Вот уже почти четыре часа бур тычется в одно место. Видимо, уже износился. У него, может, и зубы-то раскрошились. Хотя уже давно наступило время замены бура, Кадермат не спешит поднять инструмент, ждет указания мастера.

Очень уж своеобразной оказалась эта язтургайская скважина. Вот дошли до проектной глубины и открыли продуктивный горизонт, потом еще пробурили довольно много, однако нефти не было. Бур легко пронзил пропитанный нефтью песчаник и опять наткнулся на твердую породу. Выходит, разведчики добрались до кристаллического фундамента! Есть ли смысл продолжать работу, грызть этот гранитный пласт, под которым никаких нет богатств? Карта картой, теория теорией, но буровики уже, можно сказать, дали свой огорчительный ответ.

О положении на скважине больше всех беспокоился, кажется, Камиль. Приходя на вахту, спрашивает: «Нефти не было?», а уходя волнуется: «Лишь бы не пошла в мое отсутствие!» Ему хочется своими руками направить нефтяной фонтан, собственными глазами увидеть, как этот фонтан ударит высоко-высоко в небо, чтобы потом рассказать в селе обо всем своим товарищам.

Хочется-то хочется, но от этого хотенья ничего не менялось: бур часами без толку крутился в забое, быстро изнашивался и его приходилось часто менять, а что это была за работа, Камиль узнал полной мерой. Набил инструментом кровавые мозоли на ладонях, надавил трубами синяки на плечах. И он, наверно, долго не забудет того дня, когда бригада перешла на особое долото. Даже не поверил сразу, что такое может быть, и вспомнил, как Еланский разыграл его однажды, послав за новым буром в будку. Камиль тогда не нашел ничего, что бы напоминало столярное долото, сверло или буравчик.

— Да там они, там! — кричал Еланский. — На полу валяются, ищи получше!

Парень всю будку переворошил, а Еланский все кричал:

— Может, в кармане моего пиджака? Или в сумке мастера?

Нет, не было никакого бура ни в карманах, ни в сумках. Еланский, похохатывая, появился в будке, поднял с пола большое железное устройство, напоминающее вывороченный дубовый пень с тремя отрезанными корнями, и навалил эту тяжесть на плечо Камиля.

— Да вот же он — бур-то!

Камиль даже охнул под тяжестью инструмента, хотя и выдержал, не согнулся. Долото завернули, закрепили на конце колонны и опустили в скважину. Хорошо, бур, но где же у него острые детали, которыми он взрезает пласт? Кадермат Имамутдинович тогда очень хорошо объяснил, что внутри каждого корня этого стального пня крутятся оси, на которые надеты шарошки, похожие на конусные шестерни комбайна, только сделаны они из очень твердого металла. «Это и есть лезвие долота», — сказал бурильщик. Вода под большим давлением крутит лопатки турбобура, и тот катает в забое шарошки, которые разрушают горную породу. Просто и понятно.

И вот Камиль смотрит на мастера, зажавшего в кулаке свой длинный подбородок, на Кадермата Имамутдиновича, остановившего бурение, устало вытирающего со лба пот.

— Выход один, — говорит бурильщик.

— Неужто? — спрашивает мастер.

— Да. Только он выручит.

— А о себестоимости скважины ты подумал?

— Думай не думай. Один он тут сладит.

«Кого они имеют в виду? — насторожился Камиль. — Кто этот могучий он?»

— Ладно, — решил Зубаиров, взглянув почему-то на Камиля. — Пока крути, а я поеду за алмазом.

«Шутят! — подумал Камиль. — Опять надо мной шутят». Он прекрасно помнит, как еще в школе учитель химии говорил, что алмаз — редчайший минерал на земле, а самый крупный камень, известный людям, размером не больше голубиного яйца, однако цену его нельзя определить — так он дорог. Но тут идет речь не о какой-то маленькой вещице, а об огромном долоте весом больше трех пудов!

С другой стороны, Кадермат Имамутдинович над Камилем никогда не шутил, да и мастер с самого начала относился к нему, как ко взрослому. И молодой рабочий ясно представил себе, как мастер привозит алмазное долото, искрящееся, играющее всеми цветами радуги, поднимает его над головой, и все жмурят глаза от лучистого сияния. Камиль обязательно попросит разрешения у мастера потрогать алмазные грани драгоценного долота. А может, ему разрешат собственными руками ввернуть долото в резьбу турбобура? Он это уже хорошо умел делать…

Оттаскивая в сторону негодные трубы, Камиль нетерпеливо поглядывал на дорогу — где же это бур? Наконец показалась закрытая машина, какой раньше не появлялось на буровой. Бур находился в железном ящике с замком, и его охраняли какие-то чужие люди — сразу было видно, что это не конторские снабженцы. Когда осторожно, почти благоговейно мастер ставил долото, эти люди зорко наблюдали за его движениями, и Камиль не решился даже приблизиться к столь ценному инструменту. Правда, он успел разочарованно заметить, что это было, вообще-то, нормальное долото, обычное стальное корневище с тремя тупыми отростками. И никакого тебе там радужного блеска. На кромках шарошек виднелись мелкие крупинки стеклышек, похожие на осколки темной, непрозрачной бутылки.

— Это и есть алмазный бур? — шепнул он Еланскому.

— Он, — уважительно произнес тот.

Алмазное долото быстро погнало метры. Скважина уходила все глубже и глубже, с каждой вахтой наращивалась стальная колонна.

Однако пока не было видно ни волшебной нефти, ни чудо-фонтана. Уже прошли в глубину более двух километров, подняли наверх образцы всех подземных пород — глину, песок, известняк, доломит, пробились к девонскому пласту и теперь грызут кремень, гранит, магму, а нефти все нет и нет.

Настроение буровиков упало, отшибло желание работать. Да, не везет их бригаде, надо уходить от этого мастера! Ведь они просто так, без толку и надежды вот уже который месяц крутят этот бур.

Зубаиров на ходу рассматривает поднятую из недр породу, потом молча отнимает у Кадермата рычаги, немного бурит и с нетерпением подходит к желобкам — ни дать ни взять ребенок копается в песочке пальцем, и ему интересно. Но теперь уж из скважины идет не песок, не глина, а искрошенный в крупу гранит. «Да, нефть, осталась в стороне, — с тоской думает мастер. — Несчастливый я».

— Не видно?

Зубаиров прищурил глаза и молча уставился на своего бурильщика. Кадермат нажал на кнопку, остановил бурение. После долгой паузы спросил о главном:

— Может, наша скважина пустая вообще?

— Похоже на то, — трудно проговорил Зубаиров.

Кадермат невнятно выругался. Да, сведены на нет все мучения буровиков, плакали народные денежки. И не ругаешься да заругаешься…

Плохая весть, как тревожный ветер, с буровой дошла до Язтургая, ворвалась в дома, где жили на постое буровики. «Нефть не обнаружена!»

И вот вся бригада собралась в Калиновой роще у безжизненной буровой. На лицах можно было увидеть и злость, и жалость к себе, и упадок сил, все, кроме сочувствия мастеру. Вот сидит на ступеньке Тин-Тиныч, потерянно перебирая свои белокурые, слегка вьющиеся волосы, глядит в землю. Рядом, прикрыв рот рукой, стоит его помощник Фархутдин — даже этому не до шуток. Подошел, прислонился к столбу Мутгарай. Спиной почувствовал, как тугой осенний ветер чуть кренит вышку, и ему почудилось, что вот-вот буровая рухнет и настанет конец их мучениям, разом разрешатся все его, Мутгарая, вопросы. А Еланский злорадно уставился на мастера, словно хотел сказать: «Ну, доработались! Что дальше?» Не уловил Зубаиров доброты даже во взглядах Кубрака и Габбаса. А уж эти-то парни всегда были безответными смирнягами! Правду говорят — друзья до первой беды…

Зубаиров перевел на буровую страдающие, покрасневшие от последних бессонных ночей глаза. Просто стоял и стоял, не зная чего сказать и что делать. «Нет, надо мне уходить из разведки…» Все лето и осень! Столько сил! Сердце Зубаирова тупо ныло. Ведь и разместились они здесь основательно. Все в квартирах. Райса хорошо работает. Сам Фазыл даже стал привыкать к этому Язтургаю… И как стыдно перед жителями села!

Зубаиров отрешенно посмотрел на разведчиков. Это крайнее, вот-вот готовое лопнуть, напряжение долго продолжаться не может. Мастеру следует сказать что-то, предупредить взрыв.

Однако он никак не мог найти слов, которые успокоили бы людей. Вышел вперед Сергей Саакян и, будто дразня Зубаирова, со звоном ударил ногой по трубе:

— Что, мастер, значит, из скважины получили камень? И это понятно. Мы же сами в забой камни валили.

— А по-моему, яиц туда многовато спустили, — подковырнул Фархутдин.

— Ставят буровую на первую попавшуюся кочку и мучают людей, мать их так! — Еланский выдернул из-за пояса свои рукавицы, хлопнул ими по земле. — Что мы тут стоим? Нужно сматывать отсюда удочки!

Откуда-то из толпы высунул свой маленький нос и Мутгарай;

— Еланский правду говорит! Чего вертеть мельницу без муки? Вы как хотите, а лично я, например, ухожу из бригады!

— Скатертью дорога! — вдруг озлился на него Кадермат. — От тебя ни молока, ни шерсти, ни мяса. Не-фтя-ник!

Вот тут-то и нашел подтверждение своим давним словам Миргазиян Салимов.

— Говорил я тебе, мастер, — нельзя собирать на буровой всяких колхозников! Видишь, какие они на поверку! Рабочие до первой беды! Кто хочет, пусть уходит, а я в такой момент бригаду не оставлю. Я из рабочей породы, понял ты, крестьянское дите? Найдем нефть, мастер, найдем!

Много ли нужно человеку? Даже вот эти почти бессвязные мальчишеские слова облегчили душу Зубаирова. Ему хотелось сказать этому горячему потомку татарских рабочих: «Спасибо, родной, умница, славный!» Но он только положил на плечо Миргазияна руку. Шагнул вперед, ладонью вытер лоб.

— По-вашему, разведка должна обязательно находить нефть? Нет, для дела бывает важным и отрицательный результат. Наша цель — поиски, эксперимент…

— Вот и копайся в своих экспериментах!

«Это, кажется, Саакян крикнул. Следовало бы ответить, но надо быть выше горы…»

— Хорошо, — Зубаиров сделал еще один шаг. — Не-возражаю: кто хочет, пусть уходит! Ну, кто начнет? Ты, Мутгарай? Еланский, ты? Может, Сапарбай собирается? Саакян?

Мастер рукой указывал на каждого, но никто не тронулся с места.

«Куда я теперь поеду? — подумал Сапарбай. — На родину? Райханы там нет, да и жить негде…» Ну ладно, а куда, скажите, поедет Еланский, который кроме профессии бурильщика да гирь своих ничего нигде не имеет? Мысль о Вале, кажется, не позволяет думать об отъезде и Тин-Тинычу. Кадермат, Миргазиян, Фархутдин — эти без буровой никуда. Разве только Саакян возвратится в Туркмению, к везучему Ибрагиму-заде, да и то едва ли. А вот Мутгарай, пожалуй, и вправду уйдет…

— Ты нам все же скажи, мастер, — подал голос Сапарбай, — нас геологи да приборы обманули или мы сами не туда пошли?

Зубаиров грустно улыбнулся:

— Если нефть найдешь — хвалят приборы и геологов, если ее нет — виноваты мы… Ладно, ребята, не вешайте носы! Трубы пока крутите, чтобы не схватило. Я поехал в контору.

Что-то будет… Никто не расходился. Ждали покуривая, разглядывали низкое серое осеннее небо.

Мутгарай отчужденно сидел на краю бурового моста и разглядывал территорию! Эх, хозяева! На площадке как попало валяются трубы, у сарая горой лежит цемент, поверху он взялся коркой. Бревна, бруски, доски в мазуте и грязи. Хозяева! Нефти нет, а они попусту тратят время и дорогой материал. В эту холостую скважину одного цемента марки «600» ушло уже сотни тонн! Да колхозы за этакое добро отдали бы половину своего достатка. Сколько из него можно было построить коровников, сколько силосных ям заложить! А трубы. Километры сортового металла загублены под землей! Из одних только списанных труб можно было б сделать водопровод для целой деревни, провести воду на те же язтургайские фермы, а то там девки да бабы все руки себе отматывают из-за воды. А сколько тут солярки да керосина зря уходит! На полях из-за нехватки горючего трактора простаивают, а здесь, надо не надо, гоняют дизеля день и ночь. Их бы в колхозную мастерскую, эти дизеля… У настоящего хозяина не пропала ни одна бы доска и всякий бы брусочек в дело пошел: где крылечко подновить, где стойки к воротам…

— Едут!

В Калиновую рощу срочно прибыли и директор конторы, и главный инженер, и главный геолог. Было о чем подумать и поспорить. До этого разведчики, на какой бы восточной точке Татарии ни закладывали скважину, получали нефть, много нефти. Границы Ромашкинского месторождения росли и ширились. Сначала стали известны южные границы, затем — восточные. Постепенно, как бы ощупкой, буровые вышки шагнули на север и северо-восток. Сегодня дороги от Вишневой горы тянутся на шестьдесят — семьдесят километров и почти дошли до Камы. Таким образом, разведочно-поисковые работы до сих пор подтверждали расчеты и научные предположения ученых и геологов. Было твердо установлено, что Ромашкинское месторождение — невиданное доселе в стране, уникальное.

Изображение этого месторождения на картах напоминало открытый амбарный замок, западные границы которого охватывала Язтургайская дуга. Дужку этого гигантского замка и должна была запереть бригада Зубаирова.

Руководители, прибывшие из конторы, будто сроду не видали буровой, внимательно осматриваясь, обошли скважину. Потом собрались у желоба и долго рассматривали поднятый из недр шлам. Да, эти кристаллические зерна из девонского пласта свидетельствовали, что бур наткнулся на фундамент.

Камиль с интересом наблюдал за гостями. Вот один из них, видно, самый большой начальник, понюхал-понюхал шлам и с досадой швырнул его на землю.

— Остается одно — бросить это место! — сказал он.

— Бросить-то легко, — раздумчиво возразил другой. — А ведь тут есть нефть!

— Где же она, ваша нефть? — закричал первый. — Ну, покажи, раз ты геолог!

— Анализы говорят: нефть есть! Видимо, мы немного отклонились, — настаивает на своем геолог, а сам, будто боясь главного хозяина, стоит чуть в стороне, не подходит.

— Хочешь заложить новую скважину? — гаркнул на него хозяин. — Нет уж, дорогой, на такую щедрость я не пойду!

— Эти границы нельзя оставлять открытыми, нам нужна полная ясность, — говорит геолог.

Упрямый, оказывается, человек! Подобрал проволочку и, чертя что-то на земле, стал горячо доказывать, что нефть в этом районе непременно должна быть. Хозяин вырвал проволочку и начертил под ногами круг.

— Нам снова нужно возвращаться в сторону Ромашкина, — говорит он. — А вы, геологи, взяли да и забросили скважину вон куда! Даже уникальное месторождение нефтяным океаном быть не может, оно имеет какие-то свои границы!

— Убежден, что здесь нефть есть! — твердит геолог и, рисуя что-то в блокноте, опять начинает доказывать. — Разве об этом не говорит схема разреза пластов, образцы, взятые из скважины, и особенно пропитанный нефтью пласт песчаника? Пласт продуктивен! Наконец, скважина прошла угольный пласт и был выход газа. Я утверждаю — есть нефть! Мы прошли чуть стороной…

— С какой стороны? Справа, слева? Сколько метров? — коварно улыбается хозяин.

А тот геолог, ох и ученый человек, не теряется, тут же находит ответ:

— По-моему, с этого же места нужно заложить наклонную скважину в сторону центра. Наклонная скважина нам ведь и в половину полной стоимости не обойдется!

— А если опять не попадем на нефть? Не обойдется вся эта затея в полторы цены? — уже поддаваясь, сказал хозяин, молчаливо согласившись с геологом, посмотрел на главного инженера. — На сколько метров мы можем идти в сторону?

— Смотря какой наклон дать. Сотню, две, триста метров и даже более.

— Эта бригада имеет опыт наклонного бурения! — подковырнул директор конторы Зубаирова. — Они любят уходить в сторону…

По шутливому тону хозяина все поняли, что вопрос решен.

— Идемте-ка, подумаем, посоветуемся.

Все скрылись в вагончике буровой.

Итак, бригада никуда не уходит, остается в Язтургае.