«Здесь есть Пупсик. 22—78—04», — маркером на сером железе ларька эта надпись, по крайней мере во второй ее части, казалась шуткой или блефом. Тоше не спалось, и это питие пива в три часа ночи в компании с мигающим фонарем и на глазах затухающей теткой, зарешеченной внутри торговой будки, не то чтобы развлекало его, но придавало хоть какой-нибудь смысл передвигающемуся набору костей и мышц, еще вчера работавшему продавцом-консультантом в небольшой компьютерной шарашке. Набить директору морду хотел каждый, но именно он, никогда не понимавший, почему люди постоянно врут (чертов искусственный мир — мир присохших масочек и выдавленных улыбочек!), именно он вчера перекинул эту толстую тушу через два бухгалтерских стола и вдавил ошеломленный носик под завязку заполненным регистратором. Все было правильно. До омерзения. Разом огромными ржавыми ножницами по всему, что составляло тошину жизнь — работе, девчонкам (в какое место он им нужен без денег — всю жизнь игрался с «присосками»), друзьям (да и не было у него настоящих друзей). Этот жирный ублюдок уже подал заяву. Менты в поиске. Прятаться глупо — Тоша никогда не унижал себя прятками, предпочитая футбол или обычную драку на пустыре. Пусть ищут. Сейчас ему было все равно. Вот только крепчающий мороз добавлял дискомфорта потерянному романтику — чем циничнее его заставляла быть жизнь, тем романтичнее он на нее реагировал. Этот закономерный парадокс уже нормально угнездился в его подкорке и Тоша не пытался с ним бороться. Зубы начинали выстукивать по горлышку бутылки полуджазовые синкопы, домой дорога была заказана, тетка в ларьке скорей впустила бы туда Годзиллу, но только не его, полчаса назад пославшего ее в сексуальном направлении за отсутствие «Ярпива». Скрюченными пальцами он выковырял мобильник из внутреннего кармана и срисовал со стенки ларька шесть цифр. На удивление не сонный голос ответил: «На связи!». «Пупсик, это Тоша!» — он сразу решил брать судьбу за яйца. Безнадега любого сделает циником — этот закон Тоша стал познавать на себе. «Привет тебе, братик. Проблемочки?» — голос был грубоватый и немного прокуренный. «Проблемищи!» — он не стал кривить душой и подлизываться, хотя действительно умел это — все девчонки в офисе таяли от умиления и мечтали хоть разочек залезть под кусочек тошиного одеяла. «К тебе можно?» — его врожденная благовоспитанность протестовала против таких вывертов сознания, но голос был уверен и до беспредельности нагл. Руки тряслись от холода, и телефонная трубка истерично била по тошиному уху. Отказа бы он не стерпел, хотя что делать в этом случае он не предполагал. Но отказа и не последовало. «Ты стоишь у моего дома, второй этаж, четвертая квартира», — Тоша был уверен, что сам господь бог говорит этим прокуренным голосом. «Дверь не закрыта», — вдогонку улепетывающему сознанию. Тетке в ларьке еще раз пришлось открывать свою створку и недовольными толстыми ручищами обменивать его стольник на три полторашки «Жигулевского». Нет, эта Пупсик не из тех, кто называет нестояк эректильной дисфункцией. Загаженный подъезд, шприцы на подоконнике и философский рисунок на стене: пульсирующая кардиограмма с подписью «я в норме», переходящая в сплошную линию «меня нет» и далее весело скачущий график «я снова жив!!!». Он толкнул дверь с наклеенной бумажной «четверкой» и через мышеловку коридора выдавился в уютно обставленную норку. Она сидела на вертящейся табуретке перед закрытым старинным пианино, на крышке которого валялась пачка сигарет и «Основы общей химии». Тоша бесцеремонно взял со стола два мутных стакана и осторожненько влил туда пиво. Она скинула учебник на кровать вместе с сигаретами, открыла крышку инструмента и поставила стакан на басы. Он сел на пол и с бульканьем втянул пиво в себя. Пупсик пила маленькими глоточками, сопровождая каждый тихим несложным аккордом. Стаканы молча наполнялись и пустели, музыка нарастала, сгущалась и на коде резко оборвалась одновременно с брошенным об пол стаканом. Это было хорошо отрепетированное зарифмованное «ля», заставившее Тошу вздрогнуть. Он встал и положил руки ей на плечи. «Что это было?». «Не знаю. Я не умею помнить. Наверное, мне было хорошо». Тоша наклонился, поцеловал ее, запустив руки под легкую рубашку. Но внезапное внутреннее «зачем» отдернуло руки от набрякших сосков. Его ударило временем — страх что-то упустить, недожить, подменивая необходимость желанием. Первый раз смирительной рубашкой отыграла внезапно вспыхнувшая мудрость. Со всей дури Тоша несколько раз выбил это нелепое «ля», пока палец не прилип к запавшей клавише. Отошел и сел на «общую химию». «Мы будем жить вместе?». «Нет, я сейчас уезжаю. Возьми ключ. Кто-то всегда должен быть на посту…» «Ты вернешься?» «Тебя уже не будет. Не забудь сдать пост». Она встала и, накинув куртку, взяла стакан. «В жизни нужно уметь всего две вещи: вовремя протянуть руку и вовремя дать по рукам». Тоша сломал «полторашку» и, как настоящий постовой, поплелся за пивом. Тетка не узнала его, но все было точно так же, как и пару часов назад, кроме… Он долго смотрел на черную вязь, ставшую его судьбой: «Здесь есть Тоша. 22—78—04».