О наступлении осени говорили не только оголившиеся поля, но и поднимающийся от реки Сагындык белый туман, и тревожный шум леса. По утрам и вечерам выпадали заморозки, жгучий северный ветер нередко загонял буровиков в палатки.

Прошло время, когда можно было спать под легким одеялом и просыпаться от солнечного света и пения птиц. Теперь буровики перед сном надевали на себя свитера, набрасывали на ноги телогрейки и все равно мерзли.

Потом с запада пришел мелкий холодный дождь. Палаточный городок в Калиновой роще доживал последние дни.

По утрам ребята выбегали на зарядку, прыгали вокруг палатки Зубаирова и каркали воронами: «Мастер-р-р, квартир-р-р, квартир-р-р!»

Зубаиров лежал под стеганым одеялом, купленным Райсой в сельпо, подтянув колени, сжавшись в комок. Стоило чуть пошевельнуться, как под одеяло будто холодная змея заползала. «Да, пора перебираться в село», — решает он. Потом дает отбой: «Дней десять — пятнадцать прожить еще можно. Не умрем!»

Рывком откидывает одеяло и выходит к парням на зарядку.

— Когда в село-то? — встречают его. — Хватит мерзнуть!

— Соскучились по телятам и козлятам бабушек? Или язтургайских клопов хотите скорей поставить на зимний откорм?

Конечно, удобней тут с работой — она рядом, и на случай какого-нибудь осложнения все люди на месте. И вообще здесь был рабочий коллектив, а поразбредутся буровики по избам — собирай их, как колхозников. И если не случай, то неизвестно, сколько бы еще времени разведчики стучали зубами в палатках — до снега, наверно.

В тот день Зубаиров ночевал у жены в Язтургае.

Сапарбай проснулся от лошадиного ржания. Музыкальный этот звук пронзил его душу, напомнив родные степи. Встал, откинул полог палатки, вышел на поляну. На лесной опушке остановились какие-то люди с лошадьми. Меж высоких телег стояло несколько шатров. Горели костры, вокруг которых сидели бородатые мужчины, женщины в ярких сборчатых юбках, черномазые детишки.

Сапарбай разбудил Валентина. Не скидывая одеяла с плеч, Тин-Тиныч выглянул в окно: «Цыгане!» Толкнул ногой Фархутдина:

— Ты смотри, кто к нам подселился!

— Ха, цыгане! Скажи точнее — братья наши! Они родственников издалека чуют, вот и присоединились.

— Отселить бы их надо…

— А они, между прочим, такие же свободные граждане Советского Союза, как и ты. Где хотят, там и живут. Вместе веселей будет! Стой, а нет ли там молодых цыганочек?

Фархутдин поднялся, дрожа от холода, натянул рубашку, подошел к окну.

— Да, Тин-Тиныч, эти живут лучше нас, богаче. У них кони, телеги, перины. И жены рядом. Ей-богу, и шатры больше наших палаток. И теплее в них, наверно…

Когда буровики Тин-Тиныча вышли наружу, вахта Кадермата в полном составе уже стояла у кострища и таращила глаза на цыганский табор.

Фархутдин тронул за плечо Кадермата.

— Чего испугались, соколики? Ну-ка, пойдем к ним, познакомимся с братьями по судьбе. Узнаем, откуда они и куда кочуют, как их здоровьице…

Разведчики подошли поближе. Пришельцы не обратили на них никакого внимания. Таскали из лесу хворост, помешивали варево в казанах, растягивали на поднятых оглоблях сырые одеяла и старые, добела вытертые ковры.

Когда буровики, насмотревшись, собрались уходить, к ним широким шагом, метя подолом юбки пожухлую траву, приблизилась молоденькая цыганка. Она, будто ища знакомого, остановила свои черные горящие глаза сначала на Кадермате, потом на Валентине, повернулась к Фархутдину и, выбрав наконец жертву, схватила руку Сапарбая.

— Дай, парень, ручку, скажу, что с тобой было, угадаю, что будет! — Цыганка, видно, не нуждалась ни в каком разрешении, затараторила: — Жизнь твоя была тяжелая, в поисках счастья ты приехал издалека, красавец…

Сапарбай испугался этих слов и этих цепких, как клещи, пальцев, подался назад:

— Не нужно!..

— Пусть погадает, глупый, не бойся! — сказали разведчики, которых заинтересовало, как сейчас цыганка будет охмурять парня.

— За счастьем ты приехал сюда, — говорила она, глядя Сапарбаю в глаза. — А твое счастье было рядом с тобой, светлое, как эта река. Злые люди твое счастье подобрали… Ты, красавец, живешь в казенном доме, и счастье тебя ждет в казенном доме… Если хочешь узнать, как и когда найдешь свое счастье, позолоти ручку, услышишь…

Сапарбай вырвал руку.

— Деньги просит!

— А ты думал, что она даром работает?

— Не жалей десятку, сын глупца! — Фархутдин подмигнул товарищам. — Ведь все точно говорит! Даже сказала, как на берегах Ика рядом с тобой Карима ходила!

Цыганка тем временем поймала руку Фархутдина.

— Дай, скажу и твою судьбу!

— Валяй! Червонец — не деньги.

Глядя в глаза Фархутдину, цыганка запела: дескать, ты живешь в казенном доме, у тебя нет ни богатства, ни семьи, ни детей, не надейся, не будет и дальше, терпи — будешь жить богато, станешь большим человеком, и если сейчас тебя девушки не любят, то…

— Меня?! — вскричал Фархутдин, и разведчики захохотали вокруг.

Цыганка поняла, что дала промашку, попыталась исправиться, но Фархутдин уже не слушал ее.

— Нет, вы взгляните на ее ручки, ребята! Давно меня не касались такие изящные ручки…

Буровиков будто подхватило нежданное развлечение и понесло.

— Постой, цыганочка, не уходи, на-ка еще десятку…

— И мне тоже погадай!

Сидящие у костров цыгане в мгновенье ока окружили буровиков, обещая сказать «всю правду», угадать судьбу по картам, по глазам, по линиям на ладони.

Тин-Тиныч перекричал всех:

— Ну хорошо, хорошо — верим! Тогда скажите: есть здесь нефть или нет! А! Что! Замолчали?

Но цыганки уже пришли в себя:

— Есть, есть, князь! В земле все есть!

В самый разгар этого шабаша вернулся из села Зубаиров.

— Это что еще такое?! Кто это такие? — кричал мастер издали, приближаясь к табору.

Фархутдин, словно рапортуя, встал перед Зубаировым.

— Братья приехали, мастер! Братья по крови, горячей и густой!

— Придется вам собираться, — сдерживая раздражение, обратился Зубаиров к цыганам. Его тут же окружили несколько бородатых мужчин и, прижимая руки на груди, поздоровались с поклоном.

— О, милостивый хозяин, не говорите так! Душа бога широкая, под святым небом места всем хватит!

— Здесь не табор, а лагерь нефтяников, понятно? Государственное предприятие!

— О, добрый хозяин, мы не тронем вашего лагеря! Мы не помешаем вам, а вы — нам…

Подбежали две цыганки, схватили за руки Зубаирова, предлагая бесплатно предсказать ему судьбу.

Зубаиров досадливо убрал руку:

— Оставьте, оставьте это!

— Рядом с цыганами жить невозможно, — тихо сказал мастер буровикам. — Придется переезжать… Не станем больше тянуть.

Все разошлись по палаткам, довольные, что скоро на теплые квартиры. «Эх, заживем!» Но с этим делом наметились некоторые сложности. Зубаиров уже знал, что расселить людей в Язтургае будет не так легко, как в Карабаше или на берегу Ика. Село расположено далеко от больших дорог, жители его никогда не знали дачников и квартирантов. Сильны были старые обычаи.

Бывая осенью в сельском Совете, Зубаиров всякий раз напоминал язтургайским руководителям о том, что скоро для буровиков потребуются квартиры. Ничего утешительного он пока не услышал.

Председатель сельсовета Хафизов когда-то приехал сюда учителем и сам долго мучился в поисках квартиры. «Я хорошо знаю привычки язтургайцев, — говорил он. — Здесь народ своеобразный — осторожный, несговорчивый, трудно будет найти с ними общий язык». Он даже сказал, что легче снять квартиры в одном из ближайших сел.

И секретарь парторганизации Даминов не отрицал некоторых странностей своих односельчан. «Вы должны понять, — как бы извиняясь за них, говорил он. — Веками люди жили в невежестве и предрассудках. Многие электрической лампочки до сих пор не видали. Но язтургайцы не такой уж плохой народ. Они честны, трудолюбивы и при уважительном отношении отвечают добротой я приветливостью».

Постепенно выяснилось, что квартиры найти можно. Только поселить людей по вахтам, как этого хотел Зубаиров, не выходило. Надо было считаться с условиями Язтургая.

И вот Зубаиров пришел в сельсовет решать вопрос о квартирах конкретно: кого и куда селить. Сегодня же. На дворе заметно похолодало, пошли дожди. Вдобавок рядом с лагерем остановились цыгане. Словом, в палатках жить уже стало невозможно.

Хафизов встретил Зубаирова приветливо. Он поднялся, шагнул навстречу, долго не отпускал руки мастера, усадил на месте.

— Ну, как идут дела, нефтяной король? — заинтересованно спросил он.

«Ишь ты, каким внимательным стал после операции, — подумал Зубаиров. — Милая Райса и тут мне помогает».

— О вашем труде слышим и радуемся. Будто сами там работаем. Кто подумал, что заговорят о нашем Язтургае! Утром включишь радио — Язтургайская площадь, газету посмотришь — Язтургайская площадь, бригада Зубаирова… Двадцать лет здесь прожил, но о Язтургае ни по радио не слышал, ни в газетах не читал.

— Еще не то будет, если найдем нефть…

Председатель подсел к мастеру:

— Ну и как, есть признаки? Говорят, вместо нефти газ ударил.

— Угодили в газовый колодец… Под землей такие места встречаются. Что же касается нефти… До нее еще далеко. Трудно предсказать…

— Правда ли, что буровики отравились газом? Здесь все село говорило, что разведчики задохнулись от газа…

Зубаиров рассмеялся:

— Задохнуться не задохнулись, но все же он испугал нас… Отдышались. Прошли уже мы то место…

— Конечно, нефть — основа будущего и немаловажный фактор…

— А как у вас дела? — перебил Зубаиров, зная пристрастие Хафизова к общим фразам.

— Лично у меня? У-у, здоров, будто новый трактор! После того как зашили меня суровыми нитками, словно помолодел на десять лет! Настоящая кудесница она, твоя Райса, знаешь это?

— Ну, а с квартирами-то как? — приступил мастер к главному. — Ведь мы под дождем оказались…

Хафизов вынул из стола список.

— Вот, товарищ Зубаиров, распределите уж сами. Можно по одному, кое-где двух… А вам лично… Извините, пока не нашли… Не хотят пускать семейных, с ребенком.

В комнату вошли Даминов и председатель колхоза Галлям. Поздоровавшись едва заметным кивком, Галлям грубо спросил:

— Опять клянчить пришли?

— Мы, местная власть, обязаны им помочь, — строго сказал Хафизов.

— Обязаны, обязаны! Мы только всем обязаны: землю дай, воду дай, луга отдай! Более того, людей отдай и даже квартирами их обеспечь!..

Галлям, размахивая руками, повернулся к Зубаирову:

— А что вы сами дадите?

— Нам пока нечего давать.

— Вот то-то и оно! Знаем мы таких нищих родственников!

— Поаккуратнее! — вставил Даминов.

Когда успокоились и заговорили по-деловому, у Зубаирова тоже нашлось что дать: он обязался от движка буровой провести свет в клуб, школу, сельский Совет, правление колхоза, на почту, в несколько домов.

Руководители сразу подобрели. Галлям закурил и подсел к Зубаирову.

— Простите, погорячился… А я вот все присматриваюсь к вашим трубам. Нельзя ли нам пару километров для водоснабжения фермы, а?

— Трубы найдем. В конторе много списанных труб.

— И машины для подвозки?

— И машины, если контора разрешит…

— У вас и трактора есть, и бульдозеры…

— Вы что, председатель? Говорят, если нищему улыбнуться, корову попросит. Сначала трубы, потом машины, затем бульдозер. Аппетитец! Вы готовы всю буровую растащить! — рассердился Зубаиров. — Затеяли торговлю! Рабочий класс дрожит от холода, а они — то дай, другое гони! Если вы люди, сначала устройте нас на квартиры, а потом уж начинайте просить, японские вы городовые!..

Его собеседники добродушно рассмеялись.

— От бедности это, мастер, от бедности нашей! — притворно-жалостно сказал Галлям.

— Ишь вы, бедняки! — засмеялся и Зубаиров.