– Может быть, ещё разок прогуляемся? – предложил мистер Ребек.
– Я не хочу снова гулять, мы здесь уже всю траву вытоптали. Где мы ни пройдемся, остается голая земля. Словно после саранчи.
– Но тебе это нравится. Ты же говорил.
Майкл напряжённо подумал, что надо бы нахмуриться, и обрадовался, когда вспомнил, что при этом чувствуют.
– Мне это нравится, но мне не нравится видеть, как ты устаёшь.
Мистер Ребек начал было что-то говорить, но Майкл оборвал его.
– Потому что я-то не могу. Я не могу устать. И когда я вижу, что ты дышишь так, как если бы ты пил воздух, меня это тревожит. Так что давай не пойдем гулять.
– Отлично, – кротко сказал мистер Ребек. – Мы можем сыграть в шахматы, если ты не против.
– Я не хочу играть в шахматы, – Майкл вспомнил, что такое обида. – Тебе приходится делать за меня ходы. Как ты думаешь, что я при этом испытываю?
Мистер Ребек посмотрел на него с состраданием.
– Майкл, Майкл, как ты всё усложняешь.
– Это так, чёрт возьми, – сказал Майкл. – Но я легко не сдамся, – он ухмыльнулся мистеру Ребеку. – Если я не могу больше пить водку и томатный сок, то я не стану пить и напиток забвения. И никаких шахмат. Я всё равно не люблю шахматы.
– Я мог бы тебе почитать.
– Что почитать? – настороженно спросил Майкл. – Я и не знал, что у тебя есть книги.
– Время от времени Ворон крадёт для меня штучки по две на Четвертой авеню, – сказал мистер Ребек. – У меня есть кое-что из Суинберна.
Майкл попытался вспомнить, нравился ли ему Суинберн, и почувствовал, что только ступенька отделяет его от безграничного ужаса, когда имя это ничего ему не сказало.
– Суинберн, – сказал он вслух. Он знал, что мистер Ребек смотрит на него. «Боже мой, – подумал он. – Так, значит, всё проходит». В отчаянии он ухватился за первую же знакомую вещь, оказавшуюся рядом – это был номер его кабинета в колледже. «1316, – подумал он, стараясь вникнуть в этот номер. – 1316, 1316, 1316». Как только у него вышло 1316, он быстро сказал:
– Суинберн. Да. Я знаю Суинберна. Не он ли как-то написал очень длинное стихотворение о Цирцее?
Это был старый фокус, который он помнил по бесчисленным дискуссиям и случайному трёпу, в коем он когда-либо принимал участие. Если не знаешь – не подавай виду. Никто ни разу не предположил даже, что он не знает цитаты или книги, или какого-нибудь очерка. У правила также был королларий: если ты не уверен, значит, это Марлоу.
Майкл рационализировал этот трюк, как и что угодно другое. Он вполне бы это мог, как он сказал себе… А теперь-то откуда ему узнать?
– О Цирцее? – мистер Ребек поморщился. – Никогда этого не читал. Но это ничего не значит, – добавил он, застенчиво улыбаясь. – Я много чего не читал.
– Я не уверен, что это был Суинберн, – сказал Майкл. – Это мог быть и кто-то ещё.
– Стихи, о которых я подумал, называются «Сад Прозерпины». Ну, помнишь? – и он процитировал несколько строчек, спотыкаясь, но жадно упиваясь каждым словом:
– Помню, – резко сказал Майкл, – и мне это не нравится.
– Извини, – сказал мистер Ребек. – Я думал, тебе понравится.
– Своевременно, – заметил Майкл. – Весьма своевременно. В любом случае, Суинберн написал это, пока был жив, – он поднял голову и увидел, как солнце медленно, словно усталый старик, тащится по небу. Это его заинтересовало, и он взглянул на солнце в упор. Пока он смотрел, Суинберн спокойно и навеки покинул его сознание, и не вызывал больше не любви, ни ненависти.
– Сыграем-ка в шахматы, – предложил он.
– Я думал, тебе не нравятся шахматы.
«Чёрт возьми», – подумал Майкл и произнес, преувеличенно чётко выговаривая слова:
– Мне нравятся шахматы. Я – большой любитель шахмат. Я помешан на шахматах. Давай-ка сыграем в шахматы.
Мистер Ребек рассмеялся и встал.
– Хорошо, – сказал он и направился к двери мавзолея.
– Вместо черной ладьи можно использовать камешек! – крикнул ему вслед Майкл.
Мистер Ребек с отсутствующим видом рылся в кармане. Он остановился и немного разочарованно улыбнулся Майклу.
– Вот уже девятнадцать лет, – сказал он, – каждый раз, когда я сюда возвращаюсь, я ищу ключ, чтобы отпереть дверь. Замок вообще-то сломан, но я всегда боюсь не попасть внутрь.
Он распахнул дверь и вошел в мавзолей. Майкл присел спиной к одной из белых колонн. Или, скорее, вообразил, что сидит. Практически, так оно и было. Он почувствовал, что последние три дня теряет контакт со всем вещественным. И это его пугало. Хотел ли он пройтись, улыбнуться или моргнуть, ему приходилось мучительно вспоминать, на что похожи ходьба, улыбка или моргание. А в целом он оставался спокойным, полностью потерял связь со своими телесными воспоминаниями. Сознание его, подобно дождевой капле, висело в воздухе. Это произошло два дня назад, и Майкл это помнил.
Память его по-прежнему не подводила, воображение оставалось ясным. Он чувствовал себя человеком и скучал. И сама эта скука приносила облегчение, ибо она была такой человеческой.
Мистер Ребек вышел из мавзолея, неся шахматную доску, подбитую рваной зелёной клеёнкой. Он сел рядом с Майклом и начал разыскивать фигуры. Три выпали из кармана его рубахи, ещё пять – из правого кармана штанов, и так далее, пока набор не стал полным, за исключением чёрной ладьи.
Здесь не имелось и двух фигурок из одного комплекта. Большинство их было сделано из различных светлых древесных пород, несколько – из красной пластмассы, и две – чёрный слон и белая ладья – вырезаны из превосходного и мрачного красного дерева. Основания их были утяжелены и оклеены войлоком, и в то время как остальные фигурки качались, дрожали и опрокидывались, попав на доску, эти две стояли лицом к лицу на своих местах, и когда ветер или удар колена мистера Ребека рассыпал остальные фигурки, конь и ладья лишь серьёзно кивали друг дружке.
Майклу нравилось рассматривать фигурки. Они заставляли его смеяться без этого, похожего на шорох резины звука, который его смех приобрёл за последние три дня.
– Пёстрая компания, – сказал он мистеру Ребеку. – Верно?
– Ворон таскал их фигурку за фигуркой, – сказал мистер Ребек. – И это заняло у него много времени, поскольку я его заставлял красть в универсальных магазинах. Он хотел стащить у старичков в парке, но меня такой вариант не устраивал. Чёрная ладья тоже была прекрасна, но я её потерял, и не знаю, где она. Возможно, все ещё где-то здесь, – он протянул Майклу кулаки. – Что выбираешь: чёрные или белые?
– Белые, – сказал Майкл, указав на правый кулак мистера Ребека. Мистер Ребек разжал пальцы, и с ладони скатилась чёрная пешка. Он начал расставлять фигурки, негромко при этом напевая.
– А где Ворон спёр шахматную доску? – спросил вдруг Майкл.
– Не знаю. Он приковылял с ней однажды утром, и когда я его спросил, откуда она, он просто сказал, что он был хорошим мальчиком, – мистер Ребек завершил расстановку фигур. – Иногда это меня беспокоит. Я стараюсь об этом не думать.
Он начал игру, двинув королевскую пешку на две клетки вперёд.
– Я ужасный ортодокс, – сказал он.
За восемь партий, которые они сыграли, он это уже дважды говорил, но Майкл этого не помнил.
– Сходи и за меня так же, – попросил Майкл. – Я не шибко гордый.
Мистер Ребек наклонился вперед и продублировал свой ход с Майкловой стороны. Он посмотрел на свои фигурки с некоторого расстояния, и наконец выставил своего коня в двух шагах перед королевским слоном Майкла. Майкл сделал такой же ход конём со стороны ферзя. И пошла игра.
Они играли молча. Мистер Ребек покачивался взад-вперед над доской, переставляя фигуры за обоих. По мере развития игры его дыхание становилось все резче. Майкл позволил себе роскошь полностью сосредоточиться на одном предмете, отбросив всё остальное. На девятом ходу возникла стремительная лавина съедания пешек, а затем на пятнадцатом один из коней и оба слона Майкла грозно обступили пешку мистера Ребека и оставили её нетронутой. Двумя ходами позднее Майкл мстительно съел одного из коней мистера Ребека. После этого партия двигалась медленно и вяло.
Внезапно тело мистера Ребека резко выпрямилось. Сначала Майкл подумал о марионетке, которую потянули за ниточки. Затем он отбросил неодушевлённый образ и представил себе небольшого дикого зверька. Мистер Ребек даже вроде бы торопливо принюхивался.
– Что такое? – спросил Майкл.
– Где-то тут – женщина, – напряжённо сказал мистер Ребек.
Снова шаги Сандры простучали по основанию Майклова черепа.
– Где?
– Вон за теми деревьями, около огромного мавзолея. Она нас ещё не увидела, мы располагаем временем.
Он начал собирать фигурки и торопливо засовывать их в карманы.
– Эй, – сказал Майкл. – Погоди минутку.
Мистер Ребек оставил попытки затолкать короля в уже переполненный карман рубахи.
– Что такое?
– Да просто подожди – и все. Почему ты так боишься общества? Я думаю, это было бы мило.
– Майкл, – взмолился мистер Ребек. – Ради Бога…
– Да ладно. Какого дьявола мы должны прятаться, когда кто-то приходит? Ты так каждый раз поступаешь?
– Почти каждый. Идём, Майкл.
– И что у тебя за жизнь?
– Такова моя жизнь, – огрызнулся мистер Ребек, вроде как подчеркивая своё раздражение. – И я ею распоряжаюсь. Если хоть кто-нибудь что-то заподозрит и доложит сторожу, меня отсюда выбросят. А я не могу отсюда уйти, Майкл. Вообще не могу.
Быстро и хрипло дыша, он взглянул на Майкла поверх шахматной доски. Майкл собирался что-то сказать, или думал, будто собирается, но вот мистер Ребек коротко вздохнул и прошептал:
– Что же ты наделал…
Женщина уже поднялась по склону низкого холма и стояла там, глядя на них.
– Хорошо, – сказал Майкл. – Я сдаюсь. Ты всё равно выиграл, – и, взглянув в сторону женщины, крикнул. – Привет! Доброе утро!
Женщина стояла на холме молча и неподвижно.
– Доброе утро!
– Она тебя не слышит, – сказал мистер Ребек.
– Значит, она глухая. Я кричал достаточно громко.
– Недостаточно громко, – сказал мистер Ребек, не глядя на него.
– Ты меня слышишь, – очень тихо проговорил Майкл.
– Я – другое дело.
– А она меня видит?
– Нет. По крайней мере, не думаю.
– А она могла бы меня увидеть?
– Возможно, Майкл, но я сомневаюсь.
– Так позови же её.
Мистер Ребек промолчал.
– Позови её, – повторил Майкл. – Позови её. Пожалуйста, позови.
– Хорошо, – ответил мистер Ребек. Он повернулся, взглянул в сторону холма, где стояла женщина, и крикнул:
– Привет! – голос его был немного хриплым.
– Привет, – отозвалась женщина. Её голос был высоким и чистым. Она начала спускаться с холма, тщательно и осторожно ставя ноги.
Мистер Ребек обернулся к Майклу:
– Видишь? Теперь ты веришь?
– Нет, – ответил Майкл. – Пока что нет.
Мистер Ребек заметно понизил голос, чтобы его слова не разобрала приближающаяся женщина, и слова, словно пар, шипя, вылетели у него изо рта.
– Она тебя не видит и не слышит. Поверь мне, я знаю. Живой и мёртвый не могут разговаривать друг с другом.
– Я хочу с ней поговорить, – сказал Майкл. – Я хочу услышать её голос. Я хочу поговорить с кем-нибудь живым.
Мистер Ребек бросил на него быстрый взгляд. Затем повернулся лицом к женщине, которая дошла теперь до края лужайки, окружавшей мавзолей.
– Доброе утро, – сказал мистер Ребек.
– Доброе утро, – ответила женщина. Она была одета в траур, но не носила вуали. Выглядела она хорошо за сорок. Так показалось Майклу. Затем он решил, что ей, скорее, сорок с небольшим, Он всегда весьма неумело определял возраст женщин, а траурное одеяние могло и прибавить несколько лет.
Из черт лица наиболее примечательным был её рот. Крупный, с полными губами, вокруг уголков губ проступают мягкие черточки. Когда женщина начинала говорить, весь рот оживал, губы подпрыгивали и вздрагивали, перемещения их походили на движения танцовщика; время от времени губы широко расходились, и показывались маленькие белые зубы.
– Прекрасный денёк, – сказал мистер Ребек.
– Великолепный, – ответила женщина. – Всё, чего я пожелала бы – это чтобы так и оставалось.
– О, так и будет, – сказал мистер Ребек. Ему почудилось, что он прочёл любопытство в её темных глазах, и он добавил. – Такой чудесный денёк, что я не смог бы оставаться взаперти.
– Знаю, – отозвалась женщина. – Сегодня утром я сидела дома, и вдруг сказала себе: «Гертруда, в такой день нельзя оставаться одной, пойди и навести Морриса». И тут же пошла. Пусть Моррис не думает, что никто не вспомнит о нем в такой день. Моррис – это мой муж, – объяснила она, увидев, что мистер Ребек слегка нахмурился. – Моррис Клэппер, – она указала на мощное мраморное сооружение, сверкающее на солнце выше по склону. – Видите, вон тот огромный дом – это гробница Морриса.
Мистер Ребек кивнул.
– Мне знакомо это имя. Я ходил мимо его дома. Довольно впечатляюще.
– И всё – из мрамора, – сказала миссис Клэппер. – Даже внутри. Моррис любил мрамор.
«Плакала ли она о покойном?» – подумал мистер Ребек. Он не мог понять.
– Очень красивое сооружение, – сказал он. Затем указал на мавзолей Уайлдера. – А вот это – семейный участок. Они были моими друзьями.
Он следил, как миссис Клэппер осматривает сооружение. Впервые за девятнадцать лет он почувствовал некоторый стыд за него. Им следовало хотя бы вставить новое стекло в окошечко. А львиные головы мистер Ребек и сам мог бы отполировать. Но ангел всё ещё был в хорошем состоянии. Она должна увидеть ангела.
– Простите, что я об этом говорю, – заметила наконец миссис Клэппер. – Но они недостаточно хорошо присматривают за склепом.
– Некому больше присматривать, – сказал мистер Ребек. – Вся семья вымерла.
– Простите, – сказала миссис Клэппер. – Поверьте, я очень сожалею. Я знаю, на что это похоже, – она мощно, в полную силу, шмыгнула носом. – Вот уже год и два месяца, как Моррис умер, а я всё ещё приподнимаюсь и пытаюсь его будить по утрам.
– Некоторые вещи тянутся долго, – сказал Майкл. Он говорил громко и отчетливо, но не кричал, пока миссис Клэппер не отвернулась от него. Тогда он завопил, надеясь, что почувствует, как слова когтями процарапывают себе путь из его горла.
– Успокойся, Майкл, – хриплым шепотом сказал мистер Ребек.
Миссис Клэппер подошла на несколько шагов ближе.
– Что вы сказали?
– Ничего, – ответил мистер Ребек. – Я сказал только, что некоторые вещи не забываются.
– Конечно, – согласилась миссис Клэппер. – Кое-что запоминается надолго. Например, покойный муж или операция. Вам, знаете ли, вырезают аппендикс, а затем кладут его в стеклянную бутылочку и вам же показывают. А в результате вы потом не можете выносить вида спагетти.
Женщина сделала ещё несколько шагов по траве.
– А вы на него похожи.
Мистер Ребек заморгал.
– На кого это я похож?
– Вы напоминаете мне Морриса, – сказала миссис Клэппер. – То есть, не внешне или что-то вроде того. Но когда я сюда спустилась и увидела, как вы играете вот в эти… – она указала на шахматную доску, лежавшую в траве. – Я подумала: «Боже Мой, да ведь это же Моррис!» – с мгновение она молчала. – Вы сами с собой играли?
– Он со мною играл, – встрял Майкл, – и я чёрт-те что из него выбил, – что было неправдой. Но казалось, что это неважно.
– Я пытался решить некоторые шахматные задачи, – сказал мистер Ребек. Ему показалось, что она смотрит на него с недоверием. – Я понимаю, что место, кажется, неподходящее для игры в шахматы. Но здесь тихо, и есть возможность лучше сосредоточиться.
– Вы и Моррис, – сказала миссис Клэппер. – Вы и Моррис. – Моррис, бывало, всё время этим занимался: брал себе доску, уходил с нею в угол, и если скажешь: «Моррис, пора обедать!» – «Сейчас, сейчас, мне надо решить эту задачу». – «Моррис, мясо остывает!» – «Сейчас, сейчас, ещё минутка – и я приду». – «Моррис, может, ты хочешь сэндвич?» – «Сейчас, сейчас, я не голоден»… – Она вздохнула. – Прямо сумасшествие. Но его можно простить.
– Понимаю, – сказал мистер Ребек.
Майкл хихикнул:
– Как это?
– Поверьте мне, – сказала миссис Клэппер, – он узнает, что я не забыла, – она огляделась. – А нет ли здесь местечка, где можно присесть? У меня устали ноги.
– Я могу вам предложить только место на ступеньках, – сказал мистер Ребек, – они довольно чистые.
Миссис Клэппер оглядела ступеньки и передёрнула плечами.
– Чистые, грязные, – сказала она. – Сойдет для Клэппер, – она мягко упала на верхнюю ступеньку, испустив мощный вздох.
– Эх, – сказала она, – мои ноги уже совершенно меня не держат, – и тепло улыбнулась мистеру Ребеку.
– Я и сам немного устал, – сказал мистер Ребек. Он почувствовал, что краснеет. – Я живу довольно далеко отсюда.
– Чёрт побери, – сказал Майкл, присаживаясь на корточки рядом с миссис Клэппер, – да у тебя ещё кровь не остыла.
Миссис Клэппер погладила рукой воздух рядом с собой.
– Так садитесь! Кто вы вообще-молодой спортсмен? В вашем возрасте человеку следует садиться всякий раз, когда он только пожелает.
– Спасибо, – ответил мистер Ребек. Он осторожно сел рядом с ней и внезапно удивился: «В моём возрасте? Разве я выгляжу таким уж старым? Сколько лет она мне дала бы?». Он захотел снова встать, но почувствовал, что не в силах.
Некоторое время они сидели молча. Миссис Клэппер скинула одну туфлю и вздыхала негромко и удовлетворенно. Мистер Ребек хотел ей что-то сказать, но не мог сообразить, что, и поэтому сердился на себя. Внезапный крик, пронзительный, как у звезды дьявольской эстрады в день адского фестиваля, прозвенел и разорвался у него в голове. Мистер Ребек вскочил на ноги, вскричав от настоящей физической боли, и в безумии огляделся, ища источник звука.
Миссис Клэппер осталась на месте, но опять надела туфлю и поглядела на него с некоторой тревогой.
– С вами всё в порядке? – спросила она.
– Я ч-ч-то-то ус-с-слышал, – заикаясь, пояснил мистер Ребек, – кто-то кричал.
– Забавно, – миссис Клэппер тоже встала. – Я ничего не слышала.
– Но я слышал крик, – сказал мистер Ребек, и тут же увидел Майкла, который сидел, скрестив ноги, и содрогался от безмолвного смеха.
– Майкл! – воскликнул он, прежде чем успел подумать.
Майкл открыл рот и указал во мрак в глубине горла.
– Проверка, – сказал он. – Просто проверка. Я хотел посмотреть, а не забыл ли ты о своей работе.
– Кто это? – миссис Клэппер сдвинула брови, словно они нуждались во взаимной защите.
Мистер Ребек вытер лоб.
– Извините, – сказал он вежливо, – мне ужасно неловко, но я подумал, будто что-то услышал.
Он ожидал, что миссис Клэппер либо разразится смехом, либо шарахнется прочь, но вместо этого увидел, что лицо её понимающе расслабилось.
– Это ваш друг? – переспросила она.
– Простите? – переспросил мистер Ребек, и у него похолодело внутри от ужаса. Неужели она видит Майкла?
– Ваш друг? – повторила миссис Клэппер, указывая на мавзолей, – тот, кто здесь похоронен?
– Да, – сказал мистер Ребек. Он быстро подумал. – Да, Майкл Уайлдер. Очень старый друг. Меня потрясла его смерть.
Миссис Клэппер важно кивнула, и он продолжал:
– И вот я то и дело прямо уверен, что слышу, как он меня зовёт.
– Мило, – заметил Майкл. – Очень мило. – Мгновение спустя он добавил: – Извини, что я не удержался.
– Полагаю, это выглядит несколько странно, – добавил мистер Ребек. – Как будто я рехнулся.
Миссис Клэппер снова села на ступеньки.
– Послушайте, – твердо сказала она, – полсвета рехнулось, и как раз на этот манер, – она сделала паузу. – И я тоже, – сказала она наконец.
Мистер Ребек сел с ней рядом.
– Это вы о муже?
– Ага, – сказала миссис Клэппер. – О Моррисе. Я тысячу раз слышала, как он зовет меня: «Гертруда! Гертруда!», как если бы он снова потерял ключ или не может найти выключателя в ванной. Прошел год и два месяца, а я всё ещё слышу его голос.
– Можно догадываться, что это случается со множеством людей, – сказал мистер Ребек. – Мы не хотим верить, что кто-то в самом деле умер.
– Нет, – ответила миссис Клэппер, – у меня это иначе. Возможно, у других – нечто вроде того, – она куснула кончик указательного пальца, обтянутого чёрной перчаткой: мистер Ребек и не подумал бы, что у неё могут быть подобные привычки. – А Моррис, знаете ли, забавно умер, – сказала она медленно.
Мистер Ребек промолчал.
– У нас была прелестная квартира с маленьким садиком на террасе; когда мы её снимали, агент сказал: «Взгляните, у вас будет славная терраска, вы сможете на ней обедать, ну так мы на ней и обедали, если только не было холодно. Ну и, короче говоря, обедаем мы в тот раз, и вдруг я вижу, что Моррис плохо выглядит. Я говорю: «Моррис, ты неважно выглядишь, не хочешь ли пойти и прилечь?». А он говорит: «Нет, Гертруда, кончай еду, это не должно быть мировой потерей». Я сказала: «Хорошо, Моррис, если у тебя все в порядке». И дала ему немного кукурузы «Грин Джайент» – Моррис не любит, когда она в початках, у него вечно что-то в зубах застревает…
– Вам бы не надо мне об этом рассказывать, – сказал мистер Ребек. – Вы меня даже не знаете.
– Галантно, – заметил Майкл. – Коварно, но галантно.
– Извините, – сказала миссис Клэппер, – но я вам хочу рассказать. Это – облегчение, а я не особенно уверена, что где-то ещё загуляю. Кроме того, я вас все равно больше не увижу.
Мистер Ребек знал, что это правда, и это его странно опечалило.
– И вот, Моррис кончает есть кукурузу, а я говорю: «Моррис, хочешь ещё немного?». Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и – бум!-Мистер Ребек подпрыгнул. – И он падает прямо через спинку стула, – миссис Клэппер описала рукой широкий, полукруг.
– И знаете, что я тогда сделала?
Мистер Ребек молча покачал головой.
– Я закричала, – с горечью сказала миссис Клэппер. – Сидела себе на стуле и кричала. Я, наверное, минут пять потратила, рыдая по Моррису. А что я потом сделала? – она опять махнула рукой. – Бум! Словно свет погас.
Она уставилась на свои колени. Мистер Ребек со странной отчетливостью заметил, что на её правой перчатке лопнул шов.
– А может быть, он просыпается, – сказала она низким голосом, – и зовет меня: «Гертруда! Гертруда!» Он вечно терял ключ от квартиры. Возможно, он там лежит и зовет меня, а я не слышу.
– Не говорите так, – предупредил мистер Ребек. – Вряд ли вы можете знать.
– А знаете, что я делала два дня после того? – спросила миссис Клэппер. – Я всё ходила и говорила: «Моррис, ты не хочешь немного кукурузы? Моррис, ты хочешь немного кукурузы? Моррис, ты не хочешь ещё немного кукурузы?». Словно заезженная пластинка. Два дня. Они ко мне сиделку привели. И сиделка спала в гостиной, – она замолчала, не рыдая, а лишь глядя далеко перед собой. Майклу не захотелось ничего говорить. А мистеру Ребеку хотелось.
Внезапно миссис Клэппер повернула голову и взглянула на мистера Ребека. Уголки её губ слегка дрогнули.
– По Моррису читают кадиш [] каждую субботу, – сказала она, – там, в Бет Давиде. И после того, как я умру, по нему всё ещё будут читать кадиш. Каждую субботу, пока не рухнет небо, – она наклонилась к мистеру Ребеку, дыхание её было тёплым, острым и не столь уж неприятным. – Вы думаете, я забуду Морриса? Вы думаете, я его забуду?
– Нет, – сказал мистер Ребек. – Не думаю, что это так.
Она откинулась назад, расправила на коленях своё чёрное платье. Мистер Ребек в упор смотрел на слово «Уайлдер» над входом в мавзолей, пока оно не задрожало и не поплыло у него перед глазами. «Всё, что мне приходит в голову, – подумал он, – это слова „вы мне нравитесь”, а это как-то глупо. Если не сказать – неподобающе».
И вдруг миссис Клэппер начала негромко смеяться, «Как река шумит», – подумал мистер Ребек, прислушиваясь к раскатистым смешкам. Она взглянула на собеседника.
– Сиделка красила волосы, – сказала она, смеясь при каждом слове. – И так паршиво красила. У неё разноцветные полоски получались: чёрные, рыжие и вроде русых. Точь в точь – коробка цветных карандашей.
И тогда они рассмеялись вместе все трое: мистер Ребек – высоко и ликующе, миссис Клэппер – гулко, а Майкл – мрачно и безмолвно.
– Вы думаете, что это ужасно, когда я вот так смеюсь? – спросила наконец миссис Клэппер.
– Нет, – ответил мистер Ребек. – Что вы, вовсе нет. Видели бы вы, насколько лучше вы от этого выглядите.
Он не совсем это собирался сказать и хотел было поправиться, но миссис Клэппер улыбнулась.
– Приходится смеяться, – сказала она, – рано или поздно приходится смеяться. А не то сколько можно плакать.
– Годы, – сказал Майкл. Миссис Клэппер покачала головой, как если бы слышала его.
– Рано или поздно, – повторила она, – приходится смеяться.
Она взглянула на маленькие золотые часики и быстро встала.
– Мне надо идти, – сказала она. – Моя сестра приведет ко мне дочку обедать. Она совсем маленькая, моя племяшечка, в первом классе учится. И красавица, – миссис Клэппер растянула это слово, так что оно завибрировало, – пойду-ка я лучше готовить обед.
– Мне и самому надо в ту сторону, – несколько робко сказал мистер Ребек.
Миссис Клэппер засмеялась.
– Вы ведь даже не знаете, в какую мне сторону.
– Ах, распутный старик, – сказал Майкл. – Обрати внимание, какие у тебя влажные руки, Тарквиний.
Мистер Ребек снова почувствовал, что вспыхивает. Он сделал отчаянный ход.
– До ворот, ведущих к метро, – сказал он поспешно.
Должны быть какие-то ворота у метро. Кладбища всегда так разбивают.
Миссис Клэппер взглянула на него в изумлении.
– Откуда вы узнали?
– Ну, именно туда вы направляетесь, а никаких других ворот там нет, – о, Господи, только бы их не было!
Миссис Клэппер кивнула. Она сделала несколько шагов прочь, остановилась и оглянулась на него.
– Так вы тоже идёте? – сказала она. – Идёмте.
В равной степени испытывая страх и оживление, он встал, затем чуть вопрошающе взглянул на Майкла.
– Не давай мне тебя останавливать, – сказал Майкл. – Иди и прожигай жизнь. Не тащись, но и не вертись. А я буду сидеть здесь и размышлять, – он махнул рукой в направлении миссис Клэппер. – Просто исчезни. Я всегда так делаю.
И вот мистер Ребек сделал несколько шагов и очутился рядом с миссис Клэппер. Майкл видел, как они бредут по вьющейся дорожке, которая вела к Сентрал-авеню. Он немного сочувствовал миссис Клэппер, несколько больше-мистеру Ребеку, а ещё больше – самому себе.
Он удовлетворенно бродил вокруг небольшой полянки, погрузившись в это чувство, весь им пропитавшись, вспомнив о нём все, что можно, насытившись печалью до предела.
Маленькая черноголовая птичка замаячила в полуденном небе. Майкл следил, как она спускается к нему по спирали с каким-то ленивым интересом, пока она не оказалась на фоне поблекшего солнца, и Майкл не узнал Ворона. Майкл привык к регулярным визитам птицы, и с удовольствием с ней беседовал. Едкий юмор Ворона напоминал ему о человеке, имени которого Майкл больше не помнил, но с которым когда-то играл в карты.
Ворон дважды попытался сесть на полянку, оба раза промахнулся, и наконец довольно-таки неизящно рухнул в траву.
– В этом треклятом месте надо бы устроить взлетную полосу, – буркнул он. В когтях у него был небольшой жареный говяжий язык.
– Приветствую тебя птица! – провозгласил Майкл. Ворон на него не отреагировал.
– А где Ребек?
– Наш общий друг, – сказал Майкл, – удалился под ручку с леди.
– Я так и думал, что это он, – сказал Ворон. Он уронил лакомство в траву. – Скажи ему, вечером я притащу немного молока. Если смогу раздобыть, – он уставился на Майкла. – Что тебя гложет?
– Я остался один, – сказал Майкл. – И ты тоже. Мы оба осиротели. Ты – из плоти, я – чистый дух, но нас теперь сплотила общая скорбь, горечь печали, Weltschmerz, [] и гнусное проклятое одиночество. Я снова тебя приветствую, мой крылатый одинокий брат.
– Говори сам за себя, – дружелюбно ответил Ворон. – Я уже позавтракал.
Мистер Ребек и миссис Клэппер брели по дорожке мимо ив, похожих на застывшие фонтаны. Миссис Клэппер говорила о доме, где она живёт, о старухе, которая сидит в тёплые дни на улице у своей двери, о племяннице, которая такая красавица, о мяснике, который не подкинет вам плохое мясо, только если вы с ним друзья, о муже, который умер. Она остановилась, чтобы взглянуть на высокие пустые сооружения и восхититься ангелами и детишками, которые за ними присматривали, и мечами да сфинксами, которые их охраняли. Потом мужчина и женщина пошли дальше, и время от времени мистер Ребек сам что-то говорил, но большей частью слушал свою спутницу и получал удовольствие от её речей. Он удивлялся, с чего бы это, почему ему так приятно слушать всё, что ни говорила бы эта женщина, особенно вещи, которые он едва ли понимает. Он хорошо знал, что большинство людских разговоров бессодержательно, человек может провести почти все свои дни, давая стандартные ответы на стандартные вопросы. Он подумал, что раз уж встрял в эту игру, то может вести её с помощью набора хмыканий. Прислушивайся люди друг к другу, ничего бы не вышло, но они же не прислушиваются. Они знают, что в этот самый момент никто не собирается сообщить им ничего важного и волнующего. Что-нибудь важное появится в газетах, а потом его ещё и перепечатают, дабы никто не пропустил. Никто по-настоящему не желает знать, как чувствует себя сосед, но всё-таки спрашивает об этом из вежливости, и потому что знает, что сосед, конечно же, не расскажет, как он себя чувствует. То, что говорим друг другу мы с этой женщиной, вовсе не важно. Мы просто издаем звуки, которые нам приятны.
Миссис Клэппер говорила о маленьком мальчике, который живет в её квартале.
– Ему одиннадцать лет, – сообщила она, – и всякий раз, когда я встречаю его и его маму, у него написано новое стихотворение, и она всегда говорит ему: «Герби, прочти миссис Клэппер свои новые стихи!» И упрашивает его до тех пор, пока он не прочтёт. Да, ему исполнилось одиннадцать в марте месяце.
– И хорошие у него стихи? – спросил мистер Ребек.
– А что я понимаю в стихах, чтобы иметь об этом какое-то мнение? Все они – о смерти и о похоронах. Всегда. И это – у мальчика, которому одиннадцать лет. Мне иногда хочется ей сказать: «Послушай, избавь меня, пожалуйста, от его некрологов. Он пишет то о смерти собачки, то о смерти птички. Да объясни ты ему, что так нельзя». Но я ей ничего такого не говорю. Зачем мне задевать чувства мальчика? Когда я их вижу, я перехожу на другую сторону, – затем она сказала: – Вот мы и пришли, – и мистер Ребек, подняв глаза, увидел чёрные ворота.
Ворота были из литой стали и держались на башеннообразных бетонных столбиках, выкрашенных в песочный цвет. Их покрывал тёмно-зеленый плющ, который вился несколько гуще, чем обычно, и литые стальные змеи с терпеливыми глазами покорно пробивали себе дорогу через его толщу. Ворота, увенчанные рядом тупых пик, были открыты. За ними мистер Ребек увидал улицу.
– Да, вот мы и пришли, – поразилась миссис Клэппер. – Дорога так коротка, когда с кем-нибудь разговариваешь.
– Да, – согласился мистер Ребек.
Он подумал, что ворота хорошо перенесли эти девятнадцать лет, куда легче, чем он сам. Чёрная краска потрескалась в нескольких местах, и сквозь неё проглядывал ржавый металл. Но всё же это были крепкие ворота. Он тряс их однажды ночью и оцарапал себе руки о ржавчину, но прутья не дрогнули, замок не задребезжал. И было это… Да как давно? 12 лет? 15? Всё, что он помнил – это как он хотел уйти с кладбища, а ворота оказались заперты, потому что была поздняя ночь. Он всю ночь тряс ворота и здорово повредил себе руки. Но когда настало утро, и ворота открылись, он не вышел. Он спрятался в туалете и принялся лить холодную воду на свои кровоточащие руки. Затем вернулся к своему мавзолею и уснул.
– Так что же? – заговорила миссис Клэппер, – вам на метро?
Он пробормотал нечто наподобие подтверждения, подумав, что ему не надо с ней идти. Как я могу ей объяснить, что мне не пройти через ворота, что я здесь живу? Она мне не поверит, она решит, что я прикидываюсь или сошёл с ума. Я совершил ошибку, предложив ей идти вместе, не знаю, зачем я это сделал.
– Так идите же, – сказала миссис Клэппер. Она топнула ножкой и улыбнулась ему. – Чего же вы ждёте? Чтобы вам поезд прямо сюда подали?
Да, это была бы прекрасная идея. Если бы поезд подали сюда, я бы сел в него, мы укатили бы под землю, и я больше не увидел бы ворот; я знал бы, что покинул кладбище ещё до того, как мы вскарабкались бы по вырубленным в земле ступеням, и вокруг оказались бы люди. Всё это удалось бы, подойди поезд прямо сюда, и если бы кто-то был рядом.
Взглянув на свое тонкое запястье, он придумал, что делать. Он согнул перед собой левую руку и воскликнул:
– Ой, я же потерял часы!
– Что случилось? – спросила миссис Клэппер. – Вы что-то потеряли?
– Мои часы, – он попытался разочарованно улыбнуться, но зашевелился только один уголок рта, да и то дернулся резко, словно от боли. – Конечно, они были на мне, когда я пришёл, а теперь их нет. Не иначе, как я их где-то обронил.
Миссис Клэппер выразила подобающее сочувствие.
– Надо же, какая неприятность. И они были очень ценные, ваши часики?
– Нет, – сказал он, решив слишком не завираться, – но они у меня уже давно, и я к ним привязан. Они хорошо шли.
– Скажите человеку вон там, – предложила миссис Клэппер, указывая на сторожку. – Дайте ему ваш адрес, и он вам сообщит, когда пропажа отыщется.
Мистер Ребек покачал головой.
– Лучше бы мне вернуться и поискать их. А не то их кто-нибудь подберёт. Или пойдёт дождь.
– Ох, но вы же не будете ходить по всему кладбищу? Это не час и не два займет… Вы себе шею сломаете. Хотите, я пойду с вами?
Скажи «нет». Скажи «нет». Или опять придется ей лгать. А ты – никудышний лжец. У тебя 19 лет нет практики.
– Не беспокойтесь, – сказал он. – Не стоит того. Кажется, я знаю, где обронил их. Это довольно далеко отсюда.
– Ну, я надеюсь, что вы их там найдете, – сказала миссис Клэппер. – И обратитесь к сторожу, чтобы помог, если не сумеете найти сами.
Они пожали друг другу руки.
– Очень мило было с вами побеседовать, – сказал мистер Ребек. – Как жаль, что пора прощаться.
Миссис Клэппер пожала плечами.
– Так может быть, мы снова увидимся? Вы сюда часто приходите?
– Да. Я люблю здесь бродить.
– Я тоже. И уж всяко время от времени я прихожу проведать Морриса, так что, возможно, мы с вами ещё и наткнемся друг на друга.
– Вероятно, – согласился мистер Ребек. – Прощайте.
– Прощайте. Надеюсь, что вы отыщете ваши часики.
Он не стал ждать, пока она скроется. Вместо этого он поспешно повернул и пошел прочь по широкой дорожке, глядя на землю, как глядел бы человек, потерявший что-то маленькое и ценное. Только на вершине холма он обернулся и посмотрел назад. Она уже исчезла.
«Терпеть не могу лгать и прощаться, – подумал он. – Потому что и то и другое у меня выходит неважно».