Глава первая

Неудача

Чистый нос — дорогого стоит. Хотя бы уже потому, что любой, кого обошел стороной простудный насморк, прекрасно может определить качество куриного яйца, даже не поедая его без остатка.

Не нужны особые приборы и приспособления с мудрёной программной начинкой. Достаточно поднести к носу то, из чего только что хотелось сделать омлет: «Хруп!» — разбить скорлупу.

А все для того, чтобы подручными средствами или порадовать себя отличным завтраком, или же навсегда расстаться с мечтой на сытное блюдо из протухшего содержимого.

Но, космическая разведка, к сожалению, в значительной степени отличается от похода под насест и ощупывания там гнезда, еще теплого от пеструшки. Так что здесь ничто не заставит отказаться от первоначального намерения.

К тому же никто и сам не повернет обратно при косвенном признаке тухлости. Да, что там говорить — ни один сам по себе не бросит, не оставит свои прежние намерения и при самом настоящим, без всякого обмана, смраде. Том самом запахе неудачи, что, вот уже не первую неделю, окутывал экипаж «Гектора» — разведывательного судна, посланного с земли в этот затерянный, самим Богом забытый уголок галактики.

Пора, казалось бы, принюхаться. Только — нельзя.

И виной тому — вовсе не слабые обонятельные центры человеческих существ. Совсем не грубые носы межпланетных скитальцев, привыкшие все ловить на лету, и теперь не перестали выполнять свою функцию.

К тому же есть иные физиологические датчики, которые подсказывают будущее еще лучше пресловутых дырочек над усами — обычные, заскорузлые в отсутствии женского общества — души десятка угрюмых мужиков.

Вкупе с ними, еще и внутренности космических бродяг, сейчас напрягшиеся от предчувствия расплаты, тоже дорогого стоят.

А также, совсем неплохо выполняют сейчас роль барометра и сердца этих незадачливых космопроходцев, вынужденные теперь уходить в пятки. Как всегда бывает при неизбежности наказания за напрасное растранжиривание немалых средств, отпущенных на финансирование этого их неудачного проекта.

Действительно, до конца экспедиции остаётся еще достаточно времени, но результат стал уже ясен всем, когда зонды подавали, раз за разом, одно и, то же — данные, оцифрованные единственным круглым числом — «баранкой».

Или «зеро», как еще называют ноль в среде охотников за удачей, прогоревших в пух и прах у рулетки в казино, где все ставки отправляются крупье, чьи довольные щеки прямо лоснятся от затаенной улыбки выигрыша.

Вот и теперь огромный диск планеты, над которым держал свою орбиту «Гектор», и на поверхности коей пока еще находилась базовая спускаемая установка, напоминает банальное колесо рулетки. По которому, под плотными слоями атмосферы, уже завершает свой неуклюжий бег «шарик» судьбы, в виде последнего зонда, судя по всему, тоже выпавшего на «зеро» — удачу игрового заведения.

Так что никто в экипаже корабля больше не сомневается в том, что и на этот раз удача обошла их стороной.

Не сомневались, но — молчали, соблюдая бортовую субординацию. Дожидались мгновения, когда свой слово промолвит на этот счет главный «виновник торжества». И тот, наконец-то, перестал хранить молчание.

— Проклятое невезение, три года разведки и все напрасно, — взревел от, переполнившего его чувства негодования, шеф-пилот мистер Бенджамен Брокун.

Его было можно понять. Вернулся обратно на их базу последний зонд из тех, что были ранее отправлены на разведку. И вновь на дисплее анализатора, после расшифровки очередной пробы вспыхнул привычный ответ:

«Промышленная разработка нерентабельна».

Мистер Брокун сжал кулаки и, потрясая ими в воздухе, явно расписался в бессилии перед подчиненными, стоявшими в тот момент на вахте спускаемого аппарата:

— Ну ладно, не нашли мы здесь золота, алмазов, серебра, но, уж хотя бы нефть и уголь могли быть на этой чертовой планете.

Понять горячность шефа не стоило большого труда.

Достаточно было каждому лишь припомнить собственный контракт, и все становилось на свои места:

— Что бы ни произошло, только в результате основные издержки несет исключительно «Бен Брокун Компани», вложившая в этот рейс к планете Констанция всю свою наличность. Да еще и немало сэкономившая на том, что не стала страховаться от возможной неудачи.

Им-то — специалистам в поиске полезных ископаемых и прогнозировании освоения объектов дальнего космоса — в любом случае будет, что получать в банке по возвращению на Землю.

Как-никак, личные счета открылись на именных счетах сразу, в то самое романтическое мгновение, едва «Гектор» стартовал от межгалактического космодрома, сооруженного на околоземной орбите.

А вот у самого мистера Бенджамена Брокуна в ходе всей экспедиции надежда оставалась лишь на заключительный Пункт контракта, гласивший: «Все найденное на доселе неизведанных планетах принадлежит организатору полета».

Но и там ничего не говорилось по поводу противоядия от «зеро» — когда все проигранное оставалось безымянному крупье, остававшемуся где-то внизу, под толстой броней облачности, окончательно сгустившейся ныне над местом, откуда вернулся последний разведчик.

— Теперь ему получится действительно немало — дырка от бублика, — откровенно насмехались на корабле подчиненные.

 

Глава вторая

Трудное решение

Шепотки потянулись по кубрикам.

А потом злые сплетни выплеснулись и на палубу, дошли до самого вахтенного мостика. Наиболее же нелицеприятные разговоры начались после очередной вспышки ярости Бена Брокуна, завершившейся на сей раз тем, что он, надувшись на экипаж, обидчиво и надолго заперся в своей отдельной каюте.

Правда, столь важный атрибут командирской власти имел значение при обычной работе на поверхности планеты. Когда у всех имелось собственное местечко для работы и отдыха.

Но, роль могла перемениться в любой момент, когда предстояло покинуть место базирования разведывательной миссии. Потому, что в шлюпку, выполнявшую до этого роль «кабинета» шефа, должен был перебраться с базовой установки весь экипаж, чтобы стартовать отсюда к своему «Гектору», нависавшему где-то высоко наверху, где неутомимо кружился по орбитальному маршруту.

Впрочем, не бывает правила без исключений. Нашелся обладатель иного мнения. Им был Ланс МакКормик — вахтенный пилот «Гектора», думавший несколько иначе по поводу отсутствия драгоценных ископаемых.

— Коллеги, разве не поджидала нас удача в том, что облетев с десяток безжизненных комет и астероидов, к концу третьего года оказаться на красавице Констанции, — осмелев, заявил он, когда дверь капитанской каюты надежно приглушила вопли и стенания мистера Брокуна. — Мягкий, целебный климат, воздух, в достатке насыщенный кислородом, разве этого мало?!

Стоило упомянуть и о том, что вокруг расстилалась удивительная поверхность самой планеты, наполненная ароматом неувядающих тропических цветов, что наверняка могли сделать подлинным богачом её теперешнего владельца, ставшего им на правах первооткрывателя — Бена Брокуна.

А все вместе выразилось фразой двойного назначения: — Настоящий курорт! И не секрет, почему — именно с двойным смыслом. Красиво сказано. Но, лишь в том случае, если забыть иное — совершенно ядовитое содержимое фразы, крывшееся на карте галактики, на которой миллионы миль отделяли это природную здравницу от ее возможных пациентов с Земли.

И все же молокосос МакКормик не таил зла на капитана, загнавшего их так далеко и оставившего без шансов на получение премиальной суммы. В чем и выдал себя бесхитростным утверждением:

— Уж я бы, будь на то моя воля, отсюда — ни ногой.

И хотя дальше он прикусил язык, понимая, что возвращение домой будет не менее трудным и опасным, чем неудачная разведка, все же перезагружаться на иной лад не спешил.

— Если есть рай небесный, то его адрес именно здесь — на Констанции, — утвердился в мыслях Ланс МакКормик.

И все же напрасно боялся Ланс за свою, пусть и достаточно скромную, несдержанность в высказываниях. Организатору полета оказалось не до чувств и мнения какого-то там рядового «пилотишки».

Как и не до радостей от благодушного созерцания здешних ландшафтов.

Он все понимал не хуже остальных. Однако, не имели для него реального основания все идеи о возможности использования новой планеты для переселения на нее массы людей, способных заплатить достойную цену за возможность долго-долго добираться сюда, чтобы затем доживать старость в инопланетном раю. Ведь, как ни крути, проект еще больше, чем прежде, отдавал для него запахом неудачи.

После провальной разведки, где ему, теперь уже явному банкроту, можно было взять на Земле кругленькую сумму, необходимую для осуществления такого замысла, — не сомневался и в мыслях Бен Брокун. — В том числе и в качестве комиссионных, без которых просто не обойтись при регистрации на свое имя в космическом нотариате вновь открытой планеты.

Время размышлений тянулось не так долго, как то, что было попусту растрачено на разведку полезных ископаемых.

— Пропади она пропадом! — наконец прорычал шеф-пилот, когда после очередного «нет» на дисплее выдохлись самые плодовитые предложения членов экипажа:

— Где бы еще поискать выгоды?

Яйцо, таким образом, окончательно оказалось несъедобным.

— Готовимся в обратный путь, — заявил руководитель экспедиции. — Отлет на корабль состоится завтра, когда «Гектор» как раз займет нужное положение для приема нашей шлюпки.

 

Глава третья

Прощание

Команда — как команда: — «Готовимся к отлёту!». Самая обычная. Без всякой радости и пожелания успеха.

Но и в таком виде для всех остальных, кроме, разве что, обанкротившегося руководителя провалившейся экспедиции, она оказалась слаще меда с лугов, окружающих их на Констанции.

Ведь не только признание поражения означало это — трудное и непростое решение шефа, но и конец общим скитаниям, близкое уже возвращение на Землю и долгожданное свидание с родными.

Хотя, не раз бывало замечено, что не бывает правил без исключений.

Из всех, начавших радостно готовиться к отлету домой, разве что, самый молодой член экипажа — Ланс МакКормик не выражал такой буйный восторг, какой не скрывали остальные.

Более того — ему, как ни покажется это странным, было даже жаль расставаться с открытой в полете чудесной частицей мироздания.

— Да и как иначе? — буркнул он себе под нос, не боясь быть услышанным другими под радостный гомон коллег. — Чему мне радоваться, коли на Земле у меня теперь, никого нет, как на гладкой яичной скорлупе.

Сам он познал свое нынешнее сиротство после недавнего извещения, полученного по радиосвязи на сеансе с Землей, откуда сообщили о смерти отца.

Так что теперь, когда не осталось никого из близких людей, могли утешать, разве что все новые и новые полеты. Да, в лучшем случае, обеспеченная под конец жизни старость, маячила, как желанная перспектива.

— И все же приказ есть приказ, ничего не попишешь, — не без огорчения глубоко выдохнул Ланс и в последний раз, облачившись в защитный скафандр, проследовал через шлюзовую камеру на свежий воздух Констанции.

За стальным бортом базовой спускаемой установки с их «Гектора» уже мало что напоминало о причастности обитателей и всего остального к дальнему космосу.

Разве что вились вокруг причудливые растения, каких не встретишь на родной Земле, да не повышала настроение необходимость пользоваться фильтром очистителя воздушной среды, который и здесь, как на любой другой планете был просто навязан любому человеку, оказавшемуся в чуждой среде, самим Уставом службы.

Нарушение его было немыслимым. Потому что специальные датчики не позволяли даже снять гермошлем, чтобы надышаться, густым, как мед и легким словно пух, здешним воздухом.

Но и без того, сито химической очистки не могло полностью справиться с ароматами здешней природы, как не становилось преградой для общения прозрачное забрало. Изготовленное из сверхпрочного пластика, оно не могло запретить любоваться красотой открывающихся пейзажей.

Особенно сейчас, когда считанные мгновения оставались на то, чтобы навсегда проститься с планетой, куда уже ни ты сам, никто другой из землян, наверняка не ступит ногой, получив горький урок невезучих первооткрывателей Констанции.

Вечерние краски заката, тишина пьянящей ночи, да минуты сияния рассвета — все пытался навсегда впечатать в свою память молодой пилот, прощаясь с планетой.

А напоследок, когда вслед за писком сигнала из наушников радиосвязи донеслось: — Время вашей вахты наступает через десять минут! то что-то тревожное запало в душу, проснулось и зашевелилось, как напоминание о забытой важной вещи.

— Ах, да! — широко и радостно от сделанной догадки, улыбнулся собственному отражению в стекле шлема, Ланс.

После чего, не стесняясь при этом еще разговаривать сам с собой, исправил, чуть было не допущенную им, оплошность:

— Ведь еще вчера приготовил.

Он расстегнул клапан защитного комбинезона и нащупал, лежавшую там для такого вот случая, монету.

Золоченый кругляш, прежде считавшийся талисманом с родной Земли, когда случайно забыл оставить её в раздевалке перед отправлением на космодром, а уже там, на борту, выбрасывать деньги, пусть и не значительные, Ланс посчитал обстоятельством, противоречащим самой логике окружающей его жизни.

Решил тогда:

— Будет отныне и талисманом, и памятью о прошлом.

И вот снова оказался перед выбором того, как следует попрощаться с полюбившимся ему мирком чужой действительности?

— Может, не врет примета и вернусь когда-нибудь обратно, — широко размахнувшись, Ланс МакКормик далеко от базового модуля забросил свой талисман, хранимый долгие годы, потраченные на путь в эти дебри галактики. — Быть может, именно для этого случая и подарила мне судьба кусочек прошлой действительности.

Золотой кружок, весело сверкнув над росистым лугом, тут же и пропал из виду. Словно в пушистой клумбе таких же по цвету, ярких одуванчиков, утонул в разноцветье лужайки, бывшей первой и, пожалуй, последней на Констанции гаванью пришельцев с другой планеты.

Посчитав свою миссию завершенной, Ланс сразу же вспомнил о предупреждении, по поводу времени начала несения вахты и двинулся к трапу.

Хотя, как не торопился, оказался в одиночестве перед лестницей, ведущей к люку в тамбур базового модуля.

Пришлось после всех — в полном одиночестве взбегать по ступеням и запирать за собой последнюю грань, отделяющую их, такие похожие, и столь же далекие миры.

Вахта на этот раз уже ничем не напоминала все предыдущие, на Констанции. Теперь и речи не шло о зондах-разведчиках. Зато нужно было держать связь с орбитальным кораблем и не пропустить момент перехода экипажа в шлюпку, старт которой уже давал сам шеф-пилот мистер Бенджамен Брокун.

Громовой раскат дюз лишь ненадолго нарушил устоявшуюся полуденную идиллию. И, словно расколотое реактивными струями, небо тут же пролилось теплым затяжным дождем.

Неторопливо врачуя рану, нанесенную планете огнем ракетных двигателей, влага ложилась густой пленкой. Смывала все до основания из того чужого, чего не должно было быть, а теперь уже и никогда не будет на девственной поверхности планеты.

И если бы кто еще оставался здесь, то лишь он смог бы видеть, как сокращалась, все уже и уже становилась черная плешина гари, пока, наконец, и ее не поглотил, буйно разросшийся цветочный ковер.

 

Глава четвертая

Разные судьбы

Обратный путь всегда кажется короче прежнего.

Уже тем самым, что бесследно съедает тоскливые часы ожидания окончания полета, предчувствие перемен. Возможно, к лучшему. Или, хотя бы — расставания с физиономиями коллег, разглядывание которых не доставляло ничего иного, кроме равнодушия.

Однако сам финиш не потряс ничье воображение. Оказался таким же скучным и безрадостным, как и все то, что осталось на душе у каждого после зря проделанной работы.

…Приземление «Гектора» прошло без фейерверка и праздничной суеты. Лишь медики санитарной службы карантина проявили интерес к экипажу.

— Что ж, неудачник платит за все сам, из собственного кармана. Казенный почет ему не гарантируется, — меланхолично заметил Бен Брокун, успевший за время процедуры возвращения смириться с мыслью о своем банкротстве.

Впрочем, с этой минуты, когда умолкли маршевые двигатели, а следовательно, закончилось и время контракта, говорить он мог все, что угодно, тогда как слушать первооткрывателя планеты «Констанция», внесенной в Каталог под обычным, семизначным номером, было теперь некому.

Лишь коммерческий инспектор, прекрасно осведомленный обо всем и четко выполнивший свои обязанности, когда опломбировал входной люк, сразу же, едва последним вышел из корабля капитан, попытался позолотить горькую пилюлю:

— Этот Ваш «Гектор», мистер Брокун, космолет не такой и устаревший!

Он оглядел матовую сигару корабля от амортизаторов и закопченных дюз, до острого шпиля носовой части:

— Еще хоть куда.

Да только как оказалось на деле, все произнесенное нисколько не адресовалось лично проштрафившемуся космоплавателю.

— Если на распродаже имущества «Бен Брокун Компани» дадут за него приличную сумму, — без перехода от одного душевного состояния к другому: от романтики до черствой обыденности, заявил коммерческий инспектор. — То безбедная старость Вам обеспечена.

Собеседника даже перекосило от такого пожелания:

— Пошел к чёрту!

Но обиды не было. Причем, ни у того, ни у другого. Опустив плечи, словно под тяжестью навалившихся на него множества, судя по всему, совершенно неразрешимых проблем, бывший шеф-пилот отправился на эшафот.

Разумеется не на плаху с окровавленной чуркой, топором и палачом в красной маске с прорезями для глаз. Теперь, в современном мире все выглядело внешне иначе. Хотя с одинаковым, по сути, результатом.

Чтобы расправиться с обреченным, не нужно было делать это столь жестоким образом. Достаточно было бы простого листка бумаги с решением суда.

А именно там и ждали «героя» предстоящего приговора в компании с, встречавшим его, представителем властей. Обоих поджидал электромобиль, посланный за ними организаторами череды событий одной программы — сначала, уже готового начаться, аукциона, а затем и судебного разбирательства. Так как среди лиц, связанных с космическими расстояниями и скоростями, медлить не желали и в таких мелочах, как финансовое разорение неудачников.

Тем более что подобные экспедиции следовали одна за другой довольно часто и редкие из них избегали подобной участи.

Иное зрелище ожидало на Земле остальных членов экипажа «Гектора». У одних это была встреча с родственниками и друзьями. А для таких одиноких бобылей, как пилот Ланс МакКормик, существовала разветвленная сеть пристанищ, где каждому отводилось то, на что хватало содержимого электронного кошелька.

Впрочем, самого Ланса Кормика ожидал сюрприз из сюрпризов…

…С того момента, когда впервые удалось рукотворным путем запечатлеть образ окружающей действительности, мало что, по сути, изменилось в этом процессе.

Конечно, не сравнить с наскальными рисунками античные фрески, полотна мастеров эпохи Возрождения, скучную и непрофессиональную мазню сюрреалистов на холсте и картоне. И уж, тем более, современные репортажи с места событий, передаваемые в оцифрованном виде куда угодно, хотя бы даже на зубную щетку с электронным управлением.

Но суть осталась прежней — что вижу, то — пою!

А потому развлечение перед экраном находят совершенные бездельники, тогда как люди занятые, ищут в выпусках новостей подсказку того, как вести свой бизнес.

И хотя ни к тем, ни к другим, не относилось большинство членов бывшего экипажа «Гектора», нашедшие новую занятость под чужим руководством, никто из них не остался равнодушным, когда решалась судьба их бывшего звездолета.

Внешне, действительно, выглядевший, не таким развалиной, как прочие экспонаты свалки кораблей, называемой «Музеем первопроходцев космоса», их «Гектор», тем не менее, последние добрые слова в свой адрес услышал именно при навешивании пломбы на входной люк. После чего, прослышавшие о них, обыватели зря лелеяли себя мечтой снова увидеть веретено корабля в процессе преодоления земного притяжения.

— Верно, значит, люди говорят, что благими пожеланиями дорога в ад вымощена, — щелкнул выключателем информационного «окна», единственный потребитель новостей в жалкой тесноте гостиничного номера.

А еще, к произнесенному вслух суждению, Ланс МакКормик добавил и безмолвную, но вполне красноречивую фигуру из оттопыренного пальца руки президиуму судей, когда на экране, транслировавшем репортаж о том, как «шло с молотка» имущество очередного неудавшегося космического «Колумба», показали сначала их горделивые физиономии, а потом уже — огорченное лицо его бывшего капитана.

Если сказать, что Бен Брокун огорчился вынесенному вердикту, то значит — не сказать ничего. Первооткрыватель Констанции был одновременно и унижен, и раздавлен, как дождевой червь, попавший под каблук землекопа известием о том, что даже на слом его бывшая посудина не сгодилась.

Эксперты заявили, что утилизация одной начинки встанет дороже мартеновского сырья, полученного после переработки прочного корпуса и всего остального металлического, составлявшего основу «Гектора».

Только что поделать. Мистеру Брокуну теперь оставалось только хмуриться под множеством телевизионных объективов и полчищем любопытных — до бесстыдства, глаз очевидцев его позора.

Тогда как, находившемуся в полном одиночестве, МакКормику, можно было даже пускаться и на более непристойную выходку.

И всё же, ничего это уже не решало. Страница истории освоения безвоздушного пространства, озаглавленная «Космический корабль „Гектор“» была окончательно и бесповоротно перевернута.

…Впрочем, гостиничному номеру, что снял для себя отставной экс-пилот опозоренного звездолета, позавидовать мог любой.

Даже, будучи одноместным, этот кусочек личного благоустроенного благополучия, обладал всем необходимым набором человеческих радостей и привилегий.

Да и сам Ланс, когда еще только они всем экипажем шли на «Гекторе» к Земле, расхохотался бы в лицо любому, кто бы рискнул советовать ему — поселиться после возвращения на Землю, именно в «Супергалактике», ныне, как раз и ставшей пристанищем для безработного скитальца космоса.

Только как иначе? Этот отель соперничал в мировой истории архитектуры с признанными шедеврами гениальных творцов.

Но если горделивый массив пирамиды Хеопса подавлял собою окружающий песок пустыни, то, «Супергалактика» далеко ушла в этом от усыпальница фараона.

Гостиница украшала своим величием самый центр столичного мегаполиса и от рождения предназначалась исключительно для избранных нуворишей, прожигавших здесь, в лучшем месте голубой колыбели человечества лихие миллионы, доставшегося им, редкого космического фарта.

И когда у выхода из блока тестирования службы санитарного контроля, астронавта Кормика вдруг окликнул водитель роскошного лимузина с эмблемой «Супергалактики» — золотой стрелой на черном овальном фоне космической пустоты, Ланс, не церемонясь, последовал примеру своего бывшего командира — послал наглеца к черту.

— А не приставай, коли не просят, — немного погодя, попытался смягчить, свою, случайно вырвавшуюся, грубость Ланс МакКормик, когда продолжилось их общение.

И не могло, как стало ясно, не продолжиться.

Уже потому, что водитель, обогнав его на дорожке, ведущей к стоянкам такси, предстал уже мявшим перед сварливым и привередливым кандидатом в пассажиры форменную фуражку:

— И все же, прощу в машину, сэр! За все уплачено…

 

Глава пятая

Богатый постоялец

Значительно больше времени, чем он провел на Земле, Ланс за свою жизнь пробыл в космосе. Потому в каждый прилет из очередного космического путешествия удивлялся вовсе не переменам, которых, впрочем, и не было, а капризам землян по соблюдению старых традиций.

Свято стояли они за когда-то выработанный закон. Гласил он о том, что все новшества — появляются на новых планетах, а здесь, в колыбели человечества, все должно быть так, как было и раньше!

И не случайно.

Такую защиту от нашествия прогресса избрали оседлые земляне для сохранности колорита того времени, когда человек впервые преодолел земное тяготение и переступил порог ближней орбиты.

Вот и этот роскошный лимузин, что помчал, уступившего притязаниям водителя, Кормика в отель, ему помнился еще с детства. Уже тогда, совершенно несбыточной в реальной жизни, сказкой казалось ему: — Промчаться с ветерком на таком «Гулливере автотрасс».

Правда, без перемен, за годы его путешествий в дальнем космосе, все же здесь — на Земле не обошлось. Ещё более мощный, чем раньше, двигатель работал не на бензине, а на экологически чистых аккумуляторах.

Хотя, следуя той же традиции — сохранения традиций, шум мотора, приглушенно доносящийся из-за ковровой обивки салона, искусно имитируют динамики.

И цель достигается полностью — у богатого обладателя места в пассажирском салоне, хочет он того или нет, вот как теперь у Ланса МакКормика, создается «полная иллюзия возвращения» не куда-нибудь на суперсовременный обитаемый астероид, а именно сюда — в галактический заповедник. Туда, где снимается напряжение дальних полетов, возвращается и развеивается в душе чувство ностальгии, тоски по прошлой жизни.

…А вот и махина «Супергалактики».

Гигантская пирамида, перед которой, действительно, побледнел бы и тот самый пресловутый Хеопс, живи он сейчас в Египте, вдруг выросла перед, вылетевшей из подземного туннеля, машиной Ланса МакКормика.

К его удавлению, чудеса продолжались и дальше.

Сам директор отеля вышел встретить, его, как почетного постояльца. Склонил голову. Представился с показной вежливостью. И даже лично проводил в эти вот самые апартаменты, уставленные старинной мебелью, но целую стену, над которой занимал новейшей конструкции телеэкран информационного окна.

Именно оно стало на первое время единственным собеседником отставного астронавта, пытавшегося как губка, впитать в себя все земные новости. В том числе и вдруг отыскавшего в сетке вещания рассказ о том, как будет решаться судьба их старины «Гектора» и его незадачливого шеф-пилота.

— В чем в чем, а в снабжении информацией здесь себе не отказывают, — сам для себя констатировал непреложный факт, обитатель одного из номеров роскошного отеля. — Значит, нельзя стало без этого!

И с той поры, пока никто не «попросил взашей», старался следовать примеру здешних старожилов. И не зря, если учесть не пропущенное зрелище, по поводу которого пришлось в одиночестве демонстрировать информационному окну не самый изысканный, зато вполне традиционный жест.

И тут на душе Ланса произошли перемены.

Еще раз, совершенно случайно, вспомнив о том, как жалко выглядела, только что показанная на экране, физиономия новоявленного банкрота Бена Брокуна, он уже не мог оставаться безучастным, когда зашевелились внутри чувства, способные кого угодно поверить в существование сердобольной души.

— Надо бы ему помочь, — мелькнуло в голове у бывшего пилота. — Тем более что для меня теперь деньги — ничто.

 

Глава шестая

Астрономическая цифра

О своем социальном положении, которое гарантировал запас наличности, Ланс Кормик узнал обычным путем — набрав на клавиатуре информационного окна собственный расчетный счет в банке «Вселенский бизнес», существующий с того самого момента, когда он получил первые деньги, заработанные еще в студенчестве.

Там, и об этом он прекрасно знал, не могло быть и половины того, что уже успел прожить в «Супергалактике». А так как никто не требовал от него съезжать на все четыре стороны, то, законным образом сделал Ланс предположение, что, возможно, в его отсутствии отец, — Царство ему небесное! — успел перед кончиной неожиданно разбогатеть и сделать его богатым наследником.

Однако, предположениями, как говорится, сыт не будешь.

Рано или поздно следовало точно определиться со своим теперешним статусом. Чтобы, в случае чего, не выглядеть в глазах других, такой же жалкой «мокрой курицей», как только что его бывший командир — Бен Брокун.

Потому, бывший разведчик космоса переквалифицировался в разведчика финансовых дебрей.

Присев к клавиатуре, он тут же взялся за дело, надеясь увидеть в информационном окне не байки и насмешки о других, а все то, что касается лично его самого и материального фундамента, так неожиданно и кстати, наступившего благополучия.

Все, что было ему нужно, молодой отставник, настучал в два счета. После чего вознамерился получить в ответ пощечину судьбы и требование собирать свои вещички, да проваливать — по добру, что называется, по здорову, из этого замечательного мира богатства и роскоши.

Не остановило его понимание того, что не стоит злить лихо, пока оно тихо. И если кто-то по ошибке признаёт его не за того, кем на самом деле Кормик был, то можно было бы всласть попользоваться плодами такой оплошности. Все же, никогда, за свою, не слишком долгую жизнь, бывший пилот не прятался за чужие спины.

Все эти мысли промелькнули стремглав, пока персональный компьютер обитателя гостиничного номера, выполнял, заложенную в него программу.

Ответа долго ждать не пришлось. Почти тут же, едва была поставлена точка в поисковике, на мониторе нарисовался финансовый портрет запрашиваемого индивида.

Только ни печалиться, ни радоваться, ни корить себя за наглость пользователю ПК не пришлось. Когда на дисплее замаячило бесконечное множество нулей будто бы, говоривших о наполнении его лицевого счета, пришлось отрываться от их созерцания и нажимать на клавишу «сброс».

— Вот тебе и «Супергалактика», — возмутился он в первый раз за всё своё пребывание в стенах отеля. — Компьютер-то не исправен, коли на полном серьезе несет такую наглую околесицу.

Следовало все поставить на свои места. В том числе и по поводу неисправности информационного обеспечения его проживания.

Как тот «неверующий Фома», кто после ожога кипяченым молоком, дует и на сырую воду, доверять электронике Ланс Кормик больше не стал.

Поднялся из-за пульта управления. Натянул на ноги башками, начищенные до блеска перед самой дверью его номера, неведомой прислугой. После чего шагнул на мягкую обивку длинного коридора, ведущего к кабине скоростного лифта. Приспособления, сулившего постояльцам заведения, вот уже сотни лет подряд, комфортную доставку вниз — в парадный холл заведения, где, по свято соблюдаемой традиции, теперь, как и в прежние времена, располагалась конторка администратора.

Однако и там, встретив подобострастный приём, постоялец не стал вести себя с высоты, только на время, обиженного хозяина положения. Повел себя вполне дипломатично и вежливо.

— Можно у вас машину занять на пяток минут? — спросил он, ожидая чего угодно, но только не той реакции, что последовала за его просьбой.

— Да, конечно, мистер МакКормик! — ответил дежурный восторженным тоном человека, готового на исполнение любой прихоти своего кумира и словно ошпаренный вскочил со своего места. — Пожалуйста!

Несмотря на почтительный тон, по глазам клерка Ланс все же без труда прочел, как тот удивлен неожиданной просьбой.

Однако вывод напрашивался сам собой и не мог поставить его в еще более трудную ситуацию, чем очищенное, словно ураганом, рабочее место администратора.

Ах, да, чему же тут не удивиться, — усмехнулся про себя бывший пилот «Гектора», — ведь сделать подобное было проще в собственном номере.

Он постарался исправить допущенный промах, дополнительным пояснением причины своего личного визита:

— Что-то дисплей у меня в информационном окне номера отказывается исполнять свои функции.

Глаза сотрудника отеля расширились от удивления еще больше, но рот, застывший в приветливой улыбке, не изменил своей заученной конфигурации.

— Я уж на этом попробую, — заняв насиженное, еще теплое от прикосновения чужих ягодиц, место, Ланс МакКормик не замедлил воспользоваться оказанной ему услугой. — Мне много времени не понадобиться.

Затем, ловко щелкая клавишами, повторил привычный набор знаков в поисковике системы, не забыв указать и собственный пароль постояльца, предоставленный ему при поселении в «Супергалактику».

Но тут уж удивляться пришлось самому Лансу МакКормику, так как экран безучастно выдал ту же самую астрономическую цифру, которая так не понравилась ему в собственном номера.

— От добра — добра не ищут, — пословицей с довольно туманным в данной истории смыслом, успокоил постоялец свидетеля своего общения с электронным разумом.

Попрощался он, принимая образ, вполне соответствующий, полученной им от компьютера, исключительно приватной коммерческой информации:

— Где у вас тут самая изысканная кухня!

 

Глава седьмая

Кому сказать «Сезам!»

В отеле «Супергалактика», не только обслуживание постояльцев, но и общественное питание оказалось на высоте.

Во всяком случае, по мнению Ланса, кормили хорошо и предлагали отменный выбор блюд. За соответствующую плату. В чем, судя по всему, новый гость проблем не имел.

— Какая-то происходит волшебная история из знаменитых арабских сказок про Али-Бабу и сорок разбойников из фольклора древнего Востока, — потягивая в ресторане из запотевшего высокого бокала джин с тоником, пытался наедине разобраться с ситуацией Кормик. — Неужели всем так везет, как мне, стоит лишь вернуться из космоса с пустыми карманами.

Бодрящий напиток немедленно ударил в голову. Но не опьянил, а наоборот — добавил уму ясности, а поступкам — законченности.

— Если судить по наличности, имевшейся на его банковском счете, — рассуждал Ланс МакКормик. — Мой бедный покойный отец никак не мог иметь к нему отношение. Потому что таких денег не заработать одному за всю жизнь, нужен, по меньшей мере, вклад многих поколений.

И тут концы не сходились друг с другом.

Ведь, провожая единственного сына в полет, старик, словно чувствуя, что больше ин не доведется свидеться, отдал ему последнюю свою роскошь — ту самую золотую монету, что сначала затерялась в кармане его костюма перед отправкой на орбиту, а в конечном итоге оказалась занесенной на Констанцию.

— А чего гадать попусту, — пришел он к решению. — Если это ошибка, то я не виноват, разберутся кому нужно.

Он еще раз отхлебнул из своего бокала:

— Коли же какой-то чудаковатый миллиардер действительно, заболел меценатством и завещал мне свое состояние, тогда…

То ли алкоголь все-таки начал действовать по-настоящему, то ли просто поднялось настроение от чувства обладания несметным богатством, но отставной пилот списанного в утиль корабля «Гектор», осмелел окончательно:

— Как там говорится — в восточной сказке про разбойничью пещеру, — раскованно, на весь зал ресторана, пробасил он, совершенно на манер сказочного простолюдина Али-Бабы, готового стать богаче всех на свете:

— «Сезам, откройся!».

Впрочем, кому адресовался пароль, так и осталось неясным.

Потому что его выходка не привлекла к себе особого внимание окружавших посетителей. Здесь привыкли ко всякому, когда бывшие нищие возвращались из дальнего космоса богаче принцев крови.

Но это была бы уже совсем другая история.

Тогда как, закончив изысканную трапезу, молодой человек, чувствуя себя если уж не Али-Бабой, то ловким мошенником, отправился к себе на этаж, перед этим успев протянуть на мгновение официанту — для расчета — все тот же пластиковый прямоугольник «Карты проживающего», ставший с некоторых пор для него волшебным пропуском в высшее общество.

 

Глава восьмая

Страшный остров

Неделя жизни в земном раю, именуемом на Земле, на откровенно космический манер — «Супергалактикой», кому угодно могла вскружить голову.

Не устоял и Ланс МакКормик перед многочисленными соблазнами, заставляющими здесь терять голову даже праведников, каковых почти не бывало среди тех, кто ловил за хвост удачу в дальнем космосе. Или обретал это право, даже не удосужившись нагнуться за щедрой находкой — прямо по прилету, как сам отставной пилот «Гектора».

Вот и жил он, что называется, на широкую ногу. Пока однажды утром, потянувшись спросонья за очередной бутылкой самого дорогого шампанского, вспомнил о былом намерении.

— Координаты нахождения судовладельца Бена Брокуна? — тут же подключился он с вопросом к информационному окну.

Но и на этот раз ему тут же захотелось отключить систему и бежать к администратору с заявлением о её неисправности. Потому что адрес, выданный машиной, снова, ни в какие ворота не лез, в понимании бывшего пилота, до сих пор с относительным почтением относившегося к своему бывшему шефу.

— Остров Блэк Хаус. Отдельное помещение, — последовал невозмутимый ответ га запрос, хотя это словосочетание могло напугать даже ребенка, хоть раз услышавшего о том, как наказывают преступников.

«Черным домом» — в ключе старинного отношения к застенкам, назвали и это место, где доживали свои часы те, кого навсегда отторгло общество. И уже он точно не должно было ассоциировать с именем первооткрывателя планеты Констанция.

Однако опыт предыдущих сомнений в познаниях электронной начинки информационного окна уже подсказывал Кормику о том, что не следует горячиться. И если такова судьба у Брокуна, значит, так тому и быть. Можно было забыть о нем навсегда.

Так он и попытался сделать, заливая нутро снадобьями, от которых лечат затем наркологи.

Но спокойствие не возвращалось. Сама душа настойчиво требовала снова вернуться к тому адресу, по которому посылали в ссоре своих врагов, и никогда не упоминали в повседневном разговоре.

И Ланс МакКормик понял, в чем кроется его перспектива спиться навсегда и, возможно, оказаться вместе со своим бывшим кумиром в изоляции от тех, кому не желательно иметь дело с подобными асоциальными типами, требующими к себе особого отношения.

Весь его прежний, и вновь приобретенный опыт подсказал единственный приемлемый выход для обоих, при котором нужно быть стопроцентно уверенным в правоте совершаемого поворота судьбы.

Он снова сел к клавиатуре пульта управления и повторил предыдущий запрос.

— Что ж, остров, так остров, — уже не стал удивляться Ланс, получив все тот же самый адрес бывшего командира.

Оставалось добраться до него и выяснить причины такого падения.

— Средство доставки до исправительного учреждения «Блэк Хауса». Исполнение — немедленно, — послал он заявку администратору и пошел в душевую освежиться перед дорогой.

Полагая, что повторить такую процедуру можно будет довольно не скоро. А то и вообще, сменить отдельный душ на общую тюремную баню, если при проверке посетителя, найдется ошибка, сделавшая Кормика богачом.

Вода из лейки, установленной под потолком, лилась именно такая, какая требовалась организму человека, а не толь ледяной поток, который хотелся бы постояльцу. Но с этим в отеле не считались, сведя оказание даже таких услуг под оптимальное удовольствие, полученное без дополнительной затраты сил на обращение с кранами.

И всё же водная процедура была все же испорчена.

В шуме шелковистых приятных струй, Ланс различил новый, посторонний звук. А затем стала ясна причина его появления.

То, что раньше он принимал за простое зеркало, сейчас светилось цветным изображением, в настоящее время, весьма встревоженной физиономии старого знакомого, в чье дежурство и поселился в отеле Ланс.

Смахнув махровым полотенцем со своего собственного лица последние капли воды, отставной пилот ответил на вызов:

— Слушаю!

Дальнейшее общение не оставило ему шансов продлить удовольствие в душевой, зато позволило вспомнить прежние навыки срочного сбора в дорогу.

— Мистер МакКормик, — обратился администратор. — Заказанный Вами вертолет к полету на остров готов.

Затем случилась небольшая заминка, разрешившаяся словами, произнесенными с несколько виноватым оттенком:

— Но, надеюсь, у вас есть туда разрешение.

Этот момент уже был предусмотрен Лансом, когда он делал заявку. И все, что могло помешать ему, он решил воспринимать как вещи, от которых отвык в дальнем космосе и на родной Земле привыкать к ним не собирался.

— Что за чушь?! — нервно отключил струи водного потока богатый постоялец. — С каких это пор на Земле всюду нужно соваться только с пропуском?

Его возмущение натолкнулось на вежливость аккуратного служаки администрации отеля:

— Не всюду, а лишь на Блэк Хаус.

Напомнивший о дополнительных правилах, без которых не мог состояться полет, принялся объяснять все с самого начала:

— Это планетарная тюрьма, сэр!

А так как этого оказалось недостаточным, чтобы отвести интерес богача к таким вещам, то последовали дальнейшие пояснения.

Выслушав их, МакКормик узнал, что остров находится в отдаленной акватории океана. Видеосвязь тоже разрешена далеко не всем. И прежде чем туда направляться, нужно оформить необходимое разрешение.

 

Глава девятая

Разрешение в тюрьму

В очень важной инстанции — Совете по законности запрос Ланса МакКормика, сделанный им прямо из номера гостиницы, тем не менее, разрешился на удивление быстро. На что он и надеялся.

Но, как оказалось, очень при этом ошибался, питая надежды на то, что обязательно получит поблажку.

И всё же, на этот раз сыграл свою роль вовсе не высокий экономический ранг постояльца из «Супергалактики».

— Интересующее Вас лицо — мистер Бенджамен Брокун пока еще не стал заключенным, поэтому встреча с ним вполне возможна, — разъяснил ему прямо с экрана, лощеный, одетый в серый мундир ответственный служащий Совета.

Только и он, судя по всему, знал, с кем имеет дело. Потому что не ограничился сухим ответов.

Дал еще и более полное разъяснение:

— Если, конечно, успеете это сделать до конца недели.

— Тогда кончится срок подачи апелляции, — услышал Ланс МакКормик. — И уже тогда надзорная инстанция — суд присяжных по рассмотрению дел о злостном банкротстве определит степень его вины в преступном расходовании средств компании.

Определив за собой открывшееся тем самым, право на диалог, Ланс не замедлил этим воспользоваться, чтобы узнать как можно больше:

— А в чем конкретно обвиняют мистера Брокуна?

Информация оказалась не закрытой от посторонних и доступна всякому обратившемуся за ней в эти сферы.

— Видите ли, основные держатели контрольного пакета акций «Бен Брокун Компани» подали на ее основателя в суд, — добавил уже не столь торжественно, с явно чувствовавшейся в голосе ноткой участия. — Суд первой инстанции оказался на их стороне и если апелляция не поможет, придется осужденному отбывать в «долговой яме» пожизненный срок.

И тут, словно бальзам, пролился на душевные раны просителя:

— Или отсидит там время, пока не будут погашены его долги!

Ланс МакКормик, с высоты своего внушительного счета на банковском депозите, мог теперь диктовать собственные условия:

— Тем более, прошу о личной встрече с мистером Брокуном!

Особой отсрочки на принятие решения не понадобилось.

Видимо, тот, кто общался с бывшим пилотом дальнего космоса, прекрасно знал его реальный «вес» в условиях Земли. Так что МакКормик был тут же вознагражден за свои настойчивость и любопытство, когда ответом на них стал пластиковый жетон, с мягким стуком выпавший из щели доставки в номер корреспонденции.

Пожалуй, впервые молодой пилот обрадовался тому, что живет именно в «Супергалактике» с ее чудесами бытового, цифрового и прочего сервиса…

Не только внешние признаки старинных традиций, видимо, соблюдались по месту его жительства. Не чурались в отеле и контроля над тем, какие перемены происходят в жизни постояльцев и что следует делать, чтобы получить с них дополнительные средства оплаты за оказанные услуги.

— Вертолетная площадка на крыше отеля, сэр, — предупредительно встретил у дверей одетый в, богато расшитую золотыми галунами, униформу учтивый посыльный. — Могу проводить.

На что не встретил возражений.

— Только сделайте это, как можно быстрее, — бросил ему отставной пилот космического корабля. — Время не терпит!

 

Глава десятая

Выгодная сделка

Полет до острова занял не так уж много времени, с учетом скоростной техники воздушных сообщений, но и вполне достаточно для того, чтобы Ланс МакКормик окончательно утвердился в принятом решении выручить своего бывшего капитана из оков узника «долговой ямы».

А вот его бывший шеф по путешествию в дальнем космосе, даже представить себе не мог, кто может явиться для него символом свободы. Так что, можно было ожидать любых недоразумений.

В том числе и то, что их встречу лишь с большой натяжкой, надзиратели могли назвать дружеской.

Зато Ланс МакКормик все оценил с учетом их изменившегося социального положения. Хотя, в немалой степени, на его собственное отношение к происходящему, давила, знать, память о прошлых полетах, когда тяжелый характер владельца «Гектора» никому, без исключения, не давал и малейшего повода для теплых чувств.

Потому, едва арестант вошел в курс происходящего, сразу же перешли к делу. И тут снова пытался хорохориться старший по возрасту.

— А ты не заливаешь, сопливый молокосос, насчет своего намерения купить за достойные деньги эту ржавую посудину? — недоверчиво воспринял Бен Брокун предложение своего бывшего пилота.

Когда тот повторил слова о своем намерении так и поступить, последовал очередной вопрос.

Причем, не в бровь, как говорится, а в глаз.

Тот самый, которого боялся новоявленный богач, но прежде ни кого, на свое счастье, не слушал:

— Откуда у тебя столько денег?

Только время все расставляет по своим углам. И к подобному допросу «на засыпку» Ланс успел прекрасно подготовиться.

— Не переживай о чужом кармане, — грубовато, с чувством собственной значимости и явного превосходства в данной ситуации, ответил он, всегда недоверчивому к чужим обещаниям, Брокуну. — Сколько надо, столько я будет.

Но тут и сам арестант окончательно пришел в себя, после того шока, в который не мог не впасть, узнав о том, кто теперь решает его участь.

— И верно, по шутейному поводу пропуска на Блэк Хаус не дают, — тут же вслух прокомментировал он, недосказанный собеседником, смысл фразы.

И тут же словно забыл о своих прежних сомнениях. Стал прежним шеф-пилотом — деловым, пунктуальным человеком, в любой момент готовым проявить немалую коммерческую и техническую сметку.

— Цена же выставлена моими бывшими компаньонами немалая, — взяли верх, над прежним недоверием нынешние соображения практического плана. — Все-таки почти новый корабль, мой дорогой «Гектор»!

И осанка стала у него вполне пристойной. Под стать и выражение лица, с которого, разве что, не могла столь же быстро, как напоминание о бедственном положении, сойти плутоватая улыбка. Та самая, без которой оба не могли не вспомнить основное условие предполагаемой сделки.

Буквально, только что случайно вырвавшиеся из его нутра, уничижительные характеристики «товара», превратившегося из прежней «ржавой развалюхи» в нынешний отличный корабль для любой экспедиции.

Красуясь перед собеседником, Бен Брокун вслух вспомнил все то лучшее, что еще имело быть на «Гекторе»:

— Его баки опять-таки до сих пор полны горючим под завязку.

Да и себе самому не забыл поднять цену.

— Думал до суда и ареста еще разок рискнуть и отправиться в разведку! — услышал от него удивлённый Ланс МакКормик. — В последний раз, просил заем под новую экспедицию, да вот как, к сожалению, как все вышло.

Поворот темы, однако, уже не устраивал посетителя. Тем более что сам он прекрасно знал — что собой представляет бывший командир.

— Я согласен на все условия приобретения «Гектора», — не считая нужным и дальше тянуть этот странный торг, сказал, как отрезал МакКормик.

Так что дальше диалог исключал персональную окрашенность, обретя исключительно официальные рамки:

— Тут есть свой тюремный нотариус, сделку оформим немедленно, чтобы и долг погасить, и тебя отсюда скорее вырвать.

Все последовавшее за крепким рукопожатием, ознаменовавшим неформальное заключение сделки, было именно таким, каким его представил визитер, успевший за время пути на остров-тюрьму, выяснить все юридические тонкости.

Обратно они улетели на том же вертолете отеля «Супергалактика», еще более поднявшим в глазах вызволенного из-за решетки счастливца, образ спасителя.

Успели и горло промочить из бара, имевшегося на борту. Только и теперь, глядя через хрусталь бокала на «молокососа», продавец «Гектора» не изменил к нему свои прежние чувства, сложившиеся в прошлом полете к звездам.

 

Глава одиннадцатая

Донос

В глазах, по меньшей мере, одного человека, точно не казались естественными перемены, странным образом случившиеся в судьбе Ланса МакКормика.

Всю подноготную своего бывшего рядового пилота и уж тем более — его финансовое состояние до полета на, открытую лично им — Беном, планету под названием Констанция, мистер Брокун знал как свои собственные пять пальцев каждой руки.

Так что совершенно необъяснимое, прямо-таки сказочное превращение голодранца в богача, посеяло в его душе, опустошенной недавними переживаниями, серьезные сомнения.

— Где этот выскочка мог взять столько денег? — гадал он. — Не в самом же деле — по завещанию, неизвестного никому, но явно вышедшего из ума миллиардера?

Ведь, таких безумцев, мистер Бен, немалую долю своей жизни вращавшийся в мире финансовых воротил, еще никогда не встречал.

Осталось одно-единственное предположение.

— Утаил, сопливый мальчишка, что-то в нашем полете от него — своего капитана! — в третьем лице назвал себя новоявленный свободный гражданин. — Контрабандой завез на Землю и реализовал здесь с большой для себя личной выгодой.

Эти мысли из эфемерных предположений, с каждым часом общения бывших коллег по исследованию дальнего космоса, все укрепляли и укрепляли фундамент. Пока, наконец, и все здание подозрений не выросло выше пресловутого отеля «Супергалактики».

Во всяком случае, именно так произошло в душе недавнего арестанта с острова Блэк Хаус, а ныне — жалкой личности, ничтожной по своей сути и во всем зависимой от новоявленного мецената.

Мутный осадок обиды, поднимаемый с самого дна его, до предела разгневанной души, уже был неумолим. С каждым мгновением он всё более и более начал застилать все то доброе, что принес ему визит на остров бывшего подчиненного и требовал немедленного отмщения за обман, устроенный им в прошедшем полете.

— Точно, украл у меня открытие, — скрипнул зубами мистер Брокун, чувствуя себя от постигшего его унижения, теперь еще хуже, чем в недавней долговой яме. — Другого не дано.

Появилась и мысль, вполне соответствующая его характеру и натуре:

— А раз так, то почему бы новоявленному нуворишу не поделиться на равных, без тех подачек с покупкой «Гектора»?

Пока же следовало скрывать свои чувства. Полагаться на дальнейшее покровительство богатого спонсора.

Ведь продажа ему космолета лишь вытащила Брокуна из-за решетки, но не решила все вопросы его дальнейшего земного существования. Правда, МакКормик и не собирался оставлять бывшего командира без финансовой поддержки.

В том числе, предложил ему миллион инвестиций под будущее дело, но Бен наотрез отказался.

— Я тебе и так благодарен по гроб жизни, — сформулировал он своё неожиданное решение. — Попробую дальше самостоятельно встать на ноги.

— Смотри, — согласился с ним МакКормик. — Будет туго — обращайся, всегда рад помочь старому товарищу.

Расставание вышло суховатым, и долго не давала Лансу МакКормику покоя неприятная мысль, что в чем-то мог обидеть своего приятеля.

Однако вскоре стало не до того. Появились новые, более серьезные проблемы, первую из которых поставил визит владельца «Супергалактики».

— Роджер Скотт-младший, — уже из дверей представился, протягивая для приветствия руку, тот самый джентльмен, что, по возвращения из космоса пилота «Гектора», лично устраивал его на жительство в отель.

— Охотно рад встрече, — радушно встретил пилот старого знакомого.

Предложив гостю одно из мягких кресел у огня, жарко горевшего в настоящем камине, украшенном готической решеткой, Ланс распахнул зеркальную дверцу бара.

— Что желаете: джин, виски?

— Нет, нет, что Вы, я исключительно только по делу, — всплеснул короткими пухлыми ручками Скотт-младший.

— В чем его суть?

— Да как вам сказать, — хитро забегали глазки у хозяина «Супергалактики», — у нас появились некоторые сомнения.

— Хороши сомнения, да еще лишь некоторые, — покачал головой Ланс Кормик, когда неожиданный посетитель, выложив суть своих переживаний, покинул апартаменты пилота.

В полном одиночестве рассуждения вслух были куда более плодотворны, чем мрачные мысли, морщинившие прежде лоб:

— Мог бы уж прямо сказать: — «Финита ля комедия!». В том смысле, что кончай игру, самозванец.

Как оказалось, руководство гостиницы вышло на новоиспеченного миллиардера по давно отработанной схеме.

Здесь, как и в любом другом коммерческом учреждении на Земле. И особенно в столь солидном печатном станке для денег, каким была, финансировавшая их отель — корпорация «Вселенский бизнес», имелись свои собственные — проверенные и надежные каналы получения достоверной информации. По которым точно узнавали о том, кто из жителей Земли или заезжих туристов чего стоит.

Всё остальное было делом цифровой техники. На подлинных магнатов тут же заводилось электронное досье. С тем, чтобы по прибытии в столицу ему тут же был предоставлен роскошный номер именно в отеле «Супергалактика», выковывавшем и на подобных услугах свои капиталы, и на заводимых в ходе общения, связях с влиятельными постояльцами.

Вот и Ланс МакКормик так оказался у них на прицеле.

И все бы хорошо — информатор банка давал самую надежную гарантию его капиталам. Однако все начало меняться. На Ланса МакКрмика пришел анонимный донос, что благополучие это фиктивное.

Ланс еще раз вспомнил подробности состоявшегося разговора.

— Ну, Вы-то, надеюсь, знаете, что стоит за вашей репутацией, а мы, к сожалению, вынуждены пойти на полную проверку кредитоспособности своего состоятельного жильца, — после общих рассуждений, тогда перешел в нём к самой сути своих сомнений Скотт-младший. — Пришлось немедленно заняться установлением объективной картины капиталов.

Дальше из этого непростого разговора Ланс МакКормик узнал, что руководство отеля запросило то периферийное, из дальнего космоса, отделение банка, откуда пришел перевод миллионов господина МакКормика:

— Потребовали подтвердить прежние цифры с электронного письма ещё и звонкой наличностью.

В тот момент внутри у Ланса появилось странное раздвоение чувств.

Он вдруг испугался немедленного разоблачения. А если подозрения рассеялись в его пользу, то остро захотелось узнать правду о своем неожиданном превращении из бродяги с «Гектора» в состоятельного человека.

И ответ пришел.

Только расшифровка его не сказалась ни на одном из интересов подозрительного постояльца.

— Скоро с очередным космолетом-почтовиком прибудет непосредственное подтверждение Ваших прав, — заявил ему важный визитер. — Доверить которое нельзя было никакой другой, в том числе и электронной связи.

Видя, что постоялец откровенно нахмурился, финансист попытался сгладить впечатление от своих слов:

— Извините нас, мистер Мак Кормик, но мы люди старых взглядов…

Тот голос Роджера Скотта-младшего словно отпечатался в памяти замершего теперь, посреди номера, со стаканом в руках МакКормика:

— Какое уж там подтверждение. Нет во вселенной чудаковатых меценатов, способных за красивые глаза выложить такую гору золота.

Теперь он сам склонялся к первому варианту судьбы, нагаданной самому себе еще при первых фразах разговора с «разоблачителем».

— Случилась, очевидно, простая ошибка, и вот она будет устранена с доставкой точных данных, — напиток ожег гортань, исчез в пищеводе.

Но и столь эффективно растворясь там без остатка, алкоголь не добавил хорошего настроения:

— Прощай, райская жизнь…

Сам пилот готов был расстаться с «Супергалактикой» хоть сейчас.

Однако камнем висела на его душе мысль:

— Что будет с Беном Брокуном?

Ведь если их коммерческую сделку по купле-продаже «Гектора» признают недействительной, то значит — опять предстоит встреча с островом Блэк Хаус.

Только теперь там может ждать бывших коллег уже, не слишком благоустроенная, камера на двоих.

 

Глава двенадцатая

Посылка из дальнего космоса

В это было трудно сейчас поверить, но некогда возвращение из космоса становилось настоящей сенсацией для жителей Земли.

Устраивались, говорят, целые шоу с тем, как встречали земляне прилетевший корабль. Теперь все изменилось. И только по курсу в школе пилотов помнит Ланс МакКормик о тех далеких временах. Тогда как теперь на такое обыденное явление уже никто не обращал никакого внимания.

Вот и приземление того космолета, к которому его подготовил визит финансиста, прошел для посторонних незамечены, не вызывая у зрителей столько любопытства, как могло быть раньше.

Да что поделать, коли и такое материализованное послание из дальнего космоса стало событием рядовым.

Но все же, несмотря на молодой возраст, законно считавшемуся старым «космическим скитальцем», Лансу МакКормику все же было занятно смотреть на то, как массивная, по акульему остроносая туша корабля обретает свою гавань.

Вот она, спустившись с небес, медленно вплыла в жерло посадочной шахты. Вся окутанная нимбом антигравитации, надежно замерла.

Еще какое-то время после, уже механической фиксации стальными захватами, ракета оставалась озаренной сияниями множества радуг, сопутствующих излучениям установки, создающей мощное поле противодействия притяжению Земли.

— Дождались-таки своего почтовика, — угрюмо посмотрел на окружавших его людей из персонала «Супергалактики» и корпорации «Вселенский бизнес» Ланс МакКормик. — развязка близка и можно задувать свечи…

Людей прибыло вместе с ним достаточно много.

Такая свита, составленная не только из экономистов, ревизоров и бухгалтеров, но и дюжих ребят, видимо, из внутренней охраны, не казалась бывшему, пилоту «Гектора» случайной:

— Тут же и арестуют, как только афера прояснится.

А то, что именно так произойдет, он не сомневался ни одной минуты еще тогда, когда, подъехав к космодрому, увидел, особый кортеж из, припарковавшихся рядом с его лимузином несколько приметных машин с номерами, принадлежащими двум самым крупным на планете частным фирмам.

Когда процедура посадки была завершена и криогенная техника остудила раскаленный корпус корабля, позволив открыть входной люк, можно было начинать знакомство с грузом.

За этим дело не стало.

Не мешкая, ревизоры уединились с доставленными им, оригиналами платежных документов. Видимо, с особым нетерпением разыскивая в толстой пачке те, где значилось имя Ланса МакКормика.

Сам же пилот это время проводил, наблюдая за разгрузкой космолета-почтовика.

Рядом скучающе переговаривалась охрана, как и он, бросая взгляды на тянущуюся чередой вереницу грузовых контейнеров, выкрашенных в приглушенный голубой цвет, говорящий о их принадлежности к оборудованию сферы дальнего космоса.

Работа шла быстро и слаженно. Друг друга сменяли цифры, буквы, символы на поклаже снующих от корабля к грузовым ангарам автоматов-разгрузчиков.

И все же не обошлось без необычной особенности, целиком касающейся одного из присутствующих при разгрузке.

— Что за черт, — не удержался от громкого восклицания Ланс МакКормик, когда среди прочих данных, неожиданно увидел на некоторых контейнерах и свою фамилию.

Более того — сопровождал её и восьмизначный код собственного удостоверения личности. — Быть этого не может.

Однако материализовавшиеся надежды требовали того, чтобы убедиться в происходящем лично.

Потому он, вместе с представителями отеля «Супергалактика», обреченно пошел вслед за тележками, грузно осевшими под немалой тяжестью.

Спутники позволили своему постояльцу первому заявить о претензиях на космическую посылку.

— Я — владелец этого груза, позвольте сверить содержимое, — обратился МакКормик к старшему по ангару, одновременно протягивая тому для собственной идентификации личную расчетную карточку.

Тот не стал возражать, хотя с сомнением поглядел и на просителя, и на его немалое сопровождение из дюжих парней, под оттопыренными на груди костюмами которых явно угадывалось оружие.

Какое-то время ушло на личное чтение документа, а потом внесение его данных в электронное чрево компьютерного устройства.

И лишь после того, как дважды убедился в подлинности документа, служащий ангара отдал, положенную в таких случаях, официальную команду автомату-кладовщику вскрыть один из доставленных космическим кораблем, контейнеров.

Исполнение команды произошло быстро и отточено. Без долгих, что называется, официальных бюрократических проволочек.

Тонко зазвенев, лишая своей целостности, лопнула струна пломбы, и, поддетая клешней робота, легко откинулась прочная голубая крышка, открывая всеобщему обзору содержимое проверяемого контейнера.

— Вот это да! — восхищенно донеслось из-за спины Ланса. — Никогда такой красоты еще не видели в одном месте!

Сам он промолчал, хотя до последнего слова мог бы произнести это сам, или подписаться под восторгом, даже рискуя лишиться статуса здравомыслящего человека.

Только усомниться в этом уже было некому, потому что прямо в лица сотрудников из числа ведущих проверку, как и в порозовевшую от возбуждения физиономию богача, ударило тусклое сияние золота, доверху наполнявшего ящик.

 

Глава тринадцатая

Щедрые сувениры

Наглядность — настоящая королева доказательства. Правда, не всякая, а лишь та, когда самые серьёзные сомнения можно разрешить простым прикосновением к объекту прежнего беспокойства.

А что говорить по данному поводу, когда же в руки просится целая гора драгоценного металла?

И все же, в такой ситуации молчание могло быть признанием не только собственной невежественности, но и неуважения, сулящего немалые убытки, нужные слова отыскались с завидной поспешностью.

— Прошу прощения за доставленное беспокойство, — даже тон, с которым теперь обратился, к своему постояльцу Роджер Скотт-младший, выражал крайнюю степень почтения, растерянности и беспокойства тем, к чему может привести нежелательная ответная реакция на их доверие ложному сигналу.

Его виноватое выражение лица могло еще долго быть антуражем продолжающейся трагичной сцены в ангаре космического грузового порта, если бы обиженная сторона сама не захотела, как можно скорее, превратить произошедший инцидент в пустяк, не заслуживающий долгой памяти.

— Право слово, пустяки, — обретая былую уверенность в добром чудаке-миллиардере, на самом деле, судя по всему, отвалившему ему такой золотой куш, Ланс победно взглянул на окружавших его людей. — Забудем об этом.

Обстановка таким образом, разительно изменилась.

Из подозрительности, только что смущавшей всех окружающих лиц, крайне настороженной и не сулившей ничего хорошего, превратилась в наступившую сейчас противоположность — доброжелательную.

— Впрочем, наше дело, ради которого все мы здесь собрались, не совсем окончено, — улыбка озарила его физиономию. — Наоборот, пусть останется у каждого из вас прекрасная память на будущее о такой довольно смешной истории.

В подтверждении своих намерений, Ланс МакКормик аккуратно, чтобы не испортить маникюр на ногтях своей ручищи, «в запас» наведенный в салоне красоты отеля «Супергалактика», запустил руку в раскрытое чрево контейнера и щедро достал оттуда полную горсть золотых монет:

— Возьмите, господа, на счастье, как сувениры.

Долго упрашивать никого не пришлось.

Блеснувшие желтыми искрами под потолочным электрическим освещением ангара, отчеканенные на монетном дворе кружки благородного металла тут же исчезли в ладонях, протянутых со всех сторон.

Теперь уже ничто не заставляло тратить впустую время там, где после приема одного судна из космоса уже начали вести подготовку для встречи последующего.

— Пока, господа! — оставив решение остальных формальностей на попечение представителей банка «Вселенский бизнес», бывший пилот зашагал по бетонным плитам космодрома к автостоянке.

 

Глава четырнадцатая

Гость из прошлого

Волнения улеглись.

Но как тревожен внезапно наступивший на море штиль, так было и на душе у Ланса. Поскольку так и осталась не вынутой из докучливой раны, заноза, посеянная одолевшими его сомнениями:

— Кто же таков его щедрый покровитель?

За подобными раздумьями, затянувшимися в компании с бутылкой джина, его и застал однажды сигнал, бесцеремонно поступивший через информационное окно от администратора отеля:

— Мистер МакКормик, к Вам гость.

Даже не спросив имени визитера, постоялец обрадовался тому, что тот развеет его скуку своим присутствием.

— Пусть поднимается, — распорядился отставной космический бродяга. — Проводите в мой номер.

Да и к чему расспросы, если о его координатах на Земле, по сути, кроме персонала отеля, знал лишь один здешний человек — бывший хозяин его судьбы, как и всего экипажа «Гектора», а теперь благодарный друг Бен Брокун.

Он не ошибся. Это был именно бывший шеф-пилот, довольное лицо которого уже от самого порога лучилось сияющей улыбкой:

— Ланс, голубчик, как поживаешь?

Встреча была не менее радушной.

— Лучше некуда, — ответил владелец гостиничного номера и широким жестом пригласил разделить с ним угощение. — Садись к столу.

И снова не ошибся в том, что его слова найдут должный результат.

— Не откажусь, пожалуй, от подношения, — как ни в чем ни бывало, повел себя и даже обрадовался Бен Брокун.

Он сделал пару шагов по мягкому ковру в центр помещения.

И там, оказавшись у цели, сразу поднял на уровень глаз с полированной поверхности полный бокал янтарного джина, не смутившись тем, что из посудины перед этим пил постоялец:

— Только и себе тоже плесни.

…Попойка затянулась до полуночи, а когда Ланс уже начал терять над собой контроль, увидел вдруг перед собственным носом ствол револьвера:

— Руки на стол.

Теперь уже лицо Бенджамена Брокуна мало напоминало то прежнее дружеское выражение, с каким он без приглашения нагрянул с гостевым визитом.

Повиновение наступило безотлагательно и уже тем ускорило развитие дальнейших событий.

— Давай на чистоту, Ланс! — гневно заявил, вооруженный до зубов, Бен Брокун. — Ведь это ты обобрал меня до нитки?

123

 

Глава пятнадцатая

Догадка

Не успев отойти от одного шока, МакКормик тут же обрёл очередной повод удивляться. Причём, так, как не случалось с ним довольно давно. Если не сказать проще — никогда в жизни.

И все же, даже не получив от скопища серого мозгового вещества нужный сигнал, губы сами творили все то, что могло пойти на пользу всему организму, на который было наставлено смертоносное дуло револьвера.

— Что за глупые и непристойные шутки? — донеслось до опасного гостя. — Давай лучше опрокинем по стаканчику!

Ответ последовал совсем не тот, на который рассчитывал пленник.

— Мне сейчас хоть залейся алкоголем, — грубо рыкнул громила, не сводя оружие со своей жертвы. — На меня, да будет тебе известно, спиртное не действует.

И уже более миролюбиво пояснил:

— Принял накануне прихода к тебе нейтрализатор алкоголя.

Демонстративно проявленное к его словам внимание, сгладило остроту момента, разговор пошел по отвлекающему руслу:

— А знаешь почему?

Бен Брокун, как видно, не обманывал на счет снадобья. Так как разговор вел с ясной головой и аргументами без скидки на то, что успел выпить перед моментом, удобным для выхватывания из кармана оружия.

— Хочу не просто вывести тебя на чистую воду, — обрисовал он ближайшие перспективы их общения. — Желаю забрать все свои деньги, а не ту подачку, которой ты расплатился за «Гектор».

Ланс МакКормик уже начал понимать суть происходящего, но, прекрасно зная характер нового игрока, не стал сразу раскрывать все свои карты:

— Какие деньги?

Злобная улыбка была вознаграждением за эту уловку выгадать время.

— А те, что ты украл у меня на планете Констанция, — с нарастающим раздражением произнес Бен Брокун. — Ведь это оттуда у тебя богатство, не правда ли?

И, кажется, он добился своего. Кое-что стало проясняться в моментально протрезвевшей голове Ланса. И он чисто машинально, еще предпринял отчаянную попытку все это отрицать:

— О чем ты говоришь?

Только обошлось без неполученного ответа на явно риторический вопрос. Теперь, когда выходило, что алкоголь перестал действовать и на другого собутыльника, истина оказалась где-то совсем рядом.

— Но, при чем тут планета Констанция? — не столько для бывшего своего шеф-пилота, сколько для себя самого, отчетливо произнес Ланс МакКормик. — Ведь возвращались оттуда одним экипажем и краденую вещь никто пронести мимо просто не мог.

Он, в знак примирения улыбнулся:

— В том числе и я, собственной персоной…

И все же Бен Брокун не сдавался:

— Еще как мог пронести.

Револьвер проделал в воздухе окружность:

— Как на корабль, так и с корабля!

Нарисованная стволом геометрическая фигура, появилась, как стало ясно, не сама по себе, а с далеко идущей целью:

— Ведь у тебя, сиротинушка ты мой, всего-то и было что из золота, так старая-престарая монета-талисман.

Ствол замер прямо у живота допрашиваемого.

— Ты его еще всем показывал, — как сквозь туман, окутавший сознание, прежде чем полностью очистить его он наваждения, донеслось до МакКормика. — Так, поведай, где она, та самая старинная золотая монета?

Все козыри, как теперь оказалось, были собраны ловкой рукой шулера на одной стороне игрового поля. Поскольку на ответный результативный ход никто и не собирался предоставлять ни малейшего шанса.

— Можешь не отвечать, — мистер Брокун, не спуская с МакКормика глаз, осторожно переложил револьвер из одной руки, в другую, и освободившейся достал из кармана горсть монет.

Явно, тех самых, которым так щедро, на свою беду, делился Ланс в ангаре космического грузового порта.

— Недаром именно я донес на тебя властям, чтобы проверили, — торжествовал разоблачитель. — И был прав.

Монеты тонко и благородно зазвенели, будучи брошенными на стол с пустыми бокалами и недопитым джином.

— Вот, точные дубликаты твоего талисмана, — пояснил самодеятельный сыщик. — Выкупил у тех, кому ты, недотёпа, раздал их на сувениры.

Давно замечено, что золото особенно ярко сияет при свете электрических ламп, словно гордясь его отражением.

Так было и теперь, когда драгоценные золотые кругляши, словно близнецы, повторяя друг друга, выдавали все то, о чем давным-давно должен был подумать и сам их настоящий владелец.

— Одинаковые, — начал ёрничать мистер Брокун, поймав уже все понимающий взгляд жертвы готовящейся расправы, брошенный на столик. — Более того, все они похожи друг на друга как дождевые капли из одного облачка.

И дальше доводы били точно в цель:

— Совершенно идентичные. До выбоинки, царапинки и даже потертости. А таких денег, как известно, в природе не бывает.

Курок револьвера медленно начал движение:

— Говори, в чем секрет?

И все же чувство опасности отступило перед желанием открыть собственную, давно мучавшую, загадку.

— Постой, постой, — Ланс МакКормик подобрал с пола один из оброненных в горячке золотых кружков, — Я же ее действительно оставил на Констанции.

Он пояснил:

— Бросил там на счастье!

Он долго разглядывал улику, после чего оторвал взгляд от полной горсти и перенес его в сторону того, кто принес ему прозрение:

— Есть такая примета — если хочешь куда вернуться — брось, монету.

 

Глава шестнадцатая

Разорительная бумага

Его слова неожиданно изменили течение конфликта, став своеобразной лакмусовой бумажкой, говорившей о возможности достижения результата, который мог устроить их обоих.

— Просто бросил? — недоверчиво вытянулась, став немного глуповатой, физиономия Бена Брокуна. — Не заливай.

Однако последняя грубость из него вырвались уже не так убежденно, как это было раньше. Видимо, волчья хватка, всегда отличавшая его в сложные минуты, помогла и теперь сразу схватить всю суть сказанного.

Но выяснив источник несметного богатства, оставалось еще найти к нему обратную дорогу.

Все еще, не прекращая затеянной игры, он продолжил новую партию, когда стал с еще большим упорством наседать на недавнего собутыльника.

— Фальшивомонетчик ты, а не богач, — упреки жгли как каленым железом. — И гнить тебе за решеткой до конца жизни.

Высказавшись, Бен Брокун, все еще держа на мушке лицо МакКормика, принялся набирать на пульте управления информационного окна код Совета Законности.

Цифры следовали одна за другой. Однако на самой середине кода его остановил возглас пилота:

— Постой, может быть, договоримся с тобой по-хорошему.

Явно ожидавший именно этого, Бенджамен Брокун сбросил набранное на экране число, но револьвер не опускал:

— Никаких договоров.

Далее уже он диктовал условия дальнейших поступков Ланса МакКормика:

— Деньги ты в любом случае добыл на планете Констанция, которую, как известно всем, открыл лично я.

Далее он ярко продемонстрировал свои познания и практический опыт в юриспруденции:

— Тогда как по контракту, тобою же подписанному, все, что найдено на вновь открытой планете, принадлежит хозяину экспедиции — значит, мне.

И добился своего.

— Да возьми ты все, что есть, — донеслось до него. — Забери все до последнего. Мне ничего не нужно.

Тут и наступил долгожданный мир.

— Давно бы так, — расцвел, как прежде, в улыбке Бен Брокун. — Вот, у меня уже и договор заполнен, осталось подписать, что ты передашь мне свое состояние, вложенное в банк «Вселенский бизнес».

Снова верх был за ним.

— Давай перо, подпишу. — Ланс склонился над протянутым ему листом бумаги, вывел на ней свою фамилию. — Вот и нет больше МакКормика — миллиардера.

 

Глава семнадцатая

Армада Бена Брокуна

— Состоялось-таки изгнание грешника из рая, — мрачно пошутил Ланс МакКормик, когда за ним навсегда захлопнулась дверь «Супергалактики». — И верно, таким, как я, нищим, здесь не место.

Идти ему теперь было некуда. Потому что никто на Земле не горел желанием, как раньше, приветить, теперь человека, оставшегося без всяких средств к существованию. В том числе экс-миллиардера МакКормика.

Правда, совсем уж без крыши над головой он не остался. Вдруг вспомнил пилот про свой космический корабль «Гектор», купленный у Бена Брокуна задолго до того, как передал ему все свои наличные деньги.

— Какой ни есть скряга, наш капитан, который все до мелочи выгреб из моих карманов, а о движимом имуществе он всё же забыл, — перечитывая копию дарственной, вслух порадовался найденному выходу Ланс МакКормик.

Так, вроде бы, все и образовалось.

Припасов на корабле могло хватить на много лет вперед. Энергии в космолете, в любую минуту готовом к старту, — в избытке. Тогда как администрации грузового космодрома, еще в пору благоденствия богача Ланса МакКормика, за стоянку уплачено до тех пор, пока не сгниет вечный титан корабельной обшивки.

…Поселившись в «Гекторе», с улыбкой вспомнил Ланс ту свою щедрость при договоре с космодромом:

— Хотел сделать из своей покупки своеобразный корабль-музей в качестве примера для будущих поколений, а тут сам стал в нем самым ценным экспонатом, хоть табличку вешай — «Растяпа Ланс МакКормик».

И все же совсем уж обманутым Ланс себя не считал.

— Все верно и теперь судьба распорядилась — деньги принадлежат Бену Брокуну, — в разговоре с самим собой, то бродя по внутренним помещениям корабля или совершая моционы на свежем воздухе вокруг посадочной площадки, рассуждал новый владелец «Гектора». — Ведь кто же знал, что у планеты Констанции такой нрав — многократно восполнять то, что в нее посеешь.

Единоличным обладателем тайны он, конечно, в настоящее время уже не был. Делил её с теперешним миллиардером мистером Бенджаменом Брокуном.

Но и тот не спешил дополнять заявку на открытую им планету новыми особыми подробностями. Благоразумно выжидая куда более выгодное использование своих знаний. Тогда как Лансу МакКормику теперь и побеседовать было не с кем.

Не считая собственного отражения в зеркале, во время утреннего бритья, или в в хрустальном бокале, наполненном джином за обеденным столом.

— Рассказать бы кому, не поверят, — сетовал он, вспоминая такую далекую отсюда и необычно щедрую на милость, планету. — Да еще сумасшедшим назовут.

Менять нынешнее своё существование в корабле на палату в психиатрической клинике он не собирался.

Убедившись в том, какими непредсказуемыми последствиями может обернуться любое скоропалительное, необдуманное решение. Вроде того, что когда-то увлекло его с освободительной миссией на остров Блэк Хаус:

— Нет, хватит мне шапочного знакомства с планетарной тюрьмой, чуть не ставшей постоянным местом жительства. От неё хотя бы, в конечном счете, уберегся ценой разорения, а от смирительной рубашки и цепких рук санитаров психиатрической лечебницы и откупиться, в случае чего, будет нечем.

Единственным занятием в эти дни стало для пилота собственного корабля Ланса МакКормика общение с экраном главного компьютера «Гектора».

Через него шел теперь прием информационных телепрограмм.

В одной из них и дошла до Ланса, необычайно встревожившая его весть от диктора программы новостей.

Предварялся сюжет констатацией общеизвестных фактов:

— Внезапно возродившаяся из небытия и ставшая еще более могущественной «Бен Брокун Компани» заявила за собой право собственности планеты Констанция, открытой в Дальнем космосе экспедицией, «Гектора».

И сейчас туда, для освоения полезных ископаемых, отправилось сразу несколько кораблей, снаряженных первооткрывателем космического тела.

Но затем дошло и до особых нюансов.

Например, откровенно недоумевал автор телерепортажа по поводу того, что задекларировали отлетающие экипажи на таможне Земли.

По его утверждению, взятый на планету Констанция, груз вовсе не представлял собой оборудование для шахт, рудников, а также строительства жилых поселков. Все больше — золото, алмазы и огромное количество современного оружия.

— Очевидно, — предполагалось журналистом, — Глава компании Бен Брокун, сам возглавивший свою космическую эскадру, вознамерился изобразить из себя миссионера, который желает или задобрить туземцев дарами или покорить силой.

— Но, — заключает автор. — Разумной жизни, способной на контакт, на планете Констанция не обнаружено и никто не стал запрещать ее владельцу колонизацию тем способом, который показался самым выгодным и приемлемым.

И вот тут, едва на экране побежали заключительные титры, вещающие о тех, кто готовил телерепортаж, у зрителя с «Гектора» нервы сдали.

— Как это не обнаружено? — взорвался Ланс МакКормик, до этого, не проронивший во время всей передачи, ни слова. — А сама планета?

Ответа он на свою запоздалую вспыльчивость так не получил.

Потому что и общаться было не с кем, кроме бездушного автопилота корабля, полудремавшего в пору, когда ему не нужно было прокладывать курс и мчаться сквозь просторы космического пространства к заданной цели.

— Вообще-то, черт с вами, — тут же остыл пилот и владелец «Гектора». — Ждите вскоре у себя, да и по всей Вселенной, горы золота и целые арсеналы нового диктатора, имя которому — Бен Брокун.

Мысли были и о себе самом.

В том числе о своей роли в появлении этой угрозы для всех. Но тут все было относительно. Не мог Ланс предотвратить весь дальнейший ход истории. Не он, так другой, вроде того же Бена Брокуна должен был, рано или поздно, вмешаться в судьбу Констанции.

Любой, кто мог узнать про тайну планеты, исполняющей все, что ни пожелаешь. Мимо такого не пройдешь.

За те часы, что прошли в рассуждениях, Ланс МакКормик словно постарел, стал старше и мудрее, решая непосильную задачу.

Действительно, выдать миру замыслы Бена, значит, выдать и планету Констанция, по воле случая поверившую именно в него — единственного из землян.

И, как видно, напрасно.

Все эти раздумья не были напрасными.

Однажды Ланс МакКормик сделал свой выбор и мощные дюзы «Гектора» тугими струями огня навсегда оттолкнули корабль от бетонного ложа космодрома.

Выйдя на орбиту, пилот взял новый курс — в Дальний космос, вслед за армадой кораблей «Бен Брокун Компани».

 

Глава восемнадцатая

Конкурент

Когда все идет точно по графику и в соответствии с хорошо разработанным планом, каждому в экипаже легко и приятно нести службу.

— Как идет полет, скоро будем у цели? — добродушием так и сквозило от вышедшего в кают-компанию хозяина.

Присутствующие расцвели приветственными улыбками, но за всех ответил самый старший по должности.

— В точно рассчитанное время, мистер Брокун, — четко доложил капитан. — Скоро переходим на режим торможения и на курс вхождения в атмосферу планеты Констанция.

Руководителю экспедиции этой информации показалось недостаточным:

— Что слышно с Земли про обстановка в общественном мнении вокруг полет?

Он перевел взгляд на радиста:

— Что там в эфире?

Тот вскочил со своего места как ужаленный:

— Все спокойно!

И тут же замявшись, вызвал тем самым явное недовольство организатора и хозяина экспедиции:

— Так ли?

И радист поделился своими сомнениями:

— У службы наблюдения возникли вопросы, мистер Брокун.

Теперь внимание Бена переключилось на другого офицера — непосредственно отвечавшего за безопасность проекта:

— Что там еще?

И этот ответ лишь вначале был четким и понятным:

— Следом, тем же курсом, идет корабль.

Зато следующая фраза все поставила с ног на голову:

— Сравнили данные по определителю — ваш бывший «Гектор», сэр.

Принимавший рапорт, вдруг изменился в лице, сморщился, как от зубной боли:

— Вот ведь напасть, совсем забыл о том неудачнике — МакКормике.

Он на глазах своих подчиненных моментально потерял прежнее доброе расположение духа. Видно было, что задумался хозяин о чем-то очень тревожном. Но это так и было. Как бы он нам все дело не испортил, — нахмурился Бен Брокун.

И вслух заявил:

— Просчитайте курс, не окажется ли он у Констанции раньше нас?

И тут же получив все, что было нужно:

— Уже готово, — доложил штурман. — Будет там раньше, лишь в том случае, если управляет им самоубийца.

По велению нескольких манипуляций на пульте, экран воспроизвел схему полета и взаимодействия чужака и кораблей эскадры.

— Нас может обогнать, если не станет переходить к торможению, — услышали все в кают компании. — Но ведь это верная гибель!

И тут волнение, так же внезапно появившееся, начало терять свою актуальность.

— Нет, управляет им точно не самоубийца, — успокоился сам Бен Брокун и успокоил остальных. — Просто тоже хочет поживиться на планете.

Он стал злым, азартным и властным, как бывало всегда, когда не оставалось иного выхода:

— Так что придется на правах хозяина дать достойный отпор наглецу!

Бен Брокун обозначил и рамки этого отпора:

— Капитан, как только пойдем на снижение, приготовьте самонаводящийся ядерный заряд!

Однако его приказ оказался без воплощения в реальность и сэкономил часть бортового арсенала.

— Поздно, шеф, — с посеревшим лицом оторвался от экрана локатора капитан. — Он уже обогнал нас, ушел вперед, не снижая скорости. Наверное, тормозные двигатели не сработали.

— Туда ему и дорога!

 

Глава девятнадцатая

От ворот поворот

Яркая вспышка отметила на голубом диске планеты место, куда угодил пренебрегший опасностью «Гектор».

— Прими, Господь, его душу. — ухмыльнулся Бен Брокун.

А про себя подумал:

— Одним свидетелем меньше.

После чего судьба неудачника его более не интересовала.

— Готовиться к посадке, — скомандовал он, тем самым забирая управление флагманским кораблем и всей космической эскадрой компании в свои руки.

— Не торопитесь, — в ту же минуту донесся из динамиков, так знакомый Бену Брокуну голос его бывшего пилота МакКормика. — Всякий, кто отныне осмелится выйти на орбиту Констанции, рискует своей толовой.

— Ты жив? — опешил Бен.

— Еще в большей степени, чем ты.

— Где находишься?

— Везде. И в том числе — на всех твоих посудинах. Я подарил на этот раз Констанции вовсе не такой пустяк, вроде монеты, как в первый наш полет. А самого себя. И теперь я везде.

Голос в динамике усилился до предела.

— Слышишь, Бен, наперед берегись, потому что в любую минуту сделаю с вами, что хочу, — утверждал МакКормик. — Попасть в реакторный отсек или в арсенал для меня плевое дело.

Души всех, слышавших это голос, не мог не пронять до самой глубины, ужас возможных последствий неповиновения.

— Если, конечно, — раздался заливистый смех. — Не поумнеете и не уйдете отсюда по добру, по здорову.

Затем последовало обращение, и поныне записанное во все учебники пилотов космических кораблей и дипломатов Вселенной;

— И другим, желающим разбогатеть на Констанции, то же самое передайте. Эта планета еще слишком опасна для землян. И будет таковой. До тех пор, пока есть такие гнусные личности, как Бенджамен Брокун. Прощайте. Когда будет нужно, я объявлюсь среди вас…

А в то мгновение, когда уже ничего изменить было нельзя, наступившее молчание нарушил сам, упомянутый в обращении, персонаж.

— К черту, к дьяволу, — истерически защелкал тумблерами Брокун, полностью отключая связь.

Налитыми кровью глазами он яростно обвел экипаж — в лице каждого ему чудилось теперь портретное сходство с Лансом МакКормиком, человеком, обретшим свое счастье не по жребию или прихоти судьбы, а по собственной воле.

 

Глава первая

Для мастера-пилота высшего класса Сергея Кольцова полет начинается еще на земле. В тот самый миг, когда рвется последняя пуповина — посадочный трап, связывающий их быстрокрылый воздушный лайнер МС-21 с бетонкой аэродрома.

Так и есть — чуть заметным вздрагиванием отвечает машина на отход трапа с голубой птицей «Аэрофлота» на белоснежном ребре пассажирского эскалатора.

— Борт чист, двигатели в режиме, бортовая аппаратура проверена, можно просить взлет, — шутливо подвывая от, всегда находящей на него в такой момент, вполне безобидной, больше смешливой, дурашливости, себя проявил второй пилот Вадим Прокопьев.

Тем самым он ступил на свою привычную профессиональную стезю, когда слово в слово отталдычил, словно пономарь на клиросе, уставную молитву — извечный предвзлетный ритуал каждого экипажа.

— Взлет, так взлет, — щелкнул тумблером автопилота Кольцов. — Пора и нам за работу.

Никто не удивился его привычке говорить о собственной персоне во множественном числе. Ведь каждый понимал, что за словами командира стоит весь экипаж воздушного судна.

Тут же, словно моментальное эхо на весеннем лугу, перед ним, на главном бортовом дисплее пошла вся необходимая информация о метеорологических условиях. И тех, что существуют здесь, в международном аэропорту Шереметьево-2. И там, в Цюрихе, куда должны попасть через несколько часов.

Кольцов не суетился, вбирая в память градусы и проценты атмосферного давления. Знает, что и без его участия начнется все то, что положено в пассажирском рейсе. И действительно, пока он усваивал официальные сводки «небесной канцелярии», уже начался разгон лайнера по бетонной взлётной полосе.

Правда, глазами все в кабине еще косили и на стрелки приборов, и на самостоятельно поворачивающийся вокруг своей оси штурвал, но уже пора было привыкать к электронному помощнику и любое проявление недоверия к нему, считалась дурным тоном в любом подобном коллективе.

Только ни в одном кодексе не значился запрет на различные, самые неожиданные комментарии к происходящим событиям. И этим правом в полной мере воспользовался недавний пономарь-знаток взлётной азбуки.

— С тех пор, как автопилот взял на себя еще и взлет с посадкой, мы тут, в пилотской кабине, живое воплощение анахронизма, — удобно развалился в своем кресле Вадим. — Как ты думаешь, командир?

Его озорной взгляд коснулся профиля командира, все еще изучавшего погодные условия прохождения ими маршрута.

Ответ последовал незамедлительно:

— Как та обезьяна с палкой…

Это была явная домашняя заготовка. И не случайно оказалась она произнесена в столь, казалось бы, не подходящий для юмора, момент. Стала, судя по всему, результатом сюрприза давно хранимого авиатором в серых клеточках своего мозга. Или еще где из ограниченного перечня мест, куда могла поселиться вместительная память Сергея. Что называется, про запас. До лучших времён. И вот теперь она сыграла свою роль.

По невысказанному мнению Вадима, читаемому лишь по его разочарованной физиономии, стала откровением даже для такого как он — штатного острослова, который ожидал, откровения. Надеялся, что еще не знаком с грядущей шуткой. Ожидал что-то из разряда новинок, ранее не мусоливших уши любителям крепкого словца.

Того самого традиционного с давних времён простодушного юмора, что так и напрашивается гулять наружу, когда речь между образованными людьми, вот как сейчас, заводится о приматах. Смешных самих по себе существ, не по своей воле, а исключительно по учению педантичного доктора Чарльза Дарвина определённых предтечей всех, ходивших на своих двоих, или, вот как они, покоряющих высоту.

Только и на старуху бывает поруха. Здорово ошибся Прокопьев, когда столь откровенно проявил своё нетерпение немедленно услышать от командира завершение шутки:

— Что за обезьяна?

В ответ получил иное. Отголосок старого бородатого анекдота, не имевшего ни малейшего отношения к тому, что происходило в кабине пассажирского самолёта.

— Подопытный шимпанзе, которому нужно подумать, как банан с дерева той палкой сшибить, а он все еще пытается до него допрыгнуть, — серьезной миной сопроводил сказанное первый пилот. — Лучше думать, чем попусту говорить или подпрыгивать.

Смеяться тут было не над чем. А вот обиды, при желании, найдется целый воз и маленькая тележка. Если вовремя не сгладить получившийся эффект. О чём и побеспокоился Сергей:

— Что мы о нас, да о нас? — заявил он. — Лучше послушаем, как там в салоне? Всё ли в полном порядке?

Замечание оказалось вполне своевременным, поскольку они уже взлетели до крейсерского эшелона над облаками. Значит, пассажирам можно было оказать доверие, разрешив им расстегнуть привязные ремни и выслушать полётную инструкцию поведения в салоне повидавшего виды МС-21, когда-то при своём появлении в небе, получившем такую аббревиатуру от своего полного и не на шутку гордого не названия — «Магистральный самолет XXI века».

Мягкое нажатие пальцем кнопки на приборной доске тут же приятно оживило динамик внутренней связи, начавший транслировать милый голос старшей бортпроводницы:

–..Наш полет проходит на высоте 15 тысяч метров. Температура за бортом 52 градуса. Командир экипажа — Заслуженный летчик-космонавт, мастер-пилот высшего класса. Герой России — Сергей Кольцов. Второй пилот — Вадим Прокопьев…

Представление второго по значению члена экипажа оказалось не таким бравурным, как ему самому того хотелось. Улыбка исчезла с лица Прокопьева, невольно напомнив о чувстве зависти, что, наверняка, испытывал всякий честолюбивый гражданин, кому доводилось в счастливый миг оказаться рядом с «Заслуженным лётчиком-космонавтом».

— Опять Лариса развлекается, забавляет пассажиров, — вновь сработал кнопкой, но уже с противоположной целью Сергей. — Ведь говорил же ей не один раз, что ни к чему перечислять для публики все эти прошлые, не имеющие сейчас никакого значения, титулы.

— Не скажи, — обиделся Вадим за несправедливый укор в адрес их бесподобной на его взгляд, шеф-стюардессы Ларисы Кориной. — Любому приятно осознавать, что летит не с каким-то аэрофлотским хухры-мухры, спустившимся с высокой горы, а с самим, знаменитейшим на весь свет первооткрывателем Марса.

Это был ответный мяч в ворота вечного соперника в их споре острословов. Поскольку Прокопьев точно знал куда бить. Так что его, вроде бы невинное замечание, сделанное в защиту всеобщей любимицы, попало «в девятку». Заставила-таки суровое лицо знаменитости, никак не привыкающего к своей популярности в народе, покраснеть от лёгкого смущения.

— Ага, а потом еще долгой чередой и за автографом пойдут, как за бесплатным приложением к полету, — уже мягче, сдержаннее, словно коря себя за проявленную несдержанность, ответил товарищу покаявшийся командир. — Хорошо, хоть не прямо сюда в кабину потянутся с блокнотами, и не в полете…

Ровно год, как вернулся он из космоса, осыпанный лаврами участника первой успешной экспедиции на красную планету. И потому еще, действительно, не привык к внезапно нахлынувшей известности.

Да и не хотел привыкать. Особенно к вопросам насчет дальнейших планов. Уж они-то никого бы не обрадовали от того, что в тот знаменитый межпланетный вояж, ещё, когда только были на отдалённом подлете к Земле, что-то случилось в сознании Кольцова.

— Увидел планету, такую маленькую, беззащитную, ну как мать родную, и сказал себе — больше ее одну не оставлю, — серьезно, не обращая внимания на понимающие улыбки на лицах командования отряда космонавтов, заявил уже через несколько дней после окончания карантина. — Прошу отчислить меня на гражданку.

— Лучше в отпуск тебя, дорогой, отправим, — услышал Сергей в ответ. — В рабочий отпуск пиши заявление.

И, не откладывая дело в долгий ящик, в тот же момент пояснили своё, сделанное ему, столь неожиданное, но вполне справедливое и своевременное встречное предложение:

— Полетай в качестве пилота на пассажирских рейсах по всему шарику, везде приветят как героя — развеешься.

Что было не согласиться?!

Короче говоря, нее стал, как говорят у него на родной Смоленщине, кочевряжиться прославленный космонавт, принял-таки слова руководства своего Отряда космонавтов, как, дело, полностью решенное и для него лично оформленное в виде приказа на дальнейшую деятельность.

Так и оказался в «Аэрофлоте». Правда, ни минуту затем ему не пришлось раскаиваться в этом своём поступке. Уже с первых шагов на новом месте приняли его хорошо. Переучили вот на эту старую машину отечественного авиационного производства.

Сергей её оценил вполне положительно, как и географию предстоящей работы:

— Хотя и вчерашнее это слово авиационной техники, но зато линия какая: Россия — Швейцария. День — туда, день — обратно.

На довольно долгое время в кабине повисла тишина. Не считая тех команд и сигналов, что сопровождали общение экипажа с наземными службами сопровождения. Но настала пора и расслабиться. Перейти на душевный разговор, так скрашивающий профессиональные будни авиаторов.

— А все же, Сергей, скучаешь, наверное, о дальнем космосе, — отвлек командира от задумчивости примирительный голос Вадима. — Неужели не хочется еще, хотя бы разок посмотреть на Матушку-Землю с орбиты?!

Теперь ответ получился и вполне честным, и совершенно серьёзным:

— Не без этого, конечно.

А затем пролился бальзам утешения и на раны второго пилота, в прошлом мечтавшего попасть в Отряд космонавтов, но до сих пор ожидающего туда особого приглашения.

— Но пока там не побываешь, не поймешь, как дорога становится родная планета, — кивком подбородка, перед которым имелся «гусак» с микрофоном от штатной гарнитуры, куда-то вверх указал напарнику бывший космонавт.

Вот так, не навязчиво поставил шутника на его место в коллективе.

— Вообще-то ты, наверное, прав, — пришлось соглашаться со столь неоспоримыми доводами Прокопьеву. — Ваши-то господа из международного экипажа, говорят, тоже все с межпланетными полетами завязали.

Он перечислил каждую персону по памяти, подтверждая тем самым свой давний интерес и к самому космосу, и к недолгой еще пока истории его освоения:

— И Колби, и Намура, и Ларсгартен?

Кольцов не стал его опровергать:

— Точно.

И добавил, как будто предотвращая следующий вопрос собеседника уже по каждому бывшему коллеге в отдельности:

— Все до одного свои крылья повесили на гвоздик в уютной частной квартире, как отставной боксер — свои заслуженные боевые перчатки. Я вот один чем-то под вид прошлого дела занимаюсь.

На этот космическая тематика исчерпала себя. Но не потому, что больше нечего стало спрашивать и кончились подробности для ответов. Нашлась куда более серьезная и приятная причина к перемене темы общения авиаторов.

— Сережа, — ласковый голос неслышно вошедшей в кабину Ларисы заставил обоих повернуть головы. — Позволь выполнить приятное поручение общественности.

Отказать такой просительнице было просто ни в силах. Оставалось только узнать причину её обращения. Пилоты уставились на неё, как по команде. Результат превзошёл все их ожидания.

— Поздравляю тебя! — девушка чмокнула Кольцова в щеку, н. засмеявшись, тут же вытерла своим, легко надушенным носовым платочком, оставшийся на гладко выбритой коже, след от своей яркой помады. — Желаю всего наилучшего!

— С чем это поздравляешь? — переспросил, было, Кольцов, но тут же поинтересовался иным, более для него значимым. — Ты что, духи сменила? А то мы к прошлой-то, твоей любимой «Шанели» едва привыкли и вот новый аромат.

Он так и не догадался о главном, хотя точно угадал с переменой в выборе подчинённой ему девушкой парфюма, исключительно имиджевого, а не для завлекательности еще большей армии поклонников.

— Специально, вместо прежних, взяла в этот рейс другие духи, — заявила шеф-стюардесса. — Новый сорт. Последний писк моды — «Марсианка» называется.

Следом добавила и пояснение к основной теме, заставившей её явиться к командиру корабля с не совсем привычной, самой настоящей экстремальной ролью.

— И не просто так, появилась у нас на самолёте «Марсианка», а по самому, что ни есть, торжественному случаю, — улыбнулась Лариса. — Или совсем забыл? Ведь сегодня ровно годовщина со дня вашего возвращения на Землю и нашего общего знакомства.

— Ах, да, — простодушно чуть не хлопнул себя по лбу командир. — И как мог забыть. Тем более что и с ребятами потому именно сегодня встречу назначили. Обещали ждать в точке прилёта.

— Познакомишь? — сразу стал просительным голос старшей стюардессы экипажа.

— А как же. Парни прямо обалдеют, — ревниво заявил за своего товарища, до этого молчавший «в тряпочку», Вадим Прокопьев. — От твоей «Марсианки» сразу в транс войдут.

— Все шутишь! — мило надула губки Лариса. — Я от Сергея иного ждала, Все же исторической должна стать встреча первооткрывателей Марса.

Тут роли, исполненной вторым пилотом, придал особое значение первый человек на воздушном корабле:

— Нисколько.

Кольцов глянул в глаза девушки, дабы усилить воздействие сказанного.

— Прямо в аэропорту Стокгольма и познакомлю сразу со всеми, — заявил он. — Разумеется, с Дэйвом, Саймоном, а также и Ямото.

Счастливая Лариса даже в ладоши захлопала от радости. И тут же умчалась в салон, вспомнив про дела, без которых не обходится ни один полет, даже когда и нет излишне капризных пассажиров.

 

Глава вторая

…Прибывших из Москвы пассажиров и команду лайнера, в Цюрихе встретило здание аэровокзала, наполненное эхом, словно горное ущелье близких отсюда Альп.

В этой сумятице беспрерывных объявлений, как о прибывающих рейсах, так и только готовящихся к отлету, можно было легко потерять необходимые ориентиры. Заблудиться в стеклянных лабиринтах помещений, никогда не выйти к тем, кто должен был на месте организовать встречу прилетевшим россиянам.

И все же участь польских клиентов старика Сусанина из далекой родной древности, не очень-то пугала новичков, оказавшихся сейчас в этом международном центре авиационной логистики. Ведь, если за порогом аэропорта, как было видно сквозь сплошное витринное стекло, царили жара и зной, то здесь каждого обеспечила, поистине вселенская, благодать. Самая настоящая весенняя прохлада радовала и настраивала на новые сюрпризы ненавязчивого сервиса.

Мощные кондиционеры старались на славу, наполняя высокие объемы залов прилета умеренно тропическим климатом. Кажется, делали они это только для того, чтобы вновь прибывшие рейсом из Москвы поскорее забыли об уже увиденных и прочувствованных подошвами обуви, раскаленных под жарким солнцем, плитах аэродрома, на которые сошли по суетливым дорожкам эскалаторов пассажирских трапов.

Но тогда, в самые первые минуты пребывания на территории Альпийской республики, даже лютый зной не спас Кольцова от пластилиновой навязчивости неотступных любителей автографов.

Чтобы ускорить процесс завершения культурного и вежливого обслуживания недавних пассажиров, оставлял-таки бывший космонавт свои завитки неразборчивого почерка в их блокнотах буквально на ходу.

Когда все же поредел круг зевак вокруг него, то вся компания российских коллег достигла цели — была уже на линии таможенного контроля.

— Проходите, проходите! Экипаж Сержа Кольцоффа — наши почетные гость, — на ломаном русском языке встретил их офицер, стоящий у сияющего никелем турникета. — О, а вот и сам Серж!

Пока Сергей давал очередной автограф, теперь уже важному чужестранному чиновнику, к их группе, выделяющейся нарядными голубыми аэрофлотовскими форменками, подошел высокий худощавый мужчина.

Он был, точно не по жаре одет. Щеголял в дорогом, ладно сшитом костюме, строгость которого подчеркивала белоснежная рубашка. На голубом, под цвет глаз, галстуке сияла золотом булавка в виде силуэта космической ракеты — уменьшенная копия почетного знака, учрежденного ООН для героев космоса.

Одна только эта примета точно стоила бесчисленного множества, вместе взятых, всех остальных символов мира.

При этом не умаляла торжественного вида швейцарского господина и стоявшая у его ног, обутых в четные лаковые штиблеты, простая спортивная сумка, довольно изыскано и с дизайнерскими новомодными приёмами, сооруженная из синего искусственного материала.

— Саймон, дружище, — широко раскрыв объятия, облапил друга Сергей Кольцов.

Однако, после минутного радостного порыва, отошел на полшага назад, окинул испытывающим взглядом всё еще статную фигуру бывшего спутника по экспедиции на Марс:

— А ты, я вижу, времени зря не теряешь — ну истинный бизнесмен, президент корпорации.

— О нет, — донеслось в ответ от встречавшего господина. — Пока еще — вице-президент!

При этом белозубая улыбка очень шла Саймону Ларсгартену Недаром же именно его фото чаще всего не сходили с полос иллюстрированных изданий различных стран, в мельчайших подробностях освещавших для своих читателей и телезрителей дерзновенную затею землян.

— А где Дэйв? Где Ямото? — Сергей обвел глазами бескрайнее людное поле зала ожидания.

— Намури здесь, послышалось в ответ. — Встречает командира.

А так как понадобились разъяснения по поводу отсутствия друга, то и за ними дело не стало.

— Его рейс приземлился чуть позже твоего, — по привычке назвал Дэйва Колби его прежним космическим званием Ларсгартен.

И все же такая заминка, не предусмотренная прежним уговором, кое-кому сослужила добрую службу.

— Да, чуть не забыл, — обернулся Кольцов к Ларисе и Прокопьеву. — Познакомьтесь: Саймон, Лариса, Вадим.

— Очень рад, фрекен Лариса, — галантно припал к узкому запястью хрупкой руки стюардессы дамский угодник швед Ларсгартен.

Тут же протянул ей и второму пилоту свои лощеные и сверкающие золотыми строчками рекламного текста, визитные карточки:

— Жду вечером в гости. А сейчас, извините, нас с Сергеем ждут дела. До встречи!

— До скорой встречи! — разочарованно, несмотря на состоявшееся знакомство со знаменитостью, протянула Лариса, глядя вслед историческим персонажам, уходящим по зеркальным коридорам, куда-то вглубь здания. В прошлом космонавту и астронавту.

— А ты думала, что и этого покоришь, как Серегу, — не удержался от шпильки в адрес шеф-стюардессы, Вадим. — Ну, а пока и нам нечего прохлаждаться зря.

Он указал рукой на подходящего к ним незнакомца:

— Судя по всему, именно по нашу с тобой душу вон тот товарищ из здешнего представительства «Аэрофлота».

— Действительно, пойдем, наверное, заждался уже, — стараясь выглядеть беспечнее, Лариса рассыпала по плечам из-под заколки золотистые волосы и звонко зацокала каблучками по полированной мраморной мозаике коридора, ведущего в глубину зала ожидания.

…Покорителями Марса их друг Ямото Намури нашелся в другом секторе приема пассажиров. При этом он был не один. Стоял у стойки с бланками для заполнения деклараций в компании с коренастым, лысоватым и заметно располневшим Дэйвом Колби.

На фоне его телесного счастья, японец выглядел совсем как мальчишка-старшеклассник рядом со своим строгим классным наставником.

— Здорово, ребята! — подходя ближе, первым окликнул их Сергей. — Рад новой встрече!

— Давайте к нам! — приглашая немедленно составить им компанию, поднял руку и Саймон, делая при этом знак таможенному офицеру, мол, пропустите, не задерживайте героев.

Тот повиновался с таким подобострастным выражением лица, что не оставил никаких дополнительных вопросов по поводу безграничных полномочий, которыми наделён его знаменитый соотечественник.

— Да тебя здесь уважают по-настоящему, оценил бывший командир. — Вот что значит Швейцария!

Не забыл он и ворчливо пройтись по собственной, как оказалось, далеко не такой уже и сладкой судьбе.

— Здесь астронавт, судя по всему, подлинно национальный герой, не то, что у меня в Штатах, где нашего брата, как собак нерезаных, — уверенно и со знанием предмета, оценил Дэйв Колби, словно нехотя, по привычке, перекладывая на другое плечо, видно, изрядно надоевшую ему голубую спортивную сумку.

Практически, родную сестру той, что каким-то образом оказалась и у местного кумира молодёжи — Саймона Ларсгартена.

— Все прибедняешься, — постарался тот неловко скрыть факт, что ему на самом деле нравится суть и правота замечание друга.

На этом словесная перепалка закончилась, поскольку всех ожидали общие заботы, не терпящие никакого отлагательства.

— Вот мы и снова вместе, как бывало когда-то! — заключил он, крепко пожав руку и последнему из их четверки — Ямото Намури. — Господа, следуйте за мной!

 

Глава третья

Из своего и общего для них, по мировым меркам, совсем уже недавнего прошлого никто не забыл подробностей своего подвига. Да и как, если еще до старта с Земли, о том, как обставлялся с мировой рекламной шумихой предстоявший ещё тогда исторический полет на красную планету.

Действительно, всё тогда происходило вокруг международного проекта, таким образом, будто, казалось, нет на Земле человека, хоть в какой-то мере не причастного к марсианской экспедиции.

Вот и экипаж в окончательном варианте составили, после долгих споров и рассмотрения множества вариантов, крайне придирчивые члены международной комиссии, куда входили представители самых развитых в покорении околоземной орбиты стран, составили после многоэтапного конкурсного отбора.

А в нём, как-никак, принимали участие многие тысячи и тысячи добровольцев из числа людей, непосредственно причастных к космонавтике. К делу, все больше и больше завоевывавшему популярность в обществе.

Ну, а в том, что все четверо в миниатюре представляли этакий своеобразный интернационал, еще накануне полёта, и тем более, после его успешного завершения, даже самые неистовые в своих затеях и предсказаниях, репортеры из средств массовой информации даже усмотрели особенно ценный для всех и самый добрый знак удачи.

Однако, как было на самом деле, как лучше всех знают лишь эти друзья, собравшиеся сейчас в Швейцарии, чтобы отметить памятную дату. Уж им-то известно, что настоящим залогом успешного, более чем двухгодичного, полета туда и обратно было совсем иное.

Не жребий при составлении экипажа и не симпатии членов конкурсной комиссии, а выучка и высокий профессионализм каждого из отобранных претендентов в первопроходцы Марса. Именно эти профессиональные навыки и качества характера каждого и дали им реальный шанс полететь на красную планету.

В том числе командиру корабля, ветерану астронавтики США Дэйву Колби. А ещё второму пилоту, самому молодому из них, земляку первого космонавта Земли Юрия Гагарина и его неистовому поклоннику — рязанскому парню Сергею Кольцову. Конечно же — штурману и одновременно врачу из Швейцарии, Саймону Ларсгартену.

И, наконец, инженеру электронщику, биохимику, геологу и специалисту еще черт знает какого перечня различных областей науки и техники, вездесущему Ямото Намура из страны Восходящего Солнца.

И в другом понимании истины они полностью сошлись в ту пору во взглядах на жизнь и судьбу. В том числе и на её романтических атрибутах.

Так, хотя и не пришлось им самим выбирать название корабля, всё же всей космической четверке по-настоящему понравилась громадная «Каравелла», чья сборка из сотен различных блоков проводилась на околоземной орбите.

— Почему «Каравелла»? — усмехнулся, самым первым посвященный во все таинства полета Дэйв. — А вы вспомните, на каких галошах старый хрыч Колумб отправлялся открывать Америку!

Он сам был горд таким фамильярным обращением с исторической личностью великого испанца, словно готовился составить ему компанию в золотых скрижалях мировой истории:

— Вот и мы вроде того. Ха-ха-ха!

Кроме того, пригодились за долгие месяцы их полета и усилия психологов, которые по различным тестам точно составили «великолепный квартет», как сразу же, едва стали известными имена, окрестили на Земле журналисты отправлявшихся к Марсу.

Они не ошиблись. Сумели проявить и предусмотрительность, и своё умение читать характеры изучаемых пациентов. Во всяком случае, во время полёта ни разу не дали осечки решения земных специалистов. Их рекомендации не подвёл никто. Не бывало ни разу, чтобы кто-то досадил другому.

Правда, уже на орбите Марса, когда нужно было готовить к решающей стадии спускаемый аппарат, оснащенный еще и платформой для возвращения первопроходцев обратно до базового орбитального модуля, неудача постигла именно командира, будто сглазившего своим прежним панибратством свою же собственную участь.

— Что-то у тебя, Дэйв, кардиограмма чудит, — заметил тогда Ларсгартен после заключительного медицинского обследования той части их экипажа, участники который должны были первыми спуститься на толщу ледника гигантской шапки марсианского полюса.

— Да ерунда, пройдет, — отмахнулся вначале Колби. — Всегда так бывает на старте, а вот возьмусь за конкретную свою работу, так сразу станет послушным организм, быстро придёт в норму!

Но не ослушался командир бортового врача. Не рискнул нарушить инструкции, составленные еще руководством экспедиции на Земле. И снова прилепил на своей широкой мускулистой груди резиновые присоски датчиков чуткой аппаратуры бортового врача.

После чего стало не до прежнего шапкозакидательства. Дисциплина взяла верх над дружеским участием.

— Вот ведь, дьявол, с такими кривыми и впрямь нельзя к шарику! Вдруг подведу! — выругался командир, изучив еще несколько лент, густо исчерченных самописцами беспристрастного прибора. — Тогда уж, как и планировали, тебе, дублер, лететь.

Впервые после их личного знакомства Дэйв назвал тогда Сергея не по имени, а по должности в судовой роли их «Каравеллы».

И в этом еще раз было видно, как жалеет он, что не сможет первым высадиться на Марсе — завершить конечную цель их экспедиции. Но каждый понимал — спуск на планету и возвращение обратно на орбитальный корабль потребует самой полной отдачи сил.

Пилотировать же спускаемый челнок действительно мастерски, а не с правом делать это в экстренном случае, могли лишь двое из квартета, чьи фамилии, золотом вышитые на форменных комбинезонах начинались с одинаковой заглавной буквы «К» — Колби или Кольцов.

Как показало дальнейшее развитие событий, такое решение оказалось единственно верным, а не просто разумным. Даже крепкий, тренированный Ямото Намури был близок к срыву, когда раз за разом одна цепь неприятностей непрерывно сменяла другую.

Те воспоминания не забыть.

— Ну, вы и покувыркались тогда, — в ресторане Цюрихского аэропорта, потягивая из высокого бокала шампанское, неподдельно восхитился Ларсгартен. — Меня и то чуть паралич не хватил, когда увидел в телескоп картину настоящего кошмара.

И пояснил для верности тот момент:

— До сих пор перед глазами стоит, как вихрь вашу скорлупу чуть в трещину не столкнул. Вот уже на самом деле, едва на честном слове тогда удержались от катастрофы.

Действительно, тогда им пришлось несладко. Исследуя полярную ледяную шапку Марса, попали в ураган, едва не ставший им могильником. А когда сошли с ледника, то в красных барханах тот же самый вихрь, то и дело налетавший на чужаков, совсем сорвал с обитаемого отсека тепловой экран, не позволявший в жару испепелить людей, а после захода солнца превратить их в сосульку.

Так что взлетать, а потом, выходить на орбиту к ожидавшей их «Каравелле» пришлось, не снимая в челноке скафандры.

— Да, упрели, так упрели, — улыбнулся, вспоминая совсем невеселый взлет с Марса, Ямото. — Если бы не Сергей, то не знаю, как бы мы тогда смогли успешно к вам причалить.

Лишь на мгновение за столом сгустилась тишина. Как говорят еще в таких компаниях, символизируя рождение еще кого-то, кто в своё время тоже станет покорителем космоса.

Невольно для себя нарушил паузу россиянин.

— Да бросьте вы, совсем захвалили, — смущённым тоном вымолвил Кольцов. — Все мы постарались одинаково, и сообща добились отличного итога нашей экспедиции — сколько ценнейших образцов марсианского грунта и прочего на Землю доставили.

Сказал от души. Однако не каждому из знаменитой великолепной четверки его слова показались простым оборотом речи.

— Да уже постарались, — хмыкнул Дэйв, осторожно подпихивая под столом свою голубую спортивную сумку Ларсгартену, взамен его собственной сумки, точно такой же по качеству материала, крою и пошиву. — Того марсианского добра всем тут на Земле хватило с избытком.

Снова зазвенела посуда. Опять начало пениться, разливаемое по бокалам, шампанское. Вот только добавка понадобилось не всем из компании. Так как кое-кому стало не до воспоминаний о славно общем прошлом.

Россиянин, понимая, что после минувшего рейса предстоит следующий, перед которым потребуется сдавать обязательный тест на состояние здоровья, увильнул от продолжения банкета, проявил чисто национальные черты.

— Мой папа сыр любил швейцарский российской водкой запивать! — заявил с лукавой улыбкой Кольцов.

После чего, не дожидаясь реакции собутыльников на свою остроту, подхватил вилкой с тарелки ломтик ароматного дара альпийских лугов и со смаком отправил его в рот.

Прожевывать сыр пришлось быстрее, чем он хотел, так как понадобилось останавливать решимость хозяина встречи, собиравшегося доказать гостю, что у них в ресторане аэровокзального комплекса есть в немалом ассортименте и русский горячительный напиток.

Ссылка на желание Сергея пошутить, впрочем, оказалась принята вполне понимающе. К тому же и Саймон, судя по всему, имел свои виды на оставшееся время этого праздничного дня, исключавшие немедленное погружение в хмельное состояние.

— Ну и ладно, господа. Отставим дальнейшее угощение! — заявил он.

После чего, взглянув на роскошный хронометр, красовавшийся на его запястье явной приметой штучного исполнения заказа прославленного земляка местными часовыми мастерами, воскликнул прямо противоположное тому, с чего всё только что начиналось.

— Коллеги, что-то совсем забыл — у меня же еще до конца дня есть очень важное дело! — как будто бы вдруг спохватился швейцарец. — Я тут побываю в одном месте, а вечером, как договорились, жду у меня на праздничный ужин!

Подхватив с пола сумку, только что подвинутую к нему Дэйвом Колби, Саймон еще раз улыбнулся друзьям своей знаменитой космической улыбкой счастливого и во всём успешного человека и пошел к выходу из ресторана через автоматически срабатывающие стеклянные двери, ведущие отсюда прямо на автомобильную стоянку.

— Ну, а мы еще пропустим! — Дэйв неловко поднялся со своего кресла и пересел туда, где только что было место Ларсгартена, а и на спинке из кожи небрежно висела на ремне синяя сумка швейцарца, двойняшка той, что только что унес их четвертый товарищ.

Отвлекая друзей от впечатлений, связанных со сценой столь спешного расставания, он приподнялся со своего нового места за столиком.

— Официант, виски! — крикнув в сторону стойки бара, американец забулькал по бокалам остатками вина, доказывая, что действительно пора повышать градус общения от традиционного местного шампанского если не водкой, то наверняка его собственным национальным заморским напитком.

Такая жажда янки, впрочем, тут же наскочила, как та несчастная коса — на могучий камень.

— А может не надо виски? — участливо положил ему руку на плечо Сергей. — Вот и я от «Российской» отказался. Подождём до вечера?

— Что ты понимаешь: надо, не надо! — неожиданно, что было так на него не похоже в прошлые времена, взорвался Дэйв. — Вы-то с Ямотой настоящие счастливчики, а я…

Он упал тяжелой головой на скрещенные на столе руки. Плечи его странно затряслись, вызывая не поддельную жалость у окружающих.

— Извините, ребята, — вдруг пришел в себя Дэйв, окинув их предательски заблестевшим взглядом.

— Да, действительно, не повезло лишь одному из нас четверых! — подумал Кольцов.

Теперь, увидев таким неадекватным своего некогда «железнонервного» командира, Сергей представив, какой силы удар довелось товарищу вынести в жизни, наступившей после финиша марсианской экспедиции.

До него, из сообщений в прессе, доходила информация о том, как в Штатах, узнав, что первым на Марс ступил вовсе не американец, как было с покорением Луны, совсем иначе, чем другие, восприняли итоги экспедиции «Каравеллы».

Тогда многие средства массовой информации, падкие до жареных фактов и скандальных сенсаций, мусолили подробности, будто бы состоявшегося злого разноса требовательного начальства, устроенного командиру экипажа «Каравеллы».

— Это ты лишил Америку приоритета. Столько затрачено, и всё — псу под хвост, — такой была первая фраза, которой встретил своего соотечественника президент.

И, как итог — отлучение от НАСА, прозябание в мелкой конторе, да выпивки на те самые деньги, что ещё причитались ему от солидной некогда премии, выданной к золотому знаку ООН, учрежденному для героев космоса….

На них стали оглядываться.

— Пора идти отсюда, засиделись! — заметив чужое, совершенно не нужное в такой ситуации, внимание, первым поднялся со своего места сам виновник случившейся перемены в настроении, неудачник Дэйв.

Перекинув через плечо ремень синей сумки, он словно подтянулся, стал строже:

— Разместимся в гостинице, а там, вечером, не забывайте, что всех нас ждет к себе в гости дорогой наш и уважаемый всеми друг — Саймон Ларсгартен!

Никто с ним спорить не стал. Каждый отправился туда, где его ждали моменты устройства на ночлег.

 

Глава четвёртая

В удобных, хотя и не слишком дорогих, апартаментах, забронированных здешним представительством «Аэрофлота» для экипажей лайнеров из Союза, Сергей так и не получил вожделенной передышки.

До самого вечера кто-то из его друзей — Вадим или Лариса то и дело шли встречать тянувшихся сюда знакомых и не очень соотечественников. Да и кое-кто из шведских журналистов, пронюхавших о приезде знаменитости, успел побывать на «голубом огоньке» за чашкой горячего чая.

— Сергей, нам, пожалуй, пора, — вспомнил Вадим, когда уже стемнело и за раскрытым настежь окном ярко вспыхнули огни реклам.

— Или ты забыл о приглашении Ларсгартена? — подхватили Лариса.

— Можно вас на минутку для одного разговора, — подозвал их к окну Кольцов и продолжил вполголоса, чтобы не услышали другие. — Понимаете, Дэйву, ну, нашему командиру, сегодня не до развлечений. И эта встреча будет, как бы вам сказать …

— Конфиденциальной? — подхватил Вадим и звонко расхохотался. — Что оправдываешься, если так нужно, то…

По всему было видно, что его-то больше всего устраивал именно такой поворот событий — лучше остаться наедине с красавицей Ларисой, чем весь вечер наблюдать, как ее очаровывает этот чрезмерно напыщенный швейцарский астронавт.

— Ну, вот и ладно, — словно отходя от неприятного для него разговора. Сергей обнял друзей за плечи. — А вы уж тут сами не скучайте и повеселите гостей.

Ровно в назначенное время пилот вышел из роскошных зеркальных дверей гостиницы. Но еще раньше там оказались его товарищи по «Каравелле», подкатившие к гостинице на такси.

— Сначала я в банк на минутку, кое-что сдать на хранение, а потом уже все вместе к Саймону. Идет? — уже в такси спросил Дэйв Колби.

— Нет возражений, — охотно согласились оба, при этом непроизвольно глянув на синюю сумку, оценивая, что за груз хранится в ее раздутом нутре.

— Деньги там, парни, — не стал скрывать командир, конечно же, заметивший возникший было налет отчужденности. — Теперь я по-настоящему богатый человек, и гори эта НАСА синим пламенем.

Когда же, наконец, все здешние задачи получили достойное решение, их такси, покинув столицу местного авиационного сообщения — Цюрих, помчалась по отличному скоростному шоссе в главный город альпийской республики — Берн. Миную с довольно приличной скоростью не слишком протяженное по европейским меркам, расстояние в несколько десятков километров.

Мимо, зеленея за стальной оградой отбойников автострады, красовался еловый бор. По мнению Кольцова, он слишком заботливо приведён в порядок. Не осталось ни одного процента романтического шарма у еловой чащи, столь показательным образом прихорошенной своими владельцами. Можно сказать: цивилизованно-скучный. Уже потому, что на каждом могучем стволе дерева красовалась собственная регистрационная и она же — охранная табличка. Не то, что у него на родине, где таких индивидуальных табличек, как не старайся, не напасёшься и вовек для многочисленных великанов живой природы.

Лишь изрядно поплутав по улицам древней столицы, машина остановилась у шикарного пригородного особняка, утопавшего в зелени сада. Теперь-то такой красоте не нужно было никому поднимать настроение. Даже у Дэйва оно было совсем другим, гораздо более подходящим для празднования годовщины возвращения из полёта, чем это было в первой половине дня, когда они намечали сегодняшние планы за столиком ресторана международного аэропорта в Цюрихе.

— Встречай, хозяин, вином и хлебом! — загорланил американец, выходя из машины. — Или тут не принято привечать гостей?

— А вот и он, — кивнул на открывшуюся дверь особняка Ямото.

Но это был вовсе не их штурман. С порога улыбалась им миловидная женщина.

— Здравствуйте. Давайте знакомиться. Меня зовут Ингрид.

В ответ ожидалась обычная, с налётом чопорности, церемония первого общения с новым человеком, но всё пошло совсем иначе, да и то по инициативе янки, видимо, совсем отвыкшего за последнее время от прежней культуры обращения с дамами.

— Где это запрятала муженька? — еще сильнее завопил Дэйв.

— Извините, ради бога, но он скоро будет, буквально на полчаса вызвали в лабораторию фирмы, — видно было, что очень смущена этим обстоятельством фру Ларсгартен. — А пока проходите в дом, здесь все готово на ваш вкус.

— Волшебница! Истинная фея! — По достоинству оценил праздничнее убранство стола Колби. Теперь, когда схлынула первая неловкость, какая бывает при знакомстве, теперь уже всем стало ясно, что бывший командир не нуждался в особом представлении уже потому, что давно слыл в этой аристократической семье своим человеком.

Ожидание затянулось до полуночи. И когда старинные — напольные часы пробили двенадцать, Сергей встал из-за стола.

— Ну, нам пора…

— Верно, завтра встретим Саймона, время у нас есть, — последовал его примеру и Намури.

Но иного мнения был Колби:

— Так когда, Ингрид, он обещал вернуться? Через полчаса?

— Да! Наша фирма от нас расположена неподалеку. Но я туда уже несколько раз звонила. Отвечают, что не знают, где господин Саймон.

— А адрес его конторы есть? — не собирался оставлять все, как есть, американец. — Чувствую, тут что-то не так. Надо найти бывшего штурмана их космического экипажа.

По тону и озабоченности, что вновь овладела Дэйвом, Кольцову стало ясно — что-то он не договаривает, и яснее ясного то, их другу может в этот момент угрожать немалая опасность, не смотря на то, как респектабельно выглядел он в аэропорту Цюриха.

— Так вы со мной? — уже настоящее нетерпение проявилось в голосе отставного астронавта.

— О'кей, командир, — попытался было сгладить напряжение Ямото. — Куда поедем?

— Фру Ларсгартен, нет ли у вас второй машины? — вопросом встретил он возвращающуюся в зал хозяйку.

— Да, конечно, в гараже. А вот и адрес фирмы. — Она протянула принесенную из рабочего кабинета мужа его визитную карточку.

Ключи оказались в замке зажигания новенькой «Вольво» последней модели.

— Это моя, а он на своем «Мерседесе» уехал.

— Живут же люди, — хмыкнул Дэйв, удобнее устраиваясь за рулем лимузина.

Промедления и здесь не последовало. Тут же, сразу после поворота ключа в замке зажигания, роскошная машина ожила и с шуршанием шин по асфальту, выкатила со двора усадьбы.

Умение Колби ориентироваться в ночном городе ясно давало знать, что он здесь не новичок. Поэтому фирму, где работал Ларсгартен, нашли без труда.

— Нам вице-президента, — стараясь быть предельно строгим, как в свои прежние военно-воздушные лета, гаркнул отставной офицер Дэйв в микрофон, встроенный в одну из массивных колонн ворот.

Подобное отношение к персоналу решительным образом и в считанные мгновения возымело своё действие.

— А его здесь нет. Еще днем уехал, — как из-под земли вырос по ту сторону забора вооруженный охранник.

— Не забивай этой глупостью мне седую голову — он здесь и будет рад друзьям! — начал закипать бывший астронавт.

Однако охранник был готов к такому обороту дела. В руке его под матовым светом фонарей тускло блеснул вороненый металл пистолета:

— Проваливайте отсюда, нет здесь никакого Ларсгартена.

— Не петушись, давай лучше в полицию заглянем, может там что известно! — тронул Сергей руку разгоряченного командира, как продолжал считать Дэйва по старой памяти.

— Точно говоришь, в полицию пора!

Три хлопка дверей слились в один. И вот уже тают в отдалении рубиновые светлячки стоп-сигналов.

— Они уехали, шеф. Колби за главного. — Тут же сообщил охранник, адресуя свой доклад микрофону встроенного миниатюрного передатчика. — Собрались в полицию. И верно, только там им и место!

Сухой смешок — и снова никого на пустынной лужайке у ворот.

— Так я и думал, — доложил Дэйв, откладывая в сторону бинокль, найденный в ящике для ключей. — Этот тип своим доложил о нашем визите.

«Вольво» он поставил в скверике, неподалеку от ворот, предварительно сделав круг и вернувшись сюда с погашенными фарами.

— Будем ждать.

— Что, если не секрет?

— Их связного с нашими портретами. Или. ты думаешь, что не успели их снять, пока мы у ворот лясы точили? Вот он-то нас и доведет к Саймону.

Больше вопросы Сергею задавать расхотелось:

— Когда нужно, все сам скажет.

Одно, ему теперь, по истечении этих нескольких хлопотных часов, казалось фактом безусловным. Что, Дэйв не договаривает. Опасается, видно, втянуть друзей во что-то темное, и в то же время нуждается в их помощи.

— Положись на нас, командир, — словно прочитав его мысли, сжал кулак и Ямото.

 

Глава пятая

Наступившая тем временем ночь выдалась лунной.

Но и при холодном свете этого ночного природного фонаря облегчения от жары не последовало. И теперь, как и минувшим днем вокруг было, как в парилке. У себя дома, в России Сергей Кольцов мог точно спрогнозировать погоду, не глядя на барометр. Как с детства учили у них в деревне старожилы, коли так парит неистово, то жди перемен.

Хотя и другие, по своему собственному жизненному опыту обладали не меньшим даром предчувствия. Заговорили ещё днём, что вот-вот — быть дождю.

Однако только сейчас, когда жара с наступлением темноты всё же немного спала, небо стало заволакиваться грозовыми тучами.

Их движение постоянно меняло окружающую действительность. Набегавшие облака, то закрывали собой, то открывали, уплывая прочь, платиновый диск ночного небесного светила. Потому его свет, как вдруг выхватывал из темноты целые кварталы, так и погружал затем в полный мрак.

Вот и в ту минуту, когда сморенный всеми сегодняшними заботами Сергей чуть прикрыл потяжелевшие веки, на ярко освещенном внутреннем дворике фирмы, на сцену провинциального театра толпой повалили новые актеры. Одни широко распахнули ворота, другие что-то быстро грузили в серебристый кузов, невесть откуда взявшегося трайлера.

— Ну вот, я же говорил, что найду поводыря к их секретам, — довольно пробурчал Дэйв, до этого молча наблюдавший за происходящим.

— А может Сусанина?

— Кто такой? Почему не знаю? — процедил сквозь зубы, Колби, который и без того был изрядно озабоченным, так неожиданно свалившимися на них проблемами.

— Наш российский герой, когда-то польских захватчиков в болото завел. Никто не спасся.

— Вот это молоток. Но и мы не лыком шиты, в болото сами не полезем, даже если поведут…

Не закончив фразы, водитель нажал на ключ стартер, готовя «Вольво» к броску по автостраде. И был повод. Мощный грузовик, рыча, уже выруливал со двора.

— Экая же у них спешка. Видать, что-то случилось, и наш Саймон в том не среди последних виновников, — поделился наблюдением Ямото, когда яростно мчавшийся трайлер вырвался далеко вперед на начавшемся загородном шоссе.

— Ничего, догоним. А что отстали, так вернее будет — и слежку не заметят, — был свой расчет у американца.

Рассвет они встретили на какой-то грунтовке глубоко в лесу. Да и то, лишь потому, что «поводырь» надолго застрял перед опущенным шлагбаумом. И пока суетились перед дорожной полицией водитель и сопровождающие груз, было время сообразить, что им-то дальше пути нет.

— Да и назад тоже. — Все трое напряглись, увидев, как навстречу им вырулила полицейская «канарейка» — с форсированным двигателем служебный полицейский «Мерседес», вдоль и поперёк разукрашенный яркими полосами. — Заметили!

— Может, и к лучшему, — как, ни в чем ни бывало, выжал сцепление Колби и тронулся вперед, навстречу патрулю.

И действительно, больше не имело смысла скрываться. Дорога сама выведет куда надо: Ведь вряд ли в такой глуши облюбовал себе местечко кто-либо другой, чем фирма Саймона Ларсгартена, столь таинственно обставлявшая свои делишки.

— Сержант Юхан Баер, — представился патрульный, когда бывший астронавт выполнил его команду остановиться и даже свернул ближе к бровке. — Прошу представить для проверки ваши водительские права, документы на машину?

— Похоже, господа, мы влипли. И в нехорошую историю. Докажи теперь, что вовсе не угоняли этот драндулет из ларсгартенского гаража, — с тоской последил Сергей за телодвижением Дэйва Колби, похлопыванием по карманам, имитировавшим поиск документов.

— Вот как угораздило, меня, сержант, — бумажник-то забыл, — наконец завершил тот очистку костюма от дорожной пыли. — Да ты что, нас не узнаешь: я Колби, это Кольцов, вот Намури, так сказать, герои Марса.

Но ранее бывший беспроигрышный ход коньком на популярности на этот раз не имел успеха.

— Машина вовсе не ваша, мистер Колби. А господин Ларсгартен насчет своих друзей особых указаний нам не давал, как, я надеюсь, вам доверенности на управление своего «Вольво».

— Так Саймон все-таки здесь?! — поймал на слове излишне коммуникабельного полицейского, профессионально наблюдательный Ямото Намури.

Перегнувшись через спинку переднего сиденья, он не мигая уставился в глаза сержанту:

— Что с Ларсгартеном?

Не получив сразу достойного ответа, достал свой мобильный телефон, намереваясь связаться, по меньшей мере, не иначе, как с руководством швейцарских правоохранительных органов.

— Не знаю, — растерялся от такого напора полицейский.

И, видимо, чтобы сбить неуверенность, поднес к губам свисток.

— Ого, сколько вас тут, копов! — по достоинству оценил Дэйв проворство, с каким полицейские, выбежавшие из своей служебной «канарейки» после свистка дежурившего на посту коллеги под ночное небо, молниеносно окружили их транспортное средство.

— Выходите! — неумолимо потребовал сержант, пока он связывался по гаджету с, начальством.

Тот повиновался.

Но за это время, пока все трое участников марсианской экспедиции экипажа «Каравеллы» покидали движимое имущество еще одного участника полёта на другую планету, все они сумели по-новому оценить ситуацию.

Путь вперед преграждали полосатый шлагбаум и похожая своими размерами на гиганта юрского периода, фура трайлер грузовика. Тогда как развернуть их «Вольво» на столь узком лесном пятачке было делом не менее проблематичным, чем пробиваться через преграды. Да и полицейские им не дадут, судя по всему, это сделать в ближайшие несколько часов.

Хотя и старшему поста — полицейскому сержанту досталась задачка явно не из легких.

— Этих господ нужно доставить на объект под охраной, — выслушав по рации ответ на своё сообщение, передал он своим подчинённым приказ начальства.

Да ещё и пояснил довольно громко. Так, чтобы слышали его и задержанная троица «марсиан»:

— Чтобы чего не отмочили.

Только это было не полное решение проблемы. Ее тонкости сержант озвучил в своём дальнейшем разговоре о том, как намерен выйти из щекотливой ситуации.

— На базе, к сожалению, машины свободной нет, чтобы выслать навстречу, — услышали на посту. — Предлагают обойтись собственными силами и средствами.

Служака обвёл строгим взглядом окружающих его коллег и странным образом попавших на эту дорогу героев космоса.

— Да и людей своих у меня тоже, раз-два и обчелся, — после некоторых неприятных раздумий поделился он со своей компанией, куда, безусловно, входили и парни с грузовика. — Пост оголять мы тоже не имеем права!

Приезжим оставалось лишь гадать о смысле его слов по поводу поста, тогда как остальные представители полиции знали о важности задания, на которое их послали только сегодня, чтобы восстановить запретную зону там, где давным-давно был поднят и не опускался полосатый шлагбаум.

И тут голос подал человек, прежде некоторое время сохранявший нейтралитет во всей этой истории.

— Тогда, давайте препроводим задержанных господ ко мне в грузовик, — внезапно предложил ему достойный выход шофер, чья фура царствовала своими размерами на этой лесной полянке.

Всю процедуру общения автомобилистов с полицейскими он стоически перенёс, для видимости осматривая исправность своего могучего транспортного средства. И вот теперь, давал понять, что полностью в курсе возникшей проблемы:

— Стены фуры стальные, дверь снаружи запирается, так что никуда не денутся.

Он, словно извиняясь перед знаменитостями, готовыми стать ему бессловесным грузом, примирительно для всех, добавил последний и самый веский аргумент:

— Довезу на базу в полной сохранности!

Его услышали.

— Ну что же, это будет самым лучшим выходом из создавшегося положения, — после некоторого раздумья согласился с ним старший по чину этого полицейского наряда. — Так и поступим!

Старый служака недаром имел за плечами опыт, с оглядкой на который ему доверили выполнение срочного задания в этой лесной глуши. Едва придя к какому-то решению, он далее уже не стал и на минуту откладывать его воплощение в действительность.

— Эй, вы! — крикнул он пленникам. — Без лишних разговоров, полезайте туда, куда велят.

К тому же заручился дополнительной поддержкой водителя, вновь проявившего незаурядное чувство юмора высказыванием из фольклора любой страны, где не особо чтут права личности:

— В тесноте, да не в обиде…

Возможно, активное участие в их пленении этого, пропахшего бензином простолюдина «из народа», вдруг заставило артачиться недавних любимцев всего цивилизованного общества, оказавшихся в положении изгоев.

— Не имеете права, — заглянув в открытый зев фуры, не выдержал Сергей Кольцов. — Здесь нет ничего такого, что позволяет без опаски перевозить пассажиров.

Но получилось ещё хуже.

— А это сейчас посмотрим, кто какие имеет права! — крепче сжав в руке резиновую дубинку, пошел на него ближайший патрульный.

Никто не захотел испытывать на своих боках еще и этот универсальный «демократизатор», как стали называть в своё время этот специальное средство усмирения недовольных, везде, где особенно жаркие вопросы решали на митингах.

— Ладно, солдат, не кипятись, сделаем все, что хочешь, — примирительно бросил Дэйв Колби полицейскому и первым полез вглубь распахнутого торца крытого трайлера.

За ним последовали остальные.

При этом помогая друг другу подняться на довольно значительную высоту. Но вот и это препятствие осталось позади. Однако — не самое последнее. Как оказалось, еще более унизительные испытания поджидали их впереди.

Кромешная темнота навалилась на них сразу же, едва захлопнулась дверь. И тут же транспортное средство жёстко затрясло на дорожных ухабах пути, явно не предназначенного для столь интенсивного движения транспорта, какое выдалось в годовщину покорения Марса.

— Фу, ты, черт, — повалился вслед за другими в чернильное окружение полнейшего мрака и Сергей.

Но ожидаемого удара о жесткий пол кузова не последовало. Так как падение смягчили пластиковые мешки, ранее хаотично набросанные вокруг тех мест, где, на свою беду, оказались непредусмотренные логистикой пассажиры, на которых, как раз и не был рассчитан ни один дюйм грузового объёма автомобильной фуры.

— По-моему, в мешках находится цемент, — по запаху пыли, наполнявшей все внутреннее пространство трайлера, оценил Ямото Намури. — Никак, на стройку везут?

— Ага, на сооружение для всех нас общественного склепа, — не потерял желания шутить американец.

И добавил, вспомнив кое-что из рассказов русского друга об истории его родной страны:

— Братской могилы!

Судя по скептическому настроению, охватившему американца, он уже начинал догадываться о причинах происходящего с ними. Той, вовсе не рядовой, как могло показаться прежде, суеты. Можно сказать беды, что касанием своего чёрного крыла теперь окончательно и бесповоротно не только расстроила праздничную встречу покорителей космоса. Но и занесла их компанию в сущую…

Дэйв блеснул эрудицией за счёт спутника, припомнив в темноте блестящую русскую шутку:

— Как это там говорит Сергей: «Тьму таракань!».

 

Глава шестая

Грузовик торил лесную трассу так долго, что этот путь, казалось, никогда не закончится. И вот тут, наверное, впервые в жизни каждый из них пожалел, что не курит.

Вернее, это чувство потери касалась только одного — отсутствия обычных принадлежностей для осуществления вредной привычки. Пустяков, что всегда имеет при себе имеет каждый «табачный рахит», заслуживший столь нелестный отзыв от каждого в их бывшем отряде космонавтов, где табак и на дух никто не переносил.

— Так бы хоть зажигалкой можно было посветить, а то темно тут в кузове, как в желудке у черного кашалота, — посетовал Ямото.

Своим голосом он выдал друзьям собственноеб месторасположение, когда в кромешной темноте, буквально на ощупь, попытался устроиться удобнее. Не только усесться на ближайшем, одном из окружавших их штабелей пластиковых мешков с грузом, но и найти упор для рук — любую возможную зацепку.

Только в совершенно гладких стенах фуры подобной роскоши не оказалось. И новым звуком стал шум, вызванный падением бывшего астронавта с его неудобного кресла в виде мешкотары.

И всё же, судя по реакции на недовольство японца, неудобства не повлияли на остроумие некоторых из его попутчиков в этом странном средстве передвижении я.

— Везде-то ты был, все-то ты видел, — не упустил возможности съязвить в его сторону русский.

Тогда как американец развил тему, переведя её уже в другую сторону. На, свойственный его особому «солдафонскому» менталитету и не совсем пристойный по меркам обычных граждан, манер:

— И как там дальше происходит процесс пищеварения у этого самого кашалота, в утробу которого попал?

Но на последних словах их тюрьму на колёсах — металлический трайлер так яростно тряхнуло на очередной дорожной выбоине, что, подброшенный с пола, Колби чуть свой язвительный язык не прикусил, громко клацнув зубами.

Шутки кончились.

Темнота, усталость людей и полное неведение на счёт дальнейшей судьбы сделали своё дело. Стало не до разговоров, суливших и не такие опасности невезучим ораторам.

Ехали еще долго. Впрочем, так могло и показаться, когда нет ориентации ни во времени, ни в пространстве. Снова единственным способом скрасить собственную участь оказалась самая популярная и распространенная возможность среди людей форма общения.

Чтобы развеять тоску, вызванную неуверенностью в конечном исходе их приключения, Сергей высказался насчет своего отношения к происходящему:

— Вам-то, парни, хорошо! Птицы вольные. День — здесь, неделя — там, кто будет проверять. А у меня завтра обратный рейс.

Как оказалось, упомянул россиянин о своей работе не просто так — для красного словца!

— Да и вот этот самый нехороший инцидент с полицией вовсе не входит в мои служебные планы, — продолжил Кольцов. — Вот загонят на меня эти служивые строгую «телегу» в наше министерство авиасообщений, оправдывайся тогда, что не верблюд.

— А что? Ты, правда, не верблюд? — не удержался от ядовитого смешка теперь уже в адрес русского товарища Дэйв и тут же успокаивающе добавил:

— Даст Бог, на свой рейс завтра успеешь.

После чего явно проговорился, когда произнёс, довольно странные в их ситуации слова:

— Не паникуй напрасно! В том, что все будет шито-крыто в этой истории, тебе и всем остальным, точно ручаюсь. Никто на нас здесь не станет жаловаться!

Эффект полученной информации получился именно таким, какой и ожидал услышать их бывший командир, будто невзначай «развязав язык». Видимо, ему уже самому надоело «играть в молчанку» а самому выкладывать всё на чистоту мешали внешние обстоятельства.

— Может, объяснишь? — забыл обидеться Кольцов. — А то смотрю, что-то темнишь с самого вечера — какие-то деньги, погоня, арест.

И тогда американец начал говорить правду. Выдавая её дозированными частями, чтобы не получить отповедь, достойную своих предыдущих действий.

— Все очень просто, господа заключённые, — раздалось в темноте. — Никакие это не полицейские!

Сопение Дэйва между произнесёнными фразами с головой выдало заодно и его тщетные попытки без помощи зрения, исключительно полагаясь на руки и личную «пятую точку» выбрать в кипе мешков что-то, более-менее похожее на кресло:

— Да и сами вы разве не заметили подставы на этом лесном посту у шлагбаума?

— Ну, по поводу антуража — форма, машина, дубинки у них, положим, все о'кей, — невозмутимо перечислил из своего угла Ямото Намури. — А вот обращение к начальству меня тоже насторожило. Думаю, что маскировка.

— Вот именно, — подтвердил Дэйв.

Он развил свою мысль ещё шире:

— Только скажу больше — вся эта история с исчезновением Свена Ларсгартена и нашей общей мышеловкой на этом дурацком лесном проселке, были подстроены из-за меня. И надо сказать — здорово у них получилось. Как по нотам. Ведь влипли, что называется, как индейка в рождественский ощип. Только одного не учли ребята — миллиона-то у меня с собой уже нет. Ни цента! Забирать нечего.

— Какого еще миллиона? — одновременно вырвалось у собеседников. — Откуда деньги?

— Из той самой синей спортивной сумки, что мне Свен передал в аэропорту в обмен на…

Наступила гробовая тишина. Только гремели рессоры их фургона, когда, то и дело преодолевали неровности лесной дороги.

По закону дружбы, если уже начал открывать душу, пора было продолжить свою исповедь. Однако этого не происходило. Колби замолчал, гадая, видно, о том — стоит ли все рассказывать до конца.

И всё же томительная пауза длилась не так долго, чтобы зачесались кулаки. Откровения продолжились. Поскольку американцу уже стало ясно, что без помощи своих друзей по «Каравелле» ему из этой передряги, без существенных потерь не вырваться.

И он снова открыл рот:

— В общем, господа, всю сумму получил от нашего с вами приятеля в обмен на мою услугу.

Впрочем, нечто подобное от него уже надеялись получить слушатели, рисковавшие наряду с ним и своими головами.

— Надеюсь, ты не стал перевозчиком наркотиков, оружия или прочей контрабанды? — Сергей даже сам не ожидал, что в его голосе могут быть такие металлические нотки.

— Ха-ха, — раздалось в ответ. — Нет, конечно.

Впрочем, столь короткий, практически, односложный ответ получил существенное дополнение:

— Не наркотики и не оружие.

Темнота словно осязаемо раскалялась при каждом слове потенциального виновника их общих злоключений.

Бывший командир их экипажа тем временем всё дополнял градус подозрений товарищей.

— Однако, то, что сейчас вспомнил — различные наркотики, самое смертоносное оружие, всё это, — продолжил саморазоблачение Колби. — Против моего эксклюзивного товара, доставленного прямо с мыса Канаверал из штаб-квартиры НАСА — сущая безделица.

— Тогда секретная техническая документация? — с учётом собственных интересов, вычислил возможный вариант Ямото Намури.

И опять — мимо!

— Тоже мне — Пинкертоны, — гаденько захихикал, с каждой секундой теряющий своё прежнее лицо, бывший авторитет в их коллективе. — Таким образом гадать вам до второго пришествия.

Но и ему надоела эта своеобразная игра в «кошки-мышки». Так как Дэйв перешел к существу темы. Для чего вдруг выбрал шепот:

— И не документация. Хотя у меня там, в сумке, эквивалентом миллиону зелёных, на самом деле была одна вещица, вам всем хорошо знакомая по прежней работе.

— Опять темнишь?

— Уж нам-то за свои дела и знакомства перед полицейскими или кто там под их формой выслуживается, бояться не приходится!

Голоса стали предельно суровыми. Все серьезнее становились оба спутника американца.

И тот окончательно перестал скрывать свой секрет:

— В моей спортивной сумке, обмененной на доллары, в небольшом термостате, была одна из проб, взятых вами на Марсе, при посадке на планету в нашей совместной экспедиции…

— Не говори ерунды, — попытался опровергнуть его Намури. — Все доставленное нами на Землю теперь хранится в международном центре.

Ему вторил Сергей:

— Как полагается, марсианские образцы находятся в надёжных местах, а не у вас где-то на задворках НАСА.

В разгоревшейся невидимой дискуссии своих оппонентов решительно и бесповоротно опроверг собеседник:

— Вернее, хранилось…

Затем ещё и уточнил кое-что своим бывшим коллегам и подчинённым неуступчивый Дэйв:

— Теперь эти бойкие ребята из Хьюстона, которые мне всю жизнь поломали, могут кусать себе от злости и раскаяния локти или ещё что-нибудь, столь же не вкусное!

Тут уже на смену сомнениям пришли, как острая жалось к бывшему командиру и твёрдое непонимание причин, побудивших его на явное преступление, каким во все века считается воровство:

— Ты совершил хищение образцов только ради того, чтобы досадить каким-то клеркам из НАСА?

— Из-за такой ерунды отважился на кражу?

Зато сам американец особенно не переживал, по поводу своих предыдущих роковых действий. Разве что укорял себя за мальчишеское легкомыслие, с каким отправился на розыск товарища и угодил, в столь ловко устроенную на него ловушку.

Имелись у него и существенные оправдания в виде уже упомянутого материального интереса.

— Нет, конечно, зачем было бы злить сопляков из конторы национального агентства, — заявил он. — Просто, наш с вами, Свен Ларсгартен, в общем-то и уговоривший на такой шаг, обещал у меня все это очень выгодно купить от имени фирмы.

Опять в ходу оказалась сумма астрономического гонорара:

— За миллион долларов США наличными.

Ямото не мог, не поинтересовался тем, что понадобилось именно в этих космических материалах местной фирме, готовой тратить на них такие средства?

И тут же получил персональное пояснение от Колби.

— Их специалисты — химики, совместно с физиками и биологами что-то затеяли в обход от остальных учёных мира, — продолжал откровенничать похититель трофеев с Марса. — Собирались поставить ряд экспериментов на том льду, что привезла наши «Каравелла» с красной планеты.

— Так есть же официальные каналы, — вновь стал оппонентом в разговоре доселе сдержанный японец.

— Этим швейцарским парням, огласка, вроде как, ни к чему, — услышал он в ответ. — Опять же частная фирма. Вот и боятся, что раньше времени другие догадаются о характере их исследований.

В одном отставной командир космического межпланетного корабля попытался оправдать свои действия:

— Только никакой я не вор!

— Тогда кто?

— Что, о промышленном шпионаже не слышали? — ответил на риторический вопрос американец. — Так что я сначала разведчик нейтрального государства, а потом уже и мститель за самого себя.

С той же убеждённостью он закончил, странно исполненную в темноте грузового фургона, исповедь на тему первого в истории чисто космического преступления:

— Своё взял, не чужое!

Довод за доводом, которые всё это время приводил Дэйв Колби в подтверждение своей версии, меньше возмутили его друзей, чем то, что он припас «на сладкое» и выложил на острие дискуссии, как спелую вишенку поверх праздничного торта.

— И все же наш ранее уважаемый Саймон Ларсгартен оказался хитрее меня, стреляного воробья.

— Почему?

— Как это понимать?

— Всё проще простого, — с новой силой полились из темноты доводы отступника от земных законов и присяги. — Думаете, почему я вас обоих уговорил непременно сегодня отыскать нашего приятеля?

— Почему?

— Мог бы нам сразу сказать свою особую причину?

— Нет, не мог! — стоял на своем Дэйв Колби. — Деньги при обмене долларов на товар он отдал, а тут, наверное, решили в его фирме их забрать обратно.

Из дальнейшего повествования, его собеседники узнали про сомнения командира, возникшие у того, когда Ларсгартен исчез из дома самым таинственным образом. Ведь с той поры американец только и думал о похищении Саймона сообщниками из научных кругов.

— А теперь и все мы оказались в той же западне, привезут на место и потребуют обратно всё до последнего цента, — подвёл он некий итог долгому рассказу. — Вы же видели, какие мордовороты и костоломы служат в их фирме.

После этого не лицеприятного выражения в адрес принимающей стороны, американец отыскал еще более грубое, почерпнув его из своего незаурядного запаса геополитического фольклора:

— Вернее, как там, Сергей, говорят у вас по-русски: — Ошиваются в шарашкиной конторе.

Хорошего во всем услышанном ни оказалось ничего. А вот плохого — хоть отбавляя.

Особенно это стало всем ясно после того, как рассказчик на столь же непримиримой ноте закончил свою мысль:

— Будет всем нам плохо. Но не расстраивайтесь. Почти уверен, господа, в наших силах. Да и вы понимаете, не хуже меня, что нам следует в дальнейшем быть в полной готовности. Тогда сможем оказать достойное сопротивление. Не в качестве жертвы, обречённой на заклание, станем ждать на месте высадки из грузовика, самого худшего!

И прозвучало словно приговор, когда сей прорицатель, пока обладающий главным образом, лишь достаточно трагическим имиджем, сформулировал окончательный и крайне не утешительный вывод по поводу ближайших перспектив:

— Даже, если всех нас отпустят, то обязательно придумают какую-нибудь другую бяку, нежели яд или пуля.

Напугать он друзей не напугал, но задуматься заставил крепко.

— В хорошую же историю ты втянул нас, Дэйв, — возмущённо вырвалось у Сергея. — И всё-таки, не в одиночку здесь оказались, как-нибудь сообща поборемся.

Его непоколебимую уверенность в собственных силах горячо поддержал и не менее компанейский Ямото Намури.

— Действительно! — услышали от него товарищи по былой славе и наступившему несчастью. — Не на тех напали, сумеем за себя лучшим образом постоять!

За разговорами, продолжавшимися в, царившей вокруг них, кромешной темноте, узники грузового прицепа даже не заметили, как вдруг изменился характер дороги. Уже не по рытвинам, а по отличному шоссе мчал их в трайлере автомобиль.

И это обстоятельство каждый оценил по-своему:

— Значит, скоро приедем!

— Этот грязный проселок был, скорее всего, исключительно для камуфляжа, чтобы другие не знали, как попасть в этот их — чертов, секретный научно-исследовательский центр, о котором рассказал командир!

— Все же голова наш Саймон Ларсгартен, хотя и мошенник порядочный вместе со своими компаньонами. Все продумал до мелочей! Включая и надёжную маскировку от пронырливых журналистов…

Словно в подтверждение этих слов Дэйва, и впрямь их тюрьма на колесах внезапно остановилась. И вскоре после того, как своим усталым шипением тормоза отчитались о честно выполненном долге, раздался лязг отпираемых на фуре замков.

После чего яркий свет наступившего дня ворвался в двери, широко распахнутые водителем. И он сам продиктовал своим неофициальным пассажирам дальнейший план их действий.

— Выходите! — скомандовал шофер, подставляя им для удобства легкую алюминиевую лестницу. — Приехали!

Пассажиры, можно сказать, вновь появившегося в системе логистики «грузового класса» тут же последовали полученному указанию.

И уже не ожидали ни чьих указаний. Сами знали, что делать каждому, когда оказались на твёрдой почве. Почти синхронно принялись сбивать со своей одежды клубы цементной пыли.

А вот после этого можно было и оглядеться по сторонам, чтобы оценить место, где оказались совсем не по своей воле. К тому же, прихорашивание от цементной пыли сыграло им всем на руку. Так как, за этим занятием глаза членов экипажа «Каравеллы», немало времени просидевшего в могильной темноте автомобильного прицепа, окончательно привыкли к дневному свету и подарили всю ту информацию, какой очень не доставало в новой, кардинально изменившейся ситуации.

Правда, радоваться, как и предрекал ранее Дэйв, было нечему. Уже и потому, что их взорам предстала опять тюрьма. Только уже не прежняя, с фигуральной подоплёкой, вроде той, что называли по дороге, имея в виду грузовой отсек автомобиля. А самая, что ни есть настоящая — с высоким бетонным забором, толстыми, красной кирпичной кладки, стенами, и даже надёжными стальными решетками на окнах.

Правда, к их приезду все вокруг го верило о панике, царящей в этом мрачном заведении.

Туда и обратно из распахнутых ворот сновали какие-то люди. Они все стремглав выполняли команды пожилого господина с мегафоном в руке, который выглядел за главного распорядителя работ.

Но вот он повернулся в сторону грузовика. Заметил, помятых и присыпанных пылью чужаков. Без тени сомнений в том, что ему беспрекословно подчинится и этот, только что прибывший контингент исполнителей приказов, он величественно поманил их к себе ладонью, обтянутой, несмотря на летнюю жару, тонкой лайковой перчаткой. И сделал это настолько естественно, что все трое бывших космонавтов, не стали сомневаться в полномочиях важного незнакомца и тут же ему повиновались.

Только отдав немой приказ, тот словно забыл о нём.

И не удосужился порицаниям, поскольку в то время он был снова занят другим неотложным делом. Пока приехавшие штатские господа шли к нему на встречу, делая шаги по двору мрачного заведения, заваленному какими-то ящиками, металлическими баллонами, змеящимися пожарными шлангами, этот неутомимый распорядитель работ отдавал в мегафон приказы уже совсем другим людям, в тот момент показавшимся с пустыми руками из ближайшего к ним строения.

Бывшие покорители космического пространства заметили, как незнакомец громкой командой, поданной с помощью всё того же усилителя голоса, дал этим своим подчинённым команду немедленно разгружать прибывшую машину.

Те повиновались. А уже заняться было чем.

Из фуры множество этих чернорабочих, и тех, кто прибыл им на помощь, стремглав, как это только позволяла их физическая подготовка, начали выгружать мешки с цементом.

— Все мешки несите вниз, к бетономешалке, — неутомимо звучало из жерла мегафона. — Продолжать нагнетать раствор в указанные помещения!

Казалось не совсем удобным отвлекать такого занятого человека от его важного дела, но пришлось, когда и у столь занятого человека появилась минута, когда ничто не заставляло кричать в мегафон и подавать указующие жесты свободной рукой.

— Не подскажи те нам, где Саймон Ларсгартен, папаша? — готовясь к худшему, фамильярно обратился Дэйв Олби. — Кроме Вас, видимо, никто не знает о судьбе нашего друга.

Но тот, по-видимому, на самом деле знал ответ. Во всяком случае, воспринял, заданный ему вопрос вполне естественно, дав на него, пусть и краткое, но достаточно ёмкое и образное разъяснение.

— С ним дело плохо! — заявил со скорбным выражением холёного лица. — Будем готовиться к самому худшему.

Оглядев покорителей космоса, которых узнал, что называется, наметанным глазом опытного, поднаторевшего в политике, общественного деятеля, он продолжил делиться с приезжими собственными переживаниями.

— Теперь и сами его не можем найти, — отчётливо услышала троица из фуры. — Не буду скрывать — дело у нас дрянь.

А так как к нему уже прислушивались и многие из маячивших по тюремному двору, то уже для всех произнес успокаивающую фразу:

— Попробуем все же выкарабкаться!

Отключив мегафон легким движением пальца, политик произнёс уже тише, чуть ли не шёпотом, словно призывая их тоже не только не паниковать, но и в дальнейшем соблюдать, доверяемую им тайну:

— Всех вас привезли сюда, чтобы вы своими неугомонными поисками Ларсгартена предпринятыми по всей столице не поднимали раньше времени панику среди населения.

— Какую такую панику?

— Кого бояться?

Один американец понимающе промолчал.

Но и он тоже удосужился общего, как и все, внимания, выразившегося в одном ответе на все прозвучавшие вопросы.

— Не кого, а что, — поправил властный чиновник. — Впрочем, я и сам не знаю, как назвать эту белую напасть, что прямо-таки пожирает сейчас наши производственные площади.

Тут разговор прервался страшным грохотом.

Его источник находился не так уж и далеко. На этом же самом дворе старинного пенитенциарного учреждения.

Подняв целые клубы пыли, обвалился крайний от них угол мрачного здания, обнажив в топорщащейся из бетонных плит арматуре и обломков кирпича многочисленные ячейки пустых тюремных камер.

 

Глава седьмая

— Ах, да, я не представился вам, господа, — мужчина поставил мегафон, вниз рупором прямо рядом с собой — на покрытый известковой пылью капот полицейского «Мерседеса».

— Гюнтер Корф! — протянул он руку в плотной перчатке. — Шеф, так сказать, здешней службы безопасности.

Многое приезжим стало вдруг понятно без дополнительного разъяснения по поводу всего с ними случившегося накануне.

— Так это ваши парни на себя чужую форму напялили и не вежливо обошлись с нами на лесной опушке, прямо у шлагбаума? — Сергей не спешил пожимать руку, дружелюбно протянутую для рукопожатия. — С какой целью, позвольте поинтересоваться?

Собеседник достойно отнёсся к такому показному проявлению чувства горькой обиды.

— Не совсем чужую, — примирительно, и не реагируя на реакцию русского парня, отозвался герр Корф. — Наша охрана ведь тоже является особым подразделением полиция.

Он вежливо улыбнулся:

— Муниципальной, разумеется.

Тут уже не обошлось без дополнительного пояснения.

— Специальное подразделение по обеспечению неприкосновенности частной собственности, — услышали от него бывшие покорители Марса. — Тем более, такой важной, как наша химическая корпорация.

— Вот и дохимичили…

Договорить Сергею не пришлось, потому что пришлось отходить в сторону с места их общения.

Того потребовала обстановка.

Вдруг, поднимая в воздух, обломки кирпича — словно из-под колёс автомобиля брызги дождевых луж, теперь, вслед за соседней стеной, рухнула еще одна стена. Подтверждая скорую полную гибель всей этой лесной тюрьмы.

— Да, кстати, эти самые камеры для узников, тоже ваш филиал? — с любезной яростью предположил Ямото.

Ему и рукой показывать не пришлось на объект своего интереса, настолько сообразительным был герр Корф.

— Мастерские по изготовлению ширпотреба. Ну, там коробок, другой упаковки из картона, — охотно пояснил, видимо, ожидавший подобного вопроса начальник охраны. — Только рабочий контингент у нас, сами понимаете, особый— заключенные. Потому без некоторых условностей просто не обойтись.

— Без решеток и запоров?

— Вот именно. Только не думайте, будто у нас тут труд из-под палки. Чаше всего и камеры-то на ночь не запираем. Просто люди работают и искупают свою вину. Извините….

Шеф службы безопасности, забыв про отставленный мегафон, громко крикнул человеку в обляпанном грязью комбинезоне, появившемуся из проема двери еще целого корпуса:

— Ну как, вы там — пробрались через завал?

— Нет! — виновато ответил тот. — Правда, связь наладили.

Словно оправдываясь, сотрудник службы Корфа добавил от себя и положительную новость.

— Оказалось, что аварийный телефон еще работает, — доложил он. — Случайно сняли трубку, а из неё до нас раздался иступлённый крик герра Ларсгартена.

— Саймона? Что с ним? — оттолкнув начальника охраны, Дэйв крепко схватил за грудки спасателя, подошедшего к ним поближе.

— Оставьте его! — вновь взял в свои руки управление ситуацией Гюнтер Корф. — Сейчас всё объяснится.

Он сделал первый шаг и поманил за собой остальных:

— Пойдемте!

Не дожидаясь, ответа, Гюнтер Корф широким шагом, спотыкаясь на обломках некогда тюремных стен, двинулся к главному входу в здание, где мог быть действующий телефон, выводящий на связь с Саймоном Ларсгартеном.

В комнате привратника, за широкой застекленной перегородкой, сгрудились несколько человек, одетых совершенно по-разному. Как бывает в чрезвычайных обстоятельствах, требующих действий, а не соблюдения обычного этикета.

Кто был в форменной одежде, кто в защитной спецовке, обступив при этом черный эбонитовый ящик допотопного, еще коммутаторного телефонного аппарата.

— Ну-ка, дайте трубку, — требовательно велел вошедший со своими неожиданными спутниками герр Корф.

Хотя мог бы этого не просить, поскольку звук от мембраны патриарха систем связи вибрировал на такой частоте, что голос говорившего на другом конце провода не расслышать мог лишь глухой, да и то только в защитных наушниках.

— Какого черта не пробиваете стену, чего ждете?! — Саймон Ларсгартен, как видно, совсем потерял самообладание.

— Проход будет! А как там у вас? — попытался снять накал и хоть как-то успокоить собеседника Гюнтер Корф.

— Совсем паршиво у нас тут в лаборатории становится, послышалось в ответ. — Эта пена жрёт металл, как свинья баланду.

Бывший астронавт, ставший в новой своей карьере исследователем в закрытом от посторонних людей, учреждении, как видно, всё же не утратил присутствие духа, докладывая и далее обстановку столь же образно, как и начал свой телефонный отчёт.

— Не успеешь оглянуться, а балки уже вроде снеговика, донеслось до всех, кто вместе с остальными покорителями Марса находился в помещении пропускного пункта. — Хрупаются железные конструкции, как спички.

— Это мы уже видели, — последовало в ответ. — Тут половина здания рухнуло. Видно, фундамент во всём здании строили на рельсовых балках.

По расстроенной физиономии Корфа экипажу «Каравеллы» не составило труда понять, как тяготится он бесполезным разговором с, без пяти минут, покойником.

А что это именно так, первопроходцев красной планеты уже успели просветить спасатели:

— Люди глубоко под землей! — рассказали они. — Прежде, чем бить стену, нужно до нее докопаться, а у экскаватора стрелы не хватает.

Еще и поделились опасениями в губительности любого промедления:

— Лопатами неделю будем копать, пока напасть всех не приберет, как уже было.

Слова повисли в воздухе. Однако свою роль сослужили. Ухватившись за них, экс-покорители космоса потребовали всей правды. Заставили-таки открыть им всю истину того, что предшествовало катастрофе.

И не обошлось без откровений старого друга.

— Позвольте мне принять участие в разговоре, — Дэйв Колби бесцеремонно пробил себе в толпе дорогу к телефону, вырвал трубку у Корфа, от этого, впрочем, не почувствовавшего себя обиженным.

— Саймон, это мы с ребятами! Что там у тебя произошло?

На другом конце провода случилась заминка, вызванная несказанным удивлением Саймона от того, что на объекте присутствуют сейчас его бывшие коллеги по межпланетному путешествию.

— Дэйв, дружище, как ты здесь оказался?

— И не один. Вместе со мной и все остальные наши. Ты лучше объясни, что произошло?

— Да этот твой грунт марсианский взбесился, — честно, как всегда бывает в минуту смертельной опасности, заявил обреченный на гибель недавний покоритель сердец миллионов фанатов.

Из того, что им довелось услышать, открылась картина и впрямь не радостная. Здесь, в секретной лаборатории химического концерна, укрытой от посторонних глаз глубоко под картонажной мастерской, поспешили выполнить свою затею, ради которой за миллион кредиток и купили бывшего астронавта из НАСА.

Замысел был прост — создать для марсианских образцов породы, а также льда, взятого с обширных глетчеров обоих полюсов планеты Марс особые условия. Проверить, например, как поведут они себя в зоне жесткого рентгеновского облучения.

К этому же навела мысль, созревшая у Саймона Ларсгартена при исследовании микроструктуры льда еще тогда, когда по их возвращению с чужой планеты было столько шума вокруг доставленного груза.

Но ажиотаж спал, а Саймону не давала покоя одна, особенно обуревавшая его, мысль.

— Понимаешь, Дэйв, этот чертов лед, проклятая белая напасть, имеет биологическую структуру, — кричал в трубку Ларсгартен. — Всё это не бездушная материя, а живое существо!

Как ни мало оставалось времени, но пришлось Саймону поведать о том, что у них в подвале лаборатории, ему и нескольким другим исследователям действительно удалось совершить открытие. Заставить проявить свою истинную сущность внеземному разуму.

Только за успех пришлось дорого расплачиваться.

Облучённые образец марсианского льда, получив изрядную долю радиации, словно ожил после долгой спячки. Вспенился сбежавшим из кастрюли молоком и с яростью набросился на свинцовые стены камеры.

Впрочем, с той же легкостью затем поддалась ему и сталь аппаратуры, и пластик облицовки.

И теперь беда разрасталась по одному сценарию: постоянно увеличивающаяся в своем объеме белесая пенистая агрессивная масса поглощала все окружающее. Тут же превращая окружающие её вещи в свое подобие.

Как теперь стало понятно первооткрывателям злополучных марсианских образцов, лаборанты, в первые минуты выхода вещества из повиновения, попытались ещё было с ним бороться так, как говорилось в инструкциях. Они даже включили противопожарную систему, но, как вскоре стало ясно, лишь добавили топливо в яростное пламя чужеродной жизни.

Вода, тугими струями выливавшаяся из системы пожаротушения, как и содержимое порошковых нейтрализаторов огня, тоже с аппетитом пошли в утробу ненасытной белой напасти.

Когда стало понятно, что справиться собственными силами с бедой невозможно, Саймон дал команду всем сотрудникам лаборатории выбираться наверх.

Но было поздно — коридор, ведущий к лифтам и лестнице, уже пузырился белой бесформенной массой, жадно пожравшей первого, кто отчаянно бросился через пенистую преграду — молодого лаборанта.

— Он так кричал, Дэйв! Так кричал! — в голосе Саймона чувствовалось с трудом сдерживаемое рыдание.

Затем исповедь переросла в вопль самого настоящего отчаяния:

— Спасите нас. Долбите же стену, наконец!

Этой проблемой уже, как было сказано Корфом, занимались не первый час. И всё же троица с «Каравеллы» не могла оставаться в стороне от участия в спасательных работах.

— Где вы? Как долго продержитесь? — тут же принял за всех троих решение американец. — Говори мне напрямик.

Саймон отозвался тут же. Тем самым давая понять, что ему совсем не безразличен срок вызволения их из беды спасателями:

— В препараторской, — послышалось из телефонной трубки. — Она рядом с лабораторией, оснащенной аппаратом радиоактивного излучения, откуда нас вытеснила губительная пена.

Затем снова перешёл к деталям.

— Этой дряни, кажется, только кафель не по вкусу, — заявил он в телефонную трубку. — А тут им все выложено.

Наблюдательность и опыт исследователя не подвёл дотошного швейцарца. Подарил ему последнюю надежду:

— Должны продержаться.

Однако тут голос, почти окончательно впавшего в отчаяние, Ларсгартена прервал какой-то шум. И крик с мольбой о помощи возобновился.

— У нас новость — свет погас, заявил виновник беды, обрушившейся на всех, кто был с ним рядом. — Наверное, это проклятое желе до самого электрического кабеля добралось.

Звук оборвался на самой высокой ноте…

— И до телефонного тоже, — Дэйв аккуратно положил навсегда замолчавшую трубку на стальные рожки аппарата.

Дальше он действовал так, будто не герр Корф, а именно он руководит спасательной операцией.

— Скажите кто-нибудь — есть в этом бардаке хоть какой-либо план внутренних коммуникаций? — требовательно спросил он. — Схема подвалов, вентиляционной шахты, наконец?

— Вряд ли, — раздалось в ответ. — На всем был указан гриф «совершенно секретно».

Помощь, все же не заставила себя долго ждать.

— Я тут знаю одного, он, как раз коммуникациями и занимался, — сразу понял намерения Дэйва Колби шеф службы безопасности, охотно передавший чужаку свои полномочия. — И живет тут недалеко.

Затем голосом, набравшим прежний стальной оттенок начальника, герр Корф подвёл черту:

— Сейчас специалиста сюда доставят.

Так же быстро, как и входил сюда вместе с чужаками, он покинул служебное помещение, некогда занимаемое привратниками, оставив марсианскую команду наедине со своими мыслями.

 

Глава восьмая

Невысокий тщедушный паренек, приведенный охраной через полчаса, и оказался тем самым знатоком секретного подвала.

— Он в курсе всех событий, — кивнул Гюнтер Корф. — Задавайте вопросы.

— Всего один: как попасть в, так называемую, препараторскую? — обратился Колби. — И, кстати, кого там ваши алхимики заодно препарировали?

— А это к делу не относится, — отсек его нескромный интерес от канвы спасательной операции герр Корф.

— Я-то, конечно, не вдаюсь в ваши секреты, только вот думаю: еще с каких мест и кого доставляли вы в свои подвалы.

— Ладно, хватит ёрничать, — оборвал его разглогольстования начальник службы безопасности. — Давай поясняй все, что нужно.

Для убедительности того, что не следует совать свой нос туда, куда не велят, чиновник дал волю рукам.

Оставив выпад астронавта в свой адрес без ответа, Корф с силой тряхнул за рукав сотрудника концерна:

— Отвечай на вопросы со всеми подробностями!

— Пути вниз, к лаборатории и препараторской целых два — по лестнице или на лифте, — оживился тот. — Всего девять этажей, а на шестом и находится это помещение.

— Открыл Америку, — хмыкнул Сергей, — Ты лучше скажи, как еще туда можно добраться?

— Никак, — простодушно развел руками специалист по коммуникациям. — Иного пути нет.

Но так просто от него не отстали.

Бывший второй пилот космического экипажа, а ныне командир гражданского воздушного судна наглядно продемонстрировал своё умение вести и следственные действия:

— Я имею в виду — воздуховоды, трубы какие-нибудь.

Сантехник оживился:

— Да.

Он затараторил так быстро, как только успевал следовать за своими мыслями.

— Есть вентиляционная шахта, — услышали спасатели. — Достаточно широкая для того, чтобы мог пройти человек.

И внезапно запнулся на последнем слове:

— Но ведь там высота в девять этажей, только наоборот, идут не вверх, а вниз….

— Пойдет, — прервал его американец. — Девять, так девять, главное, иметь схему движения.

Дальше Дэйву нельзя было отказать и в организационной сметке.

Пока шли к бетонному флигелю в дальнем конце тюремного двора, откуда начиналась вентиляционная шахта, он попросил Корфа дал команду на то, чтобы им троим принести защитные комбинезоны, респираторы, прочную веревку.

Часть востребованного имущества нашлась, но не всё. О верёвке, необходимой для спуска в шахту прежде никто прежде е думал.

— Подобной длины у нас нет, — извинился герр Корф за столь вопиющую непредусмотрительность.

Прощение он получил. А вместе с ним и новую просьбу:

— Тогда что-нибудь в этом роде.

Тем временем идеи уже били ключом.

— Хотя бы вот, — Дэйв поднял с земли конец длинного сварочного кабеля, ведущего от генератора вглубь здания, где раньше работали сваркой спасатели, вызволяя из-под обломков камер последних, забытых было там арестантов.

Теперь ответ удовлетворил всех заинтересованных лиц.

— Такого добра навалом, — с явным облегчением заявил руководитель спасательных работ. — Да и не нужен он нам больше.

Ясность в то, что он имел в виду, внесли спасатели, наряду с костюмами глубокой химической защиты, доставившие к ним и несколько, достаточно мощных мобильных плазменных резаков, тем не менее, успешно и производительно работающих от переносных батарей.

Теперь всё что нужно имелось в наличии. Оставалось применить снаряжение так, чтобы спасти людей, оказавшихся в подземной ловушке. Хотя на самом деле, эта часть задуманной операции внушала больше сомнений, чем уверенности в благополучном завершении мероприятия.

Зияющий провал, обрамленный краями только что сбитой металлической трубы воздуховода, пахнул на них смердящим холодом.

— Эта напасть еще и морозит все, как в холодильнике! — удивился Ямото, скинув прежний гражданский прикид и натягивая на себя спецовку.

В том числе шерстяное нательное бельё. А поверх него — прорезиненное облачение, внизу переходящее в тупоносые литые бахилы с ребристыми подошвами.

Про морозный дух из шахты объяснение для товарищей, как и для герра Корфа последовало ещё до того, как эта троица чужаков облачилась в комбинезоны с масками на лицах, отдаленно похожи е на их бывшие космические скафандры.

— Особый вид выделения избыточной энергии, — пожал плечами все давно сообразивший Дэйв. — Если не поторопимся, то наш Саймон и все, кто внизу, скоро станут айсбергом.

Заодно не забыл он и свой предыдущий прогноз скорого наступления конца света:

— А там пропадёт и вся округа.

Разговоры прекратились, когда наступила пора решительных и толковых действий.

Прикрутив на стальной граненый лом свободный конец кабеля, а на другом устроив нечто в виде своеобразного сиденья, все трое, помогая друг другу, начали медленно опускать вниз все это сооружение, не забывая пояснять остающимся наверху людям свой способ доставки спасателей на глубину девяти этажей и дальнейшую эвакуацию обратно.

— Это плацкартное место для спасённых господ, — объяснили окружению Корфа. — будите вытаскивать, получив от нас сигнал на это.

И тут же, без всякой ложной скромности не забыли упомянуть и собственную отвагу:

— Нам же, для скорости спуска, останется надеяться только на силу рук, ног и на то, чтобы страховка не подвела.

Так собрались нырнуть в бездну, пропустив между ног длинный, с нарощенными — один за другим — участками, сварочный кабель и пристегнув к нему, имевшиеся на поясах, монтажные карабины для пущей страховки, на тот случай, если не хватит в руках силёнок удержаться от падения.

Командир «Каравеллы» продолжал командовать, будто вновь получил такие полномочия, а на самом деле вовсе не был значительным образом причастен к постигшей всех беде:

— Ну, кто первый?

Приведший их сюда проводник испуганно отшатнулся:

— Я туда ни ногой.

Дав понять, что прежде не зря говорил о лестнице и лифте, он выразил свой протест даже намёку на использование его личности в столь сомнительном предприятии.

— И не заставите! — визгливо бросил он и выскочил прочь из будки.

— Ну вот, остались одни добровольцы, — решительным образом Дэйв натянул на лицо маску респиратора с тупым рылом жестяной коробки фильтра и нырнул вниз.

За ним, убедившись, что командир добрался до места, последовал Кольцов, затем Намури.

Других желающих полюбоваться поближе на все пожирающую белую пену не нашлось.

 

Глава девятая

Скользкая бетонная стена шахты, где давным-давно никто не бывал, казалась жила своей жизнью.

Она со своего верха, до самого низа была густо покрыта влажной, студенистой слизью грибков. И казалась самодеятельным спасателям бесконечной, пока ни преодолевали расстояние до нужной точки подвального помещения.

К тому же, спуск не порадовал и непосредственным знакомством Кольцова и его друзей с этим проявлением живучести самых безобидных видов живой природы. Так, выхваченная из гулкой темноты колодца вентиляционной шахты узким лучом электрического фонарика, она в такт рывкам провода то отдалятся от человека, то приблизившись, норовила измазать его с ног до головы многолетиями наслоениями грязи, выросших со временем на бетонных стенах.

— Эй, осторожней спускайте, а то уроните, — ломаный английский язык Ямото Намури, в сочетании с многоголосым эхом одновременно у всех вызывает улыбку и у тех, кто сверху управляется с тросом, и у ранее спустившихся друзей.

— Ты что, маску респиратора снял? — встречают они его на самом дне колодца бетонного колодца.

— А сами?

— Ну, да ладно, вроде бы, можно обойтись и так.

С откинутыми балахонами они уже не кажутся друг другу чудными. Да и времени на разглядывание бледных в лучах фонаря физиономий друг друга нет. Пора идти на выручку к людям, попавшим в смертельно опасную западню.

Дэйв встал на одно колено, не побоявшись погрузить его в вонючую жижу, достал, из своей брезентовой сумки, висевшей за плечами, лист бумага со схемой движения. Его перед спуском в эту преисподнюю хотя и наспех, но довольно точно составили местные, самые опытные представители инженерного корпуса, сделав это по словам, расспрошенного ими специалиста-сантехника.

Неловко орудуя в перчатках, американец разгладил это путеводное создание на резине, туго обтянувшей мускулистую ногу.

— Здесь решетка и лопасти всасывающего вентилятора, — определил он. — Где ключи, для снятия крыльчатки?

Долго ответа ждать не пришлось. Все старались работать с полной самоотдачей.

— Вот они, — прозвенел в темноте разноской инструментов Сергей, — Пошли!

В ответ получил одобрение, больше смахивающее на персональную инструкцию.

— Главное, чтобы нам удалось пролезть в свободное пространство, произнес бывший командир, вновь получивший те же самые властные функции над остальными членами экипажа «Каравеллы». — То самое, что имеется в проёме между двигателем и стеной трубы.

Зная, что каждое его слово звучит приказом для остальных, он еще раз сориентировался в пространстве и, свернув план, уверенно «поплыл» по грязи, чавкая ногами при каждом шаге, но с каждым из них упорно двигаясь вперёд.

Остальные старались не отставать.

— Вот черт! — вдруг раздалось после звука удара.

— Что такое?

— Да эта самая решетка, — сделал открытие Колби. — Сильно заржавела, проклятая.

Изучение препятствия, впрочем, не заняло много времени. Почти сразу последовала новая, более благостная фраза.

— А вот и барашки крепления, — проинформировал впереди идущий лидер.

Но удержаться на той же положительной волне ему не удалось.

Она сменилась следом за этим новым всплеском ожидания ещё больших неприятностей.

— Только не поддаются черти! — привычно для себя ругнулся закоренелый атеист Колби. — Видно, резьба от сырости на болтах накрылась такой матёрой коррозией, что простым ключом её не взять.

— Ну-ка, я посмотрю, в чём загвоздка, — Намури осторожным движением отодвинул американца в сторону. — Отвернитесь-ка Дэйв, на минутку от искр, я их плазменным резаком попробую взять.

И действительно, инструмент, предусмотрительно захваченный наверху у спасателей, решил проблему в считанные секунды.

Решетка, отрезанная от прежних креплений к бетонным стенкам, отвалилась в сторону.

Тут за дело взялся Сергей с разводным ключом в руках. Вот и сама разлапистая крыльчатка вентилятора тоже утонула в жиже на полу, следом за срезанными болтами с гайками.

Вот так, хоть и с великим трудом, но первое препятствие благополучно остается позади. Дальше приходится идти по узкому проходу центральной ветки вентиляционной системы, пока и она не раздробилась, на более мелкие ответвления.

— Тут должна быть дверь, определил по карте американец, посветив электрическим фонарём уже не под ноги, а на своё бумажное сокровище из походной заплечной сумки.

Следом нашлось подтверждение верности схеме, как и веры во всесилие технического оснащения японца.

— Опять без тебя, Ямото, с ней нам не справиться, — определяет Колби. — зажигай сою горелку!

Намури второй раз просить не пришлось. Он с энтузиазмом взялся выполнять полученный приказ. Да так, что едкий чад горелой ржавчины у всех троих вызвал приступ кашля.

И всё же Ямото ни на минуту не прервал яркую тонкую линию, вырезая в металле контуры замка, закрытого снаружи. Тот не выдержал напора, как и все остальные его предшественники, тоже тщетно заслонявшие путь спасателям до их благородной цели.

Вот и этот, тяжелый, а сейчас и раскаленный до красна, кусок железа перестал сдерживать движение вперёд. Смачно плюхнулся в жижу под ногами. И также как и другие, ненужные более, ржавые детали вентиляционной системы, прежде чем утонуть в грязи, зашипел, как обиженная кошка.

В следующем коридоре, куда они попали, переступив порог, было немного чище.

Видно, что совсем недавно лаборатория могла себе позволить содержание целого штата уборщиц. Однако приди они завтра на работу, каждой пришлось бы изрядно повозиться со следами, оставленными на пластиковом покрытии пола грязными бахилами новоявленных спасателей.

Поворот, еще один, и впереди открылась широкая лестница, ведущая наверх, по краю металлических перил залитая, словно нехотя стекающими по ступеням потоками белой пены.

Да и сами металлические некогда поручни изменили свою прежнюю, так привычную для людей, форму. Казалось, что ни оплавились, словно пластилин под горячим солнцем. Только не от жары, а наоборот — от космического холода и были сейчас покрыты серебристым, налетом изморози.

Каждому пришла догадка:

— Вот она — белая напасть.

Теперь, встретив врага лицом к лицу, нужно было вступать в бой.

— Посмотрим, парни, верно ли нам ее по телефону описали, — Сергей взял из сумки один из гаечных ключей и бросил его в вязкий белесый поток, что безмолвно спускался по лестнице прямо на них.

Но лучше бы он так не поступал. Получив новую порцию пищи, пена в месте падению стального ключа яростно забурлила, словно накипь в котле с мясным бульоном, и разлилась по ступенькам еще шире.

— Осторожнее, нам еще по ней идти, — запоздало донеслось из-за спины до Кольцова.

— Лестница — единственный наш путь наверх, до шестого этажа с этого нашего девятого, — целой тирадой остановил опрометчивые действия Сергея предусмотрительный Намури. — И так видно, что от этой дряни добра не жди.

К счастью, пена растекалась ручьём вдоль самого края, не занимая всю площадь лестничных пролётов. Так что боком, прижимаясь плотнее к стене, они осторожно, шаг за шагом начали подъем, пока через несколько десятков ступеней дорогу окончательно не преградила им целая лужа дышавшего морозом желеобразного вещества.

— Теперь-то оно и на лед вовсе не похоже, стало вязким каким-то, — сравнил Сергей с тем, что ранее видел на Марсе. — Там-то лед был как лед.

Намури прояснил ему пользу от более острого и вдумчивого восприятия текущей ситуации.

— Забыл температуру? — напомнил он очевидный факт. — Здесь, пожалуй, она много выше, чем те 100 градусов мороза по Цельсию что встретились на Марсе.

Колби заявил более решительно, как и всегда в минуту ярости, опускаясь до сквернословия:

— Да и черт бы их побрал, всех здешних алхимиков с их радиационным жёстким облучением.

Так как остальные не поддержали его настрой, он пошёл дальше в осевидных выводах.

— Разбудили дьявола, — снова не поскупился на крепкое выражение американец. — А нам эту ядовитую кашу расхлёбывать!

И всё же в словах не было уныния. Более того, оказалось, что он уже наметил план дальнейшего передвижения.

— Идем налево, это коридор седьмого этажа, прозвучала команда остальным. — Ребята вместе с Саймоном находятся всего за одним потолком от нас — пробьемся!

Обойдя непреодолимую лужу стороной, они свернули на седьмой этаж. Здесь и пластик на полу, и краска по стенам уже были обглоданы дочиста. Но их масса оказалась явно маловатой для создания сплошного ковра. От того белые хлопья пены не сплошным ковром, а лишь вразброс бугрились по обнажившемуся, парящему в свете фонарей, бетону.

Взяв в расчет, что на всех этажах лаборатории кабинеты должны были находиться точно один над другим, троица отыскала бокс, расположенный прямо под той самой таинственной препараторской, где от космической беды оборонялся Ларсгартен со своими коллегами по трагически завершившемуся эксперименту.

К счастью, до катастрофы в нем, видимо, собирались делать ремонт и вытащили наружу всю прежнюю металлическую и пластиковую начинку, так что пене, кроме входной двери, поживиться было нечем.

— Был бы я взломщиком банков, такая штука — пена оказалась бы мне весьма кстати, — пробурчал, оглядевшись по сторонам, Дэйв. — Не один бы сейф не устоял…

Луч его фонаря пробежал вдоль стен, покрытых, сияющей бликами кафельной плиткой.

Затем перескочил на потолок:

— Здесь круг нужно вырезать, а парни оттуда к нам спрыгнут. Его план поддержали и тут же взялись за работу. С инструментом к потолку поднялся Намури, сделав это с использованием, найденной тут же, строительной деревянной стремянки.

Бетонные перекрытия не так легко, как металл, но тоже поддались тысячеградусному жару раскаленной плазмы. И хотя с каждой минутой вокруг нее становилось все жарче и пришлось надеть респираторы от ядовитых паров, работу продолжили по очерёди. Дошла она и до их командира.

— Ну-ка, теперь дай резак мне, наведу последний штришок, чего уж тут энергию беречь, дело в шляпе!

Дэйв Колбн до конца утопил в гнезде гашетку пистолета, доведя до предела накал плазмы.

— А-а-а! — дикий крик, наполненный ужасом и страданием, казалось, заполнил все помещение.

Расступившиеся друзья словно в ступоре наблюдали то, как едва упал вниз квадрат вырезанного потолка, сверху оттуда хлынул мощный пенистый поток, разъедая все на своем пути.

Он в мгновение ока сделал Колби похожим на кремовую бабу, обильно политую сбитыми сливками.

Опешившие Сергей и Ямото, скрестив лучи своих фонарей на том, что совсем недавно было их командиром, с ужасом смотрели на то, как все ниже оседал силуэт, превращаясь в бесформенную массу.

Тогда как сверху все била и била тугая ненасытная струя, грозя залить всю комнату.

— Бежим, Серега! — наконец опомнился Намури. — наверху теперь уже никого не осталось, все погибли, как и Дэйв!

И хотя из-под маски респиратора вместо слов донеслось лишь бубнение. Кольцов сообразил всё, что ему предназначалось. Тут же, как на стометровке, он ринулся вслед за товарищем.

Вначале казалось, что бег наперегонки с белой напастью будет бесконечным. Но чем дальше они удалялись от места гибели Дэйва, тем скорость потока пенистого оккупанта падала, как бывает с каждым метром пляжа у накатываемого на берег морского прибоя.

Но вот и коридор закончился. Нужно было искать путь возвращения по памяти, так как схема подземелий осталась в заплечной сумке, так жутко и безрассудно погибшего, Дэйва Колби.

Теперь первым двигался японец. И когда пятно света от фонарей уперлось в тупик, Намури увлек Сергея в крайний проем со съеденной дотла, как и повсюду вокруг, дверью.

 

Глава десятая

На новом месте можно было отдышаться.

— Такое ощущение, что уже здесь-то эта облучённая радиацией седая дрянь еще не была, — тяжело отдуваясь, Ямото стащил с головы резиновую маску респиратора.

Так говорить позволяла сама обстановка помещения, не нарушенная чужим вмешательством. Имелось и серьёзное отличие ото всего, что встречалось прежде в этой секретной лаборатории, при муниципальной тюрьме частного химического концерна.

Почти все пространство этой комнаты занимали старинные, изготовленные из массива дерева широкие стеллажи с помещёнными на полках большими пластмассовыми емкостями.

— Действительно, начинка на месте, — не совсем согласился Кольцов с мнением последнего уцелевшего друга из их бывшего марсианского экипажа. — Но белая напасть и здесь, судя по всему, побывала, хотя и не позарилась на невкусную для себя еду.

Доказательство такому выводу отставного космонавта отыскалось им тут же, стоило лишь хорошенько осмотреться.

— Гляди. — Сергей обвел лучом своего фонаря белую плесень, на месте двери.

Затем пятно света перешло на противоположную стену с такой же зияющей дырой, что и на месте прочих дверных проёмов.

— Тут некогда были створки выхода грузового лифта, — констатировал Сергей. — До того, как их не съел оживший космический студень.

Наличие в служебном помещении грузового лифта стало еще одним наглядным подтверждением того, что на этот раз, в отличие от предыдущего, они попали достаточно удачно. Оказались на складе. Где оставалось им только выяснить: почему его содержимое нисколько не пострадало от марсианского завоевателя, ныне устроившего шабаш по всем подземным сооружениям исследовательского центра, устроенного для маскировки, а также и экономии на рабочих руках, в пенитенциарном учреждении, открытом на базе здешних фирмачей.

Чем невольно оба и занялись. В том числе и воспользовавшись тем, что преследование смертельно опасной пены прекратилось, а другого полезного занятия, помимо изучения окружающей обстановки, у них сейчас просто не было.

— Не идти же назад, прямо в пасть опасному врагу! — отчётливо понимали и тот, и другой.

Объектов для изучения, впрочем, было не мало. Но и радоваться за сохранность чужого добра они посчитали занятием не к месту и не ко времени. Тогда как, нависшая над друзьями смертельная опасность никуда не делась. Постоянно напоминала о себе уже тем, что все явственнее из коридора доносилось шлепанье наступающей волны белесой грязи.

Судя по этим звукам, время от времени она приостанавливала своё неумолимое течение. Но делала это не потому, что успокоилась в дальнейших поисках пищи, а лишь для того, чтобы заполнить до краев очередное, занятое ею помещение.

К тому же и тактика, выбранная завоевателем земного пространства, полностью соответствовала любой науке о военных действиях, утверждавшей о необходимости восполнения потраченных ресурсов и пополнения боевого арсенала всё новыми возможностями.

Теперь же воинственный напор всепоглощающей массы был достаточным не только для переработки органики, металла, других веществ и подобных материалов. Уже и бетон не предохранял свою начинку из стальной арматуры от всепожирающего чудища.

— Мы здорово опоздали, — отметил неутешительную перспективу Ямото Намури.

— Да и вся наша попытка пробраться к Саймону была, по сути, глупой, детской выходкой со стороны Дэйва, — не сдержал упрека в адрес погибшего командира Сергей. — Можно было еще на верху сразу догадаться о том, что в препараторскую напасть невозможно, не найдя реального пути по кафелю.

За скобками фразы оставалось то, что прекрасно понимали самодеятельные спасатели. Ведь, теперь было яснее ясного, что сотрудники лаборатории, к которым они спешили на выручку, на самом деле оказались обречёнными, когда и эту их последнюю защиту затем целеустремлённо преодолела белая напасть.

Причём, перед тем, как разобраться с людьми, съела она в лаборатории, где препарировали биологические объекты, сначала все электрические провода, а затем и ведущий наверх телефонный кабель.

Эти рассуждения, как озвученные, так и оставшиеся лишь в головах бывших покорителей космоса, не носили оттенка паники. Не были они и лишними. Поскольку концентрировали их общее внимание на ранее допущенных ошибках.

Только и они, как стало ясно, сыграли свою положительную роль.

— По кафелю, говоришь, эта ледяная зараза не сразу прошла к обречённым жертвам? — переспросил Намури.

— Точно! — кратко, но ёмко напомнил ему Сергей подробность последнего телефонного общения с Саймоном Ларсгартеном.

Кроме того, логически рассуждая, пилот пассажирского лайнера и бывший покоритель Марса, невольно связал его незавидную судьбу с их собственным положением вещей.

— А нам бы и кафель не помог, — продолжил озвучивать свои мысли Сергей Кольцов. — Слышишь, какие звуки доносятся из коридора, где движется это живое вещество неудержимым потоком.

Собеседнику оставалось лишь уточнить перспективы их земного существования.

— Еще полчаса, и сами растворимся в этой паршивой пене, как Дэйв и Саймон, — заявил японец, глянув на светящийся в темноте циферблат своего наручного хронометра.

Только ничто на Земле, как поётся в популярном шлягере времён детства Сергея Кольцова, не проходит бесследно. Вот и мгновения, потраченные на констатацию факта его товарищем по прежним приключениям и этой их страшной беде, вдруг принесли и еще кое-какие рациональные мысли, совсем не лишние для обречённых было на страшную расправу пленников белой напасти.

— Слушай, а почему именно кафель оказался ей не по зубам? — уже всерьез спросил у друга Ямото Намури. — И вообще, чего эта всепожирающая дрянь на самом деле боится?

Сергей ответил ему так, как было в его отчёте о космическом полёте на другую планету.

— На Марсе ледяные шапки полюсов под пылью отступали. Я еще удивился, где гонит пыль ветром на поле глетчера, там целые проплешины во льду остаются, — вспомнил Сергей. — Даже эффектом этим астрофизики потом объяснили цикличность расползания этого марсианского обледенения.

Закончив мысль, он горько усмехнулся:

— Словом, дорогой дружище, в отдельные сезоны больше на Марсе пыли — меньше льда!

Намури просиял.

И уже не от луча фонарика Сергея, направленного прямо в лицо спутника, а от сделанных сейчас выводов:

— Пыль! Так ведь в ней на Марсе, креме окиси железа и прочей ерунды, кварца полно. А кварц — компонент керамики. Вот и весь секрет с кафелем. Потому и боится этот простой земной материал марсианский лёд, что сам может отравиться, вкусив подобной пищи.

Намури бросился с объятиями к Сергею:

— Чем ни выход!

Но радость длилась недолго. Лишь до того момента, когда оба осознали проблему связи, необходимой для сообщения наверх о только что сделанном спасительном открытии.

В будущем, вооружившись таким рецептом, никогда не поздно взять верх над инопланетным оккупантом. В настоящее же время, останется для достижения победы, всё это его теперешнее логово хорошенько обычным песком засыпать, не дать белой напасти перейти из подземелья на открытое пространство, где силы её умножит поглощение окружающей органики и прочего.

Совсем не случайно та вспышка радости потухла еще более скоро, чем началась:

— Не выбраться нам отсюда.

— Подожди расстраиваться, Ямото, — попытался успокоить его товарищ по несчастью.

И даже перешёл на шёпот, будто поостерёгся их общего врага, уже способного, возможно, различать оттенки человеческой речи.

— Ты помнишь, что этот самый герр Корф наверху насчет тюрьмы толковал? — навёл Сергей своего спутника на новую мысль. — У них при тюрьме картонажная мастерская была.

— Клеили заключенные в качестве трудового воспитания различные ящики, упаковку, — повторил за Корфа Ямото.

— Вот именно, что клеили, — воскликнул Сергей, забыв про шёпот. — Только вот чем скрепляли картон и бумагу?

Он перевёл луч электрического фонарика на стеллажи, окружавшие их своим неведомым содержимым:

— Ну-ка, глянем, что здесь на полках? Особенно интересует содержимое этих вот банок.

Пока Намури тоже светил электрическим фонарём, помогая Сергею Кольцову в его поисках, тот ловко вскрыл несколько крышек, перебирая, одну за другой, вместительные ёмкости с растворами:

— Так и есть — жидкое стекло.

Радость от находки стоила того, чтобы ею немедленно поделиться.

— Самый дешевый клей — силикатный, — услышал японец от русского приятеля. — Уж в нем-то этого кварца полным-полно.

Полки действительно хранили в эту минуту подлинные сокровища, ценой которых могла быть жизнь их самих и остальных землян.

Немедленно осуществлённая проверка действия этого вещества на пришельца с Марса, блестяще подтвердила предположение исследователя Намури, дополненное практиком Кольцовым.

Несколько банок с клеем, брошенных в коридор, в надвигающуюся волну белой пены, тут же остановили ее движение.

— Ты глянь, какая все же тварь, — Сергей торжествуя, вдобавок швырнул по тому же адресу еще и одну не распечатанную банку с клеем.

Но хлюпанья не послышалось. Раздался только звук удара тяжёлой ёмкости о бетонный пол. Потому что пластичная, как сгущенное молоко, пенистая масса в мгновение ока расступилась перед запущенным в нее снарядом.

— Я же говорил, — не любит она таких гостинцев! — констатировал Ямото. — И не дурра, поскольку даже пластик не замаскировал от пены содержимое канистр и при ее первом посещении склада, и сейчас.

— Пойдем еще принесем! — Кольцов сделал шаг назад, чтобы вернуться вглубь склада за новым снарядом для борьбы с врагом.

Только был остановлен его соратником.

— Поступим проще: сами уйдем отсюда, — вместо этого принял другое решение Ямото Намури. — И первым делом, снимем резиновые комбинезоны, вовсе не являющиеся защитой от прожорливой марсианской нечисти, как сами видели в случае, произошедшем с незабвенным Дэйвом Колби.

Зато надетые еще наверху, по настоянию Гюнтера Корфа, под резину комбинезонов хлопчатобумажное белье и особенно шерстяные носки оказались теперь незаменимыми в деле спасения людей.

Тканые и вязаные материалы, как губки, впитывали в себя, наносимый на них густыми слоями силикатный клей. Почти на глазах застывая, он, хрустящей при каждом движении коркой, при свете фонарей успокаивающе серебрился на фигурах бывших космонавтов.

Прихватив для надежности еще по нескольку вскрытых банок с бумажным клеем, они и пошли в обратный путь.

Белые живые инопланетные сугробы, ярко отсвечивая в лучах фонарей, ничего не могли поделать с отступавшим неприятелем. Некогда безжалостная пена теперь широким коридором расступались перед приближением людей, чтобы после них снова сомкнуться желеобразной массой.

Вот так, шаг за шагом друзья продвигались вперёд, неумолимо выбираясь из смертельной западни.

 

Глава одиннадцатая

Возвращение к солнечному свету стало делом более простым, чем казалось бывшим покорителям космоса, когда только они ещё собирались довериться столь необычной защите от белой напасти, не робевшей и перед самым твердым материалом.

Шесть этажей вверх по лестнице теперь не заняли много времени.

Правда, на самом выходе из подвала пришлось спасателям разобрать целый завал из стальных листов, приготовленных для отражения атаки из глубины.

— Вам повезло, что марсианский лёд пока завоевывает себе пространство внутри лаборатории, но когда фантастическая опара полезет наверх, то такая баррикада её точно не остановит, — первым делом Намури дал свою оценку действиям сотрудникам службы безопасности химического концерна, когда появился вместе с Сергеем перед опешившими спасателями, давно записавшими всех их в покойники.

Потом подошло время расспросов. Тем более что за время их отсутствия наверху многое что изменилось. И главным образом потому, что рухнула завеса секретности.

Не выдержал сам ее создатель — Гюнтер Корф. Он вовремя сообразил, что гибель в одном месте четырех прославленных на весь мир астронавтов не сможет до конца оставаться секретом. А, значит, придется и нести за это строгую ответственность. Его обращение в Совет безопасности ООН возымело действие камня, попавшего в муравейник. Все силы ведущих государств планеты были брошены на ликвидацию последствий необдуманного эксперимента фирмы Саймона Ларсгартена.

И все же лишь счастливая догадка Намури помогла окончательно справиться, казалось бы, с неминуемой для всей округи бедой.

С хорошим настроением Сергей ехал обратно. Сначала по памятному ему лесному проселку в Берн. А потом уже и по бетонной автостраде в международный аэропорт города Цюриха. Но радовался он не тому, что делает это не в прежних условиях сыпучего груза, а на мощном «Мерседесе» того самого знакомого ему полицейского сержанта. Кольцов не скрывал своего удовлетворения от вида встречного транспорта. Ведь в сторону бывшей лесной тюрьмы тянулись караваны самосвалов, тяжело груженные спасительным песком.

Он уже знал о том, что собираются делать на месте их с другом последнего подвига.

— Всё здесь засыпать не будем, так что могильника точно не увидишь, когда захочешь вернуться назад, — при прощании заявил ему, решивший пока остаться на месте спасательных работ, Ямото Намури.

Хитро прищурившись, он добавил слова, содержание которых заставило Сергея по-настоящему удивиться:

— Ты заметил, как эта масса почуяла опасность на расстоянии. Будем продолжать начатые исследования. Может быть это окажется ни чем иным, как проявлением разумной жизни?

— Чертова напасть-то разумна? — брякнул наобум Кольцов.

— Пока напасть, а там видно будет.

— Ну как? — спросил японец. — Остаёшься?

— Нет! — твердо ответил Сергей. — Мне в аэропорт нужно, ведь если рейс отменят из-за моего отсутствия, знаешь, как влетит!

— Ну да, опасность серьезная, — от всей души расхохотался Ямото, заставив улыбнуться и Сергея.

Он же, однако, теперь, подъезжая к международному аэропорту, уже больше думал совсем о другом: о знакомом голосе, так мило объявлявшем: — Наш рейс проходит на высоте…

И уже в дороге, когда промелькнул на столбе указатель Цюриха, старый холостяк Сергей Кольцов принял окончательное решение. Понял, что он сейчас же скажет Ларисе. И пусть тогда, как говорится, Вадим плачет, ведь третий всегда бывает лишним.

 

Глава первая

На краю карантина

Уже смеркалось.

Процесс был долгим, как всегда бывает на такой заоблачной высоте, считающейся «крышей мира» для всей Северной Америки. Потому что здесь закатное Солнце, как всегда, выполнило свою суточную миссию гораздо позднее, чем бывает на равнине, где уже наверняка вспыхнули уличные фонари и под люстрами в жилищах собрались ужинать обывателей, а также туристы.

Самые обычные люди, не из тех, кто в любое время суток готов наслаждающихся не жареной индейкой с фасолевым гарниром, а самыми эффектными видами окружающей природы. Даже если для этого нужно продрогнуть на холоде под открытым небом.

И всё же такая игра стоила свеч. В том числе и здесь, за счёт любования на белоснежные шапки горных пиков, куда в последнее время муниципальные власти, объявив карантин в национальном парке Денали, вдруг закрыли доступ.

При этом для гостей, приехавших специально для этого на юг центральной части Аляски, муниципалитет и оставил, словно в качестве утешения, лишь это самое визуальное наблюдение издалека, как единственный шанс приобщиться к незаурядной самой настоящей — величественной красоте.

Там, внизу, в эти мгновения сотни объективов фотокамер, бинокли, стереотрубы и даже бытовые телескопы могли быть направлены наверх, чтобы запечатлеть в памяти столь неординарное явление, как заход Солнца за горный кряж.

Но всё же — течение времени никому не обмануть.

В урочный час и здесь, откуда и в бинокль не разглядеть не только фигуру человека, но и его домовладение, светило тоже простилась со всем былым окружением до завтрашнего утра.

И вот, неуклонно уходя вниз, Солнце окончательно зашло за северную, ближайшую от снежного лагеря «морских котиков», вершину снежного великана. Двухголовое чудо природы, под названием Мак-Кинли, поднявшийся за шесть тысяч метров над уровнем моря, всю эту вечернюю процедуру оформляло своим непосредственным участием.

Особенно наглядно его было видно, когда наподобие гигантских песочных часов острая фиолетовая тень от горы медленно ползла по «циферблату» окружающих низкорослых белых вершин, черных скал и рубиновой зелени подтаявшего за день льда.

Но вот и эти естественные природные часы сыграли «отбой», когда быстро вытягиваясь, ночной сумрак окончательно накрыл собою перевал.

Сразу повеяло холодным дыханием окружающих ледников.

И хотя тёплым оставался ветер, приносивший с подножий запахи леса, травы и альпийской цветочной растительности, всё же, постоянно крепчая, и он сменил свою прежнюю милость на безжалостность чуть ли не зимней пурги. Уже и посвистывая между скалами, он погнал по россыпям камней белые струйки снега.

Но эти явные начинающегося бурана все же не смогли заглушить надсадного рева мотора, столь неожиданного в горах с наступлением ночи.

Среди дикого хаоса валов из гранита, льда и снега, оставленных когда-то доисторической подвижкой ледника, этот звук казался не просто чужим, а вносящим некий диссонанс в устоявшееся и весьма жесткое равновесие высокогорья.

Так летать с полным нарушением инструкций, да ещё выбирая тёмное время суток, когда минимальным остаётся возможное число свидетелей из местного гражданского населения и туристической братии, мог только один человек.

Рядовой спецназа морской пехоты Джон Пристли все эти мысли быстро привёл в порядок. Однако он ещё раз хорошенько прислушался, и, только убедившись, что это на самом деле приближается вертолет, откинул полог одной из палаток их бивака, разбитого прямо на перевале.

— Мистер Верстайн, прибыла смена!

 

Глава вторая

В засаде

Минуло уже без малого три недели, как их, четверых стрелков морской пехоты, гордившихся причастностью к славе специального подразделения этого воинства «Морских котиков», высадили на этом, и впрямь забытом и богом, и чертом, высокогорном перевале, расположенном на территории национального парка Денали.

Правда, обустраивались тоже всерьёз и надолго. Первым делом установили пару палаток из душного перкаля, не пропускавшего влагу, ни снаружи, ни изнутри. В одной из них, вместе с Джоном Пристли поселились, в тесноте, как говорится, да ни в обиде другие, как и он, обычные рядовые «ластоногие» — Генри Донован с Оливером Элфи.

Другое полотняное жилище — начальствующего состава — они сообща натянули для своего командира — сержанта Томаса Верстайна. Сделав это чуть в стороне, определив по своему полевому опыту самое спокойное, более-менее безветренное место. Каким и оказался «карман» обширного снежника, еще раньше их, видимо, в незапамятные времена, поселившегося на седловине перевала, ведущего из одной долины заповедника, в противоположную сторону.

Десантники не очень роптали, понимая, что сержанту точно было просторнее, чем им — его подчинённым, вынужденным тесниться, обогревая друг друга своим дыханием.

К тому же у командира в палатке было и теплее, так как имелись газовая плитка для приготовления пищи и создания условий для батарей полевой мобильной радиостанции, позволявшая подразделению круглосуточно держать уверенную связь с базой даже в здешних условиях полной невозможности использовать мобильные телефоны.

Зато в другом качестве бытового обустройства, значительно проигрывал Верстайн.

Пусть, его не тревожили солдаты, когда то и дело покидали и спальный мешок и палатку, отправляясь сменять один другого при несении дежурства на посту. Зато, вместо того чтобы проводить томительные часы досуга, как тот, в тоскливом одиночестве, общительные парни могли поболтать друг с другом на самые разные темы.

Особенно часто слушали столь незаурядного знатока различных областей знаний и отменного рассказчика, каким слыл Джон Пристли.

Этот американец итальянских корней, уступал практически во всём, своим сослуживцам. И в силе, и в ловкости, и в выносливости. Зато отлично управлялся с любой техникой — от радиостанции, до пулемёта, стрелял из которого просто превосходно. Чем искупал то бурчание друзей, когда те при смене позиции, вынуждены были большую часть снаряжении и боеприпасов брать на свои плечи.

Только и сам Джон старался там, где ему было по силам, больше брать на себя. И если дежурил, то непременно прихватывал к своему времени на посту несколько десятков минут и за будущего сменщика, позволяя тому чуть дольше понежиться в тепле палатки.

Так и тянулись день за днём, ночь за ночью. Уже изрядно надоев своим однообразием. Все ждали, когда закончится столь холодная высокогорная командировка и можно будет вернуться к себе на базу с её размеренным уютом, искупавшим даже утомительные тренировки в спортивном зале, на полигоне или на стрельбище.

Продуктов еще было достаточно. Ведь, что ни говори, а на холоде даже кусок в горло не лезет, но запасы топлива к газовой плитке с каждым днем катастрофически уменьшались.

Однако еще больше заботило старшего поста — сержанта Томаса Верстайна, что опустела последняя фляга со спиртным, помогавшим ему более-менее сносить тяготы выпавших на его долю испытаний. На примете оставался неприкосновенный запас сивухи в медицинской аптечке, но сам он надеялся, что черёд не дойдёт до поглощения денатурата.

И ему было впору выть от навалившейся скуки на посту, хотя он-то уже был посвящен в часть деталей проводимой войсковой операции, что делало прозябание в горах вполне оправданным, а не таким бесполезным, как в глазах подчинённых.

Во всех деталях зная подробности приказа, вот уже третий день он ждал смену. Уповая на то, что другая особенность проводимого мероприятия — полная неосведомлённость о характере врага, всё же отыграет своё:

— Хитрый лис высунет нос из норки и попадёт, в расставленные на него капканы.

Не обязательно появится здесь, где его ждало отделение сержанта Томаса Верстайна. На других точках, помеченных на карте, где также возможно было выбраться из петли, его ждали другие «морские котики» заодно с представителями военной полиции.

— Или, на худой конец, пусть здесь никого не оставляют, лишь бы нас отсюда забрали, — с тайной надеждой на подобный исход, проворчал сержант, давно и без этого истошного крика подчиненного, давно услышавший знакомый звук вертолетного двигателя.

Двойная перкалевая палатка, где все пространство было заставлено и его личным, и общественным снаряжением, мало располагает к уюту. Но сейчас выбираться даже из нее Томасу Верстайну — нож острый.

— И все же пора! — принято им решение. — Как-никак — смена для нас, наконец-то прилетела….

Сержант, отбросив последнюю дремоту, проворно выбрался из спального мешка. Откинул входной полог палатки и, оглядев, наперекор сумеркам, прямо оттуда окружающую обстановку, с удовлетворением заметил, что бивак их уже ожил.

В основном от того, что начали собирать свои вещи остальные члены их специальной команды десантников.

123

 

Глава третья

Важное задание

Старый служака сержант Томас Верстайн так долго тянет солдатскую лямку под руководством одного и того же начальника, что выучил на зубок того привычки и пристрастия. Потому ожидал появление из темноты именно любимой винтокрылой «лошадки» полковника Грэга — многоцелевого геликоптера «Bell UH», прозванного более воинственно и благозвучно — «Ирокез» теми поколениями вояк, что почти за семь десятков лет эксплуатации самой массовой в мире машины, оценили по достоинству ее боевые возможности, надёжность и неприхотливость.

Вот и начальник их Военно-воздушной базы придерживается того же мнения. Имея при этом и ещё одну, не менее вескую причину полётов во время сложных операций именно на «Ирокезе», каких имелось более сотни у них в ангарах.

Со стороны никто бы не определил, ни свои, ни чужаки, что такая старушка может нести в своём чреве не просто экипаж в полтора десятка человек, а являться штабной единицей.

Да и то, что внешний вид не главное, доказывала посвященным в секреты вертолёта мудрёная начинка, появившаяся после модернизации, когда машина получила систему ночного видения для пилотов и членов экипажа, а также такие приборы, как тепловизоры, позволявшие видеть, будто на ладони, необходимые цели, самим оставаясь при этом в темноте.

И всё же — мудрёное оборудование для ночных полётов требует и обычной поддержки с земли, — считает Сержант Верстайн.

Потому отдаёт приказ подчинённым и те вооружаются ракетницами и огненными факелами — файерами. И когда, в ночную темень шипя взметнулись, указывая направление источнику звука, трассы сигнальных ракет, на самой ровной площадке перевала, современными факелами-файерами десантники уже исправно обозначили место предстоящей посадки геликоптера.

Всё были готовы выполнить быстро и чётко сидельцы бивака на высокогорном перевале. Лишь бы только скорее покинуть здешний пост. А так как приказ могло дать лишь прилетающее начальство, то и выслуживались перед ним так, будто встречали самого президента.

…Но была и другая причина, торопившая Томаса Верстайна поскорее покинуть этот перевал.

Одиннадцать лет служит он в армии. Начал рядовым, и вот теперь носит на рукаве мундира заветные сержантские нашивки.

За время военной карьеры, каких только приказов он не выполнял. Бывал и в засушливой африканской, саванне, и в знойных, кишащих москитами, азиатских джунглях. Воевал в пустыне. Однако ни разу еще не получал столь странного задания.

Накануне операции всех командиров боевых подразделений вызвали на совещание к полковнику Грэгу — начальнику их военно-воздушной базы. Мероприятие тот проводил лично.

— Ваше дело — никого не выпустить отсюда… — полковник обвел жалом остро отточенного тесака, заменявшего ему указку, обширный квадрат на карте горного массива. — По возможности взять живым.

Он многообещающе и предельно хищно осклабился:

— Но ничего страшного не произойдет, если кого и пристрелите.

Хорошо поставленный голос полковника при его последних словах, перед тем как распустить подчинённых по казармам к личному составу, вдруг сменил окраску.

Буквально задрожал от утробного смеха:

— Главное, что никто, ни одна душа, без специального разрешения не должны улететь, уйти или уползти отсюда живым.

 

Глава четвёртая

Замена отменяется

Все эти недели бдения высоко в горах, подробности инструкций, полученных от полковника, всё не выходили из головы сержанта Верстайна.

— Хорошее дело — взять живым или мертвым. — Томас голову готов отдать на отсечение. — Легче сто раз кряду взять банк в его любимую рулетку, чем встретить здесь, на заоблачной морозной высоте, в мире мертвой природы, хотя бы одну живую душу.

Но приказ — есть приказ.

Сразу по прибытию на место сержант еще верил в свою удачу и не хотел отдавать ее в руки случайности. Потому приказал предпринять все необходимые меры, которые ему подсказывал богатый военный опыт. В том числе велел установить на посту станковый пулемет с прицелом ночного видения.

Пристрелять все сектора на единственной ведущей через перевал тропе, было делом нехитрым. Тем более, что, и доверяя своему талантливому пулеметчику — рядовому Джону Пристли, всё же самолично убедился в доступности зон поражения пулеметными очередями.

И все же установленной с первого дня достаточно жёсткой дисциплины хватило ненадолго.

Лишь вначале каждое дежурство на перевале велось, как и полагается — круглосуточно. Но к концу третьей недели сержант убедился, что на этот раз, с высадкой на высокогорный перевал в массиве Мак-Кинли, ему выпал пустой билет в лотерее удачи.

— Бесполезна здесь наша толкотня, — только и сказал сам себе, решив в дальнейшем просто отбывать номер, время идет, и ладно.

Подчиненным того и надо.

Махнули рукой на все уставы, кроме одного, в котором говорится, что рано или поздно караульным полагается замена.

…Вертолет, хотя и ожидался десантниками с таким нетерпением, появился перед ними все же внезапно.

Юркая, окрашенная в маскировочный пятнистый камуфляж, винтокрылая стрекоза с опознавательными знаками их военно-воздушной базы на длинном, сходящем на веретено фюзеляже, классно — без предварительного облёта, сразу с подлёта же пошла на посадку.

Последний рык на предельных оборотах двигателя, и машина точно опустилась в центре очищенной от валунов площади. Благо, что место для ее полозьев успели основательно утоптать на снегу перевала, заждавшиеся, по их мнению, замены на посту, десантники.

Раздались их восхищённые голоса:

— Ну, дает!

— Словно игрушка в руках пилота!

— Так на базе летает только полковник Грэг! — восхитился вместе со своими подчинёнными сержант.

Но, едва сдвинулась, как в обычном купе — в сторону дверца машины, тут же понял, с тоскливостью старого служаки:

— Смены им не будет…

Действительно, полковник просто так, чтобы заменить посты, собственной персоной летать не станет.

Лопасти несущего винта вертолета еще не успели очертить последний круг над замершей машиной, как к, готовой сдвинуться в сторону, дверце, натягивая на ходу свои походные ранцы, бросились все трое рядовых десантников. При этом никто из них даже не заметил, как их командир не просто приотстал, но и скинул с себя прямо на снег собственные вещи, как и у них, упакованные в заплечную ёмкость.

— От-тставить погрузку в вертолёт! — из пилотской кабины на утрамбованный снег спрыгнул командир базы.

Затянутый в меховую летную куртку, в кожаном шлеме и унтах на собачьем меху, он совсем не походил на того щеголеватого офицера, каким знали его в жизни подчиненные, а прочая публика — по газетным снимкам.

Едва взглянув на темные круги под глазами, какие бывают только от многих бессонных ночей, и землистый цвет лица полковника, сержант Томас Верстайн, как говорится, верхним чутьем догадался о проблемах, уже в полном объёме возникших у них на военно-воздушной базе и только еще грядущих неприятностях и для его поста:

— Все идет не так, как планировалось, — пробурчал чуть слышно, буквально лишь себе под нос командир отделения. — И кто знает, сколько нам еще придётся мерзнуть здесь, на забытом богом, скалистом перевале.

Если так дальше дело пойдёт, то по мысли Томаса, после увольнения на гражданку, имеется у него отличный «золотой парашют» отставника. Возможность устроиться в доходное место предсказателем.

Поскольку самые худшие его предположения очень скоро обрели свои реальные очертания.

123

 

Глава пятая

Ночная пурга

Через полчаса вертолет улетел.

О его визите осуществленном наяву, а не в кошмарном сне на проклятый участок земли, как окрестили свое месторасположение десантники, остались вполне материальные напоминания.

В виде солидного штабеля коробок с продуктами, ёмкостями с водой и спиртом, баллоны для газовой плиты, а также дополнительные ящики с боеприпасами, завезенными командованием базы не столько взамен израсходованным, чего не происходило, сколько для поддержки духа личного состава в предполагаемых трудностях.

К тому же у сержанта Томаса Верстайна появился собственный подарок с «большой земли». Теперь, после отлёта «Ирокеза», нагрудной карман его защитной куртки солидно оттопыривался. Пакетом с приказом оставаться на посту вплоть до особого распоряжения.

Между тем, всё грозившая своим набегом, безудержная метель таки нагрянула. Да еще и разыгралась не на шутку.

Обрела такую мощь и скорость, а также ледяную плотность снеговых зарядов, что командир поста решил дать подчинённым возможность отдохнуть. Рационально предположив, что в такую погоду не только самый хитроумный и упрямый злоумышленник не пойдет здесь через перевал, рискуя собственной жизнью, но и добрый хозяин собаку не выгонит на улицу — на погибель.

Всё остальное было как обычно, включая приготовление пищи, не считая того, что сами бойцы проводили время в своей палатке, да лишь изредка наведывались к сержанту за горячим питанием.

И вот теперь, в столь экстремальных условиях, Джону Пристли особенно пригодился его дар рассказчика. Среди всевозможных историй, услышанных от него сослуживцами, наибольшей популярностью пользовались пересказы различных научных публикаций о поисках в этих местах снежного человека. Как его еще называют — Йети или просто — гуманоидом.

Подробности всевозможных версий и предположений оказались прямо-таки злобой дня. И продолжались бы бесконечно, не запрети эту тему сержант Верстайн, сквозь завывания метели всё же услышавший кое-что из баек в исполнении своего подчинённого, готового, таким образом, сбить с толку всех остальных.

— Прекратить эти глупые россказни! — велел командир. — Займитесь лучше изучением устава несения караульной службы.

И никто из них не ведал, что совсем скоро то, что он называл байками, ворвется в их реальную действительность с той же скоростью, с какой промчалась снежная буря.

Три дня жестокие порывы ветра рвали с растяжек капроновый купол палатки. Гудели на туго натянутых струнах репшнуров. И все это время никто из четверых без особой на то надобности и носа не показывал наружу.

Сажа ли от, непрерывно работающей в штабной палатке газовой горелки, или предыдущие солнечные дни зачернили основательно и без того загорелые физиономии караульных. К тому же вконец надоевшие галеты и свинина из консервных банок, разогретая на пламени газовой плиты, окончательно отравили им жизнь.

Все чаще выходил из себя и срывался на крик и побои сержант Томас Верстайн. Теперь уже он не терпел никаких возражений, приводя различные предположения о личности и уме отправившего их сюда начальства.

Как человек, не искушенный в науках, он опасался всего непонятного, вроде повествований про Ёети, на какие был богат местный фольклор, усвоенных с большим удовольствием рядовым Джоном Пристли.

И всё же, заставив того прекратить мутить однополчан, ничего не мог сделать сержант со своим главным сейчас противником. Тем самым приказом начальства безвылазно сидеть на перевале.

Не известно, что больше расслабляет и заставляет тянуться к фляге со спиртным — безделье или полная неизвестность перспектив. И оба этих обстоятельства все больше и больше был не по нутру Верстайну.

— Им-то хорошо там, на базе! — разглагольствовал про себя сержант. — Сидят в тепле и уюте, как у Христа за пазухой, а здесь пропадай.

Он коснулся кармана куртки с секретным приказом, полученным накануне метели лично от полковника Грэга:

— Мерзни, не зная, во имя какой награды.

Когда же у него в палатке появлялись рядовые десантники, чтобы приготовить еду на газовой плите или получать текущие распоряжения.

— Но ничего, ребята! — твердил уже вслух. — Отстоим тут свое и поедем в заслуженный отпуск.

Действительно, в ходе личного появления с проверкой поста, заметив недовольство на лицах подчиненных, так и не дождавшихся смены, полковник Грэг пообещал после выполнения задания всех отправить на месяц в тропики:

— Там уже каждый из нас наверняка и всласть наверстает своё за понесённые здесь физические и моральные потери!

123

 

Глава шестая

Следы на снегу

Лишь на четвертое утро пурга стихла.

Словно в искупление своих недавних грехов, заставлявших людей искать спасение от пурги и прочих проявлений стихии, зима расщедрилась на оттличную, солнечную погоду.

Откопавшись из-под снега, по самый верх завалившего палатку, затем оказав помощь сержанту, вызволив его уже из индивидуального сугроба, рядовые десантники, как дети, с самого утра резвились под жарким горным солнцем.

Тяготы морозных ночевок отходили на задний план. Тогда как поразительная красота открывшейся панорамы гор и особенно — вершин исполина Мак-Кинли утешила даже зачерствевшую на службе душу сержанта.

Окинув пятнистую куртку, он, охая от восторга, он довольно долго растирал свой могучий торс пушистым снегом:

— Чем не Альпийский курорт.

Однако, приятный моцион пришлось прервать вовсе не от того, что Томас Верстайн замёрз или потерял дальнейший интерес к продолжению закаливания. Его отвлёкли от природного и совершенно бесплатного солярия и долг личной государственной службы, и дисциплинированность самого рьяного подчинённого.

— Сержант! Сержант! — истошный, как всегда, крик рядового Джона Пристли навсегда прервал увлекательный моцион. — Поглядите, что это?

Надевая на себя форменную куртку, начальник поста сделал несколько шагов туда, куда его звал наблюдательный спецназовец. По пути, придумывая самое обидное в их условиях наказание для итальяшки, если тот позвал его по пустяковому поводу.

Только стало не до этого. Впору было самому хвататься за голову, в ожидании будущих строгих, вплоть до уголовных, санкций от командования их военно-воздушной базы.

Ему было отчего испугаться.

Судя по всему, следовало поставить крест на успешном дальнейшем продолжение своей военной карьеры. Ведь строгий приказ он со своим подразделением не выполнили. Дали возможность неизвестному злоумышленнику выйти из зоны оцепления в этом квадрате национального парка Денали.

Чувствуя, как капли холодного липкого пота побежали по позвоночнику, сержант Верстайн долго разглядывал следы на снегу — неоспоримые улики его попустительства и разгильдяйства подчинённых. Они были такими чёткими, что оставалось только гадать о том, как на пушистом снегу шагах в пяти от ближайшей палатки появились эти отпечатки босых человеческих ног.

Спасительную мысль подал знаток народного фольклора:

— Не иначе, как Йети прошёл!

И тут же Джон прикусил язык, поймав на себе свирепый взгляд начальства, строго-настрого до этого запретившего здесь на посту любые разговоры и упоминания о гоминоиде — снежном человеке.

И сержант пустился на ругань. Только сразу на всю троицу любителей таких легенд:

— Разыграть меня хотели! — зарычал он. — Так будет вам розыгрыш.

Стремглав побывав в своей палатке, обратно он вернулся в другом, более воинственном виде, чем прежде — опоясавшись портупеей. Первым делом, демонстративно отщёлкнув кнопку кобуры с вороненым пистолетом, разозлённый сержант произнёс угрозу:

— По закону полевого суда, расстреляю того, кто пошутил, пробежавшись по снегу голыми пятками.

Уже вынув оружие, он поочерёдно обвёл стволом десантников:

— Сами признавайтесь, а то хуже будет!

Зная его крутой нрав, побелели от ужаса и несправедливых обвинений Генри Донован с Оливером Элфи.

И только Джон Пристли, как выяснилось, не потерял своего самообладания. Посмел спорить с вооруженным и злым командиром. Да так, что у того не осталось никаких резонов приводить свои угрозы в исполнение.

Действительно, переписал основательно всю картину грядущего возмездия этот итальяшка. Потому что он не только первым из людей, обживших высокогорный перевал, отыскал здесь странные следы. Но и он же и заметил особенность, прежде оставшуюся вне зоны внимания сержанта и своих сослуживцев:

— Тот, кто босиком брёл с той долины на другую сторону нагорья, даже близко не подходил к нашим палаткам.

В качестве доказательства рядовой предложил посмотреть на всю цепочку отпечатков босых пяток по липкому сугробу. Она начиналась где-то далеко внизу и тянулась опять же вниз, но уже за границы запретной зоны.

Сержант Томас Верстайл не сразу остыл от своих прежних обвинений. Сделал это лишь после того, как взялся за бинокль и внимательно осмотрел сквозь сильную оптику обе стороны перевального участка.

Цепочка следов на самом деле тянулась сюда с той стороны и вела от них, через перевал с вершины хребта вниз, в долину, где вполне можно было смешаться с массой обычных людей.

Только данная перспектива ещё больше страшила Томаса Верстайна. Тем, что будет наказан за проявленное служебное преступление.

Оставалось пустить себе пулю в лоб. Но пришла в голову иная мысль, противоположная всем прежним. Основана она была на том единственно реальном предположении, что босоногий беглец не мог далеко уйти в здешних, весьма суровых условиях высокогорья.

— Вот она — удача! — словно граната взорвалась в мозгу сержанта.

Сразу вспомнились Томасу обещанные ему полковником Грэгом в случае удачи и выполнения задания лейтенантские погоны. Уже в кармане почувствовал и хрустящий чек с кругленькой суммой премиальных выплат за поимку беглеца или уничтожения любого, кто осмелился выйти из квадрата оцепления.

— Собираться в погоню! — сам сержант Томас Верстайн залюбовался металлическими нотками, появившимися в его, теперь вдруг обретшем полную уверенность в достижении цели, как говорится, истинно начальственном голосе. — Далеко он уйти не мог!

 

Глава седьмая

Погоня

После принятия решения о том, что делать дальше, ситуация на перевале изменилась, как по мановению волшебной палочки.

Безвозвратно ушло в прошлое чувство неопределенности, и каждый был готов делать то, чему так долго учили на базе и учебный пунктах боевой подготовки: убивать, ломать, калечить.

Смущало только то, что беглец вышел из царства холода — вечных ледников горного массива Мак-Кинли, окружённого национальным парком Денали, не совсем по погоде одетым. Говоря же попросту — голым.

Но разве мало подобного повидали они, все четверо, во время прошлых операций сил быстрого реагирования своей страны. Приходилось тогда растравляться и с разутыми, оборванными азиатами, и с затянутыми в свои тоги арабскими бедуинами, да и с собственными соотечественниками, вздумавшими бастовать и собираться на демонстрации протестов по тому, либо иному поводу совершенно бесхитростно — в чём мать родила.

Палатки собирать не стали. Тем более что укрытие от различных возможных капризов погоды было просто необходимо. Ведь здесь же, на снегу, оставались не только не нужный теперь в погоне станковый пулемет, но и сам пулемётчик рядовой Джон Пристли. Да и зачем тащить их стальную тяжесть, если воевать придется с одним человеком. Уж на него хватит гранат в подсумках и патронов в автоматах?!

Зато нельзя было оголять саму точку ограничения прохода из закрытой зоны, годящуюся для обороны от сообщников неизвестного беглеца, наличие которых никто не мог отрицать. И хороший пулемётчик, за долгие недели стояния на посту досконально изучивший все секторы ведения огня, мог один противостоять целому отряду противника.

Потому приказ, полученный Джоном Пристли, оставлял его дежурить на месте, тогда как остальным предстояло выходить на поимку «Йети», как уже успели прозвать в подразделении, неведомого беглеца, сумевшего воспользоваться пургой для того, чтобы обмануть караульных и уже од покровом ночи, когда прекратился снегопад, прошмыгнуть мимо караульных выхода из своеобразной «мышеловки».

Снаряжение, с которым отправились в погоню, и впрямь, вызывало уважение. У каждого, кроме, ранца с продуктами на несколько дней, и альпинистским снаряжением, имелись еще и автомат с изрядным запасом рожков с патронами, а также пистолеты в кобурах и гранаты в подсумках на поясе.

Достаточно быстро приступил к выполнению нового приказа небольшой, но вполне боеспособный отряд, возглавляемый опытным бойцом сержантом Томасом Верстайлом и оказавшимися под его командованием, уже немало понюхавшими пороха в горячих точках рядовыми десантниками Оливером Элфи и Генри Донованом. Не прошло и пары часов, что прошагали они вниз по снежнику, а затем и по лежавшему под горой леднику, как скрылось из виду седло оставленного перевала.

Зато там, где совсем недавно вела их за собой лишь цепочка босоногих следов, теперь была добрая тропа, протоптанная грубыми протекторами горных десантных ботинок с высокими берцами, позволявшими штурмовать не только вершины, но и торить, вот, как сейчас, самые глубокие сугробы.

К полудню идти стало труднее.

И не от того, что снег, высыпавший ночью обильными сугробами и скрепивший собой каменные осыпи, стал таять и превратился в раскисшее под солнечными лучами серое месиво. Он уже оставался позади, о чем напоминали, бежавшие вниз по склону мутные ручейки, мешавшие и без того трудному пути, требовавшему еще и не сбиться со следа, на который указывали отпечатки босых пяток на раскисшей грязи.

Определённую сложность представляли собой каменные россыпи. И не оттого, что на подъемах, тут же сменявших собою головокружительные спуски, каждый шаг по сыпучему гравию требовал предельных усилий. Некогда четкий след оставленный незнакомцем, местами начал теряться и на протаявших камнях и там, где прежде снега не было и в помине.

Такие места превращались в настоящие лабиринты, где уже ничто не напоминало о прошедшем впереди человеке. Все чаще приходилось личному составу подразделения сержанта Верстайна разбредаться в цепь, чтобы не потерять верного маршрута движения.

В этих случаях пройдя столь сложный участок, при новом появлении перед собой традиционной мягкой альпийской растительности, каждый должен был смотреть «в оба», чтобы заметить по вмятинам на ней, или ещё каким приметам, направление пути, выбранное «Йети».

Монотонный путь по кручам всегда кажется легче, когда думаешь о чем-то своем.

Сержант Томас Верстайн шел и в мыслях уже видел себя счастливым лейтенантом с несравненно большим должностным окладом. Да и премия обещала быть не маленькой, судя по тому, как дерзко и ловко, под столь необычной маскировкой действовал беглец.

Командир преследователей явственно ощущал в руках тугие пачки кредиток. И каждый новый шаг к цели, к которой неумолимо вел за собой группу, приближал его к осуществлению столь славной мечты.

…В это же самое время на оставленном на его попечение высокогорном перевале, только нерадостные раздумья составляли компанию Джон Пристли, размышлявшему о своей неудавшейся судьбе.

Еще пару лет назад, учась на медицинском факультете университета, он мечтал, что окончательно нашел свое призвание — станет не просто рядовым врачом, а настоящим ученым — биологом.

В этом еще больше трудолюбивый студент уверился, посещая после занятий лабораторию профессора Кристофера Стивтона.

Вначале исполнял там нехитрые обязанности лаборанта, затем, когда пополнялись знания и приходили практические навыки, стал помогать профессору и в проведении опытов. Только в один из дней действительность и мечты полетел, что называется, ко всем чертям.

Причём, наступившие перемены обернулись прахом не только для выходца из семьи бедных итальянских мигрантов, но и многих других людей, тоже связанных с деятельностью этой университетской лаборатории.

Её работу полностью свернули.

Всех, кто работал со Стивтоном, выставили за дверь университета. А сам мистер Кристофер как в воду канул. Поговаривали тогда злые языки, что вроде как замешан он в какой-то неблаговидной истории.

Только разбираться: — Что да как? — старшекурснику Джону Пристли не пришлось. Из университета его изгнали. В новых условиях жить без стипендии и тех денег, что платили за подработку в лаборатории, стало не на что.

Вот тогда-то и набрел на бюро по найму рекрутов в военнослужащие. То, что предложили там зазывалы на военную службу, показалось вполне заманчивым. Так и потянул он солдатскую лямку. Старается изо всех сил, чтобы не отстать от сослуживцев.

А это не так просто. Ведь в основном это здоровые, сильные и не столь зацикленные на своих душевных терзаниях солдаты из десанта, называвшего себя гордо «морскими котиками», а ему давшие обидное, но привычное с самого детства прозвище — итальяшка.

Срок контракта, заключенного Джоном, кончается через три года. За это время парень думает подкопить деньжат, чтобы реализовать тогда возможность осуществить давнюю мечту, вновь поступить в тот же университет, да еще и на льготных основаниях и стать таким же замечательным специалистом, каким помнил он профессора Кристофера Стивтона.

… Погоня продолжалась.

За часом час бежало время. Грозя скорым наступлением вечера с его сумерками, когда окончательно исчезнут последние следы таинственного беглеца.

— Все! Привал! — сержант Верстайн сбросил с себя под ноги тяжелый походный ранец.

Сам опустился рядом с ним на покрытый лишайниками огромный валун — плоский, как парапет набережной и уже тёплый вроде антуража настоящего морского пляжа, от того, что нагрелся под солнечными лучами.

Следующей командой командира стал приказ готовить обед.

Пока на, жужжащей синими лучами пламени, газовой горелке разогревались припасы из сухих пайков, и потом, черпая ложками варево, каждый думал о том, кем же окажется преследуемый.

И все пришли к мысли, что обязательно птицей высокого полета. Недаром сначала на поиски его послали весь наличный состав их гарнизона, а теперь вот всем постом вышли в погоню.

— Эй, вы, — облизывая от жира стальную ложку, окликнул сержант, развалившихся в неге отдыха десантников. — Столько дней вы общались в своей палатке с рядовым Пристли, что он вам там наговорил.

Возможное нежелание бойцов откровенничать с ним, командир пресёк, как говорится, на корню:

— И не врать, я слышал многое из того, о чём вы болтали с ним во время пурги.

Пришлось Оливеру Элфи и Генри Доновану развязывать свои языки. Только не так много выяснил из их сбивчивых рассказов, каким было далеко до увлекательных историй пулемётчика. И всё же общая картина происходившего сейчас с ними чем-то напоминало те поиски снежного человека, о которых вспоминал итальяшка.

— Сочинял, наверное! — тонко подначил Верстайн своих верных спутников. — Откуда ему было знать про каких-то там, гуманоидов и этого самого Йети?

С ним не согласились:

— Парень, когда-то учился в университете.

— Начитан, сведущ во многих областях знаний.

— Тогда сами что думаете по этому поводу? — не отступал сержант. — О том, чем сейчас занимаемся?

Оба бросили снова укладывать по-походному свои ранцы, настороженно глянули в злые глаза Верстайна:

— Если бы не видел собственными глазами, ни за что бы, никогда не поверил в то, что можно «моржевать» во льдах, — в голосе Генри Донована почувствовалась нотка сомнения.

— Если это не снежный человек — реликтовый гуманоид, то, по-видимому, местный житель, отправившийся в долину за спичками, — в свою очередь отшутился Оливер Элфи и этим развеял все сомнения на счёт личности неизвестного беглеца. — Поймаем и всё узнаем на чистоту!

Дружный смех заглушил последние слова Оливера, научившегося у товарища, оставшегося сейчас на перевале за пулемётом, отшучиваться всякий раз, когда речь заходила о его прежнем, занятии «на гражданке».

А на солдатской службе особенно тонко начинают ценить шутку. Только тут дело было серьезнее всего прочего в недолгой солдатской карьере рядовых десантника.

— Ну-ну, — оборвал смех сержант. — Сказано свыше, что пройдет враг, а значит и поступим с ним, как с врагом, пусть он окажется хоть папой римским.

И все же трудно было поверить, что истинные враги станут засылать своего диверсанта в такие дебри. Да еще босиком. Но шутки стихли. Все знали, как крут и беспощаден бывает на расправу их сержант.

Уже в обиженном, истинно, «гробовом» молчании они закончили свои нехитрые послеобеденные сборы и двинулись дальше.

На сердце же у каждого становилось все тревожнее.

 

Глава восьмая

Пленник

Совсем уже близко к вечеру погоня, судя по всему, зашла в тупик.

Потому что, когда вышли на самое широком плато, из тех что встречались на пути, а здесь еще и поросшее яркими альпийскими цветами, след пропал окончательно.

— Прошляпили, недотёпы! — гневным криком сорвал зло на подчиненных Томас Верстайн. — Утром начнем все сначала, пойдем вон по тому распадку.

Все посмотрели туда, куда указывала его рука:

— Больше уйти ему некуда.

Понимал сержант, что, если преследовать неизвестного в темноте, можно не только потерять след, но и вспугнуть его. А коль затаился, то и вовсе потом век не отыщется.

Переночевали, укрываясь специальными плёнками, имевшимися у каждого на случай, если нужно будет маскироваться от тепловизоров врага, а также и осадков. С нежностью вспоминали и о своих палатках, оставленных на перевале, где теперь благоденствовал счастливчик Итальяшка.

Наступивший день не принес облегчения.

К распадку добрались лишь к полудню.

И не без потерь. Все без исключения были по пути изрядно атакованы злыми до невозможности, москитами. К тому же, с ног до головы каждого облепляли разводы и комки прилипчивой грязи.

Но усталости как не бывало, когда вдали вдруг заметили одинокую, как издалека показалось, практически обнажённую, в одном грязном чуть ли ни нательном белье, фигуру человека.

Погоня возобновилась с новой силой.

В свою очередь неизвестный, запоздало заметив преследователей, тоже прибавил шагу. Да так, что отрыв начал заметно увеличиваться. Сержанту Верстайну не оставалось ничего другого, как вскинуть наизготовку штурмовую винтовку М-16 и нажать на курок.

Гулкая дробь короткой очереди долгим эхом разнеслась над распадком.

При этом, продолжая глядеть в оптический прицел, укрепленный на его оружии, сержант Верстайн с удовлетворением заметил, как фигура человека пошатнулась и исчезла в густой траве.

— Попал! — проснулся с новой силой охотничий инстинкт в сердце сержанта. — За мной!

К упавшему в траву незнакомцу подходили осторожно, с оружием наизготовку, со спущенными предохранителями на затворах, ожидая встретить яростный отпор.

И всё же, в нескольких шагах от поверженного наземь беглеца сержант скомандовал отбой. Так как ясно увидел, что в руках того нет даже камня. А бессильная ярость в пылающих огней глазах не причиняет вреда таким, как Верстайн.

— Конец тебе, голубчик! — безжалостный сержант наступил своим подкованным ботинком на грудную клетку раненого. — Попробуй только оказать сопротивление.

Ранение оказалось лёгким.

Пуля, выпущенная из винтовки, попала туда, куда и целился меткий стрелок — в ногу. Только прошла по касательной, не задев кость и сосуды.

По приказу сержанта руки его сковали наручниками, а исполняющий в группе еще и обязанности санитара Генри Донован взялся за простреленную конечность незнакомца, ногу. В итоге ограничились в медицинской помощи раненому тем, что обработали рану дезинфицирующим раствором и сделали перевязку.

А пока солдат прилежно наматывал бинты, сержант закончил и осмотр вещей задержанного пожилого мужчины.

Их оказалось совсем немного — вещевой мешок с парой консервных банок и авиационный компас, который часто применяется в экспедициях разведчиков, туристов и геологов.

— Ого, голубчик ты мой! — присвистнул сержант, рассматривая захваченный рюкзак. — Здесь клеймо нашей базы.

И тихо, чтобы не слышали остальные, вслух заметил:

— Видно, самый какой ни есть дезертир нам сегодня подался.

Через четверть часа человек, одетый совсем не по сезону — в легкую рубашку и шорты, был готов отправляться в обратную дорогу.

Покоя все же в душе у Верстайна не наступило. Не раз доводилось видеть ему, как ловили дезертиров, но чтобы целый месяц всей базой искали одного человека, такого и он не мог припомнить.

Опять же, и личность задержанного ими незнакомого седовласого мужчины совершенно непонятна. Уже в годах, и хотя лицо сплошь заросло клочковатой щетиной, вовсе не скажешь, что перед тобой босяк и бродяга, способный убежать с военной службы.

К тому же, хоть и гол, как сокол, а всё же ни как не походит на пострадавшего от обморожения.

— Все равно скажет, где скрывался все это время. Кто дал кров и приют. А мы свое дело выполнили, — пришел к окончательному решению Верстайн.

Завершив изучение трофея, он сложил чужие вещи в свой собственный ранец и поднялся на ноги.

— Нечего здесь рассижеваться, бездельники — пора возвращаться обратно! — скомандовал он своему, так нежданно увеличившемуся по численности, отряду.

123

 

Глава девятая

На крыльях успеха

Обратный путь на высокогорный перевал в отрогах величественной горы Мак-Кинли, где оставалась рация, показался теперь гораздо более коротким, чем прежний, хотя и пришлось, чуть ли не нести на себе раненого пленника, местами не готового самостоятельно сделать и шагу.

Воодушевляло каждого сознание того, что операция успешно завершена. Еще день-два и наступит долгожданный отпуск, не говоря уже о существенной денежной награде.

В лагерь пришли на другой день к вечеру.

Установили связь с базой, и повеселевший сержант, сняв наушники, объявил:

— Все. Завтра утром будет вертолет.

И, оскалив в улыбке прокуренные зубы, добавил:

— Готовьте кошельки. Каждому обещана премия.

О точной сумме, полагающегося вознаграждения рассуждать с подчинёнными он, однако не стал. Как и о том, что обещанная лично ему доля общей премии за поимку опасного преступника во много раз превышает ту, что пойдет остальным.

К тому же, радовало и то, что, в ходе сеанса связи, осуществлённого с помощью мобильной радиостанции, объявляя ему благодарность, полковник Грэг назвал Верстайна лейтенантом.

Следовало, еще до появления разводящего и сдачи поста, по-праздничному отметить, общую удачу. Но приглашение на столь своеобразный «банкет» получили не все, а только те, кто непосредственно участвовал в задержании беглеца.

— Ты, Джон, этой ночью в карауле, — скомандовал старший группы рядовому Пристли. — А у нас с парнями есть чем согреться.

На свет была извлечена заветная, фляга с отменным коньяком, оказавшаяся среди множества припасов, завезённых в предыдущий раз самим начальником военно-воздушной базы.

С веселым гоготом дружная компания полезла в палатку, оставив одного из своего товарища с глазу на глаз с пленником.

 

Глава десятая

Откровенный разговор

Ночь выдалась звездная.

А так как наступивший мороз с каждой минутой крепчал, то рядовой Джон Пристли, ежась в своей толстой полярной куртке и меховых ботинках, подкованных металлическими скобами — триконями, с удивлением глядел на пленника, лежавшего на снегу совершенно беззвучно в своём лёгком одеянии из рубашки и шорт.

— На, возьми, укройся от холода, — солдат принёс из палатки и швырнул ему, свой меховой спальный мешок. — А то замерзнешь!

— Ничего, Джон, делай свое дело, — внезапно произнес первую за все время знакомства с солдатами фразу пленник. — Карауль так, чтобы объявили благодарность и тоже не обошли премией!

До боли знакомый голос словно раскрыл глаза парню.

Еще в первый час, после возвращения отряда обратно в бивак на высокогорном перевале, до того, как не отвлекли его на другие дела, он невольно присматривался к заросшему седой щетиной лицу незнакомца, ловя себя на том, что где-то уже видел этот строгий взгляд, упрямый излом линии губ.

А теперь вот и голос, показался совсем не чужим. Более того, он мог принадлежать только одному человеку.

— Профессор Стивтон?

— Узнал, наконец? — уже тише спросил профессор. — Д я и не думал, что ты можешь оказаться в одной компании, с этими…

Энергичный кивок на палатку, откуда доносились нестройные голоса подвыпившей команды Верстайна, отразил всю ненависть профессора, накопившуюся у него на душе за эти несколько недель, когда довелось вытерпеть столько лишений и испытаний, какие оказываются в судьбе далеко не всякого человека.

— А что было делать? — оправился от удивления Пристли. — После вашего таинственного исчезновения остался я буквально на улице и без гроша в кармане.

Он старался говорить почти шёпотом, чтобы случайно не услышали их откровенный разговор разгульные сослуживцы:

— Отовсюду гнали, как собаку.

И попытался даже оправдать свой выбор, сделанный в пользу военной службы.

— А здесь неплохо платят, — откровенничает Джон Пристли. — Думаю поднакопить деньжат и снова за учебу.

Спохватившись, караульный щелкнул замком наручников, освобождая от пут запястья Кристофера Стивтона.

— А что с Вами произошло? — настал его черёд вести расспросы. — Почему именно Вы оказались здесь, да еще и в таком странном виде?

…Еще раньше, учась в университете, Джон, когда подрабатывая подсобным временным рабочим в лаборатории Кристофера Стивтона, начал догадываться о том, что профессор ведет свои опыты по адаптации человеческого организма к критическим температурам.

И теперь, глядя на то, как подтаял снег под ногами босоногого профессора, словно и не чувствующего холода, кое-что стало окончательно проясняться в его сознании.

123

 

Глава одиннадцатая

Опасное открытие

Коротка ночь в горах.

Еще и луна не ушла с горизонта, а высокие отроги гор уже позолотили лучи солнца, восходящего из-за горизонта, обозначенного острыми, как на полотне двуручной пилы, зубьями вершин.

Но до того, как проснулись в палатке сержант Верстайн и его подручные, Кристофер Стивтон успел поведать Джону Пристли свою горькую историю великого открытия и неправедной расплаты за него.

Он хорошо помнит день, когда извлек из синтезатора биологических веществ, им же разработанного когда-то, компонент своего нового препарата, который назвал в честь себя самого, на правах автора — «стивтонолом».

Биологически активный агент, выделенный из некоторых желез хладнокровных животных, как он предполагал в своих научных поисках, мог влиять и на температурный режим человеческого организма. Более того, многочисленные опыты на обычных домашних животных подтвердили это, позволяя обычным кошкам и собакам, не говоря уже о крысах и мышах, переносить любой холод, повышая жизнедеятельность клеток, осуществляющих обменные процессы.

Не сказать, чтобы Кристофер Стивтон был заурядным человеком, совсем уж открытым для любого кто оказывается рядом. Не обо всем, что делалось в лаборатории, сообщал он руководству университета, своим коллегам по кафедре биологии и органической химии, однако, оказалось же, что нужно было затаиться по-настоящему.

Не успел наметить сроки начала опытов непосредственно на добровольцах из числа спортсменов, которых было немало среди студентов-медиков, а также энтузиастов вроде Джона Пристли, как последовало приглашение к руководству.

— Очень, очень рад, что дело наконец-то подходит к концу, и вас можно поздравлять с большим успехом! — ректор университета, радушно улыбаясь вошедшему к нему в кабинет профессору Стивтону, вышел из-за обширного стола в центре огромного застекленного со всех сторон помещения.

Беседа затянулась надолго.

Кристофер Стивтон уже собирался было высказать все свои просьбы в связи с завершением создания препарата, как вдруг ректор, оторвавшись от своей чашки с ароматным дымящимся кофе, недовольно поджал улыбавшиеся прежде тонкие губы:

— И все же хочу огорчить Вас, дружище! — выждал, долгую паузу, гадая, не пора ли перейти к главному, и произнес конец своей фразы. — Из-за финансовых трудностей, к общему прискорбию, Вашу лабораторию решено закрыть.

Сообщения явилось громом среди ясного неба.

— Как это закрыть? — возмущенно, будучи преисполнен чувством негодования, на своей стороне стола отшатнулся от властного собеседника профессор Стивтон.

— Не ладо огорчаться, — мистер Кристофер. — Закрываем лабораторию у нас, открываем в другом, месте.

Снова расцвела улыбка на старческом лисьем лице ректора их высшего учебного заведения:

— Вы направляетесь и наш периферийный научный центр.

И дальше подробности переезда так и сыпались на собеседника, успокаивая его от неприятного сообщения и вселяя в его душу ещё большие, чем прежде, надежды.

— Переезда не продлится долго. Разумеется, лишь в рамках допустимого. До более удобных времен, наступление которых ожидаем здесь, у нас в университете.

У этого предложения, оказавшегося хитроумным крючком на рыболовной снасти, имелась и заманчивая наживка.

— Да и к холоду — я не ошибся в вашей основной теме? — там станете, так сказать, поближе, — лучезарно улыбнулся ректор университета. — Лучше для Вас и плодотворнее для дела будет работаться.

Как видно, все было заранее предрешено.

Согласившись выехать на новое место, где и на самом деле не пожалели материальных средств для организации его лаборатории, профессор Кристофер Стивтон, увлеченный работой, и не заметил, как с того дня вся его деятельность стала строго закрытой для прежней широкой научной общественности.

Правда, вначале удивился:

— С чего бы это филиал университета располагался на территории военного объекта?

Потом же и вовсе забыл о своих сомнениях.

И вот запаяны в ампулу первые миллиграммы препарата, полностью готового к употреблению на опытах с человеком.

Пригласивший по этому случаю к себе домой полковник Грэг — официальный военный и одновременно гражданский руководитель военно-воздушной базы, словно случайно взял у профессора драгоценную ампулу и запер в личный сейф:

— Ничего, ничего, профессор, здесь препарат будет сохраннее.

Грэг дружелюбной улыбкой попытался сгладить инцидент:

— И в дальнейшем все, что, будет произведено в лаборатории, тоже будете доставлять лично мне.

— Я не понимаю Вас, полковник?

— А чего же тут понимать?

Он не просто раскрыл в тот день свои карты, выбросив их на стол общения, но и предъявил сплошные козыри.

— Вы работаете на военную промышленность, — услышал от полковника его собеседник. — Так что должны понимать, что к чему.

После чего Грэг перешёл и к более узким, конкретным подробностям их сотрудничества.

— Через месяц «Ставтонол» — кстати, в целях сохранения, связанной с ним, важной государственной тайны, мы назвали его по-другому — «Бетта» — будут изготовлять в широких, промышленных масштабах на многих наших заводах, — огорошило профессора очередное откровение командующего военно-воздушной базы. — Ведь это открытие перевернет всю нашу военную доктрину.

Впрочем, мистер Кристофер и без того знал не только реальную и значительную пользу своего открытия для мира, но и его возможное прикладное применение исключительно в военных целях.

Применяя плоды его научной работы, десантники после инъекции препарата, смогут совершать прыжки с самых больших высот, не боясь холода. В облегченных от систем отопления самолетах, появится больше бомб, пушек. Да и подводные пловцы, пробираясь к вражеским кораблям, смогут часами плыть в самой ледяной воде.

Видя смятение профессора, полковник закончил более оптимистично:

— А там, как покончим с теми, кто против нас, так и другое применение вашему детищу найдем, Вы уж не торопите.

Только после посещения командующего военным объектом, созданным для пущей сохранности вот таких простаков, как Стивтон, у него открылись глаза на истинное положение вещей.

И все же трезвый рассудок подсказал учёному, как с наименьшими потерями выйти из создавшейся ситуации.

Согласившись для видимости работать на полковника Грэга, профессор Стивтон быстро сумел добиться его расположения. Более того, ему даже удалось совершить почти не возможное в таких условиях строжайшей секретности.

Кода доставил новую партию готовой «Бетты», то ловко подменил прежнюю ампулу с препаратом, находившуюся в полковничьем сейфе. А с запаянной в ней десятилированной водой ни эта, ни только что принесённые им, ампулы уже не представляли собой никакой ценности.

Осталось только, уничтожив результаты опытов, самому сбежать с базы.

Но вот это-то и оказалось на деле самым трудным препятствием, День и ночь мешали приставленные Грэгом агенты из охраны.

Пришлось пойти на трюк.

Профессор убедил военных для последней проверки препарата организовать комплексную экспедицию в царство холода — горный массив Мак-Кинли. Тем более что там, на Аляске уже были развёрнуты научные работы по созданию климатического оружия. И никто не удивился появлению ученого в национальном парке Денали не в качестве туриста, а с целью проведения опытов на натуре.

При этом многочисленная охрана, приставленная к мистеру Кристоферу, гарантировала пресечение на корню любых возможных сюрпризов с его стороны.

И вот, когда стояли лагерем на леднике у подножья одного из отрогов Мак-Кинли, он тайком ввел себе препарат из единственной настоящей ампулы и ночью сбежал из палатки, заверив соседей по спальному мешку, что тут же вернётся. А для полнейшей убедительности не стал даже обуваться.

Так и оказался в столь странном виде, что боялся насторожить охрану, отправившись, якобы, по личной надобности в полном снаряжении.

Впрочем, теплая одежда теперь не особенно была и нужна первому испытателю «Стивтонола». Препарат действовал точно, как предсказывали расчеты.

Без малого месяц провел он, зарывшись в снежной пещере. Надеялся, что поиски прекращены, вот и пошел в долину, где в условленном месте ждут друзья.

— И надо же такому случиться, что ваша братия оказалась на моём пути к свободе, — скрипнул зубами раздосадованный ученый. — А ведь до спасения оставался всего лишь шаг.

— Вы свободны, профессор, я помогу вам скрыться, — выслушав профессора Стивтона, с жаром произнес его бывший ученик. — Вместе уйдём в долину.

И тут же получил отказ.

— Бесполезно, Джон. — В голосе мистера Кристофера появились грустные нотки. — Далеко уйти отсюда все равно не сможем.

Оставалось еще немного времени и на то, чтобы озвучить опасения, связанные с повторным бегством в долину.

Мой путь теперь известен твоим сослуживцам, — шептал учёный своему бывшему студенту. — Я думал — открытие поможет людям, а оказалось, что ошибся.

Он пригорюнился:

— А за ошибки нужно платить рано или поздно.

Джон не стал его переубеждать, тем более, что был полностью согласен и с решающим доводом своего бывшего учителя.

— Да и эти, — Стивтон кивнул на палатку. — Проснутся через пару часов, после чего вновь без труда настигнут нас.

Как итог ночного разговора по душам, высказал он и главные свои опасения в достижении успеха:

— Тогда и ты, Джон, пропадешь.

Слабая улыбка озарила сумрачное лицо профессора:

— Только Грэга я теперь не боюсь.

Как от него узнал Джон Пристли, накануне своего побега, с теми же верными людьми, с которыми передал свой план друзьям, профессор отправил разоблачительный материал в прогрессивные газеты:

— Теперь-то меня не так просто уничтожить.

 

Глава двенадцатая

Заочный приговор

В штабе военно-воздушной базы сообщение лейтенанта Томаса Верстайна о поимке беглеца наделало много шума. Но теперь у Грэга, с плеч которого упал тяжкий груз, появились новые заботы.

В газеты просочилась-таки информация об опытах профессора Стивтона и его судьбе. Так что дотошные журналисты принялись наседать на правительство с требованием провести пресс-конференцию.

Чтобы замять дело, пришлось сделать официальное сообщение о смерти ученого под лавиной во время последней его экспедиции в горы Мак-Кинли. Благо, хоть от свидетелей отбоя не было. Каждый из проштрафившихся охранников под присягой готов был сообщить, что видел трагедию собственными глазами.

Так что живым на военно-воздушной базе профессора Кристофера Стивтона больше никто не ждал.

Тем более что полковник Грэг был убежден: главное дело всей жизни известного ученого — ампула с препаратом под бывшим названием «Стивтонол», а затем получившем официальный шифр — «Бетта» — надежно покоится в его личном стальном сейфе.

Осталось лишь дать задание преданным ему лично специалистам провести серию анализов, и можно будет действительно начинать массовое промышленное производство секретного препарата.

Не решилась пока последняя проблема:

— Как быть с, этим, воскресшим из небытия, профессором Кристофером Стивтоном и задержавшими его военнослужащими из числа десантников их базы.

Грэг набрал нужный ему номер телефона:

— Канцелярия?

Получив утвердительный ответ, продиктовал:

— Подготовьте извещения родным на лейтенанта Верстайна и на людей из его команды о трагической гибели всех четверых при исполнении служебных обязанностей.

123

 

Глава тринадцатая

Расправа

Вертолет на этот раз прилетел на высокогорный перевал, как и было заранее обещано, с утренними лучами солнца, озарившими отроги окружающих перевал гор.

Пиршество устроенное накануне и лёгкая бесшабашность, вселившаяся в десантников, ожидавших высокой награды, повлияла на их способности, как и прежде, устроит самую лучшую площадку для приема начальства. Теперь уже никто не вытаптывал, не уплотнял на самом ровном месте последствия недавней пурги. Потому прилетевший «Ирокез» не просто сел на положенное ему место, а утонул там полозьями в сугроб до самого своего железного брюха.

На снег из замершей стальной стрекозы вслед за полковником Грэгом спрыгнули четверо дюжих парней в лётных кожаных куртках без знаков различия.

В считанные секунды, под предлогом проверки: — Не украли ли чего у несшего, мол, большие ценности пленника, спутники командира базы устроили полный и тщательный личный досмотр каждого из десантников.

В ходе его разоружили весь боевой расчет группы захвата лейтенанта Томаса Верстайна, так и не успевшего сменить прежние сержантские нашивки на знаки различия офицера.

В то же время полковник Грэг подошел к, всё ещё обречённо лежавшему на, подтаявшем под ним, снегу Кристоферу Стивтону и уставился на него немигающим взглядом:

— Ну что, головастый, попался! — полковник даже не скрывал, ни от кого, охватившее его душу, ликование. — Отвечай — чья теперь взяла?

От избытка чувства мистер Грэг брезгливо толкнул по рёбрам поверженного ученого своим кованым сапогом.

— Препарат у меня в надежном месте, а ты, хитрец, издохнешь здесь, как собака.

За спиной полковника прогремели выстрелы.

Окровавленный Томас Верстайн ничком уткнулся в снег, куда уже, один за другим, попадали, также сраженные пулями, все его бывшие подчинённые.

Полковник Грэг тоже достал из кобуры на ремне свой тяжёлый пистолет, стремясь упредить подошедших к ним исполнителей из особого отдела их базы ВВС:

— С этим я сам посчитаюсь.

Снова, еще более оглушительно на перевале загрохотали выстрелы.

123

 

Глава четырнадцатая

Спасение

С перевала, где уже не прежним ярким пламенем, а дымным смрадом догорал вертолёт «Ирокез», медленно спускались двое.

Профессор Кристофер Стивтон, сильно припадая на раненую ногу, нес на себе Джона Пристли, склонившего ему на плечо укутанную шапкой бинтов голову.

Только что, морщась не столько от неосторожных, как от неумелых движений профессора, давно, еще со студенческих времен, не делавшего марлевых перевязок, Джон Пристли рассказал ему о том, что произошло с ними на перевале.

Из четверых десантников ему повезло больше всего.

Пуля, выпущенная из пистолета палача, ударила его не прицельно. Скользнув у виска, она лишь оглушила парня. Потому, вначале ничком упав в снег, оглушённый ударом пули, Джон Пристли вскоре пришел в себя от холода.

Как в тумане, нго достаточно отчетливо разобрал солдат все последние слова, произнесённые полковником. И тут, сквозь пелену крови, стекающую по лицу от касательной раны на голове, он вдруг увидел прямо перед собой рифленые рукоятки, занесённого снежной пургой, пулемета.

Как понял, расправляясь с задержанными десантниками, палачи не обратили должного в такой ситуации внимания на столь грозное оружие, основательно занесённое пургой. А зря. Ведь, когда те окружили лежавшего перед стволами пистолетов профессора, то Джон, почти теряя от боли сознание, направил на них раструб пламегасителя пулемета и привычно, как умел лучше всех в своем подразделении специального назначения, нажал на спусковую гашетку…

Учёный, ставший санитаром, предусмотрительно перебил отрывистую речь раненого:

— Ничего, Джон, береги силы, потом, перед следователем, все в подробностях расскажешь.

Профессор Кристофер Стивтон в последний раз оглянулся на перевал, где уже опадали дымные следы прогоревшего пламени на останках вертолета «Ирокез», как оказалось, тоже попавшего под разящую пулемётную очередь и принявшего смерть вместе со своим хозяином.

Как можно более удобно создатель средства от холода вскинул на себя своего спасителя и, несмотря на то, что ему приходилось сильно припадать на раненую ногу, уверенно пошел со своей драгоценной ношей вниз, к долине. Туда, где в условленном месте и в определённое время их должны были ждать друзья.

До этого срока, обговорённого им только что по рации, найденной в палатке покойного сержанта Томаса Верстайна, еще оставалось немало времени. Достаточного на то, чтобы замести следы от возможного преследования его личными гонителями из военного ведомства.

 

I

Пришельца ждали.

Часы летели напряженной какой-то чередой, заставляя по-особому относиться к тому, как неуклонно одно временное явление сменяло другое. Сначала ночная прохлада сменилась росистым рассветом. Затем, решительно поднявшееся на востоке над горизонтом и войдя в зенит, раскаленное солнце окончательно высушило утлую траву от капелек, ставшей теперь совершенно неактуальной, но такой прежде желанной, утренней влаги.

И уже ничто зеркальной поверхностью не отражало в себе, как прежде, напряженные от волнения физиономии ожидавших исторический момент встречи представителей двух разных и таких далеких друг от друга, цивилизаций. И только пришелец, невольно давший о себе знать накануне, теперь вовсе не торопился исполнять обещанное появление перед другим разумом.

Еще вчера каждый думал только о нем, когда внезапно, на ясном вечернем небе возникло удивительное и необычное явление. Яркая точка сорвалась со звездного, только проявляющегося после наступления сумерек, неба. Затем она выросла в размерах. Еще и еще. Пока, возникший следом, не ошеломил наблюдателей яростный и могущественный в своем проявлении, ослепительный росчерк ракетных дюз.

Но вот и он пропал. Растаял за горизонтом. Бесследно исчез, скрывшись за высокими, покрытыми снежными шапками, горными вершинами хребтов, со всех сторон, обрамлявших скалистое плато.

С тех пор немало истекло времени.

Давно, в напряженном ожидании обитателей здешних мет, прошла ночь. Зарозовела и растаяла утренняя заря. А подогретой горячими лучами всегда палящего солнца чахлой растительности, кое-где облагораживающей утлую поверхность, все оставалось без изменений.

Напрасно были устремлены туда с надеждой сотни глаз.

— А может, у него при посадке что произошло? — высказал предположение одноглазый, самый нетерпеливый при экстремальных ситуациях, и от того здорово пострадавший некогда на пожаре. — Может быть, ему нужна помощь?

Предположение было очевидным. Как и то, что чрезмерное нетерпение никому еще никогда не помогало. А уж одноглазый не раз попадал в передряги от того, что хотел заступиться за всех, кто, на взгляд его ограниченного зрения, нуждался в помощи.

Так было и теперь. Когда не мог быть слабаком тот, кто вчера вечером поднял такой переполох, разбудив округу космическим появлением своего удивительного летательного аппарата.

Потому на одноглазого, несмотря на его суету и нетерпение, никто не обращал никакого внимания. Никому не верилось, что существо, способное силой своего разума преодолеть миллионы световых лет, может попасть в беду. Не сумеет достичь цели. Так бездарно — аварией завершить исторический полет.

И это невозмутимое мнение самых рациональных из них, наиболее благоразумных и опытных в делах и житейском плане, оказалось наиболее близким к истине.

На горизонте снова произошли перемены.

— Глядите! Глядите!!! — один из тех, кто ожидал контакта, первым заметил черную точку, движущуюся сквозь раскаленное марево, окутавшее вершину ближайшего холма. — Идёт!

 

II

…Совершенно случайно удалось выйти на связь с чужим разумом. После долгих веков ожидания встречи с представителями других миров, когда уже и не верилось в подобное, прозвучал голос, с конкретным умыслом поданный инопланетянином.

Чувствительные элементы засекли чередующиеся между собой странные свисты, доносившиеся из космоса всего в нескольких миллионах миль. Шанс установить контакт никто упустить не мог. Обсудив все доводы, последовавшие, как за начало общения, так и против такого риска нарваться на агрессию чужака, пришли к единому мнению. Было решено ответить на сигналы.

И вот он, результат проявился во всей его огромности. Наступал великий миг долгожданного контакта с иной цивилизацией. Все ближе и ближе становился пришелец к ожидавшей его делегации избранных представителей планеты.

Как-то странно передвигаясь по равнине, он все так же подает ставшие знакомыми сигналы.

 

III

И снова все чуть не испортил самый нетерпеливый из тех, кто вышел навстречу инопланетянину.

— Нет, вы только посмотрите на этого смешного урода! — одноглазого неудачника даже передернуло от одной лишь мысли о том, что можно иметь такую нелепую внешность. — Недаром они так долго таились от нас и не желали представать в столь жалком виде!

Однако, если по совести, то и по затаенной мысли критикана, в чем-то пришелец походил на них самих — те же два глаза, два уха, рот полный белых зубов, нос, ражая прическа из жестких коротких волос на голове.

Вот только одно смущало. Ведь передвигался гость из космоса иначе, чем те, кто ожидал встретить родственное существо. В отличии от них, пришелец шел к собравшимся иначе, чем это делали они, собираясь на обговоренном для контакта месте — на двух ногах.

Одноглазый критикан, переставший комментировать несуразного визитера, не выдержал первым. Он не побоялся предстать перед обществом самым трусливым.

Свистнул от страха и проворно юркнул в нору.

 

IV

Николай Крылов, начинающий космонавт, имевший квалификацию всего-то специалиста третьего класса, оказался здесь, можно сказать, совершенно случайно.

Осуществляя контрольное патрулирование в пустынном районе галактики, он был крайне удивлен и в то же время очень обрадован, когда локаторы корабля получили сигнал от разумных существ с этой одинокой планеты звездной системы под унылым и не обещавшим особых открытий, названием — Серая Утка.

И вот он уже здесь. Там, куда так стремился, получив неограниченные полномочия и доверие жителей Земли.

По его разумению:

— Пора бы встретиться с собратьями по разуму!

Стрелка индикатора, который держит в руке Николай, показывает, что направление выбрано, верно.

— Сюда и нужно идти, — подбадривает себя космонавт. — Не могу ошибаться с азимутом!

Оставалось не пропустить ничего необычного, что могло быть предшественником встречи с гуманоидами. Потому Николай Крылов внимательно ищет по сторонам то, что же могло подавать странные призывные сигналы.

Но и малейшей для этого зацепки глазам нет. Не видно ничего подозрительного. Только, обиженно свистя, из-под ног отскакивают местные животные, очень похожие на земных сусликов.

Только не до них сейчас.

Николай, не обращая внимания на грызунов, всматривается из-под руки вдаль. Ищет представителей местной цивилизации. Задумчиво насвистывая при этом, как и в тот раз, когда появился первый призывный радиосигнал сигнал, уже надоевшую ему, но такую навязчивую мелодию «Марша космопроходцёв».

 

Пролог

Жили-были книжные стеллажи.

Стояли себе в библиотеке. Никому не мешали. Им тоже никто не мешал. Потому что с некоторых пор библиотека стояла чаще под замком, чем выдавала на руки книжки. Была тому и реальная причина — отсутствие достаточных материальных средств, необходимых для того, чтобы приобрести новые издания, вроде рассказов, повестей и сказок. Не говоря уже о газетах с журналами.

Но иногда это хранилище всего прекрасного, доброго и вечного вдруг открывалась. И вот тогда, те самые подшивки, что еще собирались здесь вопреки скудному бюджету, становились-таки в ходу. Не имея ни минуты отдыха днём. И лишь по ночам расправляя свои измятые утомленные страницы.

Сегодня, после ухода последнего читателя, дольше обычного утихает бумажный шорох, заглушая собой недовольное бурчание разбуженного древнего волшебного фолианта.

Не весть, каким образом занесенный в сии края, он выполнял ограниченную миссию: дать точный ответ на извечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?»

Только не спится, от чего-то, книжному народцу.

Спорят тома и томики, галдят журналы и брошюры, делая это почти с самого закрытия, когда читатели разошлись и библиотекаря оставили работу до завтра.

— Нет, чтобы просто раскрыть меня, да узнать истину! — кожаный переплёт так и заходил ходуном на своей полке, запоздало предлагаясь в советчики. — На любой вопрос раскроюсь без всякой жалости.

Однако, не до него окружающим. То ли усталость сморила всех прочих от закончившихся дневных бдений. То ли уважение не позволило серой печатной массе присоединить свои голоса к фолиантовому мнению. Кто знает?

Лишь один каталожный шкаф включился в разговор. Предварительно постучав своими ящиками-ячейками с подробными карточками-подсказками о каждом обитателе библиотеки.

— Вы, Волшебное величество, у нас здесь не значитесь! — заявил, как отрезал, каталожный шкаф. — Откуда же тогда всем нам, а тем более — читателю догадаться, где ждет его Ваш ответ на все вопросы?

— Это так!

— Верно! — откликнулось из разных углов подобострастные до неприличия, потрепанные жизнью, настольные календари прошлых лет, постоянно чувствующие теперь свою полную ненужность.

Волшебный Фолиант от обиды забыл про былое своё самодовольство. Видно, понял он и обоснованность аргументов деревянного собеседника. Потому что уже без намёка на прежнюю значительность, запросил мира. В виде уступки, которую попросил сделать ему в этой библиотеке, где появился не весть по чьей прихоти.

— Вот и занесите меня в картотеку, — услышал шкаф для библиотечного каталога. — Да и про подробную аннотацию обо мне не забудьте!

Сам не замечая того, что принялся за старое, кладезь мудрости снова стал нравоучителен и важен:

— Что мешает?! Пусть уже завтра узнают люди всю правду, какая есть…

Как тут не посодействовать?

Однако лишь вздохнул беспомощно каталожный шкаф и развел своими многочисленными ящиками. Когда те, так же дружно, как и отреагировали на просьбу, нырнули обратно в свои ячейки, снова смог продолжить общение с незадачливым соискателем места в общем ряду.

В ответ на невыполнимую просьбу только и вымолвил:

— Никак не получится!

И тут же пояснил причины отказа:

— Без специалиста, шефа своего — каталогизатора не могу и буквы добавить к тому, что в карточках.

Каталожный шкаф оказался не просто педантичным исполнителем чужой воли, но и сам не скрывал личного мнения. В том числе и по данному вопросу. Например — о готовности действовать под исключительно непосредственным руководством своего здешнего начальства.

Однако и в его деревянной душе, видимо, отыскалась частица искренней жалости и сочувствия.

— Сам письму не обучен, — было заявлено фолианту. — Вот, разве что, всей библиотекой скинемся по букве.

Это предложение прошло на «Ура!».

— А что?

— И скинемся! — эхом прокатилось со стороны, чуть было не залегших в спячку, а теперь вновь проснувшихся для активного общения томов, брошюр и даже газетных вырезок со стендов. — Принимай по ведомости…

За словами и дело не стало.

Пошли, побежали, полетели: то одиночные буквы, то — целые предложения. Примыкали друг к другу. Рождали целые абзацы. Попутно складываясь в витиеватое повествование. В самый подробный рассказ о том, на что требовалось дать квалифицированный ответ волшебному фолианту.

А именно — на самые животрепещущие вопросы, без которых и не представить современной литературы:

— Кто виноват? И Что делать?

 

Глава первая

Небо в жемчугах

Богатому Острову никто название специально не придумывал. Только глянули первые попавшиеся сюда островитяне по сторонам раскосыми глазами и кто восторженно, кто завистливо, а кто и горделиво зацокали языками:

— Богато кругом!

— Тепло!

— Сытно!

— Однако, хорошо жить можно!

И действительно. Несказанно повезло приезжему на постоянное место жительства люду. Куда ни ткни палец — никогда не промахнешься. Уколешься иголкой: если не местной удивительной карандашной пальмы, то наверняка её постоянного обитателя дикобраза. С хвостом белки и ветвистыми рогами.

Да и прочих редкостей хоть отбавляй, составляющих теперь другую часть радостей Богатого Острова — коммерческую. Тем, что местные доморощенные и подножные товары охотно, чуть ли не в «собаку-драку» покупаются не только туристами, но и на вывозе — обездоленными из всех прочих, убогих и незавидных от того, мест. Тех самых, которые располагают у себя всё, что угодно, кроме здешних чудес и щедрот.

Зато прекрасно знают местные счастливые жители то, о чем постоянно спрашивают друг друга:

— Разве там ногой нащупаешь золотой песок, шагнув просто наугад?

— Или отыщешь ли в другом краю, совершенно непреднамеренно, можно сказать — шутя, не ведая того, собственным ботинком или голой пяткой удобрения — тёплую ли совсем лепешку, а то и с каждым новым днём, становящуюся всё более ценной, подсохшую под щедрым жарким солнышком?

Кстати про удобрения.

Здесь их действительно оказалось предостаточно. Потому что постоянно пополняется запас. То и дело оставляет драгоценный материал для сада-огорода последняя бурёнка пастуха олигарха, можно сказать, миллионера-частника. Породистая путешественница, долгожданная на столичных улицах острова.

Не опасаются при этом, ни крупная рогатая молоканка-ведерница, ни ее хозяин — толстосум. Верят в полную сохранность своего драгоценного имущества. Того самого, что приляпано повсюду без опаски, что украдут, или возьмут без спроса. Как бывало прежде, да быльём поросло. Недаром прогресс шагал-шагал по планете, да сюда завернул. Понаделал добра — на всех хватит, да еще и другим останется.

Впрочем, на Богатом острове не нужно теперь опасаться за судьбу не только коровьих лепешек, но и любого прочего.

Знай точнее точного, а не с опаской на иной возможный результат:

— Отвернулся — не найдёшь!

Особенно в последние времена. Когда каждому после смены вождя хочется жить всё богаче. Прежний-то, отец народов, дескать, зря позволял подданным существовать, как говорится, «от пуза».

Ученее прописывая формулировку о том, как им хотелось бы, получается простая формула:

— Жить сытно, разнообразно и по желанию весело.

Нынешний — не таков. Собственным примером напомнил каждому подданному, что без стремления что-то иметь самому в собственности, другой — ничем не поделится. Оттого вошло в привычку и у старожилов, и у вновь приезжих островитян — где увидел ценную лепёшку, там и хватай её обеими руками. Ховай подальше, чтобы потом ближе взять, не рисковать попусту.

Не медли и во всем остальном. Благо пример виден как на картинке. В изображении окружения нынешнего вождя. Почтенные островитяне — визири. Поступают они, точно так, как сам их кумир в молодые годы. Это он, будучи приставлен к охране и общественной заготовке плодов карандашных пальм, себя пуще других остальных не забывал. Назаготовил их, наохранял урожая, нахапал излишков.

Можно сказать, показал остальным полные и всеобъемлющие возможности нисколько не стеснительного «хапа».

Не зря старался. И эти не забывают следовать его примеру. С вечера до утра и с утра до вечера только и делают местные жители, что зыркают по сторонам в поисках оставшихся богатств. А в перерывах между любимым занятием, ждут у правительственного чума чего-нибудь новенького от руководства. В обмен на часть собственного добра, добытого каждым накануне.

Да и сам нынешний вождь, не только день-деньской, но и по ночам неустанно бдит, работает. В своём вигваме накрывается пальмовым листом с пучком дикобразовых иголок. Дабы зафиксировать ими на сухом волокне для памяти настоящие исторические скрижали. Старается в поте сна ничто важное не забыть, если во сне руководящее что привидится.

Сегодня — привиделось!

Случайно глянул, сидя в своей затемненной сакле, на просвет пальмового листа важный сановник. А там полным-полно светлых пятнышек от проколов иглой. Как ночью — огней на улицах Лас-Вегаса! Только успевай расшифровывать «точки- тире».

Утомительное дело просто смотреть, вот так — на просвет. А если с соображением — то совсем невмоготу, так трудно.

Благо, что вождю лично расшифровывать игольчатую вязь ночных проколов не треба. Дня этих не шутейных дел существуют самые ловкие островитяне. Те самые Визири, что с рассветом уже сидят вокруг главного жилища Богатого Острова — Аила с большой буквы «А»! Ждут когда придётся пальчиками — как по Азбуке для слепых Брайля определить суть и содержание очередной наколки.

Вот и этот пальмовый лист, издырявленный от «корешка до кончика», они с успехом одолели. Расшифровали с, присущим только им, голым энтузиазмом. Потому как любой знает: «Успевай, а не то опоздаешь!» Другой доложит: «Что, да как!» В надежде за титанические труды получить навсегда, в свое личное пользование, эту самую драгоценную запись венценосного сна.

Сегодня всех опередил Визирь по прозвищу «Переменчивая Зорька».

Накануне ему не повезло как другим с находкой ценной коровьей лепешки. Так что, не натруженные пальцы так и мелькают по дырочкам вещего листа. Буквально показывают высший пилотаж. То парят как соколы, то стремглав падают вниз, на очередной прокол, как коршун за сусликом.

И делают это — взлеты и посадки все быстрее и быстрее. Да еще оттого шустрить удаётся, что и не прилипают пальчики «Переменчивой Зорьки», как у счастливчиков с лепешкой, к благословенному пальмовому листу с изложением высочайшего и животворящего сновидения.

— Готово, Ваше Величество! — отрапортовал Визирь, вышколенный в струнку тянуться перед старшими еще с той давней поры, когда на Богатом Острове его знавали другим — молодым и откровенным карьеристом.

Именно тогда созревал характер, когда доводилось ему водить мальцов-огольцов колоннами вокруг памятника, поставленного основоположнику главной местной идеи, ныне съеденного вместе с постаментом.

Да и что в том удивительного? Точно так произошло, как поступили каннибалы в перьях, когда к ним пожаловал Капитан Кук в кожаных вкусных ботфортах и не менее питательной треуголке.

Что само по себе наводит не только Визиря, но и каждого на суровую правду жизни:

— Всякий открывший остров, на нем же и останется. В памяти аборигенов или в их желудках!

Спешил, торопился «Переменчивая Зорька» обнародовать все им только что прочтенное и не заметил внезапного похищения заветной рукописи.

Исчезла. Как и не бывало.

Искать разбогатевшего на дырках пальмового листа не имело уже смысла. Не пропали, видно, даром уроки, самого нынешнего Вождя. Начинавшего с подобного рода деяний по ведомству карандашных пальм. И теперь, вроде как названного этапом долгого пути борьбы с ненавистным режимом, съеденного к тому времени памятника. Любой бы начал каяться в пропаже, но не «Переменчивая Зорька» Изобразив глотательным движением пухлых щек, как одновременно и причину отсутствия первоисточника, мол, съел из уважения и желание процитировать его наизусть, Визирь начал. Заведя речь точно по регламенту. Состоявшем в том, что в любом присутствие ином месте всегда шло вначале перечисление неправильных де поступков Предыдущего вождя.

А лишь затем — провозглашаются достоинства пришедшего на смену.

Визирь недаром считается одним из первых. Текст так и отлетал «от его грамотных зубов». Пополни и частые исполнения ритуала. И то, что «Переменчивая Зорька» был соавтором — консультантом сего кандидата. На правах приближенного к ныне гонимому. В те годы, разумеется, когда тот еще ходил в главных на Богатом Острове.

Солнце давно вошло в зенит и уже скатывалось с него по другую сторону небосвода, когда у хаты над рядами благодарных слушателей ритуальной речёвки пронесся главный пункт обвинения:

«Знакомство Прежнего Вождя с добытчиками жемчуга из северных глубин».

— Жемчуг? Вот именно — он! — внезапно возопил сам «Снопровидц», задремавший было под журчание сладкоголосого Визиря.

— Правильно ты все разгадал! Это их жемчуг ледяной я видел во сне… Благоговейная тишина разом опустилась на аудиторию.

Даже воины из охраны опустились на колени, громыхнув оброненными под ноги томагавками.

— Теперь мы заживём еще лучше, — входил в кураж, окончательно пробужденный от дремоты правитель. — Станет наш Остров не просто Богатым, а «Самым Богатым Островом…»

Жемчуг действительно менял всё.

Уже не раз переделенные рощи карандашных пальм, стайки рогатых дикобразов и дюны золотого песка с океанского побережья давно не сулили никому успеха. Сконцентрировавшись в руках, «сбогачить» из которых даже кроху было немыслимо. Другое дело — жемчуг из-подо льда.

Его драгоценные россыпи, увиденные Вождём даже во сне, не могли и наяву не стать реальностью. Как и все им произносимое. Сказал «Ату!» на предшественника и тут же оказывалось материализованной любая выдумка про его недостатки.

— Жемчуг наше будущее! — сформулировал опешивший от случайного совпадения Визирь на собственном колене.

К тому же, прекрасно помня короткую жизнь в их компании любого другого материала, сделал это быстро-быстро, пока не кончилась основа для письма в лепешке у запасливого соседа. Куда раз за разом Визирь макал свой основной инструмент для чистописания — ловкий указательный палец. После чего с красной строки выводил красивые коричневые иероглифы.

— Жемчуг! — взревели празднично тамтамы, величественной дробью оповещая и свой народ и заморскую округу о победе Великого Разума над убогим естеством.

И словно эхом донеслось из-за горизонта, пенившегося волной, мелодия новой песни, сочиненной там, как всегда молниеносно особым Визирем — дипломатическим засланцем и самобытным композитором маэстро Бахбородинским:

— Ах, этот Жемчуг Заполярья явись ко мне. Я очень жду.

До сумерек тянулась историческая феерия в столичных ярангах. Где из уст в уста передавались новости одна другой краше. И все — о том же. О — постоянно возникающих и возникающих новых «жемчужных» перспективах.

 

Глава вторая

О жемчугах и Сусике

Один только герой дня — правильно разгадавший очередное открытие правителя, час от часу становился все мрачнее. Всеобщее ликование, охватившее остров, согревало его до тех пор, пока не настало время основному заработку вельможи.

Вернувшись в собственные владения, и аккуратно соскребя с коленки на грядку любимых ананасов, не нужные более письмена — конспект речи Великого проснувшегося, Визирь подмёл и своё главное доходное место — «танцедром», где по вечерам босыми пятками шаркала молодежь ритуальные гопак и, столь же народную, как все прочие и остальные утехи хореографии — тарантеллу.

Всякий раз в кассе заведения расплачиваясь за свой выход на общий круг, единой валютой. Так называемыми — «данайцами»… Денежными знаками, приходящими сюда из-за морей как дотация за богатую жизнь.

Даже в самые унылые вечера, когда у взрослых островитян «данайцы» подходили к концу, молодежь находила способ получить последнее для своих развлечений. И уж тем более ожидал Визирь наплыва клиентов на праздничный карнавал. На объявление о котором не пожалел коричневого удобрения. Исписав приглашениями даже развалины последнего островного пережитка прошлого — обсерватории. Там, через окуляры чутких телескопов зрители могли разглядеть жизнь в других краях. Отделенных от Богатого Острова морями-океанами.

Но наступили сумерки. Самое время для топтания по кругу, а никто не спешил нести, «данайцы» в кассу личного визирского коммерческого «танцедрома».

Заволновался «Переменчивая Зорька», подчитывая убытки, понесенные нерациональным — «художественно-ремесленным» использованием дефицитного удобрения. Поскрёб себя каменным топором из туалетного несессера по бритой макушке и пошел по кривым столичным улочкам. Прячась для конспирации в тени, отбрасываемой в лучах лунного света, островерхими саклями-вигвамами островитян.

Причину своего разорения он отыскал там, где и предполагал — на руинах бывшей обсерватории.

Прежде, когда землетрясение разрушило бамбуковые стены этого строения, а возникший пожар мог завершить полное уничтожение научного объекта, и еле-еле залили каменную крышу и длиннющие трубы телескопов, он радовался как в молодые годы. Получая сладкое из рук старших последователей. Тогда еще не съеденного вместе с пьедесталом, памятника основоположнику. Ведь оставался у островитян один выбор для развлечений — «танцедром» за наличные «данайцы». Или песнопения под аппетитный напиток «Дрынцаловка», который изготавливается путём перегонки местных заборов на оборудовании, завезенном из-за океана тамошним Визирем. Тем самым мудрецом, кто наладил, благодаря своим связям, тутошнему коллеге неплохие контакты между собой и благодарными островитянами.

Теперь все рушилось, как когда-то обсерватория. Бывшие клиенты «танцедрома» отбивали загорелыми пятками «падеспань» и «краковяк» на развалинах телескопов.

— Господа, вы, что, совсем иероглифов на заборах не читали?! — прервал общее занятие неистовый крик.

На него нельзя было не обернуться.

— Самая мода у меня по кругу степ-чечетку бацать! — выйдя из тени, отбрасываемой конусом ближайшего чума и переходя в свет звездного неба, напоминал о своем существовании Переменчивая Зорька.

— Да пошел ты! — весело и с уважением старых заслуг, донеслось в ответ.

— Что — по телескопу не видел вместе со всеми, как киношный Сусик-Богдан из «Трембиты» именно на древних развалинах драгоценности ищет.

— Видеть то видел… — замялся поверженный логикой Визирь-шоумен.

— Ну, вот и мы клад на развалинах ищем. Сам нынешний вождь про жемчуг да лёд намекает…

Личности говорящих хором, но явно его бывших исполнителей твиста, летки-еньки и прочих «падеспаней», Переменчивая Зорька выяснить не стал.

Как обухом по голове дошел до него смысл свершившегося минувшим утром. Когда спросонья, поверив в «Жемчужную перспективу», нынешний Вождь в одночасье порушил наследство Визиря, доставшееся тому на овеществленную память от молодых дерзаний и хороводов, которые прежде осуществляли, вокруг несуществующего ныне и как оказалось — вполне съедобного памятника.

Дикий вопль Кисы Воробьянинова читанный когда-то в смешной книжке про искателей сокровищ, едва не вырвался наружу из-под заплаканных очков всерьез горевавшего банкрота.

Размазывая слезы по лицу пальцами с остатками красящего вещества, он вдруг услышал смех. Протерев линзы самым чистым из того, что у него было — песком из-под босых пальцев, Переменчивая Зорька с удивлением понял причину веселья. Ею, вернее — им, был ни кто иной, а он сам — собственной персоной. Как островитянин, единственный в счастливом обществе, не забывший нового способа появления влаги к существовавшим прежде естественному человеческому, атмосферных осадков и перегона, путем ректификации, неаппетитных оградных составляющих. А именно — занозистого штакетника и гниловатых дрынов, использованных в незапамятные времена в качестве прожилин для ограждения территории, во вполне близкое и дороге его сердцу питье. Водку. Так и называемую — «Дрынцаловку».

— По всему выходило, что опять он был лидером! Мог вызывать отклик в душах людей. А значит — не все потеряно. И я гожусь в народные вожди! — лавиной мыслей пронеслось в заплаканной голове удачливого толкователя снов.

Вторая попытка выжать слезы, однако, не увенчалась успехом. Подсохли и разводья от пальцев на щеках. Молодёжь уже готовилась вновь пройтись коленцами пяток простых и плоскостопых по бамбуковому пепелищу обсерватории. Но тут, воскресающий из небытия шоумен вспоминал кое-что про упомянутого киношно-драматургического, и просто кинокомедийного Сусика-Богдна с роскошными бакенбардами в исполнении народного артиста Евгения Весника.

— Зря вы, здесь клад ищите! Жемчуг нынешний Вождь придумал, тогда как по нашим руинам бывшей своей обсерватории призрак Прежнего бродит…

Сказал и прикусил язычок.

Не от того, что по устоявшему ритуалу, прежде чем упомянуть предшественника Великого Снопровидца, должен был перечислить, утвержденные официально, его ошибки от мнимых до — никаких. Просто вдруг чем-то повеяло над притихшей толпой островитян — беспечных ранее, а теперь насторожившихся от дурного предчувствия. Дышали они в тот момент уже не гарью от бамбукового экрана, не коричневым ценным удобрением, красовавшимся с забора и со щек Визиря, а чем-то совершенно новым…

…Или, хорошо забытым старым! — с диким ужасом внезапно догадался Визирь и поверял сознание.

 

Глава третья

«Обойдёмся без жемчугов!»

Чьё-то монотонное и совершенно не мелодичное бубнение над ухом популярной мелодии дипзасланца маэстро Бахбородинского вывело из транса несостоявшегося вожака «новой молодежи».

— Ах, жемчуга белее мела. Что вам на севере торчать? — внятно выводил самодеятельный исполнитель.

А то, как в такт ему ритмично ухали тамтамы, исполняемое произведение окончательно проливало свет на личность солиста.

— Нынешний вождь! — даже не открывая глаз, прошептал Переменчивая Зорька. — Что-то будет!

Судить так, ему позволяли два обстоятельства, явно не сулившие ничего, лично ему — Визирю. Во всяком случае — ничего хорошего. Первое — правитель пел все громче и громче, явно стараясь разбудить спящего гостя. И второе — сюда его принесли не собственные ноги, а как минимум, руки чиновников.

Переменчивая Зорька потрогал бока. Ничто пока не болело.

И уже поэтому, он мог теперь точно судить о том, что доставили его в шатёр к шефу руками. Хотя и без малейшей гарантии на то, что ими же будут и выдворять вон, когда заведя себя в транс выдающейся мелодией своего визиря — дипзасланца, «Сам» не примется за «просто визиря». К тому же едва ли не «визиря в прошлом». Исполнявшего эту роль лишь до того самого момента, как позволил себе прилюдно упомянуть прошлого вождя без обязательного перечисления предписанного тому ошибок.

От обиды слезы опять выступили из-под очков единственного слушателя уникальной песни, названной в точном соответствии с содержанием слов: «Про жемчуг».

Уже своим естественным появлением на свет, эта физиологическая влага принесла пользу ее непосредственному производителю. Так как позволила разлепиться векам глаз, необыкновенно расширявшимся в ужасе от того, что было содеяно и требовало возмездия.

— Так, говоришь, тень моего предшественника вызвал на встречу с народом! — перешел с бравурных стихов на жестокую прозу хозяин вигвама. — Выходит, зря мы его вогнали в забвение.

Оратор повысил голос до предельных человеческому исполнению децибел:

— Столько удобрений потратили, чтобы ты единым возгласом все испортил!!!

Нынешний Вождь от гнева забыл про воспитание. Сложив из пальцев «козу», он направил грозное оружие прямо в лицо опальному чиновнику, где нельзя было не попасть в очи, занимавшие в то мгновение всю территорию физиономии, побелевшей от страха пуще всякого жемчуга.

Но дело до конца не довёл. Критически сравнив чистоту своих указательного и безымянного перстов с состоянием, щедро унавоженной поверхности, до которой нужно было дотрагиваться.

— Прости, Отец родной! — резво перевернулся со спины на четвереньки вероломный отступник. — Не я его вызвал, а «Трембита» проклятая!

Ссылка на несколько кадров, застрявших в недрах, как оказалось, недостаточно сгоревшего телескопа, возымела действие.

— Почему не пресёк, — уже мягче отреагировал Вождь. — Все же по своей высокой должности ты обязан был так поступить.

Он свел брови в одну линейку:

— Или ты уже не обязан нести в массы разрешенную культуру?!

— Обязан и еще как! — раздался в ответ пронзительный фальцет, прозвучавший прямо из-под ног руководителя. — Только не успел отреагировать.

Визг продолжился:

— Простите меня, Ваше Величество. Обязательно исправлюсь.

Раскаяние видимо понравилось. Потому что начавшийся диалог продолжился в более спокойном тоне:

— Каким образом?

Хитроумный визирь умел заинтересовать собеседника. Особенно в такой непростой ситуации, как теперь. Когда от этого зависело все его не только нынешнее, но и будущее благополучие.

— Все смеются, веселятся, ждут кинокомедийного Богдана-Сусика, — заявил он. — Тогда как на самом деле я им вот что явлю на всеобщее обозрение…

Вот тут и Вождь не мог не убедиться в том, что содержание прибыльного «танцедрома» сильно пошло на пользу артистическим способностям плаксы, готового к месту и неб к месту ошарашить даже цитатой из классического наследия мировой драматургии.

— Быть или не быть? Вот в чем, — привставая на корточки, он вдруг замялся, подыскивая нужное слово. — Проблема.

И не желая больше вспоминать «Шекспироведение» во всем её рифмованном объеме, перешел на краткий пересказ.

— Сегодня же вечером пойду на руины — услышал от собеседника Вождь. — Докажу, что объявился там не юморист Евгений Весник, а призрак конченный.

Он был понят с полуслова:

— А ты ему перед этим яду в ухо не пожалей! — нашептал в своей королевской опочивальне еще один знаток судьбы «Принца датского». — Самого крепкого снадобья из вонючих и долгоиграющих.

Позаботился «Его Величество» и о том, чтобы Визирь все опять не перепутал, оправдывая, возложенные на него высокое доверие:

— Спящему Сусику яд залей, чтобы никогда уже не проснулся!

— Так и поступлю, — внимательный исполнитель повторил и приказ, и место акции. — Прямо в ухо!

Тем временем, слушатель увёрток своего уже наполовину разжалованного, но не до самого конца опущенного в изгои Визиря, испугался за ухо собственное. Ведь яд чины не почитает. Куда угодно потечет. На всякий случай хозяин дворцовой палаты отшагнул от пресмыкавшегося чиновника и уже с безопасного рас стояния продолжил выяснять причины запоздалой расправы с будущим приведением:

— Отчего же ты, каналья, прежде яду пожалел?

— Некому было посоветовать.

— Понятно, — хмыкнуло в ответ. — Советническое воспитание сказывается, мать твою так, перетак, растак!

Эхом прозвучало с пола:

— Именно так!

— Тогда все понятно, — прозвучала несгибаемая директива. — Цель определена, задача поставлена, берись за выполнение работы!

— Ах жемчуг моей души, — обрадовано перейдя на драматургический речитатив, поднялся с колен Переменчивая Зорька — А чтобы тень потом бродила в одиночестве, да не сманивала народ кладом от «гопака» нужно бы с камнями разобраться.

Он развел руки сначала в ширину, потом в высоту, намекая на восстановление былого своего богатства из сферы культурно-массового обслуживания зрителя.

И опростоволосился. Только поздновато понял свою ошибку. Когда хмурое выражение вновь застыло на медальном профиле хозяина:

— Предлагаешь взяться за ремонт обсерватории?

— Один я не справлюсь, — попытался исправить оплошность Переменчивая Зорька. — Нужны изрядные беспроцентные инвестиции и дармовые до последней мелочи субсидии на осуществление проекта.

Он умаслил свою просьбу к шефу льстивой улыбкой:

— Согласно обещанной сумме из очередного транша «данайцев».

После чего растопыренными пальцами левой ноги начертил на земляном полу помещения множество нулей, начинавшихся с единицы.

Вождь не поленился пересчитать нули, но на середине их вереницы, со счета сбился. Потому парировал их появление обычным отказом:

— Многовато будет на простой ремонт, а на капитальный Фонд еще только собирается.

Все его сомнения Визирь парировал одним, но всеобъемлющим вопросом:

— А кто, Ваша Честь, говорит про какой-то ремонт?

Он проворно вскочил на ноги, не жале пяток, молниеносно выглянул за дверь кибитки, дабы убедиться в том, что нет за ними лишних ушей и тут же занял прежнюю позу перед хозяином:

— Я жемчуг имею в виду!

И сделал решительный знак руками и ногой, изобразив, при этом собой удачливого, вошедшего в спортивный раж, профессионального футбольного вратаря, подающего мяч партнерам:

— Гоните в шею всех с ним связанных.

Далее более убедительные аргументы последовали для ушей, отдаленных опасливыми перспективами, почерпнутыми со сцены.

— Ни к чему нашей Отчизне эта морока, — уверенно донеслось снизу. — Одни неприятности.

После чего уже хозяину положения пришлось ломать голову под градом вопросов:

— Вот и Ваш предшественник честно и щедро дружил с Пахарями Заполярья. И где он теперь? Куда делись? Почему не вернули взятое?

Беседа, превратившаяся сначала в конкурс «Что? Где? Когда?» на этом этапе перешла в долгое молчание.

И так вообще бы иссякла, кабы вопрошающий сам не отыскал нужный выход. Убивая им всех зайцев, которые могли выбежать под ружейную пальбу в виде конкурента-призрака с развалин, как и саму причину неприятностей, поселившихся на Богатом Острове.

— Жемчуг — по боку! — Вождю не оставалось ничего иного, как удивляться прозорливости чиновника, продолжавшего в том же духе. — И заживём так хорошо, как никогда еще до этого не жили!

В другой бы раз говоривший прикрылся чем-либо и на всякий случай от тяжёлого скипетра-знака власти того, кому было адресовано амбициозное предложение. Но теперь он сам удивился той легкости, с которой семена его летучих доводов прорастали в удобренной лестью, почве понимания.

И долго еще удивлялся. Пока на явной вечере, по поводу кончины «Жемчужного проекта» нынешний Вождь так мотивировал свой отказ окунуть Богатый Остров в пучину драгоценного изобилия:

— Ну-ка их подальше, все эти самоцветы-минералы.

И дал всему объяснение, с первых же минут обреченное на то, чтобы его внесли в исторические скрижали Богатого Острова:

— Приснилось мне прошлой ночью, что явились к нам сущие людоеды.

Дальше рассказ велся во всех подробностях, включая вполне интимные черты:

— Пропахли все никотином.

Войдя в раж и поймав кураж в окружающей его аудитории, Вождь сделал вполне дальновидное предположение:

— Не то с «Казбека», не то с «Беломорканала».

После чего заставил подданных ужаснуться за свое возможное и неминуемое горе-злосчастье, избежать которое пока что удава лось лишь благодаря столь мудрому и заботливому руководству.

— Давай, мол, долю! — рассказал Вождь. — Не то съедим!

Упоминание о пище изменило, устремлённые на выступающего руководителя, взгляды подчиненных. С доброжелательных — на плотоядные. И вернуло ход событий в нужное русло. Когда вновь основным в обществе островитян становилась прежняя «пища ума». И она же — главное, блюдо всеобщего пиршества.

Официанты, обслуживавшие официальное мероприятие — традиционную явную вечерю, работали не так, как на следовавшей за ней вечерне «тайной». Потом — для узкого круга избранных и особо приближенных к Вождю особ, можно было подавать кое-что удобоваримое и годящее для употребления.

Ну а пока, для разместившихся в караван-сарае рядовых зрителей, подносы выносились под хлюпанье, работавших на износ, противогазов. Уж больно невыносимым для нормального обоняния духом смердила «жвачка». Та самая, что профессионально была замешана в равной пропорции из лжи и обмана, да еще на раздаче предлагаемая с густой брехоподливой. Все блюдо подавалось теперь вместо того, кого уже съели поедом — Прежнего Вождя.

Сам он отсутствовал на трапезе. Так как, игнорируя явную вечерю преемника, совершенно не боялся за это расправы. К тому же чувствовал за собой правоту и понимание островитян в будущем. А потому последователям преемника мыть его косточки пришлось заочно. До подачи на стол, сформованные из синтетического сырья, эти заменители натурального продукта дурно пахли еще при первом появлении на свет, а теперь же — и подавно.

Официанты, столовские работники, повара и прочая обслуга ничего не имевшая против основного блюда, вряд ли бы выдержала без защитных масок атмосферу схарчивания островитянина, неугодного для местного начальства. Зато остальным едокам противогазов не понадобилось. В точном соответствии с поговоркой, выдвинутой древними… Нет слаще запаха, чем труп гниющего врага!

Вот и они, не жалуясь ни на какие на проблемы с личным аппетитом, с воодушевлением употребляли, им поданные яства. Боясь больше, чем несварение желудка, одной даже мысли о возможном возвращении во власть Прежнего Вождя.

Лично поделив между едоками то, что было выдано за пищу, Нынешний Властитель Богатого Острова сам и проконтролировал процесс того, как употреблялось изделие его персональной кухни. По его непосредственной указке и для пущей верности достижения окончательного результата, обильно приправленное личными грешками. И теми, что уже свалили на предшественника, и намеченными на очередной сеанс.

Обычно, процесс шел по специальному графику, утверждённому раз и навсегда. Следуя соответствующему циркуляру, постоянные посетители пункта приема жвачки должны были, время от времени, удаляться к островитянам. Дабы тем, с их слов, тоже доставалось некоторое количество предназначенного обществу воспитания.

Так было всегда. Но теперь что-то испортилось в механизме правления. Один за другим, с похожим виноватым выражением лица, возвращались обратно, так и не успевшие пожевать до полной кондиции. Они, давясь и захлёбываясь, жаловались на, испугавшую их, то тут, то там — «Тень прошлого». Такие голодающие шли обратно и шли. Все никак не давая «Нынешнему Вождю» уединиться и повечерять без чужих глаз.

Нужен был выход. И он появился. Причем, принятий единогласно:

— Пусть новый шаман разберётся с предрассудками, — было заявлено во всеуслышание. — Делом докажет, что вовсе не зря когда-то получал поддержку, оспаривая бубен у других претендентов!

Сама последняя надежда победы над призраком существовала в отдалении от своих адептов. И совсем недаром Шаман проживал на расстоянии от острова, неутомимо занимаясь там своими личными делами без отрыва от общественных забот. Но если раньше и оттуда влияния шамана хватало на помощь правящему режиму Богатого Острова, то теперь лафа кончилась. Когда срок владения бубном оказался на исходе, заочная камлание — колдовство уже не проносило должных результатов.

Требовалось личное присутствие.

И тогда протяжно запели трубы — те самые, с изогнутым раструбом грозные трембиты. Нескончаемым грохотом заревели призывно тамтамы. Далеко выводя новую мелодию Бахбородинского, подсуетившегося на волне старых традиций. Он и ее назвал очень образно и все разъясняющее: — «Шаман — хорош, шаманочка — красивая! Где вы есть? Куда подавать весть?».

 

Глава четвертая

Короб с секретом

Однако, на самом деле все было не так просто с призывами. Ведь, мрачная дробь тревожных тамтамов с Богатого Острова могла разбудить даже мертвого, лишь у себя на ограниченном пространстве — под сенью карандашных пальм. Тогда как за морями-океанами эти звуки часто принимали совсем за иное. Например, за шум привычного прибоя, то и дело, во время приливов и отливов, перекатывающего на каменистом пляже пустые бутылки.

Известные на весь свет, это были порожние емкости вездесущей «Дрынцаловки». Напитка, поглотившего в свои перегонные машины остатки заборов и палисадников по всей галактике.

Иногда, правда, когда нынешнему Вождю и его подданным становилось совсем невмоготу без наличных «данайцев», на Большой Земле вспоминали о необходимой гуманитарной миссии. Выручали, чем могли, трудолюбивых заготовителей рогатых длиннохвостых дикобразов.

Подобная неспешность «центра», когда средства кончались, откровенно злила островитян. И тогда самые нетерпеливые из них шли на хитроумное решение. Они выбирали себе заступников со стороны.

Так было и незадолго до описываемых событий, когда на Богатом острове приняли судьбоносное постановление: «Немедленно наделить высочайшей шаманской властью кого-либо из чужаков!»

И все знали содержание той части документа, которая хранилась как великая государственная тайна, а в простонародье формулировалась коротко и емко:

«Дабы он на правах тамошнего столичного жителя, мог чаще напоминать шефам-спонсорам о своих отдаленных морями-океанами доверителях».

Жребий тогда бросили между несколькими претендентами на шаманский бубен. Дольше других в числе лидера ритуальных плясок и камланий у шаманского костра, был известный фокусник и иллюзионист господина Николя-ни-Двора Ва-Банков. Умевший, говорят, получать «данайцы» прямо из воздуха. И что характерно — голыми руками.

Но так как карманов в бурке и даже на мохнатой папахе факира было больше, чем рук у индийского божества Кали, то эксперимент, проведенный залетным столичным умельцем непосредственно на Богатом Острове, просто-напросто провалился.

Внезапно появившиеся ниоткуда золотые монеты, недолго померцав при отсветах пламени жертвенника, тут же исчезали так же, как и появлялись — ни откуда и никуда. Делая это совершенно необъяснимым образом для окружающих. Убеждая их лишь в том, что настоящие золотые «данайцы», в каком бы ни были количестве, не пахнут. Но никак не в благостных помыслах господина Ва-Банкова, называемого в простой среде по-свойски «Николяшечка».

Не поверили ему, когда он щедро обещал в предвыборных речах, в случае победы, одарить валютой всех подряд. Не забыв при этом любого и каждого, кто только протянет за него руку!

Да тут еще в спор с «многокарманником» вступилось племя однокрасочных. Было оно все еще достаточно многочисленное, хотя и несколько постаревшее от горя за свою святыню, некогда съеденную вместе с постаментом. Однако ти нынче от имевшихся у них «голосов», на выборах зависело немало.

Посчитав, что в будущем им лучше иметь от сюда кого угодно, кроме «профессионала чар и магии», они также активно поддержали всеми своими ритуальными танцами и песнопениями не местных политиков, а как раз наоборот — залётного коммивояжера месье Макароноухого.

Так, на французский манер его стали называть еще с раннего детства, когда отрок первым делом научился без акцента выговаривать слово «Париж». А потом еще и обустроил его прекрасной фразой, услышанной во взрослом обществе. И если случалось что-то непредвиденное, в том числе и на его горшке, тут же звучало, то истошное, а то и вполне довольное изречение:

«Пролетел, как фанера над Парижем».

Но, как бы там ни было, а очень скоро в его близком окружении, среди дальней родни и просто чужих людей укрепилось мнение в том, что, как представителя мушкетерской нации, следует называть необыкновенную личность исключительно на иностранный манер:

— Месье!

Словом, жизнь удалась и необходимый в ней авторитет месье Макороноухий заслужил. И тоже — не просто так. А исключительно за свои благостные, и всегда провозглашенные ко времени, призывы.

Как-никак, и теперь этот столичный гость обещал в будущем сытую жизнь повсюду, где только появлялся перед избирателями. В противном случае грозил, что неслухи, все до одного, пролетят, как фанера над Парижем.

А в доказательство положительных и не слишком намерений, он азартно провозглашал несомненные преимущества, горячо любимых им, бананов, над их противоположностью — мачете, срубившим эту гроздь на плантации.

Крепки, заманчивы были надежды этого не совсем простого электората. Но и на старуху бывает поруха. В конце то концов, «хитро — задним числом — мудрые» однокрасочные просчитались в своем выборе.

Имея от электората Богатого Острова уже одного своего представителя среди храмовых жрецов на Олимпе, они наивно полагали, что простофиля — «бананоед» не представляет для них опасности. Будет полезным. Потому что, наверняка, существует и раздает обещания и придумывает невероятные по своему прогрессу и небывалые по исполнению прожекты не корысти ради, а просто по недомыслию присоединится в поклонах низвергнутому Основателю.

Однако, не иначе объевшись содержимого банановой кожуры, тот возьми, да и поступи по-своему. Забыл даже об особом, прежде на его взгляд, таком заманчивом и выгодном применении этой растительной тары, как использовании на корм.

Ведь, в прежние времена он, помимо намерений, связанных с увеличений банановодства, еще и ратовал за разведение особого рода мясных крокодилов. Тех самых, что должны были бы питаться одними шкурками от продукта, без особых хлопот круглогодично возобновляемого под открытым тропическим небом.

Теперь иное волновало душу и пытливый ум владетеля чужих чаяний.

Месье Макароноухий направил все чары шаманского бубна, доставшегося ему по счастливому случаю, вовсе не туда, куда бы хотели бывшие союзники в борьбе против мага и факира господина Ва-Банкова. А для достижения личных целей.

В прошлом остались мгновения, когда при любом собрании апологетов на Лысой горе, вытоптанной при камлании, другими обладателями культовыми бубнами и колотушками, свои занятия, месье Макароноухий призывы направлял предсказуемо. Адресовал их любимым представителям флоры и фауны. Надеясь, в конце концов, одновременно отведать и нежную мякоть банановой кашицы, и жареный, с сочной кровью, стейк из крокодила, откормленного отходами сферы банановодства.

Теперь ему стало ясно, что на пустое дело израсходовал почти весь, имевшийся прежде, запас чародейств. Без которого не усидеть на равных в тотемном кругу бубноносцев, непосредственно причастных к столь выгодному и почётному клану. Следовало сразу применять их на себя. Не тратить зря времени угождая однокрасочным. И когда убедился, в том числе и благодаря увеличительному стеклу газетной критики, что без возобновления полномочий не обойтись, он лихорадочно засобирался на остров.

Много чего было обещано в прошлый визит к заготовителям рогатых длиннохвостых дикобразов. Особенно — их нынешнему Вождю. Да вот только все так и осталось невыполненным, только иногда напоминая о себе долгим эхом, до сих пор гулявшим по рощам карандашных пальм. И поэтому нужен был особый подход, дабы поднять настроение у разочарованных в конец собирателей коричневых удобрений.

На этот раз, для осуществления своей цели, месье Макароноухий выбрал маскарад. Занялся подготовкой к нему моментально, не откладывая вещи в долгий ящик.

Скинув с себя расшитую золотом треуголку, и поставив в угол бананового заводика поржавевшую в борьбе за крокодиловый подрост железную кирасу, он вырядился Санта-Клаусом.

На островной, разумеется, манер, где главной приметой «Вожака на празднике» являлись вовсе не борода с красным колпаком. А наоборот — местный обычай откровенной и на века босоногости.

Но кое-что осталось от волшебника, приходящего на праздник через печную трубу. Являться следовало похожим образом — при большом коробе подарков. Ценных вещей, желательно предназначенных каждому островитянину.

Или, на худой конец, в обязательном порядке самому влиятельному Вождю и его сановным Визирям.

Короб же у, исключительно щедрого и гораздого на всякую выдумку месье Макароноухого был. И очень даже неплохой. Можно сказать — хороший! Остался с прошлого возвращения от островитян, напихавших ему тогда в емкость столько всяческих наказов, что пришлось даже пришивать лямки. На манер рюкзака. Дабы без потерь доставить до своего столичного дома в метрополии.

К настоящему времени само содержимое ёмкости из липового лыка, само по себе, совсем пропало. Обратилось в прах и тлен. Было потому высыпано и рассеяно там, где можно было и за труху получить отступные.

Теперь же, своей первозданной пустотой короб навёл шамана на интересную мысль:

«Стану сам лучшим подарком!».

Идея понравилась.

Наверняка и в реальности роль мультфильмовского персонажа могла прийти по вкусу, охочим до всего интересного, жителям Богатого Острова. Потому, забравшись в липовую емкость, и протоптав в его днище для устойчивости два отверстия под свои, традиционные — босоногие пятки, месье Макароноухий достаточно прытко для его статуса и устремлений поковылял прямо к башне, откуда обычно запускались рейсовые «Ковры-самолёты».

Но то, к чему привыкли вечно не имеющие обуви островитяне, сыграло злую шутку с их иногородним шаманом. Ковыляя сначала по холодной брусчатке, а потом и гравию взлётного поля, он от неподготовленности к подобному способу передвижения, не достиг желаемого. По собственным словам повторил участь листа фанеры, оказавшегося над столицей далекой, но такой родной его сердцу, Франции. А коли случайно не успел, то и непроизвольно опоздал на рейсовый палас.

Следующий, судя по информации на табло расписания рейсов, был не скоро. И впору оставалось бить себя от ярости колотушкой по ритуальному же хвостику волос — оселедцу, оставленному местным парикмахером точно в соответствии с портретом рядового погонщика главной ценности материка — одинокой коровы, оставлявшей после себя замечательную коричневую краску с ценными удобрительными свойствами.

Но, к счастью для загоревавшего обитателя липового короба, членовредительствоваться ему не пришлось. Не подвели зоркие глаза, способные увидеть где угодно лучшие места для посадки бананов и размещения яйцекладки крокодилов. И теперь они выручили его в трудную минуту.

Все же благодаря этим рецепторам зрения, незадачливый путешественник удачно для себя и вопреки планам других обитателей взлетной башни, заметил в самом дальнейшем углу замечательной в века «Ковродромовой башни» заветный объект, каким оказался, готовящейся к вылету новый борт.

Удача продолжилась и далее. Подтверждая замечательные свойства, еще остававшиеся в волшебном бубне, заканчивавшего свой срок профессионального специалиста по камланию на флоре и фауне.

Как сообщил по громкой связи диспетчер, ковёр-самолёт летел прямо на Богатый Остров. Это наводило на очень необходимую при данных непростых обстоятельствах, позитивную мысль.

— По пути! — смекнул про себя месье Макароноухий. И не ошибся.

Вёзло туда воздушное транспортное средство очередной гуманитарный дар Большой Земли в виде нескольких бочонков с наличными «данайцами».

И это тоже было ему на руку.

— Скажу, что я их лично выбил из государственной казны для островитян! — еще более обрадовался будущий пассажир спецрейса. — Намекну, что и дальше можно будет на меня положиться.

Оставалось только попасть на борт, убедив окружающих в собственном бескорыстии и полезности для дальнейшего существования постоянных обитателей конечной точки маршрута.

Но тут запас удачи, видно, стал подходить к концу.

Прямо на краю взлётной башни у лесенки, ведущей в «Ковёр самолёт» стояла не просто большая, но и очень длинная очередь, товарищей однокрасочных. Как тут же выяснилось, в этот момент, среди них были исключительно лица, провожавшие своего представителя, избранного в жрецы на Богатом Острове. Не считая, разумеется, того самого. И теперь тоже вынужденного отбывать туда, со своей чудесной, обжитой и уютной метрополии за три девять земель, в Мухосранск, в дикую пустошь, в дебри вселенские для восполнения чудесной энергии общения с великими земляками, населявшими Богатый остров.

Прежде было бы проще сойти среди товарищей за своего парня. Когда еще месье Макароноухий мог к месту и без места цитировать наизусть «Марсельезу», козырять именем Марата, носить на голове вязаного «петуха» в виде пронзительно красной лыжной шапочки.

Короче говоря, искренне дружил с активом однокрасочных. И даже обещал их руководящих представителей в лучшем будущем со скидкой и от души, совершенно обильно за их деньги, угощать крокодильчатиной. В том числе не простой биомассой с добавлением масла карандашных пальм, а скоромной — лично выращенной на банановой кожуре.

Но с недавних пор, когда реально запахло жареным, и не только от греющихся на вертеле тушек водоплавающих и пресмыкающимися, шаман Богатого Острова от них «отбубнился». Мол, «Свят. Свят. Не имею с ними ничего общего, а прежняя дружба была только против фокусника господина Ва-Банкова».

Оказалось, однако, что и однокрасочные не забыли его измены. Глядели на него, как герои взятия Бастилии на трактирщика, пожалевшего пустой бочонок для сооружения баррикады на Елисейских полях.

Во всяком случае, именно так почудилось новому участнику очереди по тому, как его дружно и не слишком лицеприятно встретили. Не прежними дружескими криками, не яростными от переизбытка чувств, тычками и затрещинами, а подозрительно вежливо и внимательно. Как мыло может встретиться с веревкой.

Пришлось объясняться и по существу, и не по делу. В свогю очередь, услышав рассказ красноречивого оратора, каким всегда был и оставался по сей день, месье Макароухий, о его грядущей великой миссии новой и судьбоносной помощи несчастным островитянам, некоторые товарищи даже вывернули карманы. После чего, нисколько не скупясь, щедро наполнили личными подаяниями достаточно вместительный для этой цели липовый короб шамана.

И когда тот добрался до стоящего впереди Жреца, ему уже можно было не на словах, а на деле хвастаться перед коллегой своей будущей щедростью.

С этой целью, будто ненароком, шаман оступился. Рассыпав при этом своем созерцателе, прямо на каменный пол башни, кое-что из только что полученных безвозмездно презентов однокрасочных.

Тут же обратился и за помощью.

— Помоги, Жрец, собрать подарки, — заявил мсье. — Детям везу!

И горделиво добавил:

— Взрослым — тоже!

Иначе не мог поступить. Так как увидел, что вместе с прочим добром Жрец поднимал с пола и бросал в его короб, заветные на всех континентах и частях света, пачки контрацептивов. Из коих каждый был надежно упакован в красноречивую обертку с яркой молодухой, пожертвовавшей свою одежду голодающим безработным обеих Америк и заманчивой надписью мелкими буквами вокруг ее достаточно крупных для холостого мужчины форм — «Анти-СПИД».

Разговор продолжился после того, как с пола подняли все до последнего противозачаточного средства.

— А я вот маслицем разжился для братьев по племени! — внешне вполне простодушно, но с далеко идущими планами, объявил Жрец. — Терновым.

Он счастливо улыбнулся:

— Намажусь им вместо одевания колючего венца. Когда поведаю островитянам о гонениях, устроенных в столице на их самозабвенных Жрецов.

При этом, во время начавшегося откровенного разговора месье Макароноухий неустанно шевелил собственным «серым веществом», глубоко запрятанным под кудрявую причёску островитянина с неизменным оселедцем из нечесаных с рождения волос.

Только делал это он вовсе не для достойного продолжения столь интересного и полезного им обоим диалога с коллегой. Ему хотелось немедленно повторить перед другими столь удачный фокус с просыпавшимися презервативами.

— Кого бы еще щедростью удивить? — себе под нос прошептал он, оглядываясь по сторонам. Так как именно это, внезапно вспомнившееся качество и должно было поспособствовать в допуске на спецрейс, везущий на истомившийся в ожидании помощи Богатый остров бесхозные «данайцы».

Однако и соперники не дремали.

— Вот еще кое-кто идет, — раздалось под боком.

Кандидат на проявление щедрости глянул в указанную сторону и заодно дал всему увиденному необходимые пояснения:

— Из цирка фокусник!

Этой фразой он не ограничился.

— И за страх, и за совесть работает на господина Ва-Банкова, — жарко зашептал, забыв про свой нормандский акцент, откровенно возбужденный и не только упаковками своих даров ил липового короба, Шаман, шевеля своими толстыми, как у Бельмондо, губами прямо в трепетавшее от нетерпения ухо Жреца.

Но такое горячее участие в судьбе явного и честь по чести обелеченного пассажира от простого, не имеющего никаких на это надежд, только еще жалкого претендента на место в шерстяном персидском лайнере, имело двойной смысл.

И, как тут же оказалось, не было совершенно безвозмездным. Что и выяснилось в момент, когда тот же льстивый голос месье Макароноухого вдруг обрел и откровенно заискивающие нотки, упомянув сподвижников классиков научного учения однокрасочных пролетариев всех стран:

— Будь камрадом, плесни маслица под ноги, чтобы я еще натуральнее упал перед ними. Да попросил помочь собрать рассыпавшиеся подарки для детей…

— И взрослых! — по привычки все доводить до логического конца, уточнил Жрец, взявшись за выполнение просьбы бывшего товарища по борьбе.

Делал он это не без жалости к этому своему, такому важному, ресурсу, нежно раскупоривая баночку с терновым маслом.

Ему, не первый год ходившему в генеральных вождях, уже давно и не только в ходе этой неожиданной встречи стало многое понятным. В том числе и по поводу совершенно оправданного и не рушимо кардинального расхождения их с Шаманом, как жизненных, так и политических интересов. Теперь же он точно утвердился во мнении о том, что лично для себя не видит перспективы совместного дальнейшего пути с собеседником. Особенно сейчас, когда на Богатом Острове именно себя можно будет назвать главным «добытчиком» и «выбивателем» гуманитарной наличности, которую совсем скоро доставят на этом ковре-самолёте.

Потому делиться с кем-либо прекрасным статусом «Верного слуги народа» было бы просто глупо. Но еще глупее — выдавать собственную догадку, которой могли нагло и бессовестно в своих интересах воспользоваться другие пассажиры спец-рейса. В связи с чем, основное из того, чем обернулись раздумья истинного марксиста, так и осталось пока не обнародованным.

— Сейчас ливну! — вслух сказал Жрец, пока мысли о мщении обуревали его однокрасочное сознание.

И выполнил свое обещание.

— На, скотина, падай!

Не поскупившись на разливаемое масло, он не стал жадничать и в подаче легкой подножки банановеду и крокодилоеду.

И тот, получив еще и дополнительное ускорение, не просто свалился на пол перед заветными помощниками в сборе рассыпавшихся подарков, но и вообще скатился за пределы стартовой площадки, с диким воем улетев с нее вниз.

Другой бы или разбился, или утонул в волнах, плескавшихся далеко внизу у самого подножья башни. Но месье Макароноухий сам по себе, в соответствии со своей природной сущностью, никогда, ни тонул. А на камни у прибойной линии его не пустила, оставшаяся еще магической сила шаманского бубна. Хотя и была она уже так мала, что подвешенное положение короба с шаманом больше походило на западню. На ту самую легендарную фанеру, что так и не побывала у подножия колонн собора Нотр Дам де Пари. Это было заметно всем провожающим особенно на фоне, таки улетавшего по назначению, ковра-самолёта с грузом «данайцев» и скопищем — его явных и мифических добытчиков.

Всплакнул, было, от огорчения, незадачливый путешественник. Да вспомнил, как в окружении электората величал себя настоящим джигитом. А кто не верил проникновенным и лихим словам, мог, якобы, спросить у любой наложницы из любого гарема о сексуальных возможностях Шамана.

— Да я и этих однокрасочных и всех прочих циркачей-фокусников одним бананом своей фирменной связки перешибу! — воскликнул месье Макароноухий.

Слова не разошлись с поступком.

Откусив, не очищая в ярости кусок фрукта с розово-блакитного герба на своем атрибуте избранника народа, он вдруг о чем-то вспомнил. А к окончательному выводу пришел, уже отчаянно плюясь банановой шкуркой, внезапно, пожалев постоянно ею питающихся, непритязательных племенных крокодилов.

 

Глава пятая

Мудрое решение

Долго гремели и рокотали тамтамы на весь свет, неутомимо призывая отовсюду на Богатый Остров достойных помощников Нынешнему Вождю. И на самом деле был очень даже уважительный повод усердно бить в кожаные бока своих национальных инструментов умелым ударникам-тамтамщикам. Специалистам, с самым что ни есть консерваторским образованием.

С известных пор все в столице пошло наперекосяк. Отсчет чему историки связывали с момента появления на руинах Обсерватории Тени прошлого Владыки. Некогда оскорбленная память о нем уже успела потерять свою прежнюю актуальность.

И вот — нате вам снова только о нем и судачат, как политически подкованные островитяне, так и те, кто консенсус еще со школы путает с косинусом.

Тем не менее, тень прошлого с каждым новым часом все неумолимее влияла на современное течение жизни беспечных островитян. Образ бывшего правителя, вызванный случайно к жизни жемчужным сном правителя нового и роковой оговоркой его Визиря по имени Переменчивая Зорька, укреплялся в сознании современников.

Причем, по мнению лиц, причастных к руководству Богатого Острова, не совсем благодушно. Наоборот — следовало ожидать серьезных перемен в виде общественного катаклизма. Так как призрак Прежнего Вождя не терял времени даром. Он неумолимо выводил островитян из их полусонного состояния. Настраивал к яви. При которой стали видны все ошибки, допущенные в деятельности его приемника.

Особенно явно это было заметно на фоне руин исторического объекта. Тех самых, что мрачно нависали над окружающим ландшафтом, несмотря на популистские обещания отремонтировать их, высказываемые в ходе выборов всеми, кому ни попадя — Вождём, его Визирями и даже заочными островитянами — Жрецом, да Шаманом с их тягой ко всему интернациональному, особенно имеющему хождение в качестве наличной монеты.

Но так долго продолжаться не могло. Власть имущие чиновники опомнились. И взялись-таки за дело. Теперь же, дабы окончательно убедить подданных в своих организаторских способностях, и окончательно развеять память о почившем в бозе предшественнике, начались различные мероприятия. Как бесполезные, так и сулящие их участникам удовольствие.

Как случилось в главном общественном здании Богатого Острова — Караван-сарае, где проводились накануне обе вечери — официальная и тайная. Теперь же голодные приближенные, еще менее сытого начальства, решили выйти из-за пустых столов и заняться руинами вплотную.

Перво-наперво следовало вернуть Обсерватории прежний величественный и мудреный вид, а зрителям — заветные окуляры вездесущих телескопов с таинствами и секретами заморского существования.

А то, в ожидании возвращения чуда окружающий народ уже не молчал, а наоборот — скандировал такое, от чего впору было хвататься за голову.

— Данайцы нужны! И наличными! — требовали счастливые островитяне, готовые, при первой команде начальства тут же засучить рукава на благо общего дела.

Однако Вождь молчал.

Не просто так, разумеется. Вел мозговой штурм ситуации. В уме прикидывал различные варианты того, как можно наиболее далеко послать наглых вымогателей. Вплоть до демонстративных порок рогатых длиннохвостых пальмовых дикообразов. Где мамы животных объяснят абсурдность требовать наличные там, где их не бывает по самой своей природе! Когда же случается их чудесное появление, то они словно растворяются в воздухе, напитанном местным богатством. Причем, без промедления. Сразу же, после доставки очередной порции ценного гуманитарного содержимого для общественной кассы.

Но понимал Вождь и саму сложность выхода из столь патовой не по шахматному ситуации. И прежде бывало так. Случалось в такие моменты, когда следовал посыл протестующих лиц. Причем — всех сразу и без объяснений. Далеко — по нужному адресу. А именно — в их бытовую норку.

Но такой выход был бы слишком простым шагом. Как невозможным был теперь и достаточно трудоемкий и дорогой процесс организации демонтажа руин, дабы не шастала по ним роковая Тень.

Все же проблемы начались от того, что давно не завозили данайцы с материка. Без них же, куда не кинь — везде — клин! Не имея средств реальной материальной заинтересованности строителей, нечего было и огород городить.

И все же не зря Вождь будоражил свои извилины личного серого вещества.

Он отыскал способ справиться с возникшей проблемой, о чем и заявил, впервые за несколько часов разлепив свои влиятельные уста:

— Обложим налогом гопаки и твисты.

Затем фонтан мудрости забил с неистовой силой.

— Повысим сбор за топтание босыми пятками! — провозгласил Вождь. — Никого не оставим без участия в пополнении бюджета острова!

Сотрудники прямо-таки ахнули от восторга. Умилились проявлению мудрости. Кроме тех, кто знал реальную подоплеку происходящего. Ведь, исключительно из-за вчерашнего посещения Караван-сарая не удалось Вождю даже прикорнуть. Так что всю ночь страдавший бессонницей, он был готов и не на такое.

Усмирить поток государственной мудрости можно было только одним путем — возвращением обычного распорядка. С обязательным получением самого важного обитателя покоев с подушками и одеялами очередного сеанса «праведного сна!». И к этому следовало стремиться, дабы не пострадать еще, при этом, пуще. Как это бывало прежде. И по той же причине — от дурного умонастроения повелителя.

Первым этот тонкий намёк замаскированного покушения на вотчину его как шоумена, заставил действовать Переменчивую Зорьку.

Гены выживания и самосохранения помогли ему вспомнить все то, чему учила многолетняя практика царедворца. Так что и доклад появился по данному случаю с обоснованием его основного постулата — средств не будет!

— Наличные и тогда в кассу не соберем! — навел он первые сомнения на проект наполнения бюджета будущего строительства. — Все и теперь в основном рассчитываются бартером.

В голове же пронеслись и были озвучены сладостные воспоминания о недавней счастливой находке коричневого цвета:

— Благо не иссякли еще на счастливые сюрпризы улочки нашего Богатого Острова.

Визирь потупил свой лукавый взор:

— А их источником являются две важные вещи — аппетит и удои.

Призадумался тут Вождь, а с языка сорвалось:

— Научно обоснованно ситуацию Визирь толкует.

Да и сам он, как стало ясно из дальнейшего вещания на уши придворных, не зря учился в прошлом в школе однокрасочных на материке, прежде чем переключиться с основ обобществления всего окружающего на единоличное владение таковым.

Себе под вислый нос он пробормотал истину:

— По налогу принесут ту же самую коричневую краску.

И с горечью констатировал:

— Хоть пиши на камнях, хоть удобряй головешки бамбукового экрана. От этого стены сами собой из руин не поднимутся!

Только и неожиданное счастье бродило, как обычно — рука об руку с надоевшей всем бедой.

Пока хмурился величественный шеф, да волнами при этом ходили складки по широкому челу Вождя, сам Визирь отыскал лучший выход. Он быстро догадался о том, как ограничить появление на улицах коричневых сюрпризов. Придумал, как островитян, не имеющих больше возможности разжиться на халяву лепешкой-другой, заинтересовать получением этого добра за добросовестную работу на предполагаемом восстановлении Обсерватории.

Визирь, совершив череду ритуальных телодвижений, дал волю и не менее ловкому, чем поясница, языку.

— Предлагаю национализировать корову, — произнес Переменчивая Зорька. — И строго наладить сбор её даров.

Гениальность его слов проявилась в том, что никто не отважился добавить к ним что-то из результата шевеления своих мыслей. Так что предложение приняли за основу и утвердили без внесения поправок и дополнений.

Протокол вселил официальную поддержку замыслу Переменчивой Зорьки. Но вскоре вновь понадобилось собираться всем вместе, не считая подданных. Так как неожиданно возникли непредвиденные трудности.

Оплату за труд потребовали и пастух, выгуливавший драгоценное животное, и человек с тележкой, исправно собиравший коричневые дары, некогда бывшие зеленой травкой и листиками. На них двоих уходило как раз все то, на что способна была буренка.

А если и оставалось что, все, до последней щепоти забирали в качестве мзды ревизоры, строго следившие за использованием национализированного достояния и повышением его полезной производительности.

Снова провели правящий совет.

На нем разносторонне и широко выступал правитель и односторонне — сверху вниз — втягивали головы в плечи все остальные участники исторического события.

— А как бы поступил ты? — поставил перед собой задачу Нынешний Вождь.

По его просветленному облику окружающим стало ясно, что начальник мог представить ситуацию, при которой корова стала после личной национализации еще и его движимым имуществом.

Как всегда предвосхитил вопрос и лично на него ответил Визирь:

— Я бы выгнал пастуха.

Этим кардинальным шагом Визирь ограничиваться не стал:

— Все одно корова бродит где попало. Выгнал бы и сборщика краски. Пусть она сама сыплется в тележку, привязанную прямо к животному.

Все снова, уже второй раз за время одного важного мероприятия, восхитились гениальным решением проблемы, позволившим так сильно укрепить независимость Богатого Острова от любых напастей, что даже встретили в штыки появление на пороге чума делегации, долгожданных прежде, «Пахарей снегов».

Вождь был к ним неумолим:

— Или предъявляйте новые требования к былому Вождю, или возвращайтесь к своему подлёдному жемчугу!

Еще и улюлюканье услышали гости, когда сказали, что готовы помогать в восстановлении Обсерватории. О чем сообща решили на своих северах сразу же, едва прознали там о необыкновенных новостях островитян. В том числе услышали про Тень на развалинах обсерватории и поняли, что еще не всё потеряно на Богатом Острове.

Холодный прием северян их не смутил. Они нашли, что ответить на обидные возгласы и недвусмысленные жесты негостеприимных теперь к ним сановников.

— Нет у нас к руководству строительного объекта материальных претензий, — раздалось четко, как во время выступления пионеров на пленуме однокрасочных. — Все тип-топ и гарно.

Еще и бальзам пролился на раны обнищавшего сообщества важных людей, когда приезжие поделились планами на скорое будущее.

— А за работу даже краску брать с вас не станем, — донеслось от «Пахарей снегов». — Обойдёмся частью будущих доходов.

Возникшая тут же, как из-под земли мелодия чуткого на ухо Визиря дипломатического засланца маэстро Бахбародинского под названием «Ах жемчуг ледяной на речке», чуть было не убедило хозяев принять предложение гостей.

Но все получилось иначе. Полагающуюся ему плату за помощь и лоббирование своим искусством интересов «Пахарей снегов» ловкий дворецкий и не менее талантливый песнетворец, однако, не получил. Остался ни с чем и в будущем. В том числе и теперь, когда совсем не ожидаемой была реакция старшего тостующего за столом к тем, кто приготовил ложки, но еще не был допущен к главному блюду.

Отказ их от претензий к Прежнему Вождю так обидел Нынешнего руководителя Богатого Острова, что повелел он гостей выпроводить вон немедленно. Да еще и без официально полагающейся отметки на командировочных плоскодонных пирогах.

В коих и отплыли восвояси, несостоявшиеся «помощники». Сделав это под язвительно гремевшую из тамтамов новую песнь на слова Переменчивой Зорьки и музыку маэстро Бахбородинского, вошедшую в историю культуры под названием «Пошли вы с жемчугом своим от берега до берега!».

Музыкальная композиция оказалась совершенно к нужному месту. Всех, до слез развеселили ее ноты и особенно — слова.

Кроме одного — самостоятельно, в эту минуту, подлетавшего к Богатому Острову шамана месье Макароноухого.

 

Глава шестая

Дельфины «Асов» не кусают

С некоторых пор любое, даже всуе, упоминание о «снежных пахарях» вызывало у шамана, пусть и заочника, столь яростное несварение желудка, что тошно ему становилось и просто смотреть даже на свой собственный фамильный герб, украшенный прежде весьма аппетитной, связкой из полудюжины бананов.

А все грехи молодости. Не забыть их, видимо, никогда. Уже потому, что добиваясь права на свой персональный бубен, месье Макароноухий очень активно использовал, придуманную им самим, а также в немалой мере и другими Визирями Богатого Острова, легенду о непростом периоде в отношениях двух народов. Когда потерпевшей стороной выглядели северяне.

Касалась она якобы обиды производителей подлёдного жемчуга на Прошлого Вождя. В чем на руку сыграла и элементарная неосведомлённость рядовых снежных пахарей, как в своей собственной и уж тем более в чужой современнейшей истории. А в ней имелась серьезная веха в виде то дружбы «льда и пламени», то вражды северян с южанами.

Например, имелось в скрижалях письменной памяти даже имя конкретного героя. У одних — просто со смаком вырубленное, а у других и виртуозно выколотое на том, что было под рукой у летописцев: на льдинах или на пальмовых листьях.

Вот и не стерся образ того замечательного островитянина, который кто-то на свой собственный страх и риск взялся отстаивать оскорблённую честь этих замечательных людей. Очень обидчивых, несмотря на привычку существовать поблизости с полюсом недоступности, как будто бы пострадавших от некомпетентности варвара.

Той самой исторической личности, что ныне тенью бродит на обломках, обугленной приемниками, обсерватории.

Многого добился месье Макороноухий в свое время. Когда ловко использовал сие могучее оружие лжи и провокации в качестве мощного тарана для открывания себе дверей в ярангу с заветным бубном и любимой колотушкой для камлания.

Был, конечно, риск попасться на обмане. Таился он в основном со стороны самих «снежных пахарей», узнай они о своих, будто бы, претензиях к Прежнему Вождю. Никогда они не существовали в реальности, но упорно приписывались ему Визирями Нынешнего руководителя Богатого острова. На их большой страх и риск. Ведь, самое мало, что грозило обманщикам — попасть «на зубок» ездовым дельфинам северян, использующих разумные создания в качестве транспортной силы для катания к соседям по океану на своих быстроходных водных лыжах.

И вот, на подлете к Богатому Острову, очистив слуховые проходы кожурой, только что выкушанного, а потому мягонькой и не уступающей ничему другому, банана, мсье воздухоплаватель явственно различил в раскатистом и зычном рокоте правительственных тамтамов упоминание друзей низвергнутого Правителя.

Остро захотелось ему повернуть обратно.

Но не успело раскаявшееся создание. Тонко заскулил Макароноухий, прикрыл глаза и опустившись на самое дно липового короба с соответствующими подарками. Потому что не мог не заметить, как прямо с горизонта, скрывавшего Богатый Остров, мчатся по волнам встречным курсом упряжки специалистов по созданию пенного следа на гребешках морской волны.

Это были самые настоящие лыжники — каюры. Собственное их начальство, сидя на загривках, прибавляло скорость движения всей кавалькады своими возгласами, направленными, как на ездовых, так и на дельфинов — предельно грозными и достаточно зычными, особенно для непривыкшего к этому, слуху, парителя коробчатого лайнера на четырех воздушных шарах.

Секрет и необходимость столь шумного прокладывания маршрута до конечной цели крылись в том, что старшие из «снежных пахарей» заботились о самом главном, что могло быть. О сохранении, угодного им самим, нравственного уровня своих разумных ездовых. Вот и мешали им впитывать новости и подробности прошлого с Богатого острова. Дабы те не разочаровались в островитянах под совершенно неоправданные и незаслуженные проклятия. Визирей в адрес Бывшего правителя, ничем не успевшего омрачить память о себе в северном народе.

И дело было вовсе не в существовавшем остром нежелании у бригадиров лыжников-каюров предъявлять несуществующие претензии по надуманному вопросу к тем, кто вопил полную нелепицу. На самом деле руководящие пахари сразу поняли роль, отводимую им все предыдущее время в гонениях настоящего друга — исторической личности, ставшей Тенью прошлой честной жизни. Ныне бродившей совершенно неприкаянно и вольно по пепелищу обсерватории, то и дело, спотыкаясь босыми ногами на обломках телескопов.

Вот потому и постарались уйти подальше от сомнительных заступников. Дабы не превратилось простая неосведомленность в праведный гнев. И, низко пролетавшего над ними, месье Макароноухова, столько клеветы вывалившего на голову ни в чем не повинного призрака Прошлого Вождя, морские путешественники на этот раз и пальцем не тронули, не говоря уже о сакральном скармливании своим ездовым разумным дельфинам.

Оставили его висящим в воздухе. Да еще и позаботились, чтобы не случилось как в старой доброй истине:

«Если не трогать гнилой банан — не придётся мыть после руки!».

В ту пору как, не ведавший о проносившемся под ним прощении, Шаман готовился к самому худшему, время работало на тех, кто с пользой для себя поглядывал на часы. Вся жизнь промелькнула перед его печальным взором, начиная с момента рокового падения, случившегося прямо с взлётной башни рейсовых ковров-самолётов.

Теперь-то уж, перед угрозой быть обиженным безжалостными и помнящими зло, ездовыми дельфинами, он не столь категорично назвал бы удачным свое собственное решением добираться до цели без опоры со стороны. Осуществить свою служебную командировку на Богатый остров с помощью подручных средств.

А тогда он воскликнул: «Эврика!», обнаружив на дне своего вместительного липового короба подарки не только для детей островитян — простодушных и готовых плодиться до бесконечности по своей любвеобильной сути, но и, адресованные исключительно взрослым, пакетики противозачаточных средств под брендовым названием «Анти-СПИД».

Повторив мысленный ход братьев Монгольфье, всегда считавшихся его кумирами из числа, так и не дарованных ему судьбой, сограждан, современный коробейник тут же принялся надувать самые вместительные счастливые шарики, помеченные еще сотрудниками ОТК особого резинового и технического предприятия в качестве товара предельного размера: «Изделие № 1».

Когда неожиданно кончились эти огромные «презервуары», пришлось использовать и гораздо меньшие по длине и толщине «резервативы».

Ну а затем, когда, развешанные по углам короба «резино-технические изделия № 1 и № 2» могли уже сами удерживать в воздухе нынешнюю обитель шамана, свалившегося с верхотуры стартовой вышки ковров-самолетов, дело оказалось почти сделанным. Мсье Макароноухому теперь вполне можно было изменять без боязни «вектор тяги» волшебного бубна, превосходящего своими возможностями все то, из сонма материалов столярной мастерской, что когда то по прихоти судьбы кружило беззастенчиво над Сменой с беспечно загоравшими на ее берегах легендарными нудистами с беззастенчивыми именами от Луи до Софи.

Так воздухоплаватель и поступил, направив реактивную струю первого изделия, он дал мощный импульс всему летательному аппарату. И не его вина была в том, что воздушного коробейника его изобретение принесло не сразу на Богатый остров, а сначала «на Зубок» к ездовым дельфинам…

Время шло. Шаман затих на дне корзины, лихорадочно проживая в воспоминаниях не только самые лучшие мгновения своего прошлого, но и те, которые сами по себе делали невыносимыми и страшными последние для него мгновения.

Но прошёл час, другой, третий. Внизу плескалась вода. Над головой горланили чайки. Ветерок шелестел, запутавшись в упругих нитях под надутой до отказа технической резиной.

Однако никто еще не пытался откушать от шаманского тела ни крошки. И это рождало надежду на более светлое, чем теперь, будущее.

Только нге всегда при ясном свете просыпаться и жить считается более уместным, чем в ту пору, когда никто не мог заметить случайные превратности, какими мог завершиться ночлег после переедания того же арбуза или несвежих огурцов.

Потому, имея на то весьма большой опыт, действовать более решительно он попытался чуть позже, когда вокруг наступила темнота.

Правда этот полный мрак радовал его еще и тем, что был не из разряда отсутствия освещения в желудке и остальных частях и сегментах органов пищеварения разумных ездовых дельфинов, а просто — ночная!

Поняв это и оценив по достоинству свое счастливое спасение от неминуемой расплаты, Шаман начал пользоваться новой половиной, оставленной ему жизни.

Поднявшись сначала на корточки со дна корзины, а потом, осмелев окончательно, выглянув наружу из-под многочисленной белоснежной гирлянды упругих шаров, он с радостью и полным душевным облегчением не нашел и следа присутствия оболганных им пахарей.

Окончательное спасение подтвердилось с наступлением рассвета, встретившего путешественника уже у самого Богатого острова.

Однако он не был единственным, кто в этот момент приземлялся по тревожному призыву тамтамов. Вместе с «воздушным коробом из липы с резино-мотором и воздушной тягой из пузырей», на посадку заходил и рейсовый пассажирский ковёр-самолёт с большим грузом гуманитарных «данайцев».

Там тоже был свой сюжет. За обладание бюджетной валюты уже сцепились, ни на законотворческую жизнь, а на политическую смерть, Жрец и дипломатический засланец маэстро Бахбородинский.

Оба так поднаторели в подобных баталиях, что даже сами не могли определить точно решение вопроса о том, кто же из них двоих имеет большее право заявить, что именно он поспособствовал выделению долгожданного груза наличных средств?

Можно сказать, не слишком спешное появление на месте посадки имело вполне логичное объяснение. Ведь, вылетев с башни гораздо раньше, чем вспомнили про свои контрацептивные воздушные шарики шаман, ковёр-самолёт никак не мог раньше того появиться на Богатом Острове.

Потому, что недаром на его шерстяном борту имелись, замеченные еще месье Макароноухим на подходе к стартовой башне, коллеги и сподвижники посрамленного им фокусника-иллюзиониста господина Николя Нидвора Ва-Банкова.

Это по их настоятельной просьбе «данайцы» предельно долго летели по извилистому маршруту, задерживаясь то в одном «Ва-банковском» цирке, то в другом, во множестве имевшихся на ряде другой суши островного архипелага.

И, таким образом позволили почти опередить их, двигавшемуся с надутой скоростью летательному аппарату с банановой эмблемой под резино-техническими изделиями патентованного и разрекламированного по всему свету средствами, представлявшими завидный брэнд — «Анти-СПИД».

Так что корзина под гирляндой, использованных не по своему прямому предназначению, презервативов тоже, как и рейсовый ковер-самолет несказанно обрадовали встречавшую их аудиторию.

Эта воздушная атака эскадрильи героических и самоотверженных добытчиков из бюджета материка «данайцев», была сейчас особенно и очень важна. И даже, весьма кстати, на Богатом Острове, несказанно потрясенном еще одним — вещим и ужасным от этого — сном Нынешнего Вождя.

 

Глава седьмая

Плата за молоко

Серьезным событием в истории Богатого острова и окружающей акватории стал произошедший там конфликт водоплавающих существ со снежными пахарями. В итоге он обернулся полным фиаско для одной из сторон его участников. Потому что последовало принудительное выдворение из обитаемого пространства дельфиньих упряжек. Так что теперь они были вынуждены искать себе занятие далеко за территориальными водами Богатого Острова. Только и этим, как оказалось, последствия не ограничились. Наступали новые, не менее тревожные времена.

Начались они с того, что после ссоры, как всегда, требовалась релаксация. И без нее не обошлось. Все же словесная стычка настолько утомил некоторых ее участников, что те не стали по обыкновению смиренно предаваться традиционному развитию хода событий.

Не дожидаясь, когда наступит очередной раут придворной жизни и слуги позовут их за стол — вечерять, главные персонажи повествования предались объятиям Морфея и проспали до самого завтрака. А наступившее утро обрушило на них очередной сонм испытаний.

Первым, как всегда, когда шла речь о возможной выгоде, оправился от дремоты Переменчивая Зорька. И когда уже сам Нынешний Вождь открыл свои глаза, то его официальный толкователь снов уже стоял наготове. Ожидая предоставления разобраться в точках-тире очередного пальмового листа.

Работы же ему хватило надолго. Настолько славно постарался во сне самый великий спящий Богатого острова. Да и его Визирь не оплошал, рассматривая на просвет все то, что оставила на зеленой основе острое жало иглы пальмового дикобраза.

Зато, как ни трудно было это даже себе представить, утро оказалось вечера мудреней. Так считали все, исходя из того, насколько неописуемой стала та радость, которая охватила всех без исключения островитян, когда Визирь закончил расшифровку всего текста и знаков, что ему поручили. И даже большего. Потому что без изрядной доли фантазии было бы невозможно пройтись по всем без исключения письменам, разгадывая сюжет за сюжетом, оставленных по зелени листа писчими приборами, изготовленными из колючей шевелюры не менее образованных, чем все вокруг, дикобразов.

Переменчивая Зорька не подвел. Он безошибочно угадал все именно так, как от него ожидал двор.

По его трактовке очередного судьбоносного сновидения Мудрый правитель не зря всхрапывал с вечера до рассвета и даже прихватил чуть больше времени, придавливая щекой подушку. Переменчивая Зорька нашел-таки еще более рациональное использование главного источника доходов в местный бюджет.

И об этом, не жалея придаточных и всяких прочих, распространенных и не слишком предложений, широко и повествовательно изложил переводчик с языка снов на тот, что пользуется хождением среди бодрствующих современников.

Теперь все внимание переключилось с полярных гостей и рекордсменов создания пены на морской глади на копытное создание, обладавшее парой ороговевших надстроек на прическе и не всегда чистым хвостом с той же по цвету метлой на этом выдающемся месте, что и вся остальная масть.

Теперь стало понятно ее особое предназначение.

Как зачитал Визирь из получившегося текста перевода мыслей повелителя, их прославленная Бурёнка, до сих пор неутомимо производившая на свет драгоценные лепёшки коричневой краски и удобрений, оказывается, могла бы еще более обеспечить достатком своих земляков. Но не за просто так. А лишь в том случае, если бы они имели возможность реализовать с выгодой второй, побочный продукт её жизнедеятельности — молоко.

И без Переменчивой Зорьки все тут помнили его вкус и непроизвольно облизнулись, прихватывая языками со щек часть, нанесенного на них пигмента животного происхождения. А потом стало не до оценки образовавшегося во рту вкуса. Потому что про молоко далее говорилось с государственных позиций.

Не просто так во сне увидел благодетель свою корову. Прежде все ограничивалось использованием ее удоев прямо на месте. Безо всякого валютного эффекта. Теперь же, по мысли Нынешнего Вождя, можно было наладить неплохую коммерцию. Озолотить его и сограждан. Ввергнуть население Богатого острова в пучину наслаждений райской жизнью.

Все же потому, что во сне ему приводился грандиозное инженерное сооружение: перекинутый через морскую гладь акведук на массивных кирпичных опорах. Вел который непосредственно через весь окружающий океан, будучи нацеленным главной своей составляющей — трубой молокопровода на ближайших, пока еще ничего не подозревающих, иностранных соседей.

Описание оказалось таким захватывающим и жизнеутверждающим, что всем, кто слушал Визиря, представился, как будто это было на самом деле, этакий каменный мост, да куда там мосту — мостище, с щедро пущенным по самому верху молокопроводом, непосредственно связанным с Бурёнкой…

На этом месте, вечно забегавший мыслями вперед произведения толкуемого персонажа, Визирь Переменчивая Зорька вдруг замолчал, придав своему расписному коричневому лицу выражение одухотворенности. Доказывая всем, что и сам в это поверил, не хуже других расчувствовался.

Заодно, словно окунулся в романтику прошлой жизни слушателей и своей собственной бурной молодости:

— В один миг построим акведук, заявил он. — На голом энтузиазме.

А трак как при его словах слушатели невольно насторожились, последовало разъяснение переводчика своему же сделанному переводу:

— Как бывало уже при создании узкоколейки героями пламенной истории нашего с вами Архипелага.

Продемонстрировав на примере шаловливого шевеления пальцев предстоящий процесс перекачки на экспорт молока, Визирь добился очередного успеха. Все вокруг горячо зааплодировали оцененной по достоинству манипуляции. Заодно устроили овацию самим себе, разминаясь от долгого созерцания Повелителя и его Визиря.

— Молоко пойдёт по нему — рекой, — между тем закончил главную идею своего толкования сна толмач-переводчик. — Без какой-либо преднамеренной или наоборот, задержки.

И все же хлопали в ладоши зря. Опростоволосился Переменчивая Зорька с этим своим выступлением на публике. Его поспешность идея «юной стройки» не нашла сиюминутной похвалы у автора всего проекта:

— Широко шагает, молодежь, — раздалось со стороны трона. — Как бы стариков не затоптала!

После чего, велев прекратить отсебятину в виде несанкционированного шевеления пальцами, он потребовал от своего переводчика не растекаться домыслами по, так неплохо отлакированному тем древу первоисточника.

И вовремя сделал это распоряжение. Так как уже посыпались, сначала вполне робкие, а потом и вполне настойчивые вопросы «на засыпку» со стороны площади, раскинувшейся во всем своем многолюдном разнообразии перед истинно провидческой опочивальней Вождя.

И стало вдруг всем понятно, что собрались здесь не только апологеты власти, но и сомневающиеся в ее легитимности, совсем не случайно видевшие на обломках Обсерватории Тень прошлого правителя прошлых лет. Отчего они начали достаточно критически относиться ко всему, что подавалось им в качестве основного блюда со стола «верхов».

Голоса звенели тут и там, сливаясь в один хор, настойчиво требовавший немедленного ответа:

— Какой такой валютой за молочко рассчитываться станут?

— По дорогой ли цене?

Отмолчаться не удалось. Пытаясь в столь ответственный момент достойным образом загладить очередную свою промашку, Визирь Переменчивая Зорька предпринял все необходимые, на его взгляд, действия по усмирению, готовой взбунтоваться, толпы сограждан.

Он снова и ладом побежал глазами по дыркам текста, отпечатанного на листе карандашной пальмы, словно выискивая ответы на, явно провокационные, реплики из толпы митингующей черни:

— В обмен на молоко станет требовать, — Визирь осмотрелся по сторонам. — Плоды карандашных пальм.

Голоса тут же стали еще более требовательными:

— А у нас они, разве, не растут?

Шумящие своей листвой на легком утреннем бризе, приносимом с океана, зеленые исполины были словно бы согласны с выраженными претензиями.

Однако, несмотря на их поддержку не слишком патриотично настроенным подданным, Визирь не смутился и этой постановке вопроса.

— Растут! — донеслось его веское слово над митингующей площадью. — Но будут расти еще лучше!!!

Несмотря на только что выслушанный личный и категорический запрет Вождя шевелить пальцами одновременно и рук, и ног, Переменчивая Зорька не удержался от просветительской манипуляции:

— Ведь по акведуку, как по мосту могут прийти до нас и сами соседи.

Пальчики изобразили и степенный шаг будущих гостей и то, как семенят с ними рядом чада и домочадцы. Между тем и голос оратора набирал силу и окрашивался истинной убежденностью, не уступавшей его замечательной коричневой расцветки на медальном профиле лица.

— Уж они-то научат всех вас настоящему соответствовать научному пальмоводству! — предостерег Визирь.

И обобщил свою мысль куда более витиевато:

— Будите не по наитию, как прежде, а исключительно по науке воспитывать и своих рогатых длиннохвостых дикобразов, которые совсем уже озверели и не хотят даром отдавать иголки для развития промышленности канцелярских принадлежностей.

Насладившись произведенным впечатлением, далее вечную и беспроигрышную тему дикобразов он развил еще больше. Для чего с умом и общественной пользой воспользовался некоторым замешательством, наступившим после его слов в стане зачинщиков назревавших на Богатом острове беспорядков.

— Хватит нам ждать милостей от природы, — прозвучало над головами. — Пусть колючие создания не надеются и дальше существовать на всем готовом.

После паузы раздался почти что приговор:

— Отныне сами для себя, а также для зарубежных гостей, каждый из них будет норки копать.

Визирь улыбнулся, заканчивая, как и учили, свое выступление на исключительно положительной ноте:

— Заодно и нас всех станут обихаживать…

Тут бы взреветь благоговейной дробью триумфальным тамтамам. Вполне зщаслужзенно. Но отвлекло внимание музыкантов от текста новой песни «Славься наш славный экспортный молокопровод!» новое обстоятельство.

С небес на землю прозвучала новая интерпретация основной темы этой мелодии.

Ее, как оказалось, подавал своим знакомыми на земле дипзасланец маэстро Бахбординский, выступая с, заходившего на посадку, рейсового ковра-самолёта. Причем деятель культуры и искусства делал так уверенно и профессионально, что перекрыл своим мощным басом, не менее ритуальные вопли других гостей, прибывавших вместе с ним с материка на Богатый Остров.

При этом небесные звуки были не сами по себе традицией прилета пассажирского транспортного средства. А носили и немалую информационную составляющую. Так как, возвысившие свои голоса над Богатым Островом, требовали по достоинству оценить их личные заслуги в доставке с метрополии счастливым аборигена очередной суммы гуманитарных «данайцев»…

Все тут же и поделом забыли о пальцах Переменчивой Зорьки, выбивавших теперь ритм «Встречного марша» на, так и не дочитанном до конца переводе провидческих сновидений Вождя, готового принять на себя еще один титул — «Прорицателя»!

Теперь стало не до такого пустяка. Потому что всем и каждому совершенно бесплатно можно было видеть, слышать и осязать зрелище куда более интересное — доставленные ковром-самолетом мешки с наличностью.

А этот груз сам по себе, без всяких переводчиков и толмачей внушал вполне закономерные чувства — трепет и уважение.

Хотя, как понимали все, мешки были не такими большими, толстыми и тяжелыми, какими их желали получить, а уже изрядно похудевшими после кочевания по заморским циркам и рукам тамошних фокусников иллюзионистов.

И все же, не смотря на изрядную долю разочарования, охватившую грузополучателей, емкости с наличностью все еще представляли собой внушительный дар. И тем самым отбивал всякие другие коммерческие мысли вроде молокопровода для экспортной поставки сырьевого ресурса и рытья норок дикобразов, как самими зверьками, так и руками наёмных работников. Чьи коллеги и земляки только и ждали команду идти на освоение здешних плодородных пляжей.

Вот и получилось, что радость прилета «денежного ковра самолетов» обрела размах поистине всенародный. И при этом с оттенком щемящей грусти. Да и как иначе? Если и другой вопрос оказался в самом центре актуальности:

— Что делать с такой прорвой доставленных на Богатый Остров данайцев?

Никто пока не знал, как можно ими с умом распорядиться до рокового и вполне вскоре ожидаемого, момента полного исчезновения этого примера бескорыстной финансовой помощи?

 

Глава восьмая

Творческие трения

Все было, как было.

Ничто не менялось никогда. Потому что речь идет о самом вечном и нетленном — высоком искусстве, том самом, которое осеняет собой особая муза, шествующая по миру, в окружении свиты из семи нот и двух скрипичных ключей — скрипичном и басовом. За ее подол держатся порой и временщики, вроде попсы, джаза и прочей легкости извлечения звуков из чего ни попадя. Однако, всегда и повсюду, сторонниками ее и противниками одновременно, основой ублажения подготовленного слуха считается классическая музыка.

Так что совсем не удивительным казался неоспоримый в поколениях факт того, что солнце островной культуры и всходило по утрам, и заходило на вечерней заре с одним славным именем на устах островитян, прославлявших ныне и пристно и вовеки веков местного гения маэстро Бахбородинского.

И все же следует заметить, что обычных музыкальных деятелей, «не гениев» на Богатом Острове просто не было. Так как никто пока еще не поднялся из пыли под ногами выше подметок лакированной концертной пары маститого композитора.

Вот и теперь именно его прекрасная мелодия, одна и та же, ставшая основой для тысяч других властвовала умами и музыкальным слухов всех без исключения. Когда-то давно, сочиненная для тамтамов в редкую тогда еще минуту озарения посещавшего маэстро, она с тех пор стала едва ли не главной шумовой приметой общества.

Зато этот вклад в мировую сокровищницу музыкальной культуры, настоящий перл ритма и тональности, не оставался цельной глыбой, под который не текла вода и на какой не росли мхи. Этот шедевр постоянно был в движении. Видоизменялся от мастерства и подготовки исполнителей. Но чаще всего перемены касались иного. Время от времени сочинения классика тамтама и колотушки наполнялись совсем иным, чем было прежде, смысловым содержанием.

Подверженность конъюнктуре, следование постулатам происходящего факта были тому явными, но далеко не главными причинами. Бывали, разумеется и ностальгические настроения, влиявшие коренным образом на филигранные узоры, выписываемые на сцене дирижерской палочкой. Случались такие изменения, правда, не часто. А лишь тогда, когда, работавший в отдалении от своих основных и очень благодарных слушателей дипзасланец был вынужден откликаться со своего материка на события в жизни Богатого Острова. Тут уже не сиделось на главных лаврах. Следовало сохранять авторитет в основе основ — в народном самосознания.

И маэстро принимал соответствующие меры, полагающиеся его высокому музыкальному рангу. Он посыпал нафталином, чтобы не харчилась моль, свой парадный фрак, нацеплял традиционные листья карандашной пальмы на веревку, повязанную вокруг необъятного живота. А самое главное — обнажал пятки, чтобы никакие подметки и каблуки уже не поднимали его выше зрителей.

После этих непростых приготовлений уже можно было с холодной головой, свободными руками и чистым кошельком мчаться туда, где таилась основа его благоденствия, взрастала и набирала силу, всеми признаваемая и совершенно легитимная и устоявшаяся харизма профессионального композитора, вышедшего из народа и навсегда желавшего оставаться с ним. Особенно при дележе данайцев, без которых и нотный стан на разлинованной бумаге казался излишне бедноватым на фоне диезов, бекаров, вольт и фонарей, без которых не обойтись даже в самой нищей духом партитуре.

И только тогда, во всеоружии, маэстро Бахбородинский отправлялся в долгий, полный опасностей и приключений путь на Родину, преодолевая все препятствия и буквально наступая тогда, традиционной, как у всех островитян, босой ногой на горло собственной песни.

С его появлением Богатый остров, еще больше, чем прежде, повсеместно наполнялся таинствами и откровенной аурой творений маэстро Бахбородинского.

Хотя верно говорят, что и на старуху бывает поруха. С неожиданным появлением на небе армады летательных приспособлений — от рейсового пассажирского ковра-самолета до невиданного прежде, по-настоящему эксклюзивного, презервуарно-резервативного воздушного шара это и случилось.

Причем, единственную атаку на давно разученный и получивший признание слушателей, репертуар здешних озвучивателей информации — колотушкобойцами тамтамов совершил поклонник нормандских ритмов. Это был, никто иной, как собственной персоной удививший всех своим прилётом в липовом коробе с подарками месье Макароноухий.

Как оказалось, еще над океаном, зависнув над отрядом возможных арктических мстителей и подсобных тем водоплавающих, он не зря терял время. Умирая от страха в ожидании нападения рассерженных упряжек ездовых дельфинов снежных пахарей, месье непроизвольно настрочил на всём бумажном, что осталось после естественной физиологической реакции, последовавшей за осознанием опасности встречи с каюрами ездовых дельфинов. Благо, что в ход пошло далеко не все. И кое-что еще имелось у него в запасе, тогда опасность миновала, а взамен ее все оголенное естество — от пяток до души переполнили творческие откровения.

Вот их-то, после прилета Шамана к своей пастве и бухали теперь во всю мощь исполнительского мастерства тамтамы, убеждая островитян из разряда слушателей в радении дорогого гостя их интересам.

«Я люблю Богатый Остров, — солидно выводили колотушками музыканты, исполнявшего на самом большом инструменте главную мысль автора.

И все понимали, что это действительно так. Потому что не любить их было здесь нельзя, по причине вспыхивания иногда атавистических настроений, когда легко можно было попасть в меню на общем собрании при решении общих вопросов.

И не только в переносном смысле.

— Я твой бедный стебелек, мой дорогой Богатый остров! — написал в минуту душевного волнения, паря над морскими милями, месье Макороноухий. — И никогда не оставлю тебя в минуту счастливого благоденствия!».

И дословно, точно в соответствии с замыслом автора, устанавливали приоритет гениального откровения все имеющиеся в настоящее время ударные инструменты, как самые большие, вроде бочек, имевшихся в меньшем количестве, так и миниатюрные — кастрюлеобразные, которых было большинство.

И вот когда новые, пусть и прозаические тексты графомана, еще меньше чем в классической литературе, разбиравшегося в нотном стане, грозили окончательно вытеснить из атмосферы рифмованные квинты и кварты профессионального искусства, случилось событие, в корне перевернувшее прежнюю незыблемость культурных устоев островитян.

Теперь уже ничто не предвещала перспективу возвращения музыкальной культуры на круги свои. Ведь, что ни говори, а просто так и чирей не вскочит. Ни за что не могло случиться такого. Ни с того, ни с сего — тамтамы не изменяют свою верноподническую сущность. Вот и теперь не стали они «от сырости» переходить на любую иную, чем эта: единственно верную тональность.

И все-таки чудо произошло. И взяло оно отсчет с того самого момента, когда главные на острове музыкальные инструменты перестали стучать о высоких материях духовности и нравственности, почерпнутых от создателя прежних шедевров в бахбородинском духе.

Теперь они, как не бывало, ни когда прежде, переключившись на материальные низости, порожденные новым откровением месье Макароноухого, сильно боявшегося за личное благополучие над волнами.

Только и маэстро не оплошал. Им атака была благополучно отбита.

Вначале с откровенной тоской услышавший чужие звуки, порожденные не его личной творческой мыслью, маэстро Бахбородинский готов был пасть духом. Признал в нем своего конкурента. Но вовремя опомнился. И тут, уже серьезно забываемый своими прежними поклонниками, маститый некогда песнетворец вдруг решительно вышел из прежней, всех вокруг гнетущей прострации.

Ударив себя в грудную клетку, украшенную наколками скрипичного и басового ключей, он выдал такое, чего мало кто мог ждать от столь, культурного прежде, человека.

Маэстро публично и громогласно, насколько позволяло его собственное форте, мирно покоившееся прежде в луженой глотке, внезапно заявил про сокровища, буквально, свалившиеся на Богатый Остров с неба на ковре-самолёте с грузом «данайцев».

— Я знаю, как лучше использовать наличные! — возвысил свой профессионально поставленный в консерватории голос над толпой островитян, дерущихся за мешки с деньгами, маэстро Бахбародинский. — Мы преумножим их многократно и позолотим песок на нашем берегу.

Творчески оформленное, чуть ли не стихотворное и образное предложение обратило на него внимание абсолютно всех. И даже, больше всех волновавшегося за судьбу гуманитарного клада Нынешнего Вождя.

— Давай, маэстро, ботай короче — донеслось с трона.

Новое распоряжение не уступало предыдущему по силе воздействия:

— Говори о самом главном!

Заодно Нынешний Вождь, скрутив губы дудочкой, пронзительно свистнул, тем самым веля не просто соблюдать тишину, но и одновременно призвав к вниманию подданных. В тот момент все они бесстыдно сражались за волнительные мешки. Но по свитку драки прекратились.

Все замерли и только данайцы еще напоминали о себе, звеневшие при каждом их перемещении по острову, совершаемом без надежды на лучшее будущее всякого, имеющего уши, не торчащие из-под короны.

 

Глава девятая

Дискуссия

И тут сценарий мероприятия нарушил, выплывший на авансцену, летательный аппарат Жреца. С него месье Макороноухий призвал всех обратить внимания на свои действиям. Чуть нависая над дирижерским пюпитром, он оглядел сначала зал, а потом уставился на оркестр.

Время шло неумолимо.

Босые пальцы и пятки тамтамщиков уже устали отсчитывать прошедшие такты паузы, а только все не было долгожданного взмаха дирижерской палочки для начала музыкального сопровождения основной темы, заявленной для судьбоносного концертного выступления.

А оно все медлило. Словно закончились последние иголки дикобразов карандашных пальм, являвшиеся незаменимым атрибутом в руководстве любого оркестра. Уже тем, что не только подавали сигнал исполнителям для выполнения их основной миссии. Ведь, после всякой фальшивой ноты, острейшая игла тут же выполняла особую роль. Можно сказать, миссию своеобразного перста судьбы. Некоего орудия правосудия, которое отлично и без хлопот, тут же исполняло наказание, вынесенное главным на сцене лицом, пока что молча, но демонстративно — задом к залу, стоявшим за дирижерским пультом, в адрес совсем других мягких мест — пока еще не провинившегося музыканта.

Место во главе тамтамщиков, очень серьезно понимавших дисциплину с помощью иглы, всегда было не просто уважаемым на публике, но и выгодным. Так как оно позволяло тому, кто его занимал, быть на и виду в самый важный момент истории Богатого острова, и пожинать немалые гонорары.

И это прекрасно понимал тот, кто получил возможность так возвыситься над другими. Короче все сводилось к неторопливости автора, всуе перед Нынешним Вождем, обещанного шедевра. Первого и неизвестно — не последнего ли? Потому что новоявленный композитор обычно работал в создании политических пьес и увертюр, а в этом жанре исторического набата выступавшего исключительно на общественных началах.

Но вот завершилось смакование дипозасланцем своей новой роли. С высоты своего летательного аппарата с шарами по углам корзины, он сначала погрозил музыкантам дирижерской иглой, после чего взмахом этой знаменитой дикобразовой палочки, наконец-то взялся за тело. Строго предложил здоровякам, изнывавшим в ожидании этого за своими тамтамами, что есть мочи дать ход его замечательному творению, выдающимся образом прославляющему Богатый Остров.

Между тем, под раскаты торжественного звукоизвлечения, уже зрел заговор. Правда, пока, что лишь в мозгу одного отставного властелина обеих ключей — скрипичного и басового, не считая того, что был от номера гостиницы, где ожидали стопка нотной бумаги и карандаш для утоления приступа творческого нетерпения.

Глядя на то, что вытворялось на сцене с колыхающейся над пюпитром дирижерской корзиной, маэстро Бахбородинский уже составив план коварной мести. Сейчас же только и делал, что выжидал окончательной усталость молотобойцев, терзавших своим упорством тамтамы.

Он только радовался своей предусмотрительности, позволившей ему загодя пригласить для исполнения своегого нового произведения не просто звезду одной этой эстрады, а популярнейшего повсюду в здешних краях исполнителя вокализов Эндокриола Громыхзона.

Да и тот, после вчерашнего употребления чрезмерного количества дрынцаловки, а наутро еще больших литров опохмелителя, теперь давал безмолвны знаки начинать пение. Так как непроизвольно танцевал за кулисами, поочередно поджимая от нетерпения то одно, колено, то другое.

Как было почти всегда перед его выходом к зрителю. А значит, явно был уже готов отчетливо и протяжно произнести в микрофон каждый значок, начертанный ему на листке с вокальной партией.

— Когда же песня станет окончательно узнаваемой и популярной, можно будет отправляться с нею на гастроли, — вертелось в голове у автора музыки и текста. — И уже там, в пути к новой славе, зарабатывать на продаже входных билетов на концерты.

Тамтамы, между тем, смолкли. Музыканты потянулись за кулисы. Хотя все еще продолжал раскланиваться бисирующий дирижер, чья голова в поклонах то исчезала за стенками липовой корзины, то появлялась снова, озаряя всех своей счастливой улыбкой. Удивительно еще и тем, что блестела вставленными зубами под заведенными в экстазе под самый лоб мудрыми очами автора музыки и текста.

Вот тогда, под гром аплодисментов, которыми воздали музыкантам по их заслугам и успел выйти к рампе, следуя разрешению нынешнего Вождя, сам маэстро Бахбородинский.

Более того, припав к микрофону, он умудрился прочесть первые слоги названия нового номера концерта, как его чуть не затоптали, вернувшиеся за дополнительными воздаяниями, тамтамщики.

Вышло так, что каждого из них выгнал на прежнее место один только вид обнаженной дирижерской палочки. Она же являлась ныне грозным оружием в руках бывшего новичка, а ныне — мастера торжественного провозглашения всего и всякого. Доказавшего свое мастерство с помощью дребезжания козлиной кожи, натянутой на вместительные бочки тамтамов, прежде использованные не по назначению — для настаивания плодородного коричневого раствора.

Потому тревожную тишину, на мгновение установившуюся сразу после обнародования маэстро Бахбородинским его грандиозного вокального замысла, прервал гром чужой овации. Той самой, что зал вновь устроил дипзасланцу в лице его взмыленных от усердия подчиненных с массивными колотушками в уставших руках.

Так что оказалось на лицо, что, совсем не зря получал щедрый оклад коричневой краски за своё сидение в заморском далеке месье Макороноухий, сумевший найти новое приложение своим многочисленным талантам.

Так и находились они под лучами софитов — стоял на своих двоих бывший владыка музыкальной империи Богатого острова и плавал в корзине над сценической площадкой ее новый светило. При этом оба поглядывали друг на друга краешками глаз, тогда как полностью расширенные зрачки устремляли на зрителя. Одни с ненавистью за измену, а другой — вынося молчаливую благодарность своему новоиспеченному электорату.

Дополнительный резонанс происходящему придавало эхо, все еще раскатывавшееся по округе от слов маэстро Бахбородинского, поторопившегося с объявлением выхода к публике Эндокриола Громыхзона с его новым произведением.

Один только Визирь Переменчивая Зорька не рукоплескал. Только вовсе не потому, что не мог определиться в том, кто ему более по нраву. В этот момент он лихорадочно подчитывал, глядя вниз, на босые ноги, покрытые коричневым «загаром» собственные убытки.

Они же грозили быть немалыми от замены простых звуков тамтамов на своем танцедроме еще и рифмованными сотрясениями воздуха. За которые следовало бы отчислять немалые авторские гонорары уже не только маэстро Бахбородинсому и его звонкоголосому протеже Эндокриолу Громыхзону, но и феномену с воздушного шара, доказавшему на деле — как здорово может быть всем, кто здесь собрался от идей, созревших над волнами океана с проносившимися внизу сворами ездовых злых дельфинов.

Притом, что единой коричневой лепешкой от каждого из них вовсе не отделаться. Могли потребовать и некую сумму «данайцев». А все едино выходило не в пользу прежней услады любителям коллективных развлечений под музыку лезгинки — гопаков.

А раз так, посчитал Визирь, то и нечего было церемониться с конкурентами в шоу-бизнесе. И он составил троицу на сцене, выйдя к рампе, где его вовсе не ждали, ни зрители, ни, тем более их кумиры.

Микрофон, между делом, объединил всех, сделав состоявшийся диалог властителей умов доступным для самих владельцев серого вещества под черепной коробкой с затейливыми ирокезами на полувыбритой загорелой коже.

— И во что же обойдется всемирное узнавание вашего нового труда на ниве поэзии и музыки? — задал он столь прямо, сколь хотел получить ответ.

— Вот именно, — поддакнул из своей воздушной корзины месье Макороноухий.

Уж он-то понял доподлинно, что раз до него очередь пока не дошла, то можно попытаться задобрить титулованного продюсера.

А вот маэстро, в ожидании неминуемого триумфа понесло, как скакового жеребца за сто шагов до финиша.

— Всё! — не стал мелочиться Бахбородинский. — Зато потом каждый, полученный мною и певцом, «данаец» обернётся сторицей.

Он взором гордого орла обвел сначала облик Переменчивой Зорьки, а потом гораздо менее коричневых цветом, чем тот — уважаемых в обществе зрителей с привилегированного первого ряда.

— Да, да! — не унимался маэстро. — А то и тысячерицей.

Оставалось Визирю на эти очень заманчивые доводы соглашаться. И он не стал прятать от других принятое решение:

— Так дело пойдет.

— Но, — он повернул свой гордый профиль в сторону кулис, где переминался с ноги на ногу, пока что еще не востребованный вокалист.

— И сколько запросит за свои труды, — чуть замявшись Переменчивая Зорька с трудом вспомнил фамилию народного кумира. — Эндокриол Громыхзон.

— Ничего! Только позвольте удалиться! — раздалось из-за портьеры, сооруженной из разлапистых листьев карандашной пальмы, под звуки быстро удалявшихся пяток певца, измаявшегося в ожидании столь важного ему момента.

Честность на Богатом Острове ценили.

Вослед, так и несостоявшегося участника несбывшейся премьеры донеслись жидкие аплодисменты, имевшие намерение поддержать того в намерении осуществить сиюминутную мечту.

Затем все взоры устремились на маститого маэстро. Одни глядели на него с откровенным восхищением, другие — с ненавистью, и все вместе — завидуя волчьим аппетитам творческого лица.

Таким образом, были обнародованы столь ничем не прикрытые претензии на полное присвоение ценного гуманитарного груза с материка, доставленного рейсовым ковром-самолётом. И запросил их оратор, что называется, до последней денежки. Но словами, которые могли бы даже укрепить деловую репутацию Бахбородинского.

Разумеется, только в том случае, если бы внезапным противником оппонента Переменчивой Зорьки не стал, до сей поры вальяжно чувствовавший себя в своей корзине, живописно плавающей над сценой, кумир любителей тамтама и произведений на морскую тему.

В громкоголосых и самовлюбленных заявлениях претендента на казну, он самим нутром почувствовал реальную угрозу своим собственным, не менее грандиозным, планам на использование «данайцев».

Его возражение было обличено в мало-дипломатическую форму и подкреплено фигурой из трех пальцев, так не гармонировавший с почтенным обликом дипзасланца.

— Ни в коем случае не разрешу гастролировать чужакам по концертным залам, где пока еще беззаботно проживают мои доверители! — заявил из последних шаманских сил месье Макароноухий. — Я там лидер!

Пока все рассматривали его затейливо вывернутые пальцы правой кисти, коварно добавил:

— И никакого другого не потерплю.

И, как оказалось, месье, прилетевший сюда на собственном аппарата нисколько не тяжелее воздуха, прекрасно знал, что говорил.

По острову, оглушенному его откровениями, несущимися до сих пор эхом трудового дня тамтамов, кто-то, а может и сам автор емких выражений, тут же запустил уникальную новость.

Оказывается в отдаленной норке рогатых длиннохвостых дикобразов своего детёныша счастливые родители только что назвали в честь месье Макороноухого.

Было, отчего возгордиться. Да так, что не смутила и не слишком праздничная подробность. Ведь, взрослые обитатели, как норок, так и пальм, несколько сократили его знаменитое творческое имя «Макороноухий» до, совершенно приземленного, но от этого не менее ёмкого: «Макуха».

И теперь шаману, по его разгневанным утверждениям, совсем не хотелось бы, лицезреть, как на пару с его родным и дорогим Макухой бегает и какой-нибудь чужой, совершенно громыхзонистый представитель местной фауны, а то и растет экземпляр островной уникальной флоры.

Спор накалялся. Разрастался. Пока в самой верхней своей точке не дошел до настоящего рукоприкладства, связанного с самоуправством.

— Я знаю, как поступить с гуманитарными данайцами! — оборвал воздухоплаватель все предыдущие споры насчёт наличности из бюджета. — Заберу их с собой на Большую землю.

Дирижерская палочка в его руке, продемонстрированная тамтамщикам, тут же подняла дюжих музыкантов на его поддержку, выразившуюся в том, что над козлиной кожей нависли, в ожидании приказа, громадные колотушки.

Месье Макороноухий продолжал, и далее не желая униматься в своих сногсшибательных прожектах.

— Потрачу на подарки простым людям, — заявил продолжатель дела коммунаров, взявших приступом Бастилию. — Этих средств там на всех прежде не хватило, а теперь и подавно, если их сюда завезли.

И вот тут снова слово взял Нынешний Вождь острова. Вернее, не слово, а звук. Трель его свиста, выделенного тонкой трубочкой губ, оказалась такой недовольной, что поменркли все прежние эмоции и настроения.

В подтверждении остроты ситуации, лопнули один за другим шары «Анти-СПИДа», развешанные над липовым коробом нового претендента на полученные инвестиции. Теперь, нагретая лучами, вошедшего в зенит настоящего Солнца, а не образного светила, белесая резина перестала перед хозяином тянуться, как прежде. А нового владельца ситуации просто не выдержала. В итого латекс сдулся. Поставив на сцене перед толпой зрителей многоточие в виде окончательно и бесповоротно испорченных противозачаточных средств.

 

Глава десятая

Не рожденное творение

Водевиль продолжился с еще большим вдохновением после того, как Властитель Богатого Острова обновил мизансцену. Уже тем, что заставил все действующие лица перестать уповать на свои прошлые заслуги и снова, как в былые времена, проявлять свою творческую активность. А также и немалый жизненный опыт, проявлявшийся в живой тяге к имуществу, как оказалось, успешно до этого движимому по воздуху в мешках, ранее принадлежащих государству, а ныне способному перейти во владение самому способному исполнителю собственных замыслов.

В такой ситуации, как говорили последователи парижских коммунаров, промедление было смерти подобно. Тогда как самым страшным преступлением против собственной персоны у каждого могла быть ошибка.

И без нее не обошлось.

Являвшийся уже по своей натуре, а тем более — по характеру, воспитанному в музыкальных борениях на материке и, тем более, здесь, на Богатом Острове, значимым олицетворением этого стремления, только что едва не посрамленный в веках маэстро Бахбородиский, вдруг решил, что правильно понял намек Вождя. А другим его решением стало желание угодить Властителю.

Войдя в астральное состояние, выразившееся в том, что он вообще перестал реагировать на окружающих, деятель культуры и прочего, с энтузиазмом, не имеющим себе равных, принялся за работу. Взялся сочинять восхваление дорогому руководителю. Да такое, чтобы одновременно оно исполняло и другую функцию. А именно — было обидным ответом на все докучливые соперникам.

Помогало композитору в его одухотворении и окружающее пространство с полагающимся антуражем для полного следования замыслу. Не теряя нити будущего сюжета, он ритмично настукивал рождающуюся в голове мелодию собственной босой пяткой о ближайший мешок с «данайцами». Словно предчувствуя и желая пресечь в самом важном моменте нездоровую конкуренцию.

Только он перестарался. Упустил тяговый момент. Не успел им воспользоваться так, как другие.

Сначала звенело. Потом — перестало. Насторожив отсутствием приятных звуков не только самого босоногого исполнителя, но и всех, кто был на сцене и в рядах зрителей. Возникшей гробовой тишиной под мешковиной повергнув в панику малых, больших и лиц, пока еще окончательно не определившихся в своей ориентации.

Вот так — во время спора и творческих борений неизвестным образом исчезла, растеклась гуманитарная помощь. Вернув спорщиков к прежней проблеме: «Как теперь своими силами, без поддержки извне, совершенно на равных бороться с Тенью Прежнего Вождя?»

Мысли всех мелькнули в таком лихорадочном ритме, что не поспел бы за ними даже самый продвинутый в действиях по вычитанию и делению арифмометр Счетной палаты Богатого Острова. Каждому стало понятно прохождением обществом роковой точки невозвращения: и «данайцев» в свою прежнюю тару, и их самих в предыдущее благостное и беспечное состояние без финансовой помощи со стороны. Чему наглядным примером выступал, так и не успевший пока завершить свое новое творение, автор, только что им совершенной ошибки, грозившей стать роковой для всех и каждого.

До этой мысли дошел и тот, кому не достались, не родившиеся семь нот в тишине. Оценив критическим оком вид поникшего автора, так и не прославленного по всему миру творения, Нынешний Вождь вслух догадался:

— Без «данайцев», ребята, у нас с вами ничего теперь не выгорит.

Однако совсем недаром он сумел забраться так высоко по местной иерархической лестнице. Сам, без сочувствия, готовых отвернуться от него окруженцев из свиты, Нынешний Вождь сумел по достоинству оценить не только потери, но и все полагающиеся им преимущества от создавшейся критической ситуации.

— Не станем ждать милостей от других, а возьмем все, что полагается, в том числе и вымя собственными руками.

Самая привлекательная часть кормилицы-буренки оказалась произнесенной вовсе не всуе, а в самый раз. Потому что теперь активисты-общественники готовые все делать за голую, без всякого намека на «ню» политическую идею уже были настроены на сооружение проекта века — молокопровода в соседние пределы.

И только остальные, жалкое меньшинство островитян, — те, что остались на своем были непримиримы в своем отщепенческом состоянии, когда продолжали требовать своего. Ни за что, как видно, не соглашаясь более жевать прежние доводы против сочиненных Визирями Нынешнего Правителя страшных и не смываемых ничем со скрижалей истории огрехов Прежнего Вождя.

А коли есть оппозиция и создалась ситуация с нетерпением низов и потерей потенции верхами, то лозунг возник сам собой, прозвучавший на мелодию, только и оставшуюся сочиненной, в первый раз за всю творческую карьеру, проштрафившимся маэстро:

«У нас с тобой остаётся самый последний аргумент — силовой!»

Его и решили использовать решительные островитяне из числа свидетелей, лично присутствовавших при исчезновении довода иного — материального, так недальновидно отправленного сюда прямо с материка в ответ на отчаянные призывы тамтамов о помощи.

 

Глава одиннадцатая

Ушат для Призрака

Правильно говорят, что из князей легче легкого скатиться до различных грязей. Особенно если не по собственной воле лишился прежнего величия. Редкая птица такого полета долетит до середины оставшейся ему в жизни пенсии. Обязательно найдутся желающие поквитаться с ним за прежние унижения и лицемерные свои ужимки. А если имеется соответствующие возможности для мести, то и тянуть с ней не будут. Как оказалось с теми латексными предметами из липового короба месье Макароноухого, которые при отсутствии дальнейшей потребности потеряли свой прежний вил и были растоптаны на сцене босыми, коричневыми от свежего коровьего макияжа, пятками признанных мастеров культуры.

Вот и прежнего Вождя обитателей Богатого острова не забыли подвергнуть примерному наказанию. Занялись этим сразу после отставки. Оставалось только отыскать повод для использования шкурки отставного лидера для набивки мишени под соревнования с использованием дротиков и наконечниками из иголок рогатых длиннохвостых дикобразов из рощи карандашных пальм.

Чем и занялись, получив указание Нынешнего Правителя, его неутомимые визири и во всем доверенные лица из компетентных органов.

Ни дня не проводили они без строчки. Без знака и номера на протоколах допросов, «Актах» экспертиз и просто своих устных замечаний, перемешанных с ненормативной лексикой. Так что краснеет под слоем коричневого пигмента им не приходилось за свои дела, шитые не только белыми нитками, но и столь же отчетливо заметной алюминиевой проволокой. Практически, уже с момента похмелья, последовавшего за банкетом, для бывшего чиновного окружения, отставной шеф попал под раздачу тумаков.

Дорого стоила ему процедура оставления властных функций. Ведь опробовали на нем все испытания, какие только могли прийти в голову его преемнику и послушной челяди, стремившейся превзойти друг друга в оригинальных выдумках.

Правда, мало что нашли. Даже лишней коричневой ценности тот себе не брал, без специального на то разрешения, оформленного с рукотворной визой общего собрания островитян, своими дружными аплодисментами, переходящими в овацию утверждавшими подобные расходы, предусмотренные бюджетом.

А вот чего не удостоили звукового сопровождения ладошки рядовых граждан, так это отношений Прежнего Вождя с каюрами ездовых дельфинов. Коли же так, можно было раздувать огонек подозрительности до размеров вселенского пожара.

Тем более, что снежные пахари находились на приличном отдалении и нисколько не прислушивались к вестям, издаваемым информационными тамтамами, в том числе и под услужливую властям дудку маэстро Бахбородинского.

Расследование, таким образом, продолжалось день за днем. И с каждым последующим — с новой силой. Не ограничившись дутой проблемой о, якобы имеющихся к нему претензиях снежных пахарей, участники дознания не жалели сил. У себя на Богатом Острове они обыскали все и всех. Проверили все места, возможного укрывательства улик, вплоть до последней норки, самого недоверчивого рогатого длиннохвостого дикобраза из тех, кто дальше своего носа не видел под сенью листвы карандашных пальм.

Но все было зря.

Опростоволосились дознаватели до корешков своего ритуального скальпа на выбритых по окружности, головах. Не добились своего в тщетной надежде найти хотя бы самую небольшую малость материала, компрометирующего фигуранта начатого расследования. Под описанные коего уже были припасены немалые ушаты коричневой краски. И той, что экономно собрали за целый месяц аппетитного существования Буренки, бродившей по Богатому острову без пастуха. И другой. Той, что была получена в результате успешного поиска дополнительных резервов. С этой целью на заборах, оставшихся не охваченными перегонкой в «Дрынцаловку», последние вековые исторические дрыны и современные штакетины отмыли от навязчивой рекламы красот и возможностей «танцедрома». А это оказалось процедурой довольно опасной. Не сносить бы им своих голов, кабы не дули в спину попутные политические ветра с Олимпа Богатого Острова.

Никто не мешал смывать коричневую благодать в специальные сосуды и накапливать в ушатах для главного обвиняемого во всех предыдущих прегрешениях. И мало кто знал, а вообще никто не догадывался о тайном механизме, запущенном самым коричневым из местных модников — толкователем вещих снов нынешнего Вождя.

Да и тот сам, вряд ли мог предполагать, что на очистку заборов Визирь Переменчивая Зорька согласился не без дальнего умысла. Более того — с ближним прицелом. Потому что готовил собственный сольный политический номер, желая, в исторический момент возмездия, при всем скоплении островитян у себя на круге для тарантеллы. Говоря проще, обуреваемый всеми страстями своей мстительной натуры, он намеревался произвести, вполне показательное, надругательство. Сказать: «Фи!» своему бывшему благодетелю, внезапно уличенному, как будто в нехороших поступках.

Одна беда — не было повода для этого «Фи!». Хотелось бы их отыскать. Но таковых просто не находили. Хотя случаев для успешного выполнения задания у опричников бывало — хоть пруд пруди.

Отыскался, было, охотничий бумеранг. Его, как выяснилось, ранее не занесли, как положено — с хлопками в ладоши, жидкими аплодисментами и бурными овациями в реестр содержимого тайного островного арсенала. Но и тот, при внимательном прочтении иероглифов, оказался подарком отставному правителю со стороны самого Божества. Владыки, правящего на материке, откуда, время от времени он осыпал обитателей Богатого Острова желанной и всеми любимой Манной небесной. Теми самыми «данайцами» с ковров-самолетов.

Не вышло с бумерангом. Но не успокоились. Теперь уже взялись за другой повод накрутить обвинений. Принялись тогда за тех, кто теперь коротал вечера в гостеприимной сакле опального политика, ушедшего от дел. Но и там не удалось наскрести даже понюшку фактиков на самую малую букву заборонаписания.

Вот и скатились к последнему шансу добиться своего — путем полного затмения памяти в народе о Прошлом Вожде. И создания вокруг него грандиозной ширмы, расцвеченной новыми и будущими замыслами, прожектами и идеями Вождя Нынешнего.

Так и поступили. Да кое-чего не учли. Оказывается, быстро только заборы дождем подмывает. А на самом деле из этого вышел швах. Просто не нашлось повода рисовать позитивные изображения по стенам ширмы, предназначенной для изоляции кандидата на заклание.

Да и как иначе. Ничего не получилось ни с жемчугом из-подо льда, ни с молокопроводом, ни с привозной рабочей силой, какова ступала бы колоннами по аквидуку. Сооружению, проложенному под молочные труб, гнавшие бы за рубеж уникальную продукцию Буренки в обмен на импортные плоды чужих карандашных пальм. Тех, что более изобильно чем у них самих, произрастали на еще более благодатной чужбине.

Да и много еще чего полопалось, не выдержав «дутых» идей. Повторило судьбу шаров «Анти-СПИД» с липового короба месье Макароноухого. А кое-что, к тому же и грозило полным лишением нынешней челяди репутации честных людей, способных на реальные поступки.

Зато символы их пустопорожности высились монументальными изваяниями, как напоминания о клятвенных обещаниях обязательно восстановить, сгоревшую некогда от очистительного огня новой власти, Обсерваторию.

Невыполненным оставалось обещание вернуть островитянам возможность наблюдать картины чужой заманчивой жизни, тем самым приобщаясь к ценностям мировой цивилизации.

Руины как были, так и стояли руинами. Попутно став местом видений Призрака, напомнившего слабым духом подданным о Прошлом Вожде.

Могли бы, конечно, выручить, избавить от Призрака колдовские чары залетных чудотворцев. Типа месье Макароноухого и маэстро Бахбородинского. Кабы им самим не нужно было ждать помощи со стороны. Ждать и надеяться на продление их права пользоваться энергией простых островитян. И это — в конкуренции с самим, набиравшим былую популярность, Прежним Вождем. С каждым часом все более материализующимся в сознании погонщиков рогатых длиннохвостых дикобразов и садовников карандашных пальм. Звенело-гудело, не хуже тамтамов от мыслей в бритых головах носителей особо важных причесок с мозговыми косточками.

В такой ситуации многие из них готовы были пустить развитие событий на самотек. Как парное молоко по аквидуку, кабы не имелось у борцов с Тенью их последнее — супер-пупер ядреное, сверхмощное оружие: забвение. Столь долго уже выручавшее их в сохранении привилегий, и сулившее продолжением своего воздействия на массы.

 

Глава двенадцатая

Судьба «данайцев»

Свою совершенно секретную операцию по «Сгущению тумана» над Бывшим Вождем на Богатом Острове начали не откладывая его в «долгий хурджин».

Приступили к ее осуществлению здесь сразу же, едва все лично убедились в не слишком благополучном исчезновении яблока раздора — содержимого инкассаторских мешков, доставленнбых по воздуху из метрополии.

Сами брезентовые емкости с оттисками государственных печатей на ярлыках имелись в полном наличии. Однако были, по сути, лишь хитроумно расписанной нотной грамотой, но без всякого конкретного обеспечения персоналом исполнителей, вооруженных музыкальными инструментами.

И все же пустые, теперь уже совершенно безголосые, можно сказать — немые, не то что на пиано, но и на пианиссимо не звеневшие гуманитарными «данайцами», эти посылки с большой земли воспринимались и теперь, когда миновал их звездный час, совершенно не однозначно.

Вернее сказать — двояко.

Потому что, перво-наперво, инкассаторские мешки являли собой полное и некем не оспариваемое тождество с жалкими остатками резинового мотора авиационной липовой корзины месье Макороноухого. Которые, после употребления по неожиданному назначению, теперь они бесполезно растекавшиеся рядом с местом происшествия по доскам сцены, оживляя затоптанную коричневыми подошвами унылую поверхность своим бледным латексом.

А еще, имущество далекого отсюда главного хранилища материальных ценностей, было вожделенной мечтой местных сборщиков сырья для коричневой краски. Поражая их помыслы своей вместительной пустотой.

О самих данайцах с Большой Земли, исчезнувших безвозвратно, уже никто не вспоминал. Надеялись, что даром доставшееся золотишко могло переселиться на свое привычное место. Или там же его прибрали к уважаемым рукам, никому не известных теперь обладателей общей помощи. Определить личности персон, которых, обычным наблюдателям, без мандата, запрятанного в листву набедренных повязок, и прежде не представлялось никакой возможности.

Теперь же — тем более, потому что сгустился туман, искусственный, беспросветный и мрачный своей необратимостью, скрывать все то, что положено быть сокрытым.

Бороться с ним никто не помышлял. Да и зачем это было делать? Если все и так прекрасно понимали истинное происхождение данного далеко не природного явления, зато осуществленного быстро и качественно при непосредственном участии самых важных здешних персон.

Среди них, освободивших от корыстных забот своих будущих помощников, первую скрипку играли не случайные люди. А сам Владыка Богатого Острова и его свита. В настоящее время она, тем не менее, старалась не делать резких движений, чтобы звуками своего наряда не напоминать все то, что удавалось извлекать из мешков с «данайцами» сразу по их прилету с Большой Земли.

Только суетиться им теперь не было никакого резона. Так как задорно и с выдумкой мельтешили другие. Специалисты по изменению окружающих явлений. Среди которых не было ни одного, кто бы не мог, лизнув всего лишь раз по нужному месту, с высочайшей точностью не определить наступивший в данный момент истинный градус политического напряжения.

Тем более что теперь их число заметно прибавилось. Даже по сравнению с теми временами, которые предшествовали прилету небесной кавалькады с грузом ценностей. Тех самых, среди которых самым мизером была гуманитарная резиновая техническая помощь из липовой корзины. Тогда как настоящий Джокер позвенел-позвенел и вполне ожидаемо обернулся появление новых исполнителей в штате предприятия, напускавшего тумана.

Таким образом всю силу профессиональных «метеорологов» намерены были во всю потенциальную мощь использовать их самозваные руководители. Важные чиновники при нынешнем Вожде, еще большим, чем их подопечные, числом собравшиеся в Караван-сарае.

Их совместные бдения, замаскированные клубами все более уплотнявшегося тумана, не прошли бесследно. Обернулись в числе прочего историческим решением, обещавшим отразиться и на прошлом всей территории, и на ее дальнейших перспективах. Да и как иначе, если не последние мастера в интригах и провокациях постановили обрушить всю мощь своей дымовой машины на объект, тем временем беспечно, ни о чем, не подозревая, путешествовавший по улочкам Богатого Острова.

Имелась и серьезная причина такой беспечности. В виде радости от общения с прежними своими соратниками. Всюду встречая старых друзей, отставной руководитель проявлял к ним полный демократизм и товарищеское участие.

Эти качества проявлялись по-разному. То в виде теплого словца, то в качестве дружеского тычка в бок, напоминавшего о наличии там органа, отвечающего за переработку дрынцаловки.

И все происходило под общий смех и смешные высказывания, честь которым могли бы делать простонародные эпитеты, вознаградившие появление над берегом со стороны морского горизонта, летучего средства передвижения легче воздуха, во главе с пилотом из числа ярых поклонников парижских коммунаров.

Загудел, развеселился народ, воспринимавший с надеждой свою будущую роль уже в качестве электората.

Только рано было им радоваться на то, что грядут де серьезные перемены. Ведь, не сидели, сложив руки, и активные недруги перспективного кандидата на руководящий пост.

 

Глава тринадцатая

Лента событий

Плановое общение на высоком уровне с умельцами орудовать «как прикажут» и просто краской на заборах, и своими длинными, совершенно не брезгливыми «градусниками» без костей, как всегда было назначено в специально отведенном для таких мероприятий месте — «Вигваме откровений».

Этот объект, в свое время, построили именно для подобных целей, чтобы четвертой власти казалась почетной собственная участь, а посторонние островитяне не видели особенные таинства их метеорологической профессии, связанные с владением как градусником языком и прочими предметами, используемыми ради доставления удовольствия высшему начальству.

Для особо непонятливых читателей можно пояснить, что перечень этого специализированного инструментария только начинался с барометров анероидов, влагомеров и флюгеров. Далее его достойно продолжали авторучки, блокноты, диктофоны, микрофоны. Как и прочие достижения иностранных фонов: типа фон Барона, обеспечивавшего до сей поры от сотворения мира недоразвитые в плане черного пиара «белых и пушистых», как считается априори, созданий импортными аксессуарами, как получилось с воздушной тягой для липовой корзины месье Макароноухого.

Словом, «Вигвам откровений» состоялся. Привлекал туда с неимоверной силой тщеславия всех, кто мог худо-бедно освоиться с точным, как заказывают, нанесением хитроумных знаков на пальмовом листе замечательной иглой, имеющей свое историческое происхождение от самого первого рогатого длиннохвостого дикобраза, пожертвовавшего часть себя ради свободы слова.

Короче говоря, иголки навострили так, как могли. Теперь оставалось только найти тех, кто бы дал повод воткнуть острия в податливую зелень природного материала. И с этим промашки тоже не случилось.

Недаром же сказано было: «Всякий считал за честь побывать в „Вигваме откровений“, чтобы насладиться своей исповедью перед профессионалами своего острого вопросительного словца и любителями чужого жареного ответа».

Мероприятие назначили со всей солидностью административного ресурса. Помещение распахнуло двери. Софиты вспыхнули, накаляя под собою пыль на стенах и под своими штативами. «Вигвам» жаждал действий, последовавших сразу, как только туда созвали и языкастых метеорологов для введения их в курс дела и получения ими подробнейших инструкций.

Как всегда своеобразному откровенному разговору держателей необходимой властям Богатого острова информации с ее будущими мастеровитыми и не брезгливыми распространителями, предшествовала официальная церемония открытия очередного заседания островитян-правдолюбцев, под мерное тиканье метрономов, настроенных под настроение Великого Вождя и его окружения.

Самый уважаемый знаток природных знамений, чудес и катаклизмов, описывавший их еще при дедушках нынешнего начальства, в роли старейшины метеорологического цеха, привычно перехватил торжественную ленту. Сделав это с одного, но вполне решительного взмаха кривым, остро отточенным ятаганом. Благо, что рубить правду-матку пришлось лишь в одном месте, а не повсюду в «Вигваме откровений», где яркая материя была натянута несколько рядов и вдоль стен, а не только по всему проему входной двери, ведущий внутрь вожделенного святилища самых свежих, только что заготовленных новостей и прогнозов.

Выполнив, таким образом, совершенно безукоризненно свою важную роль, старейший мастер освещения действительности отставил в сторону, доверенное ему представительное оружие. Но ятаган, оставленный в покое, не слишком долго, как было указано в сценарии, упирался, совсем без дела, своим замечательным острием в песок, рассыпанный на полу вигвама старейшим его пользователем.

Потом, за рукоять кривого меча хватался всякий, кому хотелось продолжить начатую традицию. Азартных метеорологов было много. В точном соответствии со списком приглашенных на мероприятие. В полном соответствии с придворным этикетом, каждый из них дал волю чувствам, до сей поры сдерживаемым личными амбициями. Теперь же, кромсая на куски матерчатый символ выдающегося события, не подвел каждый из коллег древнейшего, как и сама данная профессия, ее носителя.

Достойные продолжатели столь особенного и непростого промысла знали и теперь, что делать. Каждый, парой взмахов острейшего ятагана одарил себя сам дорогим сердцу сувениром. А заодно и спецодеждой на все время откровений с ними насчет погоды в доме.

Довольно ловко, с годами отточено и деловито, профессиональные метеорологи в продолжение обязательной программы действа исполнили особый обряд. Все закрыли, завязали, а то и заткнули обрубками торжественной ленты все то, что могло хотя бы косвенно помешать их продуктивному общению с Нынешним Вождем и его Визирями. А именно — надежно изолировали от неуместных вопросов и конфиденциальных ответов свои рты, глаза и уши.

Да и зачем они были нужны при таком общении? Если каждый в итоге должен был получить индивидуальное указание, начертанное на персональном пальмовом листе:

«Забыть о прошлом!», «Нынешнее — превозносить!», «Будущее расписывать исключительно в розовом цвете».

Не забыли организаторы пиар-акции и о соответствующем гонораре для своих подручных пишущей иглы. Для этого они предварительно до отвала накормили вездесущую Буренку свежими цветами дикорастущего шиповника, после чего коричневое достояние Богатого острова должно было не просто обрести значительный объем, но и благоухать при этом особенным ароматом. К тому самому, к какому только и привыкла пишущая братия Богатого Острова.

 

Глава четырнадцатая

Мастера тумана

Между тем туман, окутывавший округу, не просто клубился на прежнем месте, но и растекался, как опара по столу, перевалившись через края кастрюли нерадивого повара. При этом и напор его нарастал. Впитывая ингредиенты услужливости, подхалимажа и личной заинтересованности каждого из счастливцев, присутствовавших при данном историческом событии, в общий массив грядущего катаклизма.

Час от часу он делался все плотнее и безысходнее. Окутывая своих авторов тяжелой пеленающей массой вранья и злословия.

Ног так было далеко не повсеместно, как хотелось бы правящей верхушке и окружающей вельмож услужливой челяди. Ведь до самого морского прибоя, на всем пространстве Богатого острова, простиравшемся за стенами «Яранги откровений», уже во всю ивановскую бузил, бражничал и просто митинговал от переполнявших чувств, простой народ не из «приближенных».

При этом, островитяне, собравшиеся не для чинных и хорошо отрепетированных песнопений под мелодии маэстро Бахбородинского и рулады месье Макароноухого, не сдерживали то, что рвалось наружу. Да этого и не было нужно. Зачем ноты и текесты к ним, если появилась возможность говорить простым, доступным всякому языком. Без вездесущих и порядком надоевших каждому из толпы прибамбасов. Предметов осязаемых и являвшихся только в воображении в виде «шор», «наушников», «кляпов», и «берушей», внедренных в массы исключительно в профилактических целях — как средства для создания искусственной немо слепо и глухоты.

И хотя в самой «Яранге откровений» приметы существовавшего строя оставались незыблемыми, позволяя не замечать тумана, вокруг ее назревали перемены. Подтверждая истину переливающихся сосудов. Например, сантехнических. Когда очищение лишь ждет тягового усилия на цепочку, чтобы пуститься потоком на застоявшиеся последствия хорошего аппетита при безукоризненной возможности его полного утоления.

Все иное, охотно принятое одними, готовыми не видеть, не слышать и молчать в тряпочку, совсем вышло из чести у тех, кто кроме дерганья той самой цепочки и повода не имел для посещения места пешего похода правителя. И если раньше просто глотали слюну, видя лоснящиеся от постоянного переедания чресла вельмож, то нынче иное пришлось по нраву большинству островитян.

Теперь они, опьяненные полученным правом на изъявление правды, загорелись желанием поговорить о своем наболевшем. И без расшифровки сонных дырочек на пальмовом листе, а прямо так, как есть — честно, без утайки.

И тут практически всем вспомнилось вдруг, как бывало у них на Богатом Острове при прошлой жизни. Увидели островитяне, во что их пытаются превратить.

Осязали. Догадались. Поняли:

— Так больше жить нельзя!

А вокруг ярко светило солнце. Цвели, распустившиеся не по сезону, карандашные пальмы. Угощали из глубоких бутонов своим чудесным нектаром, крайне удивленных таким обстоятельством, рогатых длиннохвостых дикобразов.

В том числе — мальца из перспективных продолжателей будущих шагов к лучшему, Макуху.

До сих пор, так и не понявшего простой истины:

— За что, про что оказалось у него столь странное прозвище?

И не он один Начал забывать прежние постулаты. Вокруг дикобразов, упивающихся плодами своего всеобщего благоденствия, уже никто не истекал позывами пустого желудка. Наелись неожиданной свободы. И теперь откровенно, ухахатываясь, смеялись над прошлыми, почившими в собственном тумане, кумирами.

Где только тем и жилось так, как хотелось.

Перемены продолжались. Уже не только пальмы цвели. Все вокруг желало выглядеть по- другому, иначе, чем прежде. Разве что, обходя стороной проклятое своими же обитателями место, где над «Ярангой откровенности», истекая сквозь прорехи запретов и щели утечек, во всю клубилось серой завесой эхо «кучерявого облака» перманентных обманов. С прилепившимся к нему жидкими косичками былых запретов всего теперь, и на всякий случай, того, что могло быть завтра.

Между тем, звуки, доносившиеся снаружи, прямо вовнутрь сооружения для проведений исторических мероприятий, делали свое. Никакие затычки в ушах уже не скрадывали происходящее. Заставляя делать выбор даже самым косным приверженцам служения прежней власти.

Не все остались там, где последнее колдовство пытались сотворить недавние кумиры. Выползали из-под ширмы. Растекались ручейками растаявшего сугроба. Разносили на своих босых ногах с заслуженными коричневыми пятками, реальные приметы недалекого прошлого.

Они же были теперь повсюду. То тут, то там на чистом песке, прожаренном солнышком и обметенном морским бризом, ветер шевелил клочки ленты запретов. Не нужной, более никому. Как и прежние «наколки на листьях предписаний».

На руку оказалось в такой ситуации и полное не желание мстить за старое, наказывать за пережитое и давать взбучку для острастки. Вернувшиеся из близкого круга к правителям, теперь на равных с бунтарями, смеялись, разговаривали о перспективах, радовались вместе со всеми грядущему улучшению дел. А то и повторяли слово в слово все то, что говорил им новый спаситель. А так как все новое лишь хорошо забытое старое, то никто и не удивился возвращению Прежнего Вождя, призывавшего забыть о помощи с материка и своими руками преобразовать жизнь. Сделать свой родной берег просто Богатым, но не тем островом, где за чертой прилива уже и не видно, как и чем занимаются менее счастливые, чем они сами, люди.

Крушить «Ярангу откровений» не стали. В ней уже не было никого, чей прежний статус выдавала коричнева краска наград и регалий. Они смешались с простыми смертными. Разве что, не уходили далеко от возникшей как по волшебству, трибуны с графином для нового, популярного оратора, призывавшего к переменам.

Звуки его ладного, уверенного голоса доносились до всех и каждого. И почти никто не прислушивался к тому, что делалось за спиной. На береговой черте.

«Будьте бдительны!» — им всем шептали волны прибоя, в изрядной степени порожденного свежим ветром перемен. — «Туман еще не побежден».

Оттуда, как бы в подтверждении шелеста песчаного пляжа, вдруг да высовывались особого рода волны, напоминавшие в хватательном инстинкте жадные руки месье, маэстро и прочих, не желавших смириться с потерей влияния во всех сферах общественного устройства. И такой неистребимой была надежда с новой силой организовать очередной туман, чтобы затянуть под его покровы всех без исключения граждан, начав с зазевавшихся от обещаний прохожих, что отпрянула от воды подальше Буренка, желавшая поглядеть на свое нынешнее отражение, ничуть не изменившееся по сравнению с прошлым.

 

Эпилог

…И наступивший внезапно рассвет не остановил нарастающий поток «книжной складчины». Тексты поступали лавиной. Уже каталожный ящик, прежде охочий до чужой информации, перестал вмещать все заполняемые и заполняемые карточки с общей расширенной аннотацией на волшебный фолиант. Но…нет конца тексту. Того самого, где можно поставить общую подпись.

— Долой самодеятельность! — вдруг остановил творческий процесс сам Накопитель библиотечной информации.

Для убедительности постучав своими полными до краев ящиками-пеналами с карточками, Каталожный Шкаф признал свое поражение в споре:

— Без настоящих авторов мы все равно не подскажем читателю, чем же в итоге все это завершится? И что станет с Богатым Островом…

— Пусть сами разбираются! — вынес вердикт фолиант Волшебной Книги. — И нужно не так много для поиска истины. Если перечитают вдумчиво свою историю, то и будущее создадут без ошибок!

#i_001.jpg