В «Варяке» было совсем пусто. Похмельное утро уже закончилось, обеденный сплин еще не наступил. Посетители пивной разбрелись по своим субботним делам. Только Тамара паковала новую партию пустых пивных бокалов в морозильную камеру для создания инистой патины, а в закулисье гремел стальными пятидесятилитровыми кегами грузчик Володя.

Нестор из вежливости — не убегать же без угощения? — присел за столик с пинтой пива. Пинтой здесь называли пол-литровый бокал «с горкой». Эта «горка» якобы давала недостающие семьдесят миллилитров, что в сумме составляло традиционную английскую меру пивного объема. Но поскольку роль «горки» (а также предгорий) выполняла не успевшая осесть пена, то пинта, скорее всего, была не английская, а на сто миллилитров меньше — американская жидкая. Но никто этот вопрос не поднимал. Пинта себе и пинта. Выпьешь восемь пинт — готов один галлон. Очень удобно.

Наверное, все мужчины, пересекавшие порог этого заведения, ощущали некое особое состояние души. Стены «Варяка» — одной из многих хороших питейных — были, что называется, «намолены», как в церкви. Только в молельных храмах пахло ладаном, а здесь царила устоявшаяся смесь запахов, которую ни с чем нельзя перепутать. Треск суеты, бремя забот, копоть неприятностей — все было смываемо вмиг густой пеной и, что самое главное, аутентичной атмосферой покоя и тишины.

Нет, здесь часто, особенно по вечерам, стоял гомон, бушевали страсти, иногда — не специально — билась посуда. Кстати, лица здесь бились весьма редко, вопреки расхожему мнению. Нестор посещал «Варяк» уже несколько лет кряду и ни разу не стал свидетелем драки.

Пивная не любила сложных отношений и запутанных коллизий. Здесь все узлы распутывались, все напряжения спадали, все неровности сглаживались, все обиды вначале обострялись, зато потом благополучно забывались.

Нестор находил некую схожесть между этим современным трактиром и мужским клубом «Диоген» викторианской эпохи, тем самым клубом, где завсегдатаем был Майкрофт Холмс, важный государственный чиновник, старший брат знаменитого сыщика с Бейкер-стрит. Да, «Диоген» был клубом молчунов, а в «Варяке» пиво развязывало язык, и, если посетители пришли вдвоем-втроем или компанией, то молча они никогда не сидели.

Но зато в «Варяке», как и в «Диогене», не было женщин. По долгу службы присутствовала извечная барменша Тамара, но ей было можно по вселенскому сценарию. Она была жрицей, пифией, неизменным ритуальным атрибутом этого места. Любая же сторонняя женщина, зашедшая за компанию со своим мужчиной, — а такое иногда случалось по недоразумению, — чувствовала себя здесь совершенно чужой, как мужчина в салоне красоты или как рыба, выброшенная на берег. Такая женщина сначала пыталась принять участие в общей беседе, даже пробовала задорно смеяться и поднимать тосты. Но ни одной женщине никогда не удавалось по-настоящему проникнуться genius loci, как говорили раньше в Древнем Риме и его колониях, или spirit of place, как говорят нынче в Великобритании и в ее колониях.

Кроме того, во-первых, здесь редко говорили тосты — только поднимали бокалы друг другу навстречу, обозначая новый абзац в беседе. Во-вторых, увесистый пивной бокал красиво смотрится в женской руке, только если она — баварская разносчица пива на Oktoberfestе, одетая в традиционный Dirndl.

И вот случайная гостья «Варяка» сникала, осознав свою чуждость и неприкаянность, выпадала из общей беседы, начинала скучать. Потом начинала злиться — на пиво, на все пивные в целом и на «Варяк» в частности, на себя и на своего мужа-парня-знакомого, который не отговорил ее от посещения этой обители зла. В конце концов, она покидала это место либо в сопровождении того мужчины с которым пришла (он при этом часто оглядывался на остающихся за столом и смотрел ни них и на недопитый бокал печальным взглядом побитого пса), либо сама, в лютом гневе, если ее сегодняшний спутник решил продлить часы медитации.

Одним словом, «Варяк» имел суровую эгрегориальную защиту от женского вторжения — как от физического, так и от ментального. Это был иной мир, совершенно не понятный женщине, которой сама природа предназначила обращать свой деятельностный взор вглубь семьи, изнутри оберегать домашний очаг. Это было сугубо мужское альтернативное пространство для тех, кто каждый день шел во внешний мир, как на мамонтову охоту, — добывать, охранять, решать вопросы, избавлять от проблем. Да, мамонты стали другими, но мужское племя охотников осталось тем же. И отдыхало это племя здесь.

Но сегодня и сейчас здесь не было женщин, не было мужчин. Было пусто, и так будет еще час-полтора, пока озабоченные отцы семейств и беззаботные холостяки не начнут подтягиваться сюда за предобеденным аперитивом.