего стола сидели три коричневенькие птички, и они начали подбирать крошки с руки Лиз… потом одна перепрыгнула и встала на краешек моей тарелки… Она побольше воробья, я так думаю, хотя не очень хорошо помню размеры воробышка, и она оглядела меня сверху вниз, и у нее был такой чудной…

– Генри сказал, что ему нужно? – ласково остановила ее Юджиния, она попробовала гула мелака и положила ложку на тарелку.

– Нет, – Джинкс спрыгнула с кровати, повернулась на одной ножке, решая, как ей поступить дальше, и направилась к двери. – Но это важно. – Джинкс почти выскочила из комнаты. – У него такой серьезный вид. И Лиззи тоже так думает. Вот почему она с ним разговаривает. Потому что он такой грустный. Мама, знаешь, ты все же должна когда-нибудь встать.

Юджиния вздохнула, поставила точку на лености и безответственности, потом решила воздержаться от удовольствия скушать на завтрак тапиоковый пудинг. Она показала служанке знаком, что можно убрать поднос, накинула на себя пеньюар и вышла на веранду павильона. «Мать есть мать, – сказала она себе. – Прежде всего и превыше всего».

Перед ней тут же предстал Генри. Юджиния потуже затянула поясок пеньюара. «Готовлюсь к бою», – сказала она себе, но фраза не прозвучала смешно.

– Так в чем дело, Генри?

– Это… это… просвещение для джентльменов… – заикаясь сказал Генри. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким косноязычным. Он пришел в дамский павильон по делу, но пока ждал на веранде и смотрел на мисс Лизз, его решимость превратилась в застывшую баранью похлебку. Генри чувствовал себя жалким трясущимся кусочком студня, оставшимся на дне кастрюли.

– Развлечение, – поправила его Юджиния. – Ты так хотел сказать?

Ее плечи и руки начала покрывать горячая испарина, кожа зачесалась, как будто на ней начали ткать свою паутину пауки. Она не могла думать ни о чем другом, кроме ванной на корабле, – пенистой воде, лавандовом мыле, губке для колен и щетке для спины.

– Да, конечно, мэм, – ответил Генри. – Развлечение. Именно.

Он посмотрел на веранду в поисках ободрения или дороги к спасению и, не найдя ни того, ни другого, сгорбился и еще больше потерял уверенность.

Юджиния рассматривала мальчика. Долговязый, неуклюжий, лет семнадцати или около того, веснушчатый, глаза красные, руки еще краснее, большие, как ласты, ступни, нечесаный. Что такое Лиззи увидела в нем?

– Так в чем дело, Генри? – повторила вопрос Юджиния. – Ты хотел сказать мне о развлечении, которое его величество султан устраивает для джентльменов? Что в этом такое важное, чтобы стоило будить меня?

«Если я не похожа в точности на бабушку, то больше никто не похож, – сказала себе Юджиния, – и я вполне могла бы быть одетой в черную блузку с рюшками и камеей у горла».

– О, мэм, Хиггинс не велел мне никому рассказывать…

Парень не может даже толком выражаться по-английски, заметила Юджиния. Это открытие неожиданно вызвало в ней волну сочувствия. Ее захлестнуло чувство, похожее на жалость и страшную усталость. Потом другое чувство вытеснило все остальные. Юджиния выпрямилась, подтянулась, закипевшее нетерпение заставило ее вспомнить о долге. Ей захотелось приказать: «Продолжай, но только без всяких ваших закулисных склок».

– …Он сказал, что мне не сдобровать, если проболтаюсь, и я совсем не хотел подсматривать за ними, мэм, честно, совсем не хотел… Я совершенно не собирался шпионить и вообще. Как перед Богом! Вы должны мне поверить…

Я пошел посмотреть, куда там запропастился Нед… не ставит ли он удочки на корме… знаете, здесь полно рыб, они даже выпрыгивают из воды и сталкиваются в воздухе, а у некоторых даже есть крылья, и, когда в них попадают, они порхают, как белки у нас дома… ну, такие, с перепонками на лапках…

– Что ты увидел, Генри? – строго спросила Юджиния. Она заметила, что Лиззи и Джинкс подошли поближе: они стояли на другом конце веранды, но любопытство было сильнее их. Юджиния быстрым жестом велела им отойти подальше. Она разозлилась, как медведь, поднятый из берлоги. «Со вчерашнего дня я не ела ничего приличного, – вспомнила она. – Меня заставили спать в общежитии, в кровати, пахнущей, как в пещере. Мне снятся сны о каких-то забытых существах, потом приходится всю ночь слушать, как режут Бог знает сколько несчастных свиней. И ко всему этому вместо порядочного завтрака суют под нос взбитое яйцо с молоком и патокой. А теперь еще этот мальчишка пришел плакаться на какие-то склоки между слугами и просить меня вмешаться только потому, что он нравится моей дочери!»

– Что ты видел, Генри? – еще раз задала вопрос Юджиния, но могла бы и не делать этого. Страх погнал Генри прийти в павильон, он не замечал тона, с которым с ним разговаривала хозяйка, не замечал предупреждающих взглядов Лиззи и не видел, какие обвинения против него выдвигаются. Генри сошел на берег, пренебрегая здравым смыслом, не думая выбивать себе какие-то блага, не в поисках справедливости. Он оказался на веранде потому, что увидел нечто такое, от чего у него душа ушла в пятки.

– Ружья, мэм! – выкрикнул Генри. – Люди султана забирали с корабля ружья!

– Но там же Хиггинс, – возразила Юджиния. Вежливо – и только. – Ты же сам сказал. Хиггинс ни за что не допустит никакого непорядка.

В сердце кольнул страх, но она обратила это чувство против Генри. «Как он смеет беспокоить ее здесь? – вскипела она. – И вообще, как этот слуга-мальчишка посмел сойти на берег, да еще пугать нас всякими домыслами, россказнями и мальчишескими выдумками?»

– Он там был. То есть Хиггинс. Но мастера Джорджа, его там не было. И я не собирался подсматривать, мэм, честное слово…

Красные круги вокруг глаз делали Генри похожим на дрожащего щенка. Юджинии захотелось потрясти его, пока он не заскулит.

– Это не имеет значения, – оборвала его Юджиния. – Что ты имел в виду, когда сказал: «Мастера Джорджа не было»? Мой муж не занимается всем, что происходит на борту.

Юджиния отчеканила эти слова, но другой голос подсказывал ей, что Генри прав – Джордж должен был присутствовать при этом.

– В том-то и дело, мэм! Я просто не знаю… Все это показалось мне таким таинственным и таким странным… Старик Хиггинс отдает каким-то чертовым, простите, мэм, я не хочу ничего сказать про его высочество, но он же отдал целую кучу новеньких винтовок каким-то язычникам, все эти ящики из трюма…

Генри замолчал как раз во время, потому что Лиззи смотрела на него очень и очень выразительно. Она не слышала, что он говорил, но видела, какое у него встревоженное лицо.

– Что он говорит, мама? – губами, молча, спрашивала она. Лиззи попробовала придвинуться поближе, но Джинкс не давала ей двинуться.

Генри снова перевел взгляд на Юджинию.

– …Все эти огромные ящики, мэм… – повторил он. – …Те, которые охранял лейтенант Браун. Во всех ящиках были ружья. Во всех до единого. Ружья… патроны… вот что Хиггинс передавал язычникам… это никакие не машины… И лейтенант, он тоже взял несколько…

– Ну уж у страха глаза велики, Генри! – сердито фыркнула на него Юджиния, но исправилась и заговорила более взвешенно. – Я сама видела, как выгружали несколько ящиков с механизмами, еще до того, как мы пришли сюда… в ту ночь, когда мы прошли маяк в Танджонг-Дату. Это было сделано, чтобы не платить дополнительный акцизный налог. Это решение не имеет никакого отношения к…

– О нет, мэм, это совсем не преувеличение и совсем не у страха глаза велики. – У Генри побелело лицо, но он упрямо стоял на своем. – И никакие это не машины, мэм. Это были винтовки, это точно, как дважды два четыре. Я сам слышал, как Хиггинс говорил помощнику. Он сказал, что мистер Браун сейчас в джунглях с этими дикарями и что когда он встретится с людьми султана, пойдет большая потеха…

– Тихо, Генри! – хлестнули слова Юджинии. Она не могла думать, не могла заглядывать вперед и сообразить, что нужно сделать, не могла разобраться в этой абсурдной истории, и бессвязный лепет Генри только усугублял ее состояние. – Когда мистер Экстельм вернется, он во всем разберется. Уверена, всему есть свои резонные объяснения…

– У нас не остается времени, мэм! Хиггинс сказал помощнику, что султан задумал сегодня утром какие-то казни. Он хочет прикончить каких-то бедных пленных, которых давно уже гноит в яме…

Юджиния так резко отвернулась от Генри, что можно было подумать, будто его вовсе и нет там. Она решительным шагом вернулась в павильон и скомандовала Прю и девочкам идти за ней. «Развлечение для джентльменов», проговорила она сама себе, ружья для султана, ружья в джунглях с Джеймсом. Казни. Ничего не понятно, но в голове продолжало отстукивать: машины, мой отец, Айварды, султан. Юджиния не видела связи, но знала, что она существует.

«А может быть, и нет, – усомнилась она, стаскивая с себя пеньюар и натягивая белое платье, которое носила накануне вечером. Одежда еще не высохла после вчерашней бани, и пятна плесени уже поползли по рукавам и корсажу, но Юджиния этого не замечала. Продев руки в манжеты, она принялась застегивать юбку. – Может быть, и нет никакой связи, может быть, это простое совпадение».

Юджиния обдумывала этот вопрос, заканчивая одеваться. Она действовала сразу в двух направлениях. Просчитывала в уме имена, взвешивала возможности продуманного заговора, рылась в памяти в поисках ключа. И одновременно одевалась и двигалась – спокойно, уверенно, целенаправленно. Оба уровня ее действий шли бок о бок, но каждый сам по себе. Тело двигалось автоматически, машинально – сначала чулки, потом туфли, а ум интуитивно схватывал звуки, картинки, полурасслышанные фразы, чтобы потом кинуть их, как поступают с письмами, в ящик комода.

Потом в ней возобладало разумное начало. «Джордж никогда не станет подвергать опасности свою семью, – говорил ей мозг. – Он желает нам только добра, он нас любит, что бы там ни было». – А эмоциональная сфера подсказывала: «А где ты была? Когда же ты наконец возьмешься за ум?»

Разум парировал:

«Но Джеймс, любит меня, он бы не стал связываться с чем-то у меня за спиной.» – А эмоции оборвали его громким долгим смехом: «Да пошевели ты мозгами. Проснись!»

Юджиния решила не прислушиваться ни к тому, ни к другому голосу. Главное сейчас, найти Поля. С остальным можно разобраться потом. Ружья или машины – должно же быть логическое объяснение, оно имеется всегда.

– Прю, – громким голосом спросила Юджиния, – куда, сказал мой муж, он берет с собой Поля?

– На «Развлечение для джентльменов», миссис. Голос хозяйки удивил ее, как будто говорил кто-то другой.

Юджиния зашнуровала ботинки и, не глядя на Прю, сказала:

– Каким путем они пошли?

– Как, миссис, я, верно говорю, не помню… Прошло уже много времени, и я…

Прю в этот момент начала убирать пеньюар Юджинии и сушить простыни, но ее остановил неожиданно резкий оклик:

– Ну, думай же!

Пеньюар выпал из ее рук на пол.

– Я… – замешкалась Прю. – Я не… Но Юджиния уже встала, сердито бросив:

– Ладно. Когда это было?

– О, рано, мисс! – Прю обрадовалась вопросу, на который могла ответить. – Еще до того, как вы проснулись. Мистер Джордж сказал, чтобы вас не будили…

Прю не успела договорить до конца, как Юджиния бросилась к двери. Лиззи и Джинкс видели, что мать уходит, и почувствовали себя как выброшенные на берег моряки, потерпевшие кораблекрушение. Но не проронили ни слова.

У дверей веранды Юджиния обернулась и отдала последнее приказание:

– Я хочу, чтобы вы все немедленно отправились на корабль. Миссис Дюплесси, Прю, Олив! Все оставьте здесь. Мы пришлем за вещами потом. Я иду искать Поля и разбираться, что тут происходит. Лиззи и Джинкс, никаких вопросов. Делайте, что вам сказано, и все!

В это время Прю вспомнила, куда ушли мужчины.

– На холм, миссис! – крикнула она вслед Юджинии. – Это там будет развлечение. По-моему, они назвали его Джалан.

* * *

Подъем на холм Джалан весь зарос лианами. Джорджу приходилось постоянно останавливаться, чтобы высвободить то ногу, то руку. Он обернулся и посмотрел на остальных: на старого мистера Пейна, сэра Чарльза Айварда, молодого Уитни и Риджуэя – и как только им удается выглядеть такими свежими и невымотанными. Даже султан, отягощенный бременем королевских крисов, огромным тюрбаном, множеством одеяний, не казался утомленным и суетливым. Подъем плохо сказывался только на одном единственном человеке – Лэнире Айварде. Он хватался за лианы, словно хотел откусить от них кусочек, отпихивал султанских слуг, когда они хотели поддержать его, и повисал на растущих вдоль тропинки деревьях.

Поравнявшись наконец с Джорджем, он тихо пробормотал:

– Не могу поверить, что вы ввязались в это. Нас там не должно быть. Султан намеревается сразу провести казнь! Сех будет…

Но Лэниру пришлось отстать, так и не закончив своей мысли. Тропинка была слишком узкой для двоих, и султан считал смертным грехом разговор, в котором он сам не участвовал. Сегодня благословлялись только общие для всех разговоры, только то, о чем могла говорить вся процессия. Лэнир вернулся на свое место в колонне и стал ждать случая, чтобы договорить до конца то, что хотел сказать.

Джордж видел, как Лэнир метнулся в кусты, его все больше начинало беспокоить, что Лэнир Кинлок Айвард, раджа-мада и наследник отцовского титула, был явно не в себе. Казни, скажет тоже! Султан никогда не допустит такого, особенно перед гостями. Джордж не мог понять, чего они так паникуют по поводу Сеха или почему Лэнир торопит с обсуждением того, что должен был сделать Огден Бекман, и всего, что связано с заговором свергнуть султана. Да еще так в открытую! Под самым носом у султана. Лэнир может сколько угодно думать, что у малайцев неполноценные мозги, сказал себе Джордж, но это у нашего раджи-мады не хватает шариков в голове.

Размышляя над услышанной неприятной новостью, Джордж старался не отставать от колонны, идти со всеми в ногу. Сообщение выбило его из колеи, если не сказать больше. Ну что прикажете делать?! Ему приходится полагаться на слова человека, у которого вместо мозгов пюре из зеленого горошка, а два других советчика – старые перечницы, от которых нет никакого толку. Продолжая лезть в гору, Джордж ломал себе голову, как ему быть. Тропический шлем на голове раскалился, стал съезжать на уши, налезать на лоб, кожаная лента внутри промокла, вбирала влагу, как губка. К тому же стоило ему поднять ногу, как ботинок обязательно подцеплял какой-нибудь вылезавший на тропинку вонючий куст! Джорджу хотелось вынуть платок и обмахнуться, глотнуть холодной воды и присесть под сосной на каком-нибудь холме в Мэне. «Но откуда это взять, – сказал он себе. – Нельзя раскисать или показывать слабость. На тебе тут вся ответственность, мой мальчик, – повторял и повторял про себя Джордж. – Это мой бал. Старого Джорджи-Порджи. Я тот, на чьих плечах лежат интересы Экстельмов. Балом правлю я, а никто иной. Через день-другой я выдам несколько ружей, пусть султан немного поиграет со своими игрушками, потом подожду, когда прибудет Браун, и режим развалится без лишних слов. Совершенно непотопляемый план, какой я только видел, и Огден Бекман, чего бы там ни пел Лэнир, был всего лишь мелкой сошкой».

Джордж наполнился заслуженной гордостью, как же, его будут благодарить, когда этот маленький гамбит будет разыгран. Будет куча благодарности, а некоторые завистники станут кусать локти. «Джоржи-Порджи, пудинг с пирогом. Целовал девчонок, а те от него бегом…»

Размышления Джорджа прервал голос Лэнира.

– Мы не можем идти туда, – шипел тот. – Пойти туда – это гибель. Уж я-то знаю Сеха! Я был с ним в джунглях. Говорю вам, я его знаю!..

– Мой дорогой Лэнир! – крикнул султан, шедший во главе процессии, – не желаете ли поделиться с нами чем-нибудь?

Он громко рассмеялся над собственной шуткой. Его большой живот заколыхался, и когда солнечный лучик выхватывал рубин, изумруд или ряд сапфиров, украшавших его тюрбан, то казалось, будто головной убор султана начинает дрожать.

Султан щелкнул пальцами, покрутил ладошками, что послужило для его придворных знаком, что нужно поучаствовать в шутке – сегодня он был настроен проявить к Лэниру снисходительность. Султану не хотелось, чтобы представление, которое он приготовил для мистера Джорджа Экстельма, было испорчено. Его почетный гость должен захотеть увидеть новые ружья в работе, с помощью которых от пленных останется одно только мокрое место, злополучный мятеж будет подавлен, а негодяй Махомет Сех схвачен и приведен к нему на веревке, как жалкая свинья. Сегодня будет очень приятный день, заверил себя султан, очень приятный день!

– Так значит тебе нечем поделиться, Лэнир? – снова захохотал султан, и остальные немедленно подхватили его смех – даже старый Пейн и старший Айвард. Джордж слышал, как они передавали султанскую пародию на шутку молодому Уитни и как тот, в свою очередь, повторил ее доктору Дюплесси. Скоро джунгли сотрясались от вымученного смеха. Смеяться никому не хотелось, все изображали веселье, выдавливая из себя хриплые, похожие на сухой кашель, звуки, так что, услышав султанскую процессию, можно было подумать, что это больница, набитая туберкулезниками.

– Нет, мне нечем поделиться, – пробормотал Лэнир, и компания еще раз разразилась громким гоготом. Смешным может быть что угодно, когда идешь вместе с султаном! Придворные передавали друг другу высочайшую остроту и могли продолжать это занятие до тех пор, пока его высочество не выдаст еще один перл. «Нечем поделиться» сделалось для них заклинанием. «Нечем» выкрикивал один, а другой ему в ответ: «Поделиться». «Нечем»… «Поделиться»… «Нечем»… «Поделиться»… Этот рефрен дважды обежал растянувшуюся колонну, а в это время Джордж бормотал про себя любимый детский стишок: «Мальчишки вышли поиграть / А Джорджи-Порджи – убегать…»

Пока туземные князьки, их придворные, сэр Чарльз, Риджуэй, доктор Дюплесси, Уитни и достопочтенный Николас поддерживали жизнь неуклюжей султанской шутки, Лэнир Айвард сделал для себя неожиданный и очень разумный вывод: на поляну он не пойдет ни под каким видом. Там их ждет Сех со своими кровожадными бугисами и страшными ибанами с ножами во рту и винтовками в мозолистых руках, Сех, которому только и нужно, что наброситься на них, как на кроликов в клетке. Султан не чуял западню, потому что верил только в то, во что хотел верить, потому что глуп и воспитан на лести и пустой болтовне, это болван, тупица, карикатура на царя. Султан объявил, что достойным зрелищем для его белых гостей будет расстрел горстки мятежников, а ведь подлинной мишенью будет он сам.

Лэнир сошел с тропы и, низко пригнувшись к земле, притворился, будто его выворачивает от рвоты. Он хорошо знал, как султан боится болезней и приходит в панику при мысли о заразе.

Процессия замерла на месте, когда султан окликнул его:

– Боюсь, наш добрый друг съел слишком много наси паданг. Обжорство никогда не приносит пользы, Лэнир. Сколько раз мы говорили тебе.

И снова султан загрохотал, и снова его смех подхватили придворные лизоблюды, но фокус удался, Лэниру было дозволено возвращаться во дворец.

Султан хлопнул в ладоши, и все шествие двинулось за ним вперед, с величайшей осторожностью обходя Лэнира, чтобы, не дай Бог, не заразиться. Ничто не испортит султану удовольствия, а молодым мистером Айвардом он займется по возвращению во дворец, пусть он даже и раджа-мада. Султан сдержал гнев и, вспомнив о ждавших своей судьбы на вершине холма пленных, расплылся в улыбке.

Юджиния шла, отбрасывая в стороны лианы. Каждый поворот тропинки давался все труднее и труднее. Она не знала, в какой стороне находится поляна на холме, но понимала, что нужно подниматься наверх. Колючие листья и сучья рвали платье, цеплялись за волосы, царапали руки, но она упорно шла вперед. «Если Генри не ошибся относительно ружей и казни и если Поль увидит, как убивают несчастных туземцев, я никогда этого не прощу Джорджу. Я собственными руками пристрелю его. Пристрелю! – Гнев вызвал у нее небывалый прилив сил, подхлестывая ее бежать быстрее, но чем быстрее она двигалась, тем труднее становилось преодолевать сопротивление джунглей. Каждое дерево, каждый куст, каждая лиана, каждый лист величиной с собаку, казалось, хватал ее пальцами, впивался шипами. Можно было подумать, что это человеческие существа и что они нарочно мешают ей идти. Юджиния бросила взгляд на свои рукава – они были разодраны в клочья и покрылись пятнами крови. – Вернусь на корабль, сорву с себя это платье и швырну за борт. Видеть его не могу!»

Внезапно выше по склону раздался страшный треск, как будто вниз покатилось огромное животное. Юджиния отпрянула в чащу и подождала. Шум не ослабевал, хрустели сухие ручья, ломались ветки. Юджиния замерла, подумав о тиграх. Ей рисовались морды в крови и рычащие пасти, она крепко закрыла глаза. «Римау, – подумала она. – Теперь понятно, почему султанские дамы вздрагивают при упоминании о нем».

Поль начал уставать. Казалось, они поднимаются в гору целую вечность. Ему было жарко, страшно хотелось пить. Конечно, ужасно интересно посмотреть, какой сюрприз приготовил султан. Его высочество еще никому не говорил, что это такое, но Поль думал, что это цирк. Он знал, что во дворце есть зверинец, так сказали доктор Дюплесси и дедушка Пейн. Поль представлял, как они будут сидеть на длинных скамейках, есть лимонное мороженое и смотреть всякие смешные трюки. Может быть, покажут дрессированного медведя, или обезьяну в тюрбане, или обезьяну с огромным красным носом.

Поль тащился вперед, хотя ноги его заплетались. Взяться за папину руку он не осмеливался, потому что знал, что уже вырос для такой ерунды, но все равно хотелось. Потом он вспомнил о маме и сестрах, и ему захотелось вернуться к ним. Он мог бы поиграть на корабле, послушать какие-нибудь истории или побросать хлеб дельфинам вместе с Джинкс. Штаны жгли так, будто в них забрался целый муравейник, больно натирал шею воротник, под шляпу все время залетали черные жуки, а язык, если потереть им за щекой, был сухим и жестким, как подошва башмаков.

Вдруг в памяти всплыли фруктовый пунш, и купание в пруду у дедушки Экстельма, и Линден-Лодж, и лабиринт между подстриженными кустами, и как тикают большие часы в зале, и как пахнут каменные стены после летнего дождика. Он подумал о Рождестве и рыцарях в полном вооружении, стоящих в зале при входе в дом дедушки Экстельма. Потом он вспомнил снег и как они катались на санях с двоюродными братьями, и как потом им давали какао, и как он купался в ванне – такой большой, что в ней можно было плавать. И теплую пижаму, и как уютно засыпать, когда падает снег, синеет небо, а холмы становятся белыми, как звезды. Поль поднимался рядом с отцом на холм, но видел свою спаленку в Линден-Лодже, зарастающие инеем оконные рамы и то, как он нашел тепленькое местечко под одеялом для пальчиков ног, как выглядывал из-под одеяла и смотрел на темную комнату, с нетерпением поджидая утра.

Вместо тигра Юджиния увидела Лэнира Айварда. Он дрожал от страха и не хотел задержаться ни на секунду.

– Ох, вы меня насмерть перепугали! – прохрипел он. – Я не видел вас, пока чуть не врезался. Почему вы не окликнули меня? Хоть бы как-нибудь предупредили! Я же чуть не умер от испуга!

Юджиния не успела ответить. Лэнир уже мчался вниз по тропинке, а она еще не осознала, что произошло.

– Бегите! Бегите! Бегите, пока не поздно! – только и услышала она от удиравшего, как заяц, Лэнира. Они прячутся на деревьях и подстерегают нас, как пантеры. У них острые, отточенные зубы. Вас не должны видеть там! Еще немного, и там начнется жуткая резня! Уносите ноги, пока еще можно!

– Что? Кто? – крикнула ему вслед Юджиния, но Лэнира и след простыл.

До нее донеслось только: «Сех», и больше ничего. Не шевельнулся ни один листок, не пискнула птичка, не чавкнула под чьей-нибудь ногой пропитанная водой земля.

«Махомет Сех» пришло ей в голову. Вот имя, которое Юджиния до сих пор не могла вспомнить.

Достопочтенный Николас чувствовал, как у него нарастает беспокойство. Говорить нечего, юный Поль не должен видеть казнь. Если только у султана и в самом деле есть такие намерения. Несомненно, такие вещи нельзя показывать детям. Даже юному наследнику трона. Если… Ах, вечно это «если» – если султан действительно это задумал.

Но ведь так трудно догадаться, что в голове у этих восточных людей, с ними почти невозможно найти общий язык. Показать подошвы ступней считается верхом неприличия, а вот отрубить голову на площади или задушить человека публично – наивысшее проявление цивилизованности. Цивилизованное поведение в нецивилизованном мире – Пейн нашел наконец формулу, которая помогла скрасить ему этот день. «Дипломатия, – подумал он, – это искусство соединять воедино два мира. Это требует такта и определенной гибкости, терпимости в сфере морали. Умения закрывать глаза. Доверяться высшей мудрости или, по крайней мере, божественному вмешательству, провидению».

В данный момент речь идет о Поле. О Поле и юном наследнике султана. Достопочтенный Николас решил при первой же возможности переговорить с зятем об этом. «Нужно посвятить Джорджа в маленькие особенности характера султана. Когда его высочество говорит «казнь», то он не имеет в виду ничего другого, кроме казни. И ей-богу, с этими людьми всегда нужно быть настороже».

Они поднялись почти на самую вершину горы. Поль увидел в конце тропинки море света, яркого, желтого света, какой бывает когда просыпаешься от послеобеденного сна, когда больше всего на свете хочется выбежать на улицу и поиграть с большими ребятами, полазать с ними по деревьям или строить форты из простыней, бельевой веревки и одеял, выкраденных из бельевого комода. Какая радость, почувствовал Поль: длинный подъем закончен! Теперь ему не терпелось увидеть, что же это будет. Так бывало, когда он стоял у окна в своей комнате у дедушки Экстельма и смотрел, как на лужайке кувыркаются его двоюродные братья, и ему хотелось покувыркаться вместе с ними.

«Цирк, наверное, это цирк, – сказал себе Поль. – Конечно, это цирк! Или зверинец! Зверинец тоже здорово, особенно с тиграми! Или леопардами в длинных клетках, они ходят туда-сюда и стучат хвостами по железным прутьям. А вдруг там будет слон, на котором можно покататься? Вот бы мне маленького слоненка! – Поль немного подобрался и зашагал чуть побыстрее. Если там будет цирк или зверинец, ему хотелось быть там первым. Он посмотрел на сына султана, шедшего чуть впереди. Мальчику велели остановиться, повернуться и ждать своего маленького гостя. Поль догадался, что это принц, на нем было столько необыкновенного оружия – лук со стрелами в красном с черным колчане, два кинжала, крест-накрест засунутых за пояс, на боку сабля с серебряной рукояткой. Но по всему было видно, что наряд его не радовал. Он выглядел таким нахмуренным, даже обозленным, наверное, потому, что считал ниже своего достоинства ждать пятилетнего ребенка. Поль решил, что принц слишком избалован, чтобы понимать, как ему повезло, и если бы у него, Поля, был бы такой арсенал, то он сиял бы с головы до пят. – Подумать только! Как здорово играть в настоящих солдат с настоящими доспехами и ножами из золота! И в шапке, осыпанной драгоценностями, как у Али Бабы и сорока разбойников!» Поль посмотрел на одежду принца, потом на самого мальчика и улыбнулся, но юный принц упрямо уставился в землю.

Лейтенант Браун и Махомет Сех были на месте, на вершине холма. Они наблюдали, как на поляну начали втягиваться люди из султанской процессии. Браун был поражен, увидев Джорджа и нескольких других людей в европейской одежде. «Черт бы их побрал! – подумал он. Говорил же ему оставаться на корабле. Ведь говорил ему, что здесь не место для забав. Да еще притащил за собой других… Вон Уитни и доктор Дюплесси…

Джордж – полный идиот. Если он привел и Юджинию, я убью его!»

Браун повернулся к вождю повстанцев.

– Я не ожидал увидеть здесь белых, – осторожно заметил он. – Они не должны пострадать. Скажите своим людям.

– Как желаете, – ответил Сех, но Брауну не понравился его тон. В нем не чувствовалось обязательства. Не чувствовалось искренности. Сеху нечего терять, напомнил себе Браун.

– Слушайте, Сех, – сказал он. – Если хоть на одном из этих людей будет царапина, вы мне за это ответите. Я знаю такие забавы, от которых у вас волосы встанут дыбом. И при этом не обязательно резать головы. Я могу закончить свою работу, но я еще здесь. Помните об этом.

Браун в последний раз оглядел сцену, означавшую полный провал задуманного плана: белые в белых костюмах, смуглолицые – в отрепьях, леопардовых шкурах, военной форме или голые. Он отвел глаза от поляны. «Кончай с этим, – подумал он. Кончай свою работу и уходи».

– Пора, – заметил Браун.

Он так и не видел Поля. Он и не предполагал, что может встретить малыша на вершине холма. Поль рядом с матерью: это все, что знал Браун. Он там, где ему следует быть. Он – в безопасности. Джордж мог быть величайшим в мире болваном, но, по крайней мере, любил своих детей.

Браун перевел взгляд на обученных им людей, которые припали к земле на вершине холма. Каждый держал винтовку наизготове. Инструктаж не прошел даром. Браун повернулся спиной к поляне.

Сех, Махомет Сех. Юджиния бежала, и это имя колоколом отзывалось в голове. Она знала, что уже слышала его прежде. Именно его она и пыталась вспомнить. Внезапно все встало на свои места. Сех – вождь повстанцев. Турок упоминал о нем еще в Филадельфии. Джордж, Турок, Бекман – все знали это имя. И если Лэнир Айвард прав, тогда Сех и его люди поджидают султана на поляне. Чтобы прыгнуть на него с деревьев. Как пантеры, заметил Лэнир.

Юджиния заставила себя не думать об этом. «С ними Поль, – сказала она себе. – Мой сын тоже наверху».

Она продиралась сквозь джунгли с ободранными в кровь руками, расцарапанным лицом. «Поль на поляне! – кричал ее мозг. – Поль на холме!»

– Послушай, старина, – достопочтенный Николас бочком протиснулся к зятю. Ему не хотелось, чтобы его высочество пронюхал об их отступничестве, но, ей-богу, не пристало малышу вроде Поля видеть, как расстреливают человека. Одного или нескольких. Пейн заметил, что под усиленной охраной дожидается своей участи большая группа мятежников. Жалкие людишки, ничего не скажешь. Настоящий сброд. Достопочтенный Николас оглядел стражу, в пух и прах разодетую для столь торжественного случая, с новенькими винтовками, и начальника стражи в леопардовой шкуре. Показной расточительности не было предела. Султан намерен совершить это, все ясно как день. Его солдаты прикончат пленников прямо на поляне. Перед гостями. Это так же очевидно, как нос на лице.

– Послушай, старина… – снова взялся за свое Пейн.

Джордж не совсем уловил, о чем шла речь. Он слышал Пейна, но суть сказанного до него не доходила. «Не тащит же их всех султан в такую даль, чтобы продемонстрировать, как приводится в исполнение расстрел, – сказал себе Джордж. Наверняка это какая-то малайская шутка или мне неправильно истолковали местный обычай: «приводить в исполнение» могло означать что угодно. Можно провести в жизнь план. Или законы. Создать музыкальное произведение или нарисовать картину на заказ. А кто, как не султан, является главой исполнительной власти? А исполнительная власть проводит в жизнь решения.

Скоро его высочество получит свои новые ружья, – решил Джордж. Что же еще ему нужно? Потом дело будет за белыми, тянущими время, пока Браун не закончит свою работу. Это займет от силы несколько дней, – успокаивал себя Джордж. – Затем мы распрощаемся и уплывем домой. Вернемся с триумфом. К удобствам любительского яхт-клуба и нескольким восторженным тостам в баре».

И тем не менее Джордж решил не углубляться на поляну. Если там собираются расстреливать людей, то Полю незачем видеть это зрелище. Джордж заслонил собою поляну от сына и хмыкал, пытаясь уловить смысл невнятных слов Пейна.

В специально отгороженном для него месте в верхней части поляны султан закончил разговор с начальником стражи. Все было в идеальной готовности. Все было переделано согласно его точным, требовательным указаниям и к его полному удовлетворению, но его самый почетный гость, мистер Джордж Экстельм, которому он всем обязан, замешкался у тропы, ведущей в джунгли, поглощенный беседой с тестем и кузеном жены, мистером Уитни Колдуэллом.

Султан удостоил Джорджа царственным и одновременно настойчивым взмахом руки. Этот жест означал: «Мы ждем вас. Идите сюда! Впереди более важная работа». Но Джордж отнесся к нему всего лишь как к дружескому приветствию, улыбнулся и закивал в ответ. Разгневавшись, султан решил действовать, невзирая на неуважительное поведение гостя. Возможно, внезапный громкий залп произведет больший эффект. Более настоятельный и более убедительный. «Вероятно, мистера Экстельма нужно захватить врасплох. Когда упадет первый пленный, он передумает. Они все передумают.

Они будут ошарашены и лишатся дара речи. В конце концов, я же султан Саравака».

Султан жестом приказал своим слугам усадить рядом с собой юного наследника, затем медленно поднял правую руку, подавая сигнал командующему. Солдаты тут же выполнили приказ: вскинули к плечам винтовки, опустили подбородки и прицелились.

Именно этого сигнала ждал Махомет Сех. Он взглянул на цепочку дрожащих пленных и подумал: «Мы сможем спасти некоторых наших товарищей. Некоторых, но не всех. Остальными придется пожертвовать. Но жертвоприношение необходимо нашему общему делу».

Сех удивился, увидев наследника султана. «Сущий ребенок, он наблюдает, как умирают люди, словно сидит в театре теней. Просто немыслимо! Это же совершенно непростительно. Бессердечие султана всем известно, но то, что я вижу, просто в голове не укладывается. Ну что же, – решил Сех, – если отец берет сына, на то воля Аллаха. В смерти сына повинен отец».

Сех подал сигнал своим людям. Они поползли вперед бесшумно, как кошки в темноте.

Не успела Юджиния подойти к поляне, как поднялась стрельба. Грохот так потряс ее, что она сначала посмотрела на деревья, недоумевая, откуда исходит весь этот шум. По склону холма отовсюду сыпались люди. Чаща за поляной кишела нагими бегущими телами. Они напоминали падающих с деревьев коричневых жуков, обезьян-ревунов, лягушат с человечьими ногами. Юджиния видела, как солдаты султана в полном смятении повернули назад, слышала их испуганные крики и на какой-то момент забыла про поиски сына.

Вокруг царило всеобщее смятение. Мимо, чуть не сбив ее с ног, пронеслись несколько солдат, отчаянно стремившихся выскочить на спасительную тропу. Но остальные люди султана были загнаны в центр открытого пространства. Они попали в ловушку и с безумными глазами крутились на месте. Бесполезные теперь ружья болтались за спинами, на земле валялись штыки и копья. Деваться было некуда.

Юджиния видела, как падают солдаты. Все вокруг обагрилось кровью: покрытые травой бугорки, камни, деревянные столбики, огораживающие место, где сидел султан. У нее на глазах застрелили султана: пули разворотили в красное месиво живот, за который он схватился, падая на землю. Затем туда впрыгнул высокий человек и пнул ногой его дышащее тело. Поляна заполнялась людьми: солдат султана добивали, когда они с воем расползались во все стороны, ища спасения; князьков забили насмерть прикладами ружей, младшему сыну султана пронзили сердце штыком, а потом швырнули его на тело отца. Юджиния видела, как покатился и под весом драгоценных камней запетлял по траве тюрбан ребенка.

– Поль! – закричала Юджиния. – Поль!

Наконец ее стали слушаться ноги, и она стала пробиваться к поляне.

Внезапно она увидела бежавшего в ее сторону Джорджа. Она отчетливо видела его сквозь желтовато-серый дым. Он пробежал мимо сэра Чарльза Айварда и ее отца, мимо доктора Дюплесси и Уитни. Он спотыкался, кричал, а на руках держал Поля.

Юджиния рванулась им навстречу. Поль обернулся к матери. Он выглядел напуганным, но был цел и невредим, и она протянула руки, чтобы забрать его и никогда больше не отпускать от себя, чтобы его никогда не коснулась боль, чтобы несчастье или страдание никогда не омрачили его юное лицо.

Но тут грянул последний выстрел. Никто не стрелял специально или преднамеренно: выстрелили от избытка чувств, возможно, объявляя о конце сражения, призывая сложить оружие. Но этот последний выстрел попал в Поля как раз в тот момент, когда мать брала его на руки. Он разорвал его маленькую головку, когда родители передавали его с рук на руки, и его тельце застыло, настигнутое пулей.

По лицу Юджинии плеснуло плотью: кровь забрызгала плечо и рукав. Казалось, все вокруг в клочках волос: они кружились в воздухе, цеплялись за ветки деревьев, липли к рукам и оседали на туфли. Юджиния попыталась двинуться: она хотела прикрыть собой сына. Ей удалось лишь повернуть его голову.

У Поля не было лица, оно распалось надвое, раскололось. Пропали один глаз и нос, а из дыры вываливалась мягкая масса – мозг или мышцы. Она скатывалась по щекам Юджинии, а та старательно баюкала свое дитя. По ее губам стекала кашица, липкая, горячая, клейкая. Жидкая и соленая на вкус.

Юджиния побежала к тропе. Она так крепко прижимала к себе голову и тельце Поля, словно они могли слиться в одно. Ей хотелось вернуться на корабль, сложить по кусочкам своего сына, найти глазное дно, расколотый череп и, как из кирпичиков, сложить их. Она хотела изгнать страх, увиденный ею в глазах сына, но это было не в ее власти. Поль был мертв; он умер мгновенно.