— «Я студентка первого года обучения, — не торопясь, с расстановкой читает чье-то письмо компаньеро Армандо. — Я очень восхищаюсь Фиделем и революцией. Мне кажется, что, воспользовавшись карандашом Фиделя, я смогу заимствовать ясный ум Фиделя, и это мне поможет успешно сдать экзамены. Фидель, пришли мне, пожалуйста, свой карандаш!»

«Вон чего захотела! — усмехнулся Хосе. — Как бы не так! Почему какая-то девчонка, а не я, адъютант, выпрашиваю карандаш у Фиделя?»

Ему стало грустно. Уже более двух месяцев прошло с тех пор, как Хосе стал самым обыкновенным учеником. Но он не переставал думать о своих боевых товарищах. Перед его взором вереницей проходят люди. Вот он видит перед собою растянувшегося от стены до стены деда своего, Хосе Педро Фернандо, вспоминает его слова: «Каждый дед оставляет своему внуку наследство. Кто какое может. Я тоже оставлю тебе наследство — доброе имя гуахиро Хосе. А это — стоящее имя».

На новом плакате Хосе прочел: «Ребенок, который не учится, не может быть хорошим революционером!» (Фидель Кастро).

Хосе вслушивается в слова компаньеро Армандо.

Прочтя письмо школьников Фиделю Кастро, учитель громко произнес:

— Венсеремос! Мы победим!

И все ученики дружно воскликнули вслед за ним:

— Венсеремос!

Хосе тоже подхватил это слово.

В эту самую минуту в класс, чуть прихрамывая, вошел посторонний человек. Все мальчишки, словно по команде, уставились на него. Всех поразили лохматые брови этого человека.

— Дед! — вдруг закричал Мигель и вприпрыжку бросился ему навстречу. — Что с тобою случилось? Тебя поранили, да?

Дед, погладил внука по голове, глухо заявил:

— Э, да что там со мною! Беда приключилась с нашим Фиделем. Он вместе со всеми своими людьми попал в окружение…

Хосе вскочил и прямо с места громко крикнул бровастому гуахиро:

— Неправда! Никто не может окружить Фиделя! Старый гуахиро ласково произнес:

— Я тоже так думал… Но то, что я говорю, правда!

С этой минуты Хосе не знал, куда себя девать: то бежал к учителю, что-то собираясь ему сказать, то, обхватив руками колени, сидел на земле, устремив глаза на далекие вершины. Минго — верный адъютант Хосе — неотлучно был с ним.

— Так я и знал, — промычал Хосе, яростно потрясая кулаками.

Минго не стал допытываться, кому грозится Хосе: это не дело — совать свой нос, когда тебя не просят. Минго знал свои обязанности.

— Надо спасать Фиделя! — твердо заявил Хосе. Видимо, он принял важное решение.

— Надо спасать, — согласился Минго, набираясь мужества.

— Слушай, Минго! — взволнованно проговорил Хосе. — Ты готов выступить в поход сегодня же ночью? Говори честно, это очень важно.

Каррамба! — вскричал Минго. — Куда ты, туда и я. Идем спасать Фиделя!

— Тише!.. — Хосе скосил глаза в сторону. — Нас могут услышать.

В глубокой тайне они начали собираться в поход. Самым трудным делом оказалось достать оружие. Оно было только у компаньеро Армандо, и ребятам волей-неволей пришлось ждать часа, когда учитель уйдет в школу обучать взрослых гуахиро.

— Ты погоди, я один проберусь в дом, — сказал Хосе, когда учитель покинул свою хижину.

Вскоре он вернулся с карабином в руках.

— Пойдем, Минго!

Но Минго отказался последовать за своим другом.

— Что с тобой? — забеспокоился Хосе. — Или ты передумал идти.

— Ты, Хосе, должен написать, кто взял карабин. Пусть не думают, что мы выкрали оружие, как воры.

Минго — упрямый малыш. С ним нельзя не считаться. К тому же он дело говорит.

Вернувшись в дом учителя, Хосе печатными буквами старательно написал на дверях: «Твой карабин взял Хосе».

Довольный своим поступком, он поспешно вернулся к Минго.

— А ну, пошли!

Минго во все глаза смотрел на Хосе.

— А ты написал, для чего взял оружие?

— Нет. Еще что придумаешь!

— Пусть компаньеро Армандо знает, для чего мы взяли оружие. Мы взяли его ради революции. Пока ты это не напишешь, я не пойду.

— Ну и придира же ты!

Хосе исполнил и эту просьбу своего маленького сурового друга.

Теперь, уже не терзаясь никакими сомнениями, они под покровом ночи направились по узкой каменистой дороге на запад, к штабу повстанцев, который Хосе оставил два месяца назад.

В полной темноте мальчишки начали спуск в ущелье. Чего тут скрывать, им было страшно. На каждом шагу их подстерегала опасность. И они знали об этом хорошо.

За ущельем начинался подъем. Мальчики шли молча, как и подобает мужчинам.

Все время под ногами белела дорожка. И вдруг она пропала. Поплутали, поплутали — и остановились.

— Вздремнем до утра, а там — дальше! — предложил Хосе, желая подбодрить своего спутника.

Ночью в горах пробирает дрожь, поэтому они легли рядом.

Как только ночь отступила, мальчики без труда отыскали, дорогу.

— Я тебя научу песне, — торопливо говорил Хосе, побаиваясь, что малыш Минго не выдержит испытания. — Хочешь, научу?

Минго кивнул головой.

Песня о седом океане стала их спутницей. С нею стало чуть веселее. И ногам идти легче. Это знает каждый, кто привык шагать с песней.

Часа через три, когда солнце начало припекать, мальчишки почувствовали жажду. Никогда им не хотелось так пить, как в это утро! А Хосе не пришло в голову запастись водою.

Хосе испугался за своего адъютанта: если заупрямится, с ним ничего не поделаешь. Он может решительно повернуть обратно. С него и спроса мало: что ни говори — малыш!

— Я еще не успел сочинить до конца песню про адъютанта, — торопливо заговорил Хосе. — Но думаю, что сочиню ее — песню о том, что адъютанты не предают, о том, что адъютанты не умирают…

— Каррамба! — воскликнул Минго. — Хорошая песня.

Прошел еще час, а может, и два. Наступила такая минута, когда Минго израсходовал последний запас своих сил.

— Скоро дойдем? — спросил он жалобно. — Я устал.

— Скоро, скоро, — начал успокаивать его Хосе. — Вот как только перевалим через эту самую высокую вершину, сразу увидим штаб повстанцев. Я хорошо помню…

«Даже в ту ночь, когда меня сопровождал один из барбудос, Антонио, дорога не казалась такой утомительной, — думал Хосе. — Только бы Минго не заупрямился».

Минго уже с трудом тащился за своим другом. Если бы он не боялся показаться перед ним слабым, то давно бы сдался. Он еле-еле держался на ногах, так он устал!

Неожиданно где-то сбоку застрекотал автомат. Потом второй, третий… И сразу же ответили оттуда, с вершины. Началась страшная пальба. Мальчишки еще никогда не слышали подобного грохота.

Пальба прекратилась так же внезапно, как и началась. Мертвая тишина установилась в горах.

Чуточку переждав, Минго рискнул приподнять голову. Хосе лежал впереди, шагах в пяти-шести. Недолго думая, Минго пополз к нему.

— Жив, Хосе? — спросил он.

— Жив. А ты?

— Я тоже целехонький… Сначала так испугался, и сказать не могу.

Возбужденный Минго не сразу обратил внимание на то, что Хосе лежит бледный и тяжело переводит дыхание.

— Ой! — закричал он, увидев кровь, просочившуюся сквозь гимнастерку Хосе. — Тебя поранили?

— Пустяки, — попытался улыбнуться Хосе. — Слушай, Минго! Ты не бойся, ладно? Если придется меня оставить тут, ты переваливай через гору. Понял? И скажи Фиделю: Хосе чуточку не дошел. Ладно?

— И он придет за тобою?

— Обязательно придет.

Хосе стоило большого труда говорить, Минго это видел.

— Не забудь сказать Фиделю, что мы шли его спасать!

— Нет, не забуду.

— И пусть Челия тоже знает об этом, она неплохая женщина…

Минго показалось, что Хосе прощается с ним.

— Ты, Хосе, не прощайся со мною! — вскричал он.

— Глупый ты! Разве я собираюсь прощаться? Как только будет чуточку легче, я встану. Вот увидишь!

Грохот выстрелов заставил их замолчать. Стреляли и с вершины и снизу, из долины. Иные пули, устав в дороге, с шипеньем и писком ложились возле мальчишек. Минго отполз назад, в небольшое углубление.

— Хосе! — закричал он истошным голосом. Ответа не было.

Забыв об опасности, Минго метнулся к другу.

Хосе лежал смирно, точно спал глубоким и спокойным сном. Но его глаза были открыты и смотрели прямо на солнце, не мигая.

— Хосе! — повторил Минго, схватив холодные руки товарища. — Умер! — сказал он, не в силах остановить слезы, и с упреком добавил: — Как же так! Адъютанты же не умирают!

По-прежнему стреляли со всех сторон. Но теперь Минго было наплевать на пули. Он сидел рядом со своим другом и, глотая слезы, пел:

Очнулся он, когда услышал, что к нему с гор спускаются бородачи.

Впереди крупно шагал великан с расстегнутым воротом и в зашнурованных ботинках. Он беретом вытирал пот, выступивший на лице и на красной от загара шее. Вслед за ним бежала женщина.

Она заметила лежащего на земле маленького повстанца.

— Xoce! — вскрикнула она, подбегая.

Тот, который шел впереди, остановился возле Минго. Увидев распростертого на земле Хосе, он опустился на колени и поцеловал его. Потом, бережно подняв Хосе на вытянутых руках, молча понес его дальше.

Женщина опомнилась и вытянула руки, будто тоже несла Хосе… И все бородачи, которые шли за ними, поступили точно так же, словно не один, а много Хосе было на земле, и они несли их.

Минго умел считать только до тридцати. Он насчитал тридцать бойцов, а они всё спускались и спускались с гор. Вот он уже насчитал тридцать раз по тридцать. А им будто и нет конца.

Вспомнив, что Хосе умер, Минго заревел во весь голос. Тогда один из бородачей бросился к нему, хотел взять его на руки.

Мальчик заупрямился, не позволил себя поднять. Он крепко уцепился за брюки бородача и пошел рядом, стараясь шагать в ногу с ним.

Так они и шли: впереди Фидель, неся на руках своего маленького адъютанта, а за ним тысяча сильных и верных бородачей и среди них — Минго.

Они спускались в долину.