Колхозники и сегодня собрались на работу только к полудню. Фахри, как обычно, слонялся на току. Болтали о том, о сем, курили…

— Нас считают ленивыми. Ну и пусть, — говорил Фахри. — А что мы-то от колхоза получили?

Не слыша поддержки, он отправился к женщинам, которые резали подсолнух. Болтать он большой мастер, особенно с женщинами.

Подошла Фатима, недавно овдовевшая молодая женщина. Она осталась резать подсолнух, когда все женщины присели обедать. Фахри попытался взять «под обстрел» ее:

— Вы посмотрите на нее, одна всю работу хочеть сделать. А вот жены Хаммата Ямалыя и Агзама вовсе не выходят в поле. А Фатима, небось, боится, что не хватит ей выданных восьми пудов муки.

Не отвечая ему, Фатима присела в тени. Она женщина терпеливая, на шутки сразу не отвечает, но плохо тому, на кого в конце концов падет ее гнев. Сам председатель Султанов побаивается ее язычка.

Но Фахри все не унимался…

— А что ты знаешь о восьми пудах муки? — резко повернулась к нему Фатима. — Хватит, Фахри, болтать! Скажу тебе, муки останется и на лепешки, чтобы прикрыть ими твой живот, когда он забурчит и взыграет. Как это случится, заходи ко мне — подлечу…

Женщины громко засмеялись.

— Злая баба! — пробормотал Фахри и, повернувшись на бок, лениво закрутил цигарку.

— Ах, как приятно поваляться вот так на земле! — через минуту произнес он.

Он лег на спину и разбросал в стороны руки.

— Вставай, уродина! — Фатима толкнула мужика ногой. — Чего развалился, лежебока? Хочешь, чтобы другие за тебя работали?

— Так не хочется подниматься, — лениво ответил Фахри. — Завидую бабам, которые не вышли сегодня на работу. И счетовод нынче не прислал свою женку.

— Его дело! Кто не работает, тот не ест, а мы стараемся не для чужого дяди, а для себя.

— Для себя ли, Фатима? Боюсь, что нет… — даже с охотой откликнулся Фахри. — Не слышала, как бригадир Якуб говорил о красном обозе? Скоро амбары все пустыми будут. Что нам останется?..

Последние слова его задели баб. Они тут же загалдели.

Фахри довольно подмигнул жене конюха Хариса Магузе, неторопливо поднялся и исчез. Дальше уже всех заводила Магуза. На это она большая мастерица.

Скоро в поле поднялся невообразимый шум.

— Не будем работать!..

— Нам больше других надо, что ли?..

— Да пропади все пропадом!..

Женщины поднялись, собираясь идти домой.

Фатима остановила Магузу.

— Погоди, Магуза, ты что разбушевалась?

— Какое твое дело? Уйди с дороги! — вытаращив глаза, жена конюха начала ругаться. — Тебе одной все не хватает. Может, и Хариса моего возьмешь?

— Ну-ка повтори, что ты сказала! — рассвирепела Фатима.

— Не хочу быть такой собакой, как ты! Тьфу, бессовестная! — Магуза плюнула в лицо женщины.

— Ах ты, сволочь! Языком вытрешь свой плевок! — воскликнула Фатима и, вцепившись Магузе в шею, стала ее душить.

Настолько страшна она была в своей ярости, что остальные женщины боялись к ней подойти. А пальцы ее все сильнее сжимали тонкую шею женщины. Еле оторвав их, Магуза отчаянно завопила:

— Разбой! Убивают!..

Бабы заголосили. Дело кончилось бы печально, не подойди к разбушевавшимся женщинам бригадир Якуб.

— Идем в канцелярию, идем! — кричала Магуза. — Сгною тебя в тюрьме, — и размазывала по грязным щекам слезы.

— Не пугай меня, не пугай! Не убегу в сторону, посмотрим, кому больше достанется.

И они побежали в деревню жаловаться председателю правления Сакаю Султанову.

Правление размещалось в большом красивом доме Гарея. Высокие светлые окна… Одно сразу бросалось в глаза: грязная неуютная комната — лозунги и плакаты на стене закопчены табачным дымом, кругом сажа от лампы, консервные банки, спички и окурки.

Когда Тимер вошел в правление, там никого не было.

Он неторопливо осмотрел стены, на которых висели лозунги, написанные, видно, рукой Шарафа: и успевшие уже изрядно вылинять: «Выше знамя сплошной коллективизации!», «Долой кулачество как класс!» Все это близко и понятно Янсарову. Одно он не может взять в ум: почему же самого Гарея-бая не ликвидируют как «класс»? Да еще каждый месяц платят за это помещение! Вот болтаются на стене его часы. И за них платят? За эту развалину, которую давно пора выбросить на свалку? К тому же неверно показывают пять, хотя на его часах уже семь. Впрочем… дверца настенных часов со скрипом распахнулась, наружу выскочила кукушка и хриплым голосом прокуковала семь раз.

«Ишь ты, — уважительно подумал Тимер. — Хоть и дряхлые, а работают вполне прилично!..»

Решив, что председателя сегодня не будет, он направился к двери и столкнулся с ворвавшимися в комнату разъяренными женщинами.

— Куда все подевались? — заорала одна из них. Это была Магуза.

— Тише, апай! — шагнув вперед, сказал Тимер.

— А чего бояться? Да для меня ты будь хоть Калининым! Да я, да я!.. — отбросив на спину растрепавшиеся косы, она стала бить рукой себя в грудь.

— Это хорошо, что вы ничего не боитесь, — заметил Тимер. — Сейчас у нас равноправие.

— А если так, то почему Султанов позволяет нас избивать? Для того ли нас сплотили в колхоз?..

— Ничего не понимаю, кто вас избивает? Что случилось? Скажите хоть толком! Садитесь и рассказывайте.

Женщины притихли. Наверное, приняли Тимера за районного представителя. Только Фатима, все еще раскрасневшаяся и возбужденная, смело подошла к незнакомому парню.

— Я ее побила.

— Вон вы какая смелая! Однако я полагаю, что вы все же не приказчик боярина Соколова, чтоб безнаказанно избивать женщину?

— Конечно, нет! Но почему она сеет среди нас смуту, подстрекает бросить работу и разойтись по домам?

— Это нехорошо. Значит, виноваты вы обе. Разве не так?

Тимер вытащил блокнот и торопливо записал несколько слов.

— Наверное, так, — после некоторого молчания выдавила женщина.

— Не я первая начала! Не я! Упаси аллах, не кличь на нашу голову беду, не записывай на бумагу, у меня грудной ребенок! — внезапно жалобным голосом запричитала Магуза.

— Пусть запишет, в следующий раз не будешь настраивать людей против колхоза!

— А не сын ли это Хасби-инэй? — вглядевшись в парня, спросила одна из женщин. — Ну, конечно же, Тимербулат! Здравствуй, сынок! Благополучно ли вернулся?..

Забыв о недавней ссоре, женщины обступили Тимера. Кое-кто даже прослезился.

— Ай-яй, не увидел бедной матушки!..

— Чудесным человеком она была…

— Сын вон как вырос, жить бы ей сейчас да поживать!..

Размякла душа у парня, он отвернулся, сглотнул подступивший к горлу комок и посмотрел в окно.

Магуза, узнав Тимера, вновь начала жаловаться.

— Так вот и живем, сынок. Колхоз организовали, все от него теперь зависим.

— Колхоз — это хорошо, Магуза-апай! И зависеть ни от кого не будем.

— О аллах, даже имени моего не забыл! — радостно воскликнула женщина. — Говоришь, хорошо? Тебе виднее, ты в городе жил. Поверю тебе, подожду, может, и увижу еще хорошую жизнь…

— А я давно в колхоз верю, — вступила в разговор Фатима и присела на стул, рядом с Тимером. — Говорят, рыба гниет с головы, неудачного председателя мы избрали. Сидит на телеге, дымит махрой и ничего не делает. В поле никогда не был. Мы для него и не существуем. Помощи никакой, на наше настроение ему наплевать. Бык падет — для него мясо, телега разобьется — дрова…

— И то верно! — согласилась Магуза.

— А шум сегодня поднялся из-за пустяка, Фахри всех рассорил… Чтоб ему!

— Фахри? — переспросил Тимер. — Кто он такой? Не сын ли прасола Хисамыя?

— Он самый.

— Теперь и я вспомнил, — Тимер внимательно оглядел женщин.

Они уже успокоились и скоро стали расходиться по домам.

Фахри, сын прасола Хисамыя… Старшего Тимер знал плохо, но хорошо помнил внешне: высокого роста, с продолговатым носом и круглой черной бородой… Из детства помнился ему один случай… В 1917 году он, будучи совсем малым, жил у большой дороги, в старых Кайынлах. Дом Хисамыя стоял на окраине.

Два его взрослых сына со сверстниками Тимера не знались. Однажды, играя с деревенскими мальчишками, он услышал неподалеку громкие голоса…

На большой дороге показался тарантас. За ним мчался второй…

— На помощь, люди! Держите его!.. — кричал, размахивая руками догонявший.

Чуть не сбив мальчишек, тарантас пролетел мимо них.

И тут!.. Тут выбежал из ворот своего дома Хисамый, бросился навстречу и, схватив за уздцы коренника, остановил их у самого плетня.

В тарантасе сидел толстый усатый стражник в белой фуражке. Из подлетевшей следом телеги выпрыгнул татарин, живший в соседней деревне.

Крича что-то, он показывал рукой на переднюю ногу своей лошади. Она была в крови.

— Загубил лошадь!.. Вот что сделал он, друг Хисамый! — чуть не плача, объяснил он, злобно глядя на стражника.

— Ничего не понял, — сказал прасол. — Расскажи толком!

— Еду я домой, воз до краев, тяжелый, а этот вот… злодей мне навстречу. Кучер, чтоб глаза мои его не видели, дорогу не уступает, правит прямо на меня. А где это видано, чтоб груженая телега отворачивала?!. А он возомнил себя большим человеком! Нет, говорю себе, не нарушу обычая путников!..

— Ты много говоришь, друг! — сурово заметил Хисамый.

— Скажу короче: дороги не уступил. А этот, в фуражке, спрыгнул на землю и шашкой по ногам моей лошади.

— Ага?..

— Вот тебе и ага! Взял и ударил.

Татарин хотел еще что-то добавить, но не успел.

Хисамый неожиданно схватил стражника за шиворот, стащил с тарантаса и сильно ударил по лицу. Тот упал на землю. Напуганный происшедшим кучер бросил лошадей и попытался улизнуть.

— Не удирай, — сказал ему прасол. — Ты не виноват, тебя я не трону. — Он быстро распряг одну лошадь стражника и запряг вместо раненой, которую отвел в сторону.

— Что ты делаешь, друг Хисамый?

— Помолчи, бери коня за коня и езжай своей дорогой.

— А моя лошадь? — замялся татарин.

— Она уже не поднимется, я ее зарежу.

— А кто будет отвечать?

— Ты, слишком языкастый, не знаешь что ли кипчака Хисамыя? Не хнычь, ответ буду держать сам.

Татарин молча повернул лошадей и тут же укатил.

Стражник, наконец, пришел в себя и поднялся с земли. Выпучив глаза, он хотел было рявкнуть на кучера, но, увидев сжатый огромный кулак Хисамыя, промолчал, забрался с опаской в тарантас и толкнул слугу своего в спину.

Лошади рванули и скоро исчезли из виду.

Еще из рассказов отца у Тимера сложилось впечатление о стражниках, как о страшных кровопийцах. А Хисамый не испугался его, поколотил, да еще коня отнял! Наверное, он ничего и никого не боится? Поступок прасола привел мальчишку в восхищение. Стать бы таким, как он!..

Конечно же, он не знал тогда, что произошла февральская революция и стражники поприжали хвосты…

И вот Фахри — сын этого самого Хисамыя! Куда девалась отцовская гордость и сила? Был когда-то на деревне и он батыром, а теперь?.. Шляется с девками, распускает сплетни… Мужское ли это дело? Не настраивает ли его кто-нибудь? Надо бы узнать об этом и, быть может, помочь человеку.

Размышления его прервал торопливый стук копыт. У ворот правления остановилась запряженная лошадь. Из тарантаса вылез черноусый толстяк и уверенно открыл дверь. Одет он был в брезентовый плащ, на голове кожаная фуражка… Это был председатель колхоза Сакай Султанов…

— А-а, Тимербулат Янсаров! — произнес он и подал потную руку. — Слыхал, слыхал, что ты вернулся. Прекрасно!.. Ладно, еще успеем — наговоримся, сейчас времени нет, спешу. Сегодня пленум сельсовета, еду в Карамалы. Зашел только за сводками…

Открыв ящик стола, Султанов положил в сумку какие-то бумаги и торопливо направился к выходу.

— И мне, товарищ Султанов, необходимо на пленум.

— Ах, вон как! Что ж, идем, места в моем тарантасе хватит обоим.

На пленум они поехали вместе.

Сельсовет находился в получасе езды от колхоза «Куряш». Еще не было девяти, когда их тарантас подкатил к небольшому деревянному дому. Председатели колхозов «1 Мая» и «Искра» подъехали часа через полтора.

«Да, это не у нас, на железной дороге!» — расстроенно подумал Тимер.

Пленум открылся только в одиннадцать часов. Людей было очень мало…

Председатель сельсовета Магадеев сказал краткое вступительное слово. Затем председатели колхозов сообщили об уборке и сдаче хлеба государству…

Наконец, поднялся Султанов. Он начал было говорить, но Магадеев прервал его:

— Ты что со старыми данными прошлой пятидневки пришел? Очень плохо…

— Нет, это последние данные, — ответил Султанов. — Хлеб вывезти не успели, дожди… Все силы отдаем уборке. Дожди опять могут пойти, а у нас более ста гектаров не скошено.

— Что? — поразился Магадеев. — У тебя же еще на прошлой пятидневке было отмечено тридцать гектаров.

— Не знаю, шутовод, наверное, спутал, — нарочито искажая слово «счетовод», выдавил Султанов. — Я же малограмотный, сразу не сумел разобраться…

Начались прения… Поначалу Султанов сидел спокойно. Свои люди, вряд ли привяжутся. Но вот слово взял Тимер Янсаров.

«Ишь ты! — подмигнул Султанов председателю соседнего колхоза. — Не успел появиться, а уже… Сразу видно, молод еще!..» Он усмехнулся. Но скоро ему стало не до шуток…

Тимер не стесняясь высказывал все начистоту. Сакай Султанов заерзал на своем стуле. Каким образом этот парень все выведал, все узнал?.. Он порывался несколько раз вступить в разговор, прервать Янсарова, вставал даже с места и махал руками, но все было напрасно. Ну ладно, ладно, пусть поговорит, посмотрим что из того выйдет?..

После Тимера выступал секретарь партийной организации Зиганшин.

— Товарищ Янсаров говорил резко, но правильно. И ты, Султанов, попусту не ерепенься. Ищешь объективные причины? Так? На деле не допонимаешь своего долга перед государством. Бьешь на свою малограмотность? Да это же открытое очковтирательство! Ничего у тебя с этим не выйдет. За десять дней не сдал ни одного центнера хлеба, а в объяснительной записке грамотно изложил, что данный план не реален! Дело нужно делать, а не заниматься обманом, не лить воду в мельницу наших классовых врагов. Если, Султанов, ты не сделаешь из сказанного решительных для себя выводов, то снимем с работы и накажем очень сурово. Прими это последнее предупреждение к сведению!..

Пленум решил объявить десятидневку по завершению уборки и сдачи хлеба государству ударной. Тимера Янсарова утвердили заместителем председателя сельсовета и прикрепили к колхозу «Куряш». И только тогда Султанов всерьез стал опасаться его.

В полночь председатели колхозов разъехались.

Запряг лошадь и Султанов.

Молчали всю дорогу…

А Тимеру так хотелось поговорить о работе. Но Султанов не отвечает, только причмокивает толстыми губами. Да и лошадь, как назло, ползет еле-еле…

При въезде в деревню Тимер соскочил на землю. Надоело ему играть в молчанку с председателем колхоза. Не пойти ли ему на ночь опять к Шарафу? Он шел по улице, так и не приняв никакого решения. Ноги сами несли его к родному дому.

Улица была пуста и плохо освещена. Никого не видно. Рекрутов сегодня проверяли в районной комиссии: годных забирали в части, а непрошедшие осмотр, кто от счастья, кто от горя, пьянствуют, видимо, в Кулсаре. Сына Гарея, Барыя, как умственно неполноценного, оставили дома. Старик устроил его грузчиком на железнодорожную станцию. Знакомые помогли… Умеют же люди изворачиваться! Но хоть себя этот молодой балбес сумеет прокормить?..

В доме Сакая Султанова тоже не горел свет. Небось, от злости и есть не стал. Тимер опустил голову и осмотрелся. Отвык он уже от такой глухой тишины. Хоть бы собака какая залаяла, все веселее стало б!..

У своего дома он удивленно замедлил шаги. За окном горела с приспущенным фитилем лампа. Что такое? Тимер протер глаза — лампа не потухла. В самом деле в его доме огонь. Но кто там?

Тимер торопливо открыл дверь и остановился у входа.

На краю нар сидела полусонная женщина. Увидев вошедшего, она встала и взяла лампу в руки.

— Ох, я совсем задремала!

Это была Фатима.

— Ба, как ты здесь очутилась?

— А ничего особенного, я разве не родственница тебе? — как ни в чем не бывало ответила женщина. — Немного привела в порядок твой дом.

Тимер огляделся. Печь была заново сложена, пол выложен недостающими досками, застеклены выбитые рамы… На нарах постелены чистые половички, положены две подушки. На полке возле печи чистая посуда. Не от матери ли осталась?..

Заботливые женские руки неузнаваемо изменили горницу.

— Все это ты сама сделала? — растроганно спросил Тимер, пожимая Фатиме руку.

— Не только, — улыбнулась женщина. — В перекладке печи помогли мне Магуза, Фагиля и Шарифа, а в остальном и я постаралась для своего родственничка. Ведь тебе же больше негде жить…

— Большое спасибо!

Они помолчали немного. От печи шло тепло. Но нужно ли оно было сейчас благодарному сердцу Тимера?

— Я, пожалуй, пойду, — наконец сказала Фатима. — Кушать захочешь, суп в печи.

— Спасибо, я не хочу есть!

— Раз сварено, хочешь-не хочешь, а отведай. — Еще раз улыбнувшись, Фатима проворно вышла.

Тимера тронула забота о нем этой доброй женщины. Постаралась, словно для своего ребенка. Хоть он, оказывается, для нее и самый близкий человек.

Впервые за последнее время он с удовольствием спал у себя дома. Спал крепко — проснулся в десять утра. Сделав, как всегда, зарядку, умылся до пояса холодной водой, позавтракал и пошел в правление колхоза.

Начался его первый рабочий день на новом посту заместителя председателя сельского совета…

До сего времени у Гарея Шакманова не было твердых норм на сдачу хлеба.

— Сельсовет-то велит, но правильно ли это будет, — уклончиво говорил Сакай Султанов. — Надо посоветоваться с районом.

И «советовался»… А время шло.

Гарей же ходил с притворно кислым выражением лица. Мол, он никогда не отказывался от налогов, а в этом году у него с хлебом туговато…

Сельчане знали, что это не так, но ничего сделать, минуя председателя колхоза, не могли.

Тимер Янсаров первым делом решил этот вопрос.

— Вот тебе задание, как и всем, — сказал он Шакманову. — Сдай хлеб за три дня, иначе будут неприятности. Верни и семенной фонд, который брал у колхоза весной.

Для Гарея это было тяжким ударом. Как быть? Он решил тотчас же встретиться с Султановым, посоветоваться с ним. Однако каким образом? Председатель целый день сидит с Янсаровым в правлении, роется в бумагах, составляет какие-то планы… И счетовод там, и бригадиры частенько заходят. Придется встретиться либо поздним вечером, либо ночью.

Зайти в комнату правления Гарей не хотел, боясь случайной встречи с Тимером. Даже через стену с женой он разговаривал только шепотом.

Вечером снова все сорвалось: Султанова вызвали на какое-то заседание. Обсуждали и утверждали десятидневный график и план работы бригадиров…

Председатель стал было возмущаться:

— Что это за заседания круглые сутки?:

Но его не послушали.

В десять дней необходимо покончить с уборкой хлеба.

— Вряд ли нам это удастся, — сомневается бригадир Якуб. — Шутка ли: не убрано около ста гектаров. А сколько не заскирдовано, сколько лежит в скирдах? Янсаров постоянно говорит о дисциплине, а знают ли ее в колхозе «Куряш»?..

Заседали долго. У Гарея уже лопнуло последнее терпение.

Жена Сакая неоднократно посылала за мужем дочку: мол, суп остыл, лапша переварилась… Но Султанов не выходил из правления. Нервничал Гарей, сильно нервничал. Накричал на Кубару: «Что мычишь, как корова?..» Наконец, сказав, что идет совершать намаз, завернул не в мечеть, а к Сакаю домой. В конце концов, не всю же ночь заседать он будет, придет когда-нибудь домой.

Жена председателя Аскап, женщина прежде времени состарившаяся и чрезвычайно худая, возилась у очага. Увидев Гарея, она стеснительно опустила засученные рукава платья, спрятала под платок выбившиеся пряди волос.

Гарей не любил худых женщин.

«Ишь ты, — подумал он презрительно. — Засмущалась. Да кому нужна твоя сушеная фигура?»

Но вслух, улыбнувшись, сказал вкрадчиво и ласково:

— Ну и славная же ты хозяйка! Смотри, как выскребла пол, желтеет, ровно воск. А в доме, как в раю! Уютно, пища готова, и жизнь оттого светлая и хорошая…

Гарей — опытный мужчина, знает, как можно уластить женщину. Глядишь — и за него мужу замолвит доброе слово!

— Ах, Гарей-агай, вы меня совсем смутили, — хихикнула Аскап, обнажив блестящие и маленькие зубы.

— Разве это не правда? Славная ты хозяйка, слов нет, Сакай, к сожалению, этого не ценит…

— Мужикам никогда не угодишь!

— Вот-вот! А ведь если по-честному, то Сакай благодаря тебе стал человеком. Сколько приданого пришло, да дом большой…

На больших черных глазах Аскап показались слезы.

— Ничего, — поспешил успокоить ее Гарей. — И он человек достойный, народ не обижает, да и живете вы хорошо. Ему скоро пятьдесят, а в таком возрасте и дураки умнеют. Он же неглуп. Не грусти, хылу, есть еще на свете бабы, с лица которых не сходят синяки, а тело не носит приличной одежды…

Послышались тяжелые шаги Сакая. Гарею его походка известна: словно медвежье топанье.

— Ну, бай, и дел у тебя, видно! — воскликнул он, едва председатель вошел в комнату. — День и ночь заседаешь.

— Да, дел прибавилось, — внушительно заметил Сакай.

— Наверное. Нет тебе покоя последнее время. Вот пришел поговорить.

Сакай неопределенно хмыкнул, давая понять, что не собирается разговаривать при жене.

Старая лиса Гарей тут же сообразил это и направился в горницу. Хотя забитой и боящейся одного мужниного взгляда женщине было не до них. Лишь бы успеть сготовить ужин!..

— Эх, были времена! — пожаловался Гарей. — Славно жили, дружно жили наши отцы. Нам бы так! А что получается? Никакого житья! Дали мне сегодня задание: сдать двадцать пять центнеров хлеба. Двадцать пять центнеров! Шакманов придвинулся к председателю поближе. — Это же сто пятьдесят пудов!.. Шутка ли? Пришел к тебе за помощью: хоть убей, хоть повесь, а…

— Фу, голова что-то кружится, засиделся, видно, — вздохнул Сакай. — Да, радоваться нечему. Мимо меня, конечно, это не пройдет, но нужно быть очень осторожными.

Слова Султанова не успокоили Гарея. За целый день сердце его так измучилось! И в голове, как бараны без чабана, бродят, спутавшись, разные мысли. Даже посторонние заметили его волнение, спрашивали: «Что с тобой, Гарей-агай? На тебе лица нет, не заболел ли?..».

— Все этот Тимер мутит воду!..

— Да, он мутит…

— А если его темненькой да ночкой, а?..

— Что? — Сакай огляделся по сторонам и прошептал: — Тихо об этом! Здесь надо действовать осторожнее. И ни в коем случае не торопиться.

Не оставшись ужинать, Гарей заспешил домой. Какой уж тут аппетит, если на душе кошки скребут! С утра он не имел во рту ни маковой росинки…

— Постарайся на улице никому не попасться на глаза, — у крыльца предупредил его Султанов.

Председатель колхоза пекся прежде всего о собственной безопасности. К чему лишние разговоры?.. Сегодня и так Тимер с бригадиром Якубом да Шарафом ходили по домам, беседовали с людьми, разъясняли им важность своевременной сдачи хлеба…

Слова Сакая встревожили Гарея. Намереваясь пройти задней калиткой, он стукнулся головой о балку и совсем расстроился. Ходил раньше важно по центру улицы, и сейчас, как вор, пробирается темными дворами.

— Опять впереди бессонная ночь! — тоскливо пробормотал он, подходя к своему дому.