Два ярких костра на пляже не только прекрасно освещали участников праздника, расположившихся на склоне холма, но и отбрасывали блики на пенистые плюмажи бьющихся о берег волн. Между кострами музыкант устанавливал свой инструмент. Эрик Хорт называл его набом. Он был сделан из тыквы, в высоту вдвое превосходившей рост музыканта. Объемом музыкант уступал набу еще больше.
Первое впечатление Талиты было таково: если для игры на набе нужен только один музыкант, то еще двое должны держать инструмент. И эти двое уже сидят на верху тыквы, болтая ногами. Позже, когда они стали лупить по тыкве босыми пятками, она решила, что это барабанщики.
Музыкант задал тон, и туземный праздник начался. Сначала не происходило ничего, если не считать ритмичных звуков «тинг… тинг… тинг», издаваемых струнами наба. Потом заиграл второй музыкант.
Он играл на том же инструменте, что и первый.
Ряды натянутых струн шли вдоль тыквы от хомутика, расположенного наверху, и до деревянного ошейника в самом низу. Наб был не инструмент, а целое скопище инструментов. Все новые и новые музыканты вступали в строй, играя на собственном наборе струн.
Талита насчитала их восемь, но кто мог поручиться, что их на самом деле не больше — с той стороны наба, которая ей не видна. Музыкальный ритм отличался фантастической сложностью.
Затем в дело вступили барабанщики. Их мощные удары проходили пунктиром сквозь глухой рокот струн, подчеркивая появление новых ритмических усложнений своими «бам… бам… бам…». Вокруг наба уже сформировался целый оркестр — барабаны меньших размеров и какие-то другие струнные инструменты. А вот появились и первые ярко одетые танцоры. Юноши встали вокруг одного костра, девушки — вокруг другого.
Потом кольца танцоров стали рваться, перепутываться между собой, меняться кострами. Танцующие лентами зазмеились между группами зрителей. Несколько молодых женщин попытались вовлечь в танец Талиту, проплывая мимо нее. Она отрицательно покачала головой.
— Я не знаю, что надо и как надо.
Хорт, сидевший рядом с ней, вскочил и попытался, взяв за руки, поднять.
— Вперед, — сказал он ей. — Таков обычай. Они выбрали вас почетной гостьей. Просто повторяйте за ними то, что делают они.
Ее дядя, сидевший поодаль, ободряюще улыбнулся.
Что касается туземцев, то они пришли в восторг. В движениях танца не было ничего особенно трудного. Так что Талита сдалась и позволила девушкам увлечь себя.
Ей показалось, что она действует не так уж плохо, хотя на самом деле все оказалось труднее, чем она представляла со зрительского места. Они кружились вокруг костров, время от времени оба кольца расплетались, чтобы пройти сквозь друг друга. Хорт улыбался ей, когда она проплывала мимо. Потом юноши втащили и его в свой круг.
Мужчины перестроились, образовав наружное кольцо вокруг женского круга. Талита увидела, что теперь танцует напротив Хорта. Танец набирал скорость, па становились все более и более трудными, но им удавалось удерживаться на уровне других танцоров, пока не почувствовали, что предел выносливости перейден. Смеясь и хватая ртом воздух, они вернулись на прежние места.
Когда Талите наконец удалось отдышаться, она смогла окинуть взглядом толпу туземцев. Потом толкнула Хорта локтем:
— А почему Далла с Форнри не танцевали?
— Я же говорил вам. Форнри — здешний лидер. Он, видимо, дал обет безбрачия. Они с Даллой любовники, но танцевать им не положено. Далла этим не очень довольна, но приглашений от других мужчин не принимает.
— А какое отношение все это имеет к танцам? — недоумевала Талита.
— Это обручальный танец.
Она не отрывала от Хорта глаз.
— Обручальный? Вы хотите сказать… вы и я…
— Только на Лэнгри, — ответил он с небрежным спокойствием.
Талита с силой ударила его по щеке и убежала во тьму.
На вершине холма Талита остановилась и поглядела вниз. Пульсирующая музыка, мелькание разноцветных одежд, смена танцевальных ритмов возбуждали ее и манили.
Потом она заметила, что Эрик Хорт высматривает ее.
И задорно расхохоталась.
Лежа на пляже и подпирая ладонью подбородок, Талита задумчиво глядела в море, пытаясь решить свои проблемы. Здесь ее ждали лишь дремотные, погруженные в летаргический сон дни, прерываемые (не слишком ли часто?) пространными монологами дядюшки и Эрика Хорта. Ее дядюшка был слишком погружен в свои новые блистательные проекты, которыми набита его голова. Хорта же увлекали самые тривиальные стороны жизни туземцев, в которых он видел нечто таинственное.
Ее дядюшка настроился на то, чтобы оказывать туземцам помощь, но было очевидно, что они этой помощи не желали. Хорт настроился на то, чтобы их изучать, но они решительно отказывались быть объектами такого изучения. Они хотели одного — пусть их оставят в покое, и ей такая позиция представлялась совершенно разумной.
Она слышала раскатистый голос своего дяди, такой отличный от голосов его туземного «сопровождения», желавшего ему всего хорошего. С отвращением она поднялась на ноги, подобрала халат, на котором лежала, и решительно направилась к офису.
Когда она открыла дверь, все удивленно повернулись к ней — дядя, Хайрус Эйнс и Эрик Хорт. Они как раз собирались выпить в честь чего-то и все держали в руках полные бокалы.
Дядюшка приветствовал ее с обычной улыбкой.
— Ты едва не опоздала, Тал, — воскликнул он, наполняя еще один бокал. — Присоединяйся к нашему торжеству. Форнри принял мое предложение насчет дренажных канав. Они с утра начнут работы.
Он протянул ей бокал, но она в припадке внезапного гнева разбила бокал об пол.
— Какие же вы идиоты! — выкрикнула она.
Эйнс и Хорт застыли с поднятыми бокалами. Дядюшка онемел.
— Неужели вы не видите, что туземцы держат вас за болванов? Вы ишачите на них с восхода до заката, выбиваясь из сил, чтобы помочь им, и когда наконец они соизволят принять ваше предложение вроде паромов на переправах, то тут же превращают его в игрушку для детей. А теперь, я полагаю, вы предложите мне сниматься в бикини в ваших сточных канавах?
Она подошла к окну и встала там, спиной к ним.
— Лэнгри — дивный мир, — сказала она. — Тут очаровательные песни и пляски, роскошная еда, так что лучшего места для отдыха не придумать. Я здесь отлично отдохнула. И со следующим кораблем-курьером возвращаюсь обратно.
Дядюшка ответил спокойно:
— Ты вольна уехать, когда захочешь, Тал.
Она повернулась к ним лицом. Хорт изо всех сил старался скрыть свое разочарование. Внезапно он вспомнил, что все еще держит в руке полный бокал, и осушил его одним глотком. Уэмблинг и Эйнс последовали его примеру.
Талита, глядя мимо них в другое окно, сказала:
— А это еще что такое?
На берегу, чуть ниже посольства, туземцы вытащили свою лодку и теперь шли вверх по пляжу, неся в руках что-то вроде носилок, сделанных из куска тыквы, на которых лежало нечто похожее на стопку одеял. Впереди шел Форнри. Далла, плача, плелась сбоку.
Хорт выскочил из комнаты, чтобы встретить их, за ним по пятам — Уэмблинг и Эйнс. Талита, поколебавшись, последовала за дядей. Когда она их догнала, туземцы остановились и Хорт наклонился над тыквенными носилками.
Он отвернул край одеяла и увидел ребенка, лежавшего без сознания. Дабби.
Закрытые глаза. Крошечное осунувшееся лицо воспалено. Дыхание частое и неглубокое.
Хорт сказал, как бы не веря своим словам, в которых чувствовалась острая боль и страх:
— Не… не горячка?
Форнри мрачно ответил:
— Порезала ногу. Об острый камень. И теперь, кажется…
Его голос прервался. Хорт отвернулся, вытер глаза рукой и куда-то махнул ею. Туземцы последовали за ним. Свернули в сторону и с тыла подошли к помещению, где жил Хорт. Он забежал вперед, открыл дверь и пропустил туземцев в комнату.
Когда Талита вошла одной из последних, Хорт уже опустил кровать и положил на нее Дабби. Туземцы, кроме Даллы и Форнри, взяв носилки, ушли. Хорт, встав у кровати на колени, тихонько обследовал ногу Дабби.
Талита задержала дыхание. Нога страшно распухла — она была раза в два-три толще здоровой.
Хорт медленно выпрямился.
— Можно попробовать что-либо новое, — сказал он. — Не исключено, что это научит нас чему-то, но я боюсь, что девочка все равно умрет.
Далла стояла на коленях у изголовья кровати и беззвучно рыдала. Форнри, суровый, но, несмотря на это, безупречно вежливый, деликатно сказал:
— Мы все понимаем. Горячка всегда ведет к смерти. Мы благодарны вам за то, что вы пытаетесь найти лекарство против нее. Пожалуйста, сделайте все, что можно.
Он склонился над кроваткой, коснулся лба Дабби, круто повернулся и вышел из комнаты. Тогда Уэмблинг сделал шаг вперед и тихо сказал Хорту, стоявшему безмолвно, не спуская глаз с Дабби:
— Сколько времени они еще проторчат тут?
— До тех пор, пока ребенок не умрет.
Уэмблинг, сдаваясь, пожал плечами.
— Ну… ладно. Только пусть не шумят.
И вышел.
Хорт пододвинул стул к кровати и снова принялся осматривать Дабби. Теперь вперед вышла Талита.
— Почему они ждали так долго? — спросила она с гневом.
Хорт посмотрел на нее без всякого выражения.
— Что это за болезнь?
— Что-то вроде заражения крови. Наши антибиотики на нее не действуют. Я пытался их комбинировать, и последняя пара поддерживала жизнь больного восемь дней, но он умер, как если бы я и не давал ему ничего, только мучения длились куда дольше. Единственное, что я могу сделать, дать ей то же самое, но увеличить дозу, чтобы посмотреть, какая будет реакция.
Талита встала у кровати девочки на колени, чтобы произвести собственное обследование. Она не пришла ни к каким выводам, кроме того, что инфекция очень сильная.
— В какой форме вы вводили лекарства? — спросила она.
— Через рот, если пациент был в сознании. В противном случае путем абсорбции. Я опасался прибегать к вливанию.
— Когда инфекция развивается так быстро, эти способы мало эффективны, — сказала она сухо. — Дайте взглянуть на вашу экспресс-лабораторию.
Хорт выдвинул из шкафа свою лабораторию на колесиках. Талита с облегчением увидела, что это первоклассное оборудование, прошедшее проверку только год назад. Она быстро развернула лабораторию, надела на лицо хирургическую маску, закрывавшую нос и рот, натянула на руки перчатки и приступила к быстрому, но глубокому осмотру. Взяла пробу крови с помощью осмоса, и пока лаборатория производила нужные анализы, прижала к груди Дабби кардиограф и проверила слабеющий пульс девочки.
— Что вы давали тому пациенту, который протянул восемь дней? — спросила ока.
— Корнокс-4 и сиболитон.
— Доза?
— Половину обычной дозы каждого. Я подсчитал, что смешение этих двух лекарств — уже эксперимент, а две половины дают одну полную дозу.
Пока кардиограф продолжал свое тиканье, демонстрируя печальное состояние работы сердца Дабби, на экране лаборатории возникали данные анализа крови:
WBC 18440 []
ZYN 9+ []
W3W 7.5 []
BVN 38 []
CPK 790 []
BROS 1125 []
GAMMA GT 2220 []
XRX 8.4 []
PY4 — 0 []
SGOT 57 []
RRR 190 []
SGPT 55 []
EBD 440 []
BILIRUBIN 3.5 []
MIC 99 []
DQS…
Талита довольно плохо помнила нормы анализа крови, но даже без красных цифр, говорящих об опасности, могла понять — они подтверждают сказанное Хортом: ребенок умирает. Она отключила кардиограф и нажала кнопку, чтобы получить информацию об антибиотиках. Прочла данные о корноксе и сиболитоне, перечла их еще раз, а потом и еще. Она работала быстро и уверенно, но пока все это были рутинные действия, которые она выполняла много-много раз.
Теперь же, когда перед ней лежала умирающая девочка, ей нужно было принимать решения, находившиеся в нескольких световых годах от уровня ее компетентности, и она очень боялась.
И в то же время она не могла позволить себе колебаний. Отложенное решение, даже если оно было верным, могло стать столь же фатальным, как и ошибочное.
— Если мы не будем действовать быстро, — сказала она тихо Хорту, — она не проживет и часа. Можно поговорить с ее родителями?
— Ее родители умерли, — ответил Хорт. — Далла — ее сестра. Можете поговорить с ней.
Далла все еще стояла у изголовья кровати на коленях. Талита опустилась рядом с ней.
— Если мы ничего не сделаем, девочка умрет очень быстро. Если мы дадим ей слишком большую дозу лекарства, мы, возможно, вылечим болезнь, но убьем Дабби этим же лекарством. Я могу только гадать и надеяться. Хочешь, чтобы я попробовала?
Лицо Даллы было залито слезами. На нем лежал отпечаток отрешенности, но она не колебалась и сказала спокойно:
— Пожалуйста, делайте.
Талита подвела инжектор к ноге Дабби. Простерилизовала поверхность кожи бактерицидным облучением, нажала на код, чтобы отмерить по 0,5 дозы каждого антибиотика, и включила аппарат. Тут же осмотрела ногу, чтобы исключить возможность какой-нибудь ошибки. На воспаленной и вздувшейся ноге она не обнаружила даже небольшого желвачка, вызванного введением жидкости. Она снова произвела облучение и отключила лабораторию.
— Теперь остается только следить за температурой и ждать, — сказала она.
— А я могу чем-нибудь помочь? — спросила Далла.
— Я сейчас приготовлю раствор. Надо будет все время опрыскивать ее этим раствором, чтобы понизить температуру. А еще, если в твоей религии есть добрые боги, то попробуй молиться им. Именно этим я сейчас и займусь сама.
Она приготовила раствор и предоставила Далле и Хорту опрыскивать девочку. Затем сняла перчатки, сняла маску, опустила ее в стерилизатор и отошла к окну. Она считала, что ее медицинская карьера уже давно окончилась. И вдруг появился этот ее первый и единственный пациент, и она вынуждена обыскивать все потаенные уголки памяти в поисках забытых данных и фактов, вынуждена лихорадочно вспоминать необходимые действия в жутком страхе перед смертельной ошибкой или каким-нибудь пропущенным элементом простейшей процедуры.
За стенами здания посольства туземцы, которые принесли Дабби, сидели вместе с Форнри кружком прямо на земле, погруженные в состояние религиозной медитации. Сидели неподвижно, не шевелясь. Спускались сумерки. Из своего офиса, тщательно обходя сидящих, шел дядюшка Талиты, направляясь на склад. Туземцев он старался не замечать. Они же, погруженные в вечность, не замечали его самого.
Талита вернулась к своей пациентке. Взяла руку Дабби и не могла оторвать глаз от крошечного, пылающего жаром лица. Шипели пульверизаторы, разбрызгивая раствор, но жар не спадал. Дыхание девочки становилось все более затрудненным. Конечно, они запоздали. И все же, все же…
Несмотря на перенесенную тревогу, ее мозг стремился внушить девочке волю к жизни. Все это было как откровение: маленькое существо совершенно не походило на тех полулюдей-полуживотных, что обитали в далеких чужих мирах. Девочка принадлежала к огромному миру детей, где один больной ребенок ничем не отличается от другого тоже больного.
Глядя на постаревшее лицо Даллы, Талита думала: а не существует ли наряду с Вселенной Детей еще и Общей Вселенной Людей?
В комнате становилось все темнее. Хорт встал и привел искусственное освещение в соответствие с убывающим дневным светом. Когда ночь взяла свое, Далла поддалась усталости и уснула, свернувшись калачиком прямо на полу у кровати. Ее примеру последовал и Хорт. Теперь, когда жар у Дабби немного упал, Талита прекратила опрыскивание и прикрыла тело девочки простыней. Она продолжала свое бдение, отходя от больной только для того, чтобы походить по комнате и разогнать дремоту. И каждый раз, выглядывая из окна, она видела в слабом свете, падающем из комнаты, смутные очертания фигур туземцев, все так же сидящих кружком на земле.
На восходе, немного задремав в своем кресле, она очнулась и в тревоге склонилась над девочкой. Глаза Дабби были широко раскрыты. Как бы не веря увиденному, она обводила взглядом комнату и пыталась сесть.
С криком проснулась Далла. Вскочил Хорт, и тут же в комнату стремительно вбежал Форнри. Все, затаив дыхание, смотрели, как Талита осматривает девочку.
Опухоль на голени и ступне чудесным образом опала, да и жар тоже прошел. Хорт, не веря собственным глазам, ощупывал ногу Дабби.
Значит… в конце концов… она все же выздоравливает…
Талита с тревогой прочла кардиограмму. Потом отодвинула экспресс-лабораторию. Дабби, улыбаясь, села. Далла наклонилась к ней и крепко обняла. Форнри с улыбкой смотрел на обеих.
Талита тихо сказала Хорту:
— Сердце работает неровно. Мне следовало познакомиться с литературой, прежде чем давать ей лекарство. Комбинирование лекарств — дело куда как опасное. У вас есть справочник по медицине?
— Он там — в офисе. Но только самый простой, в нем о комбинировании лекарств ничего нет. Поверьте, я проверил всю информацию по этому вопросу, которая там есть. Считал, что могу пойти на риск, так как больные в любом случае обречены на смерть. А что у нее с сердцем?
— Не знаю, — ответила Талита. Она чувствовала себя такой усталой, такой измотанной. Она дралась за жизнь ребенка, но сейчас просто не знала, что делать дальше, и все ее силы уходили на одно — удержаться от подступающих к горлу рыданий.
— Все равно пойду посмотрю на справочник, — сказала она. — Нет-нет, я схожу сама. Если не заставлю себя двигаться, упаду в обморок. — И, обращаясь к Далле, распорядилась: — Прикрой ее. Она может простудиться, а я не знаю, как на это посмотрят вирусы Лэнгри.
— Этого никто не знает, — отозвался Хорт.
Теперь круг туземцев распался. Они в волнении заглядывали в окна. Талита трудным шагом доковыляла до здания офиса, вошла, отыскала электронный справочник по медицине и начала формулировать вопросы. Возможно, что вопросы, которые она задавала, были слишком трудны для данной программы, а возможно, комбинирование антибиотиков было столь новой проблемой, что программист вообще не включил ее в этот справочник. Как бы то ни было, но ответов Талита не получила.
Она закрыла лицо руками и долго плакала, плакала без слов, плакала от тяжелейшего нервного истощения и навалившейся на нее усталости. Решительно встала и пошла обратно в комнату больной. Она как раз подходила к дверям, когда услышала громкий крик Даллы.
Далла стояла опять на коленях возле кровати, пряча лицо в простынях. Низко опустив голову, рядом с ней стоял Форнри. Хорт повернул к входящей лицо, искаженное горем и непониманием.
Талита бросилась к постели и наклонилась над Дабби. Потом выпрямилась и покачала головой.
— Сердце… — горько сказала она. — Лекарство убило ее.