Монолог Онегина

Пусть не понять, что быстро вырос

Из потных нюнь до скользких ню,

Но, как детей несут на вырез,

Я, словно знамя, нёс херню

Среди купален и шахматен,

В парсеках, милях и часах.

Я просто честь свою лохматил

Чтоб эго в джинсах почесать

Ведь не писал я, как хуликал

Папаша в клювик голубя.

Я стал не отражаться в ликах,

Мстя за себя и за себя.

И, как Пьеро, в трусах Адама

Я ждал Джульетту в Эльсинор

Ну, поцелую и отдам вам

Как цент фальшивый в казино.

Но вы же, расчленив укором

Хоть каплю жалости храня

Ни буквы вспомнив из меня —

Я буду счастлив приговором

Но где-то там (мизинец — вверх!)

В эфирном круглом уголочке

Я поименно вспомяну

И вот, мой бог, тогда воткну

Я в горло каждому по строчке!!!

 

***

Будь ласка, отсоси мне голос

Чтоб он завял, обмяк, обвис

Я стану плачущим монголом

Среди рыжеющей любви.

Наплачь мне тазик донкихотов

И напои детей у рва.

Чтоб имитируя охоту,

Я смог тебя не целовать.

Чтобы вообще не смог светильник

Угаснуть. Стухнуть насовсем.

И мой нательный пепел Тилю

Стучал по рёбрам «рубль-семь».

И пусть «прыг-скок», и пусть «семь-сорок»

И пусть в час-десять — на укол.

Дай лапу — на последней ссоре

Я насвищу тебе «The Wall»

Под маской плюшевого зайца

Я не прикинусь, что узрел

Твой рваный рот на три абзаца

На зависть нудной мошкаре!

Присядь на «отл», на «откл» — успеешь,

Пошарь в Писании бельмом:

11.Не сметь блудить, не мывши шею!

12. Не блюзь, не выбелив бемоль!

И по меню: блаженны волки,

Не морща пасть: в беде, в еде.

А мальчик — у Христа на ёлке,

Там, за дровами, в темноте.

 

Памяти Сергея Лаптева

Шумел камыш. Буянил, выл.

Зубами клацал, бил коленом

Среди рыжеющей травы,

На почве, зноем раскалённой.

И мёрз ямщик. Рябину дуб

Манил. Она не шла, качаясь.

Твердил Бездомный ерунду,

Так и не понятый врачами.

И жеребёнок, матерясь,

Галопил, параллельно рельсам.

И чешуёй, как жар, горя,

Из моря шли гиперборейцы

Был клоун зол, факир был пьян,

Предвидя в будущем отсталость.

Ты уходя, изрёк: «Tres bien!

Допейте, что ещё осталось.

Добейте тех, кого ещё…

Допойте, гнусно караоча.

И не оплачивайте счёт —

Пускай поят за кари очи».

Ты в молодые годы был.

Рождён был хватом, сватом, братом.

И не впервой твои дыбы

Манили с неба Конокрада.

Уход-возврат, как сход-развал.

И плётство — херо, стихо, алко

Ты рай меня искать позвал,

А я привёл тебя на свалку.

Но ты придёшь, когда светло,

Когда в окошко врежут двери.

И тронешь ангела за лоб,

Шепча; «Прошу, боюсь, не верю.

Мне наплевать, что Вы не без

Греха, стиха, добра, насилья

Я увольняю Вас с небес.

Урок окончен. Сдайте крылья»

«Они — близняшки», — скажешь ты,

Притопав голым на молебен, —

«Глаза, молящие о хлебе,

Глаза, просящие пизды».

 

Памяти Василия Якупова

Февраль, Февраль… Опять достать и плакать?

Зависнуть на «бессилье-точка-ком»?

Как будто скрипку грубо черным лаком…

Как будто Рафаэля наждаком…

Февраль, ты — враль. Давай, валяй, ври горше.

Повыгоняй печалек из норы.

Как будто в душу кислоты пригоршню

Швырнули, чтобы вытравить нарыв.

Пляши, Февраль. Меняй смешные позы.

Пой, соловей, пока не вдрызг осип.

I wanna drink your cup of dirty poison.

Ты только чашу мимо не неси.

Ты знал, Февраль, что при такой оферте

Не каждый сможет отыграть свой кон.

Мы думали, что трезвость — норма смерти.

Но смерть не норма… Даже не закон.

 

Памяти Семена Александрова

И снова вывихнуты веки,

Опять полбритвы на губах.

Зачем вы, люди-человеки

Иглой терзаете свой пах?

Дорожка в spacе`ы через спайсы,

Тропинка в рай через капкан.

И дозы, ломки, схватки, спазмы,

И свист, и твист, и гранканкан.

Тебя я правил против правил,

Не видя лиц, ломая шприц.

Но ты опять меня ограбил

Через петлю, мой наркопринц.

Эх, звери-люди-человеки

(Я буду ныть, как пономарь),

На этой улице аптеке

Поставьте гибельный фонарь.

Опять нет бога, кроме Бога

(Как задолбал тупой рефрен!).

Теперь ты сам собой оболган,

И поиск вер, как поиск вен.

А мне сосать в берлоге лапу?

Ломая зубы, жрать Луну?

Смотреть, как мухи гадят в лампу?

Молиться, отходя ко сну?

Ты сделал все: не спел, не создал,

Не откусил от пирога.

Не рано ль ты наскрёб на «поздно»?

Слабак, исправься.

Жду звонка…

 

Памяти Никиты Титаренко

Никогда ты не сватался к роли.

Для тебя не написано пьес.

Только был убегающий кролик,

Только ластился иствикский бес.

И штормило до рваных пробоин,

И Всевышний молил «От винта!»,

И отцеживал боль на пропои

В междуречье бездушный кентавр.

До безумия рвался из хора

И до рвоты пел соло, но ведь

Мнил себя всемогущим Ван Хорном,

А крутился на вертеле ведьм.

Ты на камни любовей поддай-ка

С глупым шепотом «Снова ничей».

Только рваная пятка Апдайка

Наступила на виолончель…

 

Монолог Рогожина

Налейте мне расплавленных зеркал…

Не пить. Харону зря давать на водку.

На Пасху снова вся в крови рука.

Слизать? Какого дьявола везёт так?

Купала гол. И по реке венком

Горящим станцевала похоть.

Назад в пещеры? Слишком далеко.

Вперёд, в себя? Наверно, слишком плохо.

Налейте же. И предъявите счёт.

В тарелках — понадкусанные книги.

Назад рогами? Засмеётся чёрт.

Вперёд ногами? Пошлые интриги.

Два пальца в рот. Наигранный раскол.

Наружу — отражение желудка.

По-скотски трезв. Слуга спинных мозгов.

Погрязший насмерть из-за глупой шутки.

Кому ещё? На паперти — голяк.

Луна привычно машет жирным задом.

И закусила губы мать-земля.

Кому-то нужно. А кому-то — надо.

Текут стихи в гнилой презерватив,

Ища, надеясь дырок, трещин, скважин.

Сегодня мне ни с кем не по пути.

А по какому — мне уже неважно.

 

Монолог Аполлона Григорьева

Сыграем? Водите не вы —

Мне фарт пока идёт.

Моей небритой синевы

Не расплескаете!

Толкайте в дамки короля —

Он чудно-голенький.

(Как нервы выгодно шалят

У алкоголика!)

Но флаг забыт и фланг забит

Каким-то мусором.

Мне выпал шутовской гамбит

И эндшпиль лузера.

И мне уже не улизнуть

Из этих лапищ, но

Я выбрал свой нелепый путь —

Воздушно-капищный.

Зачем забавиться? Ведь я

Не кафкой деланный.

Плевать, что свистнута ладья,

Причём — не белая.

Как жаль, что умерла тоска

Она могла б ещё…

Тогда была б здесь не доска,

А мини-кладбище.

Тогда бы тут стоял не я,

А тот, без тремора.

Тогда б не утекла ладья

По венам севера.

Но рассыпаются ходы,

В глазах — цейтнотики.

Уже не классика в кадык —

Сугубо готика.

Простите мне мою пургу

И какофонию.

Но я с собой уволоку

Свой труп Полония.

 

Hang-over

И что-то чаще и сильней от дней нас, брат, тошнит.

И лезет слизь, и в уши «брысь!», как будто сутки пил.

Зачем ты, хор небесный, пел о невзаправдашних —

Я не могу уснуть, как Фирс, под скрежет бензопил.

Что за комиссия, предатель? Вынь да выложи,

С какого сбренделя с утра нагие Русь солим?

Что толку ныть о красоте? — На счастье пыль лежит.

И сделан ямочный ремонт — на Иерусалим.

А ты откуда здесь лежишь, зазноба ясная?

Вчера — не к спеху, ни к столу, ни к божьей паперти.

И где же пьяные волхвы тебя наяслили?

Какой небритый Казимир ваял по памяти?

Закаруселило меня, слегка завьюжило

В тумане прелую пеньку я на парчу менял…

А ты ступай, пока без бед, моя замужняя

Я запощу тебе привет с хэштегом «чурменя»

Чуть-чуть побуду кум себе, душой до пят ничей.

Чтоб меня выманить пожить, такого слова нет.

Я буду век тебя любить. Всегда. Попятнично.

И подаёт пускай тебе трусы лиловый негр.

 

Ковчег

Меня не взяли на ковчег —

Нет твари в пару мне.

Зачем я им такой ничей

И весь запаренный?

Зачем я им без рубежей

И перегаристый?

Им втиснуть бы двоих ежей

И пару аистов.

Им прописать бы гей-семью

В насмешку Господу.

Чтобы продать мою скамью

Нелепым особям.

Но я подрежу им весло,

Собью уключины.

И сброшу парочку ослов —

Я ведь заглюченный.

Я все равно среди кают

Найду по рангу мне.

Пускай, кого хотят, сдают —

Я вместе с ангелом.

И пусть укачивает птах,

Тошнит от голода.

Меня впихнули… Впопыхах

Забыли голубя.

 

***

Когда простым и нежным Зорро

Я приползу к тебе, мой враг, —

На лапу дряхлого Азора

Не упадет кровавый мак.

Без всех псалмов и песнопений

Войдет к тебе мой царь Давид.

Тогда и будет марш шопений,

Без шепотков, шипов, шипений,

Позора мелочных обид.

Альковный скрежет мало скажет,

Зубовный скрип не выдаст скреп.

Ты не поймал меня на краже

Ни звёзд, ни слов, ни солнц, ни неб.

Не заклешнил меня за пальцы,

Когда я лез в карман богам.

Теперь не парься и не пялься

И не пытайся драть в бега.

Ты пил из моего стакана,

Туда плюя козлиный вздор.

Не ту ты тронул донну Анну —

Судьбы свершился приговор:

Уже у двери Командор.

И щель в паркете — крупным планом.

 

Няня Арина

Воздрузите меня на витрину

Среди старых сортов коньяка.

Я заброшен. И няня Арина

Не накормит больного щенка.

Доигрался до «просто не нужен»,

Доплевался до «всё, задолбал».

Круг заужен, и плакать всё туже,

И тоска не стекает со лба.

Дописался до «чисто банально»,

Опустился до «фу, примитив».

«Минус два» по простой пятибалльной,

И в два пальца-три ноты мотив.

И с ума вновь тошнит суматошно,

В две фаланги — три горла напев.

И пятно на обоях всё то же,

Безнадёга соплит по губе.

Джонатан (то ли Свифт, то ли Чайка)

Манит в форточку, небо на дом

Променять. Только злая печалька

Мозг сосёт обеззубленным ртом.

Потакните акыну стаканом —

Я поддакну, поддам без затрат.

Боль в залог — я навеки не кану.

Мне возврат — не разврат.

Черт не брат.

Не раскаюсь, но и не отрину,

Соборуя себя. Да одно

Рвёт в клочки: что не няня Арина

Соскребает со стенки пятно.

 

Ремиссия

Не тревожьте мне уши — бросайте всё в «личку»,

Я уже не скольжу на краю

И бессовестно верю: смерть-алкоголичка

В диком треморе душу мою

Не удержит. Уронит на мокрую клумбу

В потный запах гнилых лепестков,

Чтоб мой голос — голодный, галопный и глупый

Не забился фальшивым песком.

Не тревожьте глаза. Перейдите на ближний.

Я ещё не подцеплен на крюк.

И в моей бессловесной рифмованной жиже

Нет ни шанса на блеф или трюк.

Нет колодного крапа, намёка на гати,

Ни зазорчика для подставных.

Ни за фук, ни за фак не схватить. И ногами

Здесь запрет бить под зелень весны.

И из точек пюре, и тире из заточек —

Из морзянки не выпарить чувств.

Не зашарить за ширму синичку платочком

И припрятать себя на чуть-чуть.

Не тревожьте нутрянку — рождён недиетен.

Стукнет в темечко — сам распощусь.

В мои топи ванвейный положен билетик,

И неважно: ты свят аль кощун.

Вязнут лапти в хореях — чеши камышами.

Скоро дождь — затрясинит по бровь.

Вот тогда занаждачит, тогда зашершавит…

Вот тогда не тревожьте любовь.

 

Ремиссия — 2

Не пробрить мне мозги без горячей воды —

Лишь на совести сделать порез.

Как слона я себя на показ выводил,

И на подиум внаглую лез.

На условный меня не пробьёт адвокат,

На расстрельную — слаб прокурор.

И зачем я себя отдавал напрокат

Обезьянкой на грязный курорт?

Не промыть мне слова без слезы-кислоты.

Глухота — залипает контакт.

Значит — прыгать с разбегу с фарси на латынь

На пуантах в бинтах на понтах.

Значит, дрыгать руками, плеская бокал

Мутной смеси аптеки с «Шато».

Выбрать центр, когда по костлявым бокам

Стонут девочки типа «не то».

Мне не выстрелить зонтичным стеблем из трав,

Мух пугая залипшим лицом.

Кляксанёт каллиграф и соврёт полиграф,

И меня возомнят мудрецом.

Парой строчек спонтанно рыгну на забор

Среди ранних своих ахиней,

Как Герасим собачек привычно за борт

Опускал с ожерельем камней.

Не дожить мне до мокрых дорог ноября —

Я успею лишь чмокнуть асфальт.

Эти ночи уже не добрят, не бодрят,

Эти дни и не блэк, и не вайт.

Я — припев, и привой, и прикорм и припой,

И прибой, и пробел, и пробой.

Мать Мадонна, прости и прочти, и провой.

И суди, и ссуди на пропой.

Мне бы жить, мне бы ржить, мне бы жать бы да ржать

До осиплости слипшихся гланд.

Но от глаз на бордюре останется ржа,

А от памяти — гнойная мгла.

А каким был я парнем: дурным иль парным —

Не понять ни босым, ни косым.

Только нет на губах пелены белены —

Есть немного бедовой росы.

Дайте годик в кредит под дурные стихи,

Под процент от бездарных шагов…

Без горячей беды не пробрить мне мозги —

Только срезать нарывы от слов.

 

Аффект бабочки

Не считайте пули в стареньком кольте

И мой рост в длину шагами не мерьте.

Раз не дали долюбить, так позвольте

Наверстать последний раз перед смертью.

Вроде, был и виноват: дёргал плавно

Да и с Вечери сбежал слишком тайно.

Не наигорил зегзят Ярославне

И троянцам слал коней беспедальных.

С баб слезая, утром брови не сопил,

Тамплиеров не палил — сам прижжён был.

Отливались крысам кошкины сопли,

Когда я любил Джоконду при жёнах.

Каюсь, Каин был не мной обезбратен,

Да и Ирод не при мне обездщерен.

И цикута не моя у Сократа,

Не мои следы у гномов в пещере.

Я ведь с ёжиком бродил по туману,

И над Витебском носился с метлою.

Когда принц забрал к себе Антуана,

Я ещё был никуда не целован.

Запишите на скрижаль: «Дядя взрослый,

Купит, пьёт, детей волчонком пугает»

Сорок три мне в феврале. Точный рост мой —

Метр восемьдесят два с попугаем.

Я не ставил ценник тем, кто мне дорог,

Да и мой для распродаж не сгодится.

(Ой, забыл — я в день второй термидора

Уводил у Спартака далматинцев).

Mundi Gloria когда-нибудь transit,

Приговор не рвите — люд любит сказки…

Пусть Господь меня с душой отматрасит,

Все равно уже не вымолить смазки.

 

Деграданс

В позе Ромберга спой мне ласточку,

Соловья, на лотос присев.

Ты пьяна уже, моя лапочка,

Твоя белочка — в колесе.

Не кусай меня, дрянь, за мочками,

Не щипай и не гладь интим,

Лучше пальцы сложи замочками

И пойдём в сарай пофинтим.

И пойдём в сырой подопревший рай

На закат, где ещё шумят,

Ты в меня ныряй, ты меня ширяй

И сюсюкай моих щенят.

Я воткну тебя в дровяной шалаш

Там не надо вопить — он нем.

Ты мне будешь мстить за шальную блажь

Я — за рваный венок измен.

Этот пьяный день будет шит и крыт

Будет гибельней в десять крат.

Чтоб никто-никто не узнал игры

В подкидного совсем без карт.

В розах Зальцбурга — звуки Фигаро

Не для нас — был бы писк мышей.

Кружева в клочки рви об изгородь —

На головку свою пришей.

Иззанозим себя об лавочку,

Изнавозим убогость тел.

Не трезвей ещё, моя лапочка —

Твоей белочке есть постель.

Поздно подергом рвать меха весне,

Наша сделочка — под сукном.

Делай, девочка, делай каверзней.

Я — восьмой Белоснежке гном.

Мы уйдём с ума в берега-бега

Сберегать обветшалость губ.

Не до шалости жизнь в рога сгибать

Погибать не в масть на бегу.

Но уже не спеть — только спать бочком

Ты опять стоишь на бровях.

Мне б прогнать тебя, полька-бабочка

Но не кончился краковяк.

В дозе вермута — доля ландыша,

Накрывай на крапиве стол.

Не кончай пьянеть, моя ладушка.

Моя стервочка, пей по сто.

 

Немотив

Отчаянно бил я по рельсу,

Кричал про аврал и пожар.

Но рвали листы эдельвейсу

И горло носили ножам.

С какой-то солёною течкой,

С какой-то озлобой в очах

Готовили блюдо Предтече,

Собой разжигая очаг.

А мальчик все плакал, что «волки»,

А девки топили венки.

И Чичиков в ржавой двуколке

Бездушно давил колоски.

Пыталась нередкая птица,

И тройка домчалась в рукав.

Мне родина дала добриться

И вытерла с черновика.

 

Вадиму Шершеневичу

Как Вы давите бородавочки!

Как выпрыщиваете угри!

У меня все равно темнота в очках,

Вы б меня все равно смогли!

Зря порхаете крылышкуючи,

Выгибаетесь, как смычок.

Не меня Вам, мадам, языку учить,

Расшершавите язычок.

У ужимок свои зажимчики,

У объятий — своё битьё.

Мои губы уже не прижить щекой —

Вы давно уже здесь — моё.

Мной недавно здесь все закаено.

Как слетает Ваш пеньюар!

Есть такая дорога у гаера —

Будуар и — оревуар.

 

Вадиму Шершеневичу — 2

Мне выносили мозг. Под шубой и с укропом.

И падало вино на непробритый пол.

Менялся Метрополь с доплатой на некрополь

И троллил метроном в режиме «ври-да-пой».

Развязно подошла с беспрекословным «мой Вы»

И ткнула ногтем в пах, собой лаская высь.

Я дёрнулся, боясь попутать мойру с мойвой.

И окунулся в вальс с пустым «какая Вы».

На «раз-два-три» дробя носок каблучной пяткой,

Я сделал круг за два, жуя Ваш запах губ.

Я вывел из себя и формулы, и пятна,

Но сквозь «помилуй мя», и через «не могу».

Вошла в меня насквозь с фальшивым аусвайсом.

Кому кричать «спаси»? Кого молить «храни»?

Я сыпал на паркет подсолнухи Прованса,

Слюнявое «вот-вот» меняя на «ни-ни».

Но бил в окно озноб, и током бил визг альта,

Пардонила рука, плетя узор чулка.

Катились вниз глаза, стекая за бюстгальтер.

А Вы вели наверх, к вальгалле потолка.

Я шёл, как бык на плащ, доверчиво надеясь

Три четверти страстей сложить напополам.

На Вашем декольте сопел седой младенец,

Похожий на меня, влюблённого дотла.

Мы шаркали навзрыд, и в нас плевали скрипки,

Пытаясь оскорбить смычками колесо.

Вам смыли с полотна мадоннову улыбку,

А мне давал «добро» Таможенник Руссо.

И хмыкали юнцы, скрывая стыд в лосинах,

Когда я влез в цилиндр, оставив Вам «Пока!».

Я больше не Пьеро в подушках штраусиных,

Постой, тебя слезит… Рыдай наверняка!

 

***

Куда ни плюнь — везде июнь.

Куда ни глянь — инь-ян.

А я — нетерпеливо юн

И вечно вусмерть пьян.

Я сдам тебе свой анти-пин,

Как раньше выдал ник.

С утра — нарцисс, к ночи — люпин

(Раз завела цветник).

Куда ни встань — першит гортань.

Куда ни крикни — тишь.

Флиртуя в рань, фильтруя брань,

Опять взахлёб грустишь.

Ключ — под арест — тебе в халат.

Крест — в стол, он мало грел.

Раз завела себе свой ад —

К утру закончу грех.

Раз завела меня себе —

Готовь особый корм.

Недоцелованный плебей

Живёт наперекор.

Наперекос, наперевес

Наотмашь, на все сто.

Раз завела себя — не лезь

Отплясывать на стол.

Куда ни кинь — все блуд да синь,

Куда ни харкни — свять.

Будь хоть главнейшей из богинь,

Услышишь эхом: «Блядь».

Но раз мы где-то завелись,

Как черви в молоке,

Все будет наше: даль и близь

И бабочка в руке.

И пусть завидует Парнас,

Пусть валит всех понос.

Мир состоит теперь из нас,

И это лишь анонс.

Куда ни брось — все вкривь да вкось —

Такие пирожки

Таких нас мало завелось

И потому дырявит злость

Солохины мешки.

А ты в халате ключ возьми,

Пусть Петр спит у врат

Ад будет круглым до восьми.

А мы уйдём в квадрат.

 

Киньтырусь

Клянусь, я брал себе не до фига,

Да и снимал ни с верха и не с низа.

Но на столе — окурки от сигар,

И на ковре — следы от онанизма.

И мой затекст — сплошной — satura lanx

Аптечный фреш рождает Одиссею.

Даёт шута мозаика из плакс,

И снайпера — коктейль из ротозеев.

На гранях гравировано «уже»,

На днище впукло выдавлено «пробуй».

Хватает виз до в «ад на ПМЖ»,

Но нет на пошлину на ценный вывоз гроба.

Всего рывок, чтоб подновить глаза,

Взрастить полмысли надо четверть споры.

Run, Rabbit, run! За деревом — Мазай.

Пей по-гусарски. Спор особо шпорный.

С кровати — к небу сам себе снуя,

Играя вновь в «Энколпия — Гитона».

Всего-то свыкнуть — каждый раз — с нуля.

Мазай — с баркаса! Кролики не тонут!

Сиди глазей в берёзовый музей,

Протри весло и глазками не дрыгай.

Сестра тебя не сводит в Колизей

И не шмыгнет Катюха под квадригу.

Солоха оптом купит пять мешков,

Пока я сплюну склёванные строчки.

Мне до аптеки — семь минут пешком

В сырых носках и вязаной сорочке.

Жизнь — это дорого и чаще — далеко,

А смерть — или смешно, или не круто.

За нужный звук — парное молоко.

За лишний слог — несмазанный шпицрутен.

А кто в жюри? Иль овдовевший жир,

Или в трусишках липких praetextati.

Меня научат правильным «ши/жи»

И приурочат, что бухал некстати.

Я буду биться клювом о косяк —

И так весь пол кусками «я» забрызган.

Мне «через не хочу» уже нельзя —

Не скоро догниёт шальной огрызок.

А я прикинусь, что уже зарёк

И вылистаю стольник из «Завета».

Не потому, что светит пузырёк,

А потому, что с ним не надо света.

 

Псалом для вида

Накромсали меня в винегрет,

В остов лишних деталек навладили.

А в напрасном углу — не портрет

Грея, а дорианская впадина.

Чей-то бог, соскочивши с ума,

Душит смех за прогнившую талию.

И бесстыжий Давидка в туман

Опускает свои гениталии.

Как тропарь целит выстрел на треск,

Как мясник цепко держится скальпеля.

Кистью Буонаротти — надрез

На грунтованном совестью кафеле.

Поцелуй — смятый лиф — приговор.

Подзатёрты любовьки поэтами.

Мавр макает платок в хлороформ,

Чтобы грязно кряхтеть над Джульеттами.

Под кадилом — объедки просфор.

С лунных башен — минорное блеево.

Гнев, богиня, мне снова проспорь

Ахиллеса, ублюдка Пелеева.

 

Считалочка

Вот и снова — в тихом блядстве.

Жив снаружи. Мёртв — вблизи.

Если не за что цепляться,

Значит — некуда скользить.

Восемь, десять, цинцинатцать —

Выходите выносить.

Стал калечить — окаличел.

Раскололся — околел.

По лицу — в глазах с поличным.

Уцелел — целуй с колен.

Тридцать, сто, считай, отличник.

Выползайте поскорей.

Замени петлю гайтаном —

Будет вечный крестный мор.

Будешь чайкой Джонатаном,

Будешь каркать «Nevermore».

Посчитаем по стаканам —

Вылезайте из камор.

Дисмас, Гестас — крест из теста,

Нету гостя без гвоздя.

Ком-кому голгофье место?

Будет место погодя.

Выходи по счёту «двести»,

Выплывай из-под дождя.

Выйдет месяц, что-то вынет,

Выйдет заяц на крыльцо.

Не стесняйтесь, что кривые —

Здесь торгуют не лицом.

Выскребайтесь, сучье вымя.

Кто последний — тот отцом.

На златом крыльце бухали

Джокер, дама и король.

Хули делать, хали-гали?

Отгадай теперь пароль.

Не таким тузам пугали.

Ну-ка в круг, чумная голь!

А теперь — крути рулетку.

Шарик — шасть и — верть-поверть.

Встаньте, суки, встаньте в клетки.

Чёт-почёт, а нечет — смерть.

Доедай свои объедки —

Скоро будем посмотреть!

Красный — в пламя, чёрный — в угли.

Пусть напрыгается всласть.

Что от страха поприпухли?

Каждый день такая масть.

Тишь ли, гладь ли, гром ли, стук ли —

Есть игра в слепую власть.

Вот и шарик тише косит,

Вот и дёргается нить.

Ишь как каждый жизни просит…

Все, пора остановить:

Чёрный чётный, честный «восемь» —

Выходи себя казнить!

 

Спурт

Промыт, перешит, обезгноен,

ОбрАмлен веночком октав.

Но чьим-то безбожием мною

Заполнен не мой кенотаф.

Пыль с берцев стряхнув у порога,

Я — мельком. Добри не бодри.

Качают насосом из бога

И Федры — мой теофедрин.

Ещё два фальстарта. И начат

Заплыв бесконечных измен.

И если я — первый, то значит

Работает мой сервисмен.

Низвергнутый сверху на сверку,

Промажу я жопой в качель.

Мне в ржавую райскую дверку

Петруша не сыщет ключей.

За все расписался по таксе.

Не должен и «ноль» в «итого».

Фальшивит Гаврила на саксе,

Моих раздражая врагов.

И с ангельским ликом аглИцким

Харон передаст мне косяк.

Качнётся с обрыва Грушницкий,

Обманутый через «нельзя».

А мне только «неуд» в зачётку

И график тупых пересдач.

И снова расписано чётко:

«Don’t worry», «Be careful», «Don’t touch».

Пусть верят, что всласть зализали,

С лихвой замажорив рингтон.

Я сам себе выбрал экзамен,

Который не примет никто.

А я — снова краем по пашне,

Пока подмывается чёрт.

Я в этом семестре без башни —

Я сам себе ставлю зачёт.

 

ЗЧМТ

И корчась от фантомной роли,

От подлых полоротых лиц,

Я, как смычок, наканифолен

И занесен у всех в хейт-лист.

Несу себя, смиря рубаху,

Как соплеменник сопляку.

Весь путь свистел под дудку Баха —

Теперь считаю под «ку-ку».

Лежу себе, как гирь на чаше,

Не трепыхаясь, не снуя.

Слабо закончить, не начавши

С неабсолютного нуля?

Меня не слайкают, не строллят.

Мозольный пластырь — на глаза!

Шесть пик — кандальные гастроли.

Не проскандаль — тащи туза!

На розах почки набухали.

Я вёл дневник бутонодней.

Мы здесь порядком набухали —

Осталась страсть. И то на дне.

На шару шарь, и всласть прохлопай,

Что стул не очень-то дощат.

Эм Же квадрат шершавой жопы

Раздавит шелуху пощад.

И светел лик, и месяц ясен,

Как пни, как дружный хор «распни».

А кость не держится на мясе? —

Пиши мне в душу труподни.

Не подснимай — целуешь первым,

В колоде — дюжина иуд.

А боль не держится на нерве? —

Рисуй в дневник прогул и «уд».

Забей, прости, забыть не пробуй —

Меня не сглазить, затерев.

Чуму на оба наших гроба

Не разглядеть из-за дерев.

Мы не смогли, громя тевтонцев,

Подряд тащить по три каре.

Но лозунг дан — светить до донца

На зависть нудной мошкаре!

А крест не держится на шее?

Не вой — заранее отпет.

Из всех предсмертных украшений —

Позор и мелочь на обед.

Не ладь любовь — не в лад она мне,

Ведь и не выдаст, и не съест.

Все, что кропали мы — анамнез,

А что не врали — палимпсест.

Ты мимо? Вряд ли я сбанкую!

Сижу на нарах, как валет…

Под Баха пусть другой кукует

И мух готовит для котлет!

 

Кельтская цыганочка

Вроде жизнь — не в ведро отрыжкой,

И удача — не абы как.

Просто сердце, задрав штанишки,

Отдавалось по кабакам.

Просто вышло — терпеть в пробелах

И кончать между потных спин.

Если тело тошнит от тела,

Значит, кто-то из нас не спит.

Ведь антракты писать забавный,

Чем вычерчивать задом хит.

Если Бог подложил под бабу,

Значит, выдавит, гад, стихи.

Сквозь стакан разыграв паяца,

Не проснуться бы подлецом.

Просто раз получив по яйцам,

Забываешь закрыть лицо.

Выдрать горло и спать, как мальчик —

Птичку срезать на пол-«ку-ку».

Не пришлось бы бессмертье нянчить,

Выйдя в жизни на перекур.

Не пришлось бы калечить губы,

Выцеловывая «fuck off».

Если счастье пошло на убыль,

На фига надо было слов?

И не ради стихачьих трепов

И униженных «милосердь».

Видно, жизнь маловато шлёпал

Или баловал много смерть.

Прохлебав без закуски совесть,

Я забил на «In God we trust».

Вроде, жил, не в помойке роясь,

А отдался, как блядь, на раз.

Сам себя, как пинок в награду,

Изнасиловал, не виня…

И кому это было надо —

Мимо смерти тащить меня?

 

Код «ПиН»

И снова: голяк сообщений на ленте,

И снова — стакан недолит.

Но чтобы начать — недостаточно «Enter»,

А чтобы исправить — «Delete».

И поздно халявить, гремя закромами,

Но рановато — в окно.

Мне жаль, что Гнедая твоя захромала —

Молись о паркет. Я — игнор.

Мне больно за Трою. Позор Камелота

Не смыт. И довольно забав!

Но нежную честь по вонючим болотам

Марать суждено из-за баб.

В пустом ирреале слегка обоснуем,

Я выпал. — Контекст не в размер.

Уже не замажешь бальзамом Гренуя

Вонючую печень измен.

Но шаркает шанкротвердящий Смотритель,

Но парки плетут тетиву.

Верни свою маску студенту Морите —

Он молча прикончит главу.

Мне просто не к спеху угар в передозе,

Тебе — ни полчиха на кон.

Мы — смирные люди, а этот бульдозер

В продаже на lom. сom.

 

Опять про своё

Заветрена боль, и гербаристым вкладышем

Кому-то «зеро», а кому-то — в ребро.

Закат доедает несвежие ландыши,

Как дембель с компотом последний свой бром.

Анютка на рельсах судьбой заштрихована…

Мне поздно/не рано вычихивать сплин.

Под окнами псы вывирают Бетховена,

В подвале коты петушат «Цеппелин».

Такая судьба — отходная по раненым,

Такой запредел — голосить проще так.

Сбираться к вратам Цареграда пора не нам —

Три связки удач — не на наших щитах.

Bye, cher, и прощайте, гористые скалочки,

Гомер-поводырь, истребитель-Дедал.

Пока Небозвон недо/не наискал очки,

Сгоняю к Петру и навру, что предАл,

А я не хотел. Мол, така геометрия —

Поверить гормонам (чертей в колесо!).

Мне просто давно на себя равнобедренно —

Ослабла резинка парадных трусов.

Я Аньку снесу под обрыв к Кате-дайверу,

Как сладкие паданцы в общий компост.

Просрочка-судьба мастурбит: «Коли дал — бери».

Под окнами — псы. В стопке — спирт. Выбор прост.

 

Текст — драйв

 

Устал мечтать. Сыграю в бисер

Перед рожающей свиньёй.

Моих блестящих старых писем

Не помнит даже вороньё.

Ведь были ж схватки? Боевые

Сто грамм — и не расти трава.

Тату «любовь» на тощей вые

Ещё не пропуск, но — права.

Пал Буцефал, предала Троя,

Несвежий бланш хитрит глаза.

И бюст на родине героя

Ещё не каждый облизал.

Мне больше здесь не заиюнит:

Гейм-пойнт — заело календарь.

Ракиты распустили нюни

И с парадиза снят вратарь.

В той жизни умирать не ново —

Танкист узнает свой конец.

Кровавый мальчик Годунова

На голом проскакал коне.

Прилягут дамочки валетом —

Их хоть тревожь, а хоть стреножь.

Немного котиков вам в ленту?

Или под сердце финский нож?

А может — к черту человечин?

Воскрес. Воистину в вине!

Пиши, что «был в словах по плечи,

А стал — по маковку в г… не».

 

Поэза № one

Ночь сманит нежными устами

И отдалит от нас рассвет —

Я на тебя вползу устало,

Как муэдзин на минарет.

 

Поэза № two

И мне заглядывают в карты,

Не наливая мне вина.

Но в жилах северного барда

Струится кровь Карамзина!

 

Поэза № three

Я кораблей не дочитал. Простите:

Привычка к смерти губит на века.

Но я ходил Озирисом к Изиде

И на своих писал черновиках.

 

Поэза № four

Мне жилось, как жилось, как и многим —

то справа, то слева.

И мне даже везло безо всякого прикупа. Вплоть

До тех пор как волхвы не допёрлись до старого хлева

И младенцу Христу не оттяпали крайнюю плоть.

 

Поэза № five

Из всех путей я презирал короткий,

Чтобы не прыгать кочками сердец.

Моим стихам, как суррогатной водке,

Настанет свой п…ц!!!

 

Поэза № six

Ты съешь свои слова, что я не нюхал нежность,

А лишь крутил хвосты есенинских кобыл —

Я музе языком вылизывал промежность

За пару строк о том, как я тебя любил.

 

Поэза № seven

Иль Кассандра мне так накричала?

Но пришили удел мертвеца:

Моих книг не читают с начала

И сжигают, прочтя до конца.

 

Поэза № eight

Пусть будет славен стих, не на меня похожий.

Их было легион — покраше и погаже.

Я просто словом жёг не вас — себя по коже,

А был ли я поэт, пусть вскрытие покажет.

 

Поэза № nine

Завяжи узелок на платке:

Ложу — ложево, гробу — лишь гробово.

Мне не хочется на потолке,

А другое я все перепробовал.