Рыжий Синяк, мальчишка с выдающимся подбородком, приближался, запустив руки в карманы длинного, не по росту пальто. А форменная фуражка летчика чудом удерживалась где-то на затылке, обнажая сивые кудри. Курносый нос его вроде как засмоленный, оттого что давным-давно не мытый. Синие глаза выпучены.
— Видал? — Азамат кивнул в сторону забора.
Синяк будто нехотя повернулся лицом к афише и застыл, словно изучая ее.
— Начхать мне на то, что тут написано, — пробасил он. И потянулся, точно желая стереть буквы рукавом.
— Не смей! — взвизгнул Азамат.
— Что ты хочешь? — Синяк небрежно обернулся к Азамату.
— Это из-за тебя, гада, нас трусами обозвали!
Гроза улицы, тряхнув кудрями, передвинул фуражку с затылка почти на лоб.
— Потолковать решил со мной на кулаках?
Он охотно трунил над слабаком. Вот, мол, мы, дескать, какие.
— Да, — выдавил из себя Азамат. — Потолковать придется.
— Видал я таких храбрых, — усмехнулся Синяк. — Мне ничего не стоит посинить твои скулы.
«Фонари поставлю!» — его любимая угроза. Чего-чего, а на это он мастак.
В это время к спорящим подошел Борис-Кипарис. О том, что он чемпион изворотливых, можно было догадаться еще за версту: глаза в разные стороны глядят, чтобы люди не догадались, куда он, в самом деле, смотрит.
У Бориса-Кипариса, как и положено любому хитрюге, нос был с добрую морковку, но та морковка была кривая, наверное для того, чтобы умещалась на его маленьком лице.
Увидев, что разговор идет серьезный, Борис-Кипарис остановился на порядочном расстоянии и крикнул еще издали:
— Дай ему слева! Держись!
«Дай ему слева!» — Синяку, а «Держись!» — Азамату. Почувствовав, что вот-вот начнется побоище, Борис-Кипарис проговорил:
— Меня тут не было, я ничего не видел, я пошел!
Азамат даже не обратил внимания на то, что Борис-Кипарис смылся. Он стоял напротив своего противника и про себя повторял любимое словечко: «Ну и пусть! Чему быть, того не миновать!»
И вдруг Синяк как развернется да как саданет… Азамат даже не почувствовал, как перекувырнулся. Потом, как только поднялся, снова шлепнулся носом. Противник сбил его еще два, а то и три раза подряд.
Где уж тут помнить, сколько раз он бросался на своего противника и сколько раз летел кувырком.
Другой бы на его месте давным-давно отступился. Но Азамат не мог пойти на попятную. Он ведь защищал не только себя, но и честь своей улицы. А это всегда не легко… Часто за это приходится быть битым.
А Самат, вместо того чтобы помочь, уговаривал угомониться.
— Хватит тебе! Чего поперся на сильного?
Вот попробуй положись на такого братца! Ничего себе защитник.
Лишь один раз Азамат, изловчившись, вцепился в кудри своего врага. Тут уже удалось нанести классический удар снизу. Из носа Синяка брызнула кровь.
Азамат внезапно почувствовал, как тот начал отступать. Ему не то надоело бить слабого, не то он и в самом деле сдрейфил перед разъярившимся пацаном, не умеющим просить пощады. Одним словом, Синяк вдруг дал тягу.
— А, удираешь? — кричал Азамат, исступленно преследуя противника.
В это мгновенье ему на глаза попались девчонки, которые галопом неслись к месту побоища.
— За что тебя излупили? — ахнула Земфира.
Она и сама могла бы сообразить, что произошло.
— Я же тебе говорил: чего поперся на сильного? — тянул Самат.
Азамату в таком состоянии отчаянно хотелось хватануть его за грудки и оттузить как следует.
— Из-за чего опять подрались? — хмуро повторила Земфира.
Азамат промолчал, а Самат кивнул в сторону злополучной афиши:
— Из-за чепухи какой-то!
А между тем Земфира старательно стирала надпись на заборе, как бы подчеркивая, что на Последней улице трусы не водятся.