В 1943 году Ролан с мамой вернулся в Москву из эвакуации. В Йошкар-Оле их называли «выковырянными». Как ни убого было их жилище, всего двенадцать метров на четверых, но это был родной дом, Зацепа у Павелецкого вокзала.

Брат Гера, едва закончив школу, ушел на фронт. На войне был и отец. Пробитое на гражданской горло избавило его от передовой, но бывший кавалерист добывал для фронта лошадей. Фронтовые треугольнички от родных Быков берег всю жизнь.

Тетрадь 1945 года начинается 16 мая, всего через неделю после праздничного парада Победы на Красной площади. В конце парада проходившие маршем воины с грохотом бросали к подножию мавзолея фюрерские знамена. После парада их грузили и увозили с площади. Близживущие мальчишки, и среди них Ролан, пытались рвать их на части, но не очень удавалось - материя была крепкой. Тогда они вцеплялись в уезжающие грузовики, хотелось крушить вражеские штандарты и знамена. Солдат безнадежно колотил древком знамени по голове Ролана, он разжал руки только у начала Ордынки, которая вела к дому. А вечером был невиданный салют, Красная площадь не могла вместить всех желающих, был в этой толпе и Ролан, а на следующий день видел там гору башмаков, потерянных ликующими.

Праздник закончился, и началась жизнь. Отец домой не вернулся. Уехал сначала в Литву, проработал там год директором создаваемого колхоза. Заехал ненадолго в Москву и отправился во Львов. Там и осел. Вскоре завел другую семью, не разведясь с матерью сыновей. Ролан был зол на отца и обижен за мать. Получая паспорт, он не стал исправлять ошибку в метрике, остался Анатольевичем вместо Антоновича. «Хто в тэбэ батько?!» - возмущался отец.

Мама устроилась на работу. Зарплата была копеечная, но из нее она выкраивала деньги для старшего сына и все пять лет посылала ему в Ленинград, где он учился в военно-медицинской академии. Ролан подрабатывал колкой дров и натиркой полов в их сорокачетырех-комнатной коммуналке. На курево и на трамвай хватало. Очень бедно они с мамой жили, к тому же на беду она еще и болеть начала. Не блистал здоровьем и Ролан. Гера прислал брату флотскую шинель. Это был такой подарок! Как новая шинель для Акакия Акакиевича, которого он мечтал сыграть. Он относил ее десятый класс и все четыре года в институте.

Возобновились занятия в городском доме пионеров, куда в театральную студию Ролан ходил еще с довоенных лет. Но он понимал, что должен быть опорой для матери, которую очень любил, и все силы бросил на учебу. Мама часто лежала в больнице, и Ролана поддерживали и подкармливали тетя с мужем.

Как-то Ролан сказал: «Я всю жизнь с собой возился». Эта возня началась в старших классах. Он решил вырабатывать характер. Давал себе задания, горевал, когда не получалось. «Я побит - начну сначала!», - прочел он фразу знаменитого ученого Бенджамина Франклина. Это стало девизом в жизни.

Среди родных и близких Ролана никто, кроме мужа тетки, не пострадал от репрессий. Муж ее носил до войны два ромба на форме. Он сгинул, но о его судьбе узнали после смерти Сталина. А пока вождь был жив, особенно в годы войны, Ролану, как и миллионам граждан страны, было страшно подумать, как жить, если его не будет.

Когда-то был анекдот: одному из своих генералов Наполеон сказал: «Если бы у меня была газета "Правда", никто не узнал бы о моем поражении под Ватерлоо». О многом тогда не догадывались.

Пионер, затем комсомолец, Ролан Быков был типичным советским юношей. Это позже придумали словечко «совок», а тогда никому такое не могло бы прийти в голову. Автор «Чучела» Владимир Железников как-то сказал: «Мы были рабами». Быков возразил: «Нет. Мы были верующими. Мы верили в добро, дружбу, любовь, благородство, труд. Нам икону заменили и внушали ненависть к врагам. Но я не чувствовал в душе своей ненависти». Тот, кто заботился о тряпках, слыл мещанином, кто добивался нечестно места под солнцем, карьеристом. А что мешало процветанию страны - отдельными недостатками буржуазной идеологии и культуры.

Директор городского Дома пионеров на Стопани, замечательный человек по фамилии Охапкин, купил гордомовцам ботинки и одежду -белый верх, черный низ - и отправил летом ребят на пароходе на сорок дней до Астрахани и обратно. На остановках они выступали. На всю жизнь Ролан запомнил эти летние гастроли. В разрушенном дотла Сталинграде они пели, стоя у костра, «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы - пионеры, дети рабочих». Пламя и искры поднимались к звездному небу, обжигали лица и пионерские галстуки. Ребята не двигались и чувствовали, что не только поют, но присягают на верность Родине. Как бы потом ни менялась жизнь, какие бы огорчения она не приносила, тот костер был незабываем, и верность ему неубиваема.

Ролан очень хотел окончить школу с медалью. Много работал, но эвакуация свое дело сделала, окончил он с двумя четверками. Мама просила сына пойти работать. Они еле-еле сводили концы с концами. Может, от этого у него в восемнадцать лет обнаружилась язва желудка, которая еще долгие годы его мучила. Но Ролан упросил мать позволить ему учиться, пообещав, что будет отличником. Слово свое он сдержал.

Мама Ролана была миниатюрной женщиной. Отец и брат - выше среднего роста. Ролан уродился в маму. Он решил, что лучше ему поступать на режиссуру, но так как в студии в него верили, особенно девчата, решил рискнуть. Провалившись в три театральных училища, неожиданно был принят в Вахтанговское училище. Комиссия посчитала, что он может быть вторым Осипом Басовым, был раньше в театре такой замечательный вахтанговец. Да и звезда театра Михаил Астангов и худрук Рубен Симонов были невелики ростом.

Он стал студентом, это было счастьем, и всю жизнь он считал себя вахтанговцем. И в студии, и в институте в него влюблялись, так что в итоге он на свой рост плюнул навсегда.

Учился Ролан самозабвенно, другого слова и не подберешь. Своей работоспособностью славился ученик Немировича-Данченко Всеволод Мейерхольд. К выпуску у него было двенадцать отрывков, у Быкова - шестнадцать. На сценическом движении студенты устраивали такие бои и драки, что это могло быть отдельным спектаклем. А танцевали так, что, увидев экзамен, руководитель Краснознаменного ансамбля Балтийского флота пригласил двух выпускников к себе солистами. «Мир увидете, и зарплата будет втрое больше любой театральной». Но Ролан и его товарищ Миша Бушнов отказались. Бушнов уехал в Ростов-на-Дону и стал там звездой, народным артистом СССР.

А пока идут экзамены, Ролан не задумывается, куда ему показываться. С третьего курса было известно, что Рубен Николаевич Симонов берет Быкова в свой театр. Но проклятая язва привела его перед дипломом в больницу, Рубен Симонов уехал в Чехословакию ставить спектакль и не оставил насчет Ролана распоряжений. Об этом он узнал, выйдя из больницы. Это был большой удар. Позже Ролан утешал маму: «Мне везет только странным образом. Через неудачу. Но она-то потом и оказывается везеньем». Молодежь в те годы почти не играла. На сцене царили имена и звания. Рубен Николаевич оправдывался перед партийными начальниками за то, что роль молодого вождя Куйбышева у него играл молодой Михаил Ульянов: «Да, он молод, но зато он у нас секретарь комсомольской организации».

Ролан послушал совета своего мастера Леонида Моисеевича Шихматова и пошел в Театр юного зрителя, где была довольно сильная труппа, а главным режиссером был мейерхольдовец Павел Цетнерович. Зарплата была вдвое меньше стипендии, а занятость - пятьдесят три спектакля в месяц. А еще капустники в ВТО, Быков был их королем с училища. Елки, гастроли летом, радио с замечательным режиссером Литвиновым.

Очень скоро он стал признанным лидером в театре. А лауреатство спектакля «О чем рассказали волшебники» по пьесе Вадима Коростылева заставило говорить о нем как о ярком театральном режиссере. Потом из этой пьесы родился сценарий «Айболит-66», но пока его ждет приглашение возглавить Студенческий театр МГУ.

16.05.45 г.

Сегодня видел пленных немцев: они сидели на машине. Очевидно, работают где-то, на них финские шапки, куртки с заплатами. Выглядят прилично. Пока машина стояла, около нее собралась толпа, немцам было не по себе. Конвоир, сидевший с винтовкой на машине, просил разойтись, но безрезультатно. Наконец, им дали по папироске, к этому времени машина тронулась. Их было четверо: один молодой с припухлыми губами, сравнительно красивый. Ему, очевидно, лет 16—17. Двое ничем не отличались, а четвертый был типичный фриц, как на картинках: злой и обросший, с очень злым взглядом.

22.06.45 г.

Началось лето. Промежуток времени, который можно заполнить по-разному. Странная вещь это начало! Теперь надо не «переживать момент», а прямо начинать работать над собой. Чего у меня нет? Организованности и образования. Я окончательный профан, я перешел в девятый класс, не прочитав хотя бы только русских классиков! Короче говоря, на лето надо наметить задачу, или, верней, задачи, и подумать, как их решить.

1) Организованность — задача, решение которой знаешь давно, но знаешь, что вряд ли доведешь эту нудную штуку до конца. Но если не теперь, значит, никогда!

2) Образованность — задача, которую нельзя решить окончательно. Слишком широкое понятие. За это лето надо хотя бы подогнать себя под образование — литературное и общее за 9-й класс, так, как я это понимаю. Конкретно: надо знать положение капиталистических государств, их экономики и всего прочего к этому моменту Таким или иным путем — попросить дядю Сеню или Пал Михалыча и пр. Знать хотя бы узко. Прочитать сызнова Пушкина, Лермонтова, Чехова, Гоголя, Байрона, Шиллера и пр.

Если будет первое, будет и второе.

05.07.45 г.

Базар в Москве все больше принимает размеры и характер старорусских ярмарок. На нашем Дубининском рынке балаганы, и артистами «работает» компания инвалидов (преобладают слепые, есть и прочие). Всевозможные «беспроигрышные» игры, испытания, гадания всех видов, шулерские игры, три карты и т.д., вытаскивания счастья морской свинкой и, наконец, пение и рассказывания. Все это идет под прибаутки, типичные зазывальные прибаутки.

Торговец папиросами (инвалид на одной ноге): «А ну, твари, покупай по паре, руль штука — возьмешь, закуришь и пойдешь».

А вот гадальщик Саша (он иногда гадает по руке, а чаще вытаскивает счастье — не он, а его морская свинка). Саша называет себя заслуженным хиромантом московского базара. Он гадает с такими прибаутками, что просто собирается гогочущая толпа.

Вот то немногое, что я запомнил (или мог запомнить, потому что Саша в угоду базарной публике выдает иногда нецензурные глуповатые шутки).

В руках у него ящик, на котором стоит ящичек и около него сидит морская свинка. Лицо его изуродовано оспой, но все-таки он как-то красив, несмотря на слипшиеся глаза. Вот он присел на корточки и закричал: «А ну, девки, бабы, подходи, скажу, на что слабы. Гадает заслуженный четвероногий зверек дядя Дима. Гадает — не врет, недорого берет. Сам деньги берет, сам сдачи дает. Гадает лично, точно и заочно. Гадает о жизни, о счастье, о несчастье, о тревоге, о дороге, кому водку пить, кому под судом быть, кому в тюрьму угодить. Кому родить, кому погодить, кому напиться, кому жениться, кому с кем спать завалиться. Пять рублей, пять рублей. За пять рублей дома не построишь, крыши не покроешь, ботинки не купишь, а интерес получишь».

28.08.45 г.

Вернулся из поездки по Волге (Москва—Астрахань—Москва за 40 дней). Лето окончено, летом доволен. Можно было сделать гораздо больше.

Сегодня решил, что вести тетрадку записей необходимо хотя бы для разговора по душам с самим собой, что очень поможет в деле самоконтроля и развития умения стройно и логично доказать или выразить свою мысль; работать над почерком, грамматикой и слогом также можно здесь.

В эту тетрадь надо внести все хорошее и ценное, что я вынес из этой поездки, и попросить Женю сделать соответствующие зарисовки. Затем надо переписать в эту тетрадь все промежуточные записи. Приступим прямо к делу.

01.09.45 г.

Сейчас мне в метро сказали: «Вот стоит и молчит — сразу видно, суворовец». (Почему? Идиотизм.)

05.09.45 г.

Со «студией» ни черта не получается — один без почвы, без знаний, очень плох. Нужно, несомненно, единоначалие, но ядро и коллектив должны оставаться. Трудно без знаний и прочего это все делать! Да не в этом соль, потому что это дело решенное. Итак, приду, создам совет. Для чего? И что на этом совете надо сделать? Во-первых, по-моему, настроить на линию «заранее намеченного плана», а не «провалился я — спасите». Это первое. Второе — вместе подумать и решить, что надо и как надо сделать.

Конкретно: 1) Вика 2) Наташа 3) Эмиль4) Ролан 5) И... 6) И... Этого вполне достаточно. Поставить всем задания и реальные сроки их выполнения.

08.10.45 г.

С 15 числа прошлого месяца прошло довольно большое количество времени (неверно по-русски, количество не может проходить). Ядра не сделал — оно сделалось. Коллектив (хотя еще не очень сплоченный) есть.

Работа большей частью выполнена. Остается 8 дней до 16-го числа, а у меня самого многое не сделано: стихотворение не сделано целиком; проза — еще немного доработать; сценка — тоже немного доделать...

Учиться надо непременно хорошо! Все надо делать хорошо! Все, за что ни возьмись, надо сделать аккуратно и полностью. Ни в работе, ни в дисциплине не может быть половинчатости. Золотую медаль, если возможно, надо получить — обязательно получить, в студии побольше заниматься, «Ночь» дописать...

11 ноября мне будет 16 лет. Пускай это будет звучать немного странно, но пусть у меня к этому дню не будет ничего такого, что надо бы доделать!

Вчера в филиале МХАТа смотрел «Школу злословия» с хорошими силами. Ах, какая чудная вещь! Как она поставлена и как исполняется! Андровская и Станицын просто великолепны. Масальский здесь более на своем месте, чем где бы то ни было. Признаюсь, подобной вещи я никогда не видывал.

Итак, продолжу свою, так сказать, мысль. К шестнадцатилетию не иметь ничего, что бы надо было доделывать.

В школе — тетради и исправление отметок, 7 ноября кончается четверть, к 11-му можно будет получить табель.

В студии, естественно, все доделать.

В своем поведении, что вижу пока, что можно изжить, — изучить.

«Ночь» — я не берусь, но продолжить надо.

Пришли девчата, принесли томик Есенина. Хотим с Милочкой ставить «Анну Снегину». Странно. Я был всегда того мнения, что за подобные роли мне нечего браться. Рост! Попробую — и кто его знает. Интересно, как отнесется к этому Ольга Ивановна?.. Сегодня надо переписать отрывок в тетрадь. Если не успею, то перепишу завтра на уроках, книгу надо завтра отдать...

12.10.45 г.

С того дня прошло немного времени (я говорю о 08.10) — маловато сделал.

Буду более организован, сегодня сделаю все, что есть недоделанного по дому и по школе, а именно: окно и штепселя, баня. По школе подогнать все по тем предметам, которые в субботу. Посмотрим к вечеру, что сделано!

Делал, но всего не сделал! Позанимался немецким и историей.

13.10.45 г.

Получил по немецкому 5 — хорошее начало, сегодня буду на именинах, точнее, дне рождения у Ады, — посмотрю, умею ли я веселиться у чужих.

Завтра или даже сегодня надо написать папе и Гере, но пока пойду в Библиотеку им. Ленина, может быть, там найду «Трубадур и две скрипки». А также поищу книги по режиссуре. Попробуем, черт возьми! Или мы хуже других, что ли!

16.10.45 г.

Возникли вопросы о труде, о месте, которое должно занять наше поколение в развитии общества.

Написал, если можно так выразиться, две главы «Труда». Надо окончить его и два других сочинения. Интересно! Это уже на что-то похоже.

19.10.45 г.

1-й студент (2-му студенту): Дурак!

2-й студент (1-му студенту): Тише, тише, я это скрываю!

Учитель (ученику): Так что ж ты — читал? Ученик (учителю): Так, поверхностно.

Учитель (ученику): Это как стрекоза. Порхает поверху, а вглубь не залезает. (Посмотрел на коровью наружность ученика.) А ты, так сказать, уже не стрекоза, а стрекозел.

Сейчас надо пойти к Володе, спросить темы сочинений и заданий на понедельник. Сегодня, кроме школьных занятий, положительно ничего не делал — спал. Да! Черт возьми! С грамматикой (синтаксисом) определенно плохо: сегодня получил тройку — это уже пятая тройка за этот год! Из них две за грамматику!

Вчера говорил с Викой: она мне рассказала о ее разговоре с Ольгой Ивановной. Если это все так, то я на этот год имею все данные для продуктивной работы. Она сказала — будет старшая студия: я, Эмиль, Леня, Феликс, Володя, Вика, Злата, Шура, Виталий, Наташа. Не знаю, точно ли то, что О.И. сказала о моей режиссерской работе, о «Проделках Скапена»! Ах, как я хотел бы, чтоб это было так, а дальнейшее зависело бы только от меня.

Все то, что намечалось, исполняется!

Получил от отца прекрасное серьезное письмо. Думаю, что даром его советы не пропадут, надо только выстроить режим дня и продумать, как все успевать и что вообще надо делать. Конкретные задачи во всех отраслях жизни надо иметь! Какие же?

1) В области физического состояния тела — раз.

2) Знания — два.

3) Студия — три.

4) Дом — четыре.

Утром обтираться водой, ложиться в 11—12, вставать в 7 часов, самому убирать постель, кушать вовремя, каждую субботу (или какой-нибудь другой день) ходить в баню, костюм, мыться, всегда чистое белье.

Готовить полностью уроки на каждый день, следить за письмом, читать. Что читать? Хотя бы то, что задал Пал. Мих.

Много работать по студии, дома, для этого точно выяснять задания от урока до урока.

Делать дома все, что скажут. К празднику. Дрова. И тогда все успеешь!

Начну вести запись заданий и выполнение их.

04.11.45 г.

Воскресенье: починить выключатель, уроки, обтирание, постель свою.

В 7 часов: школа, стихи и «музыкант», дрова, костюм, «Психопаты», письмо Гере, книга! (Записаться в библиотеку напротив школы.)

Завтра контрольная по алгебре! Геометрия, немецкий, литература.

06.11.45 г.

Понедельник. По литературе получил 5, по геометрии — 4, по алгебре — 5, по немецкому не вызывали. Итак, у меня пять троек в четверти! Из них две несправедливы. Затруднения с выполнением заданного такие: не могу после школы и обеда ничего делать - отвык, что ли?

Я встаю в 7, делаю обтирание, учу все уроки, делаю по дому, мало это! Мало! Спать ложусь не в 12, а в 10 — позднее не могу, болит голова. Я не болен — отвык. Ну это мы поборем. Я думаю, после школы отдохнуть немножко надо. Но как? Спать? С часок приблизительно. Кто его знает? Или погулять... Хотя после праздников занимаемся во вторую смену. После школы студия, или кинотеатр, или книги. После праздника в первый же день запишусь в библиотеку. Вторую четверть надо кончить гораздо лучше.

Ну, благословляю тебя, Ролан!

Пока, а именно к утру 09.11.45 г., ничего не сделал по высшим желаниям. Все равно, вперед! Ну живее — за дело.

10.12.45 г.

Вечер. Большой перерыв со времен моей «последней» записи. Ошибки — старые. Учиться (на старых ошибках) начал давно, так что это не новость, а страшная, давящая «старость».

«Я побит — начну сначала!» — как говорил герой одного из произведений Ромена Роллана. Итак, я побит, побит самим собой — начну сначала.

11.12.45 г.

Послал Гере телеграмму. Завтра ему 19 лет. Желаю счастья, браток! Встал по звонку будильника, правда, потом ничего не сделал (по школе).

31.03.47 г.

Не понимаю, почему для того, чтоб стать сильнее, я решил, что необходимо быть хуже? Что за идиотский лозунг: «Хуже, но сильнее»? Наоборот: «Лучше и организованнее» — вот это и будет сильней. Кто мне вбил это в голову, как это я сам стал тем, кто был мне более всего ненавистен? Ведь я испугался жизни, замкнулся, оградился сетью лживых и подлых компромиссов... Я пошел по линии мелких людей, и на всякий трепет моей совести был готов не вызывающий у меня сомнения ответ — хуже, но зато сильней. Это все породило во мне черты Клима Самгина — я стал желчным, завистливым эгоистиком, живущим напоказ. Ничего я не сделал без оценки: «Не как это получится, а как это будет выглядеть». Клим еще имел собственное мнение, тогда как я действовал не сообразно правде, а сообразно тому, как и что будет выглядеть. И это породило во мне трусость. Все можно понять и простить, но трусость вряд ли... я до того себе мерзок, что мне просто страшно. Я должен стать человеком! Милые Гера и Артем, может быть, только потому, что я очутился рядом, соприкоснулся с вами, я в этом страшном контрасте понял, что я такое и где я шел. Как я не понял такую ясную вещь: хуже — это всегда слабее. А я надеялся на правду, «применительную к подлости». Что делать? Может быть, попробовать выработать себе правила, от которых стараться не отступать всеми силами:

1. В любых случаях жизни не врать и не преувеличивать.

2. Предельно себя организовать.

3. Как можно больше преодолевать свое «хочу» или «не хочу» ради «нужно» и «обязательно».

4. Не подличать (ну этого у меня фактически не было), не лицемерить, не сдерживать с расчетом своих чувств.

5. Меньше трепаться (!). Говорить и рассказывать что-либо только по надобности.

6. Быть человеком слова: не давать его опрометчиво, не обещать, чего точно не сделаешь.

7. Предельная чистота и искренность в отношениях с девчатами. Воспитать в себе истинные рыцарские качества, без рисовки.

8. По-сыновьи относиться к матери (!).

Каждый день вечером буду контролировать себя. Но, конечно, этот список только основа, так как я — такая мерзость, что мне нужно все прививать с азов.

«Я побит — начну сначала».

Студию надо бросить: она давно ничего не дает и только отнимает массу времени и сил. Сказано — сделано.

Все силы надо обратить на русский — надо постараться в 4-й четверти быть отличником. Познакомился с Журавлевым и Каминкой — обещали прослушать: дело за мной! И вообще, дело за мной! И неверно говорит Филиппов, что в театре человек не сам кузнец своего счастья. Сам и всегда — дело за мной.

Милая моя тетрадь, милый Герка, милый Артем, я вам обещаю до конца бороться с собой.

Как, между прочим, я люблю обещать и не люблю исполнять — это признак слабых. Ну что ж, я слаб — потому что плох.

31.03.47 г.

Вечером не чистил зубов, да и не вымылся, не доучил всех уроков. Ошибки только в организованности. За сегодня не сделал уроков, не отослал письма, и ложусь спать в 2 часа. По-моему, если спать днем, можно ложиться в 2 часа.

01.04.47 г.

По плану опять не выполнил графы «Уроки», но в моем распоряжении еще 2 часа. В отношении моего нравственного поведения нарушений не было, но не было и достаточных искушений.

Сегодня проконтролировал себя на занятиях и понял, что хоть занимаюсь я долго, но не во все вдумываюсь, просматриваю поверхностно, лавируя между непонятными местами.

Ставлю себе очередную задачу: не поняв до конца одной мысли, не приниматься за вторую.

Был на лекции по «Фаусту» Гете: лекция убогая и лектор слабенький — но всем, правда, не тем, кто сидел со мной, она понравилась. Я хотел пойти с Артемом, но тот сообщил, что идти не может. Мне почему-то показалось, что он ко мне резко охладел, он ко мне и не относился особенно по-теплому, но все-таки я сейчас очень дорожу им и его отношением, было бы очень обидно, если бы сейчас он от меня отвернулся. Отослал Герони-му письмо. Надо вновь приняться за работу над почерком — заставить себя писать, говорить и жить красиво. Надо подготовиться к субботе.

С надеждой отмечаю, что становится легче преодолевать себя.

Не знаю, может быть, я сделал глупость, что ушел, но не уйти я не мог. Сижу я в комнате Нэлли, занимаюсь, и вдруг до уха доносится традиционный «коммерческий» разговор. Этот разговор перерастает в «семейный скандальчик», и пошло... Меня поразила Нэлли. Она, такая высококультурная девушка, с таким остервенением говорила о том, что ей не дали однажды картошки и т.д. И потом, когда она вышла, я увидел на ее лице такое выражение «желудка», если можно так выразиться, выражение тупое, бессмысленно обиженное, что я тут же встал и уехал.

02.04.47 г.

Сегодня весь день дома. Получил по химии 4, между тем как знал урок хорошо — надо спокойно отвечать и стараться больше не получать четверок. Сегодня первый за несколько лет день, когда я хоть небрежно, не на 5, но приготовил все уроки. Кроме этого, сделал записную книжку и днем спал, так как встал в 6, а вчера лег в 1 час 30 минут. Утром зубы чистил, но до половины мыться испугался — завтра обязательно. Надо решить твердо, вернее, записать, что со Златой справедливей всего и полезней всего разорвать всякие отношения. Да — решено и твердо.

Новостей никаких, моральных срывов нет. Опять нерационально занимался, несколько раз болтал без толку и, кажется, «не совсем тактично» говорил с матерью. Да. Поленился вымыть себе тарелку и ел в грязной. В дальнейшем не допускать даже и таких мелочей, а это, кстати, и не мелочь. Завтра день наиболее свободный от уроков, надо занять его работой над Горьким и перепиской конспекта по «Ф». Надо как-то решать дело с историей в 3-й четверти — тут я очень легко могу сорваться. Я просто не знаю материал новых историй и «III части истории СССР». Буду делать так: выбираю тему и посвящаю ей воскресенье. Заниматься надо в духе билетов. Не управляюсь я до 12 часов — потеряю много времени каждого дня; надо твердо установить, что делать утром.

Кратко так: вставать не позже 7 (так и делаю, но чаще в 6 ч. 10—20 мин.), мыться до половины, для чего все готовить с вечера, чистить зубы и т.д. Натирать пол. Уже в школе в пустом классе заниматься дикцией, надо попросить директора, чтобы меня пускали раньше восьми. Если буду жить у Густы (да, оттуда, вернее, мама звонила туда, и дядя звал, говоря: «Что, неужели он, как глава семьи, лишен права делать указания, если в доме находится племянник». Пожалуй, логично. Вообще они очень хорошие, просто удивительные люди, но мне будет очень неприятно показываться им на глаза), то, пожалуй, с дикцией ничего не выйдет, ну да ничего — придумаем. Надо достать «Дом, который построил Джек» и добиться предельного владения текстом. Сегодня была контрольная по химии, и я получил если не тройку, то в лучшем случае четверку. (Опять! И опять знал материал! Волнуюсь.) Надо постараться не получать больше четверок! Вообще ничего не делать на 4.

04.04.47 г.

Для истории лучшее время — воскресенье.

По химии, оказывается, получил 5, это хорошо. Сегодня встретил парня с режиссерского оперного, он мне совершенно открыто сказал: «Попасть тебе — трудно, а вообще, нетрудно». Он мне было посоветовал пойти к Лесли заранее, но сказал, что тот человек резкий и может прямо сказать: «Подождите, подрастите», но, может быть, при деятельном вмешательстве Ольги Ивановны, и т.д. Я пошел в студию, репетировал, остался недоволен. Шел домой, устал, слушал восторженные планы Виктора — стало так грустно, всплыло все: и маленький рост, и отсутствие материальной базы, и характер, и плохое здоровье, и лень, и все, все. Почему-то захотелось представить себя с пистолетом, стало страшно... не от мысли смерти, а страшно от ощущения тяжелого и страшного в руке. К черту!

Не выучил астрономию и историю, а по той и другой могут спросить — ничего, на уроке выучу астрономию, а на астрономии историю. Остальное выполнил все.

Мне нехорошо, нехорошо на душе: я гаденький человечек средних способностей, хотя бы был сволочь и гад, а то ведь серость — хуже всего. Надо завтра написать Гере. Да! Треплюсь я не в меру — опять больше говорил, чем слушал. Совсем не говорить! Тянет к Златке, хочется ее ласки, слов и т.д. («и т.д.» — по-'шло здесь, кощунственно). Хочется, чтоб и Лариса относилась ко мне хорошо, хочется друга иметь такого, как Артем.

Да! Вот и искушение... Интересно! А ну-ка, переборем себя. Завтра я должен получить отметки только 5. Решено.

Так. За это время я достаточно определил свои главные недостатки: 1) Неряшливость. 2) Все напоказ. 3) Неумение использовать время в работе.

«Дом, который построил Джек» достал и почти все прочитал.

05.04.47 г. Суббота

За день — много интересного. В 7 часов пришел Артем и началось наше первое субботнее... ну... собрание, что ли. Это, несомненно, очень полезное дело, и мы его будем всемерно продолжать. Читал я — Артем меня так разгромил, что только ну! Пришел Виктор — добавил. Первое: все вещи красятся мной в одинаковый тон, второе: все вещи совершенно не отработаны, и я «читаю» только те вещи, только те места, которые ближе к сердцу, и т.д., и т.п. В общем — я не работаю, и это просто невыносимо. Вещи у меня одинаковые, и вообще все ни к черту, даже «Заяц», который раньше был удачей, как я думал, потускнел. Я понял и причину, но об этом писать нечего.

Меня очень волнуют Герины письма, они до того явно попахивают или сумасшествием, или каким-то исступлением, что каждое письмо читать просто страшно. Надо писать ему каждый день хорошие, простые письма.

Да! Сегодня не устоял против нового искушения. Я не знаю, что за класс у нас подобрался, но сегодня весь день все дуются в «расшибец» и в гадалку — я тоже не выдержал и играл во время перемен, урока и на 1,5 часа остался после урока, прозевав лекцию по физике. Чтобы этого больше не было!

Написал Гере письмо, не отослал, где-то затерялось. Начал «Хождение по мукам» — очень нравится.

06.04.47 г. Воскресенье

Встал в 7.30, все, что запланировал, — сделал (первые вопросы пяти билетов, но, кажется, надо изменить такой долгий план повторения и заниматься не только по воскресеньям, но и в другие дни — четверг!). В студию пошел — занимался недурно: вел репетицию сам, спокойно, споро, слова острые и выпуклые приходили сами собой, но у меня гадкий материал, пригодный разве только для «самодеятельности». «Хождение по мукам» - вот бы выбрать отрывок. А. Толстой пишет очень понятной для меня манерой... Был на вечере Каминки — впечатление хорошее, ожидал худшего. Хороший у него подбор вещей, хороша скромность в чтении, и я понять не могу, почему очень многое у него смешно. Говорил сегодня с Нэлли, долго и... ни к чему. Кажется, ей поскорее надо выходить замуж.

07.04.47 г. Понедельник

Я все больше начинаю съезжать с намеченного пути. Надо взять себя в руки: сегодня я не мылся до половины, сегодня я не делал того, что хотел, и совершенно по-глупому прозевал время идти в больницу. Теперь ждать еще целую неделю. Пойду в субботу до школы к 9 часам. Опять получил от Геронима бессодержательное письмо странного стиля и странного языка: мысли все хорошие, но больные, он словно в лихорадке, мечется и чего-то ищет, как бы я хотел ему хоть чем-то помочь. Написал ему письмо и отослал. Сейчас напишу и отошлю еще одно, только завтра. Сегодня писал диктант, знаю уже об одной ошибке, страшно интересно, на что написал, по всем расчетам — на четыре. Ну, дай бог.

Мне только сейчас становится понятной трудность быть тем, кем хочется, но или сейчас, или никогда.

08.04.47 г. Вторник

Получил 5 по алгебре (за устный ответ). Это достижение, так как я ни разу еще за три года за устный ответ 5 не получал. Написал письмо Герониму. Отослал два вчерашних, сейчас отошлю и это. Уроки почти сделал, утро провел хорошо. Опять играл в деньги — страшный азарт: хожу, а в карманах приятно гремят деньги на 10 рублей мелочью. Очень ярко вспомнилась моя довоенная жизнь: «расшибалка», «трали-вали» — я до того вспомнил все ощущения, что припомнились такие подробности из детства, которые я считал давно забытыми. Проиграю — проиграю, черт с ними — дело в ощущении, и потом, мне надо все попробовать. Завтра в студию. Постараюсь хорошо заниматься. Боюсь, как бы завтра не получить не 5 по какому-либо предмету — нетвердо готов.

09.04.47 г. Среда

Получил 4 по физике — очень глупо: я знал, что меня спросят, учил, но без достаточного энтузиазма. Очень трудно будет исправить; хорошо, если будет контрольная работа, надо постараться написать на 5. Завтра сочинение по литературе — совершенно не готовился, но будет свободная тема, так что если придется туго с другими темами, буду писать на свободную тему. Главное — написать грамотно. Очень жаль, что неизвестны результаты диктанта — знал бы свои слабые места.

В студии занятия прошли слабо, работа шла дальше, но не захватила, двоих не было, я сильно нервничал и ушел с плохим настроением.

10-14.04.47 г. Четверг-понедельник

Все эти дни не писал. Прорыв. На душе скользко, пусто. Одна утеха — «Хождение по мукам». Кончил ее и перекинулся на «Отца Горио» Бальзака. За это время получил еще две четверки (по письменному и устному русскому). Два дня не был в школе. Написал и отослал Герке штук 5—6 писем. Получил от него сегодня одно, но хорошее. Меня опять удивляет стиль его письма: надо до умопомрачения влюбиться в Маяковского, чтобы писать такие письма...

Теперь об анализе своего «прорыва». Первое — это то, что студия ужасно мешает всей моей жизни. Тешу себя надеждой, что Ольга Ивановна что-либо может сделать. Но ясно и то, что при желании можно успеть — дело не в этом. Дело в том, что я до того еще слаб, что не могу принять и одной порции уроков. А мне надо принять порции уроков, студии, занятий по русскому (1—2 часа в день), занятий по технике речи (1 час в день), через день я должен ходить в больницу для принятия курса лечения носа, я должен сейчас много читать, все себе делать самому и еще помочь матери. Кроме того, много времени идет на писание Гере писем, на переезды от тети в школу и из школы к тете... Просто ужас!

Вывод такой — спать надо меньше (с часу до семи). Днем спать не надо. Остается 18 часов. Шесть из них занимаются школой, остается 12, из них три часа на переезд и купание — вот тут надо сократиться. Или делать так: ходить пешком, согласуя переходы с отдыхом. После школы — пешком до улицы Горького. Даже немного бегом. Утром бегом до школы. Хорошо, надо испробовать. Остается 9 часов, из них 4 часа (фактически) забирает или студия, или поликлиника с письмами. Остается 5 часов. Два-три часа на диктанты и речь, остается 3—2 часа на уроки. Невозможно. Как же быть? А я очень много еще не учел. Надо завтра попробовать успеть все.

Кроме этого, наблюдался прорыв и в отношении чести, терпеливости и позерства. Как мне найти такую форму, такое состояние, чтобы врать и позировать не было необходимости?

В этом-то вся загвоздка. Можно сотни раз давать себе всевозможные обещания на этот счет и никогда их не исполнять, если не принять чего-либо за принцип, за исходную позицию. Надо добиться той простоты, при которой не надо было бы и врать, и пакостничать, и позировать.

В отношении девчат — просто ужас. Я Злату не уважаю, не люблю, а между тем тяну старую волынку. Уж очень любопытно все более и более приближаться к ее телу — видеть ее в одной рубашке, хорошо, что, кроме рук, дело не зашло дальше, да я и не очень хочу. Ладно (хотя совсем не ладно), пускай Златка, но почему вдруг Вика — она-то мне просто не нравится. Опять любопытство. Все-таки 22 года ей.., как это все у нее. И потом, жалко ее. А вот вчера Дуся. Она очень хорошая, нежная, добрая. И опять любопытно, как все это у нее. Между прочим, подметил я ужасную вещь и у Дуси, и у Златы: одни и те же слова, одни и те же «запреты», но Дуся искреннее — это меня очень подкупило. И она «не позволяет» брать ее грудь, как-то физически реагирует на это — фу, какой я пошляк! Что я анализирую! Боже, до чего я дошел! Она сказала, чтобы я приходил завтра в пять часов — совру, если скажу, что не приду. А вдруг она сказала это «так»... — и лучше, может быть, это меня чему-нибудь научит... опять же потеря времени - черт с ним. Ну вот тебе, Ролан, задача. Если успеть все сделать до пяти, то поедешь. А пока сяду делать геометрию. А Дуська — очень милая девушка.

15.04.47 г. Вторник

В школе срывов не было. Встал в 6 часов. Поучил кое-что. Только вот пол не почистил.

После школы был в поликлинике. (Кажется, это лечение очень эффективно - насморк заметно спал.) У Дуси был. К несчастью, а может быть, к счастью, ее мамаша оказалась дома — Дуся очень боится, как мне показалось. Когда я вошел, она сидела над немецким. Я почему-то так заволновался, что не сразу нашелся. Снова обуяли чувства, подобные тем, какие я испытал при первых «свиданиях» со Златой. Хорошие и честные, очень добрые, искренние и нежные. У нее очень доверчивые руки, и вообще ее доверчивость делает все наивным и невинным, между тем как я у нее далеко не первый. В четверг обещала поехать ко мне, только просила за ней заехать — заеду. Выполнил не все — много протрепался с одним парнем.

20.04.47 г. Воскресенье

Как это могло случиться, не знаю, но факт таков, что я оставил сумку с дневником в Доме пионеров. Что я пережил, одному богу известно: ведь, если бы дневник попал в руки Ольги Ивановны, было бы очень плохо — а я совсем забыл, что я писал о ней. Мне почему-то показалось, что я писал о ней (если бы это было, то мнение мое было бы резким и очень обидным для нее — она бездарь и плохой человек, женщина в самом плохом смысле этого слова). Но, слава богу, сумка оказалась у Володьки Вещи-кова. Этот тип, наверное, читал дневник. С его стороны это все-таки низко. Не знаю, как я, но Артем этого никогда бы не сделал. Какой парень все-таки!

Я сегодня перечитал дневник и вижу, что с 1 апреля я все-таки чего-то достиг, во всяком случае первые 10—15 дней я шел ровно, не спотыкаясь, но с какого-то момента пошел вниз. По моральной линии — с Вики и Дуси, по линии организованности—с усиленных занятий в студии; это доказало мою неустойчивость.

Как быть с девчатами? Вот сегодня приезжала Злата, и я чувствовал, что совсем не прочь ее поцеловать, обнять, расстегнуть кофту и пр. В чем дело? Как такие пустяки могут отводить меня от моих принципов? Кроме того, я даже сейчас, подумав об этом, вижу, что я с удовольствием так же обнял и поцеловал и Шурочку, и всякую другую девочку. Какая гадость! А может, это не гадость? К черту! Это не нужно, это отнимает время. Это «хочется» и не «нужно» — задача не ездить (я сейчас и не езжу) к девчатам. Никого не «ловить». И если любить, так любить! Может быть, и можно интересоваться девчатами, но одной, только одной — хотя бы Парой. Злату, Дусю — ко всем чертям! Болезнь бросить! После 23-го — уроки!

21.04.47 г. Понедельник

Говорят, понедельник трудный день. Очень! Сегодня получил 4 по геометрии, но это ровным счетом ничего не значит: надеюсь получить в четверти 5. Вообще трудно будет только с химией (о, моя тройка!) и физикой (4), а также и с русским. В остальном, пожалуй, все хорошо. Я записывал вчера днем и не описал вечера. Это один из чудеснейших вечеров моей жизни! И если бывает человек счастлив, не удовлетворен, а счастлив, тогда я вчера переживал именно это чувство.

В студии сегодня был зачет. Было много народу, из ГИТИСа и Театра Красной армии и т.д. Была Наташа В. и все наши «старые друзья».

Я почти ничего не делал, только в одном этюде проходил «туда» и «обратно» (сделал пусто). По ходу зачета мне дали еще два задания: первое — сделать Шульгу «за сценой» и дать голос Сталина, тоже за сценой. Последнее сделал более удачно, хотя очень боялся сойти на армянский акцент — это было бы просто ужасно! Но получилось прилично, я стал делать не его голос, а то затихающий, то усиливающийся голос по радио. Но все это было очень мало, давно я не испытывал чувства «в стороне». Все все делали, и хотя я знал, что 23.04.47 г. буду сдавать зачет, но захотелось что-то делать просто сейчас. Мы вышли и объявили третье отделение для «старых друзей». Юмор. Не знаю, что со мной было, но без всякой подготовки даже не нашел твердого сюжета, только объявляя номера, мы (я, Виктор и Артем) хорошо, просто хорошо веселились. Потом я чуть не влюбился в Ларису (только, кажется, уже без всяких чувств) и потом — в совершенно незнакомую девушку в метро... в вагоне было пусто. Невысокого, но хорошего роста, в оригинальном сером пальто, которое снизу немного распахнулось, открыв глазам стройную ногу, обтянутую серым, в скромную клеточку, платьем, стояла, облокотившись о перила около двери, девушка лет 17—18. Она чуть-чуть наклонила голову, и мне видел был ее полупрофиль. Лицо удивительно нежное, бархатное, какой-то особый девичий разрез глаз, а глаза карие и задумчиво строгие. Я обалдел... как дурак, подошел и заглянул в лицо, потом я сошел, двери закрылись и поезд, недовольно загудев, тронулся. Последний раз я увидел в стекле ее лицо (она хотела рассмотреть меня!), и поезд со стоном скрылся в туннеле. Я долго стоял на перроне, глядя, как в туннеле удаляются два красных фонарика... вот и все. Ах, как грустно...

27.04.47 г. Воскресенье

Очень в особенном я положении. Лариса, «друзья», в которых я верил, — не друзья, 18 лет, экзамены, дикция и поступление в институт. А Ларису я все-таки люблю. Писать не буду. Ничего путного не скажу.

29.04.47 г. Вторник

Понял, как надо заниматься дикцией, — как и где угодно: на улице, за общим гамом не разбирают, а если и разбирают, то принимают за сумасшедшего или что-нибудь в этом роде. И то хорошо: «Он шел и ни на кого не обращал внимания, все подчиняя своему девизу: "Дикция! Дикция!"».

Надо заниматься до боли в зубах, почему? Не знаю, но знаю, что именно до боли. Чистить зубы и мыться, кажется, входит в привычку — как бы не сглазить!! А вот с вычищенными сапогами я еще не приучил себя ходить. Аккуратно посещаю поликлинику, но насморк не уменьшается. Может, придется лечь на операцию. Уроки сделал. Много проболтал с Виктором. Написал сочинение «В чем счастье жизни». Ничего. Только нужно закончить. Надо бы каждый день в праздники писать сочинения. На темы, которые дали. С Моргуновым после того раза не виделся. Очень ослабла моя надежда на него...

Написал Герониму письмо. Все.

Ужасно все-таки одному. Златка, какая ни есть, а была единственным «моим» человеком. Но какая она пошлая баба! Фу, гадость! Мне кажется, что эта общая черта женщин (она — будущая чеховская «женщина») — цинизм. А как странно, что у нас с ней «ничего не случилось». Мы оба трусили. Ну и слава Богу.

03.05.47 г.

Как далеко словам до дела! Весь вопрос в том, что слово можно сказать, вызвав одно общее чувство, а дело требует ежедневного контроля над собой, особенно «по мелочам». 1 мая пришла Златка. Я с удовольствием пошел с ней гулять, нестерпимо ломался и провожал ее до дому. У ее дома мы, как всегда, стояли около 3—3,5 часов. Все повторялось: и слова, и жесты, и при прощании снова повторилось: «Ну когда же?». Она сказала: «Третьего мая в час дня». Сейчас третье, а ее нет. Я с самого утра был занят тем, что сбывал маму, сбыл, а Златки нет. Неловко перед собой и перед мамой. Она мне, конечно, не нравится, но очень хочется побыть с девчонкой, и именно с ней (потому что с ней не надо «все начинать сначала»). Написал два сочинения: одно писал три дня, а другое — три часа, разница такая же, как и во времени. Это ужасно. Я не умею быстро писать сочинения. Пишу очень безграмотно. Пишу и смотрю на часы: неужели не придет? Она всегда приходила, когда обещала, и больше чем на 45 минут никогда не опаздывала, и то редко.

10.05.47 г.

Пишу бессистемно, так как боюсь таскать с собой дневник, потому что я его свободно могу потерять, а мне приходится быть то у тети, то дома. Прижился я у тети бедным родственником и в ус не дую. Эх, отец, отец! Неужели по твоим способностям и уму из-за распущенных желаний тебе приходится прозябать где-то, а твоей семье — приживаться у родственников. «Герой!» Мне надо запомнить все хорошо, что мне сделали дядя и тетя, и ни за что не остаться в долгу. До экзаменов - 10 дней. Очень хочу написать сочинение на 5, но при моей грамотности это почти невозможно. Надо за эти 10 дней как можно лучше заниматься.

Златка так и не пришла, ну и слава Богу! Все... Хотя я все хочу ей позвонить, пускай еще раз, последний, все это пережить. Может, это нехорошо?

Надо меньше писать в дневник: очень много уходит времени.

12.05.47 г. Понедельник

Я — идиот! Что я делал весь год? Почему я не писал каждый день диктантов? Мне сейчас надо думать не о медали, а о том, как бы не написать сочинение на 2. Ведь средняя моя оценка за все сочинения — два, выше нее не было, кроме одной тройки! А что я могу сделать за оставшиеся 9 дней? Во всяком случае, сделаю то, что смогу. Надо заниматься одним русским с утра до вечера. Достать сегодня же синтаксис и не оставить ни одного белого пятна в учебнике.

Все силы на русский. Не спать по 10—12 часов! В сутки — только 3—7 часов.

16.05.47 г. Пятница

С 12.05 занимаюсь усиленно русским. Один раз прошел морфологию и бегло просмотрел по синтаксису свои белые пятна. Литературой не занимался, только прочел 1,5 статьи Добролюбова «Что такое обломовщина» и «Темное царство»

(часть). Увлекательно написано, но я, очевидно, болен? Или, по крайней мере, немного: стою на позиции тех критиков, которых как раз критиковал Добролюбов! Не могу себе уяснить, как это Печорин вышел из одной утробы с Обломовым? Как это Онегин оказался фатом (!)? Мне эти люди представлялись самыми лучшими из их современников, и я не верю, чтоб лучше было таким, да потом я не вижу сам, чтобы Онегин был фатом, Печорин — узкоэгоистичной, слабой (!) натурой. Или я чего-то недопонял, но если в Печорине, Онегине, Рудине и пр. отразилась обломовщина, то, по крайней мере, ее выражения крайне полярны — точно так, как один играет злобу через крик и изломанные брови, а другой через смех и сдержанно-спокойную речь и такие же движения. Кроме этого, повторил всего А.M. Горького. Очень доволен! Повторял по Тагеру — узнал много нового, полезного. Завтра надо будет повторить грамматику и синтаксис, Маяковского, Чехова и советскую литературу. Пока же я двигаюсь черепашьим шагом.

Да! Милая моя, добрая, честная тетрадь! Я ведь окончил школу! 15.05.47 г. был последний раз учеником. Теперь только отсыпаться... и получше. Надо быть круглым идиотом, чтоб в моем положении надеяться на медаль, но я надеюсь, очень хочется сдать на медаль. Может быть, стоит снова бросить все, заниматься только русским и писать на вольную тему? Надо подумать.

Пришла в голову мысль о том, что мне так далеко до того, каким я хочу быть, что просто руки опускаются. Чтоб дорасти до Герки, мне надо сотни моральных революций, эпох Возрождения и массу сил и страсти. Я до того мелок, эгоистичен и нечестен, что даже страшно, не противно, а именно беспросветно страшно, до какого-то смиренного успокоения.

Но все время звучат в ушах слова о Чехове: что вместе с творчеством параллельно развитию тела шел его путь духовного развития от мещанина до великого художника. Я сейчас мещанин: сер, гадок и весь напоказ. Если я и убрал что в себе, то только внешние проявления, наиболее открытые, но по сотням симптомов этот червь гложет меня, и достаточно малейшего толчка, как его действие проявляется. Я должен себя в корне перетряхнуть, освободить и очистить.

Перетряхнуть — твердо наметить свои принципы, отбросить все свои ненужные и никчемные любования и т.д., освободиться от власти «практической выгоды», не то, не то... да ну все к черту — противно!

Какая я гадость!

До 20-го писать не буду — буду заниматься! РУССКИЙ!

18.05.47 г.

Занимаюсь. Очень нравятся статьи из учебника Р. Тагера и Тимофеева о Маяковском и М. Горьком — зря, очень зря не читал их раньше. Пришло в голову интересное определение социалистического реализма:

«Реализм и революционная романтика — это две грани того боевого меча, острие которого образовали соединившиеся критический анализ и мечта нового мятежного человека. Это могучее оружие — метод социалистического реализма в искусстве».

Или так:

«Реализм, революционная романтика — это те две грани того меча мощного искусства, которые, соединившись, дали его новое боевое острие. Это оружие — метод социалистического реализма в искусстве».

«Реализм и революционная романтика — это те две грани русской классической литературы, которые, слившись, создали боевое острие могучего меча искусств. Оружие — метод социалистического реализма в искусстве».

19.05.47 г.

Завтра решается очень многое. Господи, помоги. Надо быть особо внимательным, и надо, чтобы совершилось чудо.

31.05.47 г.

20-го очень волновался. Получил не то 4, не то 5. Но на медаль очень малая надежда: чуда не свершилось!

01.06.47 г. Воскресенье

Два месяца прошло с тех пор, как я начал этот дневник. Много я собирался сделать, много сделал, но еще больше не сделал. Все, чего я добился, это: первое — мыться утром и вечером и чистить зубы (почти вошло в привычку), второе — лучше себя контролирую, то есть все время ловлю себя то на том, то на другом, а это значит, что я стал за собой следить ежечасно. Со Златой не порвал. Не знаю, нет, знаю почему! Я не могу преодолеть своего желания быть с ней вдвоем — и это еще подлее. Несмотря на то что я себя уговариваю, что мне нравится то Лариса, то Люся, несмотря на то что Злата мне абсолютно чужда и абсолютно не нравится, я веду себя с ней, как и раньше. Я не могу преодолеть в себе всех «этих желаний», но все это, кроме того, это страшно гадко, действует на меня разлагающе. Я теряю веру в себя, у меня дня на два портится настроение...

Злата — еще полбеды, но вот еще какая оказия: я опять бестолково начал проводить время — несмотря на то что идут экзамены, я два дня из трех, отданных на подготовку, сплю или вообще бью баклуши. Нет того деятельного, «молодого» настроения (!). Работаю плохо, урывками — на 5 сдаю случайно... стал опять говорить не всю правду, многое скрывать, подличать и т.д. Но что остается фактом, так это моя «окрепшая» воля. (Приходится ставить пока в кавычки.)

«Я побит — начну сначала».

Кое-какие выводы можно сделать:

1. Работать над собой можно и должно. Эта работа продуктивна, и ей надо посвящать всю жизнь, соединив с ней «дело».

2. Надо на каждый день ставить себе какую-то задачу, очень интересную. Надо ни на минуту не останавливаться — упадешь.

3. Записки, памятки — вещь очень помогающая. Надо продолжать их.

Во время экзаменов надо научиться мобилизовать силы. А то я даже в такой острый момент тяну старую песню.

Итак, да здравствую я, памятка, баня, экзамены и предстоящее лето...

14.06.47 г.

Потерял свою ручку и сдал физику на 5 — две нелепые случайности! Странно, да нет, просто с физикой повезло, а с ручкой не повезло, очень бы хотел, чтобы тоже повезло с химией и историей.

Хочу отметить, что готовиться к экзаменам очень хорошо с четырех утра. Летом жарко и шумно, утром прохладно и тихо.

Эх, если бы все лето научиться вставать в четыре (и спать днем!).

Ну, писать не буду, а надо бы о многом написать.

Способность радоваться у нее (мамы) выцвела, как когда-то черные глаза — она, в крайнем случае, могла вздохнуть от страха за потерю случайной радости.

Полковник в трамвае — целая трагедия. Герой самолюбив и от этого груб или самоуверен.

15.06.47 г.

Достал! Новая ручка и новое перо. Я согласен, чтобы и с этой ручкой случилось то же, что и с предыдущей, только чтобы химию сдать на 5. Итак, осталось три экзамена: химия, история, немецкий. И я — «зрелый человек». Ну, дай Бог!

Завтра-послезавтра подам документы во МХАТ. Очень боюсь, что даже читать не допустят, да и читать еще нечего, а готовиться некогда — аттестат зрелости. Вот о чем надо было думать все это время. И басню надо сменить — нечего читать.

В нашем доме завелась моль... не только в нашей комнате, но и во всем доме... Странно! Тихие, затхлые коридоры... как тени крадутся по стенкам тощие кошки, и, как символ ослепшей, старой жизни, летящие на свет маленькие мошки — разрушители жилого, того, что не может уже перетряхнуться... Души людей тоже словно поела моль — ходят усталые, хмурые, словно она выела в них все самое радостное и благородное. Страшно!

...Надо не забывать такие минуты.

Мама позвонила, вернее, попросила соседских девочек позвонить и позвать меня — она себя плохо чувствует. Приезжаю: в комнате беспорядок... около стола стоит миска, полная воды с кровью, в углу куча окровавленной ваты — у мамы кровотечение. С оживлением, как будто удивляясь, рассказывала мне о своем самочувствии, в глазах появлялись слезы... И вдруг она слабым жалостливым голосом сказала: «Я же ничего не ем... ничего!». Я заплакал. Тихо, беспомощно: просто полились слезы — не о чем было нам говорить... Я только сказал: «Жизнь», — и как это мама говорила: «Да». Надо делать все, что угодно, надо работать, как лошадь, во имя таких минут. Пускай они будут только воспоминанием и никогда не повторяются.

Надо летом попробовать пойти работать — может, это что-нибудь даст.

Какая злоба возникает на отца! Эх, много можно написать! Много!

А ведь не примут меня, пожалуй, в этом году в театральный! Нет! Что делать? Куда тогда идти? Пойду в райком — скажу: дайте работы. Пойду куда-нибудь на завод на этот год. Буду читать, заниматься в студии... ах, как горько! Как не хочется иметь маленький рост... Фу! Я, кажется, становлюсь пессимистом.

Милая моя тетрадь! Ужас, как я нехорош и внешне, и внутренне. Мал, так мал...

17.06.47 г.

Завтра сдаю химию. Сейчас 1 час ночи, а я только сел за неорганику. Неужели я успею все посмотреть? Невероятно. Сегодня очень плохо провел день. Стыдно: не я управлял днем, а сотни самых маленьких случайностей дня управляли мной. Правда, я старался их превратить в нужное, использовать, но в результате не нашел ничего лучшего, как проспать с шести до двенадцати. По крайней мере, можно позаниматься часов до четырех. Документы в МХАТ не сдал: не могу решиться — нужен внешний толчок. О такой стороне своего характера я даже не подозревал. Завтра пойду и подам документы.

...Синяя кофта и ярко, до малиновых оттенков накрашены полные чувственные губы. Лето — губы влажные, глаза масляные, пот на лице — молодая девушка (!).

Комната залита желтым, почти ощутительным светом...

Кожа чистая, матовая, чуть-чуть покрыта нежным пухом. От кровати одурманивающий запах молодого женского тела. Одеяло смято и лежит в углу кровати, белая чистая простыня обнажает часть спины, плечо, руку... из-под руки выглядывает нетронутая девичья грудь... и лишь намеком вырисовываются из-под простыни бедра, ноги и складка между ними, лицо спокойно, и от всего веет сладкой, безмятежной и чистой истомой.

Вечером кошки заводят такой концерт, что хоть помирай. Почему-то на ум приходят слова Лермонтова: «И дикие звуки всю ночь раздавалися там». Идиотская мысль: мне почему-то кажется, что если это так было, то Тамара определенно похожа на какую-нибудь из тех кошек. Вышел на балкон... две, три машины... тускло светит фонарь... вот в дверях показалась кошечка, два кота с разных концов двора, «любовью изнывая», крадутся к ней. Кошка - в парадное, коты — драться. Длинный кот проскальзывает мимо них в парадное, и вскоре оттуда доносится «крик Тамары». Два кота — хвост трубой и в парадное — начался вечерний концерт (куда там Тамаре!).

18.06.47 г.

Сдал химию на 4. Может быть, поставят и 5, но... не знаю. Я не сказал, что такое асфальт. Впереди история. Больше четверок получать нельзя. А то сдам хуже Герки, не хочется. Позвонил Злате, сижу жду. Неужели не придет? Я к ней очень привык, я уже не как девчонку хочу, а как Злату. Наверное, не придет... жалко. Сегодня надо подать документы во МХАТ и отдохнуть.

22.04.47 г. Воскресенье

Завтра сдаю историю. Документы не сдал. Кажется, это была утка. Никакого приема нет. По истории абсолютно не готов: из пяти книг повторил две и самые неважные...

Я очень недоволен собой. Не знаю, что с собой делать. Это в тесной связи с неорганизованностью, это моя главная задача сейчас.

...Кто видел, как девушка в 19 лет читает роман («Гений» Драйзера)? Лицо серьезно и нежно, она сама сейчас героиня — это над ней шелестит дерево и поют птицы, это она сейчас в объятьях этого честного и сильного человека, это она отдает ему свои поцелуи, молодость... Какое чистое выражение лица, какие серьезные глаза! Книга, маленькие растрепанные листочки лежат в ее руке... другая рука под подбородком... не надо опиума — книга уведет куда угодно. Я думаю, что если в женщинах существует стимул к настоящей любви, то он заключается тогда (чаще всего, ибо в своих отношениях с мужчиной она с начала и до конца терпит одни оскорбления - повседневно) в одном стремлении к ней. Если раньше женщины славились любовью и ненавистью, коварством и слабостями, то теперь они могут «похвастаться» желанием любви и мелкой злобой, ничтожеством и корыстной страстью к тряпкам. Вина не в них... Если эта девушка любит так, как хочет, то у нее будет именно такое выражение лица. (Что-то я здесь наерундил?!)

25.06.47 г.

ВСЁ.

03.07.47 г.

Я имею среднее образование.

27.06.47 г.

Был спектакль — ничем не вошел в жизнь.

30.06.47 г.

Был выпускной вечер — не впечатления, а «впечатленьица».

Кроме радости в этот день я пережил и большое горе.

Нет у меня друзей... и Ларочка не любит меня, а я даже надеялся в последнее время, что она... Бог с ней, с Володькой тоже поругался. Но главное — Лара! Что со мной было! Надо на всю жизнь запомнить то чувство, с которым я лежал на земле, силясь вылить свое горе слезами. Слез не было, из горла лезли воющие звуки наполовину с ругательствами. Ах, ну его, просто тошно вспоминать!

01.07.47 г.

Держал во МХАТ — провалился. Я ни на что не надеялся, однако провалиться после первого же тура и получить характеристику: «Плохая дикция, слабые данные»... Это вывело меня совершенно из равновесия. Вот так начало! Мечтаю Бог знает о чем, а сам...

Я ходил по улицам и старался себе представить, как люди бросаются под машину — очень просто и, пожалуй, не очень страшно. Страшно, что не убьет, а покалечит. Я все спрашивал себя, туда ли я иду, так ли, то ли? Я абсолютно не знаю своих сил, может, потому что их нет, нет?

Хотел вчера ехать в Ленинград — не дали родственники. Они очень верят, что в самом деле спасли меня от голодной смерти. Как обидно. (Вот, Ролан, не забывай таких минут.)

Оставаться в Москве или ехать в лагерь? Тысяча «за» и две тысячи «против». Кажется, все-таки поеду. (Как странно, но Лара входит в одну из тысяч, она едет...)

Милая моя тетрадь, один я, совсем один: нет не только друзей, нет даже товарищей... И встал передо мной мой рост «во весь рост». Но я почему-то не чувствую никакой тоски, никакого горя — или это я окреп? Неужели мы с тобой, моя тетрадочка, выковали в себе противоядие к апатии? А если так, то вот результат, первый результат работы над собой, и серьезный.

Взял в работу отрывок из «Фомы Гордеева» М. Горького. Очень трудная вещь (посоветовал Моргунов). Я сейчас занимаюсь с ним — очень толковый, красивый и простой человек. Мне только не нравится его отношение к матери.

14.07.47 г.

Читал у Ольги Ивановны. Совершенно неожиданно прочитал «Страсти-мордасти» и, что еще неожиданнее, мне их утвердили — но разве можно иметь две прозы?

Взял у О.И. стихотворение «Трубадур» Нем.-Данченко. Оно очень простое, не знаю, каким образом оно произвело на меня такое впечатление. Но попробую.

В лагерь не еду. И что я был за кретин, когда хотел ехать. Он кончается 28 августа, а с 1—4 начинаются экзамены. Жаль... очень хочется ехать... ведь Лара едет. А может, это и лучше.

16.07.47 г. Среда

Над «дьячком» (из «Фомы Гордеева»). Со скрипом, но работаю.

20.07.47 г. Воскресенье

Очень боюсь я осенних экзаменов: много говорит за то, что не пройду. Надо с Моргуновым поговорить о том, что может быть, стоит идти прямо на режиссерский. Да. Завтра поговорю.

22.07.47 г.

С Моргуновым говорил. И все-таки решил идти на актерский в ГИТИС. Сегодня был в институте на консультации, но не попал — кончился прием. Я, так сказать, «потерся» около «будущих актеров».

23.07.47 г.

Был на консультации у Лесли. Велел подавать. Его рецензия: «Маленький-маленький, С, Ш, Ж, Ц и Ч. 5».

Сам он мне очень понравился — удивительно открытый и не-рисующийся.

Читал я «Дьячка» («Фома Гордеев») и «Заяц во хмелю».

31.07.47 г.

Подал в ГИТИС. Занимался с Моргуновым. Видел у него на занятиях одну очень интересную девушку: не так лицом, как собой. Воплощение какой-то искренности и нежности, причем очень убедительной.

Читаю «Иванова»: очень хочу написать режиссерскую композицию — но я сегодня почему-то очень устал.

Запись по литературе:

1. Пьесы: Горького, Чехова, Островского, Найденова, Толстого, Тургенева и современные пьесы.

2. Коган. Западная литература.

3. О театре.

4. Мемуары.

5. Список на режиссерский факультет.

Скоро окончательно решится моя судьба. ГИТИС? Или ничего? Дай Бог!

05.08.47 г.

Начинаю вторую тетрадь. С марта 1947 года прошло пять месяцев жизни. Лихих пять месяцев. Много я за них сделал? — очень мало! Просто мизерно. Как далеко мне до идеала! Просто до человека далеко.

Спать достаточно 8—9 часов. Значит, вставать в 8-9 часов, если ложиться в 12. Но не позже. А я встаю... да, я так и встаю, я только сегодня встал в 12 (!). Надо начать читать! Время есть, и книги есть. Буду. Вот только все отодвигается на задний план вступительными. Не может быть, чтобы я не попал. Вернее, даже очень может быть, но не должно этого быть. Пока подал в ГИТИС, там Раевский (это плохо), в Вахтанговский (Астангов -это лучше) и ГИК (там Воинов и Герасимов — самое лучшее).

Володька Сидоров, случайно меня встретив, позвал в свою студию. Неужели это счастье пройдет мимо меня, неужели Воинов не возьмет меня из-за моего роста?! Дай Бог! Сегодня снова к нему — ну, держись, Ролан. Если примут — все подробно опишу.

07.08.47 г.

Не прошел! (Второе поражение.) Принял спокойно. Комиссия поступила правильно, да и плевать! ГИК — тоже радость, только бы Воинова не упустить! Если Воинов останется в ГИКе, нужно попытаться пройти в ГИК, хотя бы на режиссерский. Но у Воинова ничего не определено! Во всяком случае, пробовать попасть в ГИК не мешает!

Только бы с Воиновым!

Надо все подчинить этому и из этого исходить.

Сейчас, возвращаясь с почты, я был свидетелем случая, который целиком ложится на бумагу как рассказ. Колорит, которым он будет насыщен, и концовка, которую придумала ему жизнь, сделают этот рассказ «чеховским».

Всякий москвич знает кафе-мороженое на улице Горького, напротив Почтамта, ибо оно является единственным на всю Москву. И хоть я в нем никогда не был, но очередь, которая вечно торчит перед дверьми, ежедневно наталкивала на факт его существования.

Итак, всякий москвич знает кафе-мороженое на улице Горького. Но вряд ли многие знают, что во дворе есть «задняя дверь» этого блестящего заведения. Я всегда, когда шел домой, видел около нее вторую очередь — «очередь знакомых» или... Бог знает, как это объясняется, но, очевидно, мое предположение верно. Итак, читателю ясно, что есть кафе и где у него «задняя дверь».

(Как плохо! Все это надо в двух-трех строках.)

Я устало (хотел есть, болела голова) подходил к крыльцу своего дома.

— Что за безобразие! — услыхал я.

Около задней двери толпились хорошо одетые люди: женщины, военные в орденах и т.д. Дверь была открыта, из нее выпускали время от времени посетителей, а в дверях стоял заслуженный капитан, объясняя усатому служителю грузину свою обиду:

— Мы стоим в очереди 45 минут! И под нашим носом закрывают дверь, говорят, что мороженого нет! Надо было предупредить.

Требование, пожалуй, справедливое, думаю я. Другого мнения усатый служитель кафе, и он выталкивает заслуженного командира, ногой закрывает дверь, дверь держат - маленькая драка!

— Дайте жалобную книгу, — говорит капитан, прекрасно владея собой. Он крепко стоит на пороге, зажатый меж косяком и дверью, и мужественно выдерживает боль. — Почему это вы не дадите? Меня возмущает свинское отношение к людям. Где мы находимся?

— Что такое? — мощный бас грузина покрывает его возмущенно звенящий голос. — Директора? Нет. Жалобной книги? Нет... — И рывок, от которого капитан чуть не грохнулся наземь. — При-хо-ди-те завтра!

Дело принимает серьезный оборот. Капитан настаивает (как он себя держит в руках!).

— Хорошо, — говорит вышедший из кафе другой усатый грузин, — пройдите ко мне в кабинет, сейчас созвонимся с генерал-полковником Голиковым и... — Он делает ударение на звании.

Кто-то еще старается пройти в кабинет.

— Когда вы будете майором, тогда я с вами буду разговаривать, — говорят ему усы (и опять его толкают).

—Я вам покажу документы! — возмущается тот (к счастью, он майор).

Но! Дверь захлопнулась и погребла капитана. Возмущение растет.

— И при чем здесь Голиков?

— Он начальник кадров Красной армии.

— Ну и что?

— Ну и ничего... Блат.

— Ну, это глупости!

Люди возмущены до предела. Дружно отыскали бумагу, карандаш, пишут акт: «Настоящий акт составлен посетителями...».

Я с интересом и радостью смотрю на возбужденных людей, голод забыт, я жду и тоже что-то вставляю в общий разговор.

Вдруг открывается дверь, оттуда появляется капитан, мирный и спокойный:

— Идемте! — тихонько и довольно говорит он.

Акт забыт! Бумага впопыхах суется кем-то в карман. Люди толпой спешат мимо недовольно покачивающихся усов грузина — есть мороженое.

— Что вы делаете? — кричу я безнадежно и презрительно. — Купили! Всех купили! За порцию мороженого. Надругались, — издеваюсь я, пока они проходят, и...

Кто-то жалко засмеялся.

Кто-то просто вздохнул.

(Вот это конец.)

18.08.47 г.

Вновь не прошел. Теперь засыпался на втором туре в ГИТИСе. Провал принял с трудом. Там вел себя прилично, но дома раскис и доставил всем очень много беспокойства, лег и не вставал до ночи.

Странно. Было очень много шансов понравиться Раевскому — не выиграл ни один. И что интересно, так это то, что я (к тихому стыду своему) гадал на монетах: пройду — не пройду, и подряд три раза упорно выходило — нет. И я не верил — но факт. Третья битва. Осталась одна дрянь, но не дай Бог, чтобы она выиграла.

Милые ребята так волновались за меня — и Моргунов, и Наталья Александровна.

Но я буду в театре. Непременно буду. Буду замечательным режиссером, я не потеряю этот год, я отдам его на подготовку для поступления на режиссерский факультет, если никуда не пройду. И даже если пройду. Мне только 17 лет — развитие мое не останавливается, отсрочивается только день моего диплома, но нет худа без добра.

Вот они, мои пути:

1. МГТУ (Вахтанговский) — Малый.

2. ГИК (Воинов) — режиссерский.

3. «20 лет спустя» в Доме пионеров и самообразование.

4. Детский театр и № 3.

Судьба не может побить третью карту (конечно, если не заставит меня слечь в могилу или в постель — но тут, я думаю, тоже многое зависит от меня).

Пусть я не поеду в лагерь. Пусть я никогда не коснусь сердца и губ Ларки, пусть я даже потеряю в глазах всех - это все детские горести!

19.08.47 г.

Читаю «Форсайтов» Голсуорси. Подробного ничего нет. Удивительно оригинально! И бесподобно.

Вчера случилось страшное событие. День спал, ночь читал. Тикают часы... А в окне хмурый рассвет, в нижней половине темные силуэты сонных домов, как отжитое в жизни, а над ними темное ночное небо, разорванное тревожным и тяжелым утром. Так начинается моя жизнь. От таких вещей человек становится взрослым. Необходимо только, чтобы неудачи, как прививка, только закаляли характер, а не трепали нервы.

«Большеглазые ромашки в этом саду, которые придают ему иногда такой мечтательный вид, растут дикие и счастливые, и для них наступает свой час» (том I, стр. 777. «Сага о Форсайтах»).

Как это у него сочетается экономический роман с таким пониманием, вернее, с таким чувством природы?!

Понял! У хороших авторов пейзаж иногда играет громадную роль — этими же возможностями обладает кино. Жаль только, что в кино нельзя назвать ромашки «большеглазыми»... Или, может быть, через чьи-то грезы могут они взглянуть своими длинноресничными грустными или томными глазами.

(А не сантимент ли это? Сейчас не пойму.)

«С улыбкой, напоминающей виляющий собачий хвостик» (том I, стр. ...).

«...в доме коллекционеров всегда есть чулан для старого хлама, и мужьям легко попасть туда». (Что-то типично английское в этом юморе; том II, стр. 8.)

20.08.47 г.

Читаю вторую книгу «Форсайтов». Увлечение растет. Очень нравится. Начинаю только подозревать автора в сентиментальности. В 6 часов вечера сдаю в Вахтанговский. Неужели опять удар по самолюбию? Скорее всего: малый рост и моя дикция!!!

Я, кажется, допустил ошибку: надо было сразу идти на режиссерский в ГИТИС.

Все стараются утешить. Как это больно. Слезы закипают. Громадных усилий стоит оставить их в душе. Хожу и только облизываю лихорадочно сохнущие губы и боюсь говорить или улыбаться — слезы переполняют и достаточно толчка, чтобы... и вот несу себя как чашу «до краев».

23.08.47 г.

Видно, сильно меня подорвал ГИТИС. Прошел на конкурс в МГТУ, на второй тур в Вахтанговском — а не радует, вернее, душа не успокаивается. Вера в себя не пропала, но пропала вера в мое поступление, несколько атрофировалась воля — было письмо к Кабанову, не пошел.

Вчера был в парке, на карнавале. Пришел домой в половине пятого. Об этом хочется очень много писать. Нет, это не забудется. Много народу. Первый фейерверк. Поэт и его стихотворение. Огни. Луна, смутившаяся и укатившая на край неба мерзнуть, закутавшись наполовину. Москва-река, два пруда, лодки. Молодежь, знакомства. Кусты: поцелуи, как в «Весеннем вальсе». И что интересно, не было почти драк и грязного приставания к девицам.

Хочу попробовать написать инсценировку по «Девушке из Кашина». Надо попробовать все-таки инсценировать случай в кафе-мороженом. Трудно. Надо наладить мои утра. Надо ложиться раньше и раньше вставать. Обязательно наладить занятия по речи.

25.08.47 г.

Сегодня сдавал в Вахтанговское — прошел до конкурса. Был в Воиновской студии — ребята больше треплются, чем работают. Вот и все. Надо усиленно делать инсценировку по «Девушке».

Любовь: Таня и Гига. Он что-то говорит. Она смотрит. Так тепло, так хорошо... Аж завидно.

Глаза, как два василька, синие, синие... смотрят наивно и ласково, словно вокруг только безмятежное синее небо над просторными полями. (И очень не хочется их переубеждать в этом. Или чтоб кто-нибудь переубедил их в этом.)

27.08.47 г.

Сегодня довольно удачный день. Прошел конкурс в Щукинском и прошел конкурс в МГТУ с двумя «но»: в Вахтанговском назначили ультраконкурс на завтра, а в МГТУ все это не объявлено официально. Пока ни о чем не буду писать — не хочу искушать судьбу.

31.08.47 г.

Сдал последний экзамен — историю (на 4 или даже на 5). Вчера сдавал обе литературы: по письменной — 3, по устной — 4. Жаль, что так, но хорошо, что не хуже. То есть экзамены я выдержал (!). Значит, если ничего не случится дальше, я студент Театрального училища им. Щукина. Ура и да здравствует! Смешно. Впечатлений новых масса, но ни о чем не хочется писать.

Ребята неплохие, дружить есть с кем... читал Виктору свою инсценировку по «Девушке». Говорит, что очень тенденциозно: любовь ее, подруга, «правильный отец», веселая сестричка. Он прав, да я и сам это чувствовал — поэтому читал. Как же быть? Я считаю, что в материале есть что-то очень новое, а в инсценировке удачно то, что Инна ссорится с родителями не впрямую. На чем же раскрыть ее? Может, не спешить с любовью? Может, это ревность к сестре? К подруге? (Пожалуй, так.) Очень дороги эти: «Видела Н. Танцевала с ним... Он (Н.) провожал Клару!». Или дать прямо по страничкам дневника? Но почему все так? Я, кажется, понял одну вещь. Удается то, что я пишу из жизни — из своей, из того, что я видел или слышал. Не удается то, что «навеяно литературными образами». А это у меня часто сливается. Я ведь очень мало жил, но очень много читал и смотрел (это восполняло какие-то пробелы). Вот почему молодым актерам и писателям прививаются штампы. Вот почему надо все видеть в жизни самому.

Вечер. Москва-река. Набережная. Дома отражаются в воде и колышутся в ней. В окнах, как парашюты, повисли абажуры.

— Как вас зовут?

— Варвара... Но у нас все зовут меня Варенькой. (Очень характерно для Щукинского.)

Стоит парень в шляпе. Курит. По лестнице в танце девушка. «Коленька, куришь? Дай». Отрывает у него папиросу и дальше. Парень смотрит ей вслед... зло жует остаток бумажки и плюет в сторону.

01.09.47 г.

То ли болен, то ли какое-то предчувствие: тоска\ Ведь не вовремя. Может, отчислят завтра? Очень пакостно на душе.

Мне кажется, что я просто болен или устал после всех этих перипетий: «лег бы кверху пузом, и ни черта не делать».

02.09.47 г.

Вот оно — сбылось! Сбылась мечта очень, очень долгого времени. И сколько сразу захотелось! Но очень, очень хорошо, что не вышло иначе.

03.09.47 г.

Занятия еще не установились: была только одна лекция «История советского театра» и было собрание всего училища. Педагога нам еще не дали, пока — Тумская (посмотрим).

Сегодня был со мной конфуз. Я, желая спросить у девушки (Вареньки), разве им запрещают курить, спросил: «А вы... девушка?». Хотел поправиться, но было уже поздно. Она ответила: «Нет». И ребята кругом рассмеялись. Да...

01.09.47 г.

По улице Горького течет народ. Да сколько! Да! «Такое оживит внезапно бредни и покажет коммунизма естество и плоть». Та колонна колхозников, вообще весь этот праздник что-то доказал мне. Я думал, что, когда мы с ребятами чем-то были недовольны, мы заблуждались — это был голос желудка, слепой и эгоистичный, это были мысли очередей. Ведь с 1939—1940 гг. стало намного легче жить — просто очень хорошо (это очень быстро забыли. В это теперь так же верят, как в рассказы стариков), все не очень серьезно относятся к прошедшей войне. Дело в том, что война выиграна не только героизмом и обилием советских людей, она высосала столько сил из страны, что довела материальное положение населения почти до положения 1917 года. Но Россия старая — это далеко не СССР, и то, на что царской России надо было 30 лет и усилие народа, Советской России надо всего лишь пять лет. Но эти пять лет необходимы. Я только теперь понял... все понял, чего раньше не понимал просто по молодости. Меня только беспокоят три вещи: 1) Вот это веяние шляп, макинтошей, паутинок, перстней и т.д. 2) Каким будет поколение войны, которое получило о жизни представление в обстановке базаров, карточек, слухов и «умных разговоров»? Я не могу ответить на это, видя целую армию парнишек и девчат, занимающихся торговлей, спекуляцией и т.п. Принципы вообще очень обескровлены, а у них они вряд ли воспитаны. 3) Предстоящая война. Уж эти атомные бомбы! Если это только средство, действующее на нервных и слабых людей, то я таковой. Но не может история повернуться вспять, не может человечество, такое расчетливое и умное, отказаться от социализма, коммунизма... Мне кажется, что они не смогут задавить нашу молодую страну. Что же? Будут новые Ковпаки, молодые гвардии, Гастелло, Зои... Только бы Сталин жил. Я не представляю нашей жизни без него. (Страшно представить себе что-либо подобное.)

В училище каждый день мастерство. Мне нравится, очень, я просто... ну, не в восторге, а около этого. Но мало. (Купили конфеты, а дают по одной.) Вообще занятия еще не установились. Курс хороший, но очень много приняли условно, так что многие еще должны войти в коллектив.

Герка абсолютно не пишет. Надо предпринимать какие-нибудь меры. Напишу ему сегодня и дам телеграмму.

А все-таки хорошо, что я попал не в ГИТИС с Виктором и Артемом, вернее, хорошо, что я не вместе с Виктором. Я отношусь к нему по-прежнему хорошо, но не желал бы я себе такого однокурсника.

Ну, я что-то умничать начал. Но мысль верная и интересная. Одним словом, все получилось очень хорошо, только уж очень я мал ростом.

Вечер — концерт на заводе: станки сдвинуты, горит одна лампа, освещающая небольшие подмостки. Народу много: демобилизованные — рабочие, молодые и старые работницы — все выпимши. (Надо запомнить все, особенно этого, танцующего цыганочку — «Цыганом не был, но вместе коней воровал».) Меня поразили две веши: песня и то, как они слушали...

Шум невообразимый. Гармонист совсем очумел от винных паров в голове и от советов и просьб, что сыграть.

— Цыганочку!

— Москву!

— Стеньку!

Один старик-сморчок, пьяный и хромой, в грязной гимнастерке, растолкал всех, долго мычал и ворочал непослушным языком и, наконец, выдавил: «Катю-ю-ша-а!». И, очень довольный, заулыбался. Гармонист что-то заиграл. Старик замахал руками и снова долго выжимал из себя дорогое — «Катюша».

«Расцветали яблони и груши...», — затянул кто-то. Старик радостно заулыбался, отошел в сторону и, довольный, лег спать. А песня окрепла и допелась до конца. Сплющенная, исковерканная, лишенная мотива и смысла, ползла она под черным потолком цеха. Пел и еще один хромой — тот, который тоже танцевал цыганочку, несмотря на протез, и которого очень обидела одна женщина — тем, что не пошла с ним танцевать вальс. Он был так трогателен (я боюсь сказать, жалок) в тот момент, когда, немного обескураженный, стоял в пустом кругу на одной ноге и протезе и, видно, очень помнил об этом. Неосознанная обида вылилась в то, что он потянул товарища танцевать вальс, смутился и первый ужасным, резким голосом подхватил «Катюшу», пел скосив рот и всеми оставшимися силами старался петь громче. Мне показалось, что песня эта — отражение его духовного мира: изувеченного, лишенного художественного восприятия.

Очень хороша была одна деталь. Конферансье объявил: «Выступают студенты Театрального института им. Луначарского». Со мной рядом сидел парень, пьяный-пьяный. Он глупо, но очень радушно ухмылялся, слушая музыку слов и не вдаваясь в их смысл.

«Луна-чар-ско-го», — повторил парень ласково звучное слово и от души захлопал.

«Давай про Москву!». «Ты гармонист, играй про сто-о-ли-цу»... Все говорили разом, и гармонист, потеряв надежду что-либо понять, яростно таращил глаза во все стороны. Наконец над толпой закружилась голова какого-то длинного дяди, который, набрав в легкие воздуху, заорал так, что все замолчали. Это он запел: «Я по свету немало хаживал, жил в землянке...». Все замолкли.

Маленький рабочий, стоявший рядом, испуганно обернулся и отчаянно и робко запросил, теребя его за рубаху и просительно глядя вверх: «Коль, а Коль... давай другую... а?» Это было сказано в полной тишине и так наивно, что все кругом разом захохотали.

Видел заводского «Жору». На нем «заграничное» пальто с плечами типа «киловат». Он очень высокого роста, пальто висит на нем «шикарно». Белые волосы «небрежно» спадают на лоб, под которым тоже с каким-то шиком сидит длинный, тонкий нос.

Надо было видеть, с каким видом он подходил к девчатам, брал их, с какой манерой танцевал, как смотрели на него девчата, как, отчаявшись, тянули его за рукав к себе, как он был на седьмом небе, но корчил безразличие, чтобы понять очень многое. (Не забывать этого. Это не смех, а слезы.)

Сижу на улице около института. Погода прояснилась. Солнышко. Мимо проезжает машина. В ней (внимание обострилось!) морской офицер и женщина. С какой-то проскальзывающей сквозь расстояние женственностью и игривостью она обнимает его одной рукой, другой поворачивает лицо к себе... Машина проехала... в заднем окошке поцелуй, что ли... не разобрал...

И нахлынули мысли, образы, желания!! (Очень интересно!)

Тоже о машине. Заглянул: в ней «гранд-дама», у нее на руках собака со старушечьим лицом, и они обе зевают, презрительно и отчужденно глядя в окно. (Откуда у нас такие?)

О чем я тоскую? Чего мне надо? Бог его знает!

08.09.47 г.

Прошел праздник. Да как хорошо! В этот раз веселился даже я. Но это было не совсем хорошо, так как я был занят собой и своими настолько, что внешних впечатлений не осталось. Помню только, что какие-то люди весело подхватили наши песни и все смотрели на нас, но мне, да и всем, было решительно все равно, даже как-то радостно от этого.

Мы ведь гуляли курсом. С нами — Слава со второго курса. Варенька и Виля были тоже с нами, потом ушли. Приходили еще ребята со второго, но от них повеяло таким, что меня это просто испугало. Парень худой, с ровными, прямыми линиями лица, в кричащей шляпе, девчонки с испорченными лицами, небрежно одетые. Они договаривались идти куда-то. Что-то безнадежное, какая-то тоска по утраченному была во всем, словно они давно махнули на все рукой. Понял! Они собирались на праздник, выпить без всякого энтузиазма, несколько раздраженно и устало. (Молодежь. Актеры!)

Завтра едем куда-то в Челюскино заниматься стрельбой и стройподготовкой. Посмотрим.

Да! Со мной случилось таинственное приключение. Еще в МГТУ, когда я сдавал там экзамены, прошел слух, что я сдаю и в Вахтанговском, ко мне подошел какой-то парень и сказал: если я хочу идти в Вахтанговское, ему надо со мной поговорить. О чем? Видно будет. Я твердо решил (даже ничего другого не приходило в голову), что он будет меня отговаривать. На этом все и кончилось... Сегодня этот парень пришел к нам в институт, нашел класс, где я занимаюсь, вызвал меня, напомнил мне, кто он, и спросил, где мы можем встретиться, чтобы поговорить. Я опять подумал, что он будет ратовать за МГТУ и против Вахтанговского. Но он очень просил прийти, много раз переспрашивал, точно ли я приду. Дал мне свой телефон и взял у меня мой (на всякий случай). Я начал понимать, что он очень чем-то заинтересован в этом деле, и дело тут не во мне. Он понял мое смятение и сказал, что, когда я приду, я узнаю, в чем дело, да так многозначительно, что в голове у меня возник рой мыслей.

Посмотрим! Я должен пойти к нему сегодня в 7 часов на Б. Кисловский.

13.09.47 г.

От этого случая я все время с тревогой ожидал чего-нибудь простого и пошленького, а он, признаться, захватил меня. Но! То, что случилось дальше, вполне достойно этого начала, больше того — вряд ли начало предвещало такую завязку. Да, завязку, потому что, если, Бог даст, не случится чего-нибудь, этому случаю суждено продолжиться.

Меня пригласили в группу «Романтиков» на главную, вернее, одну из главных ролей. Радостен факт сам по себе. Я очень хочу, чтобы все сбылось, и если сбудется, то с этим случаем у меня кое-что будет связано.

В институте меня воспринимают как комика. Мне даже страшно, я меряю на себя глаз, так как педагоги делают мне замечания с доброй улыбкой, как бы говоря: «Ну что с ним сделаешь? Комик!» — и все ржут над любым пустяком. Я непроизвольно начинаю хохмить, а в подобных вещах очень проявляется вкус. А он у меня, мне кажется, не из очень крепких.

Вывод: надо вдвое следить за собой!

Институт очень трудный, занятия в самом институте очень большие, то есть долгие, читать надо массу книг. Будет трудно. Теперь «Романтики»... Надо очень обдумать целесообразность этого, ведь я решил быть отличником... Надо очень организовать себя.

Опять играю! Играю в любовь, во влюбленность. Ужасная привычка! Я иногда забываю, что было вчера, и попадаю в неловкие положения. Но тем не менее это уже не то. Это не суть, я освободился от необходимости позировать, которая раньше владела мной. И к моему удовольствию, я, оказалось, веселый парень, очень добрый, старательный и простой. Ха! Это я-то — загадочная личность, человек «от ума», «актер без души» (по определению самого Раевского, будь он трижды неладен). Короче — да здравствую Я!

От Герки ничего. Очень волнуюсь. Даже если он обижен, то все равно он бы написал. Пошлю сегодня телеграмму дяде.

А между прочим, я понял одну вещь. Довольно странно, что штампами заражено очень много ребят, причем игравших на сцене не так уж и много, чтобы можно было самим понабраться этих штампов. И что всего интересней, эти ребята в прошлом — самые талантливые в самодеятельных коллективах.

Очевидно так. Они так одарены от природы, развивают свой талант очень быстро и, не имея жизненных впечатлений настолько, чтобы сложить самостоятельный образ, ищут его (часто непроизвольно) в театре, воспринимают штампы. Это то, что называется «навеяно литературой», как у Гоголя — у Алова, был ну как там, его первое произведение. Но я думаю, что все-таки из них очень легко получится актер, получится тогда, когда вырастет опыт.

Понял, что мне так нравится в лекциях Поля Новицкого и т.д. Через них я начинаю понимать свое, наше место в истории развития земли, народов, театра и т.д.

13.09.47 г.

Отец так и не приехал! Странный человек. Чего он добивается? Неужели он действительно балагурит где-то на львовских базарах, хватает за ноги женщин, спекулирует хлебом? Если про это написать, выйдет гениальная книга.

В институте ничего, все в порядке.

У «Романтиков» работа кипит, я очень устаю, так что трудно все это делать.

В этом году снова чудесная осень. Ей-богу, я на всю жизнь об осени буду иметь представление, связанное с Александровским садиком в 1947 году. Это, по-моему, лучший уголок Москвы!

В моей жизни отсутствует требуемый порядок. Вот сегодня, например, вместо того чтобы читать «Илиаду», я разгадывал кроссворды. Я снова пристрастился к курению.

15.09.47 г.

Запал пропал, да, я устал, вот лег бы спать и год не вставал. Тоска и лень, а день мне в ночь и ночь мне в день.

Осень наступила! Какая прелесть! Конечно, это лучшая пора. А от Герки ничего!

21.09.47 г.

От Герки письмо! И очень хорошее. Вот и чудно. Я ему ответил.

02.10.47 г.

С 21.09 очень много событий, я их только перечислю, так как все это никогда не забудется. Была от отца очень милая телеграмма о его приезде — не приехал. Вторая — приехал. На другой день приехал Герка. Отец опустился, одет ужасно, лексикон и мысли низкие. В эти дни он открылся для меня — это очень умный, очень много переживший (в смысле жизненных впечатлений) человек, но очень... да, очень нехороший, подлый, трусливый, лживый, но все-таки очень одаренный.

Боюсь записывать такие вещи, так как он перерывает все и вся, выискивая наши письма и дневники. Господи! Какие это были дни! В результате всех дел мама снова в больнице. Бедная моя мамочка! Ох, как не везет тебе.

В училище все в порядке, только за эти дни я успел нажить хвосты, так что придется нажать, да еще дело в том, что пришло время подготовки к зиме, на это тоже надо тратить время.

У «Романтиков» — неприятности. В МГТУ узнали о Саше и кажется, ему придется уйти из училища. Плохо. Очень не хочется только ставить под угрозу и свое пребывание в училище, так как Захава предупредил о том, что студентам работать нельзя. Посмотрим.

В училище был показ экзаменационных работ — сильно, немного сомневаюсь, смогу ли я так? Смогу!

Я думаю просмотреть: 1. «Страсти-мордасти». 2. «Нахлебник». 3. «Амфитрион». 4. «Плутни Скапена». 5. «Встреча». (По Грину.) 6. «Власть тьмы». (О Блескине.) 7. «Ведьма».

В последнее время замечаю за собой физическую слабость: утомляюсь, хочу спать, но дело не только в этом. Надо больше заниматься, но регулярно и больше отдыхать. Надо следить за здоровьем.

Сколько надо!

04.10.47 г.

Вчера и сегодня интересные вещи: я получил задание быть заведующим мужской уборной в показе самостоятельных работ второго курса. Вчера была первая репетиция, меня, кроме всего, перебросили на свет. Что же — все это нетрудно, если отнестись внимательно.

Меня удивляет их дисциплина, их серьезность, их дружность, их отдача. Очень хорошо, что это все видели наши ребята — по крайней мере, поймут, что подчиняться в работе — не ущемление своего самолюбия, не неприятное бремя, а какое-то возвышающее действие — выражение благородства, что ли?

Сейчас слушал еврейские пластинки. Ей-богу, у этого народа очень оригинальная культура, больше того, или просто я еврей по художественным вкусам (чего я не думаю), или это действительно чудесные вещи. Возникла мыслинка — кинокартина «Евреи»: дымящаяся чужая земля, голая степь, вдалеке пожары... идут выгнанные евреи из чужого села, где они жили, работали. Мудрый, громадный лоб старика, перерезанный складкой, ветер треплет черные с проседью (редкой) волосы, волосы масленые, большими кудрями, как у греческих богов, большие карие глаза (без слез) смотрят вверх из-под лохматых бровей. Бредут евреи. Родились мальчик и девочка, со своими интересами, бойкими желаниями, пылкой душой и гордым сердцем, но жестокая жизнь обузила желания и интересы и спрятала слабый огонек в измученной душе, и сломалось гордое сердце. Талантливый, вольнолюбивый народ, гонимый, но живущий благодаря своей жажде жизни, благодаря тому, что он умел находить наслаждения и радости в малом, в ничтожном, создает песню, тоскливую и мудрую, как сам поющий ее старик.

Ах! Как хороша песня! Там, кроме этой, были еще хорошие песни. Вообще надо как-нибудь прослушать еврейские пластинки!

05.10.47 г.

Показ прошел хорошо — все хорошо, кроме меня, свет в местах шести был плохой — то рано, то поздно... Самое плохое то, что старшие ребята отстраняли меня от дела и все шло кувырком. Я их простил — надо было не позволять, не хватило смелости и силы воли. Вывод один — все это почти ерунда, так как главное: я в этом убежден — учиться лучше всего здесь!

Я счастливый человек, что попал сюда, а не куда-нибудь в другое место!

Сегодня хочется оглянуться на тот день, когда я начал еще первую тетрадь. Есть ли сдвиги? Громадные.

С тех пор столько изменилось и в моей жизни, и во мне, что и сказать нелегко. И изменилось в ту сторону, о которой я мечтал! Честно скажу, я много сделал для своего «надо». «Надо» — чудная вещь, так как за ним следует «для»... Для чего? Для всей жизни.

Я склонен к патетике и сентиментальности... так? Но слюнтяйство и отход от земных радостей и горестей, не идеализированных, у меня отсутствует..., значит, это не то — романтизм? Если б он — пусть он останется: он нужен (надо).

А сантимент — врач искусства, так как главное, чем оно должно обладать, — убедительность. Москва слезам не верит.

Это дело пострашнее штампов. Штамп вредит актеру, сантимент — спектаклю.

Ладно, кончай философствовать!

06.10.47 г.

Сегодня делал этюд - плохо. Что-то я уж очень часто стал делать плохо.

Сегодня прочел «Нахлебника» — надо делать, но все-таки он страшно труден, очень, очень труден. Перечитал сегодня «Амфитриона» — надо делать, тоже трудно. А также надо делать «Лесную песню», лешего или Дядю Льва. Если ко всему этому прибавить «Мордаста» и «Встречу», то я думаю, выбирать есть из чего.

Надо попробовать что-либо сделать с «Угрюм-рекой». Она у Воинова, как с ним связаться? Завтра же надо все проверить. И, кажется, моя очередь делать этюд. Ну-с, пора уже сделать что-либо хорошее.

Ну-с, кажется, все. Ах, ох, эх (100 pa) х 100 — надо же вылить какое «душевное томление» во что-либо.

Скоро мне 18.

18.10.47 г.

Перечитал свои обе тетради с большой на то пользой. Во-первых, мне кажется теперь, что я слишком нападал на себя. Хотя нет, если взять с точки зрения настоящего человека, это все правильно. (Я о том и думал, очевидно.)

Я себе ставил задачи:

1. Не врать.

2. Не болтать.

3. Не позировать.

4. Не терять времени.

Надо сказать, что по всем четырем пунктам я сделал довольно много. А такие два пункта, как кончить школу и поступить, я выполнил с успехом. Да! Работать над собой можно, и должно, и нужно. Все качества можно развивать на какой-либо работе — это будет работа института. Задачи усложняются, так как все надо подчинить институту.

1. Ходить аккуратно и на любой лекции быть внимательным.

2. Работать как лошадь дома, чтобы все успевать.

3. Наблюдать.

4. Работать дома по мастерству и дикции.

5. Быть опрятным и аккуратным. Не трепаться и не болтать. Не врать, ни в чем не позировать (этого сейчас у меня вообще нет, кроме редких исключений).

6. Читать!

Вот и попробуй все успеть — надо, надо, надо.

16.10.47 г.

Все-таки с собой сладить не так уж трудно, если упорно стараться следить за собой. Буду стараться. Был на занятиях у Е.Р. Симонова — говорил немножко больше, чем надо, и... чего-то нет. Хочется видеть Злату.

01.11.47 г.

Все идет как не надо.

Этюд делаю средне, занимаюсь плохо — совсем не занимаюсь; тяну волынку с «Романтиками»: и не работаю, и не рву с ними. Ну, что-то будет.

Была сегодня Злата, было все, с начала и до конца — и было удивительно, как никогда хорошо с ней... Странно... Вот Гретка и красивая, и я могу с ней делать все, что захочу, она будет только молчать — но неприятно: и руки не такие, и губы не такие — все не такое. И Златка просто взрослая, а та — девчонка? Вот и Эрика, и Нинка Л. — все, все, кроме Златы, вызывают или брезгливое чувство, или ничего не вызывают. Да. Вот еще Фая ничего. Ну черт с ними!

(Ай-яй-яй — если бы Златка слышала. Нет, Злата, это не к тебе, это к ним, вызывающим неприятные ощущения.)

Если этюд интересен, потому что хорош и смел сюжет, — исполнитель хороший режиссер, если же сюжет примитивен, но этюд интересен — хороший актер, если и то, и то — талантливый человек.

Талантливый исполнитель, но не художник — страшная вещь. Художника можно определить по душе, по образу мысли; только художник талантлив, а развитию художника в человеке способствует его собственное человеческое развитие — и тем сильнее, чем тот больше виден: талант, по-моему, даже в том, что и как человек видит.

Физиономист. Человека лучше всего определять по случайным, но хорошо выполненным фотографиям — лицо выражает его идеал в момент съемки. Далее: складка на брюках, манера завязывать галстук, все до мелочей в одежде, в манере говорить — неслучайно. В человеке все отражает его внутренний мир.

(Но из каждого правила бывают исключения — и то неслучайные.)

12.11.47 г. Среда

Мне 18 лет! Поздравили меня Герка, дома, в институте, а Артем, Виктор и Злата не вспомнили. Все-таки невнимание.

Ноябрьские праздники отпраздновали обильно, хотя... Повздорил с Виктором, да! Был в гостях у дочери генерал-лейтенанта! Чувствовал себя просто, но почему-то машинально вставал, когда он входил, вызывая смех ребят...

Очень хочется записать разговор с Артемом, не сам разговор, а общий смысл и что он значит. Не знаю, так ли я все понял, боюсь признаться, что я почувствовал его настоящим другом, почувствовал к нему нежность какую-то и благодарность от того, что он очень зло и колюче отчитывал меня, а я, психанув вначале и наговорив ему массу гадостей, понял, что не прав. Боюсь признаться, потому что не уверен, что все это точно так, а не выдумано мной. Я, собственно, этого не забуду, так что писать нечего, но это надо запомнить и как личный материал, и как литературный — блестящая сцена «друзья»: оба почти ненавидят друг друга, подозревают друг друга черт-те в чем, говорят друг другу вещи, доказывающие их обоюдное неуважение, а расставшись, чувствуют, что родилась дружба.

В институте все уж больно хорошо, но это только кажется, я «душа курса», это ко многому обязывает, а ни черта нет! Этюды делаю не так, как хочется, хуже многих, плохо занимаюсь по многим предметам и т.п. Надо быть очень внимательным и осторожным, чтобы не ссыпаться с этого положения и не разбиться.

Надо уже точно выбрать самостоятельные отрывки, надо лучше заниматься, надо все время следить за собой, особенно в институте.

Да! Да! Да!

Лучший подарок к 18-летию! Отменили военное дело. Я не знаю, кому я должен быть благодарен, но спасибо ему от всей души!

Да!

Не забывай свои мысли, сволочь. Что это, что это во мне? Может быть, с этим смириться?!

«Утик не утик, побигты можно». (Стреляться рано.)

14.11.47 г.

Читаю «Повесть о настоящем человеке». Нет слов для похвалы! Не знаю, как другим, но мне она очень много дала. Чтобы быть хоть чем-нибудь, надо работать, не просто выполнять заданное (хотя одно это уже непросто), а делать всегда большее. Работать всегда и везде!.. В общем, дело ясное.

Я не работал, а мудил. Надо выбрать то, что надо.

Ладно, дальше. Дальше — завтра контрольная по французскому, семинар и контрольный урок у Львовой, ни к чему не готов.

17.11.47 г.

По контрольной — 5. На семинаре — довольно бойко, а у Львовой мне был учинен полнейший разгром. Я на каком-то опасном пути (!). Я в себе. Что это значит, я толком не пойму, но одно видно ясно: там, где четко определена задача, — все хорошо, начинает работать то, что называют подсознанием; там, где этого нет, работает голова — то есть моя режиссерская жилка, если она во мне есть, я начинаю играть то, что должно дойти до зрителя — отсюда идет неправда при кажущейся свободе тела и мысли. Ясно одно — надо четче определить для себя задачу и сделать это для себя главным.

03.12.47 г.

Надо все сегодняшнее подытожить и найти способ и пути к достижению моего плана этюда. Первое — потому что этюд будет лучше, второе — надо научиться перебарывать такие вещи — я уверен, что я прав, я уверен, что можно сделать прекрасную вещь, но есть преграда — Валька Рабен боится, что... что это не так покажет его. (Вряд ли он прав.)

Итак, задача довести это дело до полнейшей победы — надо выбрать путь к сему делу, перебороть эту преграду.

Главное для участвующих — иметь взаимоотношения, которые будут развиваться и в которых будет кульминация. Это будет классической мимодрамой.

Хорошо бы еще сделать не просто мимодраму «Вечеринка», а вечер празднования Юности.

Валька говорит: основа этюда — он и Ефанова, если что-то прибавлять отдельное, если кончать не ими, то сюжетная линия ослабляется. Это ерунда — если мы хотим провести в этом этюде определенную идею (да, идею — она выразится в настроении всего этюда и в конце), если мы хотим, чтобы все участвующие, кроме этих двоих, были не просто фоном, не подыгрывали, не надо ограничивать этюд и исчерпывать его только взаимоотношениями Р. и Е. И надо добиться, чтобы этюд от этого не пострадал. И это очень даже возможно. Иначе этот этюд должны делать только Рабен и Ефанова, а выносить на экзамен работу лишь по подыгрыванию, по созданию общего настроения — излишняя и ненужная жертва.

Весь этюд, какой бы громадный он ни был, который предложил Валька, можно принять, но этим не исчерпывать всего этюда. Надо каждому взять взаимоотношения и их развитие, не стесняться рамками отношений этих двоих, не считать их отношения главными — иначе получится случайная маленькая размолвка, которую никто не заметит, или неудавшийся вечер.

Пострадает этюд? Не будет яркой сюжетной линии? Во-первых, будет, во-вторых, не так уж это страшно, и третье — он будет гораздо интереснее.

1. Принцип его должен быть таков: у каждого намечаются взаимоотношения и намечаются места выявления их развития — не стесняясь ослабления линии главных персонажей.

2. Общая тема — вечеринка! Общая задача — соединиться влюбленным, сочувствующим помочь им и т.д., развитие пойдет так: одна пара поссорилась, хочет помириться, около этой группы несколько вех этюда (почти весь). Двое хотят объясниться, хотят поцеловаться, им мешают — все эти ниточки соединяются в одном, и в кульминации, и в конце. Но так как песню (что одобрено как конец, что очень интересно) нельзя петь на сцене, а если петь за сценой, то неинтересно, чтоб была сцена пустой, то можно это время отдать двум влюбленным.

Она наконец соединились, они хотят поцеловаться, не могут, мысли нет, говорить не хочется, от песни, от весны, от молодости они пьяны... Идут, идут — а занавес закрылся медленно, медленно, но музыка закончила их поцелуй последним аккордом уже при закрытом занавесе.

3. Завтра, кроме всего, что написано выше, надо предложить и схему, даже больше, чем просто схему (распределить схему на людей) этого этюда, и на этой схеме (ведь она может измениться) доказать возможность выполнения задуманного и жизненность этого принципа в подобном массовом этюде. (Между прочим, я только сейчас понял, что с такими муками доходил до того, что давно известно, — ведь все пьесы (особенно западные: испанские, мольеровские и пр.) построены на нескольких линиях, нескольких нитях, которые, переплетаясь во время действия, связывались в один узелок — конец. Вот ведь что значит учиться у книг и спектаклей — надо понимать принципы в пьесах, в постановке ролей и спектаклей.)

04.12.47 г.

Добился того, что сегодня этого этюда не делали, и того, что этюд не будет исчерпываться только линией Вали и Ефановой, но поплатился своим излюбленным концом. Это одно, но ведь этот конец был всей моей частью, следовательно, я лишился как исполнитель своей линии, между тем как всем напридумывал интересных линий. Но важно то, что теперь все, что ни придет в голову, я не стесняясь смогу вставить в этюд.

Я наглупил в своем поведении в студии — стал, очевидно, груб и пр., а это в соединении с небольшими (а по сути дела сомнительными) успехами создало какое-то цельное впечатление испорченности. Это самое серьезное. Ни в коем случае не надо терять любви курса — можно даже поплатиться кое-какими своими интересами ради того, чтобы завоевать эту общую любовь. Это надо сделать и по мелочам сейчас же.

06.12.47 г.

Завтра контрольный урок по мастерству. Хочется показать хорошо.

Файку люблю. Она нет. Очень грустно.

11.12.47 г.

Делают этюд — я отстранен начисто. Поражение? Нет. Нужный отход и... все-таки поражение... Надо обязательно быть лучшим, как бы и что бы они ни сделали — по крайней мере, это пока мерка.

Комсомольское собрание:

1. Я, кажется, у Коган и Акимова на счету как... не то чтобы ловкач, но что-то около этого. Это неверное и вредное мнение — задача уничтожить его. Как? Работой.

2. Для того чтобы сказанное на собрании принималось, надо не торопиться взять слово и, выбрав одно, но основное, преподнести это — именно преподнести.

3. Видел тип Стаховича. Если он и не Стахович, то Стахович — он. (Рыба не обязательно карась, но карась всегда рыба.)

4. О советском мещанстве (буржуазные пережитки).

I часть

а) Революция 1917 года — революция политическая и начало революций экономической и культурной, которые, вернее, которая (осталась одна культурная) продолжается и по сей день.

б) Советский человек — в первую очередь член коллектива. Это обуславливает все его качества — самоотверженность, честность и т.д. (если говорить об идеальном человеке).

в) Пережитки буржуазной культуры еще очень сильны: лень, замкнутость, мелочность, трусость и т.д. — качества, не позволяющие человека считать членом коллектива, — все это и есть болезни, оставленные нам буржуазным обществом и его предшественниками. Эти качества были средствами существования, сейчас, а особенно в дальнейшем, они будут мешать существовать (социально — коллектив, а эти качества не дадут человеку войти в него).

г) На почве этой болезни у нас в комсомольской организации при наличии вдобавок бурного индивидуализма, профессиональной замкнутости и пр. произошел полный развал работы. На этой же почве в училище нет коллектива, на этой же почве рождаются формальные спектакли, взяточничество, бюрократизм, «идейные статьи» и пр. Вот почему я и сказал, что это явление неслучайное. Оно не характерно для всей нашей молодежи в целом, но и неслучайно.

д) Как в свое время комсомол (да и сейчас комсомол Запада) был революционной организацией, организацией, борющейся с буржуазным строем, с его культурой и экономикой, так и советский комсомол должен быть революционной организацией, так как борьба за коллектив, за дисциплину, за человеческие качества — борьба против буржуазной культуры за социалистическую.

е) Театр вообще дело коллективное, советский театр — коллективное вдвойне — эта борьба нужна нам как актерам вообще и как советским актерам особенно.

Выводы

Плохая работа организации, отсутствие коллектива, отсутствие дисциплины — результат того, что мы побеждены как организация тайной, невидимой, заключенной в нас самих силой — пережитками буржуазной идеологии.

II часть

Как с этим бороться?

а) Разберем тот факт, что на войне, на фронте, на фабрике и пр. советские люди вдруг оказывались теми, какими они должны быть, — советские люди выдерживают экзамен на социализм. А те же люди (ведь в институте масса людей с фронта), вернувшись, — вроде не те. Дело в том, что на фронте нельзя колебаться — или в бой (экзамен выдержал), или нет (предатель). И, разумеется, советский человек остается советским — он идет в бой, его советское «я» берет верх. Теперь же есть возможность колебаться, читать газеты можно нерегулярно, короче, ни да, ни нет. Больше, конечно, да, но... не полностью. Так в отношении любого вопроса. На войне несобранность стоит жизни, нетоварищеское отношение сулит такое же, а это страшно — война сближает людей, она жестоко ставит их в условия коллектива — иначе смерть или... предательство.

б) Может быть, можно создать подобные условия в институте. Дело идет не о расстреле, конечно, но о серьезности, каре за малейший проступок. Надо очень ясно поставить конкретные задачи, проработать план, назначить людей, его контролирующих, вообще ввести жесткий контроль, надо создать газету и т.д. Надо людей поставить в такие условия, чтобы они сказали: или учусь — а это значит полнейшая собранность и прочие требования, без малейших «но», или ухожу из комсомола, из училища. Больше ничего и не нужно, если понять, что исполнение твоих обязанностей — борьба с буржуазной культурой, за социализм.

16.12.47 г.

Получил по дикции 4. Меня это очень огорчает, так как это не тот результат, который был и нужен, и возможен. То есть я понимал, как надо работать, и не работал так, как надо. Нельзя, конечно, говорить, что это уж просто отвратительно или даже плохо, но это не тот результат, который мог бы быть. Я очень плохо работаю и не овладел пониманием того, что необычайные результаты получаются при необычайной работе.

Конкретная ошибка, одна из главнейших — просиживал допоздна у Эрики, да еще «Романтики», но кроме этого — общая неорганизованность.

Я, кажется, понял одну по-настоящему серьезную вещь. Первое, что я должен в себе развить как актер, — это свободу, внимание, общительность и так далее — все, что обуславливает сценическую правду; все это необходимо для того, чтобы убрать все преградки для выхода... ну, будем условно называть, «нутра» (то есть для достижения состояния вдохновения — вот эта цель воспитания «системы», по крайней мере, основная). Все это и есть «элементы», которые, переплетаясь, все вместе, ведут к работе актерского подсознания. (Да! В воскресенье в разговоре с Моргуновым я понял, что одним из элементов, а в пьесе элементом основным является логика речи, ибо отсутствие ее — отсутствие сценической правды, а это значит, что выходы для актерского «нутра» закрыты. Вот почему так важен период «работы за столом». Но раз так, то он очень нерационален, лучше потратить год-два на овладение логикой речи, как это сделал Моргунов, — очень сократится период «работы за столом».)

Но это вообще, а в частности из этого вытекает одна вещь: я понимаю теперь, почему продумывать этюд, как это делаем мы, значит обрекать его на провал, ибо хотя бы одна задуманная вещь ведет к закрытию выхода для «нутра» — раз. Второе: задуманное может быть, и хорошо никогда так не ведет, как задумано, потому что потянет в другую сторону.

Это я, очевидно, о том, что я обладаю болезнью думать над этюдом готовыми картинами, вплоть до того, что вижу выражение своего лица, положение партнера, реакцию зала. Это момент настоящего творчества. В эти моменты — а они бывают на улице, в метро, дома, когда я один, особенно после прочитанной книги, просмотренной вещи, проваленного этюда — я плачу, когда надо, свободно и горько, смеюсь так, что прохожие останавливаются, а в голову приходят такие высокие и убедительные слова, что я часто достаю записную книжку и записываю их и стараюсь изложить на бумаге то, что пришло в голову образно. Но тут важны все детали, все, а если все описать, надо каждый раз писать рассказ или небольшую повесть.

21.01.48 г.

Я себе страшно гадок — я безволен, я не целеустремлен на деле, хотя сдаю все на 5, даже мастерство.

Я уже так давно гадок себе, я уже так много знаю о себе плохого, и я так немного — просто ничего — буквально, ей-богу, буквально не сделал, что мне страшно, что меня охватывает лень и апатия. Я не говорю, что я плох в обычном смысле этого слова, не особенно, у меня атрофирована всякая воля. Я ни к чему такой! Надо много знать — а я в 18 лет ничего не знаю, у меня ослаблено здоровье, отсутствует искреннее благородство (не вообще, а потому что мне, моему благородству особых ревизий не было, но по некоторым данным я чувствую, что оно не выдержит никакого испытания).

20.02.48 г.

Сегодня сделал удачный эпизод «В трудколонии». Вера Константиновна, слава Богу, похвалила, посоветовала сделать серию на эту тему.

Начал работу над «Ведьмой», «Музыкантами» («Ненужной победой»), еще «Страсти-мордасти» и «В окопах Сталинграда» — посмотрим, что сделаю.

Завтра должен приехать отец, а послезавтра брат. Встанет ребром вопрос о переезде.

29.03.48 г.

Сегодня ужасный день! В институте вдруг стали ругать за нехороший «диктаторский» тон в обращении с ребятами.

Надо очень следить за собой и в этом отношении. Очень! Это, с одной стороны, хорошо — значит, на виду. Смешно... повторение домостроевской истории. Хорошо, что так, а не сильнее.

Список прочитанного с августа: 1. Найденов. «Дети Ванюшина», «№ 13», «Блудный сын», «Богатый человек».

2. Маршак. «Избранные стихи».

3. Чехов. «Иванов».

4. Маяковский. «Заграничное».

5. Дж. Голсуорси. «Сага о Форсайтах» том I и том II. Несколько рассказов.

6. «Девушка из Кашина» (дневники и письма).

7. Семенов. «Сыновья».

8. Некрасов. «В окопах Сталинграда».

9. Тургенев. «Нахлебник».

10. Леонидов. «Пальба».

11. А. Толстой. «Эмигранты».

12. Кравченко. «Семья Наливайко».

13. Полевой. «Повесть о настоящем человеке».

Сколько еще не прочитано!

Но писать этот список нужно.

14. Пристли.

15. Павленко. «Счастье».

16. А. Толстой. «Избранное».

* * *

Обернусь я сладко-сладким Горьким,

Напишу поэму «Девушка и смерть»,

Разным Пастернакам, этим всяким Борькам

Покажу, надменный, стихотворца твердь!

Женьку Евтушенко, модерно остриженного,

Рандевушным мусором живо обращу.

Самого Владимира выгоню униженного,

Даже Александра близко не пущу!

Пусть себе стараются — в классики вылазят,

Пусть в навозе возятся самых главных слов,

Пусть их слава сладкая! Пусть их повылазит!

Пусть их переводят сотней языков.

Слух о них пусть ходит по Руси Великой.

Пусть их повторяет сущий в ней язык,

Гордый внук славян и уже не дикий

Реабилитированный друг степей калмык!

Я тремя словами, я единой строчкой

Выражу, что всем им выразить невмочь:

Я тебя люблю. Я люблю... и точка!

Бедные поэтики, как мне вам помочь?!

Разве не пытаетесь вы что-то в этом роде

Выразить томами, сотнями томов,

То, что выражается попросту в народе

С помощью трех вечных бесконечных слов!

Все, что написали хором все поэты,

Означает, милая, для меня лишь это,

Я тебя люблю...

* * *

25.04.48 г. Воскресенье

Добился-таки того, что меня перестали любить на курсе — в чем дело, не знаю. По мастерству работа пошла хуже. Организованности нет абсолютно. Мне кажется, что все эти вещи связаны и все имеют один источник — нет воли и устремленности. Эта моя возня с собой становится неоригинальной, надо что-то изменить. Было хорошо, когда вел дневник: развивался язык и контроль был жестче.

Сегодня разговаривал с Эрикой по поводу ее «прошедшей любви» ко мне: «Когда я люблю, я люблю за что-то, а если этого чего-то нет, то... перестаю любить», а дело в том, что у меня оказалось «недостаточно воли и упорства», вот и пропало это «что-то»... В этих словах, во-первых, лживых, столько откровенного... цинизма по отношению к любви. (А я только вчера прочитал «Тристана и Изольду». Впечатление огромное!!!) За что-то?! Падаль несчастная! Если бы я полюбил тебя, если бы оставался все время так, как сейчас, на виду, ты бы еще больше «полюбила» меня, конечно, только так, как ты можешь!

Отвратительные люди. Ни любить, ни ненавидеть не умеют, из числа тех, кого и в ад не пускают. Зачем они живут?! А откуда эта непонятная расчетливость у нашей молодежи? «Когда мы с Володей дружили, любили, как мы, тогда думали, — ведет она умненький, интеллигентный разговор, — я все время думала: "Что-то не то! Чего-то не хватает!". Потом пришел человек, я сравнила и увидела, что... (мне хотелось ей сказать: "Что, того, кто подороже!")». Продажные падлы, воспитанные, ругающие меня за грубость, да их вешать надо! Нечего жить посередине, между грехом и добродетелью, (а как же!) и не греша, боясь поплатиться. Мразь, а не люди.

Пришла в голову такая вещь: мерзость — люди, живущие пока (их везде до черта; в каждом человеке этого «пока» не меньше). Этим страшно было христианство — всякая трудность не звала на борьбу, она узаконивалась, она «пока!». Но ведь надежда на будущий цветущий мир — тоже теория «пока», ведь абсолютно все равно, где придумаешь себе существование этого мира: на земле ли, на небе или где-нибудь еще.

25.05.48 г.

Вести дневник нет времени. Очень больно. С ребятами лучше, с эпизодами плохо. Курить никак не могу бросить.

Если бы с мамой случилось что-нибудь (не дай бог!), можно было считать, что это сделала Зацепа. Она довела ее до болезни, заставила делать ремонт и затравила.

Темы:

Маяковский. Евреи.Уличный герой. Серебрянковы. Зацепа.

01.06.48 г. Вторник

Сдал мастерство на пять, но первым в этой пятерке не был — не страшно. Необходимо сдать и остальные экзамены на пять. Вчера Эрика получила 4, очень плакала, говорила массу глупостей, мне ее очень захотелось успокоить, что я только ни делал.

23.06.48 г.

Сдал все, за исключением истории искусства. 26-го — и все, я студент второго курса... Ну, тогда и поговорим.

На лето у курса нет самостоятельной работы, придется, наверное, в конце концов делать что подвернется или отдельные отрывки.

Я намечаю пока так: «Власть тьмы», «Том Сойер», «Гобсек», «Призвание» (Волчкова).

Что-то не клеится запись сегодня.

06.07.48 г.

Искал, искал вещь — снова взялся за «Угрюм-реку» — попробую инсценировать.

Работаю — душа разрывается, в сердце мало места — выносить все. Какая вещь!

16.07.48 г.

Работа шла успешно, но почему-то застопорилась. Ужас! Юрка очень тщеславен, но... посмотрим. Мне однажды показалось, что он не так прост, как кажется. Хочется записать кое-что.

Много думал, что у человечества неверно придуман судебный кодекс. Подлость и ложь — ббльшая подлость, чем воровство, за это надо бы вешать.

18.04.48 г. Воскресенье

Нахожусь в большом прорыве, даже в отношении работы. Все дело в «беспорядке дня». Читаю по ночам, днем сплю. Не могу собраться снова начать работу над «Угрюм-рекой».

«Банду Теккерея» кончил только сейчас, хорошая — во всяком случае очень ценная и для меня оригинальная книга. Артем от нее, наверное, будет без ума.

Смотрел «Драгоценные зерна» — блеск! Кадочников, Оленин, Алейников, Касаткина — каждый порадовал со своей стороны, но главное — смелость и смысл фильма. Он почему-то для меня пролог к новой советской сатире. (Это не парадокс.)

Спокойной ночи, Ролан.

01.08.48 г.

Только что с А. Райкина. Очень полезно мне ходить в театр, всегда выношу очень много и всегда наполняюсь — как бы это назвать? — творческой жизнью. Книга, гуляние и особенно театр. Это те толчки, которыми я расту, и очень.

Программа А. Райкина «На разных языках» не вся удачна, но выступление «Заготзерно» и др., а особенно «Мечта» — не могу подобрать слова, короче, я в восторге и от вещи, и от исполнения.

Одно злит: это ведь НАША программа! Программа студентов, а где нам взять 15-30 рублей, чтобы попасть на нее? Я, москвич, первый раз на Райкине, и то прошел по пропуску знакомого, знакомого с кем-то, кто знаком с... Публика, большинство — шикарные дамы, плешивые дядьки, генералы и т.п. Это разве их театр? Я ходил и бесился — ведь не все же они достойны Райкина, ведь процентов 80 обворовывают в чем-то меня... Я говорю о тех, кто, выходя из театра, поминали каких-то актеров их молодости и сравнивали с современными. Они, сволочи, ходят в театр показаться и посмотреть таких-то актеров, а не на программу «На разных языках», и чем больше звездочек на погоне, тем холоднее прием. Генерал стал с важным видом вспоминать Смирнова-Сокольского, какой-то полковник стал рассматривать рекламы и сад, оценив его «приличным садом». «Да, ничего, — ответила его молодая спутница, хохотнув, — только целоваться далеко ходить», — и чувственно прижалась к нему. Жена майора говорила, слава Богу, о программе, но что? «Я думала, — брюзжит она, — "На разных языках" — это что-нибудь... такое! А это что?.. Смотри, какое на ней платье, видишь оборочки внизу? Это теперь очень в моде». И т.д.

И вдруг у фонаря — группа лейтенантов, один, с острым лицом и небольшими глазами, что-то возбужденно говорит... Глаза небольшие, но горят так, что кажется, что они, а не фонарь над головой, освещают лицо. «Да, но лучше "Мечта", надо рассказать ребятам»...

Но что рассказывать? Надо видеть Райкина, и не только им, а нам. Все хорошее — дорого, Бог с ним, поживем — наживем.

Так я шел, думал и думал. Вот ты, Рол, видишь ошибку... Что ты сделаешь, чтобы ее исправить? Написать письмо Райкину? В газету? А может, поставить этот вопрос в комсомольской организации? Вот тебе к материалам.

11.11.48 г.

Начался новый учебный год. С «Угрюм-рекой» ни хрена не вышло. В.К. разгромила и только. Я наделал массу глупостей, отношение ко мне хреновое. Был момент — жил очень здорово, но вновь я его потерял. Я понял одну вещь: надо себя больше беречь, а в училище — не для кого. Пока же ничего не делать: попросят — пожалуйста. И развернуть комсомольскую работу. Задачи таковы:

1. За этот месяц меня снова все должны полюбить.

2. За этот месяц я должен по-другому начать заниматься.

3. Я что-то остыл к дневнику... надо наладить вновь.

12.11.48 г.

Милая моя тетрадь, ей-богу, нет времени, завтра в 7 вставать. ...По 19-е нет времени. Все зер гут, тьфу, тьфу, тьфу — чтоб не сглазить.

...По 26-е нет времени.

10.12.48 г.

Надо послать Герониму телеграмму — 12-го у него день рождения.

Сдал самостоятельные:

1. «У доктора» — плюс - хорошая работа.

2. «В тупике» — ничего — хорошая работа. Мансурова и Москвин даже похвалили.

Имел серьезнейший разговор с В.К. — «способный, но рост!». Работать и работать!

Я, наверное, актером все-таки не буду — хотел бы быть режиссером, но не где-нибудь, а в Вахтанговском. Очень хотел бы.

Вчера слег — бронхит. Прочитал «Обрыв» Гончарова — в восторге, у него не такая уж «эпическая» манера повествования, он, как в хорошем танце, как закрутит — дай Бог каждому.

Не понравился Райский, этот трепач меня просто бесил, и даже сахарный его конец ничего не изменил.

Жаль Марка — он выставлен Дон Кихотом, но логично, он такой, какой в романе, целен.

Выписки:

1. «Все это кипит, шумит и гордо ожидает великой будущности».

2. «Женщины того мира казались ему особой породой. Как пар и машины заменили живую силу рук, так там целая механика жизни и страстей заменила природную силу страсти. Это мир — без привязанностей, без детей, без колыбелей, без братьев и сестер, без мужей и жен, а только с мужчинами и женщинами».

* * *

09.04.51 г.

Годы не вел я дневник. Сколько воды утекло, что со мной будет?

18.04.51 г.

Все больше убеждаюсь, что «играть» актеру как раз и не нужно. Что за идиотское слово, оно все путает. Завтра Захава — что скажет.

28.04.51 г.

Сегодня прошел капустник хреново. Я делал хорошо — но это отнюдь не радует. Все довольны, считают, что хорошо, но ничего особенного нет.

Она пришла с ним, мне хотелось сдохнуть, а надо было смешить. Вспомнил «Паяцей». Снова пьян, не хочется трезветь. Завтра премьера «Поздней любви» — ну и ничего особенного в душе нет. Все равно мне без нее не жить, и ничего не хочется. Была б война — по крайней мере, сдох бы не зря.

Господи! Что же такое любовь? Придумывание это или действительно? Если бы сейчас была другая, не Нина, а такая, как мне бы понравилась, было бы то же? Или мне сейчас они не нравятся из-за этого?

...Все прошло.

11.06.51 г.

Сегодня, кажется, хорошо сыграл IV акт «Поздней любви», очень плакали и потом, когда все оказалось благополучно, очень хлопали. Аплодировали на все: на то, как показываю ей документы, как забираю деньги, как дарю Людмиле и говорю жениху, как смотрю на него, когда он хочет быть писарем. И очень много (больше 10 раз) вызывали.

В.К. даже поцеловала. Сказала: вот это в первый раз.

Жаль, что никто не видел из театра.

Ну да ладно! Завтра — один из ответственных дней моей жизни, если не больше: показываюсь во МХАТ — шансов никаких, но надежда теплится.

Завтра же обещал Завадский дать ответ — уверен, что не даст.

Ну, с Богом! Молись за меня, моя тетрадочка.

13.06.51 г.

Во МХАТ не взяли. Играл ужасно — все.

Мне плохо, плохо жить... В пять часов ответ даст Завадский. Если тоже не вышло, то тринадцатое число поистине несчастливое — чертова дюжина!!!

Я не знаю, что делать, звонить или нет в три часа во МХАТ — позвоню. Черт с ним.

Надо брать себя в руки и, наоборот, работать более организованно.

Все. И еще я хочу иметь друга-девушку, который бы понимал меня, и я его, был бы мне родной. Но у меня то, что я очень хочу, всегда не выходит.

06.09.51 г.

Завтра сбор труппы в Театре юного зрителя. И я буду считать свою работу в театре с 7-го.

Пригласили на роль Алеши Пешкова к Майорову, обещали многое и 500 рублей. Хочу остаться, конечно, в ТЮЗе, но на разовых. Алешу все же сыграю.

Очень хочу, чтобы не повторялись ошибки училища. Работать и отдыхать надо более сознательно не давать себе никаких поблажек.

Надо чистым быть в быту. Реакцией на Нинку оказались Ритка и Тася в Ессентуках. Таким откровенно похотливым я еще никогда не был, а Ритке открыто говорю — не люблю. И прошу, чтоб не приходила, — ходит, дура.

Работать очень хочется, соскучился очень. Надо продолжить дневник по мастерству актера.

Надо бы наметить, что делать, как организовать работу. Но пока я не знаю, как и где буду — рано.

Без любви — пустовато, одиноко.

08.09.51 г.

Открытие сезона. 7-го введен в массовку «Мальчишка из Марселя». Вводила Невская Людмила Владимировна. Очень она мне понравилась — что-то чистое и хорошее идет от нее. Сначала стеснялся, стеснение прошло.

Сегодня вводился в «Суворовцев»: замечаний не было — легко. Примеряли костюмы. Дали место, ключик от ящика, грим.

Светка ведет себя по-школьнически — не позаботилась о гриме и т.д. Надо заботиться самому.

Приняли меня... не знаю как — никак не приняли. Не представили труппе, и я себя не чувствую актером ТЮЗа. Сотоварищи почти не замечают меня, держатся сдержанно, некоторые — вежливо.

Директор Алешу играть не позволил — что будет, то будет. Плевать.

Мой дебют. Пришел часа за два, поискал грим, аккуратно оделся и ждал. Играл спокойно, добросовестно. Можно намного интереснее.

Многое коробит. Систематическая задержка репетиций, разговоры на сцене, качают декорации, при посторонних (я и Света) позволяют черт знает что на репетициях.

Ребята с IV курса пригласили помогать им ставить «Голос Америки» — пойду.

14.11.51 г.

12-го исполнилось 22 года. Хочется сейчас начать жизнь уже начисто, без помарок, а многое у меня, даже сравнительно, идет ужасно. Пишу, а в душе сомнение — ни хрена не выйдет, закручусь, забуду вести записи, раз сорвусь — и все полетело вверх ногами. Главное — контроль над собой.

Воля ослабла более чем когда бы то ни было, не работаю над собой страшно, и все из-за неорганизованности, из-за того, что расслаблены мышцы, я все отдыхаю, пережидаю.

Составлю таблицу, как когда-то, ведь помогало.

25.12.51 г. Воскресенье

Таблица помогает, достижения явно имеются, но далеко не достаточные.

Вообще у меня в связи с этими «Алешами Пешковыми» вся жизнь как-то смялась, и я снова стал пережидать, снова «пока» — к тому же болезнь зависит от питания, от режима, все это ослабило волю. Все, что только могу делать не так, — делаю. Ужас, просто ужас.

Но сейчас решил: что бы ни случилось, работать начисто и в ТЮЗе.

Главное — я попал в театр. Живу так, как я об этом мечтал. Мне срочно надо встать на облюбованную дорогу.