Два вышеназванных подхода к переводу в конечном итоге распадаются на четыре главных типа: (1) буквальный перевод, (2) умеренно буквальный перевод, (3) идиоматический перевод, (4) вольный перевод. Эти четыре типа представляют собой определенный континуум, переходящий от одной крайности к другой.

Таблица 1

 

Буквальный перевод

Буквальный перевод последовательно воспроизводит все характерные признаки языка оригинала. В результате мы получаем такой перевод, который неадекватно передает сообщение читателю, незнакомому с языком оригинала и не имеющему доступа к комментариям или каким — либо другим работам справочного характера, которые объяснили бы ему содержание исходного сообщения.

Одним из видов буквального перевода является подстрочник. По — видимому, подстрочник ближе всего стоит к языковой форме оригинала, и при этом он все же имеет право называться переводом. Обязательные грамматические правила ЦЯ не учитываются, и оригинал переводится пословно с соблюдением порядка слов. Этот тип перевода лучше всего служит для того, чтобы продемонстрировать структуру языка и текста оригинала, однако он обладает минимальной коммуникативной ценностью для читателей, не знающих языка оригинала. Он неприемлем в качестве общеупотребительного перевода.

Другие буквальные переводы приспосабливаются к обязательным грамматическим характеристикам ЦЯ (порядок слов, формальные показатели времени, числа и т. п.). Например, в литературном переводе с иврита на русский язык необходимо всякий раз изменять принятый в иврите синтаксический порядок "глагол — субъект — объект" на более естественный для русского языка порядок "субъект — глагол — объект" Однако в буквальном переводе (особенно в том случае, когда в ЦЯ допускается определенная вариативность языковых средств) выбирается та форма ЦЯ, которая максимально соответствует языковой форме оригинала, даже если она звучит неуклюже или употребляется крайне редко. Так, в языке тохолабал в Мексике имеется как активный, так и пассивный залог глагола. Однако в большинстве случаев в этом языке употребляются только страдательные конструкции, в то время как действительные встречаются весьма редко. Переводчик, который заметит, что в тохолабале возможен как активный, так и пассивный залог, но не обратит внимания на то, что активный залог употребляется очень редко, вероятно, станет переводить все активные формы оригинала при помощи активных форм ЦЯ. Это приведет к буквальному и неестественному переводу.

Кроме того, в буквальных переводах не только калькируются грамматические формы, но также делается попытка ставить в соответствие одному слову оригинала лишь одно определенное слово ЦЯ и использовать это слово во всех контекстах, в которых употреблено исходное слово. В результате такой процедуры слова, которые в ЦЯ никогда не употребляются в сочетании друг с другом, ставятся рядом, что приводит либо к искажению смысла оригинала, либо к полной бессмыслице. Например, один переводчик перевел стих Мк 3:26 следующим образом: "Если сатана восстал (утром после сна) и разделился (как апельсин, разрезанный пополам), то он не может устоять, но пришел конец его" То, что приведено в скобках, показывает, в каком смысле предшествующее слово обычно используется в данном языке.

Результатом буквального перевода часто также оказывается неоднозначность или двусмысленность. Например, стих Суд 3:6 в Синодальном переводе звучит следующим образом: "И брали дочерей их себе в жены, и своих дочерей отдавали за сыновей их, и служили богам их". Читая этот стих, человек, не знакомый с особой библейской стилистикой повторов, должен хорошо подумать, прежде чем соотнести все эти неоднозначные местоимения "их" с соответствующими антецедентами. Тем не менее, возможность неправильного отождествления не исключена.

Особенно трудна для переводчиков сфера фразеологизмов, идиом и фигур речи. Так, в целом ряде языков северной Ганы широко используется выражение, которое в буквальном переводе означает "он съел женщину" По — русски это воспринимается совершенно определенным образом: речь идет о людоеде. Однако на самом деле данное выражение означает "он женился'! Буквальный перевод этого фразеологического оборота создает совершенно ложное впечатление о характере и обычаях жителей северной Ганы. В качестве аналогичного примера можно указать на фигуру речи из Мк 10:38, где Иисус спрашивает Иакова и Иоанна: "Можете ли пить чашу, которую Я пью?" которая была буквально переведена на один из языков западной Африки. Когда носителя данного языка спросили, используют ли у них это выражение, он ответил: "Да. Именно так пьяница подзадоривает своих товарищей, могут ли они выпить так же много или столь же крепкий напиток, как он сам" Таким образом, читателям этого перевода представлялось, будто Иисус вызывал Иакова и Иоанна на состязание, кто больше выпьет. Мы видим, что буквальный перевод определенных фразеологизмов и фигур речи довольно часто может вводить читателя в заблуждение, что и произошло с переводами вышеприведенных примеров.

 

Вольный перевод

Другим неприемлемым видом перевода является вольный перевод. Как известно, переводы могут варьироваться по стилю и тем не менее точно передавать содержание оригинала. Поэтому когда мы относим какой — либо перевод к разряду вольных, мы имеем в виду не стилистические характеристики переводного текста, а точность передачи информации.

Данный тип перевода не предполагает точного копирования языковой формы того языка, с которого делается перевод. Цель здесь — сделать перевод как можно более понятным и живым. Поэтому в таком переводе не возникает никаких стилистических искажений, связанных с буквализмами, однако содержание оригинала при этом, как правило, искажается, поскольку в переводе сообщается нечто, чего не содержалось и не подразумевалось в оригинале. Таким образом, хотя буквальный и вольный переводы представляют собой противоположные крайности, у них есть общая негативная черта: они передают не то, что сообщается в оригинале.

В вольном переводе одни исторические факты могут подменяться другими. Вольное обращение с историческим контекстом в таком переводе, как правило, приводит к игнорированию конкретных имен людей, географических названий, а также предметов и обычаев, упоминающихся в оригинале. Кроме того, такого рода перевод может говорить больше, нежели сообщалось читателям оригинального текста, в результате чего в исходное сообщение может быть добавлена посторонняя информация. Как известно, любой перевод начинается с интерпретации исходного текста, что составляет весьма существенную и важную часть всего процесса перевода. В этой связи нелишне было бы подчеркнуть, что интерпретация текста всегда должна основываться на надежных экзегетических выводах, имеющих адекватную контекстуальную поддержку. В противном случае переводчик включит в перевод сомнительные сведения. Поэтому при наличии в переводе подобных ошибок исходное сообщение будет искажено, и текст будет содержать посторонние, лишние сведения, которые никак не входили в замысел автора.

 

Умеренно буквальный перевод

Часто случается, что переводчик, использовав буквальный тип перевода, слышит проповеди или объяснения своего перевода, неправильно представляющие смысл исходного текста. По мере того, как переводчик осознает необходимость исправить свой перевод в тех местах, где содержится ошибка, он готов допустить не только те изменения языковой формы, которые продиктованы обязательными специфическими характеристиками ЦЯ, но и другие, более тонкие отступления от буквы оригинала. Всякий раз, когда он чувствует, что смысл текста отклоняется от оригинала, он корректирует лексику или грамматику своего перевода для того, чтобы исправить ошибку. Такого рода отступления от формы оригинала дают в результате умеренно буквальный перевод.

Этот тип перевода представляет собой значительное усовершенствование по сравнению с буквальным переводом. Однако даже в этом варианте перевод все еще содержит калькированные грамматические формы; различные употребления определенного слова все также переводятся одинаковым образом без должного внимания к контексту; многие сочетания слов, имеющие место в оригинале, удерживаются в ЦЯ. Все это приводит к тому, что исходное сообщение передается лишь частично, особенно если потеряна актуальная имплицитная информация оригинала. Такой перевод содержит ненужные двусмысленности и темные места, звучит совершенно неестественно и крайне труден для понимания. Тем не менее, несмотря на все эти недостатки, в ряде случаев умеренно буквальный перевод может использоваться в определенных целях. Так, умеренно буквальный перевод можно применять там, где данная группа верующих имеет доступ к вспомогательной справочной литературе и действительно хочет читать и учиться. Однако для тех людей, которые лишь недавно обучились грамоте, вышеперечисленные недостатки умеренно буквального перевода создадут множество проблем, поэтому этим группам людей следует рекомендовать идиоматический перевод.

 

Идиоматический перевод

При идиоматическом переводе переводчик стремится донести до людей, читающих на ЦЯ, смысл оригинала, используя естественные грамматические и лексические формы ЦЯ. Он сосредотачивается на смысле и осознает тот факт, что используемые в оригинале грамматические конструкции, лексический выбор и сочетаемость слов пригодны для передачи сообщения на ЦЯ не в большей степени, чем скажем орфографические символы оригинала. Сообщение на ЦЯ должно передаваться путем использования естественных языковых форм ЦЯ.

Иероним, знаменитый создатель латинского перевода Библии, известного под названием Вульгаты, писал: "Я могу перевести только то, что я прежде понял" [цитируется по книге: Schwarz 1955, с. 32]. Он осознавал, что для осмысленного перевода необходимо точное понимание смысла. Знал об этом и Мартин Лютер. Шварц резюмирует взгляды Лютера следующим образом: "Лютер сознавал, что дословный перевод не может буквально воспроизвести форму и атмосферу оригинала. У еврейского, греческого, латинского и немецкого есть свои особенности, которые обязывают переводчика перемоделировать многие из идиом и даже риторических приемов" [Schwarz 1955, с. 205, 206]. Мартин Лютер писал: "Если бы ангел разговаривал с Марией по — немецки, он бы использовал соответствующую форму обращения; это, и никакое другое слово и является самым лучшим переводом, какое бы выражение ни употреблялось в оригинале" [Schwarz 1955, с. 207].

Холландер в работе On Translation говорит: "…Все виды высказываний выражают определенный смысл. Перевести предложение с одного языка на другой — значит каким — то образом выявить его смысл и затем построить предложение на новом, целевом языке, которое выражало бы тот же самый смысл" [Hollander 1959, с. 207]. Аналогичную формулировку встречаем и у Эттингера: "Соответствующие друг другу модели должны быть определены как передающие эквивалентные смыслы, поскольку, каков бы ни был исходный смысл, все согласны в том, что в переводе его необходимо сохранять" [Oettinger 1959, с. 248].

Языковую форму, являющуюся средством передачи смысла, можно сравнить с "транспортным" или перевозочным средством. Предположим, что один язык представлен в виде дороги, а другой — в виде канала. Для того чтобы перевезти пассажиров по дороге нужен автомобиль; для того чтобы перевезти тех же самых пассажиров по воде, требуется иное транспортное средство, а именно какое — либо судно. То же самое верно относительно передачи смысла. Один язык для передачи данного смысла использует определенную форму; другой язык будет использовать другую форму, даже если передается тот же самый смысл. Далее, никто не пытается, поднимаясь на борт корабля, оснастить его частями автомобиля. Точно так же не следует при переводе переносить грамматические и лексические формы оригинала в текст перевода. Языковые формы представляют собой всего лишь "транспортные" средства, при помощи которых сообщение доносится до определенного адресата. Если переводчику не удается сообщить читательской аудитории правильный смысл оригинала, то вполне вероятно, что он просто недостаточно знаком с языковой формой ЦЯ или же он имеет неверное представление о принципах перевода. Это действительно напоминает попытку поехать на судне, как если бы это был автомобиль.

Все вышеприведенные цитаты и примеры указывают на первостепенную значимость сохранения смысла в процессе перевода. Форма важна лишь постольку, поскольку служит для передачи правильного смысла. Таким образом, следует предпочесть тот подход к переводу, который наиболее точным и естественным образом переносит смысл из оригинала в ЦЯ. Лучше всего это делает идиоматический перевод. Идиоматический подход к переводу предполагает, что любое слово оригинала можно передать в переводе на ЦЯ различными способами, чтобы как можно точнее выразить исходный смысл оригинала и употребить наиболее естественное сочетание слов в данном контексте. Для адекватной и ясной передачи смысла оригинала используется естественный порядок слов, словосочетаний и предложений. Именно идиоматический подход к переводу сводит количество неясностей и темных мест к минимуму, использует текстообразующие и стилистические свойства ЦЯ наиболее естественным образом. В результате получается ясный и понятный перевод, так что даже те, кто прежде мало соприкасался или совсем не соприкасался с христианством, имеют возможность понять суть евангельской вести. Авторы этой книги являются сторонниками идиоматического подхода к переводам, предназначенным для широкого употребления.

 

В предыдущем разделе подчеркивалось, что характерная черта буквальных переводов — перенос в ЦЯ языковой формы оригинала, независимо от того является ли она естественной и наиболее понятной формой или нет.

Даже те переводчики, которые хотят придерживаться идиоматического подхода к переводу, могут не заметить естественную и осмысленную языковую форму ЦЯ и ненамеренно сохранить форму оригинала. Поэтому переводчику следует хорошо изучить некоторые из языковых признаков, часто передаваемых буквально. Следующие примеры подобраны для того, чтобы показать, сколь большой диапазон грамматических и лексических признаков может буквально переноситься в ЦЯ и как это сказывается на тексте перевода.

 

Грамматические особенности

Во всех языках есть части речи. При переводе может возникнуть тенденция к установлению межъязыкового соответствия частей речи. Так, существительные будут переводиться существительными, глаголы — глаголами, местоимения — местоимениями, предлоги — предлогами и т. д. Однако несмотря на то, что во всех языках есть части речи, их употребление и функции могут быть совершенно различными в разных языках. Например, в греческом койне (как и в других индоевропейских языках) от глаголов посредством номинализации могут легко образовываться существительные (такие как спасение, прощение, вера, оправдание и т. п.). Затем эти существительные могут соединяться с глаголами в такие сочетания, которые нельзя естественным образом воспроизвести во многих других языках. Ниже приводится частичный список глаголов, с которыми слово "спасение" сочетается в греческом тексте Нового Завета.

"Ныне пришло спасение" (Лк 19:9)

"совершайте свое спасение" (Фил 2:12)

"дабы и они получили спасение" (2 Тим 2:10; ср. 1 Фес 5:9)

"вознерадевши о толиком спасении" (Евр 2:3)

"держитесь спасения" (Евр 6:9)

В некоторых языках нет аналогичного абстрактного существительного, которое можно было бы использовать для перевода существительного "спасение", а есть только глагол, равнозначный глаголу "спасти". Даже если в ЦЯ есть абстрактное существительное со значением 'спасение' не следует полагать, что оно непременно может употребляться во всех вышеприведенных контекстах. Переводчику следует следовать норме его употребления в ЦЯ, используя естественные словосочетания с этим существительным. В противном случае буквальный перевод этих выражений просто поставит в тупик читателя, у которого вполне может создаться впечатление, что перед ним иностранная книга, не имеющая к нему никакого отношения.

1–е Послание Иоанна 4:8 заканчивается словами: "Бог есть любовь'! Слово "любовь" как и слово "спасение" — это абстрактное существительное. Во многих языках действие, представленное абстрактным существительным, может быть выражено только при помощи глаголов, и для того, чтобы выразить истину, содержащуюся в вышеприведенном стихе, следует сказать: "Бог любит"

Переводчик должен знать, что существует не только опасность установления межъязыковых "соответствий" отвлеченных существительных, но также опасность "изобретения" новых абстрактных существительных в ЦЯ. Они могут оказаться неприемлемыми или же могут иметь какое — то другое значение. Например, в языке мазахуа (Мексика) отвлеченные существительные образуются путем прибавления приставки Так, в этом языке есть глагол 'ene "играть" и существительное tene "игра, игрушка"; охи "спать, проводить ночь" и t'oxü "гнездо". В нем также есть глагол ejme "верить", и у переводчика может возникнуть соблазн номинализировать его, чтобы получить существительное со значением 'вера' но в действительности слово téjme уже существует в языке мазахуа и обозначает хорошо известный напиток из зерна.

К аналогичным нежелательным результатам приводит попытка устанавливать жесткие частеречные соответствия, вне зависимости от того, с какими языками мы имеем дело. Танкок в статье "Некоторые стилистические проблемы при переводе с французского" указывает: "Часто французское предложение фактически непереводимо, если строго придерживаться того, чтобы французский глагол всегда передавался английским глаголом, прилагательное прилагательным и так далее. Только изменение всей модели предложения, в которой функцию глагола выполняло бы, скажем, прилагательное, приведет к естественному звучанию перевода, и точный смысл оригинала будет передаваться точно и легко" [Tancock 1958, с. 32].

Таким образом, необходимо остерегаться тенденции устанавливать частеречные части речи, межъязыковое соответствие соответствия. Один переводчик даже прославился тем, что использовал в своем переводе заимствованное из общенационального языка слово для передачи союза "и" всякий раз, как он встретится в оригинале. Он сделал это потому, что в ЦЯ не было слова со значением союза "и". Переводчик не понял, что для естественного выражения в ЦЯ того, что в оригинале выражалось при помощи соединительного союза "и" необходимо использовать простое соположение придаточных предложений без всякого соединительного слова.

Помимо частей речи, в переводе могут калькироваться и определенные грамматические черты оригинала. Так, пассивный залог может переводиться при помощи пассива, активный залог — при помощи актива, прямая речь передается прямой речью, множественное число — множественным числом и т. д., даже если это звучит неестественно на ЦЯ или дает в результате не тот смысл. Когда встает проблема выбора той или иной грамматической категории ЦЯ (скажем, актива или пассива), то буквальный подход к переводу выражается в том, что переводчик выбирает определенную форму, соответствующую форме оригинала, не учитывая различий их функционирования в данных языках.

Так, в некоторых языках единственной формой цитирования является прямое цитирование; в других, как например, в навахо (США) и сьерра — чонталь (Мексика), используется как прямое, так и косвенное цитирование, но первое встречается чаще, чем второе. Тем самым предложения, выраженные в форме косвенной речи, обычно передаются как прямые цитаты. Кроме того, в таких языках слова, выражающие внутренние мысли или установки, так же как и слова, предполагающие речь (такие как признаться, упрекнуть, увещевать), должны переводиться в форме прямой речи. Например глагол "признаться" можно передать лишь описательно: Сказал: "Я поступил плохо".

Во всех языках слова располагаются в определенном порядке — в некоторых в более жестком, в других намного более свободном. Довольно часто переводчики не понимают, что сам порядок слов может быть смыслоразличительным. Например, в английском языке именно порядок слов позволяет различать подлежащее от прямого дополнения в следующих предложениях: John hit Bill ('Джон ударил Билла") и Bill hit John ("Билл ударил Джона"). Поэтому перевод, буквально сохраняющий порядок языковых элементов оригинала (будь то слова, придаточные или самостоятельные предложения), очень часто может привести к серьезным искажениям смысла. Например, поскольку во многих языках последовательность описываемых событий соответствует их хронологическому порядку, буквальное перенесение порядка слов оригинала может привести к ложному впечатлению относительно реальной последовательности событий. Так, в Евангелии от Луки (Лк 10:34) сообщается, что добрый самарянин "перевязал ему раны, возливая масло и вино" Сохранение такого порядка слов в переводе означало бы в некоторых языках, что самарянин вначале тщательно забинтовал раны, а затем лил масло и вино на бинты. Аналогичный пример мы находим в Мк 1:40, где сказано: "Приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая перед Ним на колени…" В буквальном переводе это означало бы, что прокаженный сперва умолил Иисуса и лишь затем упал перед Ним на колени; поэтому в ЦЯ следует изменить этот порядок, чтобы избежать подобного недоразумения.

Проблему иного типа может проиллюстрировать пример из языка сьерра — запотек (Мексика). В этом языке обращение всегда ставится в начале предложения. Однако в Мф 6:30 Иисус заканчивает свой упрек обращением "Маловеры!" Следующее предложение начинается: "Итак, не заботьтесь…" Как следствие, носитель языка, помогавший переводчику, соединил обращение с этим предложением и истолковал полученную последовательность как означающую: "У вас мало веры, но не беспокойтесь об этом!" Правильное решение состояло в том, чтобы поместить обращение в начало 30 стиха.

В буквальном переводе часто сохраняются предложения той же длины, что и в оригинале. Конечно, длина предложений в оригинале сильно варьируется: это могут быть и очень краткие предложения, как в Ин 11:35 "Иисус прослезился" (всего три слова в греческом: έδάκρυσεν ό Ίησοΰς, edakrysen ho Iesous), и такие предложения, которые охватывают сразу целый ряд стихов, как, например, в посланиях апостола Павла. Фрагмент 2 Фес 1:3–10 представляет собой яркий пример такого пространного предложения. В буквальном переводе этого фрагмента (ср., например, один из английских переводов: ASV) здесь может сохраняться одно предложение. Однако поскольку столь длинные предложения не являются естественными для некоторых языков, другие английские переводы разбивают одно предложение оригинала на несколько самостоятельных предложений: RSV — на четыре, NASV — на пять (хотя даже в этом случае предложения остаются длинными и сложными). В TEV здесь имеется девять предложений. А в языке чух (Гватемала) необходимо использовать целых 22 (!) предложения, чтобы естественным образом перевести данное предложение оригинала.

В греческом тексте Нового Завета имеется много других примеров длинных предложений, распространяющихся на несколько стихов. Например, Ин 4:1–3 представляет собой одно предложение в греческом, что в Синодальном переводе также переведено при помощи одного предложения: "Когда же узнал Иисус о дошедшем до фарисеев слухе, что Он более приобретает учеников и крестит, нежели Иоанн, — хотя сам Иисус не крестил, а ученики Его, — То оставил Иудею и пошел опять в Галилею" Мы видим, что внутри этого предложения имеется еще одно (… хотя сам Иисус не кресгил…). В переводах на языки агта (Филиппины) и пополока (Мексика) необходимо было разбить все вышеприведенное предложение на более мелкие части и изменить последовательность описываемых событий. Таким образом, начало предложения: "Когда же узнал Иисус…" было заменено на "Когда же узнал Иисус, какой слух дошел до фарисеев" и поставлено в начало ст. 3, так что ст. 1 стал начинаться следующим образом: "Фарисеи услышали… " а вводное предложение из ст. 2 стало рассматриваться как отдельное предложение. После всех этих изменений порядка стихов, они стали нумероваться как 1–3 вместо 1, 2, 3.

 

Лексические особенности

Все рассмотренные выше примеры связаны с буквальным переносом в текст перевода грамматических черт оригинала. Еще более характерно как для буквальных, так и для умеренно буквальных переводов калькирование лексических черт.

Возможно, наиболее очевидным случаем лексического калькирования является однозначное соответствие. При этом определенной лексической единице оригинала, какой бы сложной она ни была по своей семантической структуре, подбирается в качестве эквивалента некоторая лексическая единица ЦЯ. Однако существует много языков, в которых нет отдельных слов со значением 'оправдывать' 'освящать' 'наказывать' и т. д., но в которых указанные понятия выражаются посредством равнозначного предложения. Вследствие указанной тенденции, переводчик может не заметить равнозначного выражения, состоящего из нескольких слов, и сделать вывод, что в ЦЯ нет подходящего слова, после чего он может использовать заимствование такого слова из своего собственного языка. С другой стороны, были случаи, когда переводчики использовали одно и то же слово ЦЯ для обозначения целого ряда связанных между собой, но тем не менее различных понятий, поскольку в ЦЯ для них не было соответствующих эквивалентов. Один переводчик одинаково переводил такие понятия оригинала как "погибнуть", "быть приговоренным" и "быть осужденным" при помощи глагола "пропасть", поскольку такие юридические выражения, как "приговорить" и "осудить" требовали нескольких слов. Другой переводчик использовал для слова "апостол" постоянный эквивалент "слуга", для слова "мир" — "счастье", а для слова "верный" — "хороший", не учитывая, однако, того, что в каждом из этих случаев в ЦЯ существовал — таки более точный эквивалент, который и следовало использовать. В некоторых случаях этот более точный эквивалент представлял собой фразеологизм, в других — словосочетание, состоящее из нескольких слов.

С тенденций устанавливать соответствие между словами оригинала и словами ЦЯ близко связана тенденция использовать одно и то же слово ЦЯ во всех случаях употребления определенного слова в оригинале, т. е. сохранять однозначное соответствие между оригиналом и ЦЯ. Но это не всегда возможно даже между родственными языками (например, такими как испанский и португальский), не говоря уже о весьма различных между собой языковых системах.

В качестве иллюстрации этого утверждения можно привести следующее сопоставление выражений языка валга (Гана) и русского языка. Во всех нижеприведенных выражениях используется глагол diy с первичным значением 'есть, кушать', а в русском языке каждый раз необходимо использовать особое слово или выражение.

Таким образом, переводчик должен тщательно анализировать значения конкретного слова в различных контекстах. В противном случае, буквальный перевод часто приводит к бессмыслице. Так, в 1 Ин 3:14 сказано: "Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь" В одном языке слово, использованное переводчиком в значении 'перейти' в действительности означало 'перейти по тропе', что создавало впечатление, будто жизнь и смерть представляют собой физические, пространственные места. В Рим 1:15 апостол Павел пишет: "Я готов благовествовать и вам"; однако слово, которое один переводчик употребил в значении 'быть готовым', обозначало лишь физическую готовность. Читатели сделали вывод, что Павел просто упаковал вещи и собрался ехать в Рим. Фразеологизмы и фигуры речи представляют особые трудности для переводчика, так как они почти всегда специфичны для каждого конкретного языка, и только в редких случаях они могут прямо переноситься в другой язык. В каземе, языке Ганы, один фразеологический оборот буквально означал "У него крепкий желудок", что по — русски звучит как своего рода медицинская оценка состояния здоровья. Однако на самом деле это выражение означало "Он храбрый" Аналогичным образом, когда мы говорим "Он человек", то для кого — то это прозвучит тривиально: как может человек не быть человеком? Но в действительности это значит "Он приличный человек" "Он на правильном пути" звучит как очевидное утверждение о том, как следует ходить в сельской местности, хотя на самом деле это означает "Он поступает правильно" Фразеологизмы и фигуры речи почти никогда не сохраняют своего смысла, если их буквально переводить на какой — либо другой язык.

Фразеологизмы и фигуры речи имеются во всех языках, но очень редко обнаруживается соответствие между идиомами и фигурами речи оригинала и фразеологическими единицами и фигурами речи ЦЯ. Следовательно, если их перевести с языка оригинала на ЦЯ буквально, они почти наверняка будут поняты неправильно. Эти происходит вследствие того, что образные словоупотребления оригинала не воспринимаются фигурально читателями ЦЯ, а также вследствие того, что образы, использованные в фигуральном выражении оригинала (например, овцы, виноградная лоза, доспехи), незнакомы читателю. Кроме того, данная фигура речи или фразеологизм могут уже иметь в ЦЯ определенное значение, отличное от ее значения в оригинале. Может быть и так, что образность ЦЯ ограничивается определенными типами дискурса (изречения, загадки, пословицы), но не используется в том типе дискурса, который имеет место в оригинале.

Такие фразеологизмы как "вкусит смерти" (Ин 8:52), или "что — то странное… влагаешь в уши наши" (Деян 17:20), или "уста их полны злословия и горечи" (Рим 3:14) почти наверняка необходимо перефразировать в переводе для того, чтобы сохранить смысл. Таким образом, буквальный перенос лексических единиц никак не лучше буквального переноса грамматических черт оригинала. И то и другое может привести к искажению смысла, и даже если этого не произошло, то весьма велика вероятность, что либо смысл сообщения будет неясен, либо сам текст перевода будет звучать смешно, подчеркивая иностранный характер своего происхождения.

 

Прочие особенности текста

Во всех языках используются конструкции, содержащие определенную имплицитную информацию, т. е. информацию, которая не выражена явно, но подразумевается в контексте. Например, в Деян 7:9 Стефан говорит, что патриархи "продали Иосифа в Египет" Во многих языках это суждение должно быть дополнено до полного высказывания "продали Иосифа людям, которые увезли его в Египет" Или, например, в Деян 24:24 Лука записывает, что Феликс "призвал Павла и слушал его" Однако он не упоминает о том, что Павел действительно пришел, когда Феликс призвал его. Еще один пример находим в Лк 1:9–11. Здесь рассказывается, что Захарии "по жребию… досталось войти в храм Господень для каждения" (ст. 9) и что "явился ему Ангел Господень, стоя по правую сторону жертвенника кадильного" (ст. 11), однако нигде в явном виде не говорится, что Захария действительно вошел в храм. На некоторых языках это требуется сформулировать, в противном случае читатели будут поставлены в тупик, поскольку в последовательности событий будет недоставать определенного звена.

В 1 Тим 5:3 говорится: "Вдовиц почитай, истинных вдовиц". Значение выражения "истинных вдовиц" проясняется только в ст. 5, в котором Павел говорит: "Истинная вдовица и одинокая…" Таким образом, становится ясно, что в этом контексте подлинная вдовица — это женщина, которая не просто вдова, но также совсем одинока, и о которой некому позаботиться (ср. ст. 4). В чинантек (Мексика) эти сведения необходимо перенести из ст. 5 в ст. 3; в противном случае выражение будет воспринято как обозначающее любую женщину, у которой умер муж. Полное значение выражения "истинные вдовицы" имплицитно выражено в ст. 3, а в ст. 5 оно выражено в явном виде, и потому во многих языках, таких как чинантек, необходимо сделать неявную информацию явной где — нибудь в начале дискурса, чтобы избежать коммуникативной ошибки.

Вопрос о том, когда такого рода имплицитную информацию необходимо представлять в явном виде, рассматривается в гл. 3. Сейчас необходимо подчеркнуть лишь следующее. Если подобная имплицитная информация оставляется неявной в ЦЯ, это часто может приводить к искажению смысла или же к тому, что перевод будет оставаться темным или вовсе бессмысленным.

Информация может также даваться в общем виде. Но "общие понятия или утверждения" неодинаковым образом используются в различных языках: передаваемая ими информация может значительно различаться. В Деян 16:3 говорится, что Павел обрезал Тимофея "ради Иудеев" На языке сьера — отоми это означало бы, что иудеи потребовали, чтобы Павел сделал это, и он согласился, поскольку они угрожали его жизни и он испугался их угроз. Выражение оказалось слишком общим и было более эксплицитно переведено как "чтобы не смутить сердца иудеев" В конце стиха Деян 3:10 говорится, что люди были изумлены "от случившегося с ним" Это выражение используется в мазахуа (Мексика), но только по отношению к той ситуации, когда случилось что — то плохое.

Общее выражение иногда состоит всего из одного слова. Например, в Мк 12:11 Иисус цитирует Ветхий Завет: "Это — от Господа" Но для носителя языка гуаве (Мексика), помогавшего переводчику, было совсем непонятно, к чему здесь относится "это", так что в переводе пришлось выразить первую часть вышеуказанной цитаты более эксплицитно. В Деян 14:23 сказано: "Когда же они рукоположили им пресвитеров к каждой церкви, они помолились с постом и предали их Господу, в Которого уверовали" В данном случае местоимения "они" слишком далеко удалены от своих антецедентов, Павла и Варнавы, чтобы носитель языка сьерра — отоми (Мексика) мог знать к кому они относятся. Поэтому первое "они" было заменено на "Павел и Варнава"

С общими словами и утверждениями связаны и неоднозначности, двусмысленности текста. Все комментаторы согласны в том, что в оригинале много неоднозначных мест. Однако не все из различных возможных истолкований, обнаруживаемых в комментариях, должны быть отнесены к разряду подлинных неоднозначностей. Так, если обратиться к 22 комментариям и справочным пособиям к тексту Послания к Колоссянам, то применительно к первой главе этого послания, состоящей из 28 стихов, мы обнаружим, по крайней мере, 71 случай расхождения во мнении комментаторов. В буквальном переводе делается попытка переводить неоднозначные места таким образом, чтобы для читателя было открыто то же самое количество возможных истолкований. Следуя этому подходу, переводчик не только вводит в свой текст неоднозначные формулировки, которые на самом деле таковыми не являются, но и подвергается риску ввести новые неоднозначности, которых нет в тексте оригинала. Например, определенный текст может одновременно означать как А, так и Б, а попытка сохранить данную двусмысленность текста может привести к тому, что он будет значить либо Б, либо некое новое прочтение В.

Кроме того, новые неоднозначности с неизбежностью будут вводиться грамматическим строем или словарем ЦЯ. Таким образом, при буквальном переводе проявляется тенденция к увеличению числа неоднозначностей в тексте на ЦЯ по сравнению с оригиналом.

Что же в таком случае должен делать с этими неоднозначностями переводчик, стремящийся к идиоматическому переводу? Неоднозначности, возникающие под воздействием грамматического строя или словаря ЦЯ, обнаруживаются путем опроса носителей языка и затем устраняются (там, где это можно сделать естественным образом). В то же время неоднозначности оригинального текста изучаются в свете непосредственного и более отдаленного контекста. Часто какой — то грамматический или лексический признак или тематическое предназначение данного абзаца или раздела покажут, что там нет никакой неоднозначности. Однако, когда такого рода данные не обнаруживаются или не помогают найти нужное решение, которое имело бы высокую степень вероятности, неоднозначность сохраняется в переводе.

Однако иногда структура ЦЯ не позволяет сохранить неоднозначность. В таких случаях необходимо решить, насколько важна эта неоднозначность. Когда есть определенные за и против различных интерпретаций, а неоднозначность не так важна, то можно остановиться на любой из нескольких интерпретаций (например, в случае подготовки двуязычного издания можно выбрать точку зрения, представленную в параллельном общенациональном переводе). Если же, что случается чаще, перевод, предназначенный для использования в двуязычном издании, также неоднозначен, и неоднозначность не очень важна, можно выбрать то значение, которое скорее всего имел в виду автор в данном контексте. Когда неоднозначность важна (например, если она связана с определенными богословскими интерпретациями), одно из истолкований может появиться в тексте, а другое — в примечании.

Вышеприведенный перечень языковых признаков оригинала, которые часто переносятся в перевод в буквальном виде, легко расширить. На самом деле, безопаснее сказать, что не существует ни одной стороны лексической или грамматической структуры оригинала, которая не могла бы при буквальной передаче на ЦЯ либо исказить смысл оригинала, либо вовсе лишить переводной текст смысла.