Вскоре после привода Хаммата Шакманова в райотдел милиции его выпустили до суда, взяв подписку о невыезде из деревни. Многое в деле его было для следователей не совсем ясным. Милиционер приметил Хаммата не на месте преступления, а у дома одного из заготовителей райсоюза. Хаммат распряг лошадь, и они, ударив по рукам, о чем-то зашептались.
Это показалось милиционеру подозрительным…
Шакманов же твердит:
— Мы всего лишь поздоровались. Зерно показалось мне влажным, решил его немного проветрить и потому остановился на ночлег.
То же повторил и заготовитель. Найди теперь концы!
Выйдя из душной комнаты на свежий воздух, Хаммат облегченно вздохнул. В голове прояснилось, словно прохладные осенние ветры унесли прочь тревожные мысли. До захода солнца еще далеко. Не побежать ли в сторону родной деревни? Напьется дома чаю, выспится… Он собрался было так и сделать, но остановился от внезапно пришедшей в голову мысли: «А что, если распутают клубок до конца? Этот заготовитель не впервые занимается воровством…»
Ноги у Хаммата отяжелели, голова опустилась, щеки вздулись и стали пунцовыми. Завернув в переулок, он медленно зашагал, не глядя ни на кого.
В райцентре проживал Шавали Буранов, друг покойного отца. Хаммат направился к его дому. Буранов — небольшого роста толстяк, с красноватым лицом и хитро прищуренными глазами. Знакомые прозвали его «большим умницей». Ему уже за пятьдесят, борода и усы у него седые. Держит он себя солидно, но скромно: говорит мало, с кем попало не водится, пьет в меру, секретами не делится, ест много и не курит совсем. Из-за своей тучности он похож на туго набитый мешок. Со стороны его, одетого в блестящее кожаное пальто, с туго набитым портфелем, с неторопливой важной походкой, нередко принимали за большого начальника. Лишь люди, хорошо знавшие его, говорили: «Шавали разве человек? Это же липовый адвокат!».
И камни хранят в себе историю; есть свое прошлое и у адвоката Шавали Буранова. Его отец Шагали — один из самых известных баев деревни Максютово. Разбогател он, словно в сказке. С малолетства покинув деревню, он долго не подавал о себе никаких вестей. Одни говорили, что он принял крещение и стал сыном русского богача, другие, что Шагали выучился в Бухаре и теперь он большой мулла в одной из самарских деревень…
Но скоро о нем позабыли. Кому какое дело до этого Шагали? Но внезапно он появился в родной деревне, со старой женой и трехлетним сыном. И главное, богатым, так как выстроил себе огромный пятистенный дом под железной крышей. Скот у Шагали размножался хорошо; он богател, но домашняя обстановка накалялась.
Шагали отчаянно ругался с женой и дебоширил.
— Ты стара и безобразна! — кричал он.
— Бродяга, благодаря кому ты стал человеком? — отвечала жена, как позже выяснилось, бывшая ранее богатой вдовой.
Шагали когда-то сумел уговорить ее стать его женой.
Когда Шавалею исполнилось пять лет, состарившаяся мать его уже сильно страдала от худобы и болезней. Шагали приводил в дом одного муллу за другим. Бесполезно. Кто-то посоветовал ему отвезти жену полечиться на соленые озера. Скоро они уехали. Шагали утопил свою жену в Сакмаре. А в деревне заявил, что соленое озеро, мол, не подошло, там бедная и скончалась. И плакал при этом навзрыд.
Вскоре Шагали открыл в селе магазин, прожил семь лет, но повторно не женился. Он постоянно колесил по дороге Уфа — Стерлитамак — Оренбург. Чтобы обучить сына русскому языку, он привел в дом горбатого старика, полуграмотного, но умевшего читать, писать и считать… Старик ежедневно повторял свою любимую фразу: «Много ездил, много видел, но мало знаю. Тот не человек, который не умеет считать и не знает по-русски».
Однако Шавали не любил учиться: к двенадцати годам кое-как читал и считал. Однажды он сказал отцу:
— Ладно, отец! Учением я не стану муллой, долбежкой не стану врачом, чем гнить из-за чертовых уроков, лучше стану я лавочником!..
Слова эти понравились старшему Буранову. Он похлопал сына по плечу и произнес:
— Молодец, щенок! Толк из тебя будет. Не нам, торгашам, скрипеть, словно писари, перьями! Хватит и того, что читать умеешь и счет знаешь!..
Передав магазин доверенному лицу и оставив с ним сына, он укатил в Уфу. Шавали делал, что хотел, играя на нервах окружающих. Отец вернулся из Уфы лишь в начале японской войны. Шавали исполнилось уже двадцать три года, он отпустил себе тонкие усики и был своенравным малым.
Отец приехал не один.
— Вот, сынок, — представил он Шавали молодую женщину. — Ее зовут Диляфруз, она будет твоей тетей. Я очень люблю ее, обращайся с ней поласковей.
— Диляфруз, Диляфруз!.. — оробев, несмело повторил Шавали.
От отца не ускользнуло впечатление, произведенное его молодой женой на сына.
— Вот и тебя пора женить, — торопливо заметил он. — Хватит жить одному, как сова на берегу.
— Я об этом еще не думал, — еле выговорил Шавали.
— Ха, об этом разве думают? Любовь — хитрый гость, не будет ждать, когда пригласишь, нагрянет нежданно-негаданно.
После этих слов старика Диляфруз рассмеялась. Полные розовые губы ее чуть приоткрылись и задрожали.
От ее смеха Шавали совсем потерялся и покраснел.
По слухам, Диляфруз была дочерью казанского муэдзина. Отец проиграл ее в карты одному богатому русскому помещику. На пути к нему девушке удалось бежать, после долгих мытарств она очутилась в Уфе. Кормилась подаянием, дневным заработком. Тут и заприметила ее какая-то старушка и взяла к себе. Кормила ее, одевала, ухаживала… Девушка стала еще красивей. В один прекрасный день старушка принарядила Диляфруз и сказала: «Пойдем, милая, в гости к моим родным!»
Девушка согласилась, долго кружили они по городу, наконец остановились у подъезда небольшого дома. Дверь открылась мгновенно. Милости, мол, просим. Собрали на стол, уселись. Через некоторое время Диляфруз захотелось спать, она задремала. Очнувшись утром, она с ужасом узнала, что попала в дом терпимости…
Шагали выкупил ее из этого дома, распродал имущество и вернулся в деревню.
Не прошло и месяца, как Шавали женили. Отец построил сыну дом и перевел его туда. Хоть и странным некоторым казалось, что старик отделил единственного сына, но считали, что мачеха не дает ему покоя, да и сам он хорош…
Шагали все равно было неспокойно. Сын бездельничал, кутил, женился да разводился, выискивая для того различные причины.
Одной Диляфруз парень признался:
— Ищу такую же красавицу, как ты, но не могу найти! Хоть бы отец скорее скончался… Тогда бы мы с тобой не расставались.
Началась германская война. Шавали не хотелось идти на фронт: и боязно, и Диляфруз жаль оставлять… Был бы отец отцом, нашел бы выход. Однако нет, старик его ненавидит и потому старается его скорее спровадить. Быть в походах, мол, издревле водилось, и коран то одобряет. Сам бы попробовал. Пришлось пойти на хитрость: Шавали изувечил себе ухо, и его в армию не взяли.
Но отец, старый волк, доложил о проделке сына земскому начальству. Шавали обвинили в умышленном уклонении от воинской повинности и отправили в ссылку. Там и началась его «липовая» деятельность. На язык — мастак, на работу — ленив. Скоро, пообщавшись с политкаторжанами, он начал разглагольствовать, что не хотел воевать, что мужику война не нужна, ему бы земли и прочее. Потом произошла февральская революция, за ней Октябрь… Записавшись в Красную Армию, он около трех месяцев служил ротным писарем.
В девятнадцатом году, умышленно поранив себе три пальца левой руки, он вернулся в Максютово. К тому времени отец уже умер, а Диляфруз сбежала в Сибирь с белогвардейским офицером. Имущество все пропало. Зато Шавали сейчас человек, пострадавший при царизме, «храбро» служивший в Красной Армии, бедняк, который начал работать в советском аппарате. Кое-кто заикался было об отце его — богаче. Шавали тогда действовал решительно…
«Кто испытал на себе царскую каторгу? Я! Кто, не щадя своей жизни, сражался в Красной Армии? Я! Да вы посмотрите на мои израненные пальцы! И все это для победы нашей любимой советской власти!..» Возразить против было невозможно.
Сначала Шавали работал секретарем сельсовета, затем перешел в волисполком. Тут он развернулся, выступал на каждом собрании: «Долой буржуев!», «Да здравствует мировая революция!». Он и внешне старался выглядеть соответственно: френч, красное галифе, на голове чапаевская шапка… У него появились влиятельные друзья, которые выдвинули его в аппарат кантисполкома. Правда, впоследствии, во время партийной чистки, его сняли с ответственной работы: разобрались в его мелкотравчатой сущности.
В районе сейчас он числился нештатным юристом в коллегии адвокатов. Измельчал человек, измельчал, хоть большим никогда и не был. Жил обманом, искал счастья в благополучии, но все впустую. Однако постоянно пытался набить себе цену.
В этот день Шавали от нечего делать играл, как обычно, с женой в карты. Гамиля, хоть и не блистала, как Диляфруз, красотой, но была женщиной своенравной и сама вела хозяйство. Без ее крепкой руки дом Шавали был бы пуст. Эта худощавая женщина трудолюбива, на много лет моложе мужа, но выглядит гораздо старше. Родом из деревни, она не умела ни читать, ни писать, но деятельности ее позавидовал бы каждый: за неделю раньше других знает она, когда и что будет в районном магазине… Лучший товар, попав в ее руки, тут же продается втридорога, и никто из соседей об этом не успевает узнать. Она и мужу помогает в работе, добывая тем, с кем он ведет дела, редкие вещи. Мясо и масло в ее доме круглый год. Этим она и нравится Шавали… На глупую он давно бы махнул рукой. Даже в картах Гамиля обыгрывает мужа, вот и сейчас пятьдесят раз щелкнула мужа в лоб. Бесплатно она не любит работать…
Услышав шаги за дверью, они мгновенно спрятали карты. Шавали раскрыл толстую книгу, которую читал не один уже год и, видно, до конца жизни не дочитает. Гамиля начала подкладывать угли в остывший серебряный самовар…
Дверь распахнулась, на пороге показался Хаммат.
Шавали устало потянулся, потер якобы покрасневшие глаза и протянул руку молодому человеку.
Хаммат рассказал про свою историю.
Шавали, не прерывая, внимательно слушал его, лишь изредка кивал головой и многозначительно крякал. Потом встал и, походив по комнате, заметил:
— По всей видимости, дело закончится судом. Но ты не горюй, что-нибудь придумаем. Но знай одно, выкладывай на суде все, что сказал мне. Этот Султанов слишком стал заноситься, сторонится близких друзей. Надо бы его поприжать. Пусть ты ему свояк, жалеть его не стоит. Вслед за утопленником на дно не пойдешь. Главное, выходи из воды сухим сам. Он, начальник, приказал — ты, простой колхозник, сделал. Остальное все сам налажу…
— Спасибо, Шавали-агай, за добрый совет!
— Ради отца твоего все сделаю, хороший был человек. Он умел жить и других не обижал. На таких мы должны равняться.
— Я стараюсь, агай, стараюсь! Кто же не пойдет по следам своего отца?..
Во время ужина Хаммат как бы между прочим заметил, что в следующий свой приезд прихватит с собой барана…
Спать легли поздно. Хозяйка постелила гостю на лучшем месте, не пожалела мягкой подушки и хорошего одеяла.
— Дело клеится, — ночью шепнула Гамиля мужу. — Целый баран!
— Маловато, — поморщился Шавали.
— Ну и мешок муки в придачу. Ты только проверни это дело, а уж пощипать его я сумею.
И они оба тихо рассмеялись.